Баданин Сергей Станиславович : другие произведения.

Откровение с человечеством Книга 1 часть 1 В снегах Огонёк в избе

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
   Предисловие
  
  В яркий полдень на крыльцо сельской больницы, на краю села, простого небольшого медпункта, служившего в случае надобности и более серьезным учреждением, вышел молодой рослый и смуглый мужчина. Задержавшись на мгновение, он остановился на морозном воздухе, взглянул на белые дома, на обступавшие кругом непроходимые поля икрящегося снега. Скрытое чувство наполняло его невиданной силой, придавало ясность и блеск взору. Застегнувшись, он уверено и размашисто зашагал по наезженной дороге среди огромных сугробов к дому.
  Когда быстро пролетал короткий зимний день, и затихшее село терялось своими тусклыми огоньками среди лесов и бесчисленных выпавших звезд, в новогоднюю ночь, здесь, в деревянном домике, окруженном молодыми густыми елями, послышался крик, раздался новый голос.
  Шагалось легко и уверено. Подъем был во всем, во времени, полном надежд и непоколебимой веры. Наступивший праздник усиливал чувство торжества всего справед-ливого, разумного, лучшего. И не было ничего, что могло поколебать, внести сомнение в эту светлую мечту о будущем, которое теперь непременно должно было принадлежать ему, только что родившемуся, большому и крепкому малышу.
  С одной стороны окружающаяся местность мало отличалась от начинавшихся за темной кромкой леса малонаселенных, а порой и почти безлюдных мест, кажущихся да-лекими, безграничными и неизведанными просторами, навевавшими неосознанное чув-ство свободы, интереса ко всему новому, неизвестному, требующему решительности и самостоятельности. Дорога же уходившая к югу, вела к городу, связанному железной до-рогой с беспрестанно идущими поездами со всей большой и главной жизнью. До которой и в самом деле было недалеко, до центра России, ее Золотого кольца, что создавало чув-ство сопричастности, понимание важности всего происходящего, ответственности.
  Далекое и близкое, главное и незаметные провинциальные мелочи, живущая в воспоминаниях, разговорах, хранящаяся в книгах история, и только зарождающееся где-то в далеком краю будущее, все было своим, неотделимым для людей родившихся и живущих здесь, в этой обыкновенной, не заметной и как будто ничем не примечательной стороне лесов и полей, чистых снегов и высоких трав, добрых сердец и задумчивых глаз.
  
  
   В СНЕГАХ
  
  
  
   Неизбывен памяти родник.
   А. Несмелов.
  
  
  
   ОГОНЕК В ИЗБЕ
  
   Глава 1
  
  
  Первоначальный и ответственный период его жизни, как и положено, проходил при неусыпном внимании добрых лиц и заботливых рук, исключающих любую необхо-димость и возможность о чем-либо думать, заботиться и испытывать какие либо затруд-нения. Желания исполнялись моментально, да и были они просты и незамысловаты. Такое безмятежное существование вполне удовлетворяло его, и он быстро рос. Хотя, как говорят, громкий голос его нередко был слышен даже на улице, далеко за пределами дома. По каким причинам это происходило, и чем было вызвано, он так и не узнал. Осталось не известным, что волновало его при появлении в этом свете.
  Лишенный надобности о чем-то беспокоиться, находясь в беспомощном, но тем не менее замечательном положении, он лишь наблюдал за происходящим вокруг, усваивая окружающий мир. Сознание пока было не отделимо от постоянно находившихся рядом больших и добрых людей, угадывающих его малейшее желание. Естественно он стремил-ся к ним, и верил им. Их действия, эмоции, поступки сразу определили характер и осо-бенности восприятия мира, выйти из которых оказывается потом почти невозможно.
  Не смотря на большой вес, в девять месяцев успешно освоил свойственный чело-веку способ передвижения, приходя в восторг от быстрой, переходящей в бег ходьбы, от-чего с большой головы подолгу не сходили пахнущие камфорным спиртом синяки. По-мимо превосходнейшего обыкновения, было в нем и нечто необычное. На каждой руке его шевелилось не пять, как у остальных людей, а шесть пальцев. Но это мало кого волно-вало, только удивляло столь редкое и необычное явление. Прошли те времена, когда оно наводило ужас на встревоженных прихожан, видевших в нем страшные знаки, и во исполнении святого долга предававших младенцев огню вместе с матерью. Позже, когда он немного подрос, по просьбе матери, чтобы избежать не нужной известности, совхозный ветеринар, запросто, без особого искусства, исполнил не хитрые обязанности хирурга, создавая подобающий по мнению всех человеку образ, то есть подобие самих себя.
  Хорошо, что различия оказались столь незначительными. А будь все иначе, позво-лили бы инстинкт и традиции, присущие всему живому, принять в свои ряды, в сообще-ство, нечто отличающееся, ведь даже просто имея другой цвет кожи, другое оперенье, жить часто очень не просто. Но различия, как оказалось в дальнейшем, видимо были не только внешние.
  Красива соседская девочка, с необычным чудесным именем, любуясь подрастаю-щим малышом, находила его особенно хорошим, уверяя, что со временем, когда-нибудь, это станет причиной волнения многих девичьих сердец и умов. Однако потом по этому поводу ему не раз приходилось вспоминать деда Щукаря, так же обнаружившего от рож-дения свидетельства своего особого предназначения. Но на свою прорицательницу он, тем не менее, никогда в последствии не сердился. Напротив, всегда испытывал благодарное уважение и помнил, что все мы когда-то были хороши, любимы и обязаны оставаться достойными не свершившихся предназначений.
  
  Безмятежное существование, однако, стало скоро меняться, и возникали ситуации требующие осмысления действительности, проявления самостоятельности. Родители уже не всегда могли находиться рядом, к чему он стал постепенно привыкать, у них всегда оказывались какие то важные дела, и одним из главных лиц в его жизни стала бабушка неотлучно следовавшая за ним. Вся в чёрном, немногословная, выдержанная и терпели-вая, она сразу завоевала его уважение и абсолютное доверие. Никогда не сердясь, не по-вышая голоса, но слова ее звучали убедительно и разумно, она заставляла поверить ей, убеждая в необходимости чего-то, строгость и требовательность проявляя незаметно. Преисполненная истинного чувства добра и любви, сухая и ко всему привычная, она с трудом справлялась с немалой ношей день ото дня на удивление меняющегося внука.
  Уговаривать, звать на обед, его приходилось редко. Обычно, забравшись за стол, он сам настойчиво и нетерпеливо требовал свой любимый красный суп, густой наваристый борщ со свеклой. Дополняла обед овсяная каша на сливках. Никаких сладостей и деликатесов, что было весьма расточительно по тем, все еще не очень богатым, хоть уже и не послевоенным годам, не полагалось. Считалось не нужным и даже вредным. Исключение составлял появлявшийся на столе мед, что приносил дед из глухой, далекой деревни Черемисы, где прежде жила мать.
  
  Высокая деревянная кровать вдоль стены старой избы из толстенных тесаных бревен, цветастое лоскутное одеяло, живое тепло огня протопленной печи и мягкий уют постели. Все замерло. Лишенный всяких очертаний совершенный мрак уснувшего дома. Он сразу понял, почему проснулся, почувствовав неотложную потребность спуститься вниз. Иначе позорная неприятность. Из-за лежавшей на краю бабушки, сделать это оказа-лось невозможно, и он попробовал разбудить ее, стал громко звать и толкать. Но из этого ничего не получалось. Находившись за день, она крепко спала, ни на что не реагировала и никак не хотела вставать. Была не из тех, кого с возрастом мучает бессонница.
  - Как ее разбудить, ну вставай же, - казалось, она просто не хочет этого делать. Ведь это ее обязанность исполнять все, что я захочу, так было всегда, бабушки для этого и существуют. Сам же он еще не может всего. Поразительное безразличие, невнимание к нему, удивило его. Выхода не было, и уперевшись в стену, он решил силой заставить ее подняться, как вдруг она куда то исчезла.
  - Ой, что наделал то, паразит, - послышался снизу голос бабушки, почему-то она была на полу.
  - Чего такое, что случилось? - спросила проснувшаяся за перегородкой, в дальнем углу дома мать.
  - Спихнул меня с кровати, - удивленно, еще не успев подняться, но уже спокойно отвечала бабушка.
  Пришлось поспешно объяснять причину своих таких решительных, вовсе не хули-ганских действий.
  
  Утром с улицы в большие, широкие ворота, закрывающие двор стали заходить лю-ди. Помогать пилить, заготовлять, дрова, как знал из разговора старших Сергей, и забрав-шись на широкую, крашеную, вдоль всей стены лавку, пытался хоть что-нибудь рассмот-реть, увидеть в выходившее во двор окно, где уже позади дома был слышен металличе-ский визг работающей пилы, превращающей тяжелые, сырые березы, подхваченные силь-ными руками в ровные круглые, дрова-тюльки.
  Но видно ничего не было. Только один снег, яркий, блестящий на крыше и голубо-ватый, синий внизу, между строениями. Перелетали места на место, нигде не задержива-лись дольше минуты, беспокойные и пугливые воробьи. Появилась, озираясь кругом и что-то выискивая, вертлявая сорока. Опустившись на крышу и по хозяйски оглядев все, тяжелая ворона подалась дальше. Не было только празднично разукрашенных снегирей, не частых гостей, их появление всегда приводило Сережу в восторг.
  Все люди были уже немного знакомы ему, бывали в доме, захаживая по делам.
  - Здорово Серега, - обратился к нему, заметив их с бабушкой у окна, проходивший молодой жизнерадостный, энергичный мужчина, живущий в другом конце деревни. Мужчина нравился ему, казалось, он всегда был таким. Сергей улыбнулся в ответ. Может перекур прервал работу, или задержался обед, а от табачного дыма он не испытывал удо-вольствия и не был любителем продолжительных застолий. Радость и так выходила из него бурно, лилась водопадом, и овладевало желание что-то делать, создавать. Сидение у окна он счел видимо слишком скучным, и решил нарушить унылое созерцание, не до-стойное молодого человека, будущего мужчины.
  Пошатнувшись, поглядывая в сторону, и как бы готовясь отступить, он вдруг про-изнес с некоторым удивлением и испугом.
  - Медведь, - ожидая приближения зверя. И хотя выглядело все довольно убеди-тельно, Сергей не уловил в голосе изображаемого страха, отчего все становилось смеш-ным и не серьезным, соответствующим добродушному нраву.
   - Медведь, Сережка, медведь - повторил уверенней мужчина, но только рассмешил Сергея, и он сильней заулыбался, чувствуя точно, что это неправда, радуясь, что с ним говорят и что он так хорошо все понимает. Да и откуда возьмется медведь. Ничего подобного здесь не случалось, он никогда не слышал никаких разговоров об этом. И никак не мог представить идущего по полу средь бела дня в деревню медведя. Слишком все это необычно и не естественно. Вот лиса была, приходила, и то ночью. У соседей, в крайнем дому утащила петуха. Выпрыгнув раздетым в окно, хозяин долго босиком бежал за ней, пытаясь отнять у плутовки свое добро. Вот там, в видимом с крыльца темном лесу, где хорошо различаются высокие вершины елей, медведи, наверное, есть. А здесь нет. Нет, сюда он не пойдет, уверенно решил он и снова улыбнулся.
   - Вон он, не далеко, совсем рядом, - стараясь быть искренним и убедительным, продолжал пугать шутник.
   - Рядом, - повторил Сергей, медведь, это так страшно, его ничто не остановит, если он на самом деле придет. Там работают люди, много людей, но они показались бессиль-ными против мощного зверя, и он испугался за них. Если медведь идет, почему так тихо, никто не кричит, не шумит. Испугались, разбежались. А если придет, куда полезет, все закрыто, проще всего в окно, и конечно именно в это, увидев их с бабушкой. Тонкая рама не защитит, и спрятаться негде, случись все именно так.
   - Здесь он, пришел уже, - не унимался мужик, но всё же поверить этому было труд-но. Он хорошо помнил, что в начале это была явно шутка. Значит, медведя никакого не было, и вряд ли стоит верить этому сейчас. Бабушка спокойна, и он продолжал улыбать-ся. Вдруг мужик закричал, заревел,
   - ААА - огромная тень, закрыв свет, медведем надвинулась на окно. Стало жутко и захотелось плакать.
   - Ну ладно, хватит ребенка пугать, - сказала, махнув рукой, бабушка и медведь ис-чез, а он снова увидел знакомое лицо, услышал задорный голос и смех, с чем и удалился довольный весельчак.
  
   Почти весь мир его ограничивался еще домом, вмещался в него. Значительную часть которого занимала огромная, монолитная Русская печь. Красивая стеклянная дверь с деревянным орнаментом внизу, вела в просторную кухню со старинным комодом и боль-шим столом по середине. На темно-окрашенном полу зала, красные дрожки половики. Раскинув большие жесткие листы, поднялся, упираясь в потолок, навевая о чем-то юж-ном, здоровом и сильном, темно-зеленый фикус. Маленькая, чистая, белая печь, с раскаленной докрасна чугунной плитой, украшенная кружевами подзорами железная, никелированная, но не без искусства, с некоторым замыслом, не допускающим грубой простоты, кровать. Высокий, своеобразный, торжественный, с резным узором поверху, напоминающим об изящном и прекрасном, лишенный острых очертаний шифоньер. А над столом и между окон, ярко горят разноцветные вышивки, цветы, узоры. Из радио раздается негромкая музыка и громко новости, что в свободное время, чаще по вечерам, любит слушать, отец. В уединении и тишине гулко отстукивают переменчивое время вечные ходики. Все предельно просто и достаточно. Полный тепла и выверенной основательности, начало жизни, старый дом, предназначенный сохранить и продолжить ставший уже глубоко своим, не заменимым, весь привычный уклад, ритм, чувства и мысли.
   В открытую дверь врывались клубы холодного воздуха. Сиянье снега и Солнца, проникая в дом, наполняло его светлой радостью, обращало внимание на улицу, не знако-мый, не освоенный мир. Он сразу узнал фигуру молодой женщины, уверенно движущейся к дому, и насторожился, вспомнив ее предыдущий приход.
  - Медсестра - услышал он холодное, колючее слово.
  - Зачем, что нужно ей? - она была всего раз, и он не думал, что она вернется. Не было никакого желания испытывать вновь те неприятные ощущения, когда ничего не по-дозревая, он доверился этой молодой, красивой женщине.
  - Нет, это невозможно, это ужасно, это слишком больно! - быстро подумал он, представив возможные для него последствия такого визита, и с тревогой сообщил всем о своей нехорошей догадке.
  Девушка с доброй улыбкой уже зашла в дом, поздоровалась, и подтвердила слова матери о том, что она вовсе и не собирается делать ни какого укола, а зашла просто так, посмотреть, проверить. И некоторое время действительно не проявляла никаких намере-ний, разговаривая, спрашивая.
   - И ради этого идти, непонятно - но он готов был поверить заверениям, хотя у взрослых дела всегда обычно серьезные. Не давал покоя ее саквояж, небольшой чемодан-чик.
  - Для чего? - И когда увидел его разложенным, утвердился в не безосновательно-сти своих подозрений. Слабо веря успокоениям, но всё еще слушая их, покорно двинулся к окну. Располагаясь в неудобном положении на бабушкиных коленях, замер, ожидая, ко-гда вонзившаяся игла проколов его, станет наполнять тело резкой болью и, чувствуя отле-тевшей последнюю надежду, смирился с неизбежностью. Окружающие стали дружно утверждать, что это быстро, одно мгновение и совсем не больно.
  - Как комар укусит - хотя комара тут явно ничто не напоминало, он сам готов был немножко потерпеть, поскольку плакать и бояться было стыдно и неприлично. Укол к своему удивлению, он не только не почувствовал, но даже не заметил.
  - Откуда это у него? - серьёзно проговорила мать, после ухода медсестры, обраща-ясь к отцу. Может, когда на прививку возили, холодно тогда было.
  - О чем они? - вслушивался в разговор Сергей, стараясь понять его. Но чувствовал себя хорошо, ни на что не жаловался, и скоро забыл про нежданную гостью.
  
  Тепло, существовавшее зимой только в доме и исходившее от печи, с наступлением лета заполнило весь мир, став привычным и естественным. Высоко поднявшись, яркое, лучистое Солнце согрело и преобразило мир. Везде, даже в самых тесных уголках быстро позеленевшего двора, желтели цветы, постоянно проверяемые пчелами. Не обращая ни на что внимания, занятый своими делами, сосредоточенно гудел шмель. Порхали с неопределенной целью легкие белые и большие, темно-красные, красивые бабочки. Вся жизнь переместилась из дома, ставшего вдруг тесным, темным и скучным, на улицу.
  Теперь сразу после завтрака, быстро одевшись, сам застегнув сандалии и взяв панамку, Сережа спешил во двор, называемый оградой, окруженный различными здания-ми, строениями, закрытый с дороги широкими тесовыми воротами и большим огородом позади. Старый дом, от которого веяло таинственным и загадочным прошлым, не переставал удивлять непомерной толщиной своих посеревших бревен. Соединяясь с домом сенями, мостом, возвышалась клеть, подсобные и складские помещения, используемые в летний период так же для жилья, где в одной из комнат с двумя оконцами, чулане, он теперь и спал с бабушкой, долго согреваясь в холодной постели. Высокое, с железной решеткой окно, выходившее в полутемную пристройку к колодцу, наводило на мысль о преступниках, вдруг пожелавших неизвестно зачем влезть сюда. Хотя толщина прутьев не позволяла волноваться, отвергая всякую подобную возможность, это предполагало наличие в окружающем мире чего-то нехорошего, поскольку нужны такие заграждения. И значит, это страшное может оказаться здесь, поблизости. Представив на миг эту враждебную и ужасную силу, он словно ощутил за окном ее присутствие. Но что это, и откуда взялось. Ни с чем известным связать существование такого чуждого, противоестественного явления он не мог, словно было оно из какого то, другого, иного мира. И потому страха особого не испытывал. Настолько все было хорошо и прекрасно вокруг. Вот и бабушка, от которой он и узнал о жуликах, говорит, что их нет, и никто сюда не полезет, что всё уже давно забрано. Да и зачем действительно лезть куда то, если двери открыты и во всей деревне нет ни одного замка, а всё богатство, одни воспоминания.
  Ниже, на первом этаже, в подвале, стояло молоко. Еще ниже находился ледник, яма, куда весной закидывали много снега. Напротив старой избы новый, повыше, легкий и звонкий дом. Дальше большой двор для скота с сеновалом, поветью. Над всем высоко поднимался колодезный журавль, доставая с глубины холодную и чистую воду. Далеко, за грядками картофеля, овощей и лугом, в конце огорода, у молодой черемухи, темная старая баня с черными стенами, грудой камней вокруг котла, тишиной и диковинным запахом.
  
  Осматривая двор, Сергей остановился возле двух непонятно откуда взявшихся пней, один слабо поддавался на удар ногой, второй был еще весьма крепкий. Не подходя-щее место для деревьев.
  - Почему они здесь - поинтересовался он у отца.
  - Раньше тут лес был, - удивил ответ.
  Не укладывалось в сознании, что на месте многолюдных домов, поля, дороги, мог находиться лес. До сих пор всё вокруг было вечным и неизменным. Воображение не находило силу способную произвести такую грандиозную перемену, за не долгий, судя по прочности пней срок. Как такое может быть, и пораженный ответом, снова спросил отца. Слушая, как рубили и корчевали лес, расчищали поля, строили дома, он увидел картину нелегкого, тяжелого труда. Не похожую на привычную, хорошо знакомую окружающую жизнь. И всё это совершено дедом, который представлялся ему человеком сильным, необыкновенным.
  
  Пощипывая молодую зелень, разбрелись по двору куры, тщательно обследуя всё, копошились за домом в огороде, выискивая что то в траве. Бесстрашный и заботливый красавец петух, беспримерный авторитет в своем хозяйстве, всячески стараясь подтвер-дить большие полномочия, энергично рылся в земле, отбрасывая мусор, и доверительным голосом подзывал подбегающих к нему и что-то хватающих кур.
  - Они верно должны быть очень голодны - подумал Сергей и решил принести им немного оставшегося от обеда хлеба. Не оставляя никакой возможности петуху клюнуть нахалки куры мигом подхватывали брошенные кусочки.
  - Так ты останешься голодным - досадовал Сергей на медлительность и не расто-ропность петуха. Пришлось еще идти в дом. Подождав немного, когда куры разойдутся, он все же решил накормить петуха, однако тот не захотел воспользоваться предоставлен-ной возможностью, сразу же сообщив об этом враз налетевшим курам. Оказывается, их проворство нисколько не мешало ему, напротив, замеченная в легком поведении беспеч-ная особа, быстро получала за свою беззаботность хорошую трепку.
  
  - Ветка! Ветка идет! - испуганно закричали игравшие у ворот вместе со старшей сестрой девочки, вмиг забравшиеся на сложенные под окнами длинные доски, тес. Для безопасности Сережа тоже поспешил к ним, хотя выбранное убежище не показалось ему достаточно надежным. Замерев, все с тревогой ожидали появления Ветки, большой серо-желтой коровы, известной своей бодливой агрессивностью и крутым нравом, качествами не свойственными столь любимому всеми домашнему животному и доставшимися видимо от какого то далекого предка, дикого свирепого быка. Может просто, сознавая свою значимость и важность, она напоминала об этом, требуя особого, повышенного внимания и заботы. Молока у нее было всегда много, и она торопилась домой, с трудом сдерживая его. На прижавшихся к стене малышей, она прошла, не обратив никакого внимания, не удостоив взглядом, удовлетворенная оказанным почтением. Да и пахло от них всегда ее домом, ее молоком. Оказавшаяся на пути, некстати пришедшая за водой соседка, моментально была прижата к стене. Никто чужой может ходить по ее двору, пытаться наладить с ней отношения, находиться рядом. Протиснувшись в узкую щель между дров, глядя на вонзившиеся в поленья мощные рога и сильную голову, напуганная женщина долго и ласково уговаривала своенравную корову, гладя и приговаривая,
  - Вета, веточка.
  
  Высокая трава под окнами, мешалась с множеством различных цветов. Маленькие, необыкновенные, удивительно чудесные фиалки, росшие за домом, постоянно привлекали внимание. Высокие, желтые, с капелькой нектара внутри цветы пахли медом. На каждом шагу веселые, живые, незабываемые колокольчики. В стороне, на лугу, с краю усадьбы, большая, невероятных размеров береза. Толстый, шершавый, почерневший внизу, необъятный ствол, расходившийся выше целыми деревьями, ветвями, уходил в самое небо, сверкая белизной и шелестя чистой зеленью. Земная сила и крепость, соединившаяся с небом в величии и красоте, словно нерушимое, недоступное, вечное, ставшее своим и близким, неотделимым, вызывало гордость и уважение. Густые кроны, свисая над крышами, стремились ввысь по всей улице. Особенно хороши большие, теплые, с мягкой листвой, огромные липы. Красовалась созревающая под окнами рябина. Незаметный летом клен, осенью первым привлекал внимание диковиной красотой, устилая землю яркими, листьями. Манила поспевающая черемуха. Добраться удавалось только до самых нижних, с блестящими черными кисточками веток, но вкусны были даже ягоды упавшие на старые сухие листья.
  Проходя обратно, он снова обратил внимание на стоявшее возле стены двора высо-кое, выше половины его роста, совершенно не знакомое, растение, с большими листьями. Похожее на осоку, растущую в логу у речки, где стирают белье, и спросил проходящего отца. Ну конечно же, что еще. Оказывается, это и была та самая, часто упоминавшаяся в разговорах, призванная стать царицей полей кукуруза, но не желавшая под скупым север-ным Солнцем и холодными дождями, совершать чуда. И была не лучше обычной, самой по себе обильно растущей в лесу, на лугу, в поле, густой по пояс травы.
  
  Известив о предстоящем отъезде и поджидая машину, отец готовился в дорогу. Обычно он просто уходил, быстро уезжал, не вызывая особого любопытства. Словно там, за пределами дома ничего не было, как в космосе и ни чего не происходило, начиналась не имевшая ни к чему отношения пустота. Сейчас там казалось, возникло нечто особенное, важное, значительное, может даже за ближайшим полем, лесом, куда вероятно и собирался отец. Увидеть все это было чрезвычайно интересно.
  -Я с тобой - решительно заявил он о намерении принять участие в обещавшей быть увлекательной поездке.
  - Нет - возразила мать - это далеко.
  - Почему нельзя далеко - не понимал Сергей, продолжая настаивать.
  - Он в Шарью поедет - не желая сочувствовать детской прихоти, отвергая таким образом любую возможность, закончила разговор мать.
  Если в Шарью тогда конечно, только что-то не очень похоже, в город собираются не так, готовятся долго и основательно, еще с вечера, заранее все обсуждают, советуются и одеваются по-другому. Эти взрослые всегда врут, когда им нужно поскорее в чем-то убедить их, маленьких, скрыть что-то и избавиться от надоевших вопросов. Ничего предосудительного в этом он уже он уже не находил и по-прежнему доверял близким, прекрасно понимая такое поведение. Однако осознавал себя маленьким и беспомощным, чувствовал если не униженным, то лишенным настоящих достоинств. Ну, женщины лад-но, их слова часто не соответствуют смыслу, что как-то не противоречит всей их сущно-сти, надо спросить у отца. Это та сила, на которой, кажется, держится все вокруг, в доме, в мире, которой противоестественна ложь и хитрость. Если действительно далеко или просто не может взять, он останется, поверит любому его слову.
  - В Шарью - не желая вносить разногласия, подтвердил Отец, спеша к подошедшей машине.
  Ну, нет, так нет, дел и здесь много и взяв машинку, вышел на улицу. Там, на куче песка, у него проделаны длинные дороги, со спусками и подъемами. Какое удовольствие, урча и буксуя ездить по ним, водить машину, как настоящую.
  - Отец дома - спросил из остановившегося рядом Уазика, незнакомый мужчина.
  - Уехал в Шарью - гордый своей осведомленностью, ответил Сергей.
  - В Шарью - удивленно повторил мужчина, посмотрев на водителя - он тебе ниче-го не говорил - и видимо что-то сообразив, спросил.
  - В какую сторону?
  Ответ озадачил даже их. Что-то здесь не то, но ведь ему так сказали, что он еще может? Настороженно и смущенно размышлял Сережа.
  - Туда - показал он в сторону заросшей лесом речки Медведицы и когда, исчезая в пыли, машина скрылась под горой, продолжил увлеченно возиться в песке.
  - Пойдешь со мной - спросил вернувшийся вечером домой отец, - тут не далеко, посмотришь, что я делаю.
  Идти, не ехать, не большое удовольствие, но охотно согласился. Быть с отцом все-гда хорошо и интересно, особенно, когда он зовет, большая честь идти вместе, спраши-вать, разговаривать. Выйдя за огороды и перейдя небольшой лог, они направились к чер-неющему за ним лесу. Место отчего-то называлось кузницей. Заросшая вереском, скрытая ветвями елями тропа, удалялась в глубь не проходимой чащобы. Перепрыгивая через кор-невища и стараясь не отставать. Сергей с интересом разглядывал поглощавший их густой лес.
  - Что там, куда они идут? - недоумевал он.
  Сопровождавший от самого дома и до крови кусающий гнус, исчез в тени деревьев, уступив место осмелевшим комарам, бесчисленной стаей с гулом вьющейся вокруг. Но это естественное кровожадное окружение не досаждая сильно, не вызывало большого неудобства. Сергей лишь иногда смахивал с рук слишком назойливых насекомых, думая о цели путешествия.
  - Сейчас, сказал отец - и скоро между деревьев показался похожий на часть ма-ленького дома сруб из бревен, предназначенный стать новой баней.
  Увиденный впервые так близко лес, казался великим и бесконечным, полным таинственного, неизвестного, представлялся большой силой, невольно вызывающей чувство уважения и восхищения.
  
  Как свидетельство иного мира, другой жизни, сияющая и красивая, в необычной яркой одежде, появилась тетя Нина, младшая сестра матери. Восторг и радость перепол-няли ее молодое тело. Завораживали пленительные рассказы об удобствах и простоте жизни большого города, прелестях теплого моря, далеких грандиозных новостройках. Ис-кренняя доброта и внимание к ним, сразу сделали ее близким и своим человеком, располагая к доверию.
  - А ну-ка раздевайтесь, - весело скомандовала она, показывая красивые красные купальники, - загорать нужно.
  - Вроде бы и так не жарко - не понимал значения процедуры Сергей, переодеваясь с помощью матери. Купаться он тоже не собирается.
  - А теперь возьмитесь за руки и погуляйте - подталкивая, послали их на другой ко-нец деревни. Сосем не понятно. Туда ему вовсе не нужно, да еще взявшись за руки. Хо-дить он и сам умеет. Маленький купальник стягивает, жмет тело. Да, в таком виде ходить еще не приходилось. Стыдно и неловко. Не до красоты. А мать с тетей, любуясь семейной идиллией, довольные, смотрят вслед, и что-то все время объясняют, советуют. Худая, бледная сестра, повернувшись назад и крепко сжимая руку, ведет его по улице. Обраща-ются, видимо к ней. Ну что там еще, обернулся, взглянул назад. Наперебой говорят или кричат непонятное что-то. От него как будто ничего не нужно. Посмотрел на дорогу и о ужас, на размышление ни секунды. Прямо под ногами огромная, свежая коровья лепеха. Не перешагнуть, не обойти, не остановиться, не глядя на дорогу, сестра продолжает упря-мо тащить его вперед. Рывок в сторону, поздно и задом прямо в середину отвратительной грязно-зеленой жижи. Что стало с новым купальником, на себя смотреть противно. И все бы ничего, дерьмо в деревне не редкость, да куча больно уж велика, откуда такая взялась, и позор слишком заметный. Сидевший на завалинке мужик чуть не застонал от боли со-чувственно, глядя как он выбирается из вонючей черноты.
  - Ой, Ой, Ой, Сережка, - добавив что-то не понятное, произнес он с доброй ирони-ей. Да действительно мерзко, не хорошо, и как вынужденное признание позора, един-ственно возможный протест и несогласие со случившимся, неизбежные и закономерные слезы. Парада не получилось.
  
  Сегодня пойдем купаться на речку, торжественным, повелительным голосом, как о чем-то очень важном и абсолютно обязательном утром следующего дня заявила тетя. Со-вершенно никакой необходимости в этом прежде он никогда не испытывал. Правда и в воде бывать до этого кроме больших луж не приходилось. Но вода и так была повсюду. Довольно часто шли дожди, и тогда она потоком лилась с крыши. Трава, дорога, весь мир становился сырым и мокрым. Вода в колодце, дома в ведре, в бане в котле горячая. Зачем еще идти на речку, не совсем понятно, да и плавать он не умеет. А река настоящая, глубо-кая. Но высказывать свои сомнения и опасения в виду всеобщей положительной настро-енности к намеченному мероприятию, показалось не уместным. И равнодушно, без всяко-го желания, против воли, согласился принять вынужденное участие в предстоящей про-гулке.
  По колее, оставшейся от проезжавшей здесь когда-то машины, молчаливо следует за тетей сквозь густой ельник. Просто сходить на речку, посмотреть, было бы интересно. Сейчас же приближаясь к ней, все время думал о неизбежном купании, что это такое. Просторное поле, куда из темного леса выходила дорога, понижалось к зеленой долине с петлявшей по лугу рекой. На противоположном высоком берегу, горе, ряд высохших по-темневших домиков, небольшая, красивая, чистая деревенька. Река, речка, просто не-большой ручей, всегда имеют свое особое, повышенное значение в окружающей местно-сти, где жизнь идет активнее, интереснее, во многом определяя весь ее стиль и характер.
  И вот высокий, обрывистый берег, спокойный, темно-синий, пугающий своей глу-биной омут, в который и надлежало очевидно погрузиться, дабы испытать всевозможные, связанные с этим несравнимые удовольствия. Ничто не влекло его туда, в эту темную без-донную пучину, с чем предстояло сейчас познакомиться. Он чувствовал себя беспомощ-ным, в этом не естественном и незнакомом водном мире, где позднее приходилось бывать по десять раз за день, проводить целое лето. Спустившись вниз к нависшей над водой зе-леной траве, тетя первой погрузила сестру в казавшуюся опасно глубокой прибрежную воду. Огласив окрестность испуганным визгом, сестра быстро возвратилась назад.
  - Дикие, воды-то боятся, - разочарованно воскликнула тетя, успевшая освоить не мало Российских просторов и ожидавшая увидеть много радости и восторга от своих ста-раний.
  - Чего кричишь - стало немного стыдно за сестру.
  - Я не кричала - решительно не согласилась она.
  Вот это да, от удовольствия, что ли орала. Все девчонки невозможно упрямы.
  - Сам-то, сейчас закричишь - словно оправдываясь, сказала она.
  - Не закричу - ему, как мужчине, хоть и младшему, оказаться трусом ему было бы не к лицу.
  - Посмотрим - не согласилась сестра.
  Неожиданный шумный вздох вырвался из груди, когда вода полностью поглотила его
  - Ну что, кричал - уверенно заявила сестра, когда под ним вновь оказалась твердая земля.
  Нет, он точно помнит, что нет. Просто ее не нравится думать, что она одна испуга-лась. Пусть, он не будет спорить, он не хочет, что бы сестра обиделась.
  
  Нескончаемые унылые дожди, серого осеннего ненастья, превратившие весь мир в скучные сумерки, сделали жизнь деревни тихой и изолированной не только от ближайше-го города или райцентра, но и от соседнего села. Добраться до которого можно было лишь в больших сапогах, минуя огромные лужи и намаявшись в грязи раскисших дорог, преодолеть которые не могла ни одна машина. И жизнь Сережи снова вернулась в избу, с тусклым светом керосиновой лампы, нескончаемой, бесконечной музыкой из приглушен-ного радио, куда то уходившими и приходившими родителями, и вкусным бабушкиным борщом. Небольшой, красный стул, легкий и удобный, неизменно принадлежал ему. Боль-шой, синий, занимал отец. Их сделал дед Егор, которого он не знал. Слово это произноси-лось всегда с величайшим уважением, как пример безоговорочного почитания, было всем, высшей мерой, чем-то не досягаемым, не доступным. Из воспоминаний и разговоров, представал образ человека спокойного, необычной силы, исключительной разумности и редкого упрямства.
  Это часто повторяющееся имя соответствовало для Сережи значению слова дед. В нем виделось что-то многолетнее, стародавнее, но очень индивидуальное и личное, схо-жее со словом старец, вроде прозвища, только уважительного. И был удивлен узнав, что в доме напротив жил свой Егор, вовсе не его дед, тоже отличавшийся оригинальной инди-видуальностью. Зашибив деньгу, перетаскивая содержимое баржи на берег, любил уди-вить своеобразным шиком. Сидя на крыльце и не взирая на уговоры, слезы, и женскую ругань, спокойно скручивал из пятерки, а то и десятки цигарку, деньгах не малых и совсем не лишних при большой семье и далеко не чрезмерном богатстве. Гордо поглядывая на хозяйствующих соплеменников, не разделяя их собственнических устремлений и желая видимо доказать наличие другого пути, иного способа существования.
   И совсем необыкновенно, загадочно, манящее чем-то сильным, надежным, про-звучало имя Абрам.
  - это отец Егора, мой дед и твой прадед - объяснил отец.
  Подробностей о нем сохранилось мало. Знали, что был силен, при необходимости мог быть крут и резок. От сохранившихся воспоминаний веяло чем-то абсолютным, за-ветным, вечным, к чему все должно стремиться и чем должно все быть. Отдаленность во времени, не достаточность сведений, позволяют до предела возносить образ предков, вы-деляя и усиливая проверенные временем ценные качества, создавать идеал, обязывающий быть достойным ему.
  Имя так понравилось Сереже, что он не раз спрашивал, почему его не назвали Аб-рамом.
  - Так теперь не зовут, - удивилась неожиданному вопросу мать. Оставалось только сожалеть, что он не Абрам, а как хотелось быть таким же.
  
  Заметно похолодало. Придав земле праздничный, красивый вид, выпавший снег, скрыв рытвины, грязь и серость, разом изменил всю окрестность, сделал близкими и до-ступными любые дали и расстояния. Ослепительная белизна, наполнившая жилище ярким светом, неудержимо звала на улицу, подышать морозной свежестью, поваляться в снегу и, раскрасневшись, довольным и счастливым вернуться домой. Дети постарше в любую погоду находились на улице. Он готов тоже присоединиться к ним, но куда-то запропастились висевшие возле печки его теплые штаны.
  - Опять Ленка взяла мои штаны - сразу же осенила догадка, это было вне сомнения, а в чем ему идти.
  - Посиди дома, ты же хороший мальчик, пусть они там бегают, собак гоняют да в снегу валяются - послышались уговоры. Но сидеть дома невыносимая тягость.
   - Хочу в снегу, хочу с собаками - и ведь знали, видели и молчат, ни сколько не осуждают сестру, даже защищают. Ну ладно, пожалеете, он этого так не оставит.
   - Вот буду ездить на большой машине, никого возить не стану - не сочувствуют, возражают, да еще прогулки лишили и даже не хотят ничего понимать, возмутило его, сидите тогда тоже дома.
   - А нам никуда и не надо ехать - еще смеются, как это не надо.
   - Всем бывает надо когда-нибудь, попросите еще.
   - А ты забудешь, пока вырастешь, - пусть не надеются.
   - Не забуду - и успокоился удовлетворенный, найдя подходящим такое строгое наказание. - Ладно, ладно, не вози, пешком походим - спорить с женщинами больше что-то не хотелось, бесполезно, они в этом гораздо способнее.
  
   Конечно, он вырастет, станет большим, но совсем не помнит, что было раньше, словно его вообще не было. Очень странно и необъяснимо.
   - Мам, а где вы взяли нас, откуда мы появились - закономерный, полагающийся с возрастом вопрос не поставил молодых родителей в тупик, вызвав растерянность. По-скольку происходило все это задолго до всеобщей демократизации, полагалось вовсе не обязательным, путаясь и краснея обсуждать с малолетними детьми происхождение чело-века в результате тесного взаимоотношения полов, а вдруг для полной ясности потребуют наглядной демонстрация.
   Считалось, что ребенок должен гулять, играть, рисовать и слушать сказки. Не спе-шили согласно с традициями и опытом углублять и преждевременно заострять интерес на не нужных, не своевременных вопросах.
   - Нашли в капусте - готов был ответ.
   Две большие грядки в огороде занимали огромные белые кочаны. Вообще-то там не плохо. Червячки какие-нибудь, конечно и могут быть, но что бы он. Не вериться, кем же тогда он должен был быть. Не хотят говорить, ну и ладно, главное, что он есть и будет. А позже, когда таинство само утратило секретность, возникло осознание, что это очень личная, важная и серьезная тема, предназначенная для взрослых, говорить и спрашивать о которой неприлично.
  
   Перед новым годом в доме появился замечательный гость, Григорий Иванович, дядя Гриша, энергичный и уверенный старик, с чудесной белой бородой, чуточку лукавым, и для видимости немного строгим взглядом, удивительно похожий на смотревшего с открытки Деда Мороза. Однако у домашних такое открытие вызвало лишь улыбку. Казалось, он обладал способностями ко всякому делу. Быстро сняв с Сергея мерку, сшил ему шорты, впоследствии так понравившиеся, что он не снимал их все лето. А на утро в доме появилась, упиравшаяся в потолок елка, трогая за ветки которую можно было легко поворачивать, крутить. Сестра с девочками украсили ее разноцветными фонариками, гирляндами и пригласили детей. Но лучшим подарком оказалась сооруженная во дворе горка, ставшая любимым местом времяпровождения всего беззаботного подрастающего населения деревни. И до того надоевшая не разделявшей обшей радости, уставшей от шумной беготни матери, а может разодранные штаны и заметно пострадавшая одежда породили сомнение в полезности возникшего сооружения, что ещё задолго до первых оттепелей и конца зимы, не взирая на все просьбы и уговоры, попросила отца разобрать ее, к невыразимому его сожалению.
  
   Он никогда еще не видел такого яркого света, залившего огромный зал, с возвы-шавшейся по середине темной елью и множеством народ, куда привел его отец, разгова-ривавший с кем-то в стороне. Стоя вместе со всеми у стены, Сергей смотрел на ходивших вокруг елки детей.
  - Иди к ним - сказала стоявшая невдалеке женщина.
  - Иди, не бойся - повторила она. Он не то, что бы боялся, хотя ослепительный свет, многолюдье и новизна обстановки лишали привычной уверенности, он просто не знал, как можно подойти к незнакомым ребятам и растолкав их, встать в круг, к тому же наблюдать со стороны гораздо интереснее.
  - Ну раз ты боишься, то не получишь конфету, - просто сказала она.
  Конфета конечно вкусная, но сейчас это не имело никакого значения, он не может согласиться с таким унизительным замечанием. Быстро сделав несколько шагов, он выбе-жал на середину сияющего зала и, не решившись идти дальше, вернулся назад, не думая о подарке и не рассчитывая на него, ведь у елки-то не был. Но женщина оказалась очень дорой и, улыбаясь похвалила его, протягивая большую красивую конфету. Волноваться больше не о чем, все стало очень хорошо.
  А бабушка подарила ему настоящего, замечательного коня, правда на колесиках, но все как у большого, седло, уздечка, живой взгляд. Сначала он только водил его за по-вод, потом попробовал сесть. Это было здорово. Но делать этого не разрешили, опасаясь, что конь не выдержит, потому что он уже не маленький и должен все понимать.
  
  
   Глава 2
   Весной заметно подтаявший снег стал плотным и тяжелым. С каждым днем усили-валось нетерпеливое, радостное ожидание волнующих перемен. Наступившее оживление никого не оставляло спокойным и безразличным. Казалось, что скоро, вот-вот все придет в мощное, необратимое движение.
   На крыльце было тихо и тепло. С крыши капало, и свисали огромные сосульки. Беспокойно шумели озабоченные птицы. Даже в темную часть помещения проникало много света. Влажный, наполненный свежестью талого снега воздух доносил запах сох-нущих построек и старого сена.
   В огороде, и дальше до самого леса, белел еще глубокий, не тронутый снег. Стало немного жаль этой исчезающей, так долго царствовавшей чистоты и белизны. Захотелось побыть там, среди сверкающих снежных просторов, ближе почувствовать неудержимо приближающиеся перемены.
   Набитой по меже тропой он потихоньку вышел в поле за огороды, к едва заметно-му, синеющему под снегом логу, где еще летом с девочками, ползая по угорам, собирал землянику. Снег в ложбинке протаял и опустился. Из под метровой толщи его стекала с полей, собираясь в убегавший по сине-зеленому льду стремительный поток, прозрачная, чистейшая вода. Присев на снег, он долго смотрел на последний зимний пейзаж, на спе-шащие к речке ледяные струи. Сколько воды и снега было в этом огромном и переменчи-вом мире, к которому принадлежали его дом и он сам. Земля и небо, все вокруг, ставшее своим и близким, тоже было домом, продолжением его. Сама жизнь, большая, не предска-зуемая, начиналась сейчас здесь в поле, у ручья. Куда он так мчится. С какими водами со-льется, и в каких окажется берегах. А ему не хотелось никуда отсюда уходить или убе-гать. Это его дом, лучше которого нет и ничего быть не может.
  
   Под ярким Солнцем, продолжительных весенних дней, быстро исчез весь снег, оставшийся лежать, как напоминание о недавней зиме, только в тенистых низинах, куда его намело слишком много. Заледенелый, колючий, он лишь слегка холодил руки, и был приятной неожиданностью, показывающей, насколько все изменилось в природе.
   С южной стороны дома, в затишье, возле старой, высокой стены клети, на прогре-той Солнцем лужайке, было сухо и тепло. Внизу, за небольшой низиной, над отчетливо чернеющим еловым лесом, уходящим за поле темной полосой, ярко желтело Солнце. Ме-сто понравилось Сереже, он присел на лежавшее возле стены бревно и долго смотрел, ра-дуясь и любуясь. Удивительно приятно и хорошо. Теплое Солнце, черный лес, зеленый луг, большой дом. Лучше ему еще никогда не было. Придя домой, он радостью рассказал матери о своем впечатлении. Она была занята чем-то на кухне и промолчала, никак не отреагировав на его восторг, не поняв или не найдя в нем ни чего особенного.
  - Чем они заняты, о чем таком важном, заставившем не замечать прелести весны думают, какими отягощены проблемами? Если это так, то взрослая жизнь слишком скуч-ная, - был немного удивлен Сергей.
  
  Быстро изменились и стали неузнаваемыми разом позеленевшие окрестности. В логу у речки зажелтели видимые из далека пушистые вербы. В белом окружении цвету-щих черемух, распространяющих ни на что не похожий волнующий запах стоят дома. Солнце почти не опускается за горизонт. Дни бесконечно долгие и по-летнему тепло. Просохли дороги, и для деловых поездок отец стал пользоваться мотоциклом, вещью не редкой, обычной даже в деревне. Но все равно, как всякая техника у мальчишек, вызывал у Сережи любовь и уважение, восхищая не доступными для человека возможностями. Иногда отец брал его с собой. Держась за руль, он усаживался впереди на бензобак, и с шумом проехав деревню, они с ветерком мчались под гору. За речкой, подъехавший на синем, более легком мотоцикле молодой мужчина, поздоровавшись, долго выяснял до-стоинства и недостатки техники. Оказалось, что их 'Ковровец' ничуть не уступает, а мо-жет и превосходит его 'Минск'.
  Устав слушать ставший не понятным и скучным затянувшийся разговор, Сережа отошел к краснеющему на угоре, не далеко от дороги, и издавшему удивительный запах, большому, цветущему кусту шиповника.
  - Нарви цветов, пусть бабушка чай заварит - посоветовал мужчина.
  - У нас есть чай - вспомнил Сергей красивую коробку в шкафу.
  - Этот лучше - настаивал мужчина. Дома он видел сушеные плоды шиповника, а разве можно класть в чай цветы, да и собирать их не во что и сказал об этом мужчине, продолжая разглядывать цветы.
  - Можно, клади в карман - продолжал убеждать мужчина.
  - Нет, он не будет обрывать, мять и совать в карман эти прекрасные, наполняющие необыкновенным ароматом воздух, цветы. Казалось не хорошо даже трогать их, касаться пробуждающих столько чувств нежных лепестков. Словно все мечты и желания, все самое лучшее, что только можно представить, оживало, обретая всю полноту реального восприятия, рядом с кустом простых и удивительных диких роз, переполнивших сердце незабываемым прекрасным, живущим здесь за речкой, на цветущем косогоре.
  
  Проехав немало полями и лугами по неровной, извилистой дороге и миновав не знакомую деревню, остановились у работающего в поле трактора. Он видел, что все взрослые люди чем-то заняты, что было главной отличительной их особенностью. Конеч-но, для этого нужно много знать и уметь, быть большим и сильным. Профессию отца он немного представлял, но чем занималась мать, было совершенно не понятно. Выяснилось, что мама агроном, естественно, как он понимал, это должно быть связанно с общей для всех работой в поле, выращиванием растений. Получить более подробное разъяснение такого серьезного дела и узнать, чем же конкретно занята мать, не удалось. Прозвучал по-лушутливый ответ трактористов об учете, руководстве, и веселый гордый вид их говорил, что свою работу они считают гораздо более важной и нужной.
  
  
  Наступившее лето к не прекращающимся крестьянским делам добавило много но-вых, главных забот и проблем. Убирались, готовились для нового урожая поля и огороды. Здоровый красный конь, упираясь, склонив голову и напрягая чудовищные мышцы, энер-гично и быстро двигался по огороду. Сзади, ухватившись за ручки и налегая на плуг, от-брасывающий блестящим стальным лемехом пласты черной земли, шел отец. Иногда по-падалась перезимовавшая под снегом сладкая картошка. Не меньше людей заинтересо-ванные в работе скворцы, немедленно обследовали каждый вспаханный метр и, подхватив обнаруженного червя, мчались к укрепленному на березе скворечнику.
  Когда десяток грядок заняли половину огорода, работа закончилась. Отдыхающий конь, названный Поляком, видимо оттого, что вся жизнь его больше проходила в поле, спокойно стоял у черемухи позади огорода, ожидая, кода его отпустят на волю. В боль-ших черных глазах, сквозь блеск, проглядывали добрый нрав, ум и хорошее воспитание.
  - Ну-ка, держись - сказал отец, и Сергей оказался высоко над землей, сидящим на широкой спине.
  - Какой же ты большой - думал он, ухватившись за неподвижного коня, быстро ставшего близким и любимым существом.
  
  Управившись с хозяйством, мать стояла перед зеркалом в новом платье, испуская из флакончика нежный запах фиалок, и поторапливала отца. Вечером в клубе показывали хороший фильм.
  - Возьмем его - сказала она, посмотрев на Сережу, надеясь удивить сына необык-новенным зрелищем и желая пораньше приучить его к многолюдному обществу, ведь для жителя отдаленных, тихих мест это обстоятельство всегда было проблемой, лишавшей привычной уверенности.
  - Фильм взрослый, могут не разрешить - возразил отец, не видящий в этом особой необходимости
  - Пустят, он маленький, скажем не с кем оставить.
  - Что интересного в непонятном фильме, но если возьмут, хорошо, в кино он еще ни разу не был - решил Сергей.
  Инициатором культурного мероприятия была конечно мать, любившая почитать, способная увлечься вымышленными событиями романа, склонная мечтать и строить грандиозные планы, от которых было не возможно ее отвратить.
  Во всех этих иллюзорных представлениях и не обоснованных вымыслах, помимо бесполезной скуки, отец усматривал вредный уход от реальной действительности, и трус-ливое желание изобрести какую-то другую, не существующую жизнь. Он был не чужд прекрасному, любил природу, хорошо разбирался в людях. Как все подростки военных лет, уважал людей волевых, сильных, восхищаясь их подвигами и достижениями. Превы-ше всего ценил способность действовать и добиваться конкретных результатов, в окру-жающей действительности жаждал удовлетворения всех интересов. Твердо веря в непоко-лебимую возможность создания полноценного, справедливого общества. Дружеский раз-говор в приятной компании, в чем никогда не имел недостатка, был бы предпочтительней лицезрению сомнительных вымыслов. Не испытывая особого желания идти куда-то ещё после работы, как порядочный человек, считающийся с мнением близкого человека, согласился на предложение совершить семейную прогулку. К тому же фильм, говорят, заслуживает внимания.
  Мужчина с книгой, в деревне не мужчина, где и зимой-то дел предостаточно, а ле-том не всегда удается даже просмотреть газеты, которые ежедневно приносит почтальон. Но хорошая школа, интересное кино, повсеместное радио способствовали тому, что люди знали немало о мире, о жизни. В самой далекой деревне были известны имена авторов многих книг, песен, знали и любили их основные произведения. В случайном разговоре отец не раз позволял себе высказать мнение о писателях, современниках его эпохи, Си-монове, Твардовском, Шолохове, людях не безынтересных ему и уважаемых. И о других, более ранних.
  - Есенин, так обо всем сказать - негромко, с удивлением произнес он однажды. По мужски сдержанный в проявлении чувств, был строг и требователен к изображаемым се-нам и персонажам, требуя от них правды, важного смысла и интересного, живого содер-жания. Но главной и единственной была окружающая его, реальная жизнь. И романы предпочитал настоящие, не вымышленные, подлинные, которых всевозможных их был большим знатоком. О чем свидетельствовали многочисленные женские фотографии с раз-личных концов страны в толстом флотском альбоме, с фотографией и дарственной надпи-сью капитана большого военного корабля, крейсер 'Максим Горький', фотография кото-рого находилась там же.
  Не многословные, иногда стеснительные жители сел, они знали и понимали гораз-до больше того, о чем предпочитали говорить.
  
  Клуб, стародавнее, потемневшее, как и большинство домов села, что в двух кило-метрах от дома, здание, чуть подальше центра, слева от дороги. Внутри уже многолюдно. Привлекая внимание собравшихся, за большим, зеленым столом идет серьезная игра в би-льярд. Пропускавший в зал киномеханик, сначала не знал, что делать с таким необычным для позднего часа зрителем.
  - Неужели не пустит, - ожидал своей участи Сергей, выглядывая из-за матери. Но все обошлось. Заняли места и погас свет. Десятки людей вокруг внимательно следят за экраном. Там что-то движется, шумит, но скоро все стало безразлично. Проснулся он от грохота и лязга гусениц прямо перед ним огромного, страшного танка и увидел бегущую от железного чудовища по горящему хлебному полю женщину, ищущую спасения, кото-рого не было.
   - Что там такое происходит, это ужасно, что с ней будет. Наверное, ей не убежать. Смысл страшных сцен остался не понятным. Кино не понравилось ему и не доставило большого удовольствия.
  
  Состоящее из несколько улиц и на полкилометра вытянувшееся вдоль дороги село, вос-принималось всеми довольно значительным центром, не сравнимым с их, тоже не маленькой, имевшей десять домов, деревней. Располагаясь на приподнятом месте, среди лугов и лесов, с петляющей по ним рекой, оно было примечательна полуразрушенной, но все еще исполинской, не имевшей ни срока, ни времени, возвышающейся в самом центре, видимой из далека и обращающей на себя внимание, как порыв души, устремлений и надежд, белой церковью, с поднимающейся к ней площадью, призывно развернутой к идущим и едущим и вызывая уважительное чувство и торжественное настроение.
   Бывшая когда-то редкой величины и красоты и не имевшая нигде поблизости ана-логов, ставшая бы достопримечательностью любого города, как могла появиться она в далеком селе. Или народ жил здесь когда-то особенный, благочестивый, и надо знать неплохо. Потому во славу и в благодарность всевышнему, для радости духа и в назидание потомкам, дабы вечно пребывала в человеке обретенная благодать, воздвигли миром не-обыкновенную красоту. Что бы вечно звала она к добру и свету, радовала сердце и глаз, возносясь к небу, блестя семью огромными куполами, от которых далеко, на много вёрст вокруг, слышался проникающий в душу, заставляющий остановиться и прислушаться, праздничный перезвон.
   Особенно красиво смотрелась она со стороны Афон-горы, возвышаясь над распо-ложенным ниже школьным стадионом. И всякий ежедневно проходящий мимо человек, соприкасался душой с устремленным в вечность необычным творением.
   - Так ли уж было все темно в том 'темном царстве', как пишут о прошлом в учеб-никах - невольно подумает иной школьник, если возводилось там такое величие
   - И каким должно быть то светлое будущее, о котором, как о решенном деле, уве-ренно твердят вожди и ради которого можно все, где не нужна такая красота и где нет ду-ши - задумается, усомнившись, многоопытный человек.
  
   В наступившую нигилистки анархистскую рациональную эпоху, в период беспри-мерных перемен, когда осознавший свои возможности человек поверил в собственные силы, и переосмыслив сознание, как высшую форму материи, счёл свое сознание, свой разум наивысшим, самолично признав себя венцом творения природы. Из чего и следовала невозможность существования иных, более высших форм жизни.
   К тому же в библейском изучении истории, углубленном самопознании души и религиозном нравственном максимализме, постоянно возникали противоречия с требованиями решительного, беспощадного века. И признание не существующим всего, что свыше, оказалось весьма кстати, что бы укоризненные взгляды святых не смущали настроенных на великие дела прихожан. Поскольку считать себя совершенным было бы трудно, не возможно, а религия оставалась бескомпромиссной в отстаивании абсолютного нравственного идеала, то в христианском учении новые пастыри увидели опасных конкурентов.
   В борьбе за нравственность больше всего пострадала сама нравственность. Бог как был, так и остался. Свобода и равенство не приблизились. Достижению светлого будуще-го не угодил не только Бог, но помешал и сияющий великолепием храм. И сокрушенно поохав над не понятными решениями, законопослушные граждане, не пропадать же доб-ру, потащили, что могли по домам, строя всей округой печи из разобранных куполов. В оставшуюся нижнюю часть, благо места оказалось предостаточно для всего хозяйства, за-гнали требующую ремонта технику. И лучше не придумать, как говорил Чеховский 'Зло-умышленник', здание крепкое, просторное, вечное и рядом с домом, далеко не ходить. Да и поднадоели однообразные, трусливые, не считающихся со временем, проповеди, заня-тых собой священнослужителей.
   И один за другим в храм, словно в душу, с грохотом поползли грязные, дымящие трактора. Все смотрит и смотрит с укоризной на работающий внизу цех сверху святой лик. Уж чем только не старались его замазать, закрасить, он появляется снова и снова, словно не желая смириться с тем, что там, где должна быть душа, где учили любви и тер-пению, все сведено к простому механизму.
  
   Заботу о нравственном воспитании и духовном обогащении был призван воспол-нить появившийся рядом дом культуры, предназначенный стать центром общественной жизни. И действительно, лихие атаки Чапаевцев, веселые комедии и захватывающие сю-жеты индийского кино, были гораздо интереснее и веселее строгих литургий. Для не нашедших же удовлетворения в самом массовом виде искусства, на пути, куда бы ни шел, возникло другое, не вызывающее у властей таких противоречий заведение со звучным названием 'Голубой Дунай'. В народе попросту, бабьи слезы, со временем начинавшее собирать все больше и больше прихожан. Власть, возможно, была уже и не против без-обидных наставлений о любви к ближнему, о бессмертии души и грехе, да что-то нарушилось, что ни какими убеждениями не вернуть. Изменился уклад жизни, лишивший человека самостоятельности. Все контролировалось постановлениями и решениями, от которых, а не то труда и зависело всецело благосостояние. Взоры крестьян все чаще обращались в сторону признанного более достойным, передового, не обделенного вниманием класса, и наиболее способные труженики спешили занять место в его рядах.
  
   Признание отсутствия души, сведение всего сознания к простой физиологии, от-учали человека верить и терпеть, что считалось пережитком недостойного прошлого. В новой жизни все должно быть иначе, без этих допетровских основ. Достаточно знать и выполнять, лучше аккуратно и точно. Исковерканные техникой окрестности отодвигали все дальше последнее, что было началом, основой и душе, и храму, и жизни. Возникаю-щие взамен природе чистота, асфальт, порядок и клумбы, не имеют той силы, что застав-ляет верить, любить и возводить храмы. Заметно пустел некогда богатый край.
   - Лес был лес и будет - начали поговаривать старики. А может, и не было противо-речия в том, что место в храме, где прежде слышались молитвы и обитала благодать, куда стремилась душа, заняли тяжелые стальные машины. Созданные людьми и любимые ими, принятые умом и сердцем, они неотделимая часть жизни. Не оттого ли святой лик про-должает отпечатываться на стене, не отвергая людей введших железных чудовищ.
  Ведь и Бог сказал, это хорошо, сотворив гадов. Красуется рядом с уже посеревшей церковью, новый дом культуры, тихо и незаметно живущий своей, ни кому не ведомой, обособленной, благородной жизнью, собирающий на очередной сеанс лишь не знающую, куда податься молодежь. Да задержится в сквере подвыпивший мужик, нашедший более простое и понятное, всегда доступное средство для поддержания духа. По вечерам там темно и жутко.
  - Лес был, лес и будет - повторяют старики, рассуждая о будущем своего края, уставшие от бесконечных переделов, перестроек, в результате которых они никогда ниче-го не приобретали. Всегда только теряли. В словах не было грусти и печали. Не их вина, что вот так похозяйствовали. Звучало если не злорадство и месть, то виделась в предстоя-щем запустении хотя бы просто светлая радость. Уж лучше лес, в этом всегда было что-то доброе, теплое. Он так много давал человеку, в самые мрачные дни вселял радость и надежду.
  
  
  
  
  
   Глава 3
  Примечательной особенностью каждого наступившего лета, вносящей
  разнообразие в тихую, отрешенную жизнь глубинки, нарушавшей ее немыслимое, гнету-щее спокойствие, являлась разноцветная толпа горожан, когда-то смело покинувших свои дома, кто просто в поисках счастья, кто, что бы избежать бесконечного рабского труда, не дождавшись осуществления союза серпа и молота. Вызывая праздным и беззаботным ви-дом, в самое беспокойное на селе время, у копающихся сутками в земле односельчан, естественную зависть, подтверждая главенствующую роль пролетариата. И в благодатные летние дни дом наполнялся многочисленными родственниками, выбравшимися на неде-лю, другую, в дорогие все еще для них места.
   Встреченные, как дорогие и долгожданные гости, приехавшие спешили одарить радушных хозяев всевозможными подарками. Примерялись наряды, на столе появлялись редкие фрукты, яблоки, апельсины и коробки с конфетами. Дом наполнялся радостью, весельем и смехом. Для Сережи лучшим подарком был сидящий на пне и лихо раскинувший меха гармони, веселый парень в солдатской гимнастерке, подаренный старшим братом отца, Николаем, дядей Колей.
   - Вот бы ему так, - Сергей попробовал взять увесистую статуэтку в руки, довольно тяжелая, нелегко было тащить ее сюда из города, и дорогая, наверное, вещь, ценная. У не-го была не большая гармошка, с металлическими клавишами по обе стороны, но извлечь из нее, кроме писка, он ничего не мог. Как из этих разрозненных звуков получается, так радующая слух музыка, непостижимая загадка.
  
  
  В продолжении всего времени гости пили, ели, гуляли и веселились. Отдыхали в прохладной клети, долго отсыпались в свежести сеновала, слушая сквозь сон в чуткой предутренней тишине рано начинавшуюся деревенскую жизнь. Еще задолго до света тре-бовательно и громко начал возвещать о приближающемся дне горластый петух. Шумно вздыхала, дожидаясь выгона в поле скотина, да слышались шаги и звон ведер давно вставшей хозяйки. Належавшись, отдохнув и насладившись глубоким покоем, гости, по-еживаясь от вселявшей бодрость прохлады, осторожно ступая по мягкой и густой зелени, начинали понемногу выходить во двор, радуясь приятно, уже вовсю светившему Солнцу и ожидая хорошей погоды.
  Позавтракав, вволю напившись свежего молока, начинали строить планы предсто-ящего дня, и энергичные, уверенные отправлялись обозревать окрестности, оценить про-исходящие округ изменения, познакомиться, поговорить с соседями или шли на речку. Обязательным ритуалом, о чем еще до поездки много говорили, тщательно готовились, запасаясь всевозможными мазями от комаров, был поход в лес за ягодами и грибами, если таковые имелись в ту пору. Тогда по дому и далеко на улице распространялся манящий запах жареных грибов, варилось варенье, и на обед подавали с молоком и сметаной слад-кие ягоды.
  
  Погуляв, побродив по лесу, гости возвращались немного усталые и довольные. Долго сидели за столом, пили чай из самовара, не испытывая большой потребности в бо-лее уважаемых и так ценимых в последующие времена, обязательных для любого повода и свободного времени, крепких напитках. Все были молоды, здоровы, полны планов, надежд, и излишнее возлияние только отягощало радостное, приподнятое настроение.
  Насытившись, утратив утреннюю резвость и подвижность, но все еще возбужден-ные, оживленно шутя и смеясь, гости сели играть в лото. Сергей знал все цифры, мог по ним находить нужные числа и его тоже пригласили к столу.
  - А он сможет - спросила, засомневавшись одна из женщин.
  Совсем не знать, не уметь делать то, что могут все, хотя и более взрослые, не очень хорошо, пожалуй, даже немного стыдно. Наверное, не так уж сложно, если разобраться, и прослушав объяснение, взял одну карту. Не зная порядок чисел и их расположение на карте, он едва успевал просматривать ее, ища нужную пару цифр, и раз за разом проигрывал. Кто-то обязательно успевал вперед закрыть все числа.
  - Почему так не везет, в чем дело - конечно у них по две карты, с двумя ему не справиться, и снова продолжал всматриваться в таблицу. Цифры, цифры, быстро меняю-щиеся большие, бесконечные числа.
  Не всем игрокам успех сопутствовал в равной мере. Сидевшего рядом молодого мужчину удача тоже нередко обходила стороной. Но, в отличие от всех, Сереже не везло катастрофически. Наконец на неудачника азартные игроки обратили внимание. Оказалось, что некоторые числа он, как ни старался, просто не замечал. Стараясь быть еще более внимательным, продолжал играть, и снова пропускал какое-нибудь число, так ни разу и не выиграв. Это уже стало вызывать всеобщие шутки и смех, словно ему определили соответствующую возможностям роль неудачника, с чем он никак не хотел мириться. Молча, краснея и испытывая жар, продолжал упорно выискивать нужные цифры, но ничего не менялось. Снова смех. Поражение его стало очевидным, вряд ли уже что измениться. Быстро соскочив со стула, и оставив игру, убежал, забравшись на печь, поглядывая сверху на веселую, разыгравшуюся кампанию, откуда то и дело продолжали доноситься в адрес покинувшего состязание неудачника шутки и смех, имевшие целью видимо, подбодрить таким образом приунывшего игрока.
  - Не надо, а то он заплачет - сказала женщина, сомневавшаяся в его способностях.
  Заплакать сейчас было бы очень просто, но делать этого никак нельзя, ни в коем случае, слишком унизительно и позорно. Безжалостный и лицемерный город, неужели там все так устроено, они ведут себя самоуверенно и вызывающе, а ведь это еще свои, близкие люди. Самый грубый парень в деревне всегда поможет товарищу, объяснит, поговорит, не будет занят только лишь тем, что бы быть лучше других. Нет, он не заплачет. Что, они думают, он не может быть таким же крутым. Что бы такое сделать, что бы они поняли, что нельзя все время смеяться.
  
  Спустившись с печи и с ненавистью поглядывая на игравших, он подошел к ле-жавшей у перегородки, красивой, с множеством разных стекол, узорной двери из двух половинок, каких уже не делают больше. Изящность и утонченность вышли из моды. Все заменили блеск и практичность простых форм. Чего они тут лежат, не нужно, сейчас узнаем, и одно за другим стал давить ногой стекла. Однако большого шума не получилось, видимо действительно, никому это больше не нужно. А ему было жаль красивой двери. Только мать, зло прикрикнув, пригрозила ремнем, и потребовала немедленно прекратить. Ремень его ни сколько не пугал. В душе было такое непримиримое состояние со всем миром и гнев, что как не любил он эти узоры, а дверь оказалась безнадежно испорченной.
  - Если вы меня еще будите, так я и вторую половину поломаю, - пригрозил он вдруг замолкнувшим игрокам, хотя кому она нужна теперь красота эта, эти узоры. Давно уже валяется здесь без дела, без надобности, снятая с петель, что бы не мешала бегать и суетиться. Другая жизнь, другие нравы, другие ценности. Все проще, грубей, жестче. Ва-жен лишь успех, удача и прав всегда победитель.
  
  Бесконечно долог летний день. Солнце стояло еще высоко, когда наигравшись, по-бедители и проигравшие вывалили во двор и решили увековечить свое пребывание здесь, запечатлев себя на фотографии. Рассматривая лежавшие в клети разные вещи, Сергей не раз видел странный черный прибор с большой раздвижной камерой, не местного изготов-ления. Поскольку вещь не простая и как будто не поломана, он не стал использовать ее на игрушки, хотя никому в доме до сих пор она не была нужна. Установив этот аппарат, Ви-талий, младший брат отца, помногу раз снимал всех желающих.
  Подъем духа и оживление, царившие с утра, не исчезли, но постепенно к вечеру стали не заметней и тише. Разойдясь и присев где-нибудь, гости подолгу разговаривали, вспоминали, рассуждали о жизни. Потом во дворе появилась музыка и, взяв друг друга за руки, кружась и вращаясь, все стали совершать не понятные движения. Словно в них, в этой перестановке ног и был весь смысл. Сергей опасался все время, что ноги их спутаются, заплетутся и они упадут. Все это было ново и непонятно.
  
  Он не раз видел, ему нравилось, как проходят деревенские праздники, начинавшиеся шумным, дружным застольем. Как здорово пели и плясали бойкие, голосистые бабы. Мужики любили померяться силой. Заканчивалось обычно не мене интересно, с большим отступлением от установленного распорядка, но всегда предсказуемо и ожидаемо. Редко обходилось без своего рода изюминки народного гулянья или ложки дегтя среди праздного веселья, но всех волнующего и захватывающего события. Не решенные вопросы и разногласия, которые люди не решались выяснять в другое время, избегая неприятного разговора, в хмельном бреду порождали горячие споры, переходящие часто в открытый, но честный поединок, без коварства и злобы. Мирно говорившие весь вечер двое обычно спокойных, покладистых и совсем не пьющих мужчин, стали привлекать все больше внимания. О чем бы не шла речь, о сенокосе, технике, женщинах или мировой политике, везде находился повод для разногласий. Соскочив с места и не взирая на уговоры, они яростно накинулись друг на друга. Вдруг один, тот, за которого Сережа переживал, больше, бросился бежать,
  - Неужели струсил, стыдливое подозрение вкралось в сознание, а он всегда так лю-бил и уважал его. Нападавший был видимо сильней. Но, отбежав, и перемахнув через огород, он выхватил из него крепкий кол и, отбиваясь и грозя, двинулся назад. Как ни странно все закончилось миром, даже не поколотив друг друга, скоро, прежде дружные родственники, вновь продолжали затянувшееся застолье.
  
  Запомнилась услышанная в один из таких вечеров красивая и печальная песня. Долгих, протяжных и грустных песен, свойственных больше южным местам, здесь не знали и не пели. Обычно звучали задорные, веселые и душевные песни. Чаще других 'Коробейники', всеми любимая Коробушка, которую исполняли, проникаясь особым трепетным чувством, самозабвенно, находя в ней самое дорогое и близкое.
  - А знаете вот эту песню? - спросила мать сидящих рядом с ней женщин, запев не громким голосом.
  Разыгралася гроза, на крутых, на горных склонах,
  Выпал ночью из гнезда, соколенок, соколенок.
  Ей очень хотелось спеть ее, но одна она не решалась, хотя и имела, возможно, не плохой голос. Считая это и многое другое упущением своего убогого деревенского воспитания.
  Что-то неумолимо жестокое, безысходно-трагическое, страшное и неотразимое звучало в песне о птице, вся жизнь которой предназначена для высокого, стремительного полета, так внезапно оборвавшегося, не сбывшегося. Было очень жаль бедную птицу.
  - А ведь он обречен, соколенок-то, - становилось ясно Сергею, вслушивающемуся в песню матери. Но такое конечно происходит только в природе, у диких животных и зве-рей. Среди людей все должно быть иначе, ведь они же очень разумные существа. И только чуткое сердце матери, не разделяющей жизнь по категориям, тревожно беспокоилось, сознавая, что все возможно в это непредсказуемом и сложном мире.
  
  Возможно именно в то замечательное, полное ожиданий и надежд время, и утвер-дилась окончательно мать во мнении о бесперспективности всей существующей вокруг жизни, казавшейся серой и унылой на фоне грандиозных планов развития и обещающих изобилие освоения новых пространств. От невозможности что-либо значительно изменить и реально улучшить сложившиеся условия труда и быта, охватывало состояние забытости и ненужности в период всеобщего уверенного масштабного движения вперед. Что заставляло задуматься о поиске новых, и многими уже успешно опробованных, иных, более привлекательных способах обретения благополучия. В чем она неоднократно и настойчиво, всячески пыталась убедить своего чрезвычайно сдержанного и благоразумного мужа. Высказывая различные доводы и приводя всевозможные примеры в пользу своих соблазнительных намерений, стараясь уверить в неоспоримых преимуществах городской жизни, видевшейся единственно разумной и неизбежной.
  - Ты где в четыре часа бываешь? В поле, об окончании-то работы еще и не думаешь и дома дел полно, а они, говорила она, имея в виду рабочих, в это время уже во дворе в домино играют.
  - Пусть играют - безразлично отвечал муж, не представляя себя часами сидящим на скамеечке, - что за аргумент, и все ради этого, да в поле-то, лучше, интереснее.
  - Лучше, - повторила она, немного помолчав, стараясь понять, чем же хороша ее жизнь и пытаясь представить все ее положительные стороны, - с одной картошкой сколь-ко работы.
  Действительно, когда к большой радости, уродилось ее небывало много, здорово досталось. Немало пришлось повозиться, копая ее под дождем, собирать и носить полто-ры сотни мешков.
  - Бывает и тяжело, не без этого, но в любой работе есть свое удовольствие и свой интерес. А где оно, легко-то, да и так ли уж это нужно - спокойно рассуждал отец. Нескончаемый труд всегда считался естественным в крестьянском хозяйстве, и никогда прежде это как-то не обсуждали.
  - Своя ноша не тянет, - ввиду важности дел, говорить, ставить вопрос об их слож-ности, показалось ему излишним и не уместным, - чем скотину кормить.
  - Кормить, поить, убирать, с утра до ночи, от темна до темна, топить печь, готовить дрова, косить сено. Да в городе в магазине копейки все стоит. И получают не с твое. Ты за все лето столько не зарабатываешь.
   Близость природы, как будто неоспоримое преимущество сельской жизни, только и это обстоятельство часто становилось, напрасным и бесполезным, одна видимость.
   - Ты на речке часто бываешь, за грибами много ходишь, - и этот факт оказался не маловажным для полноты сравнения, - некогда все, скотина, работа, а у них выходные, отпуска, за город отдыхать выезжают, дачи имеют, на курорты ездят.
   Она была абсолютно уверена в своей правоте, ее позиция казалась ей прочной и непоколебимой.
  
   Что сказать, чем все объяснить, как совместить с идейной убежденностью, верой в будущее, не впадая в отчаяние, хотя это чувство и не было знакомо ему, твердо уверенно-му, что все можно сделать, всего достичь. Многого, очень важного, может самого главно-го, касался этот серьезный и не частый за делами разговор. Он тоже мог бы многое поже-лать, со многим не согласиться, но трудности не повод менять свои взгляды и убеждения. Он не спешил поскорее решить трудный вопрос, не разобравшись во всем досконально, пусть и приходилось иногда возвращаться к сказанному уже и хорошо известному.
   - Такое положение можно расценить как временное явление, иначе и быть не мо-жет. Время сейчас хоть и мирное, но не очень спокойное. Развитие промышленности определяет весь уровень развития страны, и интересы рабочих вполне естественно явля-ются первоочередными. Без развитой экономики, богатой, сильной страны, не следует ждать каких-то изменений и в деревне. Но рано или поздно все меняется, дойдет очередь и до нас. Вот техника пошла новая, не так уж и плохо теперь стало, так ли было, - слова его всегда звучали продуманно и убедительно.
  
   Было, она хорошо знает, как было, родившись в нелегкое время и живя в жестокой реальности трудных лет. Оставаясь женщиной чувствительной и эмоциональной, она научилась, привыкла подчиняться только холодному, бескомпромиссному, беспощадному рассудку. Отвергая, страшась и избегая какой бы то ни было идеологии, основывала свои убеждения исходя из практики, фактов и логических умозаключений. Суровая действи-тельность, необычайная строгость матери, рано лишившейся внимания и заботы, знавшей только труд, заставили забыть, исключить из жизни такие понятия, как свободное время, отдых, игры, сделав ее привычным к любому труду. Еще совсем маленькой девочкой, ко-гда родители и младший брат были в поле, успевала только до обеда по три раза сходить, сбегать в лес, где было не мало всякого зверья, за ягодами, за грибами, безвылазно прово-дя в лесу все время.
   - Почему твоя Женька не ходит на работу - спрашивали возмущенно соседки.
   - Мала уж очень, пусть хоть немного подрастет - отвечала мать - если она еще пойдет с нами, чего есть-то, будем, помрем все тогда.
   Так и бывало иногда, что сил не хватало дойти до дому. Один небольшой участок поля, засеянного клевером, жители долго не спешили убирать, так как цветущие головки его годились в пищу. Проверяющий, прознав об этом, и увидев не скошенный краешек поля, долго и страшно ругался, обещая всех пересажать.
   - Все забрали, - не вытерпев, возразил единственный оставшийся в деревне мужчи-на, старичок, дядюшка Андриан, - так травы-то нам теперь еще пожалейте.
   Но они, как вспоминала позже мать, жили еще хорошо. Кое-какой доход давала пасека, хотя тоже почти все шло в налог, Имели сепаратор, не частую для того времени вещь и сдавали только сливки, оставляя себе обрату, благодаря чему может и выжили. Тем, кто сдавал молоко, с завода возвращали малопригодную в пищу, прозрачную как вода, сыворотку. От скота в хозяйстве ровным счетом ничего не оставалось, ни мяса, ни шкуры. Даже если в хозяйстве ни было животных, план обязан был выполнить.
   Как можно есть дерево. Ни одно животное, даже во время голода не ест древесину, а они считали, что это еще ничего, повезло, хорошо, что у дома росли липы, которые они пилили, терли и ели. Плохо стало, когда пришлось есть малинник, вот тут да, не высказать всего ужаса. К тому же, не разрешали не прясть, не ткать, хоть голый ходи. По ночам, тайком в бане, били, мяли лен, что бы хоть что-нибудь сшить, рискуя угодить за это в тюрьму. И чуть было однажды не посадил мать, когда обнаружили их мешок, который зачем-то попросила соседка, в поле, у мокнувшей под дождем копны, наполненный травяными отходами, жмыхом.
   За горсть зерна, из которого сутками бесплатно работавшая женщина Устя, сварила похлебку, когда сушила ночью овин, она получила три года. Причем не доказано, может свою ела, как утверждала она, рожь и у дома сажали. Да ведь все равно, сама это вырасти-ла и собрала, и съела-то, может для того, что бы продолжать работать, не упасть. Как по-том говорили, она не жалела, что так получилось, не досидев срока, познакомилась с муж-чиной, вышла и осталась в городе.
  
  
   Однажды, уже под ночь, когда мать, мявшая в бане лен, только успела зайти в дом, как бежит Чигариха, жена учителя, неизвестно откуда и зачем появившихся в глухой, лес-ной деревушке, живущей незаметно и тихо, про которую говорили, что у Черемис челове-ка убьют, так никто и знать не будет. Детей к тому времени у них не было и единственной заботой ее было следить за всем происходящим, смотреть, записывать и проверять каждый килограмм, каждый литр, каждый клок сена. Обязанность эту она находила очень важной и выполняла с удивительным рвением. Мать, как была, не раздевшись, быстро забралась и легла на печь.
   - Что-то у вас как будто мялка стучала - зайдя без стука в спящий дом, спросила Чигариха. Будто ходила посреди ночи по деревне и вслушивалась, вглядывалась, где, что происходит, дом ее был не близко.
   Когда маленького, только не давно родившегося ребенка понесли в баню, ей тот же час тоже захотелось обязательно сходить помыться, своей-то бани не было, хотя лес рос за огородом.
  Лишенные возможности исполнять признанные обязательными обряды и ритуалы, люди продолжали упорно следовать установившимся традициям. Чтили и хранили в сердце своем высокие понятия заповедей, знали и помнили когда-то великие праздники и дни святых и в отсутствие священников, тайно, сами крестили новорожденных.
   Просвещение и исторический опыт открывали необъятные возможности, требовали проявления всех моральных и волевых качеств. И видения эти, уверовавших в нового человека, были так прекрасны, что ради них, в борьбе с предрассудками, они готовы были извести весь старинный крещеный мир, с его обычаями, традициями и правилами, вдумчиво, настороженно, относящийся ко всему новому.
  
   Когда началась война, ей было восемь лет, брату двенадцать, и пришлось им са-мим, вдвоем заготовлять дрова, а ее и из снега-то было чуть видно.
   - Что бы ты была парнем, - с досадой повторял брат, не в силах один со всем спра-виться.
   Давно прошли военные года, окончив школу и выучившись, она уже работала аг-рономом, а проверяющий все лазил подполом, считал кур, беда, если улетит какая, не хва-тит одной.
  Вся сила там, в городе, и они, являясь большинством, думала она, решая любые во-просы, всегда будут исходить из своих интересов, оставляя глубинное село на втором плане. Будут ли еще когда-нибудь колхозникам пенсию платить, получается, что вроде бы, как и не работали, для себя жила деревня, богатела.
  - Все так, соглашался отец, но будет же когда-то и по-другому. Города растут, население увеличивается, должны же они будут, есть что-то.
  Он оставался неисправимым оптимистом, с непоколебимой верой в разум, доброту и справедливость и не мог не сойтись взглядами с руководящей в стране силой, партией провозгласившей целью на деле осуществить самые высокие идеалы. Воспринимая все ее планы и задачи, как свои личные, являлся достойным ее членом. Было это порывом души, поиском важного, нужного, близкого дела, исполнением человеческого и гражданского долга. Такое отношение к истории, к жизни страны, народа, делало его не только ответ-ственным и серьезным, но и давало право, обязывало уметь относится критически, отста-ивать свои интересы. Порой он выражал не согласие, сомнение, даже иронизировал, там, где мог сделать какие-то выводы. И был во всем не согласен, что касалось хорошо извест-ной ему сферы, сельского хозяйства.
  
  Жизнь в городе была знакома ему по пяти годам службы в армии. По окончании уговаривали остаться. Южная Балтика, красивый город, друзья, подруги. Твердо решил, только домой. Вспомнил, с каким нетерпением и радостью добирался в отпуск, поездом, рекой на барже, где получился конфликт с боцманом из-за его девчонки, приветливо встретившей молодого моряка. Долго шел пешком, нес отцу с матерью булку свежего, бе-лого душистого хлеба и незаметно, понемногу всю съел. Домой, только домой.
  Муж сестры работал лесником. Все привычно и знакомо с детства было в лесу, все-гда радостно и приятно. Часто думал он о своей лесистой родине за долгие годы службы, вспоминал среди колышущихся морских просторов и на цветущих аллеях города. Только домой, а не пойти ли и ему в лесники. По возвращении два года работал в кузнице, моло-тобойцем. Поговорив с друзьями и подумав, пошел учиться, осваивать технику, и вот уже не мало грамот и благодарностей лежит в золоченом флотском альбоме, с фотографией капитана. Оценив знания и способности, умение найти подход к людям, руководство сов-хоза предложило возглавить бригаду.
  Конечно сначала, как он считал, людей выгнала из деревни работа в лесу. Из два-дцати с лишним человек, ушедших вместе с ним в армию, только трое, вернулись в дерев-ню. Он тоже, можно сказать, провел молодость под елкой, с пилой и топором. Но и тогда бежать никуда не хотелось. Не смотря ни на что, гуляли и веселились, да еще как. Жить легче, когда есть в душе радость и любовь. Нужно свято верить в победу всего хорошего, лучшего, тогда не будет ни чего не преодолимого. Только так можно все вытерпеть. Этим жили в трудное военное время и еще более тяжелые, послевоенные года. В войну были хорошие урожаи, и кормили только себя, свою страну.
  Многое на всю жизнь осталось в нем из той военной поры, когда в двенадцать лет, оставшись за взрослого, должен был взять на себя тяжелую мужскую работу. В морозные зимы, грузить и доставлять в далекий город обозы с продовольствием, с товаром. Дороже всех других наград и благодарностей, напоминанием о тех днях, была Сталинская медаль 'За доблестный труд в Великой Отечественной Войне'. Только ему, патцану, и отцу его, старику, вручены были они во всем колхозе.
  
  - Будет - повторила она его слова, размышляя и как бы вглядываясь в видимый ей образ будущего - навоз, грязь и пьянство, вот что тут будет, прежде чем что-либо изме-ниться. Как говорится, пока гром не грянет.
  - Ну, навоз вещь не бесполезная, даже очень нужная - не сдавался отец, - а грязь, это земля, у них там, где нет грязи-то, песок один, и того мало. Вот и воюют испокон веку, за эту самую грязь, за что же еще. А если человек живой, настоящий, и есть душа у него, она должна радоваться. Пусть повеселится человек в праздник. А вот если с четырех-то часов на скамеечке сидеть, тогда и будет настоящее-то пьянство.
  - В театр можно ходить - не унималась мать.
  - Ну, если только ты будешь водить меня туда - весло отшучивался отец, не желая больше задумываться над не нужными, не имеющими к нему отношения вопросами, и обсуждать эту тему. Все пройдет, уладится, не надо суетиться и делать глупости. Просто нужно подождать, еще потерпеть немного, всё можно пережить.
  
  Однако сложившийся у матери образ привлекательного будущего ничуть не утра-тил для нее значимости и актуальности, ничто не разрушало ее логики и расчета, не изме-няло сделанных выводов, следовать которым она считала своим долгом, слишком явными были преимущества той жизни, которую она только представляла. Легкие туфли вместо сапог, красивое платье взамен фуфайки и асфальт на месте луж. Чисто, продумано, краси-во. Все, о чем порой даже некогда подумать, среди не прекращающихся забот и проблем.
  Но ей нравилась и эта напряженная, трудовая жизнь. Не мало хорошего можно найти даже среди осенних дождей. Как красив первый желтый лист, упавший с березы на еще свежую, изумрудную зелень. Состояние неподвижной отрешенности и как будто не было и не будет ничего волнующего, тревожного. Тихо, приятно. Легкая и неутомимая, она не меньше мужчин выполняла тяжелой работы. Но есть то, что было важней ее самой, заставшее думать о другой жизни. Ради чего и нужно было решительно все изменить, и сделать это нужно было немедленно. Проще и легче начать заново устраивать жизнь, не ждать, а быть там, где уже все сложилось. Конечно, и здесь можно жить по-разному, но в любом случае, это во многом опять то же самое. А она не хотела, что бы хоть в чем-то, схожая участь ожидала детей, ради которых и нужно сделать невозможное.
  
  Успех и благополучие во многом зависят от образования. Изучение окружающего мира, овладение знаниями, виделось главной задачей. Такое отношение к жизни воспри-нято ею было еще в детстве, где все подчинялось воле внимательного, сдержанного и вежливого отца. В этом заключалась цель важного ответственного школьного периода, решающего и определяющего момента жизни подрастающих детей.
  Хорошо, что школа находилась совсем рядом, в двух с половиной километрах от дома. Сама она ходила за десять километров, жили на квартире, где хозяйка не разрешала жечь керосин, и готовить уроки часто приходилось в темноте. Платить нужно было и за образование. Взятые из дому продукты кончались обычно в середине недели, так что, по-следние дни иногда есть было совсем нечего. Когда приходили на воскресенье домой, мать не могла покормить их, ели не переставая. Рано, еще ночью, в темноте, снова уходи-ли, собравшись вместе, ученики подростки, взвалив на себя мешок с продуктами, и в дождь и в мороз, в сторону большого леса. Сопровождаемые стаей осмелевших, голод-ных, бесчинствовавших в ту пору волков, съевших в деревне всех собак, приготовясь быстро зажечь факелы, единственное оружие.
  
  Не легкими были и годы учебы в техникуме. Из двенадцати рублей стипендии вы-читали членские взносы, за комсомол, за профсоюз, за общежитие. На оставшиеся десять нужно было жить месяц. А буханка хлеба, правда, большая, два, два с половиной кило-грамма, стоила рубль. Каша с маргарином чуть ли не праздник. Кое что присылали из до-му, но просить много она не смела, учился еще старший брат, в Энергетическом институ-те, вообще не получавший стипендии. Обширная программа обучения агронома, помимо полеводства, включала изучение всех существующих предметов, бухгалтерский учет, ве-теринарию, животноводство, экономику, управление, а так же подробное изучение техники. Вызвано это было послевоенной нехваткой на селе квалифицированных кадров. Некоторые парни после окончания сразу пошли работать председателями колхозов. Не хватало учебников, полученную на два дня книгу, нужно было прочесть и сдать зачет. В устройстве трактора, который и видело-то редко, показала хорошие знания. Лишь на последних курсах, когда появилось подсобное хозяйство, стало немного легче, и к скудному рациону питания добавилось выращенное своими руками.
  Она надеялась, что дети, когда вырастут, тоже будут учиться, и не хотела, что бы жили они по общежитиям, вдали от дома. Да и трудно бывает порой в городе деревенско-му человеку, неловко и стыдно. А учиться предпочитают брать туда, откуда снова прихо-дится возвращаться обратно, к тому же самому. Только когда убедил, что поступать едет в сельхозинститут, получил паспорт в сельсовете брат. Все, учеба, работа и жизнь, к кото-рой хотелось приобщиться, находилось там, в городе, и потому таким естественным было желание сблизиться с ним, что получалось не всегда легко. Младший брат, учившийся в Москве, в инженерно-физическом институте, говорил, что он один тут такой, иногород-ний, из деревни.
  
  
   Образование конечно необходимо, соглашался отец, слушая подобные рассужде-ния, но не самоцель же это, важное, главное, но не единственное. В таком всепоглощаю-щем стремлении к учебе виделось не только достоинство, но и слабость, ограничивающая, заключающая в себя сфера. Человек должен быть больше этого, прежде всего человеком, с высокими моральными, нравственными и физическими качествами. Это и есть основа всего и всегда, и в учебе тоже.
  Он уважал и любил всех людей, живущих с ним рядом, за их здоровье, смекалку, смелость, и люди платили ему тем же. Это жизнь сделала их такими, и значит надо про-должать ее. А значение образования и важность знаний, здесь ни чуть не меньше.
  Не выгоды ли сиюминутной та одержимость целью бросить все и уехать. Всепо-глощающая забота о достатке, не есть ли поклонение золотому тельцу. Разве в поисках легкой жизни кроется залог счастья, успеха. Что составит основу духовной жизни в безликом однообразии городских будней. Слиться с другой жизнью, отдалиться от самого может быть главного и дорогого, земли, своего народа, предков. Дом, это не только квартира.
  Достаточно ли силы, уверенности, что бы идти в новую жизнь. Не авантюрно ли, не надуманно ли выглядят все смелые призывы к переустройству всей, сложившейся, вполне нормальной для привычного человека, жизни. Слишком большая ответственность лежит на нем, как на главе семьи.
  
  
  
  
   Глава 4
  
   А где мама? - спросил Сережа, заметив долгое отсутствие матери. Она не появля-лась даже вечером, когда вся семья находилась в сборе.
  - В больнице - удивил и испугал неожиданно прозвучавший ответ.
  - Она болеет? - в это было трудно поверить, вспоминая молодую, всегда жизнера-достную маму, не возможно представить, что с ней что-то случилось. В ее поведении, об-лике он не находил ничего настораживающего, что могло бы послужить причиной волне-ния.
  - Нет - спокойно ответил отец - ее немного посмотрят, послушают и скоро она вернется домой.
   В голосе отца не было абсолютно никакой тревоги и беспокойства, и хотя все оста-валось по прежнему не понятным, этому стоило верить. Сергей приготовился подождать немного, если уж это так необходимо. Без матери дом, лишившийся самого главного, ее внимания, теплоты и улыбки, стал совсем другим, тихим и одиноким, словно сама жизнь ушла отсюда, покинула его.
   А когда воздух наполнился приятной свежестью, и окрестности не переставляли удивлять непревзойденной красотой осени, отец, редко бывавший днем дома, явился раньше обычного, в приподнятом настроении, бережно положив на кровать большой сверток.
   - Что это? - поинтересовался Сергей необычной упаковкой, никогда раньше такого не видевший.
   - Можешь посмотреть - разрешил отец.
   Подойдя и приоткрыв одеяльце, Сергей увидел крохотное детское личико. Кто это? Что означает, откуда появилось и почему так доволен отец?
   - Это маленькая девочка, твоя сестра - объяснил он.
   - А где вы ее взяли? - захотел прояснить загадочное возникновение нового члена семьи Сергей.
   - Купили в магазине - не утруждая себя поисками, вариантов было не много, отве-тил отец.
   Сергей никогда не был в магазине, лишь представлял его по покупкам, находив-шимся в бабушкином комоде и мамином шифоньере. Там конечно многое что есть, но что бы живой человек лежал рядом с крупой, посудой и вещами, дожидаясь покупателя, вы-глядело странно и не естественно. Тогда откуда привозят, и где все же берут их. Нет, та-кое не возможно, не мыслимо. Даже думать не хотелось подобным образом. То в капусте, то в магазине, какая-то неопределенность, странные находки и покупки, и что за безала-берность по отношению к беззащитным детям, валяющихся на грядках, разложенных по полкам магазинов. Почему взрослые ничего не говорят об этом, и что важно, это никого не удивляет, наоборот, все выглядит так, как будто это самое обычное дело.
   Связано ли это с отсутствием матери, безусловно, эта покупка не обошлась без нее. И главное, далеко за этим никуда не ходят и не ездят. Но увязать нахождение матери в больнице с появлением ребенка оснований не было. Не мог же он предположить появле-ние людей из людей. О появлении животных он тоже пока ничего не слышал. А объяс-нять, совершенно неинтересный ему в своих неизбежных подробностях процесс возник-новения жизни, никто не собирался. Скорее давали понять, что в познаниях и интересах, предел дозволенного, и положенного для них, тоже существует.
   Весь мир был еще одной большой тайной и загадкой, и этот вопрос не важней дру-гих. Потому интерес его скоро сменился, всеравно не узнаешь всего, пока не вырастешь. Лучше заняться чем-то другим, более понятным и сначала разобраться в своих, простых и доступных делах. Главное, что человек есть, и надо полагать, что теперь эта его сестра, требующая особого, повышенного внимания, станет главной в доме. Ну что ж, он и не претендует ни на какую исключительность, ведь он уже большой и все хочет делать сам.
  
   Еще давно, летом, видел он красивый сон. Они с матерью на колодезном журавле, высоком сооружении из длинных деревьев, с помощью которого черпали, доставали из колодца воду, поднялись высоко над полем и полетели в сторону леса, где по его предпо-ложениям находились Черемисы.
   А с наступлением холодов, когда обильно выпавший снег, преобразив всё вокруг, изменил уклад всей жизни, управившись побыстрее с кое-какими делами, отец заложил в легкие дорожные санки молодого, резвого жеребца, и завалившись на мягкое сено, они укрылись огромным дедовским тулупом.
   Рванувшись, жеребец вылетел на дорогу, и легко и быстро, широкой рысью, без всяких усилий и напряжения, помчал их сквозь рано сгустившуюся мглу зимних сумерек навестить дедушка с бабушкой в их дальнем селении. Сереже же предстояло не только увидеть их, но и довольно долго погостить. Об этом очень просила бабушка, и так хотели родители. Он не испытывал особого желания зимовать там в одиночестве, это довольно долго и скучно. Но бабушку огорчать не хотелось, и пришлось сделать всем одолжение, согласиться. К тому же прелести путешествия стоили многих тягостей.
   Скоро стало жарко, и он попробовал выбраться из закрывавшего его тулупа, под-ставив лицо свежему, холодному воздуху. Какой большой этот тулуп, до чего же здоро-вый был дед. Ему, пожалуй, хватило бы места и в рукаве, и наверно можно закрыться од-ним воротником. Промелькнули знакомые места, поля, дома, проехали длинную улицу села, и совсем стемнело, когда они въехали в большой, бесконечный лес. Дорога шла глу-хим волоком. Их окружали, поднимаясь высоко, черные стены мрачного леса. Смотреть больше было не на что. Небо вызвездило мириадами ярких звезд, похолодало, и он снова забрался под тулуп, только наблюдая за далекими, словно живыми, такими теплыми и ра-достными огоньками, горящими над кронами убегавших назад деревьев.
   Казалось, это никогда не кончиться темный лес, дорога, звезды. Тепло, хорошо, уютно, рядом отец, больше ему ничего не нужно, и пусть хоть никогда не кончается эта дорога.
   Он проснулся, когда жеребец все так же летел неутомимой, стремительной рысью, оставляя позади снежные поля, в черноту ночи, и даже прибавил ходу, словно почувство-вав окончание пробега, когда впереди, внизу, стали различимы тусклые огоньки жилья.
   - Проснулся, - заметив его возню, спросил отец, - не спи, скоро приедем.
  
   Ему уже приходилось бывать здесь. Запомнилось, как такой же непроглядной но-чью подъезжали они к воротам старого дома. Потом летом, когда был в гостях бабушкин брат Федор, и пока уважаемые мужчины вели обстоятельный разговор, не желая мешать им, он пошел осматривать строящийся новый дом, по перекинутому к нему мостику из досок. Пахло приятно деревом, лежала не убранная стружка и белели тесаные, струганные стены. Работа шла к завершению, вставлялись оконные косяки, рамы. Ему сразу все здесь понравилось, уютно, светло. Такому добротному дому можно только позавидовать, редко у кого есть такой. Дед во всем был большой мастер.
   Остановившись под высокими окнами, отец занялся конем, а Сергей, выскочив из саней и распахнув двери, побежал наверх, по широкой парадной лестнице. О назначении замков и запоров местные жители в ту пору еще мало задумывались, и двери были откры-ты для всех проезжающих, днем и ночью. Запираться было как-то даже не прилично, так что появление Сережи явилось полной неожиданностью. Не было предела оханью и ра-достным восклицаниям бабушки, оживленно зашевелившейся всем своим большим телом, с выражением полного удовлетворения сияющего, счастливого взгляда. Дед был гораздо сдержаннее, но тоже видимо, очень доволен. Аккуратный, подтянутый и энергичный, он выглядел совсем молодым. В своем заточении, оторванности о мира, они, кажется, были бы рады кому угодно, и накормили, и напоили бы, лишь бы поговорить, побеседовать, обо всем расспросить. А такое знаменательное событие сразу же стало праздником. Быстро готов был стол, ярко горела большая, семилинейная лампа, высвечивая блестящие свежеструганные стены, лакированную самодельную мебель и замечательный кожаный диван. Неизменная, никогда не покидающая дом атмосфера разумности, порядка и добрых надежд, делала тихую и одинокую жизнь, не смотря на ее отдаленность, достойной и цивилизованной.
  
   Состоящая из пяти домов и расположившаяся по берегам небольшой, протекавшей в широком логу речушки, деревня имела три улицы, сходившиеся на высоком правом бе-регу, где в центре красовался видимый из далека, дедушкин дом.
   Утром, когда Сергей вышел на улицу, его поразили чистота и великолепие окру-жавших, сверкающих белизной, нетронутых снегов, в которых потонуло все, что находи-лось дальше крыльца, двор, огород, дома. Искрящиеся поля снега уходили к темнеющим вокруг лесам, подходившим по ручьям и логам к самой деревне. Небольшой островок леса находился прямо под окнами, напротив дома. И совершенно необычная, абсолютная тишина, отсутствие всякого шума и движения, казалось, что жизнь здесь существует лишь местами, теплится кое-где, в этой удивительной безмолвной, такой естественной, но уже непривычной тишине.
   Любое передвижение ограничивалось единственной, оставленной проезжавшим иногда трактором дорогой, да узкими, проложенными от дома к дому, тропинками. Свое знакомство с определенным ему для жительства местом он решил начать с обследования составляющих усадьбу различных построек. Для начала зашел в стоящую отдельно от прочих, хитроумно соединенных в единое целое жилых помещений, баню. Просторный предбанник, хранивший запах воска, пчел и занятый инструментом, был приспособлен под мастерскую. Все чисто, бело, то же самое, в бане. Давно не топлено, прохладно, отсы-ревший запах камней, золы, полков, тазики для мытья.
   Все это мало пригодно для его времяпровождения. На подоконнике старая, ржавая лампа без стекла. Может она и нужна уже, в доме есть новые, хорошие. Во всяком случае, ее можно попробовать как-то использовать, и надо же чем-то заняться. Взяв лампу, он вернулся к дому и поставил ее на наметенный во дворе сугроб, на снегу остался ровный, печатный кружок, дорисовать кузов, кабину, и машина готова.
   Проходившая с ведром бабушка, увидав валяющуюся на снегу лампу, тут же забра-ла ее. Увлекательное творчество пришлось прекратить. Далеко от дома, на краю усадьбы, темнело, возвышаясь, большое одинокое здание, старая клеть, зияющая внизу черным ла-зом. В самом помещении вряд ли что может быть, поскольку в стороне, да и дороги туда нет. Преодолеть отделявшее здание толщу снега, было бы проблемой даже для взрослого человека, но оставаться в неведении не хотелось, и он решил окончательно вывозиться в снегу, но попробовать пробраться вдоль забора, под черемухой, где сугробы были пониже. Сойдя с тропы, сразу же провалился глубоко в снег. Вылезая и снова проваливаясь, разгребая снежные заносы, немало помучившись, все же добрался до цели. Таинственное, интригующее издалека отшельническим видом здание, вблизи оказалось пустым, заброшенным и не интересным. Когда, поднявшись по лестнице, он открыл дверь, ничто ни о чем не говорило, ничего не напоминало. Не было даже потолка, вместо него какие-то доски. Единственно, что хорошо, не было снега и ходить было легко и просто. Немного постояв, он вышел наружу, и снова оказался в снегу. Нужно обязательно заглянуть в ту самую, манящую неизвестностью черную дыру. Раскидав у входа снег, просунул в отверстие голову и, провалившись вниз, оказался под полом. Запах сухой земли, пыль и тоже ничего. Осмотревшись в темноте, заметил в углу маленькую, черную, блестящую фигурку коня, и сунув его в карман, стал пробираться к дому.
   - Это шахматы - сказала бабушка, когда Сергей показал ей свою находку, - парни наши играли - пояснила она, имея в виду выросших и уехавших далеко, далеко своих де-тей. Он только слышал о существовании такой игры, но ничего не знал о ней. Вероятно что-то серьезное и очень сложное, если этим занимались мамины братья, о которых она говорила всегда с большим уважением.
  
   Скоро у него появился друг, помогавший скрасить скучное одиночество. Дядюшка Андриан, как называли его все в доме, дедушкин дядя, добрый старик с жизнерадостным, юношеским взглядом, проживавший вдвоем со своей женой тетушкой Апросиньей, ба-бушкиной тетей, неизменно угощавшей приходящего Сережу пряничком, в чистом, уют-ном, голубом, единственном оставшемся от улицы доме, на уходящей в поле дороге. Был он когда-то молодым и здоровым, кормил большую семью, всю перебравшуюся теперь в город. Ревностно охранял и берег любимую жену от каждого чужого взгляда, была ли она в поле, дома или стирала на речке белье, ходил, поверял, присматривал за ней, вызывая всеобщий смех и стыд обремененной заботами многочисленной семьи женщины. Сам же был весел, любил праздники и был не прочь погулять, повеселиться. Освободившись от тяжких семейных обязанностей, решил пожить немного в появившееся свободное время в свое удовольствие. Однажды, возвращаясь сильно навеселе, не рассчитал сил, или по-чтенный возраст подвел, оказавшись не подходящим для удалых дел, не достало сил дой-ти до дому, и лег дядюшка отдыхать в самый лютый мороз в чистом поле.
   Теперь дальше дома он никуда не ходил и обычно лежал, когда приходил Сережа и усаживался рядом с кроватью. Во взгляде его по прежнему было что-то доброе, молодое и чувствовался ко всему живой интерес. Они часами вели серьезные, обстоятельные разго-воры на всевозможные темы. Что такое железная дорога, спрашивал Сергей. Долго об-суждали устройство самолетов, почему они летают и каким должен быть летчик, что он чувствует, находясь в своей стремительной машине у границ неизвестности. Самолеты всегда привлекали его внимание, заставляли о себе думать, часто появляясь в небе. Одни, едва заметные, пролетали бесконечно высоко, оставляя за собой полоску белых облаков, откуда из бездонной синевы доносились слабые раскаты звука. Другие летели низко, с шумом и были хорошо различимы. Это казалось верхом совершенства, почти чудом, ска-зочной мечтой.
   Произнося непонятные слова, Андриан пытался научить Сережу какому-то, незна-комому языку. Он никогда не слышал такого разговора. Совсем не похоже звучали цифры и названия окружающих предметов. Никто из окружающих, ни дед, ни мать, так с ним не говорили.
  
   Садясь обедать, он одевал, затягиваемые ремешками, изготовленные местным куз-нецом приспособления, вилку, ложку, стакан для чая или полагающиеся по случаю празд-ника скромные сто грамм. А Сережа спешил домой, его ждала бабушка, обед у нее был всегда на славу, съесть все было не возможно. Каждый день жарила она большую сково-роду любимой им рыбы камбалы, которую приносил в своей сумке портфеле, отсутству-ющий днем дед.
   Раскалялась от березовых дров печь Голландка, наполняя дом ароматным теплом.
  Сережа садился с бабушкой на кожаный диван, слушал радио, разговаривал, наблюдая в окно тихую окрестную жизнь, желая увидеть, стараясь заметить хоть какое-нибудь нару-шавшее эту неподвижность оживление.
   - Как мало здесь домов, людей почти не видно, сколько человек в деревне? - вслух размышлял Сергей. Со временем он познакомился со всеми немногочисленными ее жи-телями, сосчитать которых не составляло труда. Большинство их были потихоньку управ-лявшиеся еще со своими делами одинокие старики. За речкой проживал с семьей един-ственный мужчина, да пробегала по утрам с крайнего, далекого дома на работу в сосед-нюю деревню уже не молодая женщина. Иногда она заходила в дом, разговаривала с Се-режей, спрашивала его, но была всегда чем-то занята и в гости не приглашала. Да он и не хотел больше никуда ходить.
   - Раньше деревня-то у нас больше вашей была - с гордостью, патриотично защищая полюбившиеся ей места, несмотря на то, что сама была с его деревни, сказала бабушка - семнадцать домов было.
   Это казалось неправдоподобным, хотя он видел на краю деревни, почти в поле, торчавшие из снега, почерневшие, с проемами для окон, останки полуразрушенного дома.
   -А куда они - он замолк, не зная как назвать произошедшее, - исчезли, подевались.
   Дорога-то у вас прошла, - как о чем-то несбывшемся, безнадежно упущенном са-мом главном, с грустью произнесла бабушка и больше, говорить и объяснять, не надо бы-ло ничего, даже ему, малышу. Он видел и понимал, какое большое значение имеет прохо-дившая через их деревню, большая дорога. Как останавливалась вся жизнь в бездорожье, распутицу, а отсюда и в хорошую-то погоду выбраться, наверное, непросто. Где дорога, там и жизнь, там все, люди, школа, магазин, больница.
   - Смотри, смотри - указала бабушка в окно - прямо под окнами, вдоль изгороди, спокойно и красиво, распустив большой хвост, вышагивала, направляясь к дому, откуда только что пришел Сергей, ярко пламенея не белом снегу, огненно красная лиса.
   - За петухом идет - знал уже Сергей.
   - Вот нахалка - удивилась бабушка лесной гостье, невозмутимо разгуливавшей средь бела дня по деревне.
   - У нас тоже приходила, только ночью и стал увлеченно рассказывать о хитрой и смелой лисе, о похищенном петухе и о безуспешной погоне за ней босого мужика.
   Тут он вспомнил как-то возникшую у него однажды мысль, и решил поделиться ею с бабушкой. В доме, где напакостила лиса, росло много крепких и здоровых парней, наверное, не меньше, чем жителей во всей этой деревне. Простые и добрые, они нрави-лись Сереже, хотя ему было хорошо с бабушкой и сестрой, именно этой, суровой, закаля-ющей мужской дружбы, делающей мальчика мужчиной, часто не хватало ему. Но в буду-щем, на его взгляд, может возникнуть затруднительная ситуация, непростая проблема. Вполне серьезно думал он о том, что когда они все вырастут и начнут работать, негде бу-дет ставить трактора, обычно их оставляли рядом с домом. Он для своей машины место уже присмотрел, так он один, а их вон сколько, места возле дома не хватит. А что будет именно так, он не сомневался, все мужчины работают на тракторах или машинах, он тоже любит технику.
   Но у бабушки такие рассуждения вызвали, не понятно почему, громкий, продолжительный смех. Потом не раз в присутствии взрослых она просила повторить вопрос, что очень не нравилось ему, возмущало такое несерьезное отношение к его будущей жизни. Он не был посвящен в обширные планы взрослых и не знал, что никогда ни им, ни ему, не придется жить и работать дома, с друзьями, на своей земле.
  
   Когда тихое безмятежное существование и безлюдная отрешенность начинали надоедать даже привычным к многолетнему одиночеству и не требовательным к благам старикам, приходили праздники, радостные и торжественные, собиравшие всех на весе-лые вечеринки, оживлявшие нескончаемое однообразие забытой, остановившейся, ушед-шей жизни.
  Иногда размышления и воспоминания длинных, скучных вечеров заменялись все-общей поездкой в кино. Старики запрягали в большие широкие сани розвальни высокую черную лошадь, молодую, горячую кобылу Майку, к которой Сережа опасался подойти, все время ходившую, переступавшую ногами и готовую броситься со двора. Свежий ве-тер, поле, лес, лошадь спешит по заснеженной дороге, остановились у небольшого клуба.
  Сам фильм был безразличен ему, не вызывал никакого интереса, движения по экрану и разговоры мало занимали, и он больше смотрел по сторонам, на сидящих вокруг на простых скамейках людей. Но особенно привлекал луч света, идущий из окошечка сза-ди, передвигавшийся одновременно с черно-белыми изображениями впереди на огромном полотне. Там, наверное, интересно, но как туда попасть, он не знал, туда конечно никого не пускают. Во втором окне заметно какое-то движение, это должно быть тот, кто показывает кино. И вдруг к своему удивлению и большой радости узнал в появившемся в окне лице своего соседа из большой семьи.
  - Володя, садись мы тебя подвезем - сказала ему бабушка после кино. В соседней деревне его ждала машина и немного они ехали вместе. Сергею было очень приятно, что здесь, вдали встретился сосед, что он оказался такой важный, непростой человек и что едет вместе с ними. Что бы такое сказать и как выразит свою радость. Выбрав момент, ко-гда Володя повернулся в его сторону, он с радостью сообщил, что видел его. Володя, про-молчав, ничего не сказал, даже не улыбнулся и был серьезен, словно взрослый, большой человек. Сереже стало немного не ловко, как будто он сказал чего-то не то и потом мол-чал всю дорогу. Да, трактористов может оказаться гораздо меньше, и проблем со стоянкой не будет.
  
   Мало помалу своеобразие затянувшегося пребывания в молчаливой, белой, все сильней тонувшей в глубоких снегах и еще больше отдалявшейся от всякой жизни дере-вушки, стало более, менее привычным. Но вся эта чистота, красота, внимание и забота, не доставляли той радости и удовольствия, которые остались там, в темном, старом доме из огромных деревьев, с большой, жаркой печью, широкими полатями под потолком и вечно зеленым фикусом.
   При воспоминании о нем усиливалось никогда не покидавшее его чувство прочной глубокой связи с ним, возникало желание поскорее вернуться, выти во двор, на улицу, за ворота, увидеть знакомые дома, встретить людей, ставших нужней и ближе.
   Все живо представилось ему и он особенно остро ощутил свою оторванность от того, что так близко и дорого, когда однажды вечером, нарушив устоявшийся скучный уклад бесконечных, долгих вечеров, в отворенную дверь, пригнувшись, зашел припоро-шенный снегом отец.
   - Станислав - охнув, удивленно и радостно воскликнула бабушка. Пока отец разде-вался, готов был стол, как обычно весь заставленный всевозможными блюдами, суп, кар-тошка с мясом, творог, сметана, грибы, мед. Ел и пил отец мало, отчего бабушка очень переживала и расстраивалась, не зная, понравилось ли ее угощение, уж не стесняется ли зять.
   Такой здоровый мужчина, - сокрушенно говорила она, - а ешь всегда мало.
   Поблагодарив несколько раз, отец стал говорить, рассказывать, спрашивать. Но больше всего был рад Сережа, потому что ему он сказал,
   - Собирайся, поехали - это и так было понятно, ничто не могло остановить его или удержать здесь.
   - А может, останешься - спросила бабушка, - поживи еще месяц, - она явно не хо-тела расставаться с внуком.
   Он знал, что не останется ни за что, все видели его решительное настроение. Но не хотелось огорчать отказом добрую бабушку, и он просто молча шагнул к отцу.
  
   Потеплело, сошел снег и прогрелась земля. Снова все зазеленело, зацвело, засияло. В воздухе носились устраивающие и обживающие свои гнезда скворцы, ласточки. Все живое охватило радостное беспокойство. Занятые делами, до позднего вечера отсутство-вали дома Сережины родители. Он тоже торопился не пропустить ни одного мгновения долгожданных, волнующих дней и с раннего утра, подолгу находился на улице.
   Теперь он дружил с девочками. В логу за огородами, повсюду краснея в траве, по-спевала земляника, и они, часто ползая по угорам, собирали ее, лакомясь небольшими, но изумительно вкусными ягодами.
   Девочки были на два, три года старше его, и хотя он был не меньше их ростом и гораздо сильнее, они полностью повелевали им, были строги и требовательны, как насто-ящие взрослые. Казалось, им известно все на свете. Разбирая не изученные до конца за-лежи вещей в клети, они наткнулись на пчеловодную сетку. Значит, у них тоже были пче-лы, он об этом ничего не знает, может просто хотели заняться ими.
   - От комаров хорошо, когда пойдем в лес за ягодами - сказала одна из девочек.
   - Я под елками в ней буду ползать - предложил Сергей.
   - Под елками ягоды не растут - уточнила девочка.
   И все-то они знают, ему не нравилось часто оказываться не правым, это могло вы-глядеть не очень умно, но спорить еще глупее, бесполезно и хорошо не кончается. К тому же, скорей всего она права, о чем свидетельствует ее уверенность. Но ведь если нет елок, так и комаров настоящих нет, и сетка тогда совсем не нужна.
   Обнаружив большой, черный зонт, оставленный кем-то из гостей, Сергей решил использовать его вместо парашюта и нашел подходящее для прыжка место, метра два от земли. Ему уже приходилось прыгать здесь. Он понимал, что конечно, зонт мало поможет, но важно было уловить, ощутить хотя бы какое-то сопротивление воздуха, и хоть немного почувствовать себя парашютистом.
   - У тебя ничего не получиться - стали убеждать девочки. Но, не проведя испытания и не прыгнув, он не хотел ни с чем соглашаться. Удар о землю получился такой же самый. Лезть выше, пожалуй, мало смысла, да и не безопасно, решил он. Другого назначения зон-ту в деревне, где половину времени шел дождь, никто не находил.
   Они столько знали, эти скромные, воспитанные девочки, но интересовались от-нюдь не авиацией. Другая, простая и обыденная, взрослая жизнь со всеми мелочами, играя в которую они старались лучше понять все ее тонкости, влекла их гораздо больше. В этих малопривлекательных, скучных и утомительных хлопотах, не нужных и неинтересных Сереже, они словно находили соответствие всей своей сущности, видели свое предназначение и как будто готовились к неизбежному.
   То, что отталкивало его своей ограниченностью, замкнутостью, значило для них гораздо больше, занимало сильнее, чем Сережу его самолеты, воспринималось как серьез-ное, ответственное и первостепенное дело. Виделось смыслом и сутью жизни, в которой они если не понимали и не знали, то не осознанно чувствовали, находили нечто такое важное, образующее, лежащее в основании всего сущего, выраженное в красоте, чистоте, домашнем уюте, что без парашютов и самолетов, до безграничности обеспечивало всю полноту мировосприятия. Ставило в центр мирозданья, порождало скрытое сознание ма-ленькой пока чести, гордости, особенного достоинства, а порой высокомерия, излишней требовательности и маленьких капризов.
   Правда все это пока мало касается их и по большей части не имеет к ним никакого отношения. Не своевременное, не нужное и подчас даже просто не интересное. У них еще совсем другие задачи, ценности и способы самоутверждения. Но в тоже время, никто не говорил, что это малоизвестное и скрытое от них во взрослой жизни, плохое и никто ничего не запрещал. Просто представлялось это как нечто особенное, тайное, очень личное, но чрезвычайно важное, значительное, и для них пока не предназначенное.
  Хорошо пригревало Солнце, красиво проплывали в бездонной синеве живописные облака. Удалившись в конец огорода, они скрылись в высокой, разноцветной траве. Сережа не понимал и не любил игр во взрослую жизнь, хотя и старался искренне исполнять просьбы и желания девочек. По секрету они сообщили ему запрещенные, никогда не слышанные прежде, очевидно не очень хорошие слова, потому что их нельзя было произносить в слух, особенно в присутствии взрослых. В непристойном звучании слышалось что-то таинственно-манящее и загадочно-сладкое. С девочками, можно не плохо дружить, они могут быть замечательными товарищами, но дружеские отношения оказались не продолжительными. Находиться в зависимости у повелевающих им, всезнающих сверстниц и постоянно выслушивать различные поучения, малоприятное времяпровождение. И скоро лучшей его подружкой стала крепкая, рослая, немного глухонемая соседская девочка. Способностей ее к речи вполне хватало для простого общения и короткого изъяснения, но не достаточно для продолжительного разговора, ссоры или конфликта. Такое немногословное поведение прекрасно устраивало Сережу. Не умом, не внешней привлекательностью, не способностями, она ни кому, ни в чем не уступала, а возможно и превосходила. Спокойная и покладистая, она всюду неизменно следовала за ним по первому его зову. Вопрос происхождения человека, его появления, все еще оставался далеким и абстракт-ным, но прежней тайны уже не было и девочки, возвысившись в его глазах, приобрели большое уважение.
  
  
  
   Глава 5
  
   Осторожно и неуверенно, широко раскинув руки, подрастающая сестра, привлекая всеобщее внимание, пыталась сделать первые шаги, и была полна невыразимой радости, когда это получалось, словно теперь, поднявшись, она стала равной всем остальным. Быстро, быстро перебежав от бабушки к матери разделявшие их несколько шагов, остано-вилась, ухватившись за протянутые руки и полная восторга, довольная собой и всем во-круг, бросилась в обратный путь, чувствуя и страх и неуверенность, но преодолев его, была горда и счастлива, полна растущего желания поскорее подняться, стать человеком.
   Глядя на смешные, отчаянные и торопливые шаги, Сережа очень боялся, что она упадет и ушибется о жесткий пол. Но движения ее становились всё уверенней, она оказа-лась довольно ловкой, так ни разу и не упав.
  Всем было весело и радостно. Сияющие счастьем лица матери и бабушки, весь мир вокруг состоял исключительно из добра и справедливости, и подчинялся чему-то разум-ному, сильному, присутствующем во всем, и в доме, и в людях, и в природе, к чему слов-но к вечному, не преходящему, все стремиться, находит там смысл и обретает покой. Это ощущение жизни, осознание её как радости и счастья, оказалось настолько сильным, что, заполнив все существо, легло в основу души и никогда не покидая, стало прочным, непо-колебимым фундаментом, не гаснувшим светом и теплом, помогавшим сохранить в не-мыслимых трудностях веру, надежду и любовь.
  Грубость, обида, зависть, не находили места в старом добром доме, не подвластном всепоглощающим порывам страстей, живущим спокойно и твердо по выверенным време-нем и поколениями законам. И Сережа был неприятно удивлен однажды, поражен слу-чившимся серьезным разговором матери с бабушкой. С покрасневшим лицом, чем-то очень взволнованная, объяснение вызвало у нее чувство стыда и неловкости, мама убеж-денно пыталась что-то доказать бабушке.
  - В чем дело, каких их понять? Чем провинилась бабушка? Этого не может быть! это не возможно! - и хотя они всего лишь разговаривали, получалось не хорошо. В пе-чальных глазах и грустных словах матери обнаружилась какая-то слабость и беспомощ-ность, он глубоко проникся ее состоянием, - жаль маму, она явно чем-то очень обижена, но при чем тут бабушка?
  Разные, но всегда такие дружные, они обе были близки и дороги Сереже, непонят-но, что могло произойти между ними.
  Бабушка замолчала, она не любила говорить много или не хотела вести бесполез-ный разговор. Так бы все прошло и забылось, не вспомни Сережа один неприятный, нехороший разговор, состоявшийся в гостях у той, другой, доброй бабушки, Сидя рядом и прижимая его к себе, она спросила, знает ли он, как мать била стекла в доме. Слышать это было ужасно стыдно, он не мог представить ничего подобного. В таком поступке матери было много необычного, вызывало боль и сожаление. Однако мать бабушка не винила, значит, отец, но что?
   -Что могло случиться, ведь они даже никогда не ссорились, ни разу в жизни не ру-гались. Отец ни когда не обижал мать и все возможные, не частые разногласия, не выхо-дили за рамки обычного разговора, причем и тут он был всегда вежлив и сдержан. Как соотнести с ним представленное событие, это так не похоже на отца. Он никогда не сделает ничего плохого, не позволит себе грубости и бестактности, не допустит даже просто что-то не слишком хорошее. Все шло так замечательно.
  
   При общей высокой требовательности к порядочности, были между ними и неко-торые существенные различия, отражающие особенности характера, поведения, отноше-ния к жизни каждого из них. Тонко чувствующей, погруженной в себя, все углубленно изучающей матери, была свойственна строгая индивидуальность. Более практичный, масштабно мыслящий отец, был человеком широкой души, и большой силы духа. Эти ка-чества, за редким исключением, дополняли друг друга, были взаимно необходимы и не вызывая противоречий, сливались в мечтах о счастье в единое прекрасное будущее, наполненное общим смыслом и надеждой.
   Но принципиальной, склонной все идеализировать и предъявлять к окружающим максимальные требования матери, некоторая свобода в поведении отца, считалась ею не допустимой вольностью.
   - Слишком добр, слишком весел, дети единственная цель и забота семейного чело-века и место его дома. Время надо с пользой проводить, дров бы неплохо заготовить по-больше.
   Он не имел ни каких возражений против этого, был целиком и полностью согла-сен. Но замыкаться в стенах своего дома, лишать себя общества, казалось неблагодарно-стью по отношению к жизни, не простительным, преступным непониманием ее. Тепло бывает не от одних дров.
   Об этом возможно и был разговор матери с бабушкой, пытавшейся сгладить назре-вавший конфликт молодых. Но в ее словах мать не находила убедительных доводов оправдывающих участившиеся необязательные встречи с друзьями, в которых не видела ничего хорошего и любым способом стремилась прекратить их. Не найдя необходимой поддержки у свекрови, не усматривающей в выпивках и других увлечениях большого греха, считала, что та просто защищает сына. В ее то пору пьяниц и алкоголиков не было, а поучать мужа не входило в права и обязанности жены, считалось не допустимым читать ему мораль. На самом деле она, наверное, была всего лишь против торопливых и поспеш-ных суждений, резких, оскорбительных высказываний, призывая действовать терпеливо и обдуманно.
   Близкие, знакомые, окружавшие Сережу, и те, кого он видел впервые, все были добры и приветливы с ним, особенно если они приходили с отцом. Он с интересом при-сматривался к ним, и тоже любил всех и уважал, привык полностью доверять им, видя, что все люди вокруг исключительно хорошие и прекрасные. И не мог представить всю сложность и глубину происходящего, понять, что в действительности порою все может быть совсем иначе.
   Взаимоотношения отца со своей тещей, матерью жены, носили дипломатический характер, без больших взаимных симпатий, но неизменно вежливы, как двух сильных, гордых и своенравных, но не очень дружественных, средневековых государств, соблюда-ющих, тем не менее, все внешние формальности и приличия. Более того, при встречах и на людях, бабушка старалась всячески превозносить зятя, гордилась им и согласно тради-ции выказывала хорошие манеры, демонстрируя полное благополучие, мир и семейный лад. Но при всем этом, простой человек, при любых достоинствах, не мог заслужить и доли того уважения, которое получал пусть самый никчемный, но мало-мальски образованный и имеющий хоть какие-то полномочия чиновник.
   В какой-то мере это можно было понять и простить. Образование только стало по-лучать в деревне широкое распространение, но ценность его и практическая польза, сразу стала всем понятна. Сама она проучилась в школе только до Рождества, научившись чи-тать и писать, и считалась самой грамотной на две деревни, после чего её отец, решив, что этого достаточно и большего ума для женщины не нужно, забрал ее из школы. О чем, вспоминая детство, она всегда очень сожалела, говоря, что если бы ее побольше поучить, благо память была исключительная, так она министром была бы. Не известно, что подра-зумевалось под этим высказыванием, но иногда и поверишь во что-нибудь, зная ее дело-витость, нескончаемую энергию, сильный характер и массу других достоинств.
   Занимаясь всю жизнь тяжелым, нередко просто непосильным трудом, вынуждена была подчиняться людям, часто не имеющих ни каких преимуществ, уступавших в спо-собностях, но прочитавших и выучивших несколько книжек, что давало право на совсем другую жизнь. Такова была реальная, суровая, беспощадная и единственная правда, а не лживая, трусливая, выдуманная мечтающими бездельниками идеология равенства за чу-жой счет.
  
   Будучи женщиной исключительно верной и порядочной, во всем следовала мужу. Его взгляды, мысли, в которых она находила согласие и подтверждение своим убеждени-ям, воспринятые, получали в ее отражении грубую простоту. Он же, Александр Василье-вич, был человек совершено замечательный. Тактичный и спокойный, общества не сторо-нился, но и не собирал вокруг себя шумных компаний, вел себя сдержанно, как бы наблюдая за окружающими со стороны, хотя по долгу службы приходилось быть на виду, выполнять ответственные поручения.
   Человек разумный и практичный, умел отметить в людях много удивительных до-стоинств, о чем говорил увлеченно, с гордостью, словно речь шла о самом себе или близ-ких родственниках. В тоже время находил в жизни немало смешного и забавного. Знал массу всяческих историй и мог интересно, выразительно рассказывать, красочно изобра-жая образы персонажей, имел для этого богатый жизненный опыт. Приобретать который начал, находясь на воспитании в богатом доме. Он никогда не рассказывал о том, навсегда ушедшем времени, закончившимся грандиозными историческими переменами. Рано прекратившееся образование и детство без отца, убитого отвергнутым поклонником его матери во время путешествия к новому месту жительства. Потом армия, коллективизация и тюрьма, во времена параноидного поиска врагов народа, когда достаточно было просто быть приличным человеком, не пить, не курить, не говорить матом, и не работать с лопатой, чтобы попасть под подозрение подлинно народной власти, видевшей в подобном образе жизни нечто инородное, враждебное. Причиной ареста стал оказавшийся в руководящих органах погубивший отца человек. Сибирь, полуголодная работа в шахте, где и сильному, здоровому, мужику нелегко выжить, его легко выталкивали из очереди за хлебом. Имея навыки работы в колхозном правлении, смог выучиться на бухгалтера, в которых нуждалось шахтно-лагерное производство. Не успел, вернувшись домой, обжиться, началась война. По причине слабого состоянию здоровья и кое-какой грамотности, на фронт не попал. Заведуя складами в Москве, хорошо изучил столицу и ее обитателей. Старался уяснить свое место в жизни, определить круг, сферу, близких, соответствующих уму и характеру, интересов. И нашел это в учении. Образование не было ему способом благоустройства или средством обогащения. Познание, естественная потребность души. Знания, основа всему, сущность, дающая силу и уверенность, определяющая все прочие человеческие достоинства. Осуществить это должны были уже только дети, и этому была отдана вся его жизнь.
  
   Пытливый, неутомимый интеллект позволял ему до тонкостей разобраться в любом деле, обрести всякое умение, и так организовать жизнь и быт в доме, что никогда не споря, не повышая голоса, ничего не прося и не требуя, не говоря лишних слов, в чем и не было необходимости, сумел определить, подчинить весь уклад, порядок и всю внутреннюю, духовную жизнь семьи. Его слова, поступки, оказываясь часто правильными, стали восприниматься как единственно верные и сами собой разумеющиеся.
   Слушая собеседника, он ни на чем не настаивал, ни чего не утверждал самоуверен-но, ведь ошибиться можно даже тогда, когда все кажется абсолютно понятным и ясным. И своенравная, гордая, с сильным характером, умная женщина, обычно безоговорочно соглашалась с тихим, вежливым и настойчивым мужем, заимевшим в доме абсолютную власть, исполняя даже то, что казалось ей прихотью и капризом, потому что очень любила и ценила его. Как и он ее, свою надежную опору, генератора его идей, мыслей, чувств и хорошего исполнителя, устраивающего и обеспечивающего все его существование.
   Уезжая куда-либо по делам, он тепло и нежно целовал свою, так необходимую ему половину, что было если не дикостью, то явлением чрезвычайно редким в нелегкой окру-жающей действительности.
   Любивший поговорить, он никогда в присутствии кого бы то ни было, не выражал вслух своего мнения о семейных взаимоотношениях дочери, не стремился создать выгод-ное общественное мнение, этим можно спасти репутацию, но не жизнь. Однако бабушка все свои высказывания и замечания начинала словом мы, демонстрируя очевидно этим общее отношение и единство мнений. Так это было или нет, главным предметом гордо-сти были сыновья, но судьба дочери, больше других, как две капли похожей на него, не могла его не волновать. Не говоря лишних слов, не осуждая, не навязывая своего образа жизни, он просто задумывался, и тогда сильней сжимались его губы, чувствовалось напряжение его мысли и всего его испытанного тела.
  
   Выказывая всяческое хлебосольство и радушие, они, как призналась позже Сереже та же добрая бабушка, не очень одобряли выбор дочери, и отдали бы предпочтение млад-шему брату отца, скромному, способному, мыслящему человеку, преподавателю в техни-ческом училище.
   Отец так же ценил образование, понимал его значение, неизбежную необходимость и роль в становлении личности, но отсутствие не считал пороком или большим не достатком. Это все еще оставалось новым, непривычным, для многих нелегким и непростым делом, сверхзадачей, смелым и решительным шагом, но ничего необычного, особенного в учении уже не было. Все стали грамотные, читали, писали, многое узнавали, и трудности не пугали ко всему привычных людей двадцатого века. И многие, поверив в свои силы, уезжали, получали образование, начинали строить новую жизнь. Верил и он, но счел благоразумным отказаться от предложения учиться в техникуме, в пользу младшего брата, как молодого и более подходящего для этого.
  Сам же сознавая ответственность за дом, хозяйство, родителей и видя свое предна-значение в жизни на земле, в продолжении рода, остался дома. Да и нравилась ему дерев-ня, люди, работа, другого счастья не надо было. И был уверен, что как бы не менялась жизнь, человеческое, нравственное, душевное, будет самым главным, навсегда останется основой.
  Твердо верил в возможность устройства справедливого, разумного, совершенного обществ, ведь подавляющее большинство людей честны, трудолюбивы, сознательны. Не важно, каким путем это достигается, дисциплиной и порядком или же материальной заинтересованностью, лишь бы это соответствовало духу народа, его характеру, вере, убеждениям, не разрушало их. Но как все привыкшие к труду люди не настраивался на праздную беззаботность близкого, как того обещали вожди светлого будущего, ведь даже в сказке не бывает все легко и просто.
  К теще своей относился с неподдельным, довольно искренним уважением, ласково называя мамашей, чем очень радовал ее. Но строгость суждений, требовательность и непримиримость со всеми, особенно чужими недостатками, смешанная с чувством высо-комерия и самодовольства, вызывали иногда легкую, сатирическую улыбку, с некоторой долей сожаления и досады. За что и была однажды удостоена шутливо сказанного выра-жения, Мария Преподобная.
  
  Но все неожиданно возникавшие странные неприятности быстро проходили, забы-вались в тот же день. По-прежнему становилось тихо, спокойно. Все были дружны, до-вольны и продолжали заниматься своим делом. Мерно постукивали ходики, отмечая весе-лые, счастливые мгновения, минутки, складывающиеся в часы, дни и недели, наполнен-ные ожиданием чего-то нового, большого, главного.
  В неподвижной, замеревшей тишине одиноких сумерек, где хорошо слышался, об-ращая на себя внимание, самый слабый звук, нескончаемо долго звучала по радио непо-нятная, странная музыка. Но при общем равнодушии и неуважении к ней, слушал он ее мало и неохотно. Не вникая в доносившееся из преемника бесконечное, однообразное и утомительное, надоедливое пиление и дребезжание, завершавшееся иногда вдруг взо-рвавшимся хаосом металлического лязга и грохота. В котором трудно было обнаружить что-нибудь интересное, значительное, найти то прекрасное, чем, по его мнению, и должна являться музыка.
  Музыка ему не понравилась, в ней не было той гармонии и приятности, с чем свя-зывалось само понятие о музыке.
  - Ее надо так слушать и понимать - ответил отец на недоумевающий вопрос Сере-жи, почему музыка без слов, когда на исходе дня тихие и непонятные звуки все еще про-должали тревожить и оживлять тишину.
  - Наверное, он ничего не пронимает - подумал о себе Сережа, слишком ново и не-обычно все это для него.
  Слушая слабые, утонченные, словно из другого, далекого, не доступного и не зна-комого мира безжизненные звуки, настолько это было непривычно и не совсем естествен-но, он пытался уловить передаваемое ими настроение, понять направление мысли и по-чувствовать состояние, движение души, которое думалось и должно стоять за всем этим. Но снова и снова повторялись однообразные, нескладные, часто нервные и торопливые звуки, словно у музыканта не доставало силы, не хватало смелости и способности выра-зить, красиво завершить задуманное.
  А может весь этот бесконечный хаос звуков, как раз и соответствовал сути произ-ведения, передавал его сложность и неоднозначность. Во всем слышалась какая-то не-определенность, невысказанность. Не чувствовалось цельной, завершенной темы, в кото-рой не было силы, свободы и полноты человеческого характера. От услышанной музыки осталось ощущение слабости души, ее неспособности.
  Не было этого единства силы духа, того, что не хватало в музыке, и в нем самом, как много позже, вспоминая услышанную когда-то симфонию, осознал он. И всю жизнь искал эту предельную целостность всех качеств и достоинств и в наиболее яркой и крат-кой форме нашел в народных песнях и танцах, причем самых разных, казалось бы, совер-шенно чужих, сразу становившихся близкими и понятными. Цыганские, но не эстрадные романсы, а то, как поют они для себя, завораживающие ритмы Испанских танцев, отчаян-ная смелость Кавказских, жизнерадостность африканских, но ближе всего Архангельский народный хор.
  Мучаясь от одиночества и называя Россию не мытой, не эту ли силу и красоту нашел М Ю Лермонтов, будучи человеком музыкально образованным, в народе, о чем с любовью писал, 'И поздним вечером росистым, смотреть до полночи готов, на пляску с топотом и свистом, под говор пьяных мужичков.'.
  Услышанная в детстве симфония стала понятней и ближе много позже, когда жизнь от ожиданий праздника, переживаний и огорчений по поводу неудач, перешла к неустанной, целеустремленной деятельности, приобретая черты творчества. Классическая музыка стала необходимостью, частью души, элементом повседневности, наполнив прозу будней то тихим, то громким звучанием, помогая организовать и упорядочить мысли, чувства, эмоции, лучше увидеть мечту и оживить давно прошедшее.
  Но пока это было всего лишь надоедливое и скучное пиление. Да и в тяжелой тру-довой жизни, чтобы встряхнуть душу, разбудить ее, зажечь, озарить счастьем, человеку необходимы совсем другие, простые, сильнее и необычайно красивые мелодии, соответ-ствующие боевому настрою, тому ритму сердец, с которым только и можно жить и верить ничего не боясь, ни перед чем не останавливаясь.
  
  Войдя в дом и раздевшись, Сережа застал чинно сидевших за столом и аккуратно сложивших перед собой руки девочек, с серьезными, без малейшей улыбки лицами, смот-ревших прямо, в никуда, в пустоту. С изумлением смотрел он на притихших недавних болтушек. Взгляд и всё поведение их было подчинено девочке постарше, благожелатель-ным голосом повелевающей юными послушницами, пожелавшими искать путей ра-зумных и предавшихся строгой воле наставницы.
  Это напоминало что-то весьма нежелательное, нехорошее и непривлекательное при всей своей красочности, отпугивающей какой-то упорядоченной бессмысленностью и пустой важностью. Однако девочек это ничуть не смущало и, похоже, даже нравилось. Чем все же они заняты?
  - Вы что делаете? - спросил он, не желая гадать о странном поведении.
  Не обращая на него никакого внимания, словно его не было, они продолжали увлеченно сжимать карандаши, поднимали руки и с застывшим взглядом, будто решалась их судьба, ожидали участи своих каракулей.
  - Не до разговоров - их молчание продолжало удивлять его, - ничего вокруг не за-мечают.
  Попробуй в другое время он проявить неуважение или просто помешать, пришлось бы дорого заплатить, они не оставили бы это без внимания и что-нибудь непременно ответили бы, съязвили, пропели бы свою любимую песенку.
  - Сегодня воскресенье, девочкам печенье, а мальчишкам дуракам, суп соленый с червякам.
  Противопоставить этой словесной дуэли было нечего, не хочешь да замолчишь, чтобы не слышать такой несправедливости. Суп соленый да еще с червяками, какая га-дость. Но сейчас они были такие хорошие, хоть и смешные.
  - Не мешай, мы учимся - услышал он короткое замечание.
  Такие важные, как будто, по крайней мере, вдвое старше его. Да, да, это именно то, о чем он уже немало наслышан, и старшей сестре скоро идти в школу. Но если это и есть главное, чему там учат, то ходить в школу вовсе не обязательно. Правда вот читать он не умеет, не знает, что такое и как этому учатся. Да только велика ли в этом надобность, сто-ит ли на это время тратить, когда отец читает газеты, так мать всегда недовольна.
  Целую пачку их, 'Сельская жизнь', 'Правда', местный 'Призыв', ежедневно при-носил однорукий почтальон, живший вблизи села.
  - Чего там и нашел хорошего? - говорила она, глядя, как уткнувшись лицом в газе-ты и теряя драгоценное время, он переворачивает страницу за страницей.
  - В поле да в навозе вся наша жизнь и, правда, и призыв все один и тот же, воду носить, дрова колоть.
  - Интересно же, что в мире делается - не отрываясь от чтения, отвечал отец - как люди живу.
  - Хорошие работают, учатся, остальные рассуждают - слышалось с кухни, от печи.
  - Что партия говорит, знать надо - голос его зазвучал серьезней, заголовки о ней, статьи, касающиеся всех сфер жизни, занимали первые страницы газет.
  Лучше что-нибудь полезное знать - продолжая возиться с чугунами и ухватами, мимоходом, негромко отзывалась она.
  - Чего хорошего, сама-то в поле, за коровами, и то с книжкой ходишь.
  - Это роман, весело, с шутливой гордостью, оправдывалась она.
  - Про любовь, поди, опять - усмехнулся он - вымысел, фантазии.
  - Зато интересно, хорошо написано, приятно почитать.
  - Здесь тоже неплохо пишут - заканчивал он разговор, складывая газеты.
  Не взирая на его любопытство, его недавние озорные подружки продолжали стара-тельно упражняться в прилежности и внимательности.
  - Ну, умора - глядя на их обезьянничание, не выдержал Сергей
  А если ты не будешь сидеть спокойно, то ничего не запомнишь, не поймешь и ни-чему не научишься - уверенно объяснили девочки.
  - Он хочет быть здоровым, сильным, веселым мужчиной, все знать и уметь, как его отец, как те мужчины, что приезжают с ним, как люди, живущие по соседству. Но только вряд ли в школе, которую изображают девочки, учат именно этому, скорее наоборот, уго-ждать и выгадывать, сиди тихо, спокойно, смирно, не шали, всех слушайся
  Но ему пока об этом рано думать. А у них обязательно что-нибудь получится, непременно выучат, вызубрят, усвоят все манеры и хитрости. Только кем они собираются быть и как жить, наверно всеравно, лишь бы проще, легче и престижней. Но ведь он тоже хочет быть кем-то, наверное, просто хорошим человеком, настоящим мужчиной, разве этого мало? Разве этого недостаточно, или есть еще что-то, самое главное, без чего всё не имеет смысла, и не может быть настоящего человека.
  
  Весной, когда подсохли непроходимые в распутицу дороги, позволившие передви-гаться, случилось неожиданное и приятное событие. Преодолев полтора десятка верст по поющему весеннему лесу, по зеленым лугам и полям, из Черемис пришел дед, Александр Васильевич, дорогой и желанный, но довольно редкий гость.
  Больше всех был рад конечно Сергей. В повторявшемся однообразии дней, скуки за зиму накопилось больше, чем снега в огороде. А дед был интересным и занимательным собеседником. Усевшись с ним за один стол, Сергей внимательно слушал, почтительно поглядывая на деда. К тому же он принес целый бидон необыкновенно вкусного, души-стого мёда. Предыдущий давно закончился, еще зимой. Он пробовал есть сахар, прямо из мешка в комоде, но это совсем не то. И во время обеда, вспомнив какое несравнимое удо-вольствие отправлять в рот ложку за ложкой чудесного лакомства, решил исправить эту незадачу. Когда зашел обстоятельного разговора о жизни, о делах на пасеке, о пчелах, вы-брав момент, отложил ложку, повернулся к деду и серьезно сказал.
  - Дед, в следующий раз ты ведро меду неси, а то я его уже давно не ел.
  - Ты что - зашикала на него мать - этого мало что ли.
  - Нельзя все-то время один мёд есть, да и нести тяжело его - более доброжелатель-но отреагировал отец.
  Молодо и счастливо заулыбался дед, обрадованный тем, что нашелся наконец настоящий ценитель его трудов. Бочка мёда, сданная в сельпо, хоть и не отличается силь-но по цене от сахара и конфет, так и стоит не проданной.
  - А я не много, не все время - оправдывался Сергей. Разве это много, он видел, сколько мёда там, в Черемиса, в бочке в клети.
  - Ну, ты даешь - сказал позже отец, оставшись с ним наедине - подумают, что мы научили.
  А ведь действительно, очень похоже на шутку взрослых - слышал ли он что-нибудь об этом или сам придумал, но ему стало ужасно стыдно за свою смелость.
  - Ешь суп, ты же любишь его - сказала мать, наливая ему чашку.
  Сергей любил суп, особенно мясо, темно-красное, долгое, как говорил он. В этот раз в супе оказался бледно-розовый, жирный кусок. Вытащив, он долго очищал его о сала, что бы не осталось ни одного белого пятнышка, старательно выбирал ложкой плавающие в чашке мельчайшие капельки жира, старательно всматриваясь, нет ли ещё чего подозрительного и каждый раз, обнаружив что-нибудь непонятное, спрашивал.
  - А это едят?
  - Что в чашке, все едят - рассеивала сомнения бабушка.
  Напрягая лицо, со страхом и опасением, боясь случайно коснуться все-таки остав-ленного где-нибудь сала, медленно отправлял в рот белую, безвкусную мякоть. Другого мяса сегодня не будет.
  - Мам, не вари больше такое - просил он.
  - А куда я его девать буду - говорила она - весь отец, тот тоже сало-то не больно ест.
  Дед ничего не сказал на Сережину просьбу, но ведро мёда в доме потом все же по-явилось, долго стояло под кроватью, пока мать не убрала его подальше, заподозрив слиш-ком быстрое уменьшение содержимого. Прознав о таком богатстве, сверстники, друзья и подруги, были не прочь поиграть в доме в прятки. Долго искать никого не приходилось. Всем было ясно, для чего нужны были эти игры, на организации которых особенно наста-ивал соседский мальчишка, друг Володька, инициатор всей этой затеи, плут и пройдоха, каких поискать, неизвестно как прознавший про мед. Сергей мог и так бы его угостить, вряд ли он знал вкус меда, но как-то не подумал об этом. Кроме того, мало ли что у кого есть дома, его это никогда не интересует, потому предполагал наличие такого же мнения у других. К тому же мёд не его, только мать может распоряжаться им.
  А товарищу спрашивать об этом было не удобно, а если вдруг откажут, тогда и проситься поиграть в доме тоже будет не хорошо, слишком явными станут намерения. И он решил действовать наверняка, к тому же с помощью хитрости надеялся на большее. Хоть и жалко меду, на всех то, пожалуй, и ведра не хватит, но отказать, значит обидеть, а он не хотел обижать товарища.
  
   Среди кучи книг и журналов в доме деда было немало разной прочитанной и вни-мательно изученной ими литературы о здоровье, предмете постоянной заботы и трепетно-го отношения вследствие осознания особой его важности при далеко не выдающихся фи-зических возможностях. Но все советы о здоровом образе жизни, мало подходили для се-ла, вызывая чаще усмешку, нежели желание следовать им. Физкультура, свежий воздух, закаливание, диета, всего этого и так в избытке. Неужели где-то не устают от работы, все-гда тепло, жизнь сытая и праздная. Голод, холод, труд до изнеможения, были постоянны-ми спутниками крестьян, и залог здоровья уставшему человеку виделся в безделье, в том, что бы лучше поесть и подольше полежать на печи. Что было совершенно верно, и глубо-ко войдя в сознание, в привычки, стало представлением об идеальном образе жизни.
   При всеобщем признании возвышенной роли медицины и науки, неослабевающим интересом пользовались давно доказавшие свою полезность и проверенные жизнью зна-хари. Беда только, мало их осталось. Однажды, когда нестерпимо разболевшийся зуб ли-шил бабушку всякого покоя и терпения, пошла она среди ночи в соседнюю деревню, заго-варивать зуб. Мужчина, знающий лечение, что-то проговорил, что-то приложил и отпра-вил её домой. Боль прошла быстро, зуб больше не беспокоил, и уснула таким крепким сном, как уже давно не спалось.
   Из других способов укрепления здоровья оставалась медицина. И все надежды воз-лагались на появившиеся, показавшие неоспоримую полезность, различные химические препараты, во множестве имевшиеся в доме, которыми в избытке снабжала старшая сно-ха, заведующая городской аптекой. Чего только не было в огромном ящике шифоньера, издававшем ужасный запах. Таблетки, пилюли, настойки, яды. Ассортимент их, пожалуй, не уступал местному медпункту. Пройдя по журналам курс самообразования, они сами, собственным оборудованием измеряли давление, слушали сердце, ставили диагноз, дела-ли заключение и назначали себе лечение.
  
   - Вы чего парня то не лечите? - сказал дед родителям, оставшись с ними наедине.
   - А что? - удивились те.
   - Дышит тяжело, свозите-ка, покажите врачу - посоветовал он.
   - Они же ничего особенного не находили, дышит так, оттого что большой, много бегает, играет, ни на что не жалуется, но к словам деда сочли нужным прислушаться.
  Так началось невольное, и не желательное может быть, знакомство с людьми, вы-нужденными причинять боль, чаще добрыми, вежливыми, опытными, от встречи с кото-рыми становится легко и появляется хорошее настроение. А это иногда вечно занятые, образованные, непомерно много знающие, оттого не во всем еще разобравшиеся и ком-пенсирующие свои недостатки важностью и строгостью, от которых веет холодным и властным бездушием и только в сжавшемся сердце остается надежда и мучительно долго тянется время.
   И вот вследствие обширной, всесторонней просвещенности и глубокого самопо-знания своего чрезвычайно интеллигентного предка, Сергей оказался один, в районной больнице, далеко от дома. Полный покой, постельный режим, завтрак, обед и ужин в кровать. Одно хорошо, что порошки дают сладкие. Плохо, что медсестра требует анализы, заставляет садиться на горшок и разговаривают, как с малышом, но он же уже большой, с ним так никто не обращается. Анализов все нет, медсестра сердиться. А за окном вовсю зеленеют деревья. Мальчики постарше без разрешения выбегают на улицу, как там чудесно. Но он туда сейчас не может, целый месяц в неподвижности, один, вдали от дома. В палате еще двое, трое. Что болит, он не знает, чувствует себя хорошо, и оттого спокоен, если лечат, значит, знают, умеют и смогут помочь.
   Ожидание утомительно, но время проходит быстро и снова дом. Какой радостной и желанной стала встреча с ним, на всем белом свете нет ничего лучшего.
  
  
  
  
   Глава 6
  
   Вовсю сияло Солнце, начинался погожий летний день. Быстро позавтракав, в пре-красном настроении, думая о предстоящем дне, Сергей поспешил на улицу, намереваясь встретить кого-нибудь из товарищей, что бы вместе обсудить возникшие планы и инте-ресно провести время. Но, отворив калитку и выйдя на улицу, увидел сидящую у ворот, одетую в хорошее, черное плюшевое полупальто, называемое жакеткой, как обычно оде-вались для серьезного случая немолодые женщины, бабушку, с узелком в руке, непо-движно и грустно смотревшую на дорогу.
   Это удивило и насторожило Серёжу, похоже, она ждёт машину.
   - Бабушка, ты уезжаешь от нас? - невольно вырвалось у него.
   - Да, мой хороший, уезжаю - негромко, с печальным немногословием произнесла она.
   Он сразу ощутил всю непоправимость происходящего.
   - Почему? Зачем? Это невозможно? Это часть его жизни, его самого, как можно отнимать у него ее? Он не хочет этого!!!
   Не желая верить в случившееся, пораженный сногсшибательной новостью, побе-жал в дом, к матери, уточнить услышанное, и надеясь, что она развеет всю нелепость омрачившего, меняющего все его существование события.
   Мать вынимала из печи и складывала на стол, смазывая маслом большие белые пироги, с печальным, грустным выражением лица и большими, покрасневшими, как это бывает от горьких, обидных слез глазами и еще более печальным голосом подтвердила сказанное бабушкой. Ситуация складывалась полностью безнадежной, он никогда не ви-дел мать плачущей. Но тяжело и больно ей, похоже, не только оттого, что бабушка уезжа-ет, что-то другое, более важное виделось в её облике, возможно к этому имеют отношение те разногласия, свидетелем которых он был однажды. Но что именно послужило причин-ной для такого поступка, предположить не мог.
   Все так непонятно и неожиданно.
   - Ничего, мне просто жарко - видимо заметив пристальный взгляд сына, скрывая смущение, сказала мать.
   Жаль маму, но надо немедленно туда, на улицу. Развязав узелок, бабушка достала и подала Серёже пряник. Он не просил её остаться, понимая бессмысленность и бесполез-ность всех слов, к тому же она и так видела состояние.
  Всегда в темном, спокойная и терпеливая, какой была, чему учила Серёжу и чем начиналась его жизнь, так рассталась она со своим домом и такой осталась в памяти о го-дах, где все радость и счастье, где Солнце светит ласково, а безграничный мир полон добра, справедливости и чудесных, удивительных открытий.
  
  Установилась хорошая, сухая и тёплая погода, вёдро, как говорили старики, а жизнь продолжала оставаться замечательной. Выпрыгивая по ступенькам высокого крыльца, Сергей следовал за матерью в новый, уже обживаемый дом. Вспомнив так пора-зившие его недавно слова одного из мальчиков, решил поделиться с матерью своим удив-лением.
  - мама, он так говорил, так ругался - стал рассказывать Серёжа - я век прожил, не слыхал такого.
  - Да ты что? - с изумлением воскликнула мать - век-то, знаешь сколько, сто лет, а тебе?
  - Пять - ответил Серёжа, но он не раз слышал, как говорили многие взрослые, про-жила век. В этом слышалось что-то значительное, многоопытное. Особенно часто повто-ряла это приходившая за водой на колодец из дома напротив высокая, сухая, старуха Вера. Он тоже как будто уже не мало знал, и считал вправе сказать нечто подобное. Но оказалось, что это совсем не то.
  - Мне-то еще мало, даже бабушке нет, ей, и то, далеко до ста - пояснила мать.
  - А сколько это будет, сто - спросил Серёжа, желая лучше разобраться в простом и коротком слове такой огромной величины, неопределённый смысла которой требовал более точного понятия.
  - Ты до скольки умеешь считать, до десяти? - спросила мать.
  Счет до десяти, что тоже не мало, он знал и хорошо в нем ориентировался.
   - А сто, это десять раз по десять - в представлении возникла огромная величина. Поднявшись по свежевыкрашенной лестнице, они очутились на широком и большом мо-сту, месте, соединявшем жилой дом с другим зданием. У стены стоял старый шкаф, в сто-роне был отделен чулан, и вела дверь на поветь, заваленную сеном, там же находился ларь с мукой, а также некоторые другие, не всегда нужные вещи и предметы обихода.
   Сам дом был светлый и звонкий, залитый весь Солнцем, проникавшим в него из всех окон. В просторной прихожей большое зеркало, стол, стулья, на стене картина с рвущимися в бой всадниками. Деревья, брёвна из которых выстроен дом, не такие мас-сивные и толстые, как в старом доме, но очень чистые, белые, струганные, отдающие све-жестью и блеском.
   Но главное, что не обрадовало, смутило и даже немного огорчило, это печь, хотя и новая, аккуратная, но совсем не такая, не соразмерно мала в сравнении со старой, где, ка-жется, свободно можно было разместится во весь рост всей семьёй, и нет так любимых Серёжей высоких полатей.
   Успокаивающая фундаментальность и основательность прежнего, старого дома, навевающая вечное, нерушимое, исчезала. Здесь всё сияло, блестело и сверкало, звало к новой жизни, требуя проявления решительных и смелых действий.
   Пройдя за печь, на сравнительно небольшую кухню, мать занялась приготовлением обеда. Число, которое узнал Серёжа, заинтересовало его, он так мало знал, это начало беспокоить его.
   - А то, что будет после десяти, как называется? - полюбопытствовал он, подойдя к матери.
   Выходило не сложно, игра слов, надо знать лишь как называется очередной деся-ток, и затем все повторяется. Дальше сорока они считать не стали. Мать не захотела или сочла не нужным. Ведь даже в школе не всегда пользуются большими числами, и весь первый год считают в пределах двадцати. Да и цель, и трудность математики, не в количестве цифр. Как получается сто, стало понятно, особой сложности в этом не было. После ста возникала невообразимая величина, но смысл счета ему стал понятен и он был очень обрадован своим неожиданным познанием.
   Падающий в окно солнечный свет был созвучен с открывающейся вокруг, пробуж-дающейся многообещающей жизнью, наполнившей дом радостной верой и надеждами.
  
   Прошли, незаметно промелькнули, казавшиеся бесконечно долгими, благодатные летние дни, быстро сменившиеся прохладой ранних сумерек, и вместо припекающего Солнца, по небу поползли огромные серые тучи, наполнившие воздух никогда не исчеза-ющей сыростью. В завладевшем миром сером однообразии, не оставляя места унылой скуке, преобразившиеся вдруг деревья не переставляли удивлять яркостью дивных красок. Падая, долго кружась и качаясь, разноцветные листья устилали землю пестрым ковром. У заборов, в палисадниках под окнами, красовалась, пылая, рябина и оставалось еще много, ставшей особенно вкусной, черёмухи. Наконец-то всё убрано в огороде, несчетное количество мешков картошки, сотни полторы, сносил отец в подполье, занимавшее первый этаж нового дома. Одна капуста, огромные кочаны были оставлены на грядке до первых заморозков.
   Вволю нагулявшись, озябший и промокший, скинув отсыревшую одежду, Сергей забрался на печь и, поглядывая из-за перегородки, наблюдал за происходящим внизу серьёзным и ответственным занятием. В доме появился большой и важный человек, ставшая школьницей и готовившая уроки старшая сестра, оказавшаяся теперь в центре всеобщего внимания. За успехами которой, спрашивая и советуя, пристально наблюдала мать, что вовсе не нравилось своевольной и упрямой сестре, показывающей это всем своим видом, считающей всякое вмешательство недопустимым соавторством.
   То, замерев с застывшим взглядом, то, уставившись на растопыренные пальцы, не-смотря на категорический запрет матери такого способа счета, сестра занималась матема-тикой, вслух зачитывая задание. Иногда, когда пример оказывался слишком сложным, или не хватало пальцев, возникали осложнения и случались небольшие задержки. Не желая мешать, Сергей просто слушал, и уже все давно решил, представив нужные числа и произведя мысленно необходимые вычисления, с радостью сообщив результат. Заинтересовавшись, ободрённый успехом, стал увлечённо считать, решать, незамедлительно давая ответы.
   Сначала это всех просто веселило, потом мать попросила его замолчать, а затем и вовсе отослала в дальний угол. Усевшись на диван, поглядывая в окно, и все еще вслуши-ваясь в доносившиеся слова, он продолжал выкрикивать ответы, пока в голосе матери не прозвучала строгость. За окном быстро темнело, идти гулять стало поздно, да и Володьки, наверное, уже нет.
   Учиться сестра стала просто замечательно, без всяких проблем, легко и быстро овладевала всеми знаниями, намного опережая своих, преуспевающих подруг.
  
   В ситуации всеобщей занятости, на Сергея, как единственного ни чем не обреме-нённого человека, легла обязанность заботиться о подрастающей младшей сестре. И це-лый день, находясь дома, в отсутствии взрослых, ему предстояло, неотступно следуя за ней, постоянно присматривать, кормить, поить, одевать и укладывать её спать. Что было не слишком сложным и утомительным, но, безусловно, важным и ответственным делом, от исполнения которого, сознавая собственную полезность, он испытывал даже некото-рую гордость, стараясь в точности выполнять все наказы матери.
   Хотя иногда это и не доставляло совершенно никакого удовольствия, поскольку роль туалета не имела для неё определённого места, и приходилось не мало потрудиться, приводя в порядок последствия её несознательного поведения. Но основная трудность и удовольствие, когда он имел возможность отлучиться на некоторое время, был сон. До-ждавшись положенного часу, а то и раньше, ласково уговаривая сестру, непонимающе посматривающую на своего малозначительно воспитателя, Сергей вел её к кровати, встречая выражение несогласия быть посаженной за высокую решетку постели. Но приходило время, и продолжая уговаривать, он сажал её туда, не видя малейших признаков желания заснуть.
   А за окном, явившийся к назначенному часу, стоял друг Володька, терпеливо до-жидаясь желанной свободы товарища. Казалось, что сестра начинает засыпать, но едва он переставал её качать, как, повернув голову и широко открыв глаза, она живо смотрела на него. А то и начинала улыбаться, словно говорила, что он тоже зависит от неё, в какой то мере находится в её власти, и не слишком ли рано собрался бежать на свою улицу.
   Но он знал, что она должна обязательно уснуть, это необходимо, напевая и издавая звуки, какой то непонятной колыбельной, продолжал укачивать сестру. Когда, наконец, перестав вертеться, расслабившись и долго оставаясь не подвижной, она крепко засыпала, подождав, и убедившись, что это надолго, осторожно, через заднюю дверь он выходил в огород, на улицу, на свежий воздух, испытывая невообразимую радость и удовольствие, а радоваться было чему.
  
   Происходившие вокруг перемены были сравнимы разве что с переходом от камен-ного века к железному, если не более того. В местах, где всё взрослое население еще знало и помнило устройство светильника из лучины и где все важнейшие мероприятия, в том числе партсобрания, еще недавно проходили при свете керосиновой лампы, стремительно и бурно, быстро меняя привычный облик и весь сложившийся уклад, ворвалась новая жизнь, возбуждая горячий интерес и порождая большие надежды на грядущую цивилизацию, приметы которой были уже видны и заметны повсюду. Они встречались, чуть ли не на каждом шагу, валялись разбросанные за деревней, в поле, лежали вдоль дорог в виде кусков и мотков проволоки, железа, крючьев, больших разбитых изоляторов и промасленных, издающих ужасный запах подпор.
   Возникшее в поле сложное сооружение, подстанция, пугало и удивляло скрытой в нём мощью, а внизу, у речки, красиво поднялся, вставший в виде большой буквы 'А', анкер. Вдоль дорог и через поля, потянулись в самые дальние углы линии электропередач. По широким, прорубленным в лесах просекам, по поднятым вверх на огромные железобетонные столбы проводам, шла дальше могучая, непонятная и грозная, но такая нужная, жизненно необходимая энергия, результат труда, совместной деятельности природы и человека, выражение их единства, общих устремлений, символ добра и разума.
   И везде надо было успеть, все увидеть, все посмотреть. Увеличившееся количество различной техники, машин, тракторов, кранов, убеждало в больших возможностях чело-века. Радовало все, даже промасленная и залитая соляркой трава вокруг цистерны, на уго-ре возле ложбинки, где еще недавно с девочками собирал землянику, не казалась такой уж безобразной. И воспринималось все это, как естественные и неизбежные, вполне допу-стимые последствия, закономерные спутники развития и прогресса.
   Правда, чтобы набрать ягод и грибов, просто побродить по лугам и лесам или пой-мать рыбу, что оставалось по-прежнему самым любимым занятием, приходилось уходить все дальше от грохочущей и роющей человеческой деятельности. Туда, где в глубине не тронутой тишины сохранилось неизменным, как самое близкое и дорогое, естественное начало всего хорошего, необходимого для души, приятного для глаза, полезного для тела.
  
   Перемены, предвещавшие зарастающей лесом окраине новую жизнь, принесли по-селившиеся в старой избе, молодые, весёлые ребята, недавние студенты, вдохновленные великой идеей преобразования родной земли, по спартански стойко переносящие все тя-гости походной неустроенности, сразу полюбившиеся деревенским мальчишкам и став-шие в их глазах почти героями. Огромный чугун супа, сваренный матерью, качество которого вероятно было не всегда таким блестящим, как количество, не могло удовлетворить немалого, после длительной, напряжённой работы аппетита, что нисколько не снижало их активности и бодрого настроения, не лишало веры и оптимизма.
   Мать не славилась поварским искусством и не питала к этому большого интереса. Да и при наличии в достаточном количестве свежих продуктов, в этом не было необходи-мости. Мясо, молоко, масло, творог, рыба, ягоды, грибы, мед, они вкусны и так, в любом виде, сами по себе. Излишняя обработка только портит их. Знание кулинарии возникло и стало необходимым в первую очередь там, где есть дефицит всего этого, и когда из ничего нужно уметь приготовить вкусный и сытный обед.
   А летом, когда времени свободного не было ни минуты, и себе-то, ничего почти не готовили. Не смотря ни на что, парни были полны молодого задора, энергии, и помимо работы, у них хватало сил красиво ухаживать за местными девчатами.
   - Говорят электрики и шофера плохие мужья - предупредительно высказалась одна из женщин во время своих нескончаемых пересудов. Однако это замечание, не найдя мо-тивации, не было поддержано остальными участниками разговора.
   И откуда они только берут все свои приметы и суждения, не мог понять Сергей, скоро все станут шоферами, да и электричество теперь везде и всюду, так что, жизнь от этого прекращается что ли.
   Для ребят творившая чудеса молодежь оставалась примером, авторитет их был непоколебим. Они называли всех их по именам, Серёжа большой, Сережа маленький, знали, кто, чем занимается, и отмечали, у кого какой характер. Подражая им, можно было поиграть в строителей, изображая их со своими подругами, роль которых охотно испол-няли девочки, заняться представлением взрослой жизни.
   Серёже не очень нравились все эти бытовые сцены с домашними разговорами, но смышлёный товарищ, в тайне происхождения которого, среди прочих, возникала и цыганская версия, был оживлен и очень настойчив в осуществлении своих замыслов. Пытаясь придавать игре полную серьёзность, он убеждал все делать по настоящему, словно во всей этой чепухе заранее, точно видел определённый смысл.
  
   Одним из главных удовольствий и частым местом для развлечений стал недавно появившийся за огородами небольшой пруд. Мощный трактор, взрыв земляничный при-горок и углубив дно, перегородил ложок. Образовавшийся водоём, больше похожий на большую грязную лужу, оглашавший по вечерам окрестности азартным, возбуждённым криком собравшихся со всей округи лягушек, стал в тёплые летние дни излюбленным ме-стом пребывания подрастающей детворы. Утонуть было практически невозможно, так как глубина его в большей части едва ли превышала метр.
   Глядя на весёлую возню малышей, Славка, соседский мальчишка, тоже решил ис-купаться, а заодно и показать своё умение неопытной малышне. Разбежавшись и с силой оттолкнувшись, как положено при нырянии, от берега, что бы дальше проплыть под во-дой, он круто вошел в воду и тут же застрял головой в вязком глинистом дне. Барахтаясь и отчаянно колотя ногами по поверхности, под общий хохот, перемазанный стекающей грязью, растерянный и озадаченный вылез на берег.
   Серёжа довольно быстро освоился в воде, самостоятельно, легко научившись пла-вать. Сначала с помощью доски, взяв её в руки, а потом и без неё, превосходно чувствуя себя в ставшей родной и естественной водной стихии.
   Пруд, как выяснилось, имел важное народнохозяйственное значение, и был создан в противопожарных целях, в связи с широкомасштабной электрификацией, а вовсе не для их, ребячьего удовольствия. Полезность его в этом плане, хотя и выглядела разумной, сра-зу вызвала у Серёжи большие сомнения в возможности реализации своего назначения. Во первых, пожаров здесь, кажется, отродясь не бывало, народ очень бережно обращался с огнём. Кругом сухие постройки, дрова, сено, достаточно небольшой искры, и не помогут никакие пожарные. Этого не надо было объяснять даже детям, они никогда не брали в руки спичек. Как-то лазая под мостом старого дома, Серёжа нашёл полный коробок спичек, и сразу же отнёс его домой. Он хорошо помнил незабываемую историю, рассказанную дедом о том, как приехавшая из города, погостить летом в деревне девочка, играя, развела у дома костёр, чтобы испечь из глины подобие пирожков. Огонь быстро полностью уничтожил огромное хозяйство. Жутко было вспоминать ту историю. Так это городские, от них не знаешь чего ждать, они всегда хотят чем-то удивить, стремятся во всем быть оригинальными и необычными. Он так никогда не сделает.
   Но даже, если и случись пожар, например от молнии, что тоже маловероятно, хотя страшные грозы постоянно бушевали над деревней, дома, стоявшие под высоченными деревьями, были в относительной безопасности, получить какую-либо помощь стало бы невозможно по причине отдалённости и бездорожья. Еще как дозвониться до райцентра, где возможно имелась какая-то пожарная служба, телефона то в деревне нет. Пока соберутся, да если доедут ещё, путь не близкий, и в хорошую погоду целое путешествие, Так что, даже в лучшем случае, помощь поспеет через час, другой, когда всеравно всё сгорит дотла.
   Со временем, из расположенной выше цистерны, в пруд набралось столько мазута и солярки, что, сверкая всевозможными радужными пятнами, он сам стал представлять угрозу, и его покинули последние, самые не прихотливые обитатели.
   Земляники здесь уже не было, лишь упрямо продолжали расти в густой траве за огородами и вдоль полей, множество чудесных неприхотливых цветов. А дальше, ниже пруда, за разросшимся кустом ольхи, еще блестела, появляясь среди кочек и осоки, род-никовая вода, образуя небольшой ручей с перекинутыми через него жёрдочками на ухо-дящей в черный еловый лес тропе.
  
   Многому не надо было учить привычных к лесу деревенских детей. Какой гриб брать, какую ягоду есть. Ни один ребёнок, даже впервые увидев, не сорвёт сказочно кра-сивый, смотрящий прямо на тебя вороний глаз. Никогда не подойдёт к обильно усыпав-шим кусты, налитых соком и манящих зрелостью, волчьим ягодам.
   Со всех сторон от деревни, пересекая поля и образуя из них маленькие клочки, проходили заросшие лесом или используемые под пастбище и сенокос, лога. Маленький ложок с крохотной речушкой, где полоскали бельё, стекавшей в поросшую лесом и души-стой смородиной, речку Медведицу, Большой лог, Крутой лог, Матрёхин лог, откуда про-биваясь из родниковых ключей и путаясь в тенистой чащобе, вытекала ледяная, необык-новенного, приятного вкуса вода, наполнявшая большие и малые реки.
   Настоящая, хоть и не очень большая, но всё же с глубоким омутами, крутыми об-рывистыми берегами и золотистым песком, широкая в половодье река, находилась за ле-сом, километрах в полтора, красиво извиваясь, протекала среди лугов и полян, что оказы-валось не всегда близко и удобно.
   Поэтому, не далеко от деревни, у места называемого Плисихой, было решено устроить новый пруд, где можно было бы не только помыться, постирать бельё, но и по-ловить рыбу. Рубили кусты, корчевали деревья, вытаскивая их с помощью трелёвочного трактора, управляемого молодым электриком. Натягивался длинный трос лебёдки, трак-тор поднимался, становясь на дыбы, казалось, ещё немного, и он перевернётся, но мед-ленно дерево начинало поддаваться.
   - Какой смелый парень этот Валерка - восхищался Сергей работой тракториста.
   Отец с мужчинами с помощью пил и топоров бревнами укрепляли плотину. Посте-пенно пруд стал заполняться водой, став местом удовлетворения наивысших желаний и предметом особой гордости. Не далеко от берега, под берёзами, ребята постарше решили соорудить жильё, вырыть землянку, оборудовав её по всем правилам, что бы можно было укрыться в ней в непогоду, протопить печь и даже ночевать.
   Но скоро воды набралось столько, что начатое строительство пришлось прекра-тить. Зато водоём получился отменный, большой, широкий, несколько метров в глубину, с достаточно чистой и даже немного проточной водой, ставшей настоящим раем для все-возможных жучков и паучков. Одни легко скользили по поверхности, другие испуганно уходили на глубину, затаиваясь там. Метались над водой вызывающе красивые стрекозы и выглядывали, собравшись у скопившейся позади тины, словно все перебравшиеся сюда лягушки.
   А сколько радости, счастья приносил он потом в летний зной. Можно было просто плавать или кататься на плоту, раскачивая его, делать Амурские волны, переворачивать, падая в воду и снова забираться на плот. Прыгнуть вниз, ныряя и подгребая, спуститься на самое дно, в непрозрачную, пугающую неизвестностью холодную глубину и захватив горсть земли в качестве доказательства, поскорее подниматься наверх, к Солнцу, к голу-бому небу, к ребятам.
  
   Не сознавая причины и не чувствуя в том никакой надобности, Сергей снова ока-зался в больнице. Правда в этот раз всё оказалось проще и легче, разрешалось ходить и вообще, можно было делать, что хочешь, а всё лечение составляли только одни горькие порошки, да наблюдение врачей.
   На правах старожила, обрадованный свободой, он чувствовал себя уверенно и, увидев в коридоре группу ребят, в основном более старшего возраста, среди которых вы-делялся один, как оказалось потом, шестиклассник, смело направился в их сторону. Все они давно устали от больничного однообразия и были не прочь поразвлечься.
   - Какой ты толстый - снисходительно посмотрев на подошедшего Сергея, произнёс высокий парень. Не привыкшего к грубости Серёжу очень удивила такая встреча.
   - Я не толстый - убеждённо ответил Серёжа.
   - А какой ты? - с улыбкой, глядя на него, спросил парень.
   - Нормальный - не сомневаясь, ответил Сергей.
   Он не считал подходящим для себя такое определение, он большой, но не толстый, никто его так никогда не называл. Не встречавшийся с подобным обращением, он хотел с этим мириться, обидное, неуважительное отношение возмутило его, кровь хлынула по телу, а похожий на макаронину длинный, окружённый толпой, все повторял свою глупость. Сказать ещё что-нибудь в ответ, посмеяться, он не догадался, обзываться еще не научился и не мог никого оскорблять, да и не хотелось в гневе заниматься разговорами, любое ответное слово, казалось, не заменит нанесённой обиды.
   - Ну, тогда догони - уже не так враждебно, но всё ещё вызывающе и высокомерно предложил незнакомец, отступив на шаг, видимо желая, чтобы за ним побегали, уверен-ный, что его никто не сможет догнать.
   Ну конечно, сейчас, разбежался, не зная что делать, думал Сергей, да и что будет, если догонишь, он такой большой, зубами если только вцепиться. Его никогда не учили, как вести себя в подобной ситуации, Вместо ожидаемой дружбы получилась такая непри-ятная встреча.
   В палате, куда удалилась компания, посреди стола стояла банка с цветами. Вот она догонит, решил Сергей, продолжая замечать обращённые на него насмешливые взгляды.
  Взяв банку в руки и направив её в сторону стоящего по другую сторону стола длинного, краснея от напряжения, выдавил из себя низким голосом.
   - Как сейчас дам - удерживая банку наготове.
   Ироническая улыбка парня, не ожидавшего от малыша такого решительного отпо-ра и не желавшего дальнейшего осложнения ситуации, сменилась более серьезным, выра-жением и готовностью к примирению.
   - Брошу - повторил - повторил Сергей, как только на лице парня вновь появлялась, уже несколько растерянная улыбка. Его товарищи, оставались молчаливыми наблюдателями затянувшейся неприятной сцены, гадая, чем всё это может закончиться.
   Нет, он никогда не бросит, не в его характере такая поспешность, это было бы не очень хорошо и даже глупо. Он отлично понимал все последствия, представив на миг за-литую водой, усыпанную цветами и битым стеклом комнату, стол и чисто заправленную кровать. Нет, он не сделает этого, если они не оскорбят его больше. Мало того, что полу-чишь выговор от медсестры, начни тут сейчас кидаться чем попало, он может оказаться неправ, на слово надо отвечать словами, о дружбе и хороших отношениях потом можно не мечтать. Хитрый парень сумеет убедить всех, что он не причём, вон он какой улыбчивый да вежливый. А его поступок будет истолкован как дикость и не умение себя вести. Ещё больший позор и стыд.
   С другой стороны ему очень хотелось отомстить за нанесённую обиду и запустить со всей силой банку в обидчика, всё остальное менее важно. Но парень, похоже, раскаивается, готов к примирению, совсем не улыбается и делать что-либо было уже поздно. Возможно он совсем не такой уж и плохой, только обнаглел среди малышей, убеждённый в своём превосходстве. Но его оскорбили, он все еще очень взволнован и не может так просто это оставить, надо хоть что-то сделать, чтобы защитить свою честь и достоинство.
   Вошедшая медсестра разрядила ситуацию, пыл прошёл, напряжение спало, а ребята оказались отличными друзьями, с которыми он неплохо проводил время. Из толстой резинки, Венгерки, они научили его делать рогатку и, прячась в столовой за стульями, здорово играли в войну.
   В одной с ним палате, возле окна, не вставая и не шевелясь, неподвижно лежал мальчик, выпивший по неосторожности уксус. Каждые три часа ему приходили делать уколы, в место, при мысли о котором, Серёже становилось не по себе. Мальчик дико кри-чал от боли, когда несколько человек держали его. Никто не знал, откуда он и как его зо-вут, но всем было очень жаль мальчика.
  
   Иногда, бывая в райцентре по делам, а может приезжая специально, Серёжу наве-щала мать, что было большой радостью. К тому же каждый раз она являлась со всевоз-можными подарками, разными сладостями, пряниками, конфетами, печеньем. Однажды она привезла необыкновенную, невиданную вещь, небольшого, бурого, заводного медве-дя. Когда, урча и переворачиваясь с боку набок, он уверенно и целенаправленно, по-хозяйски двигался по полу, вызывая невольное уважение поразительным сходством с настоящим медведем, полюбоваться замечательной игрушкой, засматриваясь на неё, при-ходили не только дети, но и взрослые.
   Как-то, выйдя в коридор, Сергей увидел хорошо знакомого ему мужчину, шофёра, возившего в селе начальство, и часто бывавшего у них дома. Павлик, так звали его, был высок, красив, темноволос и среди жалостливой, вздыхающей, стонущей и кашляющей публики, казался чужим и неестественным, выделяясь жизнелюбием и энергичностью, чем очень нравился Сергею. Одна рука его была забинтована и подвязана к плечу. Подой-дя и обменявшись приветствиями, Сергей спросил, указывая на бинты.
   - Что с ней.
   - Да так, порезал немного - ответил мужчина.
   - Болит - поинтересовался Сергей.
   - Уже нет - спокойно, словно речь шла о небольшой царапине, уточнил Павлик.
   - Тогда хорошо - обрадовался Сергей.
   - Хорошо - согласился мужчина - А ты как, домой скоро?
   - Не знаю, когда выпишут, так всё нормально - и, ощутив усиливающуюся тоску, добавил - дома лучше.
   - Само собой, ничего, раз всё нормально, тогда скоро выпишут - убедительно заве-рил Павлик.
   Напоминание о доме пробудило столько приятных и радостных воспоминаний. Действительно, пора бы, наверное, уже и выбираться отсюда.
   Позже от отца Сергей узнал, что причиной появления Павлика в больнице стала рана, полученная при задержании разбушевавшегося хулигана, одного из электриков, явившегося из города с ножом устанавливать здесь свои правила. Сергея удивило поведе-ние того, тихого с виду, черноватого, неприметного, не претендующего на лидерство и даже как будто сторонившегося всех парня, способного на такой безумный поступок. Восхитила смелость и ловкость земляка, оказавшегося лучше и разумней.
  
   В больнице, как нигде, люди любят поговорить о здоровье, о чудесном исцелении, о чудо богатырях и силачах здоровяках. В ожидании обеда, все собравшиеся в столовой внимательно слушали рассказ о достоверной, как уверял немолодой рассказчик, истории о мужчине, носившем на себе из лесу брёвна на строительство своего дома.
   - А там у них что, лошадей нет - спросил Серёжа.
   - Может, занята была, некогда значит, было - пояснил рассказчик.
   - Поляк всё успевает, всё может - сказал Сергей и стал рассказывать, какой замеча-тельный у них конь, сильный, умный, быстро бегает и как далеко они на нём ездили.
   - На ком вы ездили, на человек? - спросил сидевший в стороне молодой человек, плохо слушавший и ничего не понявший.
   Замолчав, Сергей серьёзно посмотрел на него. По правде сказать, он и забыл, что их любимый, добрый конь здесь никому не известен, и после паузы выразительно ответил.
   - На лошади, так коня зовут, что непонятного.
   Достав из супа, мешавший есть, большой лавровый лист, Сергей облизал его, что-бы не пачкать стол и положил рядом с тарелкой. В стороне раздался громкий смех того же самого, уже взрослого, но на удивление простоватого и самоуверенного парня. Серёже стало неудобно, как будто он сделал какую-то глупость.
   - Меня бабушка так учила - смущённо пояснил он.
   - Правильно тебя бабушка учила - твёрдо сказал сидевший рядом мужчина, и все молча продолжили обед.
   Но чаще ему давали молочный суп, есть который не было никакого желания. Вды-хая доносившийся из огромной кастрюли, вкусный запах мясного борща, и наблюдая за аппетитным обедом соседей, он помешивал ложкой лапшу, не приступая к еде.
   - Можно мне заменить лапшу на борщ? - спросил он повара - я не хочу это есть.
   - Её прописал врач, надо есть, чтобы быть здоровым - авторитетно и властно отка-зала добротная, белокожая повариха, какие вероятно и вырастают на такой лапше с моло-ком. Они хотят, чтобы и я был таким же. Его пища, жёсткое говяжье мясо. А есть это, можно только пробегав несколько часов на улице, когда всё становится замечательно вкусным. Скорей бы туда, на волю, к ребятам, покататься с горки, сходить в лес, на речку. Снег, Солнце, лёгкий мороз, как это здорово и хорошо. А здесь, какое уж тут здоровье, в затхлом, спёртом воздухе, без движения, без радости, одна скука, уныние и болезненная тоска.
  
   Когда закончилось порядком надоевшее и кажущееся бесконечным, бессмысленное затворничество, Сергей, сняв придающий любому человеку нездоровый облик пижаму, вновь почувствовал себя вернувшимся к жизни. Вслед за матерью, ощутив желанную сво-боду, он с радостью вышел на улицу, ставшую такой родной и милой.
   И чужие дома, и спешащие куда-то люди, всё стало дороже и ближе. Наконец-то вокруг то нормальное и естественное, чего так не хватало за стенами клиники, лишённому всего, самой жизни, делая пребывание там скучным, бесцельным и удручающим.
   Прежде, чем отправиться домой, они долго бродили по улицам, переходя от одного магазина к другому. Задержались в универмаге. Пока мать, спрашивая и прицениваясь, рассматривала нужные вещи, Сергей застыл у одной из витрин, где во всю длину полки стоял огромный легковой автомобиль. Недостижимая мечта, предел желаний любого мальчишки, сесть в него и ехать, поворачивая руль и подавая сигнал. Ни в деревне, ни в селе, ни у кого не было таких игрушек, и он тоже вряд ли может рассчитывать на это. Можно даже не спрашивать.
   Посмотрев в его сторону, мать сразу поняла, в чём дело.
   - Нет, сынок, мы не можем это купить, слишком дорого, да и асфальта у нас нет. Когда подрастёшь, лучше велосипед возьмём, на нём куда хочешь, езжай - подойдя, тихо сказала она.
   Он не настаивал, не просил, всё понятно, с деньгами, конечно, нужно обращаться бережно и разумно. А цель была так желанна и близка, ему бы только подойти к машине, потрогать её руками, погладить, посидеть в ней. Но этого никогда не будет. Серьезные, взрослые размышления, вторглись в красивую, недостижимую мечту.
   Неистребимая детская вера в лучшее, в прекрасное, не позволяла понять, осознать, что всё, чего так сильно хочется, что кажется таким важным и необходимым, может про-сто никогда не быть. Но пока это была, всего лишь только машина.
  
   Привыкший к безжизненному спокойствию клиники и в силу неоднократной со-причастности с этим заведением, сознавая по этой причине некоторую, ограничивающую его возможности обособленность, поставившую его в иной, отличающийся от всех, неполноценный ряд, притихший и присмиревший, вернувшись домой, он забрался на го-рячую, пахнущую прокалённым кирпичом, прогретым ватником и прожаренными вален-ками печь. Сразу одарившую его приятным теплом, бушующего среди камней, пламени очага родного дома, всегда казавшегося вечным и незыблемым.
   Неяркий, тусклый свет лампы, отражавшийся от поблёскивающего свежеструган-ной свежестью потолка из добротных больших брёвен, освещал собравшихся внизу, за синей перегородкой, дорогих и близких людей, всю его семью, то к чему он стремился, и чего так не хватало там, вдали.
   Разговаривая, спрашивая и что-то рассказывая, отец увлечённо занимался с девоч-ками. Старшая сестра, с книгой в руках, очевидно, готовила уроки. Мать на кухне, гремя железом, возилась с чугунами, и всем было весело и хорошо. Какой незначительной и маленькой, увиделась ему теперь вся их жизнь, казавшая-ся непреходящей, неизменной и нерушимой, бывшая центром вселенной. Знают ли об этом они, и убеждённо, уверенно говорящий отец, и разумная, логично рассуждающая сестра, понимают ли, осознают ли, каким большим и безграничным, совсем иным, другим, и может не всегда дружественным миром, окружены они.
   Как встретит он их? Не окажутся ли они хрупкими и мягкими при неизбежной встрече с ним, и долго ли будет светиться огонёк в избе согреваемой родным очагом. Что будет, когда он погаснет, не исчезнет ли этот дорогой и милый сердцу уголок. И насколь-ко необходима, нужна ему та, большая, единая, неразделимо безликая жизнь, в которую, сливаясь с ней, растворяясь и исчезая, устремилось всё существующее, подчинённое сло-жившимся убеждениям, порядку и морали.
   Как хорошо? Как правильно? Что нужно, а что нет? Общее оживление и приподня-тое настроение в доме, долго не нарушали строгой сосредоточенности его серьёзного взгляда, пока он не нашёл причину, не почувствовал силу, дающую способность надеяться и верить. Дом, своя земля, где его место в жизни, только его и ничьё больше. Как бы мало оно не было, и чтобы не менялось, самое главное, составляющее его жизнь, было, есть и останется неизменным. Он не один, это земля, небо, берёза за окном, в которых часть его жизни, это тоже он. С ними он словно вечен, пока есть это, он тоже есть и всё будет хорошо. Если что и должно меняться, то только к лучшему. А что такое лучшее, он не знал, не представлял, и ничего больше не хотел, оставаясь вполне всем довольным и счастливым.
  
   Незаметная под снегом, лишённая в зимнее время признаков жизни, деревня Чере-мисы, летом оживала, преображалась, становилась многолюдной и шумной. Гости были в каждом доме. Развесёлые кампании деловых, энергичных людей, смело взявших инициа-тиву в свои руки, спали, ели, гуляли и веселились. Рады были и хозяева, рано вставая и поздно ложась спать, всеми силами старались угодить привычным к комфорту и удоб-ствам горожанам, создавая им надлежащий образ жизни. Серёжа, с матерью и сёстрами, тоже приехал на два дня встретиться с родственниками.
   - Умеешь читать? - спросил Сережу один из гостей, наполнивших дом добрых, приветливых стариков, дядюшки Андриана и тётушки Апросиньи.
   - А буквы знаешь - не дождавшись ответа, продолжал интересоваться гость.
   - Да - сказал Сергей, давно изучивший весь алфавит.
   - Тогда читай, вот это, например - сказал мужчина, указав на заголовок статьи ле-жащей на окне газеты.
   Сергей стал произносить буквы, одну за другой, так как они звучат в алфавите. Выходило что-то совершенно непонятное, какая-то абракадабра.
  - Ну, что получается? - настойчиво продолжал спрашивать гость. Но произнесён-ные им буквы, смешанные с множеством лишних звуков, не были похожи ни на одно слово. Понятно, что так не читают. Получается что-то совсем не то.
  - Не знаю - ответил Сергей, и гость оставил свои уроки.
  Объясни ему кто-нибудь, что читаются-то буквы не так, как говорятся в алфавите, там это просто их название, в тексте, в словах, произносится лишь одна, обычно первая, главная часть их или хотя бы показали, как читать по слогам, он бы всё понял. Но ведь именно за этим они и идут в школу, где обучением займутся опытные преподаватели. Считалось даже как-то нехорошо вмешиваться в процесс обучения, и сам Серёжа пока не торопился опережать время.
  Представители молодого поколения оказались такими же доброжелательными. Ре-бята подарили Серёже ласты и маску, не нашедшие здесь применения и оказавшиеся мало пригодными в неширокой, сжатой заросшими берегами речке Шайме, протекавшей со-всем рядом, в лесу за огородами.
  - Раньше она намного больше была и настолько глубока, что говорят, двои вожжи связывали, чтобы дно достать - видимо защищая родные места, патриотично заявил дед, хорошо знавший всю округу и любивший свою деревню.
  Сергей не мог представить ничего подобного, получалась огромная, невообразимая глубина, похожая на колодец, не соответствующая рельефу местности и небольшой речке. И как мерили, с берега бросали что ли, лодки-то ведь у них нет, да и не поместится она здесь. А верёвка не шест, её хоть сколько в воду опускай, не упрётся. Он уже слышал об этом способе измерения, наверное, просто так выражались, желая показать величину водоема, или пугали несмышленых, не умеющих плавать малышей.
  Но сомневаться и обсуждать вслух авторитетное заявление деда, Сергей не стал. Вероятно, раньше река действительно была иной, и в ней по рассказам деда, когда-то ло-вили, заготовляли, сушили и вялили много рыбы, занимавшей в просторном амбаре нема-ло места. К тому же, ему тоже было лестно слышать хорошее о своей земле. От разговора о необычных и таинственных глубинах былых размеров реки, рождалось чувство гордо-сти за свои неприметные, ничем особым не отличающиеся места.
  
  Учиться в первый класс из деревни шли сразу несколько человек. Все, даже жители села и далёкой округи, встречая, спрашивали их о настроении, давали советы, просили хорошо вести себя, и главное, внимательно слушать учительницу. Серёжа уже знал, у кого он будет учиться, как зовут учительницу, слышал о ней неплохие отзывы.
  От важности предстоящих, всё меняющих событий и внимания окружающих, они чувствовали себя особенными, главными, первыми лицами в деревне на данный момент. По мере приближения к тревожной, радостной и ответственной дате первого сентября, вошедшие в жизнь волнения, постоянные заботы, переживания и мысли о будущем, не давали покоя.
  Серёжа не раз открывал новенький, черный портфель с книгами, которые придётся каждыё день, и в дождь и в мороз, носить с собой в школу, до которой всего лишь два с половиной километра, хорошо, не далеко, многие ребята ежедневно ходят за пять кило-метров. В большой коробке, подарок первоклассника, много различных предметов, каран-даши, ручки, резинки, счётные палочки, листы с буквами и слогами. Пользоваться всем этим, как правил, никому никогда не приходилось, сразу учили читать, писать и считать, без этих детских глупостей, но иметь подарок было приятно. Глядя на него, Серёжа вни-кал в предмет занятий его ближайшего будущего.
  Он понимал и чувствовал, что школа, это действительно что-то важное и нужное, раз уж к ней такое всеобщее серьёзное внимание. Одним словом, он готов был к этой, уже изменившей его жизнь, неизбежности. Но личное отношение оставалось всё ещё сложным и неопределённым. Да и судя по ребятам постарше, что уже не один год посе-щали школу, учёба восторга у них не вызывала.
  
  Дорожа каждым оставшимся свободным днём, он весь день проводил на улице, бродил с товарищами по окрестностям, обходя любимые места. Потемнела черёмуха от созревших ягод, ставших к осени ещё вкуснее, за которыми приходилось забираться всё выше и выше. Ягоды остались только на самых дальних, не доступных, слишком тонких ветвях, добраться до которых не было никакой возможности. Сделав из проволоки крю-чок, он стал ловко подгибать нетронутые, последние, самые вкусные кисточки ягод.
  - Ты это куда забрался-то? - испуганно спросила проходившая внизу женщина. А какое ей дело, обиделся Серёжа на строгий тон голоса. Взрослые никогда не обращали на это внимания, всеравно ведь за всем не усмотришь, мирясь с утверждением, чему быть, того не миновать. Примерно такое же отношение у большинства жителей было и к школе, что дано человеку, этому и нужно учить, не принуждая, не навязывая ничего лишнего. Ведь даже в одной семье, при одинаковых условиях, что ни делай, вырастают совершенно разные люди.
  - А я могу ещё выше залезть - похвастался Серёжа изумлённой женщине.
  - Не надо, не надо, слазь сейчас же - торопливо отговаривая, женщина направилась к дому.
   Его не переставала удивлять своей величиной, мощью и красотой, огромная, похо-жая на большой, раскидистый дуб берёза. Ни у кого нет больше такой. Необъятный, шер-шавый, почерневший внизу ствол, выше ослепительно блестел, уходя в небо, но ему туда пока не забраться, даже с помощью лестницы. Для этого придётся ступить на сломанный, трухлявый сук, неизвестно выдержит ли он его. Далеко вверху, на одном из расходящихся стволов, прибит был скворечник, это сделали, должно быть, соседские парни, за что Сергей был им очень благодарен. Скворечники в деревне были почти на каждом дереве, на некоторых даже не по одному. И его дом теперь тоже не остался без птичьего пения.
   Давно скошена вся трава в огороде, отцвели цветы, но у дома и вдоль заборов, осталось ещё много колокольчиков, ромашек и других жёлтых, красных и малиновых цветов. Хорошо бродить, вдыхая запахи земли, листвы, трав, омытых свежестью росы, тёплым летним дождём и высушенных лучами ласкового Солнца.
  
   - Серёжка, в школу хочешь? - спросил проходивший мимо сосед уже не один год отдавший овладению грамотой, и судя по всему, не испытавший от этого большой радо-сти.
   - Нет - откровенно, по-свойски, признался Сергей. Ведь тогда не будет всего этого, некогда станет гулять целыми днями, идти куда хочешь, бродяжничать по окрестностям, делать что хочешь, а он только стал достаточно взрослым, чтобы самостоятельно проводить время. И вдруг лишиться всего, такого хорошего, самого лучшего, благоприятного, счастливого времени, которого никогда больше не будет. Словно вся жизнь, или, по крайней мере, лучшая её часть, каким хотелось бы видеть всё настоящее и будущее, кончена. Они оба с другом, при молчаливом согласии, были единодушно уверены в этом, наслаждаясь последними днями безграничной свободы.
   - Не бойся, всё будет нормально, учиться надо, это необходимо, потом поймёшь - по взрослому рассуждал соседский парнишка сорванец, далеко не примерного поведения, которого не уличишь в бессмысленном подражании чему-либо и повторении чужих слов.
   Надо, вот и он говорит, что надо, а зачем? Продолжал думать Сергей, остановив-шись в высокой траве у забора, где они разговаривали. Чтобы тихо и благополучно кро-птеть в кабинете, лишившись Солнца, зелени, снега. Учиться, чтобы не работать. Вот что сквозило во всех разговорах о необходимости образования, что видел он в играх девочек, изображающих школу, чем гордились культурные, образованные гости и о чём мечтали, вздыхая, пожилые люди.
   Учиться, чтобы не работать и легче жить. Единственный и главный мотив ставший причиной стремления, обозначивший все цели просвещения в большинстве случаев. Естественный и закономерный путь, в сравнении с которым всё остальное более низкое, менее достойное и вызывающее только сожаление. А ведь он хочет быть настоящим мужчиной, как отец, так же жить и работать здесь, на земле, вместе со всеми. Разве этому учат в школе, силе, характеру, труду. Говорят да, но скорее, наверное, отучают и приучают хитрить, выгадывать и надеяться на необыкновенную, сказочную, лёгкую жизнь, в сравнении с которой, тяжёлый труд, грохочущая техника и грязная скотина, всё становится низким и недостойным.
   Но так живут и не жалуются отец и все мужики. Он тоже смог бы жить так же. Но и они утверждают, что надо учиться. Но зачем, если и без того всё хорошо. Одно огорчало его, иногда он не понимал кое-чего, чувствуя при этом себя слабым и беспомощным. Больше хотелось знать, во многом разобраться и конечно школа в этом поможет помочь. Так может, и нет противоречия между обозначившимся интересом к знаниям и реальной, земной, естественной жизнью, её простыми радостями. И учиться нужно не только для того, чтобы выгадать что-то, уйти от трудностей, облегчить жизнь, но и затем, чтобы по-нять её, сохранить всё хорошее, что есть в ней и сделать её ещё лучше. Быть одержимым не только личным эгоизмом, но и уметь его с великой, общей целью.
   Но как бы то ни было, лучшее оставалось здесь рядом, дома, в поле, в лесу, у речки и искать чего-то другого он не хочет. Сожаление о безвозвратно уходящем, по настояще-му счастливом времени, постоянно беспокоило его. Не хочет никуда он, ни в какую шко-лу, не ищет другого места и не желает ни другой жизни. Однако же ясно, нельзя постоян-но бездельничать, пришла пора чем-то заняться, а для этого конечно нужно учиться, и ве-роятно долго, упорно и много.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"