Небо и земля поменялись местами в перспективе горизонта. Чайки, отражавшиеся в невозмутимом море, казались диковенными рыбами. Смеркалось. Иллюзорная багровость солнца таяла и блекла, медленно утопала в неведомом далеке, пожираемая неумолимым вращением земли.
Алентов остановился, завороженный, не в силах отвести взгляд, жадно скользивший по поверхности и проникавший в глубь откровения заката.
Будто аллергическая реакция на исчезновение солнца - в вязких, набухших от недостатка света небесах застенчиво проступила луна. Море пришло в движение, готовясь нахлынуть на землю4 наполнилось силой небесного волноводца и покорно подчинилось его воле.
Спустившись по крутому склону горы, Алентов отыскал на берегу ровную межу песка, отрешенно и боязливо огляделся вокруг - сердце рвалось на волю! - выложил из рюкзака большие банки гуаши, на миг замер, со вздохом наполнившись вдохновением бесконечности, и поторопился рисовать на зыбком и неподатливом холсте свою лучшую картину. Необходимо успеть до прилива: волна за волной умирала бесследно, чтобы новая их череда исчезала чуть дальше, дальше, дальше...
Алентов торопливыми мазками-поглаживаниями ложил на влажный песок краски своих впечатлений, рисовал себя и то, что он видел: уходящее солнце, прибой; картина непрестанно менялась с каждой секундой и Алентову казалось, что отнюдь не он отображает степенное течение близящейся ночи, но что сама природа подсматривает, срисовывает себя с его картины и безропотно принимает краски и состояние, запечатленные им на песке. Отображенное и отображаемое перекликались, сплетались, путались, менялись местами, дополняли друг друга едва ощутимыми деталями, спорили между собой: чья красота исчерпывающа? Цветы сгущались, глубже наполнялись пустотой черного. Волны уже касались края картины, заползали на нее, унося с собой краски. Почти всю ее Алентов заполнил видением прилива: небо исчезло с нее, скалы слились со мраком. Наконец, он отдернул руки, поднялся на ноги, выпрямился и стал ждать. Его лучшая картина полоска за полоской жадно слизывалась прибоем и скоро исчезла, как исчез недавний закат, изображенный на ней. Издав пронзительный, какой-то животный крик, Алентов упал на колени и без всякого страха или осмысленного желания открылся смерти, чтобы она избавила его от невыносимой муки экстатического взрыва внутреннего чувства; это был миг, в который собственное исчезновение попирало все условности мироздания. Смерть услышала Алентова, стала у него за спиной. Он ощутил ее, обернулся. Их взгляды столкнулись. Никогда прежде она не испытывала на себе такого взгляда. Алентов и звал и дразнил ее; он был и не был одновременно. Ощутив бессилие смерти - рассмеялся. Она отступила... Вселенная склонилась перед ним... Его глаза открылись. Это был один миг, только один миг. Поднявшись с колен Алентов пристально и долго посмотрел на море - волны усеклись и попятились против воли луны. Она пыталась снова гнать их на берег - Алентов не отводил с моря взгляд. Казалось, удерживал волны. На его лице запеклась страшная ухмылка. Луна вдруг побагровела от злобы и напряжения борьбы с человеком, закрылась непрозрачными облаками, надергав их со всего неба, будто редиску.
Только теперь пейзаж, рисованный Алентовым, исчез навсегда.