Кокоша был беззастенчиво и откровенно пьян, и жена не пустила его домой. Дрогнув лицом, она захлопнула перед ним дверь. Кокоша только успел раззявить рот, чтоб улыбнуться сыну. Пухлощекий и розовый, как всегда, Димка сосредоточенно лупал пуговичными глазенками из-под материнской руки и молчал.
Кокоша воспринял ситуацию легко. Он ведь не имел намерения кому-то навязываться. До тех пор, пока карман отягощает кой-что от недельной получки...
Покачиваясь, он отправился проведать городской сад, где на днях по-цыгански раскинулся Луна-парк, явившийся в город караваном пестро раскрашенных грузовых фур и небольших трейлеров. Там, говорят, ярмарка и там весело.
По пути Кокоша навестил пивной ларек, и добавочная порция алкоголя скоро весьма остро отяготила его.
Кокоша проинспектировал сад в поисках укромного местечка. Он примеривался ко всякому тенистому уголку, вполголоса матеря влюбленные парочки - сад был нашпигован ими: они вспархивали из-под кустов будто куропатки в день открытия сезона.
В конце концов Серега Кокорин по прозвищу Кокоша скромно приткнулся в закутке, образованном тремя стволами сросшейся ветлы и описал все три, получив краткую стомиллионную дозу оргазма от жизни в целом.
Счастливо вздохнув, Кокоша застегнул штаны и разглядел позади замечательного дерева полянку.
На полянке стоял балаган.
В эту не ходовую часть сада почти не долетали музыка и шум из главной аллеи, где на сцене выдрючивался местный диджей, дребезжа фальцетом и подстегивая кураж запрещенными таблетками, и где сосредоточилась почти вся ярмарочная публика, кроме тех, разумеется, кто, не пожелав всухую отираться возле подмостков, предпочел киоски-закусочные и полотняные кафешки с бутербродами, разбросанные по всему парку там-сям.
На полянке гуляющих не было.
Ветер вздувал над входом в балаган желтое полотнище с яркими пузатыми буквами, отчего они нервно дергались и прыгали: 'АТТРАКЦИОН СОЖАЛЕНИЕ'. Если б не пиво, ударную порцию которого принял Кокоша, в жизнь бы не сыскать ему этого балаганчика на отшибе.
Мужичонка, обслуживающий аттракцион, сидел, развалившись, в продавленном пластиковом кресле у входа, и лузгал семечки. Голову его прикрывала замызганная летняя кепка-капитанка и он лениво щурился из-под ее козырька на ускользающие лучи закатного солнца. Нос у мужика был до того курнос, что напоминал скорее пятачок свиньи, чем нормальный человеческий орган обоняния.
Кокоша вылез на полянку из укрытия и огляделся.
- А дебильное название, - добродушно поделился он со свиноподобным мужичком своим наблюдением. Тень Кокошиной монументальной фигуры наползла на раскисшее от жары потное лицо билетера.
- Аттракцион 'Сожаление', гхы... И в чем тут заковыка?
Мужичонка задрал голову и, щурясь, окинул Кокошу одним глазом.
- Хош зайти?
- С чего бы это?
- Нету таких, которые ни о чем не сожалеют. - отрезал мужичок. И, словно не обнаружив перед собой объекта, достойного внимания, закрыл глаза.
"Хорош работничек, блин! А ведь кто-то этому охламону деньги платит", - подумал Кокоша и вслух возмутился:
- Я разве что-то сказал? Разве выразил желание?
- Да ладно тебе. Чего ты прям как этот? Ломаешься... Есть шанс все исправить, - протянул мужичонка, не открывая глаз. Кокоша фыркнул, издав громкий неприличный звук губами.
- Ну и великолепно, - пробормотал мужик. - А то вставать лень. Нерадивый служитель аттракциона расползся в кресле, томно раскидав во все стороны локти и колени. Чем-то напоминал он медузу, выброшенную на берег морской волной.
- Нет уж, вставай! Лентяй хренов, - рассердился Кокоша. -
Давай мне, что тут положено - билет, жетон или чего. Хочу глянуть, что за фигню вы тут наваляли. Раз уж пришел.
- Да ладно тебе.
Но Кокоша не уходил. Его тень нависала над ленивым балаганщиком подобно грозовой туче.
- Сколько за билет? - не унимался он.
- За билет чирик.
- На, чирикало.
Посмеиваясь, Кокоша побренчал мелочью в кармане и наскреб десятку.
Мужик испустил тяжкий вздох продырявленного надувного матраса, отжался руками от насиженного места и, согнувшись в три погибели, в жутко неудобной позе кончиками пальцев дотянулся до билетной книжки, привязанной к столику перед ним лохматой упаковочной бечевкой. Кокоша с интересом наблюдал за его упражнениями. "Всегда думал, что йоги - это они от лени", подумал Кокоша.
- Вот один тебе. На!
Билет перешел в руки настырного посетителя.
- Ну и чего дальше?
- Иди туда. Внутрь. - Пояснения курносый служитель сопровождал подгоняющими жестами. - За ширмой встань на деревянный помостик. Как свет загорится - скажи, о чем сожалеешь. Все просто. Сориентируешься там по ходу дела.
- Работничек. - прошипел Кокоша, минуя кресло мужичка в капитанке.
- Иди-иди. - отозвался тот. - Только... Того, этого. Билет не выбрасывай. Сохрани.
- Зачем? - поинтересовался Кокоша, уже переступив за порог, и обнаружил, что звуки не проходят сквозь тяжелые виниловые занавеси, образующие стены павильона. С улицы донеслось невнятное бормотание - Кокоша не разобрал ни слова и небрежно отмахнулся.
Его глазам предстал длинный, слабо освещенный туннель - лабиринт из разноцветных виниловых полотен. Полотна едва ощутимо колыхались, и от этого у Кокоши что-то неприятно заворочалось в кишках.
Помяв в руке билет, он пихнул бумажный клочок в карман брюк. Мало ли чего? А вдруг и впрямь стребуют? "Без бумажки - ты букашка", усмехнулся Кокоша.
Из темноты туннеля тянуло прохладой и сыростью. Запах в балагане стоял странный - пахло не нагретыми на солнце пластиком и резиной, а почему-то мокрым железом.
Кокоша шагнул наугад раз-другой и в лицо ему полыхнул свет - яркий, белый, обжигающий.
- Епсте вам! - вспылил Кокоша, закрываясь рукой.
Кто-то невидимый из-за стены света спросил негромко:
- О чем сожалеешь, человек?
- Ты, епсте, фонарь свой убери, козлина! А то пожалеешь вообще, что на свет родился!
- Понятно. Включайте, - ничуть не удивившись, сказал голос, и все поехало в голове Сереги Кокорина, будто мозги его раскрутили на маленькой карусели: иго-го-го! Лошадки, лебеди, машинки, бубенцы, дети в костюмчиках - все завертелось, замигало, заплясало перед глазами, понеслось яркими разноцветными пятнами... Ноги у Кокоши подкосились сами собой и он мешком рухнул на земляной пол балагана.
Очнулся, дрожа от холода. Все тело занемело. Чувства возвращались степенно и поочередно, совершенно при этом Кокошу не радуя.
Кожу саднило от заноз, в ногах что-то ныло и дергало, словно туда вмонтировали по больному зубу, руки дрожали.
Все вокруг казалось размазанным и не в фокусе. Серега таращил глаза, но видел перед собой только пятна мрака и прыгающих внутри них светлячков. От этого зрелища потянуло блевать, но Кокоша сдержался. Опустив глаза, он увидел свои босые ноги и поразился: одежда, бывшая на нем, куда-то необъяснимо исчезла.
Сидел он, как выяснилось, на деревянном помосте в круге белого света посреди какого-то темного зала - совершенно голый. И вдабавок мокрый. С волос капало - как будто только что окатили из ведра.
И еще Кокоше было холодно. Так холодно, что зуб на зуб не попадал. А, кстати и одного зуба не хватало. Заднего коренного. С золотой пломбой.
Дернув щекой, Кокоша почувствовал, что правое веко подозрительно набухло. Поднял руку, пощупал: точно, гуля. Здоровенная. И, между прочим, рука-то в крови. Епсте! Это кто ж его так отметелил?
- Встань, смертный, - услыхал Кокоша громовой голос над своим темечком. Гулко отозвалось эхо.
Совершенно растерянный, Кокоша повернулся туда, откуда шел голос.
В круге света перед ним возвышался могучий бугай с голым торсом, в кожаном фартуке, прикрывающем чресла, с лысым черепом и таким лицом, что у Кокоши напрочь ушло всякое желание материться. А поначалу, было, хотелось.
- Где я? - застенчиво прикрыв фингал рукой, прошептал Кокоша.
- Это аттракцион Сожаление. Я - Верховный Инквизитор первого уровня.
Для человека с его внешностью Инквизитор отвечал весьма добродушно и покладисто. Но только в самом его голосе мало было человеческого: он дребезжал, как плохо настроенный рояль.
- Будь ты из другой эпохи, посетитель номер тридцать девять миллиардов пятьсот шестьдесят четыре миллиона сто двадцать две тысячи четыреста сорок восемь - после спросим... я бы сказал, что ты находишься в аду. Однако тебя и твоих современников можно уже не морочить сложным антуражем. Поэтому скажу просто: ты - внутри Альтернативной Галактики. Когда у вас что-то происходит - у нас, соответственно, многое меняется...
Кокоша поежился. Он замерз, но дрожь, колотившая его, шла, скорее, изнутри - от неуютного осознания что за ним наблюдают. Из глубокой непроницаемой тьмы за пределами светового круга к деревянному помосту долетали шуршание, шмыганье носов, звуки шаркающих ног и чьи-то сопящие, всхлипывающие, глубокие сожалеющие вздохи.
Люди. Смотрят на него. Аттракцион, епсте...
Кокоша ерзал, пытался прикрыть срам ладошкой, сделаться вообще мельче и неприметнее. Бесполезно. Чужие взгляды скакали по нему, как блохи, выпасая на его шкуре целые стада холодных мурашек. Хотелось вскочить, почесаться, заорать... Но Кокоша не смел даже шевельнуться - Инквизитор одним суровым взглядом лишил его воли.
- Сейчас, с помощью этих превосходных инструментов, мы будем разбираться с каждым из твоих сожалений, - объявил бодрый голос из темноты.
Кокоша мигнул: Инквизитор исчез. Вместо него слева, откуда ни возьмись, появился доктор в белоснежном хрустящем от крахмала медицинском халате. На лице странного медика имелся только один глаз - во лбу, как у циклопа, и он смотрел на пациента Кокошу сквозь круглую линзу, укрепленную на обруче, охватывающем голову.
Глаз, огромный, налитый кровью, беспрестанно бегал и вращался. Кокоша, ошеломленный, пытался заглянуть в него, но не мог схватить нужный момент.
- Для начала мы избавим вас от комплексов. Я псих-терапевт, можете довериться... Чтобы вы свободно говорили о себе, высказывались без оглядки... Пожалуйста. Прошу, прошу! - размахивая руками и беспрестанно тарахтя, доктор-монстр заботливо подвел не сопротивлявшегося Кокошу к кушетке, выскочившей навстречу из темноты. - Ложитесь, вот сюда, вот тут вам будет удобно...
Пока Кокоша чесался, пытаясь что-то сообразить, циклоп в халате ловко срезал пациента подсечкой по ногам, уронив его аккурат на лежанку. Немедленно выяснилось, что мебель Кокоше коротка. Как раз это доктору и понравилось.
- Отлично! - воскликнул он. - Вот и превосходно! Теперь все легко выяснится. Ведь мы немедленно, уверяю вас, незамедлительно, прямо теперь и совершенно бесплатно уберем вам лишнее. Решайте сами, что вам больше мешает - голова или ноги? Или, может быть, руки? Язык? Покажите язык... Дышите-не дышите... Думайте пока, думайте. Я вас не тороплю. Как говорится: семь раз отмерь. И только потом - резать!
Циклоп крутил Кокошу, хватая его за руки, за ноги, щипал за бока, тыкал пальцем в живот, располагал на кушетке то вдоль, то поперек, оттягивая и смакуя момент...
Сверху на них спустилось из мрака сверкающее металлическим глянцем колено с подвешенной на системе блоков циркулярной пилой - и замаячило поблизости. Пила хищно позвякивала. Доктор-циклоп хватал ее одной рукой и легко повертывал в разные стороны, примериваясь, откуда слаще будет вгрызться, впиявиться в Кокошино мясо. Механизм клацал и взревывал, рассвистывая и обжигая воздух вблизи изумленного Кокоши.
Кокоша пищал. Словно в кошмаре, он видел над собой жало громадного железного скорпиона. Ежесекундно ожидая удара, уворачивался как мог, но поскольку мозг его все же не смирился до конца, не принял происходящее целиком за чистую монету - Кокоше пагубно не доставало согласованности в мыслях и действиях.
Он не успевал.
Злое железо дважды чиркнуло его по коже, пустив из Кокоши кровавые струйки. Кокоша задыхался и спасал жизнь.
Доктор-циклоп меж тем раздобыл где-то плетку, и с явным удовольствием стегал ею Кокошу по рукам и ногам, уверенно и хитро направляя жертву туда или сюда по желанию.
В конце концов кончик Кокошинова уха угодил под пилу и звучно хлюпнув, оторвался. Кровь ляпнулась Кокоше под ноги.
Кокоша заорал.
Доктор-циклоп тоже, но его голос сочился радостью:
- Отлично! Превосходно! Начисто убираем лишнее. Зачем вам уши? Вы ж никого не слушаете! Мама с папой запрещали пить-курить? Отвечай, гнида! Ну?!
- Да вроде да, - замирая, ответил Кокоша.
- Вроде?! Я так и думал. Ничего вы не слушали, голубчик! Не слушал. Не слушался... А глотка-то у тебя луженая. Проспиртованная. Напрасно, голубчик! Хочешь об этом поговорить? - Доктор говорил и подтягивал пилу поближе к Кокошиному горлу. - Давай-ка с этим разберемся.
- Да, с этим пора разобраться, пора, - вздохнул в темноте чей-то очень знакомый голос.
Кокоша, извернувшись ужом, повел глазами, стараясь увидать говорившего. Луч софита услужливо выхватил из темноты два желтых старческих лица.
Все было как в кино. На Кокошу смотрели самые родные глаза.
- Мама! Отец?!
От неожиданности из Кокошиных глаз брызнули слезы. В ответ из темноты понеслись гулкие аплодисменты.
- Сожалеет! Сожалеет! Браво! - закричали невидимые зрители в зале.
- Пора, пора разобраться, - прошептал отец. Мать одобрительно подмигнула сыну. Оба старика выглядели как-то странно. Вроде бы такие же, как всегда. Только очень спокойные. Умиротворенные. Можно даже сказать - счастливые.
Что это с ними? Ах, да! Ведь они оба умерли. Кокоша дернулся и всхлипнул.
- Вы сожалеете? - тут же подскочил к плачущему Кокоше психопат-доктор. - О чем сожалеете? Говорите, не скрывайте. Стесняться ничего не надо. Вы не в том положении. Облегчите душу!
- Когда мать умерла, я в запое был. Так и не попрощался... А потом отец. Откуда я мог знать? Я ж пил. А он... от инфаркта умер. Никто скорую старику не вызвал. - прошептал Кокоша, силясь проглотить ком, застрявший в горле. - Простите меня! Мама, отец... Прости...
Голос Кокоши сорвался.
- Браво! Бис! - в темноте зала хлопала и неистовствовала публика.
- Сожалею, сожалею! - каялся несчастный Кокоша. Его душили слезы.
- Вот, видите. Вы избавляетесь от комплексов. Говорите еще. Сожалеешь о чем?
- Да!
- Нет! Ни черта он не сожалеет!
Кокоша удивленно моргнул: на месте умерших родителей в круге свете возникла вдруг жена Надька. Она стояла, руки в боки, с таким веселым и решительным лицом, какого он, Кокоша, раньше у нее ни разу не видал.
- Надежда?! Ты-то откуда здесь? Ты ж, вроде, живая? - поразился Кокоша, смаргивая слезы, застилающие ему глаза.
- Да, живая! Как ты ни старался, гад, меня уморить... Отрежьте-ка ему еще что-нибудь. У него много лишнего, - попросила доктора-циклопа Надька. - Он супружеский долг не выполняет. Отрезайте!
- Да ты что, баба, с ума, что ли, съехала? Надя! Я тебя не узнаю! - всполошился Кокоша. Как ни было ему страшно в это мгновение, но гнев пересилил испуг. Он попытался пристыдить жену. - Да где ж такие бабы водятся, чтоб своих мужиков под нож подводить?!
Кокоша смотрел и ничего не понимал: Надька эта, внешностью точь-в-точь известная ему до последней родинки на теле жена, совсем не походила на его тихую, плаксивую, давно отчаявшуюся и вечно тоскующую Надьку.
Эта Надька, наглая баба в самом соку, отнюдь не тосковала. Она была очень бодрой.
Показав Кокоше язык, жена шустро повернулась задом и задрала юбку.
- Вот тебе. Видал?! - задорно выкрикнула Надька.
Кокоша сглотнул слюну. Как ни далек он был в данный момент от эротических мечтаний, однако, попа жены ему неожиданно понравилась. Белая, округлая как булочка...
- Сожалеешь? - немедленно среагировал циклоп. Наверное, сукин сын читал мысли. Просто схватывал их на лету, как лягушка мошек.
- Сожалею! - честно признался Кокоша. Вокруг, в темноте, взревели от восторга зрители.
- А, может быть, все-таки... того? - и безжалостный доктор-экзекутор пощелкал перед лицом Кокоши огромными металлическими щипцами для холощения жеребцов. - Чтоб, уж точно ни о чем не жалеть, а?
На щипцах ржавыми пятнами запеклась чья-то кровь. У Кокоши при виде этого орудия зашумело в голове. Черные мухи замелькали перед глазами.
Экзекутор усмехнулся. Свистнул воздух и что-то обожгло Кокоше спину.
- Это тебе для науки будет.
Перед глазами Кокоши повисла пелена. Будто Кокошу стремительно завернули в папиросную бумагу - перед тем, как прибрать куда-нибудь в коробочку.
"Во гроб?" - порхнула испуганная мысль, и Кокоша сомлел. Сдался. Повалился в бездну, закрыв глаза.
Но это ничуть не помогло. За закрытыми глазами оказалась все та же темнота, населенная невидимыми зрителями, и свет софитов, освещающий круглый деревянный помост-сцену.
Правда, пила уже не болталась над головой Кокоши, и рядом стоял не циклоп в халате врача, и не Инквизитор в фартуке, а банальный черт с рогами и копытами. Вид у него был почему-то очень знакомый, хотя Кокоша отродясь никогда в жизни чертей еще не видал.
- Эй, эй! У нас тут, в Альтернативной Галактике, не отвертишься, - хихикнул черт, и, мерзко хрюкнув, подтер хвостом сопливый пятачок. - Не спать!!! - заорал он и стегнул Кокошу хвостом - конечность у черта оказалась шершавой и жгучей, вроде пучка крапивы.
Кокоша взвыл.
- Сожалеешь, мерзавец? - с интересом уточнил черт, изогнувшись в три погибели, чтобы наклониться к самому уху своей жертвы. - Нет таких, чтоб не сожалели ни о чем.
Кокоша расплакался.
- Да! Да. Сколько раз уж говорено! Сожалею. Сил нет как сожалею...
Кокошины слезы привели в дикий восторг и черта, и невидимых зрителей. Впрочем, не совсем уж невидимых: как только прозвучало признание избитого, запуганного Кокоши и загремели аплодисменты, - круг света, освещающий сцену, расширился, растянулся, охватив и несколько рядов публики, сидящей поблизости полукругом, как в цирке, вокруг помоста.
- Браво! Браво!!! Бис!
Кокоша, съежившись и моргая, поднял голову и посмотрел на хлопающих в ладоши людей. Как ни странно, но он многих узнал: в первом ряду сидели его знакомые - коллеги по работе, соседи, Клавка из ближайших "Вин-вод", дядя Миша из стеклотары. Совсем близко с помостом расплылась от удовольствия физиономия жены Надьки и светились счастьем лица старичков-родителей.
Кокоша плакал, а зрители радовались.
- Давай-давай! Вжарь ему! Вломи хорошенько этому забулдыге! - кричал, сложив ладони рупором, Вадик Меднов - лучший, между прочим, друг Кокоши. Кокоша ушам своим не поверил. И глазам - тоже. Потому что Вадик присутствовал тут в костюме и при галстуке. Трезвый!
- Дурак, - сказал черт, ковыряя в пятачке корявым пальцем. - Это ж не твои, это альтернативные. Из Альтернативной Галактики.
В голове у Кокоши шумело и стучало, и никак не укладывалась чудная мысль о каких-то еще близких, но почему-то альтернативных... Странные они тут, это да.
Никогда в жизни Кокоша не видал ни отца с матерью, ни жену такими счастливыми. А уж чтоб Вадик Меднов трезвым был?!
Да нет, это ужас что такое. Все здесь и чуждое, и омерзительное человеку... Зачем, ну зачем он приперся сюда?! На кой черт?!
Кокоша опасливо покосился на рогатого нечестивца - кого-то ему эта морда весьма живо напоминала, но кого? Перед глазами плыли радостные улыбки аплодирующих зрителей. Уголки кокошиного рта, жалко кривясь, съехали вниз.
Кокоша страдал. Страдал всерьез. И не от похмелья. Не от отсутствия денег, собутыльников, выпивки.
Впервые в жизни он страдал потому, что...
Черт, читающий мысли, удивленно глянул на Кокошу и вдруг, сделав упреждающий знак зрителям, звонко чихнул. Серое рыло обвесилось соплями. Рогатый непринужденно смахнул сопли хвостом оземь и вытер запачканную конечность о помост.
Кокоша плакал, сотрясаясь от рыданий и не понимая, откуда берутся еще слезы. Ему казалось: он так много выплакал уже, что вся влага в нем кончилась и теперь даже кожа на лице, на шеках усохла, натянулась как на барабане. Он так устал от сожалений, что прямо на глазах тощал и превращался в мумию.
- Итак, - нахмурясь, сказал черт Кокоше, - ты, я вижу, весьма серьезно сожалеешь. Что ж, повеселил ты нас всех и порадовал от души. Так и быть - отпустим тебя! Хотя... Я думаю, ты еще не обо всем пожалел. Не полностью. А?.. А ты об этом что думаешь, сынок? Скажи-ка нам!
Черт повернулся левым боком к Кокоше и оказалось, что там, за ним, спрятавшись под мохнатой лапой, стоит Димка, сынуля, любимец Кокошин - такой, как всегда, тихий, пухленький, с круглыми глазами-пуговками, розовощекий. Серьезный. Сердце Кокошино дрогнуло.
- Так что, отпустим его, как считаешь, сынок? Не будем больше твоего папку мучить? - глумливо заискивая, справился черт у Димки, одновременно взгревая ударом кнута голую Кокошину спину.
- Сынуля! - взвыл Кокоша и залился слезами от боли. - Сынулечка...
Спазм скрутил его, и желудок чуть не вывернулся наизнанку, но хуже всего было почему-то голове - там, за черепной коробкой, разливался всепоглощающий кладбищенский холод от одной пугающей мысли.
- Сынуля-а-а-а-а! - зарыдал Кокоша, заревел раненым быком, чувствуя, как ледяная хватка стискивает сердце: Димка, Димка. Ведь он родился немым. По его, Кокошиной окаянности, сынуля Димка никому ничего сказать не сможет. Никогда. Эх, горе-то!
- Да, - сказал Димка, глядя без улыбки в глаза черту. - Отпусти. Я не хочу, чтоб он о чем-нибудь когда-нибудь еще жалел. Он уже достаточно наказан.
- Вот какой добрый мальчик! - умилился черт.
Кокоша, смаргивая слезы, с благодарностью и умилением смотрел на сына. "Молодец. Не подвел сынок Димка! Заговорил все-таки. Хоть тут, хоть в Альтернативной Галактике. Искупил я, получается, свой грех. Теперь уж все путем будет."
- Отличный вариант, отличный! - закричал черт. - Одобряю. Ну, что ж, грешная душа... Кончились, значит, твои сожаления. Давай-ка сюда билетик!
Смятый клочок появился в лапах у рогатого. Он расправил его на своей коленке, вынул из-за уха гусиное перо и, царапнув Кокошину ягодицу ногтем, наполнил стержень пера кровью обессилевшей от мучительных сожалений жертвы.
- Вот давай, тут подписывай. Теперь это твой билет на тот свет! Ты, гляди, живи теперь так, чтоб ни о чем больше не сожалеть. Как сынуля сказал, чтоб так и было. Уразумел? И пить не смей. А то сам знаешь, как это бывает - сегодня выпил, назавтра плачешься от похмелья...
Кокоша расписался, и черт, добродушно воркуя, выдал ему обратно его одежку, поднял с кушетки и, подождав, пока Кокоша оденется, поддал сзади пинка со словами:
- Проваливай, того-этого, к чертям!
Все завертелось перед глазами измочаленного Кокоши - балаган, черт, зрители, родители и жена, Вадик Меднов в галстуке, какие-то синюшные рыла с хоботами и слезящимися глазами...
"Неужели так и отпустим?" - шептали из темноты. - "Да ведь он уже ни о чем не жалеет. Это скучно!" - капризничал кто-то.
"Вот уж пустяки. Ниче-ниче, не обеднеет Альтернативная Галактика. Выпускай!"
Кокоша уже и не пытался осмысливать происходящее. Он просто лупил глаза в пространство вокруг. Последнее, что ему запомнилось, был ухмыляющийся Инквизитор в кожаном фартуке - он проверил наличие у Кокоши выходного билета, подписанного кровью.
- Главное, гражданин Кокорин, билет не теряй. Это ведь твой знак очищения. А то, ежли что... - наклонив крутую бычью шею, Инквизитор широко взмахнул рукою, указывая на разложенный неподалеку пыточный арсенал. - Вот!
На выходе пришлось еще раз показать билет курносому до безобразия служителю аттракциона. Клятвенно заверяя мужика в капитанке, что пить он теперь даже в рот не возьмет, а жалеть ему больше абсолютно уже не о чем, Кокоша вывалился из балагана на холодную от ночной росы траву.
- Алкоголь - это зло, - почти искренне прошептал Кокоша и от великого потрясения мозг его отключился.
***
Воскрес Кокоша обратно к жизни все в том же городском парке, у трехстволой ветлы.
Он лежал на сырой траве посреди опустелой полянки, справа сквозь гущу листьев в кроне пробивался желтый свет фонаря. Сад заполняла ночная прохлада и весьма обыденные звуки субботних гуляний: где-то вдалеке бренчала разудалая музычка, слышались довольные взвизги веселящихся граждан. И никаких аттракционов с сожалениями.
Вот только голова у Кокоши гудела. Он приподнялся на нетвердых ногах, постоял на четвереньках, шатаясь и придерживаясь за дерево.
- Епсте, - проворчал, - Что-то мне как-то мутно. Некстати заснул. Примерещилось, видать. Может, в вытрезиловке ненароком побывал?
Пересохшие губы едва слушались. - Надо бы это дело сбрызнуть...
Ярко вспыхнули перед глазами картины: черт с хвостом, доктор-циклоп, Инквизитор с арсеналом пыточного инструмента. И сынок Димка, сынуля. Добрый мальчишка, любит папку. Виноват папка перед ним, что ни говори... Кокоша поежился от воспоминаний. Нет, в чертей он не верил. Но все-таки...
Оно, конечно, какие там могут быть клятвы?
Ведь если на то пошло, дело-то было в Аль-тер-на-тив-ной Галактике. А что она тут? Отсюда, из парка, из обычной действительности, на ихнюю галактику трижды начхать!
- Вот, епсте, вам, выкусите, - неуверенно шептал Кокоша, силясь встать на ноги в темноте.
Другое дело - сынок, думал строптивый Кокоша. Его б немоту, может, и впрямь вылечить. Так ведь он, Кокоша, все деньги пропивает. Ничего не остается семье, Надьке.
- Нет, правда. Пора завязывать. Вот прям сейчас. С завтрашнего дня...
Поднявшись, наконец, на ноги, и уверившись в том, что обе конечности держат его надежно, Кокоша воспрял духом и сделал шажок в сторону от могучей ветлы, за которую он придерживался рукой.
- А где-то тут поблизости кафешка хорошая была... Пирожка Димке куплю. Да, пирожка. Жалко ведь пацана!
Кокоша оторвался от ветлы, засунул руки поглубже в карманы и покачиваясь, направился по тропинке влево.
Из дырявых Кокошиных брюк на тропинку вывалился бумажный клочок. Его радостно подхватил ветер, заплясал, завертел, заставив мелькать и подрыгивать тяжелые, налитые кровью слова:
"Непризнание законов Альтернативной Галактики не освобождает от сожалений".
По обычной похмельной рассеянности Кокоша утратил свой отпускной билет из холодной Вечности. Теперь ему действительно было о чем пожалеть внутри Альтернативной Галактики.