Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.
Сентябрь 2017г.
Итак, начнём.
Это такая комната, огромная комната. Я бы сказал, что стены комнаты тьма, теряются где-то в тёмной бесконечности. Потолок по ощущениям такой же, такая же тьма до бесконечности далёкая. Но это нетак важно, как то, что происходит на самом деле в комнате этой. А в комнате происходит нечто обыкновенно интересное и неописуемо повседневное.
Тьма вокруг, и по центру комнаты труба торчит, прямо из пола. Труба толстеная, длинная и слегка кривая. Как раз на уровне пояса конец трубы. К этому концу труба и кривовата и торчит из пола. У основания трубы два гладких, грязно-желтых кирпича, на вид разного размера.
Меня попросили сделать эту трубу для сестры. Конечно же, как не помочь сестре, я с удовольствием готов посодействовать. Это даже моя обязанность, мой долг, так сказать. И напялив кожанную куртку, я взялся за дело и быстренько отремонтировал трубу, так, чтобы сестре помочь. Кстати, не только сестре, а и всем в её семье, как бы и моей семье естественно. Ибо сестра и есть моя семья.
Но правда я настроил напор и напор там мощный, но вялый. То есть, труба толстенная и потому напор толстенный, но вопреки всем законам физики вяловатый напор. Видимо что-то не так в трубе той. Кстати, у трубы нет краника и потому напор не настраивается. Бьёт напор толсто, мощно, но не фонтанирует, с толстенной трубой что-то.
Надо сказать, что темно, и в темноте не всё видно хорошо. Однако в центре этой комнаты толстенная труба по пояс, два гладких кирпича, ржавых булыжника и напор. Такой напор, как из гидранта. Вот труба по толщине - гидрант!
А что? Мне же надо сестре помочь? Тем более что, это и моя труба в некотором роде. И я готов сделать доброе дело!
А сестра, как то она побаивается этой трубы и такого из неё бронтсбойтного напора с вяловатым поливом.
Боится сестра напора из трубы, да так, что и приближается осторожней самой осторожной осторожности, медленными шажками. Буквально ножки её не держут, пригибаются в коленках, чуть ли не приседает она, как подневольная рабыня. Вообще, этот вид её подневольной рабыни бросается в глаза. Очень бросается в глаза.
Так всё выглядит, словно она в такой вот позе рабыни, подносит на своих вытянутых руках свой тазик, держа его в ладошках. Блестящий, металический тазик, пордон - мисочку. Ибо на фоне этого гидранта, то мисочка, а не тазик. И держит она мисочку в ладошках своих, боясь приблизиться к этому напору. Я так думаю эту мисочку одним напором вырвет из рук.
Однако надо заметить что под напором гидранта уже имеются тазики с ржавыми дырочками. Эти тазики как раз под размеры трубы оной. И тазики окружают трубу, и даже один из тазиков, достаточно крупный, сестра подтолкнула носком ноги, подвинув под гидрант. Но этот тазик давно под трубой, и не только этот. Там я насчитал около трёх тазиков разной величины, которые подставли под трубу и прямо в этот момент, когда я решил наладить трубу специально для сестры. Но мне что, мне не жаль, напора всем тазикам хватит. Все три тазика большие, но всё же разной величины, в сравнении с блестящей мисочкой сестры, это реально - тазы. Тазы, в которых слегка проржавелые дырки, причём, в каждом таком тазу по две рульных дырки.
Тазы надо сказать, реально не совсем чистые, даже скорее очень нечистые. Хотя мисочка в руках сестры блестит от чистоты. Но меня это не смущает, сначала будет боятся, с опаской приближаться к трубе, а потом для неё это станет обыденным, нормальным явлением, и она сама станет подсовывать свой тазик под напор трубы.
Итак, я идут по половым доскам осторожно, ступаю с некоторым страхом провалиться. А доски подо мной прогибаются, но не ломаются. Я не проваливаюсь во всяком случае.
Под досками глубокий подвал, там крысы. Я не желаю провалиться в подвал к крысам. Крысы подвала огромны, как щюры. Щюр - это гигантская крыса. Там в подвале сама атмосфера жутковата, плюс калированные крысы, жуть просто. Поэтому к выходу я продвигаюсь медленно, очень осторожно, и иду от трубы уже настроенной на напор для сестры, к своему выходу. Очень осторожно иду. Почти так же как и сестра к трубе, в тот же момент я к выходу иду. То есть, всё происходит одновременно. Я иду к своему выходу, а сестра в этот же момент на дрожащих ногах к трубе, неся в ладошках свою блестящую мисочку.
Я увидел её и сразу узнал, узнал её в ней. И зелёный, и красный, и всё остальное.
И вот, она увидела меня и тоже узнала. И кого же она увидела? Меня?
И, кто же этот я? Тот, который решил остаться самим собой, или..? Или тот, который стоит перед ней?
Она полюбила меня, но того, который решил остаться самим собой. А я всегда остаюсь самим собой, я так устроен.
И я стою перед ней, и от таких её слов, буквально сам себе сейчас понравлюсь. И даже, даже выросту в свих глазах неимоверно. Уже начинаю расти вверх. Тот я, который перед ней стоит, ага. Он ведь тоже, в некотором роде самим собой и явился пред ней.
Это тот я, за которым я и наблюдаю сверху. А он пошёл "в рост на вырост". И растёт он, растёт!
А она стоит перед ним и любуется этим ростом, как и ним самим. Он ведь остался самим собой, хоть и вырос в своих глазах. А может и в её глазах?
А она стоит, каа бы на рынке и любуется таким моим ростом, даже мило улыбается. Но верно ведь, я ведь расту в её глазах, она ведь меня любит, который остался самим собой, даже в росте перед ней.
Забавно, я представляю себя на месте этого - "Я"... нет, не представляю. Потому что это не я.
А кто же такой - Я?
Я, это тот, кто наблюдает сверху рынок. И видит этот я, её. Её вижу на на этом рынке, где она по центру стоит. А рынок необычный, на нём нет ни продавцов, ни покупателей, и, скорее театральные декорации напоминает рынок. Но и декорации хоть и сокрыты, но вполне видимы и прозрачны. Декорации рыночные, видны символические прилавки, абстрактные торговые точки. Всё это видно.
Но продавцов не видно, как невидно и покупателей. А товар? Что за театр.
Передо мной стоит она, прямо по центру. Итак, она продавец? Не совсем.
У неё товар! Но она не продаёт ничего. Она не продавец.
Продавец. А продовца мы не видим. Перед нами только она, посреди рынка, но она не продавец, это очевидно. Ей незачем себя продовать, у неё всё вроде есть. Но декорацию рынка никуда не денешь, всё очевидно.
Кто покупатель тоже, очевидно. Это тот я, что сумел её "влюбить", конечно же, в себя.
Это тот я, такой невинный и такой славный парень, который ростёт на глазах, в моих глазах. И моя дорога как ступенька к ней, на рынок. Моя дорога по сути и есть продолжение рынка. Это такая же декорация, и является продолжением рынка, по центру которого она.
Она так счастлива видеть мой рост, даже мило улыбается.
А я выхожу через широкие двери, прозрачные как витражи. Это мой выход и стою я, на широкой площадке, и простирается вниз широкая, гранитная лестница. Ступени, очень широкие. Но загораживает эти ступени молодой парень, пацан. Он возится со своим велосипедом, а точнее с педалями этого велосипеда.
Я взял этот велосипед и отставил в сторону, вместе с парнем этим. Это такой парень, который если за что-то берётся, ничего не доделывает. И мешается здесь под ногами у меня. Я же вышел, это мой выход и предо мной простирается простор широкими ступеньками вниз. И скоро ко мне и от меня будут проходит много людей, толпы людей. Толпы людей, и не просто людей, а бомонд, элита. А он здесь со своим велосипедом, точнее с педалями.
Однако не заметил я одной странности, что это не пацан, а брат. И хоть лица он не показывает, но педалями занимается серьёзно. И пробабушка моя, зачем-то помогает ему, да смотрит на меня с недоверием, даже с укором. И чем она может ему помочь, пробабка? Инструменты подать? Пальчиком указать или подставить пальчик куда надо? А мне не важно как она на меня смотрит. По большому счёту главное чтобы не мешала встречать толпы народа, бомонд и элиту, идущих ко мне, уходящих от меня, проходящих через меня. Но старуха смотрит с укором, потому что я так обидел её и его? Чем? Она невысокая, пробабка моя.
Однако я не заметил ещё одну странность, широкие двери позади меня, напоминающие витражи, больше походят на вход в музей славы. Музей славы великой страны. Славной истории страны этой, и на подвал с крысами. Тот самый, в который я так боялся упасть и провалиться сквозь дощатый пол. Да-да, именно подвал с крысами, с калированными щюрами, которые и представляют из себя музей славы великой нации. И этот музей, он как-то так неожиданно и реально образовывается, и экспонаты этой великой славы будто бы ощущаются в полной мере. Странно это.
И ещё странность, но простирается предо мной нечто вроде локации в никуда. Т.е. ущелье я вижу, но оно тесно сужается, и две стены давят с двух сторон это ущелье. А стены отвесные, высокие, как ущелье гранд-коньона. И я даже не обращаю внимания на то обстоятельство, а есть ли там дорога, куда ведут ступени.
Я не обращаю внимания на такие пустяки. Хотя замечаю, замечаю что что-то не так вокруг. Уже что-то не так.
И брат этот, которому помогает моя пробабка, он скрывает лицо. Точнее он не поворачивается лицом специально. Что-то он задумал. Подозрительно это, как бы скрывает своё лицо? Зачем он прячет лицо, делая вид, что занят педалями? Может он обиделся? Это странновато. Но я не обращаю на такие детали внимания. Я готов принимать бомонд.