Бадяев Андрей Геннадьевич : другие произведения.

Державин или про любовь на пространстве Снг

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  ДЕРЖАВИН ИЛИ ПРО ЛЮБОВЬ НА ПРОСТРАНСТВЕ СНГ
  
  
  Г Л А В А 1.
  
  
   "...они в один голос говорили: а вот и еще нашего стада скотина пришла!" Вице-губернатор Твери
   М. Е. Салтыков.
  
  За минуту до звонка Иван Державин проснулся. Он повернул голову и взглянул на стрелки будильника, которые показывали ровно шесть, и спешно нажал кнопку отбоя на часах, потому что не выносил писк бессердечного пластмассового механизма. Затем Иван сел на кровати, потянулся и крепко задумался: покурить сразу или после водных процедур, но, вспомнив, что восемь часов назад твердо решил бросить курить, он отправился в ванную.
  Холодная вода прогнала последние остатки утреннего сна, и он бодро прошел на кухню. Плеснув в чайник воды, Иван поставил его на плиту и вернулся в ванную комнату - бриться.
  Вчера целый день шел дождь, а сегодня с утра было солнечно. Стояла середина лета, и рассвет наступал очень рано. Державину захотелось пройтись до завода пешком, подышать прохладным свежим воздухом, подымить на ходу. Последнее желание, правда, не удалось осуществить - какая-то скотина выкинула накануне вечером, едва початую пачку сигарет, курить ей вредно, Минздрав на ее дурную голову.
  Через сорок минут Иван был у ворот цеха. Первым он увидел Игоря Прилуцкого, который нагло улыбался с сигаретою во рту.
  - Привет! - сказал он.
  Иван крепко пожал протянутую ему руку и торопливо отошел.
  Спешка к добру не приводит. Он не заметил короткого обрезка дюймовой трубы и наступил на него. В ту же секунду он, нелепо взмахнув руками, растянулся во весь рост на бетонном полу, сильно ударившись головой о фундамент токарного станка.
  При монтаже оборудования случился конфуз - анкерные болты оказались несколько длиннее, чем было положено. Механик предложил сделать пьедестал высотой сантиметров пять. Когда бетон схватился, станок водрузили на место, задев при этом край фундамента. От него отвалился небольшой кусок цемента. На месте скола блеснул кончик электрода, неведомо как попавший в раствор. Никто не обратил на это внимания, что поделаешь, пятница, конец рабочего дня.
  Именно на него, на выступающий наружу электрод, упал Иван. Стержень пробил череп, проник в мозг и разрушил центр, отвечающий за работу миокарда. Сердце вздрогнуло в последний раз и остановилось. Артериальное давление резко упало, прекратился ток крови.
  Последствия катастрофы первым почувствовал мозг. При нарастающем недостатке кислорода нейроны стали задыхаться. Власть перешла к гипоталамусу. Первым делом он велел надпочечникам выбросить в кровь адреналин, потом заблокировал нервные афферентные и эфферентные связи, отключил всех ненужных ему потребителей - Державин мгновенно потерял сознание, мышцы утратили тонус. Иван замер в самой неудобной позе.
  Дефицит кислорода продолжал увеличиваться.
  Семьдесят пять процентов от нормы.
  Гипоталамус повторил приказ, и надпочечники немедленно наполнили кровь адреналином. Сердце не шелохнулось.
  Пятьдесят пять процентов.
  Гипоталамус в поисках замены кислороду обратился в архив. "Амфетамин", пришел ответ из позвоночного отдела.
  Пятьдесят процентов.
  Амфетамин в крови, но кровь не движется почти 92 секунды. Соединение достигнет цели только за счет диффузии, а это слишком долго.
  Сорок пять процентов.
  Пришла информация о гибели центра речи. Гипоталамус вновь связывается с самым древним и потому наиболее опытным отделом - спинным мозгом. "Сердце - это мускул", лаконично сообщают оттуда.
  Сорок процентов.
  Разблокированы эфферентные связи. В последний раз сокращаются последовательно в определенном порядке мышцы.
  Державин судорожно, с хрипом, вздохнул, конвульсия пробежала по его телу.
  Амфетамин, наконец, достиг цели. Мозг погрузился в наркотическое опьянение, не заметив собственной гибели.
  Тридцать процентов.
  Ивану мнилось, будто он стремительно летит по длинному черному тоннелю. В конце виден свет. Он становится ярче. Его встречают.
  Двадцать пять процентов.
  Мозг, бывшее вместилище духа, обращается в полтора килограмма жира.
  На его лице застывает улыбка.
  Конец.
  
  Иван быстро вскочил на ноги и, стараясь ни на кого не смотреть, будто ничего не произошло, с достоинством пошагал в бытовку. Ему было стыдно - тридцать лет дураку, а под ноги смотреть не научился.
  Он едва не столкнулся с мастером Владимиром Гавриловичем, который двигался быстро, никого вокруг не замечая.
  - Не дай Бог, не дай Бог, - причитал он беспрерывно.
  Его тревога удивила Ивана. Он оглянулся - у входа в цех стояло несколько человек, к ним спешили другие люди.
  - Что случилось? - спрашивали некоторые из них.
  - Скорую вызвали?
  - Да, - ответил Владимир Гаврилович.
  Иван увидел на полу недвижно лежащего человека. Над ним, стоя на коленях, склонился Прилуцкий. Он поднял лицо свое и раздраженно спросил:
  - Где врач?
  В цех торопливо вошел человек в белом халате.
  - Позвольте, - требовательно сказал доктор.
  Он поставил рядом с потерпевшим чемоданчик и тяжело опустился на корточки. Движения его, сначала резкие и быстрые, становились все более спокойными, неторопливыми. Через минуту он выпрямился и, поправляя халат, обратился к мастеру:
  - Пусть кто-нибудь принесет носилки. Они в машине.
  - Как он?
  - Мертв.
  Иван вздрогнул от этих слов. Но еще больший ужас охватил его, когда он увидел лицо несчастного. Это был он сам.
  Пораженный разум сразу смирился со столь чудовищным фактом. Он не стал искать утешения в мысли, вроде, - этот человек всего лишь очень сильно похож на меня или, это дурной сон и сию секунду я проснусь. Иван безоговорочно поверил в реальность происходящего, может быть, еще и потому, что Игорь Прилуцкий прошел сквозь него, как через пустое место. Иван инстинктивно хотел уклониться в сторону, но не успел, и его буквально обожгло огнем, когда Игорь оказался внутри его. Или он внутри Игоря? В любом случае это было ощущение не из приятных.
  Как просто и быстро, подумал Державин.
  Машина скорой помощи укатила. Ивану неожиданно стало худо, страх одиночества навалился на него, как пчелы на медведя. Бежать отсюда, бежать, куда глаза глядят. Подгоняемый ужасом Державин выскочил за ворота и буквально полетел вдоль дороги.
  Наверно, инстинкт пригнал его к дому. Тут ему стало свободнее, страх отпустил, и он присел на скамейку возле подъезда, огляделся. Первая странность - после марш-броска он не чувствовал усталости, второе - ему здесь нравилось. Беспричинный ужас словно испарился.
  Иван поднялся на второй этаж и вместе с соседом проник в собственную квартиру. Там он увидел себя лежащим на двух широких досках с подвязанным подбородком, будто мертвец страдал зубной болью. Сложенные на груди руки были перехвачены белой тряпицей, ноги тоже были стреножены. А я так хотел удрать, расстроился Иван. Ему стало весело. Веди себя прилично, одернул он себя.
  Но хорошее настроение не покидало его.
  Бестолковая суета, бесконечная череда испуганно-любопытных граждан очень быстро надоела Державину, и он незаметно, а по другому просто никак не получалось, покинул квартиру.
  Иван впервые серьезно задумался о перспективах. Будущее его не пугало, самое страшное, что могло с ним случиться, уже произошло. Странные, неясные чувства переполняли его. Вот я и умер, радостно подумал Иван. Там, в душной комнате остался труп. Вечно голодный, больной, страстный любитель пива и вонючих сигарет, он, оказывается, порядком надоел Державину.
  Ужас одиночества внезапно вернулся. Иван остановился, потом, не задумываясь, повернул вспять. Через несколько шагов страх исчез.
  Ивану стало интересно.
  В течении пяти минут интенсивных экспериментов он выяснил границы дозволенного. За невидимой чертой находиться было невозможно.
  Как-то быстро наступила ночь. Следуя привычке, выработанной годами, Державин решил, что ему пора спать. Он недолго топтался возле квартиры, какая-то женщина деловито открыла дверь, даже не постучавшись, и он прошмыгнул вслед за ней.
  Державин покоился в гробу. Иван мельком взглянул на себя, на сидящих вокруг в молчании бабок и прошел в спальню.
  Часа три он терпеливо лежал на кровати, но сон так и не брал его. Может быть не положено мне спать, подумал он, не положено нам, усопшим.
  В спальне появилась жена. Не раздеваясь, она легла и, всплакнув чуть-чуть, заснула. Она повернулась на спину и откинула руку. В той стороне как раз находился Иван. Ему стало неудобно, он встал, подошел к окну. В темном ночном небе висела одинокая луна.
  - Ты почему не спишь?
  - Бессонница привязалась, - ответил Державин, обернувшись.
  Перед ним стояла жена. Он бросил взгляд в угол комнаты, там спала она, ее грудь мерно поднималась и опускалась. Она дышала, она была жива! Иван успокоился.
  - Ты знаешь, мне кошмар приснился. Будто ты умер.
  Он не стал уточнять, что случилось на самом деле.
  - Представляешь, тебя сначала на доски положили, а потом в гроб, - продолжала она говорить, - я так ревела.
  - Успокойся. Все очень замечательно.
  - Ты живой!
  Она крепко обняла его.
  - Покойник во сне - к долгой жизни, - объявила она.
  - Иди спи, я еще постою.
  Жена послушно отправилась в постель. Призрак вернулся в тело.
  
  В последний путь Державина провожал весь цех. Евгений Васильевич, директор, произнес краткую речь. Иван едва не прослезился.
  Наконец, они остались одни. Труп по-прежнему не отпускал его. Шестьсот пятнадцать шагов в любую сторону, дальше заходить было чревато. Сначала портилось настроение, потом подкрадывался страх, с каждым шагом повышался градус ужаса.
  До вечера Державин развлекался, изучая памятники и надписи на них. Он даже арифметику вспомнил, когда занялся вычитанием четырехзначных цифр. Самая большая разница была равна девяносто двум годам. Судя по последней дате на памятнике, долгожитель поселился на погосте очень давно, фотография за прямоугольной рамкой с треснувшим пополам стеклом превратилась в белый картонный листок. Прошедшие годы навсегда стерли изображение.
  На следующий день у Ивана появился товарищ. В два часа показалась процессия, виновник ехал впереди на грузовике с откинутыми бортами. Гроб сняли, установили на два табурета, и Державин увидел древнюю старушку. Среди провожающих таковой не оказалось.
   Куда ж вы старушку подевали, возмутился он.
  Потеря нашлась, когда живой народ покинул кладбище.
  Возле свежей могилы осталась молодая женщина, которая безобразно сгорбившись, беспрерывно крестилась.
  - Девушка, - сказал вежливый Иван. - Что вы тут делаете?
  Глупый вопрос, но ничего мудрее в голову не лезло.
  - Какая я тебе девушка, сынок, девятый десяток разменяла.
  - Оно, может быть, и так, только выглядите вы моложе меня.
  - Да ты что, милый!
  Глаза ее озорно блеснули, она гордо выпрямилась.
  - Совсем другое дело, - восхитился ее фигуркой Иван. - Только, правду сказать, одеты вы...
  - Что поделаешь, этому платью двадцать лет. Я ведь заранее готовилась. Выбирала, что поудобнее да потеплее. И чтоб недорого. Кто знал, кто знал.
  Она повертелась, оглядывая темно-зеленый раритет, потом кокетливо взяла Ивана под локоть.
  - Полетели.
  - Куда полетели? - не понял Иван.
  - На Страшный суд или там, в чистилище, тебе определять.
  Державин только хлопал глазами.
  - Да кто ты такой? - спросила она.
  Вместо ответа Державин подвел ее к своему памятнику и показал на табличку.
  - Державин Иван Олегович, - прочитала молодая.
  Она звонко рассмеялась
  - А я думала - ангел. Смотрю, где крылья, пиджак, галстук - крыльев нет, - заливалась смехом женщина.
  - Тогда давай знакомиться: Светлана, можно просто - Света.
  - Иван Олегович.
  - Какие мы серьезные.
  - Место такое - кладбище.
  - А мы в парк пойдем гулять.
  Державин заметил, что далеко они не уйдут, не пустят. Она разочарованно вздохнула:
  - Придется на кресты любоваться. Шесть дней.
  Иван тотчас спросил:
  - Отчего шесть?
  - На третий день после смерти хоронят, на девятый устраивают поминки. Не зря, наверно.
  Света, бывшая старушка, оказалась права.
  
  Он шагал по тоннелю, который все время поворачивал направо. Шагал от одного тусклого пятна света к следующему. Бетонный сводчатый потолок, серые, в трещинах, стены с пучками бесконечных, пыльных кабелей вот уже третий час окружали его.
  Неизменный монотонный пейзаж стал постепенно вызывать раздражение. Иван прекратил движение, остановился и крикнул.
  Эха не последовало.
  Испытывая легкую досаду, он сказал вслух:
  - Налицо явная недоработка режиссера!
  Ему пришло в голову проверить декорации на предмет их подлинности.
  - Так и есть! - воскликнул Иван с радостью, когда его указательный палец скрылся в шершавой стене.
  Последовав вслед за ним, он за стеной ничего не нашел.
  Тишина, наполненная тьмой.
  Через пять осторожных шагов он встал, сообразив, что дорогу назад он может и не найти. Развернувшись на сто восемьдесят градусов, Иван поспешил обратно. Путь оказался в пять раз короче - сделав первый шаг, он вновь очутился в подземном коридоре.
  Разгадка сей тайны принесет мне лавры нобелевского лауреата, подумал он и повторил эксперимент. Удалившись на сто шагов в неизвестность, он вернулся в одно мгновение.
  Чувствуя себя обманутым дураком, Иван оставил результаты исследований без комментария и продолжил поход.
  Он не заметил, где и когда закончился пучок кабелей, тянущихся однообразными волнами по левой стене. Воодушевленный этим важным открытием Державин зашагал быстрее, а потом побежал.
  Белое яркое пятно впереди росло, обретало подробности и, наконец, Иван замер у самой границы.
  Тоннель кончился, дальше был подземный переход.
  Стены из белой кафельной плитки, ровный бетонный пол, яркое люминесцентное освещение - все говорило в пользу этой версии. Самое главное - против Державина, на стене, были нарисованы две аккуратные красные стрелы. Одна указывала налево, другая направо. Обе они упирались в два одинаковых слова "Выход".
  Иван послушно повернул направо, затем налево, преодолел три десятка ступеней и попал на стадион.
  В растерянности он оглянулся. "Убежище" - гласила надпись над выходом (или входом?).
  Все зеленое поле с футбольными воротами и сохранившейся белой разметкой было тесно заставлено легкими алюминиевыми столиками - последним писком моды среди столовых, этих учреждений общественного питания далеких шестидесятых годов. За многими из них, на таких же фанерно-алюминиевых стульях сидели люди, другие столики пустовали.
  В полном обалдении Державин разглядывал гуляющих по беговым дорожкам, сидящих в одиночестве на трибунах и многочисленных пишущих.
  Товарищ, друг, усопший - Иван лихорадочно перебирал в уме варианты обращения: господин, дорогой. Все не то!
  - Коллега, - наконец изобрел он. - Где я?
  Вместо ответа спрашиваемый широким жестом указал на окрестности. Затем, обратив внимание на глупое выражение лица, принадлежащее оппоненту, смилостивился:
  - Спроси у Тренера.
  Совет показался Ивану непонятным. Тем не менее, он вынужден был последовать ему. Неведомый Тренер попался сам.
  Навстречу Ивану стремительно шагал высокий худой человек в синем тренировочном костюме с надписью на груди "СССР" белыми буквами.
  - Вы Тренер? - обратился Державин.
  - Я Неффалим Яковлевич и у меня обед!
  Он обошел Ивана, словно какой столб, и скрылся в "убежище". Державин успел прочесть на спине его все ту же надпись.
  Здрассьте! Попал, называется, на тот свет, подумал Иван.
  Большие электронные часы над восточной трибуной показывали 20 минут третьего, а Неффалим Яковлевич все задерживался. Ивану уже порядком надоело нарезать круги по стадиону и он взобрался на трибуну, как раз напротив "Убежища", и притаился, выслеживая тренера, будто сыч полевую мышь.
  В 14.30 он перебрался повыше, туда, где сидел некий бородатый мужчина в самом расцвете сил. Одет он был по стандарту, принятому среди рядовых усопших - черный верх, черный низ и белая рубашка без галстука. Правда, черный верх оказался немного узковат - пиджак на спине лопнул по шву, и прореха светилась ярко-зеленой подкладкой.
  - Разрешите представиться - Иван, - сказал, подходя ближе, Державин.
  - Антон, - отрекомендовался бородатый мужчина в самом расцвете сил.
  Они крепко пожали друг другу руки.
  - Я вот хочу спросить - обед, - Иван невольно улыбнулся. - Когда заканчивается?
  - В два часа.
  - Что же тренер не идет?
  - Неффалим Яковлевич? Сегодня он может не появиться.
  - Как же быть!
  - Не знаю. Вы, я вижу, новенький.
  - Да. Уже почти три часа тут.
  Антон вздохнул.
  - Мужайтесь. Я здесь второй год.
  Державин был не то чтобы очень, но удручен.
  - Да что я! Я по сравнению с ним можно сказать свеженький, - Антон указал на зеленое футбольное поле, где между столиками возникло какое-то броуновское движение.
  Процессия в десять человек со стороны входа в "Убежище" шла к центру поля. Сидящие за столиками не обращали на них внимания. Шедший во главе колонны коротенький товарищ в костюме-тройке и кепке, с рыженькой бородкой и усами, лавируя меж препятствий, быстро двигался к свободному столику. Достигнув цели, он ловко вскочил на верх и, не дожидаясь эскорта, резко выбросил правую руку вперед.
  - Товарищи! - зычно крикнул оратор.
  Неужели он, с гордостью подумал Иван.
  Спокойно идущий в кильватере желтолицый с узкими глазами человек прибавил шагу и быстро очутился рядом с оратором.
  - Владимир Ильич, - прошипел он на весь стадион, - слазьте, опять стол под вами развалится. Ушибетесь.
  - Да, товарищ, - согласился вождь сверху.
  Он покорно сел на край, ноги свои поставив на стул.
  Выступать в такой позиции было неудобно, и потому митинг не состоялся. Получилась приватная беседа, но участники, привыкшие орать на свежем воздухе, продолжали громко разговаривать так, что Иван прекрасно слышал каждое слово.
  - Владимир Ильич, сегодня состоится перекрытие Янцзы, великий праздник. Посетим, а?
  - Меня там никто не услышит.
  - Зато мы увидим многое.
  - Ну как? - спросил Антон.
  - 80 лет. Рехнуться можно. Разве у него нет никаких... льгот. Не простой смертный ведь!
  - Хуже. Он мумия. Музейный экспонат. Пока он не будет предан земле, не видать ему покоя. В списках усопших не значится, среди живых нет.
  - Так его окружение... тоже.
  - Те, в бинтах, сплошь бывшие фараоны.
  После недолгого молчания Иван спросил:
  - Так это что - ад?
  - Я так не думаю, - ответил Антон.
  И "долгожитель" Антон поведал Державину все, что узнал и о чем догадался сам.
  Будучи живым человеком, Антон заметил одну странность: сбывается обычно то, чего больше всего боишься. Чего проще - пробежать по бревну, лежащему на земле, и невозможно даже проползти по нему, закрепленному на высоте метров в 20. А легендарная неуязвимость пьяных! Те уж точно ничего не боятся.
  Антон был диким атеистом, не подозревающем о существовании Бога. Религию он воспринимал как справочное пособие, как скучный довесок к средневековому художественному искусству. В памяти нечаянно застряли осколки знаний о Голгофе, Иосифе Прекрасном и непонятное "блаженны нищие духом". Так и случилось, что Антон не готовился к встрече с Всевышним, не считал свои грехи, жил, как птица, одним днем. Он не опасался ни ада, ни рая, а боялся советских контор, очередей, блата и прочих достижений развитого социализма.
  Все подобные ему граждане и были собраны в одно место, долженствующее означать... что? Несмотря на прошедший долгий год, Антон так и не осмелился назвать этот стадион адом или чистилищем. Может быть, учреждением. Меж прочими бывшими человеками в ходу было другое определение - приемная.
  Руководителем этого бедлама был Неффалим Яковлевич, тоже из бывших, чрезвычайный бюрократ и страстный спортсмен-городошник. Его подопечные, в прошлом своем сплошь деятели искусств, светила науки, интеллигенты в третьем, четвертом поколении, имели на всех одно общее мнение - Неффалим Яковлевич элементарно неграмотен.
  Каждому из них предстояло заполнить десяток анкет, написать автобиографию и сдать бумаги шефу. Тут все и начиналось.
  Сначала Неффалим Яковлевич изучал текст, поворачивая лист так и эдак, а затем отправлял несчастного совершенствовать почерк. Добившись от паствы должного начертания знаков, он начинал искать смысл в оных.
  - Тренер - это фамилия? - спросил Иван.
  Сбитый с толку внезапным вопросом Антон растерянно сказал:
  - Ты о Неффалиме Яковлевиче?
  - О нем.
  - Это прозвище, которое досталось ему вместе с шерстяным костюмом, который подарил ему бывший спортсмен, который член сборной.
  - Мне пора, - прервал свои объяснения Антон.
  Он спустился с трибуны, отыскал свой столик и принялся вспоминать, что он делал 16 октября 1964 года - Неффалим Яковлевич требовал биографию писать тщательно.
  Ситуация дрянь, необходимо выход искать, подумал Державин. Он поднялся на самый верх трибуны и глянул вниз в темноту.
  Однако бездна, определил Иван и добавил в раздумье, без дна.
  Через минуту он выяснил, что был не прав. Он лег на широкий каменный бордюр и стал внимательно смотреть вниз: в трех метрах, вдоль стены трибуны, угадывалась металлическая сетка. Шириной она была примерно метров пять, внешний ее край был огражден точно такой же сеткой высотою три метра.
  Чтоб наши тараканы не разбежались, догадался Державин. В пять минут он сообразил, как проще всего преодолеть данное препятствие.
  Он вприпрыжку, через две ступеньки, слетел на футбольное поле, нашел свободный стол, смахнул с него какие-то бумаги вместе с листком, на котором крупными буквами было напечатано - Державин Иван Олегович.
  Он поднял стол на плечи и вознесся с ним на вершину. Скинув его в бездну, Иван поспешил за стулом.
  Затем он спрыгнул сам, поставил к сетчатому ограждению стол, на него стул и взобрался на рукотворную пирамиду.
  Возвышаясь над сеткой, Иван долго обозревал дали. Когда темное однообразие пейзажа вконец наскучило, он, не торопясь, пересек границу и, держась за едва различимые взглядом укосины и стойки, стал спускаться. Ажурная конструкция, служащая поддержкой сетки очень быстро закончилась.
  Державин осторожно ступил на твердь.
  Так и буду идти, пока взрослые не хватятся, весело думал Иван. Он шел по ровному месту, держа курс на далекий лучик света, словно бабочка, летящая на губительный огонь лампы.
  Прежний богатый опыт воскресных прогулок на лоне природы настоятельно рекомендовал ему сделать привал, но усталости не было, и тогда Иван побежал; "...опыт, сын ошибок трудных..." в растерянности замолчал.
  Преодолев по собственным расчетам очередной марафон, Иван задумался над феноменом своей неутомимости. Может мне ни к чему ногами перебирать, изображая бег, думал он, может...Иван поджал ноги и приготовился к встрече с ровной твердью.
  Ничего не случилось.
  Но теперь было непонятно, движется ли он или завис в пустоте. Он выпрямил ноги, коснулся невидимой поверхности и едва не упал - он все-таки двигался.
  Соколом долетел Державин до следующей остановки. Ничем она не отличалась от станции отправления. Заградительная сетка, поддерживаемая уголками, столб света, выходящий изнутри гигантской овальной чаши сооружения. Недолго думая, Иван повернул направо к следующему лучику света.
  По прибытии на место он обнаружил громадную яму, вытянутую в одном направлении. По краям ее клубился белый туман, далеко внизу в самом центре голубело озеро.
  Путешествуя по мраку Иван случайно узнал, что он может свободно летать, правда, очень низенько, и потому он смело оттолкнулся и воспарил над долиной. Когда он преодолел полосу белесого тумана, взгляду его открылись великолепные картины.
  Со всех сторон долину окружали каменные кручи с отвесными непреодолимыми склонами. Скалы тонули в густом лесу, который сплошным зеленым ковром покрывал долину. Прелестное местечко, отметил про себя Иван, неплохо бы провести там остаток своих дней. Он счастливо рассмеялся и решил идти на посадку.
  Но не тут-то было!
  Какие бы он не совершал телодвижения, дрейф не прекращался. В конце концов ему надоело вертеться и без толку размахивать конечностями; он скрестил руки на груди, принял самую независимую позу и стал покорно ждать, когда его, словно щепку, вынесет на противоположный берег.
  На той стороне, сразу по прибытии, он походил немного по тверди, раздумывая над проблемой пока не догадался, что делать.
  Кое- что в тумане можно было все-таки разглядеть. Иван осторожно брел до тех пор, пока видел куда можно поставить ногу. Но вот вроде все - он стоял на самом краю скального обрыва.
  Иван наклонился вперед, вниз и несильно оттолкнулся. Белые клубы тумана неторопливо поплыли мимо него, а потом, как-то внезапно, он вынырнул на свободу и полетел, снижаясь, в долину.
  Неспешное падение прервала тоненькая березовая ветка. Иван инстинктивно ухватился за нее, ожидая услышать треск, а вместо этого остановился. Не осталось во мне ни грамма от былой солидности, подумал Иван, прямо-таки одна легкость на душе.
  
   Г Л А В А 2.
  
   "... рассмотрим основную схему опыления у орхидных с базитонными пыльниками. Завязь этого вида ресупинирована ..."
  Жизнь растений, т. 6, стр. 262.
  Под редакцией академика АН СССР
  А. Л. Тахтаджяна.
  
  В понедельник ОН объявил, что больше не нуждается в их услугах. Кроме того, ОН запретил им появляться на первом уровне в оранжерее. Получив в пятницу расчет, они постепенно рассеялись по другим уровням.
  Минуло десять тысяч лет. О них прочно забыли.
  Вместо садовников в непорочных белых одеждах в оранжерее в молчании работали многочисленные мелкие, безмозглые насекомые. Они не мешали ЕМУ любоваться буйством красок покрытосемянных, их и видно то не было среди пышных зарослей.
  Рать небесная, пребывающая в основном на седьмом уровне, томилась без дела.
  - ОН создал насекомых, а мы чем хуже, - однажды сказал Сати и громко хлопнул крыльями. - Давайте тоже что-нибудь выдумаем.
  - Колесо, - предложил Жорж.
  - Примитивно, - дружно и поголовно возмутилась рать.
  - Тогда комиссию, - не сдавался упрямый Жорж.
  Утвердили единогласно.
  На первом же заседании комиссаров Сати озвучил свой проект с многообещающим заглавием "Динозавр".
  Самодвижущиеся устройство на семи опорах: шесть подвижных, одна инерционная, вес около 40 тонн, габаритные размеры в пределах 39х8х3 метров. Питание исключительно вегетарианское, директивный орган с тремя степенями защиты. Характер зверский.
  Первый пункт доклада проголосовали без лишних вопросов. При обсуждении следующего вспыхнули ожесточенные споры. Никого не устраивал высокий процент по кредиту, некоторых - выбор банка. Спасая ситуацию, Сати сказал:
  - Для финансирования проекта предлагаю обратиться в фонд Сороса. Первое - заем беспроцентный, второе - мы получим доллары.
  - Нас там не ждут, - выкрикнул недоброжелатель.
  - У меня в фонде хороший знакомый, - раскрыл карты Сати, правда, он промолчал, что за рекламу ему полагается десять процентов. Бизнес есть бизнес.
  Долго ли, коротко, но подошло время полевых испытаний - проект "Динозавр" подходил к своему завершению. Сати распорядился подготовить испытательную площадку на третьем уровне.
  И тут его потребовал ОН.
  С робостью и опустив глаза, Сати переступил порог кабинета. Когда он поднял голову, его взору предстала маленькая фигурка, одетая в маршальскую форму, в правой руке своей она, фигурка, имела курительную трубку. Видя немой вопрос в глазах бывшего садовника, ОН сказал:
  - Работаю над имиджем.
  Сати только кивнул.
  - Прошу, - пригласил ОН.
  Они воспарили над столом.
  В кабинете не было сильных восходящих потоков, да и откуда им было взяться в закрытом помещении, потому Сати пришлось отчаянно размахивать крыльями.
  Отраженные от стола мощные потоки воздуха перевернули маршала и впечатали в потолок.
  - Прекратите немедленно! - воскликнул ОН.
  - Но я упаду!
  - Я повелеваю.
  Сати покорно сложил крылья и сгруппировался, ожидая встречи с твердым деревянным столом.
  - Успокойся, - ободряюще сказал ОН.
  Они покойно плыли над обширным столом с чертежом, изображающим изделие в масштабе один к одному.
  Сати расслабился.
  - Итак, приступим, - сказал Маршал Советского Союза. - Почему шесть лап, он что, по деревьям лазить будет, словно жук?
  - Нет, конечно, - удивился Сати.
  - Тогда к чему шесть, да плюс хвост, простите, инерционная опора?
  - Для уменьшения давления на грунт.
  - Вот как. Не проще ли снизить вес "Динозавра" хотя бы до 25 тонн. Тогда одну пару опор можно убрать.
  - Никак нельзя. Это фабрика для производства энергии. А это вес.
  - Для чего энергия-то? - все не отставал ОН.
  - Для питания головного мозга.
  - Чтобы только жрать много мозгов не нужно.
  - Изделие может в уме перемножать трехзначные цифры с точностью до четвертого знака и ..., - конструктор задумался, вспоминая. - "Динозавр" умеет левитировать.
  - А также двигать предметы силою мысли, разговаривать на пяти языках, философствовать и заниматься психоанализом, готовить завтрак, обед и ужин и убирать за собой. Так?
  - Так.
  - Выходит, он способнее любого из садовников, - заключил ОН.
  - Ну да. Мы очень старались.
  - У вас не получится ничего.
  - Почему?
  - Долго объяснять.
  Сати понял, что пора уходить.
  На прощанье ОН протянул ему визитку, на которой стояли три цифры - 911.
  - Звони, как трудно будет, - сказал ОН.
  Коллеги встретили Сати бурными, продолжительными аплодисментами - сверху пришло распоряжение на проведение испытаний непосредственно в оранжерее.
  Первым погиб динозавр под индексом гамма.
  Жорж предложил ему решить задачу: при помощи лишь циркуля и линейки построить внутри круга три равные окружности так, чтобы они только касались друг друга.
  Гамма крепко призадумался и настолько далеко ушел в себя, что действия его стали автоматическими. Он механически продолжал щипать траву и глотать, щипать и глотать. Динозавр долго не мог решить задачу и, в результате, его желудок взорвался.
  Образовалась воронка глубиной в три метра.
  Через месяц тихо скончался индекс омикрон, решая ту же задачу. Этот сдох от голода. Омикрон забыл вовремя пообедать, задумался и погиб от истощения.
  На внеочередном заседании Жорж был выведен из состава комиссии, а на задачи был наложен временный мораторий.
  Огражденная от умственной деятельности гуманным решением комиссии высшая фауна оранжереи стала стремительно деградировать и вскоре забыла даже таблицу умножения. За несколько лет динозавры загадили почти всю оранжерею, сожрали не один урожай орхидных и надоели всем без исключения дворникам.
  - Конкуренция - вот наша первоочередная задача, - осенило Сати.
  Были срочно изобретены оппоненты зажравшимся динозаврам. Из-за крайней спешки, а случилось это в конце квартала, они получились на удивление некачественными и мелкими, всего то в пять тонн весом. Вот потому было принято гениальное решение -взять числом. Ящеров, так окрестили новое изделие, запустили в массовую серию.
  Сначала динозавры, покусанные злобными тварями, элементарно спасались бегством. Нескончаемый топот, производимый галопирующими монстрами, не давал спать всей небесной рати.
  Но через неделю вдруг все притихло.
  Динозавры, замученные постоянными забегами на длинные и короткие дистанции, наконец-то вспомнили о своем интеллектуальном превосходстве. Они не только вновь изобрели таблицу умножения, но и восстановили другие способности, заложенные в их черепа творцами. А именно - гипноз.
  Теперь ящеры преданной толпой ходили вслед за своими хозяевами, таскали им охапками свежую траву, дарили роскошные букеты одонтоглоссума крупного (Odontoglossum grande) и чесали динозаврьи пятки.
  - Знание - сила! - изрек по этому поводу Жорж.
  На экстренном заседании комиссии по поводу безобразий в оранжерее прозвучало предложение - исключить Жоржа из членов, как не обеспечившего и развалившего.
  - Контрпродуктивно, - возразил Сати, - сначала бы его следовало принять обратно. Но не в этом дело. Я вынужден распустить всю комиссию. За ненадобностью.
  Собрание возмущенно загудело.
  Дотошный аудитор фонда Сороса, занимаясь проверкой, обнаружил недостачу. Деньги шли не на разработку новых изделий, а на строительство дач в Крыму и огородов в Подмосковье.
  Разразился скандал, оборотни в белых одеждах скрылись в кустах в оранжерее, а комиссию было велено прикрыть.
  Казалось, карьера председателя комиссии кончена навсегда. Но в фонде плохо знали хитроумного Сати. Он предложил организовать реалити-шоу "Убей дракона". Спонсор - все тот же Сорос, режиссер - Сати, а доход - пополам.
  Телезрители с восторгом приняли новую передачу. Редакция была завалена мешками с письмами, рейтинг проекта неуклонно полз вверх, а вместе с ним и карьера Сати. Через год он уже заправлял всем центральным каналом.
  Оборотни в белых одеждах повылазили из-под кустов и потихоньку, один за другим, устроились на телевидение. В шефе своем они души не чаяли.
  Сати развернулся. Деятельности его пределов не было. Он выпустил на широкий экран добрую сотню блокбастеров, триллеров и мыльных опер с участием динозавров и ящеров.
  Для проекта "Последний герой" он выбил в аренду четыре прекрасных острова в Тихом океане и застроил их роскошными декорациями с бассейнами и теннисными кортами. Жизнь налаживалась.
  По прошествии трех тысячелетий случился конфуз. Ассистенты режиссера и оператора стали замечать неладное - вместо того, чтобы пожирать друг друга и бегством спасаться от кровожадных соседей, динозавры принимались играть в пятнашки или беспричинно хохотать., Актеры, все эти бесчисленные тиранозавры, диплодоки и прочие игуандоны, сильно похудели, стали забывать тексты ролей и с тупым любопытством смотрели в камеру, ну никак не желая входить в образ.
  Кроме того, они стали вегетарианцами. Травоядные и плотоядные жадно пожирали листья коки, ничего другого не признавая.
  - Представляешь, Сати, они стали наркозависимыми! - первым догадался Жорж.
  Коллектив ему не поверил.
  Но первый на свете нарколог упрямо стоял на своем.
  Сначала их пытались лечить и быстро убедились - бесполезно. Тогда Сати воззвал к своим соратникам, напомнив им том, что по первой специальности все они садовники.
  - Уничтожить заразу на корню!
  - Отставить, - сказал ОН.
  - Но почему, - посмел возразить Сати.
  - Компания "Coca-Cola" будет спонсором многих олимпиад.
  - Когда еще это случиться, а тут гибнут динозавры, цвет и гордость, можно сказать, Голливуда.
  ОН подумал.
  - Разрешаю колу пересадить за океан в Америку.
  За неделю все было сделано.
  И наступила Великая Ломка.
  Стоны, вопли и проклятия доносились аж до седьмого уровня, куда спешно эвакуировалось небесное воинство после трех подряд покушений на их особы. Ящеры и динозавры метались в агонии по всей оранжереи, вытаптывая леса, заповедники и клумбы. Множество редких видов орхидей, и не только их, погибло под могучими лапами. Трое суток продолжался этот кошмар и трясение почвы и основ.
  На четвертые сутки, ранним утром, начался исход. Кто, неизвестно, выдал больным, где теперь произрастает их лекарство. Звери собрались на берегу океана и в полном молчании разглядывали линию горизонта, за которой таилось спасение. Их становилось все больше и больше, задние напирали, сталкивая авангард в соленые волны. Так прошел час, другой.
  И вдруг некоторые динозавры, очутившись на глубоком месте, поплыли, чтобы не утонуть бесславно. Это послужило общим сигналом.
  - Даешь Америку! - пронеслось по рядам хищников и травоядных.
  Вот так случился вселенский потоп, вот так первый раз разорился Сорос.
  
  Бывшие садовники и шоумены маялись бездельем. В оранжереи неумолчно жужжали насекомые, а на седьмом уровне рать билась в карты. Из всего многообразия игр они выбрали дурака, да не простого, а дурака подкидного.
  Особо от них, в стороне, Сати с Жоржем разыгрывали бесконечное первенство мира по шахматам. Они уже давно запутались, кто из них экс-, а кто чемпион и играли просто навылет. Побежденный долго озирался, но не разу не обнаружил желающих занять место за столиком. Поэтому он опять расставлял фигуры за себя и за того парня, и противники начинали новую партию.
  Годы, неотличимые один от другого, катились чередою, но однажды ОН таки позвал Сати.
  На этот раз ОН был непомерно толст.
  Новый имидж, сразу отметил про себя Сати.
  Необъятное ЕГО тело с трудом помещалось в громадном кресле, на столе красовалась батарея пустых пивных бутылок.
  - Я несколько устал от орхидей и решил, э-э-э, немного отвлечься.
  Сати, только что открывший защиту Каро-Канн, все еще находился под впечатлением заманчивых перспектив насчет полного разгрома Жоржа уже на десятом ходу,и с трудом понимал собеседника.
  - Я придумал душу!
  ОН гордо воззрился на посетителя.
  Сати почесал затылок и простодушно спросил:
  - Что это такое?
  - Темнота. "Душа, в иделистич. философии и психологии особая нематериальная сущность, носитель и причина всей психич. жизни человека. Диалектич. материализм отвергает существование Д. как нематериального начала, считая, что весь мир..." далее не важно. Энциклопедический словарь, издание 1953 года, том 1, под редакцией Б. А. Введенского.
  Сати в недоумении пару раз хлопнул крыльями.
  - Вижу, не понятно тебе?
  - Она ползать будет или произрастать?
  - Кто?
  - Душа эта.
  Толстяк в кресле залился веселым смехом. Сати догадался, что сказал неприличное и позеленел от смущения.
  - Душа в основном принадлежать будет, - наконец смилостивился ОН.
  Сати, не в силах постигнуть глубину замысла ЕГО, стал постепенно желтеть.
  Тостяк, не ожидая, покуда Сати доспеет, словно помидор, заявил:
  - Она будет принадлежать человеку
  - Человек - это звучит гордо! - бухнул бывший садовник, чем снова вызвал приступ неудержимого хохота.
  Сати моментально покраснел.
  - Собирай свою банду и приступай к созданию человеков.
  Шеф поднялся с кресла, Сати, следуя уставу, тоже подскочил.
  - Желаю удачи и творческих успехов!
  Сати уже покидал чертоги, когда был задержан гласом ЕГО.
  - По образу и подобию моему.
  С тем Сати и пошел.
  Человеков получилось два образца. Жорж видел мир иначе и постоянно вносил смуту в творческий процесс. Он проектировал вариант с массивной нижней челюстью, бородой и мощным хвостом. Сати, которому надоело спорить и ругаться со строптивцем, предложил разделиться и творить сразу обоих, пусть у НЕГО будет выбор.
  Главный проектировщик, в отличие от Жоржа, не был таким законченным прагматиком и социал-реалистом, он слыл в определенных кругах любителем прекрасного и совершенного. Он кое-что понимал в гармонии и умел применять правило золотого сечения. Свои идеи он воплотил в человеке изящном, так коллектив назвал разрабатываемую модель. Плавные, округлые формы, отсутствие хвоста - все говорило о тонком вкусе создателя.
  И вот настал день, когда оба проекта были представлены самому. ОН внимательно выслушал обе стороны и удалился на совещание.
  Долгих пять часов в зале заседаний царила гробовая тишина. Оба творческих коллектива, сидящие строго шуя и ошуя центральной кафедры, томились ожиданием. Воздух наполнился запахом валерианы, настоенной на спирту.
  Наконец, двери распахнулись. ОН взошел на кафедру и огласил решение:
  - К производству принимаются оба варианта.
  Зал разразился долгими продолжительными аплодисментами, постепенно переходящими в овацию. Садовники в восторге хлопали крыльями и в воздухе, кроме запаха, появился пух и даже перья.
   ОН заплакал и стал беспрерывно чихать. Что поделаешь, аллергия. Потому участники были изгнаны вон, а работа над ошибками продолжалась только с Жоржем и Сати.
  - Жорж, у вас явно консервативное мышление. Зачем вы человека оснастили хвостом? Это же атавизм.
  Упрямый Жорж возразил:
  - Я так думаю - для выражения эмоций: гнева, например, Опять же, преданности.
  - Представьте себе только, фразу из произведения великого русского писателя - "Князь Курносовский нервно колотил хвостом по ковру, выбивая пыль из последнего". Каково, а? Критики помрут со смеху.
  - Ладно господа, оставим хвост в покое, он все равно отвалится в процессе эволюции. Это первое. Второе: слишком много вы заложили возможностей в субъект, личность получилась самодостаточной и совершенно, как я предвижу, не склонная к развитию. Скушно будет на земле без истории.
  С этим пунктом не согласились оба главных конструктора. В ходе возникшей пылкой дискуссии они отстояли всего-то пять чувств, три других ОН оставил только в качестве поощрения особо отличившимся индивидуумам.
  - Это надо еще заслужить, - повторял ОН.
  - Оставьте хотя бы любовь.
  - Нет, - ОН был неумолим. - Свойство сие должно быть преходящим. Разве что любовь к Родине. Как вы думаете?
  Оба промолчали.
  - Любопытство - вот главное достоинство человека, - учил ОН. - С его помощью он много познает и достигнет невиданных высот. Во всех областях.
  В понедельник первая тысяча экземпляров человека прямоходящего была доставлена на первый уровень, в оранжерею. А уже во вторник садовники узнали, что такое есть душа.
  Оказалось это, так сказать, сухой остаток после уничтожения изделия. Ровно в полдень один из человеков дернул тигра за хвост и немедленно поплатился за любопытство. Полосатая кошка сожрала беднягу, а на седьмом уровне появилась первая душа. Она была сильно напугана, заикалась, и у нее не было крыльев, как у всех прочих обитателей.
  Сердобольные садовники напоили несчастного чаем с гречишным медом.
  Душа быстро успокоилась и принялась за старое, то есть дергала пожилых садовников за носы и крылья, выдирая белоснежные перья, и задавала идиотские вопросы. Ощипанные садовники сначала спокойно пытались вразумить новичка, но тот не унимался, и его стали избегать. Кроме того, все ответы душа записывала в блокнот, чем вызвала нездоровые подозрения в свой адрес.
  - Зачем ты это делаешь? - спросил ее Сати.
  - На всякий случай, - сказала хитрая душа.
  - Нехорошо это, окружающие могут превратно истолковать твои действия.
  - У меня слабая память, - ответствовала она.
  К пятнице число любопытных недоумков достигло двадцати штук. Они ловили зазевавшихся аборигенов, окружали плотным кольцом и мучили вопросами до полного остервенения. Садовники, как курицы, спасались бегством, летать они уже давно не могли.
  Однажды к ним в руки попал сам Жорж. Он не растерялся и научил их играть в подкидного дурака. Души угомонились; теперь они собирались по шесть человек и самозабвенно шлепали картами. Общество вздохнуло спокойно.
  Так продолжалось целый год, а потом им надоело и все вернулось на круги своя.
  К этому моменту на земле пребывала лишь парочка везучих глупцов, остальные переселились на постоянное место жительство в мир иной. Как только этот факт стал широко известен, так сразу всполошился отдел снабжения и забил тревогу. Затем пришел заказ на новую тыщу экземпляров человеков.
  Крылатые садовники срочно создали профсоюз и организовали забастовку.
  - Доколе!- в отчаянии восклицали они.
  Непримкнувший к ним Сати вынужден был набрать заветный номер - девять, один, один, и доложить наверх.
  - План - закон, выполнение - долг, перевыполнение - честь! - услышал он.
  Забастовщики подозрительно быстро согласились с доводами Сати и приступили к работе. Об этом инциденте Сати вспомнил только тогда, когда убыль новых людских ресурсов достигло нескольких сотен, а на седьмом уровне ни одна душа не зарегистрировалась. Сати очень удивился и провел следственные действия.
  На допросах злоумышленники держались мужественно и всякие подозрения отметали прямо с порога.
  Сати не сдавался. В поисках причины он посетил сборочный цех. Ответ оказался прост - последняя операция была заблокирована, кто-то закрутил вентиль в системе подающей порции душ на конвейер.
  - Это бесчеловечно! - бушевал Сати на производственном совещании. - Мы сознательно выпустили брак. Что о нас подумает цивилизованная Европа?
  - Между прочим, гибель нашей продукции сократилась на пятнадцать процентов по сравнению с отчетным кварталом прошлого года, - подал реплику Жорж.
  - Молчать, когда я говорю! - взорвался Сати.
  - Но это факт, и он о многом говорит, - продолжал Жорж, не обращая внимания на гнев товарища, - качество продукции стало выше.
  - Народ перестал посещать оперу и читать книги.
  - Зато он ведет здоровый образ жизни, ходит на футбол и хоккей!
  Сати вкатил выговор Жоржу и лишил его премии по итогам работы за год. Бунт был с трудом, но подавлен.
  А причина беспорядков осталась не устраненной. Она, причина, попадалась на глаза все чаще. Души торговали дешевыми помидорами на рынке, продавали китайский ширпотреб на барахолке и строили дачи, отбирая работу у коренных обитателей. Стало небезопасно гулять по вечерам, хулиганы оккупировали парки и темные подворотни.
  На работу Сати обычно приезжал на час раньше. Он, не торопясь, знакомился с почтой, составлял график встреч и совещаний, выпивал чашечку крепкого кофе. Но в этот день он вообще опоздал - на перекрестке путь его машине преградила нескончаемая демонстрация. Сати сидел за рулем и гадал, отчего садовники в такую рань, а было 7.30 утра, надумали шастать по улицам с транспарантами и плакатами.
  В кабинете Сати не нашел ни дежурной чашки кофе, ни приготовленной почты.
  Все ушли на демонстрацию, не сразу догадался Сати. Он долго кружил по кабинету, потом сидел за столом и бездумно перекладывал бумаги с места на место. Опять встал и принялся ходить.
  На пятом витке его осенило:
  - Я не в силах пресечь выступления, следовательно, мне нужно возглавить процесс. Итак, сегодня же после обеда объявляю реформы.
  
  Ровно через год преобразования были завершены. Души теперь ютились на третьем уровне, где когда-то садовники построили испытательный полигон для обкатки и окончательной доводки динозавров.
  Удобств и развлечений там не было совершенно, и души постепенно зверели от скуки и безделья. Тогда им осторожно намекали о возможности возвращения на землю. Они с радостью соглашались.
  Так возник круговорот души в природе. Год от года методы совершенствовались и, в конце концов, цикл стал почти идеальным. Кроме того, были приняты самые жесткие меры, чтобы на землю не просочились слухи о наличии во вселенной уровней, садовников и прочих чудес. Во избежание и на всякий случай. Для этого с каждой души перед отправкой назад, в оранжерею, брали подписку о неразглашении.
  Крутые меры предосторожности не уберегли от провала - через какие-то четыре тысячи лет организация была раскрыта.
   Сати был до того растерян, что ворвался в кабинет шефа без доклада.
  ОН сидел и о чем-то размышлял. Перед ним лежала раскрытая книга.
  - Вот, - сказал Сати, задыхаясь.
  ОН вопросительно поглядел на посетителя.
  - Вот, - повторил Сати, - они придумали вас.
  После столь короткого вступления он положил на стол книгу, которую до сих пор нес высоко над головой, словно знамя.
  ОН молча закрыл свою - у него была точно такая же.
  - Значит, мы можем поговорить конкретно, - не растерялся Сати.
  - Можем, садись.
  - Вот, - опять затянул садовник.
  - Да что тебе не нравится, говори прямо. Стиль, диалоги, интрига? Что?
  - Все. А в основном странная интерпретация событий. Ну не так все было. Или не совсем так.
  - Погоди, скоро появятся и другие версии моего существования. Поверь, это будет не менее интересно.
  - И вам не горько слышать небылицы о себе.
  - Мне почему-то только смешно.
  Неисповедимы пути твои, подумал Сати, а ОН спросил:
  - Ты любишь фильмы смотреть?
  - Очень. Чапаева шесть раз смотрел.
  - Отчего не семь, не восемь.
  - Да надоело. Наизусть выучил.
  - Вот и я был в таком же положении. Утомительно и скучно знать будущее. Погода известна на годы вперед, катаклизмы и те по расписанию. Тоскливо, знаете ли. Но вот появилась душа человеческая, и мир перестал быть предсказуемым. Что будет завтра, я уже не знаю. Жить стало лучше, жить стало веселее.
  - Так нельзя! Как они посмели! - возмутился Сати.
  - Так и посмели. Начали они с того, что придумали меня, да не очень удачно. Я создал их, они создали меня и на этом не остановились. Теперь они выдумали историю и правила дорожного движения, причем история переписывается и меняется чаще, чем знаки на улицах. Если так часто менять свое прошлое, то можно ли знать свое будущее. В этом случае я бессилен.
  - Ой, лукавите, - не поверил Сати.
  ОН не удостоил его даже взглядом.
  
  Г Л А В А 3
  
   "И ни церковь, ни кабак -
   Ничего не свято!
   Нет, ребята! Всё не так,
   Всё не так, ребята!"
   В. С. Высоцкий
  
  Березовые заросли выглядели на удивление аккуратно и пристойно, словно они находились на территории в/ч номер 15996, где в свое время служил Державин. Прапорщик Свириденко добился четкого исполнения норм устава от всех проживающих и произрастающих в границах военной части. Даже две муравьиные кучи, неведомо как уцелевшие на подведомственной ему территории, видом и устройством своим походили на солдатские казармы в миниатюре.
  Воспоминания произвели некоторые изменения в осанке и походке Державина. Иван задрал подбородок, подтянул живот, шаг его стал твердым. В ближайших кустах соловей засвистал марш, и Державин едва не поддался искусу лихо промаршировать, держа равнение на стройную березку.
  Эк меня раззадорило, с грустью подумал он.
  Скитания его были недолгими. Совсем скоро он вышел из лесу и увидел театр на открытом воздухе.
  На берегу озера в несколько рядов стояли длинные деревянные скамьи, занятые зрителями. У самой кромки воды ходил важный господин в белых одеждах и желтых сандалиях на босу ногу. Нижняя часть его лица была занята густой бородой, а верхняя поражала ярким блеском биллиардного шара. Над бородой нависал могучий нос, обычно называемый знатоками клювом.
  Словно кот ученый, господин степенно шел направо и потом шел налево вдоль берега и заунывным голосом беспрерывно вещал на аудиторию.
  Зрителям, впрочем, он нисколько не мешал. Каждый из них был занят своим делом, большинство вязало, некоторые сплетничали, остальные просто сидели, разглядывая соседей и горизонты.
  Это были молодые женщины.
  Сие важное открытие не позволило Державину сразу покинуть густые кусты и задержало его там на некоторое время. А когда, наконец, он решился явиться свету с банальным: "Здравствуйте!" было уже поздно - его разоблачили. Кто-то тихонько положил руку ему на плечо.
  Иван поспешно обернулся.
  - Спокойно, - прошептала некая особа в зеленом платье и теплых ботинках.
  Она ухватила его за руку и повлекла Державина вон из укрытия. Отойдя на значительное расстояние, она отпустила задержанного и, встав против него, спросила:
  - Как ты сюда попал?
  - Пришел.
  - Так просто. Скажи еще - пешком.
  - Не совсем.
  - Откуда? - продолжала она сыпать вопросы.
  - Со стадиона.
  Она недоверчиво поглядела на Ивана.
  - Светлана, я не ошибся?
  - Как говорится, узнал с первого взгляда. Спасибо.
  Тем не менее, она доверчиво подхватила Ивана под руку и мягко повелела:
  - Рассказывай.
  Державин, как мог, поведал ей о своих приключениях. Светлана прервала его лишь раз.
  - Неффалим. Странное имя.
  - Отчего же. Нормальное древнееврейское имя.
  - А Гад?
  - Что гад?
  - Ну Гад. Гад Яковлевич - тоже древнееврейское.
  - Наверное. Кто он такой?
  - Видел, по берегу кот ученый ходит.
  - В желтых тапках?
  - Да.
  
  Дослушав правдивую историю до конца, Светлана громко завизжала, выражая таким образом чувства, переполнившие ее до краев. Она прижала кулачки свои к груди и принялась скакать вокруг Державина, который с растерянной улыбкой поворачивался вслед за нею, будто флюгер. Потом она, разбежавшись, оттолкнулась и взмыла ввысь. Державин видел, как она, кувыркаясь, быстро летит к утесам.
  - Догоняй! - услышал он.
  Она скрылась в тумане, в котором тонули вершины каменных круч.
  Он выбрал цель и приготовился придать своему телу благоразумное ускорение, но вдруг передумал. Державин с диким воплем разогнался и прыгнул. Его понесло к скалам.
  Они встретились. Позади клубился туман, а впереди, в черной темноте сверкали яркие лучики.
  - Здорово! - сказала Светлана.
  - Душераздирающее зрелище, - согласился Иван.
  Она вопросительно взглянула на него.
  - Так один умный ослик говорил.
  - И я, и я того же мнения, - тотчас вспомнила она.
  И, довольная собой, рассмеялась. Державин посмотрел на счастливую рожицу Светланы. Взгляды их встретились.
  Глаза ее, полные глубокого синего света, словно высота чистого голубого неба, в одно мгновение захватили Ивана. Он тонул в омуте ее теплого взора, тонул безвозвратно.
  Она первая отвела взгляд, почувствовав неловкость. Он понял ее смущение.
  - Что делать? - спросил севшим голосом Державин.
  От Светланы не укрылся двойной смысл вопроса, но она предпочла наиболее безопасный вариант.
  - Что делать? Рай искать.
  - Да разве он предусмотрен в генеральном плане! Кроме древних Яковлевичей здесь нет ничего.
  - Ты просто плохо искал.
  Возможно, так оно и было. Но и под мудрым руководством Светланы им обнаружить Эдем, или нечто похожее, тоже не удалось. Надежда не оставила Светлану даже после десятой неудачной попытки. На пути к одиннадцатой станции душа Ивана не выдержала.
  - Проще этот неуловимый рай построить самим!
  - Как ты сказал?
  Державин прикусил язык, но было уже слишком поздно. Он запамятовал простую и ясную мысль - не выдвигай инициатив, идей и прочих разных устремлений, потому что именно тебе и поручат их претворять.
  - Подари мне остров в океане. Пляж с белым песком и кокосовыми пальмами.
  - Но как?
  Светлана загадочно посмотрела на Ивана и, выдержав должную паузу, разочарованно отвернулась.
  Остров получился с первой попытки.
  - Вечно эти мужчины сомневаются!
  И они пошли знакомиться со своим раем.
  У самого синего моря лежала внушительная куча песка. Первой вскарабкалась на вершину Светлана.
  - Да, как говориться, не успели въехать, а уже ремонт нужен.
  Забуксовавший на сыпучем песке Иван, наконец, вылез на макушку. Он, не меньше Светланы, поразился скудной растительности на ровной, как стол, поверхности. Ни единой пальмы, одни чахлые, кривые березки. Тундра.
  - А это что?
  - Часы. Бабушкины часы, - узнал Державин.
  В доброй сотне метров от вершины песчаной кучи, среди унылого редколесья стояли монументальные напольные часы, подавляющие округу своей древностью и основательностью.
  - Они, что, сломаны? - спросила Светлана.
  - Да, вроде, нет, - ответил Иван.
  - Я вижу только одну стрелку, - сказала зоркая подруга.
  - Всегда так было. Люди раньше минут не наблюдали.
  Внезапно древний монстр ожил. Он вначале исполнил несколько тактов красивой мелодии, которую Иван не смог угадать даже с семи нот, и затем принялся отбивать удары.
  - Полдень, - констатировала Светлана.
  - Знаешь, - сказал Иван, - есть такой анекдот. Американцы украли чертежи нового истребителя. Построили; у них получился трактор. Что такое? Почему? Навели справки. Оказывается они забыли переправить за океан целый эшелон "ЛИЧ"-ей - листок изменения чертежа. Наверное, тут случилось то же самое.
  - Хотели как лучше, а получилось как всегда.
  - Тоже верно.
  Под бдительным руководством Светланы Державин три дня занимался перестановкой. Он терпеливо сносил планов громадье, которые менялись с калейдоскопической быстротой. Ценные указания сыпались щедро и беспрерывно, как листья с дерев в пору золотой осени.
  К исходу второго дня перестройки Ивана стали одолевать нехорошие предчувствия, а на третий день Державин понял - природа острова медленно и верно обращается в живопи/сь.
  Иван невольно вспомнил свое детство. Над его кроваткой висел цветастый плюшевый ковер с трафаретной картиной - олень с подругою на берегу тихого ручья. Кругом деревья, деревья, а вдали в правом верхнем углу водопад и снежные пики.
  Первое, что видел каждое утро маленький Ванечка была рогатая морда с выцветшими глазами. Мальчик искренне жалел бедную коровку с грустным взором.
  Державин представил рогатого оленя на берегу океана. Гордое животное копытами своими попирало желтый песок пляжа.
  Непорядок.
  Пляж превратился в зеленую лужайку. Олень сразу ожил и принялся щипать молодую травку. Но появилась другая проблема: океан стал глядеться озером; большим и соленым, но все-таки - озером.
  Иван поделился впечатлениями со Светланой.
  Она очень удивилась, еще раз внимательно поглядела вокруг. Светлана подошла к берегу, постояла с минуту, потом решительно потрогала носком ботинка воду.
  Иван подавился смешком.
  Светлана села на лужайку и расшнуровывая ботинки, заметила:
  - Нехорошо смеяться над старческим маразмом.
  - Я всегда уважал старость и никогда...
  - Так я по-твоему, кто? - Светлана, не договорив, задохнулась от возмущения.
  - Нет, нет, ты по-моему самое то!
  Она недоверчиво посмотрела на Ивана.
  Помолчали.
  Светлана скинула теплые ботинки и ойкая, пробежав босиком по траве-мураве, снова ступила в воду.
  - Ну как? - спросил Иван.
  - Как в ванне, теплая, - сказала Светлана ледяным тоном.
  - Тебе не нравится, - догадался Иван.
  - Да. Где волны, где бриз морской и прибой?
  - Я много раз гонял волну, только вот утихает она очень быстро.
  
  Климат оказался вовсе не по зубам Державину Ивану. Ветер дул скромно, рывками, не успевая организовать волнение на акватории водного бассейна. Тучи кучковались далеко на востоке, в той стороне, где Иван определил место солнцу. Как только они закрывали дневное светило, на остров падала тень и становилось прохладно.
  Иван был отличником в школе семь лет подряд и за этот период хорошо усвоил географию с физикой. Но его сгубил внезапно наступивший переходный возраст, Державину учеба стала в лом и он забросил книжки на ближайшие два года. Однако, по сию пору, Иван был твердо уверен: земля по-прежнему вращается около солнца.
  Вращается и нагревается, от этого дуют ветры, плывут облака, бегут волны и начинается непогода. Просто и безотказно, как затвор в трехлинейной винтовке системы Мосина.
  Крутить остров вокруг светила Иван почему-то не решился. Пришлось гонять солнце кругом суши, следуя заветам Птолемея.
  Неделя прошла вполне спокойно. Светило послушно шествовало по небу, легкий бриз исправно веял. Погоды стояли вполне приличные.
  А в понедельник грянул гром, сверкнула молния и разразилась буря. Поднялись огромадные волны и смыли остров до основания. Вместо острова получилась мель, по морскому уставу - банка.
  - Нужен прочный фундамент, - заявила Светлана.
  Иван не возражал.
  Он воздвиг мощный базальтовый каркас высотою в пять метров над уровнем моря. Чтоб уж наверняка!
  Но на получившейся скале жить было неуютно. Черный камень сильно нагревался и обжигал босые пятки аборигенов. Укрыться от полуденного зноя было негде - деревья и кусты не принимались, сохли и гибли.
  Базальт был срочно удобрен почвой. Тотчас в больших объемах потребовалась пресная вода - дожди, изредка выпадавшие на рукотворный остров, характер имели непостоянный.
  Иван, как человек домовитый, надумал запасаться водой впрок. Пруд или даже озеро для этой цели не подходили, вода нужна была только проточная.
  В правом углу острова Державин воздвигнул горный пик, в пять километров высотой. После первого же дождя вершина горы покрылась ослепительной снежной шапкой. И через полмесяца по острову уже бежал звонкий ручей. Гору эту Иван, недолго думая, назвал "Днепр - 2МС" - в честь своего домашнего холодильника.
  Подвигами, а он очень старался, Державин так и не прославился. Вместо признания самых широких слоев населения Иван получил нагоняй.
  - Что ты наделал, - возмущалась Светлана, - на нашем острове почти до самого вечера стоят сумерки.
  По просьбе трудящихся Державин убрал гору за линию горизонта. Площадь острова сразу увеличилась в несколько раз, а вот ручеек пересох задолго до впадения в море. Борясь с опустыниванием почв, Иван добавил к Днепру-2МС целую горную систему и получил взамен тощего ручейка полноводную реку.
  - Мне нравится, - сказала Светлана.
  - А как же, - произнес Иван.
  Недолго он почивал на лаврах.
  В недрах Днепра-2МС сломалось какое-то реле и гора из холодильника превратилась в огнедышащий вулкан.
  Два дня гора тряслась и извергала тучи пепла. Только закоптив небо от горизонта до горизонта, Днепр-2МС успокоился.
  Державин несколько раз порывался прекратить безобразие. Потушить вулкан, утопив его в океане. Он его породил, он и уничтожит. Но Светлана попросила Ивана потерпеть еще немножечко.
  Она соблазнила его на экскурсию, и парочка заняла вершину соседнего пика, благо достать билеты на редкое зрелище не составило никакого труда.
  Представление завораживало Светлану. Она часами наблюдала за буйством природы. Иван покорно скучал рядом.
  Пыль и пепел за два дня закрыли солнце и сократили обзор до опасного минимума. Ожидалось похолодание и длительная суровая зима. На этот раз Светлана оперативно отдала самые точные указания, и Державину пришлось изрядно постараться.
  Быстро почистив атмосферу от пыли, Иван превратил остров в континент, ибо ему уже не хватало места для дальнейшего обустройства. На западе появилась еще одна горная цепь, на юге полуостров ( чтобы было куда ездить в отпуск), а в центре страны он разместил джунгли.
  Обширное хозяйство отнимало у Державина массу времени, он перестал читать прессу и все равно, не успевал. Пора было принимать срочные меры, и однажды он сказал:
  - Мне нужен помощник. Я не справляюсь.
  Светлана долго не отвечала, молчала и, наконец, сказала:
  - Я согласна.
  - Ну, я пошел.
  - Куда? - удивилась Светлана.
  - Туда, откуда мы пришли. Найду достойного человека.
  - А мы разве сами не справимся.
  - Нет. Нас мало.
  - Так давай поправим положение. Это в наших силах.
  Иван Олегович Державин задумался.
  
  Жорж судорожно поправил парик. С буклей посыпалась мука. Он забыл текст.
  - И еще, ты обвиняетесь, вы обвиняетесь...
  - Позвольте, господин судья, я прошу слова.
  Жорж облегченно вздохнул.
  Господин кивнул головой, соглашаясь.
  Сати встал, окинул взглядом тесное помещение, посмотрел на подсудимых, сидящих в клетке, словно обезьяны какие в зоопарке.
  - Господин судья! - сказал Сати. - Согласно нашим обычаям мне доверили защиту этих двух страшных представителей рода человеческого.
  И адвокат повел речь о приключениях и преступлениях Державина И. О. и примкнувшей к нему Черновой С. В. с момента начала их загробной деятельности.
  Через пять часов после появления на станции Иван дерзким образом похитил стол вместе со стулом и пользуясь ими не по прямому назначению сумел покинуть станцию Љ 453. Затем, вступив в преступный сговор с подсудимой, он организовал незаконный остров. Не зарегистрировав свое новое местопребывание, не получив лицензии на право обладания недвижимостью, Державин И. О. совместно с Черновой С. В. занялся противоправной деятельностью, результатом которой явилось нарушение многих физических и статистических законов.
  Откуда было знать Ивану, что адвокат по определению призван защищать букву закона, а не личность подсудимого. Он с недоумением слушал страстную речь Сати, но так и не дождался ни единого слова в свое оправдание. А ведь у Ивана было тяжелое детство, омраченное плохими оценками, дурными преподавателями и злыми начальниками в дальнейшем.
  Первоклассник Ванюша мечтал поскорее стать десятиклассником, рядовой Державин - дедом, а слесарь И. О. Державин ждал с нетерпением 17 часов, когда закончится смена и наступит долгожданный отдых.
  Всю жизнь общество и обстоятельства ограничивали его свободу, всю жизнь он мечтал поскорее закончить школу, отслужить, отработать. И что? Ничего не изменилось. Стало даже хуже, Иван очутился под замком, в клетке за железными прутьями.
  Потому он с облегчением выслушал приговор - 84 года исправительных работ с отбытием наказания в оранжерее, остров конфисковать.
  
  Николай осознал себя личностью в десять лет. Произошло это после пятого урока.
  Занятие было посвящено круговороту воды в природе. Весьма скучная тема. Пока вода испарялась, собиралась в облака и вновь падала дождем на землю, Николай думал. Что будет с ним через год?
  Станет старше, ему стукнет одиннадцать лет, он так же будет сидеть за партой и смотреть на учительницу.
  И думать.
  Интересно, о чем? Сумеет ли он вспомнить, что ровно год назад он видел себя, сидящего за партой и представляющего события еще не наступившие.
  В этом пункте Николай запутался, но, к счастью, урок закончился, и он умчался вместе с остальными школьниками на волю.
  До самого вечера Николай был непрерывно занят.
  Сначала он следил за эволюциями щепки в ручейке. Щепка была очень большая, прямо линкор; она часто застревала во всех узостях фарватера, разворачивалась поперек течения, перекрывая поток, и ручей превращал щепку в подводную лодку.
  Подобно Волге, которая впадает в Каспийское море, ручей наконец нашел большую лужу. Линкор тотчас прибило к берегу.
  Тут на глаза попался тонкий ржавый гвоздь, и Николай превратил щепку в океанскую яхту. Он аккуратно проковырял гвоздиком отверстие, вставил прутик и оснастил мачту бумажным парусом. Однако кораблик после спуска на воду опрокинулся на правый борт, и капитан яхты, тяжело вздохнув, продолжил путь домой.
  Забросив ранец в угол и позабыв покушать, он рванул во двор, где разворачивалась очередная футбольная баталия. Всласть попинав мячик, получив пару раз по ногам, Николай поздно вечером вернулся домой. Его сразу загнали под душ, затем на кухню за стол, потом в кровать.
  Уставший Николай заснул мгновенно. Молодой организм не беспокоили высокие мысли философского направления.
  Весь следующий день, а было воскресение, он провел в гостях у своего друга Виктора.
  В первом классе, осенью, в руки Николая неведомым образом попала книга А. Волкова "Урфин Джюс и его деревянные солдаты" с прекрасными иллюстрациями художника Е. Владимирова.
  Конечно, книга в первую очередь привлекла его своими превосходными цветными картинками, и он подолгу рассматривал Страшилу, Железного Дровосека и деревянных солдат-дуболомов. Дуболомы нравились ему тем, что их можно было запросто лепить из пластилина. Раз-два и армия готова. Можно играть хоть целый день.
  Интерес к дуболомам привел Николая к неожиданным последствиям.
  Однажды он играл с товарищем своим Виктором. На две серьезные армии пластилина явно не хватило бы и пришлось искать выход. Виктор предложил альтернативный вариант - использовать подручный материал, который был спрятан в шахматной коробке.
  Деревянные фигурки они вооружили копьями из спичек, сделали с блестящей конфетной фольги рыцарские доспехи - бойцы были готовы к битве. Виктор, как и Николай, знал, как ходят фигуры, но не более. Красоту этой древней игры они тогда не понимали. Однако они играли шахматами и эти занятия постепенно, с годами, превратились в шахматную игру, когда уже не нужно было украшать короля короной, а на коней сажать пластилинового человечка. Никто не стал гроссмейстером, не приобрел даже спортивного разряда, но любовь к игре осталась на всю жизнь.
  Так и случилось, что научные поиски Николая закончились в воскресенье, собственно и не начавшись. Да и то верно - год ведь не прошел еще.
  Николай рос, мужал и крепчал, переходя из класса в класс, строго соблюдая очередность и ни в одном не задерживаясь больше положенного срока.
  События, достойные упоминания или потрясающие воображение, с ним не происходили вплоть до десятого класса. А затем вышло происшествие, случай, едва не стоивший ему жизни. Но сначала будет коротенькая предыстория.
  В горах Кураминского хребта, что замыкает с северо-запада Ферганскую котловину, затерялся невеликий городок. Жители его в большинстве своем работали на шахте, в которой добывали флюорит или плавиковый шпат. Поселок, состоявший из более чем полусотни домов, пусть даже двух-, а то и трехэтажных, носил статус города. Кроме того, он был еще и номерным. Местные, правда, называли его проще - Восток.
  На юге, в Азии, даже в горах, весна приходит рано, снег тает быстро, исчезая на глазах. Лишь на самой высокой вершине он лежит долго, до месяца августа.
  Трое друзей решили не ждать конца августа и влезть на ту гору немедленно, тем более, что весна выдалась на удивление жаркой, а зима была не особо снежной. Но не это обстоятельство было главной причиной.
  Они словно знали, что никогда больше не увидятся. Николай сумеет поступить в институт, Виктор уйдет в армию, а судьба Игоря до сих пор неизвестна им обоим. Почему перед расставанием нужно лезть на гору, они не задумывались ни на одну минуту. Все кругом поступали именно так: перед осенним государственным праздником парторг шахты по давнему обычаю заклинал пролетариев перевыполнить, достигнуть и вообще - потерпеть. Влезть повыше, иначе.
  Было десять часов утра, было уже много солнца, когда, наконец-то, компания тронулась в путь. В две минуты они спустилась вниз, к горной реке, преодолели ее, прыгая по камням и очень большим камням, и начали подъем. Несмотря на жаркую весну, речка спокойно текла, пробираясь меж валунов. Она ревела и ворочала камни, обращаясь в бешеный поток обычно в период дождей, время которых еще не наступило.
  Сначала они упрямо штурмовали гору в лоб, но очень быстро притомились и стали подниматься вверх зигзагами. Никто из них не захватил с собой воды, а тем более, что-нибудь перекусить. И никогда не делали этого, зачем, родники бьют в любом распадке, подножного корма в любое время года, кроме зимы, вполне достаточно.
  Подъем продолжался, постепенно поселок стал виден весь, как на ладони, здания превратились в игрушечные домики, не стало видно людей, они совсем измельчали.
  Через три часа, когда до верхушки оставалось не более 300 метров по вертикали, экспедиция, осмотрев открывшиеся дали, пошла вдоль склона горы к перевалу, с которого открывалась прямая дорога, аккурат по хребту, к намеченной вершине.
  Двигались они больше по инерции, ибо стало ясно, что до цели им до темноты не успеть, а возвращаться домой ночью никто из них не рассчитывал.
  В горах всегда так, смотришь из долины, вот она, вершина рядом, а преодолеешь первый перевал, оказывается, до цели топать и топать, потому что картина мира из плоской превращается в объемную. Но почему для этого обязательно нужно карабкаться на высокую кочку? Потому, что человек не орел, а сверху им, орлам, виднее.
  Перевала они так и не достигли, а свернули на подвернувшийся хребет, который круто падал вплоть до горной реки, которая, в свою очередь, попетляв по ущельям и горным теснинам, достигала Третьего моста.
  Из поселка в люди можно было попасть двумя способами, коротким путем, по штольне, длиной около пяти километров, и затем на автобусе, ожидавшем каждое утро пассажиров шахтерской электрички. Автобус спускался в Ахангаранскую долину к городам, к цивилизации. В 16 часов он возвращался обратно, к штольне.
  Второй способ - ехать на собственном транспорте в противоположную сторону по горной дороге до самой до Ферганской долины. На той дороге и были построены мосты. Бетонные, с ограждением, как полагается, и было их всего-то три штуки. А дорога шла дальше, не раз еще пересекала речушки, но там уже были допотопные переправы.
  Первый мост стоял сразу за ореховой рощей, потом шел Второй мост, а у Первого водопада стоял он, Третий мост. На нем счет мостам прекращался, дальше расстояние мерили водопадами. Про Первый водопад вы уже слышали, был еще Второй, самый настоящий, метра три высотой.
  Спускаясь по сыпучим каменистым осыпям, ребята уже увидали далеко внизу дорогу, пробитую некогда геологами. Стало невыносимо скучно. Шагать по дороге, когда кругом горы - удел городских туристов, цивилизованных путешественников, но только не вольных горных бродяг. И они повернули направо, к скалам.
  Меж двух каменных гряд, на узком скальном ложе прятался снег. Солнце за весь день лишь на несколько минут проникало в ущелье и потому снег до сих пор не растаял. Перепады температур, а по ночам в горах очень холодно, превратили некогда пушистый, невесомый снег в твердую, скользкую корку.
  Первым проверил скольжение своих ботинок Игорь. Скорость оказалась невысокой, и он принялся искать подходящих размеров плоский камень, чтобы с максимальным комфортом, сидя, с ветерком скатиться вниз.
  Николай ждать не стал, присел на корточки, да и поехал, рассчитывая первым увидеть, что там, за поворотом.
  А за поворотом склон стал круче, скорость увеличилась. Николай тотчас лег на спину, предполагая таким образом хоть немного затормозить слишком быстрое скольжение.
  Напрасно он это сделал.
  Николая развернуло, и понесло вниз с еще большей скоростью, но что произошло затем, он не вспомнил никогда.
  Приходил Николай в себя постепенно. Сначала он увидел горы, дорогу, и понял, что до дома идти очень долго. Сильно болела голова. Рядом шли его друзья, потом, оказалось, они его ведут. Виктор изредка кричал: "Помогите!". В ответ отзывалось только эхо. Товарищи были напуганы не меньше Николая.
  Путь назад был бесконечным, болела голова, каждый шаг давался с трудом.
  Но все-таки великий поход благополучно закончился.
  Уставший Николай заснул мгновенно, спал крепко, без сновидений.
  
  Г Л А В А 4
  
   "Не дави на шею!
   На шею не дави!"
   Карлсон
  
  Иван Олегович Державин смотрел в окно. Ночная панорама на три четверти состояла из кирпичной стены соседнего дома с темными провалами окон, другую часть картины заполнил абрис горного хребта, над которым сияло ночное светило.
  Лунный свет заливал скупо обставленную комнатку, кровать да стол в виде буквы Г, ничего более. На беленых стенах четко выделялись массивные черные розетки и такой же солидный выключатель.
  На кровати крепко спал юноша.
  Похож, определил Иван, на меня похож.
  И вид из окна и комната со скудной обстановкой - все было знакомо Державину. Ивана вернули в его собственное прошлое.
  Как же быть, как же быть, как же делу пособить, промурлыкал задумчиво Державин.
  Иван оглянулся, так и есть, он не отбрасывал тени.
  Значит, Николай второе издание Державина. Николай Второй, ох нехорошая какая ассоциация. Но ведь все в наших руках.
  А я кто такой?
  Иван Олегович или ушибленная накануне камнем душа Николая.
  Он, как говорится, испустил дух, меня то есть, да приговор помешал, срок не вышел, до освобождения почти пять десятков лет.
  Державин размечтался.
  Никаких технических вузов, либо экономический факультет в плановом институте, либо юридический в университете. Второе, деньги забрать в июле. Или в августе, вот черт, забыл когда МММ развалился! Газгольдерная, 10, помню, а год - нет.
  Николай повернулся на другой бок, просыпаясь. Державин пропал вместе со своими мыслями, мечтами и решениями. Пропал на несколько лет до следующего несчастного случая.
  
  За минуту до звонка Николай проснулся. Он повернул голову и взглянул на стрелки будильника, которые показывали ровно шесть, и спешно нажал кнопку отбоя на часах, потому что не выносил писк бессердечного пластмассового механизма. Потом Николай сел на кровати, потянулся и крепко задумался: покурить сразу или после водных процедур, но, вспомнив, что восемь часов назад твердо решил бросить курить, он отправился в ванную.
  Холодная вода прогнала последние остатки утреннего сна, и он бодро прошел на кухню. Плеснув в чайник воды, Николай поставил его на плиту и вернулся в ванную комнату - бриться.
  Вчера целый день шел дождь, а сегодня с утра было солнечно. Стояла середина лета, и рассвет наступал очень рано. Николаю захотелось пройтись до завода пешком, подышать прохладным свежим воздухом, подымить на ходу. Последнее желание, правда, не удалось осуществить - какая-то скотина выкинула накануне вечером, едва початую пачку сигарет, курить ей вредно, Минздрав на ее дурную голову.
  Через сорок минут Николай был у ворот цеха. Первым он увидел Игоря Прилуцкого, который нагло улыбался с сигаретою во рту.
  - Привет! - сказал он.
  Николай крепко пожал ему руку и торопливо отошел.
  Он поднялся наверх в кабинет, написал заявление и поспешил к директору, пока еще мужество не покинуло его.
  - Нет, - сказал Евгений Васильевич, - без содержания не подпишу. Только через увольнение.
  Заявление на увольнение директор подписал.
  Время тогда было такое - авантюрное, дикое. Бывший первый секретарь обкома неожиданно для себя стал во главе государства. Он немедленно перекрестил себя в президенты. Не помогло, страна оставалась нищей. И новоиспеченный президент, по уровню развития своего навсегда оставшийся областным начальником, возжелал независимости. Он срочно назначил день в который следовало предаваться веселию по случаю освобождения. Только вот от кого, он и сам не знал. Не помогло, страна по-прежнему оставалась нищей. Из-за бугра истерично кричал русский старик с американской пропиской - призывал к свободе. Ему оттуда, издалека, было виднее. И фамилия у него, у писателя, была много говорящей, с ложью фамилия, но не услышал никто, не усмотрел странности.
  Империя развалилась.
  Настала полная свобода.
  Свободные от всего люди ринулись во все тяжкие.
   Три дня тому назад Николай встретил давнего своего знакомого Михаила, который промышлял в далеких краях.
  Личность эта имела беспокойный характер, подверженный замыслам неосуществимым. Михаил загорался моментально, вспыхивал, будто порох, от любой, даже самой завиральной, идеи. Отгремев, отсверкав положенное время, он оставлял после себя тучи пепла и пыли, а затем навсегда скрывался в облаках дыма. К тому же он умел убедительно врать, причем верил этому сам. Получалось весьма достоверно и увлекательно.
  Вечером в пятницу они, Николай и Михаил, столкнулись нос к носу. Избежать встречи не было никакой возможности. Близорукий Михаил не носил очки, ибо считал, что они отнюдь не украшают мужественную его физиономию, а Николай шествовал в глубокой задумчивости. Денег нет, часть зарплаты опять выдали хлебом. Две буханки. Тут задумаешься.
  - Привет! - радостно заорал Михаил.
  Николай молча пожал протянутую руку. Он еще не забыл причину, по которой они расстались в прошлом году.
  - Выпить хочешь?
  - А как же! - оживился Николай.
  Скандал можно и на потом отложить.
  Тут же были закуплены две бутылки портвейна типа "Чашма" (если по-русски "Родник"), не были забыты сигареты, конечно же "Bond", необходимая закуска.
  - Где? - спросил Николай.
  - А у Вали, вот такая дивчина!
  Дивчины дома не оказалось, но у Михаила был ключ, очевидно, здесь ему доверяли.
  Николай после первой рюмки оттаял, заботы исчезли, словно их и не было.
  Повторили.
  И на Михаила зелье подействовало, он воодушевился и немедленно разразился речью в пользу бедных, то есть Николая, ибо Михаил таковым себя не считал. Николай с ним был согласен - негоже спонсора срамить.
  А Михаил, увлекшись, расставлял точки над буквою и:
  - Завтра же бросай работу и поехали в столицу! Ты за час заработаешь больше, чем на этом заводишке за год!
  - Завтра суббота.
  - Да, - удивился Михаил и налил еще по одной.
  Он видел, что Николай колеблется, боится совершить опрометчивый поступок, после которого путь назад будет отрезан. Будущее же покрыто мраком неизвестности. Неуверенность Николая возбуждала его, словно хищника вид крови. Он с еще большим жаром принялся уговаривать упрямого товарища.
  За два часа трое (Михаил да две бутылки портвейна) сломили сопротивление одного Николая.
  
  Вставали они рано, в пять тридцать, торопливо приводили себя в порядок и выскакивали во двор, в холодное утро. Садились в "Таврию", где было вообще, как в холодильнике. Михаил приобрел иномарку недавно и потому с удовольствием следовал инструкциям и руководствам. Согласно им он долго, минут десять, прогревал двигатель на малых оборотах. Включал обогрев салона, и тщательно протирал запотевающее лобовое стекло. Для этого им была припасена специальная тряпица.
  Трогались, он аккуратно вел машину, соблюдая все правила и не только потому, что был законопослушным участником дорожного движения. Совсем напротив. Вместе с "Таврией" Михаил приобрел права, которые в банке данных ГИБДД отсутствовали. То есть нарушать было чревато, последствия могли быть ужасными, но кто не рискует, тот дома сидит.
  На платной стоянке у Черкизовского рынка они разгружали машину и навьюченные, как боевые слоны, двигались на свое торговое место. Раскладывали на деревянном прилавке товары, развешивали по стенам все, чему полагалось висеть, и Михаил оставлял Николая на произвол судьбы.
  В первый же день Николай познакомился с соседями по палатке. Не познакомится было не возможно. Вместительный прилавок и стены к нему прилегающие поделили на три продавца, во-первых, платить мафии каждому из них приходилось меньше; во-вторых, каждый из компаньонов следил не только за своим товаром, но и по неволе за товаром соседа.
  На рынке обворовывали всех - и торговцев и покупателей.
  Несколько раз в день репродуктор с ближайшего столба докладывал об очередной жертве, приглашая последнюю посетить администрацию рынка. Молодчики, очистив кошелек, подбрасывали документы на видное место.
  В правом углу палатки располагался Николай, в левом - некий Егор. Коренной москвич, он рассматривал нынешнее свое положение, как временное. В прошлой жизни он работал в оркестре при тромбоне. Эта такая медная дудка с кулисой (выдвижное трубчатое колено) в которую нужно с силою воздух вдувать, иначе она не зазвучит. Николай тихо его ненавидел за нелицеприятную критику в его адрес в присутствии Михаила, но без Николая. Егор умел и любил закладывать.
  Их разделял Дмитрий, прапорщик, служивший в Подмосковье. Когда он успевал отдавать долг Родине было не совсем понятно. Разве, что ночью, ибо целый день прапорщик в гражданском костюме беспрерывно стоял на рынке. Отношения с ним были иные, нежели с бывшим работником на духовых инструментах. Их связывала общая неприязнь к Егору, и более ничего.
  Николай продавал игровые приставки китайской сборки. Чтобы товар расходился успешнее, с упаковки было содрано всякое упоминание о стране-производителе. Оставшиеся иероглифы выдавались за корейские. Об этом "ясно" говорил следующий за ними английский текст. Люди охотно верили печатному слову, и Николай пользовался этим обстоятельством.
  В девятом часу приходили первые покупатели, были они нерешительны, робки, подолгу разглядывали товар. Их внимание привлекали блестящие, яркие вещи. После вопроса "Что вы хотите?", они испуганно поднимали взгляд на хозяина и спешно ретировались. Вслед за ними появлялись мелкие оптовики, которые могли купить сразу с десяток приставок. На большее у них не хватало ни фантазии, ни финансов.
  После обеда наступал мертвый штиль. Люди, набитые деньгами, как подушки перьями, равнодушно скользили мимо прилавка. Тогда Николай покупал порцию коньяка, укупоренную в миниатюрную стограммовую бутылочку. Положивши оную в карман, он дожидался прошествия мимо очередной бабульки-коммивояжера с закускою. Из всего многообразия продуктов он предпочитал чипсы. После употребления внутрь коньяка с хрустом, мир приходил в равновесие. Со счастливой улыбкой и блестящим взором он стоял среди товара, как папа римский в окружении своих католиков. Некая благодать распространялась кругом него, привлекая жаждущих, за ними вслед любопытных (ибо, по закону диффузии, собрание притягивает). Торговля оживлялась, существенным образом увеличивался прибавочный продукт.
  Только к декабрю Николай расквитался с долгами и приступил к накоплению. Но вмешалась судьба.
  Поздним вечером они, уставшие, возвращались домой. Михаил уже свернул с МКАДа и с облегчением вздохнул, дальше постов ГАИ не было.
  - Хорошая машина, хоть и "Таврия", - сказал Николай, молчать ему надоело.
  - Да, - согласился с ним Михаил.
  Он добавил скорость, чуть сильнее нажав на педаль газа.
  Тут же автомобиль занесло, развернуло. Он, не снижая скорости, легко преодолел снежную бровку на краю трассы и полетел в кювет.
  В доли секунды Михаил представил себя почившим. С безобразно вывалившимся языком. Некрасиво.
  Он поплотнее сомкнул зубы. Уперся ногами. Вжался в спинку сиденья. Выпрямил руки. Что есть силы сжал руль.
  Автомобиль спорхнул с трассы и врезался в пень.
  Михаил пришел в себя. От страшного перенапряжения болели кисти рук и живот. Он толкнул дверцу и вывалился из автомобиля. Все его усилия были направлены на то, чтобы не упасть, не потерять равновесие. Ему казалось, что он уходит прочь с места аварии, уходит быстро, а на самом деле Михаил обошел машину, опираясь на нее как на опору. Совершив почти полный оборот, он, наконец, добрался до пассажирского места. Плохо сознавая, что он делает, Михаил вытащил бесчувственное тело и поволок незнамо куда.
  Их подобрали в 20 метрах от места происшествия и дороги.
  
  Клавдий Иванович Буров, доцент, любил проводить ознакомительную практику. Так называлось посещение городского морга. Экскурсия для самых маленьких, для первокурсников. Ему уже много лет нравилась непосредственная реакция своих подопечных. Студентки, даже самые продвинутые, теряли голову и в страхе перед покойниками сбивались плотной кучей вокруг доцента. Буров же глаголил истину, яко пророк.
  - Как вас величать? - выбрал первую жертву Клавдий Иванович.
  - Марина.
  - Мариночка, будьте так добры, опишите вот этот труп, - он величественным жестом указал на бледного бывшего человека.
  Мариночка испуганно взглянула на повелителя, но Буров был неумолим.
  - Слушаю, - сладким голосом сказал он.
  - Покровы тела бледные, - сообщила студентка с убитым видом.
  - Еще что?
  - Еще... холодные.
  - Откуда вам об этом известно? - обрадовался доцент.
  Марина медленно протянула руку и пальчиком нежно коснулась покровов.
  - Ну как?
  Марина кивнула головой. Утвердительно.
  Клавдий Иванович торжествовал.
  Кроме студентов и веселого преподавателя за происходящими событиями следили коренные обитатели морга. Некоторые из них находились здесь уже пятые сутки.
  Коллектив, в который попал Иван (он же Николай), состоял из товарищей, повидавших на своем веку много всего разного. Это были в основном не установленные личности, то есть не имеющие при себе документов, либо иногородние.
  Соратники Державина по борьбе, проигравшие битву за жизнь, отнюдь не чувствовали себя побежденными. Бойцы вспоминали минувшие дни в ожидании перемен. В этом был уверен любой из них потому, что городской морг был открыт круглые сутки для всех желающих, процесс никогда не прерывался, и взамен ушедших тотчас приходили новые постояльцы. Старожилы заведения делились с ними последними новостями, рассказывали, какое будущее их ожидает и в положенное время отправлялись в путь, согласно расписанию. Одним словом, вокзал.
  Державин же пребывал в недоумении, если не сказать крепче. В отличие от прочих временных обитателей он знал свой срок пребывания на земле. 84 года. Верно, помиловали меня, думал он. Но зачем, за что и почему? Где постановление суда?
  За два прошедших дня тело его порядком попортилось и уже даже слегка пованивало. Как в таком обиталище прикажете существовать?
  Державин разглядывал голубое небо за окном в дальнем углу морга, когда Клавдий Иванович Буров вздумал использовать его бренные останки в качестве учебного пособия. Узники морга потянулись к месту представления. Живое пока притягивало их будто магнит опилки. Вскоре оттуда послышалось громкое ржание и крепкие выражения. Ивана передернуло от отвращения. Контингент подобрался еще тот, циничный контингент.
  И все таки, через минуту, он сам был там. Ведь дело касалось его собственности.
  Недвижимость Державина выглядела очень пристойно, хотя и была уже несколько поношена. Именно возле нее, возле тела, от которого Иван еще не успел отвыкнуть, остановилась делегация во главе с доцентом.
  Поведение Бурова, его высокомерный вид, неуместный апломб, раздражали Державина до такой степени, что он готов был надавать пощечин негодяю. Каких пощечин, поймал себя на мысли Иван, это не 19 век, я просто придушить его готов. Вот этими холодными руками трупа.
  И душа Николая ( а не Державина ли, не запутаться бы) ринулась в тело.
   Пока Иван лихорадочно приводил в чувства труп Николая, Клавдий Иванович продолжил шоу.
  - Может быть, еще кто желает засвидетельствовать кончину? - спросил он.
  Гробовое молчание было ему ответом.
  - Вот вы, пожалуйста.
  Совершенно случайно выбор вновь пал на девушку. В группе были ребята, пять человек только, но были ведь!
  Судьба.
  - Лариса Васильевна Темникова, - представилась студентка.
  - Приступайте, Лариса...э-э, Васильевна, - доцент был удивлен.
  Она с отвращением коснулась шеи несчастного. Пульс никак не находился.
  - Замечательно. А не хотите ли вы проверить реакцию глаз на свет.
  - Нет реакции.
  - Прошу вас, убедитесь самостоятельно.
  Как раз в этот момент Иван привел в готовность организм. Получилось, наконец!
  Труп медленно открыл глаза.
  Лариса Васильевна встретилась взглядом с любопытным взором мертвеца.
  На него глядела Светлана, Державин ошибиться не мог. Он ее узнал сразу, хотя второе воплощение по качеству намного превосходило первое.
  - Светлана! - прошептал одними губами голый, еще холодный мертвец и оскалился в улыбке.
  Группа замерла.
  Затем, в наступившей тишине, раздался грохот упавшего тела.
  Клавдий Иванович Буров, доцент, потерял сознание.
  
  - Они встретились! - возбуждению Сати пределов не было.
  - Кто, они?
  - Докладываю. Чернова С. В., урожденная под видом Темниковой Л. В. и Царев Н. Н., под видом Державина И. О., то есть наоборот.
  ОН вздохнул.
  - Не волнуйтесь, Сати, это очевидно любовь.
  - Любовь, морковь. Да он пренебрег самым мерзким образом амнистией, отказался.
  - Сати, Сати, успокойтесь. Ведь Мы оставили им право выбора.
  - Право выбора. Они президента не могут толком выбрать. Если так дело и дальше продолжаться будет случиться самое худшее.
  - Что же? - ОН заинтересовался.
  Сати набрался духу и выпалил:
  - Атеизм, вот что будет.
  - А ты сам-то веришь? - спросил ОН, пряча улыбку в бороде.
  - Я не верю, я знаю, - по инерции ответил Сати.
  И тут он врубился в тайный смысл вопроса.
  Это кощунство, подумал озадаченный Сати.
  
  К. И. Бурова и Н. Н. Царева выписали в один день. Они вместе покорно стояли в очереди за справками, но так и не узнали один другого. И не удивительно. Доцент видел Царева совершенно в другом обличье, вернее, совсем без оного, а Николай Николаевич не помнил ничего. Они успели даже обменяться ничего не значащими фразами.
  Первый двинулся в соседнее здание, на свою кафедру. Поликлиника состояла при институте.
  Второй добрался до Каланчевки, доехал зайцем до Щербинки и уже через пять минут открывал собственным ключом дверь съемной квартиры.
  В комнате на диване сидел Михаил. Он читал "Московский комсомолец", иных газет Михаил не признавал. В противоположном углу комнаты работал телевизор, создавая шум и уют.
  Михаил появлению товарища ничуть не удивился. Обрадовался - тоже сказать нельзя. Он поднялся, крепко пожал протянутую руку и сказал просто:
  - Заходи!
  Николай зашел.
  - А я про тебя только вот в газете прочел. Некто Николай Ц. Это правда?
  - Да.
  - С возвращением. И как на том свете? Неплохо, а?
  - Холодно, простыл даже.
  Михаил рассмеялся.
  Он смеялся долго и натужно, пока не подавился собственным смехом. На самом деле на душе его кошки скребли. Он испытывал незнакомое до сих пор ощущение, неприятное, какое-то чувство дискомфорта.
  Будто на ночь зеленых слив наелся.
  За то непродолжительное время, в течение которого отсутствовал Николай, он, Михаил, наделал множество, как выясняется теперь, гадких поступков, за которые ему было... было стыдно. Да, именно так.
  Расстройство желудка и дискомфорт во всем организме моментально прекратились. Он очень точно определил причину. Стало заметно легче, но Михаил еще долгих пять минут не говорил ни слова. Помалкивал и Николай.
  - Знаешь, Коля, я ведь сообщил твоей жене обо всем.
  - Телеграмму послал?
  - Позвонил.
  - И как она... отреагировала.
  - Молча. Ничего не сказала.
  - А ты мог хотя бы раз навестить меня в больнице.
  - Но ты же умер, мне сразу сказали.
  - Почему ты меня не похоронил?
  Михаил скривился. Он не знал, что делать: смеяться или не смеяться. Помер он, эка невидаль.
  - Мне бы так жить, как ты...
  - Хватит! - прервал его Николай, - давай напьемся что-ли.
  И они надрались в дым.
  Бизнес Михаила по-прежнему оставался мелким. Фирмой "Купи-продай" даже бандиты не интересовались по причине несерьезных доходов, а чаще, и вовсе отсутствия таковых. Вот потому Михаил в самых убедительных выражениях отказал в кредите своему, восставшему из мертвых, партнеру.
  Николай Николаевич вместо того, чтобы уехать домой на встречу с супругой, весь день проводил на рынке, а вечером дежурил на телеграфе, на переговорном пункте. Два раза подряд отсутствовала связь, а когда, наконец, она появилась, то переговоры все равно сорвались. По причине неявки абонента. Пришлось написать пространное письмо и запастись терпением.
  Тем временем, в медицинском институте, где училась отличница Марина и ее подруга, та самая, из-за которой прекрасный лабораторный экспонат, то есть Н. Н. Царев, вернулся к полноценной жизни, закончилась зимняя сессия. Две недели каникул подруги решили использовать с пользой для себя. Повысить, например, свой художественный вкус, и эстетический тож.
  Как это принято ныне озвучивать, данный проект было решено воплотить в жизнь на ближайшем вещевом рынке. Во-первых, выбор современных достижений весьма широк, во-вторых, цены доступные.
  К 10 часам утра 5 февраля Николай промерз до костей. Со свинцового, низкого неба лениво падал мелкий снежок, дул пронизывающий ветер. Николай набирал полную грудь холодного воздуха и сколько мог, задерживал дыхание. Он читал когда-то, что при накоплении углекислого газа в легких, кровь приливает к поверхности тела и человеку становится теплее.
  Он до того увлекся, что слишком поздно заметил двух девушек пристально наблюдающих за ним.
  Николай улыбнулся красавицам, сжатый воздух вырвался на волю, лицо его деформировалось, и Николай закашлялся.
  Девушки подошли ближе.
  - Здравствуйте! Что вы хотите? - спросил несколько смущенный Николай.
  - Посмотреть, - сказала одна.
  - Познакомиться, - сказала другая.
  - С чего начнем? - не растерялся Николай. - Видите эти прекрасные шубы, они из натуральной каменной лисы. Какую хотите примерить?
  Прежде товар, а девушки потом.
  - Разве бывают каменные лисы, - удивилась первая незнакомка.
  - Еще как бывают. Иногда этих животных называют так - скальная лиса. Они живут высоко в горах. А там холодно почти круглый год и потому мех у них теплый, качественный, - заливался соловьем Николай.
  - Как тебя зовут? - спросила Марина.
  Она была не только отличницей, но также и очень решительной особой.
  - Николай, - представился Николай Николаевич.
  Они меня клеят, в панике ужаснулся он. Отчего-то ему стало жарко.
  - Марина.
  - Лариса.
  - А я Михаил, можно просто Миша, - произнес партнер, очень вовремя выскочивший из толпы прохожих и зевак.
  Марина вопросительно взглянула на Николая.
  - Мы работаем вместе.
  - А мы вместе учимся в мединституте, - подхватила Марина.
  - Вы меня не помните? - обратилась Лариса к Николаю.
  - Нет.
  - Ни капельки, - удивилась Марина.
  Михаил с уважением взглянул на Николая, что же он натворил, ведь прежде Николай ни в чем таком замечен не был.
  
  ГЛАВА 5
  
   "... где же я возьму ребра, чтобы
   расплатиться и за это приключение?"
   Санчо Панса, ПСС, том I, стр. 157.
   Издательство "Кыргызстан" 720737,
   ГСП, г. Фрунзе, ул. Советская, 170.
  
  Уже на третий день супружества Татьяна поняла, что Царев самая большая ее ошибка, но будучи женщиной аккуратной и осторожной, себя она ничем не выдала.
  Спустя месяц совместной жизни она прочно укрепилась в своем мнении, ибо Царев оказался настолько запущенным экземпляром, что совершенно не поддавался обучению.
  Сие обстоятельство удивило Татьяну до глубины души.
  И она посвятила всю последующую жизнь свою перевоспитанию Царева. На долгом пути к совершенству были и провалы, и успехи, и разочарования. Все было. Но однажды в один жаркий летний день, она с гордостью подумала - мой Царев. Это случилось, когда Николай подарил ей цветы в годовщину бракосочетания. В первый раз за десять лет.
  Она не поверила. Миша, Миша, где твоя улыбка. Гадость. Он, как всегда, тараторил, иногда помехи связи скрадывали целые периоды его бессвязной речи, но и без того было ясно.
  Они там задумали избавиться от нее. Навсегда. Значит, она десять лет угробила на этого Царева, а он вздумал сбежать. Не выйдет, дружочек. Ты у меня еще походишь на коротком поводке.
  Она вылетела вон из здания телеграфа и поспешила домой. Хотелось сейчас же принять душ, смыть с себя этот липкий ужас. А вдруг, правда! Быть не может! Немедленно ехать, на месте разобраться. Да, ехать.
  Она, не оглядываясь, шагнула с тротуара на дорогу.
  Татьяну буквально отбросило с проезжей части обратно, и она чуть не упала, если бы ее не удержал некий мужчина. Он крепко схватил Татьяну за локоть.
  Они вместе смотрели, как уносится вдаль машина серо-стального цвета.
  - Даже не притормозил, - восхищенно сказал кто-то рядом.
  Татьяна вырвала руку и повернулась лицом к говорившему. Небритый субъект, одетый в белое, с интересом разглядывал ее.
  - Да как вы смеете!
  От удивления брови субъекта домиком поползли на лоб. Это получилось так смешно, что Татьяна чуть было не расхохоталась.
  - Извините, - промямлил ее спаситель.
  Она уходила, зная, что он смотрит вслед. Обернуться никак нельзя - слабость (или любопытство?) не к лицу женщине.
  Через минуту Татьяна забыла происшествие, мысли вернулись к Цареву, к его гнусной попытке обмануть несчастную жену. Ишь, до чего сумел додуматься.
  Стоя под душем, Татьяна долго вспоминала, когда и где она успела посадить синяк на локоть.
  Татьяна прекрасно сознавала, что случилось, что Царева больше нет и нет прежней жизни ее. Но тем старательнее она скрывала от себя, от своих чувств и эмоций страшную правду. Нельзя было ни на миг усомниться, сдаться, смириться, иначе все, конец. Как множество подобных ей характеров истину она утопила в действии, Татьяна поступала импульсивно, скоро, только бы не останавливаться, только бы не задумываться.
  На этот раз судьба была на ее стороне. Татьяне удавалось все. Она в один день продала квартиру, покупатель, словно завороженный, не торговался ни минуты, и вскоре она имела на руках солидную сумму взамен трехкомнатной изолированной на первом этаже.
  Когда не получилось купить билет на самолет, она только вздохнула с облегчением, в наше время пользоваться нашими самолетами опасно. Тем более, что на гужевом транспорте места были всегда.
  Поезд уходил рано, в шесть утра, сонные пассажиры озабоченно толклись по всему вагону, мешая друг другу.
  Татьяна проникла в купе первой. Торопливо смахнув пыль с сидения и столика, она набила рундук вещами и спокойно стала ожидать соседей.
  Состав тронулся, вокзал неспешно поплыл мимо окон.
  Она глядела в последний раз на просыпающийся город, прощаясь навсегда; утренние сумерки скрыли дневные контрасты, улицы казались выписанными акварелью по мокрому листу.
  Прошло сорок минут. Поезд выбрался за город, началась степь.
  Унылая, однообразная география быстро навеяла скуку. Татьяна, наконец, взглянула на своих попутчиков, явившихся крайне незаметно.
  Пред нею сидели два господина в черных шляпах и одеждах. Мало того, один из них имел совершенно темное обличье.
  Негр!
  За свою жизнь она видела этакое чудо всего лишь второй раз. Она успела разглядеть пухлые губы, приплюснутый нос, а затем отвела взгляд. Непривычное, чужое кажется нам, местным, уродливым и безобразным. Вот и Татьяна пожалела беднягу, с таким клеймом да на всю жизнь! Не позавидуешь.
  - Пойдем, покурим! - сказал по-русски негр.
  Сосед с недоумением воззрился на попутчика.
  - Пойдем, пойдем!
  Так ничего и не поняв, белый господин поплелся вслед за черным.
  Татьяна проснулась после полудня. Она смотрела на коричневую обшивку стенки купе, скользя взглядом по линиям незамысловатого узора, выдавленного на дерматине. Вагон плавно покачивало, колеса ритмично стучали на стыках.
  Так - так и опять так -так.
  Милая мелодия. Она невольно стала подбирать слова, у нее получилось:
  "Так-ой по-кой,
  По-кой та-кой,
  Как-ой по-кой-
  Ник"
  Татьяна вздохнула. Она села, огляделась.
  В купе находился человек, но не из тех, не из утренних господ. Этот был отличен во всем. Тренировочный костюм из чистой шерсти сидел на его фигуре, словно фрак. СССР - гласила надпись белыми буквами на синем фоне. Он смотрел на Татьяну, как говорится, во все глаза. Он, определенно, улыбался, хотя она и не была уверена в этом.
  - Добрый день, - сказал он и чуть закатил глаза, будто пробовал на вкус только что произнесенную фразу.
  - Добрый, - согласилась она.
  - Разрешите представиться?
  Засим последовала пауза. Татьяна с удивлением глянула на него: он покорно ждал разрешения.
  Она кивнула, скрывая улыбку.
  - Сатин Василий Иванович.
  - Татьяна Николаевна Царева, - представилась она.
  Китайские церемонии продолжались. Они нравились Татьяне, Сатин неуклюже старался со всех сил, и этим будил в ней ответную симпатию.
  Незаметно промелькнули два дня и три ночи.
  Ранним утром она смотрела за окно, стремясь не пропустить Москву, но вместо столицы нашей Родины все тянулся бесконечный промышленный пейзаж, гаражи, каменные заборы, деревянные заборы, пыльные лесополосы.
  Когда пассажирский состав замер у перрона Казанского вокзала, Татьяна без сожаления оставила Василия Ивановича, сухо попрощавшись с ним. Сатин долго смотрел ей вслед, но она ни разу так и не оглянулась. В полном восторге он прошептал:
  - Какая женщина!
  И пошел своей дорогой.
  Торопиться ему было совершенно некуда, до двух часов пропасть времени. Он неспешно шагал, пересекая улицы, ныряя в темные проходные дворы, пока, наконец, не очутился на Красной площади. Постояв немного в очереди, он миновал двух часовых и вместе с любопытным народом медленно прошел мимо.
  Тот, ради которого он был здесь, спокойно лежал, наслаждаясь своим одиночеством.
  Сатин низко поклонился, взглянул последний раз на высокий лоб, на плотно сжатые губы и вышел на морозный воздух.
  Татьяна Николаевна Царева попала на Черкизовский рынок очень рано, когда там, кроме продавцов, никого еще не было. Она прошла по всем лабиринтам и закоулкам торжища, но этот Царев словно в воду канул. Долгая дорога утомила ее, отняла все силы, супруг не нашелся, и Татьяна боялась впасть в истерику. Зачем она потащилась в этот незнакомый большой и шумный город? Зачем сожгла все мосты, а теперь вот нужно возвращаться назад, туда, где уже нет ничего.
  Она крепко задумалась и не заметила, как очутилась в каких-то темных дворах.
  Да я заблудилась, подумала она, горько усмехнувшись.
  Два раза она спрашивала, как попасть на Черкизовский, но москвичи, словно напуганные кем-то с детства, спешно убегали прочь, не отвечая на ее вопрос.
  Она в изнеможении присела на скамеечку перед подъездом. Было уже два часа дня, и Татьяна от усталости и обиды на весь белый свет готова была разрыдаться горючими слезами. И она непременно всплакнула бы, но опасение, что тушь с ресниц может потечь, удержало ее от такого необдуманного желания.
  - Скучаете? - спросил кто-то мужским голосом.
  Татьяна подняла взгляд на нахала.
  Перед ней стоял Василий Иванович.
  Неведомая сила приподняла Татьяну со скамьи и бросила в объятия Сатина, она крепко обняла его, и, наконец, дала волю слезам.
  Он стоял придорожным столбом, опустив руки ей на плечи, и слушал рыдания Татьяны, доносившиеся откуда-то из-под мышки - был он высок, намного выше ее.
  - Извините, - сказала Татьяна.
  Она вновь сидела на скамейке и разглядывала в зеркальце следы своей минутной слабости, потом, доставая платочек из сумочки, она увидела Василия Ивановича с поднятыми перед собой руками. Она звонко рассмеялась.
  - Опустите!
  Сатин недоуменно осмотрелся кругом, не понимая, что от него требуют.
  - Руки опустите!
  Василий Иванович спрятал их за спиной и покраснел как мальчишка.
  - Не нашла я супруга, - спокойно сообщила она.
  Василий Иванович вздрогнул, третьего ему не хватало.
  Татьяна заметила это и, как опытный полководец, бросила в прорыв весь наличный резерв Ставки.
  - Не покажете, как пройти на Черкизовский рынок?
  - Нет.
  - Не знаете?
  - Знаю.
  - Так отчего же - нет?
  - Я думаю, сегодня нам не удастся попасть на рынок.
  Татьяна обиженно нахмурила бровки, искренне недоумевая.
  Василий Сатин вздрогнул, точно жеребец-фаворит перед стартом на скачках. Он ведь мужчина, вспомнил Василий Сатин, и должен всегда служить красоте.
  - Хорошо! - сказал он.
  Они прошли ровно тринадцать метров.
  Невесть откуда, из-за поворота ли асфальтовой дорожки, из-под земли, перед парочкой возникла группа малолетних отморозков.
  Красота привлекает внешних субъектов вне зависимости от уровня их интеллекта, состояния здоровья и возраста.
  Артура, члена молодежного объединения, смутила сумочка на руке Татьяны. Маленькая, желтенькая, она раскачивалась в такт шагам хозяйки и словно призывала - возьми меня, такую пухлую, такую всю кожаную.
   - Ай! - удивилась Татьяна, разворачиваясь вопреки своей воле.
  С ее руки Артур рвал злополучную сумку.
  Сатин среагировал мгновенно.
  Артур получил в нос, отцепился от добычи и спешно удрал на безопасное расстояние. Так как инцидент развивался стремительно, то подростки также удрали, следуя стадному принципу - все побежали, и я побежал. Остановившись на приличном расстоянии, они сначала удивленно переглянулись, а затем принялись за умственную работу.
  Коллективно.
  Татьяна быстро, боясь даже оглянуться, тащила Сатина прочь. Она ныряла в темные проходные дворы, сворачивала с прямого пути, вообще, активно путала следы.
  Василий Иванович послушно следовал в кильватере.
  Ей не удалось спасти своего защитника.
  Едва она остановилась, чтобы перевести дух, как позади них выросла тщедушная фигурка и ударила обрезком ржавой трубы по затылку Сатина.
  Он повалился на землю.
   Тотчас со всех сторон налетели юные бандиты, спеша отомстить за свое недавнее унижение.
  Татьяна страшно закричала.
  Помощи она не дождалась, но подростки разбежались.
  Сатин сидел на асфальте и широко улыбался, рассматривая запачканную ладонь.
  - Вот, - сказал он, - кровь.
  И снова прикоснулся рукой к затылку.
  - Больно, - констатировал он, не переставая улыбаться.
  Татьяна присела на корточки перед Василием и заглянула ему в глаза. Взгляд был осмысленный, не плыл. Это только шок, подумала она.
  Попытка поднять его удалась со второго раза. Она усадила его на деревянную скамью, что стоят возле каждого подъезда.
  Ему было очень стыдно, но тело не желало слушаться и все норовило впасть в бессознательное состояние. Из последних сил он сумел прошептать:
  - Третий этаж, направо.
  Кулак его медленно разжался, и на ладони она увидела ключ, затейливо украшенный дорогими каменьями.
  Татьяна выбилась из сил покуда затащила Василия Ивановича на третий этаж. Она прислонила тяжелое тело, совершенно утратившее сознание, к стене и не смогла удержать его от падения. Они оба медленно сползли вниз по стенке и очутились на бетонном полу. Татьяна немного отдышавшись, поднялась с корточек и открыла входную дверь, а Сатин все сидел неподвижно, словно китайский болванчик-божок.
  Квартира оказалась давно заброшенным жилищем. Татьяна успела два раза чихнуть от пыли, прежде чем отыскала спальню.
  Сатин был уложен в кровать, его высокий лоб Татьяна украсила белым вафельным полотенцем, вымоченным в холодной воде. Натюрморт, усмехнулась про себя Татьяна, но, вспомнив перевод, означавший - "мертвая природа", она срочно обозвала получившуюся картину пейзажем.
  Квартира была трехкомнатной, с маленькой кухонькой и длинным сумрачным коридором. В гостиной на журнальном столике она заметила телефон.
  Татьяна набрала 03.
  На том конце телефонного шнура дотошная медсестра долго выспрашивала самые разные сведения о состоянии, привычках и последних словах потенциального пациента.
  Татьяна на ходу ловко выдумывала ответы, пока не прозвучал контрольный вопрос:
  - Адрес?
  - Москва, - вспомнила Татьяна и замолчала.
  - Когда надумаете, звоните, - сказала медсестра.
  Не дождавшись отпора, она положила трубку.
  Татьяна долго смотрела на белый пластмассовый телефон. Ничего, кроме усталости и равнодушия, она не чувствовала. Выйди на улицу, спросить адрес, подумала она безразлично. Вместо этого она опустилась в кресло эпохи застоя, которое напомнило ей собственное беззаботное детство. Ее родители долго гордились парой - точно такие же достались начальнику 141 цеха, а на весь завод было выделено их не больше десятка.
  Она незаметно для себя всплакнула, и ей стало легче.
  
  До позднего вечера Сатин пролежал без чувств. Татьяна Николаевна успела прибрать квартиру, вытереть пыль, вымыть полы, приготовить ужин. За продуктами ей пришлось выбраться на улицу в ближайший магазин. По дороге обратно она увидела название улицы на фасаде дома. "Третья Парковая", прочла она.
  Не Сиреневый бульвар, Волхонка там или даже пусть Арбат, Беговая какая-нибудь. Нет, Третья Парковая, тоже мне, Москва, абсолютное отсутствие фантазии.
  Наверно, существует и Четвертая, подумала Татьяна, впрочем, быть того не может.
  Василий Иванович открыл глаза ровно в десять часов.
  - Оставайся! - сказал он строго Татьяне. - Поздно уже.
  Она и не думала возражать, но приличия требовали, и Татьяна проговорила самым нейтральным тоном, на какой была только способна:
  - Ничего, я лучше завтра...
  Сатин уже спал, вне всяких сомнений. Подивившись немного, она поужинала в одиночестве, еще раз проведала больного, а потом устроилась на диване и, поворочавшись немного, крепко уснула.
   Утром она едва не минуту вспоминала, как здесь оказалась, а потом внезапно вспыхнул свет и в гостиную явился Сатин, толкая перед собой сервировочный столик. Крепкий аромат кофе заполонил комнату.
  - Шоколад, пожалуйста! - провозгласил Василий.
  Татьяна срочно натянула одеяло до подбородка, а потом села на диване. Она восхищенно переводила взгляд то на столик, то на Сатина.
  - Здорово!
  Однако к кофе она не притронулась. Кофе в постель конечно прекрасно, но...
  - Можно, я сначала, - не желая портить неуместным словом торжественность момента, она жестом показала, что неплохо было бы сначала зубы почистить.
  - Удаляюсь! - Василий Иванович канул в соседнюю комнату.
  - Как голова, не болит? - запоздало вспомнила Татьяна.
  - Я абсолютно здоров, - донеслось из-за двери.
  После завтрака праздник продолжался.
  Они за два часа обошли рынок, не встретив ни единого знакомого.
  Когда они вышли за ворота, Татьяна неизвестно отчего повеселела и спросила:
  - У нас есть деньги?
  - У нас! - обрадовался Сатин, - В любых количествах!
  Мужчины склонны к преувеличениям, вздохнула она.
  - В таком случае, в ресторан.
  Василий Иванович взмахом руки остановил желтый таксомотор. Без предварительных переговоров и условий они сели в автомобиль.
  - В Прагу!
  Как-то незаметно наступил вечер, а Татьяне вновь некуда было идти.
  - Пора домой? - спросил Василий Иванович.
  - Очень далеко идти, - сделала слабую попытку к сопротивлению Татьяна.
  Сатин прекрасно понял ее душевные страдания, но очень быстро решил вопрос, столь неловко поставленный.
  - Зачем далеко! - удивился на южный манер Сатин, - тут рядом.
  Они вошли в панельную многоэтажку, лифт с готовностью распахнул пред ними двери.
  На кухне Татьяна заглянула в окно и невольно отшатнулась, земля оказалась далеко внизу.
  - На каком мы этаже?
  - Восемнадцатом!
  - Даже голова кружится.
  - Тебе не нравится? - спросил Сатин и удивился.
  Когда они перешли на ты.
  - Очень высоко.
  - Хорошо, то есть, нет, - он запутался, - пошли в другой дом.
  Татьяна посмотрела на Сатина.
  - Сколько же у тебя квартир?
  - Ни одной.
  - А это чья?
  Он немного подумал, словно вспоминая.
  - Михайлова Петра Трофимовича.
  - Вы знакомы?
  - Нет, конечно, да и зачем.
  - Он сейчас войдет, что делать будем.
  - Петр Трофимович придет домой в тринадцать часов с минутами, послезавтра.
  - Ты кто? - спросила Татьяна, сожалея лишь об одном - куда ж она раньше-то смотрела, связалась с мошенником, а то и вором.
  - Ты ошибаешься, не вор я, - спокойно сказал Сатин.
  Татьяна молчала, обдумывая пути отхода.
  - Олигарх рязанский? - сказала она, ибо пауза затягивалась, и ситуация грозила выйти из-под контроля.
  - Отчего же - рязанский, - непритворно изумился Сатин.
  - Потому что на чукотского ты близко не похож, и вообще, не олигарх совсем, - ответила она.
  - Говоря вашим языком, я гораздо круче, - скривил правую половину лица в саркастической ухмылке Василий Иванович.
  Чего я пугаюсь, вдруг подумала Татьяна, какая мне разница.
  Пока, какая разница, поправила она сама себя, а там будем поглядеть.
  Она стала внимательнее поглядеть.
  Сатин действительно ничем не походил на чукотского губернатора. Был он высоким, и оттого чуть сутулым, словно за спиной у него был невидимый глазу горб. Лицо отличалось какой-то болезненно еврейской красотой, однако прошедшие годы добавили в палитру гранитной монументальности, и Сатин стал неотличим от сбежавшей с Британского музея статуи древнего римского императора.
  Септимия Севера, к примеру.
  - Значит так, не рязанский олигарх, мне не нравится этот насест. И высоко, и тесно. Хочу загородный дом. Приличный, с удобствами, чтоб не хуже чем у людей.
  Василий Иванович обрадовался, точно мальчишка.
  - Минуточку, - сказал он, спешно усаживаясь в кресло.
  Он закрыл глаза и в одну секунду побледнел, черты лица его застыли и стали вновь напоминать бюст древнего римского императора.
  Коммода, на этот раз.
  - Ты готова? - спросил он очнувшись.
  - Всегда готова!
  Они вышли из подъезда, и тотчас была подана машина, типа лимузин.
  Василий Иванович Сатин остановился, а Татьяна Николаевна Царева, хотевшая было обойти препятствие, также замерла. Он мягко придержал ее за локоть.
  Дверца автомобиля распахнулась и на свет явился водитель. Был он одет в черное форменное платье, а на его голове сидела фуражка с желтой кокардой.
  Негр неспешно обошел транспортное средство и распахнул пассажирскую дверь, приглашая парочку занять места.
  - Я заеду в одно учреждение, минут на пять, не больше, - сказал Сатин.
  Татьяна пожала плечами, негр же уверенно вел машину, не спрашивая ничего.
  Видимо, они успели договориться раньше.
  Василий Иванович зашел на телеграф, сел за столик, и, найдя бланк, начертал на нем текст следующего содержания:
  "До востребования, Иерусалим, Израиль. Прошу Вас предоставить мне отгулы за ранее отработанное время.".
  В приемном окошечке телеграмму не приняли, клиент не указал почтового индекса.
  Сатин аккуратно положил бланк на прежнее место и покинул заведение.
  В особняке, куда они добрались через полчаса, в кабинете на столе он увидел свой бланк с резолюцией:
  " В отдел кадров. Оформить"
  И короткая подпись.
  
  На следующее утро все на том же лимузине они подъехали к Черкизовскому рынку и сделали полуторачасовую прогулку на свежем воздухе.
  Царев на рабочем месте отсутствовал, видимо, взял выходной день.
  - Завтра я не смогу прийти, не выдержу! - воскликнула Татьяна на выходе.
  - Он уже забыл о тебе.
  - Негодяй! - механически заметила она.
  - Он встретил прежнюю любовь.
  Татьяна даже остановилась, но так ничего и не сказала.
  Больше на Черкизовском их не видели.
  Говорят, они уехали из России.
  
  ГЛАВА 6.
  
   "И тем самым мы пришли
   к проблеме любви."
   П. Тейяр де Шарден
   Феномен человека.
  
   Михаил, он же просто Миша, срочно принял командование. Первым делом он обозначил направление главного удара.
  - Лариса, совершенно случайно сегодня седьмая пятница с начала года, что бывает очень редко, только раз в сто лет. Именно в седьмую пятницу празднуют юбилей, а первый раз это случилось в одна тыща трехсотом году, когда...
  На этом месте Марина, вздохнув, сказала:
  - Он мне нравится, Лариса, не обижайся, но мы уходим, ты знаешь куда.
  Она взяла Михаила под локоть, словно на болевой прием, и они растаяли в толпе прохожих.
  - А... - вымолвил Николай.
  - Она такая, - сказала Лариса.
  - А вы?
  Девушка отрицательно качнула головой и улыбнулась.
  Николай воодушевился, точно дирижер на целую симфонию, палочка уже взлетела ввысь, а оркестр был готов обрушить океан чувств и звуков на единственного зрителя, но...
  - Шубы почем?
  - А... - вымолвил второй раз за минуту Николай.
  - Шубы, говорю, почем?
  - Восемь!
  - Вчера были по шесть.
  - Инфляция.
  - А если я две куплю?
  - Шестнадцать.
  Николай никак не мог отогнать назойливого покупателя, который так не вовремя вздумал торговать скидку.
  - Три.
  - Двадцать четыре.
  - Я вижу ты хорошо знаешь таблицу умножения, а если все куплю?
  - Тридцать семь.
  Небогато одетый мужичонка задумался.
  - Не делится.
  - Пять на восемь да на скидку три.
  Оптовик помолчал.
  - Тридцать семь.
  - Берешь!
  - Дорого!
  - А ты подумай!
  - Дорого.
  С тем и отошел.
  Николай окинул окружающее пространство и не найдя изменений, успокоился.
  Кражи не случилось.
  - Разве можно так разговаривать? Они же ничего не купят у вас! - удивилась Лариса, которая все время разговора не отходила от торговой точки.
  - Нужно! С каждым вторым, чтобы подороже продать.
  Лариса удивилась.
  - Запретный плод особенно сладок, а если товар не дается сразу, то человек готов заплатить чуть больше, только бы купить эту вещь.
  Она не сказала ничего, видимо ей было не интересна политэкономия.
  - Только бы не перегнуть палку... - по инерции продолжил он.
  Помолчали, не зная о чем говорить дальше.
  Но тут Лариса вспомнила, ради чего они вместе с Мариной затеяли знакомство с бывшим учебным экспонатом морга при медицинском институте.
  - Почему ты меня Светланой назвал?
  - Когда? - искренне удивился Николай.
  - В морге.
  - Быть не может, я в коме был, мне доктор сказал, в коме я был!
  - Ты на меня еще посмотрел.
  - Не видел я там никого! - возразил Николай и, помолчав, спросил, - А сейчас-то можно.
  - Да сколь угодно! - воскликнула она.
  - Так в чем дело-то?
  - Ты смотрел тогда, как будто, - она на мгновение задумалась, - как будто я жена твоя!
  Николай чуть было рот не открыл.
  - Шубы почем?
  Перед прилавком нарисовался прежний небогато одетый мужичонка.
  - Для тебя, дядя, тридцать шесть.
   - Тридцать пять!
  - Забирай.
  - Тридцать четыре!
  - Забирай, но четыре штуки.
  Оптовик словно споткнулся на бегу. Он почесал затылок сначала у шапки, а потом, снявши ее, свой собственный.
  - Дорого.
  С тем и отошел.
  Лариса улыбалась, слушая перепалку.
  - А как это, смотреть, будто на жену? - осмелев, спросил Николай.
  Она смутилась.
  - Как на неодетую... - промолвила Лариса тихо.
  Николай, конечно, завсегдатаем моргов не был, но прекрасно знал, что постояльцы его смокингов не носят. Он, в свою очередь, тоже покраснел, представив, что наблюдала она.
  - А я еще что-нибудь говорил? - спросил он, не в силах оставить щекотливую тему.
  - Ничего.
  И Лариса рассказала историю про экскурсию студентов в морг.
  - Значит, я произвел на вас впечатление, - вслух подумал Николай.
  - Произвел!
  - Тогда вот что - давай дружить!
  - Давай!
  - Только, чур, дружить по-взрослому.
  - А это как?
  - Не знаю пока, но думаю, мы научимся.
  
  
  16 декабря 2006 года.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"