Владимир Баев : другие произведения.

Нелегалы Эмиграция с одной сумкой в руках

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


  

   ПЕРВАЯ ПОПЫТКА

Не был я ни программистом, ни физиком-теоретиком, которым дорога на запад открыта. А также не был евреем, казахским немцем и баптистом пятидесятником. Не имел родственников за рубежом, даже в Прибалтике. Правда, еще в нежном возрасте выиграл чемпионат СССР, но в 35 лет для запада не представлял никакого спортивного интереса.
Помню, мой приятель-еврей Феля, разыскав своего дядю стоматолога в Атланте, решил ему позвонить.
Иосиф Соломонович пересек океан в 1935 году эмбрионом в утробе матери и русского языка не знал. Срочно требовался человек, владеющий английским без словаря. По нашему мнению, самая высокая плотность переводчиков на квадратный километр была возле университета им. Тараса Шевченко.
-- А потом -- бухать, -- закончил недолгое обсуждение деталей Феликс, и мы отправились ловить студента.
Вокруг универа меж дубов бродили стайки филологов и историков. Изредка пробегали, вздымая жухлые листья и ловко уворачиваясь от нас, полиглоты с иняза.
Время было такое -- начало девяностых. Перестройке три годика как исполнилось. Говорить обо всем -- почти можно. Делать -- еще страшно. Наконец, повезло. Клиент попался вялый, похмельный, и поэтому решительный. Как Гагарин в кинохронике рукой взмахнул: "Поехали", -- и на междугородке сказал такую фразу:
-- Здравствуйте! Мистер Вашевник? Сейчас с вами будет говорить племянник Феликс из СССР.
После чего сунул трубку племяннику. И тот, пока деньги не закончились, блеял: "Хелп ми анкл",-- да так жалостливо, я даже из кабинки на улицу покурить вышел.
Средства были распределены поровну: на звонок дяде и гонорар переводчика. Звонки в США стоили тогда о-го-го, и Фелины судороги закончились быстро. Ощущая легкую эйфорию от содеянного, отправились поить студента в ближайшую стекляшку. В чем и преуспели не слабо.

Спустя три недели, Феликс Вашевник уехал в Москву, прихватив пришедшее из США письмо с подробными инструкциями. Следуя указаниям дяди, приобрел членский билет какой-то правозащитной организации и стал в очередь на получение листовок.
Два месяца ожидания на конспиративной квартире, приютившей многочисленных диссидентов, закончились и, запихнув под куртку пачку плохо отксеренных бумажек, он направился к памятнику Минину и Пожарскому.
Вручив несколько листков зазевавшимся прохожим, исключительно удачно получил по жидовской морде. Весело защелкали фотоаппараты вахтенных американских журналистов. Вспышки выхватывали из темноты распростертое тело и хоровод крепких спин сатрапов режима. Праздник продолжался недолго -- Феликса увезли в каталажку. Фотографии, рухнувшего от поджопника инакомыслящего, попали в американскую прессу. Заслуженно получив статус политического беженца, жертва произвола властей укатила в страну победившей демократии. Прихватив с собой жену Наташку и семилетнюю дочку Ирочку.
Я ему завидовал и продолжал завидовать, даже когда он, через год, слезно приглашал всех друзей в Америку. Звонил и мне, крича в трубку с другого конца земли:
-- Вова, у меня Кадиллак! Вова! А Наташка, сука, к поляку ушла!
-- На наш век блядей хватит, -- скупо, по-мужски, успокаивал я его.
-- Вова! Что ты?! Все бляди дома остались! Здесь только негритоски за двадцать баксов триппер продают...
Но, в то время я был готов к эмиграции только теоретически. Как Нильс Бор, который сказал: "Есть такая реакция". А, чтобы зажечь звезды смерти над Хиросимой и Нагасаки, ученым пришлось много потрудиться.
Ну, да Бог им судья.

Прошло еще сколько-то времени, и я отправился в столицу. За советом к "знающим" людям, как говорили тогда. Или, как можно сказать сейчас, подключиться к главному серверу данных жидо-масонского Интернета.
Вернулся домой со свежей новостью в зубах. Нужно разыскать еврейскую семью, располагающую свободной вакансией зятя и уже оформленными документами на въезд в земли обетованные. Срочно жениться, оплатив фиктивный брак рублями, а затем, ощутив под ногами твердыню Израиля, получить паспорт с подъемными. Паспорт оставить себе, а шекели отправить вслед за рублями.

Подходящая семья нашлась быстро. Помогла Светка Адельбаум, школьная подружка, с которой отношения у меня были обоюдной симпатии. Время от времени симпатия, глотнув "чего там есть в киоске", утром лепетала:
- Пока.
- Пока.
- Звони.
- И ты...
- Ага...

Поддавшись на уговоры Светки, приобрел букет роз, обнаружив, что конфеты, взятые к цветам, назывались "Мишка на севере". Это звучало несколько комично -- будущего фальшивого тестя звали Михаил. Для баланса прихватил бутылку коньяка. Уже в трамвае сообразив, что и "Белый Аист" того... как-то игриво.
Зря я все покупал. Встреча предстояла деловая, капиталистическая. Товар -- деньги -- товар. У вас невеста -- у нас мешочек рублей деревянных. И никаких излишеств, разве что бутылку водки открыть в случае удачной сделки. Цветы, коньяк, конфеты были в данной ситуации неуместны.
А так, все сделалось похожим на реальное сватовство. И деловая встреча, подозреваю не без участия Светки (у евреев сватовство -- национальный спорт), превратилась в смотрины.
Невеста? Что сказать? Нос, очки, ботинки... Волосы красивые.
Смотрела на меня как-то по-хорошему...
Ее мама с надеждой выпытывала мою родословную -- я чувствовал себя виноватым.
С папой Сусанны быстро нашли общий язык уже после второго похода в магазин. Потом долго обсуждали, в какой обуви лучше заниматься скалолазанием. Я утверждал, что в калошах. Мы спорили.
Помню еще фантом такси. Вспышки сознания в лифте. Вывалившуюся из горшка землю и раздавленный кактус.
Проснувшись утром, уверенно отказался продолжить процесс фиктивного брака, к большому огорчению Светки, успевшей притащить из магазина "жигулевского".
Да и ночью, вместо привычных "вертолетов", чудилась всякая мутотень.

Если задуматься, то Израиль не для людей, страдающих клаустрофобией. Туда и обратно -- только на самолете в основном. А, представьте, что арабы все аэродромы израильские ракетами в одночасье распашут. Что тогда? С боями из окружения к своим пробиваться? Я клаустрофобией не страдал, но перспектива превратиться в матроса Железняка мне ой, как не понравилась. Да и понял тогда, что мечтать иммигрировать -- это одно, а чемодан собирать...
Не уехал я тогда. Выходит, был еще не готов.
  
  
   РЕШИЛ Я ВСЕ-ТАКИ ЭМИГРИРОВАТЬ.

Решил я все-таки эмигрировать. Да и как тут удержишься -- каждый день люди "пропадают". Только и слышишь: Наташа уехала в Италию, Мишка в Израиль подался, Колька письмо из Австралии прислал...
Весь город трясёт психоз эмиграции. Сарафанное радио вещает о счастливчиках, выигравших в лотерею гринкард. Перспективные семьи (двое детей, два высших образования и железное здоровье) мечтают обживать просторы Канады или берега Австралии. Кому родословная позволяет -- в израильский паспортный стол направляется. Жертв холокоста и сталинизма, не убоявшихся немецкого орднунга, ожидает до одури стерильная Германия.

Я заметил, что прощальные встречи с друзьями перед тем, как они окончательно нырнут в заграницу, врезаются в память навечно.
Моя институтская подружка толстая Ленка женила на себе немца. Он инженером на совместном предприятии работал. И пока документы по инстанциям скитались, письма из Германии через день получала.
Мы сидели в кафешке, спрятавшись от солнца под красно-белым вялым грибком с надписью "Мальборо". Запах плавящегося асфальта сушил ноздри.
-- Представляешь, моего Курта оштрафовали. За траву!
-- Курил много?
Она читает письмо дальше:
-- Не-а. За то, что дурак.
-- ?
-- Траву вокруг своего дома подстриг, потом и за забором на улице всю... Газонокосильщик. Полиция проезжала. Штраф ему -- бац! Двести марок. Пишет: " Трава хорошо пахла. Я увлекся".
-- Курт, -- улыбаюсь, -- и тобой увлекся.
Ленка весело хохочет, закуривая новую сигаретку.

Мне жалко незнакомого "фрица". У моей подружки дома ипподром тараканий. Когда в её пятиэтажке облаву на шестиногих устраивают, насекомые в Ленкиной квартире спасаются. Там потом и носятся в поисках жратвы.
Обнялись, поцеловались, и с тех пор я её больше не видел. Уехала к своему Курту и, наверное, рожает ему толстых бундесов, да тараканов подкармливает. Значит, всё у неё в жизни устроилось.



Торговля картинами всё больше убеждала меня в нерентабельности этого занятия. Жизнь текла вяло, временам замирая после очередной пьянки.
Любовь к прекрасному открылась у меня в юном возрасте. Иллюстрации к "Декамерону", нацарапанные на стенках привокзального туалета, стали причиной первого визита в детскую комнату милиции. В армии, продолжая свои творческие изыски, из мести нарисовал зеленкой прапорские погоны хряку-производителю полкового свинарника. За что был "премирован" семидневной отсидкой на дивизионной губе.

С тех пор прошло много времени, но искусство не выпускало меня из своих цепких рук. Так уж случилось, что мой хороший приятель заведовал городским художественным музеем.
Часто его звонок поднимал меня утром с постели. Из телефонной трубки раздавалась короткая фраза, сулящая прибыль. Боязнь милицейской прослушки заставляла директора быть лаконичным:
-- Сегодня. Двенадцать. Маневич. Пятьсот. "Весна".

Понятно. В двенадцать встреча с клиентом. Продаём сюрреалистическую мазню Гошки Маневича. Полотно "Весна" -- бурое солнце, тюльпаны с крыльями и птички, растущие из земли как шампиньоны. Но мне эта эстетика безразлична. Как впрочем, и ему. Его интересуют: краски, холсты, водка и колбаса. Беспокоят: женщины, долги, выбитые стёкла в подвале-мастерской и неоплаченные счета за электричество. Своё творчество обзывает -- высюр.
Я получаю с проданной картины свои двадцать процентов, и цифра "пятьсот" означает мою сотню баксов комиссионных. Сотню баксов получит и Гошка.
Бреюсь, достаю из шкафа костюмчик, и в полдень топчусь возле музея, ожидая пока стрелочки часов соединятся. Так. Вперёд. Точность, учтивость, уверенность. Толкаю стеклянную дверь музея:
-- Здравствуйте, я доверенное лицо художника Григория Маневича (и еще десятка моих собутыльников). Готов ответить на все ваши вопросы.
Клиенты всегда (храм искусства) сосредоточенно серьезны. Они в этих картинах нифига не понимают. Но деньги водятся, да Пашка их убедил, что это круто и для имиджа очень полезно. Он поёт ритуальную песню, которую я называю "Веселая продажная":
-- Новое направление сюрреализма... особенный свет... рамка... работы в каталогах...

Я зеленый нал принимаю. Пашка привычно пеленает товар бумагой. Все. Еще одну продали.

-- Ну что, Депардье, -- его за сходство со знаменитым французом, друзья так называют.-- Труба зовёт в поход?

Делим деньги и отправляемся в маленькое кафе, тихий уголок во дворе гостиницы "Киев". Я люблю эти неспешные прогулки после сделки. Мы неторопливо пересекаем площадь, улыбаясь прохожим и радуясь серебристым обкомовским елочкам, растущим вокруг главного городского фонтана. В кармане приятно ощущается присутствие купюры. Лица прохожих приветливы, в душе гармония и ожидание светлого счастья.
Официантки нас уважают. Мы хорошо одеты, шутим, не напиваемся в усмерть и позволяем себя обсчитывать.


Когда из трубки раздаётся ласковое: " Как настроение, Вовчик?", -- знаю, вечером будет фиеста. Зажгутся свечи. Будет много музыки и немного секса
-- Во сколько, - говорю, - шабаш заказывали?
-- В семь. Только, прошу тебя, не так, как позавчера. Ты, мудила... -- долго жалуется, как он тяготился обществом трех работниц санэпидемстанции в те сорок девять с половиной минут, на которые я позволил себе опоздать.
-- А ты бы жене сказал, что бабы пришли тараканам прививки делать.
Кладу мобилку на стол и закуриваю сигаретку. Звонкие Пашкины "бля" вырываются из серого корпуса Моторолы.
Дома он заботливо воспитывает трех дочек красавиц. Жена Ира ведет позиционную войну с Пашкиным блядством. Если она вдруг появится, то эти пьяненькие девушки - мои невесты, сестры, племянницы, тети или подобранные на улице сироты. Супруга, конечно, не поверит. Но и формального повода для скандала у неё не будет. Ну, а потом, как всегда, всё утрясётся под скрип семейной кровати.


Вечером, усевшись на огромном мягком диване, слушаем негромкую музыку. Свечи оплывают в тяжелых железных подсвечниках. В их теплом свете размываются картины на стенах, а девушки кажутся привлекательными.
Пашка извлекает из шкафа газету.
-- Это статья обо мне, - бережно разворачивает листки, -- когда я был телохранителем.
Статья не о Пашке, но на фотографии он отчётливо угадывается в группе сопровождающих лиц. Коротко описав, под охи и ахи наших гостий, мужественную работу телохранителя, предложив ощупать бицепс, приступает к разливанию коньяка и провозглашению здравиц присутствующим.
После двух бутылок приходит черёд абстрактным тостам женской красоте и всему живому. Праздник уверенно приближается к середине.
-- А теперь мы еще выпьем и пойдем танцевать, -- разливает коньяк "телохранитель". -- Но. Сначала отольем.
Девушки понимающе кивают.
Все женщины любят танцевать. Для меня это загадка и наказание.
Мы пьем и направляемся в туалет -- делить барышень. Делит обычно Пашка:
-- Моя та, которая...
-- Да.
-- Но если, вдруг...
-- Хорошо.
-- То, тогда поменяемся.
Я соглашаюсь со всем, что предлагают - все равно получится, как получится. Но голова на следующий день всегда болит одинаково. И если уж совсем перебрали, то утром меня будит испуганный голос в телефонной трубке:
-- Кто закрывал музей?!


Пашка хорошо разбирается в сексе. Но, когда ему приносят из милиции на экспертизу видеокассеты, и просят сделать заключение - это эротика или порно? Он звонит мне. Приглашает на просмотр.
Не знаю, почему в милиции решили, что директор художественного музея главный эксперт, но с другой стороны, куда им посылать -- эти кассеты? В публичный дом?
Мы смотрим видео в его кабинете, удобно расположившись перед телевизором. Коробки с порно в одну кучу швыряем. Эротику - в другую. Пашка возмущается:
-- Почему сюда кинул?
-- Порно, - говорю, - чистое.
-- И как это ты определяешь?
-- Ну, это если пиписки ради пиписек показывают, -- смеюсь. -- И смысла никакого нет.
-- Смысл всегда есть, - смотрит куда-то мимо меня Пашка. -- А я вот в этом не разбираюсь. Мне все нравится...


Если, по каким-либо причинам, фиеста срывается, и нет общественной нагрузки от милиции, возвращаемся домой пешком (наши квартиры в одном подъезде) и пытаемся знакомиться со всем, что нам встречается по дороге.
У каждого мужика свой бзик. И мой друг любит монументальных женщин, имеющих хорошую оброслость тела. Я их называю "неандерталки".
Он боится пропустить что-нибудь стоящее, и поэтому с риском для жизни бросается через дорогу, увидев на противоположной стороне улицы достойную фигуру.
-- Что, подпушка слабенькая? -- потешаюсь я над запыхавшимся другом.
Он не обижается и продолжает носиться, уворачиваясь от транспортных средств, утихомириваясь только вблизи горисполкома. Там, на третьем этаже, в своей тихой бюрократической норке шуршит бумагами зав. отделом культуры. Старая дева. И вид петляющего по дороге директора художественного городского музея не вызовет в ее сердце дружеских чувств.

Добравшись, наконец, домой, расходимся по квартирам. Пашка идет к дочкам и жене Ире. Я открываю двери своей однокомнатной малосемейки. Моя малая семья -- это я, телевизор и холодильник с пивом. Открыв первую банку, включаю канал "Евроспорт". На экране крепкие дядьки таскают бревно.

Жарко. Лето. У меня в голове зрел план эмиграции.
  
  
  
   ПОПУТЧИК
  
   Что бы эмигрировать, нужны три вещи. Место куда отправиться. Решимость это сделать. И, самое главное, средства на которые всё осуществить. Причем количество денег определяет конечный пункт. В диапазоне Польша - Австралия.
   Полторы тысячи зеленых зарытые между кустами редиски на даче позволяли купить тур на побережье Флориды. И одолжив у солидных друзей - приличный костюм, часы Картье, гайку с бриликами отправиться в Киев за визой, указав в обязательной анкете - менеджер, зарплата две тысячи у.е.
  
   Однако стоять понапрасну в очереди лиц неопределенного рода деятельности, увешанных аксессуарами фальшивого достатка, не хотелось. Шансы на то,что американцы откроют ворота в страну Майти Мауса и Гекльберри Финна, были примерно один к трём. Возвращаться домой в числе шестидесяти шести процентов "отказников" и, потеряв долларов триста, не хотелось.
  
   Можно было попытать счастья в Германском посольстве.
   Но как-то историю рассказали - возле немецкого посольства в Киеве экипаж собрался очередного туристического автобуса. Человек тридцать. Мужчины и женщины разного возраста с западных областей Украины. Воздух нафарширован тревожным ожиданием. Пустят,... не пустят.... Из посольских дверей выходит работник. В руках топорщиться пачка паспортов.
   - Так, - говорит он, - поздравляю, во въезде в Германию никому не отказано. И теперь кто направляется в Италию - отойдите направо. Испанию или Португалию - налево.
   Туристы-заробитчане послушно расходятся в разные стороны.
   Автобус в Германию не поехал и все деньги, за визы уплаченные пропали. Вот такая веселенькая историйка. Немцы, гады, еще в концлагерях на евреях натренировались:
   "Просим пройти дезинфекцию!" и кусочек мыла в руку суют. А вместо воды газ ядовитый на головы.
   Не нравятся мне немцы. Все они фашисты.
  
   На дворе стояла осень 2001 года.
   Символом эпохи уверенно становилась вихляющая кравчучка. Инженеры торговали на рынке турецкими носками. Народ одевался в Гуччи и Лакоста из секандхенда. Недопитую бутылку пива ожидало три бабушки пенсионерки. Продавцы самогонки встречались чаще, чем телефонные будки. Картинами в экспозиционных залах художественного музея любовались только загнанные дождём прохожие. Холсты громоздились штабелями в запасниках. Я с коньяка перешёл на проверенную водку и заинтересовался туризмом.
   На Украине туристом считается всякий переступивший порог турагенства. Он платит за бумагу, фотографии, потраченные чернила, за право очутиться в посольстве. На взятки чиновникам, сухой корм для их собачек и, что там еще придумают. Об этом говорят, шюря ухоженные мордочки, в агентстве: "Сами понимаете".
   Я с детства был сообразительным. Поэтому, немного помыкавшись по конторам, решил плюнуть на услуги посредников. Отправиться в сторону Парижа, купив шенгенскую визу и билет на любой вид транспорта, который перенесет меня через германскую границу. Рубеж разделяющий Европу и всё остальное.
  
   У Робинзона был Пятница, Эдмунд Хиллари штурмовал Эверест с Тенцингом Норгеем, Иисус имел двенадцать учеников. Я же мечтал найти просто попутчика.
  
   Уехать хотели многие. Но одним не хватало денег. Другие ждали - первенца, письмо американского дедушки, созревания арбузов на бахче. Третьи оформляли документы на ПМЖ.
  
   Разговор обычно завершался так:
   - Знаешь, я не могу пока. Хочу очень. Но...
   И только Олег один из многочисленных приятелей моей подружки Ирки, согласился сразу.
   Позже понял - решительность Олега являлась следствием устойчивой аллергии к деньгам. Купюры вызывало у него жуткий зуд в конечностях. Ноги несли тело в ресторан. Руки швыряли купюры. До полного алкогольного отравления организма.
   В то время Олег ожидал свою часть наследства умершей в далеком Казахстане бабушки.
   Обыкновенные люди делятся на тех, кто думает - а потом делает. И на тех, кто делает - а потом думает. Мудрецы думают и до и после. Олег совершал поступки стремительно и бессмысленно. Что и привело его когда-то после армейских разборок прямо на нары.
  
   Ночное побоище - окончилось гибелью "дедушки"-старослужащего. Семьи участников драки, собрав дома деньги, приехали в Таджикистан - место дислокации строительного батальона СА. Заплатив, ждали решения военного трибунала. Судьи, подсчитав подношения, огласили приговор Олегу - шесть лет колонии строгого режима. Родственники заплакали и вернулись домой распродавать оставшееся добро. Первый год за колючкой не был самым трудным. Из дому регулярно присылали посылки - свою часть выгребали надзиратели, остальное доставалось Олегу. Он пристрастился к насваю. Местному наркотику - смеси табака, извести и верблюжьего помёта. Скрашивал дни косячком и игрой в нарды.
   Уставшие от неизвестности родители заплатили кому надо. Олега отправили досиживать срок на Украину. Уже на этапе он узнал, что свободный Таджикистан амнистировал советских сидельцев. А родина жила по своим законам. Вот такая не пруха. Через шесть лет он вернулся на волю. Жизнь изменилась. Исчезли комсомольские секретари и передовики производства. Миром правили брокеры и проститутки. Олег занялся бизнесом:печатал автобусные талоны,закатывал палёную водку,продавал фальшивые доллары. Прогорел везде, правда, не до тюрьмы.
   Мы познакомились на чьем-то дне рождения. Опрокидывая рюмки с водкой на стол, он рассказывал: "нашел вот такую гору алюминия возле горисполкома и автогеном..."
   Полная опасностей жизнь охотника за металлами, боксерские тренировки и жизнь на зоне - дней двести из своей "семерки" провёл в карцере, отжимаясь по триста раз от пола. Все это превратило тело Олега в прекрасный инструмент "форточника", только вот форточки большого размера редко встречаются. Поэтому, не смотря на свою невероятную способность к лазанью по балконам - он как-то мгновенно вскарабкался на мой третий этаж и сбросил оттуда ключ забытый мною на столе - путь мастера форточника был для него заказан. Метр восемьдесят Олега трудно втиснуть в махонькую форточку.
   Других криминальных и не криминальных талантов у него не было. Вот только в долг брал виртуозно.
  
   Олег жил в квартире своего приятеля, ушедшего на очередную ходку. Жилье называл - бункер. Мы часто встречались возле его дома в маленьком облезлом пивбаре, пахнущем кислой капустой и апельсинами.
   Все детали нашего плана после трех литров пива приобретали ясные очертания. Загвоздка была в одном - когда придет бабкино наследство, Олег станет платежеспособным, и мы сможем приобрести по французскому шенгену в конторе открытой кем-то из подсиненных корешей моего партнера. Единственная честная контора в городе, которая сначала предоставляла товар - паспорт с вклеенной визой,а потом получала деньги.
   Деньги, наконец, пришли и уже через неделю мы стояли на платформе обдуваемые со всех сторон холодным февральским ветром, ожидая поезд Запорожье - Львов.
   Ветер носил по асфальту обрывки бумаги вперемежку с твердыми крупинками снега. Из репродуктора доносятся знакомые с детства аккорды "Славянки".
   Кто такая была эта славянка? С кем прощалась?
   В голову лезли деревянные мысли: "Мы последний раз.... На пороге... Дерьмо, какое - то не мысли.
   Олег почему-то сказал: "В Канаде тоже холодно"
   Я представил как мы, спрятавшись между грудами угля, плывем на пароходе через океан, в Канаду, с улыбкой зашел в тронувшийся под рыдания "Славянки" зеленый вагон.
  
  
   КАК ПРАВИЛЬНО ПЕРЕСЕКАТЬ ГРАНИЦУ
  
   Сколько людей столько мнений как нужно правильно пересекать границу. Одни считают, что лучше всего это делать в костюме тройка, крепко ухватив ручку пахнущего свежеокрашенной кожей саквояжа купленного за последние деньги.
   Иные поступают, по-другому выбрав основной одеждой для пересечения границы, хотя это и не рекомендуется, спортивные костюмы. Как это сделала одна супружеская пара, чтобы скрыть продукт своей "жизнедеятельности" - шестимесячный животик.
   Другие, кто пересекает границу без всяких документов, естественно, выбирают маскхалат, в котором если не повезет их и похоронят, предварительно вытянув из нательной сумки рулончик серо-зеленых бумажек.
   Не рекомендуется, несмотря на кажущуюся простоту этого способа пересекать границу на самолете. Сел в самолет. Самолет не упал по дороге. Все. Ура. Нет, пересечение границы заканчивается, после того как вы прошли паспортный контроль, а то может получиться как с Володей таксистом из Питера
   Отправился он в Израиль денюжку заработать, потому что вертеть ключи на пальце, за пассажирами охотясь на Финском вокзале, изрядно надоело, да и машина поизносилась. Заплатил за путевку в санаторий на берегу Мертвого моря расположенный и задницу свою в кресло самолетное примостил.
   А сам он под Псковом родился оттого у него, естественно, морда чисто русская получилась при рождении.
   Он по дороге в Израиль, даже израильскими бедами проникся. У них там как всегда взрывали. Не то что бы конечно по братски, но проникся. Даже израильскую газетку на русском в самолете почитал. Но пришлось ему подышать раскаленным воздухом святого Иерусалима всего часа три, а потом на том же самолете отправиться назад в свой мокрый Питер. Так как его заподозрили бывалые израильские пограничники в намерении денюжки заработать и во въезде отказали.
   Хорошо зная коварство евреев можно сделать смелое предположение, что турфирма, владелец отеля на Мертвом море и пограничники - одно общее семейное предприятие, в общий карман у доверчивых русских деньги собирающее.
   За шесть часов в самолете и три на земле иудейской заплатил таксист две штуки зеленых. Не знаю, был ли он истинным православным антисемитом с рождения или, что-то в его сознании сдвинулось после короткой поездки на землю обетованную, но встретил я его здесь в Португалии человеком, вздрагивающим при звуках слова "еврей".
  
   Или вот уже противоположный случай, говорящий о пользе пересечения границы по воздуху. Это было в те еще временя, когда наши спортсмены разъезжали по всему миру, сопровождаемые, наверное, для их же безопасности, товарищами из КГБ.
   Команда легкоатлетов не то из Англии летела не то, из какого другого места, но пересадка была в Мадриде. И вылет в Москву задерживался или же так, и было запланировано руководством заранее, для экономии, но пришлось всем в аэропорту Мадрида скучать. И то ли от скуки, то ли оттого, что надоело себя недоделанными чувствовать, каждую копейку экономя. Исподволь, незаметно, некоторые члены команды нажрались почти до свинства. Начав с пива, и закончив теми напитками, которыми обычно заканчивают все, превращаясь в свиней.
   Часть поросят бодро хрюкала в баре, роняя стаканы на пол, вторая мирно спала, уткнувшись рыльцами в столики. И, где был все это время чекист-соглядатай команды, история утаивает. Вполне возможно, что тоже культурно проводил время, но в заведении для ВИП персон. Возникнув неожиданно на пороге бара превратившегося в уютный свинарник, он сумел организовать это небольшое стадо и направить его в зону паспортного контроля.
   А когда вся команда, икая и весело хрюкая, прошла паспортный контроль, чекист допустил фатальную ошибку. Он начал стыдить и упрекать пьяненьких спортсменов.
   - Вы, -говорит, - "лица советского человека...".
   Одно из лиц (метатель копья Сергей Б.) будучи еще при сознании и, ощутив не без помощи буржуазного виски, необходимость выдавливать из себя раба, кинул реплику: "Иди ты на х..й, мент". Вызвав визг и истерику дядьки чекиста, спровоцированную тем же виски, которым дядька наливался ВИП зоне. А на угрозу - "Вот домой приедем!" Серега инстинктивно двинул чекисту со всего размаху в зубы.
   Зубы сказали: "Хруп"
   Потом он, схватив свою сумку, понесся назад через паспортный контроль под матерные частушки выплевывающего свои зубы чекиста. Вызвав легкое помешательство испанских блюстителей порядка.
   Весь этот шум пробудил из бессознательного состояния тело прыгуна в длину Александра Н.
   Вид удаляющейся, крепкой спины своего друга, вызвал в его сознании воспоминания о его любимой игре - напейся в ресторане в "зюзю" и убеги не заплатив. Поэтому, схватив свою сумку, Саша побежал, как мог вслед за Сергеем.
   Хмурое испанское утро встретило их в статусе политических беженцев.
   Интересно о чем они говорили и чем опохмелялись два офицера "Динамовца", когда проснулись?
   Дальнейшую их судьбу я не знаю. Доходили слухи, что Сергей и Саша, получив убежище в приютившей их Испании, работали какое-то время в женском стриптиз клубе. Услаждая взоры испанских сеньорит крепкими спортивными телами членов (или наоборот) сборной команды СССР.
  
   Пересекать границу можно и на теплоходе, как это сделал в советские времена один не очень выездной ученый океанолог. Решивший, что темой его докторской диссертации будет поведение подводных и поверхностных течений в Атлантике.
   Причину отказа в выезде за пределы родины тогда не объясняли, ограничиваясь фразой: "Он невыездной. Ну, вы сами понимаете".
   Получив очередной, не знаю, какой по счету отказ, ученый купил ласты, маску, укороченный гидрокостюм, и путевку в круиз на экватор, без заходов в иностранные порты. Поэтому ему невыездному продали эту путевку да визу открыли. На въезд в атлантический океан, наверное.
   По пути на экватор или с экватора уже получив грамоту от массовика-затейника Нептуна, спрыгнул ночью отчаянный кандидат океанологических наук прямо с пассажирского лайнера в неспокойную воду своей обожаемой Атлантики.
   Рассчитав расстояние и направление до островов в хитросплетение океанических течений.
   Наверное, он был настоящим ученым, что и доказал на практике, когда через два дня и две ночи был вынесен ласковой волной на берег обитаемого островка живым и даже не искусанным злыми акулами.
   Исполнив на берегу, перед изумленными аборигенами, греческий танец "сиртаки", пошел здороваться с американским властями.
   Американцы удивились и отправили его преподавать океанографию в один из своих многочисленных американских университетов.
   Ведь каждый человек имеет право заниматься любимой работой, особенно если человек доказал это свое право таким необычным способом.
  
  
  
   ВРЕМЕНА ПОРТУГАЛЬСКОГО ГЛАГОЛА
  
   Многие говорят, что самый лучший способ изучения иностранного языка - это полное погружение в среду носителей этого языка.
Нелегальная иммиграция - наиболее радикальный метод этого способа. Сразу на дно Марианской впадины камешком булькнуть и извилинами зашевелить мозговыми, выжить пытаясь.
И как в учебнике португальского языка В. Г. Петровой все начинается с простых вещей (изучения букв), так освоение португальских глаголов начинается с простой фразы: "Quero trabalhar" - "хочу работать".
К изучению португальского языка следует приступать именно с изучения этих двух элементарных глаголов.
Первый из них - "Хочу". Выражает потребность и занимает почетное первое место в частотных словарях глаголов всех языков мира.
"Хочу" - тянет ручонки к спичкам ребенок.
"Хочу Лену" - и пылает Троя.
"Хочу" - и поднимается из болота серый призрак Петербург.

Так и на португальском.
Произносишь "Quero", а потом предмет своего желания всеми доступными средствами, не комплексуя, изображаешь. При наличии зачатков артистического дара - получается занятно.
Это если, например, не захочется чего-нибудь экзотичного. Мяса фазана, к примеру. Фиг его знает, как эти фазаны кукарекают?

Второй изучаемый глагол выражает необходимость - "Работать". И мне он с детства крайне несимпатичен.
В отличие от Испании или Италии, где на каждом углу - ночлежки и добрые самаритяне раздают теплую и нетеплую одежду нуждающимся, насыпают горячую пищу в пластиковые тарелки голодным, в Португалии, то ли от недостатка средств, то ли принципиально, почти не заботится о бомжах.
Поэтому фраза "хочу работать" является скрытой формой фразы "подайте на пропитание, люди добрые".
Хоть и звучит не так омерзительно.

Повторив эти два глагола сотню-другую раз и получив в ответ несколько тысяч стонов и всхлипов чужого языка - можно сказать, что первое знакомство с глаголами состоялось.
К этому времени находится "какая-нибудь" работа. Наличие работы логично ведет к увеличению потребностей. Что, в свою очередь, заставляет совершенствовать язык, чтобы найти хорошо оплачиваемую работу, что, в свою очередь.... И дальше по кругу.
Перемещение по этому кругу непрерывно улучшает язык.

Очень не повезло совершенствоваться тем, кто взялся за ручку двери, ведущей на стройку.
Язык стройки лаконичен, как наскальные рисунки питекантропов, выцарапанные на стенах пещер северной Франции. И как эти рисунки нашими пращурами для выразительности были окрашены охрой, язык стройки расцвечен различными эмоциональными оттенками слова пенис - "Caralho".
В Португалии стройка - среда носителей украинского языка. Перемещаясь среди скользких куч свежего цементного раствора и напарываясь на бетонные плиты, безукоризненно можно овладеть лишь певучей, соловьиной украинской мовой. И научиться, почти без акцента, произносить пять матерных португальских слов, используя которые, стандартный строительный португальский прораб общается с теми, кто строит все то, что нужно построить.

Как-то в руки тетрадка попала. Лингвистические исследования Грицька какого-то. Плод трёхлетнего труда. Рабочее название: "Всё, что нужно для жизни каменщика (педрейеру, по-местному)".
Цена той затертой тетрадки - не купить, а ночью переписать - двадцать пять евро. Листочков всего десяток. Тезаурус спартанский: "лопата, бежать, кирпич, йисты, зарплата, жинка, вино, пыво". И посложнее попадались фразы: "В понедельник был больной, мало заплатылы, хочу работать сверхурочно, подары телевизор".

Венец лингвистических исследований - экспрессивная фраза на португальском, звучащая: "Убирайся вон!", переведённая Грыцьком почему-то с ещё большей экспрессией - "Пошёл на х..".
И небольшой философский комментарий к ней: "И если скажет босс (по-местному, патрон) "пошёл на х.." - шукать тебе другую работу".

Мой украинский тянул в школе на твердую четверку и в модернизации не нуждался. Да еще, наверное, "тот, кто сидит на небе", учел мою честолюбивую детскую мечту "говорить так, что бы никто ни понимал". Поэтому не отправил на стройку - в среду носителей кирпича, а предоставил работу в самой гуще португальской жизни. На фабрике.
Не знаю, какие документы при этом он просматривал, решая мою участь, но фабрика оказалась настоящим "бабьим царством". Сто двадцать деревенских дам занятых на линии, изготавливающей металлические лестницы.



В Португалии независимо друг от друга существуют два языка. Письменный португальский и португальский "народный".
Первый понимают немногие.
Для этих немногих печатают толстые книжки. В книжках сложноподчиненные предложения, вздыбливаются островами, над сверкающими россыпями определений и редкоземельных деепричастных оборотов.

На португальском "народном" издают футбольную газету "Мяч", народные новости "Утренняя почта" и бесплатный листок "Вестник метро".
Народные газеты разговаривают голосом улиц. Только без мата.
Улицы, рассказывая о себе, говорят в третьем лице:
- Парень сегодня устал.
- Парень хочет пива.
Первое лицо множественного числа "мы" озвучивают так:
- Люди сегодня не работают.
- Люди идут на футбол.
Оба португальских языка уступают русскому в лаконичности.
Встречаются две русские девушки:
- Локоны - плойкой?
- Не-а, косички на ночь.
Благодать, какая! Ни одного глагола, а друг друга поняли.

Все иммигранты разделяются на - "говорящих" и "неговорящих".
Не говорящие, в свою очередь, подразделяются на - "непонимающих" и "женщин".
Женщины, ступив на чужеземную землю, сразу разгадывают иностранную речь. Науке неизвестны чего-нибудь непонимающие женщины.
К остальным понимание чужого языка приходит года через два.

Класс "говорящих" подразделяется на три подвида: "Простые Пальцевые", "Лингвисты-Прагматики" и "Психи-Романтики".
Первых местный народ понимает сразу. Они используют простую безличную форму настоящего и палец. Палец применяется для обозначения всей совокупности притяжательных и указательных местоимений.
Правда возникает некоторое непонимание, когда они указуют перстом в сторону Большой Медведицы, рассказывая, например, о своей жене, оставшейся дома. Окружающие, при этом, послушно рассматривают небо и становятся сосредоточенно-серьезны. Как в церкви.
"Простые Пальцевые" с наступлением сумерек - замолкают, пытаясь поймать одного из пролетающих рядом светлячков. Поймав - зажимают несчастного между большим и указательным пальцами. И используют его до рассвета, вместо притяжательных и указательных местоимений.
Для выражения будущего и прошедшего времени традиционно употребляют наречия "раньше" и "потом".

Пытающихся постигнуть "простое прошедшее законченное" и "простое ближайшее будущее", можно причислить к отряду "Лингвистов-Прагматиков".
"Лингвисты-Прагматики" - это наиболее пассивный вид говорящих.
Выучив триста слов, необходимых для общения, они до конца жизни составляют из них разные комбинации, контактируя с окружающими.
На все робкие замечания, исходящие от "Психов-Романтиков", что, дескать, нельзя говорить некоторые фразы, используя только изъявительное наклонение глагола "хочу", они неизменно отвечают: "А меня и так все понимают".

Да, понимают. Но шарахаются.
Несомненно, более корректно при обращении к незнакомцам на улице произносить: "не знает ли уважаемый синьор, где мог бы находиться туалет", чем рубить какой-нибудь старушке правду-матку в глаза: "хочу пи-пи".
На могильной плите "Лингвиста-Прагматика", будет выбита эпитафия: "Я прожил долгую и счастливую жизнь, используя триста слов, и умер, так и не научившись читать и писать на этом распроклятом португальском языке".

Безумцы, кто решил не только освоить всю португальскую грамматику, но и разговаривать этим языком баллад и печальных песен "фаду" - обречены на одиночество.
Имя им - "Психи-Романтики". Они суетливы. Постоянно что-то спрашивают. Иногда неожиданно истерично хохочут в метро, прочитав анекдот в газете.
"Рублеву" Тарковского на русском - предпочитают бразильский сериал "Вечная Мария" на португальском.
Они изучили историю Португалии с мезозойской эры и до наших дней, пугая этим знанием редко встречающихся местных интеллигентов.
Понимать их достойно смогут только санитары в психушке, куда их привезут, окончательно свихнувшимися от постоянного использования в повседневной жизни, шестнадцати времен португальских глаголов.

Чудище конвейер - два десятка лязгающих, ухающих, охающих, визжащих всеми оттенками металлических звуков, механизмов.
Шестнадцать часов в день он заглатывает длинные алюминиевые профили, режет, пилит, жует их и выкидывает уже готовые складные лестницы, запакованные в еще теплый полиэтилен. Грохот стоит такой, что если наушники снять, то часов десять эти звуки из головы на волю просятся, спать мешая.
Поэтому изначально пришлось изучать язык классическим способом - по учебнику. Но не в классической обстановке - институтской аудитории или еще лучше - дома на диване, а как раз в самой середине этого заводского конвейера. Прилепив скотчем выдранную из учебника В.Г. Петровой страничку на ближайшую железяку.
То ли не учли что-то хозяева фабрики, то ли инженеры не додумали, но линия состояла из двух половинок, несущих на своих черных резиновых спинах алюминиевые конструкции. Расстояние между движущимися половинками семь с половиной метров. А так как лестницы по воздуху не летают, то их надо как-то перемещать. Перемещали их - я и мой друг Леха.

Мы по очереди выхватываем двухметровые лестницы из специальных захватов и, пробегая трусцой свободное от механизмов пространство, бросаем их на убегающую ленту конвейера.
Сегодня мы учим времена глагола "хотеть":
- Я хочу! - кричу и хватаю лестницу.
Карла и Сандра одобрительно кивают головами. Им нравится моя энергичность.
- Ты хочешь! - вторит мне Леха, пробегая мимо меня, порожняком.
- Он хочет! - бросаю алюминиевый скелет на ленту.
Марта с Розой укоризненно смотрят в сторону Лехи и сверлят скелету бока.
- Мы хотим! Они хотят! - скандируем мы дуэтом.

По нашим синим халатам, расползаются темные пятна пота. Август самый жаркий месяц в Португалии.
Запах на фабрике...
Написать - "запах разгоряченных женских тел"? Дурацкий литературный штамп. Пахло машинным маслом и лошадями, искупавшимися в одеколоне.
- Выбирай быстрее, с кем пойдешь на дискотеку, - ору Лехе, - у меня от этой вони экзема начинается.
Лешка довольно блестит очками минус двенадцать. Ему нравится Карла и нравится Сандра. Ему даже нравятся многодетные Марта и Роза, которые подыскивают зрелых вдовушек мне. Ему нравятся все.

Либидо, убиваемое шесть лет, но так и не убитое Лехиным сисадминством в игровом питерском клубе, грозно восстает из пепла Халф Лайфа. Несчастные девушки, ощущая могучую энергетику, излучаемую Лехой, по обычаям деревни обильно поливают себя в пятиминутные перерывы приторными до рвоты духами.

- Мы захотим! - раздается под сводами фабрики.
Автокарщик Луиш, везущий пачку готовых лестниц, резко тормозит. Пачка качается в раздумье, обещая упасть.

- Вы захотите! - обещаем мы.
Лехины Карла и Сандра опускают еще ниже свои миленькие головки.
Мои многодетные Марта и Роза смотрят на меня с сожалением.

Железные балки под потолком фабрики начинают плавиться от жары.
Мы каждый час ходим в душ и в одежде становимся под теплые струи воды. Прилипшие к нашим телам халаты вызывают какие-то судороги на конвейере, затихающие по мере высыхания одежды. Скоро конец смены.
Времена глагола "хотеть" продолжаем закреплять до конца недели.
Изучающие язык понимают всю важность повторения и закрепления пройденного.
В результате Леху приглашают на субботнюю дискотеку, а я получаю в подарок библию зеленого цвета. Изданную почему-то в Бразилии.

Леха потерял на дискотеке ботинок.
А я церковь посетить так и не решился.
  
  
   ЛТП ПО-ЕВРОПЕЙСКИ
   Дим был ярким хулиганом-двоечником, грозой военного городка, где он провел свое детство. По мере продвижения карьеры и благосостояния отца, военного летчика - плавно перешел в разряд "золотой молодежи" со всеми радостями и проблемами этот переход сопровождающими. Проблемы возникали, как правило, от количества радости, которую хотел испытать Дмитрий, и закончилось все для него, как и должно было закончиться. Мать застукала его с отцовской звездой героя, которую он пытался обменять на какое-то количество наркотиков.
   На пути к этому переломному моменту биографии его раза три выгоняли из летного училища и какого-то института, куда его устраивал отец. Еще долги, водка, карты и женщины - все радости жизни испытал Денис к своим неполным 23-м годам, когда общее собрание всех близких родственников признало его конченым человеком и единогласно постановило отправить на лечение в Испанию в центр лечения наркоманов под названием РЕТУ. Предварительно заслав на предварительную реабилитацию в Египет - там ни наркотиков, ни водки в то время не было.
   Семья приняла загорелого под Египетским солнцем и издерганного абстинентным синдромом Дима в аэропорту и уже через восемь часов он, без копейки налички, очутился в руках функционеров этого центра. И как потом он говорил: " Мне сразу начали заваривать шлемак... и почти заварили". Документы - отобрали, и в комнату с соседом испанской национальности засунули. Этот испанец соглядатаем Димкиным был. Обыкновенная практика в центрах этих, по всему миру раскиданных, когда вставший на путь исправления наркоман опекает новенького еще свежей травкой пахнущего новичка. И тенью неслышной везде за ним следует, докладывая каждый день управляющему этого центра РЕТУ, тоже, кстати, из бывших наркоманов, но давно исправившегося и семьей здесь же обзаведшегося, о поведении подопечного. Надо сказать, что центры эти доход немалый приносят создателю и идейному отцу ... И представляют из себя причудливую смесь фанатичного "Белого братства" с каждодневными обязательными общими молитвами господу и принудительного труда по принципу бывшей советской, а теперь уже и Российской Армии - куда пошлют.
   Такого надругательства над собой Дим, выросший в вольнице военных городков, вынести долго не смог и обманув своего бдительного братца-соглядатая, умчался в испанскую неизвестность, которая встретила его холодным зимним дождем, голодом, сверкающими витринами магазинов, чужой гортанной речью и полной безысходностью, что и заставило его вернуться в этот религиозно-трудовой профилакторий. Возвратился туда Дим как и Ленин после первой революции неудавшейся с рецептом готовым освобождения из рабства этого. И средством волшебным был испанский язык. Выучить который оказалось совсем не трудно. По методу полного погружения в среду. В центре кроме Дима и еще одного русского все остальные были испанцы. . В центрах этих система психологической обработки на высоте. Если с соседом по комнате подружишься - обязательно к другому в комнату запихнут. Работа понравилась - плохо. Соглядатай доложит, и уже не мебель грузить в город отправят, где люди и интересно, а веник в руки и целый день по центру с метлой. Или посуду мыть. А в напарники назначат самого неприятного тебе типа. Поэтому и с земляком своим Сергеем Димка познакомился через месяц с того момента, когда он взялся за фигурную с позолотой ручку массивной дубовой двери центра.
   Сергей, сын дипломата и сам тоже после МГИМО - работал в какой-то миссии четвертым консулом до того момента пока не вышел из посольского туалета без штанов. В туалете он уколы себе куда-то в ногу делал для конспирации, а штаны, что бы случайно не запачкать, на бачок аккуратно ложил. И то ли дозняк качественный попался, то ли приход особенный поймал, но до своего кабинета, метров сорок в одном бельишке - на белом фоне сердечки красненькие, чинно проследовал. Там его и взяли. И в самолете на родину эвакуировали. А уже из Москвы, как и Дима сюда отправили. На перевоспитание.
  
  
  
   КЛУБ ОДИНОКИХ СЕРДЕЦ
  
   Мы втроем снимаем квартиру в пригороде Лиссабона. Каждому - по маленькой комнате. На кухне - место встреч. Любимое русское занятие пить-есть-сидеть-говорить. И еще здесь стоит наш старенький "Пентиум". Сегодня в нашем клубе единственный посетитель - я. Лешка с Димкой спят - завтра на работу.

С недавних пор у нас появилось развлечение - писать девушкам письма. Я пишу опытным и зрелым - самому сорок два. Мои друзья - юным и наивным. Соответственно возрасту.
Каждый день получаем ответы. На стенке, чуть выше компьютера, висит черная пластиковая доска. На ней выписанные мелом итоги турнирной борьбы. Лёха уверенно замыкает таблицу. Cебя называет - программер. Думаю, что у программистов мозги устроены по-особому. Разговаривая с компьютером языком программ, они постепенно меняют изначальную ориентацию на машинно-зависимую. Поэтому у Лёхи в строке "Ответчицы" жалкая цифра: сто семнадцать. Это его немного расстраивает.

Я и Дмитрий поочерёдно лидируем, используя каждый свой метод. Димка - москвич. Состоятельная семья - с глаз долой - отправила непутёвого в Испанию. В центр реабилитации наркоманов. Вольнолюбивая натура бывшего лётчика этому воспротивилась, и он оттуда сбежал. После двух лет наполненной приключениями жизни очутился на пороге этой уютной квартирки, что в старом трёхэтажном доме, в пяти метрах от забора местного кладбища.
Дим любит всё стильноё. Джинсы "Левис" называет отстоем. Когда я с Лёхой обсуждаю достоинства купленной на распродаже "Сейки", он смотрит на нас, как на маленьких таракашек, катающих хлебную крошку. Марки часов, которые упоминает Дим, для нас из иного блистающего мира: "Патек Филипп", "Радо", "Франк Мюллер".
Свои послания он начинает словами: люблю спортивные автомобили, серфинг, самолёты.
В ответ получает: страсть к лошадиным скачкам, подводному ориентированию, экзотическим путешествиям. Как-то раз откликнулась даже настоящая парашютистка. Лёха ржал: "Ты еще Терешковой напиши".

Я использую другой метод. Пишу спокойно и немного грустно: эмиграция, ностальгия, берёзки. Димок возмущается: "Баев, посмотри на свою довольную рожу. Берёзки он пишет... Умора". Я напоминаю, что у моря он был последний раз в прошлом году, а серфинговая доска, что пленила его сердце, по-прежнему стоит в магазине.
Лёха свои письма нам не показывает. Но над ответами ему потешаемся вместе. Респондентки, стремясь попадать в тему, отвечают старательно, но технически безграмотно, путая виндоус с вирусом и называя модем мигающей коробочкой.

Так... Сайт "Жди меня". Погуляем.
Девушка тридцати пяти лет, весёлая, общительная... Танцевать, музыка, читать. На фото, изогнувшаяся пантерой, брюнетка неопределённого возраста. Дальше. Дальше. Дальше. Маша с уралмаша. Гусь-Хрустальный. Есть фотография. Открыть. Ага, жирный пингвин тело прячет... Не в утесы, правда. Весёлая мордашка девушки Маши торчит из каких-то зарослей. Вот ещё. Москвичка. Краткая биография на русском и английском. Чёрно-белая размытая картинка, самой удачной фотографии, сделанной плёночной мыльницей в сумерках.

Все объявления на сайтах знакомств одинаковы как китайцы.
Со временем становится скучно. Единственный стимул - доска, на которой результаты. Мои берёзки притянули 246 ответчиц, серфы Дмитрия -- 289. Лёха из зависти часто стирает в графе слово "ответчицы", заменяя его созвучно неприличным.


Иногда переписка выходит за рамки трёх писем. Это было у меня, когда я звался "Мачо", и целый месяц общался с безработной "Снежинкой" из Финляндии.
Каждую неделю "Снежинка" рассказывала о бывших мужьях. Причём выдёргивала их из своей коллекции произвольно. Через месяц переписки она решилась рассказать о последнем - чёрном вьетнамце из Парагвая. С ним она и прожила последние три года в своём холодном Куусамо. К этому времени она меня называла "Милый Мачик", я её - "Снежа". Но когда "Снежинка" решила махнуть ко мне в гости, я замямлил невнятно, что де уезжаю по делам фирмы. Бизнес мол. И моя финская подружка пропала.

Дим за этот месяц оторвался на 56 писем. Я бросился догонять.


Вообще в этом деле самое главное -- количество свободного времени и качество макета письма, при помощи которого каждый из нас привлекал ответчиц. Письмо мы называли "бомбой". Устав от постоянного аутсайдерства и наших шуток по этому поводу, Лёха показал мне свой макет.
Я ужаснулся.
-- Это у тебя не "бомба", а мешок с дерьмом. Что это за дикая фамилия - Писевич? Ты, что -- еврей? Напиши: Иванов, Сидоров. Свою в конце концов - Николаев.
Не маши у меня перед носом руками. Тебе не нравится собственная фамилия?
Или ты думаешь, что Писевич -- это звучит сексуально? И зеленая борода, сляпанная в фотошопе - это прикольно? Твоя бомба предназначена для дебилок. Не спорю, логика в этом есть. Но своим идиотским текстом ты даже отпугиваешь тех несчастных, кто позарился на этого жалкого Писевича Зелёная Борода. У тебя же хватило ума не писать про свои минус двенадцать? Имя оставим прежнее - Алексей. Оно у тебя приличное.
Он вздыхает: "Ну, хоть что-то тебе, Баев, нравится"
-- Фамилия? Ну, скажем... Гордиевский - нейтральная красивая фамилия с легким еврейским привкусом. Многие это любят.

-- Что ты написал? "Не пью, не курю". Блин, мне уже противно стало. Это значит, что ты алкаш или импотент, которому больше похвалиться нечем. Бабам нужно писать сдержанно, мужественно и слегка романтично.
Значит так: "ценю выдержанные вина в изящных хрустальных бокалах". Фигня, конечно полная, но сработает.

Добавляем чуток трагизма для привкуса горечи: "у каждого своё одиночество". Осторожно смешиваем....


Лешка смотрит на монитор, а я шлёпаю по клаве:
-- Профессия... Скрипач. Или пианист. Напишем -- гитарист. Людям это понятнее. Закончим так. Без пошлости, и оригинально: "стремлюсь к стабильности в отношениях".
И для гармонии добавляем:Бах, Моцарт и Гендель.

-- Сука! Сука! Сука! - восхищается Лёха.

Потом мы долго выбирали фотографию.

После этого ответчиц у Лёхи заметно прибавилось.
И он перестал писать похабное слово на нашей доске славы.

Через время электронный поток посланий выбросил трогательное письмо Юляшки. Она работала в каком-то Московском офисе и была приезжей. С Астрахани. Дим врубал Розенбаума - "В Афганистане, в черном тюльпане...", и в клубах дыма читал письма. Потом заваривал кружку чая, заводил " Полковнику никто не пишет", курил, и насиловал одним пальцем клаву. Я с Лёхой обсуждал коварство лимитчиц - он вздыхал и говорил, что мы идиоты.
Думаю, Юляшка пробудила в его сознании воспоминания о том времени, когда отец был простым лётчиком, деревья в военном городке были высокими, и воробьи падали с одного выстрела рогатки.
Дим работал в рекламном агентстве. В своей "бомбе" акцентировал - "Работаю в сфере рекламы".
Если, кто просил подробности, писал честно: "закапываю столбики и расклеиваю афиши".
На этом, как правило переписка заканчивалась.
К своей зарплате получал ежемесячные дотации из дома. Все деньги тратил в два дня. В первый - отдавал долги, платил свою часть за квартиру и питание. Приобретал два блока сигарет. Заправлял телефон. Во второй - покупал очки "Porshe design", зажигалку от "Dupont". И до конца месяца жил спокойно.
Переписка, продолжавшаяся месяц - закончилась печально. Юляшка оказалась менеджером с окладом 4000 зеленых и племянницей губернатора одного из крупных российских городов. Дима вычислила по его фамилии, известной в определённых московских кругах.
Дим два дня не ходил на работу. Пил виски и под звуки гитары Розенбаума хоронил трогательный образ Юляшки-лимитчицы.
Оттосковав, начал наверстывать упущенное, через неделю возвратив себе первое место.


Лешка как-то говорит:
-- Вот вы оба умные. Попробуйте эту штучку, - мышкой щелкнул два раза. Дим глянул, почитал с монитора, и на меня стрелки перевёл:
-- Это для Баева. У него голова большая. Пусть он попробует. Но, похоже, дело безнадёжное. Москвичка с понтами.
Я котлеты на сковородке перевернул и предлагаю:
-- Спорим втемную. Клиент не отвечает - с меня пятёрка. Отвечает - с вас. Серия до двадцати писем.
Они и согласились. Под локотки меня к компу проводили.
Присаживаюсь - батюшки святы. Попал, кажется. Сайтик синюшный невесёлый. Читаю: " МГУ, кандидат наук. Журналист, редактор, Член союза писателей России, публицист". Девушка сорока лет. Пишет: "отвечу - равному. Других прошу не беспокоить". Ну и наборчик стандартный: Хемингуэй, Набоков, "Альтист Данилов" Орлова. На фотографии размытой - фигурка манерно изогнулась. Позирует. Достойных приманивает.
Лёха с Димом за спиной хрюкают: "Баев, ты на курсы в МГУ запишись".

Первое письмо - это как начальный абзац в рассказе. Промахнулся -- никто дальше читать не будет. Или первая фраза, когда с девушкой на улице знакомишься. Голос дрогнул, сорвался и все - только запах духов останется... Денег у кого попросишь взаймы, слюну сглотнув не вовремя, не видать тебе кредита.
Два дня думал, что писать.
Наконец выродил: "Равным быть не могу. Я - мужчина. За окном дождь. И девятая Бетховена на компе".

Через день я заработал пять евро.
  
  
   ЗОЛОТО
   Утром запищал мобильник. Номер не определился. Все телефоны нужные - в книге телефонной. По-этому хрюкнул на португальском в трубку.
   Трубка засопела. Вздохнула два раза. И спросила голосом моего друга Николая:
   - У вас в Португалии золото моют?
   Коля говорит так, будто мы расстались два часа тому назад. И живем на одной лестничной площадке в его Самаре.
   Я утром спросонку, если кто попросит жениться, то пообещаю....
   - Ты чего это? - Говорю.
   - Есть информация, что в Португалии будет скоро чемпионат мира по поиску золота.
   - Погоди, я сейчас на балкон выйду - слышу плохо.
   На самом деле связь хорошая, но пока в тапочки влезу и до балкона дойду - проснусь.
   - Давай, про золото. - Падаю в шезлонг и прижимаю телефон к уху. Утренний воздух бодрит. Клочки тумана прячутся от солнечных лучей в складках лиссабонских холмов.
   - Ты где? - Устраиваюсь поудобнее. В моей моторолле урчит двигатель.
   - Позже перезвоню. Полиция на дороге. - В телефоне раздаются короткие гудки...
  
   Коля в кибитке на двенадцати колесах - грузовике "Мерседес", с надписью "Дон Педро" на шершавом брезентовом боку кочует по всей Европе, доставляя нужные грузы в разные места. Возвращаясь к себе в Испанию, спит в автомобиле - из экономии.
  
   Мы знакомы уже шесть лет. С той поры, когда я с недельным французским "шенгеном" в паспорте, ступил на португальскую землю. А Николай был моим устройщиком.
   Устройщики на работу - это иммигранты торговцы рабочими местами. По степени уважения "устройщик" может потягаться с сутенером. Любить их не принято, но и без них никак.
   Не знаю, встречаются ли в природе сутенеры не материалисты...
   А вот устройщик-идеалист сочетание слов столь же нелепое как, например октябренок-людоед.
   Но Коля оказался кристальной горной воды идеалистом.
   Правда, это я понял потом. А тогда, повстречавшись на площади De Espania в центре Лиссабона, даже и не подозревал, что он станет мне другом. Настоящим. Как у Высоцкого: "...а когда ты упал со скал,
он стонал, но держал"
   Теряем таких друзей не после их смерти, а после собственной...
  
   Он похож на Ульянова-Ленина времен сытой иммигрантской жизни - бурятские глаза, приятные округлости головы и живота, cпокойный, с хитрецой взгляд, как у Иванушки-дурачка ленивого Бэтмена русских сказок.
   Николай - волшебник. Вещи, коснувшись его тела - меняются: рубаха любого цвета кажется красной, брюки уверенно выглядят кальсонами, а туфли от Гуччи торчат лыжными ботинками.
  
  
   - Так, - сказал Николай, в ту нашу первую встречу, спрятав мобилку в пространство между поясом и четко обозначившимся брюшком, - на фабрике, где я работаю - сварщика заказали по алюминию.
   - А второй, - он осмотрел нас скептически, - пойдет прицепом. Сварщик очень нужен.
   Я искренне согласился быть прицепом. Роль "сварщика по алюминию" - досталось сыграть Олегу. Как человеку, имеющему опыт создания 4-х клеток для кроликов, при помощи сварочного аппарата. В то время, когда он отбывал свой шестилетний срок в колонии строгого режима под Черчиком. На том и порешили. Сели в автобус и, откинув спинки просторных (Европа все-таки) кресел, понеслись по ночному шоссе. Через два часа автобус остановился возле ярко освещенного, блистающего зелеными витринами здания с надписью по фасаду - "Banco Espirito Santo". Что как впоследствии я узнал, означало - "Банк Святого Духа", и для русского человека звучало несколько странно. И уже совершенной нелепостью выглядела аббревиатура "BES" на карточке банка, которой я обзавелся месяц спустя.
   Но если задуматься, то что-то в этом есть... Единство и борьба противоположностей. В борьбе за прибыль, наверное...
   И как отголосок этой мировой борьбы - здание банка "BES" посреди городка-деревни под названием Алмерим.
  
   Мы сидели в маленьком, синем от дыма кафе, потягивая странно пахнущую желтую жидкость, которую Николай называл "Масейра".
   По вкусу она напоминала с любовью заправленную секретными снадобьями домашнюю самогонку.
   В воздухе висел привычный домашний гул вечернего пивбара. На экране телевизора, прилипшего к потолку кафе, носились фигурки футболистов.
   Приятно грело в желудке от выпитого.
  
   - Ребята, можете спать под забором и срать вместе с собаками на тротуар. Или на дорогу. Не важно. Но только морды никому не бейте.
   Последнюю фразу Коля повторил несколько раз, начиная со слова "можете"...
   Оказалось, что можно еще справлять малую нужду в церкви, насиловать птичек и спать на могилах. Но драться нельзя - иначе сразу упекут в каталажку. Подержат там немного, и отправят на родину. Коля это называл "депорт".
   Похоже на "апорт" подумал я. И увидел себя летящим среди кудрявых облаков в сторону дома.
   На родину не хотелось. И мы внимательно слушали Николая.
   Еще категорически запрещалось на территории Португалии называть негров - неграми. За это, конечно, кашу тюремную кушать, не отправят. Но взаимопонимания и теплоты в общении с чернокожими не добавится. Разговаривая с африканцами, их следует называть благопристойным словом "прету". Мне, почему то стало жаль евреев...
   Негров (днем) по цвету кожи за километр идентифицировать можно. А дома в компании ляпнешь - "иудеи". Потом неделю мучаешься....
   После второй бутылки - начали прощаться с Николаем. Его резиденция находилась, как он пытался пропеть: "там в дали за рекой". И хотя здесь мосты не разводят как в Питере, но все приятное, как это ни печально, когда-нибудь заканчивается. Поэтому после третьей, наконец, распрощавшись с устройщиком, направились в нашу келью.
   В дальнем углу кафе, лестница, закручиваясь вверх спиралью, вела в крошку комнату, находившуюся на чердаке.
   Половина площади комнаты принадлежала просторной кровати с пятнышками ржавчины на потускневших металлических спинках.
   Черепичный потолок, косо падал почти до плинтуса.
   Из всех конструкций созданных человечеством для отдыха - неизменно предпочитал одноместные. Но здесь выбирать не приходилось. Мы плюхнулись, не раздеваясь, на пахнущий йодом матрац и отключились.
  
   На чердаке, кроме нас, обитали еще и негры. Их следовало, по технике безопасности, называть "прету". Новоиспеченный сварщик, оказался человеком забывчивым. В этом я убедился утром, когда бежал в туалет, спеша оттереть щеткой утреннюю мерзость которая появляется во рту после вчерашнего веселья. Олег, размахивая зажатым в кулаке полотенцем, беседовал с "прету". Слово "негр", звучащее на чердаке, в мягком южном исполнении Олега было отталкивающе неприлично.
   На фоне белого кафеля негры выглядели небольшой компанией памятников Пушкину времен застоя.
  
   - Нехры - хорошие.
   Негры скорбно молчали.
   - Нехры - сильные. Как русские...
   И согнул руку, демонстрируя бицепс. Негры по очереди осторожно трогали пальцами бицепс Олега.
   - Нехритянки - красивые, - Вот, думаю, скотина.
   - Нехры - братья. Люблю нехров. - Раскинув широко руки Олег пытался обнять негров.
   Негры вяло уворачивались.
  
   Африканцы оказались из мирной страны или же, что более вероятно, ленивыми, не знаю...
   Но, к счастью, все обошлось, и ближе к обеду, уже на фабрике, Олег показывал свое искусство сварщика, пытаясь соединить при помощи сварочного аппарата, две железные хреновины, предоставленные для теста комиссией.
   Железяки - срослись, что само по себе было большой удачей. Сварочный шов по уродливости превосходил бессмертного "Сеятеля" Остапа Бендера. Но нас с позором не выгнали. Как я сейчас понимаю, из жалости.
   Комиссия, посовещавшись, пригласила в оффис, и мы подмахнули какие-то бумажки, которые впоследствии оказались полноценными годовыми контрактами.
   Еще под впечатлением от пережитого мы вышли из здания администрации и уселись втроем на скамейке, поджидая автобус.
   Жарило не по весеннему. Николай начал рассказ о правилах и традициях фабрики.
  
   Первый и самый страшный грех, сродни вступлению в противоестественные отношения с дьяволом - присесть во время работы. Хозяин платит четыре евро в час за удовольствие не видеть на экране своего монитора ваш усталый зад восседающий на какой-нибудь железяке. Поэтому лучший способ активного отдыха - это повернуться к ближайшей из камер спиной и заняться любой неэнергоемкой работой. Например, поочередно застегивать и расстегивать "зиппер" на ширинке штанов. И на экране хозяйского монитора полный порядок - крупным планом опущенный в усердии ваш затылок и энергично движущиеся плечи...
   Трепаться на работе можно. При этом совсем необязательно изображать из себя чревовещателя. Но вот руками размахивать - ни-ни. Так как два этих действия в сознании латинского человека, неразрывно связаны между собой. Даже прижав к уху мобилку, португалец тычет пальцем во все стороны света, пытаясь выколоть глаза себе и окружающим. Хоть и слывет самым спокойным представителем латинской национальности.
   И последнее правило из этого краткого устного руководства звучало довольно для нас тогда странно:
   - И никаких баб, - Николай предостерегающе пошевелил в воздухе указательным пальцем.
   - Вот когда купите машину..., - щелки-глаза Николая потеплели, - тогда...
   Он почесал свою овальную лысину. И вид у него был как у женатого человека, вспомнившего что-то хорошее...
   Какое отношение имеет машина к сексуальным отношениям, он не объяснил, ограничившись фразой: " Сами узнаете".
   Мы как лица заинтересованные, долго обсуждали его слова, высказывая самые феерические предположения в отношении обязательного обладания машиной для дел, как бы напрямую с машиной не связанных.
  
   Но, как оказалось впоследствии, все было логично и наличие автомобиля - обязательное условие полноценной сексуальной жизни.
   Только имея машину можно тайно встретиться со своей избранницей, где нибудь вдали от деревни.
  
  
   Португалия - это страна, где за невинный поцелуй своей невесты (в общественном месте) еще тридцать лет тому назад при правлении Салазара полиция хватала за аморалку жениха прямо на улице. Арестовав - отправляла воевать в Африку, вручив карабин и достаточное количество патронов для отстрела активистов национально освободительной борьбы африканского народа, нарушающих мирный быт колониальных владений Португалии
  
   А нам предстояло работать на фабрике в деревне. В деревне время подчиняется другим законам и тридцать лет не срок. И хоть за аморальное поведение уже никого не отправляют в Африку - уже некуда, но с работы погнать могут запросто. И предостережения Николая были нелишни. Так как кроме меня, Олега, Николая, трех представителей холодного Питера, и пятерых местных мужичков преклонного возраста - остальные работники фабрики, производящей лестницы, были женщины в количестве достаточном, чтобы вызвать робость у неподготовленного человека. Что-то около ста особей женского пола. Но все это мы увидели позже.
  
   А в тот, благополучно закончившийся для нас день, мы втроем ужинали в кафе, обильно запивая еще непривычную "Масейру" холодным пивом.
   Из наполненных национальным блюдом Sopa de pedra тарелок (суп ухо, горло, нос), наверное, украденных у Гаргантюа - приветливо улыбались свинячьи пятачки.
   Олег разговаривал с облезлым зеленым какаду, сидящим в железной клетке.
   А я, похоже, вдруг стал понимать футбольного комментатора.
   Николай пил молча.
   Силы быстро покидали нас. С трудом оторвававшись от столика - поднялись по винтовой лестнице в нашу маленькую комнатку-коробочку. И плюхнувшись поперек кровати, сунули в рот по сигарете.
   От мерцающего света атлантических звезд нас отделяла только тонкая черепичная крыша.
   Сквозь щели врывались струйки влажного соленоватого воздуха, переплетая замысловатыми узорами, сигаретный дым, поднимающийся над нашими головами.
  
   Жизнь была прекрасна. Вот тогда Николай и рассказал свою первую историю.
   Историй этих из собственной 50 летней жизни у него было припасено много. Да и сама жизнь Николая как я теперь понимаю, была одна, лихо, закрученная история.
   - Фабрика, у нас женская..., - начал Николай, выпуская тонкую струйку дыма, и... Дальше он, неторопливо покуривая, рассказал историю, которую я привожу в своем изложении:
   Это было в то время, когда ГДР в ФРГ начинала превращаться, и некоторым нашим военнослужащим неохота было на Родину возвращаться из квартиры, где туалет больше, чем будущая комната в общаге под Моздоком.
   Это если повезет, и вовсе не попросят.
Василий, друг Николая, не знаю, в каком он чине был, решил остаток жизни провести в благодатной Европе посредством (обычное дело) фиктивного брака с немкой, которую ему нашли люди добрые.
   Была она старше его лет на двенадцать и имела на тот момент полновесных 56 лет и, естественно, внешность не Марьи Царевны, но в этих делах вы понимаете это не самое главное.
   Заплатил Василий, сколько положено, постоял в кирке или как у них там это называется, и стал законным фиктивным мужем этой дамы.
   Да вот еще что. В Германии все нужно делать правильно иначе соседи заложат. Вася переехал к жене сразу после свадьбы, как и было, договорено раньше, исправно платя за постой.
   И все было бы хорошо. Спустя какое-то время благополучно стал бы Василий - немцем, на полных законных основаниях, как муж данной гражданки. Звали ее Грета. Но это не важно. И был бы ему социал, и все блага, что предлагала своим ГД эРовским братьям ФРГ, но...
Как-то выпив больше обычного, захотелось ему телесных утех. И в этом нет ничего необычного для русского человека. И так как никто в то время близко не пробегал, то и подвернулась ему, под руку его же законная фиктивная супруга Грета.
   Все было бы ничего, но предприимчивая немочка, нужно отдать ей должное, сопоставила то, что как бы у нее есть муж де-факто и де-юре. И отказываться от такого счастья ей естественно не хотелось. О чем она и объявила едва проснувшемуся Василию. Чему он с похмелья не очень обрадовался. И мягко, но уверенно отказался продолжать исполнять роль мужа де-факто.
   Но одно не учел Василий - что он не в родном Омске, а в как никак стране с большой правовой культурой. И все здесь не так просто.
   Жена подала в суд за неисполнение, вы понимаете чего. И наш герой очутился перед тяжелым выбором: или судья признает брак фиктивным, и тогда все рухнуло. Никакой светлой жизни уже не будет в сорок с чем-то мальчишеских лет или...
Наш герой выбрал или.... И мы не можем его в этом упрекнуть.
   Николай посетил друга в тот самый момент его жизни, когда немочка, вкусив необходимый минимум радостей семейной жизни, решила, что радостью она-то всю жизнь и была обделена. Побежала к доктору на консультацию. Вернувшись, она помахала бумажкой у Василия под носом:
- Доктор. Прописал. Пять! Раз! В неделю! - И от себя добавила, но это Василий узнал позже, когда немецкий освоил. - Два раза в день...
   Немцу напиши на светофоре - "Прежде чем тронуться ударься два раза головой об столб" и, будьте уверены, башкой биться - очередь выстроится. А тут предписание врача. Ну и.... Посетил своего друга Николай в эту лихую годину и как водиться, сидели они за литрушечкой. И, надо сказать не первой, но как-то веселья не было.
   В воздухе застыла какая-то неопределенность. Да еще немочка, завернутая не то в саван не то в пеньюар, время от времени выходила из своей комнаты. И укоризненно поглядывала на Василия. На что он вполне резонно отвечал, что друзья из России к нему не часто приезжают. И Коля хочет посмотреть интересный фильм, а я ему перевожу.
   Лопнуло терпение у Греты, когда она в очередной раз показалась на публике, а на экране телевизора было лишь мелькание и шип. Германия - Германией, но и там люди иногда спят.
   И так как она решила, что уже достаточно знает Николая, изрекла: "Немедленно, Василий, иди спать - доктор прописал пять раз в неделю!". И скрылась в своем логове.
   Посмотрел друг Николаю в глаза и спросил: "Коля, не подсобишь?"
И не подсобил Николай другу, хотя и был отзывчивым и добрым человеком.
И даже две бутылки водки, предварительно влитые в Николая, коварным другом, не помогли.
  
   Вот такую немного печальную историю рассказал Николай в тот счастливый для нас с Олегом день. День благодарения по-португальски.
  
   Почему звонил Николай в то раннее утро, с которого я и начал свой рассказ я так и не понял. Хотя страсть Николая к всякого рода кладам и тайнам мне давно известна.
   Это глубинное, неосознанное, русского человека, которое толкало его по Сибири с металлоискателем наперевес в поисках колчаковского золота. Но это совсем другая история.
  
   Знаю одно наверняка. Очень здорово, что теперь у всех есть мобильники...
  
   ЗАСРАНЕЦ
  
   Как-то забрёл в церковь, жаждой наживы обуреваемый. Курсы португальского, объявления о которых в газетах время от времени появляются. Для стимуляции интеграции деньги правительство платит стимулируемым. На круг - евро двести получается или около того. И поразила меня картина отпущения грехов прямо под винтовой лестницей, ведущей на второй этаж церкви, где эти курсы, правительством финансируемые, и проводились. Картина - "возвращение блудного сына". Только в роли отца - священник молоденький, розовощёкий и веснушчатый. И - подошвы ботинок, нелепо белеющие прилипшими жвачками из-под обтянутых джинсами ягодиц грешницы.
По этой лестнице на занятия все тридцать человек каждую субботу на второй этаж и поднимались, рассаживаясь по национальной принадлежности. Русские и украинцы на противоположных краях длинного стола. Меж ними непонятно кто - с южной Украины, по-русски разговаривающие.
На первом занятии учительница молоденькая, неопытная вопрос задала: "Какая разница между русскими и украинцами?" И что? Какая, вы думаете? Оказывается, Украина была колонией Москвы, как доложил, разогнув пружинисто ноги - аж карандаши со стола посыпались, - звенящим от распирающих чувств голосом староста. Что ж вы, братцы, делаете? Для португальца слово "колония" - как для быка тряпка красная, хоть он это всячески скрывает. Рейнджеры португальские на последних кораблях и самолётах... Фильмы о гражданской войне видели? Африка сорок лет назад - сплошной Крым была. И ничего, кроме добрых чувств, к своему брату, русскому колонизатору, португальский человек после этого не испытывает.
Два месяца терпела меня половина украинская, ненависти к москалю, хитрому, на стройке не работающему, не скрывая, но корректно, как к американскому шпиону, на "вы" обращаясь. Я на последнем занятии одной из "титочек" на чистейшей украинской "мове" ответил. И что " титочка"? Да расплылась в щедрой улыбке: "Тю! Та ты ж наш, засранец". Засранец? Может быть. Со стороны виднее. Но не ваш. Я - ничей.
Что ещё можно было ответить?
  
   Скифы
  
   Нет не европейцы мы точно. В Венеции видел, как с гондол бабушек-туристок ссаживают. Гондола - суденышко шаткое. И на каждом причале обязательно представитель синдиката профессиональных ссажильщиков дежурит. Мужчина за пятьдесят с благородной сединой и манерами потомков венецианских дожей. Он дамам ручку по очереди подает и в ручку же эту евро, два или пять от дамочек получает. Благодарит их медленным поклоном. Только шляпы с перьями и шпаги как у Д`Артаньяна из "Двадцать лет спустя" Дюма не хватает....
   А мы? Два года начальником смены провел на фабрике льда, что на рынке рыбном расположилась и когда обедать ходил, то Игорька-западенца встречал. Он помощником продавца рыбы работает. Три года в Португалии возле унитаза прожил, на всем экономя, но возраст - двадцать лет, самый разгул гормональный и гормоны даже сквозь макароны и сосиски копеечные прут, покупательниц взглядом оглушая.
   Я размер его чаевых, от клиентов полученных, по пружинистости походки и постановке головы, проходя мимо, с точностью до десяти сантимов определяю.
   Украина в Евросоюз собралась, а какие с нас европейцы? Скифы мы... или, может быть, татары?
  
  
   ДАЛЬНОБОЙЩИК
  
   Как-то с другом своим, от духоты августовской спасаясь, в прохладе пляжной Кашкайша, парня славянской наружности заметили, который стоя по колени в воде, странно как-то озирался. На речь родную даже не повернулся - бросился:
   - Ребята, вы русские?
   - Ну, да...
   - А, что русских здесь так много?
   Мы переглянулись, чудной, однако парень...
   - А то я, куда не пойду - везде русские, - он ткнул пальцем в сторону берега, - в кафе пьют пиво одни русские.
   - А ты кто?
   - И я русский, но живу в Эстонии.
   - Здесь давно?
   - Два дня...
   Оказалось дальнобойщиком в Германии работает. Так и разговорились. Если сказать точнее разговаривал только наш новый знакомец, осыпая нас подробностями своей жизни.
   - А на португальском вы говорите?
   - Естественно, не первый год здесь...
   - И как вы этот цыганский язык выучили?
   Не знаю как мой друг, а я от вопроса этого вздрогнул. И что ему на это ответить можно было? Мы неторопливо выбрались на сушу, направляясь к нашим подстилкам. Артур, так звали дальнобойщика, продолжал общаться почти сам с собой, излучая в окружающее его пространство волны любви к людям. Наверное, тяжело ехать в грузовике через всю Европу ни с кем не разговаривая.... Уже вблизи наших вещей в поле его истосковавшейся по общению ауры попала блондинка, лежащая навзничь, на полосатой подстилке.
   - Девушка, а девушка, - выстрелил он скороговоркой, на секунду оторвавшись от нас, - у вас шапочка с головы упала, а сегодня солнышко жаркое!
   Бронзовое тело зашевелилось, голова тяжело оторвалась от подстилки и, повернувшись в нашу сторону, женщина сказала: "Иди ты на ...", не уточнив где именно искать именно ту конкретную часть тела, на поиски которой она отправила этого доброго дальнобойщика. И снова уткнулась лицом в подстилку. Да уж, братишка дальнобойщик, извини, это Португалия...
  
  
  
  
   ЗАПРАВКА
   КОГДА, двадцать шесть лет назад, Карлуша нашли на свалке в Бразилии, он был одного дня от роду, не больше. Младенцы, появившиеся на свет на помойках Сан-Пауло, не могут быть двухдневными. Им и один день выжить там - большая проблема.
   Он один из постоянных ночных клиентов, завсегдатаев кафе при заправке, весело переливающейся рекламными огоньками в густой липкой вате летней лиссабонской ночи.
   У него тёмно-коричневая, в оспинках кожа, глубоко сидящие глаза-угольки. В правом оттопыренном кармане тридцатисантиметровый раскладной нож - наваха. На голове дреды - два десятка заплетённых особым способом косичек.
   Карлуш - обыкновенный "прету". Негр (чёрный) - оскорбление, а "прету" означает что-то вроде "серый с тёмным оттенком". Но, только в Португалии, я узнал сотни оттенков чёрного цвета. От иссиня-чёрного, единственного истинно чёрного, до такого, как у осветлённого чудесными снадобьями игрушечного монстра Майкла Джексона. Вся африканская братва дружно друг друга черномазыми называет. Причём совершенно серьёзно.
  
   Карлуш всегда приходит один. Себя называет одиноким волком. Не знаю, почему он одинокий... Волки, обычно, в стаях водятся, а семья, его приютившая, по всему миру разбросана. Бразилия, Ямайка, Эфиопия, Германия с Францией - везде обитают родственники Карлуша.
Каждую ночь у кафе собирается компания. Точнее, у окна кафе, размером два на два метра. После девяти - дверь запирается (хотя район у нас считается спокойным), а товары и деньги перемещаются посредством лотка встроенного в металлический подоконник.
   Мануэль всегда приходит первый. Он маленького росточка, даже по португальским меркам, таких в России ласково называют "мущинка". У него профиль местной рыбки "муж", похожей на нашего карасика, переболевшего полиомиелитом.
   Бедный Паоло (так его все называют) местный мужчина раннего среднего возраста - после тридцати. Примерно одних лет с Мануэлем. Бедный Паоло родился в Анголе, в богатой колонизаторской семье. А разума лишился после автокатастрофы уже здесь, в Португалии, куда семья перебралась, прихватив мешочки с алмазами, вынесенные из пламени национально-освободительной борьбы африканского народа. Дурачок все свободное ото сна время торчит на заправке. У него - презентабельная внешность Портоса и диплом Кембриджа, оплаченный папиными бриллиантами. Первое и второе теперь служит только одной цели - залить в себя ведро пива, выпрашивая деньги у заправляющего свои машины местного люда.
   Свои просьбы о помощи он неизменно начинает фразой: "Я родился в Анголе..."
   Ему охотно подают, как жертве чёрного террора.
  
   Последний член нашей компании - Сергей, костлявый, высокий мужчина в возрасте Христа.
   У него горящий взгляд и синенькие перстеньки на пальцах. Сергей появился на свет под Львовом, сидел в Житомире, а сюда попал около двух лет назад, продав какую-то доставшуюся в наследство недвижимость.
   Денег хватило на дорогу да ещё на то, чтобы заплатить за устройство на работу своему родственнику, бывшему в числе первооткрывателей "португальского" континента.
  
   По ночам компания в полном составе, собирается у окна и потягивая пиво из маленьких бутылочек, дружно скучает под мерцающим светом атлантических звёзд Сегодня воскресенье, и людей на заправке нет. Я тоже пью пиво - но не возле окна. Из всех закоулков заправки стеклянными глазами таращаться видеокамеры. По-этому приходится по дороге в туалет заворачивать в кладовку где я держу ночную порцию пива. Там камер не было, как не было их и в туалете, но пить в туалете - противно и я заходил в этот темный чулан, пахнущую мышами и старыми метлами, опрокидывал бутылочку, и с ощущением зарождающегося душевного подъема, возвращался к своим друзьям.
   Сегодня Карлуш почти не курит марихуану, которую здесь называют "релва". На нём футболка, с изображением бывшего православного императора Хайле Селассие Первого. Правителя, отстоявшего независимость Эфиопии в те времена, когда Африка была одним большим пастбищем для упитанных империалистических коров.
   Монархист произносит речь о миллионах несчатных, оставшихся жить в Африке. Бедный Паоло слушает его, положив локти на подоконник. Его глаза не отражают свет. Такие глаза бывают только у сумасшедших.
   Над нами, среди звезд, висит полная Луна, и Паоло в такие дни большую часть времени бродит, запрокинув голову, по заправке, слепо натыкаясь на машины, и изумлённо шепчет своими пухлыми губами одно- единственное слово: "Мистерия".
Сергей и Мануэль чуть в сторонке разговаривают о своём. Обычно - это длинные разборки, кто кому когда-то не поставил пиво и почему.
   Они бомжи - ночные охотники за металлом. Партнёры по бизнесу. Бизнес организовал Сергей и нанял Мануэля помощником, расширяя своё дело. Но расширения не получилось. Сбив в одну из безлунных ночей в кровь пальцы и поцарапав предмет своей гордости - кольцо с чёрным бриллиантом, португальская сторона международного консорциума заявила, что не желает работать на босса, который не обеспечивает работника хорошим инструментом и требует невыносимой интенсивности труда при полном отсутствии освещения.
   И лучше уж спокойно за пять евро помогать убирать посуду в близлежащих кафе, которых тут, как он выразился, "чуть ли не больше, чем украинцев".
   Это, конечно, преувеличение. Украинцев гораздо больше. Украина - родина кочевников. Украинцы вслед за грошами по всему миру кочуют.
Но, в отличие от привычных африканских эмигрантов, проживающих в чёрных районах Лиссабона, где слово "гашиш" произносится чаще, чем "добрый день", и каждый второй автомобиль - красный (национальный африканский цвет), украинцы как пятнышки на шерсти далматинца - рассеяны по поверхности страны.
   Большинство из них проживает в похожих на общежития советских времён дешёвых, полуразвалившихся гостиницах - "пенсау", стены которых навеки впитали запах жареной картошки и вываривающегося, с обрезками мыла, белья.
   Три года непрерывным потоком идут в Португалию автобусы с "Васылями", "Пэтрами" и "Мыколами". Они объекты дополнительного заработка встречающих их родственников, кумовьёв и односельчан, приобретших европейский лоск и ощетинившихся торчащими из крепких кулаков антеннами "моторол".
   Вновь прибывшие платят за возможность работать подсобником на стройке не меньше двухсот долларов. А больше? Кто знает.... Цена зависит от степени родства и жадности новых европейцев. Причём степень родства, часто прямо пропорциональна цене. Игра такая - кинь ближнего. Кто ее у нас дома не знает?
  
  
   В пенсау, где-то на севере страны, в горах Сьерра да Эштрела, растворились бесследно год назад все документы Сергея. Все, до последней справки о прививках от столбняка.
   Обыкновенная история - чем-то не угодил старосте общежития. То ли деньги отказался платить, собираемые на дань рэкету, то ли место занял на стройке, приготовленное для очередного родственника того же старосты.
  
   Сергей, оказавшись без документов - перебрался в столицу. Его дом с застрявшими в дырявой крыше лучами восходящего солнца виден мне с автобусной остановки, когда я возвращаюсь домой после ночной кафешной смены.
   Эта брошенная ещё, наверное, со времён диктатора Салазара водокачка прилепилась бетонным кубом к зелёной плеши одного из лиссабонских холмов. Домик без электричества и воды, да и без двери. Чтобы попасть домой, Сергей каждый день карабкается по проржавевшей паутинке-лестнице на высоту третьего этажа и через дырку в крыше спускается вниз по веревке к своему матрасу.
   Такое вот жилье - альпиниста-нелегала.
   Впрочем, и Мануэль живет в своей бывшей квартире без ведома банка, который у него эту квартиру забрал за неуплату кредита. И там ни электричества, ни воды.... Только, как Сергей, каждый день по веревке не лазит - ключи от замка подобрал.
   И живет в своей родной стране партизаном. Пока банк свеженькому плательщику кредита квартиру не сбудет....
   Иногда бывает, что одна квартира переходит из рук в руки несколько раз и, наконец, достаётся самому удачливому или терпеливому. Способному платить 30 - 40 лет кряду кредит и проценты банку.
  
   Мануэль, судя по всему, не относится ни к тем, ни к другим. Поэтому он лениво переругивается со своим бывшим компаньоном за стеклянной витриной театра жизни - одной из сотен заправок, светящихся аквариумов, разбросанных на извилистых поворотах узких дорог, пробирающихся к океану меж холмов-полушарий.
- Они же совсем не хотят работать, - обращается ко мне Сергей, прерывая беседу с Мануэлем, и внимательно рассматривает уже пустую пивную бутылку.
   Они - это португальцы. Ещё - они не умеют пить. Так, чтобы на следующее утро не знать, какой стороной лучше повернуться к унитазу. Ну и ещё много чего не умеют эти странные португальцы. Знакомая песня.
- Наши хлопцы за две бутылки пива на стройке дом разбирали в полдня.
В его голосе гордость за чудо-богатырей хлопцев.
- Они что, только за пиво работали? - удивляюсь я.
- Так босс, сволочь, зарплату не платил, - отвечает Сергей и пересчитывает мелочь, жёлтой горкой лежащую на подоконнике за прозрачной витриной.
- Во, ещё три бутылки будет.
В его голосе удовлетворение. Он не любит платить купюрами.
  
Не платит купюрами и Бедный Паоло. Ему обычно подают сдачей, полученной от покупки товара. Не считая тех случаев, когда он встречает своего чёрного земляка-ангольца. И сегодня ему повезло. Как он догадался, что за рулем приземистой желтой машины, завернувшей на заправку, анголец? Для меня это загадка.
   - Опять жирный понесся....
   Мануел говорит это, заглядывая мне в глаза (он всегда без денег) и тычет пальцем себе за спину:
   Паоло уже суетится возле машины: открывает дверь, протирает переднее стекло и кланяется одновременно. Закончив свой земляческий танец - трусит назад, выпятив животик. Африканский народ с удовольствием дает на чай бывшему колонизатору. Особенно щедро, когда рядом с африканским народом на правом сиденье машины сидит, скромно потупив глазки, белая красотка.
   - Сорок пять евро - девяносто пятого бензина и на пять - пива, мне. - С трудом переводя дух, Паоло сует бумажку, полученную от земляка-ангольца, в железный лоток.
   - Твой отец, - говорю, - пиво тебе просил не продавать и кидаю в лоток сдачу.
   Толстячок в немой молитве уморительно сдвигает ладошки. Он знает, что я добрый. На стекле от его дыхания расползается туманное пятно.
   - Бери пока бутылку - дальше посмотрим..., - запускаю под стекло бутылку пива.
   Хлопок пробки сливается с быстрыми бульками пива. Через секунду - бутылка пуста. Паоло счастлив.
   - Вон, - говорит, Сергей и кивает головой на стоящего в нескольких метрах Карлуша, вяло беседующего с черной фигуристой девицей. - Карлуш с дивчиной разговаривает, и так хорошо балакают воны, - его глаза блестят набежавшей влагой.
   - Мабуть, про кохання, розмовляють. - заключает Сергей. У него с языком плохо и все переводы с португальского он на чинает с предположения: мабуть...
   И так он это проникновенно сказал - "кохання", что прям садик вишнёвый, листьями залопотал, и "хрущи" по заправке залетали.
  
  
   - О чём ты там с малышкой чёрненькой беседовал, а то мне не слышно было, - спрашиваю, вернувшегося на своё обычное место, Карлуша.
   - Завтра в шесть нормальную траву черномазенькая принесёт. Совсем "паки" обнаглели...
   Девчонка, оказывается, на пакистанцев работает. Наркоту по клиентам разносит.
   Не повернулся во рту язык мой Сергею правду сказать, глядя на его просветлённое лицо, какое у людей после бани бывает. Кому она нужна, эта правда?!! Будь счастлив, человек! Слушай своих хрущей и шум вишен, мой украинский брат, это Бог отметил тебя Своей милостивой рукой, наградив лингвинистическим идиотизиом, чтоб ты долго жил и счастливо умер на этой чужой португальской земле, в полном согласии с самим собой.
   Жизнь на заправке окончательно замирает после двенадцати ночи. Лишь изредка заворачивает полуночный кожаный рокер-ковбой на сверкающем никелем рычащем коне. Литр "98-го супер" - коню. Литр пива - себе.
   Всё. Теперь поговорим о жизни. О том, стоит ли курить травку и что после этого происходит.
   Карлуш утверждает, что он приближается к Богу. Как это происходит, он не уточняет. То ли душа его, наполняется дурманящим дымком и устремляется ввысь. То ли Бог опускается на землю, заметив поднимающееся к Небу синеватое облачко из набитой в туалете сигаретки.
Поговорим о той высокой, похожей на Катрин Денёв, девушке, ожидающей каждое утро автобус на остановке, накрытой кронами старых платанов. Холодная красавица с пронзительным взглядом серо-зелёных глаз.
   Сергей две недели , за платанами прячясь, искоса, краешком глаза... мурашки по спине - подойти боялся. Любовь?
   Сорок евро в час, сто пятьдесят за ночь. За опт здесь всегда скидка. Девушка по утрам с работы возвращалась. Она проститутка - работает в борделе подпольном. Бар "Диамант" - облезлое двухэтажное здание у дороги, выщербленный угол которого виден с моего окна.
   Там потом они и познакомились. Оказалось, живут во Львове рядышком. Их девятиэтажки друг в дружку окнами смотрятся.
Поговорим еще о том кто мы есть и почему живем здесь, а когда промчится первый автобус с надписью "Родовиария" на зеленом, влажном от утреннего тумана боку, отправимся домой, а завтра встретимся снова и будем неторопливо болтать о жизни и пить пиво. И ночь будет обнимать нас наполненными океанским бризом крылами.
  
  
   ДИМ-ПЕРЕВОДЧИК
  
   Дим возник в моей жизни в то время, когда я со своим напарником Олегом, успевшим получить в среде иммигрантов населяющих эту маленькую деревушку, вполне заслуженную кличку "Дикий", перебрался из овечьего сарая в место уже отдаленно напоминающее жилье. Или бывшее таким жильем, по крайней мере, во времена правления диктатора Салазара.
   Квартира в сто квадратных метров, вытянувшаяся во всю свою длину вдоль оживленного шоссе. С небольшим двориком, отделенным от этой грохочушей бетонной ленты высоким каменным забором, куда и выходили два помутневших окошка.
   И чтобы в дверь ключ вставить да на диван бросить косточки свои после работы гудящие - двадцать метров приставным шагом по тротуару шириной сантиметров тридцать преодолеть нужно. Меж двух стен. С одной стороны высокая каменная стена, а с другой стена, несущихся по шоссе автомобилей.По углам от сырости черные пятна да потолок перекосившийся.
   Но мы этой полусохранившейся квартирке были рады безмерно. В деревне вообще, что-то снять сложно. Деревенские к чужакам с настороженностью относятся, а мы для них вообще чудища невиданные - иностранцы с востока. Два месяца в свободное от работы на фабрике время по деревне гуляли, улыбкой губы разрывая - судорогами щеки сводило. Да апельсины с лимонами покупали, святость свою, показывая, хоть шариками этими яркими - все улицы деревенские усыпаны. Через неделю мы на цитрусы эти смотреть не могли да и сыпь аллергенная по всему телу, но гнили они, нужно сказать, замечательно, чудесный аромат источая.
   Уж очень хотелось с сараем, который мы с Олегом снимали побыстрее расстаться, чтобы овечек жалко блеющих во дворе, алчным хозяином за сто евро - крова лишенных, больше не видеть.
   А, вступив во владение новым жилищем - договор с Диким заключили, что жить будем только вдвоем, не превращая наше жилище в эконом-общагу украинскую. Где на одну кровать три хозяина приходиться, и туалет отдельной спальней считается. И если кому в голову придет родственника или приятеля нового поселить в нашей новой квартирке, то это можно сделать только с общего согласия. Текст и идея договора устного были мои, так как у Олега деньги больше трех дней в кармане не держались, то желание подселить платежоспособного соседа у него появлялось уже на четвертый день после получения денег.
   Так и возник однажды после долгих переговоров родственник Олега. Он в поисках работы из богатой Испании в бедную Португалию перебрался приваженный рассказами Олега о молочных реках и кисельных берегах. Я, подозреваю, что часть шестилетнего срока, полученного за убийство в драке, Дикий провел в роли сказочника. Есть такая специальность на зоне - рассказчик историй, аналог в жизни нормальной - писатель. Но, кроме родственника, открыв двери нашей квартиры - встретил дома еще одного субъекта, присутствие, которого Олег предварительно скрыл, рассудив совершенно справедливо, что Боливару двоих не вынести, а выгонять я никого не буду.
   Разочарованный родственник был идейным братом Дикого, вот только отсидел меньше на два года. Братаны двигались кругами по нашей просторной прихожей как на прогулке в тюремном дворе, одинаково подшаркивая ногами, и лениво плюясь сквозь зубы, друг в друга проклятиями. Еще на кресле сидело, скромно поджав ноги существо под метр девяносто с мохнатыми ресницами и застенчивым румянцем во все щеки.
   - Кто это? - Спросил я, пожав плотную руку родственника, - да, понимаешь, - Дикий опустил глаза, - Это его переводчик...
  
  
  
  
  
  
  
   РОССИЯ - РОДИНА БУРЕВЕСТНИКОВ.
  
   Раньше, в СССР, создатели художественных фильмов косточки свои мечтали погреть на пляжах Сочи и Ялты, и вследствие этого половина страны, которая берега эти лазурные только в кино видела, их своей малой родиной считает. Не знаю, с такой же теплотой относятся европейцы к Португалии, но рекламы иностранной здесь делают великое множество. И если шведы или немцы снимают, то из агентства звонят и просят слезно:
- Завтра, в шесть, возле метро. Пожалуйста. Если передумаете - сообщите сегодня. У вас, есть еще знакомые русские? Зовите, пожалуйста, всех....
Оно и понятно. Немцы - бычки здоровые. Белокурые бестии. Нибелунги. Бравые эсесовцы с закатанными рукавами и "шмайсерами". А португальцы больше на цыган похожи.

И если эти жертвы геноцида примутся "Будвайзер" рекламировать....

Поэтому русскими стараются первые планы заполнить. Они с этим "Будвайзером" органичнее смотрятся.

Как-то в разговоре с приятелем Луишем, эбонитовым до синевы мозамбиканцем, назвал португальцев белыми. Он посинел еще больше и сказал, провернув белки глаз:
- Это ты - белый, а они - ла-ти-но-сы.
Посопел и добавил:
- Все латиносы - педерасты.
Он, конечно, загнул малость, но что-то в этом есть. Вот мы друзьям при встрече говорим: "здравствуй, старик!" - и руку жмем. Они же: "привет, голубой!" - и еще по заднице друг друга хлопают. Неприятное зрелище для русского человека.

Утро. Лиссабон еще спит. К месту съемок съезжаются автомобили. Из них вываливаются, осматриваясь, полусонные люди. В воздухе висит легкий аромат кофе, смешанный с влажным и липким туманом. Люди бредут на этот запах, втягиваясь в ярко светящиеся двери кафе. Сегодня снимают немецкую рекламу, и поэтому внутри кафе уже много русских. Они пьют кофе из пластмассовых стаканчиков и поедают сладости и бутерброды, горами сваленные на подносах.
В эмиграции самый ходовой товар - общение, и если кто к кому в гости выберется, то хозяева рады без памяти. А съемки - то место, где можно и пообщаться, да и денег немного подзаработать. Соотечественники отдельными островками среди португальцев возвышаются. Если кто из русских никого не знает, то бродит меж этими островками, прислушиваясь, пока подходящую группку не повстречает. Наш островок - клоунский. Поэтому к нам клоуны прибиваются. Вон Мама Неля, ее все так называют - невысокая, хрупкая. Из рыжих кудряшек лицо в веснушках выглядывает, о сыне рассказывает. Сын рядом стоит, в усы смеется.
- Он, когда родился, - и в живот его пальцем ткнула, - я б..дь, все наркотики на себе перепробовала.
- ?
- Х...й его знает, что ему в голову придет, когда вырастет....
Все смеются. У Мамы Нели два высших образования и ругается она изящно.

Давно заметил, что в отрыве от родины матерные слова приобретают мощный положительный заряд:
- Иди ты на ...
- Пошел сам на ...
Глаза потеплели. Слеза подкатила. Свои мы. Родные.

Ну, все. Самое приятное закончилось. Закричали: "На выход!" - помрежи. Выбираемся не спеша, на улицу изображать тысячную толпу. Нас, статистов - сто человек, поэтому каждую сцену по десять раз снимают.
Главный - в мегафон:
- Бежать! - И мы несемся, уворачиваясь от движущейся навстречу тележки с камерой.
- Кричать! - вопим и улюлюкаем, как стая Тарзанов.
- Кричать громче! - Материмся и штрафбат атакующий изображаем.
- Стоп!
Значит, дубль сняли, или опять кого-то затоптали.... Отдышимся.
Пока пострадавшего португальца (наши - не падают) от следов ботинок очищают - в кружок собираемся. Общаемся. Солнце светит. Хорошо!

Но вот к нам толстячок местный втискивается в рубашке, пингвинчиками разрисованной. Лицо приготовил. Воздух в легкие набрал. Глаза добрые, как у Деда Мороза. Ну что? Здравствуйте детки? И точно!
- Я, - говорит, - с русскими пообщаться желаю.
Может хоть кто-нибудь за эти шесть лет, что-то новенькое...?
Нет! Всегда - одно и тоже.... Россия - очень холодно. Холодно - значит много водки. Наверное, потому что холодно и много водки - все русские женщины красавицы. Женщин - продают (чтобы купить водку). Об этом даже фильм документальный "Рабыни русской мафии" по государственному телевидению недавно показывали - два дня на работе "крестным отцом" себя чувствовал.
Но сегодня у всех настроение ржачное, и, похоже, разговор с колеи привычной того... спрыгнет.

- Разрешите, я представлю Вам, нашу русскую компанию, - произносит сын Мамы Нели. И паузу держит.
Абориген, торжеством момента проникшись, как перед исполнением национального гимна, замер.
- Это - Николай, он - тренер "Спортинга" (один из двух любимых футбольных клубов португальского народа), - продолжает сын и, как Ленин на Днепрогес, развернутой ладошкой к небу на Колю указывает.
- Футбол?! - Выдыхает португалец.
Темп не теряя, в сторону Лехи, друга моего, ладонью повел:
- Алексей. Инженер-программист.
Впечатлило и это. На территории Португалии слова "инженер" и "Леонардо да Винчи" - синонимы. И то, что я - журналист, его даже почти не удивило. Адаптировался.
- А это, - рука дальше по кругу скользнула, туда, где женская часть нашего островка начиналась, - это...
"Пингвинами разрисованный" в соляной столбик превратился. Внимает, с готовностью услышать, что это - поэтессы или балерины с Большого театра сбежавшие. Я уже говорил, что настроение у нас было веселое, и...
- Это - путаны, а я - из русской мафии! - шаркает ножкой сын.
Мы хохочем, и громче всех - "путаны".
Нет, конечно, мы тоже не без греха и у нас свои стереотипы: американцы - богатые; местные - безграмотные; родина китайцев - магазин; русские - умные и пьяные; украинцы - завидуют и тоже пьяные.
Но мы это воспринимаем с юмором. А португальцы - серьезно. Как и фильмы голливудские.

Слышу, за спиной кто-то произнес, голосом глухаря токующего:
- Я - профессиональный охранник.
Оглянулся и вижу - крепыш, лет сорока, с девицей возраста неопределенного беседует. Девица - худющая, кокетливо параграфом изогнулась.
- Собачья работа в охране, - говорю. - Тузик в будке лучше живет. Не обижайся брат, сам в Питере работал. Знаю.
- И я в Питере, - отвечает, а сам девицины изгибы взглядом разглаживает, - мы мордами в асфальт всяких дебилов ложили.
- В каком это году - мордами? - спрашиваю.
- В девяносто третьем.
- Ага, - говорю, - помню, ваши под Новый Год приехали и ветерана органов, на разведку в офис заслали. Полдня искал, алкаш старый, вертолеты и минометы, водки литр выжрал и газовики у всех охранников обнюхал.
Как стемнело - клоуны в шапочках в окна попрыгали: "Стоять, бля! Лежать, бля! Руки на стол, бля!". Половина бухгалтерш-старушек со страху описалась - у баб мочеточник короткий и сфинктер с возрастом, сам понимаешь...
Мужчина сконфузился:
- Знаешь, а я с Лесгафта. Факультет физвоспитания закончил. В бандиты приглашали, - покашлял виновато. - Я тогда правильный был. Вот в РУОПЕ семь лет и отработал...
- А я - говорю, - в Киеве на тренера учился. Коллеги, значит.
Постояли, пуговицы друг друга рассматривая. Он свою сережку теребит. Мне теребить нечего - дырка в ухе еще в прошлом году заросла.
- В Питере был как апельсин - лысый, а теперь, - он показал пальцем на косичку, имидж поменял.
- Ну, и я тогда с косичкой не рассекал, сам понимаешь,- и в свою пальцем ткнул.
Помолчали. Девица, с которой он говорил, в толпе затерялась. Как и не было ее.
- И, что ты в Португалии? - спрашиваю.
Он мне:
- Картины пишу. В галерею уже три штуки взяли, и фильм документальный о Лиссабоне хочу снять. А ты?
- Книгу сочиняю и в газете местной журналистом подрабатываю.
- А сценарий можешь написать?
Ну, думаю, ситуация... Кафка, блин.
- О чем сценарий?
- Ну, так... о жизни.
- Давай, - говорю, - контакт.
Достали из карманов, я - старое кожаное портмоне, набитое всяким хламом, вперемежку с моими визитками, он - темно-бордовую книжицу - размером, в аккурат, с милицейскую ксиву..
- Тебя как зовут? - спрашиваю.
- Влад, - и из книжицы визитку достает.
- И я, - говорю, - Влад.
На самом деле я - Владимир, но из гуманности к португалоязычным имя наполовину урезал. А потом и привык как-то.
Тут снова помрежи в мегафоны загудели, и мы по своим островкам разошлись.

Бегал я до вечера, пока все это не закончилось, и думал: "Хорошо, что мы с Владом в России родились". Россия - родина буревестников....
   ФОТОШОП
  
   Когда аськой по Интернете гоняю, и если кто фотографию прислать просит то фотографию через "Фотошоп" пропускаю. Морщинки подчищу, подбородок двойной затушую, пузо подрежу, фон романтично смазанный, за спину себе, суну. Хорошо получается!
   Иногда на Есенина похож, иногда на актера Дворжецкого, который белых офицеров в фильмах советских играл.
   А вот недавно в роли пирата снимался для рекламы канадской и парня одного встретил в нашей компании пиратской. Лицо у него - груша боксерская на пенсии. Нос, поломанный, из макушки растет, от верхней губы до уха шрам вздыбился... Плащ с капюшоном да пилу или топор в руки - Фредди Крюгер без грима. Познакомились на съемках. Зовут его Кевин. Бывший борец легковес из Венгрии. Он как типаж нарасхват в агентствах местных. Помрежи возле него стайкой вьются, вопросами забрасывая:
   - Кевин, а в пятницу ты свободен?
   - Не забудешь? Во вторник - двадцать седьмую серия...
   У него съемки в ужастиках на месяц вперед расписаны.
   Сидим в перерыве на пушке корсарской и бутерброды с ветчиной жуем, на солнышке нежась. Он посмотрел на меня и говорит: " У тебя, Владимир, лицо такое типажное. Без работы не останешься". И после этого терзают меня сомнения. Это он из вежливости европейской сказал или же у меня лицо... того. Типажное.
   Одно знаю наверняка, что в фотошопе я лучше получаюсь...
  
  
   КОМУ В ПОРТУГАЛИИ ПОВЕЗЛО

Удивительная страна Португалия! Сегодня по дороге на работу встретил крысу, мирно что-то жующую под придорожным плакатом "Даниссимо - это лучший крем жизни!". Примерно так это звучит на русском. И никто в неё - булыжником, хоть и полно их вокруг. Обычно это место, похожее на большой каменный стол, занимают два бомжа местных, читающих газеты среди разложенных бело-жёлтых пакетиков магазина дешёвой пищи "Лидл". Для меня загадка - содержимое этих пакетов. В России это, конечно, бутылки, слышал, что на Родине уже и пластиковые в ходу, но здесь? Не знаю...
А бомжи как бомжи. Не загадочные. Бородато, волосато, немыто - последнее воплощение идеи абсолютной свободы. Каждый волен выбирать свою дорогу, ну и так далее. Правда, иногда и дороги выбирают нас. Когда жил в России, то что-то доносилось оттуда, из далёкой и загадочной заграницы. Какие-то неясные намёки, лёгкие, как дуновение ветра. Сестра моя двоюродная, возвратившись из трёхгодичной греческой поездки к мужу и двум мальчишкам, показывая мне фотографии греческих островков, имела вид... ну как это сказать... мечтательный, что ли, шалый. И никак это не вязалось с её рассказами о проблемах греческого бытия и греческого быта.
Или вот ещё приятель мой, булькнув камешком, даже кругов не осталось, в эту заграницу вынырнул через три года, отягощённый двумя близняшками и женой не красавицей. С лица как бы воду не пить, говорят, но дело в том, что в дозаграничной жизни он никак не страдал синдромом лейтенанта Шмидта. Кто не знает, что это за диковинная болезнь, - коротенько расскажу.
Давно это было, до революции ещё. Народники по деревням в народ ходили, на революцию его поднимать, в городе - женщин падших перевоспитывать пытались. Демократы... У каждого времени свои песни. Вот и угораздило лейтенанта Шмидта жениться на уличной проститутке. Всё дал ей лейтенант - деньги, дом, титул дворянский, но оказалось, что это не самое главное и что девица не от тяжкой безысходности данным ремеслом занялась, а по любви и призванию, а так как не хотела она свой привычный образ жизни менять, то и нарожала лейтенанту детей кучу. Чёрненьких, русеньких и рыженьких, что и дало повод Ильфу и Петрову описать дальнейшую судьбу деток в "12 стульях".
Вот и приятель, как я понял, супругу нашёл в том же месте, что и дворянин-революционер. Так себе бабёшка, из-под Вятки. "Мы, вятские, девки хватские", и на 360 градусов глазами зырк, аж мороз по коже пробирает. Я уже говорил, что она лицом не вышла. И вот ещё картинка из прошлого. Семья моих однокашников. Жили-миловались лет 15, идиллически. Она его "Масиком" называла, он её тоже чем-то маленьким, хоть вдвоём килограммов 200 весили. Но уехала в Италию и пропала. Только документы на развод пришли с письмом, и мужа своего бывшего в письме Александром назвала, что больше всего его возмутило.
- Ты представляешь! - пятый раз подряд выкрикивал мне свой слоган "Масик", нависнув надо мной двумя метрами роста и зажав в руке, надо сказать, уже изрядно потрёпанное письмо бывшей жены. - Ни-ког-да не на-зы-ва-ла ме-ня А-лек-сандр!
- Да брось, пустое, - отвечал я, пытаясь поймать руку приятеля, двигавшуюся под повторяющийся речитатив в опасной близости от моего носа.
- Ну не козлом же она тебя назвала, в самом деле.
- Уж лучше бы козлом, - помню, ответил мне "Масик", уже совершенно нормальным голосом, бережно пряча письмо в шкаф.
Вот совокупность этих фактов вызывала у меня какие-то неясные подозрения, что судьбы эмигрантские делятся не на "повезло - не повезло", "устроился - не устроился". Устроились все, кого я знал в моей советской жизни, а основное различие идёт по признаку пола, что и подтвердилось на практике. Я уже два года живу в этой забытой Богом стране на краю Земли, там, где тучи, выползая по утрам из океана, несутся над Лиссабонскими холмами, весело сверкая розовыми брюшками. "Тучки небесные, вечные странники". Лермонтов не о португальских тучках писал! Странники - люди суровые, с посохом и котомкой, а местные кудряшечки больше на "Мулен Руж" походят.
Ну так вот, соотечественники мои мужского пола, приехав сюда, как бы ничего особенно не поменяли. Днём работа. После работы - "Руси есть веселие пити", как печально отметил когда-то святой князь Владимир. Конечно, каждый день радуются лишь те, кто покрепче. Кто здоровьем не силён - тем по-шофёрски приходится веселиться. В пятницу после работы в умат - за всю неделю окаянную. Суббота - главная опохмелка, повторение пятницы. Ну а в воскресенье - пивком для отходнячка, и всё по новой, на второй круг. Понедельник день тяжёлый, но на стройке десять часов цемент помешать - верное лекарство. К вечеру дрянь воскресная и выйдет. А там до святой пятницы рукой подать. Так жизнь и катится по привычному.
   А вот у женщин всё обстоит по-другому. Жила, к примеру, в Воронеже Светлана Петровна, сорока лет. Всё как у всех. Муж - сволочь, забыла, как и выглядел. Только диван продавленный от себя оставил. И всё перепробовано в поисках счастья женского. Зелье приворотное и объявления газетные: "Интересная, но не худая, ищу до 52 лет автолюбителя, отвечу любовью и лаской". А тут судьбинушка в заграницу забросила нечаянно. Подружки помогли, давно уехавшие. И наша Светлана Петровна попадает в ситуацию Золушки на балу, а точнее сказать, буфетчицы из армейской столовой. Была, помнится, во время моей службы такая себе Леночка, единственная особь женского пола 32 годов среди четырёх тонн потной солдатской плоти. В лесу глухом - дивизион ракетный. Шестьсот мужиков.
Вот и в Португалии на десять девчонок, по статистике, тысяча ребят. И наша Светлана Петровна уже не "я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик", медсестра загнанная, а Светик и Светуля - свет в окошке мужика изголодавшегося. И бредёт она, ошарашенная, крепко вцепившись в мужскую руку, с глазами ничего не отражающими, какие только у женщин бывают после... ну да ладно. Полно таких парочек на дорогах португальских. Ну а освоившись в своём новом обличье, Светочка-Светуля начинает понимать, что кроме своих, привычных, на стройке работающих, по пятницам отдыхающих, здесь живёт ещё целая куча иностранцев, то есть португальцев, и у них как бы проблемы те же, что и у наших.
А у этих-то отчего? - спросите вы. Страна такая, патриархальная. Традиции. Здесь всё быстро не бывает. И для того, чтобы дойти до нормальных отношений между мужчиной и женщиной, нужно сначала долго смотреть, ничего не говоря. Я с этим столкнулся на своей первой работе, когда португальские вдовушки сверлили дырки в моём теле, а я судорожно хватался за застёгнутый зиппер, проклиная свою забывчивость. Потом немножко горячее - время разговоров. Эдак месяца четыре. Ну и потом наступает черёд института наморадства. На русский не переводится. Но означает, что отсмотревшая и отговорившая парочка становится как бы женихом и невестой со всеми вытекающими отсюда приятностями и неприятностями. А так как весь этот процесс занимает довольно продолжительное время и никто на улице не знакомится, и на дискотеке, и на... на... на... (список на трёх листах), то остаётся лишь работа. А коллективы не везде смешанные, и португальцы обычно на одном месте подолгу работают. Вот и получается, что у мужика местного, если повезёт, три-четыре наморадства, или можно ещё это назвать "попытки жениться", - больше редко бывает. Поэтому наши Светочки, Лорики и Наташеньки, о наморадстве не слышавшие, для них как подарок. И так как мы страна не только свершившейся сексуальной революции, но и прошедшей второй мировой... никто не задумывался, каково матерям нашим пришлось мужей себе искать в деревнях повыбитых. А у дочерей их генетический страх одиночества со всеми вытекающими отсюда...
Вот и получается, что у наших женщин жизнь здесь - сплошной дивизион ракетный. Поэтому, наверно, беременных моих соотечественниц в Лиссабоне больше, чем на улицах российских городов, и от этого как-то не по себе....
А дети от смешанных браков, ещё студенческих, советских, растут высокими и сероглазыми почему-то.
Да... В эмиграции повезло тому, кто родился женщиной. А вот дома кому повезло? Не знаю... Вот так. Конец рассказа. Грустная улыбка. Занавес.
Да, вот ещё вчера узнал, что бомжи - и не португальцы вовсе, как я думал, а славяне, откуда-то из-под Харькова.
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"