Первое заседание оборонного командования Лукоморья закончилось быстро и ничем.

Узнав о грядущем нашествии вражеских орд, поглядев на карту и померив расстояние от границы с Сабрумайским княжеством до Лукоморска пятерней, бояре пришли по очереди в шок, ужас, возбуждение, раж, и закончилось всё тяжелым случаем ура-патриотической лихорадки.

Боярин Никодим провозгласил, и все остальные, на мгновение задумавшись над альтернативой, его поддержали, о желании вести военные действия малой кровью на чужой земле. Но, поскольку к предполагаемой дате нашествия собрать, снарядить и обучить хоть сколько-нибудь заметное войско для опережающего удара возможным никак не представлялось, порешили встретить захватчиков на границе и устроить им последний день Пнёмпеня^[91]. 

Одинокий несогласный голос новоявленного князя Грановитого обкомом был показательно проигнорирован, главнокомандующий армии всея Лукоморья царь Симеон, поддавшись на этот раз общественному мнению, настаивать не стал, и высокородные разошлись с прямым поручением разработать в двухдневный срок и представить пред ясные очи план Костейской кампании.

Оставив Граненыча кипеть в пустом зале от бессильной злости.

Данила Гвоздев, сочувственно поморщившись и пожав плечами, отправился набирать добровольцев, а Митроха, путаясь с непривычки в полах шубы с царского плеча^[92], в самом черном из своих отвратительных настроений направился в библиотеку.

- Ах, Митрофан, Митрофан... - встретил его на пороге своей волшебной каморки в соседнем измерении Дионисий, горестно качая головой. - Можешь не рассказывать: я там был и все слышал... Как нехорошо... Как всё нехорошо... Почему бояре не хотят видеть очевидное? Врагов же больше, и они лучше обучены! На равнине они сомнут нашу армию, как горная лавина сминает и корежит редкие кусты! Даже я, библиотечный, не имеющий к военному делу никакого отношения, понимаю это! Почему не понимают они, воеводы?

Граненыч, успев немного успокоиться по дороге, с угрюмой физиономией молча скинул шубу в прихожей, прошел на кухоньку и сел за стол.

- Чаем напоишь, хозяин?

- Конечно, Митрофан, самовар только что вскипел. Тебе с мятой, с малиной, с кипреем, со смородиновым листом, с чабрецом?..

- Давай с мятой, - махнул рукой Граненыч и нервно потер руки. - Кстати, давно хотел тебя спросить, если не возражаешь...

- Да, спрашивай, - удивленно взглянул на друга хозяин библиотеки.

- Откуда ты всё это добро берешь? В библиотеке у тебя, вроде, трава не растет, на кухне до недавних пор книг твоих никаких не было, чтобы Путем Книги туда пройти...

- Долгая история, - заметно смутившись, опусти глаза тот.

- Ну, долгая, так долгая... - вздохнул князь Митроха, снова вспомнил о сегодняшнем совете и еще раз вздохнул - на этот раз более выразительно и по другому поводу, и его словно прорвало:

- Понимаю я их, бояр-то, по-человечески, что ни говори... Врага к себе домой своими руками пускать кому ж охота... Да только другого варианта ведь нет, Дионисий. Правильно ведь ты заметил: нам супротив них в чистом поле не выстоять. Один против пятерых, при неблагоприятном рельефе окружающей местности - где это слыхано! Пусть ты герой, и один трех положил, да четвертый и пятый тебя всё равно достанут!.. Да и мы про их войско ничего кроме того, что летучая женщина царицы Елены сказала, не знаем. Может, их еще больше! Или меньше... Вооружение у них какое? Конницы сколько? Тяжелой, легкой пехоты сколь? Припасов надолго ли запасено? Велик ли обоз? Есть ли осадные машины? Какие? Сколько? Даже если царь Симеон мой план одобрит, а не ихний, без разведки на врага идти - всё одно, что слепому драться, как говорил генералиссимус Карто-Бито, это же и царю понятно!..

- А если разведчиков послать?.. - нерешительно предложил свежий тактический ход Дионисий, захваченный рассуждениями Граненыча, позабыв про медленно остывающий в самоваре чай.

- Можно и послать. Но это ведь сколько дней пути туда, да пока они эту армию найдут, да если враг их не схватит, да пока обратно доберутся...

- М-да... - невесело подпер рукой подбородок библиотечный, и голубые глаза за толстыми стеклами его очков печально заморгали. - Так ведь еще и неизвестно, кто первый до Лукоморья доберется - они или супостаты...

- Вот и я о том же... - сам того не замечая, скопировал его позу Митроха и мрачно уставился на рукомойник в углу невидящим взглядом.

Тяжелая атмосфера, воцарившаяся на кухне, давила, словно небо, упавшее на землю.

Холодный чай был рассеянно разлит по чашкам и выпит без комментариев, печенья и аппетита, сухо тикали часы на стене, нарезая время на секунды, деловито возилась где-то под полом мышь, а они всё сидели и угрюмо смотрели куда-то в вечность.

И вдруг невеселое молчание было без предупреждения прервано Дионисием: он то ли вздохнул, то ли ахнул, глаза его широко распахнулись и застыли, а ладонь так печально подпиравшей подбородок еще секунду назад руки взмыла вверх и со всего маху шлепнула по столу.

Пустые чашки и Граненыч подскочили одновременно.

- Ты чег...

- Я придумал!!! - радостно улыбаясь от уха до уха, вскричал библиотечный и со всей дури затарабанил маленькой ладошкой по столу.

На этот раз испугались только чашки: князь Грановитый оказался морально готов к такой нехарактерной форме проявления эмоций в своем испытанном друге.

- Что придумал-то? - только повторил он, надеясь, что смысл вопроса, наконец, дойдет до библиотечного, и он прекратит изъясняться странными жестами и начнет говорить на человеческом языке.

- Придумал, как вызнать всё про армию Костея, конечно!

- И как же?

- Надо попросить Кракова! - сияя, как начищенный пятак, объявил хозяин библиотеки и победно воззрился на Митроху, будто ожидая оваций и криков "браво!".

К его удивлению, ни того, ни другого не последовало.

- Кого-кого?.. - было единственной реакцией Граненыча.

- А разве я никогда не упоминал Кракова?.. - растерянно захлопал ресницами Дионисий. - Ох, прошу прощения великодушно... Краков - это ворон. Обычно он относит мои рукописи в издательство, приносит авторские экземпляры и гонорар...

- А на что ты тратишь гонорар, ежели не секрет, конечно? - помимо воли полюбопытствовал Граненыч.

- Естественно, на книги! - довольно улыбнулся библиотечный и продолжил: - Надо пригласить Кракова, объяснить ему наше непростое положение, попросить отыскать армию царства Костей и всё про нее разузнать! Вообще-то, я его давненько не видел, даже мысли нехорошие в голову закрадываться начали уже было... Но вчера вечером он прилетел повидаться и сказал, что у него было сломано крыло, а теперь все в порядке, и он снова может летать!

- А он согласится? - апатия и уныние, словно осенние листья под напором урагана, слетели с благородного князя, и он загорелся новой идеей.

- Если попрошу я - то может быть...

- А чтобы наверняка?

- Чтобы наверняка, то должна попросить Обериха.

Кажется, это называется дежа-вю.

- Кто-кто?..

- Понимаешь, Митрофан, в жизни каждого человека... или представителя древнего народа, каков есть я... всегда существует одна женщина, - сбивчиво заговорил библиотечный, - которая, как бы тебе не было плохо и трудно, непременно поймет тебя, посочувствует от всей души, пожалеет, так, что на сердце станет тепло и радостно, как бурной весной... Она поможет, не прося ничего взамен, поддержит, даже не спрашивая, нужно ли тебе это, так как прочтет всё в твоих глазах, приласкает как солнышко в ненастье...И эта женщина...

- Да?..

- Эта женщина...

- Да?..

- Эта женщина - бабушка...- смущенно закончил панегирик любимой хозяин библиотеки.

- Твоя бабушка - дворовая?.. - нерешительно предположил Митроха после непродолжительного молчания, наполненного созерцанием. - Или как это называется у вас?..

- Моя бабушка - лешачиха, - с гордостью и нежностью ответил Дионисий, и глаза его под очками увлажнились.

*    *    *

Старая Обериха жила в самом дальнем уголке дворцового парка, там, где кончался тонкий налет цивилизации и начиналась настоящая глушь и дичь. Деревья и кусты, будто чуя защиту и заботу лешачихи, старались расти именно здесь, и среди них даже разворачивалась нешуточная конкуренция. Проигравшие экземпляры влачили жалкое существование, обрезаемые и подпиливаемые недрогнувшей рукой садовника по его или царской прихоти, в то время как преуспевшие в межвидовой борьбе образцы блаженствовали и процветали на неприступных для внешнего мира десяти сотках.

Не одно поколение садовников и их подручных, видя в существовании такого нетронутого уголка дикой природы личное и смертельное себе оскорбление, вооружались пилами, ножовками, топорами и ведрами с садовым варом и побелкой, и с отвагой и беспечностью невежества выступали в поход против Оберихиных палестин...

Назад возвращались немногие.

По крайней мере, в тот же день.

Остальных - без инструмента, шапок и сапог и большей части рассудка - как правило, случайно находили через неделю-другую, невменяемых, с шальными глазами и несвязными речами. Они, дрожа и пристукивая зубами, местами подвывая от пережитого ужаса, наперебой рассказывали, как столько дней подряд водил их по бурелому напрямик по тайге проклятый леший, а когда им ненавязчиво напоминали об истинном размере поросшего деревами участка, начинали безумно хохотать.

После таких происшествий неподдающийся облагораживанию медвежий угол, как прозвали его во дворце, несмотря на полное отсутствие в нем медведей, надолго оставляли в покое.

Пока не приходил на государеву службу новый садовник, и все не начиналось с самого начала...

Некоторые, особо суеверные, поговаривали, что заросли эти заколдованы, так как их не тронул даже пожар, который разразился одной засушливой летней ночью несколько лет назад по неизвестной причине и погубил одним махом весь так тщательно лелеемый сад подчистую. Ревущий огонь, пожравший и не подавившийся всей культурной растительностью, скамьями, беседками, статуями, садовым инвентарем, беспечно оставленным коротать ночь под звездами садовниками, и даже фонтанами, остановился у диких зарослей, словно налетел на железный занавес, нерешительно потоптался на месте и с пристыженными извинениями потух.

Популярности это событие несговорчивой лесополосе не добавило, но ныне здравствующее поколение работников секатора и лейки укрепилось в уверенности, что лучше обходить его стороной.

Вот к такому замечательному уголку дворцового парка и прибыли в самом начале ранних осенних сумерек полный надежд князь Грановитый и нервно оглядывающийся по сторонам хозяин библиотеки.

- Ты кого-то боишься, что ли? - не выдержал Граненыч, когда они были уже почти у цели.

- Я?.. Нет, чего мне здесь бояться... Просто... с тех пор, как я ушел жить в библиотеку... я никогда не выходил на улицу. Я бы признался, что небольшой приступ агорафобии - именно то, чего и следовало ожидать после стольких лет добровольного затворничества.

- Скольких лет? - полюбопытствовал Митроха.

- Столько не живут, - отмахнулся Дионисий и сделал решительный шаг вперед, в спутанные, словно давно нечесаные волосы неряхи, заросли орешника. - Но я твердо заявляю, что тебе тут опасаться нечего. Здесь нет ничего, что могло бы повредить тебе, пока я с тобой. Пойдем скорее. Мне так не терпится...

На улице еще разливался пепельный вечерний свет, но едва хлесткие ветки сомкнулись за их спиной, друзей, как черная удушливая перина, окружила непроглядная тьма, отрезавшая не только закат, но и все звуки большого города, готовящегося ко сну.

Кроме шуршания сухой травы под ногами и шороха раздвигаемых ими ветвей до них не доносилось теперь ни единого звука.

- Куда сейчас? - несколько тише, чем собирался, проговорил Граненыч.

- Не помню... - так же тихо и растерянно ответил библиотечный.

- Я думал, она тебя встретит.

- Может, она уже спит?

- В такую рань?

- Середина октября, - пожал невидимыми плечами Дионисий.

- И что ты предлагаешь?

- Давай пройдем еще - не исключено, что после неспешной прогулки по заповедным местам, бывшим мне когда-то вторым домом, я смогу вызвать в своей памяти местонахождение ее...

Настороженная, но безобидная до сих пор тьма неожиданно вздохнула, зашевелилась, приобрела глубину и дохнула на пришельцев липким сырым воздухом с привкусом гнили.

- Так куда идти-то, говоришь? - непроизвольно поежившись, не слишком любезно посмотрел на друга Граненыч.

- К-кажется... туда, - определился библиотечный и уверенно двинулся вперед, рассекая маленьким плечиком недовольно заскрипевшие заросли и увлекая за собой Митроху.

Тьма, кажется, опешила от такого нахальства, удивленно отпрянула, мелькнув на секунду мелкими звездочками над головой, но этим проявление ее слабости на сегодняшний вечер и окончилось.

Мрак вокруг них сгустился, взвился из-под самых ног чернильными клубами, и они очутились в самой полной и непроглядной мгле, какую только могла породить защитная магия залегшей на зимовку старой лешачихи.

Граненыч инстинктивно остановился и осторожно протянул руку вправо, где в последний раз видел Дионисия, но вместо теплого плеча друга пальцы его сомкнулись на чем-то холодном, жестком и мокром.

Вокруг его запястья быстро, со свистом, обвилось нечто. Он дернулся было, но тут же замер: скорее он бы остался без конечности, чем поддались бы те невидимые, но цепкие силки, в которые он угодил.

- Дионисий?.. - нервно позвал он, но слова, едва срываясь с губ, растворялись в промозглом холоде без остатка, не долетая даже до его собственных ушей. - Дионисий!..

Митроха замер.

Что-то или кто-то проворно обнял железной хваткой его вторую руку, обе ноги и теперь принялся за талию^[93].

- Отпусти, окаянный!.. - отчаянно рванулся он, как муха, запутавшаяся в паутине, но кроме ощущения того, что, так и не найдя талию, незримый враг решил обмотать своими удавками его тело целиком, другого результата не было.

Свободной оставалась только шея.

Ой, сглазил...

Кто-то или что-то мягкое ударило его под коленки, и если бы не прочные, словно железные, растяжки, не позволявшие ему и шевельнуться, он бы свалился в сухую пыльную траву, прячущую последние перестоявшие склизкие грибы.

Но это что-то не отступало и не сдавалось: оно возилось у него под ногами, пинаясь и брыкаясь что было сил, и несколько раз весьма чувствительно угодило прямо по косточке на правой ноге.

- Дионисий?.. - попробовал еще раз Граненыч, и звук, вырвавшийся из его сжатого страхом и неторопливой, но эффективной удавкой, горла был настолько слабым и сиплым, что не разбудил бы даже спящего зайца. - Дионисий!!!..

- Ба...буш... ка... - едва слышно донеслось откуда-то из района его правого колена то ли агонизирующее шипение, то ли предсмертный сип^[94].

И, через долгую, как столетие, секунду снова:

- Ба...буш...ка!..

Тьма как будто прислушалась, стала осязаемой, настороженной, сонно-недовольной.

- Ба-буш-ка!!!.. - прохрипел хозяин библиотеки, кашляя и задыхаясь.- Это я... Дио... то есть, Непруха!.. Помоги мне!.. нам!.. Скорее!.. Ба!!!..

Темнота на мгновение замерла, потом недоверчиво заворочалась, закряхтела и стала редеть. Проступили смутные очертания деревьев, кустов, странных коряг и причудливых узловатых корней, волнами выпирающих из отжившей свое лето травы...

Сонный лес зашумел, затряс ветвями, словно человек, не верящий своим глазам - головой, и из самого бурелома выступила сутулая простоволосая старуха двухметрового роста, в длинной пестрой рубахе из бересты, в лыковых лаптях на босу ногу и с толстой корявой веткой в тощей жилистой руке.

- Это кто еще тут на зиму глядя разорался? Вот я вас сейчас, крикунов-то, по горбу батогом-то вытяну, будете знать, как...

- Бабушка!.. Это же я!.. Непруха!..

Круглые совиные очи на морщинистом, как древесная кора, землистом лице старухи вытаращились и стали еще круглее, палка выпала из ее руки, а в лесу словно вспыхнуло солнышко.

- Непруха!.. Постреленок!.. Оголец!.. Нешто вернулся!.. Бросил свои книжки!.. Ай, да молодец!.. - лешачиха взмахнула тощими руками как неведомая экзотическая птица и в восторге захлопала себя по бедрам.

- Ба?.. - вопросительно поднял на нее глаза с уровня Митрохиных лодыжек плотно замотанный в несколько витков корней словно гусеница неведомой породы хозяин библиотеки.

- Ой, извини, милок!.. - и Обериха хлопнула в ладоши.

Раздался сухой звонкий звук, словно ударились друг о друга две дощечки, и корни, оплетавшие библиотечного, словно испарились.

- А моего друга?.. - капризно нахмурился Дионисий.

- Этого, что ли? - подозрительно уставилась на Митроху старуха.

- Этого, - непреклонно подтвердил библиотечный. - Я познакомлю вас сразу, как только ты его освободишь.

- Ну, смотри, внучок, - неодобрительно покачала головой лешачиха, не сводя глаз с Граненыча, но свой трюк с хлопком повторила.

И Митрофан, вмиг лишившись опоры, обрушился на землю, траву и грибы.

Хозяин библиотеки поспешил подать ему руку, но лучше бы он поискал ему новую пару ног: эти после устроенной им лешачихой встречи к использованию в течение еще как минимум четверти часа явно не годились.

- Позвольте вас представить, - церемонно проговорил библиотечный, решивший, в конце концов, не мучить князя и оставить его в сидячем положении на несколько минут, - мой лучший друг, читатель моей библиотеки Митрофан Гаврилыч.

- Митрошка, значит, - все еще насторожено проскрипела старуха и снова обрушила водопад своего внимания на любимого внука. - Ну, если он и впрямь тебе приятель...

- Единственный друг, - упрямо поправил бабушку библиотечный.

- Ага... он так друг... А я тебе теперь - кошкин хвост... Вспоминаешь только когда надоть чего... Совсем в своей бильбивотеке одичал! Говорила ж я тебе: книжки до добра тебя не доведут, не нашего это ума дело, не нашего!..

- Ну не обижайся, бабушка, - шагнул к ней Дионисий и нежно обнял за коленки. - Где бы я ни жил, и чем бы ни занимался, ты же знаешь, что я тебя люблю больше всех и горжусь тобой. И я никогда не забуду, кто украл для меня из сумки учителя маленькой царевны мой первый букварь. А ты?

- Лучше б я из его сумки розги тебе тогда вытащила - пользы гораздо больше было бы, чует мое сердце, - брюзгливо проворчала лешачиха, но и Граненычу было видно, что она растаяла.

- Бабушка, бабушка... - блаженно полуприкрыв глаза и улыбаясь, Дионисий вдыхал с детства знакомый октябрьский аромат сонного леса, поникших трав, сырости и поздних грибов. - Как я по тебе скучал...

- Лиса-подлиза хитрая, - беззлобно пробурчала Обериха, наклонилась и обхватила блудного внучка обеими сучковатыми руками. - Ишь, бабушкин сынок...

Она любовно взъерошила волосы Дионисия, невзначай смахнув с него велюровый берет с павлиньим пером, и развела руками: - Ну, коли пришли гости дорогие по делу - проходите в избу, не стойте просто так. В ногах правды нет.

И будто по мановению волшебной палочки среди буйства невоздержанной растительности проступила, словно на детской картинке, где среди неразберихи и путаницы надо отыскать нечто, скрытое художником, приземистая, крытая зеленым бархатистым мхом избушка, сложенная из поросших лишайником черных от времени и дождей бревен.

Обериха взяла их обоих за руки и сделала шаг прямо в стену. Но не успел Митроха испугаться или хотя бы зажмуриться, как они оказались внутри.

- Ну-ка, давай-ка, проходи, проходи, располагайся, как дома будь, сорви-голова!.. - нежно улыбнулась в морщинки лешачиха.

Граненыч примерил последний эпитет к рассудительному, интеллигентному хозяину библиотеки, и щеки его мгновенно надулись, как подушки безопасности^[95].

- А у тебя все по-прежнему... - Дионисий обвел затуманившимся от нахлынувших воспоминаний взглядом бабкину хороминку и расплылся в счастливой улыбке. - Уютно и тепло...

"Без окон, без дверей - полна горница людей", - усмехнулся про себя Граненыч, пристраиваясь у стола на лавке из нескольких тонких стволиков осины, перетянутых лозой и уложенных на дубовых козлах. - "Это про нас".

Рядом с ним расположился библиотечный, при появлении на столе большущей чашки со свежей земляникой окончательно позабывший о цели их визита. Напротив них, подперев острый подбородок корявой рукой, сидела, не сводя зеленых, как весенняя трава глаз с любимого внука, Обериха.

Граненыч, в основном, налегал на орехи, запивая их вкусной ледяной ключевой водой из большой берестяной кружки, и горка скорлупы росла перед ним едва ли не быстрее, чем пустела тарелка с земляникой перед его другом.

- Ну, что, гостеньки, насытились ли? - скрипучим, как лес на ветру, голосом полюбопытствовала лешачиха, когда опустели все тарелки, блюда и кружки. - Не хотите ли еще чего?

- Нет, премного благодарствуем за угощение, матушка, - солидно ответил Митроха.

Дионисий согласно кивнул.

- Ну, тогда, внучок, рассказывай, зачем пожаловали к старой Оберихе.

Дионисий вернулся с неба уплывшего в незапамятные времена детства на землю тревожной предвоенной поры, вздохнул, откашлялся и приступил к изложению их с Граненычем просьбы.

- Значит, говоришь, царь иноземной державы идет нас воевать? - задумчиво переспросила Обериха когда он закончил свое невеселое повествование, и оба гостя ретиво закивали.

- И не просто царь, а злобный колдун, каких еще свет не видывал, - уточнил хозяин библиотеки.

- А диспозиция его расположения и материально-техническое обеспечение, что значит направление движения и сила, нам неведомы, - озабоченно и важно добавил Граненыч.

- Ну, про эту... позицию... дис... я не знаю, а про направление движения я вам хоть сейчас сказать могу, - хмыкнула старуха. - Он пойдет по новой Сабрумайской дороге, потому что не по лесу же напрямки ему с войском переть, а на старой Сабрумайской дороге и две косули не разойдутся, не то, что армия, да и петляет эта дорога не хуже тех же косуль, когда они от волков спасаются.

- А вы откуда знаете? - захлопал глазами князь Митроха.

- Откудоть... - усмехнулась лешачиха. - Оттудоть и знаем, что сама я из тех мест родом буду.

- А что же ты тогда здесь делаешь, бабушка? - глаза Дионисия, и без того огромные под стеклами его круглых очков в пол-лица, увеличились еще больше.

- Долгая история, Непруха, - отмахнулась лешачиха. - Когда-нибудь в следующий раз в гости придешь - может, и расскажу, если в духах буду. А пока неохота. Да и не до того сейчас, я так понимаю. Ты ж не к книжникам своим слетать у меня Кракова просишь, а?

- Да, бабушка. Нам очень надо, чтобы он отыскал армию Костея, все высмотрел и поскорее к нам вернулся с докладом.

- А расскажет он вам, как да куда да сколько, и что вы делать потом будете? - хитро прищурившись, полюбопытствовала старуха.

- У меня на этот случай уже план в голове растет, - важно поднял палец к бревенчатому в два наката потолку Митроха. - Во-первых, если он действительно по той дороге пойдет, надо деревни предупреждать, чтоб ни люди, ни припасы ему не достались. Во-вторых, скорей артели туда послать, засеки рубить, чтоб его армия точно в сторону не свернула и бед не натворила, где ее не ждут. В-третьих, других рубщиков да охотников надо снарядить - вдоль дороги ловушки ставить, чтобы их продвижение замедлить - у нас ведь к осаде конь не валялся: во рве пьяный воробей не утонет, ни камней нет, ни смолы, ни масла, ни котлов, а боевую технику, поди, еще сто лет назад древоточец доел!.. А стена вон вокруг Соколовской слободы даром что от новой Сабрумайской дороги недалече, так и до половины не достроена, а сейчас где людей только столько взять, чтоб все успеть!.. А еще ведь есть земляные работы!..

Если бы не в доме, Граненыч плюнул бы в сердцах, а так только сухоньким кулачком по столу пристукнул, и слово непечатное под нос пробормотал.

Лешачиха как-то странно поглядела на него, склонив лохматую голову на бок, и неторопливо перевела непроницаемый взгляд на внука.

- А ты чего скажешь, Непруха? Так ли страшен этот царь костяной, как вы его расписали, или это вы меня напугать хотите, чтоб я вам ворона отдала?

- Пугать - не по нашей части, матушка, - припомнил теплый прием, оказанный им Оберихой, и решил, наконец, слегка обидеться, Граненыч.

Польщенная лешачиха кокетливо потупилась.

- Что мы тебе рассказали, бабушка, так это даже не цветочки - бутончики, - насупился Дионисий и сплел пальцы в замок. - Неужели ты нам не веришь? Если у него такой помощник был, то каков он сам!.. Готов поставить на кон всю мою библиотеку, что если мы не сможем дать ему достойный отпор, и он одержит верх, то плохо будет всем, не только людям. И если ты не дашь нам Кракова, мы не сможем...

- Да не гоношись ты, не гоношись, - сделав вид, что рассердилась, прицыкнула на него Обериха, и библиотечный, не договорив фразу, послушно замолчал.

- Послушай теперь, что я тебе скажу, - буравя пронзительным зеленым взглядом внука, заговорила она. - Кракова я вам даю безо всяких разговоров...

- Спасибо, бабушка!..

- Но перед тем как лететь для вас Костеево войско вынюхивать, он по дороге заскочит к хозяйке леса, по которому новая Сабрумайская дорога проходит. Да и старая тоже. А ты, мил человек, - вперилась она цепко в Граненыча, и он под ее взглядом почувствовал себя амебой под мелкоскопом знахаря, - ты за ночь эту продумай все хорошо, что в том лесу надо делать - ловушки там, или еще чего выдумаешь - и утром Кракову растолкуешь понятно, чтобы он мог все без запинки той хозяйке передать. И тогда людей тебе только к своим крестьянам посылать придется - об остальном не беспокойся.

- К хозяйке леса?!.. - только и смог проговорить изумленный Граненыч.

- К сАмой старой лешачихе, - неверно истолковала его удивление и милостиво пояснила старуха. - Обдерихе.

- Но, бабушка...вдруг она не захочет... не будет слушать... - привстал Дионисий.

- Захочет и будет, куда она, голуба, денется, - зубасто ухмыльнулась Обериха.

- А если она тоже уже спит?

- Проснется.

- Но почему ты в этом так уверена?

- Она же моя сестра, милок. И за ней числится должок.

- Но если она... - Митроха мгновение поколебался, выбирая вариант поделикатнее и продолжил: - ...забыла о нем, к примеру?

На это раз лешачиха всё поняла правильно.

- Это у вас, у людей: хочу - помню, хочу - к лешему пошлю, - снисходительно фыркнула она, и в избушке запахло дегтем. - А у нас, у древнего народа, всё по-честному. Так что будут тебе, мил человек князь Митроха, и засеки, и ловушки. Это я тебе обещаю.

*    *    *

Заседание оборонного командования Лукоморья под председательством и командованием самого царя Симеона было в самом разгаре.

На повестке дня стоял план отпора агрессору - первый и единственный.

- ...И разобьем супостата в пух и прах у самой границы, тем славу снискаша, и главы наши, ежели нужда будет, сложиша. Все как один поляжем, а ноге вражьей по лукоморской земле не ступать! Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим, - грозно сдвинув мохнатые брови и отложив в сторону шпаргалку, высокопарно закончил речь боярин Никодим, и так припечатал карту к столу своим пудовым кулаком, что перепугано дзенькнули стекла в книжных шкафах у стены, а царь Симеон подпрыгнул на своем военно-полевом троне и схватился за сердце.

Обком в составе трех десятков думных бояр одобрительно переглянулось и согласно задвигало бородами: речь была зажигательная, толковая, глашатаи на лозунги вмиг растаскают - как пить дать. Хватит, натерпелись оккупантов. Драться надо. Как отцы и деды наши наказывали. Живота не щадя ни своего, ни вражьего.

- Так, значит, ты, боярин Никодим, предлагаешь встретить Костеево войско у границы с Сабрумайским княжеством и сразу дать бой? - переспросил царь, задумчиво разглядывая принесенную боярином карту, старательно исчерченную гнутыми толстыми красными и чахлыми синими стрелами и испещренную многочисленными, тщательно прорисованными фигурками лукоморских пехотинцев и конников, доблестно поражающих всеми доступными подручными средствами корявые черные пятна - врага.

- Истину глаголешь, царь-батюшка, - прогудел Никодим по инерции на старолукоморском. - И если будет мне от тебя доверие, я самолично впереди на белом коне с мечом в руках, как все Труворовичи - верные государевы слуги - до меня, дружины наши на смертный бой поведу.

- Самолично, говоришь... - Симеон сдвинул корону набекрень и почесал за левым ухом. - А тебя не смущает, что у нас войска в десять раз меньше, чем у Костея?

- Зато через свою отвагу и любовь к Лукоморью-батюшке любой из них в сече за пятерых сойдет!

Царь с сомнением уставился на карту, повернул голову и так, и эдак, рассматривая иероглифы военного искусства, и, наконец, медленно опустил голову на грудь.

Авторы плана - бояре Демьян, Евсей, Никифор и Феофан во главе с небезызвестным уже Никодимом предпочли расценить этот жест как кивок согласия и оживленно загомонили, поздравляя друг друга с первой победой.

Ну, что ж... План твой, по-моему, хорош... - все еще не решаясь высказать окончательное одобрение и тем подписать себе приговор в истории, не спеша проговорил Симеон и обвел близоруким взглядом военный совет, подолгу останавливаясь на каждом, словно ожидал увидеть кого-то, и никак не мог его найти среди знакомых лиц. - И если возражений ни у кого не будет...

Бояре, не вовлеченные в разработку плана, снова переглянулись и пожали плечами: какие уж тут возражения. План, конечно, не без греха, но другого за три дня и не придумаешь, время не ждет, и не на священную же лукоморскую землю костееву орду пускать!.. Тем более что если что - вот они, авторы-полководцы, их и побьем всем миром, ежели живы останутся...

- Не будет у нас возражений супротив плана Никодима Ивановича, царь-батюшка, - изрек один за всех самый старый боярин Анисим.

- Значит, будем считать, что план мы твой, боярин Никодим...

- Погодим принимать!..

Двери палаты совещаний с грохотом распахнулись, и под древние своды ввалилась топорщащаяся и яростно хрустящая куча огромных свитков, рулонов, кипа фолиантов и гора рукописей и решительной поступью двинулась к столу.

Наткнувшись на него, передвижной букинистический магазин, поглотивший ранее лавку культтоваров, остановился, из бумажно-пергаментных дебрей выросла рука, ощупала покрытую картой боярина Никодима столешницу, и ворох секретных материалов обрушился перед носом изумленных бояр, растекаясь по столу бело-желтой шуршащей рекой.

А во главе стола, напротив царя, осталась стоять длинная худая фигура в зеленом бархатном кафтане с измазанной разноцветными чернилами физиономией и с пучком пестрых перьев за оттопыренными ушами.

- О!.. Чингачгук - Большой Змей!.. - вырвалось у кого-то, и оборонное командование грохнуло смехом.

- Граненыч... - с облегчением вздохнул и позволил себе улыбнуться Симеон. - А мы тебя потеряли...

- Ага, потеряли...

Сумрачный взгляд Никодима недвусмысленно говорил то, что поостереглись сказать благоразумные губы: "Плохо потеряли, надо было лучше".

- Ты, кажется, что-то приготовил нам показать, Граненыч? - с любопытством и надеждой привстал со своего трона царь и потянулся к подкатившемуся чуть не к его груди исписанному с обеих сторон свитку.

- А чего там показывать, - презрительно пробасил Никодим, брезгливо отодвигая от себя ветхий том в порыжевшем от времени потертом кожаном переплете, - опоздал ты, Митрофан, со своей макулатурой. План кампании мы только что приняли.

- Лукавишь, боярин, - строго погрозил Никодиму Митроха тощим узловатым пальцем. - Али боишься, что лучшее враг хорошему?

Оставив Никодима со сведенными к переносице глазами размышлять над афоризмом фельдмаршала Блицкригера, бывший истопник проворно навел порядок на поле бумажного боя, раскатал и прижал по углам книжками карты, расправил схемы, развернул таблицы, извлек из-за пояса засунутую в пустые ножны указку и солидно откашлялся в кулак.

- Начать я хочу с того, царь-батюшка и господа думные бояре, что видел я план вот этого вот... - он прервал речь, чтобы коротко кивнуть в сторону наливающегося пунцовой краской Никодима, - боярина... и признаю его хорошим...

Недоуменное бормотание пронеслось по рядам собравшихся.

- ...если бы не несколько ма-ахоньких шероховатостей.

- И каких же? - стрельнув на поражение глазами сквозь прищуренные веки-бойницы, с подозрением поинтересовался Демьян.

- Махоньких, говорю же, - с доброй укоризной, как терпеливый учитель на невнимательного школяра, глянул на него Митроха. - Вот, к примеру. Граница с Сабрумайским княжеством проходит у нас по Бабушкиному лесу. Лес их, а поля уже наши. Боярин Никодим и иже с ним предлагают встретить костеево войско в чистом поле лоб в лоб, и говорит, что один лукоморский ратник пятерых костеевых стоит.

- А ты что ж, Митрофан, в нашего лукоморского солдата не веришь? - испытующе прищурился боярин Никифор. - Что он любого врага побьет?

- А я вот тебе, боярин, встречный вопрос задам, - продирижировал указательным пальцем перед носом обиженного боярина Граненыч. - Ты у нас фигурой не слабый, ведь так?

- Да уж не обойден, - не догадываясь, к чему клонит оппонент, уклончиво, но гордо ответил тот.

- Так вот, ежели на тебя сейчас пятеро амбалов навалится, таких же, как ты, сбоку, сзади, со всех сторон одновременно, побьешь ты их?

- Н-ну... - неуверенно замычал Никодим.

- А ежели в их пользу еще колдун пошепчет?

- Н-ну-у-у... - мычание сошло на нет.

- А ведь я в тебя верил, - разочарованно вздохнул и поджал губы Митроха и шутовски подмигнул царю.

- Да я костьми лягу!.. - поняв, к чему идет дело, взвился Никодим, но Граненыч оперся о столешницу обеими руками и подался ему навстречу.

- А какая нам будет польза с твоих костей, боярин, ежели враг по ним к беззащитным землям да к столице вприскочку пойдет, а?

Никодим, красный и злой от бессилия, прорычал что-то нечленораздельное и бухнулся на свое место между посрамленными оптом союзниками.

- А погоди, Митрофан Гаврилыч, - непонимающе захлопал глазами царь. - Ты ж только что сам сказал, что план Никодима Ивановича хорош. Так чем же?..

- Нарисован шибко красиво, - проникновенно качнул лошадиной головой Граненыч.

Никодим зашипел, словно кружка масла, выплеснутая на раскаленную сковородку.

- Ну, а твой план кампании в чем заключается, князь? - с любопытством подпер подбородок кулаком Симеон и приготовился слушать.

- И если тебе колдун пошепчет, ты что делать будешь? - не преминул ехидно поинтересоваться боярин Евсей.

Граненыч взял наизготовку длинную деревянную указку, выстроганную специально для такой оказии этой ночью в перерывах между разработкой плана обороны Лукоморья и нанесением его - впервые в жизни! - не на слой пыли на столе, а на настоящую бумагу, аж по десять копеек за рулон! - и лицо его приняло торжественно-серьезное выражение.

- Дионисий, выходи к людям, - махнул он свободной рукой, и из стены со стороны книжного шкафа выступил под пораженные ахи и охи высокородных невысокий человечек в диковинном платье, берете со страусовым пером и огромных, на пол-лица, очках.

Скрывающих разноцветные чернильные полосы на щеках.

- Вот, разрешите представить, - Граненыч степенно указал рукой на прибывшего таким удивительным способом соавтора своего плана, - Дионисий, хозяин дворцовой библиотеки. Он будет отвечать за взаимодействие с древним народом Лукоморья.

Все, включая царя, непонимающе уставились на него.

- Лешими, водяными, домовыми, - как нечто само собой разумеющееся пояснил Митроха, и аудитория смогла только сморгнуть.

А в это время библиотечный снял берет и с достоинством раскланялся.

- Польщен столь высокой честью - присутствовать и вещать в благородном обществе харизматичных представителей самых древних родов Лукоморья, столпов нашей государственности, опор благополучия страны и ее процветания, на коих зиждется связь времен и преемственность поколений, - обратился он к боярам, закончив поклон, и харизматичные опоры и столпы онемели от присутствия в своем благородном обществе существа, которое могло без запинки выговорить такие слова, ни разу не заглянув в спасительную бумажку.

Пока менее привычные к манере общения маленького библиотечного бояре приходили в себя, царь подтянул к себе одну из карт, ту, что была побольше и изображала план Лукоморска и ближайших окрестностей - и углубился в ее изучение.

До обкома долетали только разрозненные междометия и комментарии.

- Хм... Хм... Ха... Ишь ты, как придумал... Хм... И тут так... Угу... Угу... Ага... Не-ет, а тут купцы не согласятся... хотя, кто их будет спрашивать?.. Хитро, хитро-о...

Рассмотрев всю карту вдоль и поперек несколько раз, Симеон поднял сосредоточенный взгляд на собравшихся родовитых, нашел в череде бородатых лиц нужное ему, прищурился задумчиво и обратился:

- А скажи мне, боярин Демьян... Помнишь, мы тебе поручали полгода назад Сабрумайскую дорогу вымостить?

- Помню, царь-батюшка, как не помнить, - с готовностью вскочил с места Демьян и поклонился царю.

- И что - вымостили твои молодцы ее, али нет?

- Вымостили, царь-батюшка, вымостили.

- Всю вымостили?

- Всю вымостили, всю.

Царь досадливо поморщился.

- Так вот не надо было всю-то мостить!..

Боярин хитро ухмыльнулся.

- А мы и не всю вымостили.

- Так вообще не надо было мостить!..

Вид у Демьяна был такой, как будто он выиграл в лото мешок трюфелей.

- А мы и не мостили!

Дождавшись, пока аудитория снова будет в состоянии адекватно воспринимать человеческую речь, Симеон строго постучал карандашом о кубок на своем конце стола, и в зал совещаний нехотя вернулась тишина.

- А теперь мы с Дионисием изложим вам свою диспозицию... - сухо, по-деловому проговорил князь Граненыч, разворачивая все карты на столе.

*    *    *

Стук в дверь личных палат новоявленного князя, которые были отведены ему во дворце, чтобы он на время Костейской кампании всегда был под рукой у главнокомандующего, оторвал его от вычерчивания схемы линий обороны города.

- Заходите, не заперто! - громко буркнул он и снова уткнулся было в карту: ему предстояло решить очень важный вопрос распределения регулярного войска и ополчения по стенам в соответствии со степенью вероятности штурма этого направления.

Пока получалось не очень: направлений и степеней было гораздо больше, чем солдат и ополченцев, и поэтому Митроха был далеко не в самом лучшем из своих настроений.

- Э-э... кум? - не дождавшись более знаков внимания от хозяина палат, нерешительно топтался у порога вошедший. - Не сильно помешаю?

- А-а... Твое полковничество... - улыбнулся Граненыч и оторвался от работы. - Ну, проходи, коль пришел. Сказывай, что опять случилось. Семиручко мечи без подписи царя не выдает? Дружинники стрельбище для твоих орлов освобождать не хотят? Или обеды опять холодными привозят?

- Да нет, кум... светлый князь, то есть...

- Ты еще поклониться забыл, - сурово нахмурился Митроха, но, увидев, что бывший шорник принял его шутку за чистую монету, поспешно вскочил: - Ты чего, Данила, совсем в этом дворце с ума спятился?! Ручку еще почеломкай!.. И ты мне это "сиятельство" да "светлость" брось, коли поругаться со мной не хочешь! Мало того, что лакеи со своей опекой пристают - скоро ложку сам до рта донести не смогу без них - так еще ты туда же!..

- Дак это... извиняй, Митрофан... С этими атикетами тут и вправду мозга за мозгу у нормального человека зайдет... Это ведь тебе не по нашей Соловьевке в лаптях на босу ногу рассекать: тут же князей как грязей, да графьев - как воробьев! И все на тебя косятся, как на врага народа, ежели не по положенному с ними обойдешься... Эх, жил шорником - не тужил, а тут на тебе - под старость лет в благородные попал... Со свиным-то рылом...

- Не обращай внимания, - сердито отмахнулся Митроха, не понаслышке знакомый с Данилиными трудностями. - Они сами по себе, а ты - сам с усам, и твое рыло ихних ничем не хуже. Делай свое дело, и всё тут.

- Да ты не подумай, кум, я ведь не жалиться к тебе пришел, - спохватился смущенный Данила и стал вытаскивать из-за пазухи сложенный вчетверо потрепанный, местами прожженный лист самой дешевой бумаги, какую только можно было купить в Лукоморске. - Я ведь по делу.

- Ну, так к столу иди, раз по делу, - и Граненыч с грохотом пододвинул к почти не видному из-под бумаг и карт столу тяжелый дубовый стул с вырезанным на изогнутой спинке государственным гербом^[96].

- Да стол-то мне и не надо... вроде... или как?.. ай, ладно, - махнул дрожащею рукой заробевший вдруг перед родственником шорник и хлопнулся на предложенный стул - словно с крыши головой вниз бросился. - Вот, гляди, Митрофан...

Он расправил свою бумажку поверх государственных документов секретной важности, и она на поверку оказалась корявым подобием чертежа то ли улья, то ли вертолета, то ли велосипедного насоса.

- Это чего у тебя такое? - озадаченно нахмурился Граненыч.

- Это не у меня, это зять мой Семен-кузнец придумал со товарищи. А называется сие явление... называется... - Данила подслеповато прищурился, разбирая неровные буквы, выведенные рукой, больше привыкшей к молоту, нежели к перу.

- Называется оно "Паровой самострел каменными ли, железными ли ядрами на изрядное расстояние с большой разрушительно-поражающей силой, пробивающей бревенчатую стену наскрозь на едреную феню ко всем... ко всем... то есть, в... э-э-э...".

Шорник замялся, сдавлено кашлянул в кулак пару раз, и поднял полный мольбы взгляд на кума:

- Дальше три строчки совсем неразборчиво...

- Бревенчатую стену?.. - только и смог задать вопрос князь перед лицом настолько полного технического описания изобретения.

- Ага, - слегка расслабился и довольно кивнул Данила. - Когда он с дружками своими ету оружию испытывал, она у них кузню наскрозь прострелила - там теперь у них окно. В полуметре от земли. Хорошо хоть, что пустошь рядом - снаряд железный в нее зарылся аж на метру. А ежели бы изба чья была по соседству... Греха не обрались бы.

- Прямо-таки насквозь? - недоверчиво прищурился и вытянул шею князь, разглядывая чумазую бумажку с новым уважением.

- Наскрозь, - лихо рубанул ребром ладони воздух кум, - сам видел. То есть, просто на... то есть, ко всем... в смысле, в... э-э-э... ну, ты понял.

- Ну-ка, ну-ка, - загорелись глаза у Митрохи. - давай-ка поподробнее. Что оно из себя такое? Что-то на чертежике на твоем он какой-то странный...

- Самострел вот обычный знаешь? - с азартом принялся объяснять Данила.

- Знаю, - уверенно кивнул Граненыч.

Не далее, как полчаса назад он отдал распоряжение о ремонте старых пяти машин, напоминающих арбалет на колесах и стреляющих заостренными бревнами, и сооружении трех десятков новых машин, десять из них калибра более трехсот пятидесяти миллиметров, и все это в недельный срок. И сейчас уголком мозга, не занятого распределением гарнизона, раздумывал, не перестать ли делать у бревен-снарядов заостренные концы: сдавалось ему, что от бревна, жизнерадостно прыгающего по стану врага, пользы (то есть, вреда) будет больше, чем от такого же бревна, но угрюмо воткнувшегося в землю на месте приземления^[97].

- Ну, так он на обычный самострел совсем не похож, - заговорщицки оглянулся и понизил голос бывший шорник. - Семен говорит, что такого еще никто никогда до них не придумывал, что они с парнями первые. И что для обороны города его оружия - как ложка к обеду. Короче, приходил бы ты сам, кум, сегодня, да посмотрел бы: ежели он тебе глянется, то к подходу Костеевой армии таких несколько штук понаделать бы можно было, и милого друга-то с оркестром встретить. А? Как ты?

- Приеду, - не раздумывая, пообещал Митроха. - Сейчас они у тебя чем занимаются?

- У себя в кузне ковыряются с железяками, наверное, чем же еще, - пожал плечами Гвоздев. - Поди, еще какой подвох костяному царю затевают. У них на это дело голова двадцать четыре часа в сутки хорошо работает, так пусть теперь лучше супостат от них пострадает, чем соседи.

- Ну, так давай прямо сейчас к ним и заявимся, пока светло, - отложил карты в долгий ящик и убрал его в шкаф руководитель обороны Лукоморска.

- А давай!.. - тюкнул кулаком по столу его кум.

- Эй, Сашка! - гаркнул удивительным для такой тщедушной фигуры басом Граненыч, вызывая лакея. - Дежурную карету прикажи подать к главному входу через пятнадцать минут - мы в город на испытания, и заодно как продвигаются земляные работы поглядим! Засветло обратно не ждите!..

*    *    *

Кузница зятя полковника Гвоздева располагалась на самой окраине Соловьевской слободы, более известной среди лукоморцев как Соловьевка, что между Соколовкой и Воробьевкой. Испокон веков селились в ней мастера по железу, меди, олову и прочим не слишком благородным, но жизненно необходимым, как и ее обитатели, металлам и сплавам.

Семен Соловьев был потомственный кузнец в неизвестно каком колене, десятый и последний сын в семье. Если бы его предки бросили ковать и взяли на себя непосильный труд записать свою родословную, то Яриковичи, Синеусовичи и Труворовичи - три самых древних боярских рода Лукоморья, ведущие счисление срока своей службы государству от легендарных братьев-основателей Лукоморска - рядом с ними показались бы Иванами, не помнящими родства.

В детстве Сёмка со товарищи - с сыновьями таких же мастеровых, как его отец и дядья, и по совместительству однофамильцами, как почти все жители Соловьевки - в свободное от учебы в кузне и воскресной школе время умудрялись творить соседям этакие каверзы, что их компанию иначе, как соловьи-разбойники, и не прозывали. Попавший в зону особого внимания озорников люд каждый день, как на работу, ходил жаловаться к родителям верховода - здоровяка Сёмки. Тому, естественно, влетало, но обычно как влетало, так и вылетало, и через день все повторялось сызнова.

Когда Сёмке Соловьеву исполнилось, наконец, шестнадцать, и его энергия мощным нескончаемым потоком устремилась в другое русло^[98], вся слобода от счастья беспробудно пила неделю.

Теперь Семен был человеком солидным, женатым, со своей кузней, полной коллег и подмастерьев, но слободские нет-нет, да и припомнят полноценному члену общества его боевое прошлое.

Некоторые даже со смехом^[99].

Таков был изобретатель парового самострела высокой поражающей силы, на порог мастерской которого сейчас ступили его тесть Данила и князь Граненыч.

В полумраке кузницы, освещаемой лишь засыпающими углями в трех горнах да тройкой окон^[100], пятеро чумазых парней оторвались от работы и недовольно глянули на вошедших.

- Некогда нам сейчас, приходите завтра, - сердито бросил самый здоровый из них, щурясь на яркий дневной свет и прикрывая глаза замотанной грязной тряпкой рукой.

- Это я, Семен, - отозвался полковник. - Привел кума Митрофана вашу оружию посмотреть.

- Правда?!.. - мгновенно расцвел говорящий и резко выпрямился, растирая двухпудовым кулаком затекшую поясницу. - Проходите, Митрофан Гра... Гаврилыч, то есть, знакомьтесь: это мои товарищи Степка Соловьев, Петруха Соловьев, Серега Соловьев и Андрейка Соловьев, фамилии, глядите, не перепутайте. Данила Прохорыч вам нашу докуменцию уже показывал?

- Докуменцию показывал, - степенно кивнул Митроха. - Теперь вы свой самострел живьем покажите. Это от него дыра, кстати? - он кивнул в сторону зияющего отверстия на месте выбитого бревна в стене у двери.

- От него, сердешного, - гордо заулыбались кузнецы. - Это мы давление передавили, не рассчитали маленько. Вот умора была-то!..

- Не сомневаюсь, - ухмыльнулся Граненыч и, заложив руки за спину, неторопливо прошелся по Семеновой кузнице.

Между двух старых окон стоял неказистый, но ровный стол, над которым висела многоэтажная полка, забитая вперемежку берестяными грамотами и листами дешевой бумаги, исчерченные и исписанные корявым кузнецким почерком.

- А тут у тебя что за художества? - Граненыч с любопытством вытянул из кипы один лист бересты и принялся разглядывать изображение телеги с одним колесом овальной формы.

- Это-то?.. - Семен заглянул через плечо гостя и протянул: - А-а... Это... Это тоже докуменция наша. До чего докумекали, то есть. Тут, к примеру, мы сочинили, как сделать телегу, которая в грязи бы не застревала.

- Это как? - непонимающе нахмурился Митроха.

- Надо на оба колеса такую дорожку надеть широкую, - пристроился с другого бока с пояснениями Петруха, - она вязнуть и перестанет. Ну, и колеса, ясен пень, другой формы для нее нужны будут. Только мы еще такую не делали - не до того как-то.

- Хитро-о, - уважительно показал головой Граненыч и поднял с пола еще один лист - уже бумажный. - Ну, а это что?

- Это... - подтянулись и остальные мастера, позабыв на время про самострел. - Это мы думали, как передвижную катапульту сделать, чтоб она по полю боя могла туда-сюда кататься и врага разить.

- И как?

- А вот глядите, Митрофан Гра...врилыч... Лошадь-тяжеловоз, или две, ставится сзади в особой упряжи и не тянет, а толкает катапульту на колесах, - ткнул черным от грязи пальцем, оставляя очередной отпечаток на и без того чумазом листке Степка.

- Вокруг них всех крепится ограждение из досок, обитых кольчугой с пластинами - защита от стрел и копий, - гордо подхватил Серега.

- Всё - тоже на колесах, - не преминул указать Андрейка.

- А вот это - маленькая колесничка для коногона, - продолжил Степка. - А тут, стало быть, площадка для стрелков...

- А вдоль стен - карманы с припасами, - гордо закончил рассказ Андрейка.

- А стреляет она у вас чем? - после недолгого молчания спохватился и задал самый главный вопрос впечатленный и уже начинающий прикидывать при каких видах боевых действий такое чудо современной техники можно применить, Граненыч. Перед его мысленным взором промелькнула бесконечная череда древних стратегов и тактиков, с зелеными, перекошенными от зависти физиономиями и клочьями вырванных волос в судорожно сведенных кулаках...

- Стрелять она может хоть чем, чего зарядишь, того и выстрелит, но мы-то хотим помозговать с горючей смесью... - смущенно потупился Семен.

- Но пока получается пень-через плетень, - вздохнул Андрейка. - У меня сарайку уже пожгли, у Степки - кладовку подпалили, едва землей закидали... Его мать нас чуть в той земле не зарыла, как узнала, что у ней там три штуки сукна сгорели, шерсти мешок и прялка новая...

- Да... тут щепетильная работа нужна... - озабоченно кивнул Серега.

- А еще?.. - не веря своему счастью, затаив дыхание, чтобы не сглазить, как бы походя, поинтересовался главком обкома. - Еще у вас таких... придумок... есть?..

- Да вон вся полка имями забита, - махнул рукой Петруха.

- И у меня в дровянике, в старом коробе, целый ворох лежит, - припомнил Семен. - Если мамка на растопку не извела.

- Как - извела?.. - голос Митрохи дрогнул.

- Да не-е... лежит еще, поди... я его под стропила упрятал, - поспешил успокоить высокого гостя кузнец.

- Ну, смотри, ежели припрятал... Это хорошо... что ворох... - помял пальцами небритый подбородок Граненыч, и глаза его при этом горели не хуже своенравной смеси друзей-изобретателей. - Значит, давайте договоримся, мужики: как вы еще чего для армии сочините, так сразу ко мне, сами, лично, со своей... докуменцией... Лады?

- Как ведь скажете, дядя Митрофан, - довольно ухмыляясь, ударили по рукам хозяин кузницы и князь. - Нам ведь только надёжу подай - мы вам такого насочиняем, такого сотворим!..

- Уж это-то вы можете, - снова припоминая не такое уж далекое прошлое, хмыкнул позабытый на время Данила. - Вы сначала с этой оружией разберитесь, орлы.

- А вот сейчас и разберемся! - заулыбались и кузнецы.

- Айда, мужики, тащи самострел на улицу! - радостно скомандовал Семен, и четыре мастера, кряхтя, оторвали от пола толстенное бревно и поволокли на свет Божий.

Сам Данилин зять сгреб с верстака кучу каких-то деревяшек, прихватил из корзины несколько мячиков, на поверку оказавшихся железными ядрами, зачерпнул из горна совком кучу углей и присоединился к друзьям, уже поджидавших его под навесом в обществе князя, полковника и уложенного на козлы и коварно притворяющегося простым бревном парового самострела.

- Говори ты, Сёмка, - переглянулись и устремили взгляды на хозяина кузни парни.

- Ну, я так я, - пожал необъятными плечами тот и начал презентацию.

Если бы его попросили сказать речь, или рассказать что-нибудь интересное^[101], он бы долго и мучительно стоял и мялся, экал и мэкал, пока слушатели не пожалели бы его и не прогнали гнилыми помидорами. Но сейчас дело касалось его любимого детища, его нового изобретения, сделанного специально для защиты родного города, и простые, сложные и вовсе головоломные слова лились из кузнеца полноводной рекой, как песня из его лесного тезки - соловья.

Идея, в общем, была проста, как все гениальное: бралось бревно диаметром в полметра и длиной метра в два, оковывалось железными обручами - для крепости, как пояснил Семен - и вдоль ствола по центру просверливалось сужающееся к дальнему концу бревна сквозное отверстие. Далее на этот конец насаживался и плотно закреплялся огромный толстостенный кособокий железный котел особой конструкции, куда заливалась вода. Потом в ствол до упора проталкивалось ядро, фиксировалось длинным брусом, который, в свою очередь, упирался в поперечный стопорный брусок, прибивающийся к спилу. После чего под железной частью разводился большой костер.

- А дальше что? - вопрошающе качнул головой Митроха в сторону самострела.

- А дальше стоим и ждем, значит, - развел руками Семен и лукаво подмигнул друзьям.

Ждать пришлось недолго: через несколько минут вода в котле забулькала, закипела, забурлила, раздался грохот, длинный брус вылетел из отверстия, разбив пополам тонкий стопорный брусок, и мимо так и не успевшей ничего понять приемной комиссии в мгновение ока просвистело нечто...

Изба на противоположном краю пустыря - метрах в ста от паровой оружии - содрогнулась от удара чего-то незримого, но свирепого, подпрыгнула всеми своими престарелыми бревнышками, и с крыши, как сходящий по весне снежный пласт, на землю съехала вся солома вместе с трубой и стропилами.

Кузнецы зажмурились, закрыли головы руками, присели...

На долгие секунды в округе воцарилась звенящая тишина, разорванная на счет "пять" протяжным исступленным воплем хозяев пострадавшей во имя оборонной промышленности избы: "СОЛОВЬЕВЫ!!!..".

*    *    *

Земляные работы, хоть и продвигавшиеся успешно, в тот день удостоились лишь беглого взгляда руководителя обороны Лукоморска. Все его внимание было приковано к новому оружию возмездия, названному увеличившимся от гордости на три размера Семеном в честь жены "Аленушкой".

Для более пристрастных полевых испытаний и во избежание преждевременного массового поражения мирных граждан, и без того уже жаждущих Семеновой крови или Семеновых денег^[102], "Аленушка" была погружена в карету Митрохи и вывезена на равнину перед Вондерландскими воротами вместе с недельным запасом дров, бочкой воды, кОзлами и тремя ведрами ядер.

Семеро энтузиастов увлеченно экспериментировали с объемом жидкого топлива, как гордо предложил именовать воду Андрейка, толщиной упорного бруса и интенсивностью сгорания топлива органического (известного в простом народе как дрова), замеряя дальность полета ядер и толщину пробиваемых ими препятствий, пока подгоревшая задняя ножка хронически перегруженных козел без предупреждения не подломилась, и шальное ядро не улетело на дорогу и не зарылось с зловещим свистом в пыль перед парой лошадей, тянувших тяжелую карету с вычурным княжеским гербом на дверцах.

Кони взвизгнули, попятились и встали на дыбы, одетые с иголочки лакеи свалились с запяток в пыль, местами переходящую в грязь^[103], и самоотверженному кучеру стоило большого труда и вывихнутой руки убедить своих подопечных, что опасность миновала.

То, что это оказалась карета боярина Никодима, сердечности в отношения двух князей отнюдь не прибавило.

Обвинив Граненыча в самой злонамеренной попытке убрать конкурента с дороги^[104], боярин яростно оттолкнул истекающего грязью из последней, после ливня недельной давности, лужи лакея и вернулся в свою карету, выкрикивая что-то невразумительное, но чрезвычайно сердитое. С размаху бухнувшись на сиденье - только рессоры заскрипели - он хлопнул дверцей так, что она сорвалась с петель^[105], а пара вороных, едва оправившаяся от пережитого шока, без дополнительной стимуляции рванула с места вскачь.

За ней галопом помчались лакеи.

Туда, где секунду назад еще стояло фамильное транспортное средство Труворовичей, попирая все теории вероятности, упало еще одно ядро, после чего огромный котел разорвало.

Испытателей отбросило в сухую траву и осыпало каплями кипятка и искореженными останками казенной части паровой оружии.

- С завтрашнего дня заказываем для обороны Лукоморска десять... нет, двадцать штук! - было первым, что произнес восхищенный Граненыч после того, как друзья-изобретатели разыскали его в кустах сирени и извлекли на белый, хоть и быстро сереющий, свет. - Вот ты какое - оружие будущего!..

*    *    *

Отъехав (в случае умрунов - отбежав) на несколько километров от заповедной зоны горячих источников, отряд по сигналу Иванушки остановился.

- Что случилось? Забыли что? - страдальчески скривился специалист по волшебным наукам, сползая на твердую сухую землю со своего непарнокопытного орудия пытки и опускаясь рядом с ним безвольной жалкой кучей. - Только не говори, что нам надо вернуться... Я этого не переживу... Я же говорил... Близок мой смертный час... Да, на моей совести много прегрешений, но среди них нет ни одного настолько отвратительного, что оправдывало бы такой изуверский способ свести со мной счеты... Куда мы теперь двинемся? В Узамбар?.. В Вамаяси?.. В Нень Чупецкую?..

- Нет-нет, Агафон, ты что... Всё не так плохо...

- А как?..

- ...Просто нам надо определиться, куда мы сейчас направимся, - ответил Иван и задумчиво сдвинул брови. - Я тут думал-думал...

- А разве мы едем не в Лукоморье? - вопросительно взглянул на него снизу вверх Агафон, и пронзительное страдание запечатлело свой безобразный след на его и без того не безмятежном лице. - Царевна ведь сбежала, если верить демону? И если у нее есть хоть капля мозгов, то побежала она домой, так? Значит, наша главная теперь забота - встретиться с ней до того, как Костей осадит вашу столицу, как сказал Конро?.. Так какие сомнения по поводу маршрута, Иван?!

- Так-то оно так, но только, если я правильно помню карту, это - Голодная степь, - обвел для наглядности широким жестом окружающий пейзаж (вернее, его однообразное отсутствие) царевич. - На севере у нас леса южной окраины царства Костей. Непроходимые, если я ничего не путаю. Мы их по географии в прошлом году проходили...

- Как же вы их проходили, если они непроходимые? - брюзгливо брякнул измученный и посему раздраженный всем на свете чародей, и тут же получил от деда Зимаря укоряющий взгляд слезящихся красных глаз и неодобрительный чих.

- Шутник... - покачал головой он, и маг с видом "это не я, это кто-то другой" воздел очи горе и автоматически, в сотый раз за утро, пробормотал: "Будь здоров".

Иван, слишком погруженный в свои привычно невеселые мысли, пропустил вопрос самозваного юмориста мимо ушей, поддержал его в пожелании здоровья старику, и озабочено продолжал:

- ...Поэтому мы или должны найти проводника, или нам придется огибать этот лес, и мы потеряем Бог знает сколько времени.

- А далеко ли еще до леса, Иван-царевич? - прогудел в нос дед Зимарь.

- Может, день пути, может, меньше, - неуверенно предположил лукоморец. - Даже и не знаю... Мы тогда на Масдае, когда от дождя убегали, наверное, полстепи вихрем пролетели и не заметили, только ветер в ушах свистел, ну, я немного и сбился...

И тут вдруг жизнь вернулась в глаза Агафона, румянец - на щеки, а радостная улыбка - на изможденное тремя часами в седле лицо.

- Только что сию минуту меня посетила гениальная мысль, - торжественно и загадочно объявил он во всеуслышание и сделал театральную паузу, привлекая внимание даже молчаливой охраны царевича.

Дождавшись от Иванушки нетерпеливого вопроса касательно предмета его нехарактерного озарения, он гордо обвел всех взглядом и сообщил:

- Я предлагаю, когда мы доберемся до этого вашего леса, развести огонь и высушить ковер.

- Но Масдай промок почти насквозь, и чтобы его полностью просушить, потребуется... - с сомнением начал было Иван, но чародей, отметая все возражения на корню, из последних сил приподнялся на уровнем ковыля, вскинул к нему дрожащие от многочасового стискивания луки седла руки^[106] - зрелище, способное выдавить слезу и не у такой чувствительной натуры, как Иван - и, возвысив голос, продолжал:

- И пусть мы потеряем даже день или два, но если мы будем пробираться сквозь чащу на этих чудовищах, - он с лютой неприязнью кивнул на любезно предоставленных мурзой коней (кони ответили ему тем же), - да еще и заблудимся, то можем вообще остаться там зимовать!..

- Хм... - почесал в затылке Иван и покачал головой: - А ведь это и впрямь хорошая идея, Агафон! Ну же, давай, забирайся в седло, прибавим ходу: надо торопиться!

Из груди специалиста по волшебным наукам вырвался полный невыносимой муки стон.

- Дело говоришь, чародей, - дед Зимарь одобрительно закивал головой и тут же с хрипом закашлялся.

- Дедушка, а вы как себя чувствуете? - тревожно нахмурился царевич.

- В смысле, плохо или очень плохо? - попытался пошутить старик. - До леса продержусь, не помру, не волнуйся, милый. А там, пока Масдая сушим, глядишь, отлежусь потихоньку, да травку какую поищу, корешок али кору - глядишь, получшает...

Иван вздохнул, недоверчиво покачал головой, но не сказал ничего.

Других вариантов пока просто не было.

*    *    *

Края леса - частого, но почти прозрачного подлеска, уже потерявшего свою листву - они достигли только вечером, когда почти полностью стемнело, и если бы четверо умрунов внезапным спринтерским рывком не обогнали коней и не схватили их под уздцы, то вся кавалькада наломала бы немало дров.

Дрова на костер, тем не менее, рубить все равно пришлось, но отряд из пятнадцати мощных бойцов справился с этим заданием играючи, и через десять минут на краю леса было навалено столько топливного материала, что с лихвой хватило бы на две ночи, и даже с половиною.

Иван зажег огонь, в который раз вспоминая добрым словом свою супружницу, научившую его этому нехитрому трюку во время их летнего турне по Забугорью, скользнул взглядом по рядам своих спутников (исключая умрунов, как лиц полностью не заинтересованных) и пришел к довольно предсказуемому выводу, что ужин сегодня готовить придется тоже ему.

Дед Зимарь уже лежал у костра, накрывшись Масдаем, мелко дрожал и тихонько покашливал, а Агафон... Агафон в этот раз даже не сполз - стек со своего кривоногого иноходца сразу же, как только стальная рука умруна остановила удивленного конягу. И теперь специалист по волшебным наукам лежал на траве, едва прикрытой опавшими листьями, и горестно, с надрывом, стонал, проклиная тот день и час, когда на белый свет появился этот конь, это седло, эта степь, дождь, который промочил Масдая, и, наконец, он сам.

Ужин - так ужин...

Царевич порезал хлеб, эстетично разложил на тряпице вяленую конину и конский сыр, выудил из другого заплечного мешка подозрительно хлюпающий, мягкий и истекающий красным мешочек поменьше, осторожно заглянул в него, пришел к выводу, что помидоры, конечно, лучше бы выбросить, но тогда вся их трапеза застрянет поперек горла, и томатам с подмоченной репутацией по этому случаю вышла амнистия.

Закончив приготовления, Иванушка позвал к столу деда, Агафона и, на всякий случай, умрунов, но, к своему удивлению, хоть и не слишком великому, от всех приглашенных получил отказ. Дед Зимарь чувствовал себя совсем неважно и хотел посидеть, а лучше, полежать просто так, грея руки у огня; маг агонизировал, и есть ему было некогда, а умрунам еда была просто не нужна, хотя, по настоянию Ивана, они и расположились вокруг костра.

Слегка разочарованный всё же лукоморец пожевал в одиночестве хлеба с сыром, умудрился отгрызть уголок размером с березовый листик от своего куска конины^[107], из соображений гуманности через "не могу" доел все шесть раздавленных помидоров, запил всё водой из фляги и вдруг пришел к выводу, что если через минуту он не уснет, то через полторы минуты непременно умрет.

Но оставалось сделать еще кое-что.

Вернее, сказать.

- Извините, я должен был сказать это сразу, но как-то не до того было... - проговорил он, обводя взглядом лица своих немногословных стражей, останавливаясь хоть на мгновение на каждом. - Я хочу сказать вам спасибо за то, что вы остановили вовремя наших коней.

Умруны недоуменно нахмурились и переглянулись.

- Не... за... что?.. - неуверенно проговорил в ответ один из них, словно вспоминая сложный, полузабытый урок иностранного языка. И тут же добавил: - Ваше превосходительство.

- Да как это - "не за что"? - удивился Иван, запахивая поплотнее бурку и непроизвольно ежась - то ли от ночного холода, то ли от перешедшего в финальную стадию наступления сна. - Если бы не вы, кони могли поломать деревья и пораниться, и мы тоже... А еще мы не поблагодарили вас за ваше весьма своевременное появление в стане кочевников. Вы спасли всем нам жизнь. Конечно, это звучит чересчур высокопарно... Но это ведь правда! И мы все вам очень благодарны. И я, и дед Зимарь, и... - он поискал глазами, но не нашел вокруг ничего агафоноподобного, но беспокоиться не стал, так как услышал мученический голос, жалобно обращающийся к быстро темнеющим небесам, откуда-то из-за спины старика, с самой земли. - И наш волшебник тоже присоединяется... я уверен... Спасибо вам.

Умруны молчали, сидя неподвижно и глядя на пламя, и лишь шустрые отблески костра метались по их непроницаемым лицам.

Иванушка смутился, подумал, что он что-нибудь не так сказал, или обидел их ненароком - кто знает, что может обидеть живых мертвецов, если вообще есть на Белом свете такая вещь, и чтобы скрыть неловкость, поспешно проговорил:

- Я видел, в бою с кочевниками вы были ранены... У одного из вас даже... сабля... - он изобразил кривой инструмент убийства и сам процесс протыкания замысловатым, но неопределенным жестом, пробежал глазами по черным кожаным нагрудникам умрунов, но оружия, оставленного накануне Рашидом в груди его освободителя, видно не было. Впрочем, как невозможно было сказать, кто, собственно, из них его избавитель - отличить одного умруна от другого было так же просто, как одну каплю воды от другой.

- Может, вам нужна помощь?.. - еще более растерянно закончил царевич. - Если вам нужны бинты... То есть, у нас их, по-моему, конечно, нет, но можно что-то придумать, я уверен... Я видел, в мешке была иголка с нитками... Зелеными... Можно зашить раны... Или что вы делаете в таких случаях?..

Умрун слева повернулся к Ивану и задрал разорванный рукав куртки: под ним, от запястья до сгиба локтя, руку прочерчивал четкий, черный, словно нарисованный чернилами, тонкий шрам.

- Это - утрешний след от сабли кочевника, - ровным голосом проговорил умрун, словно показывал не собственную часть тела, а ствол дерева. - Наши раны затягиваются сами по себе, ваше превосходительство. Остается только такая полоса. Не думайте о нас.

Иванушка поморщился, словно это его руку располосовала кривая сабля какого-нибудь Керима или Ильхама, и взглянул умруну в лицо:

- Тогда можете взять нитки, чтобы зашить одежду... Только они всё ещё зеленые...

- Будет исполнено, ваше превосходительство, - отчеканили суровым хором умруны.

- И не называйте меня, пожалуйста, "ваше превосходительство", - покачал головой царевич. - Зовите меня просто Иваном.

- Будет исполнено, ва... Иван.

- Вот, так-то лучше, - слабо улыбнулся лукоморец. - Кстати... я всё хотел вас спросить... А как вас зовут?

- "Эй, ты, иди сюда", - без промедления и гораздо более уверенно ответил другой умрун, слева от него. - И добавляют номер того, кого зовут, ва... Иван. Вот видишь: у каждого на рукаве нашит его номер.

- Нет, я не про это, - отмахнулся Иванушка. - Я спрашиваю ваши имена.

- А-а, - понимающе кивнул умрун. - Имена. Меня зовут Первый. Его - Второй. Это вот - Третий. Тот...

- Да нет же, - нетерпеливо замотал головой царевич. - Не цифры. Имена. Я спрашиваю ваши имена, понимаете?.. Вот я, к примеру, Иван. Он - Агафон. Дедушку звать Зимарь. Ковер - Масдай. А вас?

Умрун напрягся, взгляд его стал оловянным, тупым, и он пустым голосом повторил:

- Меня зовут Первый. Его - Второй. Его - Третий. Того...

- Но "Первый" - это не имя, это порядковый номер!..

Он не договорил, пристыжено замолк, вспомнив, что рассказывал ему волшебник о том, как появляются на свет умруны, и, помолчав, осторожно подбирая слова, спросил:

- Ты... не помнишь... кем ты был... до того... как стал... солдатом?..

Умрун наморщил лоб и поджал губы, честно пытаясь припомнить, но через минуту виновато взглянул на лукоморца:

- Нет... Не помню... До того, как я стал гвардейцем его величества царя Костей, не было ничего. Сержант Юркий учил нас, что имена бывают у людей. У умрунов - только номера. Умрун - никто. Он создан, чтобы служить его величеству царю Костей. Наша жизнь - его жизнь.

- Кстати, о царе, - сипло присоединился к разговору дед Зимарь. - Это он приказал вам защищать царевича Ивана?

- Никак нет, - отчеканил Первый, довольный, что ему, наконец-то, задали прямой и понятный вопрос, и удовлетворенно замолк.

Видя, что объяснения не следуют, лукоморец спросил сам:

- А кто?

- Жена его величества царя Костей ее величество царица Елена Прекрасная, Иван, - с готовностью отрапортовал умрун.

- КТО?!..

Умрун повторил.

- Елена Прекрасная?.. - беспомощно переспросил Иванушка, словно всё еще надеялся, что недопонял, или умрун что-то путает. - Елена Прекрасная?.. Но... Она же... Или ее уже тоже... пока мы... то есть, я...

- С чего ты взял, что это именно она? Может, в мире есть несколько Елен с таким прозвищем? - впервые за вечер перестал стонать и высказал резонное предположение маг.

- Может... Не знаю... Но про других я никогда не слышал... - забормотал ошарашенный лукоморец. - А если нет?.. Какое дело неизвестной мне Елене Прекрасной до неизвестного ей меня? Нет, должно быть, это супруга Васи! Но если Костей похитил и ее?.. Что же это тогда получается?..

- Погоди паниковать, царевич, - болезненно поморщился чародей, не то раздраженный растерянностью друга, не то измученный беспрестанно вопиющим об ударе милосердия или, на худой конец, стакане яда, телом. - Сейчас всё выясним.

И обратился к умрунам:

- Она, эта Елена, уже давно замужем за Костеем?

- Нет, она появилась в замке недавно, и официальной церемонии еще не было, - ровным голосом, не обращая внимания на терзания Ивана, отвечал умрун.

- Откуда она родом? - продолжал допрос заинтересованный Агафон, на минуту позабыв об усталости.

- Издалека. Кажется... - сдвинул он брови, вспоминая. - Кажется...

- Из Лукоморья, - подсказал умрун, которого представили как Третьего.

- Я же говорил!.. - схватился за голову Иван. - Еще и ее!..

- Да подожди ты, - махнул на него рукой маг, но уже не так уверено. - Это она в замке отдала вам такой приказ?

- Нет, не в замке, - отрицательно покачал головой Второй.

- А где? - напирал Агафон.

- Мы нашли ее в лесу. В этом лесу. Мы отнесли ее и ее слуг на берег большой реки, и отправились искать Ивана, сына лукоморского царя, чтобы защищать его, то есть, тебя, как она нам приказала.

Друзья переглянулись, посмотрели на умрунов, потом переглянулись еще раз, пока дед Зимарь не выразил общее мнение:

- Нич-чего не понимаю...

Зная по опыту, что без наводящих вопросов не обойтись, Иван взял инициативу в опросе свидетелей на себя:

- А что она в этом лесу делала? И что там делали вы?

- Ее величество Елена Прекрасная сбежала из своей кареты, когда мы везли ее в Лукоморье, Иван. Полковник Атас, сержант Щур и сержант Юркий приказали ее поймать. Сержант Щур и его беда пошли в одну сторону, а мы - в другую. Наша беда скоро настигла их в лесу. Но вдруг полковник Атас и сержант Юркий стали смеяться, на нас опустился туман, и они пропали. Тогда командование приняла ее величество царица как старшая по званию, и приказала разыскать тебя, защищать и подчиняться.

- А сама осталась одна в лесу? - всё еще плохо понимая, что произошло, уточнил Иванушка.

- Нет, Иван. При ней было двое слуг, и она взяла себе меч полковника Атаса, а меч сержанта Юркого отдала слуге.

- Елена Прекрасная?.. - лицо Ивана вытянулось, глаза недоуменно захлопали. - Взяла себе меч?.. Она не сказала, что она хотела с ним делать?

Если бы Первый сообщил, что у нее выросли крылья, как у стрекозы, и она улетела, он не был бы так изумлен.

- Если я могу высказать свое мнение, Иван?.. - почтительно приподнялся со своего места умрун напротив Иванушки, дождался разрешающего кивка и продолжил: - Она очень хорошо знала, что с ним делать.

На это лукоморцу оставалось только тихо покачать головой, благоговейно дивясь загадкам бытия и сознания.

- А давайте-ка, ребятушки, лучше спать будем... - прокашял со своего места натужно дед Зимарь и завернулся поплотнее в ковер. - Утро вечера мудренее...

- И то верно старик говорит, - поддержал его Агафон и гулко зевнул во весь рот.

- Ваше высочество должен спать, - упруго поднялся на ноги Первый, и за ним начала вставать вся беда. - А мы будем стоять на часах и следить, чтобы костер не погас.

Иван хотел уже было последовать дельным советам и в самом деле попытаться уснуть, как ему мечталось еще полчаса назад, как вдруг до него дошло, что же сейчас сказал умрун, и остатки сна унеслись в неизвестном направлении, словно подхваченные ураганом.

Только что.

Во всеуслышание.

Умрун.

Сказал.

Что он будет делать то.

Что ему никто не приказывал.

- Почему? - Иванушка встал, бурка распахнулась и упала, едва не задев полой костер, но он даже не заметил.

- Я не понял твой вопрос, Иван, - тревожно наморщил лоб умрун.

- Я спрашиваю, почему вы будете стоять на часах и следить за костром?

Умрун удивленно посмотрел на царевича.

- Потому что мы должны защищать твою жизнь, Иван.

- Но если костер погаснет, это не будет угрожать моей жизни, - резонно заметил царевич и замер в ожидании ответа.

- Обычные люди мерзнут, когда становится слишком холодно, Иван, - серьезно проговорил Первый. - Мы не хотим, чтобы ты мерз.

Остальные умруны согласно закивали.

- Хорошо, - кивнул Иванушка.

Сердце его заколотилось, словно рвалось наружу, во рту всё пересохло, и он понял, что несмотря на одуряющую усталость, уснет он сегодня ночью не скоро, если уснет вовсе.

- Спасибо, - сказал он. - Спасибо... В свою очередь, я бы хотел, чтобы с сегодняшнего вечера у вас снова были имена. Настоящие. Обыкновенные человеческие имена. У каждого человека должно быть свое имя, - снова повторил он, словно боялся, что беда его не понимает. - Понимаете?..

- Мы не люди, Иван, - глухо отозвался Второй. - Мы - умруны. Мы созданы, чтобы...

- Вы были рождены людьми, - упрямо мотнул головой Иван. - И останетесь ими. То, что вы теперь умруны, ничего не меняет. Если я решил, что у вас снова будут имена, значит, так оно и будет. Твое имя будет Кондратий ...

Он подходил к каждому солдату, заглядывал ему в лицо и говорил:

- Тебя будут звать Наум... тебя - Макар... тебя - Лука... тебя - Игнат...

За его спиной у костра Агафон приподнялся на локте, выгнул шею, и возбужденно прошептал в прикрытую рыжей лохматой шапкой макушку деду Зимарю, лежавшему к нему головой:

- Он чокнутый, это наш лукоморский царевич... Что он делает, дурья голова?.. Это же умруны!.. УМРУНЫ!!! Давать имена покойникам - это всё равно, что выбивать надписи на надгробных камнях: кроме самого надписывающего это не нужно никому!.. Это же маразм чистой воды!..

- Это ты у нас дубина, мил человек Агафон, хоть и с высшим образованием, - прохрипел в ответ старик и покачал головой, словно дивясь такой необыкновенной несообразительности там, где ее, вроде бы, быть и не должно. - И чему вас только в школе учат...

*    *    *

Утром, едва царевич продрал глаза и пришел к выводу, что то, что он спал, ему приснилось, так как человек, который спал всю ночь, не может чувствовать себя таким разбитым и не выспавшимся, к нему подошел один из умрунов и почтительно доложил по уставу:

- За ночь мы осмотрели местность, Иван. На западе, в полукилометре от лагеря, найден родник. К юго-востоку отсюда, километрах в семи с небольшим, есть дорога, которая ведет в деревню. До нее еще километров десять. В саму деревню мы не заходили, и дальше не разведывали. Посторонние не проходили. Больше ничего значимого обнаружено не было. Доложил Кондратий.

Сонный мозг Иванушки машинально отметил, что Кондратий - это который с тонким шрамом над левой бровью (надо запомнить, и вовсе они не на одно лицо), и только потом осознал, что ему только что сообщили о том, что недалеко отсюда (если сравнивать с расстоянием до Лукоморья) находится человеческое жилье. Жилье, в котором есть горячая печка для просушки Масдая и, если уж совсем повезет, опытная бабка-травница или мудрый знахарь, которые смогут позаботиться о расхворавшемся деде Зимаре...

Дед.

При мысли о нем лукоморец проснулся окончательно.

Дед не спал всю ночь - совсем как тогда, на чердаке домика в горах, когда им пришлось оставить больного старика на попечение хозяина и уйти навстречу ехидно ухмылявшейся - наверное, в предвкушении чего-то приятного - судьбе^[108]. Иван вставал через каждые десять минут то чтобы проверить, не сбросил ли в беспамятстве больной мокрое полотенце со лба, то чтобы снова намочить его, то напоить старика...

Вода в обеих флягах скоро кончилась, и он попросил кого-то из умрунов, кто оказался ближе к нему на тот момент, попробовать поискать поблизости какой-нибудь родник, ручей, речку, море, океан - короче, любой источник холодной воды, годной для смачивания их полотенца - куска желтоватой грубой ткани, вышитой по краям лошадиными головами - прощальный подарок жены Керима бывшим пленникам.

Кто-то, кажется, Терентий, нашел родник и принес воду, но остальные продолжали поиски, и вот - деревня...

Деревня - это хорошо.

Иван усилием воли, которого Агафону хватило бы, чтобы на голой земле разжечь костер высотой с трехэтажный дом и такой же площади, открыл нараспашку мутные глаза, сфокусировал их в районе Кондратия (погрешность - плюс-минус метр) и расплывчато кивнул:

- Спасибо... Передай, пожалуйста, остальным, что мы сейчас встаем, завтракаем, собираемся и идем в деревню, которую вы нашли. Чтобы все были в сборе.

Опрос компаньонов показал, что их отношение к принятию пищи ничуть не изменилось со вчерашнего дня. У него самого даже мысль о еде вызывала тошноту.

Впрочем, как и все остальные мысли, кроме сладкой, манящей, обволакивающей мысли о сне.

На то, чтобы поднять специалиста по волшебным наукам, ушло как минимум сорок минут. Но если бы в ход не пошла тяжелая артиллерия в виде сообщения о близкой деревне, где, наверняка, есть маленькая теплая избушка с широкой кроватью, мягкой периной, выводком толстушек-подушек и уютным разноцветным одеялом, которые ждут - не дождутся его, Агафона, прибытия, то поднять его смогли бы только трубы Страшного Суда, и то лишь ближе к оглашению приговора.

Одного взгляда на деда Зимаря было достаточно, чтобы понять, что без носилок тут не обойтись.

С помощью умрунов с сооружением носилок они справились быстро, и после того, как общими усилиями стенающий и причитающий на разные голоса чародей был водружен на ненавистного ему коня, дед погружен на носилки, а Масдай занял непривычное ему место в седле, отряд тронулся в путь.

*    *    *

До лесной дороги оказалось не семь, а все десять с лишком километров^[109], но, в конце концов, стена деревьев неожиданно расступилась просекой, и две наезженные, поросшие редкой хилой травкой колеи пригласили путников последовать за ними к долгожданной деревне, скромно укрывшейся где-то в самом сердце леса.

Проехав еще километров пять, специалист по волшебным наукам запросил привала. Сделал он это простым, но эффективным способом: так же молча, стиснув зубы, как ехал всё это время, он скатился с переворотом по боку коня прямо под ноги замыкавшим их походное построение умрунам и мешком повис на поводе.

Конь, удивленный маневром седока, вопросительно заржал и, не дождавшись ни ответа, ни дальнейших указаний, остановился.

Отряд тоже.

- С тобой всё в порядке? - тоже не слишком грациозно спешился Иванушка и кинулся к распростершемуся в утрамбованной колее магу.

- Кроме того, что из всего тела я чувствую только одну его часть, и лучше бы я ее не чувствовал? - приоткрыл глаза чародей и взглядом умирающей собаки заглянул в обеспокоенное лицо склонившегося над ним друга. - Если не считать такой мелочи, то да, я в отличной форме.

- Но ты же сам понимаешь, что мы должны торопиться...

- Я не жалуюсь, - стоически приподнялся на локте маг и мужественно выдвинул вперед нижнюю челюсть, сильно рискуя обрести нежелательную чувствительность еще и в прикушенном языке. - Кто сказал, что я жалуюсь?

Несмотря на несколько искусственные потуги на героизм и несгибаемость, вид у волшебника был такой, что ему не нужно было утруждать себя словесными жалобами.

- Нет, конечно, ты не жалуешься, - вздохнул царевич, поднялся на ноги, повернулся к умрунам, собравшимся вокруг них, и объявил во всеуслышание: - Объявляю привал на десять...

Взгляд на Агафона.

- ...двадцать...

Взгляд на Агафона.

- ...тридцать...

Взгляд Агафона, под которым дрогнуло и без того не черствое сердце лукоморца.

- ...сорок минут.

Чародей с блаженным стоном выпустил из рук повод, перекатился на другой бок, оказался на травке обочины и, отрешенно улыбнувшись, закрыл глаза, вытянулся во весь рост и замер.

Единственным желанием Иванушки было упасть рядом и заснуть, но его удержало осознание того, что если сейчас он остановится, сядет и прикроет глаза хоть на минутку, то откроются они у него лишь на следующий день.

И не исключено, что к вечеру.

Поэтому, с завистью посмотрев на Агафона и деда Зимаря, задремавшего на своем ложе из бурки и сухой травы на плечах четырех умрунов, царевич изобразил на измученном лице подобие улыбки и, с трудом переставляя затекшие ноги, двинулся по дороге вперед, обозревать окрестности.

Вся беда тут же, не сговариваясь и не дожидаясь приказа, зашагала за ним вслед.

- А вы куда? - с несколько сонным удивлением обернулся Иван на свой эскорт.

- Мы должны охранять тебя, - торжественно напомнил ему Панкрат.

- Спасибо за заботу, но я никуда не ухожу, а тут мне ничего не угрожает, - улыбнулся царевич. - Поэтому отдыхайте, оставайтесь в лагере. Охраняйте лучше мага и деда - им ваша помощь нужнее.

Умруны обернулись, скользнули оценивающим взглядом по старику, презрительным - по специалисту по волшебным наукам, и снова повернулись к Ивану.

- Им не нужна наша помощь, - упрямо мотнул головой не убежденный командиром Фома.

- А еще у нас приказ, - хитро прищурился нащупавший брешь в рассуждениях Ивана Кондратий.

- Но я просто хочу пройтись, погулять, проветриться, побыть один!.. - взмолился лукоморец.

- Ваш... Иван имеет на это право, - ровно кивнул Терентий. - Ты побудешь один, а мы побудем рядом.

- Но если вы будете рядом, я уже не буду один! - резонно указал на очевидное несоответствие Иванушка.

- А сколько тебя будет? - непонимающе нахмурились умруны.

Иван, потеряв на время дар речи, развел руками и сдался.

Но не без боя.

- Хорошо, - кивнул он гудевшей как улей в рабочий день головой в знак согласия, и заодно отгоняя притаившийся в засаде сон. - Только со мной пойдет... один солдат. Остальные пусть останутся тут.

И поспешно добавил, видя полтора десятка зарождающихся возражений:

- Это тоже приказ.

Умруны переглянулись, и из строя вышел Кондратий, на долю секунды опередив остальных.

- Пойду я, - сухо, но непреклонно произнес он, и все, включая Иванушку, согласились.

*    *    *

Пройдя пару-тройку сотен метров, Иван смутно - как, впрочем, все, происходящее вокруг него - понял, что избранный им метод оставаться в состоянии бодрствования нуждается в серьезной доработке.

Предпочтительно в лежачем положении.

Если послушные ноги неохотно, но двигались, поочередно оказываясь одна впереди другой, как и хотел их хозяин, то безответственные и бессовестные глаза закрывались на ходу сами собой, а ему коварно демонстрировали цветной широкоформатный трехмерный сон о том, что всё в порядке, что идет он по заросшей травой старой колее, а рядом шуршат желтеющей листвой подпирающие небо деревья и терпко пахнет сыростью и грибами...

Тряхнув головой, Иванушка на мгновение выныривал в реальность, успевал заметить под ногами дорогу и убедиться, что всё действительно в порядке, но усталость и бессонные ночи мгновенно брали свое, походя прихватывая и чужое, и царевич снова, мягко покачиваясь на волне сна, погружался в сладкое забвение...

В очередной раз он досрочно вырвался на поверхность сна оттого, что его кто-то окликнул.

- Кто?.. Что?.. - недоуменно заозирался он по сторонам мутным взглядом и увидел рядом с собой умруна. - А-а-а!!!.. А-а-а... Это ты... Ты меня звал?..

- Так точно, - кивнул Кондратий.

- Пора возвращаться? - вспомнил об отпущенном им на отдых Агафону сроке лукоморец.

- Нет еще, - отрицательно качнул головой умрун. - Но, разрешите доложить, Иван, мне не нравится эта тропинка.

- Тропинка?.. Какая еще... - Иван растерянно оглянулся, и только теперь до него дошло, что словно по действию неведомого волшебства дорога у него из-под ног действительно пропала, а вместо нее им с Кондратием втихаря подсунули некогда широкую, а сейчас основательно затянутую упругой кучерявой травкой тропу.

- Ой... - сконфузился лукоморец. - Кажется, мы слегка заблудились...

- Нет, не заблудились. Дорога там, - умрун махнул рукой себе за спину.

- Ну, тогда ладно... - облегченно перевел дух Иванушка и снова нахмурился: - А почему она тебе не нравится? По-моему, тропинка как тро...

И тут умрун бросился на него.

Он ударил Ивана в грудь руками с такой силой, что у того вышибло дыхание едва не вместе с душой, и он отлетел кувырком в придорожную поросль метров на пять, сминая и калеча ветки кустарника и ломкие стебли сухой травы.

Сказать, что после такого полета сон как руками сняло, значит не сказать ничего.

Не давая воли враз взвившимся отчаянным мыслям - одна другой хуже - царевич, едва почувствовав под собой твердую землю, попытался вскочить на ноги, обнаружил, что земля всё-таки в другом направлении, перевернулся на сто восемьдесят градусов, предпринял еще одну попытку - теперь успешную, выхватил меч и, не дожидаясь, пока противник нанесет еще один удар, вслепую взмахнул им перед собой - раз, другой, третий...

Меч со свистом рассекал воздух.

Иван яростно мотнул головой, мазнул рукой по глазам, сметая и размазывая лесную грязь и пыль, и замер.

В нескольких метрах от него, там, где по его представлениям, вполне могла оказаться так внезапно покинутая им тропинка, под огромным, кривым, раскачивающимся во все стороны как от урагана, каркасом шатра кипело сражение.

Иван, не тратя времени на раздумья, откуда на пустынной лесной тропе появилось это архитектурное излишество, бросился туда, но не успел сделать и несколько шагов, как вдруг один из шестов опасно накренившегося нелепого каркаса вырвался из земли, спружинил и ударил его по правой руке.

Меч вырвался из его сжатых пальцев, молнией промелькнул перед глазами, срезал трехлетнее деревце у его головы и глухо шлепнулся где-то за спиной.

Царевич охнул и схватился за ушибленную - точнее, отшибленную - руку. Если бы она оказалась сломанной, он вряд ли бы удивился.

Да что же там происходит?!..

Он едва увернулся от повторного маха не на шутку развоевавшегося шеста, поднырнул под нависшую ветку, которая загораживала от него театр военных действий, и на мгновение остолбенел.

Прямо перед ним на злополучной тропинке, уже едва шевелясь под полупрозрачным белым саваном, лежало нечто, по форме похожее на человеческое тело.

А над ним навис и трудился, не покладая ног, самый громадный паук, какой только мог привидеться самому воспаленному сознанию в самом жутком кошмарном сне.

Темно-красный, почти черный, в редких ярко-зеленых не то пятнах, не то проплешинах голенастый арахнид размером с корову лихорадочно перебирал двумя передними конечностями обматывая то, что минуту назад было солдатом из его отряда, толстой, матово блестящей, упругой на вид паутиной.

Шестью остальными ногами, похожими на изломанные спицы гигантского зонтика, и которые Иван принял раньше за подпорки чудовищно нелепого шатра, он деловито упирался в землю.

Умрун под переливающимся серебристым слоем смирительного кокона слабо шевельнулся и затих, и сердце Иванушки пропустило удар: успел паук укусить свою жертву и парализовать ее, или это нити паутины были настолько прочны, что даже гвардеец Костея не мог их разорвать?..

- Беги... Иван... спасайся!.. - донеслось сдавлено изнутри паутинной оболочки, и лукоморец словно очнулся.

Меч!!!

Где меч?!..

Счет пошел на секунды.

Иванушка рванулся обратно в лес, по своим следам.

Вот срезанное будто ножом деревце...

Помятая трава...

Разбитый вдребезги куст...

Сломанные ветки...

Он метнулся направо, налево, вперед - да где же он?!..

- Беги... беги... - донеслось до него на грани слышимости.

Вот!!!

Меч лежал на кривом, кишащем рассерженными хозяевами, муравейнике, но царевичу было не до праведного гнева обиженных насекомых.

Он схватил оружие левой рукой - про правую как минимум на неделю можно было с чистой совестью забыть - и бросился назад.

Кондратий, опутанный тошнотворно поблескивающей липкой даже на вид паутиной, лежал поперек тропы и не двигался, а арахнид склонил над ним свою багровую голову с тяжелыми воронеными челюстями, словно примеривался, с чего лучше начать обед.

- Ах ты... - Иван осекся, не в силах подобрать оскорбление, отражающее его душевное состояние, но в нем не было необходимости.

Враг заметил его и без этого.

Кривые шесты-ноги медленно задвигались, словно в па причудливого танца, и паук повернулся к нему передом, к лесу задом.

Восемь черных, злобно блестящих шариков-глаз^[110] вперились в него, будто оценивая с точки зрения кулинарной привлекательности, возможных органолептических характеристик, калорийности и содержания белков и углеводов.

Челюсти, похожие на огромные мощные клещи, задумчиво смыкались и размыкались, словно паук пожевывал губами, решая жизненно-важную для него проблему^[111].

Иванушка смахнул волосы со лба, недобро прищурился и без дальнейших предисловий ринулся в атаку.

Но не дремал и паук.

Оценка была дана, во-первых, быстро, во-вторых, положительная, и исполинская тварь решилась на упреждающий удар.

Она кинулась на второе блюдо так, словно не ела полгода, и жвала встретились с мечом на полпути.

Если бы у пауков были голосовые связки, этот бы сейчас с удовольствием взревел: черный клинок просвистел у самой его морды и одним махом лишил его половины жевательного аппарата.

Ошалевшая от неожиданности и боли тварь покачнулась, и царевич, пробежав по инерции несколько шагов вперед, оказался под самым брюхом врага.

- Ага!!!.. - злорадно выкрикнул лукоморец и подпрыгнул, целя вонзить свое оружие в литое круглое пузо паука, но тот, наученный горьким опытом, поспешно выпрямил ноги.

Иван подпрыгнул.

Потом подпрыгнул еще раз, еще и еще...

С таким же успехом он мог стараться допрыгнуть до потолка в зале пиров в родном дворце в Лукоморске.

- Ах, ты!.. - Иван метнул по сторонам кровожадный взгляд и бросился к толстым жердеобразным ногам противника, но тот снова оказался быстрее.

Он шустро отскочил, словно к лапам его были привязаны пружины, кинулся в одну сторону, в другую, и заметался, закружился, затанцевал вокруг Иванушки, казалось, без труда уворачиваясь от его неуклюжих выпадов с неудобной левой. Тот очертя голову бросался за ним, норовя рубануть то по голове, то по лапам, то по животу - смотря что казалось ближе - но каждый раз промахивался или оказывался в намеченной точке на долю секунды позже, чем ее покидал паук.

Казалось, эта игра в салочки могла продолжаться бесконечно, распаляя одну сторону и доводя до белого каления другую, но вдруг нога царевича зацепилась за что-то, и он упал.

Он тут же попытался было вскочить, но к ужасу своему почувствовал, что не может оторваться от земли.

Рискуя заработать вывих органа зрения, не спуская одного глаза с врага, выжидательно замершего на тропе над неподвижным телом Кондрата, он скосил второй глаз на землю, и самые худшие опасения стали явью.

Он лежал на толстых, упругих серебристых шнурах, беспорядочно переплетшихся на траве, словно клубок пряжи, размотанный очень энергичным котенком.

Лукоморец ударил по ним мечом, но их было слишком много: разрубив одну нить, клинок тут же запутывался и приклеивался сразу к десятку других.

Если бы он попробовал изрубить на кусочки тесто в квашне, эффект был бы точно таким же.

Паук прищурил все восемь очей размером с биллиардный шар и осторожно сделал шаг в сторону трепыхающегося как жужелица противника.

Царевич яростно дернулся, прилип еще крепче, в отчаянии выкрикнул: "Помогите!" и прислушался.

Безответная испуганная тишина окружала поле битвы.

Кроме его рваного дыхания и шороха желтеющей травы под ногами паука - ни единого звука. Видать, далеконько его занесло: кричи тут - не докричишься, зови - не дозовешься...

Чем больше муха бьется в паутине, тем сильнее запутывается, вспомнился ему вдруг давно пропущенный мимо ушей школьный урок естествознания, и Иванушка криво усмехнулся.

Он не муха. Ему хватит и этого.

Он должен экономить силы, чтоб продать свою жизнь подороже.

Подходи сюда, букашка, не стесняйся.

Чтобы запеленать меня, как Кондрата, тебе придется решиться подойти ко мне поближе.

Иван взял наизготовку с трудом высвобожденный меч и прижался спиной к бледно-сиреневому стволу дерева в ожидании новой атаки.

Создавалось впечатление, что паук тоже понимал свои перспективы, и поэтому не спешил бросаться в последний и решительный бой, и лишь переминался с ноги на ногу, снова задумчиво пожевывая остатками клещей-жвал, больше всего напоминая теперь голодного беззубого старика перед тарелкой сухарей.

И откуда только этот проклятый зверь на их головы сва...

Вот.

Шальной взгляд Иванушки на мгновение оставил погруженного в тягостные раздумья арахнида и, словно по наитию, поднялся выше.

Прямо над тем местом, где стоял сейчас паук и где, похоже, он напал на них всего несколькими минутами раньше, над тропой причудливой аркой выгнулось незнакомое дерево с розоватой корой.

От которого свисала вниз, к хозяину, толстая, как трос и натянутая, как струна, паутина.

"Пауку повезло", - на удивление отстраненно подумалось Ивану. "Нашел как-то и зачем-то странно согнувшееся в удачном месте дерево - никогда не видел, чтобы деревья так круто дугой загибались - подвесился к нему, и пожалуйста - тут же "кушать подано" ..."

Взгляд царевича скользнул дальше по розовому стволу, и он с удивлением увидел, что верхушка выгнутого дерева соприкасалась, сливаясь, с макушкой дерева, выбранного для него злым роком в качестве последней линии обороны.

Налетел порыв ветра, осыпал поле боя, паутинный лабиринт и бессильно сжимающего рукоять меча лукоморца голубовато-желтыми листьями, и в поредевшей кроне, на самой верхушке, на солнце сверкнули плотные серебряные нити.

Так вот оно что!..

Оно не просто так согнулось - паук его привя...

Не дожидаясь, пока Иванушка додумает свою умную мысль, арахнид пришел к выводу, что враг разбит и деморализован, и решил перейти в контрнаступление.

У Ивана не было большого выбора.

Чтобы не сказать, что выбора у него не было вообще никакого.

Он извернулся, обхватил сгибом локтя раненой руки гладкий сиреневый ствол, приподнялся, на сколько его отпускала от земли жадная паутина, вытянул руку, и изо всех сил взмахнул мечом, разрубая дерево на две части.

Долю секунды, показавшуюся часом, ничего не происходило, и сердце царевича начало медленное и болезненное путешествие в его же пятки, как вдруг...

Розовое дерево, почувствовав, что его больше ничто не удерживает в скрюченном положении, возбужденно задрожало листвой, тряхнуло ветками и гордо выпрямилось во весь свой двадцатиметровый рост.

Изумленный паук, не успев сообразить, что происходит, со свистом взмыл в небо, словно очень большой и безобразный мячик на резиночке в руках шаловливого мальчишки.

Когда он достиг высшей точки, под тяжестью жирной туши паутина, связывающая его с деревом, оборвалась, и он со скоростью ураганного ветра понесся по баллистической траектории куда-то в лесную глушь.

Несколько секунд спустя с той стороны до Ивана донесся резкий разноголосый треск, сочный шмяк и - тишина.

 Розовое дерево стояло, рассеянно покачивая узловатыми ветками под легким ветерком, и кудрявая верхушка его, сиреневого, дерева свисала на серебристой паутине будто экзотический лесной орден за спасение погибавших.

*    *    *

Еще на подходе к их импровизированному лагерю царевич услышал все признаки невероятного оживления, возбуждения и даже исступления, которые были тем удивительнее, что исходили, похоже, от одного человека.

- ...Да что же вы стоите, как болванчики!.. Помогите мне!.. Ну, же!.. Нет, вы только посмотрите, вы только поглядите!.. Это невероятно!.. Это восхитительно!.. Мы же с вами тысячники! Нет, десятитысячники! Да что там - стотысячники! Миллионеры!.. Да не стойте же вы просто так!.. Я вам приказываю!.. Я прошу!.. Дед, ну скажи же ты им!.. Пусть помогут!..

Завернув за поворот, Иванушка увидел специалиста по волшебным наукам, с бешеным азартом исполняющего какой-то древний языческий шаманский танец, но какой именно - дождя, плодородия, снижения налогов или еще чего - это и предстояло выяснить.

- Агафон, что тут у вас за праздник? - удивленно окинул он взглядом яростно подпрыгивающего чародея, приподнявшегося со своей растительной подушки деда и толпу неизменно хладнокровных^[112] умрунов.

- Иван!.. - с облегчением выдохнул маг. - Наконец-то! Что у тебя с рукой?

- Мы...

- Ты, пока там гулял, тут такое пропустил! Мы лежим, отдыхаем, даже спим, и тут вдруг - У-У-У-У-У-УХ!.. БАЦ!.. ХЛОП!.. Или, скорее, даже ШМЯК!.. Прямо с неба вон туда, в те кусты падает что-то громадное!!! Меня как пружиной подкинуло! Я вскочил, да как побегу!!!.. В смысле, я пошел смотреть, что там такое на нас обрушилось, я имел в виду...

- Пошел смотреть, что такое на нас обрушилось, когда мы его поймали метрах в двухстах отсюда и притащили обратно, он забыл упомянуть, - невозмутимо дополнил рассказ Панкрат, и его товарищи торжественно кивнули, подтверждая истинность слов гвардейца.

- Я просто спросонья перепутал направления, - высокомерно фыркнул чародей, и умруны снова с готовностью закивали с напряжено-серьезными лицами. - Ну, и вот... Так что, ты говоришь, у тебя с рукой?

- Я...

- Ну, это еще ничего. Так вот. Я пошел к месту падения, чтобы разузнать, что за неопознанное метеорологическое... метеоритное... метеорное... явление на нас упало, и увидел - угадай что!.. вернее, кто!.. то есть, кого!..

- Ну...

- А вот и не угадал! - если бы у Агафона было не тридцать два, а триста двадцать два зуба, его торжествующая улыбка сейчас продемонстрировала бы их все. - Это был самый огромный, самый громадный, самый жуткий паук, упоминание о которых можно найти только в самых редких и древних фолиантах! Он упал на нас с неба, представляешь!.. Кстати, почему ты не говоришь, что у тебя с рукой?

- Это...

- Ну, слушай дальше! Про пауков таких размеров я не читал ни в одной книге... Правда, я не так уж много их и читал, но всё равно! Это же редчайший вид и экземпляр! И, самое главное, абсолютно дохлый!

- Почему самое главное? - непонимающе нахмурился Иванушка.

- Потому что я их живых до смерти боюсь, - покосившись направо и налево, нет ли поблизости подслушивающих арахнидов, способных в будущем употребить во вред ему, волшебнику, сие тайное знание, сконфуженно признался маг. - А если мы такого страшилища в ВыШиМыШи привезем, то заработаем кучу денег! А из него сделают чучело, поставят в Круглом зале, потому что в кабинете насекомологии он точно не поместится, а к постаменту прикрутят табличку с моим именем!.. А если еще и сочинить правдоподобную историю о том, как я его победил!.. Естественно, при помощи моей магии... Так что у тебя с рукой, ты говоришь?..

- Поскользнулся, упал, - кривясь от боли в раздувшемся, как подушка, запястье, хмыкнул лукоморец, раздумывая, стоит ли рассказывать о том, как он заснул на ходу и едва не стал пунктом меню этого самого бесценного и редкого кандидата в учебные пособия.

Но Кондрат опередил его.

Покрытый остатками паутины, которые, как они не старались, полностью отодрать не смогли, облепленный пылью и сухими листьями и травинками, словно не слишком опрятный лесной дух, он выступил вперед из-за спины царевича и безэмоциональным ровным голосом изложил всё, что с ними произошло с той секунды, когда на их голову упало это будущее чучело с паутинным ковриком в похожих на шесты лапах.

- Иван спас меня, - бесстрастно закончил он свой рассказ, и четырнадцать пар недоверчивых глаз его товарищей по оружию впились в его спокойное, хоть и не слишком чистое, лицо.

- Иван меня спас, - настойчиво повторил Кондрат, и умруны дрогнули.

Казалось, с ними что-то случилось, что-то важное и странное, чего никогда в истории гвардии царя Костей еще не было, но всю необычность момента испортил маг.

- Ка-абу-у-уча-а-а!.. - прошипел он восхищенно, ревниво прищурился и замычал, как будто у него разом заболели триста двадцать два зуба. - М-м-м-м!.. У-у-у-у!.. Ох, жалко-то как!.. Жалко, меня там не было!.. А то уж я бы...

- Мы тоже об этом пожалели, - невозмутимо кивнул Кондратий, и остальные четырнадцать гвардейцев поспешно отвернулись - не исключено, что-то скрывая от не заподозрившего подвох чародея.

Но тут ему пришла в голову новая мысль.

- А он успел тебя укусить? - загорелись глаза Агафона, а руки сами потянулись к записной книжке.

- А что? - недоуменно уточнил Кондрат.

- А то, что я читал в одной старинной рукописи, что был однажды случай, когда человека укусил почти такой же паук, и у него... у человека, то бишь, конечно, началась страшная болезнь: развилась мания преследования, мания величия и просто паранойя. Он стал покрываться синими и красными пятнами, скакать по стенам, вырабатывать паутину...

- Чем? - тупо уточнил дед Зимарь, снова оторвав по такому случаю голову от подушки из травы на своем ложе.

- Что - чем? - не менее тупо переспросил недовольный волшебник, влет сбитый с интересной мысли.

- Чем он стал вырабатывать паутину, я говорю. У паука ведь паутина вытягивается из...

- Знаю, знаю, - отмахнулся Агафон и задумался. - В рукописи, по-моему, об этом не упоминалось, но, наверное, само собой разумеется, что и он - так же? Чем ему ее еще вырабатывать? Не руками же?.. Но я вам не про это битый час уже талдычу. Я прошу, нет, настаиваю, чтобы мы немедленно вытащили это чудище оттуда и взяли с собой!..

- Нам только этого паука еще не хватало, - устало ухмыльнулся лукоморец, и, к своему удивлению, получил горячую поддержку от волшебника:

- Вот-вот! Хоть один понимающий человек нашелся! Я им это уже три часа внушаю, что нам не хватает именно его, а они - хоть бы что!..

В конце концов, разошедшегося не на шутку и позабывшего о своих печалях и страдания Агафона удалось убедить, что огромную, местами лопнувшую, местами насаженную на обломки деревьев тушу паука сейчас никуда не надо везти, а следует оставить там, где она лежит, и предоставить заботам муравьев, личинок и прочей насекомости. А на следующий год, если уж так ему захочется, можно будет приехать сюда и забрать то, что от нее останется - то есть, шкурку. И хлопот меньше, и везти легче.

Подумав, поморщившись и посомневавшись вволю, чародей неохотно согласился, и кавалькада снова продолжила путь.

*    *    *

Деревня возникла из леса без предупреждения: дорога петляла и путалась между незнакомых путникам деревьев странной наружности и свойств, огибая кусты, пни и муравейники, и вдруг вместо очередной заросли из поросли взгляд Иванушки уперся в забор - крепко сбитый из струганных досок высотой в полтора человеческих роста, серый от времени и непогоды, обросший местами паутиной (к счастью, обычной) и занозами.

Ознакомив пришельцев с изнанкой сельского быта, пронырливая дорога ловко огибала угол крестьянской усадьбы и устремлялась вперед, превращаясь из скрытной и уклончивой лесной странницы в прямую гордость деревни - главную улицу, неровную, широкую и пыльную, как любая ее сестрица в Лукоморье.

При воспоминании о доме у Иванушки перехватило дыхание, и наружу вырвался не приличествующий странствующему воину грустный вздох.

Агафон и дед Зимарь, покинувший по случаю посещения незнакомой деревни свои носилки и поддерживаемый теперь заботливо умрунами под локотки, с любопытством вертели головами по сторонам, разглядывая одинаково высокие и глухие заборы, подпертые поленьями ворота и двери, аккуратные палисаднички перед домами и наличники с резным орнаментом из трав и цветов.

Путники неспешно продвигались вперед, и кажущаяся, на первый взгляд, простой задача - попроситься на постой - с каждым следующим оставшимся за спиной домом начинала казаться невыполнимой: все люди, словно сговорившись, куда-то подевались, оставив вместо себя закрытые окна и двери да собачий лай.

Так они пересекли всю почти всю деревню.

У ворот одного из домов на самой окраине - там, где кончалась улица и снова начинался лес - лежало, почти полностью перегородив дорогу, огромное, выдолбленное из половинки колоды, пустое корыто.

- Ишь ты, - неодобрительно просипел дед Зимарь, не переставая расчесывать на ходу спутавшуюся за время, проведенное в горизонтальном положении, седую шевелюру и бороденку, пропуская через них узловатые пальцы. - Выбросили, называется... Покололи бы хоть на дрова, что ли, если уж такое доброе корыто им помешало, или людям бы отдали. А то выставили - ни пройти, ни...

На этих самых словах старика ворота приоткрылись, и взглядам неудачливых квартирантов предстала тощая, обтянутая полушубком из разномастных шкурок зверей неизвестной породы, спина.

Со двора донесся звонкий детский голосок:

- Вы погодьте, не торопьтесь, не торопьтесь, сейчас тятька с речки придёть, вам сам всё донесеть, да еще и рыбой вам поклонится!..

- Есть мне когда тятьку твоего ждать, - пробурчал недовольный скрипучий голос, и наружу показалась его и полушубка обладательница со своей волочившейся по траве двора ношей - выцветшим, залатанным огромной бело-зеленой круглой заплаткой мешком, бугрившимся крупной картошкой. - А рыбу пусть мне домой принесет - чай, помнит, где я живу.

Повязанная цветастым платком голова повернулась к прохожим, и суровый взгляд холодных синих глаз из-под кустистых бровей пронзил их насквозь.

- Бабушка, я вам сейчас помо... - сделал шаг по направлению к старухе царевич, но чуть не был сбит с ног дедом Зимарем.

- Разрешите, барышня? - подскочил он к старухе и бережно перехватил ее мешок. - Вам куда доставить? Направо? Налево? Мы мигом - бегом да ладом, оглянуться не успеете, как всё будет в полном порядке, как огурцы на грядке!

Бабка от неожиданности выпустила из рук свое имущество и захлопала глазами.

Дед по-молодецки выпятил грудь, подкрутил белый ус, хрипло откашлялся и заговорщицки подмигнул.

- А что вы делаете сегодня вечером? - интимно прогудел он в нос.

- Я... - сбилась и покраснела неожиданно даже для себя старушка. - Я... занята по хозяйству...

- А мы вам можем помочь, - предложил дед Зимарь, всем своим видом показывая, что под нейтральным и не компрометирующим девичью честь "мы" он, без тени сомнения, подразумевал только "я", "я" и еще раз "я". - Только скажите, что вам надобно: мы ведь и пилить-строгать-приколачивать, и печку класть, и огород перекопать, и деревья обрезать можем, и бортничать способны, и колодец выкопать могем, и вообще...

- Ты за себя говори, - возмущенный одной мыслью о том, что кто-то подумал, что его можно заставить печку строгать, деревья выкапывать или огород приколачивать, покосился на деда чародей. - К тому же мы пришли сюда с другой целью, если ты помнишь.

- Да, - располагающе улыбаясь, присоединился к разговору Иванушка. - Не знаете ли, бабушка, кто тут на пару дней постояльцев может принять?

- Такую-то ораву? - с сомнением оглядела отряд старуха, и взгляд ее снова непроизвольно остановился на деде Зимаре.

Тот умоляюще вскинул брови домиком.

Старушка, словно обжегшись, поспешно отвела глаза и приняла такой вид, словно дед-путешественник ее сто лет не интересовал и еще столько же не будет.

- Да мы тихие, и спать можем на сеновале, - поспешил пояснить лукоморец, не заметив безмолвного диалога.

Старуха помолчала, сведя брови над переносицей, пожевала тонкими бесцветными губами, потерла подбородок крючковатыми пальцами и снова обвела цепким взглядом путников.

- А что хозяева за это будут иметь? - придя для себя к какому-то заключению, как бы нехотя поинтересовалась она, тщательно избегая глядеть на Зимаря.

- Заплатить у нас нечем, - со вздохом признался Иван, - но мы по хозяйству отработаем, что они попросят.

Старик молодецки крякнул и демонстративно приподнял мешок с картошкой до уровня коленок.

Подвиг его остался так же демонстративно незамеченным.

- Ну, ежели отработать обещаете... - с видом, громко восклицающим "ох, смотрите, люди добрые, нашла, кому поверить, дура", проговорила старушка и оглядела с головы до ног притихших в ожидании решения путников, не забыв пропустить старика.

- Мы ведь всё умеем, у нас работа в руках горит! - орлом (правда, несколько взъерошенным, потрепанным и ощипанным за время болезни) глянул на сомневающуюся пенсионерку дед, сделал шаг вперед, покачнулся и выронил мешок.

Заплата оторвалась, и освобожденная картошка, радостно и звонко подпрыгивая, разбежалась по улице, куда глазки глядели.

Путники, как ястребы за цыплятами, кинулись за ней.

- Ну, если и впрямь всё умеете... - не смогла скрыть усмешку, переходящую в улыбку, старуха и, метнув настороженный взгляд на деда Зимаря - не заметил ли, не воспринял ли неправильно - поспешно прикрыла лицо рукой.

Дед заметил и все воспринял совершенно верно, и с новой, удвоенной силой бросился преследовать беглые корнеплоды.

- ...я вас к себе возьму, пожалуй, - вынесла решение, понаблюдав с неприкрытым удовольствием за операцией "Перехват" в действии, старушка.

Дед Зимарь остановился, осторожно принял вертикальное положение и украдкой бросил нежный благодарный взгляд на предмет своей внезапной страсти.

Ответом была суровая - даже слишком - мина.

- Вот, спасибо! - обрадовался и царевич, выпрямляясь и прижимая к груди одной действующей рукой с десяток кривобоких картошин.

- А где вы живете-то? - заоглядывался Агафон, который выбрал для себя роль держателя мешка и по земле, в отличие от других, не ползал. - Далеко ли отсюда?

- Да я тут рядом живу... - неопределенно махнула рукой направо старуха.

- Как раз что нам и надо было! - победно ухмыльнулся, хлюпнул носом и чихнул дед Зимарь.

- Это хорошо, - согласился маг.

- ...километров семь-десять от деревни напрямки, не больше, - скромно закончила бабуля и стрельнула глазами - прямо в сердце несопротивляющегося старика.

- Лучше не придумаешь... - так и сомлел он.

- А что, поближе у вас никто бедных путников не примет? - посуровел и насупился Агафон.

- Теперь уже нет, - со странным удовлетворением произнесла старуха, и Иван ей отчего-то сразу и безоговорочно поверил.

Он понял, что если они сейчас откажутся, то до следующей деревни - не исключено, что лукоморской - им печки не видать.

- Ну, так чё? Передумали, ли чё ли? - обнажила в очаровательной улыбке немногочисленные оставшиеся зубы бабка.

- За вами, барышня - хоть на край света, - умильно скосил на нее слезящиеся очи дед Зимарь.

*    *    *

Иван подумал, что поторопился с выбором квартирной хозяйки, когда та уселась в корыто поверх мешка с отловленной и возвращенной в неволю картошкой, свистнула, гикнула, взмахнула пестом, всё это время скрывавшимся в долбленой посудине, и поднялась в небо, крикнув им, чтобы шли за ней, не отставали и не теряли из виду - искать не станет.

Сомнение стало подтверждаться, когда они, пройдя с лошадьми по кочкам и бурелому километров пять, всё-таки упустили не испытывающее таких затруднений корыто.

Когда же они решили было устроить привал там, где застряли, и уже насобирали веток для костра, и из кустов вдруг появился черный пень с красными резиновыми губами и махнул корнем, приглашая следовать за ним, сомнение перешло в уверенность.

Через час, усталые и измученные, гордо предводительствуемые самодовольным пнем, который - Иванушка мог бы поклясться - специально выбирал дорогу покорявей, они вышли на широкую поляну и предстали перед сплошным высоким забором, опоясывавшим обширную усадьбу старухи.

Над забором, недобро гудя и мерцая, висело мутное облако.

- Что это?.. - подошел поближе любопытный лукоморец, но тут же отпрянул. - Пчелы!.. Да какие огромные!..

- Да это и не пчелы, поди... - болезненно скривился чародей и на всякий случай отступил на шаг и спрятался за умрунов.

- Ты, самое главное, руками не маши, - наставительно прокряхтел дед Зимарь со своих носилок.

- Ну, что? - кисло нашел его взглядом Агафон. - "Лучше не придумаешь"? Да? В такую даль перли, все ноги переломали, и вот тебе прием - пчел спустила! Везет - так сразу и во всём.

Ворота, почти не заметные на общем фоне серого от времени и дождей забора заскрипели, приоткрылись, и из образовавшейся щели показалась знакомая старуха.

- Явились, не запылились, - беззубо ухмыльнулась она и лукаво стрельнула глазами в оживившегося и потребовавшего немедленно поставить его на ноги старика. - Ну, проходите, гости, глодать кости... ха-ха-ха... Извиняйте, что бросила вас на полпути - домой поспешила. Трех мужиков-то здоровых кормить ведь надо, не хухры-мухры.

Иванушка растерянно оглянулся на умрунов: хоть и попали они, похоже, на подворье к местной бабе-яге, а всё же откуда она знает, что его самозваная охрана на ее разносолы не претендует?..

Отвечая на невысказанный вопрос лукоморца, она растянула губы в хитрой улыбке.

- Убыр Макмыр еще и не такое знает, вьюноша.

- П-понял, - ошеломленно кивнул Иван и смирился.

Убыр сделала еще один шаг вперед, и тяжелые ворота распахнулись перед ней и путниками сами по себе. Взмах сухонькой ручки - и гудящее облако на мгновение зависло в воздухе и ринулось на них. Но не успели гости испугаться как следует, как здоровенные лохматые шершни, сделав над ними круг почета, вернулись назад и снова зависли над двором гудящей шапкой.

- Не боись, гостеньки - не укусят. Теперь, - ухмыльнулась Макмыр. - Они вас сейчас знают и не тронут. Пока я не скажу. Хе-хе. Шуткую я. Ну, чего встали, как столбики? Заходите, гостями будете, пока не надоест.

Специалист по волшебным наукам хотел поинтересоваться, кому надоест, но побоялся услышать ответ, и на всякий случай не стал.

*    *    *

Путники первым делом почистили и выбили Масдая и задрапировали его вокруг давно не беленой, но очень горячей печи, после чего наспех умылись и пошли к столу, ведомые головокружительными запахами как самонаводящиеся и чрезвычайно голодные ракеты - отведать от убырских щедрот.

Щедрость ее простиралась на ведерный чугунок с густым наваристым супом, в котором затонул - но не до конца - килограммовый ломоть мяса на мозговой кости, каравай черного хлеба, шаньги - "картовные" и "налèвные", как называла их сама Макмыр, и пресные лепешки с бортиками, наполненные болтушкой из яиц, сметаны, лука и грибов - перепечи.

- Очень вкусно, - работая челюстями и ложкой как заведенный, умудрился произнести и не подавиться Агафон.

- Спасибо, бабушка убыр, - поддержал его Иван и осторожно вложил неуклюжей левой рукой грубо струганную деревянную ложку в рот.

- Наша-то девица на все руки мастерица, - одобрительно закивал взъерошенной головой и дед, аккуратно стряхнул с бороды крошки в ладошку и кинул их в миску.

- Ну уж... - скромно потупилась от похвалы Макмыр, как невеста на смотринах. - Как таким гостям не постараться угодить...

- Постаралась ты, матушка, сразу видно, - стрельнул живыми глазами старик в сторону "девицы", и та зарделась.

- Вот славная женка кому-то достанется, - вздохнул, сокрушаясь, он.

Убыр окончательно смутилась, закашлялась, поправила идеально намотанный платок так, что его перекосило, и поспешила перевести разговор в другое русло:

- А чёй-то это у тебя, мил друг Иван, с правой рукой-то? Ты ить меньше ешь, больше мучаешься. На улюху ты не похож, кажись...

- Поскользнулся, упал...- улыбнулся набитым ртом Иванушка, вспомнив их недавний разговор с волшебником.

- Эт ты приятелю своему расскажи, - обнажила в усмешке все семь зубов убыр и кивнула в сторону чародея. - Мне ведь вашу помощь тоже без оплаты оставлять не след, - ткнула она ложкой за окно. - А со мной по врачебной части из октябричей никто не сравнится, так что, пользуйтесь, пока я добрая.

За окном, как раз напротив вкушающей октябрьской кухни компании, Панкрат и Егор сколачивали из подручного материала лестницу.

Все произошло как в одной лукоморской народной сказке: входящие постояльцы наступили на нижнюю ступеньку крыльца, и она провалилась, изъеденная изнутри в труху жучками. Пошли в дровяник искать доску на замену - не нашли, зато сквозь дыру в крыше увидели небо и тучки. Полезли латать - развалилась под ногами лестница. Стали сколачивать лестницу - треснуло топорище (молотка в хозяйстве убыр отыскать не удалось даже с ее помощью). Стали искать подходящее полено, чтобы вытесать новое - обвалилась поленница, сложенная по-вамаяссьски^[113] вдоль забора. Поленица обвалилась - стал виден подгнивший столб и дыра в ограде. Разобрали остатки поленницы, осмотрели всё, и нашли еще пять таких же кривых столбов, готовых подать в отставку в любой момент...

Умруны, бесстрастно обозрев весь затяжной разор в хронической форме, переглянулись, кивнули, и, не произнося более ни слова, разобрали инструменты, распределили обязанности, и сосредоточено принялись за работу.

Дед Зимарь порывался было присоединиться, но Иван при поддержке Агафона и - что самое главное - самой хозяйки, ставшей вмиг ровно в пятнадцать раз заботливей и внимательней - оторвали его от пилы и усадили за стол.

Дозволив гостям дожевать последнюю, тщетно пытавшуюся укрыться от печальной в своей предсказуемости судьбы за краем блюда, шаньгу и оценить всю прелесть и крепость домашней кумышки, убыр тоном, не терпящим пререканий, заставила Иванушку поведать без пропусков обстоятельства утреннего сражения на затерянной тропе.

- ...и ты сделал ЧЁ?!.. - восхищенно-недоверчиво прищурила она глаза и склонила на бок голову, словно рассматривая своего гостя в первый раз.

- Перерубил дерево, которое держало его арку, - послушно повторил Иван. - Больше я ничего не мог придумать... Я понимаю, это был не слишком героический поступок...

- Это был единственно возможный поступок, если ты хотел остаться в живых, - фыркнула убыр. - Если бы он был чуток поумнее, он сразу бы забрался по арке на твое дерево и сбросил на тебя сеть, как на твоего солдатика, и одним царским сыном на Белом Свете стало бы меньше. Хоть у него и мозгов с гулькин клюв, а до этого он всё одно рано ли поздно ли додумался, будь спокоен.

- Бросьте, мадам. Пауки не умеют думать, - специалист по волшебным наукам разлепил склеивающиеся от сытости и усталости глаза, вальяжно изрек сей научный факт, и снова прикрыл более чем слегка осоловевшие очи. - Это суеверия отсталых народностей... Персонификация очеловечивания, так сказать... Идеализация анимализма... Метафора мышления... то есть, эпифора... Или метаморфоза?..

- Во-первых, - строго ожгла его взглядом Макмыр, и чародей почувствовал укол словно шилом и подскочил на скамье - глаза широко раскрыты, язык прикушен, - в моем доме срамно не выражаться. Два раза говорить не стану, запомни с одного. А во-вторых, если не веришь - погуляй еще по нашим лесам хоть день. А когда вернешься - если вернешься - вот тогда и расскажешь мне, кто из вас умеет думать, а кто - так. Так что, царский сын, ты еще легко отделался. Я баньку протоплю, и мы твою руку поправим. Помнем, пошепчем, компрессик сделаем на ночь, отварчик попьешь - утром как новый будешь.

Дед Зимарь при этих словах натужно закашлялся, закатив глаза, захлюпал, затрубил носом, словно стадо слонов, и задышал полной грудью со свистом и хрипом, как дырявая гармошка.

- Ладно, уж. И тебя, старик, заодно полечу, - правильно поняла намек и холодно взглянула на него убыр, но дед довольно прикрыл хитрые глаза: за февральским холодом он угадал мартовскую оттепель, апрельское таяние и майское цветение.

- Спасибо... До смертушки не забуду доброту твою да заботу, барышня... - просипел он и зашелся в кашле.

- Раньше времени не благодарят, - сухо ответила Макмыр, не глядя на пациента, и стала подниматься из-за стола. - Сейчас посуду уберу, да за баньку примусь.

- А куда ее убирать надо, бабушка убыр? Мы вам поможем, - вызвался лукоморец.

- Да-да, - закашлялся старик, - эт мы мигом, моргнуть не успеешь, барышня, как твоя посудина по кухне летать будет да блестеть!

- А на двор ее убирать надоть, там стол есть, - кивнула в сторону расположения вышеупомянутого стола убыр. - А рядом с ним чан с водой, лыка пук и туес с золой. Да только ты, герой с одной рукой, сидел бы уж. И ты, чихотошный, не суетись. У вас, вон, и здоровых с двумя руками хватает, которые помочь хочут.

Последняя фраза подразумевала явно не Иванушку и не деда Зимаря.

Само подозрение в том, что он когда-либо хотел помочь кому-либо мыть холодной водой в октябре на улице посуду при помощи золы и пучка лыка было настолько смехотворным, что Агафон чуть не прыснул, сочтя его если не за издевку, то за шутку. Но сдавать назад было поздно, и он рассеянно повел плечами, будто мыть посуду ему приходилось на протяжении всей его жизни по пять раз в день, и ни о чем более увлекательном и приятном он и помыслить не мог:

- Это я-то? Посуду? Да легче легкого!

Он вылез боком из-за стола, подошел к открытому окну и окликнул одного из умрунов, деловито обтесывающего новый столб:

- Эй, ты, как тебя!..

- Терентий, - бесстрастно взглянул на него гвардеец.

- Да, Терентий. Я говорю, я сейчас посуду буду подавать, а ты принимай, и где-то тут стол с чаном есть - так на него ставь.

- Я принимаю приказы только от Ивана, - умрун равнодушно отвернулся и снова склонился над своей работой.

- Э-эй!.. - оскорбленно воскликнул маг. - Да как ты смеешь!.. Ты, солдафон!.. Иван, скажи ему!

- Терентий? - присоединился царевич к волшебнику.

- Да, Иван, - с готовностью выпрямился он и стал пожирать глазами командира как на царском параде.

- Помоги, пожалуйста, Агафону с посудой, хорошо?

- Будет исполнено, Иван, - умрун воткнул в бревно топор, вытер о штаны руки и встал у окна. - Пусть подает.

Специалист по волшебным наукам хотел было взять со стола первую партию уже составленных друг на друга дедом Зимарем тарелок, но перехватил насмешливо-снисходительный взгляд убыр и взвился.

Ах, так!..

Ах, так!..

Иван, значит, у нас герой, хоть и однорукий, старик - больной, а Агафон - просто убогий, которого можно и шилом на расстоянии?!..

Ну, я ей покажу, что умеет почти выпускник ВыШиМыШи!

Шепталка!

Деревенщина!

Невежда!

Смотри на настоящего мага и учись!..

Ни слова больше не говоря, чародей принял стойку номер два, с презрением отвергнув мысль заглянуть хоть одним глазком в шпаргалку, словно горевшую огнем в потайном месте в рукаве, и гордо, отрывисто, будто отшвыривая от себя, выкрикнул слова заклинания и повел руками, собирая своей волшебной силой все миски, кружки, ложки, ножи, бутыли, чугунки и блюда со стола и отправляя их в окно, прямо в руки терпеливо поджидавшему Терентию.

В кои-то веки, заклинание удалось блестяще.

И даже слишком.

Блестяще - потому что вся утварь снялась со столешницы, как стая вспугнутых уток, и дружно ринулась в окно.

Слишком - потому что, сбив умруна с ног, со скоростью курьерского поезда промчалась к забору, проломила в нем передним чугунком дыру и понеслась дальше, в лес, не иначе, как с серьезным намерением сделать в нем сегодня новую просеку имени себя.

Вслед за нею, жалобно треща и скрипя, в окно пытался и не мог пролезть стол.

За его спиной, обнимая на верящего своему счастью деда Зимаря, согнулась пополам и задыхалась от хохота Макмыр.

Иванушка отвернулся к стене и внимательнейшим образом принялся изучать какую-то трещину в бревне. Плечи его неровно дрожали.

От сдерживаемых рыданий, не иначе.

- Стой!.. - выкрикнула бабка резким, срывающимся от смеха голосом и чиркнула перед собой непослушной дрожащей рукой. - Стойте все!..

С первыми звуками ее голоса стол мгновенно опомнился, поспешно встал на пол всеми четырьмя ногами, устыдился своего легкомысленного поведения и покаянно застыл, словно удивляясь, какая нелегкая в него вселилась.

Издалека, почти из леса, донеся звон падающего железа и стекла^[114].

- Ох, насмешил!.. Ох, уморил!.. Ох, распотешил!.. - кряхтя, охая и утирая слезы, убыр оттолкнулась от деда, словно лодка от причала, и подошла к магу, отчаянно в этот момент жалевшему, что он сам не поддался действию своего заклинания, не вылетел в окно и не врезался головой в самое толстое дерево вокруг этой поляны...

- Ну, помог, ну, пособил, мил человек волшебник, нечего сказать!..

...или хотя бы не провалился сквозь пол, желательно к центру Земли...

- Ох, так в моем воздрасте хохотать - и концы отдать недолго!.. Ну, чудо-чаровник!..

...просто отдать концы на месте - тоже неплохой вариант, по крайней мере, гораздо лучше этого, когда приходится стоять перед радующейся непонятно чему старой перечницей и выслушивать то, что и сам давно подозревал... чтобы не сказать, думал... а если еще точнее, знал... причем, совершенно точно...

- Ну, чудодейник... Ну, лиходей... И где вас только такому учат... Ступай теперь, принеси хоть то, чё осталось - мыть-то всё равно надо... И осколки все собрать не забудь: лес загаживать - последнее дело.

- Он не виноват, - выступил на его защиту лукоморец, среагировав на "лиходея" и, на всякий случай, испугавшись за друга. - Он старался, он хотел, как лучше... Только у него иногда... время от времени... почти всегда... так получается... Но он не со зла, бабушка убыр, вы не подумайте!..

- Да уж, со зла такое и не сотворить, - хмыкнула старуха, вспомнив что-то, коротко хохотнула, мотнула снова головой, будто отгоняя назойливую мысленную картину, и, помимо воли не переставая ухмыляться, окинула смешливым взглядом мага. - Силушка-то у тебя прет, как квашня из-под крышки, вьюноша, да только ...

- С-сила есть - ума не надо, вы это хотели сказать?.. - выдавил убитый результатами демонстрации оной специалист по волшебным наукам.

- Понимаешь, - одобрительно усмехнулась убыр. - Сила - это еще не все. Даже с такой, как у тебя, без умения ей управлять далеко не уйдешь, хоть все заклинания в мире наизусть выучи. Магия - это тебе не книжки читать, чаровник. Это то, кто ты есть на самом деле.

- Д-да я знаю...

Агафон взглянул на Макмыр как побитая собака, ссутулился, и сделал шаг к двери.

- Извините, бабушка... дурака... Пошел я собирать... что еще можно...

- Я тебе помогу! - присоединился к нему царевич.

- Да ладно, не стоит...

Убыр снова прищурилась, поджала губы, склонила голову набок, оглядела и так, и сяк, и эдак подавленного, расстроенного мага и вздохнула:

- Ох, мужики... Ох, никому не говорите - не поверят... Такая я сегодня добрая, что самой противно. Уговорили. С банькой и с больными вашими управлюсь, и тебе, чаровник, несколько слов найдется. Это тебе не школа твоя с книжками да бумажками, я за тебя возьмусь, как следует.

- Воля ваша, - буркнул Агафон, пожал опущенными ниже некуда плечами и пошел, волоча ноги, к двери. - Учите, коль уж так хочется ... Да только не вы первая, не вы последняя.

*    *    *

Через два дня отдохнувшие, откормленные и излеченные от всех реальных и воображенных убыр^[115] болячек путешественники стали собираться в путь.

Блаженствующий Масдай был развешен на заборе, чтобы остыл и проветрился перед дальней дорогой, мешок до отказа наполнен продуктовым набором путешественника, умруны в последний раз обрызганы составом, навсегда отбившим запах, доводящий деда Зимаря до озверения^[116], и честная компания присела на свежесколоченном крылечке^[117] на дорожку.

- Ну, и куда вы теперь? - задала заметно погрустневшая Макмыр вопрос о месте назначения, чтобы отвлечься от других, беспокоящих мыслей.

- Домой, в Лукоморье, - ответил Иванушка.

- В Лукоморье?!.. Так вы из Лукоморья? - искренне оживилась и всплеснула руками старушка. - Что ж ты раньше-то не сказал, мил человек?

- Да как-то не к слову пришлось, - сам недоумевая, пожал плечами царевич.

- Вы там, наверное, всех знаете? - продолжала расспрашивать убыр.

- Н-ну... - озадаченно задумался над вопросом царевич, вспоминая результаты последней переписи населения в ста семидесяти томах.

- А что? - перехватил инициативу маг.

- Да у меня тут надысь за несколько дней до вас девица одна гостила, тоже, говорит, если не врет, из Лукоморья вашего.

- Девица?! - взвился Иван.

- Ну, да, - рассеянно кивнула Макмыр, не замечая волнения царевича. - Я с ней ученицу мою отпустила, Находку, чтоб приглядывала за ней. Так что, ежели вы ее встретите...

- Как ее звали? - Иванушка схватил убыр за плечи и впился в ее лицо отчаянным взглядом, словно от ее ответа зависела его жизнь. - Как звали?..

- Да говорю же я - Находка ее зовут, ладная девка, рыжая, с веснуш...

- Да нет же, как девицу ту звали, с которой...

- Девицу?.. - удивленно нахмурилась Макмыр, откровенно не понимая, как такая мелочь может оказаться важнее того, как выглядит ее единственная и неповторимая ученица, которую лукоморцу предстоит узнать за тридевять земель. - Девицу... Имя у её иноземное... Се... Си... Син... Сер... Ах, да!.. Чё это я... Серафима, конечно. Серафима ее звали. Ну и девка, я вам скажу - та еще штучка. Оторви да брось. С мечом да в штанах как парень бегала. И мальчонка при них еще - охламон еще тот...

- Серафима!!!.. - если бы Иванушка почувствовал еще большее облегчение, он бы взлетел. - Серафима!.. Ну, наконец-то!.. Сенька!..

- Нет, его не Сенька, его Саёк кликали, - гордая тем, что слету вспомнила еще одно иностранное имя, уверенно проговорила Макмыр, но Иван ее не слышал.

- Сенька, Сенька, Серафима, это же супружница моя нашлась!..

- ЧТО-О-О?!..

- Это она, я душой чувствую: она! Больше некому! - Иванушка от счастья разве что не целовал ошарашенную старуху. - Скажите, бабушка убыр, куда они пошли? Они сказали? Сказали?..

- Чудны дела твои, батюшка Октябрь, - благоговейно покачала головой Макмыр и зацокала языком.

Вчера весь вечер был посвящен путниками рассказам о своих приключениях и злоключениях (последних большинство), но как заговоренный, лукоморец не упомянул ни имени разыскиваемой царевны, говоря о ней исключительно "моя жена", ни откуда она.

А Макмыр тем временем не уставала причитать:

- ...Вот ить, надо же... как оно как на Белом Свете-то случается... Кто сказал - так сама первая не поверила бы... Как в сказке ить^[118]...

- Куда они от вас пошли? - нетерпеливо затряс бабку царевич, но тут же отдернул руки и смущенно заизвинялся.

- Так в Лукоморье твое и пошли, - пожала плечами, простив по случаю такого сказочного совпадения фамильярность лукоморца, и ткнула пальцем в указанном направлении убыр. - Я им колобок спекла аржаной, куда он покатится - они за ним пойдут. Мимо Лукоморья не проскочат, не волнуйся. Точность - плюс-минус сто километров, для страны размера вашей - что муха на печке, и не заметишь.

- Когда они ушли?

- Дня два-три до вашего прихода, - вспоминая, наморщила лоб Макмыр. - Да, так и есть. Два дня. Как раз я за ними два дня порядок наводила, а на третий за картошкой в деревню полетела - тот-то фулюган у меня всё над лесом повыкидывал...

- Два дня! - не помня себя от радости, воскликнул Иван. - Два дня! Они по лесу пешком пробираются, далеко не успели уйти! На Масдае мы их мигом догоним!..

Убыр всё качала и качала головой, как заведенная.

- Ну, ежели она жена твоя, и ежели не убьет тебя когда под горячую руку, и не сбежит от тебя, то будете жить долго и счастливо, это я тебе обещаю.

Агафон и дед Зимарь уже сняли ковер с места его предполетной подготовки и расстелили на дворе поверх слегка вытоптанной многочисленными и энергичными гостями, усыпанной свежей стружкой и опилками, но все еще кудрявой травки с мелкими овальными листиками.

Пятнадцать умрунов и Агафон, немного потеснившись, без особого труда разместились на старом Масдае и уложили в середину мешок с сухим пайком.

Ждали лишь Иванушку и деда Зимаря.

Царевича пришлось ждать недолго: обняв и горячо поблагодарив старушку в последний раз, и напомнив, что коней вместе со сбруей она может продать или подарить кому захочет, он быстро, едва не подпрыгивая от нетерпения поскорее взлететь, присоединился к своему отряду.

Деду же, чтобы проститься, потребовалось намного больше времени.

Он стоял перед зардевшейся и засмущавшейся вдруг непонятно отчего Макмыр, аналогичного цвета и состояния, и нервно бормотал несвязные, ненужные слова, густо пересыпанные поговорками и прибаутками, как балык - специями, получая такие же в ответ, пока не замолк и молча не уставился не на ведьму, не на колдунью, не на какую-то там чуждую убыр - а на свою барышню, за которой хоть на край света.

Говори не то, что думаешь, а что чувствуешь, всплыла у него в сознании единственная здравая мысль за последние пятнадцать минут, и он взял ее за руки.

- Запомни. Я. Обязательно. Вернусь.

- Да кому ты тут... - вырвала руки и начала было ершистую отповедь Макмыр, но осеклась, посмотрела на него как-то странно, и вдруг продемонстрировала ослепительную улыбку во все семь зубов. - Вот что, старик. Встретишь Находку - не забудь передать ей, пусть погуляет по Белу Свету, пока молодая, успеет еще в лесу насидеться.

- Так ты ж, вроде, наоборот... - не понял влюбленный такого поворота событий.

- А теперь - снова наоборот, - капризно повела плечиком, закутанным в самый красивый в ее коллекции платок, бабка. - Подумала я тут - подумала, и решила, что ученица мне еще не скоро понадобится.

- Это почему же? - удивленно заморгал дед.

- Передумала я помирать, - заговорщицки подмигнула убыр и улыбнулась еще шире из-под съехавшего набекрень еще одного платка, серебряного призера ее гардероба: - В двести сорок лет жизнь только начинается!..

*    *    *

Иванушка читал когда-то, что в Стелле есть некий двуликий - или двуличный? - бог, фамилию не вспомнить, у которого вдобавок к стандартно расположенному лицу было еще одно, предположительно на затылке, чтобы он мог смотреть одновременно и вперед, и назад^[119]. Зачем ему это было надо - для юного царевича всегда оставалось загадкой не поддающейся уразумению, так как все люди и подавляющее большинство богов прекрасно обходились и стандартной комплектацией.

Но, как бы то ни было, именно это сравнение чаще всего приходило ему на ум, когда он представлял плавно, но проворно выписывающего зигзаги над верхушками лысеющего леса Масдая со стороны - некое престранное существо с напряженно нахмуренными восемнадцатью лицами, уставившимися в разные стороны и боящимися моргнуть из опасения пропустить ту, ради кого вся эта экспедиция и была затеяна.

Несколько раз то умруны, то Иван, то чародей поднимали тревогу, но каждый раз она оказывалась ложной: при ближайшем рассмотрении некто, двигающийся под покровом леса, оказывался то бегущим сломя голову зверем, то мечущейся в панике группой деревенских.

Не исключено, что на неадекватное поведение живых существ внизу несколько влияла идея Агафона: хором, во всё горло, с промежутком в три минуты, выкрикивать имя разыскиваемой царевны.

Так прошел целый день и незаметно наступил вечер, исподволь, но тщательно задернувший шторы облаков и включивший светильник круглой серебряной луны.

Иван вздохнул, признался себе, что теперь их шансы найти Серафиму и ее двор равнялись большому, круглому, как флегматично взирающая на них с темных небес луна, нулю, и дал команду, которую должен был отдать еще час назад:

- Приземляемся...

К его удивлению, даже укоризненно бурчавший голодным желудком последние пять часов Агафон никак не прокомментировал ни задержку с отдыхом, ни запоздалый привал, а дед Зимарь недовольно пробормотал:

- Эх, октябрь на дворе, темнеет больно рано, а то бы еще часа два поискать можно было...

Лукоморец взглянул с благодарностью на друзей, но его эмоции остались для них тайной под покровом ночи...

- Вижу полянку, - прошуршал из-под ног Масдай. - Приготовьтесь к посадке.

Посадка была медленно-вертикальной, так как вся посадочная площадка едва превышала размеры самого ковра, а кисти спереди все-таки пришлось выпутывать из зарослей какого-то невысокого колючего кустарника, который шевелился без ветра и успел намотать их на свои корявенькие веточки и запутаться в них, казалось, сам по себе.

- У, к-кабуча... - простонал маг, почесывая оцарапанную ногу: ему пришлось отступить с полянки, чтобы дать возможность умрунам скатать Масдая и освободить место под костер, и на пути его маневра как назло оказался ближайший родственник того куста.

Дед Зимарь занялся приготовлением ужина - распределением шанег, перепечей и розливом кваса; Агафон, мстительно наломав веток с зловредных кустов - любителей чужих кистей и ног - присоединился к Ивану и занялся разведением костра, а умруны разбрелись веером по лесу в поисках хвороста.

Через десять минут всё было готово: куча хвороста высотой с человеческий рост полностью оккупировала один конец полянки, а на другом сгрудились люди, умруны, костер и тепло.

Поужинав и помянув убыр добрым словом, путешественники улеглись на боковую и скоро засопели, провалившись в сон.

Умруны, повиновавшись приказу Ивана не уходить с поляны, встали по ее скромному периметру и уставились в ночь, готовые отразить натиск любого врага.

Не спалось только чародею.

Расцарапанная проклятым кустом нога горела и чесалась, словно к ней приложили компресс из крапивы и муравьев, и уснуть при такой оказии можно было только окончательно, до бесчувствия, измучившись или устав.

Он повернулся на один бок, на другой, попробовал приблизить ногу к теплу огня (стало еще хуже), отодвинуть ее подальше в холод ночи (уперся в умруна), почесать (чуть не взвыл), полить через штанину квасом (взвыл, хоть и тихонько, чтобы не разбудить спящих), и, наконец, пришел к выводу, что единственным средством утомиться до нужной для мгновенного засыпания кондиции является прогулка по ночному лесу.

Стараясь не шуметь (то есть, не ругаться слишком громко), Агафон угрюмо поднялся со своего нагретого места, аккуратно сложил одеяло, раздвинул стену гвардейцев, бросив им: "Я схожу, подышу свежим воздухом", и зашагал вперед, постоянно оглядываясь - виден ли свет костра.

Отблески огня в абсолютно черном лесу были видны издалека, и скоро специалист по волшебным наукам успокоился и перешел на бег мелкой и очень осторожной трусцой, огибая столбы-деревья и заборы-кусты.

Агафон рассудил, что если гулять не перпендикулярно, а параллельно полянке, не выпуская из виду свет, то заблудиться не сможет даже он.

Главное, огибая естественные преграды леса, не терять источник света, их костер, повторял себе он, обходя очередную ощетинившуюся заросль несговорчивой растительности высотой с него самого.

Главное, не терять источник света...

Источник света...

Источник...

Не терять...

Не терять...

Источник справа...

Всё в порядке...

Всё под контролем...

Сейчас обойдем этого врага рода человеческого - и кто только их тут натыкал! - и источник свет у нас будет снова справа, а сейчас он за спиной, и это так и должно быть, всё под контролем...

Маг обогнул, наконец, вставший на его дороге куст, и через несколько шагов уперся в другой, почти такой же; обошел и его, и тут же налетел на третий; пошел вокруг новой преграды, обогнул, прошел несколько шагов, натолкнулся на следующий, повернулся налево, направо, наискосок - всё было словно специально перегорожено тонкими, но гибкими ветками, пучками торчавшими из земли. "Если бы я не знал, откуда берутся веники, я бы подумал, что они растут именно так", - подумал специалист по волшебным наукам, плюнул раздраженно, пришел к давно и назойливо напрашивающемуся выводу, что с него достаточно, что, обходя эти треклятые насаждения, он уже потратил столько энергии и так устал, что вполне мог бы заснуть и на ходу, и повернул назад.

Если бы он еще и знал, где этот зад был, было бы просто замечательно.

Поворот, куст, еще куст, снова куст, опять поворот...

Свет пропал.

Вообще-то, он пропал еще минут двадцать назад, но маг уверял себя, что его не видно просто потому, что его загораживают кусты, и что если человек твердо знает, в каком направлении этот свет вообще должен быть, то временное его отсутствие - проблема небольшая, что всегда можно повернуться... вернуться... возвратиться...

ХА.

Агафон замер на месте и застонал от жалости к себе.

Мало того, что он опозорился перед всем честным народом на волшебном поприще несчетное количество раз подряд, вовлек их в передрягу, из которой они чудом вышли с головами на плечах, так теперь еще его угораздило заблудиться в трех ветках и четырех палках в нескольких метрах от лагеря!..

Ну, и что теперь делать?

Кричать?

Чародей откашлялся, мысленно составил текст, набрал полную грудь воздуха, но в последнюю секунду решил воззвание отложить.

Крик - это не метод, как любил говаривать его приемный отец мельник, устанавливая провинившегося сына носом в угол коленками на горох^[120].

Надо успокоиться и поработать головой.

Агафон сделал несколько раз глубокий вдох-выдох, повернулся на сто восемьдесят градусов (погрешность в пределах допуска) и двинулся вперед.

Когда я уткнулся в тот куст, я шел отсюда, то есть, стоял спиной туда...

Но оттуда я тоже шел недолго, потому что только что закончил огибать предыдущий куст - и шел тогда вот туда...

Ага...

Значит, я шел, шел, шел...

Потом куст кончился...

Ага!..

...И начался другой. Но его я обходил с этой стороны... и находился лицом вот сюда... вроде... или сюда... Но не туда - это точно...

Хм, тут, оказывается, еще один куст был?.. А я и не заметил...

Должно быть, между ними есть проход, по которому я...

В кусте что-то зашуршало, захрустело, и нечто холодное и кожистое вопросительно дотронулось до его щеки.

Маг задохнулся от невысказанного крика, в панике дернул рукой, отбивая незваного ночного компаньона как мячик, и бросился вперед напролом.

Лес вокруг задышал, засвистел, заухал, и чародей полетел вперед как стрела^[121], сминая и ломая все на своем пути и еле успевая закрывать лицо и глаза от особо агрессивных веток, поставивших себе, казалось, цель не выпустить из своего окружения ошалевшего от страха специалиста по волшебным наукам живым.

Пару-тройку раз особо коварным и старательным деревьям удавалось подставить ему подножку, и он пропахивал носом лесную подстилку вместе с муравейниками, затаившимися на зиму жуками, ужами и ежами, но каждый раз вскакивал, как укушенный^[122] и несся сломя голову и не разбирая дороги, вперед...

Вдруг Агафону стало казаться, что кусты у него на пути становятся все жиже, деревья отступают друг от друга все дальше, а темнота, отчаявшись заполучить в свои объятья путника, начала рассеиваться и бледнеть...

Ага!!!

Я же говорил!!!

Вот он.

Вот этот проход, вот этот куст, который я обходил первым, вот эти колючие заросли - как я вам рад!..

Свет!!!

Огонь!!!

Костер!!!

Полянка!!!

У костра - две скрючившиеся под короткими одеялами фигуры - царевич и дед Зимарь.

Ф-фу...

Нагулялся...

Не то, что ногу - ног под собой не чую.

А на общем фоне ссадин, синяков и шишек по всему телу царапина на ноге уже не так уж и саднит и свербит, если разобраться... Значит, правду пишут в учебниках медицины: "Лечи подобное подобным"?..

Пора спать.

Хотя - странное дело - спать почему-то расхотелось...

Интересно, куда подевались умруны? Неужели хватились меня и пошли искать? Обижают!.. Что уж я - маленький ребенок, что ли, в трех ветках заблу...

Не сильный, но точный удар пришелся в аккурат по затылку разомлевшему от радости и самодовольства чародею и погрузил его в сон скорее, чем он на то рассчитывал.

В конце концов, это тоже один из способов заснуть, если горит и чешется нога...

*    *    *

...И снилось Иванушке, что скачут они с Серафимой вдвоем по лугу, бок о бок на белых конях, и никого вокруг нет - только ветер в ушах свистит, под ногами коней - трава волнами ходит-колышется, над головами - небо, высокое-превысокое, летнее, голубое, с белыми, почти прозрачными кружевными облачками.

И говорит он ей: "Как же мы с тобой давно не встречались, Серафимушка, душа моя. Сто лет словно прошло одним мигом..."

А она ему отвечает: "Ой, милый мой друг Иванушка, всё недосуг мне было, уж как я ни хотела тебя увидеть, речи твои ученые услышать, по садику с боярышнями погулять."

А он ей молвит: "А отчего же тебе, Серафимушка, душа моя, недосуг было, милая?"

А она ему с грустью во взоре отвечает, брови вскинула: "Ай, друг мой любезный Иванушка, неотложные всё дела наседают, как вороги лютые. Надо летописи долетописать, да хроники захроникировать, да инвентаризацию проинвентаризировать..."

А он ей говорит таковы слова: "Ай, девица - душа моя, разлюбезная Серафимушка... Не губи меня, добра молодца, кручиною - подколодною змеей... От тоски по тебе я все сохнуть буду, ясны очи затуманятся, буйна головушка изболится, сердце верное истомится..."

А она на него смотрит ласково, очи потупивши, и молвит страшным голосом:

- Вставай, витязь лукоморский, проспишь царствие небесное!

Если бы царевич спал на кровати, он бы свалился.

- ЧТО???!!!..

- Не спи - замерзнешь!

Он подскочил, вытаращил невидящие со сна глаза, стал лихорадочно нашаривать вокруг себя меч или какое другое оружие, хоть нож, хоть палку, хоть камень...

Меж тем сонные ошалелые очи прояснились, проморгались и сфокусировались на склонившемся над ним лице.

Найденный было меч выпал из ослабевших вмиг пальцев.

Иван почувствовал, как что-то свалилось с плеч - не то планета, не то целая галактика - и он воспарил на крыльях космического счастья и неземного восторга.

- СЕНЬКА!!!..

- Ваньша!!!..

- Нашлась!..

- Прятаться надоело!..

- Как я ра... ЧТО?!..

- Шу-утка!!!

- А-а!..

За долгожданным свиданием супругов наблюдала аудитория из девятнадцати человек и одного ковра, обуреваемая самыми различными чувствами^[123].

- А я ж тебя в горах искал!..

- А я у Костея была!..

- А я теперь знаю!..

- А откуда?..

- Долгая история!..

- А мы куда-то спешим?

- Спешим? - стал понемногу успокаиваться и Иван и, наконец, разжал объятия. - Мы домой спешим, Сеня. Мы должны успеть предупредить отца о готовящемся нападении. Они же ни о чем не подозревают!..

- Успокойся, подозревают.

- Что?.. Как?.. Кто им?..

- Погоди, - отмахнулась от него Серафима и зашевелила беззвучно губами, загибая пальцы.

- Что?..

- Я так и думала, - хмуро кивнула она своим мыслям. - Сегодня Костей и его армия планировали пересечь границу Лукоморья. Там до столицы пути три-четыре дня бодрым шагом...

- А коннице и того меньше... - захолодел Иван.

- Да нет у него никакой конницы, - поморщилась царевна. - Ты его солдат видел?

- Умрунов?

- Да нет, простых солдат. Он же превратил их в зверей.

- Пропаганда играет большую роль в формировании боевого духа войска, - глубокомысленно выдал всплывшую к поводу цитату из какого-то учебника по тактике Иванушка. - Настрой солдата...

- Да при чем тут настрой, Ваньша, ты чего! Он их просто превратил в обыкновенных зверей - ростом под два метра, головы медвежьи, тигриные и вообще неразбери-поймешь какие, на загривках шерсть дыбом, на руках - когти по три сантиметра. От них кони-то шарахаются! Поэтому четыре дня пешочком - вынь-положь.

- Почему именно по три, а не больше?.. - только и смог задать вопрос пораженный описанным образом лукоморец.

- А ты с такими когтями хотя бы шнурки завязать когда-нибудь пробовал? Или пуговицу застегнуть? Или почесаться?

- А ты? - попытался продемонстрировать всю нелепость ее вопроса ей же самой Иванушка, но к своему изумлению получил положительный ответ.

- Пробовала, - сморщилась Серафима, словно переела кислой капусты. - Однажды к нам приехала сестра мамы-покойницы и стала делать из меня настоящую царевну. Это включало и маникюр. Бр-р-р-р!.. Как вспомню... Но зато тогда я ясно поняла две вещи.

- Какие?

- Первая - зачем царевнам столько слуг, а вторая - то, что настоящей царевной я быть не желаю. По крайней мере, в ее понимании. Но не об этом сейчас речь, Вань. Нам про другое надо думать.

- И торопиться!

- Торопиться, торопиться... - болезненно скривилась Серафима и отвела глаза. - А толку-то? Он же колдун, и не просто так, прыщи на ярмарках заговаривать, а каких еще поискать... Я в жизни не то что не видела, а даже и не слышала, что такое возможно, что он выделывал! А ему - рукой махнуть или пальцами щелкнуть - и все дела. Я, Вань, конечно оптимист, но не до такой же степени...

- Подумаешь! - с уверенностью, которую вовсе не чувствовал, усмехнулся Иванушка. - Мы тоже не лыком шиты. У нас тоже волшебник есть!

- Кто? - заинтересовалась царевна и с надеждой воззрилась на деда Зимаря.

Лукоморец покрутил головой, пока в поле его зрения не попал насупленный, оборванный, исцарапанный, с синяком на щеке, с зудящей ногой, с раскалывающейся головой и крайне недовольный чем-то^[124] Агафон, и кивнул в его сторону:

- Вот. Самый настоящий специалист по волшебным наукам. Почти с дипломом. А в его распоряжении имеются еще и несколько сюрпризов для Костея.

- Сюрпри-и-зов, - многозначительно протянула Серафима, и незнакомая рыжеволосая девушка с тощим вихрастым мальчишкой за ее спиной заулыбались, словно вспомнили забавный анекдот. - Сюрпризов... Это точно. По сюрпризам он мастер.

И только тут у Ивана дошла очередь до вопроса, который он хотел задать с самого начала, да не пришлось:

- А, кстати, как ты нас нашла?

- Это кстати о сюрпризах, - усмехнулась царевна. - Сплю я сегодня ночью, никого не трогаю, и тут вдруг в лесу скрип-шум-треск пошел. Смотрю - чудо лесное на нас прет. Ну, остановила я его, побеседовали, вот до истины и докопались совместными усилиями.

Иван, если и не зная наверняка, то догадываясь с вероятностью девяносто девять и девять десятых процента, ЧТО его возлюбленная супруга могла подразумевать под "остановила", если дело касалось неопознанного чуда лесного, прущего на нее посреди ночи с треском и шумом, покосился украдкой на увлеченного созерцанием носков своих сапог мага, но доводить прилюдно вероятность до ста процентов не стал.

- А мы-то вчера тебя весь день с Масдая искали, все глаза проглядели... - начал было игриво он, но сразу же снова вспомнил о Костее, и тут же помрачнел.

- Он и вправду бессмертный? - угрюмо спросил он, зная ответ наперед, но все же лелея последнюю надежду.

- Правда, - кисло подтвердила Серафима. - Сама проверяла.

- Ты?!.. - задохнулся Иванушка, но она только махнула рукой:

- Да все нормально кончилось, ему, кажется, даже понравилось...

- Это как?!.. - встал на дыбы ошарашенный супруг.

- Послухайте, голубки, - вмешался тут дед Зимарь и забренчал жестяными тарелками, - чего просто так стоять, лясы да балясы точить - садитесь завтракать лучше. А там рядком да ладком и поговорим, кто что видел, кто что слышал.

- А ведь и то дело, - улыбнулась вдруг Серафима. - А то ведь уж, поди, девятый час на дворе, а у нас еще ни в одном глазу!..

- Давай забудем обо всем на полчаса, - улыбнулся ей в ответ Иван, - и закатим пир на весь мир... на всё царство Костей... то есть, на весь лес... в честь нашей встречи... а?..

- На всю полянку, - с лукавой ухмылкой продолжила царевна логический ряд супруга и развела руками: - Против такого здравого предложения спорить не могу. Оркестр, туш!..

*    *    *

Каковы бы ни были изначальные намерения воссоединившейся ячейки общества, но после первых искренних слов радости завтрак незаметно превратился в спешный обмен краткими версиями историй своих странствий и испытаний, а затем и в военный совет.

- ...Я всё понимаю, Иван, что ваши лукоморцы - хорошие солдаты, что они никогда не сдадутся, что будут сражаться до последней капли крови в жилах врагов, но пойми и ты! Пока Костей стоит во главе своего войска, их не победить. Тем более что простая математика тоже против нас: их больше в несколько раз, а нас, соответственно, в несколько раз меньше. Вот и считай.

Иванушка сдержал готовые вырваться слова упрека в пораженческих настроениях, понимая, хоть и не принимая всю их обоснованность, и вздохнул.

Серафиму поддержала Находка:

- Да хоть в сто раз большее войско соберите - ничего с ним не поделаешь!.. Он, во-первых, бессмертный, во-вторых, обладает такой силой волшебной, что...

- У него нет волшебной силы, - оторвался безмолвствовавший до сих пор Агафон от жареной куриной ножки таких размеров, словно она была отрезана не от курицы, а от избушки.

- Что?.. - недоуменно переспросила октябришна, словно не расслышала.

- Как это - "нет"? - язвительно фыркнула Серафима. - А как же он тогда все свои фокусы вытворяет, по-твоему, а?

- При помощи Камня, - так же немногословно сообщил маг.

- Камня?.. Камня?.. При чем тут... хм... Хм! - мозги царевны заработали в полную силу, сопоставляя и анализируя всё виденное и слышанное за время своего заточения в замке царя Костей в свете удивительной новости.

Камень, меняющий цвет...

Усталость Костея и прекращение всякой волшебной деятельности по мере обескровливания камня...

Обескровливания...

Умруны...

Омерзительно-жестокий ритуал по насыщению Камня новой силой...

Значит, если Камень истощить и не давать царю возможности погрузить его в грудь очередного бедолаги...

- Значит, без Камня он - дырка от бублика? - озабоченно нахмурилась Серафима и потерла переносицу, чтобы лучше думалось.

- Значит, да, - согласился маг.

- И это значит, что наша задача упрощается...

- Как, еще больше? - чуть не подавился куском шаньги Агафон.

- В смысле, до предела, - кинула на оппонента убийственный взгляд царевна. - Это означает, что чтобы обезвредить Костея, надо всего лишь отобрать у него Камень...

- Ха, - не удержался чародей.

- ...или уничтожить его, - закончила свою мысль она.

- Да как же его уничтожишь-то, мила дочь? - вскинул руки к небу дед Зимарь. - Он же на супостате висит, его ж молотком не стукнешь!..

- Молотком его не прикончишь, - грустно покачала головой царевна. - Пробовала.

- Да я не про Костея, я про Камень говорю, - уточнил дед.

- И Камень тоже, - сообщила она. - Он был создан сколько-то лет назад в горниле жерла...

- Где?.. - захлопала глазами Находка.

- В какой-то дыре с очень редким типом пламени, магическим донельзя. Зюгма, его советник... покойный... называл его, если я ничего не путаю, пламенем Сердца Земли, что бы это ни значило.

- Где это? - оживился исследователь в Агафоне и, моментально отшвырнул в сторону саму идею завтрака как святотатственную, когда информация такой важности и ценности была готова пролиться в его уже дрожащие от предвкушения руки.

Или уши?

- Оно, это пламя, не выходило на поверхность земли уже несколько сотен лет! Если не больше! - взволнованно забормотал маг. - Это же огромная редкость!.. Наверное, это произошло где-нибудь в самом недоступном районе Белого Света, куда просто так не попадешь, да?

- Угадал, - согласно кивнула Серафима, и чародей раздулся от гордости.

- Ну, я же, всё-таки, специалист...

- Это в замке Костея. В Проклятой башне.

Волшебник загрустил.

- Лучше бы это было где-нибудь в недоступном районе Белого Света... Тогда у нас был бы шанс туда попасть...

- Зачем? - не понял Иванушка.

- Чтобы бросить в это пламя Камень, конечно!

- Отобранный у Костея, или вместе с ним? - полюбопытствовала царевна, и чародей снова печально примолк.

- А ещё у него ведь Змей есть, - робко, благоговея перед таким почтенным собранием, вдруг решился вставить в битву титанов и свое испуганное слово Саёк. - Здоровушший! И огнем палит! Как с ним справишься, а?

- А ещё и Змея... - уныло кивнула, соглашаясь, Серафима.

- Может, ее подкупить? - с сомнением предложил Агафон. - Предложить ей золото там... мяса запас на сто лет... пещеру трехкомнатную с балконом... с бассейном... гарантии личной безопасности... На что там еще Змеи падки?

- А и вправду!.. - загорелся Иван идеей, но его пыл был мгновенно потушен бассейном холодной воды уныния Серафимы:

- Не выйдет.

- Но почему?!..

- Она его и так ненавидит лютой ненавистью, что и подкупать не надо, и если бы не яйцо, которое он у нее украл, то уже давно бы...давно бы...

- Что?

- Что "давно бы"?

- Я поняла, - прошептала царевна, и глаза ее не мигая вперились в никуда. - Я. Поняла. Что. Надо. Делать.

- Да что ты поняла, не тяни, Сеня!..

И она заговорила - путано, сбивчиво, пока мысль, посетившая ее, не потерялась, не запуталась, не ускользнула:

- Зюгма говорил, что если бы не яйцо, Змея Костея и слушать бы не стала, не то, что слушаться! И еще он сказал, что Костей ее предупредил, что если с ним что случится, или она его ослушается, то яйцо упадет в это пламя!

- Так оно?..

- Да, оно там, в башне, подвешено над огнем! Его же согревать надо, наверное, чтоб из него змейчик вывелся!.. Правда, я не знаю, что он будет с ним делать, когда он всё-таки выведется...

- Вырежет селезенку, - любезно подсказал Агафон.

Все недоуменно посмотрели на мага.

- Думаешь, их едят? - наконец проговорил дед Зимарь.

- Едят? - непонимающе нахмурился чародей, но потом невесело расхохотался: - При чем тут едят! Я видел в одной из его книг - ну, помните, Иван, дед, я вам рассказывал - рецепт по возвращению пропавшей волшебной силы. Ну, так вот, кроме меня в этот рецепт входила еще селезенка молодого дракона.

- Но Змея ведь не дракон, это же тупиковая ветвь их эволюции, - попыталась возразить царевна, повторяя слова, однажды слышанные ей от Змиулании, но чародей только отмахнулся:

- Какая разница! Тупиковая, не тупиковая - ему же не мозги нужны, а селезенка! Так что, голову даю на отрубание, ваш маленький змейчик на этом свете не жилец, что бы Костей не обещал его мамаше.

- Ух, злодей! - возмущенно воскликнула Находка.

- Значит, мы не сможем на нее повлиять?..

- А когда он выведется?..

- А если рассказать об этом Змее?..

- А что она сделает?..

- По-го-ди-те!!! - вскинула руки царевна. - Погодите. Я еще мысль не додумала.

- Додумывай, - покорно согласился помолчать дед Зимарь.

Остальные оставили свои вопросы и комментарии на потом и последовали его примеру.

- Значит, вот, - набрала полную грудь воздуха, наморщила лоб и сосредоточилась царевна. - Если Зюгма так говорил, значит, Змея МОЖЕТ что-то сделать с Костеем, если пожелает. И он ее боится, и решил себя обезопасить, украв у нее детеныша...

- И заодно приобрел девочку на побегушках, - сердито пробурчал Иванушка, но жена не прореагировала, и продолжала:

- А еще это значит, что если мы сумеем выкрасть из Проклятой башни это яйцо, то сможем направить Змею против Костея! - триумфально закончила она.

Первым заговорил Агафон:

- А где же твоя коронная фраза? - невинно поинтересовался он.

- Какая? - недоуменно уставилась на него Серафима.

- Насчет "Теперь наша задача упрощается еще больше"?

- А, по-моему, это и так понятно, - величественно пожала плечами она и повернулась к мужу. - Что ты на это скажешь?

- Если у тебя есть план, как попасть в эту башню, в которую, по твоим словам, попасть кроме Костея никто не может?.. - неуверенно начал Иванушка и замолк.

- Долетим на Масдае, а потом прорубишь крышу своим мечом, - ни мгновения не колебавшись, выдала Серафима.

- Но туда лету дня два-три, да обратно столько же, да потом до Лукоморска... Если мы даже спасем яйцо, то можем не успеть к осаде! - резонно возразил маг. - А без помощи камней стихий и профессионального специалиста по волшебным наукам им там плохо придется, это к бабке не ходи. Не сочтите меня трусом, но...

- Поздно, - мрачно отозвалась царевна.

- Что - поздно? - испуганно расширил очи волшебник.

- Поздно. Уже сочли.

- Но я...

- Шу-утка, - состроила ему рожу Серафима и тут же перешла на серьезный тон. - Да прав ты, конечно, нельзя нам столько времени терять... Но и обойти такую возможность обернуть против него Змею мы не можем!

- Значит, разделиться надо, - пробасил хриплый голос откуда-то из-за ее спины.

Все обернулись: говорил умрун.

- А ведь и вправду, Наум! - расцвел Иван. - Нам надо разделиться! Агафон, дед Зимарь, Находка и Саёк полетят на Масдае в Лукоморск, а мы с Серафимой пешком пойдем в замок. Хоть туда путь и не близкий, но...

- Я тоже иду с ее царственным величеством! - гневно тряхнула головой Находка.

- И я! - подскочил поваренок.

- А мы должны охранять Ивана, - как один, шаг вперед сделала вся беда.

- Но...

- Но...

- Мы должны.

- Погодите, - снова вскинула ладошки к своим и Ивановым спутникам Серафима. - Давайте распределимся. В Лукоморск полетят Агафон, дедушка и Саёк...

- Нет!..

- Да, - ласково, но строго взяла его за руку царевна. - Если не полетишь ты, не полетим мы, кто тогда их будет по дороге охранять? Меч-то у тебя одного! А если с ними в пути что-нибудь случится, то Лукоморску не выстоять! Понимаешь, какое важное поручение мы тебе хотим дать? Но оно очень сложное, и я, по правде говоря, даже не знаю, готов ли ты к такому риску и ответственности...

- Конечно, готов! - вскинулся Саёк.

- Значит, я могу их доверить в твои руки? - переспросила она.

- Да, - твердо кивнул поваренок и мужественно выпятил челюсть. - Пока они под моим присмотром, с ними будет всё в порядке.

- Вот и славно, - улыбнулась Серафима и повернулась к Находке. - Один маг от нас улетает, но остается второй.

- Ты?.. - окинул октябришну ревнивым взором Агафон.

- Я, - с горделивым достоинством подтвердила та. - Я - Находка, единственная ученица убыр Макмыр.

- Тогда она просила тебе кое-что передать, - встрепенулся дед Зимарь. - Потом на ушко скажу.

- А каков будет наш приказ? - не отставали гвардейцы.

- А вы теперь - свободные люди, - пожала плечами царевна. - Благодарим за службу. Приказов вам больше не будет. Забудьте про Костея как про кошмар и ступайте, куда душе угодно.

Услышав это, умруны озадачено нахмурились, переглянулись и, не сговариваясь и говоря ни слова, развернулись и пошли в лес.

Серафима взглянула на них еще раз, теперь внимательней, ибо ожидать такого поведения даже от освобожденных умрунов ей и в голову не приходило.

Но, кроме поведения, еще что-то было не так.

Чего-то не хватало.

Чего-то, что было у всех остальных, когда-либо виденных ей Костеевых гвардейцев, что примелькалось настолько, что стало просто незаметным, но теперь, когда его, этого, не стало, то словно...

Подобрать подходящего сравнения, равно как и понять, чего же всё-таки не хватает, она не успела: через пару минут умруны вернулись.

Они остановились перед ними с Иванушкой черной бронированной стеной, и один из гвардейцев - со шрамом над левой бровью - сделал шаг вперед и со спокойным достоинством произнес:

- Мы обдумали ваш приказ. Мы согласны. Теперь мы - свободные. И люди. И можем идти куда угодно.

Иван почувствовал в душе крошечный, с комариный укус, укол обиды, что все произошло так быстро, что они с лету приняли предложение Серафимы покинуть их, что даже не сказали ни "спасибо", ни "до свиданья", ни "приятно было познакомиться", или наоборот "чтоб вам всем повылазило", но тут же с возмущением поспешил отогнать от себя это мелочное чувство.

После всего, что с ними сделали, они имели на это право.

И кто он им такой, чтобы держаться за него, как баба за ступу?

Надо просто пожелать им удачи в мирной жизни, они ее заслужили.

И это он должен сказать им "спасибо". Им его благодарить не за что.

*    *    *

После дележа припасов и одеял, группа содействия обороне Лукоморска погрузилась на Масдая, помахала руками остающимся на земле, смахнула слезу (кто сказал, что мальчишки не плачут, когда никто не видит?) и поднялась в полуденное небо над тихой осенней страной Великого Октября.

Серафима и Находка свалили свою часть пожиток на Иванушку, и отряд особого назначения, несколько скомкано попрощавшись с умрунами и пожелав им всего наилучшего в новой жизни, выступил в путь.

И прошел приблизительно пять шагов перед тем, как остановиться и оглянуться.

Беда - в полном составе - строевым шагом - следовала за ними.

Путешественники снова отвернулись и пошли дальше.

- Я думаю, им просто с нами в одну сторону, - пожав плечами, вполголоса заметила Серафима супругу. - Дойдут до деревни, или реки, или куда они собрались, и отстанут...

Но, похоже, что ее голос прозвучал недостаточно тихо, потому что из-за их спин тут же долетел уверенный ответ:

- И не надейтесь.

- Нам не в одну сторону. Нам по пути.

- Куда вы - туда и мы.

- Вы же сами сказали, что мы теперь свободные люди и можем делать все, что хотим?

- Вот мы и делаем.

- И, кстати, нам надо спешить.

- Поэтому мы предлагаем бежать...

- И нести вас на руках.

- Лука - Иван, Прохор - ее величество Елена Прекрасная Серафима... - скомандовал Кондрат.

- Зовите меня просто Серафима...

- ...я понесу Находку, а Терентий - вещи. Раз-два-взяли!

- Вперед - бегом - арш!!!..

*    *    *

Костей медленно ехал по лесной дороге на своем черном коне во главе огромного медлительного неповоротливого войска, сжав в ниточку бесцветные губы и напряженно втянув в тощие плечи увенчанную рогатым шлемом голову, и бессильная злость кипела в нем как лава в глубине земной коры, плотоядно булькая, огненно пузырясь и раскаляясь добела. Такая если и вырывается когда-либо на Белый Свет, то только в виде катаклизма, для измерения мощности которого срочно приходится изобретать новую шкалу, где за нулевую точку отсчета берется десять баллов старой.

Вот уже десять дней, как почти ничто из задуманного не шло так, как должно.

Первый предупреждающий удар нанесло исчезновение этого самоуверенного идиота Чернослова, очевидно умудрившегося дать себя убить в самый разгар их секретной кампании.

Вторым тревожным звонком стала пропажа царицы Елены вместе с женским угодником болваном Атасом, двумя сержантами и тремя десятками умрунов через три дня после отъезда из замка. Это немыслимо!!!.. Тридцать три отборных головореза не пропадают просто так, на ровном месте, словно дети, заблудившиеся в лесу!!!.. Даже Змея не могла их найти!.. А ведь она дважды осмотрела всю дорогу и окрестности, но кроме брошенных лошадей и кареты не обнаружила ничего!.. Ровным счетом!.. Ни одной живой... и неживой души!!!.. Как в воду канули! Если бы речь шла не об умрунах, можно было бы подумать, что произошло повальное дезертирство!.. Конечно, оставался еще один вариант, самый отвратительно-вероятный: негодяй Атас положил глаз на жену и решил рискнуть гневом мужа...

При одной мысли об этом царь зашелся, бурля и брызжа беззвучной яростью, и окружавшие его полковники, капитаны и помощники-колдуны, в которых чувство самосохранения одной левой завалило на обе лопатки субординацию и страх перед возможными последствиями их неприглядных действий, прыснули от него в разные стороны под покров леса вместе со своими иноходцами.

Менее чувствительные или более ответственные не успели порадоваться своей стойкости и оценить преимущества нового положения при дворе: через мгновение тусклый осенний день померк во вспышке рубинового света, и царя окружило дымящееся смрадом пятно выжженной земли радиусом в три метра, покрытое печальными останками органического происхождения, не поддающимися идентификации ни в одной магической лаборатории Белого Света.

Костей фыркнул, угрюмо зыркнул единственным оком на притаившийся за вековыми дубами генштаб, те неохотно покинули свои укрытия и, принижено пряча глаза и усердно делая вид, что ничего не произошло, снова присоединились к повелителю.

Опытный придворный знает, когда бежать, а когда не спасет и бегство.

Естественный отбор, однако...

"Ладно, подумаю, что сделаю с Атасом, когда поймаю, потом, вечером, перед сном, для успокоения нервов", - решил Костей и вернулся мыслями к невеселому.

То есть, к Лукоморью.

Что-то здесь было не так.

Смерть Чернослова, безусловно, расстроила его планы по бескровному завоеванию этой тупой жирной страны, но не изменила их цели: господства сначала над ней, а потом над всем Белым Светом. Они посмели убить его помощника... что ж. Пусть им же будет хуже. Они могли отделаться несколькими тысячами убитых в бутафорском сражении - теперь счет у них пойдет на десятки и сотни тысяч в настоящем...

Но ведь и вторжение на их территорию уже идет наперекосяк!

Во-первых, пограничные разъезды на границе с Сабрумайским княжеством не подъехали к ним - они трусливо помаячили на горизонте и скрылись, спасая свои шкуры, даже не попытавшись узнать, кто они и чего им в их краях надо!

Конечно, он на их месте поступил бы точно так же, но где же хваленая лукоморская доблесть и отвага, где один против пятерых, которой они прожужжали все уши соседям, и на которую он так рассчитывал?

Из этого следует вывод, что или они любители приврать сверх меры, или...

Во-вторых, за те два с половиной дня, что его армия шла по степи, равнине, или полю, или как это у них называется, им попалось шесть деревень - и ни одного жителя! Но это не главное: жители могут проваливать хоть в Вамаяси, хоть в Узамбар, хоть к чупецкой бабушке, пока ему не понадобится пополнение армии... Но ведь дело в том, что они провалили туда вместе со всем скотом и припасами, на которые он, между прочим, тоже рассчитывал при планировании похода! А что не успели вывезти - пожгли!

Включая собственные дома и даже сено!

Как будто он не мог это сделать за них, закончив граб... то есть, ко... ка... кна... каф...

Костей, украдкой глянувшись, выудил из седельной сумки маленькую синюю книжицу - единственный выживший экземпляр из его библиотеки после пожара - и быстро залистал: конфедерация, конфитюр, конфликт, конформизм... конфискация.

Вот.

Закончив... ее.

А если это не крестьяне с огоньком побаловались, то из этого следует вывод, что или здесь до нас успела побывать армия кно... кнок...кокн...

Не успевшая погрузиться на дно среди прочих вещей, синяя книжица была снова выужена и раскрыта на нужной странице: конкретика, конкубинат, конкур... конкурент.

Вот.

Армия... их.

Или же это значит...

В-третьих, когда его воинство прошло без боя полученный выжженный кусок полей и приблизилось к лесу, лес встретил их засеками!

Свежими!

Он мог бы поклясться, что даже если бы они всем Лукоморьем пошли валить эти проклятые деревья, они не успели бы сделать столько и за два месяца!

А из этого следует вывод, что если засеки свежие, и если всё Лукоморье не побывало за день до их прихода в этих лесах, то значит...

С тысячами и десятками тысяч деревьев, лежащих ощетинившись верхушками в сторону наступающей на много километров на восток, запад и вглубь лесов, дорогу выбирать не приходилось. Особенно если она одна. Хоть и покрыта завалами так, что напоминает больше полосу препятствий для... э...

...конкременты, конкретика, конкубинат...

Где-то сзади раздался треск ломающихся вековых стволов, грохот падения нескольких десятков кубометров древесины ценных пород на несколько десятков пока ничего не стоящих, но бесценных и необходимых в ближайшем будущем солдат, крики, вопли, звон оружия, рев сигнальной трубы...

Опять засада, злобно заскрежетал обоими зубами царь, размахнулся и с яростью зашвырнул синюю книжицу в гущу леса.

Короче, для скачек.

Игры кончились.

Невидимый враг вот уже в четвертый раз коварно подкарауливал его войско в самом неожиданном месте, но, вместо того, чтобы принять честный бой, толкал несколько деревьев в десятке метрах от дороги, в самой чаще. Те валились, словно подпиленные, всем весом и кронами увлекая за собой еще десятка два-три своих сородичей - дубов, елок потяжелее, или что им там попадалось под ветки, и на голову пытающихся в панике разбежаться солдат^[125] обрушивалась вся флора окружающего леса, иногда вместе с белками, рысями и старыми птичьими гнездами.

Из этого следует вывод, что или лес в этом районе был поражен чрезвычайно антивоенно настроенным жуком-пилильщиком, или же это значит...

Или же всё это значит, что о его вторжении врагу было известно заранее, пришел к неутешительному выводу царь Костей.

Если бы у него было хотя бы на два зуба больше, он бы ими заскрипел.

- Да поймайте же вы хоть одного мерзавца, наконец!.. - в исступлении зарычал он, и офицеры кинулись исполнять его приказание.

Если они хоть кого-нибудь схватят, он удивится...

В первый раз попытка прочесать округу привела лишь к тому, что посланный отряд из двадцати зверолюдей заплутал в лесу во внезапно опустившемся тумане в нескольких десятках метров от дороги, и пришлось посылать помощника-мага с охраной, чтобы отыскать их и препроводить, дрожащих и вздрагивающих от каждого звука громче шепота, в часть. После многих безуспешных попыток привести их в себя, их всё равно пришлось списать в обоз.

Второй раз поисково-карательный отряд из тридцати солдат пропал без вести. Другой отряд, посланный уже на поиск своих товарищей, обнаружил лишь сапог одного из них у чахлой ивы над гнилым болотом.

В третий раз карателей завалило не успевшими еще упасть на основные силы деревьями, едва они углубились в этот проклятый лес на двадцать метров.

Сам же он всю дорогу только тем и занимался, что при помощи своей магии^[126] растаскивал завалы, разгонял над их головами несметные стаи чрезвычайно невоздержанных птиц и выравнивал дорогу, перерытую неведомыми врагами так, словно они хотели посадить на ней картошку.

И это вместо отдыха и планирования наступления!!!..

Огромный черный ворон на вековом дубе слева поточил клюв о мощную ветку, пронзил царя внимательным, словно оценивающим, взглядом и хрипло, осуждающе, сказал "кра".

- Кар?.. - поправил Костей, раздражено повернув голову в его сторону.

- Кра! - во всю наглую глотку упрямо проорал ворон. - Кра! Кра! Кра!

Костей прожег гнусную птицу ненавидящим взглядом, не задумываясь над тем, что делает, вскинул руку, намереваясь прожечь ее чем-нибудь более материальным, но противная тварь, кракнув издевательски на прощанье, растворилась в быстро спускающихся осенних пасмурных сумерках как бестелесный сгусток тьмы. И огненный луч, вырвавшийся из пальцев царя, лишь бесцельно перерубил ветку, на которой она сидела.

Ветка, с мгновение по инерции повисев в воздухе, тяжело ухнулась на головы его не успевшей разбежаться в этот раз свиты. 

И он еще размышлял, что здесь было не так?!

Слепец...

Ответ на это вопрос был предельно ясен и прост: не так здесь было ВСЁ!!!

*    *    *

К удивлению Костея, удивиться ему сегодня все-таки пришлось.

После получасового рейда по враждебно-непроходимым и колючим зарослям и потери четырех солдат^[127] каратели вернулись к войску, радостно волоча за собой на веревке грузного, неряшливого, напуганного до полусмерти человека. Они щедро осыпали его проклятьями, пинками, тычками и ударами всего, что попадалось под руку, пока не вмешался их офицер, совершенно верно рассудивший, что если этот долгожданный пленный будет доставлен к царю в виде трупа, то вторым трупом тут же станет он сам.

Почетный эскорт из трех пехотинцев и подросшего сантиметров на десять от распиравшей его гордости и важности офицера торопливо представил свою добычу пред светлое око его царского величества.

Костей, едва не подпрыгивая от нетерпения и злости в седле, с трудом дождался, пока захваченного подтащат к нему поближе, и вытянул вперед правую руку.

Камень на его чахлой груди зарделся, и пленный оторвался от земли, принял вертикальное положение, которое сам - благодаря стараниям солдат - не мог бы еще принять очень долго, подлетел почти вплотную к морде царского скакуна и открыл мутные ошалелые глаза.

- Кто ты, и по чьему приказу ты посмел причинить вред моим солдатам? - срывающимся от еле сдерживаемой ярости голосом прорычал Костей и резко взмахнул в воздухе другой рукой. Пленный взвыл, и щеку его украсил ярко-багровый след, словно от удара плеткой.

- Говори немедленно, мерзавец, если хочешь умереть быстро! - прошипел царь и снова замахнулся.

Пленный взвизгнул и непроизвольно попытался укрыть свою немаленькую фигуру за связанными руками.

- М-м-м-а-а-а!!!.. Ммм-уу-ммумму!!!..

- Ты чего это, издеваться над его величеством вздумал? - грозно приподнялся в седле генерал Кирдык и взвесил в руке плетку.

- Ммм-мууууу!!!.. - в ужасе возопил пленный.

- Да я тебе сейчас, убогий!..

- Погоди, Кирдык, не торопись, - заинтересованно сощурился глаз царя. - По-моему, тут не обошлось без магии... Ну-ка...

Он вытянул руку в направлении разинутого в беззвучном крике рта мужика и пошевелил пальцами, словно что-то развязывал.

- ...не-е-е-е-е-ет!!!.. - завершил вопль пленник уже на человеческом языке и в испуге заткнул себе рот грязным кулаком.

- Ну, вот теперь гораздо лучше, - брезгливо поморщился Костей. - Хотя громкость можно убавить. И теперь ты нам расскажешь, кто тебе приказал устроить здесь засаду на моих солдат.

- Нет, нет, нет!.. Я не виноват!.. Я не при чем!... Я ничего не устраивал!.. Я просто прятался!.. Я шум услышал на дороге и испугался!.. И тут - они идут!.. - невнятно доносилось из-за прижатых к губам кулаков, размером с небольшой арбуз каждый. - Я ничего не сделал, клянусь вам!!!..

Костей пробуравил горящим оком извивающегося на весу человека насквозь, словно проникая в самые потаенные закоулки его души, куда сам пленный боялся заходить и с охраной, и неохотно сбавил накал.

- Да уж... Такое омерзительное ничтожество, как ты, вряд ли может осмелиться противостоять мне даже в мыслях, - брезгливо поморщившись, разочарованно признал он.

- Да, да, истинный свет!.. - все еще не отваживаясь выглянуть из-за рук, закивал разбитой головой проигравший в прятки здоровяк. - Ни за что!.. Никогда!.. И в мыслях не было!.. Пощадите!.. Помилуйте!..

Костей задумчиво склонил на бок голову и прищурился, размышляя, какой забавной казни предать первого увиденного аборигена, чтобы поднять боевой дух войскам, но, не придя сразу к единому мнению, задал еще один вопрос.

Может, надеялся он, ответ на него вдохновит его на что-нибудь оригинальное.

- Кто ты, откуда и куда идешь, и как тебя зовут?

- Я бедный изгнанник, сам буду из стольного града Лукоморска, иду куда глаза глядят, лишь бы от него подальше, - торопливо, с елейной подобострастностью в дрожащем голосе начал отвечать по пунктам пленник, - а зовут меня Акинфей Букаха, ваша милость... ваша светлость... господин генералиссимус... ваше величество... императорское... ваше ослепительное великолепие...

- Изгнанник? - заинтересовался Костей. - За что изгнанник?

- О, ваша непревзойденность... это долгая, страшная и кровавая история...

- Люблю страшные и кровавые истории, - как бы между прочим, заметил царь.

Для любого подданного царства Костей это рассеянное пожелание было бы законом, который они сломя голову бросились бы исполнять, но бывший воевода, имея другое подданство, опрометчиво пропустил мимо ушей слова Костея и лишь продолжал жалостливо причитать:

- Превратность злой судьбы... был несправедливо ошельмован... подвергся гонениям... Завистники... мучения... черное колдовство... АЙ!!!..

Сидящий на белом коне по левую руку от царя генерал Кирдык огрел словоохотливого пленного вполне реальной плетью по плечам и рявкнул так, что его адъютанты зажали уши, а с деревьев испуганным дождем посыпались желтые листья:

- Ты что - не слышал?! Расскажи его величеству, за что тебя изгнали из вашей паршивой дыры, болван!

Царь едва заметно кивнул и растянул губы в одобряющей улыбке.

- Д-да... д-да... к-конечно... б-без утайки... к-как есть... в-всё...

- Еще бы ты попытался что-нибудь от меня утаить, - от тонкой усмешки Костея пахнуло могильным холодом, и Букаха, захлебнувшись собственным ужасом, прикусил язык.

*    *    *

Когда незадачливый эмигрант закончил свое сбивчивое, то и дело прерываемое жалобным "но я не виноват" повествование, на Костея было страшно смотреть. Его и без того не пышущее румянцем лицо побелело, бесцветные губы сжались в ниточку, а тонкие ноздри раздулись так, что если бы царь дохнул пламенем, его свита была бы к этому готова. Костлявые морщинистые кулачки сжали поводья так, что они задымились, вспыхнули на мгновение черным пламенем и осыпались пеплом на шею побоявшегося даже вздрогнуть коня.

Советники его и офицеры, услышав рассказ предателя, сразу нахмурившись, задумались о том, какие изменения в их планы внесла смерть Чернослова и тот факт, что Лукоморск остался под властью законного правителя.

До Костея же дошло, засело в раскаленном от унижения и ярости мозге и стало сверлить его подобно ледобуру лишь одно.

- Так она... и она... меня... посмела... она... после всего... после того... она... они... меня... УНИЧТОЖУ!!!.. - изверглась, наконец, на волю созревшая эмоция, и придворные кинулись в кусты.

Но вспышки не произошло - только воздух вокруг него задрожал, словно полуденное марево в пустыне и медленно обуглилась земля под копытами коня.

- Я... никогда... не прощу... этой... этим... этих... - кипел и исходил ядом он под взглядом почти обезумевшего от страха подвешенного в метре над дымящейся землей Букахи, но усилием воли взял себя в руки, стиснул оба зуба и медленно выдохнул через нос. - Стоп. Стоп, стоп, стоп. Так не пойдет. Сначала - война. Месть - потом. В этом моя победа и мое величие. Надо отделять удовольствия от дела. Они обе от меня никуда не денутся - ни эта подлая трехголовая тварь, ни маленькая негодяйка царевна... Они еще пожалеют, что посмели встать мне поперек дороги... Ох, пожалеют... И они, и эти жалкие лукоморские князьки, возомнившие себя правителями... Ты!

Он ткнул пальцем в грудь Букахи, и тот охнул и покачнулся на месте, как крепко привязанный воздушный шар под шальным порывом ветра.

- Чернослову от тебя не было проку, потому что он был самоуверен и близорук. Я же мудр и дальновиден. И если я вижу полезный инструмент, я применяю его по назначению. С этой минуты начинается новая страница в твоей жизни - ты начинаешь служить мне. Сейчас тебя доставят в Лукоморск, и ты будешь моими глазами и ушами в этом непокорном городе. Ты станешь передавать мне всё об их обороне, войске и оружии, всё, что увидишь, а увидишь ты многое, если захочешь дожить до того момента, как я вознагражу тебя по заслугам.

Костей сгреб в ладонь левой руки кучку пепла от сгоревших поводьев с конской шеи, накрыл маленькую черную горку другой рукой и на мгновение сосредоточился.

Ало вспыхнул Камень на его груди, ослепляя застигнутого врасплох Букаху, и царь осторожно отвел руку чуть в сторону.

Из кулака его высунул ушастую голову и сверкнул блестящими багровыми глазками-точками крошечный зверек.

- Ага, вот ты какая, - оценивающе осмотрел его Костей и остался доволен.

Он нащупал что-то на спине у зверька и раскрыл его как черный кожистый веер.

Это была летучая мышь.

- Иди сюда, - поманил он кивком Букаху, и тот послушно подплыл к нему вплотную^[128], не смея дышать.

Костей развел крылья злобно скалящей мелкие черные зубки мыши в стороны, завел их когтистые кончики за спину застывшему от ужаса пленнику и соединил с резким щелчком.

Казавшаяся еще секунду назад живой и опасной зверюшка замерла.

Колдун убрал руки, и шею бывшего воеводы неожиданно оттянул холодный металлический вес: летучая мышь превратилась в причудливое подобие шейной гривны или колье^[129].

- Днем ты будешь высматривать и вынюхивать то, что я тебе приказал, а с наступлением темноты найдешь укромное место, запишешь, что узнал, снимешь ее с шеи и привяжешь письмо к задней лапке. Этот вестник найдет меня, где бы я ни был, а следующим вечером - если я буду далеко, или утром, до рассвета - если близко, вернется к тебе с моими дальнейшими инструкциями. Тебя она тоже найдет, куда бы ты ни пошел. Служи мне не на совесть, а на страх, и когда я стану царем Лукоморья, я не забуду тебя, мой верный предатель. Подведи меня - и я не забуду тебя тем более, Акинфей Букаха, опальный воевода обреченного государства. Ты меня... понял?

Ухмылка Костея, похожая, скорее, на оскал мертвой головы, не способствовала разговорчивости, и предатель-рецидивист лишь затряс головой, словно в припадке.

Колдун понял, что это был кивок согласия, и скользнул рукой по одежде пленника. И прямо на его изумленных глазах все следы путешествия по лесу на животе исчезли, будто их и не было, и о том, что выбрал он в недобрый час не ту дорогу, напоминали только телесные повреждения средней тяжести.

Костей окинул плоды трудов своих недовольным взглядом, поджал, скривив, губы и провел растопыренной пятерней по голове и лицу своего суперагента.

Пропала клочковатая нечесаная борода, пропали синяки из-под обоих глаз и прочие следы горячего приема передовыми отрядами наступающей армии; исчезла спутанная, ощетинившаяся сухими листьями и сосновыми иголками шевелюра: резкий осенний ветер теперь холодил лысый и круглый как мяч череп.  

- Ну, вот теперь другое дело, - удовлетворенно кивнул Костей и щелкнул пальцами.

Успевший было привыкнуть к радостному чувству полета Букаха кулем обрушился на покрытую гарью землю.

- Отряхнись, - брезгливо поморщился Костей, видя, как добрая половина его трудов пошла насмарку.

Потом он повернулся к Кирдыку и кинул ему несколько отрывистых слов. Тот отдал честь, развернул и пришпорил коня и поскакал вдоль вытянувшегося чуть не до бесконечности войска.

Через десять минут Букаха был погружен на военный ковер-самолет, и в сопровождении двух угрюмых громил в черном вылетел в месту высадки.

Проводив хищным взглядом быстро скрывшийся за верхушками ненавистных деревьев ковер, колдун нетерпеливо подал знак продолжать движение.

Заревели трубы, передавая эстафетой царский приказ, и огромное войско тронулось с места и покатилось вперед по лесной дороге подобно лавине^[130], остановить которую была не в состоянии ни одна преграда.

Хотя, одна преграда, способная остановить костееву армию, все же нашлась.

И даже скорее, чем царь того ожидал.

Он сам проехал по ней, скользнув лишь мимолетным взглядом и погрузившись далее в свои неглубокие, но широкие мысли.

Пехота прошагала по ней, даже не заметив.

Телеги с продовольствием, палатками и прочим добром прогрохотали, почти не замедлив хода.

И только когда пришло время и очередь тяжелых возов с разобранными осадными машинами, маленькая, скромная речушка, покорно до сих пор протекавшая поперек лесной дороги, поднатужилась, поднапружилась, ровная доселе водная гладь вспучилась, словно спина всплывающего кита, с оглушительным треском своротила с опор крепкий еще, несмотря на прошедшую костееву орду, мост и залила берега.

В мгновение ока затопленным оказалось всё в радиусе двадцати метров от приказавшего долго и счастливо жить мостика, а сама дорога превратилась в непроходимую вязкую кашу из глины и ила.

Два огромных и тяжелых воза, имевших несчастье находиться на мосту во время природного бедствия, как легкие щепочки снесло по течению вместе с возницами и тяжеловозами метров на десять, надежно поставило поперек русла, заодно вывалив поклажу, и река, не находя больше привычного пути, стала искать альтернативный.

Каковым, после непродолжительного размышления, и была признана запруженная обозом и войсками дорога.

Погруженный в свои мысли Костей внезапно обнаружил, что он стал быстро погружаться еще и в холодную грязную жижу, еще несколько минут назад гордо именовавшуюся речной водой, проворно поджал ноги вместе со стременами, развернулся в седле  и раздраженно рявкнул, обращаясь к мечущимся вдоль погрязшего войска советникам.

- Ну что там у вас еще случилось?!..

- Кажется, наводнение, ваше величество!..

- Говорят, смыло два воза!..

- Остальные застряли в грязи!..

- И кто должен их из грязи вытаскивать? - холодным, как надгробие, голосом поинтересовался царь, и слова доклада застыли в горлах офицеров и советников...

*    *    *

Как бы эффектно ни прозвучала эта фраза царя, каким бы сарказмом ни отдавала, какими бы последствиями ни грозила, а вытаскивать засевший по самые оси и глубже обоз, усмирять реку и высушивать дорогу все равно пришлось ему.

Злой, грязный и промокший до нитки (бессмертие, как это не было обидно, не предполагало непромокаемости), Костей провозился с ликвидацией последствий чрезвычайной ситуации до наступления ночи. Конечно, он располагал силой и умением десятка своих советников, но они, по причине избыточного рвения, совмещаемого с желанием показать себя в условиях, максимально приближенных к боевым, чаще умудрялись мешать, чем помогать.

Убедившись, что мост восстановлен, своенравная река вернулась в природой предназначенное ей русло, а виновных, как всегда, нет, он, мрачнее целого грозового фронта, отдал приказ разбивать лагерь.

Штабная палатка была раскинута прямо у реки - там, где он закончил борьбу со стихией. Выставив караулы из умрунов, генерал Кирдык по приказу царя привел под своды царского шатра одного из утопивших стратегический груз возчиков: побелевший почти до прозрачности Камень требовал свежей крови.

Как и сам царь.

Чтобы армия завтра с самого утра смогла без задержки выступить в поход, в завершение насыщенного грязной работой дня он решил починить и поврежденные возы при помощи Камня, но того, что произошло (а, вернее, не произошло), он не мог и предположить...

Костей угрюмо оглядел источник своей силы при свете тусклой и до отвращения не волшебной масляной лампы и покачал головой: за все пятьдесят лет его существования он ни разу так не истощался, даже когда перестраивался и переделывался замок старого царя в царстве Костей. А ведь тогда потрудиться пришлось немало - что ему, что Камню.

Но чтобы силы Камня не хватило на день...

"Откуда эта глупая мнительность? Наверняка, причина в том, что я не подпитывал его с тех самых пор, как мы пересекли границу. Да еще сегодня пришлось приложить столько усилий - сначала ошейник для Букахи, потом это треклятое наводнение... Как там говорится у них, в Лукоморье? Мудро вечера утренее? Вутро мечера ветренее? А. Утро вечера мудренее. Народная мудрость, кажется? Вот и проверим..."

*    *    *

Граненыч, проигнорировав подобострастно протянутые руки камердинера, повесил шубу на вешалку у порога, скользнул по аппетитно расположившемуся на изящном золоченом столике позднему ужину, имевшему все шансы стать ранним завтраком, равнодушным взглядом человека, слишком вымотанного даже для того, чтобы проголодаться, и тяжело присел на край кровати.

Отогнав раздраженно второго камердинера^[131], он самостоятельно стянул с себя сапоги и изнеможенно откинулся на подушки, заложил руки за голову, и через секунду наверняка уснул бы, но из стены у книжной полки без стука появился Дионисий, и сон был тут же отложен на потом.

Митроха вопросительно уставился сухими, воспаленными от постоянной и вынужденной бессонницы глазами на хозяина библиотеки, и тот не заставил себя ждать:

- Извини, что вторгаюсь к тебе в столь неурочный час, прервав твой мирный сон...

- Валяй, раз пришел, - махнул рукой князь, приподнимаясь на локте.

- Но ты сам просил, если прибудет эстафета от Кракова, сообщать немедля.

Остатки сна сразу как волной смыло.

- Как у них дела? - сел Граненыч и свесил с края высокой царской кровати тощие ноги в дырявых носках.

- Сорока сообщила, что армия Костея находится в трех днях пути от Лукоморска, и что все идет по плану. Лешие продолжают устраивать засеки, завалы и ловушки вдоль всего маршрута. Колдуны Костея едва успевают лечить раненых. А еще она доложила, что сегодня - то есть, вчера, незадолго до того, как Краков отправил очередную птичью эстафету - перед наступлением темноты армия проходила мимо Зеленой топи. Местная болотница была предупреждена Обдерихой, что после срабатывания ловушки к ней могут заявиться гости. Вчера - то есть, позавчера - они уже проваливались в болото, ты помнишь, поэтому в этот раз были осторожней и прощупывали землю перед собой перед тем, как ступить. И болотница - не будь дурочкой - пропустила их с миром точнехонько до середины, а над самым оком выдернула у них кочки из-под ног. Сорока сама всё видела и говорит, что от пятнадцати зверолюдей не осталось и вскрика. Остальные, наученные печальным опытом прошлых дней, даже не пошли их искать.

- Продвижение армии замедляется? - Граненыч уже вскочил, сдвинул нетронутый ужин на край стола и извлек из шкафа огромную карту.

- Пока максимум на день-полтора, - огорченно поджал губы и с сожалением покачал головой библиотечный. - Но если удастся задумка Обдерихи и водяницы из Позими, то, возможно, мы сможем выиграть еще столько же. А пока Костей спешит, по-прежнему сам расчищает завалы и ровняет дорогу, хотя и лешие, и дорожные стараются вовсю...

- По-прежнему колдовством? - угрюмо уточнил Граненыч, зная ответ наперед.

- Колдовством, - невесело вздохнул хозяин библиотеки. - Краков передает - стволы толщиной в три обхвата так в стороны и летят... Будто соломинки...

- Я в одном трактате читал, что в средневековье нормальные люди устаивали охоту на ведьм и колдунов, - задумчиво пробормотал Граненыч, оторвавшись на минуту от важного занятия - высунув язык руке в помощь, он старательно наносил на карту пометки синими чернилами. - И никогда не мог понять, зачем. Но теперь, кажется, понимаю...

И снова принялся за свое дело.

Судя по тому, что его тонкие пальцы были пока однообразно-синего цвета, на очереди еще стояли зеленые, красные и черные чернила - каждые для своей цели.

- Митроха?.. - дождавшись, пока все изменения в оперативную обстановку будут внесены, библиотечный отвлек внимание замглавкома Лукоморских войск на себя.

- Что, Дионисий? - промокнул зеленые чернила на последнем пере и отложил его в общую кучу бывший истопник.

- А... ты действительно веришь, что мы сможем его победить?

Казалось, библиотечный был полностью сосредоточен на разглядывании разноцветных чернильных пятен на скатерти, и задал свой вопрос исключительно для поддержания несуществующего разговора, будто хотел узнать мнение Митрохи о чем-то абстрактном, незначительном, отстраненном... Но, проговорив его, не в силах был больше притворяться, напрягся и замер в ожидании.

Граненыч нахмурился, скосил глаза на хозяина библиотеки, беззвучно пожевал обветренными губами и, наконец, выдохнул:

- Тебя успокоить, или правду сказать?

*    *    *

Утром, едва засветился край неба над бесконечными елками, Костей в полутьме пропахшего недоброй магией шатра вынул из груди нового умруна покрасневший Камень, презрительно, мимоходом посмеялся над своими вчерашними страхами и отдал приказ армии выступать.

Торопливо дожевывая на ходу завтрак, солдаты под рев труб за несколько минут собрались, и войско мерной поступью, от которой содрогалась земля и облетали последние листья с трепещущих веток, тронулось вперед...

Надо ли говорить, что едва на свежеотремонтированном мосту оказался свежеотремонтированный же воз, вчерашний разлив повторился с точностью до литра и метра?

Правда, в этот раз Костей не успел далеко отъехать, и успел пресечь водное безобразие пока оно опять не охватило всю дорогу, но задержка на полдня была обеспечена.

Царь снова кипел и был готов плеваться кипятком от ярости: второй день подряд на этом вонючем ручье с ним обращаются как с сопливым мальчишкой! С ним, с самым великим магом всех времен и народов, занесенных когда-либо в летописи! Водит за нос какой-то паршивый водяной, для которого заставить мужика бросить в воду кусок своего обеда - уже достижение!..

Ну, нет.

Он этого так не оставит.

Не на того напал.

Он еще покажет этой тухлой старой рыбе, кто здесь теперь хозяин, даже если ему придется провести на этой мерзкой речке неделю!..

Надо просто успокоиться и подойти к задаче профессионально. Ведь что ни говори, а он всегда будет в первую очередь колдуном, и только потом - правителем, царем, императором и прочая, прочая, прочая...

Итак.

Проблема: внезапные наводнения.

Эпицентр: мост.

Подозреваемый: водяной.

Решение: подкараулить подлеца, поймать и устроить ему... устроить... устроить...

Как же это?..

Последний день Пнёмпеня?..

Эх, жаль, книжку с цитатами выкинул...

Ладно.

Приступим.

Костей в предвкушении забавной охоты раздвинул губы в гаденькой улыбочке и передал коня вместе с инструкциями Кирдыку. Стараясь - на всякий случай - смешаться с охраной обоза и возницами, он прокрался к ставшему за два дня знакомым до ненависти мосту, нырнул в придорожные, плавно переходящие в прибрежные, кусты и затаился, впившись взглядом в камыши под опорами моста.

Как и условились, досчитав до десяти с того момента, как его величество скроется из виду^[132], генерал подал трубачу знак играть сигнал выступать.

Хриплый резкий рев трубы огласил задремавший (или затаившийся?) лес, и войско, опасливо косясь себе под ноги, неторопливо двинулось вперед.

Первый воз с той стороны заехал на притворяющийся безобидным и ручным мост.

Колдун напрягся, напружинил скрюченные пальцы и вытянул шею, стараясь единственным имеющимся в его распоряжении оком охватить как можно большее пространство и не пропустить самое интересное.

Не прошло и минуты с момента сигнала, как под средней опорой злополучного моста вода слегка заволновалась, медленно закружилась едва заметной воронкой, и на поверхности показались длинные мокрые спутанные космы...

Остальное произошло синхронно, что значит, параллельно, как, без сомнения, смог бы прочесть в своей синенькой книжице царь, если бы она сейчас не находилась в километре отсюда в старой барсучьей норе.

Под многострадальным мостом вскипела и выросла, брызнув в разные стороны досками настила и возами, водяная гора.

Трубач затрубил остановку.

На колыхнувшейся от радостного возбуждения груди Костея вспыхнул алым Камень, рука его чуть дрогнула от предвкушения сладкой мести, и из самой середины речки послушно вырвалось и полетело ракетой в его направлении нечто...

Что на поверку оказалось самой большой каменой опорой.

Колдун взвизгнул от ужаса и, не заботясь о том, чтобы остановить действие притягивающего заклинания, метнулся в сторону, запутавшись в серебряном плаще: бессмертие бессмертием, а провести вечность в форме блина ему вовсе не хотелось.

Опора с низким грозным свистом врезалась в берег, заставив землю содрогнуться, и не успел Костей возрадоваться, что мимо, как вслед за ней из непреодолимой водной преграды, обозначенной на карте как какая-то "р. Позимь", выхлестнула огромная, выше леса, волна и накрыла его ополоумевшее величество, пологую лысину берега, прибрежные деревья и кусты, неосмотрительно подтянувшихся поглазеть зверолюдей, и с душераздирающим ревом и треском схлынула, унося с собой все приглянувшиеся трофеи.

Хрипя и отплевываясь, Костей вынырнул в самом фарватере ставшей вдруг к своему удивлению судоходной в отдельно взятом месте Позими, и к нему, словно пираньи к одинокой антилопе, во всех сторон тотчас же устремились все жертвы мини-цунами: телеги, солдаты, доски, кони, ветки, клочья камыша, контуженая рыба... Тяжко хлюпая и кряхтя, по дну к нему ползла старая знакомая - резвая опора.

- Что?.. что происходит?!.. - растерянно выкрикнул колдун, краем глаза заметил розовый свет из района его груди, пробивающийся сквозь мутную жижу, еще несколько минут назад бывшую речной водой, и тут до него дошло. - Камень!.. Ах, чтоб тебя!!!

Мгновенное усилие воли - и источник силы погас.

Вода спала.

Вернувшееся к своим повседневным обязанностям течение понесло вниз всё, что ранее рвалось к Костеевой персоне, и он с облегчением сплюнул еще раз набившуюся в рот песчано-водную смесь, ароматизированную донными отложениями, и уже собирался гордо левитировать на дорогу, где метались, выглядывая повелителя среди обломков, советники и офицеры, как вдруг...

Почти перед самым его носом всплыли и заполоскались на воде длинные седые спутанные волосы.

- Ах, вот ты где!!! - Костей обеими руками ухватил забитые водорослями космы и взмыл в воздух - не столько от магии, сколько от радости.

Спустя несколько секунд он приземлился среди восторженно приветствующих его подданных на левом - ближнем к Лукоморью - берегу. В руках его медленно приходила в себя патлатая, вымазанная илом и ряской старуха с зеленым лицом.

Торжествующе ухмыляясь, колдун бросил ее в грязь себе под ноги, и ее стошнило илом.

С хрипом хватая воздух ртом и задыхаясь, она лежала на боку, скрючившись и бессильно царапая длинными когтистыми пальцами землю.

- Значит, шутки шутить надо мною вздумала, старая карга? - склонился он над ней, оскалив в недоброй усмешке оба зуба.

Она с трудом разлепила зеленые, как кувшинки, глаза и уставилась на него затуманенным взглядом.

- Но, как видишь, в вашей глуши нет никого, кто бы мог сравниться со мной в магической силе и умении ей управлять, - не прекращая лыбиться, высокомерно продолжил он, поправляя одной рукой на груди Камень.

Взгляд старухи стал осмысленным, и мысли эти были не из приятных.

- Ага, дошло, кто я, - хохотнул Костей и выпрямился. - Раньше надо было думать, старая селедка! Теперь тебе остается только полагаться на мое милосердие. Которого нет, не было и никогда не будет! Ха-ха-ха! Ну, и что мне, по-твоему, с тобой теперь делать?

- Хоть что... - еле слышно пролепетала старуха, и тут же в голову ей, кажется, пришла ужасная мысль, и она затряслась: - Только... не бросай... меня... в воду...

- Может, мне повесить тебя вон на той осине, а?

- Повесь меня... на той осине... Только... не бросай меня... в воду!..

- Или мне лучше отрубить голову?

- Отруби... Только не бросай меня... в воду!..

- Нет... Пожалуй, я привяжу тебя за своим конем и пущу его вскачь по лесу - через бурелом и буераки!

- Да... привяжи... привяжи за конем... только не бросай меня в воду!..

- А может...

- Да... что угодно... только не бросай меня в воду, пожалуйста!..

И тут Костей не выдержал.

- Да ты что, старая хрычовка!? Думаешь, что я не слышал эту сказку: "Только не бросай меня в терновый куст!", да? Ты меня вовсе за дурака принимаешь? Надеешься, я подумаю, что страшнее воды для тебя ничего нет, и брошу тебя в твою реку, да? Не выйдет!!! Ты выставила меня посмешищем перед всей моей армией, и хочешь, чтоб тебе сошло это с рук?!..

Старуха неловко завозилась на земле, закрывая руками покрывшееся высохшей трескающейся бурой коркой лицо, на обступивших ее советников и офицеров пахнуло смрадом разлагающихся без воды водорослей в ее волосах, и колдуна осенило.

- Ага, водяная тварь! Ты сохнешь!!! Без своей воды ты скоро превратишься в засохший комок грязи! А ведь это замечательная мысль, хорь тебя задери! Так я и поступлю. С одной стороны, "скоро" - это недостаточно хорошо, когда речь идет о смерти такого презренного существа, как ты... Но, с другой, мне некогда ждать, и поэтому мы остановимся на этом варианте. Я прикажу привязать тебя к дереву рядом с рекой, чтобы ты, засыхая, могла кинуть на нее прощальный взор - видишь, я не так уж и жесток... И к тому времени, как последний из моих солдат пройдет мимо тебя, ты превратишься в могильную пыль, жалкая карга.

На лице старухи отразилась целая буря эмоций, но колдуну они были уже не интересны.

Он рассмеялся еще раз - почти добродушно - своей остроумной затее, бросил несколько слов терпеливо ожидающему за его спиной приказаний Кирдыку и принялся - в последний раз - за починку моста.

Хорошее настроение царя продержалось ровно два часа после того, как армия снова тронулась в путь.

Наткнувшись на очередной завал, он снова захотел раскидать его - как всегда - при помощи магии, и взгляд его машинально упал на Камень.

Талисман силы снова стал бледно-розового цвета.

*    *    *

Когда последний солдат из арьергарда проходил мимо прикрученной к вековому дубу старухи, голова ее была низко опущена на грудь, тело дрожало неконтролируемой мелкой дрожью - печальный признак агонии, а искаженное иссохшее потрескавшееся лицо закрывали грязные зловонные волосы.

Замыкающий арьергард медведечеловек выкрикнул в адрес умирающей что-то унизительное и обидное, и с ржанием, характерным, скорее, для лошади, чем для медведя, скрылся за поворотом.

Старуха осталась одна.

Едва затихли последние звуки марширующей армии, она в последний раз икнула, хрюкнула, веревки, удерживающие ее, развязались, и пленница рухнула на все еще мокрую после цунами местного масштаба землю.

Из-за опоры моста тут же вынырнула другая старуха - тоже со спутанными длинными космами, зеленым лицом и маленькими, похожими на рыбьи, глазками и, тоже сотрясаясь от хохота, вылезла на берег и повалилась рядом с первой.

- "Повесьте меня уже хоть на чем-нибудь..." ик... ик... ха-ха-ха!.. "Только не бросайте меня в воду!..." Ха-ха-ха!..

- А он... он говорит... ик... ик... "ты меня вовсе за дурака принимаешь?"... ха-ха-ха!..

- А ты-то... ты... "Да... что угодно со мной делайте... только не бросай меня в воду, пожалуйста!.." ха-ха-ха!.. ик... ик... ик... Ох, не могу... Ох, помру молодой...

- А он... "Думаешь, я эту сказку не слышал?.." ха-ха-ха... ик... ик...

- Как меня этой волной-то смыло из-за кустов, где я за его спиной пряталась... ха-ха-ха!... так мне не до шуток тогда, поди, было... ха-ха-ха!.. ик... Думала - утону к лешему, только пузыри от меня и останутся!.. ик... А он меня спас, выходит, героически!.. Ха-ха-ха!!!..

- Ох, матушка ты моя Обдериха... Насмешила... Сто лет я так не смеялась, поди, ежели не больше... с тех самых пор, как пьяный купец полез... ха-ха-ха!... а там сети... ха-ха-ха!...а медведь сзади... ха-ха-ха!... а в сетях муж мой покойный запутался... ха-ха-ха!... хотя, нет... всё одно не так смешно... ик... ох... ха-ха-ха!..

- А уж я-то сколько так не веселилась, матушка Позимь... Ой, не могу... в груди колет и живот болит... ох, нельзя же так под старость лет... ха-ха-ха!... ох... ик...

- Ладно, подруга... иди, умойся... а то тебя и впрямь можно со мной перепутать - вон сколько илу да грязи на себя нацепляла, пока купалась... Все волосы вон, водяной травой засадила - у меня в реке, небось, меньше.

- Ох, не говори, матушка... Пойду, сполоснусь по-быстрому, да старого нашего дружка-то попроведаю: поди, ему просто так шагать по нашему лесу с непривычки скучно покажется, так я его, спасителя, развлеку.

*    *    *

Вечером следующего дня, когда полностью стемнело, похолодало и начало поливать мелким, но настойчивым дождем, угрюмые солдаты в черном высадили Букаху там, где Сабрумайская дорога выходила из леса - то есть, километрах в двадцати от Лукоморска - и, не пожелав ни пуха, ни пера, отправились обратно к своему царю. А бывший лукоморский воевода и неудавшийся политэмигрант остался коротать ночь под лапами старой ели, громко стуча зубами и бурча голодным, завязывающимся узлом в знак протеста против многодневной диеты, желудком.

Так начинающий шпион прострадал до восхода солнца, а потом еще три часа, пока его не заметил-подобрал-обогрел-накормил большой обоз беженцев из какой-то деревни, что находилась^[133] днях в двух пути от стольного града.

- Откуда ты такой неприкаянный будешь, мил человек, и как тебя звать-величать? - поинтересовался благообразный седой дед, на чью телегу без особых церемоний Букаха взобрался, чтобы спокойно умять предложенный ему хлеб, лук и полкурицы.

- Я... это... издалека... - неопределенно махнул крылом засланец и сделал вид, что усиленно пережевывает заглоченый кусок.

На самом деле он обдумывал то, что должен был обдумать еще как минимум день назад. Но всё это время он потратил на попреки своей зловредной судьбинушке, невразумительные причитания, невыполнимые клятвы и просто на жалость к себе, единственному. Теперь же такую важную часть шпионского ремесла, как фальшивое имя и биография, ему приходилось изобретать впопыхах и на ходу.

- Зовут меня Олег. Прозвание мое... э-э-э... Пеньков-Гордый. Сам я из... э-э-э... из купцов буду... из торгового люда, значит. Бегу от оккупационной армии царя Костея. Шел мой обоз с товарами по новой Сабрумайской дороге этак, шел... И вдруг, откуда ни возьмись - страх божий на голову обрушился... Люди вроде, а сами - как звери! Кто на тигра похож, кто на медведя, кто еще на кого... Зубы, да когти, да еще топоры вот такенные!.. - Букаха показал, выронив при этом недоеденный окорочок себе на колени, какенные у вражеских солдат были топоры, потом немного подумал, и увеличил пространство между своими ладонями еще на полметра.

Дед и его попутчики ахнули, а приободренный Букаха ухватил уже покидающую обоз и отправляющуюся своим путем куриную ножку за косточку и продолжил описание своих злоключений, дирижируя ей, как палочкой:

- Жуть, говорю, аж волосы дыбом!^[134] Это ведь ни кто иной был, старик, как солдаты Костеевы. Непобедимая армия на нас прет - сразу видно! В его войске этих чудищ - как деревьев в лесу! Против них сражаться - что головой об стенку биться! Мы против них - словно ребенок против медведя!..

- Ты, купец, кончай врага-то славить, - неприязненно взглянул на него плечистый молодой парень со шрамом во весь лоб. - А что медведя касаемо, так я на него с рогатиной первый раз в двенадцать лет ходил - и живой, как видишь, хоть и покарябанный маленько. А ихнего косолапого брата в нашей округе изрядно убыло. Так что...

- Да помолчи ты, Потап, - цыкнул на охотника старик и повернулся к попутчику. - Ты, мил человек купец, не обращай на него внимания, рассказывай, рассказывай, чего с твоими товарищами-то сталось.

Букаха злобно покосился на прервавшего его парня, с усилием скроил скорбную мину и продолжил:

- Они, супостаты, мой обоз в один миг захватили. Возчиков да охранников побили, как мух, а я вот живой, спасся... Еле ноги унес... Словно на крыльях летел...

Букаха умолк, посчитав, что он и так достаточно всего понарассказывал сиволапым деревенщинам, на которых при других обстоятельствах и в другое время он бы и посмотреть побрезговал. И, запивая большими глотками кваса из протянутого одним из благоговеющих перед такими испытаниями и отвагой слушателей жбана, стал жадно доедать первый за два дня завтрак.

Пока он жевал, в обдуваемую холодящим октябрьским ветерком лысую, как коленка, голову забрело любопытство.

- А вы из какой деревни все?

- Из Гарей, - вздохнув над иронией топонимики, сообщил тот. - Давеча из столицы прискакал гонец, сказал, мол, идет злой царь Костей, нас воевать. Огнем направо и налево палит, мол, крестьян в рабство забирает, и надо всем миром от него бежать со всем скарбом, что можем с собой прихватить, в столицу, где войну пересидим. Там, говорят, тоже войско собирают немалое. А ты как думаешь, мил человек купец, победим мы того костяного царя, али он нас?

Букаха задумался над вопросом, более важным для него, нежели когда-либо мог предположить старик, и обреченно покачал головой.

*    *    *

Не успел обоз подъехать поближе к городу, как в глаза Букахе бросилась суета и шум, которые начинались у городской стены и распространялись, подобно кругам на воде, вширь и вдаль.

Сотни и тысячи человек с заступами, лопатами, тачками и бревнами бегали и хлопотали вокруг, словно благодаря какому-то мрачному заклятью решили, что древняя столица Лукоморья вдруг превратилась в муравейник, а сами они - в муравьев.

Люди без устали копали ямы, углубляли ров, возили землю, насыпая вал, забивали колья в дно ловушек и бревна просто так, и у Букахи в душе зародилась и стала расти, болезненно пульсировать и разбухать мрачная ненависть ко всем защитникам Лукоморска.

Сколько сил тратят эти идиоты на абсолютно безнадежное предприятие! Знают ведь, наверняка, какая армада на них прет, и все равно рассчитывают остановить ее своими дурацкими канавками и палками! Почему они не сдаются, не бегут, не прячутся, как сделал бы на их месте любой нормальный народ? Царь Костей - это вам не какой-то самовлюбленный индюк Чернослов! А ведь даже его, не пропади он внезапно и по необъяснимой причине, им было вовек не победить! А тут - эвон - на кого замахнулись!.. Дурачье... Они тут все сумасшедшие. И так им всем и надо. И стану я помогать Костею, или сбегу прямо сейчас по Вондерландской, Вамаяссьской или Лесогорской дороге - для них ничего не изменится...

СТОП.

Только что прозвучала чрезвычайно здравая мысль, которая почему-то не потрудилась прозвучать раньше.

И называется эта сияющая, как путеводная звезда, идея "СБЕЖАТЬ".

Пусть этот жуткий человек думает, что запугал Букаху. Пусть ждет от меня вестей.

Нашел дурака.

Сейчас я войду в город с крестьянами, проберусь в свой дом, возьму денег, если получится, то коня и еды - и только меня и видели.

Разбирайтесь сами, без Букахи. Я свое уже отстрадал.

Приняв такое решение, разжалованный воевода почувствовал себя счастливым в первый раз за много дней.

Он спрыгнул с телеги, дружелюбно улыбнулся старосте, повертел головой по сторонам и ткнул пальцем вперед, в сторону кряжистой Сабрумайской сторожевой башни с распахнутыми настежь воротами и хронически опущенным мостом:

- Смотрите, вот и прибыли. Город нас уже ждет.

Как выяснилось уже через пять минут, их ждал не только город.

У самых ворот беженцев встретил усатый сержант в пыльном шлеме, красном плаще с гербом Лукоморья на плече и с пергаментом, пером и походной чернильницей наперевес.

- Добрались? Прибыли? Вижу. Молодцы, - отрывисто заговорил он как бы сам с собой, но все каким-то образом поняли, что обращается он к ним, и обоз остановился. - Какая деревня?

- Гари, батюшка, - выступил вперед староста.

- Хорошо... - сержант черканул что-то в пергаменте и обвел глазами застывший в ожидании решения своей судьбы караван. - Сколько вас?

- Сто двадцать три человека с бабами, дитями и стариками... Хотя, нет. Сто двадцать четыре, - уточнил старик и ткнул пальцем в Букаху. - Вот, купец у края леса километрах в десяти отсюда прибился. Костяным царем ограбленный.

- Ограбленный?.. - сержант окинул оценивающим взглядом представительную фигуру Букахи и кивнул головой: - Эт хорошо...

И, не успел никто поинтересоваться парадоксальностью вывода, как сержант выудил из кармана штанов другой пергамент, развернул его, откашлялся и огласил:

- Предписание Оборонного Командования номер один!

После этого впечатляющего вступления пергамент был аккуратно свернут и возвращен на место, а дальнейшая речь пошла экспромтом:

- Все мужики от семнадцати до сорока лет остаются здесь, встают справа от меня - их забирают в добровольцы, город оборонять. Остальные - от четырнадцати до шестидесяти и бабы от семнадцати до пятидесяти идут на земляные работы. Встаньте слева. Инструмент - лопаты, кирки, еще чего там - если есть, берите с собой. Смена - восемь часов. А стариков и прочих младенцев дружинник Николай Непряха сейчас проводит по домам на постой. Они за день обустроятся, и вечером за землекопами придут. Ополчение будет жить и учиться ратному делу на казенный кошт. Вопросы есть?

- Кормить рабочих будут? - выкрикнул коренастый мужик - возчик передней телеги.

- Будут, - коротко ответил сержант, и крестьяне, громко переговариваясь, стали извлекать из поклажи инструмент и делиться, как им было предписано.

Букаха, глядя во все стороны, кроме той, в которой находился сержант, беззаботной походкой направился прямо к воротам, где и был остановлен бдительным стражником с ржавой, в свежих царапинах от напильника, алебардой.

- А ты куда собрался? - грозно полюбопытствовал он.

- Прочь с доро... - начал было гневно Букаха, но спохватился, что он не является воеводой уже несколько недель, и плавно перешел в другую тональность:

- Пропусти меня, солдатик, я хотел сказать. Меня даже ваш командир отпустил, - не оглядываясь, ткнул большим пальцем за спину беглец. - Я простой бедный купец. Возвращаюсь домой. Тороплюсь...

- А ты не торопись, купец, не торопись, - насмешливо посоветовал ему голос сержанта из-за плеча. - Вечером домой попадешь. Столько времени тебя там ждали - шесть часов-то уж точно еще подождут.

Букаха хотел поспорить, но игривый тон сержанта словно испарился, и рука его потянулась к рукояти меча.

- Лопаты вон там. Два раза повторять не буду. В случае отказа Оборонное Командование предписывает поступать по всей строгости законов военного времени.

Бывший боярин напряг воображение, пожелал, что уж лучше бы не напрягал, нервно сглотнул, торопливо кивнул и панически зашарил вокруг глазами:

- Да-да... конечно-конечно... я ведь не отказываюсь... я сам... примите во внимание... искренне... руки уже давно просятся что-нибудь покопать... накопать... закопать... раскопать... выкопать... Так где, вы говорите, у нас лопаточки лежат?..^[135]

- Вон там, - удивленный резкой сменой настроя странного купца, сержант почесал давно зудевшую правую ладонь о гарду (к чему бы это? к деньгам, или в баню пора?) и вытянул шею: к воротам уже подходил новый обоз.

Скоро обоз из Гарей, сопровождаемый дружинником и провожаемый отчаянным взглядом Букахи, прогрохотал по мосту и скрылся в воротах.

*    *    *

Первый и, как он страстно надеялся, последний рабочий день кончился для Букахи с пришедшей им на замену в пять часов ночной смены.

Те принялись раскладывать костры, которые запалят, когда совсем стемнеет, а дневные рабочие, растирая на ходу занемевшие спины и плечи, усталою толпой двинулись в город.

Бывший боярин, ощупывая со слезами на запорошенный землей глазах кровавые мозоли на не ожидавших такого обращения ладонях, отплевываясь песком и стараясь не наступать пяткой на провалившиеся в сапоги острые не по размеру камушки, присоединился к ним, влился в толпу, чтобы окаянный сержант или стражник не узнали его и не стали приставать с расспросами. Но старался он зря: караул на воротах успел смениться, и никто не бросил в его сторону ни единого взгляда.

Чем ближе к центру города, где стояли дома благородных, тем меньше людей оставалось вокруг, и тем неуютней чувствовал себя Букаха.

А что, если его увидят знакомые?

Или его же слуги?

Или те, кто тогда поймал его?

Или сам царь будет проезжать мимо в карете и вздумает выглянуть в окошко в самый неподходящий момент?..

Но никто не обращал на него внимания, и он благополучно добрался до калитки в стене сада в глухом переулке, воровато оглянулся, выудил из кармана ключ и быстро открыл милостиво не заскрипевшую дверь.

Где-то в стороне, не видимый в сгущающихся сумерках, по саду ходил с граблями его садовник, ритмично, как морской прибой, шурша сухими листьями.

Дверь, ведущая из сада в дом, была полуоткрыта.

Пока все было за него.

Молча кипя от унижения и гнева, Букаха пробирался как вор по собственным палатам, наверняка теперь отошедшим его спесивой, сварливой и на зло ему бездетной супруге. С замиранием сердца прислушиваясь к каждому шороху и скрипу, он торопливо сгребал в зеленую шелковую наволочку с золотыми кистями по углам^[136] все ценное, что попадалось под руку.

За окнами медленно темнело. Скоро прислуга пойдет по дому зажигать свечи. Надо спешить. К тому же, в эту наволочку больше ничего не влезет - наверное, надо было взять пододеяльник...

Решив не искушать свою удачу экспедицией в конюшню и купить коня в городе, Букаха рассовал по карманам серебряные ложки из фамильного сервиза, засунул за пояс подсвечник с рубинами и торопливо лег на обратный курс.

Выходя в сад, он лицом к лицу столкнулся с садовником (вернее, сначала с его граблями, а потом с ним самим).

- Ай!.. - сказал Букаха.

- Ой... - сказал садовник, но тут же одумался, настроил тональность и громкость и истошно завопил, заставив злосчастного диссидента подпрыгнуть и заткнуть уши:

- Караул!.. Воры!.. Помогите!.. Грабют!.. - отчаянно загремело по дому, но агрессивному служителю Флоры этого показалось мало. Он толкнул попытавшегося пойти напролом нахального татя в грудь и от всей души, хоть и неумело, огрел его граблями по плечу. - Отдай мешок, прощелыга!!!.. ПА-МА-ГИ-ТЕ!!!..

В планы Букахи расставаться с заново обретенным имуществом не входило, что он и дал недвусмысленно понять недружелюбно настроенному садовнику, ответив на его косоватый удар прицельным попаданием подсвечника прямо в лоб.

Садовник охнул, потерял равновесие, выронил свое оружие, но, падая, ухитрился ухватиться за наволочку.

- Отдай, кому говорят!.. - прошипел он и дернул на себя.

- Пошел вон! - шепотом прорычал Букаха сквозь сцепленные зубы и тоже дернул свое сокровище на себя...

Если бы в лавке тканей его экономка не поддалась на уговоры пройдохи-купца и купила бы на постельное белье хозяевам старый добрый лен, Букаха сейчас был бы богат и на полпути к свободе.

Но она не пожалела боярских денег и выбрала дорогущий вамаяссьский шелк.

Который сейчас и разъехался с тихим беспомощным треском, вываливая наворованное разжалованным военачальником у себя же добро на грудь бдительному блюстителю сада.

- Да чтоб тебя!!!.. - чуть не в голос взвыл Букаха и наклонился было, чтоб подобрать хоть что-нибудь, но в потревоженном доме уже раздавались крики и топот десятков ног стремительно приближавшейся к месту вооруженного конфликта челяди, и Букаха, проклиная все садовничье племя вообще и этого отдельно взятого работника граблей - в частности, развернулся и помчался к калитке, звеня на бегу своими краденными ложками как конь - бубенцами...

*    *    *

Остановился он, согнувшись пополам, задыхаясь и хрипя, в каком-то незнакомом безлюдном проулке - покосившиеся заборы, кривобокие дома, заколоченные окна...

Погони не было.

Это хорошо.

Из добычи - одни ложки и подсвечник.

Это плохо.

Но на шее у него - серебряная гривна Костея в виде мыши, которую можно продать не скупщику краденного (вот бы еще знать хоть одного), а кому угодно, и никто его ни в чем не заподозрит.

А вот это хорошо совсем.

Оглянувшись по сторонам на всякий случай еще раз, Букаха потянул украшение через голову, чтобы снять, хорошенько рассмотреть и определить, сколько можно за него выручить, и тут оно ожило.

Живая, но холодная летучая мышь, еще мгновение назад серебряная, неподвижно сидела у него в руках и, казалось, рассматривала его своими красными, горящими в вечернем сумраке глазками как один из пунктов в небогатом меню.

- Тьфу, пакость, - брезгливо мотнул рукой Букаха, и мышь выпала из кулака, с недовольным писком распахнула крылья и принялась кружить над его головой.

- Кыш, зараза, кыш!.. - махнул на нее со всей силы подсвечником беглый боярин и, к своему изумлению, попал.

Раздался звон, шипение, крик - это подсвечник расплавился от соприкосновения с колдовским творением, словно был сделан не из серебра, а из воска, и бесформенно стекающий металл едва не обжег многострадальную натруженную руку Букахи.

- А?.. А-а-а-а-а!!!..

И тут опальный воевода проявил недюжинную смекалку и кинулся бежать очертя голову и без дальнейших комментариев, но с таким же успехом он мог попытаться убежать от собственных ушей.

Мышь следовала за ним, как приклеенная, колотя холодными тяжелыми крыльями его по бритой макушке, и, воспользовавшись первой же возможностью, бросилась на шею обезумевшему от страха предателю и снова превратилась в серебро.

Он со стоном опустился в бурый куст лебеды у покосившегося забора и с опаской, одним пальцем, быстро тронул гривну: не жжет, не кусает, не шевелится... Металл как металл...

Ну, что ж...

Если цена его свободы и независимости - пожизненное ношение на шее этой гадости, пусть будет так.

Зато у него есть полные карманы ложек, а к завтрашнему дню будет еда и конь, и тогда...

Пора выбираться отсюда и искать пристанище на ночь, где заодно покупают краденое серебро по хорошим ценам.

Откашливаясь и морщась при каждом шаге - стертые камушками ноги протестовали, как могли, против ночных гонок по пересеченной местности - он встал и двинулся назад, откуда прибежал.

Может, если поковыряться в пыли, там найдется серебряная лужица...

На уставший после трудов праведных и неправедных город вороньим крылом опустилась ночная тьма.

Где-то в конце переулка засветился одинокий тусклый фонарь - значит, там мощеная дорога, люди, кабаки, лавки и конюшни.

То, что надо.

Букаха нашел то место, где уронил оплавленный подсвечник, отряхнул то, что от него осталось, от пыли и сунул в карман к ложкам. В конце концов, рубины, если они уцелели, можно выковырять, а сам подсвечник - продать по цене лома. Наверняка в каком-нибудь кабаке, если хорошенько присмотреться к посетителям в этот час, найдется темная личность - две, которые не откажутся от...

Горло беглеца вдруг сжалось. "От нехорошего предчувствия", - было первое, что пришло во внезапно лишенный кислорода мозг, но он ошибся. Предчувствия тут были не при чем. Горло ему нежно и тактично сжимала серебряная гривна Костея.

- Э-э-э-э... ты чего... отпусти... - просунул в медленно уменьшающуюся щель грязные пальцы Букаха, и сжатие остановилось: теперь он задыхался уже от того, что его же пальцы давили на гортань. - П-пс-ти-и-и-и!!!..

Мысли Букахи заметались в панике, как ошпаренные тараканы, разбегаясь, сталкиваясь, сбивая друг друга: "Что... что случилось?.. Почему она меня душит?.. Стой, стой, мерзкая тварь!.. Прекрати!.. Это всё распроклятый колдун... По его приказу... Это он во всем виноват... Только он... Ненавижу!.. Ой, не дави!!!.. Не надо!!!.. Прости!.. Я беру свои слова обратно!.. Хороший колдун, добрый, справедливый, проклят.... в смысле, прекрасный колдун!.. Пусти, говорю!.. Я исправлюсь, я всё исправлю, клянусь... Я сейчас всё вспомню... что он говорил... Что же он говорил? Он что-то про наступление темноты говорил, только вспомню сейчас... да... Он приказал мне присылать ему с мышью донесение о том, что видел днем!.. Но я не могу присылать никакие донесения, я не хочу, я не обязан!.. АЙ!!!.. Псти-и-и-и-и!!!.. Прсти-и-и-и!!!.. Я осел... я дурак... я... бестолковое трепло!.. Я буду, буду, буду!.. Правда!.. Только пусти... пожалуйста..."

Гривна дрогнула и милостиво увеличилась на несколько миллиметров.

"Я всё осознал и каюсь...", - просипел Букаха, и мышь отпустила еще чуть-чуть и замерла.

"Проклятье, проклятье, проклятье!!!.. Она может слышать мои мысли!!!.. Тихо. Мышка, добрая, славная мышенька... Если ты меня слышишь, не души меня больше, пожалуйста..."

Ничего.

"Я сейчас пойду, куплю на чем писать и чем писать, и все напишу твоему хозяину, великому и могучему царю Костею..."

Давление стало медленно ослабевать

"Ну, всё? Мы договорились? Всё в порядке... Я буду исполнять всё, что он прикажет... Я буду стараться... Видишь - я уже иду..."

*    *    *

Через два часа подавленный^[137], униженный изменник протянул серебряной мыши свернутый в трубочку кусок бересты - единственный носитель информации, доступный в Лукоморске в девятом часу вечера - с изумительно неточными чертежами южной линии обороны города^[138], на обустройство которой он потратил сегодня несколько наихудших часов из своей жизни.

Тварь превратилась в живую, предостерегающе оглядела окончательно запуганного человека злобными багровыми глазками, заглотила его сообщение и была такова.

Опустошенный Букаха остался стоять у приземистого сарая и глядеть в беззвездное ночное небо невидящими глазами.

Он погиб.

Конечно, она вряд ли вернется до утра, и можно попытаться купить коня и сбежать куда глаза глядят, в другой город, другую страну, на другой континент, но в глубине болезненно и тоскливо ворочающейся души он понимал, что единственный побег, который может удаться в его теперешнем положении - это на другой свет.

Выхода не было.

Он будет служить Костею.

Может, царь-колдун действительно не забудет его, когда возьмет город и будет устанавливать здесь свои прядки.

От должности командира царской гвардии он бы не отказался.

*    *    *

Граненыч развернул на стене следующую карту, и всё оборонное командование во главе с его величеством на пенсии Симеоном принялось сосредоточенно изучать представленный план укрепрайона, следуя глазами за указкой главкома.

Все, кроме клики боярина Никодима - они сидели на скамьях развалившись, вызывающе закинув ногу на ногу и скрестив руки на груди и с таким выражением лиц, словно им прилюдно показывали что-то, оставленное невоздержанной кошкой в тапке хозяина.

Так же вызывающе игнорируя оппозицию, Митроха откашлялся в кулак, вытер нос рукавом нового, еще пахнущего текстильной лавкой кафтана и начал:

- Как вы знаете, ваше величество и почтенное боярство, наши попытки замедлить продвижение армии Костея увенчались успехом, и мы получили лишние четыре дня с того времени, как они перешли границу. Хотя, лишними они, конечно, не оказались. Итого, с того момента, как была принята моя диспозиция кампании и фортификации фортеции, в нашем распоряжении было пятнадцать дней. За это время мы успели углубить ров вдоль стены и заводнить его при посредстве рек Березовки и Конанки. Это - первая линия укреплений. Вторая линия, традиционно - вал, на который пошла земля изо рва. Землю утрамбовывать было некогда, поэтому вал получился сыпучий, что в перспективе ведения военных действий не позволит осаждающим захватить на нем плацдарм для перегруппировки и форсирования водной преграды с последующим штурмом...

- Ты по-лукоморски, по-лукоморски говори, Митрофан, - донесся сочащийся уважением, переходящим в благоговение^[139], голос царя, и бояре согласно закивали.

Клика Никодима, не уловив направление генеральной линии правительства, не к месту заржала.

- По-лукоморски говоря, если они заберутся на этот вал, то съедут на... к... в... как говорится в народе, - рассекая воздух рукой после каждого одинокого предлога, послушно разъяснил Митроха.

- Как-как у вас... в народе... говорится? - источая презрение из каждой поры, уточнил Никодим. - Ты уж... князь... будь добр, из песни слов не выкидывай.

- На спинах к стене в воду, говорю, - невозмутимо пробасил Граненыч и продолжил, не глядя на прикусившего губу Труворовича:

- Далее у нас навалены завалы из деревьев стратегически не важных пород. К сожалению, нарубить достаточное количество леса повышенной сучковатости и непроходимости, чтобы организовать такую линию по всему периметру мы не успевали, поэтому завалы сделаны только там, где штурмоустойчивость стен вызывает сомнение, чтобы не сказать, опасение.

- Это почему еще? - вдруг побагровел и искренне возмутился Никодим.

- Потому что между камнями там не раствор, а песок один с галькой вперемешку. Я в одной книге читал, что у наших предков была традиция одного из строителей в стенах замуровывать. Чтоб повысить ее эксплуатационные характеристики, как говорят у нас в народе. Так вот этих, кто такое настроил, я бы всей артелью там заложил и не поморщился. Без задней мысли, просто так. Такие сомнительные участки, как вы видите из расположения завалов, находятся здесь, здесь, здесь и здесь... - указка ткнулась в места на карте, где были изображены не то снежинки, не то поля для игры в крестики-нолики.

- Погоди, боярин Митрофан... - привстал со своего места граф Рассобачинский, вытянул шею и прищурился, чтобы лучше разглядеть то, что уже углядел боярин Никодим. - Так это же там два года назад твои подрядчики, Труворович, из Караканского ханства со своими каменщиками кладку укрепляли! Года полтора возились ведь, не меньше!..

- Ты на что это намекаешь, граф Петр? - мясистое лицо Никодима налилось угрозой. - Он мне честное слово дал, что эта стена еще сто лет простоит!

- Вот на честном слове она и держится, - с наисерьезнейшей миной глубокомысленно заметил Граненыч. - Потому что больше ей, сердешной, держаться не на чем. И если Костей пронюхает...тьфу-тьфу-тьфу, не сглазить бы...

- Ладно, дальше докладай, князь, - махнул рукой царь. - Не теряй время. А с Труворовичем мы потом про стену поговорим. После победы.

- Победителей не судят, - буркнул боярин и незаметно растворился среди соратников, что с его выдающейся во всех измерениях фигурой было победой само по себе.

- Четвертая линия обороны - ловушки... - снова вернулся к докладу Митрофан, но ненадолго.

- Капканы, что ли? - недоуменно поинтересовался кто-то из высокородных.

- Хорошо было бы, - со вздохом качнул головой докладчик. - И побольше... Но у нас это четыре линии ям с кольями, в шахматном порядке чередующиеся с вбитыми в землю бревнами, также из деревьев стратегически не важных пород. Вообще-то, генерал-адмирал Блицкригер настоятельно рекомендует делать отдельно полосу ловушек и полосу торчащих бревен, но у нас на полный объем времени не хватало, поэтому я решил подойти к проблеме неадекватно, что значит, с выдумкой. Короче, сегодня четвертая линия будет закончена, и останется только замаскировать сверху ловушки. И если всё будет сделано по уму, то враг узнает о них только после того, как провалится. Далее. В изначальном плане весь Лукоморский укрепрайон предполагалось окружить еще одним рвом и валом, но...

Речь главкома оборвалась на полуслове, потому что в окошко постучали.

Учитывая, что палата заседаний находилась на третьем этаже, яркость впечатления была прямо пропорциональна квадрату расстояния от земли.

- Что?!..

- Кто?!..

- Как?!..

- А если это?..

- Не может быть!..

- Он же еще в двух днях пути отсюда?!..

- Так он ведь тебе не абы кто...

- Ох...

И только Граненыч, бросив указку и вооружившись более привычным оружием - кочергой, подобранной у камина, прокрался вдоль стены к окну и прильнул к мутному разноцветному стеклу витража.

- Что там?..

- Кто там?..

- Видно?..

- А если и вправду?..

- Типун тебе на язык!..

- А кто тогда?..

Любопытство бояр росло с каждым мгновением, но желание подойти и лично получить ответы на свои вопросы, почему-то, соответственно уменьшалось.

- Ну, что там, князь? - нетерпеливо вытянул шею и приподнялся на троне Симеон, взволнованно сжимая подлокотники^[140].

- Да не видно ни... чего, - раздраженно бросил Митроха и попытался протереть рукавом запотевшие разноцветные стеклышки.

При этом кусочки витража опасно затрещали и завибрировали: похоже, с той стороны в витраж уже не стучали, а тарабанили.

- Нут-ко, подвинься, князь, я тоже поглядеть хочу, - проворно, несмотря на свои сто пятьдесят килограмм плюс волчья шуба до пят, вынырнул из-за стола боярин Никодим, решившись еще на один подвиг, и с тяжелым дубовым посохом наперевес поспешил присоединиться к Митрохе у атакуемого окна.

Митроха поднял над головой кочергу, словно хотел огреть добровольного помощника, и ткнул в него пальцем.

Тот, в кои-то веки, истолковал жест соперника правильно и послушно скопировал позу главкома.

Пусть теперь незваный гость попробует сунуться.

- Эй, есть кто дома? - донесся с улицы нетерпеливый голос.

- Войдите, не заперто, - сладеньким голоском пропел Граненыч, снова занес одной рукой кочергу для удара, другой дернул длинные белые полосы^[141], рванул ручку на себя, снаружи ему помогли, и многострадальные витражи, наконец-то, со звоном посыпались на пол...

В образовавшуюся дыру просунулась бесформенная серая суконная шапка. Под ней оказалась взлохмаченная русая голова.

Царя с трона как сквозняком сдуло: снося всё на своем пути, он рванулся к распахнутому окну.

- Не бейте!!!.. Ваня!!!.. Ванечка!!!.. Вернул...

Человек в ужасной шапке повернулся к несущемуся к нему сгустку радости, и Симеон словно налетел на невидимую стену изо льда: - ...ся. Ты это кто такой будешь, чтобы чужие витражи по десяти рублей за квадратный сантиметр бить, а?

- А мы, собственно, с кем честь имеем разговор разговаривать? - появилась в оконном проеме и строго поинтересовалась вторая голова - такая же лохматая, но седая.

- Царь, - сухо представился Симеон и снова грозно нахмурился, уперев руки в боки. - А вы кто такие и какое имеете право под моими окнами подслушивать^[142]?

- Меня дед Зимарь прозывают, - благосклонно представилась седая голова, - это - специалист по волшебным наукам Агафон...

- Шпиён!.. - единогласным приговором пронеслось по рядам заседающих.

- ...а с нами - наш охранник Саёк, - торжественно закончил официальную часть дед, ткнув большим пальцем себе за спину. - А прибыли мы в ваше царство-государство по поручению царевича Ивана и супруги его Серафимы для помощи в войне с распроклятым Костеем.

- Где Иван?.. Где Сима?.. Где вы их видели?.. Когда они вернутся?.. - перебивая сам себя, накинулся с вопросами на гостей Симеон, даже не предложив им войти. - Почему они не с вами?.. А, может, вы и впрямь шпиёны, а?.. Колдуете, летаете - Костей вас сам, поди, прислал наши планы вынюхать? Чем докажете?

- Им на весь дворец с третьего этажа кричать прикажете, или всё-таки внутрь залететь дадите? - донесся откуда-то из-под ног висевших в воздухе пришельцев знакомый ворчливый шерстяной голос.

- Масдай!.. - чуть не прослезился царь и, отбросив сомнения, в одну секунду собственноручно доломал поверженную раму с чудом уцелевшими островками тарабарского витража по десять золотых червонцев за квадратный сантиметр: - Милости прошу, гости дорогие! Ноги вытирайте!..

*    *    *

После скорого знакомства и долгого разговора, закончившегося только через три часа, обком был, наконец, распущен, чтобы бояре занялись порученными им делами.

Князь Граненыч вызвался показать подкреплению отведенные им во дворце покои и, сопровождаемые вездесущими лакеями, они двинулись к цели.

- А что, орел, - обратился он к чародею, только что подтвердившему свою должность его заместителя по вопросам волшебства. - А учили ли вас в вашей...

- ВыШиМыШи, - настороженно подсказал Агафон.

- Вот-вот, в вашей мыши, взрывчатым материалам? - закончил давно не дававший покоя вопрос Митроха и с изучающим ожиданием воззрился на мага.

- Н-ну, не то, чтобы так уж и взрывчатым... - начал было изворачиваться тот и нечаянно перехватил взгляд светлого князя.

И по нему было без намеков и околичностей видно, что это был явно не тот ответ, какой главком обороны должен был получить от своего зама по вопросам волшебства, если тот и впредь решил оставаться его замом, и именно по этим вопросам.

- То есть, я хочу сказать, - быстро поправился чародей, - что конечно, мы взрывчатые вещества прохо... изучали. Довольно долго и тщательно. Несколько лет, можно сказать... Под руководством лучших специалистов Белого Света...

Он говорил короткими отрывистыми фразами, не сводя глаз с Митрохи, но, казалось, первое откровенное признание, так неосторожно и некстати вырвавшееся у него в недобрую минуту, испортило все и навсегда. И даже гипотетические лучшие специалисты Белого Света, казалось, уже были не в силах спасти его заваливавшуюся кверху килем, как подорванный пресловутыми взрывматериалами корабль, репутацию. 

Оставалось одно, последнее и самое сильное, но и самое опасное, как самый опасный из злосчастных взрывающихся материалов, средство. Но он должен был его испробовать.

- А что, Митрофан Гаврилыч? - невинно округлив серые очи, рассеянно поинтересовался маг. - У вас есть какая надобность в таких материалах? Так вы только скажите - я быстро всё устрою и взорву! Только пальцем ткните! Останутся, как сказал классик, только рожки да ножки!..

А вот это попало в точку.

Граненыч остановился, вперился испытующим, но потеплевшим сразу градусов на пятьдесят взглядом в пришлого волшебника и медленно кивнул:

- Есть надобность. И очень срочная. Вот сейчас я вас по апартаментам разведу, там переоденетесь, обедом вас накормим, и каждый займется своим делом, как договорились. Дедушка - знахарей собирать пойдет, Рассобачинский внизу ждать будет, лазареты устраивать. Саёк пойдет в библиотеку - изучать карту города, чтоб как муха туда-сюда с Масдаем летали по царским поручениям, и Гуляйку с Вогулкой не путали. Тебя я тогда отвезу к кузнецам, а сам - на укрепления. Соловьевы тебе сами всё расскажут, диспозицию, дислокацию и какой сикурс им надобен.

- П-пожалуйста, - равнодушно повел плечом маг, одновременно нащупывая в рукаве спасительную шпаргалку, в которую он рассчитывал заглянуть сразу, как только окажется в одиночестве своей комнаты, апартаментов, палат, чулана, сарая, или что еще вздумается местному распорядителю ему отвести. - Хоть сию минуту. Я всегда готов. Плевое дело - взрывное. Моргнуть не успеете.

- Точно готов? - недоверчиво сдвинул кустистые брови Митроха и вдруг остановился и махнул рукой остальным, чтобы не ждали. - Тогда едем прямо сейчас. Там мужики тебя накормят-напоят, а нарядишься потом. Чай, не девка на выданье.

- К-кабу-уча... - прошипел себе под нос Агафон, очень надеясь, что суровый и деятельный главком примет это за обыкновенное волшебное слово.

*    *    *

Гораздо менее суровый и гораздо более теперь деятельный Митроха высадил своего свежеиспеченного заместителя по вопросам волшебства у кузни Семена, скороговоркой попросил соловьев-разбойников любить и жаловать гостя, запрыгнул в карету и умчался в неизвестном направлении, оставив стушевавшегося мага на растерзание вспыхнувшим энтузиазмом почище любой нефти лукоморцам.

- Ну, ваше премудрие, - слегка волнуясь и не зная, как принято обращаться к настоящим, только что из высшей школы, волшебникам, да еще заместителям главнокомандующего обороной Лукоморска по вопросам волшебства, искательно глянул на него Семен после представлений и перечисления регалий и заслуг^[143]. - Располагайся как дома... Вот, тут у нас взрыв-мастерская... уже семнадцатая за месяц... Тут суп-станции алхимические всякие - порошки там, жидкости, твердости... твердые тела, то есть... посудинки кой-какие... ведра там, лоханки, котелки... побольше, поменьше...

- А вот в этом котелке мы вчера новую смесь делать начали - залили двадцать литров нефти и двадцать литров смолы, да бросили - чего дальше делать - не знаем, всё уже, кажись, перепробовали - ничего не выходит... - виновато развел руками Петруха и слабо улыбнулся нервно ухватившему правой рукой первое попавшееся ведерко с желтоватым порошком чародею. В другой руке он уже сжимал бутылёк с бурой маслянистой жидкостью.

Что не уместилось в Агафоновых руках, было немедленно расставлено кузнецами вдоль края стола по ранжиру.

- Смотри, тут всё, что имеем... мож, сгодится чего... - без особой надежды предположил Серега.

- Ты бери, стало быть, чего надобно и сколько, а мы постоим пока тут, на умного человека-то поглядим, поучимся... - поддержал его Степка.

- Мы ведь народ неученый, правил нужных не знаем... мешаем как попало и с чем попало, а ведь по уму-то так не делается, это даже мы понимаем... - словно извиняясь, пожал огромными покатыми плечами Андрейка.

Маг одним отчаянным движением вырвал зубами пробку из бутылька и, не глядя, опустошил его в нефте-смоляную смесь.

Вместо того чтобы скромно смешаться с большинством, бурая жидкость тонкой пленкой растеклась по черной поблескивающей поверхности.

- На, мешалку возьми, - поспешил предложить чародею увесистый медный пест Андрейка.

- А весы вон, когда понадобятся, во дворе у нас, - ткнул куда-то в стену большим пальцем Серега. - Неделю назад вытащили, надо было болванки чугунные взвесить, они сюда-то не проходили...

Агафон с глубокомысленным видом склонился над источающим все ароматы подземного царства грешников котлом и принялся разглядывать его содержимое под разными углами, словно выискивая на его черной, как смоль или нефть, поверхности рецепт долгожданной взрывчатки.

- Вон, смотри, смотри, Петруха, как на глаз надо определять состав пропорции и жидкость консистенции, - огласил театральным шепотом своды лаборатории Степка. - А ты говорил...

- Дык... Это ж про-фес-си-о-нал!!!..

- Бывают же люди...

При экзаменаторах, при Ярославне, при Иване, при деде Зимаре, да хоть при самом господе Боге специалист по волшебным наукам вытащил бы свой чудесный пергамент на голубом глазу и ухом не повел...

Но перед лицом такого слепого доверия и неприкрытого обожания, граничащего с обожествлением, он даже под страхом быть сваренным в этом зловонном котле не мог протянуть к рукаву-хранилищу и пальца.

- Смотри, смотри, чего он поближе подвигает, - восхищенно ткнул в бока друзей возбужденный Семен. - Запомнить бы надо...

- Записать лучше...

- Сейчас я бересты притащу!.. - вызвался хозяин.

- Давай, быстрей!..

- А ты работай, работай, ваше премудрие, - ободряюще, почти нежно, кивнул магу Петруха. - На нас не отвлекайся. У нас ить сегодня последний день...

- ...завтра уже Костяной царь, говорят, придет, - закончил за него фразу Серега.

- ЧТО???!!! - взвился как подорванный маг.

Пальцы правой руки разжались, как тряпичные, левая рука непроизвольно дернулась, и весь запас алхимических суп-станций соловьев-разбойников, вместе с пузырьками, бутылками, туесками, банками, склянками, ведрами, лоханками, котелками, горшками и горшочками под широким жестом Агафона с влажным бултыхом булькнулся в обсидиановую бездну столитрового котла.

Над лабораторий повисла звенящая, как ведро об котел, тишина.

- А-а-а... это... - прервал ее первым маг. - Это... по рецептуре надо... чтобы миазмы не трансформировались... и интерференция реверсной стала... Система синхронного внесения компонентов... Для параллельности прохождения реакции дифракции... А сейчас это всё надо перемешать, процедить, и... это... можно испытывать... значит...

*    *    *

К всеобщему соловьевскому экстазу (Агафон ограничился тупым изумлением, временами переходящим в ступор) все семьдесят пять литров выходного продукта взрывались, на чем свет стоит, от малейшей искры.

Его заливали в занятые у соседей черепеньки (на наши мор напал, объясняли кузнецы), запечатывали в бутылки, горшочки, закапывали - результат был один.

Пустырь за кузней грохотал от взрывчиков и взрывов как железная крыша под градом, и через полтора часа напоминал объект карательной операции дивизии огнеметчиков.

Соседи, проникшись патриотическим духом суровой необходимости, не жаловались на сорванную с крыш солому и выбитые стекла, а просто стиснули зубы, забрали всю домашнюю живность, какая не успела разбежаться, и ушли до утра к друзьям на другой конец города.

Набравшись смелости, чародей даже попробовал подорвать один погребенный на середине пустыря пузырёк огненным шаром.

Сработало даже это.

Ошалело оглянувшись по сторонам, придумывая, что бы еще изобрести, Семен вдруг расцвел, как майский день, и ликующе оглядывая друзей, предложил:

- А давайте разольем всё по горшкам, запечатаем сургучом и на Сабрумайской дороге закопаем? По ней же супостат к нам прийти должен - вот пусть завтра и попрыгает!

Мысль о том, что можно прямо сейчас сделать что-то, от чего Костей попрыгает, вселила в Агафона утраченные было силы и энергию, и он радостно поддержал новаторское предложение.

Особо в нем мага привлекало то, что проделать предложенное можно при полном отсутствии самого Костея.

Сказано - сделано, и на ночь глядя, обвешанные горшками с "кузнец-коктейлем", как ишаки водовозов где-нибудь в Шатт-аль-Шейхе, и вооружившись заступами, подрывники двинулись пешим порядком к Сабрумайской сторожевой башне.

Пусть супостат попляшет.

Ждали лишь Иванушку и деда Зимаря.

- ...Ну, а теперь, Серафимушка, твоя очередь рассказывать, как ты с хрустальным сундуком сладила, - ласково улыбаясь невестке, попросил царь Симеон.

 

---

[91] Что такое или кто такой Пнёмпень, бояре не знали, но звучало красиво, многозначительно и достаточно угрожающе.

[92] Шуба ранее принадлежала отцу старого царя, ибо в шубе с плеча самого Симеона запутаться мог разве что двенадцатилетний подросток. В шубе же Василия могли с комфортом поместиться шестеро таких, как Граненыч. "Второй случай за день", - озабоченно подумал Симеон, оглядывая нескладную фигуру, больше напоминающую огородное пугало, чем благородного князя. - "Не пора ли подумать об изобретении какого-нибудь другого знака отличия? Например, медали..."

[93] Хотя с этим у противника могли возникнуть непредвиденные проблемы, с которыми уже успел столкнуться придворный портной вчера вечером: "Сорок три на сорок три на сорок три - где будем талию делать?"

[94] Разница исключительно академическая.

[95] Какое бы впечатление на него ни произвело приветствие Оберихи, но даже он понимал, что самое безопасное пока для него - не расхохотаться.

[96] Государственный герб на спинке этого стула рассеянно вырезал перочинным ножиком вчера вечером сам Граненыч, пока размышлял о стратегическом.

[97] Граненыч не мог знать, что его изобретение через сто лет будет запрещено к применению специальным эдиктом международной конвенции как противоречащее идеям гуманизма осаждающей стороны.

[98] Один из бездетных дядьев отписал ему свою кузню, и теперь Сёмке была предоставлена полная возможность показать всем, что он способен не только механические трещотки в дымоходы соседям подвешивать, да заводных лягушек бабам в сметану бросать.

[99] В основном те, до которых не достали длинные руки малолетнего изобретателя-рецидивиста.

[100] Два пошире - в дальней стене на уровне человеческой груди и одно поуже - рядом с дверью, на уровне коленок.

[101] Не связанное с металлообработкой.

[102] Получили твердое обещание направить крышу сразу, как вернутся и успокоились. Соловьи-разбойники свои обещания на ветер не бросали.

[103] Лукоморские дороги, подобно абстрактному, изучаемому в школах знахарей веществу, имели свои три состояния: "пыльно", "грязно" и "снежные заносы". На данный момент наблюдался безрадостный феномен их перехода из одного состояния в другое.

[104] В каком смысле - кипящий и готовый сам стрелять ядрами на двести метров Никодим не уточнил.

[105] Всю оставшуюся дорогу до своих палат разъяренному князю Никодиму пришлось держать ее обеими руками за ручку, чтобы она оставалась на месте.

[106] Ни у Иванушки, ни у деда Зимаря не нашлось достаточно доводов, чтобы убедить несчастного мага, что лука седла предназначена не для этого.

[107] На большее не хватило ни сил, ни терпения, ни зубов.

[108] Чего - ни Иван, ни Агафон, ни дед Зимарь так и не поняли, как ни старались.

[109] По мнению Агафона, этот лишек потянул еще километра на три, если не на пять: им, нежити, легко говорить "семь с небольшим" - они это расстояние пешком пробегали, а ему, приходится преодолевать его верхом на спине самой тряской, сварливой и неудобной лошади во всем Белом Свете.

[110] "По одному на каждую ногу?" - задал сам себе к месту и ко времени вопрос Иван - юный натуралист и тут же забыл.

[111] Впрочем, так оно и было.

[112] Исключительно в переносном смысле, т.к. никакой крови - ни горячей, ни холодной - Костей в них не оставлял. 

[113] Сикося-накося.

[114] Причем, согласно вселенскому закону падающего железа и стекла, снизу оказалось именно стекло, а железо приземлилось точнехонько сверху.

[115] Пришедшей в восторг от проведенного ремонта и доказавшей, что ничто общечеловеческое, включая благодарность, ей не чуждо.

[116] Исцеление от насморка имело, как и ожидал Иванушка, свои отрицательные стороны, едва не стоившие целостности всей беде. От растерзания ее спас только пучок перьев, припасенный дальновидным царевичем в кармане и торопливо подожженный под самым носом старика.

[117] Под свежевоздвигнутым навесом, перед свежезамененной дверной коробкой, напротив свжеотремонтированных ворот, и т.д., и т.п.

[118] Мыльных опер и сериалов тогда еще не изобрели, произведений Лючинды Карамелли она не видела отродясь, и поэтому сравнить происходящее по-настоящему бедной убыр было и не с чем.

[119] Иван всегда считал, что в шапке у этого бога вид бы был предурацкий.

[120] Маленький Агафон пытался внести рационализацию в данную методу воспитания и предложить вместо гороха насыпать манку, но отчего-то его идея не прошла.

[121] Если быть точным, то как большая, неуклюжая, не очень быстрая, но за все на своем пути цепляющаяся стрела.

[122] Хотя, почему "как"?

[123] Быстрый предварительный подсчет принес два умиления, семнадцать непониманий и одно разочарование, вперемежку с печалью по поводу безвременной гибели все это время взращиваемого и лелеемого образа заморской царь-девицы кроткого нрава и невиданных добродетелей. И, надо добавить, ни владение мечом, ни тяжелая рука, ни острый язык не попадали в том списке даже в первую тысячу.

[124] Не исключено, что именно этим.

[125] Попробуй разбежаться, когда впереди и сзади маршируют несколько десятков тысяч сослуживцев, подпираемые обозом, а справа и слева коричнево-желто-зеленым цунами на тебя летит весь указатель энциклопедии "Леса Лукоморья" разом.

[126] М-да-а... Поторопился я с Зюгмой-то, поторопился... Хоть колдун он и был никудышный по сравнению со мной, но от этих-то кретинов-советников и того пользы - только прыщи на базаре заговаривать!..

[127] В буквальном смысле слова. Они отошли от своего отряда на несколько метров, чтобы проверить скопление особо подозрительных кустов и не вернулись. Проверка тех же кустов силами всего отряда не дала ничего - не было обнаружено ни следа, ни примятой травинки, ни сломанной веточки, словно четыре двухметровых тигрочеловека тихо провалились сквозь землю. Кстати, с этим предположением они были не так уж и далеки от истины.

[128] Не то, чтобы у него был выбор.

[129] И щеголеватому в другое время и в другой жизни Букахе пришлось смириться, что шейные гривны вышли из моды лет триста назад, а колье и воеводы - вообще вещи несовместные. Хотя, откровенно говоря, он был бы счастлив, если бы перемены в его жизни даже на данном этапе ограничились только этим.

[130] Вообще-то, по скорости перемещения в последнее время (с момента вступления на территорию Лукоморья, если быть точным) оно напоминало больше оползень, но "лавина" звучит романтичнее.

[131] "Ой, ноблесс, ноблесс - не оближь меня", - как верно однажды подметил царь Костей.

[132] Естественно, он с легкостью мог бы досчитать и до двадцати, но снимать сапоги в такой нервной обстановке он счел неразумным.

[133] Пока ее не покинули и не сожгли, не дожидаясь помощи из-за рубежа, ее же жители.

[134] Эта фраза почему-то вызвала незапланированный смех у аудитории.

[135] Постановление Обкома номер один гласило, что в случае отказа добровольно приступить к земляным работам по укреплению обороноспособности страны отказчик будет направлении на принудительные земляные работы по укреплению обороноспособности страны.

[136] А где в приличном доме взять такую низменную и неблагородную вещь, как мешок? Как он будет смотреться с этой наволочкой в городе или на дороге, Букаха старался не думать.

[137] Во всех доступных смыслах.

[138] Он не виноват, он старался. Не будет открытием картографии, если скажу, что чтобы нарисовать точный и подробный план укреплений, надо глядеть на них с городской стены, а не со дна самой глубокой ямы. К тому же, содранная с первой попавшейся березы кора и серебряная ложка - не самый лучший чертежный набор на свете.

[139] За все годы своего правления ни от одного воеводы, генерала и военачальника вообще не слышал он и двадцатой части военной терминологии, так щедро рассыпаемой сейчас бывшим истопником направо и налево.

[140] Естественно, он не боялся подойти сам, как такое только в голову могло прийти, ведь каждому понятно, что это просто не царское дело - на каждый стук вскакивать.

[141] Еще несколько дней назад щели между створками были утыканы ватой и заклеены старыми тряпками на зиму заботливой горничной.

[142] Витраж, кроме эстетического, имел еще и стратегическое значение: даже если какой-нибудь рисковый соглядатай добрался до третьего этажа и завис перед окном, то качественно подглядеть через такое произведение иностранного искусства, не выбив стекла, было невозможно.

[143] Главным образом, этим согрешил Агафон. Как напуганный котенок выгибает спину и топорщит шубу, чтобы казаться больше и страшнее, так и едва не повизгивающий от ужаса перед неведомым чародей важно надувал щеки и загибал пальцы, перечисляя свои и не очень славные деяния на волшебном поприще.

[144] Основанного на точнейших разведданных, как самодовольно заверил свой генштаб сам царь.

[145] Что, откровенно говоря, в такую погоду ее проходимость уменьшило ненамного.

[146] Светящиеся красным глаза в данном случае были, скорее, дешевым эффектом для слабонервных, а не признаком инфракрасного зрения.

[147] Ничего больше за пол-серебряной ложки в день за стол и кров в городе снять не удалось (за кровать, стул и лоханку, которую под этот протекающий кров можно было бы подставить, гаденько ухмыляющийся хозяин взял с него еще пол-ложки).

[148] То ли из-за расстояния, то ли из-за того, что просто невидимые - кто их знает, этих колдунов!

[149] Горожане все еще надеялись, что это какие-то причудливые шлемы и доспехи, или оптический обман зрения.

[150] О своей роли в вышеперечисленной подрывной деятельности маг, естественно, скромно умолчал.

[151] От похвалы, естественно.

[152] Некоторые волшебники отчего-то никогда не упустят шанса уколоть конкурента, пусть даже и словом.

[153] Оказалось гораздо эффективнее, чем кто-либо ожидал: при ударе о землю куски разлетались на отдельно взятые кирпичи, причиняя противнику всяческие неудобства. Когда защитники поняли, что происходит, на разборку печей, элементов оград и прочих невинных строений кинулась толпа энтузиастов, которым не нашлось места на стенах и башнях.

[154] Местами почти на метр.

[155] Так что осаждающие удивились внезапному прекращению обстрела, приняли это за коварный тактический ход Лукоморского оборонного командования и стали всерьез обсуждать, не пора ли сделать коварный тактический ход и со своей стороны - отступить для... э-э-э... кхм... скажем, перегруппировки.

[156] Всего несколько сантиметров в минуту. Или маневренность, или непробиваемость, одно из двух - это знали даже в Лукоморье.

[157] Естественно, Костею щиты были нужны, как рыбе расческа, но ноблесс оближ...

[158] Хотя, почему "как"? Хорошее противопожарное заклинание еще никому не помешало, решил еще утром Костей, и не ошибся.

[159] В условиях боевых действий почтению превыше всего способствуют самострелы и катапульты. Чем больше радиус поражения, тем больше почтение.

[160] Расстроишься тут, когда такое количество золота проносят мимо носа!

[161] Потому что "Погиб смертью храбрых", высеченное на его надгробии, представить не мог даже он сам, а если бы на его памятнике было написано "Погиб смертью не очень храбрых, скорее, наоборот", он бы просто умер от стыда.

[162] В смысле, "Трепещите".

[163] Благо, Ивана, который мог бы выступить против негуманного обращения с потенциальными военнопленными, рядом не было.

[164] По крайней мере, для защитников.

[165] Оставлявших, правда, в месте попадания по причине, не ясной даже их автору, вместо ожогов обморожения четвертой степени.

[166] Впрочем, заметь они его слишком рано, это всё равно ничего бы не изменило.

[167] Нервно вздрагивающий, косящий и слегка заикающийся после вечернего доклада у царя, пребывавшего в отвратительном настроении еще до появления своего военачальника.

[168] Не то, чтобы это за ними водилось, но кто их знает...

[169] Кто виноват и что делать.

[170] Часто в буквальном смысле.

[171] К чему нарушать традиции?

[172] Грамотные поспешили схватиться за угольки, чтобы записать слова хоть на стене.

[173] "Интересно, он родственнки тому, ночному, или их готовят в одной учебной части?" - отстраненно подумал Митроха, слушая торопливую, сбивчивую, с обилием восклицательных знаков и многоточий речь парня.

[174] При описании которого воспользуемся словами самого Цугундера: "Самоходный осадно-таранный комплекс с ручным или конно-ручным приводом, известный в военных кругах под кодовым обозначением "черепаха", представляет собой одно из эффективнейших и смертоноснейших средств для взятия городов любой степени укрепленности. Внутри он разделен на несколько этажей. Средний этаж занимает таран, подвешенный на цепях к усиленным балкам перекрытий. На верхнем этаже располагаются воины, готовые к бою, а также перекидной мост для перебега штурмующих на городские стены. Нижний этаж отведен под ходовую часть и заселен самыми сильными рабами".

[175] Агафон, как ни старался, всё же чуть-чуть промахнулся и попал не в Камень, а в лоб его носителю.

[176] Памятуя недавнюю историю с золотыми слитками, разбросанными одним из колдунов в первый день осады, он, остановившись на бегу, с жадным интересом принялся отыскивать взглядом, что же там на его дороге такое круглое упало. Лучше бы он посмотрел наверх.

[177] Прихватив по дороге и часть полосы препятствий Граненыча, но на это уж грех было жаловаться.

[178] Если не повезет - бой случиться не успеет вообще.

[179] Даже короткое общение с князем Грановитым не проходило для окружающих даром.

[180] Конечно, говорила она ему, ты можешь представить себе пучок видимых и зеленых, но от этого они не перестанут быть невидимыми и красными.

[181] Порадоваться вслух они не решились бы за неимением под рукой специальных пакетиков, выдаваемых авиакомпаниями бесплатно специально для таких случаев.

[182] "Заяц быстро бежит, но стрела быстрее его", - весьма своевременно пришло в голову Сайку высказывание контр-адмирала Янамори Утонути.

[183] Или всё-таки наоборот?.. и зеленые?.. или белые?..

[184] Будь его воля - он не смог бы сейчас связать и пары звуков ("ай" и "ой" не считаются).

[185] Конечно, камне, а не органе зрения настоящей кошки. Если бы кто-нибудь в их обществе высказал предложение использовать не минерал, а домашнего пушистого милого хищника, то все ведьмы, как одна, посчитали бы целесообразным пересмотреть рецепт и добавить в зелье глаз самого новатора.

[186] Шесть, если быть точным, с удивлением заметил Пашка. Между каждыми двумя коврами - и впрямь точно такими, как показывал им Данила Гвоздев, были то ли пришиты, то ли еще каким способом прикреплены трехметровые куски брезента, чтобы увеличить полезную площадь.

[187] Настоящий охотник, Пашка не напрасно потратил те несколько часов, которые оставались у него после отбора в эскадрилью. Чтобы узнать всё о дичи, на которую предстояло охотиться, он, по совету Гвоздева, сбегал в армейский лазарет к сабрумайским воротам, и в течение получаса вызнал у идущего на поправку деда Зимаря всё, что тому было известно про странного зверя - умруна. И первый из фактов, которые сообщил ему дед - умрун с места не двинется без приказа, хоть режь его на кусочки.

[188] Откровенно говоря, Пашкина матушка не сказала бы, что такое сухой паек, даже под страхом пожизненного изгнания из очереди на муку, но общую идею она уловила, и завернула своему малолетнему герою пяток вареных в мундире картофелин.

[189] Или не довершил начатое.

[190] Чуть ранее неосторожно попавшего в радиус поражения самой длинной алебарды в руках самого высокого дружинника.

[191] Еще одно свидетельство того, что модные выражения распространяются - и становятся жертвами народной этимологии - быстро. Даже если никто так и не понял, где эти пол-пня растут, и что случилось с половиной второй.

[192] Дружинники, решившие, что мокрое одеяло вряд ли защитит от чего-нибудь серьезнее горящего газона, были отогнаны одним тройным шумным вдохом и многозначительным покашливанием.

[193] Все не предназначенные для постороннего уха звуки заглушало задушевное "...люли-люли заломаю..."

[194] Такая скорострельность объяснялась тем, что лукоморские лучники стреляли плутонгами. Граненыч вычитал у Блицкригера, что если стрелков поставить в несколько шеренг, то пока выстрелившие первыми перезаряжаются, вторая шеренга будет стрелять, и наоборот. Первая шеренга сейчас стояла на одном колене, вторая во весь рост, а что подпирало третью - еще предстоит узнать.

[195] Курьер видел ее издалека и решил, что она высотой со сторожевую башню. Вблизи же она нависала над крошащейся от ужаса стеной как баскетболист над первоклассником.

[196] Трудно поверить, но на его курсе было шестеро таких, кто не достиг и этого, и кого вынуждены были перетаскивать за уши с курса на курс только благодаря их знаменитым в магической среде родственникам. Кхм.

[197] После такой гонки по вертикалям, заикаясь сообщил мальчику чародей, руки у него перестанут трястись в лучшем случае через неделю. И Саёк таким же дрожащим голосом поклялся, что никому про спички не проговорится. И подержал коробок. Масдай в своей ковровой невозмутимости от клятв воздержался, но сказал, что тоже никому не скажет, если никто не будет спрашивать.

[198] Особо усердные и рассчитывающие получить продвижение по службе - даже со второго этажа.

[199] Чуть - потому что надувной лодкой океанского лайнера не сдвинуть.

[200] Домовитая Марфа сразу прикинула, на сколько рубчиков такая пижонская палатка потянула бы на рынке, и ужаснулась расточительству безвестного царя. 

[201] Естественно, она имела в виду себя.

[202] В воздухе с метлами это бывает сплошь и рядом.

[203] Какие надежды, такое и надгробие.

[204] Если быть до конца честным и не бояться, что с рассветом тебя превратят в сколопендру или слизня. В конце концов, они тоже живые существа, а могло быть и хуже. Мог быть коврик в прихожей или ночная ваза.

[205] Впрочем, как и "Сабан" и "быстро ходить", "Сабан" и "ходить ускоренным шагом" и прочие остальные из этой серии, кроме "Сабан" и "перемещаться медленно, переваливаясь с боку на бок по-утиному, останавливаясь каждые десять шагов и шумно отдуваясь".

[206] Нет, в два часа ночи превращения в сколопендру можно не опасаться.

[207] Которому, к тому же, все панцири оказались безнадежно малы, и поэтому его пришлось наспех замотать в отрез дешевого колючего сукна.

[208] Где еще в такое время и в таком месте с достойным человеком пообщаться?

[209] Точнее, той его стадией, которая определялась формулой "разрушим до основанья, а затем...".

[210] В смысле, еще более зловещую, чем вся остальная архитектура Костеевой резиденции.

[211] Серафима старалась не думать, что могло случиться с хозяевами этого инструмента.

[212] Вот уж не знала она, что самый бесполезный, по ее мнению, из когда-либо приобретенных навыков пригодится ей, чтобы кокетничать с дверью!..

[213] "Интересно, это она сама по себе такая, или заклятие специальное потребовалось?.." - рассеянно подумала и тут же выбросила из головы царевна.

[214] В прошлой жизни этот язык вполне мог бы принадлежать слону.

[215] Что бы ни говорили злопыхатели и завистники о его источнике.

[216] Известную в личном реестре внука царя как "номер два".

[217] И он был не прав. На самом деле, о причине сей какофонии было очень легко догадаться: как часто вы встречаете собак-трубачей?

[218] Всем известно, что умруны чувствовать не могут.

[219] Если бы дверь была закрыта, она сейчас вынесла бы ее плечом и не заметила.

[220] Или, что точнее отражало и силу и суть явления, к тепловой атаке

[221] Еще не занятым вернувшейся с удвоенным рвением к работе артелью кузнецов, к которой незаметно успели присоединиться с десяток плотников с тремя корзинами гвоздей.

[222] А на самом деле тихо и сипло.

[223] По крайней мере, она так думала.

[224] Жарче быть уже не может, рассудила она, а если вдруг окажется, что может, то отправить не дожеванные вездесущим мотыльком одежки в последний полет никогда не поздно.

[225] Естественно, за эталон бралась не рука сходящей с ума от жары Серафимы. Но уж, как говорится, чем богаты...

[226] На протяжении двух секунд.

[227] Не исключено, что именно на такой.

[228] "Приготовиться попробовать попытаться", было бы более точным описанием ее теперешнего состояния.

[229] Если помните, по лукоморскому поверью икание вызывается вовсе не судорожным и ритмичным сокращением диафрагмы, как думают невежды и представители так называемой лженауки медицины, а когда кто-то вспоминает тебя недобрым словом.

[230] Он сам предпочитал себя называть "дедка-ведка".

[231] Такие обширные познания мельника, переквалифицировавшегося в волшебники поражали бы и наводили на размышления об учебной программе ВыШиМыШи, но все объяснялось проще: его приемная мать обшивала всех деревенских модниц в округе, и сыну, волей-неволей, приходилось иногда быть свидетелем обсуждений

[232] Симеон после такого вступления схватился за сердце, Граненыч - за карту, Агафон - за шпаргалку.

[233] Скромное меню из десяти блюд и оркестр народных инструментов оказались там, естественно, совершено случайно.

[234] При этом предположении Панас схватился за сердце.

[235] Естественно, на благонадежных ее участках.

[236] Он знал, что Агафон предпочел бы пощечину.

[237] Явно с намерениями попытки нанесения как можно более тяжких телесных повреждений. Попытки - потому что бессмертие и неуязвимость Костея никто не отменял. Но никто не отменял и чувство глубокого морального удовлетворения.

[238] И, естественно, с ведерком перьев гусиных, трехлитровой банкой чернил и гигантской кипой бумаги.

[239] В данном случае, Серафима и скромность это не совмещение несопоставимых вещей, а выбранный ей на ходу стилистический прием, который позволит слушателям в полном объеме оценить всю огромность и сложность выполненной работы.

[240] Носившее, скорее, восхвалительно-превозносительный характер.

[241] Причем не сдался в буквальном смысле слова: из самого глубокого склепа-лабиринта, куда загнала его экспрессивная руководительница практики одного из самых безнадежных учеников и где продержала его, несмотря на все его попытки вернуться к руководству школой, две недели, сначала осторожно выглянул белый саван на берцовой кости, и только потом - сам директор. Но и после полной и безоговорочной капитуляции ему не было позволено вернуться к исполнению обязанностей, пока он не подписал кровью разрешение на продолжение учебы Агафону.

---

Комментарии: 416, последний от 22/07/2016. © Copyright Багдерина Светлана Анатольевна Размещен: 23/07/2008, изменен: 29/12/2018. 299k. Статистика. Глава: Приключения, Фэнтези, Юмор

---

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"