Аюнкара
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
В первый день полнолуния, в тот час, когда на ночном небе зажигаются звёзды, паломники, добравшиеся до вершины Аюнкары, должны получить награду за пройденные испытания и увидеть то, во что верят.
|
Аюнкара -- место, где живут драконы.
По крайней мере, так говорится в священных книгах и древних легендах.
Опыт паломников, которые каждый год поднимаются на несколько тысяч ступеней, вырубленных в горе, ради того, чтобы воочию лицезреть чудо, ничего не подтверждает и не опровергает, потому что паломникам запрещено говорить о том, что они увидят, с самого начала, даже друг другу. Это -- условие.
В самом первом из летних месяцев, когда луга у подножий гор только-только покрываются молодой зелёной травой, и повсюду начинают цвести ярко-синие и белоснежные цветы каннален, в далёкий путь по выщербленным ветрами и временем ступеням отправились четверо.
Странно было видеть столько непохожих друг на друга людей вместе: одетый в роскошные шелка вельможа, грустный юноша с задумчивым взглядом, хмурый неразговорчивый мужчина в лохмотьях и мальчишка-подросток с сияющей улыбкой.
Самим им тоже было странно очутиться в компании друг друга, однако условие есть условие: после того, как позади остаётся священное дерево багаян, растущее только в этих местах и только на высоте в тысячу метров, условности, традиции и социальные классы перестают существовать. На то время, которое занимает путь, паломники становятся братьями и сёстрами, и относиться должны друг к другу соответственно.
-- Ах, до чего же живописные места, -- сказал принц Чан, раскинув руки и с удовольствием любуясь, как ветер развевает его роскошные изумрудно-зелёные рукава из тончайшего шёлка, расшитые золотом.
Он считал себя знатоком и ценителем искусств, а также любителем природы, и в его далёком дворце был разбит прекрасный сад со множеством ярких цветов, с диковинными животными и птицами, с беседками и искусственным водопадом. Гости, приходившие полюбоваться озером, по которому плавали белоснежные лебеди, говорили, что созерцание этого чуда природы заставляют их задуматься о вечном, просветляет и одухотворяет.
-- Созерцание красоты -- самый быстрый путь достигнуть просветления, -- отвечал принц Чан, мягко улыбаясь.
Будучи министром культуры и обладателем религиозного сана, он считал своей прямой обязанностью заботиться о духовном развитии подданных императора и поэтому приготовился в далёкий путь для того, чтобы принести своей стране весть о драконах, которых издревле называли великими духами. Он знал, что не сможет никому рассказать о том, что увидит, но был уверен, что сможет запечатлеть чудо на полотне, или выразить в прекрасной песне, или написать поэму, и пусть так, опосредованно, но Прекрасное достигнет сердец людей.
Всё это принц Чан и рассказал своим спутникам, когда после полудня они расположились на привал.
Он не горел желанием просвещать такой сброд, каким ему представлялись попутчики, будучи уверен, что они просто-напросто не смогут оценить его высоких духовных порывов, но, с другой стороны, правила есть правила. И правила говорили о том, что в предпоследний день пути паломники, оказавшиеся в одной компании, должны рассказать друг другу о цели своего путешествия.
Спутники выслушали откровения принца Чана молча.
"Так я и знал, -- раздражённо подумал он. -- Что ни говори, а невозможно мыслить о высоком, когда у тебя пустой желудок. Ясно, что эти оборванцы всю свою жизнь только и думали, что о собственном пропитании, они ничего не знают ни об искусстве, ни о прекрасном. Это не их вина, что они родились бедными, но мне не следовало ничего им рассказывать. Они не понимают".
Тем не менее, он внутренне приготовился к тому, что в пути ему придётся терпеть многочисленные лишения и неудобства, в том числе, связанные с низким социальным статусом попутчиков и связанной с этим душевной чёрствостью, и постарался ничем не выдать своих мыслей.
-- Теперь ваша очередь, Мирэ, -- милостиво сказал принц Чан.
Мирэ -- юноша с печальным взглядом -- нравился ему больше остальных. Он был одет в простую одежду, однако речь и движения выдавали в нём то, что он родился не в самой бедной семье, и принц Чан предполагал, что он просто рассорился со своими родителями, или же его семья попала в опалу и была вынуждена терпеть лишения, или же ещё что-то в таком роде.
В любом случае, уж лучше Мирэ, чем чумазый рыжеволосый мальчишка Итаки, и уж тем более невежественный, грубый мужлан Хичиро, или как там его звали. Принц Чан подозревал, что это и не имя вовсе, а бандитская кличка, потому что таких имён он никогда не слышал, ни в своей стране, ни в других, а он много общался с иностранцами при дворе императора и читал литературу на пяти языках.
Мирэ услышал своё имя и, вздрогнув, поднял голову.
Судя по всему, всё, что говорил принц Чан до этого, он и вовсе прослушал -- витал где-то в облаках.
-- Я... я... -- пробормотал он с таким видом, как будто изо всех сил пытался сообразить, о чём идёт речь. Наконец, он, наверное, понял, что это ему не удастся, и поднял на принца взгляд, наполненный вселенской тоской. -- Простите, что вы сказали?
Глаза у него были светло-серые, ясные. Цвет их походил на цвет воды в горном потоке с чистейшей прозрачной водой, который струится по гладким камням. Принц Чан созерцал ручей рано утром перед рассветом, и именно поэтому сейчас ему в голову пришло такое сравнение.
Впрочем, поток был, конечно, гораздо красивее.
Разве может сравниться что-то, созданное человеком, да и сам человек, с природой?
-- Я спросил о цели вашего путешествия, -- повторил принц Чан гораздо холоднее.
-- Я был болен... и... родители предложили мне... точнее, устроили так, что я... потому что думали, что это поможет мне излечиться... -- Мирэ глубоко вздохнул и внезапно, как будто проснувшись или придя в себя после обморока, закончил более связно: -- Если честно, я и сам не понимаю смысла этого путешествия. Я не верю, что смогу что-то там увидеть, а даже если и увижу, вряд ли это чем-то мне поможет. Простите. Я не хотел бы оскорбить ваши чувства, я думаю, что у всех собравшихся здесь более высокая цель. У меня... у меня её просто нет.
Он опустил взгляд.
Принц Чан пожал плечами.
-- В таком случае, следующий, -- сказал он.
Угрюмый Хичиро помешивал палкой угли в костре и, судя по всему, не собирался ничего говорить. Тогда Итаки, всё это время жадно слушавший чужие слова и не решавшийся заговорить сам, вскочил на ноги и торопливо выпалил свою речь, которую мысленно произносил уже много раз.
-- Я мечтал увидеть драконов с детства, -- сказал он с восторженной улыбкой. -- Вы читали легенды, связанные с этим местом? Нет? Я перечитал всё, что смог найти, всё, что было написано! Пожалуйста, позвольте мне рассказать! Вы знаете, что говорят? Говорят, что каждый увидит в Аюнкаре именно то, во что верит. Поэтому вы всем сердцем должны поверить, что увидите там драконов, и это зрелище будет самым прекрасным, самым запоминающимся из того, что когда-либо происходило с вами в жизни. Но если вы не верите, то не увидите ничего. Всё зависит от вас самих! Я верю, что увижу прекрасный танец. А ещё говорят, что одному из группы, но только одному, будет показано чудо. Он увидит Великого Духа Аюнкары в его настоящем обличии, не в виде дракона, а таким, какой он есть на самом деле. Величественный и сияющий. Кому он откроет свой истинный лик, неизвестно... Я не нашёл об этом никаких упоминаний. Наверное, самому достойному из нас. Поэтому пожалуйста, каждый из вас, постарайтесь быть самым достойным!
Итаки робко улыбнулся и сел на своё место, дрожа от волнения.
Ему очень хотелось донести до спутников свои чувства, но он не был уверен, что это ему удалось -- сколько он не репетировал эту речь, получилось, по его собственным ощущениям, слишком быстро, бессвязно и по-детски восторженно.
Всё же он надеялся, что его искренность не оставит братьев совсем уж равнодушными, и, по крайней мере, они не будут над ним смеяться.
Принц Чан пригляделся к нему более внимательно. Может быть, он ошибался насчёт мальчишки?
Рыжеватые, выгоревшие на солнце волосы, тёмные глаза, загорелая кожа... Исцарапанные острые колени, изорванная одежда, мозоли на локтях и ладонях -- типичный крестьянский сын.
Но он говорил так искренне, говорил о прекрасном зрелище...
Нет, подумал принц Чан, он просто мальчишка, который мечтает о приключениях. Все они такие, и сыновья императора, и дети нищего. Им лишь бы отправиться куда-то за тридевять земель и увидеть что-то необыкновенное.
Но в любом случае, если то, что говорит мальчишка -- правда, и каждый увидит то, во что верит, то этот путь был проделан не зря. Он, принц Чан, увидит то, что покажется ему самым прекрасным в жизни, запечатлеет это в произведении искусства и вернётся с ним к своему народу.
Он почувствовал себя несколько лучше.
Мирэ смотрел на Итаки с печальной, но ласковой улыбкой.
-- Как здорово, -- сказал он. -- Правда, получается, что я в таком случае ничего не увижу, потому что не верю. И даже после твоих слов не могу поверить. Но я надеюсь, что ты увидишь, и твоя мечта сбудется.
Он посмотрел на кусок хлеба, который держал в руках, а потом протянул его мальчишке.
-- На, возьми, -- предложил он. -- Мне всё равно не хочется есть.
Итаки смущённо кивнул и не стал отказываться.
-- Давайте узнаем последнюю историю, -- предложил принц Чан.
Хичиро продолжал молчать, казалось, не обращая на своих спутников ни малейшего внимания.
-- Послушайте, -- сказал принц Чан холодным, но терпеливым голосом. -- Правила есть правила, и вы обязаны их соблюдать, раз уж отправились в это путешествие. Или скажите нам, зачем вы идёте в Аюнкару, или покиньте нас.
Тогда Хичиро поднялся на ноги.
Это был высокий неказистый мужчина лет сорока с тёмными, спутанными волосами до плеч, неприятным взглядом, горбатым носом и многочисленными шрамами, пересекавшими его лицо и шею.
-- Я охотник, -- сказал он с неохотой. -- Я не верю в те бредни, которые рассказал здесь мальчишка, и в драконов тоже не верю. Но всё же предпочитаю убедиться на собственном опыте. Потому что если они существуют, то, полагаю, их шкура должна высоко цениться на чёрном рынке.
Он усмехнулся.
Итаки выронил хлеб, который держал в руках, в золу, и уставился на него расширенными глазами.
-- Вы идёте в Аюнкару, чтобы... убить драконов? -- спросил он потрясённо.
-- Именно. -- Хичиро кивнул и чуть прищурил левый глаз, безразлично глядя на мальчишку.
Тот смотрел на него так, как будто собирался вот-вот заплакать.
-- Они... они прекрасны, -- проговорил он, наконец, дрожащим голосом. -- Все об этом говорят. Все легенды, все сказки. Это самое прекрасное, что есть в этом мире. Аюнкара -- священное место. Никто не может идти туда с такими мыслями.
-- Мне плевать на прекрасное. Если драконы есть, я убью их, и всё.
Хичиро пожал плечами и сел обратно.
Принц Чан брезгливо поморщился. Мужлан -- он и есть мужлан... Охотник. Убийца. Этого, в общем, и следовало ожидать, он оказался прав в своих предположениях. Чего мальчишка так расстроился? Ожидал от этого негодяя слёз на глазах и восторженного преклонения перед легендами о драконах?
Остаток пути все четверо спутников проделали в молчании.
Наконец, стало темнеть, и они стали устраиваться на ночлег, чтобы провести вместе последнюю ночь, а наутро достигнуть вершины Аюнкары и увидеть то, что каждому из них предстояло увидеть.
Принц Чан ночевал в шёлковой палатке. Нигде в правилах не было указано, что он обязан терпеть лишние неудобства и спать на голой земле, прикрываясь изодранным тряпьём, чтобы увидеть драконов. Жертвы... он и так принёс много жертв, согласившись проделать такой долгий путь, да ещё и в компании таких спутников. Не нужно доводить до крайностей.
Он устроился на мягких подушках, протёр лицо носовым платком, смоченным в родниковой воде, расчесал свои длинные чёрные волосы.
Почему-то ему не спалось.
По земле вдруг скользнула какая-то тень, и принц Чан, поспешно поднявшись на ноги, увидел в прореху между краями палатки Мирэ, неприкаянно бродившего в лучах лунного света, заливавшего склон ущелья.
Он обрадовался. Всё-таки этот юноша был ближе ему как по социальному статусу, так и по возрасту, нежели остальные двое, мальчишка и Хичиро, который казался почти стариком.
-- Заходите ко мне, -- предложил принц Чан, выглянув из палатки. -- Нам обоим не спится. Я взял с собой несколько книг, могу предложить вам одну.
Всё же он сильно тосковал по своей роскошной библиотеке и, более всего, по друзьям, которые ценили его общество, смеялись его шуткам, восторгались его стихами, и с которыми можно было поговорить о вещах, которые волновали его сердце.
Ему необходим был собеседник.
Мирэ не слишком-то подходил на эту роль -- прежде всего, потому, что, судя по его виду, его не волновали ни книги, ни драконы, ни лунный свет, вообще ничего.
Тем не менее, он согласился.
-- Благодарю вас, Ваша Светлость, -- немного рассеянно сказал он, заходя в палатку.
Принц Чан уже успел пожалеть о своём порыве, таким безразличным выглядел юноша, но не выгонять же его теперь.
-- Можно без "Светлости", -- милостиво разрешил он. -- Что вы предпочитаете? Поэзия, проза, драматургия... Религиозные сочинения?
Мирэ поднял на него взгляд.
-- Стихи, Ваша Светлость. Стихи, если можно.
Принц Чан на мгновение замер, вспомнив, что единственный томик стихов, который он с собой захватил, принадлежал его собственному сочинению. Друзья восторгались его поэзией, но они были, как и он сам, умными, воспитанными, утончёнными людьми. А этот?.. Даже если он и не такой бедняк, как остальные двое, даже если он образован, ему просто всё равно. Его ничто не волнует на этом свете, он витает в каких-то своих мирах.
Он останется безразличен к его чувствам, выраженным в стихах, к красоте, которой он постарался достичь, день за днём упражняясь в создании совершенной формы.
Он оскорбит его лучшие порывы, он ничего не поймёт вообще.
Нет, лучше сказать, что он ошибся, и никаких стихов с собой у него нет.
Но было уже поздно.
Принц Чан с изумлением обнаружил, что протягивает юноше книгу с собственным именем, изящно выгравированным на украшенной драгоценными камнями обложке.
Впрочем, тот на обложку и не посмотрел.
-- Благодарю вас, Ваша Светлость. -- Мирэ открыл томик стихов на первой попавшейся странице и стал читать.
Принц Чан отвернулся, закусив губу и стиснув дрожащие пальцы.
Почему он так волновался, он не понимал и сам.
Он ведь уже сказал себе, что юноша ничего не поймёт, и успокоился на этом. Разве это отменит ценность его стихов? Нет. Он прекрасно знал о том, что его поэзия... ну, пусть не совершенна, ибо в этом мире невозможно достичь совершенства, но очень утончённа, изящна, красива, она рождает высокие чувства. Все друзья говорили ему об этом, и даже сам император был благосклонен к его творчеству.
Минуты повисшего в палатке молчания тянулись медленно и мучительно.
Когда по собственным ощущениям принца Чана прошло не менее получаса, он не выдержал и повернулся к Мирэ.
Лицо юноши было в слезах.
Принц Чан на мгновение задохнулся.
"Ему понравилось, -- возликовал он. -- Он плачет! Плачет над моими стихами! Никто из моих друзей над ними не плакал..."
-- Они посвящены принцессе Ан-Так, -- сообщил он дрожащим от радости голосом. -- Это моя возлюбленная. Только не думайте, что любовница, именно возлюбленная, в высоком смысле. Мы никогда не были близки, потому что считаем, что плотская любовь мешает любви духовной. Мы приняли на себя этот обет, чтобы приблизиться к идеалу...
-- Что, простите? -- Мирэ поднял голову, и принц Чан вздрогнул, осознав, что точно такой же взгляд был у него днём на перевале. -- Извините, я не расслышал.
-- Я говорил про стихи, -- сказал принц Чан немного напряжённо. -- Стихи, которые вы читали.
-- Стихи? -- Мирэ посмотрел на томик у себя в руках, и тень удивления проскользнула по его лицу. -- Ох, простите. Я погрузился в свои мысли и так ничего и не прочитал...
Какое-то время принц Чан молчал.
У него было такое ощущение, будто он только что восторгался восхитительной мелодией в храме, или прекрасным пейзажем в саду, испытывая лучшие чувства, на которые был способен, а потом его грубо схватили за шиворот, поволокли куда-то и швырнули прямо в одежде в поток с ледяной водой.
Тот самый, которым он с таким упоением любовался сегодня утром.
Тот самый, который плескался в светло-серых глазах Мирэ, наполняя их какой-то особенной глубиной и печалью.
Холодная, равнодушная вода.
Прозрачные, солёные слёзы.
-- Понятно, -- тихо сказал принц Чан. -- Тогда почему же вы плачете?
-- Я увидел посвящение, -- ответил Мирэ, отложив томик стихов в сторону и опустив взгляд. -- "Моей возлюбленной". У меня тоже была возлюбленная.
Принц Чан заморгал.
Он испытывал обиду, и глубокое разочарование, и боль, но внезапно сквозь эти чувства пробилось что-то новое.
Возлюбленная?
Так вот что это такое было -- и это равнодушие, и печаль, и слёзы, и витание в облаках. Любовь! Юноша страдает от любви, вероятно, несчастной. Наверное, им пришлось расстаться. Наверное, она была более низкого социального статуса, и родители запретили им видеться -- поэтому и отправили сына в далёкое путешествие.
Принц Чан снова ощутил волнение в груди, на этот раз какого-то другого свойства, но какого именно, он не понимал и сам.
-- Давайте я помогу вам, -- предложил он, снова повернувшись к Мирэ. -- Не подумайте, что это хвастовство, но я довольно близок с императором. Если ваша возлюбленная ниже вас по статусу, если вы не можете из-за этого пожениться, то я попрошу, и император...
-- Ниже меня по статусу? -- переспросил Мирэ. -- Нет-нет. Она была из влиятельной семьи, и я тоже. Всё было готово к свадьбе. Мы любили друг друга.
-- Тогда что же? -- прошептал принц Чан и внезапно понял, что знает ответ. -- Её больше нет в живых, так?..
Мирэ кивнул.
-- Болезнь?..
Принц Чан был практически уверен в том, что он прав и в этот раз, и меньше всего на свете ожидал услышать то, что услышал.
-- В ночь перед свадьбой она разделась догола, прошла в таком виде по всему кварталу, предлагая себя всем мужчинам, которые встречались ей по пути, а потом повесилась на дереве, -- сказал Мирэ, отрешённо глядя куда-то в пустоту.
Принц Чан выпучил глаза.
"Как это ужасно!.. Грязно, отвратительно, мерзко!" -- возопило что-то внутри него.
Но он сдержался.
-- Великие Боги, -- пробормотал он. -- Какая трагедия. Наверное, в её семье перед этим случилось несчастье?
Мирэ отрицательно покачал головой, по-прежнему глядя в никуда.
-- Но тогда почему? -- воскликнул принц Чан. -- Если это было сумасшествие, то с ума не сходят на пустом месте! Должна была быть какая-то причина!
-- Я её не знаю, -- сказал Мирэ, грустно улыбнувшись. -- Она говорила, что счастлива. Говорила, что любит меня.
-- Она вас обманывала! -- не выдержал принц Чан. -- Послушайте, она вас не любила и не ценила, а, значит, не стоит понапрасну расстраиваться. Это, конечно, ужасная история, но придите в себя, найдите хорошую девушку и станьте счастливы снова. Любовь...
-- Я больше не верю в любовь. -- Мирэ покачал головой, поднялся на ноги и вышел из палатки.
Мимо него кто-то проскользнул, в темноте ночи послышались чьи-то сдавленные рыдания, но он, погружённый в свои мысли, ничего не заметил.
А был это Итаки.
Весь вечер он бродил туда-сюда по горным склонам, купался в реке, пытался любоваться рассветом, но всё было бесполезно. Он метался, как раненый, истекающий кровью зверь, как будто охотник и в самом деле подстрелил его, но только вместо стрел использовал свои злые, несправедливые, равнодушные слова. И эти стрелы убили что-то в нём -- веру в прекрасное, в чудеса, в волшебную сказку.
Он видел человека и не понимал, как можно быть таким равнодушным, таким холодным, таким чёрствым.
Это непонимание разрывало ему сердце.
Весь день Итаки чурался Хичиро и старался даже не смотреть на него, чтобы не делать себе ещё больнее, но под конец, когда луна скрылась за облаками, и вокруг воцарилась темнота, освещаемая лишь тусклым сиянием звёзд, он понял, что должен поговорить с ним.
И даже если этот разговор убьёт его окончательно, лучше так, чем мучиться дальше.
Он вытер слёзы и бросился искать охотника.
Тот сидел на камне и с равнодушным видом перебирал в колчане стрелы, осматривая их на предмет пригодности. Огромный лук из букового дерева лежал на земле рядом с ним.
У мальчика заныло сердце при виде этих приготовлений к завтрашней бойне, этих орудий, с помощью которых охотник собирался уничтожить то, что было дороже Итаки больше всего на свете.
Он остановился напротив Хичиро, но тот не удостоил его и взглядом.
-- Послушайте, -- начал Итаки дрожащим голосом. -- Я хочу поговорить с вами. Я хочу попросить вас. Не надо. Пожалуйста. Не будьте таким злым. Отыщите частичку добра в своём сердце, найдите её, поверьте хоть на мгновение в то, что вы увидите прекрасное, и Аюнкара отблагодарит вас за это стократно!
Хичиро, наконец, поднял голову и, откинув с лица упавшие на него спутанные волосы, смерил Итаки равнодушным взглядом.
-- Мальчишка, ты кто такой вообще? -- спросил он, не отрываясь от своего занятия. -- Проповедник? Сын проповедника? Собираешься стать священником? Если так, то смирись с тем, что твои проповеди будут действовать не на всех. Вон, кому-то понравились твои слова, сопляку, который ходит с таким видом, как будто у него постоянно болят зубы. Иди пообщайся с ним. А меня оставь в покое. Для меня твои слова пусты и глупы, они не наполнены ничем, кроме детского пафоса, в них нет знания жизни.
-- Они пусты?.. -- переспросил Итаки потрясённо. -- Но... но как же так?.. Даже если я ещё не знаю жизни, я глубоко верю в то, что говорю. Неужели моя искренность, мои лучшие чувства, моя любовь ничего не значат?
-- Ничего, -- безжалостно подтвердил Хичиро. -- Никому нет дела до твоей искренности, всем важна только собственная цель. Если она не противоречит твоей, как у того сопляка, то пожалуйста. Вы обретаете так называемое взаимопонимание. Но у нас с тобой цели расходятся кардинально. Я всего лишь собираюсь заработать больше денег, мне нет никакого дела до твоих легенд, великих духов и прочего.
-- Вы можете заработать их другим способом!.. -- вскричал Итаки. -- Почему именно здесь? Хорошо, пусть мои слова ничего для вас не значат, но и я, и другие братья пришли сюда для того, чтобы увидеть и узнать для себя что-то важное, пожалуйста, не лишайте нас этого! Не убивайте драконов, прошу вас!..
Охотник внезапно усмехнулся.
-- А чего ты так переживаешь, мальчишка? -- спросил он. -- Ты же утверждал, что каждый увидит именно то, во что верит. Я не верю в драконов, ну так значит и не увижу их. Мне некого будет убивать.
Итаки умолк, поражённый этой мыслью.
Казалось бы, она должна была его успокоить, но вместо этого в его груди стал расползаться страх, липкий и мутный, душивший все остальные чувства, которые он собирался противопоставить равнодушию охотника.
-- Вот видишь, ты сам не веришь в свои слова, -- подытожил тот, продолжая ухмыляться. -- Кого же ты собираешься убедить, если не убеждён сам? Глупый мальчишка. Если я увижу завтра драконов, то убью их, и мне плевать на вас троих.
-- В-вы не сможете, -- прошептал Итаки. -- Это священное место. Драконы -- великие духи. Они не позволят себя убить.
-- Драконы, если они и есть -- обычное зверьё. Духов не существует. Твоя Аюнкара -- всего лишь безжизненная горная вершина, пустая и голая. Или же... -- Охотник поднялся на ноги, посмотрел в сторону, и взгляд у него вдруг стал задумчивым. -- Я в своей жизни много общался с моряками. Знаешь, что они рассказывают? Что на одном из континентов жили племена, сильные и могущественные. Ваш император, или же чей-то король, а, может, даже и королева, понятия не имею -- в общем, кто-то из правителей послал туда несколько кораблей с завоевателями. Те считали, что идут на верную смерть. Однако вожди племён приняли их за великих богов и покорились им без малейшего сопротивления, сложив оружие. И были истреблены. Так, может, то же самое произойдёт и с твоими драконами? Ты считаешь их великими духами, но, может быть, они считают великими духами нас? И завтра, когда я натяну свой лук, они покорно сложат головы и примут свою смерть с почтением к тому, кто её им послал? Преклонившись передо мной?
Охотник расхохотался.
Итаки смотрел на него, и из его широко раскрытых глаз лились слёзы.
Он понимал, что всё бесполезно. Он вдруг поверил, что охотник прав, и завтра всё произойдёт именно так, как он говорит. И всё будет уничтожено... Красота, величие, мудрость древних духов. Аюнкара, самое прекрасное место на земле.
-- Тогда я сам убью вас, -- вдруг выдавил мальчик, стиснув кулаки и сжав зубы. -- Клянусь, я не позволю вам этого сделать. Я отдам свою жизнь, но вы не пустите стрелу на моих глазах. Я убью вас.
-- Вот это уже больше похоже на правду, -- усмехнулся охотник. -- И, пожалуй, это мне даже нравится. Будь мужчиной, сопляк. Прекрати лить слёзы и отстаивай то, что тебе дорого, с оружием в руках.
Итаки смотрел на него, дрожа, и в его тёмных глазах плескалась ненависть.
-- Но только не в этот раз, -- вдруг продолжил Хичиро. -- Завтра у тебя ничего не получится, мальчишка. Кто ты такой, чтобы сравниться со мной?
Он молниеносно наклонился, подхватил свой лук, натянул его и, пустив стрелу, подбил на лету птицу, спорхнувшую с ветки дерева.
Всё это заняло у него не больше доли секунды.
Птица пронзительно закричала, и так же пронзительно закричал Итаки, на автомате бросившись к ней.
Хичиро поморщился, глядя на мальчишку, схватившего раненую птицу и прижавшего её к груди, и скрылся среди кустов.
-- Не умирай! -- шептал в отчаянии Итаки, баюкая истекающую кровью птицу. -- Ну пожалуйста! Очень тебя прошу!..
Однако к тому времени, как небо начало чуть светлеть, в руках у него был лишь окоченевший трупик.
Он осторожно положил мёртвую птицу на землю, засыпал её опавшими листьями и закрыл лицо ладонями. Хотелось плакать, но слёз больше не было.
-- Он... он просто отчаявшийся человек, -- с трудом прошептал Итаки, когда по его лицу скользнули первые лучи рассвета. -- Ему больно, или когда-то было больно, и теперь он хочет делать больно другим. Он несчастен.
Взгляд его скользнул по измазанным кровью листьям, и сердце снова содрогнулось.
Так он и просидел на земле, не шевелясь, до тех пор, пока вокруг не собрались остальные, и все четверо не продолжили, в полном молчании, путь к вершине Аюнкары.
Они добрались до назначенного места часам к восьми вечера, однако следовало подождать ещё какое-то время.
В первый день полнолуния, в тот час, когда на ночном небе зажигаются звёзды, паломники, добравшиеся до вершины Аюнкары, должны были получить награду за пройденные испытания и увидеть то, во что верили.
Все четверо разбрелись по разным углам ровной площадки, окружённой вершинами других гор, как стражами, и стали ждать.
Темнота в горах сгущалась быстро, и вскоре ни один из них не мог различить не то что своего соседа на другом конце площадки, но даже собственных рук и ног.
Подул ветер.
Тёмные облака разошлись, открывая взглядам путников иссиня-чёрное небо, усыпанное огромными, сияющими звёздами.
Мирэ увидел первый.
Он стоял, погружённый в мысли и воспоминания, даже не рассчитывая на какое-то зрелище для себя и только изредка бросая грустный взгляд в сторону соседей. Всё же судьба мальчика и его слова взволновали его, ему хотелось, чтобы тот не разочаровался в своей мечте.
Когда облака расступились, и звёздный свет залил площадку, Мирэ снова поднял взгляд, чтобы посмотреть на Итаки.
...и замер, поражённый.
Прямо перед ним, в лучах лунного света, парили, едва касаясь крыльями земли, два дракона -- снежно-белый и тёмно-фиолетовый.
Это был сложный танец: они приближались друг к другу и отдалялись, сплетали свои тела воедино и снова разнимали объятия, скользили в воздухе и поднимались высоко вверх, расправляя крылья и вытягивая шеи как будто в бессильной, отчаянной попытке дотянуться до звёздного неба, а потом снова падали вниз, и обнимали друг друга, и утешали, лаская.
Казалось бы, два такие огромных, почти громоздких существа -- длинные тела, мощные лапы, небольшие крылья -- не могут быть грациозными, однако когда они парили, танцуя, в воздухе, то казались почти бесплотными, словно были сотканы из того же материала, что лунный и звёздный свет.
-- Этого не может быть. Это же... это... -- прошептал Мирэ изумлённо.
В глазах его снова собирались слёзы и катились по щекам, но он больше не ощущал внутри отчаяния, и нестерпимого одиночества, и чёрной тоски, грызущей сердце.
Потому что это была любовь.
Когда облака только начали расходиться, Хичиро увидел прямо перед собой нечто чёрное, как будто вся темнота, которая раньше была распределена по краям площадки, сгустилась в её центре. Лунный свет, полившийся с неба, постепенно превращал это жуткое, бесформенное нечто в фигуру, как нож резчика превращает в скульптуру камень.
И когда на небе засияли тысячи звёзд, перед Хичиро стоял, занимая своей массивной фигурой почти всю площадку, Царь Драконов, огромный и чёрный, как сама ночь.
Его блестящие чешуйки сияли в лучах лунного света, как отполированные.
Жуткая пасть была ощерена, из ноздрей валил дым, глаза вращались и сверкали, как огонь в доменной печи.
По спине Охотника скатились капли ледяного пота.
Сказать по правде, он был уверен, что никаких драконов не существует, да и дошёл до самой вершины Аюнкары, в основном, для того, чтобы попугать мальчишку. Чтобы научить его жизни. Ему хотелось посмотреть, как тот справится в трудной ситуации -- он задумал в решительный момент натянуть тетиву и сделать вид, будто видит что-то перед собой и собирается выстрелить.
Но он ошибся.
И расплатится за свою ошибку жизнью.
"Ну что ж", -- почти устало подумал он, вскинул лук и пустил стрелу в грудь чудовищу.
Она пронзила сердце дракона, однако пролетела сквозь него, оставив монстра невредимым, отскочила от скалы и вернулась обратно, впившись Хичиро в ногу.
И почти одновременно с этим на него накинулся мальчишка, про которого охотник совсем позабыл.
"Ну всё, теперь точно конец, -- подумал он бессильно. -- А мальчишка молодец, я и не ожидал, что он и в самом деле попытается меня убить".
Итаки ждал восхода луны, сосредоточив взгляд на Охотнике.
Все свои силы он бросил на то, чтобы не потерять его из виду, несмотря на кромешную темноту, чтобы не пропустить момент, когда тот поднимет лук и попытается пустить стрелу.
Сердце его бешено колотилось, руки были сжаты в кулаки.
За прошедший день он пришёл к выводу, что охотник был прав. Он должен сражаться, как мужчина, и защитить то, что дорого и ему, и остальным братьям.
Итаки понятия не имел, как он это сделает, ведь у него даже не было оружия, но если ему предстояло умереть, то пусть так оно и будет. Даже если он ничего этим не добьётся.
Проиграть -- но проиграть с честью. Не предав своих убеждений, не позволив кому-то растоптать то, во что он верил, уничтожить красоту ради денег, оскорбить красоту ради насмешки.
Облака расступились, и лунный свет залил площадку.
Итаки увидел драконов.
Их было много -- десятки, а, может, даже сотни, самых разных цветов и размеров, вся площадка кишела ими, они, казалось, заполнили собой всё пространство от земли и до звёзд. Они яростно шипели, хлопали короткими крыльями, и ноздри их раздувались от злости.
А потом они все, разом кинулись на охотника, облепив его комком тел, крыльев и хвостов.
-- К-как?! -- закричал Итаки, заикаясь. -- Что вы делаете?! Так нельзя! Он один, вас много, это несправедливо!.. Отпустите его, позвольте ему защищаться!
Никто его не слышал, и тогда он побежал вперёд, и начал раскидывать драконов руками, отцепляя их от Хичиро, и вцепился в него сам, уткнувшись лицом ему в живот.
-- Нет, нет, нет! -- кричал он, закрыв глаза и мотая головой. -- Я знаю, он хотел причинить вам зло, но так нельзя, пожалуйста, не убивайте его так, это несправедливо!.. Вас слишком много!
"Что он несёт? -- изумлённо думал охотник. -- Мальчишка совсем свихнулся? С кем он разговаривает?"
Он посмотрел на его рыжеволосую голову, на мгновение отведя взгляд от чудовища в центре площадки, и пропустил момент, когда Царь Драконов снова начал во что-то превращаться.
Когда же Хичиро опять поднял голову, то увидел, что чёрные чешуйки и вся оболочка чудовища сползают с него, и из-под тёмных ошмётков льётся свет, снопы искристого, разноцветного света.
Что-то светлое, и нестерпимо прекрасное, с множеством тонких, прозрачных, белоснежных крыльев сияло в центре площадки как тысяча лун, и тысяча солнц, и мириады звёзд в звенящем просторе беспредельности.
"Великий Дух Аюнкары, -- мелькнуло в голове у охотника. -- Но как это возможно?!.. Почему... я?!"
Ведь мальчишка сказал -- его увидит самый достойный.
Мальчишка продолжал обнимать его, плача и умоляя кого-то не убивать, пощадить, не совершать несправедливость.
Хичиро растерянно обнял его в ответ, так и не сумев отвести взгляд от того, что он видел в центре площадки.
Нога, в которую попала его собственная стрела, проткнув её почти насквозь, болела и кровоточила, но он ничего не замечал.
...Принц Чан ничего не увидел.
Он стоял и ждал, он понял, что другие что-то видят, понял это по их лицам, по эмоциям, которые они испытывали, по восторгу, и ужасу, и умилению, и любви, написанным на их лицах, и ждал, что вот-вот прекрасное зрелище откроется и ему.
Но ничего не произошло.
Он видел только пустынную, голую площадку, окружённую скалами, и своих попутчиков, целиком захваченных тем зрелищем, которое им открылось.
Плакал Мирэ, протягивая руки к чему-то волшебному и прекрасному, плакал Итаки, прижимаясь к груди охотника, плакал Хичиро, устремив потрясённый взгляд к чему-то невидимому в центре площадки.
И только один принц Чан ничего не видел.
Только скалы... и небо... и звёзды...
Они тоже были красивыми.
Но...
Принц Чан поднял голову, посмотрел на луну. Он подумал, что отчего-то она кажется ему более прекрасной, чем казалась раньше, когда он гулял по своему саду, и это странно, потому что луна ведь не могла измениться.
Но раньше ему хотелось писать возвышенные стихи, глядя на луну и звёзды, теперь хотелось плакать.
Он не плакал.
Потому что знал: его слёзы будут фальшивыми, пустыми, ненастоящими, не такими, как у его спутников, которые, в отличие от него, удостоились чести увидеть чудеса Аюнкары.
Они верили, все трое... и увидели то, во что верили.
А он не увидел ничего. Значит, его вера была никчёмной, фальшивой, раззолоченной погремушкой -- так же, как его роскошные одежды и громкие титулы, его изысканные скучные стихи, его пустая любовь к принцессе Ан-Так, жеманной кукле.
Он сгорбился, опустив голову, и всё-таки заплакал, потихоньку утирая слёзы своим изумрудно-зелёным рукавом.
Они достойны.
Он -- жалкое ничтожество.
Не будет никаких стихов, никаких полотен, никакого Произведения Искусства и никакой вести о самом прекрасном на свете зрелище, которую он собирался привезти своему народу. А он ведь обещал... Он так хотел быть для них не просто сановником и священником, но тем, кто сможет раскрыть их сердца, кто подарит им любовь и надежду, кто расскажет им о том, что такое Прекрасное, и заставит поверить, что оно существует.
Луна вдруг снова зашла за облака, а вслед за этим небо начало стремительно светлеть.
Наступил рассвет -- может быть, он всегда наступал в этих местах так рано, а, может быть, несколько часов пролетели для четверых паломников незаметно.
Они переглянулись, вдруг вспомнив, что находились здесь не одни, изумлённые, потрясённые, чуть смущённые.
Мирэ подошёл к принцу Чану.
-- Я видел самое прекрасное, что мог увидеть, -- сказал он, взволнованно улыбаясь. -- И это избавило меня от моей боли.
Хичиро и Итаки тоже подошли, вместе: сильно хромавший охотник опирался на мальчишку, тот помогал ему идти, обхватив его правой рукой за пояс.
-- Я видел страшное, но теперь это неважно, -- пробормотал мальчишка, прикрыв глаза. -- Я очень счастлив.
-- А вы? -- спросил принц Чан у охотника.
-- Чудо, -- просто ответил тот. Взгляд его до сих пор был устремлён куда-то в пустоту, словно он продолжал видеть поразившее его зрелище внутренним оком. -- Великое чудо.
-- Вот как... -- Принц Чан грустно улыбнулся. -- А я ничего не видел. Но я рад за вас. Что ж, пора собираться в обратный путь?