Бах Иван Севастьянович : другие произведения.

Смерть Ивана Сергеевича

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


   
   Квартира Ивана Сергеевича... 
   В формально-логическом исчислении здесь жили: он; зять; дочь; отец; муж; 
тесть; жена; они. Многовато для двух небольших комнат. Слава природе, 
формалистский подход совсем не соответствует действительному положению вещей. 
Три человека, размноженные логикой более чем в два раза, мирно уживались в двух 
комнатах с раздельными ходами. Как бы ни были обособлены комнаты, пути миграций 
квартирантов часто сходились в трех жизненных пунктах всякого человеческого 
жилища: сортир, кухня, ванная коморка, -- которые представляли, представляют и 
будут представлять необходимые и непреходящие сущности человека. 
   Иван Сергеевич пожил не так много, чтобы смерть намекала ему на пренебрежение 
ее персоной. Однако Старуха явилась к нему, требуя немедленной аудиенции. Черт 
знает, до чего порой люди невежливы в общении с этой милой дамой! Уже все 
человек сделал, все понял, от всего отказался, все перерос - ложись и умри! Так 
нет же! Люди начинают бегать трусцой, перестают курить и более не лобзают 
пьянящие уста зеленого змия - и все для того, чтобы испытывать терпение 
окружающих! Вот право, какое это хамство: так пренебрегать обществом дамы! Я 
уверен до боли в зубах, что всякий джентльмен, дабы не заставлять Смерть ждать 
встречи - стреляется и погибает прежде собственной предустановленной кончины... 
   Легко ли быть молодым, когда знаешь, что впереди - старость? Легко ли уходить 
из жизни, помня, что ты был молод?.. Этапы человеческого бытия очень легко 
показать сквозь призму эволюции половых органов: сперва это ассоциация с 
отправлением малой нужды; далее: это и еще что-то новое; затем: посредник 
удовольствия и ничего больше; и наконец, в старости: то же, что и в детстве плюс 
сладкие воспоминания о промежуточных вехах... 
   Неужели люди бояться абсолютной тьмы смерти только потому, что девять месяцев 
во мраке материнской утробы несоизмеримо меньше даже самой короткой человеческой 
жизни в свете солнца? Привычка! Упрямимся помнить, что из мрака вышли, а 
результат - не хотим во мрак возвращаться...Это не праздные мысли: так думал 
Иван Сергеевич, открыв дверь своей жизни нагло нагрянувшей смерти. Вот уже 
вторую неделю он агонизировал. Врачи ему прямо сказали - позовите священника. 
Духовное лицо побывало в квартире, исповедало его и, после угощения, отбыло 
обратно в святую обитель уже с порозовевшим от водки одухотворенным лицом. 
   У всякого человека есть свои границы человечности. Дочка Ивана Сергеевича 
носила в это время траур, плакала, плохо спала, мучалась грыжей души, и ее начал 
утомлять этот затянувшийся сценарий последнего прощания с отцом. Заглянуть к 
нему в комнату - жив ли? - она посылала мужа, сама не в силах видеть отца. 
   --Ну что? - почти с надеждой спрашивала она супруга. 
   --Живет. Просил выгнать муху. Она-де щекочет его смерть за пятки... 
   --Господи! Ни туда, ни сюда! Я этого не выдержу! 
   --А-а, да блюй ты на это, -- веселил он ее, подменяя букву в смысловом 
слове... 
   Иван Сергеевич не умирал и тяготился этим состоянием заблудшести в 
междуречьи. 
   --Не могу я помереть, -- говорил он дочери, прятавшейся за дверью. - Суетно у 
нас в доме... 
   --Не шути так, папа... Не умирай!.. 
   --Но я хочу умереть! Это, наконец, мое право! 
   --Не понимаю. Не можешь, но хочешь! Как это может быть? 
   --Нечего в этом понимать! Бог подарил человеку чувство юмора - все остальное 
смертный изобрел сам. Разве не смешны слова, которые всегда говорят больше, чем 
ты хотел сказать и меньше, чем ты подумал!.. Я хочу... хочу умереть в тишине и 
одиночестве! 
   --Что же мне делать? 
   --Будь тактичной. 
   --Не понимаю! 
   Иван Сергеевич так разволновался, что его эмоциям позавидовал бы и молодой, 
здоровый человек. 
   --Ну, не знаю, не знаю... Например, помри прежде меня... У каждого человека 
свое время... мое уже усыхается... десять, восемь, шесть... обратная прогрессия 
с шагом в два удара сердца... жизнь людей останавливается, когда сердце 
совершило определенное четное число ударов... 
   --Почему "четное"? 
   --Потому что за единицей следует двойка! 
   --Но за ней - тройка! 
   --А за ней - четверка! 
   --Пятерка!.. 
   --Шестерка!.. 
   ... 
   ... 
   ... 
   Так они досчитали до 1000666-ти и Иван Сергеевич уснул победителем... Ночью 
он кричал из своего сна: "Рвусь, как старый кондом!" Соседи справа, слева, снизу 
и сверху колотили по чугунным батареям доброжелательностью траурного минора. 
   --Что мне делать? - спрашивала зятя дочь, отклоняя его амурные притязания. 
   --Будто не знаешь! Твоя левая нога должна двинуться на запад, правая - на 
восток... Запад - это запад, а восток - это восток и вместе им никогда не 
быть... в супружеской жизни... 
   Тонкое знание географического расхождения женских конечностей оставило жену 
зятя безучастной. 
   --Как ты можешь говорить такое! 
   --Я могу не только говорить... 
   --Животное! За стеной папа умирает... Ты мне сейчас не нравишься! Отец 
застраховал каждого члена нашей семьи на случай смерти... Понимаешь, кто умрет и 
какой ценой нам достанутся эти деньги??? Он умирает! Умирает!... 
   --Слышу, не глухой! Он громко умирает. Это не так, то не этак... 
   --И это говорит мой муж!!! - единогласно выкрикнули жена зятя и дочь тестя. - 
Давай спать... 
   Они потеребили себе сонливые носы и уступили друг другу тропинку нервного 
сна. Их сознания ушли гулять внутрь себя со знанием, что просыпаться гораздо 
глупее, нежели ложиться спать... 
   Тишина раскинула в доме Ивана Сергеевича паутину, в которую изредка 
попадались назойливые звуки. За стеной, справа, в квартире соседей-молодоженов 
ритмично скрипела кровать... На первом этаже, в квартире N23 саморазбуждающе 
храпел лысый мужчина, но этого никто не слышал - он был накрыт тремя пуховыми 
одеялами, хотя Земля расположилась в летней четверти околосолнечного круга. В 
каждой квартире дома была своя человеческая особенность, но сон, уровняв, всех 
утилизировал... 
   Бог создал в довременные поры Сам Себя - и человек сам высекает из глыбы 
жизни собственную смерть. Но! Одни работают кирками и в несколько присестов, 
другие - ювелирными инструментами. Иван Сергеевич помимо воли был зачислен 
Кем-то ко вторым, а ему так хотелось рубануть с плеча, чтобы, наконец, 
освободить смерть от последнего, тягостного, но самого тонкого и, быть может, 
чистого нароста жизни. 
   Плохая примета у моряков: вспомнить перед отходом корабля историю Му-му. У 
подводников -- это добрый знак. Умирающий считает дурной приметой внезапное 
появление в сознании образа Гильгамеша, разрушающего умиротворенное состояние 
принятия своей конечности. Мозг Ивана Сергеевича генерировал в воображении 
какие-то размытые пятна, вроде тех, которыми заполняется засыпающий рассудок. 
Еще Иван Сергеевич оплакивал судьбу безымянного пальца. Безымянный - значит: не 
имеющий имени. Однако его имя - Безымянный! Эту диалектику одного пальца он 
отрешенно перенес на человеческую жизнь. 
   
   Его медитацию прервал звонок в дверь. Кроме него в доме никого не было... 
   Его дочь, подрабатывавшая лектором при городской консерватории, 
мелодекламировала работу профессора Выхухолева -- "Последние дни Достоевского" 
-- перед аудиторией душевно больных старушек. После лекции одна из старушек в 
момент редкого просветления спросила у чтицы: "Ну, про последние дни Федора 
Помпей я поняла. Это была феерическая трагедия... Но позвольте, кто же написал 
"Пиковую даму Чайковского"? Нос Евгении Ивановны поморщился, сделал 
сальто-мортале и рухнул ей на верхнюю губу. На выручку лекторше поспешила другая 
старица, помешавшаяся оттого, что всю жизнь берегла девственность для рыцаря, 
последний из которых был убит еще в XI -том веке любовником его верной жены. 
"Дура! Дура ты!" - набросилась старица на ту, что задавала вопрос. Эта 
осмысленная атака на глупость вернула Евгении Ивановне почти утраченную веру в 
человечество. Увы, не на долго, потому что атака вдруг превратилась в позорное 
бегство. Старушка встрепенулась, ее глаза потухли. "Чего это я? - виновато 
оглядывалась она по сторонам. - Это ж Зигмунд Юнг написал! Его кистей полотно!.. 
И чего это я?.." Евгения Ивановна попросила себе стакан воды, но ей шутки ради 
налили водки. Она выпила, совсем не заметив подмены. 
   --А закусить? - через смех спросил ее шутник, жуткий пропойца и иногда 
консерваторский электрик Владимир Ильич. 
   --Поводья уже закушены! - гордо сказала она и галопом понеслась сеять 
хорошее, вечное, доброе в клуб гинекологов. Им она собиралась прочесть лекцию, 
названную ею не без налета гениальности: "Мой пол, ты даром мне достался!"... 
   
   И зятя не было дома. Редакция газеты "Трубадур" командировала его в один из 
областных колхозов, где свиноматка Урка, получившая это прозвище за регулярное 
нарушение режима, освинилась или опоросилась, или оматерилась ( на ваш выбор!) 
чудесным поросеночком с человеческим лицом. Колхозники сплетничали, будто этот 
розовенький феномен законов наследственности точь-в-точь был похож на здешнего 
зооотехника, некоего Гаврилу Филозо, обрусевшего итальянского коммуниста и 
принципиального холостяка. Через год, когда сходство приобретет привкус 
несомненного подобия, гражданин Филозо бежит из колхоза безлунной ночью, 
прихватив с собой "гадкого утенка" из семейства парнокопытных. Да-с, кровное 
родство выше общественных предрассудков... 
   
   Итак, метафизические размышления Ивана Сергеевича в духе позднего Гегеля 
прервал звонок в дверь. Боли в спине отступили и Иван Сергеевич смог подняться 
открыть. По ту сторону двери кто-то ждал его участия, пусть даже это была ошибка 
номером или ограбление. 
   --Входите, -- сказал он человеку в черном. -- Не церемоньтесь... в спальную, 
пожалуйста, мне надо прилечь... 
   "Черный человек" неуклюже сжимал в руках широкополую креповую шляпу с большой 
красной пуговицей по левую сторону. Не дождавшись предложения, он придвинул к 
кровати стул и плавно опустился на него, будто лебединый пух. Стул, сперва 
поверивший в радость невесомого соприкосновения, недовольно заскрипел под 
тяжестью 86-ти килограмм и в который раз проклял свою подавляемую, доверчивую 
сущность. 
   Пауза затянулась. 
   --Я слушаю вас! - поглядев на часы, сказал навестившийся. 
   --Что я должен говорить? Может: куда я спрятал карту сокровищ? 
   --У меня оч-чень мало времени... Итак..? 
   --Моего времени гораздо меньше, но я же не тороплю вас. 
   --Послушайте... 
   --Вот! Это уже соответствует ситуации: я слушаю вас. Кто вы и зачем 
пожаловали? 
   --Ничего не понимаю! 
   --Признаться, я тоже. Неужели у меня амнезия, а вы, мой школьный товарищ, 
пришли проведать умирающего? 
   --Так это вы меня вызвали? - он вытер со щеки струйку пота. 
   --Гм... боюсь, нет... 
   --Странно. 
   --Откуда вы? Уж не ангел смерти пришел за мной? 
   Незнакомец протянул визитную карточку, но Иван Сергеевич отклонил его руку. 
   --Прочтите вы... 
   --Ритуальное бюро "Харон". 
   --Знаете, если бы я не боялся второго инфаркта - немедленно бы скончался со 
смеху... 
   --Кажется, начинаю понимать. Мерку с вас снимать, что ли? 
   --Никаких "ли"! Делайте свое дело. 
   Наконец, скрупулезное интегральное исчисление было закончено. 
   --Вы башковитый. Математика на службе умирающих! 
   Провожатый мертвых поднялся. Вежливо улыбнувшись, немного помялся на месте и 
дружески спросил: 
   --Ну, если такой случай подвернулся... какой бы вы хотели гроб... себе... 
словом... цвет, драпировка, материал... 
   --Это важно? 
   --Не знаю, -- пожал он плечами. - Каждый человек хотя бы раз в жизни 
представляет собственные похороны. 
   --Представлю и я... -- Иван Сергеевич закрыл глаза. - Гроб в форме шара. 
Белый, как сама идея белого цвета. Почему шар? Его не надо нести - можно катить. 
Очень удобно, правда? И вообразите себе кладбище: в землю зарывают шары, будто 
огромные семена, из которых когда-нибудь взойдут побеги великого таинства 
природы!.. 
   Хлопнула дверь. Иван Сергеевич открыл глаза. Он был один. 
   --Есть еще совесть у людей! - довольно промурлыкал он и заснул или ему только 
показалось, что он заснул. Во сне он затосковал по Родине своей мечты и бредил 
одной фразой: "Остановите часы! Остановите часы!" Зубы Ивана Сергеевича 
выстроились на парадентоз и болели даже во сне, проникая туда в образах то 
разбитого стекла, то ямы, а то и холодящего ощущения падения с большой высоты... 
У него вдруг так за...пахло изо рта, что ему пришлось надеть противогаз... Боль 
никогда не дремлет... 
   Вечер. За окном ворковал голубь, чуть слабее слышалось карканье вороны. 
   --Я не умер! - громко сказал Иван Сергеевич. 
   В дверях его комнаты показалась маска дочери. 
   --Здравствуй, папа! 
   --Не смеши меня! Какое, к черту, здравствуй! Усопствуй, папа, лучше бы 
сказала...-- Он улыбнулся. - Кстати... если не хочешь отстирывать белье принеси 
мне "утку". 
   --Тебе нельзя птицу... ах, ты о другом!.. Но вчера ты сам ходил... 
   --А теперь не могу... "В исподнем я отправлюсь в преисподнюю", -- напел Иван 
Сергеевич ненаписанный хорал Баха. - Ты принесешь "утку" или... мне 
раскрепоститься?... 
   --Да, папа, несу, -- приглушенно фыркнула она. 
   Когда дело кончилось, Иван Сергеевич, будто намазывая воздух медом слов, 
произнес: 
   --По сути, я не виноват, что тебе достался такой папаша: не мог же я знать, 
что у меня появишься именно ты! 
   В отхожее место он бы и сам добрался, но ему вдруг захотелось напомнить 
дочери о своем - если не существовании, -- то уж точно о присутствии. Этакое 
своеобразное экскрементарное приссутствие. Отвратительные запахи - великий 
испытатель родственных чувств... Да-с... 
   Давно, очень давно у Ивана Сергеевича случился короткий разговор в рюмочной: 
   "--Ты не простужаешься? - спрашивал его красноносый выпивоха. 
   --Нет! Я ем свои сопли, -- в шутку отвечал матадор жизни. -- Все, что 
исторгается из человека - может принести ему вторичную пользу... 
   --А?.. кушать... это... эти... ну, свои... не пробовал? 
   --Этим я кормлю канализационную службу города. Косвенно, но кормлю. Это - их 
хлеб! 
   --Веселый ты мужик, но с придурью!.." (Конец воспоминания.) 
   Зять Ивана Сергеевича стал изредка заговаривать с ним, чего раньше не 
случалось. Он писал для редакции пространный очерк "Человек уходит". 
   --Что вы чувствуете? Вам страшно? - вкрадчиво спрашивал зять. 
   --Принеси мне "утку" и - страшно будет тебе! 
   --Можно еще вопрос? 
   --Изволь. 
   --Если человек перед самой смертью сошел с ума - он и на том свете будет 
сумасшедшим? 
   --Намек? Сумасшедшие не умирают... -- Иван Сергеевич решил позабавиться . - У 
меня в архиве есть фотография, на которой я запечатлен рядом с ослом. 
   --Ему повезло! 
   --Как ты думаешь: кто на ней - я? 
   --Неужели оба? - принял игру зять. 
   --Меня на снимке нет! 
   --Но... 
   --Я фотографировал тех двоих. 
   --И вас, и осла? 
   --Нет, осла и того, кто нас фотографировал... 
   --Хорошенький вышел разговорчик! Двое глухих играли в пять рук на рояле... 
   --Неудачный образ! С глухими очень интересно обсуждать музыку! Каждая нота 
для них - неоконченная симфония... Глухой никогда тебя не обманет, потому что ни 
от кого не слышит правды! Это божьи люди!.. 
   --Вы держитесь молодцом! 
   --Был бы женщиной, держался бабой... 
   --Э-эх, -- махнул рукой зять, не собрав для очерка никаких впечатлений, кроме 
абсурдных. - Пойду выпью. 
   --Не пей слишком много, иначе в старости будешь завидовать самому себе... 
Теперь уходи... 
   Наставала суббота. "Доживу хотя бы до понедельника, -- думал Иван Сергеевич, 
-- ведь умирать в воскресенье - кощунство!" В ожидании сна Иван Сергеевич, на 
случай смерти, скрещивал на груди руки и сжимал два внушительных кукиша... 
   Национальность зятя была Зильберштейн. Редактор газеты, Попудренко, всегда 
очень тактично обрезал ножничками статьи не его зятя. "Это лишнее...", "это не к 
месту..." etc. Что бы не писал Зильберштейн в своем очерке - после оперативного 
вмешательства редактора текст оказывался до удивления лаконичен, настолько 
лаконичен, что ему позавидовали бы и сами жители Лаконы. Например, три страницы 
убористой писанины, подготовленные Зильберштейном к послезавтрашней аудиенции с 
Попудедренко, едва лишь послезавтра превратится в сегодня, облысеют до одного 
абзаца, составленного из коротких, жизнеутверждающих возгласов-призывов: "Только 
вперед!", "Ни шагу назад!", "Шаг назад - три вперед!". Между собой эти 
вдохновенные откровения гениального пера были сшиты вспышками лирических 
пояснений: "Воскликнул старик, превозмогая боль!", "Приподнялся старик, стиснув 
зубы, которые не сдвинулись за остальным телом!" Окончив правку, Попудренко 
похлопает Зильберштейна по плечу и грустно скажет уже в который раз: "Ах, прежде 
чем начать писать, надо отдать себе отчет, что ВСЕ уже написано и сказано, и, 
возможно, еще древними греками. Удел современного писателя - макать воск в мед и 
доказывать всем, что это свежие соты из заброшенных ульев. 
   Если человек выпрашивает себе спокойной смерти, это значит, что он хочет 
спокойно пожить. В доме снова появился доктор Бондарь, которого Иван Сергеевич 
звал про себя "доктор Некролог". 
   --Вас что-то беспокоит? - сердечно спрашивал он умирающего, не понимая всей 
глупой комичности вопроса. 
   --Мое затянувшееся бессмертие - своеродный недуг, но он скоро пройдет. Это 
единственное беспокойство. 
   --Может быть, немного морфия? - он задумался, на лице заблуждала улыбка. 
   Иван Сергеевич заметил, что "доктор Некролог" хочет что-то рассказать, но 
никак не решится. 
   --Говорите, говорите... у вас рот шевелится... 
   --У меня в практике был презабавный казус. Некий субъект, буквально сжегший 
свой организм алкоголем, умирал мучительно. Я давал ему морфий. Боли на время 
отходили. Новый мой визит к нему он встречал радостно и требовал увеличить 
дозу... Все это закончилось тем, что он стал совершенным наркоманом и забыл о 
смерти. Человек, как говорится, восстал из мертвых. Ему настолько понравилось 
гробить свое здоровье морфием, что прожил он еще полноценных десять лет, дважды 
побывав в наркологической клинике... Ко мне даже пытались тогда привязать вину, 
дескать, сделал из человека наркомана... А я при чем? - "Некролог" переживал 
события заново. - Этот тип так любил порок, что перед ним и смерть сняла 
шляпу... Как-то я встретил на улице его жену... или в гастрономе?.. не важно... 
Она сказала: "Лучше бы он умер!", дала пощечину и, с полминуты нацеживая слюну, 
плюнула в меня... хорошо, не в лицо... "Дикость, наверное, -- думал Иван 
Сергеевич, -- людям важнее смерти ближнего - обелить себя в собственных 
неприятных воспоминаниях." 
   --Ну, до свиданья. 
   Иван Сергеевич уставился в потолок и молчал. 
   --До свиданья! 
   --Доктор, уходите поскорее! 
   --Что? К чему вы?.. 
   --Я уже минуту накапливаю слюну... 
   В один распрекрасный день солнце раскинуло широко свои объятия и едва не 
душило в них прохожих: один человек обмяк, ему вызвали неотложку; даже деревья 
мечтали спрятаться в собственной тени. И все же, это был день открытый для жизни 
и стеснявшийся смерти. Иван Сергеевич увидел вдруг себя со стороны. Это было 
какое-то мятежное ощущение, смешение сна, забытья и реальности. Около его 
постели как-то механически суетились дочь, зять и "доктор Некролог"; комната 
была скована стужей. Иван Сергеевич пытался крикнуть всем, что он жив и незачем 
одеваться в черное и прятать лица под масками почти детской растерянности. 
Окружающие, казалось, не слышали его, живописуя пространство иступленными 
мыслями: "Неужели это случилось с моим близким человеком? Следующий в очереди 
я..." Приглушенно звонил телефон. Дочь отвечала сухо, короткими фразами и совсем 
без интонации. Знакомый поп читал молитвы. Зять был разочарован неподдельно - он 
хорошо умел рассказывать, но не мог сочинять. Теперь его заметки обрывались 
вместе с жизнью тестя. "Да ведь я еще жив!" - кричала душа Ивана Сергеевича, но 
никто не слышал или, сговорясь, делали вид. Что-то в нем шевельнулось, по нему 
разлилось умиротворяющее тепло, дарующее неизведанное доселе спокойное чувство 
свободы. "Теперь я, кажется, счастлив, -- осознал Иван Сергеевич, будто с высоты 
рухнув в самого себя и вдруг, против всех законов природы воскреснув, 
победоносно крикнул: -- Я умер!!!" Этот возглас не остался незамеченным. Поп 
перекрестился и исчез; зять заулыбался; дочь подняли с пола; "доктор Некролог", 
засвидетельствоваший час тому назад смерть Ивана Сергеевича, выпивал водку и с 
редким достоинством, язвительно твердил: "Я знал, что этим кончится!" 
   
   Воскресший сидел в кровати. Он взмок от испарины; рука была поднята, кулак 
сжат, дескать "Вот я вам!!!" 
   С того дня Иван Сергеевич прожил еще без малого девяносто лет. Похоронил 
дочку, зятя, побывал на поминках "доктора Некролога", отпел своих внуков и 
теперь ухаживал за немощным правнуком... 

 

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"