Родители хотят верить, что имена, даваемые детям, будто паровоз вытащат судьбы их отпрысков на колею, взмощенную радугой удач и освещенную мерцанием счастливой звезды. Август Валерьянович Донец, получивший от родителей имя с дальним прицелом на царственное положение в обществе, выполнил их надежды со скромностью, не подобающей отзывчивому и любящему сыну. К тридцати двум годам хождения под Богом, испробовав множество дел, не требующих напряжения головного мозга, он утвердился в профессии сантехника ЖЭК-а N37. Его врагами стали лопающиеся трубы и прогнившие резиновые прокладки; его подданными стали несчастные жильцы. Самые дальновидные платили ему дань даже в то время, когда в их домах отсутствовало сводящее с ума капленье кранов. "Императору" Августу льстило такое отношение к нему подданных, однако большинство из них считало Донца сухопутным подобием акулы, которую необходимо прикармливать "кровью кошелька", чтобы в момент беды хищницу не пришлось звать дважды. Впитываемую жабрами жадности "кровь кошелька", Август Валерьянович менял в магазине на дешевую водку. Зелья одному ему было много, -- он оброс прихлебательским обществом нецивилизованно обросших людей, чья щетина росла вровень с разбухающей от алкоголя печенью. Его непререкаемый авторитет у собутыльников зиждился на деньгах - деньжатах - денежках. Когда он мог купить бутылку водки - ходаки по его бесценным следам чествовали Донца как Бога; когда он созывал компанию на бутылку мадеры - за ним шли через шаг, но все же с почтением; круглобокая банка пива приковывала к нему только самых страждущих и потому преданных. Впрочем, именно малые дозы алкоголя Август Валерьянович считал дружеской влюбленностью. Угарное же опьянение он не любил, пока не попадал в это состояние. Он знал, что максимальная вероятность исполнения пьяных клятв не превышает 40%. И еще он обладал ужасно неприятным наблюдением: определенный капитал убывает с увеличением количества ассигнаций. Было десять рублей одной бумажкой -- купил пиво - в кармане уже три бумажки, но жаль: меньшего достоинства. Чтобы убежать он горечи размена, а значит утраты крупных банкнот - Август Валерьянович беспощадно измельчал их, превращая полено в стружку. Этот круговорот капитала, это продуршлаживание, естественно, не изменяло исходную сумму, однако дарило Донцу душевное успокоение, пусть и странного толка: разменивая солидную, важную купюру он чувствовал себя расстратчиком; когда же он собирал стоимость бутылки из копеечного праха - обманывал себя, что из "ничего" добывает много.
Вряд ли кто-нибудь из жильцов, чьи дома были приписаны к ЖЭК-у N37, уважал Донца. И он относился к окружающим с сомнительной симпатией: человек он был выпивающий и следовательно не чуждый хомофилии, ибо сказано - "Не пью - людей не люблю!".
Небезызвестный (не путать с: обезызвестившийся!) римлянин Гай Цезарь некогда воскликнул в сердцах: "Избави меня Бог от друзей, а с врагами я справлюсь!" Пророческие слова! Не мог знать Цезарь, что соединится в своем горьком прозрении спустя века с неприметным для истории Августом Валерьяновичем. Донец, безусловно, выразился бы сходно с Цезарем, хотя его ум не умел умело сплетать из очевидных предпосылок обрамляющую мысль. "Некормленные друзья - это свиньи"; "Не покормишь свиней - быть тебе без головы". Нанизать эти сентенции на объединяющий их луч обобщенного понимания он не мог, а может быть, боялся. Видимо, первобытным чутьем он ощущал, что истинная картина мира состоит из всех случайных и независимых событий, собранных воедино. Но ведь человек, постигший эту сточившуюся общность, станет несчастен, потому что личность распылится на весь мир по крупицам, каждая из которых будет кричать о своей индивидуальности.
Нет, не быть человеку счастливым, поскольку другие люди хотят того же счастья. Я не могу себе представить миллиарды Моцартов...
В воскресенье, когда неделя трудов спряталась позади праздного настоящего и верилось, что понедельник, начало новых хлопот, не наступит, Август Валерьянович презрел собственную печень в компании собутыльников. Он стащил из шухляды семейного бюджета скромную сумму. Ее зыбкий ледник таял от разгоряченности и требовательности выпивох. Громадная глыба, отколовшаяся при соприкосновении с водкой, упала в океан мировой скорби алкоголиков; за ней полетели осколки, выбитые топориком крепленного вина; и наконец, на остатках суммы проступили еле видные желобки, проточенные скудными ручейками пива. Пьяный человек колеблется в выборе напитка, утоляющего желание. Глотка после водки просит более безобидной, оправляющей жидкости... Выпили!.. Однако спиртное пламя не загасить разжиженным спиртом. Топка хмельного человека требует горючих дров. Жар! Барометр показывает предел возможного, но желания человека запредельны... Все борется со всем и добро есть забывчивость зла. Пусть люди добры друг к другу от природы, но их интересы, сталкиваясь, рождают ненависть. Ненависть выдавливает из себя злобу; отрешенный человек добр, пока окружающие не напомнят ему о своем присутствии. Счастье человека в людях, но люди причина несчастий человека...
Товарищи выпивали. Паевый перевес был на стороне Донца - ему наливали больше остальных. Он пил, пил, пил и - выпал в ил. Его сознание вынужденно скинуло забрало, чтобы не сгинуть, не угореть. Август Валерьянович временно почил. Соратники отнесли полыхающее тело Донца к его жене, оскорбленной неодушевленностью мужа. Сын Петр, на приставучие расспросы дворовых мальчишек, глубокомысленно отвечал уже не в первый раз: " Мой папа Август не пьет только в августе, когда самая жара!" Лейбгвардейцы - Миша и Федор, завзятый картежник, доставили потерявшегося в медитативных парах водки Донца к месту и в место его проживания. Клара Донец открыла перед кортежем дверь без вспыльчивости негодования - привыкла по выходным забирать мужа из колыбели рук его сивушных братьев. (Покойная мать учила ее, что плохой муж лучше хороших детей). Он не бузил, не буйствовал, мирно спал четыре-пять часов, вставал, шел на кухню, жадно выпивал литр хлорированной воды из крана, возвращался в спальню, как бы невзначай будил свою лучшую и трезвую "половину" и немедленно, с особым усердием и страстной неутолимостью исполнял супружеский долг. Это изысканное, виртуозное исполнение затмевало в жене недовольство от его недавешнего "трупного" состояния. Женщина многое простит мужчине, если в известные моменты он беспощадно раскачает под ней кровать. Люди счастливы движениями души и тела...
Понедельник, помимо своей подлости, открывающей пятидневный марафон труда, оказался жутко испорченным шуткой сподвижников Донца - Федором и Мишей. На доске объявлений жилищного комитета, перед домом, они приклеили фотографию Августа Валерьяныча и пояснение к ней: "Разыскивается неизвестный (см. фото) злостный расхититель государственных средств в особо крупных размерах. Звонить "02". Что побудило Мишу и Федора выкинуть такую глупую шутку - они бы и сами не смогли ответить, даже протрезвев. Выплясалась у них мыслишка - осуществили. Что, почему, зачем - сам черт не разберет! Шальная охота, и все тут! Дети играли в войну, а погиб случайный прохожий.
Позавтракав позавчерашними куриными котлетами, Август Валерьяныч напутствовал школьника-сына - "Учись!", посмотрелся в зеркале, надеясь рассмотреть хотя бы на отражении лавровый венец; мученически вздохнул и выдохнул жене: "Я на работу".
Закрыв за собой дверь, он медленно побрел в утро ненавистного понедельника вниз по лестнице. На восьмом этаже ему встретился жилец Самойленко. "Две прокладки менял и вентиль на кухне" - вспомнил Донец. Самойленко вжался в стену, вымазавшись об побелку, его нижняя губа затряслась, а верхняя прилипла к ноздрям.
--Вы куда? - выкрикнул он.
Донцу подумалось, что вчера выпивал не он один.
--Во все тяжкие.
--Вам на улицу нельзя, небезопасно! Заходите ко мне.
--Я же вам прокладки совсем недавно заменил.
--И вы еще шутите! - он открыл дверь, осмотрелся. - Скорее! Прошу на кухню... это прямо и налево...
--Да помню я... Только вызов вы через диспетчера оформьте, пожалуйста.
Самойленко был пожилым человеком и отставным районным прокурором.
--Хотите водки?
--На работе не употребляю.
Но хозяин уже налил.
--Вы у меня в доме! Законы гостеприимства непреложны!
--Да, да, ложны, -- сказал Донец, отодвинув соблазнительную рюмку. - Ну, что у вас ко мне?
--А вы не торопитесь. Я человек стареющий, одной ногой уже канул в Лету... Вы молоды и вам невдомек, что молодость - это корни, от которых к старым ветвям струится сладкий, ободряющий сок воспоминаний. Но старые ветки мудрее, ву компромэ? - Он прищурился. - Много ли надо старику от жизни? Скромный достаток и ничего более!.. Я знаю о вашем положении, -- прошептал отставной прокурор. - Могу предоставить в ваше распоряжение мою загородную дачу. Там вас искать не станут... А уж в вопросах юриспруденции - лучше меня не найдете советчика, собаку съел!..
--Что ремонтировать? - резко спросил Донец, еще резче поднявшись. - "Старик на глазах ума лишается!"
--У вас гераклические нервы! Держитесь молодцом! - он подмигнул.
--Я пойду, -- засуетился Август Валерьянович, вспомнив газетную статью, в которой говорилось, что сумасшествие заразно.
Самойленко бросил ему из дверей:
--Черт с ним, с законом! Я всецело на вашей стороне! Я пожить хочу в свое удовольствие! Не забудьте старика!
Помимо воли Донец ускорил спуск - после свидания с отставным прокурором ему не хотелось повстречать еще одного сумасшедшего соседа. Интуиция стала покалывать его рассудок частоколом неприятных догадок.
На третьем этаже путь Августу Валерьянычу преградила дама в пестром халате и с мусорным ведром: она вскрикнула, взметнула руками - ведерко ударилось об бетон стены и завулканировало, извергнув во все стороны огрызки яблок, конфетные обертки, кости, пустые и смятые пачки из-под сигарет, месиво дурнопахнущей органики и еще невесть что! Нечто, с натяжкой напоминавшее спутавшуюся бороду прошлогоднего трупа, угодило Донцу на пиджак и лицо.
--Здравствуйте! - ни с того, ни с сего выпалила женщина.
--Со мной еще так грязно не здоровались!
--Ой, простите! Это вермишель... -- она торопливо стала чистить его пиджак, не решившись, однако, убрать с лица Августа Валерьяныча сплетенные комочки отравляющего вещества. - Зайдите, пожалуйста, в квартиру, я ототру.
--Ну, знаете!..
--Прошу вас, не стесняйтесь! - она провела Донца в ванную. - Пиджак дайте мне, а сами умойтесь. Вот свежее полотенце... А я тем временем чайку заварю...
Превозмогая отвращение и заткнув нос недышанием, Август Валерьяныч смыл возмутительную вермишель (верь, Мишель!) теплой водой и попытался расстаться с неприятными воспоминаниями троекратным намыливанием своей физиономии.
--Проходите сюда, -- позвала из гостиной хозяйка.
Донец взглядом окинул накрытый стол не без удивления, заключив, что в присутствии постороннего мужчины так хлопочат только незамужние женщины.
--Почему вы испугались, увидев меня? - спросил он, треща сухарем на зубах.
--Не спеши! Забудься на миг в моих объятиях! - женщина подсела поближе к нему, сделав томное выражение лица. - Я твоя женщина! Ну же!..
--Простите, я женат... я опаздываю...
--Дурашка! Разве это сейчас важно!? Распрягись! Только ты и я! Весь мир к черту!
Август Валерьяныч избавился от ее призывных объятий и выскочил в прихожую.
--Это ошибка! Вы меня с кем-то спутали! - лихорадочно открыл дверь и выскользнул на этаж, юркнув вниз по лестнице.
--Знай же! Я твоя, мой хищник! - вдогонку промолвила она в полголоса.
А он громыхнул:
--Механический бык по тебе плачет, тетка!
Спустившись на второй этаж, Август Валерьяныч не успел еще облегченно вздохнуть, как вдруг какой-то мужчина с чулком на голове грубовато затолкнул его в квартиру.
--Что происходит!? - попытался закричать похищенный, но нападавший закрыл ему рот изнеженной ладонью.
--Тише! Вас могут услышать! - и убрал "затычку".
--Я этого и хотел! - отряхнув пиджак сказал Донец. - Не подъезд, а притон маньяков!
--Тише, молю!
--Кто ты?
--Позвольте отрекомендоваться. Алексей Саввович Надвозный.
--Как? Навозный?
--Над-возный! - отчеканил тот. - Я журналист. Свободный художник, с вашего позволения.
--Чулок не мешает? - протяжно сказал Донец.
--Совсем забыл! Чистая предосторожность! - и он показал лицо. - Вы - ворота! Врата, за которыми пряталась моя удача.
--Дубовые, что ли, ворота? - грубо сказал Август Валерьяныч, открывая дверной замок.
--Обождите! Я понимаю что мне грозит, но готов укрыть вас. Взамен ничего не потребую - лишь подробности ваших махинаций! Я сделаю из вас большую известность... тьфу ты... знаменитость!.. я волнуюсь, такой фарт!.. Вы поможете мне, я - вам!
Донец опустил руки, зудящиеся и мечтавшие об убийстве.
--Что вы все от меня хотите? Кто я по-вашему? Пиночет? Джек Потрошитель? Кто-о-ООО?
--Потрясающе! Говорите, говорите же, мне нужен живой материал!!
--А этого тебе не надо? - Донец погрозил журналисту внушительным кулаком. - Будет тебе мертвый матерьял!
--Глупо! Не стоит отягощать и без того незавидное положение побоями! Я человек, физически мало образованный! Не ровен час - убьете! К чему это вам? Я напишу о вас статью, громкую, будоражащую статью! Мы призовем власть к ответу! Мы подымем народ на вашу защиту!
--Заткнись! - Август Валерьяныч схватил журналиста за грудки и начал трясти. - Отвечай, резьба сорванная, что происходит! Отвечай, ржавая труба! Отвечай!
--Пустите! Задушите! - хрипя и теряя силы Надвозный изловчился вытащить из кармана жилетки бумажный пасквиль. - Вот! Вот! Пустите! С доски объявлений сорвал! Отпустите же, сумасброд вы!
Донец отпихнул Алексея Петровича от себя и жадно вперился в бумагу со своим портретом.
--Кто? - захлебываясь злостью, комкал он "грязную бумажку". - Кто придумал? Кто? Говори!
--Не знаю! Я лишь... но это факт-с!.. все жильцы видели!!!
--Уйди, дурак! - Август Валерьяныч столкнул с пути и подмял под себя Надвозного и поскакал через две ступеньки к себе на девяты этаж.
--Ты!? - удивилась жена. - Что случилось?
--Это потом... Чего ты всполошилась? Любовника спрятать не успела?
Он переворачивал на пол коробки с семейными фотографиями.
--Где моя карточка?
--Какая?
--Пиджак и клетчатая рубаха!!! Алушта...
--Эта... -- глаза ее виновато забегали. - Я... Вчера Миша и Федя у меня ее попросили. Сказали: в ЖЭК, на доску почета.
--Посторонись, жена! - с безумными глазами крикнул супруг, мысленно проложив тропу мести. - Убью их, к чертовой матери!
--`Вустик! Куда ты несешься?
Но в ответ ей послышался лишь лестничный галоп мужа. От жгучей обиды и осознания того, что над ним не подшутили, а низко предали, его кулаки затвердели в сплав титана и угрожающей ненависти, встали на дыбы. Вихрем вырвался он из подъезда на поиски Феди и Миши. Бабушки, дедушки, мамаши, папаши испуганно подзывали к себе детей, схватывали их в ограждающие от внешнего мира объятия и ужасались во след ветру, поднятому энергичным Донцом: "Господи, это он!"
Когда же участковый милиционер Никифоров откозырял проносившемуся мимо него, а казалось - и сквозь него! - Донцу, Август Валерьянович подскочил, пробежав за секунду в воздухе не меньше двадцати метров, и зарекся выпивать на троих только в том случае, если двумя собутыльниками будут его собственные отражения поставленных рядом на столе двух зеркал.