Это была обычная палата на восемь пациентов в самой обыкновенной московской клинике для душевнобольных. По две койки у боковых стен, две койки у окон, одна у двери и одна в середине. Выглядело все это коряво и несуразно. Ольге все время хотелось сделать тут перестановку, но для этого нужно было добиваться специального разрешения у завхоза, а больничный завхоз был человеком важным и недосягаемым для низших слоев медперсонала. Палата была на пятом этаже, и тут лежали те, к кому уже давно перестали приходить посетители.
Ольга зашла в палату, вымыла руки холодной водой с огрызком хозяйственного мыла и натянула резиновые перчатки. Ей предстояло обойти палату и подмыть всех больных. Не то, чтобы она была брезглива, но ей хотелось, чтоб все было стерильно, поэтому каждый день, уже несколько лет подряд, она мыла руки и надевала перчатки. Пациенты засуетились. Жизнь этих несчастных была настолько скучна, что даже такой ритуал, как ежедневное подмывание, был для них важным, если не сказать ключевым, событием.
На первой койке лежал Тищенко. У него была мания - какой-то весьма распространенный вид, но названия Ольга не помнила. Каждый день Тищенко казалось, что он кто-то другой, кто угодно, только не Олег Тищенко. Его настоящее имя и фамилию, кажется, кроме Ольги, никто и не знал.
- Ну и кто ты сегодня? - ласково спросила она, убирая засаленные волосы с его лба.
- Дура, ты что, сама не видишь? - Тищенко лежал плашмя, напряженно вытянув ноги, согнув руки у груди, прикусив верхними зубами нижнюю губу, и периодически поводил ушами.
- Не вижу, дорогой. Кролик, что ли?
- Заяц я. Фыр-фыр.
- Зайчик ты мой! Как настроение? Давай-ка я помою твою морковку. - Ольга протянула руки к причинному месту Тищенко. Он взбрыкнул и сжался в комок.
- Не сметь! Не прикасайся ко мне! Ты же видишь, у меня зимняя спячка!!
- Он боится, что за его морковкой придут охотники, - донеслось с шестой койки. На второй койке заржали. Тищенко пробил холодный пот. Ольга попыталась его успокоить:
- Не бойся! Охотники не придут. Я поймала их всех и посадила в клетку. Я просто хочу тебя помыть, чтоб ты был чистым.
Она еще раз протянула руку, но Тищенко попытался ее укусить. Ольга вздохнула и подошла к койке номер два.
На ней, довольно улыбаясь, по-турецки сидела Лидуся Радаева. Возраст Лидуси был запрятан глубоко в складках ее бесчисленных юбок, которые она сама же свернула из украденных больничных простынь и пододеяльников. Она испытала на себе все тяготы нищей жизни: пела в переходах, собирала бутылки, ходила по вокзалам с табличкой "украли вещи, помогите на билет", рылась в помойках и подворовывала в супермаркетах. Но ничто не давало ей заработка, хватавшего больше, чем на бутылку в день. В дурку ее упекли, когда она, решив, что из нее выйдет неплохая проститутка, показала сиськи менту. На больничных харчах она быстро отожралась, и, казалось, была вполне довольна жизнью, но мечта стать проституткой так ее и не покинула.
- А ты все ходишь, моешь нас? - проворковала Лидуся.
- Давай, Лида, поднимай юбку, - Ольге она не нравилась, - нет у меня сил с тобой церемониться.
- Да пожалуйста! - Лида усмехнулась и подняла одну простыню. - У меня их двадцать три!
- А ну тебя...
Ольга подошла к койке у окна. Там спал Анатолий Пилипенко. У него была дендрофобия, он боялся растений. Как-то раз Ольга принесла в палату кактус, радуясь, что хоть как-то сможет озеленить помещение и очистить воздух, но Пилипенко ночью изрезал его ножом и засунул под четвертую койку Васе с манией преследования. С утра Вася полез под кровать за тапочками и поднял такой визг, что сбежались все врачи. Пилипенко во всем сознался, его сочли буйным, отобрали нож и надели смирительную рубашку.
Ольга легонько потеребила Пилипенко за плечо. Тот сразу же проснулся и расплылся в коричневой улыбке.
- Сделай мне минет, дорогая!
В принципе, Пилипенко, если его побрить и развязать руки, мог бы быть и ничего. Но кактус Ольга ему не простила. Поэтому скорее из чувства долга, нежели из сострадания, сказала:
- Снимай штаны.
- Ого! Прямо так сразу? - Анатолий удивленно облизнулся.
- Ты погоди слюни-то пускать. Я тебя подмывать буду, - рассеяла его сомнения Ольга.
- Подмыва-а-а-ать? Это еще зачем? Ну-ка покажи руки...
- Вот, смотри. Стерильные руки. В перчатках. Сейчас быстренько помою тебя, и будешь чистым.
- Да какие же это руки? Это ветки дерева!!! - Пилипенко заверещал. А ну пошла отсюда! - Пилипенко тщетно попытался развязать рубашку, и от неловкого движения свалился на пол. Ольга отошла на безопасное расстояние, оставив Пилипенко карабкаться обратно на место, и присела на четвертую койку к Васе.
Вася не спал. Вася никогда толком не спал. Он все время ждал ИХ. ОНИ могли прийти за ним в любую минуту. Они уже подали ему знак в виде измельченного зеленого кактуса под кроватью. Он был уверен, что Пилипенко был подкуплен. Ольга тоже была подкуплена. Если бы у Васи была возможность, он оградил бы свою койку колючей проволокой. Но такой возможности не было, поэтому Вася все время бдел. Ольгу он боялся. Конечно, он знал, что она никогда никого не трогала, а только подмывала больных и прибирала палату. Но он знал, что ОНИ готовы пойти даже на самые трудоемкие и длительные операции, чтобы завладеть им. Поэтому он был настороже даже с Ольгой.
- Отойди, - рявкнул Вася.
- Что, опять не дашься?
- Не дамся. Умру, но не дамся! - Вася говорил это каждый день, и Ольга не настаивала на своем.
На пятой койке лежал Сергей Витальевич. Что у него за болезнь, никто не знал. Но он был единственным, к кому однажды пришли посетители. Ольга тогда ужинала вместе с медперсоналом, и видела в окно, что подъехала дорогая машина, из которой вышла молодая красивая женщина с двумя детьми. Дети остались внизу, а женщина поднялась. Видимо, Сергей Витальевич был из очень богатой семьи. С той женщиной они недолго поговорили, потом он прошептал ей что-то и показал на Ольгу. Женщина хотела дать ей денег. Наверное, Сергей сказал, что Ольга каждый день подмывает его. Но от денег она отказалась, объяснив, что это всего лишь ее обязанность, а никак не жест доброй воли. Признаться, Сергей Витальевич был очень симпатичен Ольге. Он всегда молчал, не разговаривал ни с кем, кроме нее, и в его глазах было столько грусти, что Ольга понимала, что причиной его болезни было какое-то большое горе. Иногда, подмывая его, она снимала перчатку и давала волю своим рукам. Сергей был совсем не против, и Ольга думала, что когда он вылечится, он увезет ее на дорогой машине в свой загородный дом, и она не должна будет больше подмывать сумасшедших, а откроет свой салон красоты и станет блистать на званых обедах.
Но сегодня Сергей Витальевич был не в настроении. Он только улыбнулся ей, и сказал:
- Отдохни немножко, Оленька. Устала ты.
Ольга поцеловала его в лоб и подошла к пациентке на шестой койке. Там лежала женщина лет шестидесяти, которая думала, что ей десять и она просто отдыхает в пионерском лагере.
- Здрасьте, тетя Оля!
- Здравствуй, Наташенька. Расскажи, как у тебя дела?
- Знаете, тетя Оля, а Тищенко с первой койки мне вчера юбку задрал!
- Ну и хулиган! - Ольга покосилась на Тищенко. Тот все еще был зайцем и водил ушами. - А ты что?
- А я подумала, что я ему нравлюсь! - Наташа покраснела. - А он, оказывается, пиратом был и клад искал.
- Ну и как? Нашел?
- Не нашел. Но он сказал, что однажды находил на дне моря большой сундук с золотыми монетами. И когда он вернется домой, то подарит одну монету мне. А Вася сказал мне, чтоб я у него ничего не брала, потому что тогда я всю жизнь должна буду бояться.
- Чего бояться, Наташа?
- ИХ. Тетя Оля, а они страшные?
- Они? Они совсем не страшные, Наташа. Их только Вася и боится. Давай-ка я тебя помою.
Наташа покраснела.
- А меня сегодня уже помыли.
- Кто? - Ольга знала, что никто, кроме нее, за чистоту пациентов не отвечает.
- Пилипенко... - Наташа покраснела еще больше, - Он сказал, что ты будешь очень рада, когда придешь и узнаешь, что я уже чистая.
Ольга посмотрела на Пилипенко. Тот уже залез на кровать и слушал их разговор.
- Пилипенко! Еще раз о таком услышу - отстегаю тебя березовым веником!! Понял?
Пилипенко зарычал и опять попытался развязаться, снова упав на пол. Ольга встала у седьмой койки.
Там лежал Полиграф Полиграфович Шариков. Он говорил, что раньше был собакой. И лучше б псом и остался.
- Чего пришла? Отлазь, гнида! - рявкнул Полиграф. - Опять со своим мытьем! Чего, не понимаешь - не нужна ты тут никому. Не-нуж-на! Хочешь мыть полы - мой себе полы. Но не трожь ты людей! Живем мы тут все своей жизнью, со своими проблемами, со своими мыслями, сами для себя живем, а ты ходишь и тормошишь нас каждый день. Захотим помыться - помоемся. Вон она, раковина, в углу стоит. Не захотим - значит, будем грязные ходить. Захотим - попросим тебя, знаем, что ты у нас ответственная и на все готовая. Не захотим - не попросим, и сама ты не лезь.
У Ольги на глаза навернулись слезы.
- Неблагодарная ты тварь! Что на тебя нашло? Вчера тебя мыла, ты и не тявкнул! А сегодня что?
- А мне вчера, может, ласки хотелось. А сегодня у меня на завтрак куриная косточка. Так что отвали, отвали, а то поцарапаю.
- Вы все! Психи! - Ольга с дрожью в голосе оглядела больных. - Психи вы, ненормальные! Я, как дура, мою вас хожу. Хочу, чтоб вы чистыми были. Чтоб приятно вам было... А вы... А вы... Вы же сами ничего не можете! У вас же никого, кроме меня, нет! Вы же мне уже как родные стали... - Ольга всхлипнула. - Смотрите! Смотрите все! Вот как надо!!
Ольга сняла штаны и ловко подмылась на глазах у всех. Тищенко фыркал. Лидуся захлопала в ладоши. Пилипенко облизнулся. Вася покачал головой. Сергей Витальевич отвернулся к стене. Наташа смотрела, открыв рот. Полиграф Полиграфович глодал куриную кость.
Ольга сняла комсомольский значок и с чувством выполненного долга подошла к своей, восьмой койке, легла на нее и уснула.