Это было в те далёкие времена, о которых ни один здравомыслящий историк к счастью для нас, потомков, и вспоминать-то не хочет. Всё Землю покрывали ВУЗы, слухи и легенды. Никто не знал наверняка, полетел ли человек в космос, хотя каждый мало-мальски хвостатый студент в мечтах избороздил его до тошноты и вдоль, и поперёк, да и по всякому. Великая Эра Романтики ещё так не величалась, а называлась как-то иначе. Историки до дыр переписывали эту страницу, так что ничего и не прочитаешь. Великий Капитан не был Великим, да и Капитаном не был.
Проходил своим академическим чередом выпускной экзамен. Заматеревшие выпускники трепали байки из серии - "профессор, ставь пятёрку, а то из института уйду". В душе ощущение первого свидания, когда уже знаешь что пора целоваться, но не знаешь как. Да и как по другому? На экзамен надо идти либо зная всё, либо не зная ничего. Этой истине все студенты следуют свято т. к. всего знать в принципе не возможно. Аминь.
Профессор по прозвищу Майнгот со вниманием слушал очередной лепет, прерывающийся мучительными паузами. Ему хотелось курить, но молодой и энергичный ректор запретил это удовольствие на вверенной ему территории. Запрет, последний писк моды среди ректоров ВУЗов, свято исполнялся престарелым ректоратом (они на столько потеряли вкус к любым желаниям, что возбудить их мог только запрет) и добровольными дружинниками, добровольно отдававшие лучшие годы своей жизни азартному исследованию туалетов на предмет курильщиков, которые (слава ректорату!) являлись злостными врагами общества. Оставалось, либо галопом добежать до улицы, сделать пару затяжек на морозце и уповать на чудеса бесплатной медицины, либо забраться в соседнюю кладовку и, стряхивая пепел на бензин и аккумуляторы, тоже надеяться на чудо. Но чудес на свете не бывает, а вот таких балбесов, как стоящий перед ним студент, сколько угодно.
Профессор с трудом переключил внимание на балбеса. Тот простодушно читал по шпаргалке, написанной на коленках сидящей рядом студентки. Боже, сколько сил, умения, сноровки тратят студенты, перенося содержание фолиантов на микроскопический объём пространства. Профессор ещё со своей школьной скамьи с уважением относился к шпаргалкам. Главное, определить, на сколько самостоятелен был труд. Хотя, в данном конкретном случае, судя по краске на щеках студентки…
"Острите в форточку, молодой человек! О чём вы мечтали пять лет прослушивая гениальные высказывания наших самых знаменитых филантропов, мизантропов и прочих романтиков? Электроды вам в пятки, а не зачёт! Вы - будующий командир, начальник. Прораб на худой конец… И как вы поведёте за собой народ? Во что обуете свои мечты, свои идеалы? В мягкие тапочки литературных выражений? Нет, нет и ещё раз нет. Только кованым сапогом народной мудрости, древних инстинктов вы сможете пройтись по душам ваших будущих последователей, увлечь, завлечь, одним словом сплотить в единый творческий коллектив для достижения сияющих вершин Романтики"
"Но, профессор, я же учил…" - чувствуя, что что-то надо сказать промямлил будущий прораб Романтики.
"Нет, он учил, видите ли. Как бы вас по больнее, э-э… молодой человек. Учение это гуталин на гуталиновой фабрике. Это всего лишь блеск ваших сапог. А где подковы фантазии, шпоры желаний?! Эх, молодой человек… Объединённые Силы Туристов прислали запрос на наших выпускников. У них аннигилировала очередная партия романтиков в далёком Космосе. Слава Великому Оллорикену, они набрались романтики до конца. Учитесь на их возвышенном примере. Одним словом, давайте свою зачётку"
"Но я и в самом деле учил, профессор!" - разгорячился студент от таких слов, да ещё в присутствии дымчатых глаз обладательницы коленок со шпаргалками:
"Я побывал во всех ваших экспедициях по туалетам, профессор. Между прочим, как прошлого, так и настоящего. Так что начитался я ваших классиков. Перцы они недоструганные. Душок у них точно есть, а дух, о котором вы талдычили нам пять лет, отсутствует".
Голос студента стал ясным и громким, как глас младенца, впервые обругавшего свою мать за не вовремя поданную грудь. Мысль - чёткая и прямая, как единственная извилина популярного политика. Изложение - доходчивей и убедительней заборных фраз. Смысл - да видел я ваше учение! - древен, как мир.
Профессор приподнял левую бровь. Мол, ты чего, парень. Потом и правую - где вы взяли этот текст? Рот приоткрылся, намекая, что уши то же работают синхронно.
Дымчатые глазки, во избежание, задвинули юбку до упора. Во всяком случае, на сколько позволяла длинна оной.
А студент уже ничего не замечал. Его прорвало. Так долго сдерживаемое фейерверком обрушилось на окружающих, обволакивая и погружая их в первозданное чувство. Душа на пене его же слов взмывала ввысь, этой же пеной и очищаясь. Матросской чечёткой шёл он по душам внемлющих ему, сменяясь яростными пулемётными очередями.
Так родилась новая форма фольклора, вошедшая в анналы истории, - Малый студенческий загиб.
В завершении, обрушив парочку ядерных бомб, студент гордо, как миллионер отдающий последний миллион жене на колготки, бросил на экзаменационный стол зачётку.
Профессор, находящийся в прострации, оставил попытки выпрямить свою спину. Он помассировал лицо руками. Потом, вытащив платок, протёр очки. Через некоторое время очередь дошла до глаз, щёк и, зачем-то, ушей.
Достав из плечистого пиджака авторучку, профессор (молча!) поставил свой приговор в зачётку: