Монах поежился. Несмотря на солнечный день, здесь, в глубине леса, было зябко. Тропа, по которой он шел, давно заросла, видно было, что с зимы по ней точно не ходили. Кое-где она уже терялась среди пробивавшейся зелени, и, наткнувшись на подобные места, монах останавливался, шептал вполголоса привычную молитву, и шел наобум. Пока он ни разу не ошибся, и каждый раз снова находил петлявшую тропку.

Если он правильно смог разобрать щедро усыпанную варварскими словечками и страшно корявую латынь деревенского старосты, то тропа должна была вывести прямо к берегу Вара. Однако монах хорошо помнил, что окружавший его лес, это лишь малая толика великого Кеат-Ду "Черного леса" о котором писали еще римские язычники, служившего границей между обитаемыми землями, и, вне всякого сомнения, густо населенного дикими зверями и злыми духами. Духов монах пока не встречал, но медвежьи следы на тропе несколько раз заметил.

Лес расступился небольшой прогалиной, и солнечные лучи, наконец, смогли пробиться сквозь листву вековых буков к холодной и влажной почве. Проступавшие сквозь кусты и высокую крапиву обломки столбов не давали ошибиться. Когда-то здесь было человеческое жилье. Монах раздвинул листву. Каркас хижины давно покосился, плетеные стены прогнили, и лишь кое-где на них еще висели следы глиняной обмазки. Место было заброшено уже давно.

Под основанием стены что-то белело. Приглядевшись, он понял, что видит кость. Рядом сквозь стебли крапивы виднелась еще одна. Обжигаясь о серовато-зеленые побеги, монах смог достать из под куска обвалившегося плетня человеческий череп. По правой стороне от темени к затылку шел узкий, слегка щербатый, разрез. Меч был острым...

Копать было нечем, но среди развалин еще сохранилась яма бывшего хранилища. Что в ней хранил мертвый ныне обитатель хижины, так уже и не узнать, но теперь эта заплывшее глиной углубление стало местом его последнего упокоения. Когда монах закончил читать молитву над небольшим холмиком из обломков хижины и комьев вывернутой корнями земли, солнце успело спуститься за вершины буков, и на поляне сразу стало темно. Потянуло сыростью и холодом.

Похоже, из лесу сегодня ему выбраться уже не успеть, а ночлег среди волков и медведей ожидался не самый приятный. Монах спешил, но тропа по-прежнему петляла среди вековых стволов и упрямо не желала выводить на свет. Прошлую ночь он провел внутри сложенного из огромных валунов дольмена, возведенного когда-то на склоне холма у самой опушки леса. Теперь это убежище казалось ему почти постоялым двором. Если верить старой книге, прочитанной в монастыре, эти места должны были быть обитаемыми и гостеприимными, но все изменилось. Войны и чума изгнали людей, поля заросли лесом и везде поселились дикие звери... Словно в ответ на эти мысли где-то вдалеке завыл волк.

Лес кончился внезапно. Поросший травой склон уходил вниз, к неширокой темной, слегка поблескивавшей полоске воды. Длинные тени тянулись вниз, штрихами густых монастырских чернил перечеркивая сочную зелень травы. Путник огляделся. Чуть в стороне возвышался в закатном полумраке огромный вековой дуб. Даже издалека были видны корявые сучья и белеющие края большого дупла. Монах раздумывал недолго, дупло явно не хуже гранитных глыб дольмена...

Странные сны метались этой ночью в голове свернувшегося калачиком на устилавшей дупло старой трухе человека в выцветшей рясе. Он видел молодой дуб, на ветвях которого полуголые воины с выкрашенными синей краской лицами и вздыбленными подобно кабаньей щетине волосами развешивали отрубленные головы врагов, и густая кровь, остывая, капала на траву... Благообразные старцы в белом срезали золотыми серпами омелу с ветвей набирающего силу древа... Хмурые и до синевы выбритые люди в кольчугах, со сноровкой мастеров, делающих привычную и хорошо знакомую работу, распинали старцев на ветвях дуба под молчаливыми взорами насильно согнанной толпы... Вечно смеющиеся разбойники делили награбленное в тени вековой кроны... Странно одетый импозантный мужчина в пурпурном плаще и с позолоченным венком в начинающих седеть волосах произносил речь перед собравшимися вокруг древнего ствола вооруженными людьми, его слов было не слышно, но судя по жестам, он что-то обещал, и к чему-то призывал... Молодой веснушчатый парень с еще редкой бородкой и странной формы прической, что-то объяснял собравшимся поселянам, показывая сорванный у корней листок клевера... Оборванные длинноволосые люди, увешанные оружием и золотыми украшениями, вздергивали на засыхающих сучьях перепуганных обывателей, воздвигая перед ними деревянные изваяния одноглазого божества... Олени щипали траву среди старых корней, а белки прыгали по рассохшейся коре... Дуб медленно умирал, и ждал близкого конца.

Проснувшись, монах долго лежал на дне дупла и смотрел на падающий сверху солнечный свет, в золотистых столбах которого яркими искрами плясали пылинки.

За ночь спина затекла и разгибалась с трудом. Кряхтя, монах вылез из дупла, и, пошатываясь, сделал несколько шагов. Стоявших перед ним поселян он заметил не сразу. А заметив, опешил. Монах был еще не стар, но успел многое повидать. Но никогда еще не видел на человеческих лицах такой смеси ужаса и удивления... Прежде чем он что-то успел сказать, оба местных жителя опрометью пустились бежать вниз по склону.

Монах огляделся, пытаясь понять, что их напугало. Он пригляделся к дубу и увидел то, что не заметил в темноте вчерашним вечером. Кора древнего дерева была изрезана странными и грубыми рисунками, а на ветвях кое-где раскачивались выцветшие ленточки и связки мелких костей - куриных или бараньих, судя по размеру, и пробитые, нанизанные гирляндами, медные и серебряные монеты. Он слышал о подобных деревьях, которым поклонялись язычники, но своими глазами видел подобное впервые. Монах перекрестился, но любопытство взяло свое, и он осторожно обошел дерево, разглядывая приношения и вырезанные на стволе фигуры людей и животных.

Бурчание в животе напомнило о том, что последний кусок хлеба закончился еще вчера днем, и монах пошел по склону к реке. Если староста деревни на той стороне леса не ошибся, то это река и есть Вар. Где-то здесь обязательно должно быть жилье.

* * *

Истоптанная до состояния липкой грязи земля была щедро устлана свежей щепой. Пахло строевым лесом, и стук топоров заглушал весь остальной мир. Крепость строилась... Монах, затылком чувствуя внимательные взгляды обитателей, вошел.

За свою не слишком долгую, но и не очень короткую жизнь, он видел достаточно много людей облеченных властью, и обычно не ошибался в том, кто тут главный. Местный граф был вполне обыденным молодым человеком - рослым, светловолосым и усталым.

- Ты похож на святого отца, странник. Если так, то хорошо, мой священник три дня как умер... преставился, - поправился граф, - а без святого человека в этих местах мало кто захочет оставаться надолго. Местные говорят, что этот край проклят. Раньше старики приносили жертвы старому дубу, чтобы задобрить нечистую силу, но уже год, как налетчики-бретонцы их убили. А еще говорят, что ты сам вышел из того дуба...

Граф прищурился, глядя в глаза монаху, и словно бы невзначай взялся за новенький серебряный крестик, висевший на потертой цепочке. Толпа, стоявшая позади, зашелестела. Монах ее не видел, но спиной чувствовал ее напряженное внимание...

- Может ты и сам демон? - без обиняков поинтересовался граф.

- Нет, - прямо и бесхитростно ответил монах, - если вы захотите, то я могу рассказать, откуда я иду, и кто послал меня нести слово Божье в эти места... Но сначала мне нужно поесть.

- Подойди, - чуть севшим голосом сказал граф. Одной рукой он по-прежнему теребил серебряный крестик, а второй придерживал рукоять меча...

- Прикоснись к кресту, - приказал он, снимая крестик с шеи, и протягивая монаху, - его мне дал сам епископ.

Монах почтительно взял крестик. Граф смог сдержать выдох облегчения, в его должности не подобало бояться нечистой силы, но стоявшая сзади толпа отчетливо загудела. Странный монах не был немедленно испепелен, обожжен и изгнан, отчего можно было полагать его человеком, а не лесным демоном...

* * *

Повара у графа были вполне приличные. Монах впервые за много дней нормально поел. Граф сидел рядом, пил, и жаловался на жизнь.

- Плохое здесь место. Крестьяне разбежались, кто от волков, кто от бретонцев. Пашни почти все заросли, единственный мост сгнил... Маркграф приказал выстроить крепость и управлять этим проклятым местом, а кем тут управлять? И как я построю крепость до осени, если того и гляди опять южане придут грабить?

- Почему ты думаешь, что место проклято? - спросил монах, не прекращая жевать.

- Люди говорят. Давно уже эта земля заброшена, могил и волков тут больше чем людей. И еще этот старый дуб, - граф поморщился, - по слухам пока ему еще приносили жертвы, тут как-то можно было жить, а теперь когда, стариков знавших про него, убили, стало и вовсе плохо. Мои люди клянутся, что видели в лесу оборотней...

- Твои люди слишком много пьют.

- Вино делает человека храбрее, - поучительно сказал граф, - а бояться нечистой силы не зазорно даже великому воину. Да и местные просто так говорить не станут.

- Мало ли что говорят напуганные постоянными набегами селяне. Это богатая земля, здесь много солнца, и хорошая пашня. Я видел старые яблони на опушке леса, когда-то тут росли сады. Поверь, здесь можно собрать хороший урожай. Просто защити людей от врагов, загони волков обратно в лес, и жизнь вернется. Я много ходил по миру, и, клянусь, есть много мест куда хуже этого.

Граф оторвался от рога с выпивкой, и поднял уже начавшие мутнеть глаза на собеседника.

- Ты говоришь как мой старый священник. Он собрался срубить старый дуб и построить там церковь, но умер. И местные люди сказали, что это от проклятья. И что все мы умрем еще до зимы...

- Не верь. Все в руках Божьих и никто не знает часа собственной смерти. Сруби дуб и построй церковь. Там ей самое место.

- Если ты тоже умрешь через три дня, то я сниму крест, снова повешу на эту цепочку молоток и принесу жертвы богам предков, - с глухой серьезностью сказал граф...

Монах не умер... Три дня спустя он стоял перед дубом и разглядывал лезвие топора. Хорошее железо, острый топор... Дед монаха был плотником.

Судя по количеству собравшихся, граф был не прав, когда говорил, что люди разбежались. Поселян было много, и все они внимательно следили за происходящим. Ветер стремительно гнал по небу плотные низкие облака, и с гулом трепал графское знамя, воткнутое в землю позади монаха. Тот вдумчиво и медленно читал молитву. По привычке он молился по-ирландски. Граф и его люди все равно не отличили бы его от латыни, а до стоявших вдалеке крестьян ветер и вовсе доносил лишь невнятные обрывки слов.

Монах вспоминал вторую часть того сна. Там были белые крепостные башни над рекой, необычные, устремленные к небу сотнями острых шпилей соборы, яблоневые сады и золотистые пашни вокруг утопающих в зелени черепичных крыш и ветряных мельниц... И еще там на холме уже не было дуба.

- Ты уверен? - спросил граф.

- Я лишь делаю то, что должен, - просто ответил монах и пошел к дереву.

Налетел порыв ветра, большая сухая ветвь с хрустом отломилась и тяжко упала на влажную землю, сквозь разорвавшуюся пелену облаков брызнули лучи солнца. Монах размахнулся, и в наступившей тишине глухо прозвучал первый удар топора.