Астахов М : другие произведения.

Раз поход, два поход

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эта история про те времена, когда сказки были жизнью, а жизнь сказкой. Но всегда найдётся дурак, который не по злому умыслу, а просто по недомыслию сотворит мелочь ничтожную. И кончится сказка. А жизнь продолжится.

Раз поход, два поход

  
   Эта история про те времена, когда сказки были жизнью, а жизнь сказкой. Но всегда найдётся дурак, который не по злому умыслу, а просто по недомыслию сотворит мелочь ничтожную. И кончится сказка. А жизнь продолжится.
  
   Взял чужое, вернуть не забудь. Можно больше.
   Девиз коллекторов
  
  

Пролог. А иди-ка, ты, Ваня ...

  
   Правильно послать - полдела. Надо точно знать, кого послать можно.
   Самоучитель черниговской братвы
  
   Дверь скрипнула не так. Надо бы насторожиться, но Ванька лишь прислонился к косяку и вздохнул. Ну, приперся кто-то, так не в первый раз. Двери запирать, вообще, идиотизм, когда в доме лишь грубо сколоченная лавка, стол и грязные портянки с, э-э, портками по углам. Девахам, конечно, не нравится, так те, которым не нравится и не приходят.
   В сенях чужого вторжения заметно не было, а вот из-за внутренней двери в горницу доносился бубнёж. Что неприятно, мужской бубнёж.
   Иван толчком распахнул дверь и завалился внутрь.
  -- Всем сидеть! Руки на стол!
   Слева на него уставились два темных лика с выпученными глазами. Очень разные лики - один смуглый, чернявый, со щеткой волос закрывающих узкий лоб и с аккуратной щетиной по округлому подбородку, другой вытянутый с большой залысиной и висящими ниже голого подбородка усами. Две физиономии округлили рты, собрали на лбах редкие морщины, их глазам сейчас могли позавидовать любые девчата. А поскольку оба нежданных посетителя уже сидели и руки держали на столе, то в общении возникла недоуменная пауза.
  -- Всем стоять! - попробовал Ванька заново наладить диалог.
  -- Дурак, ты чего? В корчме перебрал? - вставать, похоже, никто не собирался. Да, и насчет "темных ликов" Ивану явно померещилось, похоже, это из-за свечи, мерцающей в центре столешницы. Всего лишь местные "братки", как есть Басурман и Рябой, ватажники Батя среднего звена, не самые близкие, но к столу допущенные.
  -- Чего приперлись? - постарался сохранить вежливость Иван.
   Вот теперь нежданные гости почему-то вскочили на ноги.
  -- А как же гостеприимство, Иван. Покормить, угостить ... - начал длинноусый.
  -- Ага! В баньку сводить, косточки размять. Давай, я прямо с "размять" начну. - Дурак хрустнул суставами сжатых кулаков.
  -- Не торопись - буркнул смуглый и уселся на лавку. - Нас Батя прислал.
   С таким доводом не поспоришь.
   Вскоре трое мужчин мало похожих друг на друга сидели склонившись над столешницей из потемневших от времени толстых досок. Кривоватая свеча, слегка пованивая дымком, освещала кусок пергамента с неровно оборванным краем и изрядно помятого. Иван уткнул подбородок в два солидных своих кулака и пытался незаметно подремать.
  -- Ванка, шайтан твой брат! Не спи! - Рыжеволосый детина от выкрика вскинулся, развернул плечи и открыл глаза, сверкнувшие зеленью. Чернявый сердито смотрел из-под ровно подрезанной челки. - В карта гляди, тупой твой голова!
   Иван шумно вздохнул и развернулся к говорившему, туго натянув на груди застегнутую на все крючки и пуговицы фуфайку.
  -- Ты кого шайтаном обозвал? - Если сравнивать ширину фигур, то, пожалуй, требовалось сложить двоих чернявых, чтобы получить одного Ивана Дурака. Даже чтобы сравняться в росте, смуглолицему пришлось бы подрасти еще на полголовы.
   Но разница мужчину не смутила, и он хоть и мелкой, но грозной птахой взвился над столом. Огонек свечи теперь подсвечивал его лицо снизу, открывая глубокие ноздри с торчащими жесткими волосинками. Скулы, казалось, выдвинулись вперед, спрятав в глубокую тень запавшие щёки - скелет скелетом, только заросший шерстью и ноздри волосатые. Смуглый зашарил по поясу рукой, явно, в поисках оружия и быстро, со степным акцентом заговорил.
  -- Как ты есть, так и зову тебя! Тебе Батя дело важное поручил, как брата нашего попросил. Сделай, что сказано, и всегда пировать с нами будешь. Братом нам будешь! Что ты спишь совсем как леший зимой! Мы с Рябым стараемся, - весь город оббегали, карта тебе нашли. Совсем мало осталось: в лес иди, меч возьми, нам принеси. Почему спишь, почему на карта не смотришь? Меня обижаешь, брата моего, Рябого, обижаешь, Батя обижаешь!
   Третий мужчина, сидящий за столом, ни обижаться, ни удивляться не собирался. Он бесцветными глазами равнодушно смотрел на назревающую ссору и рукой с короткими пальцами придерживал плотный лист, не давая ему свернуться в привычную кучку. Лицо у него, оправдывая прозвище, было изрыто мелкими оспинами, обширные залысины матово поблёскивали в сумраке.
   Иван, сердито пыхтя, приподнялся с лавки и навис над надоедливым степняком. Ругаться было лень, но спать все равно не дадут, так хоть поразвлечься немного.
  -- Это ты меня обижаешь. Я Батя уважаю, но он мог бы и сам меня позвать, о деле потолковать, а не присылать непонятно кого. Может, вы придумали все, а я тут как дурак полночи сижу непонятно зачем. - Иван пытался поймать взгляд чернявого, но тот хоть и глядел прямо, а глазами не встречался. Казалось, смотрел за спину, разглядывал кого-то в темном углу. У Ваньки аж спина зачесалась, так захотелось обернуться и посмотреть кто там. Сон пропал, потянуло по детской привычке забормотать: "Чур, меня!" - и пришла злость, настоящая, как перед дракой.
   Рябой, увидев, что ссора заходит далеко, хлопнул ладошками по столу.
  -- Тихо вы! Разбушевались, как воробьи над коровьей кучей. Всю слободку перебудите. Сядь Басурман, Иван осознал уже. А ты, Дурак, тоже думай, что говоришь! Ты что, мне не веришь? Или Басурману? Раз Батя с тобой говорить не стал, значит, так надо - дело секретное. Не надо, чтобы видели, по чьим делам ты ушел и с кем встречался.
   Ивана, привычное прозвище успокоило. Он уселся обратно, на всякий случай, быстро глянул за спину и протянул руку к скукожившемуся листку.
  -- Ладно, ладно, верю. Ну, что там, показывайте.
   Басурман легко заулыбался тонкими губами, хлопнул Ивана по плечу и тоже уселся.
  -- Ай, как братья поговорили. Ты живой, я живой, какие обиды? - и три головы снова склонились над чертёжиком.

***

   Батя, Сэман Батярбекович, атаман черниговской братвы, разыскиваемый государевыми стрельцами за множество злодейств, о происходившем разговоре не подозревал, и никуда Ивана Дурака отправлять не собирался. Впрочем, с Ванькой он был знаком и при нечаянных встречах здоровался за руку, ну, так он и с воеводой раскланивался. В этом не было ничего удивительного, Дурака знало и здоровалось за руку полгорода. На ежегодных ярмарках он уже который год борол всех заезжих молодцов, чем черниговцы весьма гордились, хотя в остальное время обзывали Ивана ленивым остолопом, и если не совсем дураком, то уж полудурком точно. Разве что, папаши окрестных девиц, созревших для замужества, считали, что тугодум он не во всем, и странно напрягались в его присутствии. Батя местному чемпиону слегка покровительствовал, но к себе не приближал и в дела свои не впутывал, как и все принимая его добродушие за глупость.
   А вот с Рябым и Басурманом Сэман Батярбекович имел на днях продолжительную беседу. Этих двоих тоже хорошо знали, но здороваться за руку не стремились, опасаясь за сохранность протянутой руки и собственной головы. Эта дружная пара гордо несла по городу и окрестностям славу полных отморозков. Поэтому, когда Батя загорелось раздобыть меч-кладенец, он недолго выбирал, кому доверить столь опасное предприятие.
   Ни Рябой, ни Басурман от поручения в восторг не пришли - чтобы по собственной воле в заколдованную зону лезть не храбрость нужна, а потеря всякого соображения. Но открутиться не удалось.
   Засев с самогоном на ночь в заброшенной хате за стенами города, Басурман с Рябым очень быстро нашли выход из неприятной ситуации. Два дня им потребовались, чтобы создать видимость своего скорого ухода. Днем они шныряли по улицам, собирая слухи и сплетни о путях в зоне, а вечером мотались по кабакам, где всем и каждому жаловались на свою тяжелую долю, за чем идут и почему, правда, благоразумно отмалчивались. Городу судьба двух его блудных сыновей была без разницы, зато черниговская братва уже на следующий день горячо обсуждала предстоящий поход и подсчитывала шансы вернуться живыми. Городской меняла, грек Параподис, который втихаря продал им "тайную" карту заколдованной зоны, даже взялся принимать ставки, по его подсчетам выходило пять к двум за то, что сгинут без следа.
   Батя поднятый шум не понравился, но время ухода ушлыми хлопцами было названо громогласно, и ему пришлось терпеть, пока парни нагуляются перед опасным путешествием.

***

   Картой этот кособокий чертеж можно было назвать только условно. На плотном желтоватом листке неровным изгибом вилась толстая линия, на которой в произвольных местах были нарисованы неровные кружки, подписанные старой замысловатой вязью. Иван чтение не очень приветствовал, но грамоте обучен был, и сейчас, морща лоб, старательно разбирал аккуратные буквы, которые мало что объясняли.
   Широкий палец с обгрызенным ногтем, медленно полз по чертежу, останавливаясь на кружочках. "Путаный бор", "Шепчущие дюны", "Засадная балка". Понятные на первый взгляд названия только нагоняли бессмысленную тоску и тревогу.
  -- "Дача Веселой вдовы", - прочитал, гыгыгнув, Рябой, но отклика от подельников не получил, и его палец пополз дальше.
   За домом тропа разделялась на три линии. "Гора Дурака", Ваньку толкнули локтем в бок, он только досадливо поморщился. Гора стояла по центру, налево какие-то кривульки назывались "Тухлые холмы", а линия направо, изрядно виляя, пересекала нечто названое "Живой полог". Впрочем, все три пути упирались в широкое пятно, с надписью "Кукино болото", а в центре болота стрелка указывала на черный столбик: "Голова утопленника". Вдоль стрелки вилась дополнительный текст: "Схрон под Спудом". Далее дорога на чертеже изгибалась дугой и возвращалась в Чернигов: "Замок Кащея", "Скелетная роща", а далее уже известные места - село Довольное, город Дятлов.
  -- Тебе сюда. - Рябой потыкал в точку посередине болота.
  -- И что там, - голос Ивана был полон скепсиса. Братва переглянулась.
  -- Так, это ..., спецхран.
  -- Охраняется?
   Братва пожала плечами.
  -- Под замком? - Иван, молча, справа налево осмотрел подельников. - Мне что, рядом постоять и покричать: "Дайте мечик поносить?"
   Иван ещё раз осмотрел парочку, теперь слева направо.
  -- Ты что? Батя не доверяешь?
   Чернявый привстал и зашарил по поясу, как бы случайно пропуская рукоятку ножа.
  -- Не-не! - Рябой выставил руку останавливая напарника. - Батя сказал, там договориться можно. И главное, без спроса ничего не брать. В схроне этом. Говорят, там достаточно загадку отгадать.
   Дурак задумался.
  -- Загадки-шмагадки, - тихо прошипел Басурман и постучал пальцами по ножнам.
  -- А не угадаю? - спросил Иван.
  -- Надо, Ваня, надо! - участливо сказал Рябой. - Очень Батя меч-кладенец хочет. Да и тебе потом забот меньше - всю зиму сыт будешь.

***

   Долго ли коротко, но летом ночь проходит быстро. Успели перекусить, тем что у братков нашлось. Потом снарядили Ивана небольшим, аккуратным топориком и выдали крупы мешочек. Огниво с кресалом у него свои были, а вот крепкая заплечная сума - очень удобный мешок с лямками, котелок и крепкая дерюжка, чтобы на ночлег заворачиваться, Дурака порадовали. На голове привычная тряпичная шапочка, на теле фуфайка плотно обтягивающая плечи, широкий пояс, сморщенные, но крепкие сапоги из толстой кожи - с этим Ванька и так не расставался, ни зимой, ни летом. В общем, сборы были недолгими.
   Старая слободка, где жил Иван, располагалась за южной стеной Чернигова, и три тени без препятствий выбрались за последние городские посадки. Через пару сотен шагов по тракту троица свернула в редкий молодой лесок и направилась напрямик к броду через Змеиный ручей. Вообще-то, брод был не особенно нужен, эта речушка везде была Дураку по колено, но лучше уж по камешкам. А вот дальше, стоило удалиться к югу на пяток вёрст как раз начинались те места, что они рассматривали на мятом чертеже. Ещё не заколдованная зона, но уже её преддверие.
   За речку братки не пошли.
  -- Дальше сам Иван. - Рябой, прощаясь, коротко от живота выставил напряжённую лопаткой ладошку. Сложенные вместе пальцы аж выгибались в обратную сторону.
  -- Мы тебя тут назад ждать будем, - Басурман обтер руку о рубаху на груди и в свою очередь протянул Ивану растопыренную расслабленную кисть.
   Дурак чиниться не стал, пожал протянутые конечности от души и с удовольствием полюбовался на скривившиеся рожи. Уже шагнув на камень переправы он оглянулся.
  -- Да, забыл спросить. А что такое спуд?
  -- Нет, ты слышал, Рябой! Ну, дурак. Давай лучше я пойду.
  -- Затихни, Басурман. Батя сказал Дурак, значит Дурак. Иди, Ваня, там, возле спецхрана и узнаешь.
   Иван пожал плечами, в три прыжка перебрался на противоположный берег и скрылся за кустами.
  -- Думаешь, принесет? - лениво спросил потерявший всякий акцент Басурман.
  -- Не знаю, должен. Но если Дурак не справиться, то самим придется - либо в зону, либо из Чернигова навсегда. Ладно, пойдем, на пару недель затихориться надо. Как думаешь у Боровичихи на хуторе пересидим? Не растрепет?

***

   Иван от ручья далеко отходить не стал. Небо только-только начало бледнеть, так что дошагав до сосняка у первого же дерева он завернулся в дерюгу и завалился спать.
   Болтаться по Глухому лесу в темноте дураков нет.
  

Глава 1. На даче "ВЯ"

  
   Выбрать правильное место для отдыха - настоящее искусство.
   Робинзон Крузо, Неопубликованные записки
  
   Тропинка утыкалась в забор. Хороший такой забор - в два человеческих роста. Ровные толстые доски плотно встык прижимались друг к другу, практически не оставляя щелей. Поверху забор щерился остро заточенными концами. Он еще и окрашен был. Слегка облупившийся толстый слой тёмно-зелёной краски укрывал его от дождей и прочей непогоды.
   Иван оглянулся. За спиной слабо вихляющая дорожка терялась в ельнике. Её обочины прикрывали лысые низкие кустики. Ваня снова посмотрел вперёд - всё как есть. Поперёк тропинки стоял высокий забор. Его крылья уходили вправо и влево, скрываясь за мохнатыми деревьями. "И краска по цвету точь-в-точь как хвоя" - отметил Иван. Ни ворот, ни маленькой дверцы, просто стена из досок.
   Дурак отступил на десяток шагов, задрал голову. Судя по солнцу, хоть и не видимому из-за елей, но явно сиявшему где-то высоко, время было только-только за полдень. Над забором стали видны крыши каких-то построек - тоже тёмно-зелёные, поэтому не сразу заметные. Ванька вернулся обратно и прижался ухом к тёплым доскам.
   Сначала было тихо. Потом вдалеке что-то легко звякнуло, раздался лёгкий скрежет, непонятный цокот, и вдруг на той стороне шумно задышали. Несколько коротких вздохов и опять тишина. Дурак выпрямился, задумчиво сдвинул на лоб шапчонку, потом медленно пошёл вдоль забора налево, руку от досок отрывать не стал, так и вел пальцами по неровностям окрашенного дерева.
   Вскоре на уровне пояса обнаружилась небольшая дыра от выпавшего сучка. Ваня присел и пристроился к дырке - с той стороны было темно и ничего не видно, будто что-то прикрывало отверстие. Он чуть отстранился и от неожиданности моргнул - в дыре тоже моргнули. На Ивана внимательно смотрел жёлтый глаз с вертикальной полоской зрачка.
  -- Уф! - Дурак на всякий случай отшатнулся подальше и привстал.
  -- Уф! - согласились за забором, и повторили. - Уф! Уф!
   Глаз в отверстии пропал и тут же возник снова, опять исчез, потом появился. Будто "этот" никак не мог решить каким глазом ему удобнее смотреть.
  -- Хозя..., - в горле запершило. Ванька откашлялся, слегка рассердился на себя и, уже не стесняясь, заорал во всё горло. - Есть кто дома?
   Тишина не откликнулась. Глаз больше не мельтешил, не мигал, просто смотрел. У Дурака мелькнула мысль, что он нарисован, пришлось помотать головой, чтобы вытряхнуть оттуда неуместные предположения.
  -- Ладно!
   Иван выпрямился, развернул плечи, поправил, перетягивающий фуфайку кожаный ремень, заодно проверив топорик, и зашагал дальше. Мягкий слой опавшей хвои его преувеличенно уверенной походке нисколько не препятствовал.
   Огороженный участок был велик, но не бесконечен. Пришлось дважды завернуть за угол прежде чем Иван оказался на противоположной стороне. Тут и тропинка нашлась. Она выскакивала из-под забора и всё так же чуть вихляя убегала в ельник, который ничем не отличался от леса с той стороны. Зато забор, стоящий поперёк тропы, имел существенное отличие. Вернее он имел ворота. Такие же зеленые плотно сколоченные, широкие - явно для двух телег, а прямо в месте, откуда выныривала тропинка, была видна аккуратно встроенная в ворота высокая дверь. Даже ручка была, вернее, загнутый обрезок высохшего корневища - тоже крашенный. Ещё на двери красовались выведенные серебром, замысловато переплетённые буквы "ВЯ".
   Нос неожиданно защекотали сладкие сдобные запахи. Дурак оглянулся на лес, на забор, поправил шапочку и решительно застучал кулаком по створке.
  -- Значит, они тут к лесу передом, а я, значит, к лесу задом, - тихо пробормотал он и уже в голос заорал, - Эй! Живые есть?
   Иван снова поднял кулак и чуть не попал по фигуре, которая резко распахнула дверь и высунулась наружу.
   Фигура оказалась женской. В закрытом, но лёгком летнем сарафане с бледными крупными цветами, в косынке поверх белых, почти пепельных, кудрявых волос. Подол слегка задрался на выставленной за ворота ноге, открывая часть голени и щиколотку. Босоножек на толстой деревянной подошве носочком легонько постукивал по земле.
   Оторвав взгляд от башмачка Ванька посмотрел в тёмные любопытные глаза и понял что попал. Удачно попал. Молодой, открывшую дверь, было не назвать, скорее молодка. Красавица - зрелая, уверенная в себе женщина, с насмешливыми, прищуренными глазами, чуть вздёрнутым носиком и широкими скулами.
  -- Никак городским духом пахнуло! Чей же ты хлопец будешь?
   Дурак ощутил всю нелепость своего поднятого кулака и даже порозовел, чего с ним давненько не бывало. Неловко дёрнув рукой он поправил шапку, большими пальцами расправил под ремнём фуфайку, заодно передвинув топорик за спину. Получалось как-то суетливо. Тогда он тоже чуть выставил ногу вперёд и, добавив в голос побольше бархатистости, произнёс:
  -- Разрешите представиться, Дурак, Иван Дурак из Чернигова. Там меня каждый знает. Сейчас, так сказать, путешествую по местным окрестностям. - Голова в коротком поклоне дёрнулась сама по себе.
   Красавица необидно фыркнула, осмотрела рыжеволосого, зеленоглазого молодца с ярко очерченными пухлыми губами и посторонилась, открывая мимо себя узкий проход.
  -- Ну, заходи Дурак Черниговский.
   Ванька, не отрывая взгляда от молодки протиснулся во двор. Сделал пару шагов и только потом развернулся.
   На него неслось чудовище! Буро-зелёное, трёхголовое, оно отбрасывало лапами каменную крошку, которой был посыпан двор, и стремительно надвигалось на опешившего Ивана. Тело зверя, вытянутое вперёд, доставало до пояса, а три ощеренные головы на длинных шеях могли при желании цапнуть Дурака куда захотят.
   Звякнула, натянувшись, цепь. Три головы, три пасти с тонкими иглами зубов, шесть знакомых жёлтых глаз с вертикальными зрачками замерли перед его лицом на расстоянии ладони.
   Дурак икнул и, одеревенев телом, правой рукой зашарил по поясу. Увы, топора на привычном месте не нашлось.
  -- Фу! Горыныч, фу!
   Крайняя голова озадачено повернулась на голос.
  -- Кому сказала! Фу!
   Другая крайняя голова отвернулась с независимым видом. И лишь средняя немного сжала челюсти, не забыв выставить наружу раздвоенный язык, нехорошо ощерилась и сделала "пых". Короткая струйка огонька облизала Ивану нос.
  -- Ах ты, зараза! Давно метлой не получал! - Хозяйка, похоже, рассердилась по-настоящему.
   Чудо трёхголовое тут же сдало назад, неторопливо развернулось и, похрустывая когтистыми лапами по щебени, независимо побрело к будке внутри двора, волоча за собой солидную цепь. Дурак как раз ухватился за топорище, а спускать обиду, ну, или свой испуг, он не привык. Перехватив оружие и набычившись он шагнул следом.
  -- Куда!
  -- Иван! Дурья башка, остынь! - Хозяйка всплеснула руками. - Вот кобели!
  -- Ванюша хватит. - Повторила она мягко, и Дурака отпустило.
   Горыныч на все эти "Назад", "Куда" и прочее внимания не обратил, так мотнул куцым, явно в боях пострадавшем, огрызком хвоста и забрался в будку. Однако, одна голова осталась снаружи и глаз наблюдающий за гостем закрылся не полностью.

***

   После бани был чай. На заднем дворе двухэтажного особнячка, среди ягодных кустов стояла открытая беседка с зелёной крышей, создававшей уютную тень. Легкий ветерок, набегающий с разных сторон, тоже был очень к месту. Хозяйка успела поменять сарафан, накинула сверху ярко расшитую жилетку, тесно обхватившую высокую грудь. Что-то неприметное сотворила с лицом, и теперь глаза влажно поблескивали и казались ещё больше. Губы налились и закраснелись.
   Иван после бани - в красной рубахе из своего мешка, немного помятой зато чистой, и даже без любимой фуфайки. То есть, он-то хотел её натянуть, да хозяйка так сморщила носик, что Дурак сразу раздумал. В общем, он любовался всем, что ему как бы невзначай демонстрировала ухаживающая за гостем красавица и тихо млел, время от времени непроизвольно облизываясь. Хорошо что руки были всё время заняты, то кружка с заморским травяным напитком, то мягкая булочка, то ложечка для варенья из крыжовника. Иначе Ваня не удержался бы, очень уж хотелось потрогать такую близкую и соблазнительную красоту.
   Чтобы хоть как-то отвлечься он говорил и говорил: про жизнь свою весёлую, про жителей Чернигова, которые часто и с удовольствием давали повод для смешных побасенок, про дорогу свою не очень-то трудную и дальнюю, о чём было немного жаль.
  -- А как ты, Ваня, через Дюны перебрался? - интересовалась хозяйка. - Там ведь много людей сгинуло.
  -- Ах, Василина Яговна, что ж я совсем дурной? В гиблые места соваться. - Иван довольно щурился. - Обошёл я их. И бор ваш Путаный обошёл, и в Засадную балку не полез.
  -- Так далеко ведь, - прикладывала изящные пальчики к щёчкам хозяйка. - Это же какой крюк получается?
  -- Да что мне молодому и здоровому этот крюк, - красовался Ваня, - подумаешь, лишних три-четыре дня. Бурелома, конечно, хватает, но и тропки звериные есть. Там главное в болота не забрести, да на лежку лешего не напороться.
   Ни болот с кикиморами, ни леших Дураку, и правда, не попалось. Даже с медведем или другим крупным зверем не встретился. Сохатый раз переступил дорогу, посмотрел укоризненно, да и убрёл по своим делам. Как говориться: "Имя даётся человеку раз, а прозвище помогает жить". С одной стороны повезло, а с другой - и рассказать нечего. Пришлось намекать на свою опытность и сноровку, а также предусмотрительность, хватку, ум и сообразительность, силу и всё другое, из-за чего никто в дороге ему помешать не посмел.
  -- Дальше, думаю, Василина, потруднее мне придётся.
  -- Через гору пойдёшь?
  -- Да нет. Не по уму это, по горкам лазить, там и обходных дорог достаточно.
   Хозяйка уважительно покивала.
   Больше о делах не говорили. Чаепитие незаметно перешло в ужин, на столе сама собой появилась медовуха, к ней добавилось томлёное с овощами мясо и миски с соленьями. На втором ковшике руки наконец-то нашли желанную красоту. Красота несерьёзно отбивалась и мелодично смеялась над Ваниными куртуазностями.
   Было хорошо. День незаметно растворился в темноте, и разговоры стали не обязательны. В голове немного плыло, и не было ничего, что могло бы испортить томительного и приятного ожидания. Даже разбегавшийся трёхголовый Горыныч не портил настроения, хотя, зараза, так и норовил незаметно обсыпать Ивана земляным крошевом.
   И была ночь. Была уютная спальня под самой крышей с прохладной и свежей вначале постелью. И была Василина Яговна, её красота и нежность, её страсть. Как и когда сознание уплыло в глубину сна, Дурак не заметил. И снов не запомнил.

***

   Утром он проснулся один.
   Прошлёпав босыми ногами по тёплым деревяшкам пола, Ванька потянулся молодым крепким телом и выглянул в приоткрытое окно. Позднее утро, тень от дома уже поделила передний двор на две равные части. За забором вдаль уходил лес, укутанный в матовую хвойную зелень. Дальше из невнятной дымки над чащей поднималась одинокая гора.
   Разглаженная, чистая одежда ждала Ивана на прикроватной скамеечке. Сама хозяйка обнаружилась внизу в просторной светлой горнице. Дурак сунулся к ней с утренним ласковым приветствием, но неожиданно был встречен холодно. Вроде из кольца рук не вырывалась, однако и встречного порыва не чувствовалось. Ваня отстранился.
  -- Я вас чем-то обидел, Василина Яговна?
   Хозяйка чуть улыбнулась краешком губ, звонко поцеловала Ивана и тут же отшагнула, так чтобы не дотянулся.
  -- Нет, Ванюша, ты тут не причём. Заботы с утра свалились. А с тобой мне было хорошо.
   Только теперь Дурак обратил внимание, что Василина встретила его в кожаных штанах, плотном жилете с нашитыми костяными бляхами, даже косынка на голове оказалась кожаной. Лицо её стало старше, бледная кожа обтянула скулы, возле глаз обнаружились лёгкие морщинки. На носу откуда-то появилась горбинка, и волосы ..., Ванька неожиданно обнаружил, что перед ним уже не пепельная блондинка, скорее шатенка с серебряным намёком. Волосы были сплетены в тугую длинную косу, которая сама по себе покачивалась за спиной этой взрослой, то ли знакомой, то ли уже нет, женщины.
  -- Завтракать садись, пока не остыло.
   На завтрак предлагалось разогретое вчерашнее мясо, солидная горка пышных оладий и полный кувшинчик молока.
   Хозяйка уселась напротив и подперев подбородок ладонью разглядывала Ивана. Миски быстро пустели.
  -- Ты ведь к Спуду направляешься?
   Рот у Дурака был занят, и он лишь вздёрнул вопросительно бровь.
  -- Да что тут догадываться, дорога то у нас одна. - Василина помолчала. - Налево, Ваня, не ходи.
   Вторая бровь подпрыгнула к первой.
  -- Неспокойно в Тухлых холмах, - пояснила хозяйка, - мертвяки оживились.
   Иван, наконец-то справился с последним оладушком и допил молоко.
  -- А через Живой полог пройду?
  -- Ну, а почему нет! Топор у тебя есть, прорубишься.
  -- А мертвяки туда не сунутся?
  -- А у мертвяков топоров нет. Нечем им живую лозу рубить. Так что иди спокойно. Только остановок поменьше делай и ночевать не вздумай. Затянет колючкой - не вырвешься.
   Дурак покивал, а сам задумался, не задержаться ли на недельку, больно уж было вкусно.
  -- И вот что, Ваня, назад не возвращайся. - Слова прозвучали холодно и отстранённо.
   Он попытался пристально посмотреть на хозяйку, но будто мошка в глаз попала. Пока проморгался, стряхнул слезинку, взгляд сам собой проскользнул мимо лица Василины.
  -- Пойду тогда, - буркнул он.
   Иван вылез из-за стола, подошёл к двери. Его вещи аккуратно висели не вешалке. Он огладил фуфайку и быстро в неё упаковался, сразу полегчало. Походная сума стояла под одеждой и показалась тяжелей обычного. Дурак пристроил топорик и почувствовал как сзади его придержали за локоть.
  -- До ворот провожу, - грустно улыбнулась Василина. Иван промолчал.
   Горыныч горбился у крыльца. Цепи на нём не было, но на Дурака он даже не посмотрел, был занят чем-то своим - тряс хребтом, вытягивался, поочерёдно пыхал разными головами. Ваньке показалось, что у Горыныча на спине отделяется слой кожи: "Линяет что ли" - мелькнула мысль.
   У ворот почти повторилась сцена их знакомства. Хозяйка остановилась, выставив ногу наружу, Дурак поднял руку, и неспешно без суеты поклонился:
  -- Спасибо, красавица, за доброту и ласку! За совет тем более спасибо!
  -- Прощай, Иван!
  -- Почему ж, прощай! Глядишь и свидимся ещё. До свидания! - он развернулся и решительно зашагал по тропинке в лес.
   Уже под елями вдруг подумалось: "А ведь не линяет Горыныч, это крылья у него режутся!".
  

Глава 2. Спецхран под Спудом

  
   Некоторые на болотах живут из чувства долга, а некоторые по необходимости.
   Прадед Ивана Сусанина
  
   Рубить лозу было утомительно. Колючие стебли переплетали тропинку беспорядочной паутиной, лезли с ветвей, цеплялись за шапку, завивались спутанной спиралью под ногами. Радовало только то, что длинные иглы все как один были вытянуты в сторону Кукина болота. Про дорогу назад лучше и не думать, мигом в лохмотьях останешься, да и собственную шкуру не убережёшь.
   Помня совет, Иван старался остановок не делать, и, даже когда стемнело, продолжал рубить, продираясь по еле угадываемой в свете Луны тропе. Из зарослей Дурак вывалился в середине ночи. Устроился на берегу болота, достал из сумы дерюжку. Под дерюжкой обнаружились свёртки с едой, заботливо пристроенные Василиной. Жить стало веселей.
   Утром Иван, неспешно дожёвывая домашнюю колбаску с лепешкой, стоял на берегу и разглядывал предстоящий путь. Тропинка, слава предкам, не потерялась в болоте, хотя местами и ныряла под мутную жижу, а кое-где превращалась в цепочку бледно-зелёных кочек, однако видна была чуть ли не до самого горизонта. Ни лес, ни кустарник расти на этих мхах с лужами мутной воды не желали. Так, отдельные деревца торчали беспомощно, тощие ёлки да гнилые осинки.
   Поправив суму Иван решительно зачавкал по грязи к скорому концу своего путешествия.
   Ночевать пришлось на каком-то бугорке, обхватив руками тонкий ствол покорёженной осинки. Утро хорошее настроение уничтожило окончательно. Дурак не выспался, штаны его промокли насквозь и липли к телу пониже спины. Про сапоги и говорить нечего, в них хлюпало со вчерашнего дня. Гнуса было вроде немного, но как раз хватило, чтобы испортить сон уставшему человеку. Помянув в одной длинной фразе Басурмана с Рябым, Батя и почему-то Горыныча, Иван, едва рассвело, отправился дальше.
   Через пару часов размеренного чавканья солнце разогнало туман, и далеко впереди замаячил пригорок. Сразу стало веселей, по крайней мере вначале. Окаянный пригорок как заколдованный торчал мелким прыщом где-то вдалеке, да ещё и тропа начала круто вихлять из стороны в сторону. Только часа через три окружающий унылый пейзаж слегка сдвинулся, и долгожданная цель стала расти в ширину и высоту.

***

   Голова обнаружилась на берегу острова, прямо там где заканчивалась тропа. Массивный подбородок опирался на кочки, глаза прикрыты, круглые солидные уши-лепёхи топорщатся в стороны. Размер? Ну, Иван, пожалуй, смог бы опереться локтем на нижнюю губу, если на цыпочках. Серая лысина снизу была почти не видна, зато широкие ноздри манили к себе двумя глубокими норами.
   Дурак уцепился большими пальцами за ремень и задумчиво присвистнул.
  -- И в какую лезть? - ноздри, на его взгляд, мало чем отличались.
  -- Зачем в нос, давай сюда. - Вдруг загудело со всех сторон и рот огромной головы приоткрылся.
  -- Эй! Не так сразу! - Иван отскочил на несколько шагов. - Ты кто?
   Глаза головы приоткрылись узкими щелями.
  -- Я? Кука Спуд. А ты кто будешь? - от гулкого голоса вода в лужах заморщинилась мелкой рябью.
  -- Иван Черниговский, - Ваня немного помялся, но всё же добавил, - Дурак.
  -- Дурак, значит. Ну, будем знакомы. И чего ждешь, дурак? Давай лезь! - рот приоткрылся ещё немного.
  -- Не так сразу. Может через уши можно?
  -- Через уши? Не, через уши щекотно. Да и простреляно там, в одно ухо войдёшь, а из другого выйдешь. В рот давай!
  -- Ага, сейчас! - Иван понял, что двинуться этот Спуд не может и успокоился. - Штаны только выжму.
  -- Штаны? Выжму? Ты что, обмочился что ли? - голова ухнула.
  -- Сам ты ... Вон уже целое болото напрудил.
  -- Не, - вздохнула голова. - Болото здесь и до меня было, к сожалению. Ты не тяни, а то у меня внутри крошки не было с позапрошлогоднего медведя.
  -- Да-да! Пойди, поищи себе другого дурака.
   Голова разочаровано закрыла рот и сомкнула щёлочки глаз. Иван прошёлся туда-сюда перед огромным лицом. Итак, Спуд найден, но как попасть в спецхран под ним было непонятно.
  -- Эй, Спуд! Ты может загадку мне загадаешь?
   Голова, не открывая глаз, насмешливо ухнула.
  -- Я тебе Баян, что ли.
   Больше голова разговаривать не желала, и Иван медленно побрёл вокруг неё. Вход нашёлся на обратной стороне. К лысому затылку примыкал утоптанный земляной холмик, в котором сбоку был вделан кривоватый низкий дверной проём. Сама дверь была кое-как сколочена из нетёсаных неровных досок, имела множество щелей и не имела замка. Вообще никакого запора видно не было. Кроме того, она ещё и не была закрыта, этак на ладонь отходила от косяка.
   Иван тихонько потянул дверцу на себя, сам благоразумно пристроившись чуть в стороне. Дверца легко и бесшумно отворилась. Было тихо, из проёма пахло сухостью и пылью.
   Дурак покрепче сжал топор, решительно шагнул в дверь и чуть не влетел лицом в распахнутую пасть. Пасть украшали большущие желтоватые клыки, набок свисал розовый слюнявый язык, запах псины шибанул в нос. Опять пришлось прыгать спиной вперёд. Пасть немного помедлила, издала скулящий звук и с лязгом захлопнулась.
   Иван прикрываясь топором попятился ближе к краю болота. "Что-то мне в последнее время с дверями не везёт", - мелькнула мысль. - "Куда не сунешься, везде чудища бросаются!" Впрочем, это чудище бросаться не спешило. Подавшись следом за Дураком, из дверей вышла огромная псина, этакий сенбернар переросток с башкой в три Ивановых. Собачина потрясла вислыми ушами, ещё раз с удовольствием зевнула и, не глядя по сторонам, пристроилась к лысой голове Спуда, высоко задрав заднюю ногу.
   Громко зажурчало. Через мгновение голова великана заёрзала, серая кожа на затылке зашевелилась морщинами.
  -- Эй! Дурак, ты там чего удумал? - загудел Спуд. - Ну-ка сюда иди!
  -- Это не я! - торопливо отмазался Иван, - тут собачка ...
  -- Баян! Опять! - забухало ещё громче. - Сколько раз говорить. У меня, итак, вокруг одна сырость и вонища! А ну перестань, пёс шелудивый!
   Пёс перестал. Развернулся к Спуду хвостом, неспешно поскрёб задними лапами землю, забрасывая комками и пучками травы наделанное, потом уставился на Ивана и, повернув голову набок, спросил:
  -- Ты кто такой?
   Дурак от неожиданности сглотнул и ляпнул:
  -- Спу-уд, тут у тебя собачка говорящая.
  -- Если бы только говорящая, - проворчал Спуд, - она, сволочь блохастая, ещё и гадит везде.
  -- Поговорите, давайте, поговорите. Мне не к спеху. - Пёс повернул башку на другой бок и рявкнул. - Как кличут? Тебе говорю, раздолбай с топориком.
   Иван торопливо засунул топорище за ремень и вытянулся.
  -- Дурак! То есть ...
  -- А что Спуду в пасть не полез, раз дурак?
  -- Кличка у него - Дурак, - разъяснила великанская голова, - а так, вроде, не совсем идиот.
  -- Ясно. А у меня кличка Баян.
  -- Тоже ничего, - согласился Иван.
   Пёс рыкнул, голова довольно ухнула.
  -- Иван я. Из Чернигова, - заторопился Ваня, - Дурак это я так, по привычке. Прозвище просто.
   В голове было пусто и гулко. День казался ненастоящим, а болото нарисованным. Хотелось проснуться. Иван помотал головой и склонил её к плечу, совсем как Баян. Пёс недовольно заворчал и повернул башку на другую сторону.
  -- За сокровищами, поди, пришёл?
  -- Да! То есть, нет! Мечик мне нужен. Этот - меч-кладенец!
   Баян, не спеша, обошёл Ивана по кругу, вернулся к распахнутой двери в спецхран и уселся рядом с тёмным проходом.
  -- Ну, бери, коли нужен.
  -- Так, а загадка?
  -- Ах, да. Загадка. - Пёс помотал башкой и сморщил нос. - Сейчас загадаю. Для тебя самую лучшую, трудну-ю.
   После этого Баян замолчал и уставился куда-то в небо. Все молчали. Через некоторое время Иван не выдержал и переступил на месте. Молчание продолжалось, Дурак осторожно огляделся, потом тоже уставился на небо. Там не было ничего необычного - летнее небо, в стороне висело несколько полупрозрачных облачков. Ваня скосил глаза на замершую собаку и начал прикидывать, - не будет ли сильно наглым присесть на траву. Или прилечь? Не успел. Баян шумно вздохнул и опустил голову.
  -- Два конца, два кольца и посередине гвоздик!
   Эту загадку Дурак помнил с голопузого детства и потому растерялся, - не бывает так просто. Пёс ждал, опять склонив голову набок. Неожиданно задрожала земля. Сначала чуть-чуть, потом всё больше и больше, а потом и вовсе запрыгала под ногами. Баян для устойчивости растопырил лапы, Иван не удержался, упал на колени и уперся руками перед собой.
  -- Бу-бу-бу. Хы. Ух-хы-хы, - загрохотало вокруг, закачалась и взбаламутилась болотное полотно, голова великана затряслась, - казалось, сейчас она оторвётся от земли и укатится куда-то в трясину. Спуд смеялся. - Ой, не могу. Трудну-ю-ю! Ой, лопну сейчас! Ага-ха-ха!
   Баян с Иваном молча ждали, когда этот великанский катаклизм прекратится. Наконец земля замерла, и пёс, будто ничего и не было, спросил:
  -- Отвечать будешь?
  -- Ножницы, же.
  -- О! Точно! А то я подзабыл уже, - согласился Баян. - Тебе только кладенец, или ещё чего-нибудь возьмёшь?
  -- А что? Тут ещё что-то есть?
   Пёс фыркнул, лениво потянулся всем телом вперёд, потряс башкой и выпрямился.
  -- В общем, так Ваня, я сейчас прогуляюсь вокруг острова. Вернусь оттуда, - Баян мотнул головой. - К моему приходу ты стоишь здесь. Что успеешь взять, то уносишь с собой. Не успеешь до моего прихода, значит не повезло - под Спудом и останешься.
   Огромная собака развернулась и потрусила вдоль берега. Не торопясь, обнюхивая каждую кочку и каждый кустик. Иван проводил её взглядом и прямо с четверенек ломанулся к двери. За порогом крутая лестница уводила вниз в темноту, Дурак едва успел упереться в стену. Так вдоль стены он и скатился вниз на все три пролёта.
   Внизу оказалось не так уж и темно. Свисающие со свода гнилушки и корешки давали достаточно света, чтобы осмотреть небольшую пещеру, примерно шагов семь на восемь. Справа и слева от входа стояли неуклюжие подставки, собранные из плохо ошкуренных жердей. Почти на всех подставках темнели какие-то вещи, над ними прямо на стене где накарябаны, а где слабо светящейся краской были выведены надписи.
   Иван особо не вчитывался, так, бросал взгляд и пихал к себе всё, что попадало в руку. Только жалел, что не догадался перед дверью вытряхнуть из сумы пожитки, впрочем, места хватало. "Сапоги-скор", "дудка-сам", "скатерть-сам", "бирюль. судьб", "мечи-клад". Вот на этом месте он и застрял.
   Кладенцов оказалось два. Под неровно накарябанной на стене надписью лежали две железки - изогнутые посередине и основательно сплющенные. Внутренний край у железок был заточен, хотя и слегка выщерблен, с одного конца оставалось место, чтобы ухватиться рукой. Иван присмотрелся к надписи - там ниже было что-то ещё, полустёртое и слабо читаемое: "бум....ги". Остальное не разобрать.
   Дурак представил, как он с гордым видом протягивает эти корявые железки Сэману Батярбековичу: "Вот, Батя, как ты просил - мечи-кладенцы!" После такого, в хорошее отношение к себе уже не верилось, там как бы здоровье сохранить. Никакая силушка от шила в бок не спасёт, особенно, если у этого разговора свидетели будут. Иван тоскливо огляделся. Ничего напоминающего оружие на подставках не наблюдалось.
   Где-то после третьего осмотра Дурак догадался проверить саму пещеру и тут же наткнулся взглядом на небольшую секиру. Она стояла возле выхода на лестницу, опираясь рукоятью на стену. По размеру Ивану по пояс, с плавно изогнутым лезвием, которое поблескивало кромкой даже в сумрачном освещении гнилушек. Её верхний край остро выступал вперёд, а на обухе топорщился небольшой ромбовидный клин. В общем, игрушка, а не секирка, мечта коллекционера. Да еще и покрытая крупной узорчатой гравировкой.
   Далее Дурак не задумывался. Толстая рукоять в трех местах обвитая кожаным шнуром сама приткнулась ему в ладонь, Иван оставил на замену свой топорик и зашагал по лестнице вверх.
   Баяна пришлось ждать, и Иван наконец-то разлегся на теплой траве. Наверное, он даже задремал, так как слюнявое собачье "пф" в лицо оказалось весьма неожиданным. Дурак вскочил, а пёс тут же сунулся носом к дорожной суме, которая лежала у Ивана под головой. После недолгого обнюхивания Баян уселся и ещё раз задумчиво фыркнул.
  -- Что, всё? Самобранка, самогуды, скороходы и ... - пёс опять принюхался, - точно, бирюльки. А кладенцы где?
  -- Вот, вместо, - Дурак показал на секирку.
   Баян повертел башкой, почесал задней лапой за ухом.
  -- Ну, в общем, да, полезная вещица. Я ей дверь подпирал, чтобы на сквозняке не хлопала. Ну, владей пока. Как вещичками наиграешься, назад принести не забудь.
  -- Ага! - Дурак довольно заулыбался.
  -- Куда идти знаешь?
   Иван оглянулся на болоте.
  -- Тебе в обратную сторону, - вздохнул Баян. - Холм перейдёшь, там будет нормальная гать. Как из болота выберешься, топай напрямки через лес, верстах в двадцати дорога будет. Дальше разберёшься.
   Иван пристроил суму за спину, подхватил секирку и вскоре был на верхушке холма.
  -- Эй, Дурак! - загудело снизу. - Ты не стесняйся, заходи если что. С тобой не скучно.
   Под медленно затихающее весёлое уханье Иван дошагал до гати и, не останавливаясь, побрёл дальше. К вечеру Кукино болото закончилось, вокруг поднялся лес из берёзок вперемешку с соснами. Но Иван в него не пошёл, как уже было сказано: "Шататься по незнакомому лесу в темноте - дураков нет". Вытряхнув из сумы дерюжку, он завернулся в неё поплотнее и провалился в сон. Прошедший день утомил.

***

  -- Вот так просто и отпустишь? С бирюльками? - Спуд искоса поглядывал на лежащего рядом Баяна.
  -- А они не мои. Я здесь только загадки загадываю.
  -- Ага! Если не забудешь.
   Пёс вздохнул и отвернулся.

***

   Пробуждение было нерадостным. Оно было кошмарным, Иван задыхался. Непонятная тряпка плотно зажимала нос и пыталась протиснуться сквозь судорожно сжатые зубы. Глухо, словно сквозь пуховую перину слышалось: "Открой рот, сволочь". Дурак поплотнее стиснул зубы и заметался. Дерюга, в которую он вчера замотался, не отпускала. В глазах уже расплывались багровые круги, когда Ивану удалось стянуть её через голову, как рубаху. Только кошмар не закончился. Ещё какая-то тряпка укрывала голову и продолжала вжиматься в рот и нос. Но руки теперь были свободны и Дурак сорвал с себя и эту напасть, чуть не разорвав пополам.
   Сорвал и уселся шумно дыша. Через несколько мгновений в глазах прояснилось. Скомканная дерюга валялась за спиной, а в двух шагах впереди шевелилось совсем другое полотнище. Бледно-бежевое с розовыми узорами оно горбилось на земле, трясло кисточками, колыхалось волной и пыталось подползти к Дураку поближе.
  -- Ты что ещё за зараза. - Иван нашарил в траве секиру.
   Полотно замерло. Чуть-чуть колыхнулось из стороны в сторону.
  -- Ванюша! Проснулся, голубчик!
   Дурак нахмурился, осторожно вытянул перед собой секирку и ткнул острием тряпичный барханчик.
  -- Ай! Неужто не признал? Это ж я скатёрка, самобранкой ещё кличут. Ты осторожней с этой острой палкой, дырок понаделаешь, как мне тогда стол украшать? Кстати, палка очень острая? Ты не порезался случайно? Давай, я раночку залижу!
  -- Не порезался, - буркнул Иван.
  -- Ну, так порежься! Тебе что, для скатёрки льняной, нарядной кровинушки своей дурной жалко? А уж я-то её бы со всем старанием пососала!
  -- Так! - Дурак поднялся на ноги и мстительно наступил сапогом на скатёркину бахрому. - Ты меня зачем задушить хотела?
  -- Вот ещё, ничего я не хотела, и не душила вовсе!
  -- Не душила, значит! - Иван ткнул секирой в центр тряпки. - Мне приснилось, значит, как ты ко мне в рот лезешь?
  -- Ой! Так то "в рот лезешь", а вовсе не душила.
   Иван сильнее прижал скатерть к земле.
  -- Сейчас я кое-кого на тряпочки резать буду. Длинные такие, нарядные, с кисточками.
  -- Ванюша, голубчик! Ты чего? Я просто кровиночки немного взять хотела. А снаружи как возьмёшь? Я и хотела изнутри подобраться.
  -- Да, ты, маньячка! - Иван успокоился и даже секирку уронил в траву. Недалеко, правда. - Слышь, маньячка, раз ты самобранка, то давай, покорми меня.
   Дурак ухватил скатерть за край, хорошо встряхнул и расстелил по земле.
  -- Вот почему как самобранка, так сразу вари? Просто я слова ненормативные знаю. Сакральные! Могу их выше терема загнуть. Показать?
  -- То есть, готовить ты не умеешь ...
  -- Как это не умеешь? Я самый лучший повар на свете. Вот ещё бы кровинки бы мне.
   Иван уселся и многозначительно похлопал ладошкой по секирке.
   С "лучшим поваром на свете" самобранка наврала. Каша была пересоленной, морс кислым, кусок мяса недожаренным. Да ещё и кисточками своими скатерть как бы нечаянно пыталась залезть то в рукав, то в тарелку.
   Совсем обозлившись, Дурак стряхнул недоеденный завтрак в траву и начал вязать узлами самобранку в плотный комок. Скатерть только покряхтывала, да матюгалась вполголоса. Иван выудил из мешка ремешок, которым иногда обхватывал волосы, и плотно затянул получившийся свёрток. Скатерть отправилась на самое дно походной сумы.
   Прежде чем отправиться дальше Иван проверил и остальные вещи. Сапоги странно выглядели, что-то пищали про "координаты", если их натянуть на ноги, но никуда не шли. Самогудка выглядела как коробочка с двумя широкими раструбами и не гудела, а пела разными голосами, иногда между песнями нахваливая Черниговские товары. Больше всего понравились бирюльки судьбы. Правда, почему судьбы, опять было непонятно, а так пять изящных гладких фигурок, похожих на кривые бочонки с вмятинами и точками по бокам, они были аккуратно уложены в синий бархатный кисет. В общем, вреда от этих малопонятных чудес не было.

***

   К дороге Дурак вышел через день, видимо, где-то немного заплутал. Прикинув по солнцу в какой стороне Чернигов он бодро зашагал по узкому тракту. Лес закончился версты через две. Перед ним раскинулось цветущее маковое поле, а вдалеке с левой стороны виднелись разноцветные башенки какого-то строения. Если верить карте от Рябого с Басурманом, это должен был быть замок Кащея.
  

Глава 3. Кащей благостный

  
   Подарок хорошему человеку может существенно продлить вашу жизнь.
   Надпись на стене в камере смертников
  
  -- Откуда, Ваня, путь держишь?
   Увидев, как гость сыто откинулся в легком креслице, Кащей справедливо решил, что настало время светской беседы. Действительно, многочисленные тарелки, столпившиеся на столе, уже порядком опустели, и первого червячка можно было считать заморенным. Рыжеволосый детина с простым именем Иван и столь же традиционным прозвищем "Дурак" против беседы не возражал. Он вытер засаленную ладонь о ватную фуфайку и расслабленно пошевелил пальцами.
  -- Да так. Прогулялся тут у вас по округе. Приглядывал, может, что в хозяйстве пригодится.
  -- И как? Нашел что-нибудь?
  -- По мелочи, граф, по мелочи. Безделушки в основном. - Похвастать Ваня был не против, но вежливость понимал, и потому рассказывать не торопился. Пусть хозяин сначала от любопытства помучается, поупрашивает. Иначе, какой интерес?
  -- Ты бы, Ванюша, не очень завирался! Дорога-то у нас одна. Идти, кроме как на Кукино болото некуда. Ты, поди, к Спуду в спецхран забрался, там и мелочь свою прихватил.
   Иван Дурак сердито расправил плечи, которые шириной вполне могли поспорить с торцом стола.
  -- Ты на что это намекаешь? Что я вор, по-твоему? Или что без спроса стащил?
   Хозяин замахал пухлыми руками.
  -- Да ладно тебе! Разве я невежа какой, гостей гнусными намеками обижать! Скучно я живу, редко ко мне кто заходит. Вот и пытаюсь тебя расшевелить, а ты сопишь только и ничего не рассказываешь.
   Ваньке этот круглощекий, улыбчивый мужчина с крупной лысой головой был по душе, и сердиться на него совершенно не хотелось. Час назад, впервые увидев друг друга, они сразу перешли на "ты". Кащею нравилось называть гостя Ванюшей. А Ванька в ответ по-свойски тыкал хозяина "графом".
  -- Ну, заглянул я в этот спецхран. Пацаны знакомые попросили - вот и завернул. Потолковал там вежливо, по понятиям, мне и отдали, что требовалось - добровольно! - Иван внушительно выделил последнее слово.
   Кащей согласно закивал.
  -- Да знаю я. Из под Спуда не очень-то без спроса утащишь. Видел я ту собачку, медведя перекусит и не поморщится. С ней только вежливо и можно. Загадки то трудные были?
  -- Не-а, - сознаваться про ножницы как-то не хотелось, - так, ерунда, про морковку. Давай, граф, я тебе лучше вещички покажу, может, что дельное про них присоветуешь.

***

   Иван Дурак добрался до замка Кащея как раз к обеду. Впрочем, если бы он не читал на карте заковыристую надпись, то этот загородный особняк с веселыми башенками за замок никогда бы не признал. Разве что каменная стена вокруг, да и то. Если хорошо разбежаться, Ванька точно мог бы до края допрыгнуть. Правда, прыгать не пришлось, на его рев: "Эй! Есть кто живой?", из дома выскочил невысокий человек с аккуратным круглым животиком и, смешно подпрыгивая, побежал отпирать металлические ворота. Он так спешил на зов случайного прохожего, что даже не переоделся, выбежал как есть - в широком атласном халате голубого цвета и шлепанцах на босу ногу.
   Мужчина оказался редкостным непоседой. Он еще из-за ворот представился графом Кащеем, но сразу же попросил называть его по-простому, без чинов, и тут же потащил Ваньку умываться. По дороге к умывальнику граф успел показать гостю все три этажа весьма уютно и со вкусом обставленного дома и определить тому спальную комнату. Там Иван оставил свою секирку, но суму с вещичками прихватил с собой, на всякий случай. Потом его оставили в небольшой обеденной зале на втором этаже, и, пока он таращился на развешанные по стенам украшения, стол в центре комнаты прямо на глазах стал покрываться судками, тарелками и вазами. Кащей успевал на бегу задавать вежливые вопросы, но едва Иван сглатывал слюну и открывал для ответа рот, хозяин уже куда-то пропадал, чтобы тут же появиться из других дверей с огромным подносом, уставленным новой порцией соблазнительной снеди. На столе, казалось, уже было все - от дымящейся стерляжьей ухи до крепеньких соленых рыжиков размером не больше пятака, а гостеприимный граф все носил и носил. Последней появилась миска с ароматной полевой клубникой.
   Единственное, с чем не справился хозяин, так это не смог снять с гостя фуфайку. Тут Иван наотрез отказался. В знак доверия к Кащею он только расстегнул ее, перецепив потрепанный солдатский ремень на портки. Под фуфайкой открылась отглаженная красная рубаха, Василина постаралась.
   Услышав приглашение перекусить, Дурак решительно утер нос рукавом и устремился к хозяйскому креслицу, которое нечаянно оказалось ближе. Граф немного смутился, но гостя, который уже что-то жевал, зря тревожить не стал. И вот теперь, слегка осоловев от еды и на редкость вкусного кваса, в котором крепости было, наверное, побольше, чем в молодом вине, Ванька лениво рылся в мешке и раздумывал, чем бы удивить Кащея. Честно говоря, в спецхране он переволновался, схватил, что под руку попало, не разбираясь, и теперь сам не очень понимал, зачем эти вещи нужны и как ими пользоваться.

***

  -- Вот, гляди - сапоги с крыльями. Голенища, конечно, странные, словно чулки бабские, но сделаны, черт, хорошо - по-городскому, на каблуках. И сидят как влитые, если без портянок надеть. С портянками, правда, не лезут никак. Одна ерунда с ними - ходить не получается, наденешь и стоишь, как столб в землю вкопанный. Я уже и так и этак, а они только пищат: "Назовите координаты! Назовите координаты!".
   Кащей к сапогам отнесся без интереса.
  -- Это диво я уже видел. Ты бы у них сам координаты спросил.
  -- Как это, спросил?
  -- Да, просто. Надеваешь их в этой комнате и говоришь: "Назовите координаты!". Они тебе цифры и диктуют, а потом, если вдруг соскучишься по мне и навестить захочешь, то снова их надеваешь, повторяешь этот номер и шагаешь. Раз и у меня. Только циферки старательно запоминай, а то занесет - костей не соберешь.
  -- Ага, - согласился Иван, - если так, то полезная вещь. По гостям шляться. А еще лучше, наоборот, из гостей ноги делать. - Ему вдруг припомнилась пухленькая Иринка, которую отец берег от парней, как вредная жена заначенный на праздник заморский самогон. Сволочной мужик этот Прохор, право слово.
   Упрятав на место сапоги, Ванька еще поковырялся в мешке. Скатерку приятному собеседнику показывать не хотелось, и он достал из сумы самогудку. С ней у него проблем не было - вещь простая и даже полезная. На вид, правда, ничего особенного. Резная коробочка, на боку две кнопочки, сверху две крышечки на пружинках, под ними две ямочки, на одной стороне коробки дырка, а с другой два коротких, широких раструба.
   Иван хитро улыбнулся и нажал на кнопочку, - раздалась ритмичная музыка, и кто-то высоким, немного писклявым голосом запел на иностранном языке. Кащей в такт музыке задвигал бровями и с интересом вытянул шею, разглядывая диковину. Молча послушали, следом началась другая песня, очень похожая, но исполнял уже кто-то другой, потом женщина тоскливо запела про несчастную любовь, и Кащей пригорюнился. Когда певица замолчала, бодрый дурашливый голос начал рассказывать: какая сейчас за окном температура, и светит ли на улице солнце. Заодно, этот же голос попытался угадать погоду на завтра и, напоследок, похвалил портянки черниговской артели Семена Маклакова. Снова заиграла бодрая песня.
  -- А по заказу сыграть может?
  -- Не-е, по заказу не может, но если не нравится эта песня, можно поискать другую. - Иван взялся нажимать на вторую кнопку.
   С каждым нажатием мелодии немного менялись, но почему-то везде после двух-трех песен один и тот же дурашливый голос начинал им рассказывать про температуру и портянки Маклакова. Наконец, Кащею это надоело:
  -- Ну-ка, Ваня, дай ее сюда. Не может быть, чтобы такая волшебная вещь и не могла сыграть то, что душа просит.
   Получив самогудку, он повертел ее, пощелкал кнопочками, крышечками, потряс, попытался покрутить дудки, подуть в них. Потом выключил музыку и задумчиво уставился на дырку с задней стороны коробочки.
  -- Может на ней самому играть надо? Ты не пробовал?
   Ванька помотал головой. Кащей приладился к дырке и дунул, но выдуть ничего не смог - мешал ребристый узор, воздух упрямо разбегался в стороны. Граф не сдался, лицо его раскраснелось, щеки раздулись, румянец очень быстро перебрался на лысину и даже шею. Утомившись, он отклеился от коробочки и сердито вздохнул, самогудка неожиданно свистнула. Вздрогнув, Кащей радостно потряс строптивую вещичку:
  -- Может все-таки! Ну-ка, Ваня, попробуй, а то я взмок что-то.
   У Ивана тоже ничего не выходило. Граф топтался рядом и, вытягивая губы, пытался научить Ваньку прижиматься ими к коробке.
  -- Ты делай, будто девку целуешь. Ну-ну. Да ты не в себя втягивай, ты дуй. Вот так, смотри. Стой! - и Кащей бросился к стене, где на ковре среди сабель и пистолетов висела завернутая каралькой труба. Граф выдернул из трубы мундштук и сунул его Ивану. - Посмотри, может, подойдет?
   Подошел, будто дырка была вырезана специально для него. Ванька торжественно встал. Для разминки поиграл губами, протер мундштук и, задрав голову, как заправский горнист, - дунул.
   Раздался громкий неприличный звук. Дурак втянул голову в плечи и смущенно оглянулся.
  -- Я не понял. Это ты или самогудка? - ехидно поинтересовался Кащей и демонстративно понюхал воздух.
  -- Сам попробуй! - напыжился Ванька.
   Граф взял коробку задумчиво ее повертел, но дуть не стал.
  -- Не обижайся, Ванюша, шучу я. Что-то мы не так делаем. Давай, попробуем кнопки понажимать, повертеть чего-нибудь.
  -- Чего тут вертеть, - буркнул Ванька, но самогудку назад забрал.
   Некоторое время в комнате раздавались разной громкости трубные звуки да попеременные вздохи Кащея и Ивана. Скоро выяснилось, что кнопки никак не помогают - если включить музыку, то воздух в коробку не вдувается. Зато, если открыть обе крышечки, то неприличные звуки стихают, и к ним добавляется сипение.
  -- Знаю! - Кошей в восторге от своей догадливости всплеснул руками. - Надо в ямки горошины кинуть.
  -- Горошины? Так неси.
   Граф потер лысину.
  -- Нету его у меня. Как-то не очень я к гороху, не кушаю я его. - Тут он бросился к своему концу стола, туда, где стояла миска с клубникой. - Подожди-ка, сейчас найдем замену. Вот держи!
   Кащей кинул Ваньке сухую ягодку. Тот покрутил ее в пальцах, откусил торчащий стебелек, запихал ягодку под крышку и дунул. Неприличный звук вышел прерывистым, с переливами и посвистом.
  -- Получается! - граф с удвоенным энтузиазмом принялся ковыряться пухлыми пальцами в тарелке. Второй сухой ягодки не находилось.
   Теперь осенило Ивана, он вспомнил, как выплевывал в угол горошину черного перца, попавшую ему вместе с рыжиком. Ни слова не говоря, Ванька плюхнулся на четвереньки и устремился на поиски.
  -- Нашел!
  -- Что там, Ваня?
  -- Перчик!
   Иван Дурак опять принял позу войскового горниста перед побудкой, размял губы и со всей силы дунул.
   Удар звука сотряс комнату.
   Все, что было в обеденной зале, отшатнулось от Ивана. Вздрогнув, покачнулся стол, повалилась посуда. Из окон посыпались стекла, тяжелый портрет в межоконном простенке рухнул на пол. Графа откинуло к стене. Падая, он сорвал гобелен и накрылся им с головой. Напоследок, сверху на эту кучу малу опрокинулось креслице. Стало тихо.
   Несколько секунд не раздавалось ни шороха, ни скрипа. Иван ошеломленно хлопал глазами, но вот, наконец, в углу завозился Кащей, и звуки вернулись в комнату.
   Граф выбрался из-под гобелена и помотал головой, потом поковырялся в ухе, потом попрыгал на одной ноге, будто вытряхивал воду.
  -- Что ... - он опять поковырялся в ухе и заорал. - ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?
  -- Не знаю. Сыграл вот.
  -- ЧТО?
  -- НА САМОГУДКЕ СЫГРАЛ. - Заорал в ответ Иван. Граф огляделся.
  -- ТЫ ПОТИШЕ НЕ МОГ?
  -- Мог, наверное, - Дурак пожал плечами.
  -- ЧТО?
  -- МОГ, ГОВОРЮ! И ХВАТИТ ОРАТЬ, Я НОРМАЛЬНО СЛЫШУ!
   Кащей сбавил тон.
  -- А-а. Ну, так давай, сыграй потихоньку. - Ванька с готовностью поднес самогудку к губам. - СТОЙ!
   Граф бросился к столу, стал торопливо рвать салфетки и запихивать обрывки в уши. Потом он для верности зажал уши руками и закричал:
  -- ДАВАЙ!
   Ванюха осторожно подул. По комнате поплыл тихий мелодичный звук. Тело Ивана расслабилось и отяжелело. Стены залы потеряли цвета, сквозь них проступило лесное озеро. На берегу стояли легкие светлые березки с яркой весенней листвой. Просвечивающие кусты ивы нависали над озерным берегом. Недалеко, стоя по пояс в обманчиво прозрачной воде, бесстыдно плескались голые девушки. Чтобы лучше видеть, Иван закрыл глаза и залюбовался на блестящие от капелек плечи, на крутые изгибы спин возле самой воды. Сладко потянуло внизу живота. Ванькин рот сам собой приоткрылся, руки ослабли и опустились. Звук самогудки стих.
   Не открывая глаз, Дурак поправил спереди портки, сладко вздохнул и лишь потом вернулся в комнату к Кащею. Тот все еще стоял, зажав уши руками, и настороженно ждал. Иван жестами показал ему, что уши можно открыть, что бояться нечего. Граф вытащил бумагу и недоверчиво спросил.
  -- Ты играл?
  -- Классная штука, граф. Сейчас покажу.
   Ванька перетащил кресло в центре залы, поудобней уселся, набрал полную грудь воздуха и, закрыв глаза, потихоньку подул в мундштук. Темнота под веками послушно растаяла, опять возникло озеро. На этот раз Ваня стоял ближе к берегу, и купающиеся фигуры видно было лучше. Оказалось, это не бабы - в озере резвились русалки. Когда они выпрыгивали из воды повыше, солнце игриво взблескивало на зеркальной чешуе, начинающейся сразу под вполне женскими попками. Грудь у русалок отсутствовала, точнее все они были по-мужски плоскогрудыми. Но это нисколько не смущало.
   Иван купался в сладкой истоме, от желания бросило в жар и зазвенело в голове. Сердце укатилось вниз живота и там упруго стучало, настойчиво просясь наружу. Ванька почувствовал нежное прикосновение к ноге и опустил взгляд. Перед ним на коленях стоял Кащей. Он восторженно улыбался, поглаживал Ванькину ногу и шептал:
  -- Люб ты мне, Ванюша. Играй еще. Все хорошо будет, я, что хочешь, для тебя сделаю.
   От неожиданности Иван перестал дуть, и озеро растаяло. А Кащей остался. Он, и правда, стоял перед креслом и гладил Ванькино колено.
  -- Граф, ты чего? Сбрендил?
  -- Ты играй, Ванюша, играй. Порадуй меня. - Кащей ласково провел рукой по бедру и уткнулся лысой головой Ваньке в колено.
   Дурак испугано вскочил, Кащей поднялся с колен и с готовностью прижался к нему всем телом, потянувшись влажными губами к шее. Иван оттолкнул графа и, торопливо поднеся самогудку ко рту, резко дунул.
   Комната во второй раз вздрогнула от звукового смерча. Со стола посыпалась новая порция посуды, забренчали окна, потеряв последние, случайно уцелевшие с прошлого раза стекла. С ковра оборвались и застучали по полу развешанные на нем сабли и пистоли. Кащея плашмя опрокинуло на спину и крепко приложило затылком.
   Не дожидаясь, когда пройдет глухота, Иван перешагнул через тело графа и, хрустя осколками, направился к окну. Подставив разгоряченные щеки под теплый летний ветерок, он глубоко носом вздохнул. С лугов за оградой потянуло слегка пряным запахом полевых ромашек.
   Немного придя в себя, Дурак старательно застегнул фуфайку и, перетянув ее ремнем, вернулся к лежащему без движения бледному Кащею. Из ушей у того текла кровь, успев замазать красными полосками лысину и накапав на пол. Иван перетащил графа в кресло, обтер салфетками голову и похлопал по щекам. Через некоторое время хозяин порозовел, выпрямился и приоткрыл мутные глаза.
  -- Зачем ты так, Ваня? Я ведь не со зла, от души. Да, и не я это, самогудка твоя.
   Дурак в растерянности развел руками.
  -- Так я что? В чувство тебя немного привести хотел.
   Кащей, закряхтев, встал с кресла.
  -- Спасибо, привел. Что-то мне нехорошо. Пойду. Надо одному побыть, помучиться немного, в себя прийти.
   Ванька дернулся на помощь, но граф отмахнулся.
  -- Не надо, я сам. - В дверях он обернулся. - Что мы туда запихали? Клубничка с перцем? Интересная музыка вышла. Да! Не убирайся здесь, я потом. Позже.
   Граф тихонько притворил за собой дверь. Иван немного потоптался, допил из опрокинутого кувшина остатки кваса и тоже ушел из комнаты. Через другую дверь.

***

   В доме не сиделось, и Дурак вышел прогуляться. Ворота были заперты, впрочем, на дорогу и не тянуло. Ванька зашел за дом и обнаружил с любовью ухоженный, маленький садик с тенистой беседкой. Но только он там расположился, вытянув ноги и собираясь подремать, как из подвального окна донеслись стоны и всхлипы.
   В подвале кто-то страдал. Кто-то бормотал, вскрикивал, скулил, иногда даже оттуда раздавались вопли. Ванька сначала озаботился, что, может, требуется его помощь, но потом вспомнил желание Кащея побыть одному и успокоился. Мучается человек, бывает. Правда, из любопытства он попытался разобрать бормотание, но подвал глушил звуки, и слов было не различить. Уснуть под такой аккомпанемент тоже никак не получалось. Вопли отпугивали подбиравшуюся дрему, и через некоторое время Ивану стало скучно. Он ушел из сада, вернулся на парадное крыльцо и там пристроился на ступеньках.

***

   К вечеру хозяин немного отошел. Слышал он уже нормально, наверное, уши зажили. На ужин устроились довольно поздно и в другой комнате, этажом повыше. Видимо, отремонтировать обеденную залу за один вечер не удалось.
   Вначале разговор не клеился, поэтому больше налегали на еду и напитки. Полюбившийся Ивану квас быстро закончился, и он принялся за хозяйский ром. Граф от Дурака не отставал, опустошал рюмки и тарелки так, что завидно было посмотреть. В конце концов, беседа все-таки завязалась, похоже, ром помог. Ванька взялся пересказывать последние черниговские анекдоты. Кащей от души над ними хохотал, а, просмеявшись, говорил, что слышал эту байку еще до Ванюхиного рождения, но просил рассказать еще.
   Когда анекдоты закончились, Иван сам пристал к хозяину с расспросами.
  -- Слышь, граф, а ты что, один живешь? Я что-то за весь день не видел здесь никого. Как с таким огромным домищем-то управляешься?
  -- Да дом, это ерунда - слово нужное знаю. А вообще-то, да. Один я, если Смерть не считать.
  -- Смерть? Твою? Ты же говорят бессмертный?
  -- Кто говорит?
  -- Ну, народ. - Иван смутился. - Говорят, что смерть у тебя на конце иглы, а игла в яйце, яйцо в утке. Ну, и так далее.
  -- Меньше, Ванюша, слухам верь. Вечно смешают в одну кучу ложь и правду, да так, что и не отличишь, где что. Есть у меня Смерть, как и у всякого обычного человека, только повезло мне. Или не повезло, это как посмотреть. В общем, смерть мне досталась с червоточинкой, бракованная.
  -- Чего?
  -- А ничего, наркоманка она! - И Кащей, видя недоумевающую физиономию Ивана, взялся рассказывать.
  -- Я когда-то сам этим делом не брезговал. Сильно увлекался. Ну, и как-то раз, похоже, перебрал, вот Смерть моя и пришла. Говорит, что положено, а у самой глаза по сторонам рыскают. Чувствует, что наркота у меня имеется, а у нее как раз отходняк, невтерпеж ей. Я, как только понял в чем дело, сразу предлагаю: "Помирать, так помирать, только, что добру пропадать? Давай, мол, кольнемся напоследок". Долго ее уламывал, но уломал, и вкатил я ей все, что у меня было. Две недели она под кайфом валялась. А я еще героинчика прикупил. Только она отходить стала, я ей еще дозу.
  -- Так и держал ее несколько лет - сто или двести, - продолжал он. - А потом мне как-то жить надоело, или обидел меня кто, не помню уже. В общем, не дал я ей дозы, думал, очухается и заберет меня. Так не тут-то было, у нее такая ломка началась - я две недели любовался. Так ее колотило, аж на коленях дозу выпрашивала. Ну, и сжалился я. Теперь вот вдвоем и живем. Я ее в подвале держу.
  -- Так вот кто стонал, - догадался Иван.
  -- Ну, как не стонать. У меня там и дыбка, и жаровенька, щипчики разные, клещики, иголки опять же - нравятся мне иголочки. Развлекаемся с ней иногда.
  -- За что ты ее мучаешь? - Дурак огорчился. - Можно же как-нибудь по-человечески!
  -- Ну, ты, Ваня, сказал! А ты свою Смерть любишь? Да, и не прав ты, нравится она мне. Привык я к Смертушке своей. А то, что экспериментирую над ней помаленьку, так над кем же еще? Что ей сделается? Покричит немного, потом дозу получит и забудет все. Висит себе на цепях, кайфует.
   Иван подумал и решил, что осуждать Кащея не вправе. Еще неизвестно, как бы он со своей поступил, если бы она к нему в руки попала.
   Раздумывал Дурак долго, и хозяин, заскучав, принялся напевать себе под нос. Очнувшийся Ванька песню поддержал, и скоро их голоса набрали силу. Дуэт получился на славу, два тенора - побасовитей у Дурака, повыше у Кащея - удачно дополняли друг друга. Песня вплеталась в ночь, добавляя ей простора и уюта одновременно. Спели одну, взялись за другую, потом еще и еще, больше упирали на старые, проверенные временем, но не стеснялись и новомодных распевок. Про самогудку, по молчаливому уговору, не вспоминали - лучше уж петь самим, без музыки, а капелла.
   После торжественной и печальной песни про мотылька, сгоревшего в пламени любви, Иван совсем расчувствовался и решил одарить гостеприимного Кащея. Выбор, правда, был невелик. Про самогудку, понятно, речь идти не могла. От сапогов-чулков с крылышками граф решительно отказался: "Я, Ваня, из замка ни ногой, боюсь Смерть одну оставлять. Вдруг случится с ней что-нибудь, и ни одного родного человека рядом". Еще была скатерть-самобранка, и Иван достал из мешка скомканное и обмотанное ремешком льняное полотнище.
  -- Не был бы ты, граф, бессмертным, я бы, конечно, не стал тебе эту маньячку предлагать. В общем, это самобранка, хотя готовит она так себе - то пересолит, то не дожарит. Может, не умеет, а, может, притворяется, и огрызается как сапожник, но главная загвоздка не в этом. Без присмотра ее оставлять нельзя. Я позапрошлой ночью в лесу ночевал, мешок не завязал, так еле спасся. Выползла, гадина, навалилась сверху - чуть не задушила. "Люблю", - говорит, - "кровушку", а сама в глотку лезет. Чудом оторвал ее от себя!
   Кащей, сначала смотревший на невзрачный бежевый комок без интереса, к концу Ванькиного рассказа оживился.
  -- А размер-то большой?
  -- По-разному. Вытягивается она, твой стол точно накроет, еще и до пола свисать будет.
  -- А напасть на несколько человек сразу сможет?
  -- Да я откуда, граф, знаю? Недавно она у меня!
  -- Любопытная вещица, а то, понимаешь, есть у меня несколько соседей. Давно мечтаю их чем-нибудь удивить, а оставить у себя на ночь никак не удается. Может скатерка поможет? - Кащей заулыбался.
  -- Да, я же говорю, готовить она не умеет. Еще перетравит тебе гостей.
  -- Ничего, ничего. Угощенье приготовить я и сам смогу. Так, говоришь, разговаривает она, то есть, договориться можно?
   Иван взял вилку и ткнул в скатерку.
  -- Слышишь, что граф спрашивает?
  -- Да, пошли вы! - глухо донеслось из мотка.
  -- Не надо, Ваня. Не трожь самобранку, я с ней потом сам поговорю. - Кащей был доволен. - Кровушки ей, значит, хочется, ну-ну.
   Развеселившийся граф предложил спеть еще. И спели, потом опять спели. Иван так разошелся, что снова расстегнул фуфайку. Спать разошлись уже заполночь, когда ром на столе закончился.

***

   Проснулся Дурак рано, пора ему было продолжать дорогу. Засунув в умывальне тяжелую голову в бак с водой, он немного взбодрился и решил, чтобы не засиживаться, обойтись без завтрака. Огорченный Кащей вышел провожать Ивана на крыльцо, вид у хозяина был румяный и свежий, будто и не гуляли вчера.
  -- Стало быть, Ванюша, не хочешь у меня задержаться? Погостить денек, другой?
  -- Извини, граф. Я бы и рад, да не могу. Ждут меня.
  -- Ты не поверишь, а ведь я сегодня ночью совсем про тебя забыл. - Кащей, казалось, был искренне огорчен. - Заболтался со скатеркой.
  -- Ничего, - успокоил Иван, - свидимся еще. Как-нибудь соберусь и приеду к тебе на недельку, погостить. Всю ночь песни петь будем.
   Граф смущенно закашлялся.
  -- Так я тогда тебя жду?
  -- Слово! - и Иван протянул руку прощаться.
   Кащей долго стоял на крыльце, провожая удаляющуюся в маковые поля фигурку, потом, вздохнув, пробормотал: "Везет дуракам!", и побрел в дом ремонтировать обеденную залу.
  

Глава 4. Барин скучает, мужикам веселье

  
   Чем культурнее правитель, тем счастливее жизнь народа.
   Неизвестный трубадур из свиты неизвестного герцога
  
   Алеющие маковые поля давно остались позади, теперь с двух сторон тракта вытягивались к горизонту широкие полосы дикого полевого разнотравья и зелёных колосьев овса. А впереди, в нескольких десятков шагов изгибалась опушка Скелетной рощи. И вид этой рощи Ивану не нравился.
   Нет, ничего страшного там видно не было, скорее веяло обыденной унылостью. Сплошное кружево изломанных и перекрученных берёзок. Мешанина из облезлых стволов и ветвей в бахроме из разлохмаченных ошмётков коричнево-белой коры. Листва сохранилась почему-то только на самых верхушках деревьев. Внизу плотный подлесок из голых прутьев между стволами, будто кто-то палок навтыкал. В общем, идти туда не хотелось, хотя дорога, которая ныряла в эту рощу, была вполне ухоженной с ровной наезженной колеёй от подвод.
   Впрочем, лес не очень волновал Ивана: "Что делать с вещичками" - другой вопрос, - "Их ведь ещё и вернуть когда-то требуется". "Разбираться лучше с утра", - решил Дурак.
   Утром ничего не изменилось ни в мыслях, ни в лесу и Иван, поудобнее перехватив секирку, зашагал через Скелетную рощу, на всякий случай держась середины дороги. К вечеру подвернулась небольшая полянка с родником и в заросли лезть на ночёвку не пришлось. На следующий день, наскоро перекусив остатками лепёшки Дурак бодро отправился дальше.
   Всего десяток шагов успел он сделать по дороге, как сзади на него набросились. Ловкая подножка сбила Дурака с ног, тяжесть сверху вдавила голову в колею, и кто-то принялся со всей дури мутузить Ивана кулаками и ногами. И ног и кулаков у напавшего было явно больше двух, удары сыпались на плечи, бока и бёдра почти одновременно. Дурак, как прижатый пальцем жук, ворочался в пыли, пытаясь подняться, или хотя бы вытащить из колеи голову. Напавший давил крепко.
   Вконец осатанев Дурак крутанулся, откатился в бок и сумел привстать на колено. Перед глазами возникла мохнатая рожа. Вот в центр этого заросшего образа Иван и засадил кулаком. Рожу и остальное тело, которое к нему крепилось, унесло вдоль дороги. Дурак вскочил, рванулся следом и наткнулся на ещё одну образину.
   Теперь стало понятно, что это просто бородатый, коренастый и кривоногий мужик. Этот кривоногий шустрее Ивана подскочил враскачку к первому телу, упал перед ним на колени и запричитал: "Убил! Убил!". Ещё и растормошить пытался тихо лежащего мужика-близнеца. Дурак подобрал свою секирку, чуть подумав, развернул её рукояткой вперёд и почти без замаха треснул причитальщика по затылку.
   Теперь на дороге крест-накрест лежали два мирных человеческих тела, слипшихся животами. Нижнее задрало мохнатый пук бороды к небу, из ноздрей у него выдувались мелкие кровавые пузыри. Верхнее, на первый взгляд, было целым, по крайней мере, со спины. Иван огляделся, больше вокруг никого не наблюдалось. Птицы в Скелетной роще не селились, так что и тишину ничего не нарушало.

***

  -- Вот, я не понял, за-ради какого-такого дуба вы, два деревенских идиота, решили напасть на меня, на Ивана Дурака - известного Черниговского чемпиона?
   Иван размеренно прохаживался перед сидящими на траве мужиками, постукивая рукоятью секирки по ладошке. Мужики синхронно поворачивали головы, следя за Дураком. Время от времени то один, то другой трогал свой разбитый нос и печально вздыхал. Второй нападавший тоже умудрился получить травму, когда рухнул лицом на дорогу.
  -- Так похож, же ...
  -- Ну, нечисть же ...
   Гнусавое двойное "же" прозвучало неожиданно громко, и парочка крестьян из села Довольное смущённо замолчала. Мужики даже братьями не были, но отличить сходу Прохора от Прола не получалось. Сероватые рубахи, холщовые штаны, заправленные в онучи, лапти, и всё это на сутулых, кряжистых фигурах с короткими ногами. Широкие носы с торчащими тряпками и обросшие волосом по самые глаза лица превращали опознание в бестолковое угадывание.
  -- Что нечисть? - Иван даже остановился. - Я что, на нечисть похож?
  -- Дык, фуфайка.
  -- Что фуфайка?
  -- Дык, не носят летом фуфайку, - начал один.
  -- Только, еслив нечисть. - Завершил второй.
   Дурак схватился за голову, чуть не поранив себя секирой.
  -- И кто здесь дурак? - спросил он у летнего, голубого неба.
  -- Ты-ы, - дружно протянули мужики из села Довольное.
   Дальнейшие расспросы, пусть и не сразу, но прояснили ход событий. Прохора и Прола отправил в лес сельский староста. Надо было найти подходящую сухую лесину. "Чтобы звенела" - пояснил Прол. "Для гуслей только такая годится" - уточнил Прохор. Сломались у местного барина гусли. Вернее, не у барина, конечно, а у его дворового гусляра. И пусть крестьяне были не причём, да и гусляр был по вечернему обычаю не трезв, только страдать пришлось всему селу.
   Без музыки по вечерам барин совсем головой занедужил, его и так "Диким" кликали, а теперь к нему совсем несообразные идеи стали приходить. То каким-то театром загорится, и чтобы прямо комедия-буф, то хор начнёт организовывать для исполнения высокодуховных ораторий. А главное, чтобы барин не придумал, обязательно ему нужны сельские бабы и девки для дневных и вечерних репетиций. Помучилось село неделю и решило на общем сходе гусли барину восстановить.
   Прола и Прохора староста с утра в лес отправил, но то одно, то другое, после обеда только выбрались. К знакомой полянке эти двое добрались уже в темноте. Полянка оказалась занятой, на ней что-то громоздилось непонятной шевелящейся кучей, да ещё и тихонько похрапывало. Сначала мужики хотели убраться подобру-поздорову, но потом страх прошёл и решили дождаться в кустах утра. Ждали-ждали, да и прикимарили, проснулись когда уже совсем рассвело.
   Когда подкрались к дороге, перед ними замаячила спина в фуфайке. Такой фуфайки ни у Прохора, ни у Прола никогда не было, даже у старосты не было - тулуп был, а фуфайки нет. Нечисть, одним словом. Ещё повезло Ивану, что мужикам в руки дубина не попалась.

***

   Село Ивану понравилось. Широкая улица, вырастающая из тракта, большие дома с разноцветными весёлыми крышами, возле центральной площади даже с теремами. Низкие оградки с деревьями и зарослями кустов вдоль них, резные наличники и причудливые коньки крыш. Неказистые домики для Пролов и Прохоров тоже были, но они располагались в стороне от главной улицы и глаза не мозолили.
   Большой двухэтажный постоялый двор стоял немного в стороне и имел от тракта удобный и широкий съезд. Обеденная зала на первом этаже, хоть и служила сельским мужикам трактиром, оказалась просторной и чистой, нашлась и комнатка на ночь и банька с тёплой водой, чтобы смыть дорожную грязь.
   Ужинал Дурак в компании старосты, которого привёл познакомиться Прохор. Деликатесов, как у Кащея, конечно, не было, но масла для пшённой каши с зайчатиной не пожалели, жареные караси радостно хрустели на зубах, лёгкая медовуха из небольшого бочонка ароматно щекотала нос и мягко проваливалась в горло.
  -- Ты на них не серчай. Не самые сообразительные мужики, и хозяйство у них так себе. Ну, а кого ещё в Скелетную рощу пошлёшь?
   Староста - сухой, жилистый мужчина с узкой ухоженной бородой и быстрыми холодными глазами сидел напротив Ивана и не стесняясь налегал на медовуху с карасиками. Иван только отмахнулся ложкой и подлил себе в кружку из бочонка. Жизнь в Довольном, по словам местного начальства, была так себе. Жаловаться вроде и не на что, но то недород, то лошадки болеют, то на пасеке несчастье, а тут ещё барин заблажил.
   Дурак эти речи пропускал мимо ушей и правильно делал. Когда бочонок с медовухой показал дно, жизнь в селе, по словам всё того же начальства, изрядно поправилась, и хозяйства стали зажиточными, и бабы похорошели, и земля родила добре. Вот только барин продолжал чудить не переставая.
   Второй бочонок староста заказал сам, ну а поскольку хозяин постоялого двора оказался его зятем, то выпивка и закуска появились мгновенно. Вместе со вторым бочонком за столом обнаружился ещё один местный персонаж - возрастом постарше, с бугристым облезлым носом, взлохмаченной бородой и в буро-красной мятой рубахе. "Тарас Шумный" - представился он после ополовиненной кружки. - "Местный знаток народного творчества, бессменный гусляр и сочинитель".
  -- Местный горлохват, - буркнул староста. - У барина стол объедает, а за медовухой к нам бегает.
  -- Да! - Тарас допил кружку и тут же снова её наполнил. - Барин меня ценит! А во мне и всё народом придуманное! Вот скажи, Иван, ты песни любишь?
  -- Ну.
  -- Сейчас я тебе покажу, - мужик завозился, зашарил руками вокруг себя и, ничего не обнаружив, замер. - Забыл! Гусли-то мои того. Как теперь ... Ладно, я так спою.
   Староста поморщился. Голос у Тараса оказался не самым благозвучным, хриплым и гулким. Да ещё певец любил им поиграться, то ревел на всю залу, то шептал еле слышно, но мелодию вёл твердо - чувствовался богатый опыт исполнения.
  -- Подожди, - Дурак вклинился в паузу, - другие песни послушаем.
   Дощатый пол попытался качнуться, но Иван с ним справился, и скоро самогудка утвердилась среди мисок с остатками еды.
   Чудо-коробочка, распевающая разными голосами, местную публику впечатлила. Сам собой возник ещё один бочонок медовухи, и скоро вокруг стола собрались все присутствующие. Даже трепотня про погоду местным мужикам пришлась по вкусу. Над Черниговскими товарами, правда, хихикали в ладошки, зато песни, особенно заморские, вызывали откровенное изумление. Только Тарас недовольно кривился и пытался их разругать за непонятность и чуждый дух. На него шикали, а если не помогало, подливали в кружку. Староста молчал и хмуро о чём-то размышлял.
   Знакомым песням подпевали, под заводные мелодии парни помоложе умудрились устроить пляски. Откуда-то появились местные молодицы. Обычный вечер вдруг превратился в нечаянный праздник. Когда он закончился, Иван не уловил, - вроде, вот только сидел с кружкой за столом, и вот уже очнулся в постели. Хорошо хоть без сапог.
   Если прислушаться к организму, то надо было спать дальше, только в дверь отчаянно колотили.
  -- Кто? - хрипло спросил Дурак. В горле было сухо, тягучая слюна мерзко сластила мёдом.
   Дверь приоткрылась, в щель просунулась голова обтянутая платочком, на щекастом конопатом лице таращились любопытствующие глаза.
  -- Там барин вас кличет.
  -- Что?
  -- Барин, говорю, ждёт вас внизу в зале.
   Иван закрыл глаза, надеясь что в темноте шум внутри распухшей башки немного утихнет. Может и помогло бы, если б не голос от приоткрытой двери.
  -- Так барин ждёт. Что сказать то?
  -- Скажи, иду. Буду щас.
   Дверь захлопнулась, размножившись эхом в висках и затылке. Пришлось вставать, растирать помятое лицо, выискивать под кроватью сапоги. Оправив как получилось фуфайку Дурак побрёл вниз.
   Обеденная зала пустовала. Почти. Ивану сразу бросился в глаза стол, за которым на одной лавке скучковались староста, гусляр и хозяин постоялого двора. Но дело не в этом, у каждого в руках были объёмистые глиняные кружки, и они к ним регулярно прикладывались. Кадык непроизвольно задёргался, проклятая слюна никак не желала сглатываться.
   Ещё возле выхода на улицу топтались два дюжих мужика. Может они были и потолще Ивана, но он вполне бы с ними схватился, при нужде, конечно. Только секиры у них в руках, намекали - не стоит. В бою с железом Дурак был совсем не мастер. А по центральному проходу, взад-вперёд вышагивал ... видимо барин.
   Выглядел барин необычно, в Чернигове Дурак таких не встречал. Блестящие чёрные штиблеты, чёрные же штаны в напуск, отглаженные со стрелкой, под жилетом со многими карманами белая рубаха, сверху пиджак с узкими бортами и с двумя длинными хвостами. Его шляпа, в виде чёрного короткого цилиндра с полями, лежала на столе дыркой к верху, там же стояла самогудка. Услышав шаги на лестнице, барин резко развернулся - маленькие внимательные глазки обшарили крепкую фигуру и слегка помятую вчерашним праздником физиономию. Был барин лыс, точнее плешив, лёгкая поросль рыжих волос дугой охватывала затылок, короткая остренькая бородка украшала задранный вверх подбородок. Задержавшись на мгновение барин устремился навстречу, протягивая в приветствии руку.
  -- Вы, Иван? Очень рад знакомству. Ильич. Да зовите по-простому - Ильич! - Ладошка барина утонула в лапище Дурака, но пожатие неожиданно оказалось крепким. Ростом барин был невысок, Дураку где-то по плечо.
  -- Иван ...
  -- Дурак, - не дал закончить представление барин. - Я уже в курсе. Из Чернигова. И как там, как политическая обстановка? Что говорят купеческие слои? Прошу сюда. Кваса Ивану!
   Дурак плюхнулся на лавку к троице унылых мужиков, знакомая конопатая деваха плюхнула перед ним слегка запотевшую кружку с манящей охряной жидкостью.
  -- Как здоровье Елпифидора Мартьяновича? Любава Касьяновна его ещё не совсем загрызла? - Ильич мелко рассмеялся.
   "Это он о воеводе", - дошло до Ивана, и он торопливо присосался к квасу. К счастью, ответ "дикому" барину не требовался.
  -- Впрочем, всё это не важно. Только недалёким мужикам-домоседам кажется, что Чернигов от нас далёк. А я вам скажу - нет! И мы и черниговцы одно культурное поле! Одни песни поём и одни танцы танцуем. - Барин вновь зашагал по проходу перед столом. Большим пальцем левой руки он уцепился за жилетку под мышкой, а правой энергично размахивал в такт словам.
  -- Наша культура, исконная! Глубоко народная! Вот, можете у эксперта, у гусляра Тараса переспросить. Он каждому легко докажет, что корни нашего народного творчества очень глубоки. Я бы сказал дремуче глубоки. Их истоки теряются в древних сказаниях, истинный смысл которых скрыт в заповедных местах вроде нашей зоны. - Ильич развернулся к выходу на улицу и вытянул руку вперёд и вверх, примерно в сторону Скелетной рощи.
  -- Однако! - барин вновь зашагал по проходу. - Если брать более широкий масштаб, если поднять голову чуть выше своих ног, то мы увидим вокруг огромный и разнообразный мир, который во много раз больше не просто нашего села, он больше Черниговского воеводства! Да что там, он гораздо больше всей Руси. Там поют свои песни, и там не стоят на месте. Мир населённый множеством людей меняется. И нам никак нельзя отставать!
   Барин остановился перед столом, ухватился большими пальцами обеих рук за жилетку и, покачиваясь с пяток на носки, пытливо всмотрелся в четыре поглупевших лица своей аудитории.
  -- Мы заросли! - Вынес вердикт Ильич. - Посмотрите на себя!
   Он неожиданно вытянул руки и ухватил старосту и его зятя за бороды.
  -- Вот! Вот где застряло наше развитие! - Ильич подёргал руками и староста с зятем послушно закивали. Гусляр торопливо уткнул волосатое лицо в кружку, Иван, хоть и не имел бороды, спешно последовал его примеру. - Нам нельзя отставать. Мы талантливы, на сегодня мы величайший народ окружающей нас ойкумены, и наша задача взять себе всё, что может предложить мировая культура и пойти дальше!
   Барин отпустил бороды мужиков и снова принялся расхаживать.
  -- До сих пор мы не видели ничего дальше своих заросших подбородков, но земля наша сама дала нам подсказку. Теперь мы с вами пойдём другим путём!
   Он на ходу похлопал рукой по чудо-коробочке и случайно попал по кнопочке сбоку.
  -- Если с другом вышел в путь, - тут же зазвенели детские голоса, - Веселей дорога!
   Ильич остановился, щёлкнул кнопкой. Голоса стихли, а дикий барин пристально уставился в глаза Дураку.
  -- Иван! Мне сказали, что волшебную самогудку ты вынес из нашего заколдованного леса. Это правда?
   Иван заторможено кивнул.
  -- Прекрасно! Это наш шанс! Общий шанс! А понимаешь ли ты, Иван, какую ответственность накладывает эта древняя чудо-вещь на тебя?
   Дурак попытался понять, но смог только вытаращить глаза, и помотать головой.
  -- А ты можешь, хотя бы вспомнить, где оставил вчера эту коробочку? - Палец Ильича упирался в самогудку, но ответа Ильич ждать не стал и развернулся к старосте. - Ты выбран миром, чтобы следить за порядком и беречь всё ценное, что у нас есть. Почему вчера ты ушел к себе в избу и оставил наиценнейшую вещь без присмотра? А ты, Тарас, ты как деятель культуры, должен лучше всех понимать, что попало к нам из зоны. Впрочем, что ждать от творческих личностей. То гусли пополам, то медовуха важней чуда!
   Барин махнул рукой.
  -- Нам повезло, что в Довольном самые совестливые жители! Под моим руководством мы сможем сохранить эту тонкую нить к достижениям мировой культуры. Мы услышим новые веяния, которые будоражат иноземцев, и они станут нашим, а мы пойдём дальше. Другие мнения есть?
   Ответа барин ждал не больше пары мгновений.
  -- Силантий, - обратился он к мужику у дверей, - заворачивай самогудку. А ты, Тарас, готовься, тебе предстоит заучивать самое достойное из мелодий и песен зарубежной эстрады.
   Ильич подхватил со стола цилиндр, аккуратно пристроил его на голову и отправился к выходу. Навстречу от дверей уже шёл Силантий, разворачивая на ходу мешок. Ивану хотелось что-нибудь сказать, только никак не получалось сообразить - что. Через несколько шагов дикий барин оглянулся, выцепил взглядом хлопающего губами Дурака.
  -- Ваня, проводи меня до коляски, - распорядился он, - кажется, у тебя остались вопросы.
   Дурак медленно выбрался из-за стола. Силантий тем временем сунул самогудку в мешок и пристроил свёрток под мышкой. Он хлопнул Ивана по плечу, неожиданно подмигнул, а потом легонько подпихнул его к выходу, сам пристроился за спиной. У крыльца Ильич ловко прихватил Дурака за локоть и повёл вокруг, стоящей напротив, лёгкой повозки.
  -- Говорите, Иван, я вас внимательно слушаю.
  -- Так, не моё это!
  -- Конечно, не твоё.
  -- Да нет, мне самогудку дали поиграться, потом её вернуть надо будет.
  -- Надолго?
  -- Сказали, как наиграешься, верни, - уныло проговорил Дурак.
  -- Это же прекрасно! - дикий барин аж слегка подпрыгнул. - Вот и отдашь! Приезжай по осени, или лучше на следующий год. У нас за это время всё село по-новому запоёт.
   Ильич протянул руку на прощание, Иван её пожал, но сразу не отпустил.
  -- Тут ещё одно, - помялся он. Барин нахмурился. - Мы там с Кащеем немного попробовали ...
   Барин высвободил руку, запихал большие пальцы под мышки и взялся раскачиваться с пятки на носок, сверля Дурака взглядом.
  -- Вы на самогудке дырочки с крышечками видели? Сверху там, - заторопился Иван.
  -- И-и?
  -- Если туда что-нибудь круглое положить, а сбоку мундштук от трубы пристроить и подуть ...
  -- Неужто играть самому можно? - Ильич замер и сморщил лоб.
  -- Да она сама заиграет. И покажет, всякое! Только опасно это! Кащей такого насмотрелся, потом до вечера со Смертью своей сидел.
  -- Это, что же вы такое туда положили, - спросил барин.
  -- Клубничку с перчиком, - вздохнул Дурак.
  -- Архиинтересно. - Дикий барин немного подумал, потом отмахнул рукой. - Не волнуйся, Ваня, мы учтём ваши ошибки.
   Ильич легко запрыгнул в коляску, скомандовал: "Семён, трогай", и задумавшийся Дурак остался на дороге один. Вещи разбегались будто бы сами собой. Скатёрку он подарил, самогудку, считай, за так забрали, что теперь - куда-нибудь скороходы пристроить? Потеребив рукой подбородок он вернулся на постоялый двор. За столом обстановка почти не изменилась, только мужики теперь сидели расслаблено, а в кружках у них уже был не квас. Иван плюхнулся на своё место, ему тут же налили.
  -- Не журись, Ваня, - гусляр довольно лыбился, - наиграется барин, отдаст.
  -- А я бы, на твоём месте, Тарас, не радовался, - староста тоже был доволен, но вида старался не подавать. - Тебе теперь не до медовухи будет.
  -- Почему это? - гусляр даже привстал.
  -- Песни учить будешь! - староста с хозяином постоялого двора довольно расхохотались.
   Дураку подумалось, что староста зря радуется, песни придётся учить всем. Вслух эту мысль он озвучивать не стал.
   Покинуть село Довольное ему удалось только на третий день. Дальше по тракту лежал город Дятлов.
  

Глава 5. Дятловские кулебяки

  
   Любой пирог может скрывать в себе причину и повод для народного гнева.
   Тайный революционер. Записки из подполья
  
   Сколько веков стоит Дятлов на излучине реки Подолька не знает никто. Учёные люди считают, что он тут был всегда. Да и как не быть, больно место удобное, - широкая лощина спускается к самому берегу, а невысокие покатые холмы укрывают её от ветров и завистливых взглядов. Широкий тракт, который издревле соединяет восток с западом, входит в одни ворота Дятлова и выходит из других. Судоходная Подолька, что течёт мимо города, прибегает из малопроходимых северных лесов и убегает на юг через басурманские степи. Лучшего места, чтобы перегрузить товары с широких карбасов на подводы и обратно, не сыскать. Извозом город и живёт, с него же платит долю черниговскому воеводе за защиту.
   Проблема у Дятлова одна, - он не желает расти. Как поставили когда-то каменные стены, так внутри них город и живёт. Совсем без посадов, конечно, не обошлось, - нужно же где-то огородникам свежую зелень выращивать. Да и вдоль реки по обе стороны от пристани стоят домишки рыбаков, а на дальнем краю даже небольшая кожевня имеется. Но в случае беды весь окрестный люд прячется за стенами и особой тесноты не испытывает.
   Беда, кстати, случается регулярно. Через каждые двадцать-тридцать зим прибегает из степей какая-нибудь очередная орда, вот тогда и отрабатывает уплаченную дань черниговское войско. Отсидеться за крепкими стенами десяток-другой дней до подхода помощи дятловцам привычно. Горожане в большинстве своём люди мастеровые, к дракам привычные, копья и самострелы в каждом доме водятся.
   Последний раз орду разгоняли зим так восемь назад, так что сейчас времена были мирные, и по улицам города безбоязненно ходили гости из разных земель. Некоторые из таких мест попадались, что без толмача и не разберёшь, что им надо. Южан тоже хватало, и со степей, и с дальних гор за ними, и вообще непонятных - мелких, желтолицых, кучками семенящих в своих халатах по улицам. Большинство из них на базаре за прилавками стояли и часто-часто кланялись покупателям, но были и такие, кто трудился в посадах или с рыбаками сети тягал.
   Братва в Дятлове тоже числом не отличалась, не Чернигов поди. Много ли широкоплечих парней надо, чтобы за мелкими торговцами и трактирами приглядывать за мзду небольшую. С рабочими артелями братки тоже в основном миром расходились, так как требовали умеренно, договорённости исполняли, любой беспредел пресекали сами, до конфликтов с мастеровыми дело не доводили. С возчиками только не связывались, - у тех жизнь нервная, привычная к опасностям, при любой угрозе эти угрюмые мужики сразу за оружие хватались и плечом к плечу становились.
   Дружина черниговского посадника к братве тоже претензий не имела. Черниговцев и было-то всего - на воротах стоять, да ночью по главным улицам иногда прогуляться. Сам посадник во внутренние дела города не лез, ему главное чтобы дань в Чернигов отправлялась вовремя и без утайки, а остальное пусть местные сами решают. Вот и решал всё совет из старост городских артелей. Городского голову они тоже среди себя выбирали.
   Но не все были довольны сложившимся порядком, ох, не все! Гаврюха Трепло, например, с отрочества считал, что такой порядок только множит несправедливость в жизни. А несправедливость он люто не любил, тоже с отрочества, с тех самых пор, как отчим выдрал его за очередную попытку показать, кто в доме главный, и выставил за ворота - жить своим умом. Отчима давно нет, снова живёт Гаврюха вместе с полуослепшей несколько лет назад матушкой, но огонь борьбы с неправильным городским укладом всё стучит в его сердце.
   Трепло был непьющим, однако выпивал регулярно. Когда становилось совершенно невыносимо от творящегося вокруг безобразия, он заходил в ближайший трактир и заказывал самую маленькую стопку самой крепкой, самой горькой и противной настойки. Потом долго сидел за столом и меленькими глотками её опустошал. Где-то на третьем глотке внутри организма становилось так противно, что мысли о несправедливости бытия исчезали, и думалось только о том, как бы сохранить выпитое внутри себя. Иногда удавалось справиться, иногда нет, но жизнь после этой процедуры казалась лучше, а жить становилось немного веселей.
   Вот и сейчас Гаврюха как раз готовился к третьему глотку, когда за стол к нему плюхнулись Два Ефима. Братья они или нет доподлинно неизвестно, пришли когда-то в город и сразу нашли своё место среди местной братвы.
  -- Привет, Трепло! Чего празднуешь? - Большой Ефим беззлобно ухмылялся.
   Гаврюха только поплотней сжал в руке стопку, разговаривать с "братцами" совсем не хотелось.
  -- Говорят, ты с кулебячниками поцапался?
   Второй Ефим был Малой только на фоне первого. У обоих здоровье бугрилось мышцами, никакая одежда спрятать не могла, в двери заходили пригибаясь. От заданного в лоб вопроса у Гаврюхи дёрнулся уголок рта. Дятлов городок, конечно, небольшой, но ведь и времени прошло всего ничего, синяк под глазом ещё даже налиться не успел. Однако от братвы не отмолчишься.
  -- Обнаглели они, совсем совесть потеряли. Ещё и вы их покрываете, - буркнул он.
  -- От кого покрываем? От тебя что ли? - Малой развёл руками.
   Ну, слово за слово, рассказал Гаврюха, как дело было. Заглянул он мимоходом в ларёк, взять расстегай какой-нибудь, чтобы перекусить на ходу. Так у них, кроме пирожков, нет ничего. Ну, и взял на полушку парочку с ливером. Только откусил, даже отойти далеко не успел, как понял, что товар залежалый. А как же "пирожки со сковороды, кулебяки с пылу жару, расстегаи из печи"? Кулебячники ведь это на каждом перекрёстке кричат. Врут, получается?
   Вернулся он и потребовал его честно заработанную полушку вернуть. Парень за прилавком упёрся, тут ещё двое мужиков подскочили, стали честное имя Гаврюхи Трепло хулительными словами поносить. Не стерпел он несправедливости, швырнул в торгашей их же пирожками. А они драться, вот под глаз кулаком залепили. Конечно, трое на одного, как тут правды добьёшься? Ещё и гнались за ним у всей улицы на виду. Гаврюха, снова распалившись, разом опустошил стопку с тёплым, обжигающим горло, напитком и захлопал раскрытым ртом, пытаясь найти пропавший куда-то воздух.
   Горькая настойка процарапала пищевод и испуганным ежом заметалась внутри живота. Лицо обдало жаром, "Не удержу", - понял Гаврюха и, забыв про "братьев", бросился к выходу. Сзади донёсся обидный хохот, Двум Ефимам было весело.
  -- Пойдём, посмотрим, - предложил Малой, отсмеявшись, и кивнув на дверь.
  -- Думаешь опять нарвётся? - спросил Большой.
  -- Трепло-то? Запросто!
   Братки неспешно поднялись и отправились следом за городским борцом с несправедливостью.

***

   Иван Дурак прогуливался по улочкам Дятлова и разглядывал, творящуюся вокруг, деловую суету. Все куда-то торопились, каждый был поглощён в собственные заботы и озабочено хмурился. Вообще-то, Дурак искал место, где можно остановиться на ночлег, но раньше его в этот город не заносило, вот и любопытствовал.
   Внимание привлёк стойкий запах выпечки из торговой палатки, однако выбор там оказался бедноват. Парень за прилавком разводил руками и жаловался, что свежие кулебяки разбирают моментально, а новые подносить пацаны-разносчики не успевают. Иван взял на пробу пирожок и отошёл в сторонку. Откусив разом половину, он задумчиво жевал очень неплохую рыбную начинку смешанную с пшеном, яйцами и пряными травами, когда за спиной раздалось:
  -- Не ешь пирожок!
   Дурак развернулся. В нескольких шагах от него стоял сухой, жилистый мужчина, немного потрёпанный, с бледным до зеленого оттенка лицом и свежим фингалом. Иван поднял перед лицом оставшуюся часть пирожка и вопросительно задрал брови.
  -- Он не свежий!
   Дурак понюхал начинку и, кивнув, запихал в рот оставшуюся половину.
  -- Отдай им пирожок! Пусть деньги вернут. - Мужчина набычился и сжал кулаки.
   Иван прожевал и показал потрёпанному пустые руки.
  -- И как?
  -- Ты ..., всё равно. Товар залежалый, а они обещают со сковороды. Пусть деньги отдают!
  -- Нет, вы поглядите! - раздалось со спины. - Митяй, давай сюда быстрей, опять Трепло припёрся.
   Дурак оглянулся и успел ухватить за шиворот набирающего разгон парня, который торговал за прилавком. В ларьке завозился кто-то ещё.
  -- Стоп, горячие парни! - Иван встряхнул попавшую в правую руку добычу, вторую руку с растопыренной ладонью вытянул в сторону уже готового сорваться в бой жилистого. - Кого бить надо, объясните поподробней. Я тоже поучаствовать хочу.
  -- Ты, паря, человека-то отпусти! - рядом, непонятно откуда, объявилось два бугая.
   По ленивой, хозяйской интонации и наглым мордам было понятно - братва. Оба казались даже пошире Ивана, не намного, так слегка. Тот, что был чуть поменьше, поигрывал короткой дубинкой. Дурак вытаскивать из-за плеча секирку не торопился, рано. Он развернул пойманного за шиворот парня лицом к себе и с показной ленцой поинтересовался:
  -- Это кто?
  -- Два Ефима, - паренёк встревожено трепыхнулся.
   Иван выпустил пойманного и отодвинул его в сторону. Медленно, с хрустом шеи покрутил головой и уставился в глаза тому, что повыше:
  -- Вы, тоже в очередь подраться? Так за мной занимайте, может и вам останется.
  -- Парни, парни. Вы чего? Это ж покупатель просто! - с растопыренными руками перед ними выскочил продавец. - Пирожок купил. Это Трепло опять бузу поднимает.
   Из ларька выбрался ещё один мужик - коренастый, с ровной седоватой бородкой и в фартуке. Наверное, Митяй. Братки внимательно осмотрели наглого прохожего, оценили, помолчали.
  -- Как скажешь. - Большой отвёл взгляд, и Иван уставился на Малого. Тот ухмыльнулся и засунул дубинку за пояс.
  -- Не заводись, паря. Мы просто за порядком следим.
   Дурак шагнул в сторону и обхватил за плечи мужчину с синяком:
  -- А порядки вот этот нарушает, с разукрашенным глазом? Как его, Трепло?
   Братки пожали плечами, жилистый напрягся, но смолчал.
  -- Ага! - сказал парень из ларька. - Это Гаврюха Трепло. Вечно от него проблемы, то это ему не так, то то не этак.
  -- Понятненько. - Дурак покивал. - А сейчас, что было не так?
  -- Да он пирожок сожрал и давай деньги назад требовать.
  -- Не сожрал, а надкусил, - вскинулся Гаврюха, - и он был несвежий! А обещали со сковородки!
  -- Да сам ты несвежий, где я тебе сковородку возьму, - парень ещё собирался что-то добавить, но Иван перебил.
  -- А со сковородки обещали?
  -- Ну, кричим так, - смутился парень, и тут же горячо добавил. - Так знают же все, надо горячего, иди к Марте Казимировне. А до нас пока донесут, да здесь немного полежит. Пацаны и так с ног валятся пока все ларьки оббегут.
  -- Этих пацанов к делу приставлять давно пора, а они всё с мешками да корзинами бегают, - добавил седобородый Митяй и вздохнул. - Наняли, сколько смогли. Мало у нас в городе свободных пацанов. Кто же из семьи рабочие руки отпустит.
  -- Вот и нечего кричать, - снова выступил Трепло. - Обман это. Нечестно! У нас в городе, итак, несправедливости полно.
   Дурак посмотрел на размахивающего руками Гаврюху, нахмурился, потом хмыкнул и заулыбался.
  -- А что мужики, если будет у вас разносчик, который за час сможет оббежать все ларьки, так прямо сразу везде свежая выпечка появится?
  -- Ну, Казимировна пирогов-то напечёт, а где ж такого быстроногого возьмёшь?
  -- Да, вот же он! - И Иван хлопнул Гаврюху по плечу, тот аж присел. Кулебячники изумлённо уставились на надоедливого скандалиста, братки заржали.
   Трепло икнул и изумлённо выдохнул:
  -- Как это я?
  -- Надо, Гаврюха, надо! - Дурак довольно лыбился. - Пора восстановить справедливость. Ты ведь за справедливость?
  -- Да, я ... Я же не успею!
  -- Успеешь! Я тебе волшебные сапоги с крылышками выдам.
   Против борьбы за справедливость Трепло возражений не нашёл, кулебячники только переглянулись недоверчиво. Зато братки, услышав про волшебные сапоги, разом посерьёзнели. Гаврюху совместно завели в палатку и под весёлое ржание Двух Ефимов обрядили в скороходы. Вид, и правда, получился забавный: Стоит, покачиваясь, растрёпанный мужик с синяком под глазом, рубаха на выпуск, а из-под неё торчат тощие ноги в блестящих чёрных сапогах в обтяжку. Сапоги к тому же имели высокий изогнутый каблук, и голенище поднималось выше середины бедра, почти до подола рубахи. Ещё и стоять приходилось расставив ноги, чтобы не мешать крылышкам раскрываться.
   Иван заставил будущего разносчика запомнить цифры, которые пропищали сапоги. Потом вернули Гаврюхе прежний вид и всей гурьбой отправились в пекарню Марты Казимировны. Там история с переодеванием повторилась. Трепло заучил новые цифры, слегка помялся и, шумно выдохнув, быстро проговорил координаты ларька. Ходили сапоги-скороходы весьма зрелищно - плотный серо-белый вихрь с бледными блёстками охватывал ходока от пяток до макушки и мгновенно развеивался, оставляя вместо себя пустое место. Вернулся Гаврюха быстро - сначала вихрь, и тут же вместо него хлопающий глазами мужик. В руках Трепло держал корзинку с остывшими пирожками, прихваченную в палатке.
   Марта Казимировна, монументальная, фигуристая женщина, порылась в корзинке и признала сдобу своей. Кулебячники были довольны, и казалось всё решено, как вдруг Трепло очнулся:
  -- Так не пойдёт. Так несправедливо будет! Мне что? Задаром весь день метаться, своим видом город смешить? И это ... Выходные мне нужны!
   Дурак в спор не полез, оставил Гаврюху договариваться с кулебячниками наедине, а сам отошёл к Двум Ефимам.
  -- Вы всё ещё за порядком следите? Или уже из любопытства подглядываете.
   Большой открыл было рот, но получил толчок в бок и промолчал.
  -- Не подглядываем, а присматриваем, - миролюбиво пояснил Малой. - Вещь у тебя непонятная, хоть и ценная, как бы чего не вышло.
  -- А-а. Ну тогда ладно. Я в Чернигове так Батя и скажу. Мол, в Дятлове всё схвачено, всё под контролем. - И Иван подмигнул браткам.
   Трепло торговался долго, размахивал руками, приседал, хлопал себя по бокам. Марта Казимировна смотрела строго, поджимала губы и отрицательно мотала головой. Наконец, договорились, и хозяйка унесла скороходы куда-то во внутренние помещения. Ивана определили на постой и дали добро бесплатно питаться выпечкой сколько влезет. На завтра он обещал пройтись с Гаврюхой по ларькам, помочь тому с цифрами - Трепло почему-то в одиночестве стеснялся спрашивать у сапог координаты. Так что пришлось в Дятлове задержаться.
   Зато через день, дождавшись с утра свежих кулебяк, Дурак набил выпечкой свой походный мешок и через западные ворота вышел на черниговский тракт. Впереди его ждала родная изба и конец этого слегка надоевшего путешествия.

***

  -- Что делать будем? - Большой вопросительно взглянул на напарника.
  -- Думать будем, сапоги в городе, не денутся никуда. Старшой сказал не суетиться, а то можно на ответку от черниговских нарваться.
  -- То есть пусть кулебячники радуются?
  -- Пока пусть радуются. Есть у меня одна мысль, как товар получить и не причём остаться. Только надо осени подождать.
  -- И что будет осенью?
  -- Дружок один из степи вернуться должен. Не из наших. - Малой усмехнулся и сплюнул в пыль.
   Два Ефима проводили взглядом удаляющийся по тракту силуэт Ивана.
  -- Дурак! - был их единогласный вывод.
  

Глава 6. Дождалась хата Дурака

  
   Неожиданный гость - лучший помощник по хозяйству.
   Народная мудрость
  
   К Чернигову Иван подошёл в сереющем сумраке. В город заходить не стал, свернул на объездную дорогу. Знакомыми с детства переулками он добрался до своего дома, прошагал через двор, поднялся на невысокое крылечко и замер у двери.
   Дверь не была заперта, хотя Дурак помнил, что подпирал её, когда уходил за кладенцом. В сенях, вроде, ничего не изменилось, в доме стояла тишина. Вот только душок. Пахло кислым, явно знакомым, но неприятным. В общем не позволял себе Иван в доме такого, чистюлей его, конечно, не назовёшь, пыли хватало и вещи иногда по углам валялись, но чтобы аж заплесневело и загнило - не было такого.
   Дурак легонько толкнул дверь, в нос уже не потянуло, а шибануло кислым. Несколько свечей, с затрепетавшими на сквозняке огоньками, освещали горницу. Стол с левой стороны был заставлен полупустыми мисками и кувшинчиками, что-то стояло, что-то валялось на боку среди мокрых пятен. На лавке и на полу тоже хватало пустой посуды, часть была поломана и опять мокрые пятна. За столом, привалившись к стене, дремали двое - Рябой и Басурман, и обоих совсем не хотелось видеть.
   Кричать: "Всем стоять" Руки на стол!", Иван не стал, настроения не было. Переступив порог, он громко захлопнул за собой дверь. Братки разом распрямились и прищурились, разглядывая вошедшего. Первым разулыбался Рябой.
  -- Дурак! Дружище, живой, а мы тебя уже и не ждали! - он тяжело поднялся, немного покачнулся и принялся пробираться вдоль стола по пути роняя с лавки пустые кувшины.
   Басурман тоже вскочил, потёр небритое лицо и полез на свободу с другой стороны. Оба растопырили в радостном приветствии руки, но обниматься не сунулись. Встали в шаге, помахали немного руками, лыбясь похлопали себя по ляжкам, якобы от радости.
  -- Загадки были, трудные? Неужто разгадал? - начал издалека Рябой, разглаживая слипшийся ус.
  -- Загадками интересуешься? - Иван продолжал осматривать загаженный пол, облитую чем-то бурым белёную печь. - Мою сначала разгадай.
   Браток недоумённо вздёрнул брови.
  -- Угадай, Рябой, кто сейчас в избе чистоту наводить будет?
  -- Какую чистоту? - Усатый недоумённо огляделся.- Да наплевать на чистоту! Ты меч добыл?
  -- Я говорю, - Иван был терпелив, - сейчас, вы, тут приберётесь, помоете всё, а вот потом мы с вами поговорим про меч, про загадки и всё остальное, что под Спудом хранится.
  -- Дурак, ты ошалел в лесах, да? Сам помоешь, не маленький. Кладэнэц принёс, доставай! - Басурман был более нетерпелив.
  -- Сюда его давай, - Рябой тоже заторопился, выставил руки ладошками вверх, готовый принять ценный предмет.
   Иван дал. Прямым в лоб и почти одновременно добавил левой в грудину. Рябого унесло вдоль стола и впечатало в стену напротив двери, по ней он и сполз. Басурман запоздал всего на мгновение, он успел выхватить нож, но Дурак с разворота влепил ему по уху сжатой в лодочку ладошкой. Нож забренчал по полу и укатился под стол, а Басурман отлетел направо и приложился к печи. Немного постояв, он рухнул лицом в грязный пол.
   Дурак ещё раз уныло огляделся. Одно тело сидело у дальней стены, расставив ноги и свесив голову на грудь. Второе валялось у печи, раскинув руки в стороны.
  -- Вот, ведь, Басурман, зараза! Разгадал загадку. Самому мыть придётся! - Иван хотел сплюнуть на пол, но удержался, только вздохнул тяжело.
   Торопиться Дураку было некуда. Он скинул с лавки остатки посуды, пристроил на неё походную сумму, сверху накрыл шапкой, рядом прислонил к стене секирку. Оттащил Басурмана за шиворот под стенку к Рябому, обшарил братков и забрал себе ещё пару ножичков, удавку и короткую дубинку. Опять прошёлся по горнице, прикидываю с чего начать уборку, но ничего сделать не успел. В дверь постучали.
   "Нежданный гость, лучший помощник по хозяйству" - родилась в голове мысль. Иван тихонько подкрался к двери и, дождавшись нового стука, резко её распахнул. Не приглядываясь к белеющей в сенях фигуре, он ухватил её за шею и втащил в избу. Фигура от такого решительного приглашения пробежалась несколько шагов, оглянулась и испуганно замерла. Дурак захлопнул дверь, прислонился к ней спиной и принялся разглядывать позднего гостя.
   Это оказался молоденький парнишка, светлая копна волос подстрижена под горшок, рубаха, штаны, лапти, личико не знакомо. На сгибе локтя болталась немалая корзинка, явно не пустая и прикрытая холстиной.
  -- И кто ты у нас будешь? - спросил Иван.
   Паренёк растерянно огляделся, присмотрелся к неподвижным телам и растерянно уставился на Дурака.
  -- Так, я, эта, Порфирий из трактира, от дядьки Ермолая. Ну, эта, "Полная бочка" трактир, там дядька распоряжается, а я работаю, что скажут. Я, эта, как заказывали, вот принёс. - Белобрысый перехватил корзину в руки и стал оглядываться, куда её пристроить.
  -- Фиря, значит, - протянул Дурак. - И давно сюда посылки таскаешь?
  -- Да, эта, седмицу уже. Наверное, уже десяток раз приходил.
  -- Понятно. Видишь ли, Фиря, здесь власть переменилась. - Иван покрутил рукой, демонстрируя, где это здесь. - Чтобы тебе понятней стало, это моя изба, а вот эта уставшая парочка на полу забралась, куда их не звали. Понятно?
   Паренёк торопливо кивнул.
  -- Тебя я тоже не звал и у Ермолая ничего не заказывал. Так что делать будем?
   Этого Порфирий не знал, он переминался с ноги на ногу, да перехватывал руками ручку корзины.
  -- А будем мы, Фиря, сейчас делать уборку. Ну, как мы, я показываю пальцем, а ты делаешь. Возражения есть? - и Иван размял кисть, сложив её несколько раз во внушительный кулак. Возражений не было. - Корзинку, кстати, пока на лавку поставь. Будет чем перекусить после работы.
   Работа закипела. Дурак принёс из сеней несколько мешков, метлу, пару бадеек под воду и уселся на лавку. Командовать почти не приходилось, Порфирий в наведении порядка разбирался хорошо. Всё что было на столе переместилось в мешок, мусор споро подметался, Иван лишь контролировал, чтобы никакой угол забыт не был.
   Чтобы не мешались подметать пол, Иван поднял братков. Всего-то и потребовалось на голову каждому плеснуть бадейку воды, от этого любой почему-то сразу в сознание приходит. Басурман попробовал было снова помахать кулаками, ещё раз полежал на полу и стал тихим и послушным. Дурак приставил братков в помощь трактирному пареньку, но эти двое толком ни метлу, ни мокрую тряпку держать не умели. Может, притворялись, конечно, но Дураку было наплевать, не мешают Фире и ладно.
   Иван так расслабился, что даже задремал, сидя на лавке, облокотившись на свою сумму и пристроив секиру между колен. Очнулся он от тихого покашливания Порфирия. Горница преобразилась, не сказать, что она засияла, но стол был пуст и чист, битая и небитая посуда исчезла, дощатый пол влажно поблескивал.
  -- А эти где? - Братков в избе не наблюдалось.
  -- Так, эта, ушли. Что я им скажу? - парень пожал плечами. - Вы задремали, они сразу в дверь. Ругались, только, шёпотом.
  -- Ну, и ладно. Братва с возу, значит, нам больше достанется. - Дурак потянулся. - Доставай, что там у тебя в корзине.
   Еда, конечно, давно остыла, зато её было много, Фиря ел торопливо, загребал чуть ли не больше Ивана, который то же отсутствием аппетита не страдал. Заодно, парень рассказал, что Рябой и Басурман сидели в его доме тайно, о них только Ермолай знал, да вот он, Порфирий. Боялись братки, что до Батя дойдёт, что они в городе. Боровичиха их пару седмиц потерпела, да и выставила. Толку от них, жрут, да пьют, вот ей и надоело.
   Перекусив паренёк собрал остатки аккуратно в корзину, повесил её на локоть, немного потоптался:
  -- Так я пошёл?
  -- Иди, - согласился Иван.
  -- А, эта, я же убрался?
  -- Убрался, - опять согласился Иван.
  -- Так работа же! А за работу, эта, ну как бы, платят же!
   Дурак засмеялся.
  -- Так твоя плата у Рябого с Басурманом осталась. Догоняй их, что отберёшь, всё твоё.
  -- Нечестно так! - паренёк шмыгнул носом.
   Это его "нечестно" напомнило Ивану дятловского Гаврюху, непонятно зачем облагодетельствованного волшебными сапогами, и он, раздобрившись, выложил на стол пару ножей отобранных у братвы.
  -- Ладно, держи. Будем считать, твоя доля.
   Довольный паренёк мгновенно смылся, и Дурак, наконец, расслабился полностью. Он накинул на дверь засов, скинул фуфайку и полез на печь отсыпаться.

***

   Несколько дней было тихо. Иван пару раз прогулялся по Чернигову, поторговался на базаре, заглянул к знакомым парням в кузню, даже подрядился помочь соседям выкопать колодец. Однако слухи о его походе похоже потихоньку расползались. Братва стала подозрительно вежливой, парни первыми кивали издалека, но с разговорами не подходили. Шептались о чём-то между собой, да поглядывали искоса.
   Секирку было жалко, она весьма удачно пристроилась на стене возле двери. Привык к ней Иван, но дело было даже не в этом. Как-то не хотелось ему самому идти к Батя, ведь Сэман Батярбекович лично его в заколдованную зону не отправлял. Рябой и Басурман из города исчезли, никто их с той ночи не видел. Дурак теперь сомневался, правда ли они ему просьбу атамана передали, или наврали просто, чтобы самим не таскаться.
   Ещё через несколько дней, утром, - Иван как раз собирался позавтракать заработанным у соседей караваем с простоквашей, - в дверь решительно застучали.
  -- Открыто, - крикнул Дурак и отставил кружку в сторону.
   Дверь распахнулась и в горницу шагнул Гордей ТриНожа. Невысокий мужчина с худым лицом и небольшими усиками. В Чернигове его считали если не правой рукой, то уж ближником Батя точно. В проёме маячили ещё пара широкоплечих парней, но в избу не совались.
  -- Будь здоров, Иван.
  -- И ты здравствуй. Дверь прикрой, сквозит.
   Гордей послушно прикрыл дверь, Снял с головы шапку, подошёл к столу.
  -- Давай, Иван, я не буду тебя о житье-бытье расспрашивать. Решим вопрос быстро, да разойдёмся. Нас к тебе Батя прислал. Говорят ты в заколдованной зоне побывал и заказанный атаманом меч оттуда принёс.
   Он достал из-за пазухи тихо звякнувший мешочек и положил на стол. Дурак с утренним гостем был шапочно знаком и знал что прозвище ТриНожа тот не просто так получил. Только ножей при нём обычно было не три, а где-то десяток, и кидал их в цель Гордей просто на зависть быстро и метко.
  -- Рябой с Басурманом рассказали?
  -- Без них обошлись, - гость зло скривил губы. - Смылись эти собаки позорные из города, успели. Ну, да ничего, попадутся ещё. Что по поводу меча-кладенца скажешь?
   Иван вылез из-за стола, снял со стены секирку и протянул рукояткой вперёд.
  -- Держи.
   Опешивший Гордей осторожно взял оружие.
  -- Это вот ...
  -- Ага, такой вот "меч" я из спецхрана под Спудом забрал.
   Три ножа покрутил секиру, присмотрелся к гравировке на лезвии и покачал головой.
  -- Мудрено догадаться. Ты не думай, - заторопился он, - Батя добро помнит. Если понадобится чего, обращайся.
   Прижав секирку к груди ТриНожа направился к двери, Дурак следом за гостем вышел из дома и остановился на крыльце. Во дворе оказалось не двое братков, а аж четверо, да ещё за воротами толпилось человек пять. Гордей натянул шапку, быстро пересёк двор и, не глядя, по сторонам зашагал по дороге к городским воротам. Братва поспешно покивала Ивану и заторопилась следом.

***

   Уже вечером Дурак вытряхнул из походной сумы единственную оставшуюся у него волшебную вещь. Бирюльки уютно легли на ладонь, гладкие на ощупь кривые фигурки казались мягкими, и только оспинки как попало разбросанных по ним цветных ямок чуть царапали кожу. Что с ними нужно делать? Что они могут? Подсказать было некому.
  

Интерлюдия. Дятловская заваруха

  
   Выкопать ловчую яму на оленя не сложно. Сложности начинаются, когда в этой яме застревает нога мамонта.
   Записки охотника каменного века
  
   Лето прошлось зноем по полям, деревням, городам и постепенно затихло. Устойчивый ветерок взялся разгонять дневную жару, ночи похолодали. Небо время от времени покрывалось серой пеленой, намекая на скорые дожди. Осень была близко.
   Чернигов всегда был городом слегка сонным, а в этом году, казалось, совсем задремал. Слухи о недавних приключениях Ивана Дурака и добытых им богатствах затихли сами собой, даже стало несколько скучно. От безделья Иван начал приглядываться к девицам на выданье. Однако родители у окрестных девиц были бдительны, так что лишь иногда удавалось перекинуться с какой-нибудь симпатичной хохотушкой парой слов. Девушкам эти заигрывания льстили, они, хихикая, перешёптывались между собой, скромно опускали взгляды и, торопясь на родительский строгий окрик, сильнее обычного покачивали ладной нижней частью спины.
   Зато молодые вдовы были приветливы и сами зазывали Дурака в гости. Он не отказывался. Потрудиться ночью, да немного помочь одинокой молодке по хозяйству было не в тягость. Тем более, что кормили его так, будто не две работы выполнил, а все три или четыре. Однако надолго Иван в гостях не задерживался, предпочитал сам пропасть дней на десять, зато потом ему снова рады. Вдовы ветреность Дурака прощали легко, наоборот при встречах друг с другом с удовольствием обсуждали его ночные труды, да подсчитывали у кого и сколько он гостил.
   В соседнем Дятлове лето тоже выдалось тихим, крупные неприятности и происшествия в город не заглядывали. Обычная деловая суета, обычные заботы. У кулебячников этих забот, вообще, изрядно добавилось. Пекарня теперь выдавала пирогов вдвое больше обычного. Марта Казимировна даже наняла себе пару помощников, а старшина Никодим, её деверь, пригласил в артель две семьи для торговли в ларьках.
   К необычному виду Гаврюхи Трепло дятловцы привыкли быстро. Через несколько седмиц даже самые злые на язык старухи перестали обращать внимания на разносчика с худыми ногами обтянутыми чёрной кожей. Да и работал он теперь не один, кулебячники пристроили ему в помощь Зозулю Кривого с сыном. Постепенно энтузиазм Гаврюхи поутих. Он понял, что времени на привычную борьбу за справедливость почти не остаётся. Трепло стал чаще требовать выходных, кулебячники не возражали, только плату уменьшали. Всё-таки был он для них простой наёмный работник, да и скандалист известный, так что недоверие никуда не делось.
   Братва в дела артели не вмешивалась, но Два Ефима постоянно крутились где-то неподалёку - то возле пекарни трутся, то возле какого-нибудь ларька засядут и сидят целый день, будто других дел нет. Дел у братков, и правда, особо не было. Зато запомнить, где и как часто появляется разносчик в волшебных сапогах им было очень надо.
   Знакомец Малого по имени Джунгар, на вид обычный степняк, невысокий, плотный, с кривоватыми ногами, вернулся из степного Поганска раньше ожидаемого. На встречу с Двумя Ефимами он явился со своим напарником - ещё один степняк, молодой, усики едва пробились. О совместном деле сговорились быстро, лишь немного поторговались об оплате. Братва хотела сладить всё в ближайшие дни, но степняк заявил, что десяток дней его в городе не будет, занят, мол.
   Джунгара знал только Малой, атаману дятловской братвы он шепнул, что его знакомец курьер муравников. Люди они, конечно, скользкие, но в конфликтах участвовали мало, даже в набегах из степи замечены не были. Собирали где-то в степях свою мураву, потом превращали её в пряную труху, которая могла долго тлеть, воняя сладковатым дымом. Товар получался лёгкий, но дорогой, так как был указом великого князя в его землях запрещён - ни хранить, ни торговать, даже просто провозить нельзя. Муравники на этот указ только посмеивались. В черниговских землях, правда, трава-мурава спросом не пользовалась - своей самопальной дури хватало. Вот и провозили курьеры свой товар тишком мимо Дятлова.
   Воевода Черниговский Елпифидор Мартьянович Жуба согласно воле князя с нарушениями боролся, но как-то без особого рвения. Раз в полгода устраивали посадские и дружинники торопливый розыск, допросы учиняли, караваны обыскивали, даже находили что-то. Только ходил слушок, что муравники это "что-то" сами людям воеводы подсовывали. Зато потом полгода у них никаких забот, хоть телегами вози через заставы.
   Идея Большого и Малого была заманчива, но непростые степняки внушали атаману дятловской братвы некоторые опасения. Два Ефима клялись, что всё будет чётко, что они лично будут рядом и за всем проследят. Главарь братков с ответом не спешил, у него среди степняков были свои знакомцы, которых он тихонько порасспросил. Степной народ в городе селились редко, они предпочитали ставить свои юрты выше по течению Подольки, недалеко - всего в версте от города. Стойбище жило своей жизнью, кто-то приезжал, кто-то уходил в степь, но их старший и ещё несколько семей жили там постоянно. В общем, Джунгар оказался известен многим, и говорили о нём с почтением и некоторой опаской. Посомневался немного атаман, однако кошель серебра на дело выделил. Потом атаман подумал ещё, собрал своих проверенных бойцов и велел за Ефимами и степняками понаблюдать издали. Если всё нормально, то не вмешиваться и на глаза не показываться. Ну, а случись чего, то степняков не жалко, да и волшебную вещь в руках Малого надолго оставлять не следовало, чтобы лишних соблазнов в голове не завелось.
   Как только Джунгар объявился, Два Ефима отправились на дело. Ларёк решили брать дальний, тот что стоял неподалёку от реки среди рыбацких домишек. Торговал в нём крепкий ещё дед, товара держал немного, зато выпечку ему доставляли чуть ли не самому первому - почти по темноте, чтобы было что предложить ранним рыбакам и кожемякам.
   Накануне Малой, как бы невзначай, стравил Гаврюху Трепло с работниками строительной артели, что каждый год мостила камнем и деревом улицы и дорожки Дятловска. Несправедливостей там хватало со всех сторон. Платил им городской совет не густо, так и качество было так себе - редко какое покрытие стояло более двух лет без ремонта. Про первое безобразие артельщики слушали Гаврюху внимательно, согласно мотая бородами, но Трепло не удержался и почти без перехода повёл борьбу за качество. Ему сначала вежливо возразили, потом возразили с неприличными аргументами, а дальше как обычно - сначала устно оценили личность оратора, а потом её проверили трудовыми кулаками. В общем, Трепло отлёживался с помятыми рёбрами и разукрашенным лицом дома. Браткам того и надо было. Кто за скорбного умом поручится, ещё поднимет шум не вовремя.
   Муравников на дело явилось чуть меньше десятка. Два Ефима было возмутились, но молодой напарник Джунгара сказал, что это приказ старшего, они просто покараулят округу, чтобы кого не принесло случайно. Сам Джунгар, кстати, не явился. Ефимы покривились и убрались, как было договорено, вдоль проулка ближе к реке, где и притаились от глаз здешних обитателей в тени глухого забора. Здесь они собирались провести размен добычи на кошель с серебром. Вроде и в стороне, и ни при чём, но ларёк видно.
   Задумка удалась полностью. Четверо степняков заглянуло в палатку, и пока один отвлекал дедка разговором, другой приложил его дубинкой по затылку. Безвольное тело оттащили в сторонку и расположились ждать. Долго скучать не пришлось. Едва серый вихрь выпустил из себя сына Зозули Кривого, как тому заткнули рот, прижали к горлу острое лезвие и в ухо страшно прошипели:
  -- Скидывай сапоги!
   Паренёк от изумления выронил корзинку и испуганно задёргался, и тоже получил дубинкой по голове. Добыв сапоги, степняки всей гурьбой отправились по проулку к Двум Ефимам. Разговор вышел коротким.
  -- Где сапоги?
  -- Деньга вперёд!
   Кошель из рук Большого выхватили, а вместо сапог-скороходов ощетинились ножами. Ефимов численное преимущество своры мелких степняков не смутило. В руках у них замелькали дубинки отшибая в стороны вооружённые руки и ломая кости. Несколько мгновений схватки и половина муравников лежали, слабо постанывая на земле. Правда, Большому ухитрились пропороть бок, а Малому изрезать руки, но братки в победе не сомневались. Вот только от реки прибежало ещё два десятка вёртких парней, вооружённых посерьёзнее, многие держали камчи, а кое у кого в руках сверкали лезвия кривых сабель.
   Два Ефима прижались спинами друг к другу, степняки кружили вокруг, пугали нагайками, но нападать не спешили. Это их и подвело, по переулку, громко топая сапогами, набежал десяток дятловской братвы. Эти оружием не заморачивались, выломали где-то крепких жердин и тут же пустили их в дело. Теперь уже муравникам пришлось сбиться в кучу и, отбиваясь, уходить к реке, утаскивая своих подранков.
   Основная масса степняков сумела оторваться и на ходу запрыгнула в ждавшие их лодки. Пока братва бегала по берегу, пытаясь раздобыть что-нибудь плавающее для погони, муравники спокойно высадились на другом берегу Подольки, пересели на коней и скрылись среди холмов. Волшебные сапоги умчались в далёкую степь.
   Тихо начавшееся дело закончилось громкой сварой, и многие рыбачки с интересом проследили за прокатившейся по проулку битвой, самые любопытные даже глаза и носы выставили над заборами. Но хуже всего, то что дедок из ларька оказался крепче, чем думали Два Ефима. Он очнулся, ещё когда степняки возились с сапогами, но виду не подал, подождал ухода грабителей и покрался следом, прячась в тени заборов. Разговор с братками дед умудрился подслушать, забравшись в лопухи у обочины.
   Плохие новости Никодим, старшина кулебячников, узнал одним из первых. Устав ругаться, немного остыв и отдышавшись, он отправился к дятловскому атаману. Тот, тоже успел расспросить своих братков и сидел смурной, подсчитывая убытки: серебро и скороходы пропали, с муравниками подрались, среди братвы много порезанных и побитых. Двух Ефимов ему хотелось прикопать где-нибудь поглубже и забыть, но ведь и предъявить им нечего, сам дал добро, а они, получается, геройски бились за общее дело. Да и парней в бригаде не густо, чтобы этими здоровяками разбрасываться.
   В общем, не понял атаман претензий старшины кулебячников, послал его крепким словом на Кукино болото. Этого уже не понял Никодим, как так: в разбое попались, сапоги умыкнули и, ни возвращать ценную вещь, ни платить за неё полновесную виру не собираются. Это уже не родная братва получается, это какие-то тати беспредельные. Не получился разговор, выкинули Никодима за ворота.
   Вернувшись в пекарню старшина собирался основательно закручиниться, но помешала Марта Казимировна, которая, сложив руки под могучей грудью и поджав губы, встала в дверях и не мигая принялась сверлить деверя хмурым взглядом. Кручину пришлось отложить, и вскоре посыльные забегали по Дятлову, созывая старшин на срочную встречу. Городской совет собрался охотно, про драку братков и степняков слышали уже все, а тут кулебячники обещали предоставить свидетеля.
   Выслушав деда и изрядно помучив его каверзными вопросами, старшины о своей торопливости пожалели. Никодим требовал примерного наказания братвы, штрафа за нападение и крутой виры за пропажу, а ещё изгнания из города Двух Ефимов. Две городские артели строителей были готовы эти требования поддержать, им от братвы никогда никакого толка не было. Особенно старались дорожники, а то с Трепло у них как-то не вовремя замятня случилась. Кузнецы и горшечники вроде были и не против, у них были крепкие связи со степняками, и прищучить братву казалось неплохой идеей, только кулебячники сильно уж цену задирают, что городу до их скороходов. Рыбаки, углежоги и кожемяки считали что резкие движения только навредят, оно и понятно, их промысел был за стенами города, при любой заварухе им первым страдать. Возчики отмалчивались, думали о чём-то своём.
   Рядили полдня, но так ни к чему и не пришли. Договорились всё обдумать и собраться через три дня, чтобы проголосовать. Как большинство решит, так и будет. Это глава совета предложил, ему предстояло по зиме в третий раз избираться, и любой шум был совсем ни к месту. Он же предложил Никодиму об участии местной братвы в случившемся безобразии пока помолчать, до общего решения. Никодим вроде и пообещал, но всех предупредил, что его артель правду знает с утра и, если уже по городу разошлось, то назад не вернёшь.
   Прав был старшина кулебячников, скрывать, что братва повела себя не по понятиям, оказалось поздно. С товаром в ларьках этим утром было совсем плохо, а вот покупателей привалило намного больше чем обычно. Горожан влекла не столько привычная свежая выпечка, сколько жажда горячих новостей, и кулебячники с удовольствием делились. К обеду уже весь Дятлов знал о коварстве братвы и о неприглядной роли Двух Ефимов. На степняков ругались скорее по привычке, - ну, а чего от них ждать, особенно от муравников.
   Вечером, распалившиеся от собственных рассказов, горячие головы из кулебячников и строительной артели подкараулили забывших про осторожность, братков, и число побитых парней у атамана выросло. На следующий день братва ходила по городу только кучками не меньше пяти человек, и дубинки держали на виду. Но даже так здоровые парни чувствовали себя не очень уютно, слишком уж много ехидных взглядов бросали на них со всех сторон.
   Глухой ропот в Дятлове постепенно нарастал. Рядовые артельщики разом припомнили многочисленные обиды понесенные от братков, у многих нашлись претензии и к степнякам. Собравшиеся с утра на базаре смуглые и желтолицые торговцы предпочли ближе к обеду тихонько исчезнуть из торговых рядов, товар попрятать и на улицах не отсвечивать. Черниговский посадник, на всякий случай, заперся вместе с дружиной у себя в доме.
   За несколько дней отсутствие обычного порядка настолько изумило дятловцев, что многие вместо ежедневной трудовой суеты начали вспоминать застарелые грешки соседей. Спонтанные драки возникали на улицах как-то сами по себе. Городские кварталы спешно отгораживались друг от друга, артели то заключали между собой мировую и выпивали общую чашу, то вдруг заново ругались и решали спор кулаками. Более того, оказалось что многие уже давно были недовольны городским советом, его главой, черниговским воеводой, кое-кто уже и на великого князя замахивался.
   Старейшины артелей, забросив другие дела, заседали с утра до вечера. Почему-то общего решения не находилось. Раньше эти степенные бородачи достаточно быстро умудрялись договориться, в крайнем случае, своё веское слово говорили старейшины возчиков. Кто-то оставался менее довольным, кто-то более, но с один раз принятым решением спорить было не принято. Сейчас же никто не знал, как разом остудить головы всех заблаживших новыми порядками горожан. Хуже того, некоторые члены городского совета вдруг заговорили так же, как и их артельщики.
   Разошедшийся Никодим призывал срочно вызвать на помощь черниговского воеводу со всем войском, и отправить его в поход на степняков за сапогами-скороходами, ну, и братков заодно повязать.
   Кузнецы вдруг решили, что воевода им не нужен, что Чернигов и так берёт слишком большую долю, и пора уже жить собственным умом. Горшечники поддакивали и добавляли, что посадника надо выгнать и нанять собственных дружинников - дешевле будет, и первым делом пусть новая дружина прижмёт братков. Со степняками же разбираться это личное дело кулебячников. Нет, какую-то виру, конечно, им надо выделить, из того что город получит с братвы.
   Неожиданно не сошлись во мнении возчики. Караванщики тоже оказались недовольны воеводой, но считали, что надо писать великому князю, пусть вместо нынешнего пришлёт кого-то помоложе и поэнергичней, чтобы навёл на дорогах твёрдый порядок и прижал мздоимцев на заставах. Водникам же понравилась идея вольного города, только с небольшой добавкой. Почему бы не поклониться персидскому царю, вдруг заявили они, за снижение пошлин, конечно. Что князь, что царь оба далеко, а низкие пошлины могут серьёзно увеличить доход города, через водников, конечно.
   Старейшины строителей были готовы согласиться с любым предложением, но только при условии повышения расценок на ремонтные работы. Никодим поддержал их первым, так что теперь они тоже требовали вызвать воеводу с войском. Пусть придет, порядок наведёт.
   Всего седмица прошла после разбоя степняков, а Дятлов стал совсем другим - настороженным и опасным. Ранее шумные улицы опустели, кварталы артельщиков перекрыли рогатки, окна домов заперлись плотными ставнями. Бурление и недовольный ропот попрятались за заборы, во дворы, и закрытые дома. Горожане, на всякий случай, проверили и начистили копья и самострелы.
   Гаврюха Трепло очень переживал, что такое горячее время пришлось провести в постели. Он был уверен, что к его словам дятловцы прислушались бы с готовностью, а уж про справедливость ему было что сказать. Едва отлежавшись Трепло выбрался в город. Всеобщая настороженность смутила ненадолго, и вскоре он, прихрамывая, пробирался из квартала в квартал. Увы, среди артельщиков и своих горластых оказалось немало, Трепло не успевал и пары слов сказать, как его перебивали и спорили уже между собой и о своём. Приходилось больше слушать, и чем больше он слушал, тем сложнее было решить, какая идея самая правильная и справедливая. В основном, Гаврюха метался между письмом князю и идеей о вольном городе.
   Вконец преисполнившись азарта, Трепло принялся по всему городу писать лозунги, призывая горожан к сопротивлению и вступать в ряды, что за ряды он решил пока не уточнять. Лозунги же он писал дегтем на воротах у девиц, которые в своё время отказались прогуляться с ним вдоль речного бережка. Девицы плакали за занавесками, матери ругались, отцы и братья скрипели зубами, но агитацию временно терпели.
   Атаман дятловской братвы тоже переживал, но совсем по другому поводу. Не все муравники смогли после драки сбежать на другой берег Подольки, и сейчас двое самых болтливых томилось у него в подполе. Стойбище степняков атаман сумел тишком навестить пару ночей назад и кое-кого там с пристрастием расспросил. Вырисовывался неплохой шанс вернуть волшебные сапоги, да и за пропавшее серебро получить компенсацию. Шанс был, а сил не было, половина бригады сейчас совсем не бойцы, даже Два Ефима ходят скособочившись.
   Можно было договориться с городскими работягами, с теми кто за копьё держится уверенно, так сейчас братва горожанам враги хуже степняков. Оставалось только проклинать Никодима, который заявился так не вовремя. Чуть-чуть бы попозже, когда улеглась первая злость, может они бы и разошлись миром. "Что ж, не получается самим, придется делиться", - решил атаман и, опять же тихой ночью, встретился с городским главой.
   Глава Дятлова криминальную мысль оценил и, после некоторых раздумий, предложил привлечь к задумке самых буйных и заинтересованных. Самыми буйными оказались кулебячники и строители. Атаману этот выбор был как ёж в горле, но пришлось соглашаться. Промолчал городской старшой только о своём решении с утра заглянуть к посаднику и передать весточку в Чернигов. Пусть у воеводы тоже голова поболит, у него стрельцы совсем обленились, может, захотят проветриться.
   Мысль дятловского атамана была простой, а ответ степнякам придумался совершенно симметричным. Обнаглели муравники, совсем страх потеряли от спокойной жизни, даже тайны особой не делали из того, где и как собираются сапоги-скороходы испытать. По добытым сведениям, через пару седмиц должен из далёкой степи прямо в местное стойбище гонец скакануть. Если степняков врасплох захватить, то и скороходы подкараулить несложно будет.
   Главное, чтобы до прибытия гонца горожане свой город по камешкам не раскатали.
  

Глава 7. Утро наперекосяк

  
   Когда встаешь не с той ноги, готовься к дальней дороге.
   Народная примета
  
   Верхняя палата прекрасное место для позднего завтрака. Елпифидор Мартьянович всегда усаживался за стол лицом на восток. Через витраж высокого окна солнце поигрывало искорками на краях серебряных блюд и позолоченных боках кубков. Взблески зайчиков заставляли довольно щуриться. За спиной постепенно затихли шелестящие шаги подавальшиков, и воевода остался один. Можно было лениво жевать и, прикладываясь к лёгкому вину, вспоминать отдельные моменты вчерашнего.
   "Кажется, вчера он позволил себе немного лишнего ... Да, но было приятно. Нюрка - девка просто огонь, даже не подозревал. Баня дело такое, слегка бесстыдное. Главное чтобы до Любавы Касьяновны не донесли. Лишних, вроде, не было, однако, дворня частенько забывает кто тут хозяин".
   За спиной хлопнула о стену створка двери.
  -- Сидит! Жрёт! Никак кобелина успокоиться не может!
   Воевода досадливо поморщился. Зря надеялся, успели, донесли. И прямо с утра.
  -- Позавтракаешь со мной? - без особой надежды осведомился он.
   Завтракать Любава не собиралась, зато желала рассказать, с кем ей довелось прожить лучшие свои годы. Заодно она ещё раз объяснила, что если бы не её родня, так и прозябал бы Жуба в княжеском приказе на побегушках, и только её вмешательство в его судьбу ... В общем, новизной речь не отличалась, но пришлось смиренно слушать расхаживающую перед столом полноватую женщину, поглядывать на кривящиеся губы жены и уже вполне заметный второй подбородок. Она, впрочем, тоже не постеснялась пару раз отметить его отросший живот.
   Попадался на сладком воевода не в первый раз, так что ни ситуация, ни обличающая речь, ничего неожиданного в себе не несли. Немного скуки, гораздо больше раздражения, тоскливое понимание, что так было, есть и будет. Да ещё в глазах, вместо подпрыгивающих при ходьбе пышных юбок жены, вставал упругий Нюркин зад. Чтобы стряхнуть наваждение и сохранить виноватый образ, воевода торопливо опустошал тарелки, которые подворачивались под руку. Завтрак был бесповоротно испорчен.
  -- Увижу в доме эту подлую девку, прикажу обрить налысо! - услышал Елпифидор Мартьянович напоследок и дверь за спиной захлопнулась.
   Воевода, выдохнув, потянулся к вину. Удвоенная порция благодушное настроение не вернула, и он раздражённо хлопнул пустым кубком по столу. Солнце, то ли успело уползти выше, то ли спряталось за облако, но в палате явно посерело. Ещё через мгновение в дверь заскреблись.
  -- Входи, Гнат, - буркнул воевода. Пришло время ежеутреннего доклада. Сам такой порядок завёл, когда в Чернигов переселился.
   Главный черниговский дознатчик проскользнул в дверь и плотно притворил за собой створку. Вперёд он выходить не стал, привычнее ему было докладывать из-за спины.
  -- Всё спокойно, Елпифидор Мартьянович. В Чернигове за прошлый день ничего особенного не произошло, есть, правда, некоторые пустяки, уже ночью случились.- Басовитый голос с лёгкой хрипотцой пытался успокоить, звучал умиротворённо.
  -- Подробнее, - рыкнул воевода и снова потянулся за кубком. Пустяки, когда про них упоминал Гнат, имели привычку становиться проблемами.
  -- Вечером две кабацкие драки, небольшое членовредительство, но без смертоубийства. Вмешательства стражи не потребовалось.
   Воевода пристукнул костяшками сжатой в кулак руки по столу, и дознатчик заторопился.
  -- Не точно пока, слух вот только принесли. У братвы заваруха ночью приключилась. Говорят, что Сэман Батярбекович больше не атаман.
  -- Не понял. Что с ним случилось?
  -- Он помер.
   Воевода на мгновение замер. Отодвинув кубок, он начал грузно поворачиваться. Гнат тут же сделал несколько шагов вперёд, выставив на обозрение свою худую фигуру, узкое лицо с острым носом и бородку клинышком.
  -- Я послал людишек разведать. Известно только, что атаман вчера собрал в посаде своих людей. Ночью был шум, крики. Из подворья выбрался один из братков, весь в крови, сказал: "Всех порешил", и свалился в беспамятстве. Порезан изрядно, выживет или нет неизвестно.
  -- Плевать на бандюгу! С чего ты взял, что Сэман мёртвый?
   Не то, чтобы Елпифидор Мартьянович сильно переживал о судьбе атамана. Близки они не были, совместных дел тоже не вели. Из осторожности воевода держался подальше от городского криминалитета. Но атаман фигура в Чернигове весомая и его смерть могла привести к долгим разборкам среди братвы. А за лишний шум уже с него спросят.
  -- Так тихо с тех пор у атамана в усадьбе. Ни голоса, ни какого другого звука.
  -- Людишки вернуться, сразу мне весть пошлёшь.
  -- Сразу же, - закивал Гнат. - Тут ещё пустяк, из Дятлова новый гонец прискакал.
  -- Не успокоились там ещё? - пробурчал воевода и отвернулся к столу.
   Про дятловскую заваруху вести уже приходили, но какие-то отрывочные. Поторопился с гонцами посадник, сам ничего толком не разузнал, а уже конных в Чернигов отправил.
  -- Разгорелось там, - скучным голосом сказал Гнат. - Все против всех теперь, никакой власти не осталось. А причиной всему вещь волшебная.
   Елпифидор Мартьянович уже было нацедил себе вина, но теперь снова отодвинул кубок. Дознатчик быстро изложил дятловские события. Выходило так:
   "Раздобыли где-то артельщики сапоги-скороходы и дела их сразу пошли в гору. На сапоги позарилась дятловская братва и волшебную вещь умыкнула, но зачем-то привлекла к делу муравников. Те братву подставили, а сапоги отобрали, целая битва между ними случилась. Правду скрыть не получилось, артельщики подняли вой. Сначала горожане наехали на братву и степняков, те попрятались. Потом артельщики начали разбираться между собой. Старосты, вместо того, чтобы успокоить своих работников, принялись раскачивать лодку, мутить воду и искать себе выгоду. Уже и голоса против великого князя раздаются, а Чернигов так каждый второй поносит".
   Воевода уже не просто хмурился, лицо его начало потихоньку краснеть, но пока он держал себя в руках, слушал.
  -- Посадский разузнал, - продолжил дознатчик, - что муравники скоро будут сапоги испытывать. Их гонец должен через неделю в стойбище под Дятловым сигануть. И братва и артельщики это тоже узнали, собираются степняков разнести на клочки и сапоги-скороходы отобрать.
  -- Жирно им будет, - рыкнул воевода, - не сумели вещицу удержать, нечего и совать своё рыло в дела со степью. Да ещё поперёк Чернигова! Ещё пустяки?
   Гнат отрицательно замотал головой.
  -- Значит, так. Позовёшь сейчас ко мне сотника, пусть дружинных, десятка три, готовит к походу. Иди!
   Гнат закивал согласно и выскользнул за дверь. Елпифидор Мартьянович наконец-то смог приложиться к кубку. Раздражение не проходило, оно бурчало в животе, давило в голову, жаром проступало на щеках. Хотелось что-нибудь сломать, но воевода сдерживался, ждал сотника.

***

   Нюрка, стройная деваха из дворовых, с подтянутым сильным телом, круглым личиком и немного вздёрнутым носиком, всё утро толкалась между кухней и лестницей к верхним хоромам. Вчера, как она посчитала, ей повезло, но успех требовалось развить. Увидев уходящего дознатчика, Нюрка споро подхватила поднос с небольшим самоваром и свежими тёплыми булочками и поскакала к воеводе на глаза.

***

   Воевода в нетерпении гнул в руках двузубую вилку. Наконец в дверь постучали.
  -- Заходи! - гаркнул он и, услышав шорох дверной створки, сразу продолжил. - Сейчас собираешься и валишь в Дятлов. У них там под городом в стойбище заваруха намечается, будут волшебные сапоги друг у друга отбирать. Ты сапоги заберёшь и мне их предоставишь. Понятно!
   Сзади пискнуло. Створка захлопнулась. Елпифидор Мартьянович развернулся и с недоумением уставился на закрытые двери. Сотника в палате не наблюдалось. Да и не смог бы этот здоровяк так пискнуть. Подавальщика что ли принесло не вовремя?

***

   У Ивана это утро тоже не было радостным, да ещё и весьма ранним. Как его умудрился разыскать Фиря, что служил в трактире "Полная бочка", осталось неизвестным. Но умудрился, поднял своим стуком сначала малявку двухлетнюю, а та уж своим рёвом остальных подняла. Настёна, на что спокойная вдовушка, а ухо Порфирию чуть не открутила. Еле тот, повизгивая, сумел оправдаться, что не по воле своей, а дядька Ермолай его послал, да тоже не по воле своей. Короче, срочно требуется Дураку тащиться в усадьбу к Сэману Батярбековичу.
   Высказал Иван всё, что с утра на язык напросилось, да деваться некуда. Накинул фуфайку, затянулся ремнём потуже, да потопал сквозь утренний сумрак в восточный посад. Фиря на первом же переулке отклеился, в свой трактир смылся, видимо, досыпать.
   Богатый домина черниговского атамана выглядел тёмным и молчаливым. Ворота на подворье оказались не заперты, двери в дом были совсем распахнуты. Дурак постоял на крыльце, послушал тишину, помял в руке шапку и шагнул внутрь. В просторных сенях пришлось пробираться на ощупь, да ещё с поворотом через крытый коридор. Хорошо Иван как-то раз здесь бывал, принимал положенную похвальбу за свою удаль в кулачных боях.
   В окна, не закрытые ставнями, потихоньку заползало утро, и в горнице уже немного развиднелось. Дурак снова замер прислушиваясь, у дальней стены, что-то похрипывало. Иван шагнул вперёд и наступил на мягкое. Присел, присмотрелся - под ногами лежал труп. Только сейчас он почувствовал разлитый вокруг запах свежей крови. У стены всхрапнуло погромче. Дурак выпрямился и очень медленно двинулся дальше, ощупывая ногой место, куда можно наступить. Трупы пришлось огибать ещё дважды.
   Под окном на широкой лавке лежала массивная фигура атамана. Его грудь слегка вздымалась, выпуская на выдохе хриплое бульканье. А на груди лежала знакомая секирка, рукоять которой тот из последних сил сжимал в руках. Иван осторожно пальцами прихватил лезвие и попытался вытащить. Лежащий чуть дёрнулся, сильнее сжал пальцы и раскрыл глаза.
  -- Доброе утро, Сэман Батярбекович, - сказал Иван.
  -- Дурак? - спросил атаман.
  -- Э-э ... Ну, да! Звали?
   Сэман чуть шевельнул головой и всмотрелся в склонившегося над ним Ивана.
  -- Поздно ... Я тебя вечером ... ждал. - Говорил атаман тяжело, с долгими паузами между словами. - Узнать хотел, как мечом ... командовать.
   Дурак слегка опешил.
  -- Так, я же не знаю.
  -- Как это ... не знаю? Почему? Ты же добыл, ... принёс. Вот он!
  -- А-а! Это! Так это, просто секирка. Не стал я мечи-кладенцы брать. Невзрачные они - так железные кривульки выщербленные. Бум-ранги какие-то. Чего с ними позориться. Вот и прихватил оружие посолидней.
   Атаман молчал, переваривая новость, глаза его широко раскрылись. Наконец, его прорвало.
  -- Ты, ... Дурак! А я, идиот! А ТриНожа ...
   Иван ждал.
  -- А ТриНожа мёртвый ... идиот!
   И Сэман Батярбекович забулькал, пуская пузыри в уголке рта. Тело его вздрогнуло, изогнулось и вновь опало, распласталось на лавке. Смех бессильно стих. Глаза закрылись, но тут же распахнулись вновь.
  -- Ты ... принёс, тебе ... отвечать! - атаман вздрогнул и затих окончательно, глаза невидяще смотрели куда-то над головой Ивана.
   Дурак легонько встряхнул Сэмана за плечо, попытался нащупать жилку на шее, ничего не нашёл. Секирку уже мёртвый атаман продолжал держать крепко, пришлось его пальцы разгибать по одному. Иван обтёр лезвие о найденную тут же тряпку и осторожно, чтобы не заляпаться в крови, обошёл горницу. Трупов братвы насчиталось около дюжины. Тело Гордея ТриНожа нашлось у боковой стены, тот сжимал в раскинутых руках парные кинжалы, а его голова лежала отдельно, парой шагов дальше. Сэман Батярбекович был страшным бойцом и в своём последнем бою помахал секирой от души.
   Надолго Дурак задерживаться в доме полном мертвецов не стал, выскочил за ворота и поспешил к своей избушке. На повороте он оглянулся, - показалось, что чья-то размытая тень выглянула из подворья атамана и тут же спряталась.
   Дома Иван уселся на лавку, перед собой положил секиру, зачем-то вытащил из захоронки бирюльки и стал думать. Думалось плохо, в голове стояла тишина, глаза сами собой закрывались, голова склонилась на сложенные на столе руки, бирюльки с тихим перестуком скатились на столешницу. Он так глубоко задумался, что проснулся, лишь когда солнце заползло за полдень. Проснулся от голода.
   Дурной дневной сон тем не менее помог принять решение. "К предсмертным словам стоит прислушаться", - решил Дурак. - "Если уж обычное оружие дел натворило, то по-настоящему волшебные вещи тем более стоит проверить. Если что-то не пошло на пользу, надо забрать и вернуть под Спуда. Ну, и про меч-кладенец пусть думают, что он снова в спецхране. А кому сильно надо, пусть идёт на Кукино болото".
   Сборы, как и всегда, были не долгими. Есть, правда, хотелось всё больше, но трактир "Полная бочка" располагался по дороге. Там, кстати, самое удачное место пустить слух, что Иван Дурак решил вернуть волшебный мечик в заколдованную зону.
  

Глава 8. Бить будут

  
   Если все будут идти одной дорогой, то многие встретятся, а некоторые смогут прийти вовремя.
   Средневековый философ
  
   Облачная хмарь клубилась над землей третий день, выжимая из себя никому не нужную влагу. Время от времени небо светлело, и дождь затихал. Но вскоре опять натягивало со всех сторон низкие тучи, и из небесного решета проливались тонкие струйки. Вода заливала наполовину убранные поля, раскиданные по ним березовые околки и петляющую от одного межевого столба к другому дорогу. А чаще всего было как сейчас - по мутному, серому небу мотались сизые обрывки разорванных на клочки туч, и в воздухе висела всепроникающая морось.
   Дорога по опушке леса превратилась в полосу бурой густой жижи, и Иван, жалея поизносившиеся сапоги, тащился по скошенной траве на обочине. Ватная фуфайка давно промокла, рыжие кудри выбились из шапки и слиплись в сосульки, истекающие прозрачными каплями. Просевшее серыми тучами небо рано сгустило сумерки, и Дурак, сутуля могучие плечи и пряча озябшие руки в карманах, стал приглядывать место для ночлега.
   В лесу было невыносимо мерзко и скучно, а вот через пару верст на другой стороне тракта обнаружилось скошенное поле. Сено было уже уложено в плотные гостеприимные копны, внутрь которых не сможет пробраться никакой дождь. Лучшего места для ночевки под протекающим небом не отыщешь, и Иван свернул к ближайшей копне.
   Старательно счистив с бахил налипшую грязь, Дурак пригнулся, раздвинул мягко покалывающее сено и полез головой вперед в теплую сухую щель. Ноздри защекотало терпким, слегка горьковатым запахом. Иван уже подогнул колени, подтягивая в тепло ноги, как его вытянутая вперед рука ухватилась за что-то гладкое, холодное, упругое и скользкое, и тут же раздался истошный визг. Дурак отдернул руку, и визг моментально оборвался - как не было, только звенело в ушах.
   Помедлив мгновение, Иван взбрыкнул ногами, подкинул зад, почище жеребца получившего под хвост колючку, и рванул наружу. Вывалившись спиной под дождь, Дурак попытался отпрыгнуть подальше, но сапоги скользнули по траве, и он с размаха хлопнулся в сыто хлюпнувшую, мокрую стерню. Правой рукой Иван торопливо зашарил за спиной, пытаясь нащупать секирку, совсем забыв, что только что снял ее вместе с дорожным мешком. Левая рука сама собой вытянулась в сторону копны, сложившись во внушительную дулю, неплохо, говорят, отпугивающую мелкую нечисть. "Полевица? Волосянка? Травунушка?" - крутилось в голове. Припомнить хоть какую-нибудь нечистую силу, которая живет в стогах, не удавалось.
   В сене что-то заворочалось, задергалось, и следом за Дураком из стога по пояс вывалилась белая фигура, уткнувшись руками в землю, а носом в Ванькину дулю. Снова раздался визг. Иван сморгнул и разглядел того, кто выбрался за ним из стога. Немного вздернутый носик, широко распахнутые от испуга глазищи и ровная крутая дуга бровей прикрытая чернявыми прядками. Распущенные волосы двумя темными волнами свисали до самой земли, а между ними - Иван невольно сглотнул - между рассыпанных по плечам волос отвисла намокшая ситцевая кофточка, позволяя заглянуть глубоко внутрь.
   Баба, всего лишь баба. Дурак с облегчением заржал, прогоняя испуг. Девица разом смолкла, как и в первый раз, оставив в ушах тихий звон, и в свою очередь рассмотрела Ивана.
  -- Ты чего? - она попыталась одной рукой отмахнуться от дули все еще упиравшейся ей в лицо, но Иван руку убрал, и девица качнулась вперед уткнувшись в Ванькины колени. Немного повозившись она смогла выпрямиться и сурово сдвинула брови.
  -- Ты чего за ноги хватаешься? - щеки девицы слегка порозовели.
   Иван попытался представить, за какое место "ног" ему довелось ухватиться. От напряженного вспоминания пальцы на руке сами собой зашевелились, лицо Дурака зарумянилось, и он непроизвольно сглотнул.
  -- Так, травунушку ловил! - наконец соврал он. Его голос сел и наполнился мягкой хрипотцой.
  -- Какую ещё, травунушку?
  -- Мелкую такую, зелёненькую, травинками щекочется, там где и без неё щекотно бывает.
  -- Нет никаких травунушек, - надула щечки дивчина. - Дурак, что ли.
  -- Так точно! - Иван привстал на колени. - Разрешите представиться Дурак, Иван Дурак, Черниговский чемпион, между прочим!
  -- Уж прям и чемпион? - девица прыснула и стрельнула в Ваньку взглядом. - Наслышана я про ваше чемпионство, все девушки у нас в светёлке как про вас разговор заведут, так прямо облизываются.
   Пока Иван раздумывал обидеться ему или возгордиться, девица представилась.
  -- Меня Нюра зовут. У воеводы при дворе служу.
   Упомянув воеводу, девушка нахмурилась. Вспомнился ей идиотский приказ, отданный через плечо, который она, не подумав с испугу, метнулась исполнять. А его как исполнишь? Разве отдадут дятловцы волшебную вещь незнакомой бабе?
   Дамские печали прогонять Дурак был мастер. Десяток слов, пара шуток и они уже вместе прячутся от противной мороси в стожке. Ещё немного времени, и они уже прижимаются друг к дружке, завернувшись в почти сухую дорожную Ванькину дерюжку. Без мокрой одежды, естественно, и, исключительно, чтобы согреться. Ну, вначале согреться, а там ... и другое занятие приятное для обоих нашлось.

***

   Согревшись и даже утомившись от такого активного согревания, а заодно наболтавшись о своих неприятностях Нюрка уснула, уткнувшись Ивану в шею. Дурак тоже немного подремал, но рассказ девицы зудил в голове, мешал расслабиться и спокойно провалиться в сон.
   Секреты в доме черниговского воеводы держались плохо, и простая дворовая девка знала многое. А охающие подружки, собирая Нюрку в поход, вывали все последние новости с тайного приказа. До Дятлова оставалось вёрст двадцать, разборки с сапогами были намечены на сегодняшний день. Время испытания скороходов назначено в полдень. Дурак решил, что если немного поспешит, то как раз успеет. А там, как получится ...
   Иван тихонько выбрался из стожка, дождь, к счастью, перестал, ветерок успел слегка подсушить остатки стеблей на скошенных полях. Дерюжку, как не жалко, пришлось оставить бабе. До стойбища степняков дорога почти не вихляла, можно шагать напрямик.

***

   Успокоенная случайно встреченным путником Нюрка проснулась поздно, под дерюжкой было тепло и сухо, особенно, если свернуться калачиком. Только выбравшись наружу, она поняла, что опять осталась одна. Ночной ухажёр куда-то смылся, то ли был, то ли не было. Впрочем, по ощущениям, скорее был. Она обошла стожок, даже покричала, на всякий случай. Увы, никто не откликнулся. Обидевшись, девка накопила побольше слюны и плюнула на все четыре стороны. Не знала она, куда ушёл ночной чемпион.

***

   Дятлов забеспокоился с самого утра. Едва рассвело, как горожане с короткими копьями и просто дубинками начали выходить из домов и собираться в небольшие кучки. Потом потихоньку все потянулись на центральную площадь. Там было скучно, толком никто ничего не знал. Однако самопроизвольное вече не расходилось, народ прибывал, а вскоре по окраине площади уже и бабы скопились с семечками и мелкой сушёной рыбёшкой. Кулебячники - молодцы, снова не растерялись, и по площади забегали резвые молодые разносчики с пирожками.
   К полдню общий шум сам собой стал более организованным, где-то на задах хором скандировали обидное про своих старост. "Староста, староста. Нас нагнут - он скалится!" и другое, ещё менее лицеприятное. Но вот и местная власть вышла на крыльцо здания городского совета. Долгих речей не получилось. Собственно, как только городской глава прокричал, что сегодня в степном стойбище дятловцы объяснят миру, что такое правда, как вооружённый народ, уже давно сбитый в небольшие компании, потянулся к городским воротам.
   Братву городская сходка не интересовала, они с утра залегли возле стойбища и ждали только сигнала. Сигналом послужила привалившая из города толпа, которая без всякого плана и порядка начала ломать жилища и бестолково гоняться за разбегавшимися степняками, почему-то в основном за бабами. Братки, сами себе просвистев залихватский сигнал, дружно ломанулись к намеченной юрте.
   Атака удалась, кого-то стоптали по дороге, зато внутрь братки ворвались первыми. Только там оказалось пусто - обычная кошма на полу, потухший очаг, жерди, стены. Долго поудивляться не получилось, следом набежали горожане и первым делом подрубили жерди, державшие юрту, а потом насели на братву. Юрта повалилась, накрыв дерущихся, и бой превратился в бестолковую суматоху. По стойбищу носились степняки, иногда сбиваясь в кучки и огрызаясь на горожан. Бабы и дети разбежались по окрестным зарослям, за ними увязалось часть нападавших. Остальные городские крушили всё что попадалось на глаза, не делая различий между степняками и своей братвой. Братки, разбившись на несколько кучек, старались отбиться от одуревших дятловцев и тоже отойти куда-нибудь к зарослям. Что удивительно, копья использовались как дубинки, городские больше желали поколотить противников, чем поубивать их совсем.
   Вот в это веселье и ворвался Дурак. К началу он запоздал, шум услышал ещё на тракте и побежал к нему не разбирая дороги. Увиденное зрелище немного озадачило, но не надолго. Иван уверенно двинулся в центр стойбища, опрокидывая по дороге всех, кто попадался под руку. Тем, кто мало думает, а больше машет кулаками, обычно везёт. Этот расчёт сработал и сейчас. В двадцати шагах впереди, над разваленной юртой возник знакомый смерч. Дурак прибавил ходу.
   Из растаявших искорок появился испытатель сапог. На степняка он походил мало, тощая и совершенно невзрачная личность. Пока курьер с недоумением озирался, на него налетел Ванька, опрокинул на землю, схватил за ноги и дернул вверх. Сапоги не снялись, тощий муравник, вереща, повис в ванькиных руках. Тогда Дурак аккуратно опустил пойманное тело на спину, ухватил сапоги за каблуки, уперся своим бахилом курьеру в промежность и дернул. Сапоги не снялись, лишь слегка сползли с ног, муравник испортил воздух, глаза его закатились, и он обмяк.
   Вот тут из-за ольховых зарослей, растягиваясь цепью, вылетело черниговское конное войско. Горожане вначале опешили, но мгновением позже бросились кто куда, перемешались с бандитами и заметались по берегу. Иван внимательно осмотрелся, перехватил поудобнее ноги лежащего без движения курьера и волоком потащил его к реке. Возле самой воды сапоги, наконец, соскочили, и Дурак плюхнулся в воду.
   Рядом с Иваном с выпученными глазами рухнул на колени Гаврюха Трепло.
  -- Вот. Я говорил! Придет черниговский воевода, враз порядок наведет. Дождались отца нашего, спасибо предкам за всё.
   Конники тем временем пиками и просто пинками гоняли по берегу побросавших оружие горожан и бандитов, стараясь согнать в кучу бестолково разбегавшийся народ.
  -- Стой. Куда ты? Утонешь, дурак, - закричал Гаврюха.
   Ванька, не слушая, бросился в реку, запихивая на ходу скороходы за пазуху. Забредя по пояс, он рухнул в воду и поплыл.
   Кроме Ивана в реку полезло еще несколько отчаянных. Стрельцы, выехав на берег, лениво, на спор постреляли из луков по головам на середине реки и на этом успокоились. Кроме дружинников по порушенному стойбищу бродили служивые из черниговского тайного приказа. Не обращая внимания на любопытные взгляды воинов, они разували всех пойманных, снимали обувь с раненых и нечаянно погибших и всё, напоминающее сапоги, грузили на телегу. Сами они на всякий случай ходили босяком и при этом нехорошо косились на сапоги стрельцов.
   Ванька доплыл. Другой берег его не интересовал, вот и отдался он на волю течения, хотя намокшая фуфайка норовила утянуть на дно. Вылез из реки Дурак после городской пристани, и вот беда, сразу наткнулся на дедка, который был первым пострадавшим из-за волшебных сапог. Но всё сладилось, ночь он провел в гостях, смог обсушиться и нормально похлебать горячего. Дед ничего не говорил, только поглядывал сквозь брови и хмыкал своим мыслям. Да что там хмыкать, мысли у Ивана были такие же, - сапоги требовалось вернуть на место, да и другие розданные волшебные вещи надо проведать.
   Спалось плохо, в голову лезло не пойми что. Перед глазами бесстыдно вертелась Нюрка, задрав подол, да так, что поверх тесных черных голенищ сапог-скороходов, заканчивающихся на целую Ванькину ладонь выше колен, сверкало белое упругое девичье бедро.
   Утро он встретил в дороге.
  

Глава 9. Барин погудел

  
   Счастливая жизнь часто зависит от того, успел ты заткнуть уши или нет.
   Безымянный отшельник. Хроники семейной жизни
  
   Уже второй день как распогодилось, и дорога подсохла. До Довольного оставалось совсем недалеко, но ноги шли с неохотой. Иван с ленцой прошагал ещё с полверсты, и с готовностью остановился, когда из зарослей раздалось:
  -- Псс-сс. Дурак! Эй, Дурак.
   Иван завертел головой. Из кустов высунулась заросшая волосами голова, потом рука, которая призывно манила к себе. Приглядевшись, Ванька опознал знакомца - Прохор, или Прол? Оказалось всё-таки Прол.
  -- Не ходи в село.
   Сразу за кустами открылась небольшая, сохранившая летнюю зелень полянка. На её краю, на валежине устроился знакомый по прошлому походу мужик и снизу вверх разглядывал подошедшего путника.
  -- Не хорошо там сейчас. Работают все. Захочешь отдохнуть, сразу враг обчества. Повезёт, если плетями отделаешься.
  -- Прямо вот все? - Дурак вопросительно изогнул бровь.
  -- Почти ... Прохор, с-сука, может позволить себе, да Шумный. Ну, гусляр, ты его должен помнить. Остальные по верёвочке - туда бегом, сюда бегом.
  -- А барин?
  -- Был барин. А теперь ..., - Прол досадливо махнул рукой.
   Внятно рассказать, что произошло и откуда такие изменения Прол не смог, только ругался, да Прохора с Шумным поминал нехорошо, ещё по барину проезжался словами неприличными. К Ивану, по счастью, претензий не было. Часть селян, как оказалось, сбежало из Довольного и теперь мыкалось где-то на дальних вырубках, но было их чуть больше дюжины. Остальные живут в своих домах и вполне счастливы. Понять этот бред Дураку никак не удавалось. Чего сбежали? От счастья, что ли? Однако тревога разрасталась.
   В общем, после этой встречи по дороге Ванька не пошёл. От колка к колку по убранным полям он вышел на задворки села и наткнулся на забор из жердей, растянутый в обе стороны шагов на сотню. Запах и повизгивание из длинных сарайчиков за оградой однозначно указывало на свинарник, а величина загородки намекала на общее хозяйство.
   Перемахнуть через жердины несложно. Первый человек обнаружился сразу за углом крайней сараюшки. Согнувшись, он неумело, но старательно ворошил вилами навозную кучу зачем-то перетаскивая её на новое место. Невысокий, в неряшливом, замызганном балахоне, лысина поблескивает под тёплым осенним солнышком. Эта лысина и рыжая поросль по её краям показались Ивану знакомыми даже со спины. Однако опознать Ильича, местного "дикого" барина, удалось только подойдя поближе и негромко его окликнув.
  -- Успехов в труде, уважаемый!
   Человек с вилами вздрогнул, быстро выпрямился и, ещё не повернувшись, торопливо заговорил:
  -- Труд это радость! Труд дарит счастье! Труд на благо общества ведёт к обилию и процветанию! Товарищ ..., - барин уставился на Дурака и замолчал. Потом медленно продолжил.
  -- А мы вас, уважаемый Дурак, до весны не ждали. Вот счастье-то! А у нас тут тоже счастье. Для всех и даром. Главное работать! - и он опять развернулся к навозной куче.
  -- Подожди, Ильич, не торопись, - остановил его Ванька и неожиданно для себя ощутил зависть к этому человеку и желание тоже взять вилы и начать кидать навоз из одной кучи в другую.
  -- Так работа ..., - Ильич переступил и тоскливо взглянул на свой трудовой участок.
  -- Работа не ... Хм, в общем, уделить время ничего не понимающему путнику это тоже дело и на общую пользу.
   От этих слов как-то стало легче и Ивану и барину, тот даже вилы в землю воткнул.
  -- Так, что у вас делается? Объясни по-человечески.
  -- У нас тут, Ваня, эпоха всеобщего счастья. И это всё благодаря твоей волшебной самогудке. Прохору тоже спасибо, талантливейшим человеком оказался. Такого великолепного накарябывания рисунков на горошинах я нигде не видел. Архиталантливо!
   Расспрашивать Ильича было мучительно. Причём не потому, что тот отвечал отрывисто, постоянно сбиваясь на восхваление трудовой деятельности на пользу общества. Глаза его при этом почему-то начинали слезливо поблёскивать. И не потому, что барин постоянно вертелся и приплясывал от нетерпения. Просто Ивану самому всё больше хотелось отобрать у этого неумехи вилы и заняться настоящим делом, например, кидать навоз.
   Кое-что, впрочем, прояснилось. Изменения в привычной до скуки сельской жизни случились после того, как в дудку-самогудку положили две горошины. Да не простые, а с накарябанными на них рисунками. Серп и молот на горошинах создали такую музыку, что энтузиазмом накрыло всех. Сметливые и рукастые мужики не просто воспылали жаждой деятельности, они подошли к делу творчески. Ветряк в центре деревни поднялся буквально за половину дня, в его основании закрепили пару кузнечных мехов, что попеременно гнали воздух по трубкам в мундштук дудки. Теперь музыка созидания не прекращалась ни на мгновение. Если ветер затихал, то тут же находилась смена добровольцев, что качала меха вручную.
   Дурак, чуть отодвинув барина, ухватился за вилы, легко выдернул их из земли и легонько потряс, оценивая инструмент.
  -- Охрана, поди, у ветряка стоит? - как бы между прочим спросил он.
  -- Зачем охранять? - удивился Ильич. - Для такой силищи никакой охраны не надо, архисилища! Мимо просто пройти невозможно. Только строем, только парадным шагом и то бегом!
  -- А если я музыку остановлю?
  -- Обиду нанесёшь смертельную. Это будет... Это преступлением будет перед обществом. Мы тогда всем селом на тебя навалимся, я первый вилы подниму! - барин немного помялся. - Ты бы вилы отдал.
  -- Сейчас, Ильич. Разомнусь немного.
   Дурак принялся резво и сноровисто разминаться. Куча быстро переезжала на новое место. Барин сначала суетился вокруг, пытаясь помочь, чуть руками в навоз не сунулся, но всё-таки удержался. Потом зажался как-то, сунул руки под мышки и только жалостливым взглядом провожал каждую новую порцию на вилах.
   Иван остановился, когда понял, что работает гораздо быстрее, чем ему было привычно. Он резко остановился, с силой загнал вилы в землю и развернулся к Ильичу.
  -- Вот так надо. - Немного отдышавшись, добавил. - Ладно пойду я.
   Ильич уцепился за освободившуюся рукоятку и, отведя глаза, спросил:
  -- К ветряку пойдёшь?
   Ванька угукнул.
  -- Ну, счастливо. - Барин сунул руку за широкий ворот своего балахона, порылся там и протянул на ладони две небольших матовых жемчужины. - Вот возьми. Мне ни к чему, а тебе может пригодятся.
   Из глаз Ильича скатилась непроизвольная слезинка. Ваньке показалось, что с ним прощаются навсегда. Он хмыкнул, сунул жемчужины в поясной кармашек и пошёл в сторону села. Теперь он не скрывался. За воротами свинарника как раз в нужном направлении тянулась широкая дорога, постепенно превращаясь в улицу. По сторонам выстраивались заборы, дома за ними увеличивались в ширину и длину, покрывались затейливой резьбой.
   Потихоньку стали различимы звуки, которые уже давно зудели в голове, то ли звеня, то ли наоборот заглушая, затирая стук сапог на камнях, чириканье воробьёв и всё остальное. Звуки постепенно слились в музыку. Фанфары, вызывающие лёгкую дрожь, раз за разом дудели одно и то же, их перекрывали ритмичные бухающие звуки барабанов смешанные с металлическим лязганьем. Ещё больше пугали возникающие перед глазами вспышки медленно гаснущих кругов. Дурак почувствовал, что шаги его ускоряются. Сжав зубы, он рывком расстегнул на груди фуфайку и надорвал подкладку. Добытую из ватника мягкую пеньку Иван принялся судорожно запихивать в уши.
   Навстречу попалось несколько селян. Лица встречных пылали радостью, широко раскрытые глаза лучились энтузиазмом. На Дурака внимания почти не обращали, так, махали на ходу рукой, показывая, куда ему надо спешить. Он и спешил, пытаясь тоже пучить глаза.
   Центральная площадь села Довольное казалась пустой, но Иван не стал спешить. С деловым видом он зашагал по её периметру. То, что приходилось бороться с желанием ускорить шаги и при этом делать вид, что торопишься, очень кстати придавало походке неуклюжую деревянность. Краем глаза Дурак рассматривал возведённое на площади сооружение.
   Ветряк был обычным, - собранный из брёвен прочный каркас вышки высотой с трёхэтажный дом, наверху сколочена поворотная платформа, три лёгкие лопасти сильно короче мельничных, уверенно раскручивающихся от малейшего ветерка. Внутри каркаса виднелись широкие ременные петли, передающие вращение на установленный у земли деревянный вал продетый в тележные колёса со спиленным краем. К ветряку примыкал небольшой навес, а под ним из обожжённого кирпича был собран постамент для дудки-самогудки, тоже перетянутой кожаным ремнём.
   К механике Иван особо не приглядывался, и так понятно, что конструкция требовала постоянного пригляда - платформу с ветряком повернуть под ветер, передающие ремни поправить, перекинуть при повороте ветряка, трущиеся части проверить и смазать. Дёгтем, кстати, несло основательно. Вот и сейчас у нижнего вала возилась пара фигур с дегтярницей и квачем.
   В одном из мужиков Ванюха опознал Прохора, и, что неожиданно, именно он был за главного - размахивал руками, повелительно тыкал пальцем. Второй, незнакомый Ивану мужик, - широкоплечий, длиннорукий, высокий, несмотря на некоторую сутулость, - торопливо подчинялся, мелко кивал и тыкал квачем в указанные места.
   Надолго они не задержались. Дурак ещё полплощади не обшагал, как парочка построилась в колону и, высоко задирая ноги, устремилась по главной улице. Впереди вышагивал Прохор смешно мотая руками одновременно вскидываемым ногам - правая сторона, левая сторона. Вторая фигура, выше Прохора на голову, тесно пристроилась сзади, но хоть руками не махала, несла в них ведро-дегтярницу и квач.
   Дурак дошагал до противоположной от удаляющейся парочки стороны площади и устремился к ветряку. Первым желанием было хватануть секиркой по обхватывающему самогудку ремню, оторвать от мундштука трубки, сунуть дудку под мышку и бегом из села. Только вот, село не маленькое, местные почуют неладное сразу и ринуться за похитителем с тем, что под руки подвернётся. Серьёзно калечить никого не хотелось.
   Ванька всё же разрезал ремень и провел рукой по подрагивающей самогудке. Даже под закрытыми крышечками ладонь ощутила как бьются внутри горошины. Опять потянуло броситься бегом на свинарник и схватиться за вилы. Дурак отдёрнул руку, ненадолго задумался, а потом полез в кармашек на поясе.
   Замена горошин на жемчужины создало мгновение звонкой тишины, лёгкости в теле, а потом как мягким пыльным мешком вдарило по голове. В глазах потемнело, тут же посветлело, но закрывшая всё вокруг мутная пелена осталась. Село Довольное укуталось туманом, который скрадывал окружающие площадь дома, размазывал края вещей и зданий, только в двух шагах всё было видно отчётливо.
   Хватать дудку и бежать Иван не стал, он внимательно всматривался в уходящие с площади улицы. Везде было пусто, только вдалеке сбилась с шага марширующая парочка, они сначала столкнулись, потом разошлись в стороны слепо задвигали вокруг себя руками и медленно, ощупывая ногами дорогу, побрели в разные стороны. Ванька пытался прислушаться, но в забитых ушах стояла тишина.
   Дурак хмыкнул и осторожно выковырял пеньку из одного уха. В голове протяжно зазудело, в разнобой зазвучали колокольчики. Туман вокруг резко сгустился, упрятав не только дома, но и опоры ветряка в двух шагах. Только постамент с самогудкой неясным пятном различался на расстоянии вытянутой руки. Тишина сменилась встревоженным гулом - такой потревоженный улей. Слушались отдельные далёкие вскрики, какие-то удары, вот заплакал ребёнок. В окрестных домах тоже что-то рушилось, падало, кто-то кого-то звал. Звуки звучали глухо, с каким-то подбулькиванием, как голову в бочку с водой сунул.
   Сквозь бульканье стал нарастать приближающийся топот, Иван торопливо вернул пеньку на место. Звуки пропали, зато туман рассеялся. На площадь выбежал Тарас Шумный. Мазнув взглядом по сторонам, он бросился к ветряку, но через несколько шагов увидел Дурака. Бег замедлился, и в пяти шагах от ветряка Тарас остановился. Рот его смешно задёргался, открывая и закрывая провал в спутанных усах, борода запрыгала вверх-вниз.
  -- И тебе, здравствовать! - вежливо откликнулся Дурак и перехватил секирку, чтобы было удобнее постукивать рукояткой по ладони.
   Гусляр снова захлопал губами, что-то говоря, замахал руками, палец его тыкал то в самогудку, то в окружающие дома, то упирался в собственное ухо. Иван внимательно наблюдал, потом неожиданно зевнул, вежливо прикрыв пальцами рот. Тараса это раззадорило не на шутку, он чуть вприсядку не пошёл и в запале неосторожно приблизился. Ванька понятливо покивал, аккуратно прислонил секирку к постаменту и быстро сделал пару шагов навстречу.
   На последнем шаге Дурак без замаха влупил гусляру прямым ударом в лоб. Шумного опрокинуло на спину и протащило по земле, где он и остался лежать, раскинув руки крестом. Иван подошёл, присел возле головы и выковырял у неё из ушей паклю. Потом осмотрелся. Других сообразительных с заткнутыми ушами не наблюдалось. Да, вообще, вокруг никого не наблюдалось, видимо, в последнее время центральная площадь популярностью не пользовалась.
   Вот теперь Ванька аккуратно отцепил от мундштука трубку, и пошёл в сторону свинарника. Каждые несколько шагов он прикладывался к самогудке и выдувал сколько получалось туманной музыки. На всё село, наверное, не хватало, не меха механические всё-таки, но на полсотни шагов можно было надеяться.
   Ильич стоял возле изгороди и слеповато щурился. Иван подошёл вплотную и, стараясь не кричать, посоветовал:
  -- Ущи заткни.
   Барин понятливо закивал и принялся обшаривать свой рабочий балахон. Через некоторое время Дурак сжалился и наковырял для него из подкладки пригоршню пеньки. Прозрев, Ильич обрёл привычную энергичность и гордую осанку. Ухватив Ивана за локоть он потащил его куда-то в сторону. Оказалось вокруг села имеется тропка, по которой они добрались до дороги к поместью, а там уже через два поворота уткнулись в высокий каменный забор, вернее в закрытые массивные ворота в этом заборе.
   Иван время от времени прикладывался к дудке, но больше на всякий случай. Хотя, кто его знает. Когда Дурак перестал гудеть и спрятал самогудку, из-за поворота дороги выскочила тройка парней, но приблизиться не решились, собрались там же на повороте в кружок и заспорили. Барин заколотил ногами в ворота, долго ему утруждаться не пришлось, видимо за дорогой приглядывали. Дверь, прорезанная в воротах, гостеприимно распахнулась, и Ильич нырнул во двор, Дурак тоже задерживаться не стал.
   В просторном дворе их встретил уже знакомый Ивану Силантий. Дворня тоже вначале высыпала во двор, но быстро рассосалась. Избавившись от затычек в ушах, Ильич принялся раздавать указания. Силантий слушал равнодушно иногда согласно кивал. Зато прибежавшая худенькая и невысокая тётка с умильным и одновременно злым личиком, домоправительница Серафима кланялась на каждом слове и говорила, что уже всё почти готово, вот только немного подождать.
   Ильича споро увели, переодели, к Ваньке тоже подошла мило краснеющая молодка и позвала за собой показать комнату, где ему можно гостевать. Баню справили действительно быстро. Дурак по привычки вещи оставлять в выделенной комнате не стал, только секирку возле дверей пристроил. Так и таскался с походной сумой.
   После баньки их споро покормили, Ванюху уговорили отдать фуфайку и другую одежду в чистку и починку. Барин помчался по каким-то делам, а Дурак выбрался на крыльцо и сыто развалился, как кошак на завалинке. Ильичу на месте не сиделось, похоже, он успел соскучиться по руководящей роли. Его сюртук порхал фалдами в разных углах поместья, нырял в двери многочисленных дворовых построек, в разных направлениях хаотично пересекал двор. Периодически барин мимо Ваньки забегал в дом, и изнутри доносились невнятные команды, потом снова выскакивал наружу и куда-то бежал.
   Несколько человек моталось следом за барином, видимо они были основные получатели хозяйских указаний. Забавно было следить за незанятой делами дворней. Эти несчастные пытались укрыться от вездесущего и неугомонного хозяина где-нибудь в сторонке, но Ильич, как назло, постоянно направлялся именно в их сторону, и народ торопливо разбегался, исчезая в каких-то дверцах и щелях, чтобы через некоторое время скучковаться в другом углу.
   На крыльцо неторопливо поднялся Силантий и опёрся плечом о столб рядом с Ванюхой. Помолчал, лениво сопровождая взглядом бегающий народ. Потом цыкнул зубом и спросил:
  -- Самогудку заберёшь?
  -- Да. - Иван осторожно кашлянул. - Чужая вещь, пусть лучше на своём месте храниться.
   Немного помолчали.
  -- Ну, и правильно. - Силантий снова цыкнул зубом. - Беда даже не в том, что никто ей правильно пользоваться не умеет. Беда в том, что всегда находится тот, кто хочет заполучить волшебную приблуду только себе.
   Дурак ждал продолжения, но здоровяк прояснять мысль не стал, снова цыкнул и ушёл в дом.

***

   На ужин позвали поздно, Иван уже волноваться начал. За столом сидели вдвоём, было ещё полдюжины пустых стульев, но, кто там обычно располагался, Дурак не знал. "Дикий" барин, похоже, несколько притомился, бегая сегодня по поместью, теперь он вальяжно развалился на мягком креслице и неспешно поглощал выставленные перед ним угощения. Разговоры начались позже.
  -- Ты, мой дорогой, дудку унести собрался? - ответа Ильич дожидаться не стал, сразу продолжил. - Понимаю! Сам бы её после такого безобразия не оставил. Но! Вещь занятная и главное архиуникальнейшая! Ладно, не уберёг, согласен. Препятствовать тебе не буду.
   Выпили. Закусили.
  -- Наверное, любопытно, тебе, как всё это безобразие случилось? - и, дождавшись кивка Ивана, продолжил, - секрета тут нет. Ошибся я в одном деятеле. Культурным он мне казался, бескорыстным, как человек творческий. Пьющий, конечно, так людям искусства это почти полагается. Скотина! Свиньям теперь петь будет!
   Если по порядку и не отвлекаться на ругань и угрозу в сторону гусляра, то история выглядела так.
   Началось всё идеально, как Ильич и задумывал. Собрали пару десятков людей, староста немного покочевряжился, но, после угрозы самому за всех отдуваться, селян прислал. Всех по кругу распределили, и стали крестьяне строчки песен запоминать. Двое первую, следующая пара следующую и так далее. Песни сам барин назначал, тыкая по кнопке.
   Грамотных в дворне хватало, как мелодия стихнет, тут же записывали, что запомнить удавалось. Потом Тарас Шумный над текстом свои значочки рисовал, говорил, так мелодия обозначается. Если песня снова попадалась, запись сверяли и правили. Так первая половина дня и проходила. Через пару седмиц Ильич уже только для проверки забегал, смотрел сколько нового записали, да время от времени заставлял Тараса напеть, что вышло.
   А вот по вечерам с самогудкой другими делами занимались. Тут кроме барина только гусляр и участвовал, не самому же ему барину в мундштук дуть. Для экспериментов выбрали летний домик на дальнем краю поместья. Дворне приближаться запретили, но когда приказы любопытных сдерживали? Слухи какие-то по усадьбе поползли, - про тёмное колдовство, про светлую нечисть. Впрочем, рассказ не о том. Перебирали всё кругленькое, что придумать могли. На жемчужины почти сразу наткнулись и отложили. Пробовали и с другими самоцветами.
  -- Это, я тебе скажу, Иван, нечто! - но рассказывать, что это за нечто Ильич не стал.
   В общем, очевидные вещи быстро перебрали. Многое было забавно, иногда приятно, иногда страшно, но пользы никакой. Простые горошины, кстати, эффекта почти не давали, - мир становился чуть резче, да двигаться хотелось ритмично и непрерывно. Вот тут Тарас и предложил на горошинах рисунок накарябать. Пытались сами, но только зёрна портили. Тогда гусляр притащил Прохора, у того фантазии никакой, зато есть зоркость и твёрдая рука.
   Первый успех вышел, когда Прохору поставили перед глазами сковороду и кубок, и он их, как смог, иголкой нацарапал. Успехом несколько увлеклись, Тарас в запале разошёлся в полные лёгкие. Аппетит нагуляли изрядный. А когда с летнего домика вышли, оказалось, что накрыло всю усадьбу. Половина слуг бросилась к печам и очагам, а вторая половина вокруг толкалась в попытках помочь приготовить чего-нибудь вкусного, ну, или хотя бы съедобного.
   К вечеру в поместье все обожрались, мало кто шевелиться мог. Ильича тоже сильно разморило, он убрёл в спальню и выключился до следующего дня, до самого обеда проспал. Вот после лёгкого перекуса он дудки-то и хватился. Бросился искать - нет нигде, и Тараса Шумного нет. Силантий дворню опросил, ушёл, говорит, гусляр, вечером ещё они вместе с Прохором в село отправились.
   Барин велел запрягать коляску и еле её дождался. Запрыгнул на сиденье и с одним Семёном на козлах рысью понёсся в Довольное. На центральной площади и нарвался. Эта, та-та-та, нехорошая редиска, гусляр всю ночь с идиотом Прохором горошины царапали и дули на пробу потихонечку. И наткнулись-таки на серп и молот, а в полдень выбрались в центр села и загудели во всю мощь. Семёну то ничего, он и так всегда на общественной работе у барина, а Ильича накрыло до самых печёнок. Слёзы полились, раскаяние за неправильную жизнь всё соображение забило, на коленях селян упрашивал дать ему самую грязную и самую нужную работу.
  -- М-да, - "дикий" барин плеснул в кубок настойку и залпом осушил. - Что-то понесло меня, лишнего наговорил. Хотя, что тут прятать, полсела в свидетелях.
   Ильич махнул рукой и ещё нацедил настойки.
  -- Ты, Ваня, когда уезжаешь?
  -- По темноте собирался, ближе к утру. Чтобы село незаметно проскочить можно было. Неохота драку устраивать.
  -- Погоди-ка, - и барин закричал в сторону. - Эй, кто там есть?
   Из-за портьеры высунулась женская головка.
  -- Силантия позови.
   Дождались Силантия. Как он вошёл, Ильич приглашающе ткнул на стул рядом с собой. Тот уверенно уселся по правую руку от хозяина.
  -- Что в Довольном слышно? - спросил барин. - Ты же людей туда отправлял?
  -- Шумят, - кивнул здоровяк, - но негромко, вполголоса. Сейчас уже почти успокоились.
  -- А подробнее?
  -- Сначала народ разделился. Одни кричали, мол, грабёж, мол, Дурака наказать надо, но таких нашлось не очень много. Другие, как отмолчаться не получилось, стали говорить, что жили без всякой волшбы и дальше проживут, что их деды-прадеды под дудку не плясали и им не надо. Тарас пытался было селян сагитировать брать в руки вилы с косами, да идти в поместье самогудку возвращать. "Ибо она добро народное и принадлежать должна обществу".
  -- И? - поторопил Ильич.
  -- И получил Тарас от кузнеца плюху в лоб и в разговорах больше не участвовал. - Силантий усмехнулся. - Заодно и Прохору нос расквасили. Прол в село пробрался и подкараулил момент.
  -- Так, получается, можно спокойно через село идти? - спросил Иван.
  -- Тебе, не советовал бы, - Силантий задумчиво нахмурился. - Кто-нибудь из молодых, да горячих обязательно найдётся.
  -- Сделаем так, - барин пристукнул ладошками по столешнице. - Поедешь, Ванюша, на Сечке. Она ещё не старая и к седлу приучена. А как дело сделаешь и назад возвращаться будешь, то кобылу вернёшь. Силантий, проследи чтобы снарядили Ивана всем чем надо.
   Так и порешили.
  

Глава 10. Кащей в беде

  
   Если взвели мышеловку, то не лезьте в неё за сыром. Берегите пальцы
   Инструкция
  
   Иван успел немного подремать, прежде чем его поднял Силантий. Сборы, как обычно, заключались в затягивании ремня, да пристройки за плечами дорожной сумы и секиры. Познакомился во дворе с лошадкой, забрался в седло и тронулся в путь потихоньку разгоняясь. Бежать кобыле не очень нравилось, через некоторое время она стала заносить в сторону зад и недовольно дёргать головой.
   В село залетели галопом, ну, или тем бегом, что Сечка считала галопом. Ещё за околицей на въезде в Довольное на обочине дороги закричали несколько голосов, раздался свист. Дурак оглядываться не стал, село это не город, ворота не запирали и охраны постоянной не ставили. Домчались в темноте до главной улицы и по ней уже в сторону Скелетной рощи.
   За селом Иван перестал погонять лошадку, и та тут же сбавила ход до неспешной трусцы. До первых изломанных деревьев добрались, когда темнота сменилась утренним сумраком. С рассветом настроение приподнялось, нежданно-негаданно свалившиеся заботы похоже все остались позади, и Ванюха потрепал кобылу по шее. Той на непрошенную ласку было всё равно, - дорога под копытами ровная, бежать не заставляют, ну, а что Дурак на спине, так с кем не бывает.

***

   Через два дня Скелетная роща осталась позади. Иван Дурак ехал знакомой дорогой, только в другую сторону. Не удалось пристроить волшебные вещи в хорошие руки, а значит, надо выполнять обещание, возвращать их в спецхран. Одна надежда у Дурака оставалась, что хоть скатерть-самобранка попала в надежные руки. А так как прямая дорога на Кукино болото все равно вела через Кащеев замок, так что ж не заехать, не убедиться. Заодно и погостить денек-другой.
   Осень решила побаловать сухой и теплой погодой, встречный воздух приветливо раздувал рыжие кудри. Маковые поля, через которые вела дорога, уже давно были убраны, только ветер лениво шуршал в рядах сухих стебельков. Сечка, правда, бегать не любила, зато в остальном была кобылой неприхотливой и послушной, так что ехал Дурак с комфортом. Кащеев замок показался издалека, возвышаясь веселыми башенками над полями и далёкой полосой осеннего леса. Иван неспешно трусил еще час, прежде чем добрался до ворот.
   На крик никто не отозвался, и Ваньке это не понравилось. Он всю дорогу представлял, как выскочит граф из дверей, как, теряя шлепанцы, сбежит с крыльца и, радуясь его приходу, бросится к воротам. Вместо этого за спиной равнодушно шелестел травой ветер, а дом стоял молчаливый и безлюдный. Хотя, казалось, что есть там кто-то, казалось, доносится из дома едва слышимый крик. Полчаса проорав в пустоту, Иван полез через стену.
   Справившись с запором и привязав кобылу у крыльца, Ванюха поднялся к дверям. Сомнений уже не оставалось, кто-то в доме был, кто-то там то ли выл, то ли стонал, не умолкая. Сечка от этого воя всхрапывала и пятилась, натягивая поводья. Ванька, пригладив ладонью волосы, открыл дверь и прошел в вестибюль. Стон заполнял весь первый этаж, множась эхом от стен, но, зато, стало понятно, что раздается он из подвала. "Опять Смерть, что ли свою мучает?" - поморщился Дурак. Его крик "Есть, кто живой!" утонул в вое, Иван сам себя не услышал. Оглядевшись, он высмотрел ступеньки в подвал, но идти туда не хотелось - встречаться со смертью, пусть и чужой, удовольствие не большое.
   Лучше пройтись по дому, осмотреться, решил Иван и оказался прав. Беда обнаружилась в злосчастной обеденной зале на втором этаже. Стоны из подвала сюда доносились глухо. Комната была тщательно отреставрирована и казалась пустой, может быть из-за одинокого стола в центре, накрытого клетчатым чехлом. Иван присмотрелся и через некоторое время признал в чехле самобранку. Скатерть лежала неспокойно. Поверхность ее вздувалась пузырями и постоянно морщилась, будто от ветерка, хотя окна были плотно закрыты. Края самобранки опускались до самого пола, пряча под собой не только стол, но и стоящие возле него пять стульев - один в торце, четыре по бокам. К тому же, было заметно, что на стульях что-то навалено.
   Пока Дурак пытался сообразить, что он видит, самобранка подала голос.
  -- Приперся, будто здесь его ждали. Так и будешь стоять, моргалами хлопать? Садись уж, раз пришел, сейчас соображу пожрать чего-нибудь. - И скатерть забулькала, перегоняя пузырь с края стола и пытаясь выровнять на нем плоское место.
  -- Ежики-святы! Ты что натворила, душа посконная? - Иван снял с ковра саблю и попытался приподнять край скатерти, чтобы взглянуть на стул.
  -- Не лезь! - завопила самобранка. - К девкам под подол заглядывать будешь, а ко мне не лезь!
  -- С девками я без тебя разберусь, тряпка безмозглая. А ну, быстро концы задрала! - и Ванюха сердито ткнул саблей в пузырь, перекатывающийся по скатерти.
   Острый кончик сабли проткнул в скатерти дырку, и оттуда выступила кровь. Самобранка ойкнула и принялась торопливо затягивать порез, пряча его в морщинах. Одновременно ожил край скатерти на торце стола. Там на стуле кто-то завозился, забился под полотнищем, пытаясь выбраться наружу. Иван от испуга отшатнулся и разозлился уже основательно. Перехватив саблю двумя руками и подняв ее над головой, он заорал:
  -- Края на стол! На шнурки порублю!
  -- Ладно-ладно. Сдаюсь! Ты поосторожней со своей бритвочкой.
   Несмотря на смиренные причитания, отпускать пойманные жертвы скатерти не хотелось. Она неторопливо ползла вверх, медленно освобождая сидящие фигуры. Дурак прыгал вокруг, угрожающе размахивал саблей, торопил самобранку, поддевая ее за украшенный бахромой край. Одежда на сидящих болталась как на проволочных вешалках, даже сквозь плотные сюртуки на спинах у них проглядывала гребёнка позвонков. Последними показались лежащие на столе головы и руки, и стало ясно, что на стульях сидят скелеты, обтянутые тонкой прозрачной кожей.
   Последнюю особу, шевелящуюся во главе стола, самобранке было особенно жалко. Она морщилась, елозила по ней краями, ласкала бахромой. Иван уже, не выдержав, собирался рубануть по-настоящему, как фигура, наконец-то, дернулась посильней, и из-под скатерти на руки Ванюхи выпал Кащей. Загремела по полу выпавшая сабля. Ванька, конечно, давно догадывался, кто может выжить в такой переделке, но узнать графа было трудно. От прежнего хозяина остался только большой череп, обтянутый теперь серой шершавой кожей, да спереди продолжал топорщиться живот, растеряв всю свою былую привлекательность.
   Кащей припал к груди Дурака и зашепелявил безгубым ртом:
  -- Ванюша! Спаситель! Выпила! Всего выпила пиявка твоя ненасытная. Насухо высосала! Я же как соломенный теперь, сломаюсь сейчас.
  -- Погоди, Кащей. - Иван осторожно поставил графа на пол. - Ты как попался-то? Я ведь тебя предупреждал. Людей вон загубил!
  -- Да, наплевать на них, на соседей этих. На меня посмотри! Клофелину она мне подмешала, гадина!
  -- Давай, вали на меня! - заверещала со стола самобранка, успевшая убавиться в размерах и теперь похожая на тонкий и узкий водяной матрац. - Как сказал, так и сделала!
  -- Граф, ты чего? Сам что ли это придумал?
  -- Да слушай ты ее больше, пиявку тряпочную. Здоровье бы сейчас поправить - мяска свеженького, кровушки чуток человеческой. А, Ванюша?
   Кащей потянулся к Ивану, мелко застучав зубами и облизываясь черным высохшим языком. Дурак испугано оттолкнул графа и тот привалился к стене. Медленно распрямившись на подрагивающих ногах, он закрыл глаза прозрачными веками и уставился сквозь них на Ивана.
  -- Сожрать бы тебя, Ванюша. За подарки твои!
  -- Но-но, Кащей! Не видишь, меч-кладенец у меня. Врежу, мало не покажется. - Ванька поправил секирку, чуток передвинул её под руку.
  -- Меч-кладенец у него! У всех кладенец, и ничего, всех сжирали.
  -- Ты бы это, граф, шел бы лучше в подвал. Там твоя Смерть тебя дожидается. Слышишь, как воет.
   Кащей прислушался и застонал.
  -- О-о, Смертушка моя! Сейчас, сейчас! Иду уже, потерпи, милая!
   Опираясь о стену и причитая на ходу: "Кровушки мне, кровушки!" - он медленно побрел к выходу.
   Иван взглядом проводил Кащея и обернулся. Вовремя. Самобранка, подкараулив момент, пыталась до него дотянуться. Она одним краем сползла со стола, но жидкость внутри перетянула, и скатерка мокрой тряпкой плюхнулась Ваньке под ноги.
  -- Ты куда, упырь тряпичный, собрался? - Дурак решительно подобрал с пола саблю.
  -- Да упала я просто. Скользко тут.
   Иван саблей и сапогами загнал скатерть в угол и угрожающе навис над ней.
  -- Значит, так! Сейчас ты выпустишь всю наворованную кровь и станешь маленьким носовым платком. Сухим! - и он угрожающе ткнул ее саблей.
  -- Забирай, кровопийца! - заорала самобранка и выплеснула красный фонтан, специально окатив Ивана, но тут же, изображая послушность, уменьшилась.
   Иван прошипел сквозь зубы ругательство, выкинул самобранку саблей на сухое место и принялся скручивать ее в жгут. Потом он завязал жгут в узел, со всей силы затянул его и, вытащив из сумы моток тонкой верёвки, взялся тесно обматывать получившийся ком. Скатерть кряхтела, но не сопротивлялась. Почувствовав под пальцами влагу, Ванька шмякнул скатертью по стене.
  -- Я сказал все! - из самобранки торопливо выкатилось несколько капель.
  -- Подумаешь! - проскрипело из туго спелёнатого комка, - там было-то.
   Ванюха закинул получившийся сверток к себе в мешок, затянул его и огляделся. Пора было уходить. Кащея ждать не хотелось, хозяин замка перестал нравиться совершенно. Когда Иван спускался на первый этаж, вой Смерти плавно стих. В доме установилась напряженная тишина, которую лишь слегка распугивал скрип Ванькиных сапог. Дурак немного потоптался в вестибюле, ожидая, что из подвала вот-вот поднимется хозяин. Но графа не было, и Иван вышел на крыльцо.
   Кащей шел по ступенькам ему навстречу, и морда его была перемазана кровью. Ванька испуганно замер в дверях, пытаясь втихую нащупать за спиной секиру, граф тоже остановился и протянул руки.
  -- Не та, Ваня! Не та. Человечью надо.
  -- Кащей, ты чего? - Иван глянул за графа. Там, на земле, еще дергая ногами, лежала Сечка с перегрызенным горлом. - Ты кобылу-то за что загрыз?
  -- А что делать прикажешь? Тебя что ли жрать, спасителя? - Кащей уронил руки и наклонил голову.
   Немного помолчав, он пробурчал:
  -- В общем, так, Ваня. Хватай свои вещички и катись отсюда.
   Иван, собравшись с духом, сделал осторожный шаг.
  -- Так я пошел?
   Граф смотрел под ноги и молчал. Ванюха осторожненько, бочком, спустился мимо него с крыльца и поспешно зашагал к воротам. Он уже прикрывал за собой створку, когда Кащей крикнул:
  -- Эй, Дурак! Не приходи больше. В третий раз даже тебе не повезет!
   Иван кивнул и широко зашагал по дороге. Граф не стал смотреть, как живой человек, набирая скорость, удаляется прочь, торопясь скрыться в лесу. Чтобы не поддаться соблазну и не броситься вдогонку, он развернулся и ушел в дом. Вскоре из подвала донеслись стоны и крики. Пытки всегда помогали Кащею разогнать тоску и успокоиться. А Иван чуть ли не бегом мчался к лесу и мечтал оказаться к вечеру где-нибудь подальше, лучше всего в тридевятом царстве.
  

Эпилог. Пусть лежат под Спудом

  
   Любая, неосторожно брошенная мелочь может изменить мир безвозвратно.
   Наставление для игроков в кости
  
   Болотные обитатели встретили Дурака так, будто он отходил на пять минут, будто никто и не сомневался, что он вернётся.
  -- Пожрать принёс? - прогудел Кука.
   Иван только крякнул с досадой.
  -- Извини! Не попались медведи по дороге.
  -- Жаль.
   И голова, казалось, снова погрузилась в дрёму.
   Баян вывернул из-за кустов, не спеша приблизился. Старательно обнюхал Дурака, уселся, чихнул.
  -- Вещи возвращать будешь? По описи?
  -- По какой описи?
  -- Шучу я, - пёс заулыбался, приподняв кончики пасти и обнажив клыки.
  -- Куда складывать знаешь. - Ванюха кивнул. - Ну, так иди.
   Иван побрёл к, как всегда, небрежно полураскрытой, неказистой двери.
  -- Там на полке пирожок, можешь взять, - в спину сказал ему скалящийся Баян.
  -- К-какой пирожок?
  -- Шучу я, шучу!
   Довольный Баян рухнул на землю и перевернулся на спину, подставляя осеннему солнцу шерстяное брюхо.
  -- Шутники, тля! - буркнул Дурак, скрываясь в тёмном провале за дверью.
   С секиркой расставаться было жалко. Ваня покачал её в руках последний раз, поперекидывал с руки на руку, со вздохом поставил к стене, топорик, оставленный в прошлый раз, небрежно засунул за ремень и сдвинул за спину. Дело сделано. Наверху он плюхнулся на землю радом с Баяном, всё также задиравшим согнутые лапы к небу. Тот приоткрыл глаз и чуть повернул лобастую башку.
  -- Бирюльки возвращать будешь? - спросил он, вроде бы нехотя.
  -- Пирожком будут, - буркнул Иван и откинулся на спину, уставившись на ясную, но слегка выцветшую высь.
   Торопиться не хотелось и Дурак не торопился. Развёл костерок, соорудил рогульку, подвесил котелок для каши. Спуд облизывался и раздувал ноздри, ловя дымные запахи. Баян убегал по своим собачим делам, но быстро возвращался, устраивался у костерка, грел бок и шумно фыркал, поднимая облачко пепла.
   Ближе к вечеру Ваня прогулялся по холмику, набрал сушняка. Ночь он провёл прижавшись к тёплой собачьей спине. Это была очень спокойная, мирная ночь, весь мир и вся жизнь скукожились до островка на болоте. Единственной заботой было в полудрёме подкинуть в огонь, заготовленные валежины.
   Утро от прошлого дня ничем не отличалось, просто приходила ночь и тихо сгинула. Только Иван откуда-то знал, время вышло, в гостях хорошо, но пора и честь знать. Завтракал вяленым мясом, вчерашнюю кашу Баян вылизал до блеска котелка.
   Как расставание не растягивай, но время приходит.
  -- Увидимся ещё, - буркнул Дурак, похлопал Куку по щеке, коротко кивнул Баяну и не оглядываясь пошёл через холм к гати.
   Спуд слегка пошевелил ушами, вслушиваясь в удаляющиеся шаги. Заговорил, когда даже для его слуха вокруг осталась только обычная болотная суета.
  -- Пять тысяч лет прошло, а люди не меняются. Чуть окажется среди них кто посообразительней, тут же Дураком назовут. - Он немного помолчал, потом добавил. - А за Иваном надо проследить, чтобы на костях гадать не научился, а то пойдет по доброте судьбы ломать.
  -- Сто раз уже говорил, не мои они, - Баян широко зевнул. - Я здесь только загадки загадываю.
   И он шумно вздохнул.

***

   Этой ночью Иван огня не разводил и основательно подмёрз, поэтому утро началось с костра и приготовления горячего взвара. Спешить всё так же не хотелось, тем более за лесом прятался замок Кащея, и его желательно обогнуть по полям подальше. А потом село Довольное с малодовольными селянами, и теперь даже Сечку "дикому" барину не вернёшь. А ещё дальше Дятлов с его разборками и Чернигов со стрельцами, тайным приказом и воеводой. Нет, спешить совсем не хотелось.
   Дурак со скуки достал из мешка бирюльки, немного покатал их в ладони согревая своим теплом, ощупал цепляющиеся за пальцы вмятины. Потом расправил на земле тряпицу и метнул на неё фигурки выплеснув в слова накопившееся раздражение:
  -- Да чтобы пропала эта зона и все эти волшебные вещи!
   На болоте дёрнулась голова Куки Спуда, поднял голову и насторожил уши Баян. Далеко, на той стороне болота, за горой Дурака встряхнулся на цепи Горыныч, плюнул в небо огнем и взялся разбухать, расти в размерах. Выглянула из светёлки наверху Василина, меняясь в лице, старея с каждым мигом. А бирюльки уже катились ....
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"