Стоял обычный жаркий майский день. Я вместе с ребятами находился на заднем дворе школы, где располагалась площадка для бейсбола. После проигрыша этим парням из Мацумори ничего не хотелось делать. Тренировка проходила лениво. На раскалённом сером асфальте Йоши Аомори неторопливо пытался несколько раз подать мяч. По всему игровому полю были разбросаны деревянные биты, которые были уже не раз расщерблены и обмотаны скотчем. Дешёвый школьный инвентарь безнадёжно устарел.
Я сидел на земле, опёршись спиной о проволочную изгородь и устало вытянув перед собой ноги в кроссовках. Возле изгороди беспорядочно путались грязные пластиковые бутылки с остатками мутной жидкости, слабо напоминающей обычную воду. Желая залить пересохшее горло, я приложился к одной из них и сразу же поморщился. У воды был неприятный речной привкус.
-Здесь уже земля выпала в осадок и где только Итиро её набрал?
-Там где надо. - огрызнулся Итиро Окаяма, который сидел недалёко у забора.- Набрал в местном колодце.
-Подумать только, как быстро портится вода. - вздохнул я.
-Ничего подобного.- ответил Итиро и посмотрел на далёкие заводские трубы. - Сейчас просто чистую становится невозможно найти...
-А ведь когда-то во времена Ямато Сикоку был удалённым местом для ссылки политических заключённых...-забормотал задумчиво я.
-Хватит болтать. - буркнул Макото Танака, оторвавшись от мобильного телефона в котором просидел почти всю тренировку. - Давайте собираться.
Мне никогда не нравился Макото. Он был рослым и широким в плечах. Его волосы были покрашены в рыжий цвет и вздыблены вверх, а его джинсовый костюм весь обвешан железными наклепками и цепями. Присоединиться к компании Макото Танаки в школе всегда было высокой честью, но взамен Макото требовал к себе беспрекословного подчинения и полного обожания. Всех, кто был не согласен с этим, Макото устранял при помощи разворота мощных плеч при ударе. Становится на его пути было опасно.
-Лишний урок истории нам ни к чему. - рассудил он. - Так что давай, Хироки, приберись пока на поле. Слышишь, Йоши? Заканчивай! Сейчас Кавагути-сан будет здесь убираться!
То, что он обратился ко мне "Кавагути-сан" было конечно же насмешкой. Но я всё же возразил:
-А чем тебе не нравится история?
-Ха! Да кому она нужна!? - усмехнулся Макота и сунул мне под нос свой мобильный телефон из кармана. - Вот, что управляет миром! Вещи, А не жалкие воспоминания старины!
Я скосил глазами на его мобильный телефон. Даже здесь Макото сумел выделиться, имея марку "Сименс", а не более традиционную "Сони" или даже "Самсунг".
-Английский нужно учить. - наставительно произнёс Макото. - Всё пришло из Америки или Европы. Тот же бейсбол, концерны, тресты. Всё лучшее там. Как только закончу эту дрянную школу Симакаву буду устраиваться в Осакский университет. А там дальше за Тихий океан. Подальше от Японии и всего японского.
Я счёл нужным больше не возражать, а потому молча бросился собирать разложенные биты и мячи на спортивной площадке. Сбросив инвентарь в груду на складе в спортзале, я догнал компанию друзей с Макото уже далеко за школой. В это время Макото на правах капитана школьной бейсбольной команды расписывал, как бы они могли разгромить этих "недоносков" из Мацумори, если бы им постоянно не везло.
Едва я успел их догнать, как наш путь преградила шумная демонстрация с флагами и транспорантами и громкоговорителями. Судя по лозунгам, это была типичная акция "зелёных", выступающая против строительства атомных электростанций. Было ничего удивительного, что она проходила в таком захолустном пригороде, где я жил, так как власти всегда выталкивали неприятные для себя митинги на окраины, и демонстранты могли вовсю излить свой протест придорожным кустам.
-Вот дураки! - произнёс Йоши. - Ведь в Японии нет ресурсов, а атомная электростанция даст лишние рабочие места и энергию.
-По-моему они хотят всего лишь сохранить природу Японии в первозданном виде. - осторожно заметил я. - Не обязательно же строить АЭС на Сикоку.
-Ты уже здесь? - обернувшись, удивился Макото. - А где по-твоему надо построить атомную электростанцию? Всё равно она должна где-то быть.
На его слова мне опять было нечего сказать. Я дошёл до своего дома, распинывая по дороге камни. Ужасная жара меня раздражала. Даже для Сикоку это было слишком. От раздражения я раскидал свои вещи по всему дому, от чего получил нагоняй от своих родителей и повеление убраться в своей комнате.
Проклиная свою судьбу и всё на свете, я приступил к уборке. Тем более, прибраться надо было уже давно ещё со времён переезда. Несколько кип книг до сих пор даже не были распечатаны от обёрточной бумаги. Мы перебрались в этот пригород Коти из тесной городской квартирки около трёх месяцев назад, но зато теперь у нас был настоящий свой дом на земле, да и старшая школа Симагава оказалась совсем неподалёку. Уборка в моей комнате была всё равно неминуема, тянуть с ней дальше было уже невозможно, а поэтому я со всей ответственностью взялся за неё.
Как оказалось, часть вещей была утеряна, часть оказалась не из моей прежней обстановки. В частности, здесь оказалась старая, пыльная шкатулка, стоявшая некогда в родительской спальне. Не знаю почему, но за всё своё детство я никогда не интересовался её содержимым, а родители, словно забыли о существовании шкатулки и никогда не обращали на неё внимание.
Внутри у неё оказались пожелтевшие от времени, исписанные листки. Поначалу я не придал им никакого значения и хотел их выкинуть, так как они были исчерканы старыми расчётами долгов, каких-то адресов, списками покупок в магазине и всякой другой мелкой чушью. Я запустил руку и вынул первую пачку листов, и тут же увидел под ней старую жёлтую фотокарточку молодого залихватского лётчика в форме с жидкими усиками, стоящего рядом с сидящей и смеющиеся девушкой на стуле. На оборотной стороне было написано: "Токио, 6 декабря 16г. Сёва*" Под ней лежали ещё исписанные жёлтые листки, похоже, как и предыдущие, вырванные из блокнота. Их смысл меня глубоко взволновал. Вот, что там было написано:
"Я, Шидзаки Като, родился 23 мая 8 года правления Тайсё** на далёком севере острове Хоккайдо в одной из небольших рыбацких деревушек. Всю свою жизнь я провёл в море бок о бок с отцом на небольшой парусной шлюпке, вытаскивая тяжёлые сети. Жизнь в море приучила меня к беспрерывной качке и сделала меня закалённым от морской болезни. Так как я был единственным сыном, пятым и самым младшим ребёнком в семье, то на меня были наложены большие надежды. Я единственным закончил старшую школу и стал грезить о военном училище.
Хотел я был сыном простого рыбака, но на четверть во мне текла самурайская кровь обедневшего рода Като. Когда я только подрос Япония вступила в вооружённую борьбу против Китая на Квантуне. Я с замиранием сердца следил за сводками из Маньчжурии и внимательно отмечал каждое продвижение нашей армии по карте. Китайцы отступали перед малочисленными японцами словно не были вооруженны. Именно тогда в моём сердце поселилась настоящая, а не напускная верность императору, а самое главное, верность империи Восходящего Солнца. Я стал мечтать, что когда стану взрослым, то обязательно попаду солдатом на фронт.
Хотя в 8 году правлении Сёва война в Китае ненадолго закончилась, но я твёрдо верил, что она ещё продолжится. Нас к этому подсознательно готовили, проводя постоянно военные сборы и различные довоенные подготовки. Только недалёко мыслящий человек мог этого не увидеть.
В школе мои одноклассники ко мне относились с презрением. Я всегда был одет слишком просто, от меня всё время дурно пахло рыбой, и я мало следил за своей внешностью. Меня бы довольно давно выгнали, если не мои исключительные способности, которые разглядели мои учителя, кстати тоже большинство из них самурайских кровей, и моя мама, постоянно наносившая визиты к директору и просившая меня не оставлять на очередной второй год. Я же жил двойной жизнью. Днём я занимался в школе, а ночью любил выходить на отцовской лодке рыбачить в море.
Очередная война с Китаем началась в 12г. правлении Сёва, когда мне пришёл срок закончить старшую школу. Это радостное событие совпало с моим 18-летием, а значит я мог отправиться добровольцем на фронт. Мои родители и моя школа знали об этих планах и смотрели на меня, как на чокнутого, но я понимал, что по-другому поступить не могу. Во мне кипела кровь самураев, отдававших свои жизни родине в трудные времена. Я не мог отсиживаться в тылу и наблюдать, как солдаты из простых семей погибают там за честь родины один за другим вместо меня.
Единственный раз в жизни я поскандалил с родителями, когда отправлялся на воинскую комиссию. На воинской комиссии было замечено моё хорошее здоровье. Воинский начальник внезапно взял ответственность на себя и посоветовал мне поступить в лётное училище. Он сказал, что родине, в связи с наступлением войны, нужны новые лётчики и расширяется их набор так, что даже таких, как у меня, появляется шанс туда поступить.
Нужно ли передавать, как я волновался в тот день? Воинский начальник оказался самым настоящим моим первым отеческим командиром. Это был пятидесятилетний отставной капитан из рода самураев, сражавшиеся и против немцев, и против русских. В тот вечер он курил тонкие сигареты с фильтром - вредная привычка, подхваченная у европейцев, когда он брал штурмом Циндао, и с презрением отзывался о варварстве русских, которые они творили у себя в Сибири сразу после мировой войны. Орден Золотого Коршуна на его груди говорил лучше всяких слов об его носителе. Я с восторгом смотрел на его широкое скуластое лицо и внимал каждое его слово.В Саппоро находилось небольшое лётное училище. Я с большой безнадёжностью подавал туда документы и ожидал, что поступлю всё-таки в пехотное училище, но неожиданно я прошёл довольно высокий конкурс. Возможно, что постарался мой воинский начальник, обещавший включить все свои связи для моего скорейшего поступления в училище.
Моими однокурсниками оказались все довольно чистокровными самурайскими потомками, носившие при себе потомственные самурайские мечи. Они весьма недружелюбно меня встретили, так как моя семья давно уже никаких мечей не имела. Я подумал, что в училище начинает разыгривается сценарий школы. Но их мнение поменялось, когда я всё-таки дошёл до штурвала самолёта.
В то время курс подготовки военного лётчика был двухгодичным. Узнав об этом, я очень раздосадовался, так как рассчитывал поскорей попасть на фронт. Первые полгода нас даже не опускали к полётам, а нещадно гоняли по физической подготовке. Из-за скудного питания у меня не было достаточной мышечной массы, чтобы сдать хорошо все физические нормативы, но благодаря моему упорству, мне удалось удержаться на курсе и дойти до полётов.
Из-за плохой физподготовки мне доверяли летать на самолётах меньше всего. Тем не менее, тщательно следуя советам инструкторов, я в следующие полгода при отрабатывании взлёта-посадки ни разу даже не поцарапал самолёт или допустил ошибки. В воздухе у меня наставала полная ясность ума и осознание окружающей обстановки. Мне трудно сказать откуда у меня это взялось, но я всегда знал куда и зачем лечу, и где находятся все объекты в воздухе вокруг меня. Некоторые лётчики допустили грубые ошибки при посадки и сломали пару стоек шасси. Их ошибки и моё везение заставили меня подняться из худших курсантов в средние.
Последний второй год мы стали отрабатывать фигуры высшего пилотажа. Здесь я понял почему так много внимания уделялось физической подготовке. С тех пор я стал постоянно следить за своей хорошей физической формой, самостоятельно проводя ежедневные отжимания и пробежки вокруг казармы. При закладывании сложных фигур наступали нечеловеческие перегрузки. Тем не менее, мне очень пригодился хороший вестибулярный аппарат, закалённый в дальних морских походах, поэтому я прекрасно чувствовал горизонт.
При выпуске из школ, многие стремились попасть в истребители. Мне это удалось к ужасной радости, несмотря на мои достаточно скромные результаты. Другие попали в штурмовую и бомбардировочную авиацию. а наиболее удачливые в морскую. Меня определили в сухопутную, в истребители, и я этому был рад.
Тем временем война в Китае забуксовала. Это было ужасно для страны. Если Китай смог оправиться от потерь и модернизироваться, то в войне на истощении Империи грозил крах. Проклятых китайцев было так много, что их не успевали перебивать. На границе с русскими произошла стычка. В стране стали упорно поговаривать, что скоро должна была настать война с могучим Советским Союзом. Огромное пространство русских на карте вселяло страх, но бесподобные победы японского оружия в далёкую русско-японскую войну навеивали надежду.
К моменту моего выпуска из лётного училища моя страна начала сражаться против России в Монголии. В лётной среде поговаривали, что русские выпустили в небо лучших своих асов и авиация понесла тяжёлые потери. Русские сражались в небе и на стороне китайцев. Всё говорило о том, что многих из нас должны были направить на передовую. Но, к сожалению, нас направили в запасные полки в качестве стажёров, где мы должны были налетать необходимое число часов.
Так в бессилии я вынужден был томиться ещё два дополнительных года под Токио. Многих моих однокурсников отправили уже из запасных частей на передовую, где их успевали сбить, но я оставалася в тылу, так как имел меньшее число налётов и никогда ничем не выделялся среди остальных.
Я в совершенстве освоил истребитель "Ки-ко". Нужно сказать, что это был довольно медленный истребитель с неубирающимися шасси и слабым вооружением, которого всё равно хватило, чтобы устроить разгром китайских ВВС. Я летал на нём и думал, что лучшего гений человеческой мысли принести не мог. К концу 16г. Сёва в запасной полк поступило пару опытных "Ки-43" или проще называемых "Кавасаки". Я пришёл от него в восторг, так как этот самолёт был на порядок лучше устаревшего "Ки-ко".
Моё плановое переобучение на "Ки-43" только подходило к концу, когда произошёл Пёрл-Харбор. Я с большим волнением отреагировал на войну. Даже последнему тупице становилось ясно, что нагрянула совершенно иная война, чем с Китаем. До этого нам приходилось разбивать толпы плохо вооружённых людей, которые могли закидывать наши амбразуры телами, но Америка была гораздо подготовленным противником.
Поэтому не было ничего удивительно, когда меня к себе вызвал среди некоторых начальник полка и объявил о нашем переводе в Индокитай. Я всё же надеялся, что меня используют против американцев, но, конечно, возражать не стал. Практически весь состав полка был распределён по новым формируемым эскадрильям.
Я тоже попал в новую сформированную эскадрилью, которая называлась 16-я докуритсу чутай. Она располагалась перед войной в самом Таиланде. Я уже успел привыкнуть к размеренной токийской жизни, где был расквартирован в последнее время. Немного отстранённое положение от коллектива, вошедшее в привычку, я поддержал отпустив жидкие усики. В Токио осталась дожидаться моя невеста Юкка Кавагути, с которой познакомился в один из вечеров в увольнительной на танцплощадке.
Уже в Таиланде мы узнали об объявлении войны Великобритании и её союзникам. Также я узнал, что судьба занесла меня в этот далёкий край Земли, чтобы участвовать в наступлении на Сингапур. Вся местная жизнь для меня заключалась в одном полевом аэродроме, где я успел пробыть всего пару недель. Ужасная жара и зной после прохладного Хоккайдо не давали мне покоя.
Я никогда не забуду свой первый вылет, который меня многому научил. Мы выстроились в линию перед командиром эскадрильи, произнесшего краткую пламенную речь во славу войны и императора. Все выпили по чашке сакэ, но я лишь пригубил, так как алкоголь туманил разум, что очень вредило лётчику в полёте. Мы разбежались по самолётам.
Мы летели за границу на приличной высоте. Когда летишь до задания, то из головы мигом улетучивается весь страх, так как все мысли заняты лишь тем, как удержать строй вслед за ведущим.
Хотя мы летели в подобном положении пару десяток минут, но мне они показались вечностью. В конце-концов ведущий замахал крыльями, что означало приближение противника. Но и здесь страх ещё находит на тебя, так как необходимо произвести нужные маневры, чтобы пристроиться в хвост ведущему и теперь не отстать от него.
И всё же в тот момент я потерял его. Наверно от волнения. Когда я же с облегчением обнаружил рядом с собой какие-то самолёты, то заметил на их крыльях сине-бело-красные круги. "Бленхеймы"! Я успел расстроиться от того, что не сумел различить вражеские бомбардировщики от собственных истребителей, но уверенно пристроился им в хвост и попытался атаковать последнего из пары. Нос самолёта от длинной очереди из спаренных пулемётов у винта задрался, силуэт бомбардировщика быстро пронёсся мимо прицела, прежде чем я успел перестать давать очередь. В тот же миг раздался звук, будто ударившихся мелких камешков об стенку. Стекло перед мной покрылось чёрной копотью, а двигатель сильно снизил обороты. Это задний стрелок "Бленхейма" попал мне в масляный радиатор. Уже краем глаза по уходящей траектории я успел заметить, что всё-таки пробил незначительно бак вражеского бомбардировщика, и теперь он уходил дальше с тонкой белой струйкой вытекающего топлива от крыла.
Но мне было уже не до того. Опасаясь за двигатель я полетел вдоль морского побережья, где было всегда было много пространства между джунглями и морем, где можно было сесть в случае поломки двигателя. Отыскать своих истребителей я уже отчаялся и надеялся только на свой собственный аэродром.
Пролетев некоторое время над побережьем, я кое-как сориентировался в воздухе. Я разобрался в какой стороне находится аэродром и решил свернуть над джунглями. Через некоторое время над крылом самолёта пролетела яркая трасса выпущенных по мне пуль. Инстинктивно заложив вираж, я тщетно старался разглядеть противника за собой. Спасло лишь то, что на меня напал такой же неопытный пилот, как и я, и выпустил трассу с слишком дальнего расстояния. Вражеский пилот не успокаивался и продолжал по мне долбить длинной очередью, даже когда я закладывал вираж на границе потери сознания. В этот момент я подумал, что наверно так и погибают лётчики. Положение усугублялось тем, что я не взял с собой на задание парашют, так как это считалось негласно позорно среди лётчиков брать его на задание. Мы обещали умереть вместе с самолётами.
Это был мой первый боевой вылет, и я в первый раз позволил трусости взять над собой вверх. Я принял решение сажать самолёт прямо в поле, хотя двигатель ещё работал, но копоть покрыла даже прицел, и думалось, что воевать дальше невозможно. Я снизил до предела ручку газа. надеясь, что на высокой скорости противник проскочит выше меня, но тот всё равно выдал краткую очередь по мне. На низких оборотах двигатель совсем зачах и отказался дальше работать. Винты перестали вращаться, а до земли оставалось пару сотен метров. Я выбрал местность вокруг реки, где джунгли расступались в стороны, отчаянно хватая ручку управления на себя. В тот момент я лишь молился, чтобы самолёт аккуратно спарашютировал, как на учениях, хвостом слегка вниз. Но из-за неработающего двигателя мне не хватило скорости, чтобы всё полностью проконтролировать и у самой земли, несмотря на все мои прилагаемые усилия, самолёт клюнул носом. Раздался скрежет. Истребитель перевернулся через нос, обломав себе правое крыло, и лёг на фонарь. Из двигателя вырвались открытые языки пламени, которые сразу же обжирали плексиглас кабины прямо перед мной. Одним движением я освободился от ремней и ногами вышиб плексиглас сбоку кабины. Из последних сил я отбежал от полыхающего самолёта, чтобы избежать возможного взрыва.
К счастью, я приземлился на своей территории и не попал в плен. Тот день был удачным для остальных истребителей, но я же покрыл себя пятном позора за то, что не сберёг технику и спас свою трусливую жизнь. Я не мог спать всю ночь и думал лишь для успокоения над своими ошибками. Я решил, что в следующий раз ни за что не отстану от своей группы самолётов и буду сражаться до последней возможности.
Я потихоньку побеседовал глубоко вечером с более старшим и опытным лётчиком при каких обстоятельствах возможно сажать самолёт.
-При любых - улыбнулся лётчик.
-При каких можно уцелеть? - спросил я по-серьёзному.
-Сесть можно точно без тяг руля направления. - ответил лётчик по-серьёзному. - Если перебиты только один тип тяг, то можно долететь любое расстояние. Если перебиты несколько тяг, то тут вообще безнадёжно приземляться. В остальных случаях всё верная смерть. Можно без топлива и неработающем двигателе по инерции ещё сесть.
Второй мой полёт обернулся для меня пробитыми пулями кабины и лёгким ранением руки. Ни о какой госпитализации не могло быть и речи. Местный военнврач сам зашил и перевязал мне руку, сказав, что через десять дней можно будет снять повязку. В тот день я бестолково, как и в прошлый раз, метался по воздуху, пока не нарвался на очередную струю из пуль. Противник затем сам отлетел по своим делам, и мне опять повезло. Больше я ничего не запомнил. Мне было очень стыдно за когда-то проявленную трусость, и я старался окупить её, не уходя в госпиталь.
Это случилось на пятый день полётов. Нашу группу самолётов нещадно перебили. Погиб командир эскадрильи и ещё трое опытных лётчиков, имевших сбитые самолёты. После бестолковых полётов я оказался один на один с целой сварой вражеских истребителей. Во мне проснулась злость. Я научился уходить от очередей истребителей вверх по виражу. Таким образом, я набирал высоту и затем обрушивался на них коршуном сверху. Когда мне удалось поймать в прицел первый прыгающий "Харрикейн", то я от души прогулялся по нему длинной очередью. Я видел, как мои пули вышибали искры на его обшивке крыльев. Из "Харрикейна" лилось множество белесоватых струек топлива. К моему разочарованию вражеский самолёт упорно не хотел загораться, как это случалось от очередей моих товарищей по "Бленхеймам". Потратив уйму боеприпасов, я отлетел от него и ввязался в ещё один более ожесточённый бой против трёх самолётов. Я был уверен, что мне настала пора погибнуть и все мысли были только, как подороже продать свою жизнь и прихватить побольше британских.
В какой-то миг я заметил, что один из британских "Харрикейнов" зашёл в хвост и выпустил длинную очередь из трассеров по нашему оставшемуся истребителю. У меня оставалось мало боеприпасов, и я надеялся, что "Харрикейн" я сумею подпортить лишь последней очередью в упор, а затем просто имитировать атаку. В конце-концов вражеский самолёт залетел в зону действия наших зениток и был близок к аэродрому, а значит у него бы топливо оказалось на исходе быстрее, чем у меня. Нужно лишь контролировать ситуацию над ним.
Я полетел за "Харрикейном" с высоты до верного, обещая себе не стрелять, пока он не займёт собой полнеба перед мной. Но неожиданно "Харрикейн" заложил слишком крутое пике, уходя от моего преследования и врезался в землю. Мне самому удалось отвертеться от верхушек джунглей лишь в последнее мгновенье, таща ручку управления на себя. Когда я приземлился, то узнал, что атакуемый был джун-и Матсуба, а на мой счёт записали сразу два самолёта. От сухопутных войск на линии фронта пришло подтверждение, что я сбил всё-таки тот самый "Харрикейн", которого так и не сумел поджечь. Только он упал далеко за линией фронта. По второму самолёту я и вправду тоже возможно успел выпустить несколько пуль в общей предшествовавшей свалке, но он разбился в итоге всё-таки сам.
-Разбился то он сам. - хлопнул по плечу меня начальник аэродрома. - Но он мог бы не разбиться, если ты не атаковал ему хвост. поэтому этот самолёт тоже на твоём счёту.
Меня это приободрило, а командование обещало выдать расписной кубок для сакэ, в качестве уважения моих заслуг. Из боевого вылета вернулся лишь джун-и Матсуба и я. Я единственным выжил из своих переведённых из запасного полка, а значит стал достаточно опытным пилотом в глазах начальства.
После этого мне пришлось поучаствовать ещё в одном бою, где я был обуян продать свою жизнь подороже. Мне встретился хороший вражеский пилот, отколовшиеся от основной группы. Мне всё никак не удавалось зайти ему в хвост, настолько он мастерски действовал, пока я не решил применить излюбленный свой приём по уходу виражом вверх. Набрав высоту, я уже мог контролировать сверху с какой стороны подлететь к вертящюмуся "Харрикейну". Первая же очередь заставила его начать улетать в сторону своего аэродрома за линию фронта. После очереди я ушёл от него на вираже в сторону вверх и опять с нарастающей скоростью несколько раз заходил в тыл, испуская очередь. Мне казались все "Харрикейны" бронированными, так как они не загорались от моих спаренных пулемётов. Этот "Харрикейн" даже не дымил, как предыдущие. Я сделал пять или шесть заходов к этому самолёту и каждый раз пытался выцелить кабину пилота. Пару раз мне удавалось в неё попасть, судя по вспышкам, но оставалось неясным попал ли я в самого пилота, как и планировал.
"Харрикейн" совсем потерял волю сопротивлению и пошёл на снижение, лишь изредка маневрируя. Причинить более тяжких повреждений мне так и не удалось, поэтому я решил на всякий случай сэкономить лишние боеприпасы на непредвиденные обстоятельства и полетел к своему аэродрому. Этот самолёт командование посчитало сбитым, и в тот же день мне присвоили звание шо-и.
Честно говоря, с ним тянули. Мне его должны были присвоить ещё в запасном полку, но помешала моя спешная передислокация в Индокитай. Я уже давно примечал, что способен сам вести людей за собой в воздухе, поэтому отнёсся к назначению себя ведущим спокойно. В этой недолгой войне за несколько дней лётчики уже успевали сбить несколько самолётов и погибнуть сами. Поэтому я продолжал думать, что и я тоже должен погибнуть, как и все.
Я быстро осмотрел перед первым своим боевым вылетом молодые лица своих ведомых лётчиков. Возможно кто-то из них сегодня не вернётся с боевого задания. Я сделаю всё возможное, чтобы мой ведомый не был сбит и, по-крайней мере, все мои парни под моим руководством вернулись обратно домой живыми.
Я уже понимал, что это была дурацкая традиция не брать с собой парашюты. Без них погибали многие способные лётчики, которые могли принести ещё пользу своей родины. в то время, как британцы беззаботно перелетали через линию фронта, где прыгали над своей территорией из подбитых самолётов и сажались сражаться в новые. Но теперь я был командиром группы, а это значило, что я должен был подавать пример своим лётчикам.Молодые лётчики не взяли парашютов, и я вслед за ними, чтобы не выделяться..."
Шидзаки Като был моим родным дедом по отцовской линии. Он сгорел в самолёте у своего аэродрома под Кота-Бару 17 января 17г. эпохи правления Сёва. Я думаю, что не зря нашёл его записки из блокнота.
Примечания:
*Тайсё - эпоха правления императора Ёсихито в 1912-1926гг. включительно
**Сёва - эпоха правления императора Хирохито в 1926-1989гг. включительно
|
