Это случилось давным - давно. Так давно, что и года назвать невозможно, даже приблизительно. Одно лишь можно сказать определённо: Землю тогда уже населяли самые различные её обитатели, ничем не отличающиеся от нынешних. Так же цвели цветы летом, зимой наступали холода, так же звенели ручьи, когда приходило время им звенеть, словом, ничего необычного.
Но однажды произошло, казалось, ничем не приметное событие, которое в некоторой степени повлияло на дальнейшее существование всех обитателей Земли, так как было по-своему значительным. А случилось вот что:
Полюбили друг друга два юных, прекрасных сердца. Любовь была так велика, что превратила их в два крыла у огромной птицы счастья. Взвилась эта птица высоко в небо, неслась над просторами лесов, морей, океанов, восхищая взоры всех, кому удавалось её увидеть.
"Какие прекрасные у неё крылья", - говорили одни.
"И как они стремятся постоянно друг к другу в этих мощных взмахах любви", - говорили другие.
Действительно, взмахи крыльев этой птицы были такими сильными, что они постоянно соприкасались своими кончиками над её толовой, или под грудью. Да иначе и быть не могло: сильна любовь своими взмахами, поднимая высоко в небо огромное счасте, которое уверенно держится на крыльях беззаветно влюблённых друг в друга юных сердец.
"Хочу к тебе, мой милый", - шептало одно крыло.
"Стремлюсь к тебе", - отвечало другое, и они соприкасались в неистовом порыве друг с другом.
"Приди опять", - шептало вновь первое.
"Это и моё желание", - отвечало второе, приближаясь.
Земля всё больше отдалялась от их страстных порывов. Но у птицы голова не кружилась. Счастье не боится высоты. И если бы птица эта умела хорошо видеть, кружась над оживлёнными участками Земли, она бы заметила самые различные взоры, обращённые к ней.
Там птенец, увидев её, попытался взлететь, взмахнув неокрепшими крылышками и чуть не вывалился из гнезда. Ласковая мама подхватила его со словами: "Твои крылышки ещё слабенькие для таких полётов, пусть ещё пока подрастут", и два её нежных крыла укрывали собой своё маленькое счастье.
Крот глубоко зарывался в землю, чувствуя её стремительный полёт, не подозревая, что для него она совершенно безвредна, но прячась, ворчал, так, на всякий случай. Ему было и невдомёк, что счастье способно окрылять тех, кто его замечает. Но он замечать не способен, он слеп, потому что живёт в темноте. Он не страдает от того, что не имеет крыльев, они ему не нужны. Он не знает счастья, поэтому не страдает без него, лишь ворчит, когда почует неудобства, всё равно, чем вызванные, счастьем или несчастьем. Ему было бы спокойнее, если бы не было ни того, ни другого.
Но любовь, поднимая птицу счастья на крыльях возлюбленных, ничего этого не замечала и правильно делала, иначе полёты её не были бы так прекрасны и стремительны. Они бы ослабли, омрачённые сознанием существования другого состояния, кроме того, что соединяло эти два крыла. Счастье эгоистично, и оно должно быть таким, чтобы оставаться полным, иначе к нему и стремление всяческое отпало бы.
Теперь же, любуясь этой птицей, поднимались стаи других больших и малых птиц, только окрепших, впервые поднявшихся ввысь, вдохновлённых её полётом. Также взмывали в порывах восторга и те на своих ещё крепких крыльях, что ничуть не уменьшились в размерах, отделив от себя несколько кусочков, что растут у них на глазах, в родном гнезде, ещё слабенькие, но, которые заменят их с наступлением срока, так же, возможно, наслаждая взоры открытых и добрых сердец.
Воздух наполнялся звонкими переливами самых различных голосов и звуков. Всё цвело, искрилось, радовалось. Это была весна! Это было утро! Капельки росы останавливались на кончиках листьев и травинок, искрясь всеми цветами радуги и маня к себе всех, кто ещё не успел окунуть в них свой носик. Они скатывались и растекались со смехом по мордашке неловкого малыша, который лапкой задевал листок, прежде, чем раскрыть жёлтый ротик.
Звенел ручеёк, к которому во всю прыть скакал маленький оленёнок. Заметив большую птицу, он забыл о ручейке и так начал прыгать, что грозил оторваться от земли и взмыть под облака, чем несколько озадачил своего степенного родителя, медленно следующего за ним к водопою. Старый олень, до сих пор восхищённо глядевший в бездонный простор над головой, что-то вспоминая и о чём-то мечтая, теперь всё своё внимание обратил к малышу:
"Не прыгай так высоко, тебе всё равно не взлететь. Это счастье не твоё. Ты потому так лёгок на ногу, что у тебя ещё не выросли рога. Для этого надо повзрослеть. Сначала тебе неприятно будет их носить, но к этому ты скоро привыкнешь. В отличие от той птицы счастья , мы ходим по земле, а не витаем в облаках. Нам не страшны неожиданные падения, полные отчаяния и грозящие гибелью. Если мы и носим рога, то с большим достоинством, и это нам нисколько не вредит", - он разбежался и так ударил в сухой ствол дерева своими мощными рогами, что тот разлетелся в щепки.
"Видишь, - продолжал он, - они нам даже полезны. Ими можно защищаться, и их нам в укор никто не посмеет поставить. А те крылья, хоть они и прекрасны, мой мальчик, защитить себя не способны. Лучше носить рога, чем крылья, сынок!"
И старый олень увлёк малыша к ручейку. Малыш, глубоко вздохнув, последовал за родителем, перестав скакать, но, завидуя счастью и поглядывая в небо. И старый олень, заметив это, лишь покачал рогатой головой. Он знал, что счастьем, даже если оно чужое, можно любоваться и вреда от этого не будет.
А счастье летело над Миром, будоража всех, но ничего не замечая, даря - кому радость, кому воспоминания, но ничего не требуя взамен, улыбаясь всем и никому определённо. Оно выше всего земного, у него два огромных крыла, влюблённых друг в друга. Оно всесильно, оно непобедимо, ему нет равных!
"Как хорошо быть возле тебя, милый!" - задыхаясь от радости, тянулось одно крыло к другому.
"Как прекрасна и возвышенна наша любовь, И ты, моя радость - она сама и есть", - вторило другое.
Они так крепко были соединены счастьем своим друг с другом, что кровь их стала общей, мысли общими, каждое движение одного угадывалось другим. Но они всё-равно говорили о любви, каждый о своей, будто стремились доказать своё преимущество в её силе по отношению друг к другу. Сколько прекрвсных слов! Сколько рвения и страсти! При такой силе любви разве можно сравнивать?!
Да, можно! Нужно! Даже полная уверенность в любви не даёт никакого права молчать о ней. Говорите, влюблённые! Говорите смелее больше ласковых слов друг другу! Откровенная радость любимого от этих ваших слов, счастье, которым засветится лицо любимой - это ли не самая лучшая награда за ваши откровения!?
Днём птица счастья облетала Землю, и как бы высоко она ни поднималась, многим удавалось её увидеть и даже почувствовать себя рядом с нею. Другие её не замечали, как бы близко она от них не пролетала, хотя и мечтали её увидеть, но, к сожалению, не обладали для этого достаточно хорошим зрением и вниманием. Они просто её не узнавали. Птица счастья была наделена удивительной способностью оставлять частицу себя там, где появлялась. Но если эта частица оставалась незамеченной, у неё не вырастали крылья. Она начинала таять, затем совершенно исчезала, не оставляя после себя никаких следов.
Но какое дело было птице до этого? Она была так велика, что ничуть не уменьшалась, и щедрость её была безгранична.
На ночь птица счастья опускалась на самую высокую вершину в горах, и крылья, обняв своё тело, засыпали, прижавшись друг к другу после упоительно-сладких, головокружительных, но слегка утомительных полётов. Они прижимались тесно друг к другу, а тело согревало их, и им было тепло, потому что счастье не только соединяет, оно и согревает.
Так пролетали дни и ночи, но птица не умела их считать, - все они сливались для неё в одно мгновение. И если спросить у крыльев, когда они превратились в птицу, они, не задумываясь ответят, перебивая друг друга:
"Не прошло и дня",
"Часа, мой милый, даже часа...",
"Да нет же, что я говорю, и ты не права, я не насчитал даже минуты",
"А я и того меньше, секунды не прошло",
"Конечно, не может быть, чтобы прошла целая секунда, да наша птица ещё не появилась, а только собирается это сделать"...
И мощные взмахи весело смеющихся крыльев уносили птицу высоко в небо.
Оставшись наедине с собой, вы убедитесь, что не следует задавать птице счастья подобных вопросов, потому что из её ответов вы всё равно ничего не поймёте. Так случалось со многими, кто пытался узнать секрет её появления.
* * *
Но если такой ответ и заставлял кого-то призадуматься, то ворону он нисколько не устраивал. Она много раз пыталась догнать птицу, чтобы вцепиться в неё своими лапами, и, совершая путешествие не на своих, а на её крыльях, увидеть Мир и раскрыть секрет счастья. Но разве можно завистливой вороне за ней угнаться? Разве могут влюблённые крылья позволить кому-нибудь третьему приблизиться к своему счастью? Конечно нет! Ворона от досады и злости только кричала, угрожая ей бедой. Но птица её не слышала и не замечала, потому что была почти лишена слуха и зрения. И догадливая ворона, заметив это, решила действовать хитростью. Она не умела без зависти любоваться её полётом, потому что это её раздражало. Она не знала, что её раздражает не птица счастья, а собственная зависть. Но знала ворона, что она хитрая.
"А зачем мне нужна хитрость, - думала она, - если я ею не воспользуюсь?"
Думать долго не пришлось. У хитрости зоркий глаз и тонкий слух, поэтому от её внимания не ускользнуло то..., что скользит. А скользило в это время между кустов обильно заросшей цветами и травой поляны длинное, извивающееся тело змеи, которая, заметила ворона, недовольно шипела, встревоженная пролетевшей над ней всё той же птицей счастья. Обрадовалась ворона и быстро перелетела на дерево, в сторону которого ползла змея, недовольная тем, что ей приходится ползать, что она круглая и у неё нет крыльев. Но у змеи крылья не растут, потому что в ней есть яд. Счастье может быть птицей, змеёй - никогда. Оно погибает даже от самого слабого яда и в себе носить его не может. А змея со своим ядом не расстаётся. Если она и выпустит его, то в ней он появляется снова. И держать его долго в себе она тоже не может, а просто так его выпустить, без толку - не хочет. Ей непременно надо укусить кого-нибудь. Так уж она устроена. И, поразмыслив немного, она успокаивалась, потому что была расчётлива. А успокоившись, посмеиваясь, говорила себе шёпотом (громко у неё не получалось, так как тот, кто носит в себе яд, громко не разговаривает):
"Подумаешь, счастье!? Да оно себя и защитить не умеет. Эта птица беззащитна, что толку от того, что она велика? А я маленькая, но возьму и укушу её. Никто за неё и не заступится, потому что она хоть и красива, но для всех чужая. Многие даже обрадуются, когда её не станет, потому что перестанут завидовать. От меня больше пользы, чем от этой глупой птицы. Она никому не даёт спокойно жить, а я незаметная, меня не видно и не слышно, и всё вокруг спокойно. Если и надо кого укусить, я подкрадусь тихо и исполню своё желание. Вот и птица эта... Кружи, кружи, витай в облаках, Всё равно, рано или поздно, опустишься на Землю, тут-то и посмотрим, какая ты сильная. Мой яд убивает мгновенно.
"Эй, змея, ты чего там шепчешься? - прокричала с дерева ворона, - не скрывайся, я за тобой давно слежу и всё слышыла".
В ответ змея лишь злобно прошипела:
"Я не слепая и тоже кое-что видела".
"Что же ты видела?" - не унималась ворона, перелетев на ветку почти у самой земли, поближе к своей собеседнице.
"Видела, как ты гонялась за этой птицей, но ничего у тебя не вышло и знаю, почему".
"Почему, почему?", - заинтересовалась ворона
"Потому, что ты питаешься падалью и у тебя грязные лапы, а с такими лапами эта птица никого к себе не подпустит".
"Зато я долго живу, - обиделась ворона, - да и таких, как ты, она к себе тоже близко не подпустит, потому что ты скользкая и противная, и в тебе, кроме яда, ничего нет".
Змея в ответ попыталась рассмеяться, но от её "смеха" ворона в ужасе перепрыгнула на ветку повыше.
"Вот тут ты, ворона, ошибаешься. От природы я наделена таким свойством, что могу незаметно подкрасться к кому мне захочется и укусить в самое сердце. А с такой птицей, как эта, мне никакого труда не составит справиться, ведь она слепа".
"Пусть так, но у неё огромные крылья, которые носят её по всей Земле из одного уголка в другой".
"Ну и что же, - ответила змея, - нас везде много".
"Мало ли, что вас везде много, у других может не возникнуть таких же мыслей, как у тебя".
"Глупая ворона, не знаешь простых вещей, - все, кто носит в себе яд, имеют одни и те же мысли".
Вороне этого только и надо было. Она сделала для себя полезное открытие, что можно незаметно подобраться к ничего не подозревающей птице.
"Пусть я не ядовитая, - подумала ворона, - а что, если и мне попробовать подкрасться поближе к этой птице, когда она будет отдыхать?"
У неё созрел план. А так как зависть и коварство, хитрость и жестокость, трусость и подлость быстро находят общий язык, то вороне не составило труда сговориться со змеёй.
А вечер не заставлял себя ждать. Над Землёй сгущались сумерки, и птица, сделав свой последний облёт вокруг неё, опустилась на вершину высочайшей горы. Но этой ночью не суждено ей было оставаться в своём высоком уединении, потому что днём крылья, переговорив между собой, решили оставить своё одиночество и опуститься ниже, туда, где вьют свои гнёзда множество других больших и малых птиц. Следующая за ней ворона всё верно расчитала. Она увидела, как, взмахнув крыльями, птица снялась со своей вершины и стала опускаться ниже, в одну из высокогорных цветущих долин. Обрадовалась ворона. Теперь у неё хватит сил, чтобы добраться до нового обиталища виновницы всех её бед. Не долго думая, она отважно ринулась в атаку.
Не совсем правильно было бы назвать это атакой, так как открыто биться с такой птицей нет никакого смысла. Она так огромна, что не боится явных врагов. Счастье, - и ворона об этом знала, - как бы велико оно ни было, может быть уничтожено врагом тайным, распознать которого оно неспособно. Не слыша громкого голоса, оно прислушивается к шёпоту. Счастье не умеет отличать друга от врага.
Итак, зная всё это, ворона принялась за дело. Преодолев немалые трудности, она добралась до цветущей долины, над которой всё ещё кружила птица счастья в поисках места, и заняла выгодную позицию в ветвях одного из самых больших деревьев. Дерево это было старым, и на нём почти не оставалось листвы.Ворона выбрала это место потому, что знала, что птица опустится именно на это дерево, так как она была огромна, и ей нигде не хватало места, все места в этой долине были уже заняты. Оставалось только голое, но огромное, всеми покинутое дерево.
Так оно и вышло. Стало совсем темно, когда птица, не найдя другого пристанища, опустилась на самую макушку одинокого дерева. Ворона была немало удивлена тем, что тонкая сухая ветвь под ней даже не прогнулась. При таких размерах птица должна была чуть ли не раздавить всё дерево. Но разве могла ворона знать, что одним из удивительных свойств птицы счастья было - невероятная лёгкость? Она, вопреки всем законам природы, чем больше увеличивалась в размерах, тем легче становилась. Птица счастья была невесома!
Но это не могло изменить коварных планов вороны.
Недолго ей пришлось ждать, пока крылья, подрагивая легонько, успокоились, крепко обняв своё тело, заслоняя его собой и охраняя то, что так прочно их соединяет. Ворона подлетела к ней сбоку, сев на соседней ветке (позже одни утверждали, что она знала, с какой стороны надо было к птице подобраться, другие говорили, что здесь сыграла свою роль роковая случайность, но так или иначе, труды коварной вороны даром не пропали).
Убедившись, что всё вокруг тихо, ворона осторожно начала свою песню. Она пела о том, как прекрасны леса и поля у подножий гор, как много там цветов и бабочек, какие дивные и густые деревья растут у берегов рек и озёр, какие несметные богатства хранит Земля на своей поверхности там, внизу, а не на горных вершинах и долинах. Сколь просторны равнины, покрытые сказочной растительностью. Главное - там столько места, что хватает его на всех. И ворона не врала. Да ей и не надо было этого делать, она знала: чтобы добиться цели, пусть даже коварной, врать не обязательно (неправду могут заметить). Лучше говорить правду, но только не всю. Скрывая всё плохое, показывая лишь хорошее, способствуешь зарождению семени желания. И такие семена дают обильные всходы.
Она заметила, как крыло с её стороны подрагивало, периодически открывая её взору нежное, прекрасное тело. Видя его, ворона всё больше загоралась завистью и наполнялась вдохновением. Песня её становилась слаще и заманчивей. Она знала, что одно крыло её слышит, так как видела, что оно перестало плотно прижиматься к своему телу, тем самым оставляя у своего счастья незащищённые места. И когда ворона поняла, что сделала своё дело, она громко каркнула и улетела. Последнего её карканья птица, разумеется, не услышала - оно было слишком громким для этого.
Утро вновь было встречено всеми обитателями долины дружными переливами самых различных голосов и звонов. Опять начинался день, полный тепла и света. Огромная птица первой поднялась высоко в небо и, как всегда, за ней следовали весёлыми хороводами стаи малых птиц, наполня воздух шумом, щебетанием и трескотнёй, подставляя свои спинки и бока солнцу, которое, отразившись от них, стремительными лучами уходило в пространство, попадая в пушистые ветви деревьев и глаза земных обитателей, не умеющих летать, но играми своими и радостными криками, доказывающих свою полную солидарность с теми, кто носился по воздуху, Всё также, кружа высоко в небе, птица счастья возбуждала к себе самые различные отношения. Одни радовались ей, другие её пугались, прячась в своих норах, третьи лишь смутно её ощущали, четвёртые просто её не замечали, пятые не могли понять, что это такое. А крылья, между тем, продолжали свой оживлённый разговор, правда, сегодня в нём звучали новые нотки:
"Счастье наше безмерно, мой милый, но оно должно чем-то питаться. Я думаю, нам следует опуститься на Землю".
"Я с тобой согласен, моя радость, но на Земле, я слышал, много опасностей для нашего счастья, а здесь, в воздухе, его питает наша любовь и то, что попадается ему на лету. Да мы и опускаемся иногда на землю!"
"О, мой милый! То, чем наше счастье питается под небесами, такие крохи, что оно может ослабнуть. А опускаемся мы на самые высокие вершины гор, где, кроме холода, ничего нет; или туда, где столько посторонних, что для нашего счастья просто не хватает места. Ведь ты меня любишь, мой милый!?"
"Безумно", - они вновь обнялись в любовном порывистом взмахе.
"А с тобой мне ничего не страшно. Полетим туда, где сказочно богатые края, где нас ждёт много радости и нет никого счастливее нас".
"Как скажешь, любимая, так и будет. Мы не должны взмывать наперекор друг другу, иначе не будет такого прекрасного полёта и наше счастье попадёт в болтанку".
"Да, мой милый, мы должны подчинять друг другу каждое своё движение. Полетели!"
И птица опустилась на Землю, в ту самую богатую низину, о которой пела ворона. Разве могла птица счастья догадываться о том, что богатство, приманивая к себе, не столь просто доступно, как кажется. Чаще всего им владеют злые существа, которые его ревностно охраняют. Они коварны, скрытны, потому что созданы природой мелкими, незаметными для неискушённого взора. Скрытны ещё и потому, что богатство ослепляет даже зрячего, застилая взор своеобразной пеленой, как фильтром, сквозь который можно видеть только само богатство, а не то зло, которое его окружает или незаметно сидит в нём самом. А птица счастья тем более не могла видеть никакого зла, потому что была почти слепа. Это было ещё одним из её удивительных свойств. Она была огромна, но, чем больше счастье, тем слабее у него зрение.
Крылья были в восторге от своего нового обиталища, но... не в равной степени.
"Здесь, в этой густой, высокой траве мы утроим наше гнёздышко, мой милый. Ты видишь, как здесь прекрасно и тихо!"
"Да, моя радость, здесь действительно прекрасно, но мне не нравится эта тишина. Здесь так много места, но никого нет".
"Вот и прекрасно! Наконец-то мы будем одни с нашим счастьем в этом райском уголке. Мы облетели всю Землю, и я немного утомилась от полётов, милый. Надо отдохнуть".
"Но, любимая, разве ты не знаешь, что нам нельзя долго оставаться на Земле, так как мы разучимся летать и уже никогда не увидим Солнца так близко от себя, как никто другой, и оно уже не сможет нас согревать. И ещё: сейчас мы так далеко от наших друзей! Вся Земля любуется нашим полётом. Ты разве не слышала, какими радостными криками встречали нас ранним утром все, кто нас любит?"
"Но, мой милый, нам пора вить своё гнёздышко, а друзья своим окружением лишь досаждают. Дорогой, здесь так прекрасно! Давай здесь останемся...?"
Не сразу ответило крыло на такую просьбу, задумалось. Но что поделаешь? Отдельно существовать они не могут, поэтому ответ был таким:
"Если ты настаиваешь, моя любовь, я согласен, но лишь завтра, после того, как зайдёт Солнце, мы начнём вить своё гнёздышко. День мы посвятим последнему нашему полёту, чтобы объявить всему Миру о нашем решении и попрощаться с друзьями. Пусть знают, что птица счастья не исчезла бесследно, а существует, но существует не только для себя теперь, а для того ещё, чтобы из гнезда её вылетали такие же птицы - десятки, сотни, тысячи, разлетались по всей Земле, принося себя в дар всем, кто стремится к счастью и способен его увидеть".
Так они пришли к согласию, но, тем не менее, сколько ни старались прижаться тесно друг к другу или крепко обнять своё тело, ничего из этого не получалось. Что-то им теперь мешало.
Прошла ночь. Лишь к утру, сильно утомившись, они заснули, оставив своё тело не полностью собой прикрытым, - счастье их теперь было незащищённым.
Эта ночь была бессонной не только для влюблённых крыльев. Ворона не смыкала глаз, спрятавшись невдалеке, в кроне пушистого дерева. В траве, недалеко от неё притаилась змея. Только теперь, когда птица успокоилась, ворона подала знак змее, и та, что-то прошипев, бесшумно поползла по направлению к ничего не подозревавшей птице счастья. Ни одна травинка, ни одна веточка не выдавали её движения. Носители яда подкрадываются незаметно!
Наблюдавшая за змеёй ворона ликовала. Замысел её удавался с невероятной лёгкостью. Причём, ворона была уверена, что обвинить её в гибели птицы счастья никто не сможет. Во всём будет виновата змея. Мало того, она первой разнесёт весть о подлости и коварстве змеи, которая убила такую прекрасную птицу, и весть о её доброте и сочувствии пролетит по всей Земле, причисляя её к самым добропорядочным птицам. Она будет кричать о том, как она потрясена и страдает, и ей, без всякого сомнения, поверят. Не верят тем, кто молчит, а ей поверят.
Так думала ворона, потеряв из виду змею, но будучи уверена в том, что та уже недалеко от цели. Долго она смотрела в её сторону, но ничего, кроме спокойно спящей птицы, пока не видела. Правда, от её взгляда не ускользнуло то, что птица один раз вздрогнула, крылья её чуть дёрнулись, но вновь успокоились безмятежным сном. Ворона не придала поначалу этому никакого значения, - во сне все, бывает, вздрагивают. Она не знала, что счастье безмятежно. Если оно спит, то спит крепко, как убитое. Вздрагивает оно лишь в том случае, когда его тревожат. Поэтому она была несказанно удивлена, увидев под собой в траве змею, которая уж было проползла мимо дерева, на котором она сидела.
"Эй, коварная! - разозлилась ворона, - ты почему вернулась?"
Змея в ответ попыталась рассмеяться, но ворона услышала лишь злобное шипение:
"Я сделала своё дело, будь спокойна".
"Как же ты сделала своё дело, - с негодованием прокричала ворона, усевшись на ветку так низко, что змея при желании могла до неё дотянуться, - как же ты сделала своё дело, если птица продолжает безмятежно спать? Ты просто подлая обманщица и в тебе нет ни капли яда!"
"Да, сейчас во мне нет ни капли яда, но это не на долго..."
Не успела змея договорить, как тишину с шумом разорвали взмахи крыльев огромной птицы, которая стрелой взметнулась в небо. Это было так неожиданно, что ворона, забыв про змею, раскрыв свой клюв, смотрела ввысь. Она ничего не могла понять, проклиная и птицу, и змею, и думала о том, что теперь ей вряд ли удастся заманить птицу опять на Землю. Она не поверила ни одному слову, сказанному змеёй, так как видела летящую птицу. Верить змее, значит не верить собственным глазам, - этого с вороной не случалось. Но разве могла она знать, что счастье, хоть и боится яда, но не чувствует укусов. Яд убивает его постепенно.
Змея это понимала, поэтому была спокойна. Она решила заодно проучить и ворону, пока та глядела вверх. И беспечная ворона была проучена: с диким криком взметнувшись в высь, она оставила несколько перьев в пасти змеи.
"Жаль, что во мне не успел ещё накопиться яд" - подумала змея, уползая прочь от места своего преступления.
А за птицей, как всегда, носились все, кто умел держаться в воздухе. Кружили звонкоголосые стаи. Всё вокруг вновь оживилось, все былы несказанно рады вновь появившейся птице. Но сама птица себя странно вела: крылья её при взмахах не соприкасались, как раньше, друг с другом, отчего полёт не был таким лёгким и стремительным. Когда она пыталась парить над Землёй, крылья как-то странно, судорожно вздрагивали, и она словно проваливалась в глубокие ямы. Затем резко взмывая ввысь, стараясь сбросить с себя какую-то тяжесть, опять проваливалась. Тело её становилось всё тяжелее, и крылья теряли последние силы, пытаясь удержать его в воздухе.
Только теперь ворона всё поняла. Но радость её не была такой, какую она предполагала испытать. Она сама чуть не лишилась жизни, потеряв несколько перьев из своего хвоста, поэтому никак не могла успокоиться, перелетая с ветки на ветку. Змея, посмеиваясь, наблюдала за ней и за птицей счастья, вокруг которой кружили стаи других птиц, почуяв беду и пытаясь её спасти.
Олень в это время стоял у ручья со своим малышом и с тревогой наблюдал за судорожными падениями и отчаянными взлётами огромной птицы.
"Она гибнет, мой мальчик, и ей ничем нельзя помочь. Мерзкой змее удалось добраться до её прекрасного тела".
Малыш это понимал, и из глаз его катились крупные слёзы.
А крылья, тем временем, собрав последние силы, поднимали своё тело всё выше, надеясь там, наверху избавиться от непомерной тяжести, наполнившей его. Но скоро силы их стали покидать.Счастье становилось чужим, они перестали его чувствовать, заплетались, судорожно дёргались, извивались, пытаясь его спасти, хлестали друг друга до боли, пытаясь сблизиться, но теперь лишь камнем неслись вниз, на острые горные скалы.
Наконец, в отчаянной попытке им удалось соединиться над головой их гибнущего счастья всеми своими частями, крепко прижавшись в ужасе друг к другу. Но эта последняя связь, последний поцелуй их отравленного счастья был недолог. Любовь слишком высоко занесла счастье влюблённых, падение с таких высот не оставляет никаких надежд. Они ничего не понимали, не знали, что с ними происходит, но чувствовали, что это их последний полёт. Счастье погибает, оставаясь в полном неведении причин своей гибели!
Чьи-то крылья делали отчаянные попытки спасти их, подлетали, в ужасе суетившись вокруг, несясь с той же скоростью вниз, пытались остановить , подставляя свои тела и рискуя разбиться о приближающиеся с невероятной быстротой острые, чёрные рёбра скал, но лишь причиняли боль и разлучали на короткие оставшиеся мгновения. В последний раз, встрепенувшись, задетые чьим-то телом, крылья соединились в мёртвом поцелуе, ибо то, что их соединяло, было теперь мертво.
Змея всё это видела и теперь, довольная, уползала в свою нору на гнилом болоте, приятно ощущая, что всю её снова наполнил яд.
Не прогремел гром, не сверкнула молния, не почернело небо, когда птица упала на ту самую вершину скалы, на которой проводила ночи вначале своего существования. День оставался ясным и солнечным. Счастье погибает тихо, как бы велико оно ни было. Не сотряслась Земля при её падении. Птица исчезла, коснувшись скал.
Счастье не может оставаться мёртвым на виду у всех, - оно может быть разбито. Именно так и случилось с птицей. Она исчезла, но... не бесследно. Это было ещё одним из её удивительных свойств. Счастье было очень большим, поэтому и очень хрупким. Лишь коснувшись острых камней, оно разбилось на мельчайшие кусочки, которые разлетелись по всему Миру, невидиыме для глаза. Надо обладать очень хорошим зрением, чтобы заметить такой кусочек счастья - маленький и совершенно прозрачный.
Осколки эти до сих пор носятся по воздуху, залетая в окна домов и вновь улетая, если их во-время не заметят. Бывает, какой-нибудь застревает в чьих-то ладонях. Счасте боится холода, особенно, когда оно совсем ещё маленькое. А в тёплых домах или руках эти кусочки быстро растут, крепнут, и у них вырастают крылья. Но для этого его надо увидеть, что далеко не всем удается, даже, если они мечтают об этом. Оно может быть совсем рядом, но оставаться невидимым. Мечтая о счастьи, многие его даже не замечают, в этом случае кусочки, не получив тепла и внимания покидают этот приют и бывает, никогда больше в нём не появляются. Но тот, кто, заметив, удержит такой кусочек возле себя, тому он отплачивает огромной радостью иметь его в своём доме. Счастье - это ли не самая лучшая награда из всех, о которых можно мечтать!?
Редкая награда, но... только потому, что надо быть очень внимательным, чтобы её получить. И поверьте, кому-то это удаётся!