И опять Чиндэр-миндэр этот неотлучно крутится возле Кати. И хоть было бы на что поглядеть, только ростом и взял, каланча пожарная. И волосы у него - воронье перо, и то светлее. Так что и имя свое, Федя, не часто от людей слышит. Он с родителями к нам в Бадьшур из Чиндэра переехал, а тамошних выходцев вся округа Чиндэр-миндэрами дразнит.
Но уж нахваливают Федю этого - уши вянут слушать. Он и ударник, и спортсмен, да, вдобавок, староста класса. Ну, весь в заслугах. Ну, я, конечно, не против - хвалите. Но чего он пристал к Кате, как смола липучая? Мало у них в его седьмом девочек? А Чиндэр-миндэр в шестом безвыходно по переменам торчит... И, главное, как восприняла письма мои к ней Катя? Даже и не глядит на меня в последнее время. Конечно, я тоже не картина. "Рыжий, рыжий, конопатый, убил дедушку лопатой", - прямо про меня дразнилка. Но где-то читал я: не в красоте счастье. А Катя вон сидит с красавцем Чиндэром-миндэром, слушает его, раскрыв рот. Может, пройти мимо них, будто случайно, а вдруг она и о письмах моих вспомнит?
Нет, не могу, робею. Да что толку? Федя этот приставучий такой, привяжется к человеку - не отвяжется. Уж-то я знаю. В прошлом году прилип ко мне как банный лист: рисунок ему в газету школьную понадобился. Я ему раздельно, по слогам: не у-ме-ю... Русским языком твержу. Не отстает, и все тут. Ну, намалевал я, как получилось, ребята даже хвалили потом. А он сразу от меня к Роберту: "Напиши печатными буквами плакат". И тот отнекивался, как мог, но ведь все равно написать пришлось, и тоже неплохо вышло. Работали мы - а хвалили Чиндэр-миндэра.
Надо Кате написать, какой он такой есть человек, Чиндэр-миндэр: смола липучая, хитрюля. Пусть знает. Сегодня же вечером напишу.
Нету сил никаких наблюдать, как она с чернышом этим любезничает. Подойти, дать ему хорошенького леща? Ну, это...тогда подпрыгивать придется, не дотянешься... А то врезал бы, не поглядел, что он - семиклассник. Чего их в нашу деревню принесло? Вот и сидели бы в Чиндэре своем. А то едва появился тут, и уже полным хозяином себя чувствует, задавака!
Дома не краше того. Тетя подтрунивает:
- Чего, Толик, голову клонишь? Двойки оседлали шею, тянут?
- Двоек на шее не держим! - сухо ответствую я.
- Ну, тогда не прихворнул ли? - голос тети обманчиво заботлив. - И лицо вон, как калиновый кисель, покраснело...
Такое у нее, у тетки моей, манера шутить.
- А вот как раз вчера за ужином ел калиновый кисель, он налицо и выступил, - стараюсь подыграть ей, чтоб не увидела моих печалей - окончательно задразнит. За своим бы сыном, братом моим двоюродным, в оба поглядывала! Вот уж он-то зарос двойками, как собачий хвост - репьями.
И бабушка неотступно достает: поешь да поешь, а уж потом за домашние задания садись, никуда они от тебя не денутся.
- Не хочу, бабушка, не до еды мне!
- А ты через "не хочу". Аппетит за столом тебя поймает!
- Ну, сейчас, дай дописать несколько строк!
Поел, побежал к Роберту, закадычному своему дружку. Это он у меня - за письмоносца к Кате. Все мои весточки обещается передавать. Кому бы я еще доверился? Он ведь вместе с нею в шестом "б", параллельном нашему, учится, и каждую почти перемену в наш класс приходит, со мной повидаться. А я вот в их классе нынче ни разу пока не бывал, стесняюсь почему-то. И Катю вижу только в школьном коридоре, перед уроками да в переменки. Если наши глаза встречаются, лицо мое, чувствую, начинает полыхать, действительно, как калиновый кисель, и я отвожу глаза в сторону. А ведь до того, как я начал писать ей письма, такого со мной не бывало. Вот оно, четвертое мое письмо к Кате, протягиваю его Роберту: отдашь завтра.
- Да, передам, передам...- недовольно вздыхает друг.
- А чего кислый такой?
- Да надоело твоим "шестеркой" бегать. Все равно от этих твоих писем никакого толку нет.
- Это почему же? - слышать такое от Роберта неприятно.
- По кочану! Катя с Миндэром дружат. У тебя глаз нету, что ли, они всегда вдвоем, как ведра с водой на коромысле...
- Не слепой, вижу... Но вот в этом-то как раз своем письме я и раскрываю ей глаза на Чиндэра-миндэра. Понял? Я ей рассказываю там, что это за тип такой.
- Да ведь все равно письмо - бумага. А Чиндэр-миндэр с ней рядом, он, сам знаешь, златоуст какой, когда ему выгодно.
Не понял я что-то Роберта. Бумага...Про мои-то письма!
Вечером пошел я в библиотеку: Катя там часто бывает, может, и словом перемолвится. Поворачивая в переулок, услышал чей-то голос. Да это же Катин крик! И плач...Смотрю, она руки стиснула, стоит. А возле ее ног катаются в драке Роберт и Чиндэр-миндэр. Чего они схватились? Может, Роберт лупцует Федю за меня, за обиды мои? Меж тем Чиндэр поднялся с земли, поднял за грудки Роберта, встряхнул его, как мешок с тряпьем, бросил что-то негромко сквозь зубы, - и двинулся в сторону библиотеки. Вместе с Катей! Света невзвидел я, подскочил к Роберту. А он меня, вроде, не видит - глядит вслед этой парочке. Потом оглянулся.
- А ты-то чего тут ходишь, четвертый лишний? Письма свои принес? Надоумить ими хочешь, рассказать про типчика? Эх, ты, писарь! Вот они, иди, сам вручай свои послания, все тут, - Роберт швырнул под ноги конверты.
- Так ты... Они у тебя...не отдал, значит? - я, как и Чиндэр-миндэр, вцепился в ворот его рубахи. Но руки сами опустились. Не мне было судить Роберта. Письма мои, теперь понятно, не отдал он Кате, потому что она сама ему нравится. Оттого и дрался за нее сегодня. Не сробел перед рослым и сильным парнем. Чего уж я тут у них путаюсь под ногами с письмами своими, в самом деле? Утер нам носы Чиндэр-миндэр...