Куколка лежала под деревом на земле, покрытой сухими листьями и мёртвой травой. Совсем недавно дерево было живым, зелёным, но что-то случилось, листья начали сохнуть и желтеть, один за другим падать на землю.

Если прислушаться, то можно было услышать потрескивание и хруст - существу внутри куколки было тесно, пришло время выбираться наружу. Наконец оболочка дала трещину, распалась и новорожденная бабочка вышла из своей колыбели. Крылья её ещё не были готовы к полёту, но все шесть ножек уже знали как передвигаться по земле не сбиваясь с ритма.

Она не знала каким должен быть мир и поэтому не удивилась темноте окружающего её пространства. Деликатные её крылышки начали постепенно расправляться, она сделала несколько пробных взмахов и полетела - и почти мгновенно почувствовала удар, была отброшена на землю - стена! Она собрала силы и попробовала лететь в другом направлении - напрасно, её встретила всё та же глухая стена. Побитая, с поломанными крыльями, бабочка поползла в надежде найти трещину, щель какую-нибудь в шершавом и холодном монолите. Напрасно - не сдвинуть, не спастись. Безнадежная усталость замедлила движения, крылья сложились сами собой, и вскоре то, что было задумано как чудо лёгкости и свободы, стало неотличимо от ломкого сухого листа, от древесного сучка, засохшей травы и безжизненной потрескавшейся земли.

Это только присказка, друзья, - послушайте мою сказку.

   Я не знаю с чего начать.

Недавно мы вынесли на улицу наш старый телевизор "Sony", 13" по диагонали. Он нам служил примерно десять лет - мы нашли его в куче снега, принесли домой, отогрели, включили в сеть, - и он начал работать. Правда, иногда приходилось его ударить раз-другой когда пропадал звук или изображение. Как говорил наш сосед Майк, мы чинили его с помощью "Arm and Hammer."

Так вот: я забыла наклеить на него "garbage sticker", и мусорная машина его не взяла. Он остался один стоять на паребрике до следующего четверга, а потом пошел снег, снегоуборочный трактор сгреб его вместе со снегом, уплотнил, сделав твердый сугроб, только один уголок торчал, - я подумала, что так ему уютнее, в снегу. Я сказала Веньке: "Я как наш телевизор, одна на пустом асфальте, с мертвым экраном." Он понял.

  Я вспомнила о Майке - Майк был нашим соседом сверху те несколько лет, что мы жили в Бруклайне. У него была дочка Джаслин и молодая жена, имя которой я не припомню. Майк, простой парень, бывший морской пехотинец, сразу почувствовал наше сиротство - моё и детей. Видно, и он был одинок, и оказалось, что мы как-то можем помочь друг другу. Майк нигде всерьёз не учился, работал в госпитале, где ухаживал за подопытными зверями.

Помню одну его забавную историю: у гориллы случился сердечный приступ, а уплачено за неё было не меньше десяти тысяч в твердой валюте. Майку ничего не оставалось, как начать делать искуственное дыхание, а когда зверь пришел в себя, то от испуга набросился на спасителя с намерением задушить. Возможно Майк придумал всю историю от начала до конца, чтобы развлечь детей. Ребята мои хохотали и смотрели на него с восхищением.

Иногда мы заказывали пиццу на всю компанию. Господи, почему я не могу больше испытать счастья от того, что вот раздаётся звонок в дверь, появляется "Pizza Delivery Guy" и передаёт нам тёплую картонку, от которой исходит замечательный запах расплавленного сыра и горячего теста! Тарелки уже приготовлены, дети протягивают их нам, мы раздаём так, чтобы им досталось по два куска, а нам, взрослым, по одному. "Sprite" разлит по бумажным стаканчикам, окна в кухне раскрыты, а пожалуй лучше бы закрыть - бостонский летний воздух наполнен тяжёлым жаром, шумит вентилятор, зелёные простые занавески качаются от ветерка. Моим ребятам восемь и четыре. Мне тридцать четыре.

Нет, я не одна, он существует, мой мужчина, ходит где-то по своим орбитам. Я вспоминаю, что он есть, когда вечером он подходит ко мне сзади, кладёт руки на плечи, целует в шею и тянет привычно: "Пойдём сп-а-а-ть..." Он лёгкий и подвижный, и мне это очень нравится, а остальное я за него придумаю, какой он: справедливый, редко ошибается, глубоко разбирается в людях. И талантлив, талантлив конечно. Он ездит в университет на велосипеде, и исчезает каждый день до позднего вечера, а выходных в его деле не бывает. Правда, иногда я вижу его в шесть часов - обеденное время, и слышу привычное: "Дай мне что-нибудь быстренько - быстренько, а то у меня там всё стоит!" Это значит - появилась хорошая идея, нужно проверить. То, что он делает, очень важно для всех нас. "Я работаю на наше будущее." Во что бы то ни стало нужно стать "PhD" в теоретической физике, а потом будет большая наука, знаменитый университет (мало ли их, знаменитых университетов, на всех хватит), свобода, свобода... Да, совсем забыла, - тогда можно будет вернуться в большие горы, время ещё не ушло, всего тридцать девять лет, ещё можно успеть.

Дети просят: "Мама, можно нам собачку или кошку?" Невозможно, во всех объявлениях о сдаче квартир: "No pets." Спасает Майк - приносит морскую свинку. Мы помещаем её в большую прозрачную клетку, наполненную сосновыми стружками, она грызёт морковку и пъёт из перевернутой бутылки с железной насадкой. Она знает людей живущих в доме и приветствует их пронзительным писком. Проживёт она пять лет, но это будет уже другая эпоха, я опишу её в свой черед.

Я вспоминаю свою первую работу: уборка. Огромная квартира, наполненная всевозможными изделиями, вывезенными из Мексики, - хорошо, что не из Китая, легче бороться с пылью. Концертный рояль. Книг нет - книги хранятся в гараже. Но музыка звучит всё время - радио настроено на бостонскую "WCRB 102.5FM." Во все окна заглядывает зелень, не наша чахлая ленинградская, а почти что тропическая. Работает кондиционер. Хозяйки нет, она мне доверяет, у меня свой ключ. Можно присесть. Правильно он недавно заметил: "Ты не всё время мыла туалеты - мытьё туалетов занимает не больше двадцати процентов от полного времери уборки."

Был и другой опыт - студия на "Beacon Hill." Книги в стеллажах до потолка, высокие запылённые окна. Я так и не спросила хозяйку - кто она, и почему столько книг. Она сидит, старая женщина на старом диване цвета грязного песка, и углублённо читает, делая иногда пометки. Заглядываю в книгу - кроссворд. Жизнь давно ушла из этого дома, время остановилось.

Выбегаю, засунув в карман заработанную тридцатку, сбегаю по мощёной улице к Губернаторскому дворцу, через сад и к метро. Зелёная линия, "С", остановка "Washington Square." Мой дом, другого у меня нет. Я ещё могу бегом, у меня ещё много сил. Ведь совсем недавно было - сначала двухчасовая тренировка с альпинистами "Спартака", потом вокруг Сосновки - восемь километров в любую погоду, я один круг, он - два. Мнение друзей: "Вас, ребята, так много связывает..." Я тоже так думала - до конца.

Помню нашу первую встречу: идём мимо Ждановского Райкома. Я говорю: "Доживём ли мы до того дня, когда этот дом отдадут под школы и больницы?" Его глаза вспыхивают ярким светом - родная душа! Мне нечем гордиться, мне всё объяснили ещё летом 68 года, а он до всего дошёл сам, что говорит о свободном, независимом уме. Как же мы напоролись друг на друга в этой пустыне - в Ленинграде брежневской эпохи?..

   Она появилась в нашем доме, когда моему старшему - Гришке - было около полутора лет. Вошла прочно, по праву старой дружбы. Я как-то не заметила, как начала она заполнять пространство нашей жизни, как человек больной раком не замечает опухоли поначалу. Я сочувствовала - больная, что-то с лёгкими, то ли астма, то ли хроническая пневмония. Она замужем, ребёнок - двери моего дома были безмятежно раскрыты.

Недоумение придёт позже, года через два. Какие-то неясные разговоры - написана и разослана анонимка. Цель - уничтожить партийную сволочь, дрянного человека. Печатала в перчатках, чтобы не оставлять отпечатков пальцев; адресаты - сослуживцы, муж; тема - любовная связь, то есть прямой донос. Пожимаю плечами: "Я бы с такими людьми не дружила, противно."

Через какое-то время: Гришка болен, ложный круп, на батарее мокрые простыни, над ним что-то наподобие палатки, кастрюля с кипятком рядом с кроватью. Тревожно за него, он дышит тяжело, затруднённо. Поздно, Феликса нет, жду и беспокоюсь. Наконец, звонок.
"Что так поздно?"
"Да вот, нужна была моя помощь..."
Да-да, я уже слышала: организован тройной обмен, все звенья в цепи согласны. И вдруг - неприятность, какая-то одинокая старуха засомневалась, передумала. Хорошо бы её припугнуть, может образумится. Вот и способ найден - нужно перерезать проводки сигнализации, тогда догадается, старая, что кто-то ей угрожает, - уж лучше убраться от греха... Блестящая идея, а осуществить её поможет старый верный друг.

Потом, много лет спустя, он скажет: “Она смелая, а ты - трусиха...” Пришлось-таки поломать голову, в чём же моя трусость, и поняла наконец, - так это он об ограничениях и запретах толкует, вот в чём трусость-то моя - не могу переступить... Хватит об этом, лучше назад, в Бостон...

В Бостоне мы оказались через три месяца после переезда в Америку. Сначала был Вустер - второй город штата, тихий, провинциальный, но мы-то привыкли к другому - ко второму городу империи.

Наше первое Бостонское жильё - угол "Commonwealth Ave." и "Washington St." в Брайтоне. Взлётная полоса для трёх четверей русской эмиграции Бостона, многие застревают здесь надолго, а кому-то удаётся, найдя работу, сходу переселиться в пригород.

Мы на четвёртом этаже большого доходного дома. Восемнадцать часов в сутки гремят под окнами трамваи - это не мешает спать, это то, к чему есть привычка, - шум большого города. Детей поместили в единственной спальне, мы - на застеклённом балконе (вот где пригодилась морозоустойчивость).

У нас гости из Ленинграда - "она", "близкий друг", с мужем-композитором. Цели их поездки не припомню, возможно - попытка связаться с местной музыкальной средой. Отдаём им детскую, детей же помещаем в гостиную - это ничего, надо помочь людям, пусть отдохнут у нас, подкормятся. Мы уже здесь, они же - "less fortunate".

Бостонский климат не в пример лучше питерского, но тем не менее происходит то, чего опасались: рецидив хронической болезни. Надо действовать, и быстро. "Феликс, беги доставай банки!" Проверенное средство, дай Бог обойдётся без скорой. Чудо! - банки найдены, кто-то привёз с собой, не шибко надеясь на достижения американской медицины. Неожиданный поворот событий:
"Феликс, поставь мне банки, я Петру не доверяю..."
Разыгрывается спектакль, что-то из Мольера. Удивляюсь, но спокойна и свободна от подозрений, - спасает доверчивая безмятежность, затянувшееся детское состояние души.

Мнение близкой подруги: "Тебя, мать, надо в музей и под стекло..."

Гришка учится играть в шахматы. Идея моя, но он ещё в том возрасте, когда можно уговорить, до упрямства ещё два-три года. Шахматы - не его, как и математика, но тем не менее он горд, что выучил все ходы и правильно решил несколько задачек. Просит: "Папа, поиграй со мной!" Знает ведь, и я знаю и тревожусь, какой будет ответ. К нашему удивлению - соглашается. Расставлены фигуры, я смотрю с умилением: отец и сын склоняются над доской. Вдруг, что такое - игра уже кончена - поставлен детский мат в три хода. На отцовском лице - выражение торжества. "Пока!", - хлопает входная дверь. Гришкa удивлён, он не понимает, что произошло, и, дай Бог, не поймёт никогда.

   Вот уже больше пяти лет как мы в Америке. Я работаю в знаменитом бостонском ювелирном магазине. Работа с клиентами - "customer service" - непрерывное восьмичасовое общение. Что ж, нет худа без добра, начинаю говорить и понимать свободно. Вот только беда - платят мало, да и расписание тяжёлое - работаю шесть дней в неделю, из них три обязательных вечера и суббота. Стараюсь и праздники прихватить, за праздники платят: умножь обычную зарплату на полтора, за сверхурочные часы - по той же формуле. Аспирантура затягивается. Говорят, на физику больше нет денег, большую науку закрыли в связи с окончанием холодной войны (наши с нашими больше не враждуют). Простых рядовых статей уже недостачно, чтобы пробиться. Нужен грандиозный результат, прорыв. Тему долго искать не надо - высокотемпературная сверхпроводимость - ждёт и томится, непонятая, необъяснённая. Вызов принят, тылы обеспечены, вперёд к победе!

Время уже не идёт для меня, я тяну его как непосильный воз; часто вспоминаю картину Репина "Бурлаки на Волге", - помню висела репродукция в бане, куда меня водили ребёнком. Ну какой из меня, к лешему, бурлак! (Недавняя попытка описать себя: "Интересная женщина, 154см, 55кг, желает познакомиться..." - ну и так далее).

   Что-то непонятное происходит с Гришкой. Как нас, к примеру, растили: запускали ребёнка по правильной колее, он и шёл по ней никуда не сворачивая. Но наш российский опыт неприменим в Америке. Здесь - всё иначе, не справиться ребёнку одному с соблазнами свободы. Тревожные звонки из школы - воровство, болтовня о наркотиках.
"Феликс, нужна твоя помощь!"
"Разбирайся сама."
Звонок из Бруклайнской полиции: "Ваш сын обвиняется... Вы можете забрать его на поруки... Явиться в суд такого-то числа."

Вот он стоит перед судьёй, маленький, Феликсу по плечо, напуганный. Постарался получше причесать волосы и надел белую рубашку - чтобы произвести хорошее впечатление. Обвинение: "Assault and battery with dangerous veapon." "Veapon" - цветочный горшок. Залез с приятелем на крышу чужого дома, по его словам, с целью насладиться солнцем и приятным ветерком. Хозяин, что оказался поблизости, выразил недовольство. Началась драка, полетел цветочный горшок. Слава Богу, все живы.

Пожалел судья, отдал преступника на поруки, но год живём в страхе - любое мелкое нарушение отменяет решение судьи, а тогда с гарантией тюрьма для малолетних, - стоило ли для этого уезжать? Лезет в голову строчка из песни Башлачёва: "Мы большую цену платили...", - хотя в песне совсем о другом.

   Умирает наша морская свинка. Майк, бывший сосед сверху, давно уехал из Бостона, и Бог знает, где он сейчас. Он звонил нам откуда-то из Миннесоты, сказал, что возвращается в армию, больше мы о нём ничего не знаем. А зверёк, которого он подарил моим тогда ещё маленьким детям, заболел, перестал есть и пить. Мы пытаемся кормить насильно - отказывается, видно пришёл её срок. Дети прощаются с ней перед уходом в школу, гладят, держат за лапку. Наконец мы становимся свидетелями агонии и конца. Да, я огорчена, конечно, но не более того. Но Феликс - на нём лица нет, для него это большая потеря. Давно уже никто не ждёт его, когда, возвращаясь поздним вечером из университета, он открывает дверь своим ключом. Все спят, свет потушен. Только зверёк радостно пищит - встречает. Её можно вытащить из клетки, посадить на колени, прикрыть ладонью. Теперь и этого не будет.

Уже больше года как состоялась защита. Не помню, кто в нашей семье догадался, что значит "PhD" - так это же "Pizza Hut Delivery!" Да, были и пицца, и такси, - университет больше не платит. Задача, что была выбрана для прорыва, не оправдывает надежд, а ещё одна рядовая статья ничего уже не может изменить. Все устали. Когда я призываю Гришку: "Учись хорошо!", то получаю ответ: "А зачем?" Мы смотрим друг другу в глаза - действительно, зачем? Я невнимательно читала Ветхий Завет и не помню, кто и почему превратился в соляной столб, но идея выглядит перспективной - хорошо бы омертветь, застыть на время, это позволит сохранить силы.

   Зима, поздний вечер, темно, ветер гоняет по кругу мелкий острый снег. Там-сям светят фонари. Машина стоит на паркинге возле дома. Мне не хочется идти внутрь. Можно помечтать - а что если открыть окна и попытаться заснуть. Моей страховки должно хватить на два-три года скромной жизни. Это всё, что я могу для них сделать. Я знаю, они не хватятся до утра, все давно уже спят. Нет, не могу, страшно перейти черту. Тихонько пробираюсь домой, раздеваюсь в темноте, залезаю под одеяло, и замираю до утра.

   Когда я думаю про Феликса, то часто вспоминаю "Титаник" - несётся самоуверенная, неповоротливая машина не сбавляя скорости - на айсберг. И наоборот, когда вижу фрагмент из фильма "Титаник", то на ум тут же приходит Феликс. Натолкнувшись на препятствие, удивится, подлатает бока, и опять за своё - уроки жизни ему не даются, на лице вновь появляется самоуверенное, самодовольное выражение всезнайки. Но в тот год Бог уберёг, пришлось-таки свернуть ему с давно и навсегда определённого пути. Спасибо ему за это, я жива. Я узнаю много позже от общих друзей, что была тогда произнесена фраза: "Это Сонька заставила меня отказаться от физики." Сонька или что другое, но покатилась наша жизнь по проверенной, обычной, лёгкой колее. Интервью в престижной лаборатории, "offer", большие, немыслимые для нас деньги. Я могу затормозить, сбавить темп марафона. Пора подумать о серьёзной профессии - программирование. На дворе 96 год - начало небывалого, невиданного подъёма. Шутит русская эмиграция: "Плох тот таксист, который не мечтает стать программистом." В рекламном сборнике - новый раздел: "У монитора я и моя Маша..." Найти работу не составляет труда - на интервью стараются не задавать сложных вопросов, людей нехватает.

Я работаю в маленькой компании недалеко от дома. Мы живём теперь в Лексингтоне (увезли детей от городских соблазнов), здесь прекрасные школы, тихо, зелено. Думаем о покупке жилья. Все трудности позади.

Одно только тревожит, не даёт покоя, не отпускает: не были сказаны важные слова, которых так ждала, даже намекала: "Ну скажи, скажи, что ты мне благодарен..." "Нет, мне не за что тебя благодарить, у тебя просто не было другого выхода." Как я надеялась услышать: "Давай поедем куда-нибудь вместе, я знаю как ты измучена..." Слышу другое: "Я возвращаюсь в большие горы."

Намечены этапы большого пути. Первым номером в списке - "Mt. McKinley " - высшая точка Северной Америки. Собирается группа, но через какое-то время разваливается. Я в тайне надеюсь - может одумается? Нет - "Пойду один." Помогаю собираться, как тогда, много лет назад.

(Мы познакомились в мае 81 года на Больших скалах, под Ленинградом. Всё произошло стремительно, я не успела опомниться, как стала невестой. Свадьба - 10 июля, а на 17 июля уже куплены билеты - Тянь-Шань, поход запланирован давно, до меня, и отмене не подлежит. Четыре недели тревоги и ожидания - вот и весь мой медовый месяц, не густо).

Провожаю до самолёта, и тут же включается счётчик отсчета времени, оставшегося до возвращения. "Ожиданием своим ты спасла меня...", - я в это верю. Верю, что много раз спасала и охраняла от беды.

Наконец возвращается с обожённым лицом, бородатый, довольный собой. Всё удалось! Через пару месяцев можно начать думать о следующем лете. А пока - жёсткий режим тренировок, выезды на скалы и лёд почти каждые выходные. Отпуск летом всей семьёй - такой вариант не обсуждается. "Я отдыхаю только в горах." Ни я, ни дети нигде кроме Новой Англии не были, но мы редко жалуемся, понимаем, что с нами неинтересно.

(Только один раз, через несколько лет, увижу я, как вырвется наружу давняя обида. Сразу после разрыва я улетаю с Венькой в Калифорнию. Он взволнован - за двенадцать лет жизни в Америке впервые летит на самолёте. В доме моего школьного приятеля рассматриваем семейные альбомы - бесконечные вариации на тему "Родители и дети." Венька отворачивается, чтобы никто не видел его слёз. "Мама, почему у нас никогда так не было?" У меня нет ответа, с версией моей исключительной вины я согласиться не могу).

Проходит несколько лет, мы живём в своём доме под названием "townhouse." В гостиной - красивая мебель, куплена дорогая машина с кожанными сидениями. Зачем? Мне это чужое, но возражать не стоит - не простит: злопамятен.

В доме холодно, неуютно. " Global Warming" - это не о нас. Я всё время одна, мы почти не встречаемся, а когда натыкаемся друг на друга, всё сжимается внутри от страха, я чувствую, да боюсь назвать: отчуждённость, равнодушие, враждебность. "А ты, матушка, ничего другого не заслужила, ты та загнанная лошадь, что подлежит отстрелу."

Долго ждать не приходится.

Вот уже год как "она", "близкий друг" из далёкой северной страны, подключилась к интернету. Событие, как окажется, глобального масштаба. Она работает терпеливо, не торопясь, правда материал попался на редкость податливый. Наконец почва достаточно подготовлена, можно сделать пробу. Приходит email на пять страниц: опостылела жизнь с мужем-алкоголиком (хоть и гениален, подлец), помоги, дай совет - что делать?

Я заметила, что так называемые "dare-devils" (а Феликс несомненно причисляет себя к этой категории) как правило большие трусы в делах жизни. Страшно было, но преодолел. Правда, не глядя в глаза, а уткнувшись в подушку, выдавил из себя: "Я тебя больше не люблю, я безумно влюблён в Ингу..." (Что ж, возраст самый подходящий для безумной любви - в декабре исполнилось пятьдесят).

Уже сделано предложение, но ещё не принято, зато дано разрешение приехать... Догадываюсь спросить - уж не рецидив ли это старой болезни? Да, рецидив, по подсчёту третий. Первый заход - в юности, до меня, - отвергнутое чувство. Второй - за год до отъезда из России.

(Лето, я на даче с детьми, им пять и один. Феликс в альплагере. Молюсь: "Да обойдут тебя лавины...", - была такая сентиментальная песня.

Августовская ночь в дачном посёлке. Полная, абсолютная темнота. Жду: со дня на день должен вернуться. Прислушиваюсь. Сначала какой-то шелест, потом всё яснее - кто-то насвистывает "Баньку" Высоцкого. "Истопи ты мне баньку, хозяюшка...", - это наш пароль. Тёплая радость окутывает меня - наконец мы опять будем вместе, все вчетвером - семья!

Наутро - с озабоченным видом - неотложные дела заставляют вернуться в город, подвернулась халтура (нужны деньги, мы думаем об отъезде из страны). Возвратившись в город в конце августа, ничего не замечу. Мне некогда - всё внимание на детей. Только буду удивляться особой наглости, появившейся в манере поведения "близкого друга").

Сообщив о намерении уйти, мгновенно занимает наступательную позицию. Во всём, что произошло, виновата только я. Я не строила семью, вот в чём моя вина. "Это ты вытолкнула меня к Инге." На лице появляется выражение обиды: углы губ лезут вниз, при этом нижняя губа оттопыривается, нос уныло повисает - вполне чудовищно на старом, помятом лице. "Я необычный, редкий человек. Таких, как я, может быть один на десять тысяч. Инга смогла это оценить, а ты даже не заметила..." Ах вот оно что - лесть!

(К слову замечу: объектом лести может, оказывается, стать даже физический недостаток, вызывающий у обладателя чувство застенчивой стыдливости. Если суметь повернуть так, что самый недостаток вдруг превратится в неоспоримое достоинство, то дело сделано, человек падкий на лесть становится верным слугой, преданной собачонкой, лишь бы не смолкали сладкие речи...) Высокий профессионализм - нельзя не восхититься.

   Я не знаю, что чувствует человек, которому дали обухом по голове (видимо потому что с трудом представляю как выглядит обух), поэтому и не буду пользоваться готовым сравнением. Скажу просто - ушла земля из-под ног, а там, где живёт душа, появилась невыносимая боль с которой, кажется, и минуты не прожить. Но при этом, удивительное дело, не теряю способности слушать, замечать, запоминать.

С разводом тянуть не будем, развод - это нелепое препятствие на пути к счастью.
"А где написано, что мы женаты?"
"А вообще, что такое развод?"
"В Лас-Вегасе разводят за один день!"
Подсчёт денег приводит в уныние - любимому существу придётся работать по приезде в страну. А пока: "Представить себе невозможно, как они живут!" Оказывается, уже обсуждался вопрос о срочной гуманитарной помощи и даже известна сумма: для нищенского, полуголодного существования в современной России необходимо сто долларов на человека в месяц. Неужели всё так просто? Бедный Буратино, деревянный человечек... Есть ещё сравнение - колобок.

   Уже снято отдельное жильё - крошечная комнатка под крышей в старом, запущенном доме. Приготовлены коробки, пора. Нужно отобрать свои вещи, оторвать их от вещей тех, кто остаётся - а это нелёгкая задача, как нелегко какой-нибудь бедолаге из русской сказки отделить просо от пшена... Книги - про каждую нужно вспомнить - откуда она, как появилась у нас, и с кем будет жить дальше. Пытаюсь остановить: "Одумайся! " Невозможно, смотрит свысока, с сожалением даже, что я могу предложить взамен? "Ты не понимаешь, мы пишем друг другу стихи..." Наконец упакованы непокорные вещи, у дверей дома грузовик - "U-Haul". Прощай.

   Я не живу. Я волоку жизнь - как будто к ногам привязаны два пудовых камня. "Молись!" Да, ничего не остаётся больше. Молюсь о вразумлении.

Узнаю - уже куплен билет, заказана виза на год, снята квартира. (Рассказывает с готовностью - по инерции, по привычке). А как же предложение? Нет, ещё не принято, но и не отвергнуто.

Приближается день отъезда. Я чувствую приближение этого дня, как чувствует приближение поезда человек, застрявший на рельсах. Он удивлён и заметно испуган - не ожидал. Ситуация безвыходная - или это только на первый взгляд? Возникает невероятная по смелости идея - а что если вернуться в семью, но на условии сохранения свободы. Будем жить по формуле: три месяца с женой, неделю с "близким другом" в России. Почему бы и нет, ведь известно - все так живут, да скрывают, а мы будем в открытую жить втроём, не отставая ни на шаг от прогресса.

Неверояно, но соглашаюсь, не понимая условий, не осознавая на что иду. Только одно сейчас важно - он не уходит навсегда, это не конец. Тревожусь за него - в России беспокойно. Прошу: "Будь осторожен!" Улетает. Это можно перенести, пройдёт неделя и мы опять будем вместе, а дальше я не заглядываю.

Перед отъездом прошу по инерции: "Позвони, когда долетишь." С опозданием соображаю - говорить нам будет не о чем; о том, что происходит в Ленинграде, можно только молчать. Как мало я понимаю в жизни! ("Ты не понимаешь как жизнь устроена!" - я слышала этот рефрен бессчётное число раз).

Прихожу на работу позже обычного - мигает огонёк на телефоне (кто-то уже звонил). Слушаю. Сквозь шум и скрежет прорывается голос:
"Жалко, что не застал... Всё идёт как договаривались... Инга всё время говорит, как она счастлива, как благодарна тебе, как тебе завидует... Передаёт привет и просит на неё не злиться..."
Перехватывает дыхание. Опять, который раз за последние три месяца, лечу куда-то и не могу остановить полёт. Поделом. Заслужила. Как тут не поверить в существование Ангела-Хранителя - не допустил катастрофы.

Через некоторое время звонок - Феликс. Прерываю на полуслове: "Твои условия мне не подходят, я не гожусь на вторые роли."

   Возвращается унылый. Всё пошло не так, как первоначально намечалось. "Любимая женщина" окончательно решает не оставлять мужа (однако клянётся в безумной любви и от денег не отказывается). Муж не препятствует, готов поделиться, - приглашая в дом, пожимает руку. Уже намечена следующая поездка - через три месяца. А пока - дел по горло. Надо думать как их всех вытащить в Америку - вместе с концертным роялем.

Моё несогласие жить втроём всерьёз осложняет ситуацию - оказывается, наш дом служил объектом пристального внимания со стороны "близкого друга." Предполагалось, что Феликс возвращается в семью, вскоре к нам подъезжает Пётр (муж) с целью поиска работы и закрепления на месте, а там, смотришь, и все остальные за ним подтягиваются...

Заметно мечется, не знает, что предпринять. Удивлён и раздражён моим отказом, искренне не понимает в чём проблема.

Уже начало мая, приближается бостонское лето. Скоро в комнате под крышей станет невыносимо душно. А в Лексингтоне - центральный кондиционер! (Проговорится однажды: "Ты остаёшься в роскошных условиях!")

Голова идёт кругом от непосильной задачи - перевезти в Америку семью "любимой женщины." Особенно смущает рояль - куда будем ставить? А если придётся переть на второй этаж? Ох, головная боль... Надо выкрутиться, но с достоинством, не уронив себя.

Опять поставлены условия, на которых возможно возвращение: неограниченная свобода телефонных и виртуальных контактов а так же продолжение гуманитарной помощи. ("Я не могу оставить людей без средств к существованию"). Подчёркивается масштаб принесённой жертвы: "Я отказываюсь от поездок!"

Соглашаюсь радостно, с лёгким сердцем. Я смогу, смогу его повернуть! (Опять, который раз, забываю, что имею дело с "Титаником"). Одобряют друзья: "Перебесится..." Надо перетерпеть два-три месяца, ведь каждому понятно, что "уход" и "возвращение" - два дискретных состояния, середины не бывает. Ещё как бывает!

Жаль, что не записывала тогда, но кое-что запомнила.
"А что такого: у человека есть жена и есть любимая женщина..."
"Для жены с двадцатилетним стажем ты получаешь достаточно моего внимания."
"Как ты можешь требовать, чтобы я отказался от Инги, ведь Инга не требует, чтобы я отказался от тебя!"
"И на что я променял свои красивые отношения с Ингой!"

Каждый месяц двести долларов из семейного бюджета отсылаются в Россию - на прокорм семьи "любимой женщины" - включая мужа, ребёнка, собаку (порода - "московская сторожевая.") Задумчиво, с удовлетворением комментирует: "Хорошо... Ей не надо летом работать, может отдохнуть с ребёнком, позагорать, покупаться..." Телефонные счета того времени до сих пор жгут мне руки - стараюсь не натыкаться. Не выдерживаю: "Уходи!"

Обижен. Так старался! Впервые за двадцать лет начал подавать пальто, даже согласился сходить вместе в театр! Начинаются уговоры. Это так непривычно, что соглашаюсь попробовать опять. Нет, не могу. Рвусь, как человек влипший в огромную нашлёпку жевательной резинки - стараюсь освободиться, а ноги завязли, резина тянет назад.

Ещё одна попытка - последняя. В Россию отправлена крупная сумма - плата вперёд за полгода (окончательный расчёт). За что платим? Не знаю... Дано обещание "замять" отношения в течение двух-трёх месяцев. Почему "замять" а не "порвать"? "Порвать" - нельзя, слишком большая травма для "близкого друга."
"Ну что, попробуем?" "Давай...", - махнув рукой.

Устранены преграды, теперь ничто не мешает близости. Но почему же не оставляет чувство, что живу в могильном склепе? "За тобой как под каменной плитой." Но надо жить, договорились. Он старается, честно выполняя условия соглашения. Вот только тревога преследует, не отпускает. Надо спросить, он успокоит: "Ну что ты, глупышка, волнуешься, ведь я вернулся к тебе!", - эти слова существуют только в моём воображении. А в действительности: "Что ты лезешь, я не звоню! Email? Что email? Про email мы не договаривались!"
"Отвяжись! Отвяжись!! Отвяжись!!!"

Загадочен и велик русский язык - слова "привязанность" и "отвяжись", представьте себе, одного корня.

Отвязалась, спасибо, освободил.

Через несколько дней неизвестно откуда вдруг выплывет фраза и поразит - как точно! "Остаться с Феликсом - как остаться в России." Меня поймут те, кто уехал, а те, кто остался, надеюсь, простят.

"Я никогда ни в чём ни перед кем не был виноват!", - утверждение сильное даже для того, кого называем Спасителем. Но почему же, почему не могу избавиться от впечатления: бледное лицо с остановившимся мёртвым взглядом. Руки под струёй воды, отмывают и отмывают что-то невидимое. Надо намылить, второй, третий раз, ещё и ещё, нет - недостаточно чисто, не отмыть...

Я предвижу вопрос: "И это всё? А где же героиня, поборовшая обстоятельства? Не забывай - мы в Америке, стране победившего Соц. Реализма."

Согласна и подчиняюсь.

Помните - в самом начале была бабочка, оказавшаяся внутри глухого бетонного куба? Так вот, она нашла трещину в монолите, выбралась к теплу и свету. На дворе уже была осень, солнце светило сдержанно и скупо, но и этого тепла хватило, чтобы затянулись раны, прошла боль. Вот только крылья - беда с ними - поломаны, прорваны насквозь и топорщатся нелепо, как крылья разбитого дельтаплана.

Нет, летать уже не придётся... Но если по правде - много ли нас, кому это удалось?