Аннотация: Ее левая рука забита татуировками, и это не ее выбор. Она просыпается с тяжелейшим похмельем, не выпив накануне ни капли. У нее регулярные, как по расписанию, фантомные боли и мастурбация. Она (справедливо) считает, что от соулмейта одни проблемы. Однажды она пишет чернилами по телу: "Не рань мое сердце". ___ В тексте присутствуют мат и 18+ сцена.
Звучит немного странно, но быть "одной частью целого" мне никогда не нравилось. В смысле, разве это не ограничение свободы выбора? Не только с кем быть, но и кем быть? Ведь если у тебя есть "половинка", этакий идеально подходящий тебе человек, разве не должны быть предопределены все этапы твоего развития? Решения, которые ты принимаешь? То есть пока я тут вешаюсь, не свалить ли к черту на кулички, в буквальном смысле оставив это дерьмо за спиной, кто-то где-то уже знает, что я выберу, к чему это приведет и каким человеком меня сделает? Может ли быть более ужасная вещь!
- Крутая татуха, - кивает мне Рут, проходя мимо танцующей походкой. Она весит под центнер, но порхает легче перышка из-за неиссякаемого оптимизма.
Я слабо улыбаюсь ей, но на запястье гляжу с ненавистью. С самого первого завитка на плече и до сих пор я считаю, что мой соулмейт, эта гребаная предназначенная судьбой половинка, не имел права решать за нас обоих. Мне нравились татуировки, да, и я подумывала сделать одну... маленькую и полную смысла. Но пока я сомневалась, мудак на том проводе знатно перепил и набил на бицепс опоясывающее кольцо. Я знаю, как это случилось, потому что сама проснулась с неслабым таким похмельем и жутко красной, припухшей кожей. О, ну и рисунком. Охуеть каким незаметным.
Одного пьяного опыта придурку показалось мало, и вот спустя полгода я второй раз в жизни наутро мечтала умереть, лишь бы перестало мутить. А потом он вошел во вкус и забивал себе - и мне - руку осознанно.
Я злилась и злюсь не только потому что он распоряжается моим телом без разрешения, но и потому что каждый раз я расстаюсь с таким трудом заработанными деньгами и иду в тату-салон как осел за морковкой. Со стороны я кажусь адекватной: разговариваю, глаза не в кучку, но в действительности я не управляю собой. Отметки на теле родственных душ всегда одинаковы, но появляются не по мановению волшебной палочки, а в силу какого-то глобального сдвига в мозгах: иначе не объяснить, почему, когда ублюдок сломал руку, я залезла на дерево и нарочно ебнулась вниз.
Я ненавижу его. Правда. Наверное. Не знаю, просто я ему никогда не доставляла беспокойство. У меня даже секса не было, а очень хочется разделить все болезненные ощущения. Интересно только, как именно он себя травмирует, чтобы сымитировать разрыв девственной плевы. Хотя в мои двадцать два при регулярном использовании тампонов вряд ли будет слишком больно...
А еще анальный секс. Сам по себе ни разу не прельщает, но я как подумаю, чем придется заняться соулмейту в тот момент, и прям так хорошо становится, злорадство греет.
- Пятый столик, счет, - сообщает мне Бетси с недовольным видом. - Отвисни, блин.
Я отвисаю. Тяну манжеты рубашки вниз, поправляю передник и появляюсь в зале с молочными коктейлями и счетом для пятого столика. Я работаю официанткой всего двадцать часов в неделю, по два часа понедельник и среду, четыре часа в пятницу и полную смену в субботу. С понедельника по пятницу в стандартном восьмичасовом графике я учусь и работаю методистом на кафедре, а в воскресенье набираю за деньги текст для преподов, которые не ладят с техникой и пишут свои статьи/лекции/учебники от руки. Это тяжелый график, и поддерживают только мысли о будущем, в котором я специалист с образованием и опытом работы, а значит потенциально востребована на рынке труда.
Адские усилия, которыми мне даются деньги, самая значимая причина моей ненависти к соулмейту!
После смены в кафе я полностью выжата, а пятки горят огнем. Я сажусь у подъезда на лавочку, подбираю под себя ноги, смотрю в небо и мечтаю о стакане кофе из Старбакс или хотя бы МакКафе, или о сигарете. Желание выслать всё нахуй и залечь на какое-то время на дно - спрятаться под кроватью, как вариант - буквально распирает изнутри. И в этот момент тупой усталости и опустошения я чувствую, как низ живота наливается жаром, и бью себя по щеке раньше, чем разум берет верх над порывом.
- Поумерь пыл, идиот, - шиплю зло, подрываясь с места. Надолго его это не остановит, и мне нужно оказаться дома раньше, чем я залезу себе в трусы.
***
Спустя три месяца начинаются летние каникулы. Кафедра пустеет, но сотрудникам вроде меня отпуск положен в урезанном варианте: и так в течение года краду рабочие часы на занятия и экзамены. Третий курс официально закончен, базовые знания усвоены, и мне удается перейти с подработки официанткой на фриланс. Дизайнеров много, устроиться тяжело, но я быстро и дешево рисую и, кажется, довольно ловко угадываю, что понравится заказчику. Сначала я помогаю начальнице с ребрендингом кафе (рисую эскизы и клепаю презентации), затем перехватываю халтурку у тату-мастера (мы с ним сроднились за долгие часы работы над "рукавом"), потом регистрируюсь на всевозможных сайтах для "вольных художников" и прощаюсь, наконец, с неблагодарной долей принеси-подай девочки. К восьмому учебному семестру за плечами успешное (и, надеюсь, постоянное) сотрудничество с несколькими агентствами, и я позволяю себе полностью освободить воскресенье от работы. Теперь я меньше держусь за кафедру и чаще хожу на занятия, и даже пару раз присоединяюсь к студенческим гулянкам.
Выпускной я встречаю официально безработной и бездомной. Из ВУЗа увольняюсь по собственной инициативе, из общаги вылетаю по очевидным причинам, но не раскисаю: одна богатенькая девочка, с которой я неожиданно для себя самой сдружилась, предлагает перекантовать у нее первое время и не париться. На почте у меня три предложения о трудоустройстве, в руках диплом, и жизнь кажется как никогда прекрасной и удивительной. Я напиваюсь, предварительно попросив подругу приглядеть за мной, но ошибаюсь в выборе надзирателя и просыпаюсь со знакомыми симптомами: больной головой, тошнотой и жаждой легкой смерти. После трех стаканов воды, таблеток от похмелья и долгого, долгого душа я смотрю на себя в зеркало и вижу новый рисунок на теле. Это витиеватая надпись, идущая горизонтально над левой грудью, - "Не рань мое сердце".
Я стону в голос, проклиная алкоголь и идиота, выработавшего у меня рефлекс собаки Павлова: остановка "набить тату" следующая после "бухать". Кожу неприятно жгло еще в душе, но тогда я не уделила ей должного внимания, а теперь иду к чемодану за припрятанном в медикаментах креме как раз для таких ситуаций. Таська валяется на кровати, смотрит на меня одним глазом и произносит хрипло:
- Татуха огонь.
Я злюсь на себя очень долго. В том числе за наивную глупость начертанных слов. Ну что за дебилизм? Да любое изречение Ницше было бы лучше, каким бы пошлым и пафосным ни казалось! Из-за этого перманентного раздражения, а еще мороки, связанной с новым коллективом и поиском жилья, я не сразу замечаю подозрительно притихшего соулмейта. Он вел далеко не праведную жизнь, из-за него я попробовала крепкий алкоголь, сигареты и травку, не говоря уже о сломанных конечностях, синяках и ссадинах. Мы вместе болели, вместе травились, вместе взрослели... Только из нас двоих жил именно он, а мне доставались лишь отголоски.
Подыскав себе комнату, я съезжаю, еще раз рассыпаясь в благодарностях. Таськина щедрость позволила мне подойти к выбору основательно, и вариант, на котором я остановилась, идеален. Это двухкомнатная квартира в пятнадцати минутах от метро, рядом парк. Моя комната небольшая, всего одиннадцать квадратов, зато цена приятная, да и кухня с ванной вполне просторные. А еще из моего окна открывается чудесный вид. Через две недели после моего заселения девушка из второй комнаты переезжает к молодому человеку, и следующий месяц, пока она держит за собой комнату на всякий случай, самый идеальный в моей жизни. Увы, однажды она принимает решение полностью перебраться к своему мужчине, и хозяйка начинает поиск нового жильца.
Я успеваю пересечься всего с одной кандидаткой, когда объявление о сдаче снимают с публикации. По дороге домой я думаю, что расфуфыренная блондинка на первый взгляд показалась мне неприятной стервой, но утешаюсь тем, что дружить нам необязательно. Хотя тоска по одинокой вольготной жизни теребит краешек души.
Но всё оказывается хуже. В комнату по соседству въезжает парень.
***
Впервые столкнувшись с ним, я пугаюсь. Больше от неожиданности: ничто не указывает на новосела, пока я разуваюсь и тащу пакет с продуктами на кухню. Я возвращаюсь в прихожую, стягиваю куртку и вдруг слышу, как унитаз сливает воду. Меня буквально парализует. Дверь в ванную открывается, и появляется он. Высокий незнакомый парень с накинутым на голову капюшоном худи. Мы смотрим друг на друга, в голове полной хаос. Бегущей строкой глупая до невозможности мысль о наглости грабителя, зашедшего пописать на дорожку...
- Ты моя соседка? - без интереса спрашивает он. - Хелен предупреждала.
- О чем? - отвечаю по инерции.
- О тебе.
Поворачивается спиной, идет на кухню. Ведет себя по-хозяйски.
- А меня она предупредить забыла, - говорю, осторожно продвигаясь по коридору. Он вроде адекватен, но в два раза больше и черт знает кто. - Так... кто ты?
- Кай. Снял комнату.
Я удивлена и ошарашена. Побеждает второе, и я говорю:
- Но ты... - Что? Парень? Вполне очевидно, спасибо, кэп. - До тебя тут жила девушка.
- Ага. Теперь буду я.
Он невозмутимо собирает себе бутерброд, будто не находит проблемы в разнополых соседях. Не то чтобы мы обговаривали этот вопрос при подписании аренды, просто мне это казалось очевидным. Теперь я понимаю, что не смогу надавить на хозяйку: она праве сдать вторую комнату кому угодно.
- Ладно. Ясно, я... - Что? Лучше бы молчала, чем блеяла робко. - Я Грета.
Он отвлекается от нарезки огурца (грубоватыми ломтями), поднимает бровь.
- Серьезно?
Пытаюсь сообразить, что не так с моим именем. Он продолжает:
- Похоже на Герду, да?
И усмехается. Мгновением спустя меня озаряет: Кай и Герда, Снежная королева, все дела. На самом деле у нас абсолютно разные имена, но он уже отвернулся, а на повестке дня есть более важные вопросы, чем хромающее чувство юмора нового соседа.
- Во сколько ты встаешь? - спрашиваю негромко, вымыв руки и начиная разбирать пакет. В холодильнике две полки и ящик с двумя отсеками, проблем с дележкой продуктов еще не возникало. Я с облегчением убеждаюсь, что он забил продуктами (неплохого качества) только свою половину.
- Мы уже на этой стадии, детка? - усмехается он, поглядывая с высоты своего роста.
- Я занимаю ванну на полчаса, с семи двадцати до без десяти восемь, - отвечаю ровно, не ведясь на подначку. В планах было пожарить курицу, но теперь я хочу побыстрее уйти к себе и беру творог. - Нормально?
Наверное, не стоило спрашивать, - думаю тут же. Я типа старожил. Могла бы просто поставить перед фактом.
- Полчаса? - повторяет он удивленно и меряет оценивающим взглядом. Всю, с головы до пят. Я в джинсах и рубашке, но чувство такое, словно стою перед ним голая.
Он хмыкает и ничего больше не говорит, а я отчего-то чувствую себя униженной. Словно девушка, не уделяющая себе минимум пару часов, не достойна быть объектом мужского интереса. Это субъективное впечатление, но очень уж красноречивой была его реакция. Стиснув зубы, заканчиваю с творогом и прячусь у себя. Впервые я не рада возвращению домой. Само ощущение дома подверглось серьезному испытанию - я больше не чувствую себя защищенной. Накатывает сильная, до слез, обида, но я шмыгаю носом и тру рукавом влажные щеки. Временные трудности, вот что это. Он вроде не горит желанием общаться - прекрасно, минимальное взаимодействие меня устроит. Как девушка я его явно не заинтересовала, и это тоже славно: не хватало еще терпеть приставания. А так всё предельно ясно, как-нибудь уживемся. Взрослые же люди.
***
Очень быстро я меняю точку зрения. Это происходит в субботу, когда я впервые вижу Кая не в худи. Не знаю, что у него за проблемы, заставляющие носить капюшон даже дома, но только в выходные он меняет толстовку на безрукавку. И повергает меня в ужас.
Когда я вхожу на кухню, он пьет воду из стакана, стоя вполоборота к окну. Левая рука упирается в откос, и я цепенею при виде его татуировок. Знакомых просто до боли.
- Будешь кофе? - спрашивает он неожиданно и беспричинно. Без "доброго утра" или хотя бы "привета". Я заторможенно киваю, пытаясь уложить в голове открывшуюся истину - он мой соулмейт, господи боже, что за нахуй блядь. - Можешь налить.
Его монструозная турка рассчитана на добрый литр, так что я заполняю кружку до краев. Я растеряна, обескуражена, поражена и понятия не имею, что обычно делают в таких ситуациях. Я не рассчитывала встретить своего соулмейта. Точно не так. Неужели нас свела случайность? Он реально не знает?
Напиток крепкий и горький, спасают молоко и сахар. Кай кривится, когда я мешаю кофе, стараясь не звенеть ложкой. Сам он не добавляет ничего, вливает в себя неразбавленный кофеин.
- Нравится? - говорит Кай резко, я даже вздрагиваю. Понимаю, что пялюсь на его "рукав", но не могу винить себя за это. Причина стольких бед и несчастий в моей жизни - вот она, напротив, а я молчу, не зная, что сказать.
- Долго, - отвечает он враждебно. - В чем твоя проблема? Татуировок никогда не видела?
Моя проблема? Моя? Да из-за тебя, мудак ты конченый!..
Я киплю внутри, но сдерживаюсь. Не нахожу смысла в скандале. Хочется выкрикнуть ему в лицо сотню обвинений, но... что толку? Мне нужен тайм-аут. Притормозить на секунду, хорошенько обдумать новость. Принять решение.
С того дня я исподволь наблюдаю за ним. Что ест, как готовит, когда (как часто) моется и бреется. Я веду мысленный список его недостатков, словно нуждаясь в доказательствах нашей несовместимости. Он питается всухомятку, полуфабрикатами, плита после него уделана каплями жира, мойка - брызгами воды, а на полу крошки. Он вешает мокрое полотенце обратно на крючок, и мое становится неприятно влажным. Он протирает запотевшее зеркало рукой, оставляя разводы. И хватает мою зубную пасту, хотя его стоит рядом, - после него на тюбике залом посередине, а я всегда давлю с "хвостика". В отместку я пробую пользоваться его пастой, но она такая ядрено-мятная, что приходится отказаться от этой идеи.
- На, - звучно кладу на стол упаковку. Я только вернулась с работы, а он сооружает себе бургер; мы каждый день пересекаемся в это время. - Подарок.
Он смотрит на зубную пасту молча, никак не комментируя мои слова. Потоптавшись, я ухожу мыть руки, коря себя за робость, которую невольно испытываю в его присутствии.
Второй тюбик утром уже в ванной. Мятную пасту я вижу в ведре для мусора и не знаю, чувствовать себя победителем или побежденной. Спустя неделю заканчивается мой тюбик, а его стоит не тронутый, и я жутко злюсь. Лезу в шкафчик за тампонами - да, сейчас не лучшее время меня бесить, - и вижу еще четыре упаковки такой же пасты. И снова не понимаю, победа это или поражение.
Его дурацкий график - еще одна причина для недовольства. Он то встает ни свет ни заря, то дрыхнет до двух. И никогда не ложится раньше трех ночи. Или уже утра? Я знаю это из-за одной сумасшедшей недели, когда спала по четыре часа в сутки, чтобы закончить проект до дедлайна. Его одобряют, мне дают премию и два отгула, один из которых я провожу в полной отключке. Выползая на кухню перекусить, нахожу в холодильнике на своей полке готовую еду, которую не заказывала - это суп и боул с красной рыбой. Урчание желудка побеждает вялые сомнения "вдруг Кай просто перепутал" (чего за ним не водилось), и я съедаю полноценный обед, не потратив и пяти минут на разогрев. На сытый желудок спится в два раза лучше.
Из-за близости к соулмейту меняется эта связь между нами. Становится... не знаю. Сильнее? Мне больше нет нужды себя калечить: когда он бьется коленом о стол, я потираю свое, морщась от неприятных ощущений. Когда мастурбирует в ванной, я прикрываю глаза и наслаждаюсь, уже не испытывая смущение. Когда трахает кого-то, исчезая на ночь, мне снятся эротические сны. Я все еще проживаю его жизнь, но чувствую себя соучастником, а не подражателем.
И я никогда, ни разу не покидаю свою комнату без одежды с длинным рукавом.
***
Кай довольно привлекательный. Голубоглазый блондин - то еще клише. Выступающий лоб, глубоко посаженные глаза, крупный нос, выраженные скулы и узкие губы. Треугольное лицо. У него давящий взгляд, и я легко могу представить сигарету в длинных пальцах. В комнате у него двухметровая, во всю ширину, перекладина, и я однажды подвисла, наблюдая, как он подтягивается. В майке, не скрывающей работу мышц спины и рук. Я спохватилась, заметив, что в оконном стекле отражается дверной проем. Надеюсь, Кай не увидел моего позора.
Высокий, поджарый. Мрачный и саркастичный. Неряха. В прошлом пил, курил и вел беспорядочную половую жизнь. Свести нас воистину могла только ирония судьбы.
Как-то я на полдня выбираюсь к Таське, и к вечеру ерзаю от неясного беспокойства. Улавливаю отголоски злости и грусти, а после испытываю непреодолимую тягу выпить и быстренько прощаюсь. Что бы ни случилось, настроение у Кая ни к черту, и мне бы лучше вернуться, пока не наделала глупостей.
Дорогу до дома я извожу себя догадками. Мы сожительствуем уже три месяца, и он ведет образцово-приличный образ жизни. Немного асоциальный, но, полагаю, если бы я работала на дому, выглядела бы примерно так же. Он не особо дружелюбен, а я не настойчива, но по выходным он делится кофе, а я скармливаю ему результат редких кулинарных подвигов: толстые блины-оладьи, пирожки с вытекшей начинкой, яблочный пирог с отчетливым яичным привкусом. Когда я дома, он всегда в наушниках - я жутко боялась проблем из-за несовпадающих графиков и возможного шума. Он не забывает выносить мусор, а иногда, если утром ведро еще не заполнено, делает это несколько раз подряд. Я всё еще не знаю, какой он человек, но довольно быстро привыкаю к его присутствую. Он не напрягает. Возможно, потому что почти всегда молчит.
На кухне горит свет, и я захожу поздороваться. Уже с порога открывается дивное зрелище: едва тронутый набор роллов и опустошенная на треть бутылка. "Джек Дэниэлс", не какая-нибудь "Беленькая". Гурман.
- Привет, - говорю настороженно. - По какому поводу праздник?
Он бросает тяжелый взгляд исподлобья, не отвечая, и я решаю отступить. Он ведь не знает, что мы соулмейты, а нейтрально-соседские отношения еще не причина изливать душу. Так что я ретируюсь в ванную и, подумав, иду в комнату за пижамой, попутно сообщая, что приму душ (читай: займу санузел). Каю, как я и полагала, глубоко фиолетово: он весь в своих мыслях и печалях.
Я понимаю, что ошиблась, когда он начинает ломиться в дверь. Я еще одета и от громкого стука подпрыгиваю. Открываю щеколду с вопросом:
- Что слу...
Он заходит, оттирая меня вглубь. Белки глаз покраснели, губы плотно сжаты. Он весь взвинченный, сжатый, как пружина, и теснит меня в угол к душевой кабинете. Приближает лицо, и я чую запах алкоголя в его дыхании.
- Где твой соулмейт?
От страха я начинаю заикаться.
- Ч-ч-что?
- Твой соулмейт, - повторяет нетерпеливо. - Ты с ним?
Не знает, - понимаю я с изрядным облегчением. Говорю:
- Нет.
- Нет. Почему?
Первый испуг проходит, тем более он ничего не делает, просто задает странные вопросы. Помедлив, я отвечаю:
- Он вроде как не ищет меня. Я, типа, ему не нужна. Походу.
Он усмехается.
- Значит нас таких двое.
И прежде, чем я осознаю его слова, наклоняется и целует. Сразу с языком, поскольку я слишком растеряна, чтобы сразу оттолкнуть. Секундной позже я кладу ладони ему на грудь, но колеблюсь. Он не меняет положение, не пытается облапать или перехватить руки - просто, ну, целует. Чересчур напористо, как по мне, но... не знаю. Даже легкий привкус виски не отвратителен. Я вроде как позволяю ему целовать меня дольше, чем требуется для принятия решения. И в конце концов, зажмурившись, посылаю все нахрен.
Подаюсь к нему, отвечая на поцелуй. Одной рукой обхватываю его шею, другой забираюсь под худи. Он тут же обнимает меня за талию, а в следующую секунду уже притягивает за задницу и отстраняется, ловит мой взгляд, тяжело дыша. Я воспринимаю это как вопрос и расстегиваю верхние пуговицы на рубашке, выражая согласие.
Я в спортивном лифчике, скрывающем тату. Рубашка распахнута, но плечи закрывает, а он явно не озабочен моим раздеванием. Как ни забавно, когда мы оказываемся на его кровати, я начинаю думать, что умудрюсь переспать с ним, не раскрыв свой секрет. Он стягивает с меня джинсы, сжимает грудь, небрежно целует шею и приспускает штаны. Не произнесено ни слова, и я, если честно, совсем не так представляла себе первый раз, но это происходит, вот так обыденно и прозаично. Пока он раскатывает презерватив, я поправляю скатавшуюся под поясницей рубашку - неудобно, - слегка раздвигаю ноги, чувствуя неловкость, и просто смотрю на него. Кай сомнениями не обременен: подтягивает меня за бедра ближе, закидывает одну мою ногу себе на талию, пристраивается и без особых нежностей толкается. Я закусываю губу: ощущения не самые приятные, но в то же время я испытываю не мне принадлежащее удовольствие от сжимающихся вокруг члена мышц. Процесс идет туговато, не хватает смазки, и Кай, ругнувшись, шарит рукой в тумбочке. С приличной дозой лубриканта он входит быстро и до упора, я вскрикиваю и сжимаюсь. Он стонет. Рвано-резко двигается, куда-то неприятно давит. Потерпев пару фрикций, я с силой толкаю его в грудь.
Спустя мгновение он ложится на спину и приглашающе указывает рукой на член. Я перебираюсь на его бедра и осторожно, не торопясь, опускаюсь сверху. Я понятия не имею, как двигаться, так что просто покачиваюсь вверх-вниз, больше сосредоточенная на процессе, чем на желанном результате.
Кай кладет руки на мои бедра и меняет темп. Насаживает резко, приподнимает плавнее. Не сразу, но я подстраиваюсь, успокаиваюсь и, кажется, снова испытываю возбуждение. Войдя во вкус, начинаю подмахивать свободнее, стону негромко, откидывая голову назад.
Кай вдруг садится, удерживая меня на месте. Смотрит в глаза, снова направляя. Так тоже удобно, я быстро ловлю ритм и двигаюсь, обнимая его плечи. В том, как он смотрит, не отводя взгляд, есть что-то порочное, что-то, вызывающее эти приятные сокращение внутренних мышц. Движения становятся размашистыми, до звучных шлепков, разделенные на двоих ощущения усиливают ощущения, и, наконец, сладкая судорога пронзает насквозь. Я выгибаюсь, продолжая двигаться, выжимая из оргазма максимум. Кай сдавленно чертыхается, впивается пальцами в поясницу, целует-кусает и кончает с приглушенным хрипом. Наше дыхание перемешивается, мы обездвижены, объединены одним удовольствием на двоих.
Затем он бросает короткое и емкое "блядь", подхватывает мои бедра и грубовато скидывает с себя. Я ошеломлена случившимся, сижу, не сводя бесстыдно раскинутые ноги. Смотрю на него широко открытыми глазами. Это было так... остро, многогранно, так приятно, что я готова повторять.
- Можешь идти, - бросает Кай через плечо, направляясь с завязанным презервативом к двери.
Я бездействую. "Можешь идти" - это, в смысле, к себе? Типа, мавр сделал свое дело, мавр может уходить? Или я нагнетаю, и это предложение пойти, не знаю, душ принять?
- В чем дело? - спрашивает Кай, вернувшись. Тон холодный, лицо ничего не выражает.
- В чем дело? - повторяю медленно, подтягивая ноги и прикрывая полой рубашки. - Ты мне скажи.
Он выгибает бровь.
- Какие-то проблемы?
У меня вырывается короткий истерический смешок. Кажется, я отказываюсь верить, что мой соулмейт может быть таким уродом.
- Объяснишь, что происходит?
- Что тебе непонятно? - тут же реагирует он, тон почти враждебный.
- Да я, я просто... - готова вмазать себе за косноязычие, - не улавливаю что-то. У нас был секс. Только что. На этой самой кровати.
Его молчание усугубляет мою нервозность. Сердце бьется чаще, но отнюдь не в положительном смысле. Меня, словно маятник, качает от стыда к ярости.
- А теперь ты просто... говоришь мне уйти? Типа норм потрахались, повторим при случае?
- Это вряд ли, - произносит Кай равнодушно. - Я перебрал.
Вот теперь меня прошибает злобой. Буквально... обжигает. Ростки симпатии растоптаны, я невесело смеюсь, говорю с неверием, больше для себя:
- Какой же ты ублюдок, боженьки мои.
Встаю рывком, морщась от неприятных ощущений во влагалище. Наклоняюсь за джинсами и трусами, иду к двери. Кай перехватает меня за руку, сильно сдавливая кожу, и тянет сползший ворот рубашки вниз, к локтю.
- Это что, блядь, такое? - выдыхает громко. Встряхивает меня. - Я спрашиваю, что за нахуй?
- Отъебись! - рявкаю в ответ, освобождаясь рывком. Пользуясь его заминкой, тороплюсь прочь.
- А ну стой! - кричит он, следуя за мной. - Какого черта?
- Что? - Я тоже кричу, поворачиваясь к нему. - Какого черта мой соулмейт такой уебок? Давай спросим его самого!
- Откуда мне было знать?! - Он угрожающе наступает и повторяет, чеканя каждое слово: - Откуда. Мне. Было. Знать. Ты скрыла это! Как ты вообще...Зачем ты это сделала?
- Зачем я это сделала?! - Перехожу на ультразвук и затыкаюсь, хватаю ртом воздух. Надо успокоиться. Истерика определенно лишняя. - Даже, блядь, не знаю. Может, потому что ты мудак, от которого стоит держаться подальше?
- Потому что трахнул тебя? - Он совсем близко, не стесняется использовать преимущества роста: нависает с угрозой. - И хотел защитить своего соулмейта?
- Защитить?! - задыхаюсь негодованием. Тысячи невысказанных претензий толпятся на кончике языка, не могу выбрать одну. У Кая подобных проблем нет, и он спешит воспользоваться паузой.
- Это, - говорит с жаром, сбрасывая футболку и указывая на татуировку, - написал мой соулмейт. Ты написала. "Не рань мое сердце"! И как я должен был поступить, когда буквально, блядь, прыгнул на тебя с мыслями о другой? Блядь!
- С мыслями о другой, - звучу эхом. Всё это отвратительно, я чувствую себя мерзко. Констатирую вслух: - Ты меня использовал.
- Чтобы заглушить тоску по соулмейту? О да. - Тон пропитан сарказмом. - Ты сама себя слышишь? Я, блядь, в отчаянии из-за тебя! Человека, которого не могу найти! А ты здесь, уже три гребаных месяца знаешь, кто мы друг для друга и ни одного. Гребаного. Слова!
- Тоску по соулмейту? Тоску по гребаному соулмейту?! - Я так зла, как ни разу еще не была. Я напираю, тычу пальцем в его грудь, заставляя чуть отступить, и впервые меня нисколько не смущает, что приходится смотреть снизу вверх. - Лучше, блядь, молчи! Тебя никогда не заботило мое состояние. Тебе всегда было плевать. Ты заставлял меня раниться, ты травил мой организм никотином и наркотиками, да даже чертов кофе - я раньше пила чай! - Голос задрожал, и я поняла, что готова расплакаться. - Ты заставлял меня тратить деньги на всякое дерьмо, ты сделал это, - дернула рукой, - без моего разрешения, а теперь ты использовал меня и хотел выкинуть как гребаный мусор! И ты рассказываешь мнео тоске по соулмейту? Да если бы он хоть немножко, самую капельку был тебе нужен, ты бы...
- Я думал, у меня его нет! - выпаливает он, сжимая кулаки.
Откровение повисает между нами. Я моргаю, слезинки оставляют влажный след на щеках. Кай сжимает челюсти, на скулах играют желваки. Справившись с собой, он выдавливает:
- Не было никаких признаков. Погодки хвастались подслушанными эмоциями и разделенными ощущениями, а я... - Судорожный вздох. - У меня никогда этого не было. Ничего не было. Только тишина. И пустота. Ты никогда себя не проявляла!
Он бьет в стену с размаха, и я подпрыгиваю. И сбрасываю странное оцепенение.
- Прости, если была слишком осторожна, - говорю убито. - Если берегла себя больше, чем ты хотел. Если слишком никакая для тебя.
- Я не это сказал, - протестует он, но я предостерегающе поднимаю руку. Не хочу больше слушать.
Ухожу в ванную, и он не останавливает меня. Принимаю душ, осторожно промывая и ощупывая себя внутри. Всё в порядке, немного неприятно, но я в норме. Болит не тело.
Собираю спортивную сумку. Пишу Таське. Ставлю таймер на сообщение для начальницы на случай, если завтра буду не в состоянии трезво соображать. Прошу отгул на пару дней из-за плохого самочувствия. Если передумаю, просто отменю отправку.
Из квартиры ретируюсь максимально тихо. Не хочу ни видеть, ни слышать Кая. Мне нужно обдумать всё произошедшее, разобраться с собой и своими чувствами, и его словами. Но сейчас я слишком вымотана и хочу плакать.
***
Я остаюсь у Таськи на три дня. Она просто золото, не знаю, за что мне такой друг. После третьего бокала вина я изливаю ей душу, а потом рыдаю до икоты. Таська не обещает, что всё будет хорошо, но говорит, что я умная девочка и разберусь сама. И что она всегда может попросить братьев научить Кая уму-разуму, если мне от этого станет легче.
Но мне не станет. Лежа на кровати без сна, я пялюсь в потолок и пытаюсь поставить себя на место Кая. У меня не было сомнений в его существовании, он весьма убедительно доказывал обратное. Я же... мои травмы принадлежали Каю, я слишком много работала, чтобы заводить отношения, я не влюблялась и не горевала. Татуировка на груди - мой первый и единственный обращенный к нему крик.
Весь следующий день я смотрю фильмы, хлещу вино и заедаю шоколадом. Поддерживаю состояние легкого опьянение, голова восхитительно пустая и легкая. Вечером приходит сообщение: "Возвращайся". Я отключаю звук.
В понедельник я раскаиваюсь из-за количества выпитого накануне. Меня подташнивает, болит голова, от запаха еды воротит. Я пью кофе, плачу, уничтожаю остатки шоколада и прибираюсь. Заняться нечем, слоняюсь из угла в угол и думаю, думаю, думаю. Мысли однообразны и цикличны, от "как он мог так со мной поступить" через "он правда боялся, что меня не существует?" к "что теперь делать".
Во вторник я почти готова к диалогу. Снова благодарю Таську - мне так неловко пользоваться ее добротой, - но она только отмахивается. И неожиданно серьезно советует брать всё, что мне нужно, без оглядки на предысторию и чужое мнение.
Я захожу в квартиру с щекочущим чувством под ложечкой. Кай на кухне; мою руки и иду на запах жареного хлеба. Яичница с ветчиной, тосты, убийственная доза кофе - обычное меню. Он ждет меня: стоит, опираясь бедром на столешницу. Взгляд внимательный и хмурый. Тишину тревожит только шипение масла на сковородке.
Присев на табуретку, я вздыхаю.
- Хочешь обсудить это или как?
- Я сорвался на тебе, - резко стартует Кай. Непонятно ведет рукой в районе паха и морщится. - Это было... неприятно. Я решил, что так совпало. Что мой соулмейт... не один. Одна. Не одна. Черт.
Он отворачивается, спина напряжена. Я удивлена тем, что он всё-таки, ну, не оценил, пожалуй, но хотя бы понял. Я, вроде как, могу гордиться тем, что он мой первый. Хотя гордиться особо нечем... к тому же мы знаем, чем всё закончилось.
- И я реально зол, что ты не сказала, - продолжает он, орудуя лопаткой. - Каким бы я ни был... - Тут он с размаха бросает лопатку в мойку (звук выходит громкий) и смотрит на меня с какой-то яростной обидой: - Ты должна знать меня лучше всех! Я точно не тот, от кого надо скрывать эту связь. Яне такой.
- Я не знаю, какой ты, - пожимаю плечами. - Ты не разговаривал со мной.
- Я не разговоры имею в виду...
- Так что я хотела убедиться, что не наврежу себе, признавшись, - продолжаю, будто он и не перебивал. - Я знала, что ты не очень-то дружелюбный парень с бурным прошлым и непонятным настоящим. И ты не можешь винить меня за некоторую осмотрительность.
- Осмотрительность, как же, - усмехается он. - Осмотрительностьпомешала твоим попыткам найти меня? С этим на руке, - он кивает, - особой проблемы с поисками не возникло бы. Но ты даже не старалась, верно? Хотя точно знала, что я существую.
- Притормози-ка на секунду. - В его изложении я не жертва, а виновник, и мне это не нравится. - Давай отмотаем назад. Часть про бурное прошлое, помнишь? Пусть ты меня не чувствовал, я тебя - очень даже хорошо. И ты не производил впечатление человека, которому не плевать.
- Дерьмо собачье, - тут же рычит Кай. - Еще какие оправдания придумаешь? Откуда тебе было знать, чего я хочу и о чем мечтаю? Могла бы кинуть анонимный запрос, спросила бы прямо!
Я не знаю, как объяснить ему долгие годы уверенности в своей ненужности. Тема болезненная, я не уверена, что готова настолько обнажить душу. Он вроде как говорит, что желал встретить своего соулмейта, но не применительно ко мне. Будто еще ждет свою абстрактную идеальную половинку.
- Не хотела получить подтверждение своей теории, - говорю полуправду. - Предпочла думать, что, если судьбе угодно, мы встретимся в любом случае.
- Ага, на том свете, - ворчит он вполголоса, но хоть не бесится.
- И вот мы здесь, - развожу руками. - И должны решить, что будем делать.
Кай ощетинивается.
- В каком это смысле?
Почва становится опасно зыбкой, и я не спешу, аккуратно подбираю слова.
- Мы типа... нашли друг друга. Обрели. Все дела. Но я по-прежнему не знаю, насколько ты... типа, хочешь этого. Или рад. Или готов. Короче, - глубоко вдыхаю. - Как ты уже понял, гипотетически... и физически... я как бы не против... - Даже для собственных ушей звучит жалко, но, эй, я тут, считай, прямым текстом себя предлагаю. - Так, ладно, еще короче. Ты очень обидел меня тогда. Прям пиздец. Я почувствовала себя резиновой куклой, этаким спермосливом, и это было реально очень, очень неприятно. И я не считаю, что желание оберегать соулмейта - ты в принципе выбрал странный способ - может оправдать этот поступок. И я хочу, чтобы ты знал, что я не согласилась бы на одноразовый перепихон, если бы ты не был моим соулмейтом. Вот почему, - перевожу дыхание, - я готова, ну, как бы оставить это позади. Потому что да, это не очень честно, скрывать от тебя нашу связь, так что...
Я почти тараторю и усилием заставляю себя замолчать. Достаточно. По всем ключевым точкам прошлась. Расставила их над "i".
Кай молчит. Пялится. И я почти уверяюсь, что он мечтает о родственной душе, а не обо мне.
- Мне жаль, - говорит он, наконец. Мое облегчение впору трогать руками. - За тот раз. Если бы я не был зол и... расстроен, - насилу выталкивает признание, - из-за очередного прошедшего года без соулмейта, я бы снял очередную блядь, а не к тебе полез. Не потому что ты мне не нравишься - буду откровенным, я о тебе в этом смысле особо не думал, - но потому что знал, что это на один раз. И я пожалел сразу, как в себя пришел, потому что гадить дома - последнее дело. Я не очень-то уживчивый, а с тобой комфортно, - мимоходом признается. - И я знал, просто позволил себе не думать, что тебе такой формат не зайдет, а жить вместе станет капитально сложнее. Так что я выместил на тебе злость. Прости за это.
Ладно, он извинился. Я ждала этого. Надеялась. Но часть про отсутствие сексуального интереса задела, если честно. Хотя он не пытался флиртовать со мной и прежде, всё равно немного обидно. Хочется быть особенной для кого-то... но, видно, это не про меня.
Кай внезапно трет лицо руками, прерывая ход моих мыслей.
- Блядь, я как подумаю, что был у тебя первым и так облажался...
- Не то чтобы совсем уж, - опережает язык разум. - Было, в общем-то... неплохо. Да. Можно типа... повторить как-нибудь.
Под его взглядом я краснею. Мне неловко хвалить чувака за его постельные навыки, тем более он так и не сказал, что думает о нас теперь, когда знает правду. Каким видит возможное будущее.
Кай криво усмехается.
- Рад, что не отбил охоту к экспериментам, - говорит без иронии. - Грета, я... не идеальный человек. Не особо хороший даже. Но я двадцать лет ждал своего соулмейта и не могу передать словами, что чувствую теперь, когда нашел его. Тебя. Нам обоим потребуется время. Я бываю... неприятным. Злым, грубым. Уверен, у тебя не один повод будет на меня орать. Но если ты готова попробовать, то я уж точно готов постараться.
Как по мне, это лучшее из всего, что он мог сказать. Честное. Твердое.