надо не под старость, а лейтенантам, ходить на танцы. Ушел начальником инженерной службы бригады наш командир роты, получил звание Майор и служил опять в подчинении бывшего нашего начальника штаба, теперь уже - полковника Петровского. Мне ждать было нечего, звание старшего лейтенанта я получил, а до следующего надо было ждать еще четыре года. В один прекрасный день " Прощание славянки "отыграл на плацу оркестр армии, это означало, что нас возвратили в подчинение командованию космодрома. Нам естественно объявили об отставании, как минимум, на десять лет от частей космодрома, но к счастью, дальше этого дело не пошло. Жизнь шла своим чередом. Я и мой боевой расчет успешно несли дежурство, подтверждали взятые социалистические обязательства, которые брали на себя каждое полугодие. За успехи в боевой подготовке и образцовое несение дежурства поощрялись отпусками на родину. Особенно отличались мои радисты, принимая в радиосетях сигналы боевого управления, в невероятно трудных условиях, а порой единственные на космодроме. За это они, как правило, ездили в отпуска по два раза, но был случай, когда моему радисту, ефрейтору Василине, был предоставлен третий отпуск. И это при службе в два года. Между сменами во время дежурства, пообедав, он сидел в курилке под окнами начальника смены охраны и грелся на солнышке, закрыв от удовольствия глаза. Радисты дежурили на командном пункте под землей и поэтому при малейшей возможности старались побыть на солнце. Начальник караула через радиоприемник "Спидола" слушал песни передаваемые радиостанцией "Маяк" отчего небольшой отдых приносил двойное удовольствие моему ефрейтору. Он дважды был в отпуске, ездил домой к родителям и в гости, к своей девушке. До увольнения из рядов ВС. оставалось ему меньше двух месяцев. Радиоприемник потрескивал, шипел, но это не мешало, никому получать удовольствие. Вдруг, на уровне помех, чуткое ухо моего радиста уловило сигналы срочности предшествующие сигналу боевого управления. Ефрейтор, на подсознательном уровне, кинулся к приемнику и на глазах удивленного начальника караула, в его журнале, стал что- то записывать, прося того засечь время. Записав сигнал, он здесь же доложил о нем командиру дежурных сил. На командном пункте, в радиосетях, было тихо и доклад о принятом сигнале, в непонятной сети и тем более с обычного радиоприемника, поставил всех в затруднительное положение. Такими вещами не шутили, поэтому доклад пошел по линиям дежурных сил до самого верха, постоянно уточняясь и переспрашиваясь. Уже через час, все с облегчением узнали, что такой сигнал действительно прошел, но не в ракетных войсках, а в радиосети Забайкальского военного округа, где проходили учения. К вечеру от главкома ракетных войск пришла телеграмма, где моему радисту объявлена благодарность и отпуск на родину. До конца дежурства ефрейтор Василина упрашивал всех не отправлять его в отпуск. Дома его ждут родители "насовсем", готовятся к встрече, а он вдруг в отпуск заявится, совсем не по делу. Приказ не обсуждался, ему выписали проездные документы, но не на родину, а для поездки к его другу, командиру отделения, уволенному полгода назад и приглашавшего его погостить. Примерно в таких армейских буднях проходила моя служба. После случая с секретарем комсомола полка, на меня вдруг, как из рога изобилия, посыпались поощрения. Думаю, просматривая мое личное дело, командование к своему удивлению обнаружило, что у старшего лейтенанта за полтора года службы не оказалось, ни одного поощрения и взыскания. Получалось, что у семи нянек дитя оказалось без присмотра и это в полку, где всего три десятка офицеров вместе с командованием. Теперь каждый начальник считал своим долгом поучаствовать в моей дисциплинарной практике. В бригаде уже стали забывать, что если в Оренбурге, находившемся в другом климатическом поясе, случался мороз, нам не надо менять часовых .Через каждый час, не надо докладывать туда, сколько солдат ночью спит в левой половине казармы, а сколько в правой, сколько из них комсомольцев и значкистов ВСК, по степеням.. От неожиданности, задаваемых вопросов из Оренбурга, врали с докладами вверх, до того, что дежурные службы бригады и полков стали договариваться между собой, сколько врать, как и почему. Врали о том, что на командных пунктах у нас не курят, как этого требовал главком ракетных войск. Проверить, что делают несколько человек, закрытых стальными дверями, под землей было трудновато. Вместо пепельниц, расчеты стали использовать заглушки аппаратуры командного пункт и когда это обнаружил командир полка, который и сам не расставался с сигаретой, возвратил пепельницу на место. Командира полка уважали и при открывании дверей ее прятали подальше от глаз. Бог не выдаст, свинья не съест. Он персонально отвечал за боеготовность ракетного полка стратегического назначения и поставлен на должность не главкомом ракетных войск. По пятницам, как обычно, слушая доводимые до нас приказы, мы не удивлялись происшествиям, чаще всего случавшимися в Оренбургской армии, мы знали, что самодурство и маразм, творящийся в ней, доведет кого угодно и до чего угодно. Пригретые "казахстанским солнцем", мы вздрогнули, от звуков провожающего нас оркестра космодрома. Нас запрягали в те же сани, в которых мы уже побывали. На дворе было начало декабря, снег, как обычно, еще не выпал, а вот мороз и ветер, как всегда, некстати. В общем, все как обычно, строевой смотр, проверка по одному подразделению от каждой части по боевой подготовке и другие вопросы определяющие уровень и состояние частей. Представлять наш полк комиссии армии выпало моему подразделению по основным предметам: политическая подготовка, специальная, ОМП и уставы, которые приравнивались тогда к основному предмету. Строевой смотр затянулся почти на полтора часа. Причиной тому послужило "не корректное представление" командира роты соседнего полка, капитана Крапивко В.И. Обиженный на командование, в задержках его по служебной лестнице и давно обойденный его друзьями в воинском звании, он в нарушение устава представился проверяющему как: "Командир отличной роты Владимир Иванович Крапивко, честь имею". "Да как вы представляетесь, товарищ капитан" возмутился проверяющий полковник: "Представьтесь немедленно, как того требует строевой устав". "Немедленно - не могу, а когда бог призовет, обязательно представлюсь": спокойно ответил ротный. Проверяющий подозвал командира бригады, тот в свою очередь вызвал командира полка и его замполита. Устная служебная характеристика, данная на месте командирами, изумила проверяющего полковника. Оказывается перед ним стоит - кавалер двух правительственных наград, командир лучшей роты соединения, в седьмой раз подтвердивший звание отличной. Вопрос о его выдвижении на должность с повышением, вот- вот собирались рассмотреть, но видно не судьба. Промерзнув до костей, мы молили бога только об одном, поскорее бы все это кончилось, и убежать в тепло. После строевого смотра в классе по специальной подготовке, где нам предстояло сдавать два первых предмета, было как никогда, тепло и уютно. Развесив политические карты и наглядные пособия, в ожидании проверяющего я давал последние указания, когда дверь отворилась, и в класс вошел, ни кто ни будь, а сам заместитель начальника политического отдела армии. Решив задать тон всей проверке, он сам попросил провести его к месту, где будут первыми в бригаде сдавать политическую подготовку. Первым оказалось мое подразделение. Я тогда не знал, что принимать части надо отстающими, а через год, показав свою работу, выводить их в передовые. Мой расчет был отличным и я должен был это подтвердить на проверке. За исключением его к месту, где будут первыми сдавать проверку по политической подготовке. дежурной смены и наряда по штабу, для проверки было представлено человек пятнадцать, но зато лучшие, из лучших. Проверяющий уточнил проценты, которые приходятся на одного сдающего, с целью рассчитать, сколько и каких оценок подразделение должно получить, оцениваясь на "удовлетворительно", "хорошо" и "отлично" и поручил мне вести опрос. На задаваемые мной вопросы желали отвечать все, но я вызывал тех, кто этот вопрос готовил специально и знал лучше всех остальных вопросов. Что поделаешь, проверка не рядовая, готовились и просчитывали варианты. На вопросы отвечали неспешно, полно и обстоятельно, приводили примеры из своей жизни, что всегда нравилось проверяющим. Конечно же, отправил самого расторопного за кружкой чая, для продрогшего на плацу полковника. Не успел тот закрыть за собой дверь, как его втолкнули обратно. Я не знал, что за дверью собрался весь политотдел бригады и политработники нашего полка. Чай вскоре передали, и не в армейской кружке, а как в лучшем ресторане, в стакане с подстаканником, блюдцем накрытым салфеткой, на которой лежали кусочки сахара и мельхиоровая чайная ложечка. Потягивая чай, он задавал дополнительные вопросы, и по всему видно было, что ответы его устраивали. Я ставил в ведомость пятерки и вызывал следующего. В классе было тепло, наш полковник отогрелся, а после второго стаканчика чая, как -то незаметно, его потянуло в дремоту. Вопросы задавать стал меньше, а потом и совсем перестал. Отличные оценки заполняли ведомость одна за другой. Когда оставалось всего два человека не опрошенных, но самых лучших, я как можно тактичнее возвратил его к действительности. Одного взгляда в ведомость ему хватило, чтобы понять - он слишком доверился старшему лейтенанту, но еще не поздно, все сделать как надо. Одна удовлетворительная оценка и мой расчет получал бы общую оценку " хорошо", а это означало бы, что мы не подтвердили звание отличного подразделения. Я был уверен, что оставшиеся двое получат оценки только "отлично", но даже оцененные на "хорошо", расчет подтверждал звание отличного расчета. Думаю оценивать " отлично" первое же подразделение бригады, не входило в общую доктрину проверки, а возможно решил показать мне мастер класс и последним шаром, как в бильярде, выиграть партию. После ответа моего ефрейтора на основной вопрос, он начал задавать ему массу вопросов один сложнее другого. Ефрейтор отвечал безукоризненно, даже когда перешли на работы классиков Марксизма-Ленинизма. Когда словесный поединок начал переходить за рамки "приличия", мне пришлось заметить уважаемому, седому полковнику, что задаваемые им вопросы выходят далеко за рамки программы для солдат и сержантов. Он успокоился, а когда узнал, что ефрейтор, окончил какой - то гуманитарный техникум и готовится к поступлению в институт, скорее всего с партийно-политическим уклоном, назвал его коллегой и собственноручно поставил оценку отлично. За последнего, старшего сержанта Мораш, я отвечал уже сам, что он является: заместителем руководителя группы по политическим занятиям, кандидатом в члены КПСС, членом бюро комитета комсомола части, кандидат в мастера спорта по троеборью и что сегодняшним успехом мы обязаны только ему. Он долго и внимательно смотрел на высокого, крепко сложенного красавца сержанта, потом взял ведомости и в обоих экземплярах, крупным подчерком поперек листа написал " отлично" и так же крупно расписался под оценкой. Поблагодарил за службу, и под "наше", громкое: "Служим Советскому Союзу" покинул учебный класс. Ведомость сдачи предмета, забрал секретарь партийной организации полка, убежавший догонять полковника. Подготовив класс для специальной подготовки, мы ожидали "проверяющего". Привел его заместитель начальника штаба, начальник связи полка, майор Даровских В.И. и, представив нам, удалился. Майор был из службы начальника связи армии, профессиональный радист и как мы убедились, мастер своего дела. Он сразу объявил, что радисты это уши полка, какую оценку они получат, та и станет оценкой всему подразделению. Установив скорость передачи текста по нормативам для первого класса, что само по себе превышало требования для получения отличной оценки, он подал нагрузку. Текст, принимали все радисты сразу, независимо от срока службы и имеющегося класса по специальности. Сам я не радист, азбуку Морзе не знал, но контрольные тексты для проверки уровня специальной подготовки осуществлять умел и хорошо представлял, как нелегко пришлось моим радистам справляться с заданиями. Оценив каждого за выполнение первого задания, он увеличил скорость передачи и включил пульт помех, установив ее соотношение с уровнем сигнала один к одному. Практически все справились, что не влияло на результат. Контрольные тексты запускал по два раза, меняя буквенный текст, на цифровой. Закончив проверку нормативов на прием, преступил к проверке на скорость передачи ключом. Каждый радист передавал по два текста, он принимал их на слух и засекал время секундомером. Дав по нескольку профессиональных советов каждому и общие для всех, он похвалил радистов, оценив их профессиональную подготовку на "отлично". Оценки телефонистам и электрикам я проставлял сам, как он и обещал, а заодно составили и подписали ведомости на сдачу и подтверждение классности. Это был второй предмет, который мое подразделение сдало не просто на "отлично", но и со средним балом -5,0. Весть, об успешной сдачи, двух самых важных предметов моим подразделением, мгновенно разнеслась по всему нашему объединению. Пока мое подразделение получало средства химической защиты, для сдачи третьего предмета по ОМП, дозвонился начальник химической службы бригады, друг моего бывшего командира роты Федькова Н.Ф. и сказал: " Миша ты молодец. Я в кабинете, пью чай с начальником химической службы армии, а ты давай погоняй своих минут тридцать на плацу, заполни ведомости, как тебе нужно и бегом неси их ко мне".Что с большой радостью и было исполнено мной. Таким образом, в зачете у меня оказался третий предмет, оцененный со средним балом -5,0. Последний предмет - Общевоинские Уставы мы сдавали после обеда, в методическом классе штаба полка. Принимал уставы, майор из отдела боевой подготовки армии. Задав каждому моему подчиненному по одному легкому вопросу, которые солдаты и сержанты должны знать наизусть, просмотрев обратные стороны их служебных карточек, он отпустил всех в казарму, а меня попросил, задержаться. Оставшись в классе наедине, он сказал мне следующее: "Уставы на "отлично", не знает никто. Я сам в лучшем случаи знаю их на "хорошо", но ты же понимаешь, что я не могу оценить твое подразделение ниже, чем его оценил заместитель начальника политического отдела армии". Пока он курил, я заполнил ведомость и, конечно же, со средним балом - 5,0. За все последующие годы службы в ВС., я и мои подразделения, никогда не оценивались с таким высоким балом. Все дни проверки в бригаде только и говорили обо мне и о командире роты, капитане Крапивко В.И., который в тоже день после строевого смотра, приказом командующего армией был назначен с повышением на должность командира группы технической ракетной базы, у нас в бригаде и присвоено очередное звание,- Майор. Больше четырех лет я командовал расчетом, но настал день, когда мне командир части предложил должность, командира роты, в нашем полку. Я, естественно, отказался, ссылаясь на диплом специалиста связи. Дал подумать время на выходные дни. Я не знал, что приказ о моем назначении был уже подписан. Выйдя в понедельник на службу, я был представлен личному составу роты. Рота, после ухода из нее моего друга Федькова Н.Ф., существенно сдала свои позиции и выше, чем на "хорошо" не оценивалась. Мне была поставлена задача, возвратить былую славу этого подразделения. Офицеров роты я знал хорошо, вместе мы приступили к выполнению поставленной задачи. Месяц я жил в казарме, уезжая домой только для того, что бы помыться и сменить белье и круглые сутки обучал и тренировал сержантский состав, присматривался и изучал своих новых подчиненных. Дело сдвинулось с мертвой точки, но рота "моей" не становилась. Личный состав роты должен не только беспрекословно выполнять приказы и распоряжения ее командира, но и доверять ему полностью, а лучше боготворить и любить своего командира. Авторитетнее человека, чем их командир, для роты существовать не должно. Раздвоения в сознании подчиненных - смертельно опасно для любого подразделения, Командир обязан сделать все возможное, что бы его взгляды, убеждения и мысли, стали убеждениями, взглядами и мыслями всей роты или подразделения. Я чувствовал, что следуя за мной, рота оглядывается на кого- то. В принципе я видел, кто оглядывается и на кого, но быстрого решения не находил. Помогла сама жизнь. Осенний призов солдат и сержантов, отслуживших два года, готовился к увольнению в запас, и командование бригады принимало все меры, что бы увольняемые не уехали в шинелях младшего призыва. Я, как командир роты, заинтересован был в этом не меньше. На строевом смотре роты я вывел увольняемых из строя и у кого обнаружил не свою шинель, здесь же переодел таковых в старые, из подменного фонда роты. Уже через час меня вызвал к себе командир полка и посоветовал по просьбе особого отдела бригады и партийного аппарата полка, отдельным военнослужащим возвратить шинели, согласно врученного мне списка. Вечером на построении, я возвратил шинели всем, кроме указанных людей в списке и доходчиво объяснил подчиненным, почему я это делаю. Скажу честно, не обошлось без угроз в мой адрес, со стороны их защитников выше указанных служб. Уезжали эти солдаты и сержанты со слезами на глазах, не найдя защиты у своих покровителей. В душе я их понимал, но единоначалие в роте, превыше всего. Целенаправленная работа офицерского состава роты, по укреплению единоначалия, последовавшая вслед за событиями, вскоре дала существенные результаты, во всех вопросах жизни и деятельности уже " моей" роты. Я знал, что через год с небольшим, согласно организационно - штатным мероприятиям, роту расформируют, передав взвода в подчинение боевых групп, но служить в роте стало легче всем. Вместе с воинской дисциплиной росла и боевая выучка роты. Однажды в этом убедился не только я, но и весь полк. Во время дежурства в одном из караулов произошли события, оценить которые правильно я не могу, как и сказать, что происходило на боевой стартовой позиции, охраняемой моим караулом. Это было летним вечером, солнце зашло за горизонт, но было еще достаточно светло, когда часовой одного из караулов доложил с поста о ярком свечении, за охраняемым периметром. Оно появилось мгновенно и ниоткуда и напоминало фонарь холодного, голубого свечения, который светился ярко, но при этом ничего не освещал вокруг. Посмотрев на свечение всем составом караула, доложили начальнику смены охраны. Начальником охраны был младший лейтенант Файков В.Г., начинавший службу сержантом сверхсрочной службы еще при Федькове и естественно был самым опытным офицером роты, которому я доверял, как себе. Когда полностью стемнело, а свечение не исчезло, стало понятно, что это не блики от солнца и пора рассмотреть явление поближе. Прихватив, на всякий случай, пять вооруженных солдат из резерва, выехал к месту указанному караулом. Не доехав до караула километра два, все увидели голубое свечение на вершине небольшого холма. Поддерживая связь с караулом, они направились прямо на свет, выключив фары автомобиля. Оставалось каких - то метров сто до точки свечения, как оно вдруг исчезло, и здесь же часовой доложил, что оно появилось с противоположной от караула стороны, опять же на вершине бархана. Под прикрытием занявших круговую оборону солдат, младший лейтенант Файков внимательно обследовал вершину холма, но никаких следов или чего- то подозрительного не обнаружил. В полной готовности к боестолкновению отделение последовало опять на свечение, которое они хорошо видели. Все повторилось, свет снова сиял на вершине обследованного и покинутого ими холма. Обследовав новый холм, и ничего на нем не обнаружив, поехали в караул. Из караульного помещения доложили на командный пункт полка обо всем и стали ждать. Когда это происходило, я находился в казарме и, конечно, о случившемся узнал через командный пункт практически сразу. Тревогу бить было рано, на караул никто не нападал. Часов в одиннадцать вечера, свечение исчезло так же неожиданно, как и появилось. Немного повременив, подвижный расчет возвратился в район командного пункта полка. В полночь, в этом же карауле, сработала сигнализация на одном из участков охраняемого периметра, а минут через десять, на этом же участке сработала другая сигнализация. Караул был поднят "в ружье", как этого требовала инструкция. Начальник караула, сержант, со своим помощником, после доклада начальнику смены, вышли осмотреть периметр. Перебежками и переползанием, прикрывая друг друга, они продвигались к тревожному участку. После вечернего случая со свечением, в карауле чувствовалось напряженность, они не просто вооружились, а подготовили караул к смертельной схватке с врагом. Ручные гранаты и те были приведены в боевое положение. Дело в том, что данный вид сигнализации мог срабатывать, только если приложить усилие на участке, не менее тридцати килограмм, а этого не случалось никогда, за всю историю полка. Подвижный резерв, во главе с начальником смены охраны, вновь вооружившись, выехал в караул, но уже в полном составе. С разрешения командира дежурных сил, я так же выехал в боевой район полка, прихватив на всякий случай взвод усиления, в полной выкладке, как этого требовали боевые документы. Мало того, выдвигаясь в район, я проинструктировал старшину роты и дежурного по части, быть готовыми выехать за мной всей остальной частью роты, если потребуется. Пока мы были в пути, на этом же участке охраняемого периметра сработало охранно-заградительное устройство, на которое подается напряжение свыше тысячи вольт. Прибыв в район полка, я тремя отделениями восстановил резерв. Привел все караулы в повышенную боевую готовность и выехал с одним отделением к месту событий. Караул, усиленный взводом, представлял собой уже, укрепрайон. Осмотрев участок заградительного устройства и участки сработавших сигнализаций, я, как и все, ничего не обнаружил. Все было в исходном состоянии. Удивило одно, заградительное устройство при срабатывании, обычно прогорает, а зайцы и лисы остаются убитыми на месте нарушения, но этого не было. Следов вдоль периметра ограждений, после того как проползли на животах начальник караула с заместителем, конечно не было, но никаких следов не было и вокруг, где не "ступала нога человечества". Вернулись в караул, включили заградительное устройство и, распределив усиленный состав по дополнительным местам охраны, стали ждать. В голову закрадывались всякие мысли, о неисправности в системах сигнализации и да же о том, что караул допущенную оплошность пытается как то оправдать, выдумывая о срабатывании систем сигнализации. Лично проверил состояние всех технических систем караула, систем сигнализации, но все было в норме. Опрос, личного состава караула и резерва, подозрений не вызвал. Перебирая в мыслях все варианты, я не находил ответа, как вдруг сработала сигнализация, расположенная уже за охранным заграждением. По своему устройству оно было идентично двум первым. Минут через десять, сработала следующая система, точно такая же, установленная за ней. Стало понятным, что кто то или что то, двигалось через периметр, в одном выбранном направлении, прямо к шахтной пусковой установке. В это время, как обычно по графику, начальник политотдела бригады, полковник Степанов, проверял дежурные смены полков, узнав о происходящем в одном из наших караулов, поспешил к нам. Его мы встретили и доложили о происходящем, как раз в момент срабатывания в карауле последней системы сигнализации, которую он и сам слышал, войдя в караульное помещение. Осматривать периметр не было смысла, дополнительные посты прикрывали все подступы к пусковой шахте и ничего не наблюдали в своих секторах, а тревожный участок просматривался, как "на ладони". Не могу сказать, что подумал о нас полковник Степанов, которого мы ввели в курс дела, но вскоре прямо перед его глазами сработала световая и звуковая сигнализация. Сработавшая сигнализация указывала на то, что вскрывается дверь пусковой установки или один из люков на ней. Приняв все возможные меры предосторожности, вместе с ним вышли осмотреть объект. Последняя сработавшая сигнализация, могла сработать только в одном случае, если разорвать тонкий, практически невидимый, медный провод. Осмотр показал, что провод представляет единое целое, он не обрывался, скруток на нем как и положено не было. Состояние шахты, ее двери и люков не вызывало ни малейших подозрений на вскрытие или присутствие вокруг нее животных и людей. Осмотрели каждый сантиметр вокруг и так же ничего не обнаружили. Возвратились в караульное помещение, доложили на командный пункт полка и бригады. Оставалось только одно - ждать развития событий, которые не заставили себя долго ждать. Все повторилось в точности, но на оборот. Как будто то кто-то вышел из пусковой шахты и тем же маршрутом вернулся за охраняемый периметр объекта. Удивительно было, что срабатывали только системы, так или иначе, связанные с электрическим током, хотя все они имели разные и не зависимые источники питания. Ни одно механическое устройство, включая сигнальные мины с растяжками, установленные на всем пути движения "неопознанного нарушителя" не сработали. Ранним утром, когда было уже достаточно светло, мы вновь обследовали все и вся на объекте, и так же, как и ночью, ничего не обнаружили. Проверили системы охраны и сигнализации сами, затем с начальником инженерной службы бригады, подъехавшего в караул утром, но причин их ложного срабатывания не обнаружили. Весь следующий день, писали объяснительные. Я уверен, нас всех, признали бы не совсем вменяемыми, но спасло присутствие в карауле начальника политического отдела. В то время, на командном пункте бригады, велся журнал о непонятных явлениях и неопознанных летающих объектах, но мы о нем не знали, зато я убедился, что рота хорошо обучена и подготовлена к выполнению стоящий перед ней боевой задачи. Время в заботах летело быстро. О приближении 60-й годовщины Вооруженных Сил я не думал, когда вечером, накануне праздника, позвонил командир полка и приказал быть на торжественном построении в парадной форме. Единственный выходной и тот срывался. Командир молчал, а я досадовал, что без меня торжественное построение прошло бы не хуже, тем более на следующий день я собирался проверять караулы. Обрадовался я, когда услышал фамилию майора Крапивко В.И, которому вручался орден "За службу в Вооруженных силах 3-й степени", это тот капитан, о котором я упоминал, рассказывая о строевом смотре, по случаю очередного нашего переподчинения в состав армии. Не успел стать в строй Крапивко, как я услышал свою фамилию и бурные одобрительные аплодисменты своей роты. Я не мог поверить, что меня, старшего лейтенанта, наградили правительственной медалью - "За боевые заслуги". Весь оставшийся день командир возил и показывал меня, начиная с командного пункта полка до последнего моего караула. Только к вечеру мы приехали ко мне домой, где моя жена Алла, узнало от командира о моем награждении. Пока он расхваливал меня, она успела накрыть стол. К праздникам мы, как могли, готовились всегда. За столом она поздравила нас с праздником -" Днем Советской армии и Военно-морского флота", а командиру вручила еще и подарок, чем совсем растрогала "старика". Она подарила ему хрустальную вазу, которую купила в Армавире на "барахолке" и которую она так хотела иметь, у себя дома. Петр Зосимович Лемешинский, с виду казавшийся простодушным добрячком, был твердым, смелым и решительным командиром полка. Мне рассказывали, что назначен он был в полк после случая в части, где он был начальником штаба и во время учений, пришла боевая команда на пуск. Дежурная боевая смена пуска понимала, что произвести пуск боевой ракеты с ядерной боеголовкой, это третья мировая война и ждала отмены. Вызванный на командный пункт, Лепешинский П.З.убедившись в "приказ-сигналах", основных и дублирующих, принял решение на Пуск и в составе расчета произвел его. Ракета ушла, а расчет пуска сидел и думал, неужели, это конец всему. Неожиданно появилась большая Комиссия, уточнила обстоятельства пуска и скрылась. Возвратилась комиссия уже во главе с генералом, который поздравил Петра Зосимовича с выполнением боевой задачи. Оказалось это психологический эксперимент, необходимый ракетным войскам для подготовки расчетов к реальному упреждающему удару, в угрожающий период. Боеголовку, во время технического регламента, в строжайшей тайне, заменили, болванкой, а изделие перенацелили. Наш командир был награжден орденом "Красной звезды" и назначен командиром полка во вновь образуемый полк. Осенью 1978 г. моя семья переехала в трехкомнатную квартиру, в новый дом, построенный специально для офицеров бригады, что позволяло командованию сократить время сбора