Родиона Петровича остановил дорожный постовой.
--Нарушаем, гражданин! - сказал сержант, указав зебристым жезлом на светофор,
раскрасневшийся от периодической аллергии на пешеходов.
--Я опаздываю на похороны! - взгляд Брюховецкого приковался к подворотне,
откуда выходила траурная процессия.
Сержант смягчился.
--Родственник? - спросил он.
--Меня хоронят!!! - и Брюховецкий дернулся было бежать.
--Минуточку! - остановил его сержант. - Это как понимать?!
--Что тут понимать!!? Пустите!
--Гр-р-р-ажданин!
Но Брюховецкий уже юлил на дороге между встречно несущимися автомобилями.
Свисток сержанта уязвленно закукарекал и он, недоумевая от слов Родиона
Петровича, побежал за ним с широко открытыми глазами и разинутым ртом... Среди
одетых в черное людей и столь же мрачных лиц отыскать Брюховецкого было не
легко. Наконец, сержант высмотрел его и чуть не на цыпочках подошел.
--Гражданин! - тихонько сказал он. - Отойдемте. С вас штраф...
--Возмутительно! - заорал Родион Петрович, однако его громоглас, казалось,
растаял в невнимательности окружающих. - Я вам объяснял! Хоронят меня!
Сержант несколько раз перебросил взгляд с усопшего на Родиона Петровича и
оторопел. Одно лицо и приблизительно одинаковый рост.
--Да, да. Это умер я! -- тараторил Брюховецкий, избивая себе грудь кулаком.
--Выпили?.. Ваш брат, -- кивнул на гроб сержант.
--Ах так! - шмыгнул носом Родион Петрович и стал теребить покойника за руку.
- Сейчас убедитесь!
К ошарашенно-ошалевшему удивлению сержанта - покойный приподнялся в гробе,
облокотился правой рукой на подушечку и безынтанационно произнес: "Вас не
обманывают, сержант" -- и плавно занял прежнюю позу, скрестив руки на груди.
Никто из присутствующих не подал виду, что был свидетелем такого
вопиюще-невероятного события. Челюсти сержанта отбивали нервную дрожь восхищения
перед чудом...
--Инцидент исчерпан? - спросил его Брюховецкий.
--Блеф! Вы все сговорились! Морочите голову должностному лицу при исполнении!
За это и привлечь можно по всей строгости...
--Молодой человек, -- привлек его поближе Родион Петрович. - Никто вас не
морочит. Неужели вы до сих пор не знаете, что отдельно от человека живет его
собственная идея...
Сержант этого не знал, что считывалось с его опухшего от удивления лица.
Доверяясь только своим ощущениям, он почти игриво ущипнул Брюховецкого.
--Больно! - выкрикнул тот и улыбнулся от догадки. - Идея тоже материальна.
--Не верю! - в прострации сказал сержант и не заметил, как вместе с
остальными оказался в автобусе, вскоре причалившем к последней гавани корабля
"Р. П. Брюховецкий". Гроб аккуратно вытащили, подняли на плечи дюжие молодцы с
красно-черными повязками на руках.
--Почему никто не обратил внимания, что... что... тот, в гробу, приподымался?
- вскольнулся сержант.
Родион Петрович взял его под руку и весело сказал:
--Потому что все уверены в том, что этого не могло быть...уверены в моей
смерти...
--Ага! Значит, вы живы!
--Нет, я мертв для моих близких и друзей - они видели мою смерть. Для
остального человечества мое состояние неопределенно: кто не знал меня, для того
я ни рождался, ни умирал. Это обстоятельство и дает возможность существовать
моей идее отдельно от меня самого.
--Ахинея какая-то! Почему я могу вас видеть?
--Мою идею, -- поправил Брюховецкий.
--Ну, вашу идею.
--А вы и не видите. Вы созерцаете меня в своем сознании. Это легко доказать.
Родион Петрович щелкнул пальцами и из-за гроба показался человек, совершенно
похожий на сержанта...
--Кто это...там? - спросил постовой, показывая пальцем на своего двойника.
--Это ваша собственная идея. Теперь ответьте: может ли человек в
действительности видеть самого себя вне зеркала, фотографии, кинопленки и т.п.?
--Вряд ли.
--А вы же видите?
--Так точно.
--Значит?...
--Убедили...только... пусть он уйдет! - сержант подразумевал своего двойника.
--Это в ваших силах.
--Но ведь это вы его... появили.
--Нет.
--Жутковато... я не хочу его видеть! - резко сказал сержант и его двойник
растворился.
В эту отметину времени гроб с Брюховецким поставили около отверстой могилы;
люди склонялись над ним, целовали в лоб, плакали, не стесняясь горьких,
подсоленных чувств. Перед тем, как гроб покрыли покатой крышкой, покойный сошел
на землю и горячо обнялся с Родионом Петровичем, затем, не переставая источать
умиротворенную улыбку, слег на свое место и уже больше не шевелился. И снова
сержант был свидетелем того, что никто не заметил встававшего из гроба мертвеца.
Крышку пригвоздили и стали медленно опускать в жерло потустороннего бытия. И
хотя духовой квартет, складно выдувавший похоронный марш, находился на вытянутую
руку от сержанта - он не слышал музыки, а только какие-то булькающие звуки
бесконечной длительности, словно вдруг проник в природу довременной тишины и она
открыла ему законы своей неощутимой, дымчатой полнозвучности... Могилу засыпали
землей.
--Жить можно сколь угодно долго, -- сказал сержанту Родион Петрович, -- но
смерть должна быть желанна.
--Почему? - детски развел сержант руки ладонями вверх. - Ведь это глупо!
--Потому что жизнь - слишком невыносимое удовольствие... Слишком... Только
человеческая забывчивость обусловливает возможность вечности...
--А идея конкретного человека появляется до его рождения?
--Конечно, после смерти! - рассмеялся Родион Петрович притягательной
наивности собеседника. - Теперь видите, как она важна!..
--Значит, я живу без собственной идеи? Мне вдруг стало так одиноко,
холодно... Поскорее бы ею обзавестись!
--О, это успеется. Не отчаивайтесь!: модель жизни - это шкура, содранная со
смерти. Живые во всем подражают мертвым. Это настоящие плагиаторские бои.
--Подражают мертвым?
--Да, своей идее...
--Черт вас возьми, а что такое идея?
--Это ничко: не никто и не ничто...
--Йа-а-а-а, -- фонетически протянул сержант личное местоимение, собравшись
что-то сказать, и вдруг отрезвел от грез, последний градус которых вышел из него
на проезжей дороге. Вразброд гудели сирены автомобилей. Сержант выбросил рукой
извинительный жест и запятился на тротуар. Шумное движение,
покареженное, вновь обрело стройность. Из подворотни, с противоположной стороны
дороги, медленно, но неотвратимо, семенила похоронная гряда поникших голов на
заживо окоченевших телах. Став соучастником вещественного мира, выцарапав из
сознания катаракту, сержант, наконец, почувствовал себя самим собой: кричал на
слишком расторопных в своей целеустремленности пересечь запрудненную дорогу
авантюрных пешеходов; жестикулировал; вибрировал от нетерпеливости наказать
кого-нибудь; словом, вернулся в свое привычное состояние местечкового хозяина.
Но... его взгляд поскользнулся на вершине с годами раздутого самомнения и
собственной значимости, шлепнулся на задницу и с попутным ветерком скатился в
жизнь, остановившись среди людей, следовавших за гробом по ту сторону дороги,
которая будто скальпель Творения отделила шелушащуюся опухоль бездарной
суетности жизни от Истины. В скорбном кругу попутчиков гроба сержант увидел
себя, одетого в рубище на голо тело.....
--Все, -- выдохнул реаниматолог, склонившись над сержантом, находившимся в
коме уже полторы недели. - Остается уповать, что есть райские кущи и этот
человек перебрался туда...
В соседней палате, часом раньше, скончался Родион Петрович Брюховецкий...