Аннотация: Немного издевательская история о том, как могут испортить жизнь народные индейские традиции. (фактически, пародия на мой же рассказ "Последний из Марсиан")
Не помню уже по какому поводу, в переписке с друзьями возникла тема индейской цивилизации и того, что мы о ней знаем. Томагавки, тамтамы, каноэ, мокасины, тотемы, узелковая письменность, шаманы и духи предков, ацтеки и майя - каждый хоть раз слышал эти слова. Но ведь есть ещё монументальные храмы, удивительно точно ориентированные по сторонам света; настоящие обсерватории в горах; гигантские силуэты, вырубленные на огромном плоскогорье Наска и различимые только с воздуха. Археологи уже доказали, что индейцы первыми в мире открыли понятие нуля, что они знали обо всех девяти планетах солнечной системы (мы сами Плутон открыли только в ХХ веке), что они даже плавали через атлантический океан - в Египет, а с камнем работали настолько виртуозно, будто он был пластилином. А потом эта великая цивилизация раз - и исчезла. Распалась, рассыпалась на отдельные племена задолго до прибытия в Америку европейцев. Честно, меня это серьёзно "зацепило". Ну не могут осколки некогда могучей цивилизации не пытаться возродиться, не стараться хотя бы в малом воспользоваться накопленным предками опытом и знаниям! А индейцы жили, будто так и дОлжно, жили, больше не развиваясь... Я долго и много думал над этим. А потом вдруг вспомнил, что слово "табу" - тоже индейское, и понял: всё дело - в традициях!
Давным-давным-давно...
- Чибиабос!!! Ко мне, сюда, быстро! Бычья требуха! Где ты?! Вылазь немедля, ходячая кучка навоза! Сегодня ты будешь мой, ты слышишь, будешь! Лучше выходи сам, драный шакал, по-хорошему! Ну всё, найду - в бизоний рог скручу!!
Становиться самоубийцей Чибиабос никак не желал. И потому сидел на ветке, крепко обхватив ствол руками и ногами, зажмурившись и почти не дыша. А Топучуха будто чуяла его - кругами бродила внизу, вытаптывая и проламывая своей тушей в зарослях кустов целые просеки. На его счастье, она была из племени Чакувахо - охотников на бизонов, жителей прерий; и о том, что прятаться можно не только в кустах, но и выше - часто забывала. Пока ещё забывала.
Только когда громоподобный голос жены стал совсем неразличимым вдали, индеец осторожно спустился на землю. Ненадолго замер, прислушиваясь и воровато оглядываясь. А затем бросился бежать, на всякий случай по-заячьи петляя из стороны в сторону. Естественно - не в сторону стоянки вигвамов.
Ему бы только день проплутать да ночь продержаться...
Только почти час спустя, выйдя к любимому озеру, Чибиабос позволил себе расслабиться. Несколько минут просто наслаждался звуками просыпающегося леса и лёгким гулом небольшого водопада. С умилением проследил взглядом за выводком уже подросших диких уток, гурьбой плывущих за своей матерью. С удовольствием напился ключевой воды из впадавшего в озеро ручья. Улёгся в душистой траве на покатом берегу, достал заранее припасённые полоски вяленого мяса. Уставился в пронзительно-голубое безоблачное утреннее небо и, лениво пожёвывая мясо, принялся размышлять о своей жизни.
В общем-то, неплохая у него была жизнь. В чём-то непростая, в чём-то даже тяжёлая, но в любом случае - весьма и весьма достойная зависти. Его охотничьи территории простирались от этих гор до самого бескрайнего океана. Им были побеждены и теперь ему одному подчинялись все племена от этих гор до самого бескрайнего океана. И Чака-Вака-Хонтос, самая красивая индеаночка от этих гор до самого бескрайнего океана, была ЕГО женой. Восьмой по счёту...
Неведомо кто взрыкнул вдруг неподалёку таким знакомым голосом, что Чибиабос, чуть не подавившись мясом, подпрыгнул на месте и едва не бросился наутёк. Но, прислушавшись, разобрался, что рычала то не Топучуха, а гораздо более безобидный зверь - дикий кабан. Облегчённо выдохнул и улёгся обратно. Попытался было вернуться назад в радужные мечтания, но нет, даже одним кратким воспоминанием о шестой жене настроение было испорчено безвозвратно.
Достойная зависти жизнь - ага, как же! Над ним сейчас, наверняка, всё родное племя опять потешается... У-у-у, великий Прародитель Суслик! К скунсу под хвост эти дурацкие традиции, которые надо строго соблюдать! Ну почему побеждённые племена не могут просто подчиниться новому вождю? Почему для окончательного замирения вожди племён обязаны породниться?! Хотя нет, сама-то традиция неплоха... если бы только все роднились через дочерей-красавиц, таких как Чака-Вака-Хонтос. Так ведь нет, побеждённые вожди с плохо скрываемой радостью спихивали ему своих старых и уродливых жён!! Жопотомаки, Дуробито, Задолбанчгук, Чучувиха, Кикиморда, Уродаски, Мордентос, Жабарыло, Доставанах, Трескончу, Занудича и, самая ужасная из всех, Топучуха - Пушистое Облачко. Брррр! Никакого спокойствия с ними нет, вечно они грызутся, ссорятся и скандалят по любому поводу. Хотя нет, один вопрос они решили очень даже дружно - пользоваться вниманием мужа договорились строго по очереди. Ужас! Разделили его по дням меж собой - и попробуй только уклониться! Та же Топучуха так возьмёт инициативу в свои "ласковые" ручки, что потом полдня будешь лежать, стонать и охать.
Нет, он, конечно, как может, уклоняется. Но всю жизнь в бегах не проведёшь, возвращаться приходится. Хотя бы к той же Чака-Вака-Хонтос. Да и вообще, позор это - из-за семейных проблем всё управление племенем бросать на шамана...
При мысли о шамане вождь аж зарычал от охватившей его ненависти. У-у-у, проклятый Кецалькотль-Каменноликий! Это ведь всё он, он один во всём виноват! Это именно он, едва став шаманом их маленького, но гордого племени, напомнил о всеми забытом старинном обычае замирения племён после войны. Это он так аппетитно описывал красоту Куликичокль, дочери вождя племени Енотов, что Чибиабос не раздумывая объявил им войну. И это он, именно он каждый раз после обнаружения под свадебными шкурами очередного "сюрприза" неведомо какими словами уговаривал его снова и снова воевать! У-у-у, проклятый Каменноликий! Так бы и убил его... Постоянно он всё вождю указывает: и с кем воевать, и как правильнее вести войну, и как потом лучше управлять завоёванными племенами. И малые племена, живущие на пути к большим, он всё время ездит покорять сам. А уж во время шкуроспасительных отлучек вождя всё руководство принимает на себя с явным удовольствием... У-у-у, проклятье на его голову! Раз уж ему так нравится власть, пусть бы завёл себе личное племя. И "вождём всех ацтеков" пусть бы называл сам себя! И на всех этих толстухах и уродинах пусть бы тоже женился сам!!
Мысль об обмене местами с Каменноликим оказалась неожиданно приятной, Чибиабос даже расплылся в улыбке. О, да! После недельки жизни с этими стервами вечная невозмутимость испарилась бы с Каменноликого без следа. Да что там неделя! Посмотрели бы все на него после ночки с той же Топучухой. М-м-м. А ведь есть ещё Жопотомаки, Кикиморда, Чучувиха. И Мордентос тоже уродина и садюга та ещё...
Сладкие фантазии на тему переложения всех обычных издевательств его жён на ненавистного шамана так захватили вождя, что он совсем позабыл об осторожности. Блаженно улыбаясь и периодически шепотом поддакивая своим мыслям, он невидяще пялился в бездонное голубое небо. И совершенно не замечал чужой колючий взгляд, настороживший бы любого. Он не услышал насмешливого фырканья, ничуть не заинтересовался шорохом раздвигаемых кустов, совсем не обратил внимания на лёгкую поступь открыто идущего к нему гостя. В его мыслях Кецалькотль как раз попал в цепкие кривые костлявые руки старухи Чучувихи...
- Кхм-кхм.
От неожиданности индеец подскочил на полметра вверх. А приземлился по-кошачьи, на все четыре конечности, уже привычно готовый убегать. Но испуг, не успев толком сформироваться, развеялся без следа - стояла перед ним не Топучуха. О, совсем не Топучуха.
Тонко выделанные мокасины, одетые на красивые стройные загорелые ножки. Самотканое платье плотно облегает крутой изгиб бёдер, плавно переходящий в осиную талию. В эти бёдра, к которым так и хочется прикоснуться, упираются две прелестные ручки с тонкими пальчиками. Выше заметна рельефно прорисовывающаяся под платьем упругая девичья грудь, дополнительно подчёркнутая вышитым по платью узором. Точёная шейка плавно переходит в красивый узкий подбородочек. Чуть вздёрнутый носик и чувственный изгиб пухлых губок вызывают дрожь, рассыпавшиеся по плечам длинные чёрные волосы вынуждают дышать неровно, а чуть насмешливый, вызывающе-задорный взгляд карих глаз заставляет сердце бить в тамтамы.
Вождь непроизвольно облизнулся. Кто там шефствует над ним завтра? Задолбанчгук? Ну, так она на сносях, а значит и завтра можно будет не возвращаться...
Он торопливо выпрямился во весь свой полутораметровый рост и с присущей вождю важностью посмотрел на незнакомку. Не получилось. Трудно с достоинством смотреть на того, кто выше тебя на целую голову.
Стараясь не менять выражения лица и не отрывая взгляда от незнакомки, Чибиабос боком передвинулся на шаг выше по склону. Незнакомка, улыбнувшись уголками губ, сложила руки на груди и тоже сделала шаг в сторону подъёма. "Издевается, - подумал вождь. - Но ничего, так знакомиться даже интереснее!" И поднялся ещё на шаг. И ещё. А потом ещё на два шага. А потом - потом подъём закончился.
"Ах, какая женщина!" - мысленно простонал Чибиабос, рассматривая стоявшую на расстоянии вытянутой руки индеаночку. Всё ещё не проронившую ни слова индианочку! А ведь по традиции женщины обязаны первыми приветствовать мужчин. Кроме как если их племена воюют... Но он сейчас не воюет ни с кем. Да даже если бы воевал, она обязана была сначала поинтересоваться из какого он племени!
- Удачи и добычи, красавица! - наконец, не выдержав, первым заговорил Чибиабос. Раз уж решил нарушать традиции предков, начать лучше с малого.
- Угу, - кивнула незнакомка.
- Сегодня чудесная погодка.
- Угу.
- И ты сегодня выглядишь просто прекрасно.
- Ага.
Вождь недовольно поджал губы. Вот бы узнать ему тайну могущества Каменноликого! Уж он-то всегда умеет всего несколькими словами разговорить, а потом и убедить в чём угодно кого угодно.
- Раньше я тебя точно не встречал, тебя забыть просто невозможно. Из какого племени ты будешь, красавица?
- Из Горных Косуль я, - с достоинством произнесла индеаночка.
- И что же ты делаешь так далеко от родного вигвама?
Незнакомка задумчивым взглядом обвела окрестности, вновь посмотрела на вождя.
- Я ищу вождя всех ацтеков. В стойбище сказали, он часто тайком здесь отдыхает. Не видел его?
Какое-то время Чибиабос колебался, представляться ему или нет, но затем в его душе взыграло озорство.
- Вождь всех ацтеков? М-м-м, нет. Я здесь гуляю всё утро и ещё никого не встретил. А зачем, если не секрет, ты его ищешь?
Глаза индеаночки тоже озорно блеснули. Скользящим шагом она приблизилась к нему почти вплотную, скромно потупила глазки и, перебирая пальчиками край его ворота, заговорила нарочито задумчивым тоном:
- Да так, ни за чем особым. Посмотреть на его очень хотелось. Может, даже познакомиться с ним поближе. Он ведь великий вождь всех ацтеков. Человек, завоевавший все племена от этих гор до самого бескрайнего океана! Он, наверное, очень могучий. Очень высокий. Очень сильный. Очень красивый. И очень, ОЧЕНЬ умный.
Чибиабос с каждым следующим её словом всё больше расплывался в щербатой улыбке. Расправил пошире свои тощие плечи. Приосанился, на пару секунд подтянув заметно отвисающий животик. Пригладил пятернёй немногие оставшиеся на голове волосики. И, весь довольный собой, важно заговорил:
- Ах, красавица, зачем он тебе сдался? Ну красивый, ну могучий. Но у него куча жён, а в подчинении куча племён, свободного времени у него нет совсем. А посмотри на меня. Я же ничем его не хуже. Может, лучше со мной познакомишься?
- Да-да-да, ты совсем такой же как он. Такой же стройный, красивый. И такой же у-у-умны-ы-ый. Да, с тобой было бы интересно познакомиться, - томно протянула незнакомка, придвигаясь ещё ближе и кладя ладони ему на плечи. Глубоко вдохнула, почти коснувшись грудью его носа, и, запрокинув голову, глядя в небо, с тоской выдохнула: - Но я не могу. Я дочь вождя. Без уговора на свадьбу знакомиться с мужчинами мне никак нельзя.
"Будь моей женой!" - едва не выкрикнул Чибиабос. С трудом оторвал взгляд от мерно вздымающейся груди индеаночки и затряс головой, приводя в порядок мысли. Мама ему всегда говорила, что несдержанность его когда-нибудь погубит. У него и так жён не счесть. Если добавить ещё одну - они его точно в могилу сведут. Пусть даже эта "ещё одна" и красива почти как Чака-Вака-Хонтос...
Но и упустить такую ягодку было выше его сил!
- Ах, красавица, ты разбиваешь моё сердце! - чувственно заговорил вождь, обнимая незнакомку за талию. - Будь моя воля, сделал бы тебя женой прям щас. Но клятвою связан я и ни на ком пока не могу жениться. Вот если ты согласишься...
- Женишься, женишься, никуда не денешься, - насмешливо пропела индеаночка, приложив пальчик к его губам. А затем легонько оттолкнула Чибиабоса: - Только не на мне. Думаю, тебе лучше подойдёт моя сестрёнка, Минечуха - Грозовое Облачко.
И пошла прочь, умопомрачительно покачивая бёдрами.
Перед тем как войти в лес она оглянулась через плечико и, видя непроходящую растерянность вождя, пояснила:
- Вчера твой шаман Кецалькотль от твоего имени объявил нашему племени войну. Так папенька решил замириться с тобой без боя.
- АААААААААА!!!!!!
Истошно вопя от охвативших его отчаяния, ужаса и ненависти, Чибиабос закружился на месте, вцепившись руками в волосы. Но шевелюра его и так была не густа, а уж на такое обращение и подавно не была рассчитана. Так что вскоре цепляться на голове стало не за что. И тогда он, по-прежнему истошно вопя, ринулся в лес. И в такт бешеному пульсу билось в его голове одно: "Убить, убить, убить шамана!"
- Тпррру! Ты куда это так несёшься?
Индеец по инерции ещё некоторое время перебирал ногами в воздухе, затем медленно повернул голову и посмотрел на свою шестую жену, на весу державшую его за ворот.
- Убью, убью, убью, - глядя не неё всё ещё бешеным, дёргающимся взглядом и по-прежнему думая только о шамане, вслух повторил он бившуюся в его голове мысль. Но непонятливая жена, конечно же, приняла всё на свой счёт.
- Чего?? - протянула, прищурившись, Топучуха. И поднесла к глазам мужа кулак. - Тебе как: пятачок начистить или сам прочухаешься?
От вида такого знакомого аргумента Чибиабос "прочухался" сам. Но он всё ещё был слишком на взводе, чтобы по-настоящему испугаться.
- Отпусти меня! Я тороплюсь! Пусти, пусти, пусти! Я занят, мне надо спешить!
- К кому это ты торопишься? - Зарычала Топучуха, по-прежнему удерживая дёргающегося мужа одной рукой. - А ну отвечай, кобель похотливый! К кому ты всё время от меня бегаешь?! Отвечай, ты, плешивый шакал!
Вождь в отчаянии застонал. Он чувствовал как с каждой секундой тает его решимость и прекрасно понимал, что вряд ли потом осмелится в открытую напасть на ненавистного шамана. Но как, как убедить самую ревнивую из его жён не медля отпустить его? На такое был бы способен разве что только сам Кецалькотль.
Не отдавая себе отчета, что делает, Чибиабос выпрямился, надев на лицо надменно-высокомерное выражение. Поднял левую руку ладонью вперёд и, подражая шаману, слегка гнусаво заговорил:
- Прочь с дороги, женщина. Чибиабос имеет важное дело. Чибиабос идёт убивать шамана.
Но Топучуха его не отпустила. Она держала его всё так же крепко. Разве что смотрела теперь удивлённо-изучающим взглядом.
Безмолвие тянулось секунда за секундой. И нервы вождя не выдержали. Нашарив за поясом томагавк, он затряс им и отчаянно заорал:
- Отпусти меня немедленно, дура! Я иду убивать шамана! Отпусти, или хуже будет! Я иду на смерть, мне уже всё - всё равно! Не зли меня, женщина! Я на всё способен! Я в ярости!!
- Вижу, - облизнулась Топучуха. Шутя, как у ребёнка, отобрала у него томагавк и отбросила в сторону.
- Подождёт твой шаман.
"Убить, убить, убить шамана, - тоскливо повторял про себя Чибиабос, задыхаясь в жарких объятиях шестой жены. - Но сначала - узнать тайну его могущества. А потом убить. Узнать - потом убить. Узнать и убить..."
Давным-давным-давно, плюс три месяца...
На таинственно тёмно-синем, как воды реки Виннкакнау, небе проклюнулась первая звёздочка.
Чимальпайн встрепенулся. И медленно осел обратно в остатки старого орлиного гнезда в углублении каменного выступа, с трудом сдерживая всколыхнувшиеся эмоции. Рано, всё ещё рано. Традиция предписывает тёмные дела творить глубокой ночью. Надо ждать.
Ждать Чимальпайн-Длинный Язык умел, в свои шестнадцать он был опытным охотником. Вот только подобной "охоты" у него ещё никогда прежде не было.... Чувствуя, как сердце то сжимается от страха, то начинает биться гулко и часто от ощущения высшей предопределённости, то опять замирает от страха, он смотрел вверх, на постепенно покрывавщееся звёздами небо. В кругу вечернего костра, после удачной охоты, наравне с байками об охотничьих и любовных успехах часто рассказывались легенды о великих войнах и охотниках, чьи души за доблесть и отвагу Прародительница Ягуар взяла на небо и сделала звёздами. Длинный Язык смотрел снизу вверх на души-звёзды, а звёзды-души смотрели сверху вниз на него. Смотрели... с одобрением? С осуждением? Нет, наверное, всё-таки с одобрением...
Чимальпайн нервно отёр ладонью вспотевшее от волнений лицо. И поморщился досадливо: если не считать небольшой щетины на подбородке, выросшей за время трудного подъёма по крутому склону на гору, его лицо было чисто и гладко как у юной скво. Ох, не по-индейски, поперёк традиции это - идти на судьбоносный бой без боевой раскраски. Без защитных амулетов. Да ещё - позабыв о звёздах-душах, Чимальпайн принялся остервенело чесаться - да ещё в чужой одежде. Но и дело он задумал не по-индейски подлое, гадкое дело он задумал. Даже тень от его позора не должна упасть на доблестное племя сыновей Ягуара. Даже если ему удастся свершить задуманное. Но особенно - если не удастся.
А пока надо ждать. Ждать спокойно и терпеливо, полностью сосредоточившись на "объекте" охоты, как и подобает истинному войну племени Ягуара.
Чимальпайн уселся поудобнее, прикрыл глаза и вызвал в памяти образ врага. Проклятый Кецалькотль. Проклятый Кецалькотль. Проклятый... Ай! Проклятый шаман, проклятая блоха. Проклятый шаман, проклятая блоха. Прокля... Ой! Сссс... Проклятые блохи, проклятые блохи, проклятые блохи...
*******
Тяжело дыша открытым ртом, Гайавата - Каменный Лоб стоял на карачках и с отвращением пялился на большую корзину с кислыми фруктами перед собой. Вот уже которую минуту он пытался отыскать в себе хоть капельку той хвалёной силы, которой так гордился ещё два часа назад - и не находил. Его всего, от корней волос до самых кончиков пальцев наполняла усталость, одна только огромная, бесконечная усталость. И это была катастрофа. Это был полный крах его самомнения, его самооценки. Но что ещё хуже, в отличие от ранее случавшихся неудач, эта порождала в душе не боевую озлобленность, а одну только душащую, по-детски горькую обиду. О, великий Прародитель Суслик! Почему? Ну почему все так подло врали, что подъём в гору вместе с проклятым шаманом дался им совсем легко?! Совсем не уважают, сукины дети. Ну ничего, ничего. Он тоже потом будет говорить, что всё было легко и просто. Потом ещё, может, и накостыляет кое-кому - за неуважение. Но это будет потом, а пока надо дойти до вершины. Дойти, во что бы то ни стало.
Кряхтя, индеец поднялся на ноги. Нагнулся к корзине. Напрягся, с усилием оторвал её от земли ... и опустил обратно. Вытер моментально вспотевший лоб, отдышался. Сжав на пяток секунд в кулаке костяной амулет, висевший на шее, старательно помянул всех духов предков, и особенно основателя племени - Прародителя Суслика. Снова нагнулся к корзине. Облизнул сухие губы, сосредоточился. Крякнул от натуги и поднял-таки её! Постоял немного, прижимая корзину к пузу, выдохнул и - медленно опустил обратно на землю. И сам рухнул на колени рядом.
Это был конец, сил не осталось совсем. Ему нужно было отдохнуть, ещё хоть немного отдохнуть... А времени на отдых как раз больше и не было - шаман-то уходил всё дальше и дальше вперёд. Серьёзно отставать от него было никак нельзя - если шаман выйдет на Тау-Чикато без помощника, его, Гайавату, уже никто никогда больше уважать не будет.
Гайавата поднял взгляд на белую фигуру впереди и весь передёрнулся от всплеска постоянно тлевшей в душе ненависти. У-у-у, проклятый Кецалькотль! Всё чапает и чапает себе, прётся вперёд как осёл, без остановок и задержек. Легко так идёт, важно, неторопливо, будто только что из вигвама вышел, будто и не было позади долгого и утомительного подъёма в гору. Гад бледнокожий! И откуда в нём только силы берутся?
Животворящий огонь ненависти возродил в индейце толику былой озлобленности. Сил это, правда, не придало ни капли, но решимость выйти на Тау-Чикато во что бы то ни стало - укрепило. И тогда Гайавата опять потянулся к корзине. Не вставая, приоткрыл крышку, быстро сунул под неё голову и глубоко, всей грудью вдохнул. Пожалеть о своём отчаянном поступке он не успел - от мощного кислого аромата рожу сразу перекосило так, что показалось: левый глаз вот-вот из орбиты выскочит, челюсть сама собой набок вывернется, а желудок на куски порвёт горло, просясь наружу. Но в то же время напряглись и мышцы всего остального тела, а это Каменному Лбу как раз и требовалось.
- Ы-ы-ы-ы-ы-ы... - С трудом сдерживая дыхание, замычал индеец, чуть сознание не теряя от кислой вони. Торопливо вскочил на ноги, одним решительным рывком водрузил корзину себе на плечо и, наконец, выдохнул. Закачался, устоял. Старательно отворачивая лицо от своей ноши, продышался, широко раззявив рот и выпучив оба глаза. Пробурчал под нос привычное ругательство и потопал вдогонку за шаманом, буравя его белую спину ненавидящим взглядом.
Шрк-шрк-шрк-шрк - частыми, но короткими шажками, почти не отрывая ног от земли, неторопливо скользил вперёд неутомимый Кецалькотль. Топ, топ-топ-топ, топ, топ-топ, топ - шатаясь из стороны в сторону, устало вышагивал позади него Гайавата, тихо кипя от злости. То, что Каменноликий - очень нехороший человек, Гайавата знал давно; это, собственно, знали уже все индейцы от этих гор до самого бескрайнего океана. Но вот до какой степени он сволочь и садист, Каменный Лоб в полной мере осознал только теперь. Сегодня раздражало в шамане буквально всё. Его омерзительно-неторопливая походка, его всегда белоснежные одежды, его вечно гордая осанка, и особенно - его яркое качапатури на голове. Но больше самого шамана, больше чем эта противная, вонючая, отдавившая оба плеча корзина спелых плодов лимонако, гораздо больше рваного, выматывающего ритма ходьбы - отстал-догнал-отстал, - сильнее всего остального Гайавату бесила тишина. Проклятый Каменноликий уже третий час шёл вперёд МОЛЧА. Здесь, в горах, высоко над долиной, не было совсем никаких посторонних звуков, и бесконечное "шрк-шрк-шрк" его нечеловеческой походки резало нервы хуже тупого ножа. От этого однообразного противного звука хотелось завыть и швырнуть в проклятого Каменноликого чем-нибудь тяжёлым. Например, этой гадкой корзиной. Или хотя бы любым из камней под ногами... Но - нельзя, традициями это было запрещено строго. Потому, чтоб не сойти с ума, Каменный Лоб напряжённо обдумывал важнейший вопрос, мучивший всех индейцев от этих гор до самого бескрайнего океана - как убить проклятого Кецалькотля?
Впрочем, раздумья даже на столь приятную тему Гайавату уже давно не радовали. Как именно убить? Не вопрос - исподтишка, глубокой ночью и обязательно большой толпой! Потому как бросивших ему вызов в лицо, что в одиночку, что малыми группами, проклятый Каменноликий всегда побеждал. Но вот по какому поводу его убивать - это уже проблема. Гайавата был индейцем правильным - уважал сильных, притеснял слабых, свято чтил традиции. А традиции на этот счёт были строги: шаман племени - не обычный индеец, его убить можно только по очень важной причине, касающейся всего племени сразу.
Переведя взгляд себе под ноги, Гайавата в который раз уныло перебрал в уме немногочисленные варианты. Шаман традиции не уважает или нарушает? Да нет, даже наоборот, Каменноликий регулярно, после общения с духами предков, возвращает племени столь древние традиции, которых даже самые старые деды припомнить не могли. И карает потом за нарушение этих "старых новых" традиций нещадно. Вредительство племени? Снова не то. Хоть жизнь племени Суслика и изменилась до неузнаваемости, но жить-то стало лучше, жить стало сытнее. Маисовые и овощные поля, испещренные оросительными каналами, стали плодоноснее; стада горных коз и лам, выпасаемые на равнинных лугах, стали тучнее; рыбаки в новых лёгких каноэ из шкур и ивовых прутьев стали вылавливать куда больше рыбы. Хотя вот стоянка племени хрен знает во что превратилась! Вигвамов - немерено, народу - ещё больше. Землю уже утоптали до крепости камня! Но нет, и это не повод - многим это даже нравится...
Каменный Лоб с досады аж зубами заскрежетал - какой же всё-таки шаман умный, творит что хочет, а не подкопаешься. Проще всего было бы уговорить вождя отдать столь желанный для всех приказ, слово вождя в делах племени всегда имело решающее значение. Но Чибиабос на такое не согласится, он Кецалькотлем дорожит, Кецалькотль чудесным образом исполняет любые его прихоти. Вона какой гарем вождю завоевал, причём, строго в рамках традиций. А чтоб без согласия вождя убить шамана причина нужна веская и бесспорная.
Гайавата снова стрельнул ненавидящим взглядом в спину идущего впереди Кецалькотльи. Автоматически отметил увеличившуюся дистанцию и слегка прибавил в шаге - дорога далее делала поворот вправо, повторяя профиль скалы, а терять из виду шамана было нельзя. И вновь серьёзно задумался.
Может, обвинить проклятого Кецалькотля в чрезмерной воинственности, в желании чужими руками уничтожить всё племя Сусликов? Всем ведь известно, что это он постоянно подзуживает Чибиабоса на новые и новые войны, в которых гибнут лучшие мужчины племени. М-м-м... Так ведь сами традиции для прославления духа и доблести племени воевать побольше предписывают. А Суслики при Каменноликом ещё ни одной битвы не проиграли. Да и воюют и гибнут в новых войнах теперь не только Суслики, а все ацтеки... О! А может, надо мыслить шире: проклятый Кецалькотль задумал изничтожить не просто племя Сусликов, а вообще всех индейцев на земле?! Неспроста же он завоёвывает и объединяет самые разные племена в один большой народ под непонятным названием "ацтеки". И нового, особо кровожадного бога-солнце - Чиисейса - для всех ацтеков объявил, поставив его надо всеми богами-Прародителями племён. Наверняка, завоюет все-все-все племена, а потом его бог-солнце - пшик! - всех ацтеков и сожжёт! У-у-у, да его за такое особо мучительной смертью убивать надо!
Окрылённый успехом своих умственных трудов, Гайавата в два счёта догнал шамана и пристроился позади. Не отставая и не обгоняя, строго по традиции, он неторопливо вышагивал вслед за ненавистным Кецалькотльой, прямо-таки раздуваясь от гордости за себя, любимого. Какой же он всё-таки умный! Разгадал такой страшный замысел против всех-всех-всех. И теперь его все-все-все уважать будут. Прославлять. Может, даже легенду о нём сочинят. А особенно, в родном племени его, наконец-то, все уважать начнут. Ведь собрав команду и убив проклятого шамана, он один прославит родное племя сильнее всех прочих побед племени!
Но стоило Гайавате, для сравнения, вспомнить об этих самых прочих победах племени, как вспомнилась и их первопричина, и радость индейца постепенно сникла. Всё-таки это при проклятом Каменноликом их племя выиграло все-все битвы. И все последние войны хоть объявляли уже не Суслики, а "ацтеки", за их победы все индейцы уважали не каких-то там общих "ацтеков", а племя Суслика. Контролировать побеждённые племена в составе единого народа "ацтеков" оказалось проще, чем, как в старину, ежегодно требовать с побеждённых дань; и все теперь очень уважали управляющих - сынов племени Суслика. И особо боялись и уважали все индейцы не просто бледнокожего Кецалькотля, а шамана племени Суслика! Или даже взять эту широкую горную дорогу - пусть, приказу Каменноликого вырубая её по очереди четырьмя волшебными мотыгами, камня не боящимися, погибли целые племена индейцев, а потом ещё многие и многие померли, волоком втаскивая по ней на Тау-Чикато чудной тотем проклятого шамана, но ведь гибли здесь племена, враждебные племени Суслика! Мда-а-а. Получается, что для их племени Каменноликий - не зло, а благо. А общеплеменное благо традиции предписывают беречь.
Гайавата даже приостановился и, невольно застонав, в отчаянии замотал головой. О, великий Прародитель Суслик! Куда смотришь ты, куда только смотрят духи предков? Почему, ну почему получается так, будто сами традиции оберегают того, кого все индейцы от этих гор до самого бескрайнего океана мечтают придушить, пристрелить, сжечь, утопить, зарубить, повесить, растерзать, разорвать на мелкие кусочки, уничтожить как бешенного койота?!!
Как бешенного койота... Каменный Лоб встрепенулся и заинтересованно смерил Кецалькотля оценивающим взглядом. Бешенных положено убивать без промедления, это даже не традиция, это основа выживания племени. Можно ли шамана назвать бешеным? Хм-м. Нет, наверное. Он не плюётся, не кусается, на людей с пеной у рта не бросается. Даже наоборот, он вечно спокоен и невозмутим, как скала. Хотя, обычный человек настолько невозмутимым быть не может... А ещё он постоянно разные глупости то сам делает, то других делать заставляет. Вроде отъёма всех золотых украшений. Или сбора самых кислых фруктов. Или ежедневных походов на Тау-Чикато для молитв своему богу-солнце - ночью! Всё-таки шаман - крепко головой стукнутый. Больной на всю голову. Больной... О! Может, его невозмутимость и бледнокожесть есть следствие болезни? Ага. А болезнь эта - заразная, и тогда его срочно надо убить ради спасения всего племени! Да?! Нет, нет, нет. Шаман пришёл из южных болот в племя Суслика уже бледным как луна, и за годы его шаманства никто в племени бледнокожим не стал.
Каменный Лоб чуть не заплакал от обиды и отчаяния. Впервые в жизни думал так долго, так усердно и - так безрезультатно. Настроение окончательно испортилось. От напряжённых раздумий и постоянно кислой вони несомой корзины сильно разболелась голова. А ещё с удвоенной силой навалилась усталость. Он остановился и поднял на постепенно уходящего в отрыв шамана тоскливо-завистливый взгляд. У-у-у, проклятый... И откуда в нём столько силы идти так долго и непрерывно? Может, правду поговаривают, будто это его бог-солнце, Чиисейс, за служение дарует нечеловеческую выносливость? Хотя нет, о чём речь, это же не Кецалькотлю приходится тащить на себе эту тяжеленную, противную, вонючую корзину...
Индеец тяжко вздохнул. И поморщился - нещадно начало ныть левое плечо, на котором он нёс корзину. Гайавата косо глянул на неё, посмотрел себе под ноги. Нет, сил опустить и снова поднять корзину ему не хватит точно, нечего и думать. Даже просто удержать её на руках сил не хватит. Но и дальше идти так, как есть, было невозможно. Как же быть?
Решение, как обычно, пришло неожиданно. Сначала Каменный Лоб, постояв на месте с полминуты, понял, что проблему перемещения корзины с плеча на плечо без риска рассыпать плоды по всей дороге ему придётся обдумывать долго. Затем решил обдумывать её в более комфортном положении, подошёл к скале и опёрся на неё правым плечом. А потом как-то сама собой к скале оказалась прижата корзина, а он, удерживая её в таком состоянии, догадался аккуратно поменять под ней плечо. Всё вышло до того легко и быстро, что Каменный Лоб даже заулыбался, гордый собой. Кинул на удаляющегося шамана оценивающий взгляд и принялся вот так, с комфортом, отдыхать.
День ощутимо быстро катился к концу. Тишина стала ещё гуще, чем была, даже бесконечное "шрк-шрк-шрк" походки Каменноликого звучало глуше, чем раньше. Жаркий ветерок, постоянно дувший вдоль скалы, стал заметно прохладнее. А фигура уходящего вперёд Кецалькотля, одетого во всё белое, казалось, начала светиться в наступающих сумерках. Это было по-своему красиво, но вызывало у Гайаваты только отвращение. Не может один человек иметь столько власти и могущества, чтобы повелевать всеми-всеми. Даже если ему покровительствует какой-то там Чиисейс. Неправильно это, не по-индейски.
Почувствовав, что душа вновь начинает разрываться от ненависти и бессилия сделать что-либо, Гайавата хмуро отвёл взгляд в сторону, облизнул сухие губы. Непроизвольно нашарил на поясе небольшую тыквенную фляжку, выдрал зубами пробку. И скривился, вспомнив, что допил её давным-давно. Ещё один повод, вернувшись, начистить кое-кому рыло... Он всё же перевернул фляжку, надеясь выцедить в рот хотя бы каплю. Напрасно. В раздражении отшвырнул её прочь, и маленькая сухая пустотелая тыквочка, гулко громыхая, поскакала вниз по дороге.
Равномерное шарканье шагов шамана не замедлилось ни на мгновение.
"А ведь он за всё время подъёма ни разу не обернулся", - невольной обидой кольнула Гайавату неожиданная мысль. Он мог устать и давно далеко отстать, он мог потерять сознание от жары и жажды, он мог просто уронить и рассыпать эти поганые фрукты, а проклятый шаман ни разу не оглянулся проверить как там дела у его сегодняшнего помощника на вечер. Всё чапает и чапает себе вперёд с видом хозяина всего и вся. Совсем не уважает своего помощника...
Не уважает!?! Индеец быстро стрельнул взглядом на Каменноликого, а затем, широко распахнув глаза, посмотрел на обрыв через дорогу так, словно впервые его увидел. Дорога хоть и была необыкновенно широка - для горной дороги, но так же была четко ограничена - справа отвесная скала, слева глубокий обрыв. Шаман же, как обычно, безоружен, и вперёд идет, совсем не обращая внимания на то, что творится за спиной. Да в таких условиях и один-единственный индеец способен убить ненавистного Кецалькотльу! Особенно за такое смертельное оскорбление!
Радостно воинственно рыкнув, Каменный Лоб как бизон - как очень-очень уставший бизон - попёр на Кецалькотльу. Вперёд, вперёд, вперёд! Догнать, оглушить корзиной по голове, врезать по почкам, набить эту отвратительную, вечно невозмутимую харю и живьём сбросить со скалы! Вперёд! Десять шагов до жертвы. Девять. Да! Убить проклятого белокожего чужака! Восемь. Его все теперь уважать станут! Семь...
Гайавату подвела приобретенная им за время подъёма привычка думать. До идущего впереди шамана оставалось преодолеть всего пять шагов, когда он представил себе, как будет хвастать своей местью за оскорбление - и через силу притормозил, закусив в отчаянии губу. Нет, за безразличие и равнодушие во время подъёма на плоскогорье шамана убивать никак нельзя. За такое его уважать никто не станет, наоборот, высмеют. До него многие и многие на Тау-Чикато выходили - и ничего, а он, значит, выдохся, обиделся и подло, со спины убил шамана племени? Позор это будет.
Но сама идея личной оскорблённости была хороша. Серьёзное оскорбление можно смыть только кровью, и это была древнейшая традиция. Угрюмо потупившись в землю, Гайавата напряжённо начал вспоминать, за что он мог бы на Каменноликого очень серьёзно оскорбиться. Прежде их пути-дорожки как-то не особо пересекались. Во время войн приказы странные отдавал - где в засаде сидеть, когда на врага кидаться? Ну, так самим схваткам-то не мешал, да и приказы его все к победе вели. Смотрит всегда высокомерно, никогда ни "я" ни "ты" не скажет, ведёт себя пренебрежительно, будто тебя и рядом нет? Ну, так он ведь со всеми так, через губу разговаривает. Обидел действием? Нет. Отобрал что-либо? Нет. Не дал сделать чего-либо? ДА!!!
Индеец вскинул голову и завистливо уставился на шаманский головной убор. Качапатури... О, какая прекрасная, чудесная, красивейшая шапка из крашенных перьев орла. Как бы ему хотелось сделать себе такую же. Но шаман не даёт. Запретил под страхом смерти. У-у-у, за одно это его убить надо! Надо бы, но... Хм-м. Но Кецалькотль запретил ношение качапатури ВСЕМ. И все остальные в ответ на это смертельно обижаться никак не собираются.
Гайавата разочарованно вздохнул и отвёл взгляд от столь желанного головного убора. Подумаешь, не особо и хотелось. У него-то с шевелюрой всё в порядке, это шаману свою лысину чем-то прикрывать постоянно хочется. Ха! Нацепил на башку пучок перьев, обозвал его непонятным словом качапатури, и думает, что стал красавцем! А сам как был уродом, так и остался. Тощий как сушёная рыба, бледный как луна и лысый как колено! Хотя девкам его качапатури очень нравится... О! Гайавата вновь вскинул обрадованный взгляд на ненавистного шамана. Есть веский повод для убийства! Он девок портит! И ладно бы только спал с ними - сами, дуры, к нему в вигвам бегают. Но глушить-то их зачем?! Сейчас ни к одной сзади не подойди - или завизжит как коза недорезанная, или тут же, наотмашь, врежет, чем под руку попадётся. И ведь, гад, глушит их неожиданно и совсем без повода. Потаскутос так и говорила: всё хорошо, лежишь себе, наслаждаешься, как обычно начинаешь мысленно сравнивать шамана с другими, вдруг - бац, удар!
Стоп. А она откуда это знает?
Индеец, сбившись с шага, замер. Растерянно уставился на спину шамана, представляя себе образ любимой подруги и старательно шевеля обоими извилинами. Но от столь напряженных раздумий голова только разболелась ещё сильнее, да ещё появилось жгучее чувство обиды от непонимания. Каменный Лоб, застонав, замотал головой, прогоняя прочь все мысли. Насупившись, уставился на шамана и решительно пошёл вперёд, нагоняя его. К скунсу под хвост эту традицию убийства шамана по важному поводу! Каменноликий - враг, а врага надо убивать, используя любую возможность! Шаман должен быть уничтожен сейчас!
Но то ли Гайавата уже слишком устал, то ли Кецалькотль ускорил свой скользящий шаг, а приблизиться к нему ближе, чем на пять шагов никак не удавалось. Индеец как в тумане упорно шагал и шагал следом, не думая уже совсем ни о чём, отдавшись весь на волю своих инстинктов. Однако они же, инстинкты, всё и испортили - на очередном изгибе дороги глаза заметили удобный выступ на скале, а ноги сами подвели и усадили на него тело.
Проводив невозмутимо удаляющегося Кецалькотльу грустным-прегрустным взглядом, Гайавата повесил голову. Его самомнение было полностью раздавлено в труху и смешано с навозом жгучего стыда. Повода для убийства не нашёл, сам на шамана даже напасть не смог, ношу на плоскогорье не донёс, поручение вождя не выполнил... Вспомнив о поручении вождя, Гайавата нервно хихикнул. "Разузнай, как и какому именно богу молится Кецалькотль. Расспроси его хорошенько!" - строго-настрого наказал ему Чибиабос, назначая на нынешний вечер в помощники проклятому шаману. Когда расспрашивать-то?! Каменноликий вперёд идёт всё время МОЛЧА! А заговаривать первыми индейцам со своим шаманом можно только глядя ему в лицо, такова традиция. А другая традиция запрещает помощнику обгонять шамана на марше. Ну, и как тут с ним поговоришь?!
А ведь он прекрасно знает об этой двусмысленности, подумал Каменный Лоб, кинув ненавидяще-беспомощный взгляд в сторону Каменноликого. Это же он вернул племени обе эти давно забытые традиции. И теперь неторопливо вышагивает, садюга, испытывая, насколько хватит терпения очередного помощника на вечер...
Испытывает?!? Каменный Лоб выпрямился, как громом пораженный. Кецалькотль уже вторую луну каждую ночь проводит на плоскогорье, и каждый вечер его сопровождает помощник, несущий корзину кислых фруктов. Ни один не ходил с ним во второй раз, а некоторые и из первого похода не вернулись. Быть может, шаман таким способом выбирает себе достойного ученика? Ведь по традиции у шамана всегда должен быть ученик, а у Каменноликого его всё ещё нет.
Гайавата встрепенулся и уже совсем другим взглядом посмотрел на Кецалькотля. Торопливо вскочил и, подволакивая от усталости ноги, кинулся вдогонку. Подождите, о сильнейший, умнейший, прекраснейший шаман! Подождите, я больше не отстану!
И правда, не отстал. Потому как подъём вскоре закончился.
Кецалькотль, поднявшись на каменистую насыпь уже на плато, неожиданно остановился и отступил на два шага вправо, будто уступая место. Гайавата, тяжело дыша, взобрался на насыпь следом и, ахнув, замер, пораженный. Они вышли на плоскогорье Тау-Чикато на самом закате и сейчас открывшееся взгляду зрелище особо впечатляло. Чистое, без единого облачка бездонное ультрамариновое небо, уже покрывшееся на востоке первыми звёздами. Большое, тёплое, оранжевое солнце впереди, уже коснувшееся своим краешком горизонта. Бескрайнее безжизненное плато вокруг и на нём огромный, вытянувшийся строго на закат золотой прямоугольник, пылающий алым огнём и будто парящий над самой землёй.
Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать - всю глубину народной индейской мудрости познал в эти секунды Каменный Лоб. О невероятных размерах, непостижимой простоте и красоте золотого идола Каменноликого среди индейцев шептались часто, но никакие слова не могли передать и части того великолепия, что открылось его глазам. Зато как-то сразу становилась ясна вся глупость затеи Чибиабоса создать на Тау-Мончика свой подобный идол - пусть великий вождь прикажет вырубить в камне гигантские силуэты хоть всех тотемов всех племён, такой красоты не повторить никогда.
Стоявший рядом Кецалькотль глубоко вздохнул. Каменный Лоб очнулся от очарования и сразу запаниковал: куда идти, куда нести корзину? Вперёд, к золотому идолу? Направо, к серому чудному тотему, похожему на две помятые сложенные краями огромные миски? Или налево, к груде из десятка пустых корзин? К счастью, шаман, будто услышав его мечущиеся мысли, первым пошел вперёд, и индеец, облегчённо выдохнув, последовал за ним.
Шага за два до золотой полосы идола, лежавшей на небольшом возвышении из насыпного песка, они остановились. Кецалькотль развернулся и замер, сложив тонкие белые руки на груди. Гайавата опустил корзину с фруктами на землю и тоже замер. В воздухе повисло молчание. И тут он понял, что сейчас самое время что-то сказать. Но что? Спросить истинное имя бога-солнце, к которому великий шаман взывает каждую ночь? Поинтересоваться, почему его бог во время общеплеменных молитв требует человеческих жертв, а при личных взываниях по ночам принимает подношения только самыми кислыми плодами? Узнать об обрядах, за которые его бог дарует небывалые могущество и силу? Нет-нет-нет, Гайавата всеми фибрами души чувствовал, что великий шаман далеко не тот человек, которому можно задавать вопросы, от такого нужно ждать пока он сам снизойдёт до внимания к тебе. Но если он совсем ничего не узнает, то будет бит, вождь Чибиабос особо предупреждал об этом. Как же быть, как быть?
Секунда томительно текла за секундой, а великий и могучий шаман невозмутимо стоял напротив него и ждал. И казалось, что надменный взгляд его карих глаз видит Гайавату насквозь, что он видит все мучения его души и с насмешкой ждёт его слов. И тогда Гайавата решился.
- Хэй-я! - Произнёс он, подняв в прощании вверх правую руку с открытой ладонью.
Каменноликий улыбнулся!! Пусть его лицо оставалось по-прежнему непроницаемо-неподвижным, но в его карих глазах промелькнула тёплая улыбка! Точно, промелькнула!
- Пусть Гайавата вернётся на рассвете. Хэй-я! - Ровным голосом сказал шаман, поднимая руку в ответном прощании.
Индеец едва не завопил от радости. Сдержался чудом. Предельно спокойно развернулся и направился к спуску. Пошёл старательно неторопливо, так, как ходит сам великий шаман, хотя от распиравшей душу радости хотелось бежать вприпрыжку и кричать во всё горло. И с каждым таким шагом к нему приходило Великое Понимание: если радость не выплёскивать наружу сразу, она становится больше, всё больше и больше, постепенно наполняет каждую клеточку тела счастьем и заставляет душу петь.
Он будет учеником Кецалькотля!
*******
Гайавата удалялся молча и сдержанно неторопливо, но в пси-диапозоне он истошно вопил от радости.
Чмодис проводил его долгим насмешливо-презрительным взглядом. Мда, не зря он дал такое название новому племени дикарей - "ацтеки" , очень уж точно получилось. Все они тут натуральные "ацтеки" . А уж этот экземплярчик - как там его? Каменнолобый? - ну полный "ацтек" ! В течение часа упорно старался догнать его и убить, а оставить при этом тяжёлую корзину на дороге ума не хватило. "Ацтек" "ацтеком" , и добавить нечего. Впрочем, нет худа без добра - самому Чмодису эту ненавистную корзину сегодня ни шага нести не пришлось.
Кинув ещё один взгляд вслед уже скрывшемуся за насыпью индейцу, Чмодис всё же насмешливо хмыкнул. Это всё-таки было забавно. Начиная почти четыре года назад завоевание и объединение племён дикарей, он преследовал конкретные личные интересы. И действовал для того самым простым и эффективным, самым понятным для дикарей методом - методом силы. Его боялись все, его именем пугали детей, страх перед ним одним служил лучшим цементом в деле слияния самых разных племён, в том числе прежде враждовавших друг с другом. И вот теперь у него появился поклонник. Даже больше - подражатель! Не сдержавшись, Чмодис хмыкнул ещё раз, теперь уже с большей долей презрения. Жалкий дикарь! Зажал в себе кусочек счастья, наслаждается им в одиночку - и думает, что стал умнее, сильнее, цивилизованнее. Убожество! Цивилизованный человек себя никогда так не ведёт.
Чмодис развернулся на месте. Привычно окинул взглядом каменистую безжизненную равнину, в багровом свете заходящего солнца так похожую на родные места. Сердце сразу сжалось от острой тоски, он стоически сдержал рвущийся из груди стон. Застыв на месте с каменным лицом, мутным от внутренней боли взором смотрел такое родное, багрово-красное солнце. О, как же он тут одинок, как же он несчастен... Четвёртый год один, совсем один...
Последний луч солнца потух за горизонтом, а на землю как-то разом обрушилась тьма. Чмодис глубоко вздохнул и провёл ладонями по лицу, разминая затёкшие мышцы и старательно изгоняя из души все эмоции. Этот проклятый дикий мир пагубно влиял на него, недостойные цивилизованного человека эмоции всё чаще пускали ростки в его душе. И здесь не было персонального психоаналитика, который помог бы навести в душе порядок и спокойствие... Хотя, надо признать, Чмодис серьёзным усилием воли вполне мог задавить все свои эмоции в зародыше. Мог, но не хотел. Потому как периодическая жалость к самому себе удивительным образом успокаивала и придавала ему силы и волю жить и бороться дальше, укрепляла его надежду на лучшее.
Наконец, приведя тело и дух в должное состояние, (заодно "переключившись" на ночное зрение) он повернулся направо, к своему "тотему", как все его тут называли. Сердце тут же снова резанула болью тоска, но он мужественно заглушил в себе это чувство. Воинственно вздёрнул подбородок и вполне цивилизованно, лишь слегка пошатываясь от прилагаемых антиэмоциональных усилий, неторопливо двинулся вперёд. Дойдя, некоторое время просто стоял рядом, совершенно безразлично гладя покорёженный корпус звездолёта. Совсем равнодушно стиснув зубы, несколькими отточенными движениями открыл люк. Решительно, где-то секунд через десять, вошел внутрь. Как всегда, с железным самообладанием, глухо прошептал:
- Ну, друзья-товарищи, как вы тут? По-прежнему отдыхаете-бездельничаете? Ну-ну, ну-ну.
Ответа, как всегда, не последовало. И это тоже по-особому радовало. Значит, он всё ещё не сошёл с ума. Не забыл, как после катастрофы на орбите местной луны им пришлось экстренно приземляться на эту дикую планету. Не забыл как после достаточно удачной посадки в болото его товарищи, осознав безвыходность положения, "мужественно" отказывались от борьбы за жизнь и тихо умирали один за другим. Не забыл, как собственными руками одно за другим укладывал их тела в робобоксы "сладкого сна" и герметизировал, в безумной надежде когда-нибудь возвратить их на Родину... Он ничего не забыл! Вот только теперь, когда им сделано всё возможное и даже невозможное, а желанного результата по-прежнему нет, он чувствовал к ним угрюмую зависть. Они-то уже давно ничего не видят, ничего не слышат, ничего не чувствуют. И совсем не страдают... Сволочи...
На сердце опять нахлынула горькая обида на всё, но с ней Чмодис справился вполне по-цивилизованному. Лишь на секунду прикрыл глаза да покрепче сжал зубы. Наверное, ему следовало захоронить их давным-давно... Хотя нет, пусть себе лежат. А когда он всё-таки вернётся домой, он ещё рассмеётся в их мертвые лица!
Лучше всего отвлечься от лишних эмоций помогает работа. Даже такая привычная как переноска инвентаря из недр звездолёта к золотому полотну "идола". Но любая работа рано или чуть позже заканчивается, и эмоции тут же подленько возвращаются обратно...
Сидя на коленях на удобной толстой камышовой циновке, Чмодис чинно разложил перед собой в привычном порядке: глиняные ступку и пестик, любимый короткий перочинный нож, семилитровую глиняную чашу с одетым на неё мелкоячеистым металлическим ситом, сделанным из выдранной решётки радиатора на космолёте. Окинул всё оценивающим взглядом, чуть-чуть поправил каждый предмет. Протяжно вздохнул и потянулся к корзине с лимонако. Откинул крышку... и, как был, на четвереньках торопливо отбежал в сторону.
Последнее время его выворачивало наизнанку от одного только запаха кислого.
На "рабочее место" Чмодис возвращался нарочито неторопливо и весь в мрачных раздумьях. И почему это дикари наотрез отказываются давить сок лимонако? Они же дети природы, это должно быть для них просто и естественно. Наверное, надо было угрожать им не просто смертью, а чем-нибудь особо долгим и мучительным. Хотя нет, муки хуже давки этой кислятины придумать невозможно... Чмодис обречённо посмотрел на корзину лимонако и отвёл взгляд в сторону. Всё равно, надо бы снова попробовать поискать, не может у всех дикарей поголовно быть одинаковая реакция на эту мерзость, хоть один особенный должен найтись. Да, нужно срочно кого-то найти и заставить давить за него сок! Ну, или убедить. Уговорить, упросить... Уговорить, м-да, дожился. А ведь это - как там его? - Каменнолобый, теперь, наверное, согласился бы для него на всё и безо всяких уговоров!
Вспомнив об обретённом недавно поклоннике, он торопливо просканировал в пси-диапозоне окрестности. Может, Каменнолобый всё-таки вернулся? Или пришёл какой другой дикарь? Чибиабос в последнее время совсем от рук отбился, почти каждую ночь, не жалея соплеменников, подсылает кого-либо следить за ним, желая узнать тайну ночных молитв своего шамана. Но в пределах "слышимости" никого не наблюдалось. Чмодис тяжко вздохнул, взял первый плод и страдальчески скривил физиономию - выдержать с каменным лицом сорок третью подряд давку сока уже не помогала никакая "цивилизованность".
Разрезать противный ярко-жёлтый плод начетверо, выковырять ножом мякоть в ступку, повторить то же с ещё несколькими плодами. Отвернуться, не глядя, раздавить хорошенько всё пестиком. Вывалить получившуюся кашицу на сито. Вернуть на место подскочивший к горлу собственный желудок. Старательно всё отжать и отшвырнуть оставшуюся мезгу подальше вправо. Взять следующую порцию лимонако. Разрезать, раздавить, отжать. Успеть отбежать на карачках в сторону. Вернуться за новой порцией страдания...
В очередной раз вывернув наизнанку уже давно пустой желудок, Чмодис пополз не обратно, к опустошённой корзине, а в сторону пропасти. Там, усевшись на выступающий вдоль всего края гребень, он долго приходил в себя, обдуваемый прохладным ветерком. Не моргая смотрел вниз, на непроглядную темноту, и мрачно размышлял: почему в своё время он так плохо учился? Ну увлёкся с детства электроникой, ну стремился всю жизнь стать инженером связи, но зачем было так пренебрежительно относился к прочим наукам? Химию вот, хотя бы немного, поучить стоило, сейчас бы знал как и из чего делаются разные кислоты. А так - придётся теперь до конца дней своих давить фруктовую и лимонную кислоты из самых разных, но одинаково противных переспелых фруктов...
От этой шальной мысли-предчувствия Чмодиса всего передёрнуло. Его реакция на кислятину с каждым днём только усиливалась, он уже не мог нормально питаться - с ночи до утра его желудок страдал и не хотел принимать в себя совсем ничего съестного, а вечером при первом запахе кислого организм извергал из себя всё, что удавалось съесть в обед. Он и так никогда полнотой не отличался, а теперь того и гляди скоро при ходьбе рёбра друг об дружку греметь начнут. От такой жизни и загнуться совсем недолго, на радость всем дикарям.
Чмодис поёжился и поднялся на ноги. Воинственно сплюнул вниз - шиш вам всем, не дождётесь, если он где и загнётся, то только дома! Развернулся и пошел к чаше отжатого и профильтрованного сока.
Одним сильным пинком пустая корзина была отправлена к груде своих товарок. А чашу с соком Чмодис, старательно отворачивая нос и сдерживая дыхание, перенёс поближе к массивному ящику радиопередатчика, установленному около золотой полосы "идола". Там разбавил сок до привычного объёма водой из тыквенной фляжки, перемешал и аккуратно разлил поровну в двадцать четыре глиняных стакана, расставленных четырьмя рядами в специально выдолбленных в камне ямках. Используя в качестве проводников перегнутые пополам стальные ложки, последовательно соединил все стаканы в единую электрическую батарею. На крайние "электроды" подсоединил два провода, идущие от массивного блока, бывшего некогда частью пульта управления. И наконец, щелкнул тумблером - радиопередатчик ожил, едва слышно загудел трансформатором, засветился индикаторами. Чмодис горько вздохнул: всего двенадцать вольт, но умной технике большего и не надо. Всё элементарно просто, если задуматься. Надо было только вовремя до этого додуматься...
Подойдя к "идолу", он убрал в сторону полуметровый съёмный отрезок золотого полотна, обнажив полосу кварцевого песка, лучшего природного изолятора. Задержав на нём взгляд, невольно припомнил, скольких трудов ему стоило в течение года заставлять индейцев вырубать в камне прямой и ровный желоб, от подножия дальних гор носить и засыпать в желоб мелкозернистый кварцевый песок. Вспомнил, как потом лично тщательно выравнивал уровень всех четырёх сторон будущей суперантенны; как затем, торопливо используя остававшийся незначительный энергоресурс автономного противометеоритного лазера, выплавлял ровное золотое полотно...
Под влиянием разливавшегося вокруг кислого аромата он быстро вернулся из воспоминаний в реальность. Сдержав очередной порыв желудка эмигрировать за пределы организма, торопливо протянул от радиопередатчика нужные провода и зажимами соединил их с концами самой дорогой в мире антенны. После чего с невольным замиранием сердца запустил тест-сигнал. Пискнув, загорелся зелёный индикатор, и он перевёл дух - полотно суперантенны оставалось целостным. Некогда, узнав, что единственным известным индейцам металлом является золото, лучший в мире проводник, он счёл это знаком судьбы. А хотя золото индейцы ценили совсем невысоко, он реквизировал его в столь огромном количестве, что теперь постоянно опасался, как бы кто-нибудь чисто из мести не повредил суперантенну - снова зарядить противометеоритный лазер ему не хватит никакого сока.
Отойдя в сторонку подышать свежим воздухом, Чмодис окинул удовлетворённым взглядом всю конструкцию. И неожиданно для самого себя усмехнулся с горькой иронией: этот тупоголовый вождь дикарей, Чибиабос, даже не подозревает, что его шаман о своих ночных занятиях на Тау-Чикато сказал ему чистую правду. Он действительно каждую ночь взывает здесь к небесам. Только к иным, не индейским. Правда, и эти небеса на воззвания к ним пока отвечают молчанием...
Вернувшись к пульту и ненадолго - только для набора текста - подключив к питанию монитор, Чмодис замер с поднятыми над клавиатурой пальцами, закусив в сомнениях губу. Ах, как хотелось выкрикнуть в эфир отчаянное: "Спасите!!!", а заодно поведать и обо всех своих страданиях на этой планете. Но - нельзя. Крик о помощи это уже эмоция. Эмоции присущи только дикарям. А дикари не то что помощи, общения не достойны. Потому пальцы быстро отстучали привычно-краткое сообщение: "313-я межпланетная научно-исследовательская экспедиция по исследованию лун после столкновения с метеоритом была вынуждена совершить аварийную посадку на третьей планете. Корабль получил серьёзные повреждения и дальнейшему ремонту не подлежит. Нуждаемся в помощи". Один щелчок тумблера - и сообщение полетело в эфир с минутным периодом повторяемости.
Отойдя шагов на тридцать от гигантской антенны и её нестерпимо воняющего кислятиной аккумулятора, Чмодис уселся на циновку. Его взгляд, полный тоскливой надежды, безошибочно нашёл яркую красную звёздочку, взошедшую над горизонтом, и "приклеился" к ней.
Родина отзовись... Отзовись, прошу... Ещё десяток зарядок аккумулятора мне не пережить...
*******
Удобно рассевшись на наклонной площадке выступа, Чимальпайн жался к холодному камню скалы и старательно страдал, усердно жалуясь самому себе на свою судьбу. Ну почему, почему жизнь так к нему несправедлива? С самого детства ему всё время не везло, ничего не выходило сделать правильно, всё у него получалось не так, как у других. А тут после всех этих неудач в любви, охоте и битвах ему выпал шанс совершить нечто действительно значительное. Ему, именно ему совет племени поручил исполнить древнейшую традицию - отомстить. И пусть до него с этой задачей не справились, бесславно погибнув, многие более сильные и более ловкие, он не испугался, он отважно и решительно взялся за исполнение этого важного для всех дела. Он незамеченным добрался до самого Теотехуакана, главной стоянки ацтеков, и замаскировался так, что в той толчее разноплеменного люда, который теперь именовался единым народом ацтеков, никто на него не обратил внимания, никто его не заподозрил. Повсюду замечая и правильно толкуя незаметные другим Знаки Свыше, он всего за несколько дней придумал прекрасный план покушения на ненавистного Кецалькотля, а потом ещё и сам додумался как при этом сохранить незапятнанной честь племени. Даже избранная им для подъёма на Тау-Чикато "складка", наискось рассёкшая левый склон горы, оказалась относительно удобной и достаточно безопасной. Всё шло так хорошо, что казалось, будто весь его путь проложен самими духами предков и что будущее его предначертано свыше. И вот, на тебе - расщелина! Конец пути, конец надеждам... О, как же он несчастен!
На всякий случай Длинный Язык пережаловался самому себе на все свои несчастья дважды. Наконец удовлетворённо выдохнул, поднялся и, с чистой совестью и заметно повеселевшим настроением, развернулся в обратный путь. Расщелина в скале это тебе не дырка в земле, её не объедешь. Значит, судьба у него такая - вернуться в долину и придумать новый план. Только теперь это будет уже более тщательно продуманный план, для пущей надёжности он его луны две будет думать. Или даже три луны - если постарается. А за это время, быть может, до проклятого шамана кто-то раньше него доберётся...
- Айййй!
Неожиданный укус очередной, особо голодной блохи пришёлся в такое чувствительное и деликатное место, что индеец едва со скалы не сверзился, согнувшись пополам от боли. К счастью, инстинкт самосохранения не подвёл, в последний момент он всё же успел разогнуться и зацепиться за выступ. Но всё равно потом ещё минуты две делал приседания, негромко и от души матерясь и проклиная того индейца, который согласился поменяться с ним одеждой.
- Завтра... нет, сегодня же разыщу эту вшивую свинью и... отомщу как следует, - уже успокоившись, процедил сквозь зубы Чимальпайн. А для пущей убедительности добавил:
- Клянусь духами предков!
Поклялся, и вдруг замер, обратив перепуганный взор к звёздам. Ну конечно, как же он сразу не распознал Знак Свыше?! Расщелина это не препятствие, а испытание! Испытание, посланное духами предков, чтобы проверить его мужество и решимость. А духи предков - это духи предков. Предупреждают лишь раз, и их лучше не разочаровывать.
Обречённо вздохнув, Длинный Язык вернулся к расщелине. Старательно выпучив глаза, долго вглядывался вперёд, кусая в волнении губы. Места для разбега, естественно, не было, а в темноте ночи под рассеянным светом одних лишь звёзд расстояния ох как обманчивы! Вроде бы до противоположного края расщелины недалеко и преодолеть её вполне возможно... если забыть, что под ногами бездна пустоты. Как это будет обидно - сорваться на самом последнем участке такого трудного пути.
В какой-то момент он даже пожалел, что выбрал для исполнения своего тёмного замысла такую же тёмную ночь новолуния. Но, кинув ещё один опасливый взгляд на небо, торопливо отмёл все сомнения прочь. Он сможет, он обязан! Он исполнитель древней традиции! Он преодолел все препятствия, преодолеет и эту преграду!
Наконец, Чимальпайн решился. Поправил закреплённые на спине лук и обёрнутые в мягкую шкуру зайца стрелы, проверил крепление прочего оружия. Несколько нервно отёр со лба холодный пот. Помолился духам предков, помянул великую Прародительницу Ягуара. Изготовившись, слегка присел, начал заваливаться вперёд. И в последний момент перед падением широким шагом перешагнул расщелину! Удачно так перешагнул - ни один камушек не скатился с предательским шумом вниз. Индеец сразу с благодарностью поднял глаза вверх, на звёзды. Всё-таки на правое дело идёт, раз души великих охотников так внимательны к нему!
И он продолжил свой неторопливый подъём по каменной "складке", старательно не думая о своей жертве, к которой приближался с каждым шагом.
Вскоре он уже стоял в той самой, долгожданной "выщерблине", узкой косой ямой рассекавшей гребень скалы, и осматривал выход на плато. Несколько порогов, каждый почти в человеческий рост высотой, да плавный подъём в быстро сужающийся проход меж двумя огромными валунами на самом верху - ничего сложного. Вот только сердечко трусливо ёкнуло - враг ведь уже совсем рядом, теперь надо быть особо тихим и осторожным. Длинный Язык нервно сглотнул, повёл плечами, снова вытер вспотевший лоб. Подошел к первому порогу, положил руки на камень. Чуть присел, готовясь вспрыгнуть... и в удивлении заелозил по камню ладонями. Вот обычная пыльная поверхность, а вот чистое гладкое место. И вот снова чистая полоса, и вот ещё. Будто... будто кто-то недавно скользил по камню мокасинами, неумело взбираясь на него.
"Многие ушли в ночь на Тау-Чикато. Никто не вернулся," - громом прокатилось по его голове услышанное накануне. Невольно раскрывши рот, он ошарашено снова посмотрел вперёд, на едва различимый в темноте неширокий проход меж валунами. Какая удобная ловушка... Ненависть вновь вспыхнула в его душе огромным жгучим пламенем, разом развеяв туман страха. Проклятый Кецалькотль! Как недостойно это могучего война, коим слывёт Каменноликий, ловушками охранять себя от жаждущих его подло убить. Не по-индейски это - прятаться от своих убийц за капканами. Не по-индейски это - единолично править всеми племенами, от этих гор до самого бескрайнего океана. И уж совсем не по-индейски - силой менять традиции, заставлять жить по-новому, не так как жили предки! Его необходимо убить, уничтожить как бешеного койота. Не только ради мести за полуистреблённое родное племя - ради будущего всех индейцев!
Чимальпайн возмущённо тряхнул гривой чёрных как смоль волос и воинственно вздёрнул узкий подбородок. Он не глупец, чтоб лесть в ловушку, он пойдёт другим путём! И отомстит - за всех!
Круто развернувшись на месте, индеец решительно направился в обратный путь. Но вовремя вспомнил об ожидающей его впереди расщелине и в смятении замер на месте - на второй прыжок через пропасть в ночи его решимости не хватало.
Стоя внизу "выщерблины" Длинный Язык долго кусал в сомнениях губы и тёр зудящий, уже изрядно расчёсанный лоб. Куда идти, какой такой "другой" путь избрать? Подняться наверх не по дну "выщерблины", а по её стене? Ну так проклятый шаман не дурак, наверняка свои шаманские ловушки не только меж тех валунов расставил. Идти вперёд, дальше по каменной "складке"? Но путь этот ведёт уже на другую сторону горы, Чимальпайн его из долины даже не рассматривал и он ему совсем неизвестен. Вернуться обратно? Духи предков ясно дали понять, что возвращение в долину ему заказано.... А может духи предков укажут ему правильный путь так же, как запретили спуск обратно?
С воодушевлением вознеся короткую молитву звёздам-душам, индеец замер, стоически ожидая нового болезненного укуса проклятых насекомых и непроизвольно прикрывая ладонями уже пострадавшее один раз особо чувствительное место. Но то ли все блохи уже досыта напились его крови, то ли духи предков его молитвы не услышали, а столь ожидаемого им "знамения" не происходило. Он только продрог до костей, стоя на холодном сквозняке, дувшем с плато.
Кинув полный обиды взгляд на небо, Длинный Язык вновь задумался о выборе пути. А поразмыслив, понял, что фактически выбора-то и не было. Обречённо вздохнув, безропотно подошел к правой стене. Бесстрашно встал на козырёк, шедший вдоль всей гряды и, распластавшись по почти вертикальной поверхности, неторопливо двинулся вперёд в поиске нового пути наверх.
Довольно скоро козырёк под его ногами начал опасно сужаться. Чимальпайн сначала нахмурился, замедлил своё продвижение вперёд, а потом неосторожно глянул через плечо вниз. От вида "ждущей" его непроглядно чёрной бездны все внутренности разом сжались и покрылись инеем, а в горле встал тугой комок, перекрывший дыхание. "Срочно, срочно подумать о другом", - приказал сам себе Чимальпайнуу, с усилием отрывая взгляд от бездны. Мысли его тут же послушно скользнули в беспросветное будущее, к его долгой и жутко мучительной смерти в битве с великим, могучим, ужасным, непобедимым, беспощадным, жестоким бледнолицым шаманом... Коленки индейца враз ослабли и дружно принялись выбивать дробь о скалу. С великим трудом собрав волю в кулак, Чимальпайн приказал себе не думать совсем ни о чём. Да, вот так, не думать ни о чём, и просто продвигаться вперёд в поиске следующей "выщерблины" в гребне скалы. Он исполняет древнейшую традицию, ему благоволят духи предков, а значит всё будет хорошо.
Но задуматься Острому Когтю пришлось уже минут через пять - в одну из многочисленных трещинок, рассекавших камень, где-то на уровне груди был вбит небольшой опорный колышек. Он долго недоумённо ощупывал его - никто и никогда не вбивает клиньев для движения по горизонтали, за естественные выступы держаться гораздо надёжнее. Наконец догадался проверить, не вбито ли ещё опорных кольев выше, и всё понял. Накануне, по традиции отдыхая перед смертным боем в публичном вигваме, он слышал истории о других героях, отправившихся в ночь на Тау-Чикато и не вернувшихся. "Пусть твоя душа станет звездой за твой неудавшийся подвиг", - скорбно прикрыв глаза, помолился за неизвестного индейца Длинный Язык. С сожалением подумал о ловушке или капкане, несомненно ждущем его у этого, уже использованного пути наверх. И продолжил движение вперёд в поиске своего, "девственного" подъёма на плато.
Шёл он недолго, всего минут пять - до нового клинышка в скале. Остановился на минутку, отдав должное памяти ещё одного неизвестного героя. Опять продолжил путь. Опять обнаружил свидетельство чужого подъёма. Опять задержался, выполняя скорбный ритуал. И снова пошел вперёд - опять всего минут на пять...
Один чужой подъём, два, три, рука, много, очень много, ещё больше.... Как Длинный Язык ни сдерживался, холодный ужас всё равно пополз по его внутренностям, больно царапая своими когтями его горячее сердце и заставляя каждые несколько шагов вздрагивать. Конечно, в публичном вигваме ему говорили, что ушедших убивать ненавистного бледнокожего шамана было много. Но что их было ТАК МНОГО, он себе и представить не мог.
"О, Праматерь Ягуар, когда же это кончится!?" - подняв лицо к звёздам, отчаянно взмолился индеец, нащупав очередной колышек.
И случилось чудо, звёзды услышали его! Всё кончилось, едва он свернул за очередной выступ. Он просто вышел на ту самую широкую дорогу на плато, прорубленную по приказу проклятого шамана.
Шокированный до самой глубины души Чимальпайн уселся прямо на дорогу, обхватив руками голову. Тщательная тайная разведка, подготовка, маскировка, трудный подъём на гору, опаснейшее преодоление последнего участка почти наощупь - неужто всё это было напрасно? А вместо того можно было просто подняться по этой дороге?! Чимальпайн, беззвучно вопрошая, поднял взгляд вверх, на звёзды-души. Души-звёзды ответили ему не менее молчаливым укором.
Тогда Длинный Язык поднялся на ноги и воинственно тряхнул головой. Его судьба ведёт его, а значит, традиция будет исполнена! Он просто немного не туда свернул. Ему нужно только отыскать свой путь, удобный для него и неожиданный для врага!
Подъём по дороге не годился, проклятый шаман его наверняка защитил ловушками, может даже колдовством каким. Вариант подъёма на сильно нависавший над дорогой правый склон тоже отпал. Так что Чимальпайну двинулся обратно по узкому козырьку, хоженому-перехоженному до него множеством других индейцев. Двинулся не торопясь, внимательно вглядываясь в едва различимый под светом звёзд монолит. И вскоре его усилия увенчались успехом - тонкая трещина, угловатой змейкой рассекавшая камень, до сих пор никого не прельстила своей неприступностью. Но Длинный Язык не зря вырос в горном краю. Всего пара колышков для первого упора - и вот он уже кошкой резво карабкается вверх. Подтянулся, рывком перевалился через край и... тут же замер, стараясь вжаться в землю.
Впереди, всего в двух-трёх перелётах стрелы, спиной к нему сидел великий и ужасный Кецалькотль.
Страх, прежде лишь постоянно трепыхавший на самом краю сознания, всколыхнулся и волной захлестнул его. Каменноликий... Он даже сидел как статуя - прямой и неподвижный как камень, но, казалось, готовый в любой момент вскочить и безжалостно убить любого, нарушившего его покой. Могучий боец, в одиночку вызвавший на бой сразу всё племя, убивший всех лучших воинов и не получивший ни царапины. Великий шаман, поклоняющийся одному ему ведомому богу и имеющий оттого небывалые силу и могущество. Не боящийся никого и ничего пришелец из южных болот, сам белее снега и одетый во всё белое - он, казалось, светился в темноте ночи, светился неземной силой...
Огромным усилием воли Чимальпайн задавил в себе начавшую бить его нервную дрожь и с трудом отвёл взгляд от будущей жертвы. С отчаянной надеждой быстро окинул взором окрестности - может, есть хоть что-то, благодаря чему покушаться на проклятого шамана будет надёжнее завтра? Но нет, причины отступать не находилось. Да и некуда ему было отступать - вертикальный спуск по скале это готовое самоубийство, а путь к дороге в долину лежал мимо спящего Кецалькотля. Длинный Язык смиренно вздохнул и медленно-медленно, по-кошачьи бесшумно пополз вперёд. Он должен. Обязан. Пусть он не великий воин и в честном бою Кецалькотля ему не победить никогда, но он прекрасный... э-э-э, умелый... в целом, неплохой лучник. Только он может убить проклятого шамана, и только сейчас, пока дух Каменноликого в мире снов, общается с одному ему ведомым богом. Иного пути нет.
О, Праматерь Ягуар, только бы он не проснулся...
*******
Довольно улыбаясь одними только уголками тонких губ, Чмодис аккуратно выпустил из-под кожаной основы качапатури две пары шнурков и неторопливо, почти любя, завязал их на красивый бантик под подбородком. Великий шаман должен выглядеть великим всегда. А особенно - во время боя. Смертного боя. Марсианин предвкушающее вздохнул и уселся поудобнее, чуть склоня голову вперёд, чтоб со стороны казаться спящим. Ждать оставалось совсем недолго. Первый пси-запашок страха он "учуял" ещё час назад, этот "запах" долго бродил из стороны в сторону, в какой-то момент даже показалось, что сегодняшний убийца передумал делать своё чёрное дело, но теперь всё было в порядке, дикарь совсем скоро должен был вылезти на плато. А значит, сегодня он не просто скинет громадное нервное напряжение, а получит настоящее удовольствие. Удовольствие, которое одно стоило половины всех его четырёхлетних усилий по завоеванию дикарей!
Со стороны обрыва донёсся шорох осыпающегося песка, и марсианин замер в волнительном предвкушении, прикрыв глаза и внимательно следя всеми прочими своими чувствами за происходящим у него за спиной. Вот подлый убийца стремительно перевалил гребень и сразу решительно вжался в землю, слившись с камнями. Вот он пристальным, горящим ненавистью взором долго и старательно рассматривает фигуру будущей жертвы. Вот он круглыми от... внимания глазами быстро оценивает будущее поле боя. Вот шустро мечущимся из стороны в сторону взглядом определяет возможные пути... бегства жертвы. Вот, наконец, медленно-медленно пополз вперёд, искусно маскируясь под животный мир - извиваясь как змея, стуча зубами как дятел, пыхтя как беременная росомаха и потея как пятилетний хряк...
Чмодис открыл глаза и, не двигая головой, с грустью взглянул на чистое звёздное небо. Чиисейс их раздери! Уважать его перестали, что ли? То ли дело раньше у дикарей были герои! Подкрадутся так, что не услышишь, не увидишь, не учуешь. Лишь их мысленный шепот в последний момент засечёшь, только этим и спасёшься. А нынче... А, ладно, как поговорили в училище, при нуле в запчастях любая железяка в дело сгодится.
Чмодис вновь сосредоточился на противнике. Скоро, совсем скоро он нападёт! Пятьдесят шагов до него. Сорок. Тридцать. Двадцать восемь, двадцать пять... двадцать семь, тридцать, тридцать пять!?! "Эй, ты куда?! Стой! Вернись!" - чуть было не заорал разочарованно марсианин. Но вовремя сообразил: это просто у дикаря опыта в подлых убийствах маловато, вот он и выбирает наиболее удобную дистанцию для своего первого, самого важного выстрела. Ну да, вот подлый убийца ещё немного ужом повертелся где-то на расстоянии в тридцать шагов, наконец замер и поднялся на одно колено. С третьей попытки сдёрнул со спины лук, трясущимися руками разложил рядом с собою стрелы. Чмодис напрягся в готовности. Сейчас, сейчас этот дикарь выпустит в него стрелу, а он провернёт свой излюбленный приём незаметного уворачивания от неё. Дикарь сперва оцепенеет от ужаса, а затем кинется в атаку. И будет бой! Ещё один яркий, напряжённый и непредсказуемый бой. И он снова победит!
Подлый убийца в этот раз выдался какой-то уж очень нерешительный. Уже третья минута лениво перетекла в четвёртую, а колючий взгляд индейца по-прежнему буравил ему спину. Чмодис даже вспотеть успел от ментального контроля за действиями противника. От взгляда дикаря у Чмодиса очень зудела спина, очень раздражали капельки пота, стекающие по его лбу, да и вообще затянувшаяся пауза просто бесила. В какой-то момент остро захотелось обернуться и лениво так спросить: "Ну, долго ты ещё целиться будешь?". Но он сдержался. Если "проснётся" сейчас, этот горе-спаситель всего индейского народа от страха сам со скалы бросится. А это - никакого удовольствия. Значит, надо ждать.
И вот, наконец, тетива была спущена. "Вссс", - кровожадно пропела стрела. Локтя на два выше головы пропела.
Чмодис, прекрасно видевший в темноте, проводил её разочарованным взглядом. Убил бы за такую "меткость"... Хотя, о чём речь, участь дикаря давно решена. Так стоит ли портить себе удовольствие? И марсианин, подумав, решил предоставить подлому убийце ещё один шанс. С оговоркой, что теперь придётся ждать не более пяти минут.
"Вссс", - на исходе пятой минуты пропела вторая стрела, опять не задев даже перьев его качапатури.
Марсианин чуть было не выругался вслух. Так убого на него ещё ни разу не покушались! Тянуть дальше смысла не было, и он принялся имитировать просыпание - вздрогнул, сонно повёл плечами, смачно зевнул и медленно начал из стороны в сторону поворачивать голову, вроде бы как осматриваясь. Чимальпайн сперва оцепенел на добрых полминуты, а затем торопливо пустил ещё одну стрелу. Но она, пролетев рядом с правым плечом марсианина, только усилила его желание убить этого трусливого, косорукого и косоглазого дикаря особо жестоким способом.
- Чимальпайн?! Подлый шакал! Как посмел Чимальпайн напасть на великого и могучего шамана Кецалькотля?! - Быстро оглянувшись и торопливо вскочив на ноги, воскликнул Чмодис. Воскликнул строго в манере шамана Каменноликого, грозно и совсем негромко - время для крика ещё не пришло, - но в то же время с тщательно выверенной ноткой страха и удивления.
А на горе-убийцу опять напал столбняк. Вот ведь странное дело: никто и никогда прежде не обращал внимания, откуда шаман знает имя напавшего на него, а этот обратил. И перепугался почти до потери сознания, решив, что без могучего чёрного колдовства здесь не обошлось. Чмодис в досаде даже мысленно поморщился: этак хорошего боя сегодня может не получиться.
- Кецалькотля никогда и никому не застать врасплох! Кецалькотль всех сильнее. Кецалькотль не боится Чимальпайна, - добавив в голос испуга, напряжено выговорил он. Угрожающе пригнулся, сжал кулаки и, будто случайно, отступил на два шага.
- Я могучий, ловкий и меткий охотник! Я сильнее тебя, проклятый шаман! - сразу "ожил" индеец. И снова выстрелил в пустоту.
Марсианин довольно улыбнулся про себя. Эти жалкие дикари так предсказуемы. Всегда трусливо бегут при виде силы противника, но готовы тут же распушить хвост при первом же проявлении им слабости. Теперь осталось только чуть-чуть закрепить успех, и всё будет хорошо.
- Великий Кецалькотль победил всех индейцев от этих гор до самого бескрайнего океана. Кецалькотль победит и Чимальпайна, - неторопливо отступая по широкой дуге, неуверенно произнёс марсианин, сохраняя на лице мину опасливой осторожности.
- Я в одиночку боролся с гризли и победил его! Я могуче тебя, Кецалькотль! - уже гораздо смелее ответил подлый убийца. И пустил ещё одну стрелу, теперь уже гораздо точнее.
- Великий Кецалькотль убил каждого, кто нападал на него! Кецалькотль ничуть не боится Чимальпайна!
- Я силён как буйвол и ловок как ягуар! Я убъю тебя, проклятый Кецалькотль!
Очередная стрела полетела прямо в сердце, но марсианин, прекрасно слыша мысли Длинного Языка, с лёгкостью уклонился от неё. А индеец расхрабрился уже настолько, что не обратил на это внимания. Он пускал стрелы всё быстрее, почти не целясь и не надеясь всерьёз на попадание, но с каждым следующим выстрелом преисполняясь решительности и веры в свои силы.
- Чимальпайн косоглазый и криворукий ишак! Чимальпайну никогда не убить Кецалькотля! - дрожащим голосом выдохнул Чмодис.
- Я меткий лучник и умелый охотник! Я всегда возвращаюсь с добычей! Я уничтожу тебя, проклятый шаман!!
Чмодису пришлось буквально восьмёркой извернуться, чтоб пропустить сразу три стрелы, быстро посланные дикарём одна за другой. Поняв, что дикарь почти на пике возбуждённости, он грозно сверкнул очами и презрительно выплюнул главное обвинение:
- Чимальпайн подлое ничтожество, нападающее только ночью и со спины! Чимальпайн жалкий ТРУС!
Длинный Язык аж задохнулся от гнева, сломав в непроизвольно сжавшемся кулаке последнюю стрелу.
- А ты... а ты... А ты - ЗАДНИЦА! Задница скунса ты! Вот!
Чмодис иронично усмехнулся про себя. В момент наивысшего возмущения дикарь использовал самое страшное ругательство, введённое в обиход именно марсианином. Было забавно сознавать, что он скоро улетит, а дикари всего западного материка и многие-многие годы спустя в ссорах будут обзывать друг друга "задницами"... Но это будет когда-нибудь потом, а сейчас был самый удачный момент завершить "разминку".
Застыв на месте, он изобразил на лице жуткое негодование, зарычал и ткнул в индейца пальцем:
- Я, Кецалькотль, клянусь убить тебя, Чимальпайн!
- Я, Чимальпайн, клянусь убить тебя, Кецалькотль! - эхом отозвался Длинный Язык.
Всё, ритуал объявления смертельного боя был завершен и теперь можно было не опасаться, этот горе-убийца о бегстве больше и не подумает. Начатые дела индейцы всегда доводили до конца, была у них такая традиция. Чмодис удовлетворённо выдохнул и, не таясь, осклабился. Теперь можно было забыть об имидже и выплеснуть все накопившиеся в душе эмоции.
- Ты, жалкий урод! Как ты вообще посмел напасть на меня, на великого шамана!?! Да я из тебя сейчас отбивную сделаю! Руки-ноги во всех костях переломаю! И твою тупую башку откручу, как курчонку! - сопровождая каждое обещание резкими красноречивыми жестами, злобно и яростно заревел он, начав по дуге неторопливо приближаться к противнику.
Наверное, сегодня ему не следовало так быстро переходить от образа безоружного и слегка испуганного, но всё же выдержанного шамана Каменноликого к образу эмоционально ругающегося, бесстрашно атакующего бледнокожего чужака. Это Чмодис понял, "услышав" как решимость и воинственность подлого убийцы разом сократилась наполовину. Но огорчился не особо. Словесно-эмоциональная разрядка была тоже очень полезна и по-своему приятна. Недаром же на Марсе при каждом уважающем себя учреждении есть своя Комната Крика. А дикарь от новых оскорблений всё равно опять заведётся, так что сегодняшняя порция удовольствия никуда от него не денется.
- А я вырежу твои почки, зажарю на медленном огне и съем их! - Несколько неуверенно отозвался Длинный Язык, на ощупь ища новую стрелу. Не нашел. Отбросил лук, достал из-за пояса сразу два томагавка и, тоже по дуге, двинулся навстречу марсианину.
- Я вырву и сожру ещё бьющимся твоё сердце! Я медленно высосу твои глаза! А потом я выплюну их в пропасть, на корм коршунам! - с чувством глубокого наслаждения выговаривая каждое местоимение, продолжил "эмоциональную разрядку" марсианин. Ах, до чего же это было приятно: обращаться - да какое там обращаться, ругать! - собеседника напрямую, не боясь нарушить конституционные права его личности на самоопределение!
- А я вырву твою печень! Разорву, растопчу и потом скормлю беззубым псам! - Уже смелее пообещал в ответ индеец. Впрочем, для атаки его смелости пока не хватало, он синхронно с Чмодисом двигался по кругу, время от времени опасливо взмахивая каменными топориками.
- Я зубами разорву твою селезёнку!
- А я намотаю твои кишки на камень!
- Я скормлю твои гениталии крысам!
- А я отгрызу и засушу на память твои уши! И изжую твой нос!
- Я нашинкую твой язык и набью твой рот червями!
- А я засушу твои мозги и потом разотру в порошок!
- Твоя тупая башка будет мне подставкой для ног!
- А я из твоей кожи сошью себе праздничные мокасины!
Рецепты использования ливера противника закончились у обоих одновременно, и после небольшой паузы они перешли на личные оскорбления, по-прежнему кружась на одном месте в пяти-шести шагах друг от друга.