У входа в "Сад роз" народу немного. Сад выше, демонстрации не видно, доносится гул.
Я остановился осмотреться. В руке нейлоновый мешок с мегафоном. Мой богатырь уже работал, стоял за моей спиной, обозревая всех и вся. Я ничего подозрительного не увидел, постоял немного и двинулся внутрь сада, мой богатырь за мной. Приблизился к заднему ряду большой толпы. Впереди толпы трибуна, а в отдаленье за мной кнессет.
Вынул из мешка мегафон и крикнул в спины людей: "Вас обманывают! Вас используют!"
Мой богатырь тихо ахнул, я понял - из-за моей самодеятельности.
В мегафон больше не успел крикнуть.
Искавшие мою душу оказались совсем рядом.
Мой богатырь оттеснил меня чуть и прикрыл с трёх сторон, а сзади оказалось дерево с ветками до земли, как стена.
Меня не били.
Били моего спасителя.
Били тихо.
Это были не любители-демонстранты - старые пердуны.
Это не было гласом разгневанной толпы.
Из толпы шикали: тише!
Полезть на моего спасителя могли только по заданию, но не по хотению.
Скала.
Нападавших чекистов двое.
Вооружение - профессиональное, как у их подельников у кремлёвской стены. Там били солидными портфелями командировочных, набитых кирпичами. После удара таким портфелем человек не поднимался, его подбирала быстро подлетавшая машина. Возмущённый командировочный недолго бранил всяких там отщепенцев за недостойное поведение в святом для советского человека месте. Даже толпа не успевала собраться, как всё моментально стихало.
А тут сумочки компактные, на полкирпича, ручка не болтается, как у портфеля, - удар полный, увесистый.
Мой спаситель отводил удары согнутыми в бумеранг руками или гасил своим могучим телом.
Нападавшие с первых взмахов дышали тяжело, надолго их не могло хватить.
Злоба, что мешают им добраться до цели, косила их лица.
Задание остаётся невыполненным.
Моё сознание прояснилось. И я увидел за моим спасителем и за нападавшими третий план - чекист-фотограф, атлет, как циркач, приседает и вскакивает - ловит моменты, когда между сражающимися телами видно меня.
С фотографиями удобнее - можно оставить только обвиняющие, а видеокассету придётся раскрутить полностью.
Дыхание подводит нападающих, машут сумочками реже и в пустоту, в ход идут ноги.
Спаситель даёт тихую команду отходить.
Пятимся, несколько шагов - и дерево разделяет нас от нападавших, которые исчезают.
А за деревом новые два чекиста, стоят рядочком.
И Лев Юдайкин один из них.
И ты, Лёвчик!
- Ты что тут делаешь? - удивляюсь.
- Да есть тут знакомые, - отвечает, потупив невинные глазки.
И стоит так тихонько.
Свидетелем стоит.
На суде.
Лёвчик расширяет невинные глазки и говорит мне, но для судьи: "Ты, Миша, мне друг, но ведь это правда, ты ударил".
А тут ещё один чекист, согнулся низко, до земли, как на четырёх идёт, и морду выкручивает от земли ко мне, и шипит, как было принято у нас на Тишинках: "Ну, отойдём в сторону, ну отойдём, бля!" И подставляет морду под мегафон в правой руке. Жертвует собой - перевыполняет план, лишь бы выполнить задание.
Ой! Как хочется раскроить. Г-споди! Спаси!
И Лёвчик обращается к судье, разводит руками: "Такого я не ожидал". Судья кивает ему сочувственно.
Четвероногий выдёргивает мой микрофон, бежит с ним, растягивая гармошку провода, провод тянет меня, вырывается с корешками из мегафона.
Четвероногий склабится победителем.
Соблазняет, сука.
Спаситель за моей спиной - мешает их планам. И мне мешает, ведь и его посажу.
Ой! Как хочется!
А свидетель обвинения Лёвчик рядышком.
- Скажи ему, чтобы отдал микрофон, - говорю человеческим голосом, потерпевшего убыток.
Тупит невинные глазки - вошёл в роль по системе Станиславского, но с выходом - только по команде. Она-то, система, и выдаёт.
Поспевает фотограф с бычьей шеей, мускулы не укладываются в пиджак и брюки, выпирают. Его роль - перемалывать кости, но лезет с вопросиками - доигрывает роль прессы. Система выдаёт и его.
...Возвращаю Спасителя. По дороге заскакиваем в забегаловку, где в большие лепёшки закручивают много мяса. Спасителя надо хорошо подкрепить. Одной порции мало. В машине держит кулёк, при мне не ест. Не жаден.
Прощаемся. Последние слова длинной благодарности.
Спаситель вышел из машины. Я хотел последовать за ним, но он снаружи придержал мою дверь, не надо, мол, выходить.
И прямо перед моими глазами встал бурый след большого ботинка на его спортивных штанах, ниже святого органа.
День был сырой, обувь оставляла след.
- Ой! - дрогнул мой голос и залило глаза.
С его ростом не достали, а мне пришлось бы как раз.
Не клялся, но уже знал, что если Б-г даст, внукам буду рассказывать, молиться буду, чтобы у него, ещё не женатого, было много детей.
Это он прочёл в моих глазах.
- Пронесло, - улыбнулся Спаситель и пошёл от машины.
Он слышал, что машина не трогается, но не обернулся, чтобы не устыдить меня.