Вот уж воистину! Сколь правильно говорят носители чистого русского языка, который умирает: мертвая тишина! Посреди унылого зала крематория стоял гроб с покойным. Он завещал себя спалить, потому что боялся очнуться живым в могиле. Пример смерти Гоголя его буквально поверг в ступор... И все присутствующие молчали. Лица, взгляды и самые души собравшихся на панихиду источали неизбывную скорбь, а сам виновник печального события выглядел, казалось, вполне счастливым: ухмылка какая-то игривая; губки-ниточки изогнуты саркастически. Вероятно, в ритуальной конторе ретушер перестарался... А может, вовремя трупу дубильные вещества не ввели, чтоб не морщился... Церемония была скоротечная. Оператор печи, как водится, испросил паспорта родных и свидетельство о смерти покойного. Бумаги у него сомнения не вызвали. Он взялся за спускающий рычаг... Принято что-то сказать. Так положено. Пред одром высказываются речи. Не так хорошие, как в "Книге мертвых" египтян, но... традиция такая... Вызвался произнести речь племянник:
-Мой дядя!... - Он прыснул себе в глаза нашатырь. Зарыдал. Еще и кашлять начал, временами чихая. -- Ах, дядя, дядя! Спасибо, что ты всё свое состояние мне отписал!
Эта непонятная речь вызвала у всех родственников слезоточивый отклик. Племянника оттеснили в задние ряды. Потом его нашли мертвым...
Священник сказал безучастным басом церковных хоров:
-Пора! Мы отправляем раба божьего к первоистоку Господнему! Прощайтесь!
Суета возникла. Один из дальних родственников чуть не разбил ударом печень преподобному. Слуга Всевышнего наложил на покойного крестное знамение и дал сигнал механику опускать гроб в жерло горящей преисподней крематория... Рабочие в топке, надев противогазы, включили на полную газовый вентиль. Когда гроб исчез в шахте, из ее глубин вдруг послышался истошный крик какого-то мифического животного: "Вот ведь, суки! Горячо!"...