- Замерз, поди? Да не тушуйся: свои все. Под небом единым - едины и мы, - низенький, сбитый монах сделал приглашающий жест, добавив приправы - радушную улыбку. - Осень нынче холодная. Едкий, противный дождь остужает любые желания. Ты как, закончил обход?
Подойдя к импровизированному костру, расположившемуся в остове бочки, послушник кивнул:
- Брат Ро, я обошел скит кругом. Тишина господствует, братья молятся.
- Ай, да оставь. Что я - не знаю, чем они занимаются? - лукавая улыбка не сходила с лица, увенчанного внушительными бакенбардами.
Юноша не выдержал и смутился:
- Брат Ро...
- Ну, ладно-ладно. Ни к чему. Пред Видящим будешь невинность изображать. Я, знаешь ли, не всегда рясу носил. Кстати, как себя чувствуют наши странствующие братья? Слышал, они отбывают на днях?
Вечернее небо озарила молния, а вслед за ней чудовищно резкий гром, казалось, раскол окружающее пространство. Ливень усиливался, однако под навес струи не проникали. Пока не проникали.
- Все так. Собирались отбыть на рассвете. Путь они наметили через деревню. Видимо, припасы пополнить хотят...
Протянув озябшие руки к огню, послушник не знал, как завязать разговор. Времени до смены караула было в избытке.
- Брат Ро, а давно ты подался в монахи?
Лицо низкорослого крепыша выражало смешанные чувства, он улыбался, но улыбка полнилась печалью. Проведя рукой над костром, старший монах ухватил язычок пламени, но, вопреки ожиданиям младшего, огонек не погас, а заплясал на ладони.
- Знаешь, дело не во времени, - монах сжал кулак, потушив жизнерадостный огонек, - дело всегда в ситуации. А, проклятье... Не знаю, как доходчивей объяснить. В общем, когда что-то теряешь, неизменно находишь что-то взамен ушедшему. Я, как видишь, не исключение.
Глаза послушника округлились, а слова посыпались мелкой дробью:
- Магия огня? Так ты шаманом был?
- *Кем я только не был, малыш...* Знаешь, шаманство у дворфов - не редкость, а традиция! Невозможно почитать железо, избегая огня.
Послушник только и сумел выдавить: 'Стихийник!' - слова полнились благоговением.
- Это было давно. Сейчас меня хватает лишь на дешевые фокусы. Огонь больше не в моей власти. Но...
За спиной общительной парочки раздались шаги, уверенные и твердые.
- Мир вам, братья. Как дозор?
Дворф слегка наклонил голову и скосил взгляд, разглядывая приближающегося через плечо:
- И тебе мир, Видящий. Проверяешь?
*Удивительно, каким же безжизненным и блеклым стал его голос* - Послушник старался не упустить ни единого слова. Его нынешний ранг не позволял обращаться к Видящему напрямую.
- Нет, брат Ро. Вовсе нет. В это трудно поверить, но я действительно люблю дождь. А лучшего места... Впрочем... Я побуду здесь и дождусь сменщиков. Вы можете идти, - с этими словами высокий мужчина подошел к бочке, хранившей огонь. Только теперь послушник увидел, что роба Видящего насквозь промокла, но казалось, что холод осенней поры совершенно его не заботит.
- Как скажешь, Брат, как скажешь, - деликатно взяв под руку опешившего послушника, дворф направился к общему зданию: видеть начальство юнцу доводилось нечасто, а баловать Видящего излишним пиететом не хотелось.
Основательно вымокшие и продрогшие, но безмерно довольные окончанием смены, братья ввалились в общую залу и, не отряхиваясь, направились к камину.
- Послушай, парень, не стоит так заглядывать в рот начальству. Во всяком случае - этому, - голос монаха-дворфа снова наполнился доброжелательностью. Однако слова вогнали послушника в краску. - Ничего. Пройдет каких-нибудь пара лет, и он будет у тебя совета спрашивать. Вот увидишь.
Монах оставил послушника на полу у камина, а сам направился в сторону обширного стола. Странствующие братья наготовили разного, но есть пока не хотелось, а вот согреть душу - реальная необходимость! В цепкие руки, словно бы сам собой, прыгнул пузатый кувшин. От неожиданного акробатического этюда содержимое сочно булькнуло.
Вернувшись, монах протянул добычу послушнику и строго заявил: ' Пей!'
Вариантов было немного: с одной стороны - ободряющий взгляд и железная воля предлагающего, а с другой - стальные зубы холодной осени, остервенело терзавшие тело. Ни то, ни другое просто не оставляло шанса на отступление, а уж в складчину... Стараясь выглядеть взрослым, юнец приложился к кувшину, капли драгоценного, согревающего вина ручьем устремились за шиворот.
- Тише, тише, дружище! Оставь Единому. Ну, и мне чуток... - искренний смех растекался по общей зале, не оставляя неловкости ни единого шанса.
Утираясь рукавом, размазывая по рясе, лицу и шее красное, послушник никак не мог собраться. Мысли роились, слова путались, а интерес рвался наружу, словно гончая, взявшая след.
Дворф сделал внушительный глоток, не проронив при этом ни капли. Глаза приобрели мечтательное выражение, а в зрачках плясало пламя. Не поворачивая головы, монах заговорил:
- Спрашивай, вижу ведь - лопнешь, если не спросишь.
Получив разрешение, послушник сорвался во все тяжкие, но из плотного роя вопросов до рта добралось лишь: 'КАК?!'
Дворф усмехнулся:
- Ты же не думаешь, что я стану тут байки травить? Да? - улыбка на лице низкорослого крепыша явно говорила об обратном...
Не обращая внимания на вопрос, послушник подался вперед - навстречу говорящему, жадно заглядывая в бездонные глаза:
- Брат Ро, а что же случилось... Ну, с огнем?
Монах потупил взгляд, говорить об этом ему не хотелось:
- Угасание, малец. Всему виной угасание, - неохотно промолвил он.
Жадное любопытство обуревало послушника:
- Я никогда об этом не слышал! А что это?
Дворф сплюнул в камин:
- Это издевка. Последняя издевка древних богов. Эти засранцы имели весьма извращенное чувство юмора. Сперва они наделили моих собратьев даром обращения с огнем, но, видимо, решив, что получилось слишком хорошо, навалили сверху навозную кучу.
- Брат Ро, я не понимаю...
- Ты что-нибудь знаешь о мастерах горна?
Россказни о величайших мастерах своего дела, кузнецах-дворфах, были на слуху у каждого, и не без основания. Но послушник решил предоставить собеседнику возможность обстоятельно об этом рассказать:
- Я никогда о них не слышал.
Дворф тяжело вздохнул:
- Мастера горна - искуснейшие мастера моего народа. Они используют свою силу, управляя огнем и металлом, проводя дни и ночи у кузнечных горнов, обеспечивая дворфов всем необходимым. Однако, власть эта не бесконечна. Над каждым из них бессловесной карой висит проклятье. И тем, кому повезло меньше прочих, приходится испытывать всю тяжесть шутки на себе. Угасание - практически полная потеря контроля над огнем. Такой мастер не способен управляться с горном, а значит - бесполезен.
- Неужели от этого нет лекарства?
Монах горько усмехнулся:
- О, лекарство есть... Дворфы нашли его и используют напропалую: мастер горна, утративший силу, изгоняется из чертогов, нарекается никчемным и вычеркивается из родового древа. Ни один дворф больше не вправе называть его братом. Да что там... Такому мастеру даже руки никто не подаст, устрашившись проклятья.
Послушник растерянно хлопал глазами:
- Так тебя изгнали?
Едкая улыбка проступила на лице монаха:
- О нет, я не доставил этим засранцам такого удовольствия. Я ушел сам. Конечно, они догадались, но всласть поплевать в спину им не удалось. Слушай, парень, вера в Единого - ничем не хуже. Оставь фокусы ярморочным пройдохам. Магия - вещь куда более серьезная, хоть практически не имеет утилитарного применения.
- Утили-чего? - послушник с трудом управился с частью слова, а уж о том, чтобы потягаться с ним в честном поединке - и речи не было.
- Не имеет применения в повседневной жизни. Но, знаешь, это даже хорошо. Дар Единого тем сильнее, чем крепче вера. Представь, каких дел можно было бы натворить по неосторожности!
- Я верую! Верую, всем сердцем! Целиком и полностью... Но... пока что мне это не помогает. Мне едва по силам простейшие вещи, и то...
Веселые нотки в голосе дворфа подходили к концу, уступая место серьезности:
- В этом и смысл. Ничто не дается просто так. За все платить приходится. Во время обряда посвящения ты поймешь. А уж после - сила веры и станет твоим оружием. Но помни, верить просто, покуда это тебе ничего не стоит.
Закончив фразу, дворф повернулся к послушнику. На юнца смотрели глаза уставшие и безжизненные. Озорные огоньки-отсветы, казалось, навек угасли.
Молодость не позволила осознать всю горечь момента, и потому послушник продолжил:
- А как же Джо? Он совсем недавно прошел посвящение. Он мне не рассказывал ни о чем подобном!
Монах с радостью уцепился за возможность перевести разговор в иное русло:
- Джо - парень талантливый, но скрытный, себе на уме... Такие - либо далеко идут, либо плохо заканчивают, либо и то и другое. Помяни мое слово. Но, если будешь достаточно внимательным, сможешь многому у него научиться.
Послушник просиял. Вино согревало душу, а камин - тело. Жизнь определенно была прекрасна.
- Брат Ро, а знаешь... Я мечтаю, что когда-нибудь наш скит станет аббатством. И, пусть высокой должности мне не занять, сама мысль о том, что я буду частью этого - радует.
Монах тяжело вздохнул. Время для душевных бесед закончилось. Нужно было обсудить кое-что еще:
- Это прекрасная мечта, парень. Не упусти ее. Мечты имеют свойство сбываться. Однако скажи мне: не слышал ли ты о пропадающих путниках в нашей округе? В деревне никто ничего не рассказывал?
Неожиданная перемена темы разговора выбила почву из-под ног:
- Нееа. Три дня тому я с приезжими братьями был в деревне - закупали провизию, но ни о чем подобном я не слышал. Еще, правда, вышла неприятная история с хозяйкой кабака... Вредная она до ужаса! А что, правда, пропадают?
Воспоминания о походе в деревню смущали послушника. Было заметно, что исчезновение путников заботит его куда меньше, чем история с кабатчицей...
Монах отмахнулся:
- А, не бери в голову. Однако засиделись мы с тобой. Пора бы и спать. Утро нас встретит новой работой.
Попрощавшись, монахи направились к своим кельям. Путь послушника был не из приятных: ему предстояло вернуться под немилосердно хлыщущий дождь - общая послушников находилась на самом краю скита. Монахи же рангом постарше селились в смежном помещении, соединенном с обеденной залой.
Войдя под своды своего обиталища, дворф осмотрелся. Все как всегда - на своих местах: комод, соломенный тюфяк, именуемый кроватью, и выскобленный пол. Настолько чисто и пусто... Его нынешнее пристанище не шло ни в какое сравнение с прелестями каморки подле кузнечной мастерской, в которой ему довелось провести немало зим, обучаясь у мастера... Однако, прошлое безвозвратно ушло. Единственным связующим с прежней жизнью звеном оставались бакенбарды: унылое напоминание о некогда цветущей гордости - пышной, чернее воронова крыла, бороде. О, этого он никогда не забудет! Этого унижения - проклятого посвящения. Видящий своей рукою остриг бороду, запрещенную ковенантом Единого.
- Вера ничего не стоит, если за нее не заплачена подобающая цена, - слова сорвались с уст горькой правдой. Стихийнику, утратившему власть над огнем, нужно было во что-то верить... Кто же знал, что вера - столь дорогой товар.
Подумать только, ни вечный огонь горна, жадный до любого металла, ни бесконечные войны с соседними кланами не могли укротить буйной растительности. Признак мужественности, самая суть дворфа - борода. Кто же он теперь? Жалкий отброс горделивого племени, не способный управиться с горном, не способный ковать. К чему борода, если сородичи никогда более не назовут тебя братом?
Понимая, что уснуть не получится, дворф отправился подышать... Вернее, послушать, о чем судачат новые братья. Хоть какое-то развлечение: годы, проведенные вдали от горна, воспитали немало странных привычек.
Остановившись у ближайшей кельи, он прислушался. Голоса доносились едва слышимым шепотом, но и этого было достаточно.
- Видящий ходит мрачнее тучи. Задает неудобные вопросы. Единый, да кто только поставил его управлять нами?
- Подожди, а что не так-то? Ты о пропавших?
- И о них тоже. Он что-то подозревает, или кого-то. Я никак не могу понять - что происходит?
- А о карлике что-нибудь говорил?
- Да что он мог говорить. Эта молчаливая вражда между ними... Я, кстати, слышал, что пост собирались отдать этому чужаку, но кто-то выше вмешался.
- Ха, поделом. Однако за бакенбарды его не гоняют. Хотя устав четко предписывает...
Дворф смачно сплюнул. Всегда одно и то же. Сплетни, амбиции, нетерпимость ко всему непонятному. Не только его бывшие братья погрязли в предрассудках - люди ничем не лучше. Злость накатила волной:
- Урррроды.
Очень хотелось набить эти самодовольные морды. Выбить весь яд, накопившийся в жалких душах. Но... Сплюнув еще раз, монах направился в свою келью: хватит с него этого дерьма на сегодня. Единый - свидетель, хватит.
***
Выбравшись наружу, послушник угодил в лапы стихии, но, ведомый волей и милостью Единого, устремился к себе. Наконец спасительное убежище было достигнуто. Массивная дверь явилась непреодолимым барьером, оградившим мирный уют келий от разошедшейся стихии. С каждым последующим шагом шум дождя становился глуше, а окружающее пространство погружалось в объятия тишины. Тканая обувь немилосердно хлюпала.
Проходя мимо опустевшей комнаты Джо, послушник поскользнулся и с грохотом рухнул на пол, отбив локоть о деревянный пол.
- Зараза! - слова с шипением вырвались сквозь стиснутые зубы. Ситуация не располагала к сочувствию, да и тревожить покой братьев подобным совсем не хотелось: вместо помощи следовало ожидать лишь насмешек.
Мокрая ряса значительно добавила влажности на месте происшествия. Следы случившегося требовалось скрыть как можно скорее.
Переодевшись в чистое и, что еще важнее - сухое, послушник отправился драить пол. Время было позднее, и братья не покидали келий, что знатно облегчало задачу. Отвечать на вопросы, что это он среди ночи тут забыл, в планы не входило. Ситуация осложнялась ноющей болью в руке. Опухший локоть не позволял качественно орудовать тряпкой, однако и у этой ситуации были свои плюсы: ползая в темноте на карачках, послушник заметил, что мокрые следы, обрывавшиеся у самого входа, вели в пустующую ныне келью. Ведомый первобытным инстинктом - желанием истины, послушник пошел по следу.
Келья же не спешила раскрывать секретов, представ пред взором совершенно необитаемой. Нет, конечно, лежак был на месте, но следов пребывания брата не было. Мокрый след обрывался у лежака. Осматривая помещение, парень не мог отделаться от ощущения, что за ним следят. Липкий, холодный страх пробежался по телу, обронив в районе живота увесистую глыбу, лишавшую остатков покоя.
*Как странно! Что здесь происходит?* Мысли метались шальными пчелами, но желание разобраться в происходящем не давало уйти. Несмотря на всевозможные протесты разума, послушник подошел к лежаку. Дрожащая рука коснулась матраса. От соприкосновения с промокшей тканью послушник вздрогнул.
*Да здесь все совершенно не так! Этого быть не может* Продолжая ощупывать матрас, парень пошел вокруг лежака...
В оглушающей тишине кельи, казалось, стучал барабан - сердце билось в чудовищном ритме... И, когда пальцы, вроде бы наткнулись на что-то твердое, в глазах потемнело: на голову обрушился сокрушительный удар. Послушник провалился в беспамятство.
Пробуждение оказалось безрадостным. Хлесткие удары по щекам не позволяли открыть глаза, а в носу поселился чудовищно неприятный запах.
- Кажется, приходит в себя! - голос раздавался издалека, голова гудела, но удары прекратились. Открыванию глаз, правда, это мало способствовало. С трудом управившись с одним глазом, послушник разглядывал окружающее пространство сквозь мутную пленку. Очертания фигур не спешили приобретать знакомые формы.
*Брат Ро, Видящий, Джо... Так вот кто мне оплеух надавал!*
- Как ты? Что произошло? Что ты тут делаешь? - дворф был серьезен, и, хоть формально никаких нарушений канона за ним не числилось, послушник чувствовал себя виноватым.
Попытка встать не увенчалась успехом. Острая боль пронзила затылок, в глазах плясали мутные черные круги, а к горлу предательски подкатил спазм. Сдержаться сил не было.
Виновато опустив взгляд, борясь с одеревеневшим языком и непрерывно отплевываясь, послушник начал рассказ. Скрывать что-то пред Видящим было просто бесполезно, во всяком случае, так говорили.
По мере рассказа лица старших мрачнели все больше, а с последней фразой Видящий сообщил:
- Брат Ро... Реши здесь вопросы и приходи ко мне. Нам есть что обсудить.
Вскоре уверенные, твердые шаги совсем затихли.
Дворф даже не пытался скрывать свою обеспокоенность, Джо же выглядел скорее растерянным, нежели напуганным. Промыв разбитую голову послушника, наложив повязку, монах выудил из бездонного рукава самокрутку и протянул юнцу:
- Держи, братец. Ты заслужил.
Трясущиеся руки не слушались, самокрутка пляса меж пальцев.
- Я помогу, - монах протянул руку, но опоздал. Своенравная самокрутка завершила свой танец и, сорвавшись в бездну, устремилась на пол. Послушник попытался ее поднять.
- Оставь Единому. Ему сейчас нужнее, видимо, - теплая улыбка играла на устах. Рука дворфа повторно нырнула в рукав, выудив еще одну. На этот раз любезный монах не оставил Единому шанса и поднес самокрутку к губам послушника. Тот принял ее с недоумением:
- Я... в общем-то, не курю...
- Это ничего. Иногда дым - лучшее лекарство, а иногда его недостаточно, - монах щелкнул пальцами, и дружеский огонек взвился на кончике указательного.
Затяжка далась тяжело. Дым драл глотку, но вместе с тем приносил облегчение.
*К этому, пожалуй, можно привыкнуть*Дым ринулся из легких, вызывая приступ кашля.
Монах засмеялся. Хлопнул юнца по плечу и поспешил на выход - Видящий ждать не любит. В келье остались двое.
***
В душном, закопченном свечами кабинете, повернувшись лицом к окну, ждал Видящий. Предстоящий разговор обещал неприятности. Большие, если не сказать - Великие. Пускай дружбы с хитрым стихийником за долгие годы сосуществования и не сложилось, иного выбора просто не оставалось - таланты дворфа были неоспоримы.
Из тяжелой задумчивости старшего монаха выдернул скрип двери. Стучать у монахов было не принято: здесь просто нечего было скрывать... До сей поры - нечего.
- Что-то не сходится! Совсем не сходится.
*А ведь он не любит говорить начистоту, похоже, все совсем плохо* - Видящий повернулся к вошедшему:
- Брат Ро, что тебе удалось узнать?
- Оставь эти игры в этикет, Харин. Все дерьмово настолько, что я б согласился заново остричь бороду, будь она у меня... Кстати, не знаешь, куда подевалась? Проклятье! Выпить найдется? - дворф с рычанием бухнулся в кресло.
Видящий не совершил ни единого действия, способного опорочить его видимое спокойствие. Лишь изогнувшаяся бровь выдавала удивление:
- Что тебе удалось узнать?
Монах отмахнулся:
- Брось чеканить слова. Ты позвал меня не за этим. Дело в том, Харин, что я ничего, совершенно ничего не нашел! Не узнал, не обнаружил, не почувствовал! Хуже того, я был у Джо: его кровать нетронута, и, судя по всему, он не был там с посвящения! И, Единый тебя подери, у тебя есть что выпить?
Видящий прошелся по комнате. Сейчас этот волевой человек больше походил на шатающуюся березу, угодившую в цепкие лапы бушующего урагана: того и гляди опадет последний листок. Преодолев тоскливый позыв все бросить, старший направился к шкафчику, выложил на стол пару книг и запустил руку в образовавшийся лаз. Миру прогорклых свечей явил сияющие бока графин - жидкость, содержащаяся в нем, казалось, впитала в себя частичку гари, осевшей тонким налетом на остовах неважнецки сделанных свечей.
- Ловко, однако. И как долго ты хранишь это сокровище? Дворфийский ром я ни с чем не спутаю! - монах подался вперед, цепко схватившись за поручни кресла.
- Ничто в этом мире не дается просто так, Руфус. Сдается мне, ты не все рассказал, - примирительный тон прошелся тараном по былой холодности. Видящий смотрел на дворфа и не мог сдержать улыбки: ни дать ни взять табуретка в кресле. Это же надо!
- Мне можешь об этом не рассказывать. Я обшарил старую комнату Джо, и, клянусь Единым, под матрасом что-то было. И, будь я проклят, догадываюсь - что.
- Темные труды...
Пробка со смачным звуком покинула горло бутылки, а содержимое устремилось в глиняную чашу. Непередаваемая вонь расползлась вокруг, устроив кровавую схватку с затхлым воздухом, пропитанным свечной гарью. Видящий поднял чашу и поболтал едкую гадость... Единый свидетель - спирт далеко не самое страшное из намешанного в этой бурде.
- Что еще? Руфус, не тяни. Дело нешуточное!
Подойдя к монаху, Видящий протянул чашу, дворф же принял смердящее пойло, как величайшее сокровище.
- Темные труды. Эта безумная, тупая книжонка якобы написанная мастером темного культа... Вздор! В базарный день этой дряни цена - медяк. Сколько же юных и неокрепших польстились на труды посредственного писаки. Сказки для самых маленьких, но до чего же опасные сказки.
Видящий отошел к окну и приоткрыл ставни. Дышать купажом ароматов было невозможно.
- Ты прав, Харин. Но у меня есть зацепка.
Грозно взглянув в бездну плещущегося смрада, дворф махом осушил чашу:
- Единый, чтобы ты был здоров! Это божественно.
Видящий тяжело вздохнул:
- Руфус, расследование на тебе. Я же сделаю все, что в моих силах, чтобы странствующие братья покинули нас к утру. И еще кое-что... Руфус, поверь, тогда - на твоем посвящении... Прости, я просто пытаюсь сказать, что и дня не прошло, чтобы я не сожалел об этом...
Не говоря ни слова, дворф направился к выходу. Однако у самой двери Видящий окликнул его:
- Руфус Огрен, я не знаю, что ждет нас в будущем - и это самая злая насмешка над Видящим... Но... Проклятье, я снимаю с тебя любые ограничения. Молись, кому нужно, называй любые запретные имена, но найди! У нас просто нет другого выбора.
Дверь завершила беседу протяжным скрипом. В комнате повисла удручающая тишина. Было до боли обидно, что дружба с этим мудрым стихийником так и не сложилась за долгие годы сосуществования. Да и не только дружба... Единый - свидетель: нельзя было лишать его бороды.
***
Осеннее хмурое небо хранило остатки влаги, беспокойный ветер метался за окном, нарушая покой листвы - колыхая деревья. Сквозь оконные рамы безбожно сквозило. От сырого, холодного воздуха не спасал видавший виды плед. Во рту у послушника поселился тяжелый, металлический привкус: все-таки у самокрутки имелись неприятные побочные последствия. Жертве ночного покушения чертовски хотелось выбраться из кельи... Голову не покидала мысль - как же там Джо?!
Утро было тяжелым. И, хоть юнца освободили от работ, ощущение бессилия не покидало. Осознать же произошедшее ночью - не получалось. Послушника навестила пара странствующих братьев, но разговор не клеился - те наскоро сменили повязку и, уклоняясь от ответов, ушли. Вставать запретили. Правда не забыли принести еды: наваристую жижу - все, что осталось от столь любимого ими монастырского супа с сыром и грибами. Впрочем, есть не хотелось. Чарующий аромат не вызывал аппетита - мясца бы добавить...
Ближе к вечеру заглянул брат Ро. Встревоженное лицо монаха не выдавало былых симпатий, но держался он дружелюбно. О чем шла беседа с Видящим наотрез отказался рассказывать.
Обеспокоенность набирала обороты.
В больничном уединении прошел еще день. Вездесущий монах приходил пару раз, говорил мало, сообщил, что странствующие братья ушли. Глаза мудрого дворфа не выдавали дум, поселившихся в его голове.
*Расследование на тебе... Конечно, для разгребания дерьма всегда сгодятся чужие руки. До чего же люди с дворфами похожи.*
Еще раз детально осмотрев старую келью Джо, удостоверившись, что ничто не ускользнуло от взгляда умелого разведчика, дворф вышел в коридор. Возможные варианты таяли на глазах. Пол добротно вытерт. Ни единой зацепки. Решив воспользоваться излюбленным методом добывания информации, монах направился к кельям послушников...
Тишина. Всепоглощающая, великая тишина. Быть не может, чтобы двое молодых, непосвященных не судачили о случившемся... И, тем не менее - тишина.
Взору дворфа, слегка приоткрывшего дверь, предстали фигуры послушников, тщательно имитирующих бурную деятельность. Они расхаживали по келье, не говоря ни слова. На образовавшуюся прореху в обороне каморки внимания не обращали. Дворф вошел.
Тишина. Братья молчали. Дворф ехидно прокашлялся.
Словно очнувшись ото сна, послушники, не сговариваясь, двинулись на выход. Взгляды были пусты.
Выйдя на улицу, подставив роскошные бакенбарды осеннему ветру, дворф обдумывал увиденное. У него по-прежнему оставалась зацепка. Решив, что ничего путного здесь не узнать, монах щелкнул пальцами и направился обходить общую по кругу. Ожидания не обманули его: прямо из окна, находившегося в комнате Джо, струился тоненький серый шлейф, уходящий в лесную глушь.
Шлейф вел через чащу, петляя, огибая деревья, кое-где нарастая жирным пятном - с таких позиций хорошо просматривался скит. Обойдя обитель монахов кругом, след устремился вглубь леса. Тропинка была натоптанной, продвижение по ней не вызывало неудобств. От этого факта становилось лишь тревожнее.
Следуя намеченному пути, монах обнаружил замаскированный вход в пещеру, и, Единый свидетель: без указания магии найти его было просто невозможно. Дворф невольно отдал должное мастерству противника.
Пещера оказалось неглубокой, но до чертиков темной. Факел бы точно не помешал. Сотворив блуждающий огонек, используя остатки сил - единственное богатство, не тронутое угасанием - монах двинулся глубже. Сердце выбивало неровные, рваные ритмы. Страх поселился в душе.
Путешествие зашло в тупик. Буквально. На плоском камне, в окружении остатков оплавленных свечей, лежала книга. Та самая... Темные труды. В городе, ненадолго ставшем ему домом, подобную рукопись приходилось видеть нередко. Эдакая забава для верхних слоев - зажравшихся и не знающих, чем себя занять... Касаться этой дряни совершенно не хотелось. Спертый воздух был пропитан тлетворным запахом гнили. Осматривая стены каверны, дворф оступился. Под ногой мерзко хрустнуло. Монах невольно зажмурился...
- Кости... - открыв глаза и взглянув на пол, разведчик обнаружил источник хруста... Кость... человеческая кость. Только теперь до дворфа дошло, как же невыносимо смердело в этой пещере.
В дальнем углу обнаружились сложенные аккуратной стопочкой робы, перепачканные в крови. Ярость полыхала в сердце монаха. Схватив с импровизированного постамента книгу, дворф принялся рвать ее на мелкие части, готовясь предать огню: этот кошмар не должен выйти за пределы пещеры!
Собрав остатки пепла в знак доказательства, монах двинулся к выходу. Где и обнаружил Джо... Вернее то, что от него осталось.
Парень лежал, привалившись к стене, безжизненные глаза смотрели на выход. Одной ноги не было, а на другой были подрезаны сухожилия. По всему видать, скончался он недавно: разлагаться тело еще не начало.
Юного брата следовало надлежаще похоронить, но вот времени для этого не было. Дворф поспешил назад.
Дверь в кабинет Видящего с грохотом распахнулась:
- Харин, твою мать!
Видящий сидел с поникшим видом, не обращая внимания на слова брата.
- Они уехали. Я всех отослал. Наших братьев - тоже.
Дворф широким шагом пересек комнату по направлению к книжному шкафу. Безошибочно выбрал книги, скинув их на столешницу, запустил руку в образовавшийся лаз. Пустота. Обреченно перевел взгляд на Видящего. Графин обнаружился: пустой, валяющийся бессмысленным грузом у ног старшего.
- Харин, ну ты и скотина!
- Ничего, Руфус, в следующий раз. Показывай.
Монах выложил на стол пригоршню пепла, завернутого в обрывок робы:
- Вот, смотри... Видящий.
Немного помедлив, собираясь с силами, старший поднялся и подошел к находкам. Не было нужды прибегать к магии, чтобы понять, что обнаружил дворф. Но долг требовал знать. А, значит, нужно было увидеть.
Видящий прикоснулся к обрывку ткани и прошептал заклинание. Окружающее пространство померкло, мир провалился в черную, бездонную яму. А пред глазами возник силуэт, облаченный в послушническую робу. Видящий услышал голос, голос Джо, умоляющий отпустить его, умоляющий не делать того, что с ним собирались сделать. Он умолял до последнего... но тщетно.
Острая боль пронзила ногу, и мир пред глазами померк. Опять. Немного погодя картина прояснилась: низкий темный туннель, бесконечное одиночество, боль и страх. Крики отчаянья... затихающие, бессмысленные, бесполезные. Слезы. И бесконечный темный коридор.
- Таким я его и нашел. Он не сводил взгляда с туннеля, ведущего на поверхность, - дворф сплюнул. - Прямо у нас под носом!
Видящий открыл глаза: холодные и безжизненные, под стать потухшему взгляду Джо.
- Готовь ритуал. Завтра посвящение.
***
На следующее утро явился Видящий. Твердую походку послушник расслышал издалека. И ему показалось, что это не предвещает ничего хорошего.
- Джо пропал. Со времени ночного происшествия его никто не видел. Я решил, ты должен об этом знать. Нет. Не отвечай. Хватит того бардака, что уже случился. Не стоит нарушать каноны. Вижу, ты уже поправился, и посему я решил: сегодня твое посвящение, - закончив речь, Видящий развернулся и вышел, лишь глухой скрип двери вонзился острыми зубами в повисшую тишину.
В голове послушника грянул взрыв эмоций. Челюсть слегка приоткрылась, но с губ не слетело ни единого слова.
Вскоре за ним пришли. И, хоть лицо пришедшего было сокрыто церемониальной маской, угадать фигуру низкорослого монаха не составляло труда.
Дворф привел послушника в обеденную залу и усадил пред камином.
Вслед за ними в комнату вошли двое послушников. На затылок легла рука. Ощутить намеренья обладателя руки, дарующей касание, не получалось. Атмосфера была гнетущей. Пред глазами плясало пламя.
- Брат Ро, мы готовы тебя выслушать, - голос Видящего спутать было невозможно. И рука, по всей видимости, принадлежала ему.
- Братья, я благодарен вам за эту честь, но принимаю ее с тяжелым сердцем, - монах говорил спокойно, но это лишь прибавляло тревоги в сердце молодого послушника. - Я вынужден признать, что пред нами - достойный брат. Достойный и способный...
*Вынужден? Что это значит? Что значит - вынужден?!* Мысль забилась в голове канарейкой, цепко охваченной металлическими прутьями. Обойдя круг, встав спиной к камину, брат Ро опустился на колено и положил сверток перед послушником. Маску монах снял, но из-за отсветов огней камина лица было не разглядеть. Однако послушник точно знал: глаза монаха полнились горечью и сожалением.
-Коснись, если сможешь. И да пребудет с тобой Единый, если ты о нем еще не забыл...
Послушник не шевелился, застыв каменным изваянием. Продолговатый сверток приковал его внимание.
- Видящий, покажи ему.
Картинки разной степени четкости устремились в сознание послушника. Они ускоряли свой бег, пока не слились в единое неразличимое цветастое месиво. Голова гудела, виски пронизывала боль. Вскоре напряжение начало спадать, а картинки замедлили бег. Послушник увидел! Увидел, как дворф заходит в покои Видящего. Хмурый, озлобленный. Слова, произнесенные им, звучат подобно грому. Увидел, как юркая тень выбирается наружу общей послушников и устремляется в лес. Увидел, как тонкие пальцы сжимают лезвие. Увидел бесконечный страх в глазах самодовольного новоявленного монаха, едва прошедшего обряд посвящения. Увидел книгу, великую и ужасную, хранящую множество запретных знаний. Наконец, увидел себя - залезающим обратно в окно кельи.
На устах послушника расцвела улыбка.
Дворф продолжал:
- В этом свертке все, что осталось от брата Джо. И, клянусь Единым, не это самое страшное...
Голос послушника врезался в речь монаха острием копья:
- О, да... Не это! Черт возьми, Ро! Да ты - ищейка. Как же ты обнаружил мою берлогу?
Дворф смотрел на послушника, так и не прошедшего обряд посвящения, с нескрываемым отвращением:
- По запаху дыма, малец. У моих самокруток особое свойство... Серый порох оставляет стойкий магический след.
Оставаться на коленях в такой теплой компании послушнику более не хотелось. Он попытался встать, но рука, лежавшая на голове, не позволяла этого сделать.
- Видящий, ты бы... руку-то убрал. Пока можешь. Хотя, какой ты Видящий, если не смог распознать простейших иллюзий? - после этих слов фантомные фигуры рухнули на пол. В комнате остались трое.
Дворф наклонился к лицу послушника, глаза его пылали яростью:
- Ты их сожрал! - гнев обуял монаха, его трясло. - Я нашел останки! Нашел твою чертову книгу! Проклятье, да я ее читал! Темные боги?! Запретное знание?! Что ты наделал, глупец?!
Видящий отдал последний приказ единственному живому другу, оставшемуся у него:
- Беги!
- Это я-то глупец? - происходящее начинало изрядно раздражать послушника: взмахом руки он отшвырнул стоявшего позади Видящего, как тряпичную куклу. - Это я - глупец?! Мне открылись такие силы, о которых вы и помыслить не могли! Я выменял этот драгоценный фолиант у бродячего торговца на булку хлеба! Сокровища целого мира! Всего лишь за хлеб! Ооооо, старец не соврал. Это действительно стоящая книга... - улыбка сияла на лице послушника, улыбка победителя.
- Была книга... - с этими словами дворф швырнул в лицо юнца пригоршню пепла. - Вот они, твои тайные знания.
Гамма чувств, проступивших на лице послушника, являла пугающее зрелище. Глаза пылали бешенством:
- Что ты наделал, жалкий дурак!
Дворф усмехнулся:
- Что, не во что больше верить? В своих поисках силы ты растерял все. Все, что имел.
Растерянность застыла глиняной маской на лице послушника.
- Ты отказался от своей мечты, ты отказался от Единого.
Послушник сумел-таки взять себя в руки:
- И это, Единый тебя задери, было прекрасно! - юнец выплюнул слова в лицо монаху. - И знаешь, что? Я и тебя сожру!
Мощный магический толчок швырнул дворфа в огонь, пламя с жадностью накинулось на подношение.
- Какая ирония... Стихийник горит в огне. Да это же просто поэзия! - довольный собой послушник повернулся к Видящему, валявшемуся на полу в другом конце комнаты. Тело старшего монаха было пробито насквозь ножкой стула.
Послушник медленно приближался к нему. Склонившись над телом поверженного, ощущая полное превосходство, злорадствовал:
- Ну, каковы будут твои последние слова, Видящий?
Алое пятно расползлось по груди, дыхание давалось с неимоверным трудом, а голос был еле слышен, но по-прежнему тверд:
- Я изгоняю тебя...
- За любовь к прекрасному? - смех разлетелся по пустой зале. - Плевать. Сегодня у меня славный ужин. А после я наведаюсь в деревню... Они как раз ожидают поставку...
Зубы впились в плоть, теплая кровь заструилась по подбородку. Но Видящий молчал.
Зараза... Успел-таки! Нет никакой радости мертвечину жрать.
В голове послушника звучали последние слова старшего: 'Я изгоняю тебя...' С ним в унисон звучал голос дворфа: ' Что? Не во что больше верить?'
Усилием воли послушник, казалось, сумел отогнать назойливые мысли, но те возвращались снова и снова. Слова звучали в голове, но с каждым разом все тише и тише... И вот, наконец, они затихли. А вместе с ними и последний огонек веры. Переполнявшие послушника силы покидали тело, оставляя лишь усталость, пустоту и разочарование.
- Единыыыыыыыыыыыыыыыыыый!
Крик пронзил тишину, но уже некому было на него ответить.