Аннотация: Рассказ с осенней "Грелки" 2016 года. Для внеконкурса СК-11.
Море приходило и смывало возведённый на песке город. Оно сильнее человека. Даже тихое северное море городка моего детства. Всё, что построено, может быть разрушено.
Однажды Джуди спросила:
- А если бы мы не встретились, ты бы помнил меня?
Парадоксальный вопрос, такой могут задавать только дети.
- Помнить можно то, что было, - ответил я.
В тот день я рассказал ей про Егора. Решился рассказать, сумел...
- Изменить прошлое нельзя. Выбор есть только в настоящем. Это и великое счастье, и огромное испытание. Если бы мама за полгода до твоего рождения пошла к врачу, у тебя был бы младший брат. Но самой тебя на свете бы не было.
В самом деле, как мы умудряемся жить на острие волны, что тоньше лезвия Оккама, когда столько всего непоправимого каждый миг поставлено на карту? Каким-то чудом держимся, безупречнее, чем сёрферы на полосе океанского прибоя. Всегда в точке настоящего, безостановочно и беспощадно движущегося по канве времени, всегда и неизменно в одной точке, где сходится всё.
- Я бы хотела брата, - сказала Джуди просто. - Пусть у меня будет брат, вы же с мамой тоже хотите этого.
Смешная моя девочка, совсем ребёнок... Дети никогда не верят в то, что их могло бы не быть. Как ей было объяснить, что я не в силах представить её старшей сестрой другого мальчика в мире, где Егора никогда не было.
И тогда я сказал:
- Море приходит и разрушает то, что построено на песке. На то оно море. На то он песок. Люди почти всегда слабее обстоятельств. Когда они не готовы к рождению ребёнка, ребёнок не рождается...
Джуди не поняла, но больше не решилась заговаривать со мной на эту тему. Зато начала изводить меня вопросами о брате. Мгновенно привыкла к его существованию. Я рассказывал ей о том, как Егор болел свинкой и носился по квартире, похожий на маленького головастика-монстра. Как разбил аквариум и пытался свалить вину на Ван Дамма, висящего над его кроватью. Как потом, став почти взрослым, получил красный пояс по каратэ и пробежал круг, усадив маму на плечо. Как учился по обмену в Норвегии, а вернувшись, смешно морщил лоб и щурился от яркого солнца. Как ему вырвали зуб, по щекам текли слёзы, а он упрямо шепелявил: "Мне всё равно не больно". Посчитал вероломством, что ему причинили боль, а никто не заступился. Маленьким был...
Джуди до сих пор верит, что Егор существует, только живёт в другом городе, далеко от неё, там, куда я уезжаю, а потом возвращаюсь назад. Даже теперь, когда его нет...
Мне комфортно здесь, я отдыхаю душой. Мне нравится шпиль городской ратуши с вращающимся солнцем на вершине и садовые дорожки с яблоками в траве вперемешку с опавшими листьями за кольцевой дорогой Сан Пауло. В этом шедевре конструктивизма училась Джуди с пятого по восьмой класс, а в парящий бассейн "Контарио" мы ходим с ней до сих пор. Конечно, архитектурные формы придуманы не мной, но я горжусь, что участвовал в проектировании многих зданий.
Разрушенным может быть только то, что построено...
Вчера я рассказал дочке о последнем послании Егора.
"Папа, мы попали в окружение, боюсь, что не выберемся. Если что - я вас любил. Береги маму и Джуди", - написал он.
Как отвратительна порой жизнь. Мы даже прощаться с близкими по-человечески не умеем. Говорим казённые слова. А что, если смерть не случится? Нам ведь потом будет так неловко за искренний порыв...
- Привези Егора сюда, - сказала Джуди.
Она в самом деле не понимала, что не бывает детей, рождённых с разницей в полгода. Им бы, может, и было вместе комфортно, но мне бы это окончательно разрушило мозг.
- Там идёт война, - сказал я Джуди. - Я безмерно рад, что ты в безопасности, в Сонненбурге. Но Егор должен быть там.
И именно в тот миг я отчётливо понял, что Егор непременно сюда приедет, подальше от войны, в счастливый солнечный город, больше похожий на сновидение, чем на беспощадную жестокую реальность. Сейчас не получится, не то время. Но когда-нибудь...
На одиннадцатом году жизни Егора я получил доступ к суперкомпьютеру. Я забил в него всё, что помнил, вплоть до цвета листьев в сентябре, когда Джуди должна была родиться.
Мы с женой жалели о той размолвке; но жизнь продолжалась, назревали грозные события, Егор начинал проявлять характер. Джуди уходила всё дальше в ту область прошлого, где воспоминания мешаются с не осуществившимися мечтами и медленно гаснут под напором реальности. Если они нечаянно и всплывали в сознании, теперь уже скорее пугали. Казалось, вспоминая Джуди, мы предаём Егора, нашего единственного ребёнка.
На просторах вселенной суперкомпьютера было много закоулков, куда и за сотни лет не добрела бы цивилизация форматирования, если бы не началась война.
Каждый из сотрудников облюбовал себе укромный уголок в этом мире.
Поначалу я не придал серьёзного значения тому, что стало впоследствии второй половиной нашей жизни, едва ли менее значимой, чем реальная. В перерывах моей работы я уходил туда отдыхать. Там я и строил свой город. Неспешно, с удовольствием, затягивая в него понравившиеся чужие наработки, наращивая на них свои идеи.
И однажды в городе появилась Джуди. Она возникла незаметно, я бы мог её не узнать, но каким-то тайным чутьём угадал в первое же мгновение.
Суперкомпьютер, как детское море, оказался сильнее меня. Город внезапно обрёл самостоятельность и перестал быть творением, покорным моей воле. И теперь уже я сам был его гостем, всего лишь гостем в собственном городе, как любой из его обитателей.
И тогда я заболел. Мне начало казаться, что в порыве раздражения, подобного тому, что охватило нас с супругой за пару месяцев до примирения и венчания, я могу уничтожить созданный мной мир, превратить его обратно в ничто. Я пытался убедить себя, что воплощённую дочь убить не смогу, элементарные инстинкты не позволят этого сделать, а страх тем временем становился всё сильнее.
Когда я обнаружил себя посреди ночи дрожащим и мокрым от пота со сжатыми кулаками возле кровати спящего Егора, я рассказал обо всём супруге.
Это был день, когда она навсегда потеряла покой.
Она упрекала меня, упрекала целых три дня. Я был настоящим безумцем, безрассудно ковыряющимся в нашем больном прошлом, извлекая из него то, что сознание пыталось спрятать от меня. Я нисколько не поумнел за прожитые вместе годы, я снова принялся за старое. Вытащил из безвозвратно ушедших в небытие времён химеру и позволил ей завладеть своим разумом.
В тот момент я был готов согласиться с женой. Суперкомпьютер становился в моём воображении больше, чем просто морем. Не я его укрощал, а сам он, как разумная планета-океан, вторгался в больные закоулки моего подсознания и выворачивал их наизнанку незаметно для меня. Вначале он позволил поселиться в его вселенной. А потом попытался уничтожить мою. Что теперь делать, я не знал.
Но супруга моя внезапно перешла от упрёков и обвинений к униженной лести.
Она стала возносить до небес мои таланты, мою нравственную чуткость, чистоту помыслов и верность самому себе.
В конце этой тирады она решительно потребовала допустить её в мой город. К нашей Джуди.
Так мы стали жить на два мира. Здесь мы были родителями Егора. Там мы были другой семьёй, и у нас была дочь Джуди.
Я видел, как тяжело супруге разрываться между двумя мирами. Мне теперь было легче. Психологи склонны видеть истоки страхов и агрессии в конфликте между внешним и внутренним. Когда внутреннее сознательно изолируется от внешнего. Трудно хранить тайну. У меня больше не было секретов ни от кого из моих близких, а, стало быть, и не за что было злиться на них...
Мы были по-своему счастливы. Несколько лет счастливы, если можно назвать счастьем ту муку, сквозь которую приходилось идти...
А потом началась война.
Моего Егора вчера не стало. Совсем не стало: ни в этом, ни в том мире, больше нигде...
А сегодня. Сегодня стало ясно, что издержки войны оказались ещё более непосильными, чем представлялось. Военное положение... Все носители информации форматируются и отдаются под нужды фронта...
Я взвыл: нет, только не это!..
Только не это... Не-е-е-ет!
Я судорожно сбросил с себя гарнитуру, рванулся в зал; как в детстве, нырком, распластался на полу, нащупал под диваном пыльную коробку из-под обуви...
- Собирайся, мы уезжаем.
Джуди растерялась, смотрела на меня с недоверием.
- Зачем?
- В эвакуацию. К сожалению, война добралась до Сонненбурга. Они применяют совершенно новый вид оружия, хуже аннигиляции. Придёт волна и полностью сотрёт город. Долго объяснять, не спрашивай.
- Куда мы едем?
- В другое место.
- Ты бывал там?
- Давно, в детстве.
- Там жили дедушка с бабушкой? - с надеждой спросила она.
- Нет, только я.
- А мама где?
Времени для объяснений не было.
- Она уже там, - сказал я. - Это далёкий северный город. Тусклое солнце. Холод, сырость. Надень что-нибудь потеплее, чтобы не замёрзнуть.
Джуди полезла в шкаф, на ощупь нашла пальто, а всё время смотрела на меня.
- Что мне ещё взять?
- Больше ничего не бери, не пригодится. Мы ненадолго, только переждём волну. А потом вернёмся. Там, на берегу, мы построим замок, ты войдёшь в него и запрёшься изнутри. Ни в коем случае не открывай дверь и не выходи наружу, пока я не вернусь, поняла?
Джуди испуганно закивала.
Мы вышли из подъезда и пошли. Всё быстрее, всё беспокойнее. Мимо городской ратуши, подпирающей небо своим блистающим шпилем. Мимо футуристической школы-восьмилетки, похожей на спиральный космолёт, ввинтившийся в землю. По садовым дорожкам, усыпанным красными яблоками и жёлтыми осенними листьями.
А когда отвратительно завыли сирены на башнях, будто души вытягивая из нас, мы побежали.
По тёмному туннелю порта нас мчало в неизвестность и выплюнуло на серую брусчатку под тусклым жёлтым небом. Я едва успел выдернуть старый растрескавшийся кабель, к разъёму которого уже хлынула набежавшая тьма.
В этом городе была всего одна улица. Улица в несколько домов, протянувшаяся вдоль побережья, к которому рывками, как в старом немом кино, двигались зигзаги морских волн. В окнах домов, состоящих из одних фасадов, как декорации дешёвого спектакля, горел жёлтый вечерний свет. Таким же жёлтым светом заливали серую улицу тусклые фонари, просвечивающие сквозь графику оголённых шаров древесных крон.
В этом городе всегда был вечер. Предгрозовой вечер, где матово-жёлтое небо, затянутое то ли пылью бури, то ли дымкой тумана, подсвеченного невидимым за пеленой закатным солнцем, неизменным фоном висело вдали.
На самом деле мир освещался единственной крошечной лампочкой неумело убранной под край маленького чёрно-белого экрана моего первого мобильного телефона.
Со всех сторон лилась бесконечная однообразная музыка.
Этот город нельзя было разрушить, потому что его невозможно было построить.
Строить здесь можно было только замок. Аляповатый замок из разрисованных гранитных блоков. Замок на песчаном пляже, вылизываемом не иссякающей чередой волн.
Девятая волна разрушала замок, я никогда не успевал к нему. Разрушенный замок надо было отстроить заново до прихода нового девятого вала. Тогда я выигрывал.
Город на песке был последним местом, где можно было укрыть мою Джуди до лучших времён.
Плоская Джуди бочком засеменила по дорожке, приставным шагом перемещая неуклюжие тумбы ног. Я механически вскинул руку: справимся.
И мы молча стали строить крепость.
Когда Джуди окажется в замке и пискляво зазвучит бравурный марш, жёлтый свет фонарей ещё более потускнеет. И тогда я покину этот мир.
Пройдёт много времени, будет много горя, но однажды война закончится. Не может быть, чтобы она никогда не закончилась... Тогда я вызволю Джуди из невольного плена, куда заманил её, чтобы сохранить.
Наш новый город будет ещё красивее, ещё пленительнее, чем мой Сонненбург, там будут летающие такси, Жар-птица в городском саду и золотой олень на шпиле ратуши. Там будет такое, чего я и представить себе пока не могу. И мы там будем жить все вместе: моя не родившаяся Джуди, мой погибший Георгий, супруга, почерневшая от горя.
А пока нам надо выиграть войну. Биться насмерть и помнить: невозможно построить ничего такого, что не может быть разрушено. Но и рушиться может только то, что человеком уже построено...