На невысоких удобных лежанках расположились друг против друга хозяин, гончар Евтимид, и гость его, Хриссип, что входил ныне в совет четырехсот. Глиняные светильники, щедро подвешенные к потолку в несколько ярусов, освещали просторную комнату. Неверные тени плясали на чашах-киликах, и черный плащ на плечах Диониса, бога вина, казалось, колыхался от каждого движения чаши. Евтимид - хозяин одной из крупнейших гончарных мастерских Атхэная, ему ли не встретить достойно почетного гостя?
Но Хриссип и не глядел на искусно украшенные чаши, едва пригубливая вино:
- Брат твой уже пересек границу Стикса, похороненный достойно. Не нам тревожить тени умерших, но скиф, что прибыл вчера, направлялся к нему и желал его видеть. Утверждает скиф, что долг жизни на нём, и не успел он отдать его твоему брату.
Евтимид нахмурился:
- Я должен варвара принимать в своём доме?
Хриссип смотрел остро и жестко, хотя мягко звучали слова:
- Прибывший Анахарсис - сын скифского царя, и за его спиной стоит в порту корабль, доверху груженый отборным зерном. К тому же многие в Атхэнае могут вспомнить Анахарсиса, ведь когда-то считался тот восьмым при семи мудрецах, и даже другом самого Солона. Если хочет скиф отдать долг памяти и принести очистительные жертвы - кто мы, чтобы мешать ему? Пусть здесь осмотрится, как ему угодно, и едет спокойно назад.
И Евтимид вдруг вскинул голову:
- Тот самый Анахарсис, благодаря которому гончарный круг стал крутится легко, словно движимый рукою бога? Я приму его.
Анахарсис вышел на порог, осмотрелся. Просторный внутренний двор щедро залит лучами жаркого полуденного солнца. Пусто. Даже рабы не суетятся, найдя себе очередные дела в сумраке внутренних комнат. Должен был бы быть довольным гость - приняли его достойно, поселив в главном доме, рядом с хозяевами, в одной из комнатушек-спален под крышей. Очевидно, в городе совоокой Афины еще помнят и чтят мудрецов.
Даже тех, которые, не являясь гражданами, не более чем пыль под ногами коренных афинян.
Впрочем, дел у Анахарсиса здесь немного. Осталось лишь выяснить: как и почему погиб на своей земле воин Клеон, которому скиф обязан жизнью.
Анахарсис отыскал хозяина на мужской половине. Евтимид, приходящийся Клеону братом, хмурился и глядел в сторону, не желая вспоминать минувшее:
- На то была воля богов.
- Покажи мне мастерские, - попросил его Анахарсис. - Давным-давно, еще отроком, среди прочей добычи нашел я глиняную чашу в шатре. И долго смотрел тогда на Афину-Палладу с копьем и в высоком шлеме. Та чаща разбилась под копытами коней, но я поклялся себе, что увижу город прекрасной богини, и сдержал своё слово. Но давно уже миновали те времена, когда крутил я гончарный круг и считал себя равным богам.
И откликнулся вдруг Евтимид:
- У меня ведь было также. Юнцом, не имеющем прав, когда отец мой расширял мастерские, сидел я сутками с кистью в руке. Нынче же на мне и лавка, и рабы, да и творить самому не подобает.
Вздохнул тоскливо:
- Ремесло - дело рабов и метеков.
Провел за собой. Мастерские, что находились неподалеку от господского дома, и впрямь оказались немалы. Состояли они из двух отдельных частей, соединенных нынче широким проходом, а рабов здесь, не считая при том домашних слуг в главном доме, трудилось не менее шестнадцати. Сейчас большая часть работников носили глину в больших плетёных корзинах - прибыла новая партия. Повсюду всё та же глина: жидкой массой в широком бассейне, сухими комьями под ногами. И руки, и босые ступни рабов покрыты густой коричнево-красной коркой.
Анахарсис вспомнил вдруг слова великого Гомера и произнес нараспев:
'Если вы денег дадите, спою, гончары, я вам песню:
Внемли молитвам, Афина! десницею печь охраняя,
Дай, чтобы вышли на славу горшки, и бутылки, и миски...'
И продолжил Евтимид тут же:
'Чтоб обожглись хорошенько и прибыли дали довольно,
Чтоб продавалися бойко на рынке, на улицах бойко'.
Уже охотнее повел гостя дальше:
- Вот здесь старая часть, осталась еще от деда, размером поменьше. Как раз она, вместе с главным домом, и отошла брату при разделе наследства. А там дальше купленная уже отцом большая мастерская с новой печью.
Анахарсис внимательно осмотрел мастерские. Хотя наследство в подобном случае делилось пополам, но различные нюансы всё же были учтены в пользу Евтимида - ведь Клеон, перейдя сорокалетний рубеж, еще не был женат. Евтимид же женился, едва ему исполнилось тридцать, и ныне уже имел двоих сыновей.
Анахарсис покачал головой:
- Клеон никогда не упоминал о ремесле.
Евтимид лишь грустно улыбнулся:
- Он старший сын, наследник. Был лучшим и в школе, и в палестре, где побеждал во многих состязаниях. Отец ему купил тяжелый щит и доспехи, чтобы достойно представлять наш род. Брат покрыл себя славой в войне в Мегарами, привез оттуда и рабов, и прочую добычу, затем успешно сражался в колониях на юге, куда отбыл уже во главе отряда. Вернувшись, подавал заявку на должность в магистрате, но жребий выпал не в его пользу. Я думал, Клеон возьмет на себя лавку, и всю торговлю, а я займусь мастерскими.
Анахарсис с трудом попытался представить себе воина в тяжелом шлеме, сидящем на пороге лавки. Евтимид продолжил:
- Клеон решил продать свою часть наследства, и снарядить на те деньги корабль с товаром. Выгода от того похода могла враз поставить его вровень с лучшими из граждан нашего города. Брат устроил пир на священных скалах, пригласив достойных гостей, и там же, после пира, сорвался с горы. Я говорил ему - не дело, нарушая волю родителя, продавать вотчину, еще и призывая в свидетели богов.
Анахарсис продолжил в свою очередь, ведь гостю сейчас полагалось славить дела покойного. Слова были искренни, и Евтимид его услышал:
- В далеких степях Клеон спас мне жизнь, вовремя прибыв с отрядом. Он был отважен и разумен. Его ценили.
Молодой паренёк прошел мимо них, едва заметно прихрамывая. Вдруг обернулся, замер на месте, несмотря на окрик. Светловолосый, скуластый - скиф. Очнувшись, подхватил тяжелую корзину, пошел дальше, всё время запинаясь.
Анахарсис и не глянул в его сторону. Куда бы ни завела тебя доля, неси свою корзину, раб. Неси, не оглядывайся.
Вновь обратился к Евтимиду:
- Я должен посетить тот храм на священных скалах.
Тот не возражал. Где и отдать последние почести умершему, как не на камнях, унесших его жизнь?
Седой раб, высокий, с виду довольно крепкий, явно эллин по происхождению, подошел на зов. Бион, управляющий. Вчера вечером он прислуживал Анахарсису, молчаливый и невозмутимый, как всё те же скалы на побережье Эгейского моря. Но едва повернувшись спиной к дикарю, поджимал презрительно губы. Что ж, для раба тщеславие порою заменяет гордость.
Евтимид велел тому сопровождать Анахарсиса, уточнив попутно:
- Всем ли доволен гость? Понравилось ли ему у нас дома?
- Всё исполнено как следует, господин, - тут же заверил Бион.
И пробурчал едва слышно, в спину ушедшему хозяину, да и в спину гостю:
- Скифам не понять, что значит дом. Они же живут в дырявых кибитках.
Анахарсис, что слышал за лигу как поёт ветер в степях, лишь усмехнулся. Великий Солон когда-то произнес почти то же самое. Сейчас скиф должен был бы ответить: 'Разве дом - это стены? Дом - это люди'.
Но зачем говорить с рабом?
Узкие улочки всё кружили, не давая выйти на простор. Глиняные стены домов, смыкающихся друг с другом, сжимали с обеих сторон, не оставляя простора ни небу, ни ветру. Неприметные, плотно прикрытые двери в глухих стенах казались похожими, словно лица теней на берегах Стикса. Анахарсис с трудом сдерживал шаг, поджидая Биона. Один, без раба, он не нашел бы пути назад.
Город оборвался резко, словно обрубленный гигантским тесаком. Небо, простор, возникли нежданно, освобождая от гнета смыкающихся за спиной улиц. Вдали показались поросшие мелким кустарником прибрежные скалы. Серый камень храма у подножия, посвященного покровителю путников живых и проводнику умерших, сливался со скалами. Небольшое древнее капище, построенное в те времена, когда люди еще не устремляли в небо исполинские мраморные колонны, пытаясь сравняться с богами.
Анахарсис прошел по дороге до самого конца её. Со стороны моря, где совсем рядом бились волны, вели вверх две тропы. Широкая и удобная - справа. Шагов за двадцать в стороне, скрытая из виду за кустами и уступами, крутая и извилистая - для рабов. Этим путем носили наверх вино и угощение.
Бион стоял, тяжело привалившись к камню, и пытался успокоить сбившееся дыхание. Покачал головой в ответ на вопросы:
- Я не был наверху. Мы ожидали здесь.
- А тело забирал?
Бион смотрел себе под ноги:
- Не я. Храмовые рабы. Я прошел недалеко.
Анахарсис взгянул на тропу для рабов в том месте, где стоял тогда Бион. Здесь тропа была еще широкой - не менее трех шагов до обрыва, и довольно пологой. Далее тропа круто забиралась в гору, всё более сужаясь.
Бион рассказал коротко:
- Спустились виночерпии, сообщили, что собрание окончено. Вскоре спустились господа, ушли они, и их слуги. Не было лишь моего господина и соседа нашего, Памфая. Я ждал, довольно долго. Потом прибежал храмовый слуга и сказал, что господин мой мертв. Эфиоп, слуга Памфая, был в стороне. Но раб громко кричал, Эфиоп услыхал, быстро пошел наверх. Он и доставал тело господина вместе с храмовыми слугами.
Скиф выслушал, осмотрел сразу же низину между двумя тропами, разбросанные вокруг неровные валуны. Здесь сидели слуги в ожидании господ и вели беседу. Отсюда неплохо просматривался вход на широкую дорогу, но вовсе не было видно тропу для рабов.
- Все ли слуги находились всё время вместе?
Бион покачал головой:
- Не все. Спутники господина Хриссипа держались отдельно. Вон там, за нашими спинами. Кто мы для них? Эфиоп, что сопровождал господина Памфая, нашего соседа, и не подходил. Он ожидал с другой стороны, отсюда его не было видно.
Анахарсис на всякий случай прошел и туда. Взгляд родившегося воином четко оценивал местность. С небольшой площадки, расположившись в тени на удобных скамьях, наблюдали спутники Хриссипа. Частично они могли видеть впереди себя других слуг на земле между валунов, частично - широкую тропу. Подходящих господ они бы увидали последними. Неважное место. А вот здесь, в стороне ото всех, ожидал спутник Памфая, раб Эфиоп. Еще хуже. Тот не мог видеть других слуг, как и они не видели его. Он мог наблюдать за широкой тропой, но вместо того, чтобы удобно устроится на лужайке, ему пришлось бы сидеть на неровной каменистой гряде. К тропе рабов отсюда гораздо ближе, но вход туда незаметен - полностью прикрыт скалою, так что идущих слуг он также не увидит. Место не годилось ни для засады, ни для наблюдения за кем-либо. Анахарсис покачал головой. Афиняне не умели выбирать себе рабов.
Пора возложить жертву. С другой стороны холма, возле квадратной темной пропасти входа, сидел на корточках пожилой раб. Не глядя на того, кто тут же склонился в поклоне у него за спиной, Анахарсис, плеснул немного масла на алтарь Гермеса, поставил у подножия полную гидрию. Раб искоса кинул взгляд, оценил подношение: совершенную форму, безукоризненный отблеск темного лака, искусство изображения, доступное немногим. Достойный рисунок - Ахилл, склонившийся над раненым Патроклом. Оба героя сидят на земле, у них прекрасные сильные тела, на них легкие юбки и гибкие чешуйчатые панцири, Патрокл отвернулся, чтобы скрыть от друга, как ему больно, а Ахилл крепко сжал губы, пытаясь казаться спокойным.
Евтимид отдал одну из гидрий, расписанных лично.
Еще и глядел виновато:
- Последняя работа, ночами писал. Но брат когда-то просил не о том: хотел изображение великой битвы у Трои. Я не сотворил - так и не смог увидеть.
Анахарсис шагнул назад, отпуская ушедшее. Едва взглянул на раба.
- Ты идешь со мной, - повелел, уже отвернувшись.
Раб умел узнавать имеющих право. Он молча пошел следом.
По широкой 'господской' тропе поднялись наверх. Просторная площадка, каменные скамьи полукругом, бесконечная голубизна моря до самого горизонта. Здесь хорошо возлежать, потягивая вино, вести неспешную беседу - не о суетном, о вечном.
Хотя тень от скалы и прикроет от поднявшегося солнца, но камень - не земля, скоро отлежишь себе все бока. У греков странные представления о комфорте.
Тропа, по которой пришли они, за его спиной раздваивалась, скрывалась за высоким уступом и бежала дальше.
- Показывай, - велел Анахарсис.
Прошли по тропе дальше. Через десяток шагов вновь показалась небольшая площадка - именно сюда вела снизу еще и узкая извилистая дорожка рабов. Именно здесь рабы-виночерпии хранили подготовленные запасы еды и напитков. Очень удобное место - в три стороны вели отсюда три тропы. Одна, всего в десяток шагов - к месту пира, другая тропа вниз - для слуг, и она же, обходя площадку - вверх, к недалекой уже вершине.
Храмовый раб объяснил - когда уже завершалось празднество, и гости начинали расходиться, Клеон подошел сюда, разрешил уйти виночерпиям - они более не были нужны, а сам пошел далее вверх по дорожке. Оставался здесь лишь один - старший из рабов, он ожидал, пока уйдут последние из гостей. Он же, отозвавшись на зов Памфая, привел затем помощь.
Быстрым шагом поднялся вверх Анахарсис - и встал на крутом обрыве. Узкая терраса, огороженная низким, чуть выше пояса, каменным парапетом, обрывалась вниз отвесными склонами.
- Вот здесь стоял господин, отсюда сорвался вниз.
Анахарсис, сощурившись, смотрел на раба, размышляя.
- Господину плохо стало от вина, он склонился над склоном - и не удержался, - поторопился тот с объяснениями.
- Покажи где, - велел Анахарсис.
Раб подошел, наклонился послушно, оперся грудью на камень, невольно ухватившись рукой за удобный выступ сбоку. Падать он не собирался. Анахарсис быстро подошел сзади, ухватил за ноги, и резким движением без труда перекинул того через парапет. Не успел и вскрикнуть раб, руки скользнули по камням, напрасно пытаясь задержать падение. В последний момент Анахарсис ухватил другой рукой за пояс и втянул того обратно. Тяжелой грудой задыхающийся раб свалился на террасу у его ног.
- Можешь идти, - отмахнулся Анахарсис, задумчиво рассматривая дно ущелья далеко внизу.
Мог ли скинуть Клеона Памфай? Но Памфай почти сразу же позвал на помощь. Человек же, упав с высоты, не всегда умирает мгновенно. Скинувший Клеона должен был пройти затем вниз и убедиться в его смерти. Можно ли было спуститься незаметно, не заходя на площадку с храмовым рабом? Прошел еще раз - площадка напрямую сообщалась с местом для пира, но не с верхней тропой. Раб, сидящий на площадке, не увидел бы идущих сверху. Анахарсис быстрым шагом прошел по тропе рабов - и вскоре оказался внизу. Еще раз прикинул расположение слуг - вот он свернул в сторону, к морю, вот здесь на камнях лежал труп. Вот он вернулся назад, прошел чуть в сторону, показался из-за скалы. Все слуги находились чуть далее, никто не мог быть уверен, по какой именно тропе он спустился.
Любой, пройдя по тропе рабов, мог оказаться на самом верху и убить Клеона.
Больше здесь осматривать было нечего.
Вопросов к Евтимиду накопилось немало.
- Мог ли кто-то из гостей пойти не вниз, а следом за Клеоном? Поворот тропы скрыт за валуном и незаметен.
Тот лишь пожал плечами:
- Меня там не было.
- На той площадке оставался один из рабов. Он видел бы каждого, кто прошел бы мимо него. Если только он не отлучался. Его допрашивали?
Удивленно глянул Евтимид:
- Зачем? Что значит слово раба?
Действительно - зачем? Все гости рассказали свою историю. Большинство ушли, не зная о трагедии. Памфай остался, он и обнаружил тело, позвав затем на помощь. Показания раба же принимались во внимание лишь данные под пыткой. Но для того требовалось вначале выдвинуть против кого-либо обвинение, доказать необходимость допроса храмового раба, получить согласие храма. Евтимид же и не собирался никого обвинять.
- Зачем? Там был Хриссип, он нынче в совете, а на тот год собирается подавать на высший жребий - на должность одного из девяти архонтов. Брат мой воевал пешим гоплитом, он и мечтать не мог с ним сравниться. Хриссип же из всадников - из наиболее достойных. Так что можно быть уверенным - все процедуры проведены с соблюдением законов.
Анахарсис лишь хмыкнул:
- Всякий закон похож на канат поперек дороги: маленький под него пролезет, а большой перешагнет.
Кто-бы там ни был, он мог быть уверен - допроса раба не будет.
Сосед Памфай был куда ближе Хриссипа, и отказать в беседе с ним Евтимид не смог:
- Памфай примет меня, и ответит на все вопросы.
Но вот и рад тот особо не был. Но куда деваться?
Такой же дом, такие же мастерские. Памфай взглянул на Анахарсиса, прищурясь:
- Так ты торговец?
И не дослушав фразу о Солоне:
- Я видел тот корабль, что прибыл на днях в порт. Хорош.
Прошли во внутренний дворик, сплошь уставленный горшками. Памфай, пропустив гостей вперед, поворачивался неторопливо, и его могучие плечи, казалось, сейчас заденут стену, и та обвалится, не выдержав напора - так широки были руки его и казались такими неловкими. Анахарсис подошел к сохнувшим сосудам. Оглядел гидрии: безукоризненно ровное дно, округлые бока, плавно сужающиеся к широкой горловине, две горизонтальные ручки по сторонам и изящно изогнутая, вытянутая вверх третья. С гидриями женщины ходили по воду, в таких же хранили прах умерших, и ставили дары к погребальному алтарю. Едва протянул руку, очертив, не касаясь, сосуд, как Памфай вдруг оказался рядом:
- Эй, отойди-ка в сторону! Не видишь - они сохнут.
Скиф, извиняясь:
- Я лишь смотрел. Их форма совершенна.
- Ну-ну. А покупать сосуды ты будешь у кого? У Евтимида?
Анахарсис с сожалением развел руками:
- На тот корабль керамику не ищут. В степях ожидают железо, мечи и кинжалы.
Памфай вновь фыркнул, но провел Евтимида в дом, косясь на идущего следом варвара. Отказать соседу в просьбе он не смог - принять гостя, почтить рассказом память брата. Текла беседа за чашей вина, долгая и многословная, как и полагалось, но вот толку с того не было:
- Сейчас все завели иной обычай. Философы ведут свои беседы в роще - это ясно. В дом сколько пригласишь учеников? А в рощу зови хоть и два десятка, да деньги за учебу со всех стребуй. Так и пиры - в дом позовешь двух друзей, или там трех, кто близок. Так нет же. Им надо на горе - до неба, мол, им ближе. Вот и Клеон не пожалел затрат. Взял виночерпиев из тех рабов, что при святилище, гостей позвал немало - шестерых. Еще парасита нанял для застольной беседы, тему достойную выбрали: 'Почему нам так приятно смотреть на актеров, изображающих гнев или страдания, но неприятно на тех, кто действительно гневается или страдает?' Клеон с Хриссипом были довольны.
Анахарсис всё пытался задавать вопросы о Клеоне, мол, что он говорил, что обсуждал? Но Памфай тут же переводил на другое:
- Да было бы, чего там обсуждать. Гневаются они. На сцене хоть красиво, молнии, огонь и всё такое. А в мастерской зачем мне тот гневливый нужен? Еще горшки побьет, а компенсацию потом попробуй, стребуй.
Уже вмешался Евтимид, хозяин глянул недовольно, но ответил:
- Так что еще, так больше и не о чем рассказывать. Беседовали, пировали. Я был, Хриссип нас присутствием удостоил, еще смотритель порта, два владельца кораблей из граждан и друг Клеона по гимнасии. Затем уже темнело, все расходиться стали. Остались Хриссип и Клеон, так те и на пиру сидели рядом, и после задержались. Клеону были нужны средства на поход. Хриссип готов был ссуду дать под тридцать процентов, лучше условий нет - на морскую торговлю никто бы меньше, чем под пятьдесят не дал, так Клеон хотел другого - звал в долю. Одна должность того открыла бы Клеону многие пути. Я тоже задержался - Клеон ведь сидел с Хриссипом, а тот вино неразбавленное наливал. Хриссипа два раба встречали, да и держался он гораздо тверже, а за Клеона я опасался, решил проводить до дома. Оставь одного - да что потом и скажут, мы же соседи, опять же, выкуп его части мастерских по дороге туда обсуждали, почти всё решили.
- В какую сторону ушел Хриссип? Ты провожал?
Через пару шагов путник скрывался за скалой и мог пойти в любую сторону - хоть вниз, хоть вслед за Клеоном.
- Куда? Наверное, вниз. Я думал о своём. Клеона ждал, его долго уже не было, опасался, как бы плохо не стало.
- Клеон много пил обычно? - удивился Анахарсис.
- Нет, вовсе нет, - заступился за брата Евтимид. - Он часто вспоминал слова мудреца: 'Первая чаша для веселья, последняя - для безумья'.
Анахарсис усмехнулся в усы польщенно.
- А тогда выпил, - недовольно продолжил Памфай. - Пошел проветрить голову на верхнюю террасу, уже и Хриссип ушел, а его всё нет. Я пошел искать, глянул сверху - а тот внизу лежит. Я велел храмовому рабу звать наших слуг. Вот и всё.
- А что решили за выкуп мастерских? - решил уточнить Анахарсис.
Памфай качнул головой:
- Какая разница? Не пригодилось.
Евтимид ответил:
- За мастерскую мы складывались с Памфаем пополам, еще и не хватало. В рассрочку Клеон не соглашался, а все средства не выведешь - ведь глину нужно закупать, одно, другое, пришлось бы брать еще и немалую ссуду. Но чужому отдавать участок не с руки - мне дело сокращать, а у Памфая там печь стоит - отцы еще наши поменялись, ему наша печь, у нас ведь новая есть, а нам его цистерна с водой. А печь сейчас попробуй, возведи быстро, еще и мастеров найди, да чтобы удалась - а у нас контракты. Корабли ждать не будут.
Памфай кривился недовольно. Глянул Анахарсис, стал прощаться.
Шли назад. Анахарсис продолжил беседу:
- Вы дружите давно?
Евтимид отвечал охотно:
- Он ровесник моему брату, со мною не особо дружен. Но с Памфаем у нас с дедов-прадедов хозяйство рядом. Источник общий, и в делах выручаем друг друга - когда большой заказ для купцов, берем пополам.
Анахарсис продолжил:
- А ведь хозяйство у Памфая не меньше. Не спорите из-за торговли? Мастеров ведь много по городу.
Евтимид лишь головой мотнул:
- Гончаров хватает, возможно, когда-нибудь и на целый квартал наберется, но с лаком работают далеко не все. Тут опыт нужен, да и одним-двумя рабами не обойдешься. А у Памфая мастера не хуже моих. Он нового вазописца нанял, молодого, из вольных метеков. Тот хорошо рисует - и так странно, богов великих все реже. То ласточек, а то торговцев, женщин у колодца. И ведь берут, еще и так охотно. Но Памфаю все равно не помогло бы. Я туда - сюда бы, и с ссудой всё же рассчитался, у меня запасы товара есть. Вот только рабов бы потерял, тоже убыток немалый. А в его роду недавно воинское снаряжение племянникам покупали, затраты серьёзные, теперь расплачиваться было бы нечем. Это мне еще повезло, что доспехи брата целые остались.
Анахарсис решил уточнить:
- Удачно теперь для Памфая вышло. А вдруг наследники еще чего начудят?
Евтимид ответил спокойно:
- Я всё оформлю купчей по закону. Отец не пожелал, он был вотчиною связан, а я соседу давно пообещал, как только отца не стало.
Евтимид сам отворил двери, не желая звать рабов. Должны были присесть с гостем лишь на несколько вздохов, как заведено, да и разойтись. Но Евтимид вдруг разговорился, вел речи негромко, с затаенной тоской, словно беседовал сам с собой. Тьма окутывала комнату, едва разгоняемая неровными бликами единственного светильника, чаши с вином казались темными и бездонными, словно воды Стикса.
- Клеон не хотел здесь оставаться - всё узко ему, тесно. Хриссипу всё завидовал, тянулся следом. Да нам куда, тот из гиппеи - всадников. Почет и состояние иное. Там состояние, немалое имение, можно и боевого коня содержать. Там есть и власть, и должность. Но мы же здесь, мы на земле. Мрамор прекрасен и вечен, но глина - она живая. Она течет и скользит, и льнет к твоим ладоням. А Хриссип брату покровительствовал. После битвы при Мегарами замолвил слово - и брат в колонии отправился уже главой отряда. Добычу привез вдвое-втрое. Но нас забыл. Рабов моих хотел продать, ему ведь десяток при дележе достался - ровно половина. Биону, управляющему, вольную пообещал, его ведь на рынок не выставишь - тот стар и болен. А домашнего слугу из молодых продал еще до дня торгов - кому-то из приятелей, задорого. Теперь и в город некого послать. Мальчишку, младшего сына моего мастера, пришлось мне сразу выкупать, хоть денег лишних и не было. Хорошо, тот еще мал, работать не годится, на рынке много не возьмешь, Клеон мне и продал. Зря выкупал, теперь бы с остальными и так назад вернулся. А вдруг бы нет? Всё к лучшему.
Анахарсис поинтересовался задумчиво:
- А с чего бы Хриссип кому-то из простых воинов покровительствовал? Неужто Клеон и ему спас жизнь?
Как оказалось - нет. Всего лишь после окончание битвы нашел того раненым, позвал к нему рабов, которые осматривали поле, собирая раненых и добычу. Да те и так бы вскоре подошли.
Очередная вполне обычная история. Конница в той битве сражалась неудачно - пошла по узкой долине меж холмов, усыпанной к тому же валунами, нарвалась на засаду. Немало полегло. Когда б не пешие гоплиты, что выстояли и вырвали победу, печально завершилась бы та битва. Хриссипу повезло еще, что конь понес, и вынес его раненого из боя, а после сбросил, где воина потом, рядом с конем, и отыскали.
- А конь не убежал? - поинтересовался Анахарсис.
- Повезло Хриссипу. Добычи не досталось, а когда б еще и коня боевого потерял - огромный был бы убыток, хоть и для него.
Анахарсис задумался. Ему приходилось сталкиваться с эллинской конницей. Эллины предпочитали воевать в пешем строю, кони у них доступны немногим. Не сравниться их лошадям со степными тулпарами, ни статью, ни выучкой. Если понес конь во время битвы, да сбросил всадника - остановился бы нескоро.
Поутру болела голова. Анахарсис поморщился - вино, пусть и разбавленное, как и полагается, всё же не вода. Прошелся по двору, разыскивая Евтимида, свернул в мастерскую.
Печь стояла во дворе мастерской, была она подобна огромному круглому муравейнику, разделенному на два этажа, с двумя отверстиями. Вниз закладывали дрова, сверху, через верхнее отверстие, загружали сырую посуду, на которой, образуя рисунок, лежали свежие пятна подсохшего черного лака. Вокруг печи суетились полуобнаженные рабы. Огромный темнокожий раб подбрасывал топливо в огонь. Его гладкая темно-эбеновая кожа, вся мокрая от пота, блестела на солнце. Вот он отвлекся, отошел к большому сосуду, набрал полный ковш воды, вылил на широкие плечи и, запрокинув голову, засмеялся, сверкнув белоснежными зубами. Второй раб, крепкий, коренастый и светловолосый - сам главный мастер, не отходил от печи. Малейшая неосторожность погубит сосуды, станет хрупкой глина, потрескается драгоценный темный лак. Вся долгая работа гончаров и вазописцев зависела сейчас от опыта этих двоих. Вот переглянулись оба раба, кивнули друг другу, и темнокожий одним движением выбил глиняную лепешку, замуровывающую вход в печь.
Наблюдавший издали Евтимид кивнул довольно - последняя партия оказалась удачной. Анахарсис подошел, пользуясь хорошим настроением хозяина. Скиф собирался на рынок, хотел нанять осла и подкупить товара, и как гость, просил себе раба в сопровождение.
Евтимид задумался:
- Бион?
- Не будет тяжело ему? Тот ходит медленно.
И угадал. Хозяин заметно смутился. Бион действительно сильно задыхался при долгой ходьбе, его уже не посылали ни в порт, ни на рынок. Но юного и расторопного домашнего раба успел продать Клеон одному из своих друзей, и другого пока не было - не до того.
- Не знаю. Замены нет ни одному, ни второму. С деньгами сложно. Успел бы брат Биона отпустить - остался бы я без управляющего тоже.
- А нанять затем его же? - поинтересовался Анахарсис.
- Куда там. Не тот объем, чтобы платить такие деньги вольному. Да и разве стал бы вольный за моим добром настолько старательно следить? Ему бы пришлось обустраивать своё жилище.
И тогда Анахарсис указал на молодого раба-скифа.
- Вот этот? - с сомнением глянул Евтимид. - Зовут Палак, его купил еще мальчишкой мой отец. Ранен был в ногу, да и толку с тех малолеток? Одни затраты. Но сестра его как-то отца уговорила, тот и привел с рынка двоих. Сестру наш старший мастер, а равного ему нет ни в одной из мастерских, попросил себе в жены. Они низкие рабы, при ремесле.
А сам подумал: послать раба-ремесленника с гостем - позор. Но ведь и гость тоже варвар, не эллин. Как ни привечай - а он афинянам не равен. Пускай себе идут.
Молодой парень, умытый, в новом чистом хитоне, приветствовал гостя, склоняясь. Пусть он и из другого племени и, возможно, там, на родине, они бы столкнулись в бою, но здесь и сейчас - Анахарсис вождь.
- Я был лучшим из лучников, - говорил Палак - и первым в младшем отряде. Мне было уже тринадцать, и мы на быстрых конях отвлекали врагов, завлекая в засаду. Но меня ранили, я лежал в стойбище у сестры, и там нас и схватили. А потом привезли сюда, и сестра сказала - наш путь свернул.
Рынок шумел и гудел, но ловко ориентировался в толпе Палак. Как оказалось, мастер, муж сестры, его часто брал с собою в город. Вскоре Анахарсис в одной из лучших лавок купил себе амфоры с вином. Выбрал дорогие, покрытые черным лаком, с изображениями фигур богов и богинь, и героев. Глянул, любуясь - сколько величия и гордости в неподвижных фигурах, сколько изящества в линиях бесчисленных складок пышных одеяний, тонко процарапанных по черному лаку!
Посмотрел на клеймо - он всё же купил сосуды из мастерской Евтимида.
Путь до порта долог - и они говорили, и охотно отвечал на вопросы Палак. Как оказалось, он хорошо знал и соседа Памфая, и раба его Эфиопа. Тот был домашним рабом и личным спутником хозяина - что редкость для темнокожих.
- Повезло, - вспоминал Палак. - Обычно таких покупают на рудники. Все знают ту историю - они тогда молоды были. Господину Памфаю как раз исполнялось восемнадцать, и он должен был идти на службу в войско. Увидел, как рабы решили проучить новокупленного юнца, и Эфиоп один раскидал четверых. Вот и взял его с собою. Говорят, затем комендант крепости очень просил его продать, хотел оставить на службе - отказались оба, и раб, и хозяин.
Повезло вновь - Эфиоп крепко дружил с земляком, темнокожим рабом Евтимида, и много рассказывал о том трагическом дне, когда погиб Клеон.
- Отчего же Эфиоп вам все подробно рассказал?
Палак пожал плечами:
- Он часто у нас бывает, а наши рабы к соседям ходят. Слуги оттого всё и знают, что беседуют друг с другом, а рабы-спутники после доносят новости хозяевам. А те вести как раз касались нас напрямую. Ведь когда бы не тот несчастный случай, наш черный раб как раз бы перешел к господину Клеону и был бы продан в рудники. Странно было бы, если бы Эфиоп ничего нам не рассказал.
- А господина Клеона ведь сопровождал Бион? - уточнил Анахарсис.
Палак тут же скривился:
- Бион управляющий, разве он будет с нами откровенничать? У него другие друзья есть. А так Биона тоже все жалеют - кто знает, кто придет ему на смену. Раньше Бион еще неплохо себя чувствовал, это теперь сильно болеет. Ему еще старый господин вызывал врача, тот выписал настой, моя сестра заваривала, и Бион поначалу пил трижды в день, а после ему стало лучше - мог и вовсе уже не каждый день пить, но на всякий случай всегда с собой носил.
Анахарсис вспомнил - на поясе у раба действительно висел гидриск - миниатюрная, меньше высоты ладони, копия гидрии.
- А отчего Эфиоп находился в стороне от прочих?
- Так там же много чужих было. Это наш управляющий за столько лет давно привык, а прочие с варваром не особо бы общались, хоть Эфиоп и из домашних слуг, не для низких работ, как мы. Так они там все долго сидели. Потом спустились храмовые рабы, почти сразу же по своей тропе и господа, ушли со слугами. Потом еще время прошло - спустился господин Хриссип, и тоже ушел со своими рабами. А наших всё не было. Эфиоп ждал-ждал, тут и прибежал храмовый раб с дурною вестью. Эфиоп на гору кинулся, а Бион отстал. Он разволновался, и ему вновь стало хуже. Эфиоп обернулся - тот за скалу держится, весь белый, а губы синие и еле дышит. Бион сказал ему потом - как доставал лекарство, гидриск уронил, тот в пропасть покатился, не успел схватить. Вот с тех пор ему вновь стало плохо, уже из дома далеко никуда не ходит. Так Эфиоп один пошел на гору. Господин Памфай как раз спускался. Они вдвоем и прошли к телу господина Клеона. После храмовые рабы помогли принести.
- Что говорили, может, кто виновен?
Парень плечами пожал:
- Да ничего. Принесли, да и всё. Обряды совершили, а после хоронили. Все были, даже господин Хриссип. Все знают - он подает на жребий на должность самого архонта. Я слышал - все оценили, что тот пришел и почтил память одного из тех воинов, с кем вместе сражался. Все говорили, что господин Хриссип достойный гражданин. И мастерская не работала, и пир был для всех.
Анахарсис задумался. Оказался очень разговорчивым раб Эфиоп и звучало всё складно. Вот только держался тот в стороне, скрывшись за скалами, и Бион не видел его до тех пор, пока их обоих не позвал храмовый слуга. Где же находился всё это время верный раб Эфиоп?
Вновь обратился к Палаку:
- Странно, что воин сорвался со скалы, и никого это не встревожило.
Парень лишь рукой махнул:
- Так там всё понятно. Господину Клеону, как много выпьет, ему всегда плохо становилось - выпитое назад просилось. Он потому и никогда почти не пил. Так что все знали, зачем он от гостей тогда ушел подальше - чтобы не увидел никто. Потому сосед Памфай и ждал так долго, следом сразу не пошел. И так же ясно - что слишком много выпил, вот вовсе плохо ему и стало. А там уже не повезло. Господин наш сказал - видать, так рассудили боги.
Корабль стоял в порту. Уже не бегали рабы по сходням, уже наполнены были трюмы. Скоро взметнутся к небу весла, запоют гребцы. Скоро в путь.
Ты долго бродил по свету, скиф. Тебя звали мудрецом и философом говорливые афиняне, и позабыли, едва отвернувшись.
Вот и последняя ночь в крошечной каморке под глиняной крышей.
Едва проснувшись, Анахарсис прошел на задний двор. Спозаранку рабы привезли шерсть для прядения - Бион был занят, пересчитывал тюки. Нескоро обернулся, глянул недовольно. Анахарсис - варвар, и ему не господин.
Скиф лишь губы скривил:
- Сюда подойди.
Тот подошел. Глянул хмуро, торопясь вновь уйти по делам.
- Ты знаешь, кто убил Клеона. - И Бион остановился.
- Там были Хриссип и Памфай. И мог пойти следом Хриссип, ведь Клеон явно знал о нем многое, что могло навредить ему. Но на том пути еще оставался раб, который наверняка увидел бы Хриссипа и донес обо всём своему хозяину. Избавляться от одной угрозы, чтобы приобрести еще большую? И мог пройти по тропе незамеченным верный раб Эфиоп - никто не мог видеть его и не заметил бы его отсутствия. Но как бы он узнал, что Клеон один прошел наверх? Ведь Клеон не часто пил вино. Эфиоп держался в стороне и не говорил с другими слугами, не говорил он и с виночерпиями.
Бион ответил упрямо:
- Я ничего не знаю.
Анахарсис продолжил:
- Зато знаю я. Со спустившимися виночерпиями говорил ты, и именно ты знал, куда и почему пошел Клеон, и почему никто не пойдет за ним следом. Ты не мог видеть Эфиопа, но и он не мог видеть тебя. Ты долго сидел, отдыхал, но, когда вас позвал раб - ты прошел лишь начало пути, и силы тебя оставили. Ты потратил их все незадолго до того - и отдохнуть не успел. А гидриск с лекарством был уже пуст. И ты сказал Эфиопу, что уронил гидриск, и что он покатился в пропасть. Хотя стоял у скалы не менее чем за три шага от края. Как бы и куда смог покатиться гидриск - с его двумя горизонтальными ручками по бокам и третьей вертикальной? Ты солгал, оттого что перед этим прошел наверх и скинул своего хозяина в пропасть.
Бион смотрел в сторону и взгляд его был темен и хмур.
Анахарсис продолжил:
- У тебя здесь значительные средства в распоряжении, почет, уважение, власть над рабами. А что за порогом? Там ты - лишь один из вольноотпущенников, последний из них. Сколько бы ни было накоплений - надолго ли их хватит? И ты решился на убийство. Что было бы понятно для варвара - но не для слуг из эллинов, что поколениями служат семье.
Бион молчал. Потом ответил глухо:
- Я всего лишь хотел помереть дома.
И прочь пошел, тяжело волоча ноги. Анахарсис не глянул вслед - к чему глядеть на рабов. Он убедился в верности своей догадки, и теперь дождется возвращения из города Евтимида.
Время за полудень шло. Анахарсис стоял у входа на мужскую половину. Нигде не видно было вернувшегося недавно Евтимида. Раб его помер с утра - стар уже, и сердце больное. А кувшин с запасами лечебного настоя оказался пуст.
- Сестра лишь вечером заваривала свежий. Пролил, наверное, - объяснил подошедший Палак.
Анахарсис покачал головой, молча прошел дальше. Нашел Евтимида в дальней углу мастерской у гончарного круга. Сухие черепки хрустели под ногами - глина недолговечна.
- Что-то торговля неважная последнее время, - пожаловался Евтимид и переставил недосушенный горшок с места на место. - С купцами сделка сорвалась. А тот мальчишка - он всё рисует. Мне же остались от Клеона - и мастерские, и доспехи. Всё справедливо - так рассудили боги.
Вздохнул:
- Но лучше бы он был жив и на своём месте.
Отстраненно и спокойно смотрел Анахарсис:
- Чтобы пришло что-то новое, надо отдать что-то старое. Иногда это жизнь. Иногда - твоя.
Помолчал:
- Тот корабль - он ждал не меня. Но я возвращаюсь домой.
Словно что-то увидев, покачал головой Евтимид:
- Путь долог.
- Что я могу потерять? Я жил достаточно, и повидал тоже.
Поднял голову и глянул прямо:
- За мною был долг - и он закрыт. Я знаю, кто убийца - но боги здесь судят быстрее людей. Виновен ваш управляющий - Бион. Я понял это на священных скалах и говорил с ним с утра - после того он выпил весь кувшин настоя, и лекарство его стало ядом.
Евтимид возразил:
- Где истина - знают лишь боги. Не мы. Раб мертв, и незачем ворошить ушедшее. Боги решили за нас.
Анахарсис хмыкнул про себя: а Евтимид за богов. Раб тот в его семье был и есть, и никто не озвучит обвинение вслух.
- Я уезжаю.
За полукруглыми арками таились рабы, наблюдая прощание с гостем. Тело Биона лежало в дальнем дворе под навесом. Средствами хозяина проведут все обряды, возложат и жертвы, и плату дадут для Харона. Умерший не останется бродить вечной тенью, словно бездомный бродяга - и в жизни, и в посмертии. Есть ли истина в словах чужеземца - неведомо никому, но Бион уйдет достойно.
Палак также смотрел вслед, крепко сжав губы. Если бы Анахарсис предложил, хозяин бы отдал ему Палака задешево. Отдал, лишь бы откупиться от скифа. Лишь бы тени, заглушенные взятым выкупом, не приходили по ночам. Анахарсис не отказал бы земляку. Наверное. Будет петь ветер в далеких степях, и топот коней сливаться с наступающей ночью - зачем там хромой юнец? Пальцы, изуродованные тяжелой вязкой глиной, уже никогда не натянут звонкую тетиву.
Палак так и не подошел с мольбою.
И, уловив движения теней за углом, презрительно скривил губы Анахарсис.
Евтимид закрыл за гостем калитку, выдохнул. Прикинул объем товара - нелегко придется без Биона. Рабов явно не хватает. А ведь совсем неплохо справился Палак. Пожалуй, незачем возвращать этого раба в мастерскую. Побудет в доме, в лавке, обвыкнется, а там и видно будет. Парень толковый, что для не эллина редкость.
- Что ж, - качнул головою Евтимид. - Поживем - посмотрим.
По пути Анахарсис повернул к храму, возложил дары к алтарю Гермеса - покровителя путников. В прошлый раз он приносил дорогую гидрию, расписанную Евтимидом, нынче же - кувшин из красной обожженной глины, с простым геометрическим узором. Такие же рисовали на самодельных плошках в родных степях. Скоро домой. Что же, искусные картины на крутобоких вазах остались в прошлом. И у него, и у Евтимида. Сожаление теснилось в груди. Где-то далеко вращался гончарный круг с так и не созданной гидрией, а на широкой площади вёл речи великий поэт и политик Солон, и юный варвар, дикарь, стоял возле него как равный.
И откуда-то сверху смотрели на Анахарсиса позабытые им скифские боги. Что ж, пора домой.