Аннотация: Участник Укол Ужаса-2. Черные, гонимые ветром, реки человеческого безумия. Что можно сделать ради спасения собственной души?
ИСКУПЛЕНИЕ
Босые ноги остро чувствовали боль, - камни с неровными краями и лесной валежник впивались в ступни подобно раскаленным углям, и если бы не жгучее желание дойти до цели... но о печальном исходе не стоило даже думать!
Время для Елизаветы Готман сбилось уже давно. Кто знает когда? Два дня назад, три дня, неделю? Не секрет, лес был необычным, своим чарующим безмолвием вносящий некоторое беспокойство в душу. Кто-то следил за ней, хрупкой беспомощной женщиной, иногда казалось, что на нее устремлены сотни тысяч глаз. Прошлой ночью ей привиделись два красных огонька, - это мог быть взгляд самого дьявола. Пылающие огнем глаза!
Она старалась не думать, - не думать вообще! Но так уж устроен человеческий мозг - думать, думать, думать. Ночью приходилось спать, где придется. Вчера ее прибежищем стала огромная яма, образованная поваленным дубом, где сотни устремленных к небу корней приглашали остановиться на ночлег. Именно там, у былого подножия поверженного древа, ей снились кошмары. Очнувшись, она поспешила прочь от того места, потеряв всякий сон.
"Постарайся ни о чем не думать", продолжали упрямо твердить ее потрескавшиеся на холоде бледные губы, но ничего не выходило. Разум и воображение порождали все новых и новых чудовищ! Безобразных, диких. Утром испарения болот поднимались так же медленно, как неторопливо передвигалась обессиленная женщина. Иногда она слышала крики птиц, но, обратив лицо к небу, лишь обнаруживала это самое серое небо, застрявшее где-то в макушках высоких сосен. Когда ей довелось в последний раз видеть солнце? Память о небесном светиле стиралась так же четко, как исчезала всякая надежда на возвращение.
Сандалии она потеряла дня три назад, когда едва не увязла в болоте. Ее заманила сюда клюква, ее кисловатый сок, а чувство голода пересиливало любой страх. Именно голод заставил свернуть женщину с пути и отправиться на сборы желанной ягоды.
Внезапная боль пронзила ее чрево. Как укол. Болезненный и бескомпромиссный. Женщина, чьи белокурые волосы давно превратились в грязь, упала на колени, одной рукой держась за живот, а другой опираясь об землю. Незримые кулачки забарабанили по внутренним стенкам живота, причиняя нестерпимую боль. Она закричала. Потом заплакала. Звуки человеческих страданий затерялись в огромном лесу, никого не потревожив. Выбравшись на более-менее ровный участок земли, и оценив свои силы к дальнейшему передвижению, женщина рухнула на ковер из сосновых иголок, чтобы уснуть.
Пробуждение сопровождалось сильной головной болью, тошнотой и коликами в животе. Мутило. Солнце не показывалось третьи сутки подряд, как и обещал Влад Юсупов, жрец и хранитель четырех очагов, будучи слеп на оба глаза, указавший ей путь.
- Что за очаги? - спросила его Елизавета, ограничиваясь несложными вопросами, потому как боялась показаться любопытной.
- Четыре стороны света, они рассекают лес, подобно лучам, на четыре неравных участка, а в центре этого аномального раскола стоит Храм.
- Храм?
- Да, храм. Его стены возведены на крови людей, на их костях, на их безумии!
Этот разговор всплыл в памяти женщины, и ее сознание понемногу прояснилось. Вдали, в тени широкоствольных деревьев, чья черная кора будто была покрыта печной сажей, мелькнули огоньки. Показалось! Возможно, блики солнца, - был день, ночью все погружалось в ледяной мрак. Несмотря на плотную стену лесных кустарников и могучих сосен, ветер скользил между ними рядами, словно время от времени совершая свою беззаботную прогулку.
Скитание женщины вновь длилось несколько часов, пока ее ноги вновь не стали ватными, не готовыми к дальнейшему передвижению. Начало смеркаться. И тогда опять пришла боль. На тысячу верст раздался душераздирающий вопль женщины, какой мог быть сопоставим только с невыносимыми страданиями, испепеляющими не столько плоть, сколько саму душу. В голове разом помутилось, перед глазами появлялись черные пятна и так же внезапно исчезали. Она упала, по щекам бежали слезы. Прежде чем сознание ее покинуло, она успела увидеть маленькое существо, притаившееся метрах в десяти от нее. Это был ребенок.
Проснулась она ночью. От холода. Обнимая ладонями свое худое тело, видимо пытаясь согреться, Елизавета принялась раскачиваться, словно маятник. Глаза долго привыкали к темноте. Моросил дождь. Ее волосы были напрочь мокры, как и поношенное цветастое платье, миллионы лет назад купленное для воскресных прогулок. Она изо всех сил боролась, - с холодом, голодом, темнотой, с мыслями о возможной гибели или вероятностью умереть от лесных хищников. Окажись она в другой ситуации, когда бы заблудилась по неосторожности, ее сил вряд ли хватило бы на борьбу. Но она держала себя в руках, не сдавалась! У нее оставалась цель, ей двигало безудержное желание искупить свою вину. И она знала за что.
Только к обеду следующего дня женщина вспомнила, что видела ребенка за мгновение до беспамятства. Кто он? Как оказался в лесу? Почему был наг? Елизавета подумала об очагах, о Храме, построенном на крови людей.
- Что это за люди? - Спросила она Юсупова.
- Ты узнаешь правду, как только найдешь это место. Иначе тебе не дано этого знать. Запомни одну простую вещь: забудь всякие оправдания, иначе тебя ждет полный провал.
Оправдания. Да, одно у нее было. Так ей казалось! Было, черт возьми!!! Она не могла так просто лишить ребенка жизни! И как бы в ответ получила очередной толчок изнутри. И снова провалилась в темноту. В пустоту.
Начиналась топь. Передвижение затруднялось, а вместе с тем терялась надежда, что дальнейшие поиски приведут к успеху. Черная жирная пиявка присосалась к ноге, но мало волновала Елизавету, казалось, что измученную женщину ничем уже нельзя было удивить или испугать. Нереальность происходящего пришла к ней три дня назад, посетила ее как гость, наделенный дурной славой.
Вспомнилась злополучная ночь, о которой нельзя уже было забыть, которая грызла ее сердце, снедала изнутри.
- Ты не хочешь этого ребенка? - спросила акушерка.
Слова врача резали как нож, живьем.
- Да, - еле слышно ответила она, боясь быть всеми услышанной.
Ноги вязли в болоте, все с большим трудом удавалось их переставлять. Воспоминания из прошлого крепко засели в голове.
- У него патология, что-то с сердцем, - Елизавета накрепко вцепилась взмокшими ладонями в серую простынь и зажмурила глаза.
Туман окутал топь. Перед глазами появилось непонятное мельтешение, где-то близко. Что-то темное выплыло из сизого марева, приобретая правильные очертания, контуры человеческого тела. Белесое существо, лишенное всякого волосяного покрова, двигалось к ней, размеренно, но без опаски.
- Кто ты?! - услышала собственный крик Елизавета Готман.
Ее слова поглотил ночной ветер, растворяя эхо, подобно сахару, попавшему в чашку с горячим кофе.
- Оча-а-а-а-аг, оча-а-а-аг, - дважды повторило существо. Плавно, мелодично произнесло каждое слово, стараясь слиться словесно с самим ветром.
- Очаг, - в горячечном бреду повторила женщина.
Она смогла разглядеть его более отчетливо. Худое, болезненно-бледное, с продолговатым лицом, похожим на неправильный овал, невообразимое создание. Впалые щеки, выпирающие скулы. Как его можно было назвать? Вместо привычных мышц сухожилия, как голые ветви давно погибшего древа, и множество шрамов, испещривших тело вдоль и поперек. Глаза маленькие, непропорциональные с лицом, мышиные.
С его вкрадчивым взглядом отступила боль.
- Я южный очаг. У меня нет имени, и никогда не было. Все, что мне нужно, покой!
- Я нарушила его? - Спросила Елизавета, не особо задумываясь над происходящим.
- Возможно. Но так бывает, иногда люди приходят, чтобы пройти этот путь, - Очаг указал в сторону лесного массива рукой-кистью. А его длинные пальцы были воистину длинными.
- Помоги мне...
- Помогу, - без раздумий ответил Очаг. - Потому я и здесь. Но прежде ты должна мне ответить: есть ли у тебя какие-нибудь оправдания тому, что ты сделала?
- Что... - попыталась удивиться заданному вопросу Елизавета, но ей быстро закрыли рот.
- Ты прекрасно знаешь! Убийство! Почему ты убила своего ребенка?
Упреки выстрелили как пули, беспощадно, бередя душевные раны. Она взглянула на свой слегка округлившийся живот, мурашки прокатились по телу.
- Он шевелится во мне.
- Дура! - Огрызнулся Очаг. - Ты его убила!! Почему ты это сделала?
"Запомни, никаких оправданий! У тебя их нет!" - поселился в ее голове предостерегающий голос Юсупова. Елизавета еще раз оценила состояние Очага, прежде чем ответить.
- У меня нет оправданий, я убила его, потому что была бессердечна.
Очаг ухмыльнулся. Ему понравился такой расклад, а может, на его лице появилась очередная маска. Женщине показалось, что это создание полностью фальшиво, до последней морщинки на лице, и в этот миг он показался ей смешон. Хотя, разумеется, ей было не до смеха.
Туман приблизился, будто живая субстанция, грозясь покрыть собой все видимое. Обступил их, стирая лик Очага, оставляя лишь его горящие огнем глаза, - маленькие горошины.
- Скоро будут стерты границы смерти, и ты найдешь его могилку. Твое возвращение произойдет не раньше, чем ты искупишь свою вину.
- Но как?
- Узнаешь.
Елизавета поняла, что ее покинули. Звуки исчезли, голос Очага растворился в мутной пелене болотных испарений. Она почувствовала резкую боль между ног, а когда коснулась внутренней стороны бедер рукой, там обнаружилась кровь, стекающая по ногам. Теплая кровь. Ее кровь.
- Миссис Готман, боюсь, что вам рано вставать с койки, у вас постельный режим, - мягко попросил врач, отойдя от окна. - Сегодня и завтра вам необходимо отлежаться, чтобы восстановить силы.
- Я его убила?
- Не говорите так, зародышу шел третий месяц, нельзя говорить о нем как о живом человеке. Так устроена природа, что порой преподносит нам неприятные сюрпризы, но не надо в этом кого-то винить.
Елизавете голос врача показался бесчеловечным, и она провалилась в беспамятство.
Это событие, казалось, произошло очень давно, теперь ее тело сковывал холод, зубы чеканили барабанную дробь. Сначала отступил туман, потом показалась тропа, уходящая в неизвестность, по которой пришлось идти, не думая, что ожидает ее, несложившуюся мать, - слово, режущее слух, определение, лишенное в этот час всякого смысла.
Вскоре лес расступился, обнажил взору бескрайний погост, как безмолвную дань самой смерти. Чернеющее над головой небо сливалось на горизонте с землей, такой же бездушной, жалящей всякое воображение. Елизавета перевела дух, ее грудь встрепенулась от тяжелого вздоха, ноги мелко затряслись.
Женщина осмотрелась. На множество километров вокруг мертвая земля распростерлась, словно неприбранная скатерть, но вместо столовых приборов ее поверхность украсили кресты и могильные камни. Вдали едва можно было разглядеть Храм, но он стоял, как одинокий хранитель этого безвременного пристанища мертвых. Пики его каменных башен сливались с небом, растворялись в его бездонном естестве, будто пронзая, чтобы лишить жизни. Теперь многое прояснялось, - стоило только глянуть на это поистине волнующее зрелище.
Многие могилки были бесхозными, это сразу бросалось в глаза. Одни оставались без надписей и каких-либо опознавательных знаков, другие - не зарытыми; крошечные скелетики покоились на их илистом дне. Иной картины, для подобного места, казалось, невозможно вообразить. Маленькие нерожденные люди, исчисляемые миллиардами и еще миллиардами, наполнили своими останками землю, и небо почернело над проклятой землей. Елизавету стошнило. Она медленно опустилась на колени, как только поняла, что ее умерщвленный ребенок находится в могилке справа, в четвертом ряду. Даже оградка была. Прояви она такую заботу, если бы подарила ребенку жизнь, а иначе - пустое место все ее "благие намерения сделать лучше".
"Копай", - услышала Елизавета голос, идущий как бы изнутри, но и в то же время прозвучавший над всем некрополем. Холодные пальцы принялись разрывать еще более холодную землю, обрушившийся проливной дождь омочил ее голову, и руки теперь месили грязь. Кто-то наблюдал за ней с безликого Храма. Но кто? - задумалась женщина, не переставая работать руками. Быть может, сам Бог? Или дьявол? Да и какое это имело значение, когда жизнь ее окончательно перевернулась в тот день, когда она лишила ребенка жизни. Ей представилось, каким он мог вырасти: умным, смелым, задумчивым, - этого ей уже никогда не узнать.
Всхлипывания и рыдания женщины терялись в звуках дождя, ее боль и страх коренились в сердце, а разрытая могилка становилась все глубже и шире. Елизавета так увлеклась, что не скоро поняла, что происходит. Сначала ее действия были быстрыми, четкими, потом темп начал ускоренно снижаться, пока озарение не осенило ее бедный разум. Вот оно Искупление, о котором говорил Юсупов! Находясь в здравом уме страшнее муки нельзя даже представить, но как яд проникает в кровь и поражает организм человека, так и осознание предстоящей муки, буквально поражало паническим страхом.
Яма поглотила ее, но зрение не подвело. Она видела все более ясно, нежели раньше. За ее спиной сомкнулась земля, приняв плод в свое чрево. Попытка закричать утонула в беспросветной темноте нового временного бытия, руки взрослого человека превратились в маленькие закорючки, - с женщиной происходила эфемерная метаморфоза. Через ее сознание протекали мириады мыслей, будто она была безумным ученым, свихнувшимся на очередном научном открытии, но еще больше действовал страх, он пеленал ее мозг, а тело разрывал на части. "Ее сейчас убьют!" Убьют, как и всех этих несчастных нерожденных деток.
Стенки ямы превратились в плаценту. Беспомощность и желание быть услышанной оставались еще какое-то время ее верными спутниками, пока преждевременно не отошли воды.
Немой крик упрямо застрял в горле, и женщина вновь провалилась в беспамятство.
- Поднимайся, - наклонившись, произнес ей прямо в ухо Очаг. - Тебе нельзя здесь больше оставаться. Иначе за тобой придут, чтобы оставить здесь навсегда.