Арно Сергей : другие произведения.

День всех влебленных

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  
  
   Сергей Арно
  
  ДЕНЬ ВСЕХ ВЛЮБЛЕННЫХ
   Моей любимой жене.
  
  
  Много веков назад высокоразвитые народы, населявшие Землю, вдруг исчезли с ее лица. От них сохранились лишь развалины восхищающих своей архитектурой городов, изумительные памятники искусства, украшения из золота и меди, говорящие о высокой культуре создавших их мастеров. Куда и почему ушли эти народы - остается величайшей загадкой нашей планеты.
  Не одно столетие ученые всего мира строят гипотезы исчезновения народов. Воинственные, не знавшие поражений хазары и печенеги, таинственные тюрки и ацтеки... десятки народов, насчитывавших сотни тысяч воинов и хлебопашцев, ремесленников и пастухов в разные века вдруг без видимой на то причины пропадали, оставив о себе память у других народов. Остров Пасхи, брошенный среди океана как памятник-напоминание об исчезнувших народах. Кто были они - создавшие таинственные скульптуры острова Пасхи? Много загадок хранит Земля.
  Древние скифы - племена кочевников, обитавших в первом тысячелетии до нашей эры. Они слыли самым воинственным и непобедимым народом мира. Несметные скифские орды совершали опустошительные походы. Их владения простирались от Черного моря до Китая. Казалось их царствованию не будет конца, но в 3 веке до нашей эры они вдруг исчезли.
  Куда ушли эти народы?
  Какая более могучая сила смогла одолеть их?
  Куда унесли они тайну своего исчезновения?
  
  
   Глава 1
   ХОТЯ БЫ УЖ ТРУП РАСЧЛЕНЕННЫЙ
  
  - Вера Николаевна?! Что-нибудь случилось?
  Перед Максимом стояла Маринина мать. Он не сразу признал ее: она постарела за те полгода, что они не виделись.
  - Марина пропала.
  - Пропала, - повторил Максим как-то механически. - Я так и думал... пойдемте в дом, мы там сможем поговорить спокойно.
  Вокруг двухэтажного каменного дома расположился сад. Сейчас в сгустившихся зимних сумерках трудно было разглядеть, насколько велик сам дом, но было видно, что он размера немаленького. От любопытных глаз его скрывал высокий бетонный забор с колючей проволокой по самому верху.
  Максим, чуть замедлив шаг, оглянулся, внимательно всмотрелся в темные силуэты росших по краям дорожки кустов.
  Они прошли через двор, по скрипучей деревянной лестнице поднялись на второй этаж. Максим пропустил гостью в дом, а сам остановился у входа и осмотрел темные кусты. Его явно что-то беспокоило. Комната, в которую они прошли, имела отдельный вход и принадлежала лично Максиму. Считалось, что кроме него, сюда никто не имеет права входить. Она была обставлена как дорогой кабинет: стеллажи с книгами по стенам, огромный старинный стол красного дерева с компьютером, на полу шкура бурого медведя.
  Вера Николаевна, не снимая пальто, уселась в кожаное кресло. Максим сел напротив.
  Вера Николаевна неряшливая и взбалмошная особа в очках с толстыми стеклами с виду соответствовала своему пятидесятилетнему возрасту. Они не питали друг к другу приятных чувств с первого знакомства.
   - Я не хотела звонить по телефону, чтобы нас не подслушали. Я думала ты можешь знать, где она, - Маринина мать как-то нелепо развела руками. Она вообще вела себя неестественно. Сейчас при свете люстры Максим увидел, что лицо у нее темного цвета и вовсе не от загара - видно было, что почернела она от горя.
  - Мы не виделись уже, наверное, недели две. Я вообще-то только вчера приехал, - зачем-то соврал он.
  - Вышла в поликлинику - она в поликлинике обследовалась, - а домой не вернулась. Я уж и не знаю куда идти, - сказала Вера Николаевна, растерянно пожимая плечами. - Я в милицию заявление написала, они обещали - будут искать. Но ведь человек не иголка, она ведь не могла пропасть просто так, без трупа. Я и морги все обходила. Уж хотя бы труп какой-никакой...
  Максим снял в задумчивости очки, положил их на стол - вид у него сразу стал обиженным и больным. И сразу стало понятно, что не мир открывался для него при помощи диоптрических линз, а это он за линзами скрывался от мира. И весь его лоск и самоуверенность ничегошеньки не значили, если снять очки..
  - А уехать она не могла?
  - Да уж мне-то она бы сообщила. С тех пор как вы развелись, она все мне рассказывала, и то, что ты здесь... - она обвела взглядом помещение. - И что ты женился... Она ведь бывала у вас. Припомни, может быть, она что-нибудь говорила про свой отъезд.... Да мне хотя бы труп на худой конец. Ну, вспомни, Максим, ведь это твоя бывшая жена.
  - Что же я могу вспомнить, Вера Николаевна. Она приходила к нам на свадьбу. Матильда хотела видеть ее на свадьбе. Тут все вполне прилично прошло. Потом она поехала домой, и я больше ее не видел. А вам она, что говорила про меня, ну, в смысле, про нас... - надев очки, он вновь превратился в нахального, настырного, самоуверенного и даже подловатого молодого человека. Он очень внимательно смотрел в глаза Вере Николаевне.
  - Да всякую чушь, ерунду всякую говорила.... Переживала ваш развод. Хотя чего переживать, добра такого!.. да разве объяснишь.
  Она смерила Максима взглядом бывшей тещи.
  - Да, я понимаю, - Андрей опустил глаза к полу. - Но ведь это жизнь.
  - Можешь не объяснять... - прервала его женщина. Она хотела добавить еще что-то оскорбительное, но, как видно, передумала. - Может быть, ты что-нибудь посоветуешь - позвонить кому или... ведь страшно потерять вот так дочь. И трупа даже нет... она ведь у меня единственная. Может быть, на вашей свадьбе она с кем-нибудь познакомилась?
  - Если что-нибудь узнаю, я, конечно, сообщу. А давно она пропала?
  - Уже три дня. Вышла в поликлинику, а я жду, жду ее...
  - Ну, это, по-моему, не такой уж большой срок, чтобы так волноваться.
  Вера Николаевна поднялась.
  - Ну вот, и ты ничего не знаешь. Значит и сюда напрасно... Может морги снова обшмонать, - проговорила она, и глаза ее вдруг просветлели. Это было заметно даже сквозь толстые стекла. - Там ведь столько трупов - закопаешься.
  Она подошла к столу, в задумчивости взяла с него черную шкатулку и, близко поднеся к глазам, принялась ее разглядывать.
  Шкатулка и вправду вида была диковинного, заботливо и туго овитая тончайшими проволочками с вплетенными в них золотыми жилками. Работа была ручная, и руки мастера придали шкатулке какой-то особенный чарующий вид - хотелось рассматривать, поглаживать ее нежную поверхность. Внутри она была оклеена черной замшей. В ней ничего не было, да и что положишь в такую шкатулку. Даже золото, казалось, будет недостойно ее: она сама по себе была уже произведением высокого искусства. Шкатулка была словно одушевленная - не хотелось выпускать ее из рук. Должно быть, что-то подобное чувствовала и Вера Николаевна, разглядывая шкатулку.
  - Это же из волос... из волос человеческих!.. - вдруг воскликнула она. - На Маринины похожи...
  Вера Николаевна вдруг швырнула шкатулку на стол, словно обожглась или ощутила от нее нечто совсем омерзительное. Несколько секунд смотрела на лежащую на столе шкатулку с ужасом, глаза ее вдруг наполнились слезами, и она бросилась прочь из комнаты.
  Максим догнал ее на лестнице.
  - Хотя бы труп, хотя бы труп какой... хоть расчлененный даже, - шептала женщина, быстро спускаясь по ступеням.
  - Я сообщу вам обязательно, если что-нибудь...- Но, увидев в глубине сада человеческий силуэт, Максим осекся и замолчал. Человек стоял возле забора. Его невозможно было разглядеть впотьмах, но это был человек, и он смотрел на спускающихся по лестнице людей. - Вот номер моей трубки, - еле слышно проговорил Максим, сунув в карман плаща Веры Николаевны клочок бумаги. - Можете звонить...
  Больше Максим ничего не говорил, потому что они подошли к стоящему человеку слишком близко, и он мог услышать. Но слышала и понимала ли его сама Вера Николаевна? Слезы бежали у нее из-под очков, она находилась в крайне возбужденном состоянии и только шептала все про труп, про труп.
  Максим закрыл за ней дверь на улицу и развязной походкой направился к тому месту, где видел человека, сердце учащенно билось. "Ну, я тебе сейчас устрою!"
  Он подошел совсем близко
  - Ну что, не страшно тебе тут в темноте?.. Замерз, наверное?
  Максим сделал еще шаг и остановился - у забора никого не было. Он ошибся. Падавшая от дерева тень и вправду напоминала человеческий силуэт. От сердца отлегло. Запиликал мобильный телефон на поясе, Максим посмотрел на высветившееся имя и поднес трубку к уху.
  - Иду, моя дорогая... Я тоже проголодался.
  
  
  Глава 2
  КУПЛЮ ВОЛОСЫ
  Дорого
   Деньги сразу.
  
  - Человеческие волосы... Господи, зачем нужны человеческие волосы?..
  Марина поморщилась и отвернулась от объявления.
  - Эни, бени, раба...
  Перед Мариной стоял молодой человек в черном, застегнутом на все пуговицы пальто. На голове поверх шерстяной шапочки у него был повязан полосатый мохеровый шарф, словно у него болели зубы. Но лицо было радостным, даже счастливым.
  - Эни, бени, раба... - повторил молодой человек, вопросительно глядя на Марину.
  Марина сразу поняла, что перед ней человек придурковатый.
   - Квинтер, финтер, жаба! - вспомнив считалку из детства, проговорила она громко и отчетливо в лицо молодому человеку.
  Эта незатейливая, ничего не значащая фраза привела молодого человека в восторг. Он вдруг подпрыгнул и захлопал в ладоши.
  - Я тебя с Мотей познакомлю, - сказал он, счастливо улыбаясь всем своим круглым лицом. Марина оглядела придурковатого человека с ног до головы, повернулась и пошла от него на другую сторону.
  - До свидания! - прокричал молодой человек уже с другой стороны улицы, прощально махая ей рукой.
  Марина посмотрела в его сторону. "Господи, как на бабу похож", - подумала она, доставая из кармана бумажку с адресом, чтобы свериться с памятью.
  Она остановилась перед железной дверью в высоком бетонном заборе и, надавила кнопку звонка.
  Звоночек прозвучал как-то хило. Ей даже показалось, что звук только померещился. Марина подняла голову и посмотрела на массивную цифру на двери, чтобы убедиться, что не ошиблась. Она бы никогда не пошла в этот дом, но исчезновение мужа и последовавшие за этим странные события толкнули ее на этот шаг.
  Подождав немного, позвонила снова.
  - Знаешь, если ты будешь трезвонить, я тебя пошлю к чертовой бабушке. Обжора тебя подери!
  Марина вздрогнула - так неожиданно совсем рядом прозвучал женский голос, тембр у него был какой-то неприятный, с дребезгом. Голос доносился из небольшого устройства, расположенного рядом с дверью.
  - А что мне делать? - спросила она, глядя на домофон как на живого человека.
  - Что делать?! За чем пришла, то и делай. Заходи, балда!..
  Марина толкнула оказавшуюся не запертой дверь и вошла.
  Двухэтажный кирпичный дом выглядел внушительно, только, пожалуй, мрачновато. Или так только казалось в дневных сумерках промозглой зимы, какая в Петербурге навевает уныние, грусть и мысли если не о самоубийстве, то уж во всяком случае о неизлечимых болезнях и преждевременной, непременно преждевременной и непременно мучительной кончине.
  Пройдя через небольшой дворик, Марина вошла в дом и оказалась в просторной зале первого этажа. Если бы она была богатой и строила себе дом, нет, никогда она не сделала бы себе такой комнаты: сводчатые потолки, темные гобелены на стенах, картины в золоченых рамах - мрачно, как в средневековом замке.
  - Ути-пути, какая славненькая девчоночка к нам пожаловала, - раздался из угла женский голос. - Прямо конфетка.
  Марина не сразу заметила женщину, развалившуюся на кожаном диване в правом углу комнаты, хотя не заметить ее было трудно.
  - Здравствуйте, - сказала Марина подходя.
  Женщина возлежала на боку, облокотившись. Ее нельзя было назвать просто толстой. Она была живописно, нечеловечески, противоестественно толстой. Огромные щеки в сеточках красных прожилок лежали на плечах, рыхлый живот свисал на диван, ляжки напоминали два свиных окорока, жирные руки с маленькими пальчиками, каждый из которых походил на венскую сосиску с наманикюренным ногтем, выглядели омерзительно.
  Она и сама смотрелась как буженина, вот только посыпать зеленью, обложить помидорками, чуть поперчить и можно подавать. Несмотря на свою чрезмерную полноту, она, кажется, не старались ее укрыть или хотя бы как-нибудь приукрасить. Наоборот, одета она была для ее конституции вызывающе - в облегающие ноги лосины и короткую розовую майку, открывавшую целлюлитные плечи и складки белого живота. Все это великолепие заканчивали жидкие сальные волосы цвета крашеной блондинки, стянутые под резинку, и это Марине показалось особенно в ней гадким и отталкивающим.
  Перед ней стоял стеклянный столик, накрытый к чаю.
  - Садись, голубушка, - проговорила эта гора мяса дребезжащим человеческим голосом. - Ну вот, хоть ты пришла. А какая хорошенькая, ути-пути. Небось замерзла на улице. А пальтецо вон туда на стул брось.
  Марину нельзя было назвать хорошенькой. Недавно ей исполнилось тридцать два года, черты лица у нее хотя и были правильными, но как-то не гармонировали между собой. Кроме того, тонкие губы и манера при разговоре выпячивать вперед челюсть с первого взгляда выглядели даже отталкивающе. Ко всему она еще и сутулилась. Но, несмотря на все это, в ней был какой-то загадочный шарм.
  Марина сняла пальто, уселась в кожаное кресло напротив женщины, радуясь в душе, что проникновение в дом прошло вполне удачно, так что она и сам не ожидала.
  - Ты чаечек, моя голубка, пей горяченький, а-то на улице холодно, - сказала хозяйка, указав на столик, уставленный вазочками с печеньем, шоколадным тортиком, вафлями и еще какими-то сладостями.
  Марина налила себе в чашку чая.
  Два месяца назад от Марины ушел муж. Без объяснений - просто ушел, забрав свои вещи, и исчез совсем. Марина передумала много всякого. Четыре года их совместного, но бездетного брака не могли пройти даром, и чтобы вот так без слов уйти, не оставив даже записки.... У Максима был друг Сергей, единственный друг. Все два месяца он успокаивал Марину, что все пройдет, Максим вернется со дня на день. Прошел месяц, потом - второй, но Максим не вернулся. Вчера Сергей позвонил Марине и дал этот адрес. Марина попыталась расспросить его, но вместо ответа Сергей сказал: "Черт его поймет. Там такое что-то, чего я не понимаю и не пойму никогда. Я думаю, тебе нужно самой поехать и поговорить".
  И вот Марина пила чай с хозяйкой дома, не зная как начать разговор.
  - Меня можешь называть Матильда, - сказала толстуха, улыбнувшись. На вид ей можно было дать около пятидесяти пяти лет и килограммов сто пятьдесят не меньше.
  "Как бы мне о ее дочери выведать? - думала Марина, наливая себе чай в фарфоровую чашку с иллюстрацией из "Кама сутры", даже забыв представиться. - Вопрос деликатный, неизвестно, как толстуха себя поведет, когда узнает, что я за другом ее дочери пришла".
   - Ты, милочка, бутербродик вот с этим чудом попробуй, - порекомендовала хозяйка, указывая алым ноготком толстого пальца на блюдце с сыром. - Это комомбэр сыр прославленный. Не самый, конечно, из самых, но у нас его любят. Ну, как?
  - Вкусно, напоминает...
  - Молчи! Обжора тебя побери! - взвизгнула Матильда. - Только не говори, что напоминает, иначе я с тобой тут же рассорюсь. У каждого продукта обязательно свой единственный вкус. А теперь попробуй вот эту сладость. Она приготовлена по старинному рецепту и называется струцель с миндальной массой. Помимо миндаля туда добавляется немножко, совсем чуть-чуть, розовой воды... ну вот, зачем сказала, ты бы и сама наверное определила. Вечно я спешу.
  - Вы хороший кулинар, - сказала Марина, с удовольствием запивая чаем струцель. Вкус у него был немного странный, но, в общем, ничего.
  - Я не кулинар. Я - Матильда, - с какой-то обидой в голосе сказала толстуха. - Я ценитель вкусов. Это, милочка, великое искусство. Может быть, даже большее, чем уметь приготовить. Ценить вкус нужно учиться дольше, чем учиться готовить: чтобы готовить есть кулинарные книги, а оценить вкус - это непросто.
  - Чему же тут учиться? Если вкусно, то вкусно. Вот эта ваша трубочка с миндалем, - Марина повертела над столом остатком трубочки. - Вкусно - я и ем, а если не вкусно, - есть не буду.
  - Это не так, - с легкой растяжкой в голосе произнесла Матильда, лениво покачав головой, от чего ее белокурый фонтанчик волос закачался, и всколыхнулись жирные щеки, от которых легкая рябь прошла по всему телу. Каждое ее движение вызывало колыхание плоти. - Вернее, не совсем так. Вкусу к пище нужно учиться. Вот если ты совсем ничего не понимаешь в живописи, разглядывая, ну, к примеру, портрет или натюрморт, какое ты сделаешь заключение?.. Правильно, похоже или не похоже. В понятии необразованного человека есть только два представления: он сравнивает с жизнью - ему просто больше не с чем сравнивать. Но ведь в живописи множество направлений: импрессионизм, кубизм, сюрреализм и здесь уже не хватит двух понятий, похоже - не похоже здесь нужно обладать знаниями и чувством, чтобы видеть в картине кубиста не только кубики да квадратики, а в картине импрессиониста не только пестроту и неровные мазки. Этому нужно учиться. Так и в искусстве еды.
  Пожалуй, не такая уж она была и мерзкая, как показалось с первого взгляда.
  - По-вашему в школах нужно обучать культуре еды. Я так думаю, если у человека есть вкус, то он может оценить еду и без учебы, - Марина взяла еще один струцель, - но ведь есть чувство голода, тогда съешь все что угодно.
  - Ну, уж это чушь! - воскликнула Матильда, и тело ее всколыхнулось от негодования. - Есть, конечно, примитивное чувство голода, которое можно заглушить, нажравшись все равно чем и как, лишь бы много... Но вот тот кто не образован в области еды, например, жаренного голубя под соусом может принять за утку обычную.
  - Голубя? Разве голубей едят? Я всегда думала, что голуби городские птицы.
  - Да что ты, дорогая моя. Конечно, едят. Да голуби вкуснейшие создания, если их приготовить как следует. Если молодую голубку нафаршировать булочкой с корицей, мускатным орехом да потом обжарить, хорошенько поливая маслом до янтарной корочки, - эта голубка будет наивкуснейшим блюдом, а жареные голуби под грибным соусом чего стоят. О! Это птица деликатесная. Да из голубей несколько десятков блюд приготовить можно.
  - Из наших городских голубей? - сомневалась Марина.
  - Разумеется, из обычных голубей. Есть, конечно, и дикие голуби, но городские обладают особо тонким вкусом и ароматом. Не нужно думать, что есть чистая дичь, а есть ядовитая и в пищу не годная. Это полная чушь. Есть можно все. Даже то, что казалось бы противоестественно есть, и то от чего другие болеют и умирают. Смотря как приготовить... Ну что, Обжора, встал как истукан. Все сделал, что велено? - вдруг строгим голосом сказала Матильда.
  Матильда смотрела мимо Марины, она обернулась и вздрогнула - прямо за ее спиной стоял мужчина и улыбался какой-то садистской улыбочкой. Эта улыбочка больше всего не понравилась Марине, можно сказать, она даже напугала ее: так улыбаются в фильмах ужасов маньяки. На нем был серый костюм, галстук.
  - Так точно, все исполнено... Никаких-х-х... Даже не пикнул. Хотя как теперь без повара. Где теперь нового будем искать?..
  - Все, молчи! Не твое собачье дело. Где будем там и будем. А я знать ничего этого не хочу... - Матильда даже чуть привстала на диване. Она бросила на Марину внимательный взгляд.
  - Здесь все, - он показал Матильде шкатулку, которую держал в руках
  - Молчи, Обжора... пошел наверх.
  Хотя Матильда называла мужчину Обжорой, он выглядел не то что толстым, а даже наоборот худым: мелкие черты его лица, востренький носик с ввалившейся переносицей, тонкие тесемочки губ, мелкие глазки и особенно эта не сходящая с лица улыбка... Парочка, конечно, была странная: муж-подкаблучник с лицом ненасытного садиста и жирная Матильда. Обхохочешься!
  Обжора неслышно вышел из комнаты, унося шкатулку. За ним бесшумно закрылась дверь, но Марина как загипнотизированная продолжала смотреть на эту закрытую дверь.
  - Что же ты, милочка, халву не кушаешь, - сказала Матильда, как-то слишком уж ласково на нее глядя.
  - Спасибо, я наелась.
  - Так что я хотела сказать, я мысль свою не закончила, - оживилась Матильда. - Вот Обжора, - она мотнула головой в сторону двери, за которой исчез ее муж. - Ему все равно, что жрать, он существо элементарное. Есть примитивное чувство голода, которое можно заглушить, нажравшись... все равно чем и как, лишь бы много. Причем, существу элементарному с примитивным и буквальным вкусом Обжоры все равно, будет ли он есть нежнейшее мясо лебедя по-гамбургски с изюмом, акулий плавник в мексиканском соусе или картошку с постным маслом и куском жаренного мяса из морозилки - ему нужно набить живот. Пробуя, например, марешаль из рябчиков, элементарное существо скажет, что он по вкусу напоминает курицу. Хотя это абсолютно не так, просто в своей примитивной головке из своего ограниченного количества вкусов он выбирает что-то, к чему этот вкус можно привязать. Он никогда не ощутит настоящего вкуса, ему это не дано да и не нужно.
  - Так что же ему делать? Ничего не есть? - Матильда все больше нравилась Марине, она уже не обращала внимания на ее необыкновенную толстоту.
  - Пусть ест вареную полбу. Миллионы элементарных существ, которые бродят по планете, не смогут отличить медведя на косточке от промороженной баранины. Человек цивилизованный, интеллектуальный и духовный должен развивать и утончать свой вкус. Утонченность, если человек хочет, конечно, достичь радости и блаженства, нужна во всем - в любви, например. Если жена сантехника привыкла к примитивным грубым ласкам мозолистых рук малоразвитого мужа, то попавшийся на ее пути изощренный сластолюбец окажется непонятым. Жена сантехника просто не способна будет ощутить тех тонких еле уловимых ласк губ, прикосновений и поглаживаний кончиками пальцев, тихого шепота... Ее нужно дерзко завалить на спину и сделать свое дело однообразно и скучно, как она привыкла, тогда она получит долю своего простого удовлетворения. Конечно, любовные утехи приятны, но более изощренно, продолжительно и надежно наслаждение, которое мы испытываем, принимая тонкую пищу, идеально приготовленную, когда мы способны распробовать и распознать все ее оттенки. И удивительно, что музыка вкуса состоит, как принято считать, всего из пяти вкусов, при смешении которых и создается этот невообразимый восторг тела и души. Это горький, - Матильда стала загибать на руке пальцы, - сладкий, соленый, кислый и пятый, который встречается очень редко, например, в сыре "Пармезан", это вкус умами. - Она показала толстую руку с растопыренными пальцами. - И из этих пяти вкусов складывается эта изумительная музыка вкуса. Иногда кажется все, это предел - более великого наслаждения ты не испытаешь никогда... Но проходит чуть времени и ты уже находишь нечто другое, более нежное, с более своеобразным запахом и вкусом. Причем, с возрастом это не притупляется и не надоедает, а наоборот оттачивается и утончается. Ведь самое главное заострить свой вкус, довести его до предела возможности и прозрачности. А предела здесь не бывает. Ты ешь каждый день, и каждый день ты можешь работать над собой и получать удовольствие, сравнимое с блаженством. Ну, если хочешь, с чувством восторга или с оргазмом - что тебе больше нравится. Но этому нужно учиться, а не превращать еду в физический акт. Ведь есть соитие по любви, а есть акт нужды.
  Матильда замолчала.
  - Как вы интересно рассказываете, я никогда не задумывалась об этом. Но почему вы сравниваете наслаждение вкусом с музыкой, ведь музыкальная гармония - одна из совершеннейших искусств. Недаром в живописи всего четыре краски, из которых складываются цвета, а в музыке семь нот, поэтому она совершеннее.
  - Ну-у, это большой вопрос о совершенстве. Но ты заметила правильно, потому что на самом деле вкусов не пять, а семь, как и музыкальных нот, - она выдержала паузу. - Да их семь, но два других вкуса находятся.. как бы это тебе сказать.. по ту сторону морали и здравого смысла.
  - Я не поняла, - улыбнулась Марина.
  Матильда тоже улыбнулась, открыв ряд мелких желтых зубов.
  - Есть вещи тайные, только для избранных, - уклончиво проговорила она.
  - Я думаю, что не каждый может научиться есть. Вот мужа своего вы не смогли научить, - сказала Марина, переводя разговор.
  - Мы не так давно вместе, но он способный мальчик. Я думаю, он научится... У тебя очень красивые волосы. Они полны силы и цвет необычный с голубоватым отливом. Просто отличные волосы. Отличные...
  - А этот... - Марина замешкалась, подбирая слова. - Этот Обжора, разве не ваш муж?
  - Обжора муж? Господи, как ты могла подумать?! - Матильда звонко расхохоталась. - Это элементарное не может быть мужем. Он может быть только слугой.
  - А кто ваш муж?
  - Послушай, я же не спрашиваю, зачем ты пришла? - как-то ехидно сузив глаза, проговорила Матильда.
  Ощутив движение за спиной, Марина обернулась. Через комнату свободной походкой, широко размахивая руками, шел Максим. На нем был элегантный пестрый костюм, он немного похудел, но это ему пошло на пользу.
  Максим, не обращая внимания на Марину, подошел к Матильде, склонившись, обнял ее за шею и поцеловал.
  - Как я соскучился, моя прелесть.
  - Я тоже, дорогой. Если бы не твоя бывшая жена, совсем бы от скуки умерла.
  Максим повернулся к Марине и поправил очки.
  - Зачем ты здесь? - спросил он, но как-то бесстрастно и отчужденно.
  Марина молча смотрела на него, не отрываясь. "Но этого не может быть, здесь какая-то ошибка. Она ведь в два раза старше его... И потом, вообще... - Марина смотрела то на Максима, то на развалившуюся на диване Матильду. - Да нет, этого просто не может быть!".
  - Зачем ты пришла? - вновь повторил Максим.
  - Я думала... Я хотела... Ты ушел - я не знала что думать.
  - Теперь знаешь? - холодно сказал Максим.
  В волнении она встала. Марина была бледна, широко открытыми глазами она смотрела на Максима. Он поправил очки.
  - Неужели непонятно - между нами все кончено. Давно. Ты взрослая женщина, ты должна понимать такие вещи.... Я ведь просил Сергея объяснить тебе.
  - Я все поняла, извини. Я, конечно, сделала глупость...
  Марина заметалась в поисках пальто, запуталась, надевая его, руки дрожали. И уже одевшись, вдруг сделалась абсолютно спокойной и, засунув руки в карманы, вызывающе с ухмылкой стала глядеть то на Максима, то на спокойную так и не переменившую позы Матильду.
  - А приходи к нам на свадьбу, - проговорила Матильда. - В пятницу, в шесть часов, повеселимся.
  Марина, не изменив вызывающей позы, улыбнулась через силу и вдруг расхохоталась, стараясь сделать это громко и дерзко - уязвить, обидеть этим хохотом. Потом повернулась и, похохатывая, зашагала к двери. Возле двери оказался Обжора. Он все так же был в костюме, и садистская усмешечка еще не сползла. Марина, пыталась обойти его, отступила вправо, но в это же мгновение Обжора бросился в ту же сторону. Марина отступила влево, но глупый Обжора, уступая ей дорогу, кинулся туда же, и снова Марина отступила и снова столкнулась с ним.
  - Обжора, пропусти ее, - раздраженно рявкнула Матильда.
  Это только потом Марина поняла, что не от глупости своей Обжора не давал ей проходу, что он нарочно не выпускал ее, и ей станет по-настоящему страшно.
  Марина выскочила из дома, сердце бешено колотилось, в глазах стояли темные пятна, значит, снова начинался приступ дистонии. Она на минуту остановилась на пороге дома, потом, плохо соображая, бросилась к двери в заборе, над которой горела стоваттная лампочка. Толкнула дверь...
  - Что за черт, - она провела по шершавой поверхности ладонью. - Что за чертовщина...
  Дверь была нарисована на бетонной стене забора. Нарисованы косяки, ручка и петли, только лампочка, освещавшая дверь, была настоящая.
  Марина с тоской огляделась по сторонам. Сад был темен, свет горел только в окнах первого этажа, больше дверей в заборе заметно не было. Сама мысль о возвращении в дом была ей отвратительна. Господи, какому идиоту потребовалось освещать нарисованную дверь. И тут в конце дома она увидела человека, он направлялся в ее сторону. С освещенного места разглядеть его не представлялось возможности. Он держал в руках какую-то длинную палку. Сторож, что ли? На память пришла злодейская улыбочка Обжоры. Марине сделалось вдруг страшно. Она поборола внезапную дрожь в ногах и сделала шаг по направлению к приближающемуся человеку.
  - Скажите, как отсюда выйти? - она кивнула в сторону нарисованной двери.
  - Скажу, - проговорил человек, вступив в зону света. - Эни, бени, раба...
  Это был уже знакомый Марине тип с мохеровым шарфом на голове, в руке он держал грабли
  Марина посмотрела на него со злостью.
  - Квинтер, финтер, жаба, - чуть слышно ответила она, понимая, что другого способа наладить контакт с дурачком не имеется. Но он услышал ее отзыв и снова как тогда на улице зашелся восторгом.
  - Тут дверь на стене нарисована. Не знаешь, как отсюда выйти, а? - сердито проговорила Марина.
  - Это моя дверь, она в мой мир. Она закрыта, - сказал дурачок, разведя руками. - А я здесь работаю, - он показал грабли. - Мне дверь нарисовать разрешили, она в мой мир внутренний.
  "Господи, еще в твой мир попасть не хватало", - подумала Марина, а в слух сказала:
  - Плевала я на другой мир, мне на улицу выйти нужно.
  - На улицу - это, пожалуйста.
  Молодой человек, опираясь на грабли, пошел вдоль дома. Марина последовала за ним.
  Через десять метров в заборе обнаружилась настоящая дверь, она не была освещена и потому совершенно незаметна в темноте сада.
  - Приходи, - сказал дурачок, выпуская Марину на освещенную улицу.
  Дверь за ней захлопнулась. Ну да, это была та самая дверь, в которую она входила. Тогда зачем им нарисованная?.. Да плевать!
  Марина шла по улице в расстегнутом пальто без шапки, которую оставила в доме Матильды. В голове было пусто, в глазах темно, как и в душе.
   На автобусной остановке два голубя бродили под ногами, выискивая на грязном асфальте пищу. "И вас съест жирная тетка, если не будете осторожны, - подумала Марина. Она впервые в жизни смотрела на голубей как на еду, раньше ей и в голову не приходило, что из них можно готовить удивительные блюда.
  - И меня съест... - прошептала она и улыбнулась. - Всех съест.
   Она подняла глаза и увидела на столбе объявление, напечатанное ярко- желтыми буквами:
   КУПЛЮ ВОЛОСЫ
  
  
   Глава 3
  ЖИЗНЬ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ
  
  - Питер Брейгель терпеть не мог детей. Вы посмотрите на их типично идиотические лица. Это ведь выродки какие-то.
  - Эти детские выродки со временем превращались в уродов-взрослых, у него ведь и взрослые такие же. Но мне они симпатичны, потому что они не мрачные, а веселые уроды. Даже самый совершенный мрачный человек хуже веселого урода, - возразил Максим, посмотрев на женщину.
  - Да, это верх черного юмора. Мне кажется, Брейгеля никто не воспринимает как черного юмориста. А меня Матильда зовут, - сказала женщина и улыбнулась, этак кокетливо поведя плечиком.
  "Жирное чудовище, - подумал Максим. - Она еще заигрывает, с ума сойти".
  Матильда была в белом костюме, хотя это зрительно увеличивало ее тело, придавая ему невнятность и необъятные размеры. Но, похоже, это ничуть ее не смущало. На голове была огромных размеров шляпа с розовым пером экзотической птицы. Одно это небрежно развивающееся на шляпе перо стоило двухмесячной зарплаты, которую Максим получал в своем издательстве.
  Максим случайно оказался на выставке. Он и идти-то не хотел, хотя Брейгель ему нравился, но только здесь сегодня он понял насколько.
  Потом они с Матильдой прохаживались по залу, говорили о Босхе и Малевиче, а еще о Бахе.
  - А поедемте ко мне в гости, - вдруг предложила Матильда и расхохоталась. - Да не бойся, я же тебя не съем.
  
  Максим побывал у нее три раза, на четвертый она предложила ему остаться насовсем. Первую ночь, когда они были вместе, он думал, что его стошнит. Потом ничего привык как-то, даже начало иногда нравиться, во всяком случае, о Марине - своей бывшей жене - он совсем не думал. Она почему-то сразу ушла из его жизни, и если вспоминалась, ничто внутри него не вздрагивало.
   Он как-то незаметно для себя полюбил, положив голову на огромный мягкий бюст Матильды, слушать рецепты приготовления экзотических блюд. Она знала наизусть тысячи рецептов из разных стран мира. О гвинейской птице Бау-ба, клокочущей зобом так, что кажется слышен в ее песне звук океанского прибоя, которая готовится в глиняном сосуде, закопанном в землю на 2 дюйма с травами выжженной равнины, и от вкуса которой людей охватывает помрачение ума, и они начинают видеть мертвых предков; о редкой озерной рыбе Анабас, которая многие десятки километров может проползти на плавниках в поисках невысохшего водоема, но, приготовленная индейцами племени Карауги, источает упоительный аромат на сотни метров, о вкусе которой местные краснокожие индейцы складывают песни, а женское тело после употребления Анабаса становится молодым и упругим; об ушах жирафа южной Америки, засоленных в выдолбленной деревянной миске, секрет приготовления которых знают только местные аборигены; об оленьем вымени, закопченном эскимосами Аляски, после съедения которого не страшен никакой мороз; о салате из крошечных птичек Колибри; о жареных лапках богомолов; о блюде из тушеного языка индийского слона...
   - Ты замечал, мой мальчик, как едят люди? По тому, как ест человек, можно распознать его характер. Есть люди, которым совершенно не идет есть. Они как будто делают что-то непристойное, на них и смотреть-то стыдно. Но есть люди, которые едят будто танцуют. Наблюдать за ними - эстетическое удовольствие, удовольствие в наблюдении за процессом. Во время еды проявляются многие человеческие комплексы. Всякий при еде на людях старается скорчить из себя что-то особенное, он наблюдает за процессом своей еды словно со стороны. И совсем другое дело, когда он ест дома наедине с собой. Часто человек отвратителен в эти минуты. Ты видел, как ест Обжора? Это омерзительно. Даже на людях он старается, но не может побороть свою гнусную суть. Вся суть человека вылезает наружу, когда он ест, хоть и пользуется ножом и вилкой.
   Матильда обучала Максима, как распознавать вкус и запах блюд. За первый месяц он перестал питаться в столовых, макдональдсах и прочих заведениях быстрого питания. Рестораны они с Матильдой посещали только особенные. Не всегда это были дорогие заведения, но Матильда знала, где готовят правильно. Каждый день из этих ресторанов к ним домой доставляли готовые блюда. Вкус Максима обострился, он уже распознавал тончайшие оттенки и запахи блюд и напитков. Это было удивительным и новым для него ощущением - у него словно менялось мировоззрение. Каждое экзотическое блюдо несло в себе не только вкус, запах и внешний вид, но и особые ощущения, отклик организма. Все зависело от пропорций тех или иных продуктов. Были эротические блюда, после которых в организме разгоралась буря сексуальных желаний; были блюда, после которых активно начинал работать мозг, некоторые из них успокаивали или наоборот возбуждали; были блюда, которые лечили болезни - от других, если употреблять их часто, болезни наоборот развивались. Все это было сложной наукой, которую нужно было изучать, и он погрузился в нее с головой. Максим не любил учиться, но здесь было совсем другое, здесь было то, к чему, как оказалось, он стремился всю жизнь.
   - В свободное от еды и отдыха время Матильда занималась рукоделием. Она создавала дивные шкатулки из человеческих волос. Каждая шкатулка была произведением искусства. Иногда Матильда выставляла их на выставках народных промыслов, и ее шкатулки привлекали особое внимание посетителей. Для этого она покупала волосы или их приносил Обжора.
  
  Уже более десяти лет Матильда являлась председателем клуба "Петербургский гурман". Как правило, ежемесячные собрания клуба проходили в доме культуры имени известного гурмана и обжоры времен социалистического реализма Максима Горького или у кого-нибудь из членов клуба на дому, в тех случаях, когда опробовалось новое редкое блюдо. В городе поговаривали, правда, что бывают и тайные собрания Клуба, но это все были ничем не подкрепленные слухи.
  Клуб "Петербургский гурман" считался элитарным закрытым обществом и попасть туда было непросто. Требовалось три рекомендации членов клуба, после чего кандидатура еще долго обсуждалась на собраниях, назначали испытательный срок и уже только после этого допускали к столу. А вот вылететь было элементарно - стоило только застукать члена элитарного Клуба с шавермой в руке - и можно было писать заявление об уходе по собственному желанию.
  Народ, посещавший "Петербургский гурман", был разный: два банкира, оставлявшие охранников за дверью; один прославившийся в криминальных кругах бандитский авторитет, в миру известный как Булыжник; отец-основатель секты "братья по разуму"; гипнотизер и экстрасенс Эдуард Павлович. Его всегда сопровождала группа учеников, готовых по первому же мановению Учителя защитить - убить, покалечить кого угодно, хоть себя. Ученики были полностью лишены индивидуальности. Они словно были в своем учителе - внутри и одновременно одними из его живущих отдельно органов. Была болтливая и назойливая, как муха, Тамара Петровна, но с песьим обонянием настолько тонким, что любое блюдо она могла определить через плотно закрытую крышку. Был рабочий Никодим - огромного роста человек со звериным чутьем, малоразвитый и грубый. О нем говорили, что он на двойки закончил школу для умственно отсталых детей, но вкус к еде имел безупречный. Был инвалид, которого все называли Филолог. Члены Клуба побаивались и сторонились его. Приходил и Павел Владимирович - великий изобретатель новых небывалых блюд, сочетая в них не сочетаемое, смешивая не смешиваемое (самую грубую пищу с самой нежной), получая столь изумительный изысканный вкус, что на его обеды, которые он устраивал ежемесячно, с удовольствием собирались все члены клуба. Делала исключение даже Мария Ивановна - известная вегетарианка, но страстная любительница домашних животных. Имелся и свой рыбник Иван Иванович, выращивавший в домашних аквариумах питательную и вкусную в рыбном рагу Золотую рыбку, Барбусов и Гуппи, ну и, конечно, неповторимых по вкусу Хромисов. Был среди членов Клуба и один неприметный человек, совсем ни с кем не разговаривавший, евший всегда что дают, не требовавший себе что получше -ножку там грудку или язычок, - но было всегда видно, что в мыслях он что-то держит. И хотя по всему он не обращал на себя никакого внимания, но вот именно его вырывал непривычный глаз из толпы народа, именно на него - черт знает почему! - хотелось посмотреть вторично. Звали его Феликс Моисеевич. Никто о нем ничего не знал, кроме того, что когда-то он пострадал от терракта и с тех пор слегка не в себе.
  В общем, много разного народу приходило.
  
   Глава 4
   СВАДЬБА
  
  Дверь открыл мужчина во фраке и белых перчатках. Щеки его были вымазаны румянами, нарисован огромный рот, глаза обведены, а вместо носа -большой красный шарик из губки. Несмотря на все эти украшения, вид у человека был довольно унылый, возможно, из-за несоответствия клоунского лица и строгого костюма. Марина вгляделась ему в лицо, пытаясь распознать Обжора это или нет, но так и не поняла. Слегка поклонившись, он пропустил Марину во двор. Двор переменился - кусты и деревья были обвиты светящимися огнями гирлянд, в доме горели все окна, хотя на улице только начало темнеть. Кое-где под кустами грязными пятнами, дожидаясь весны, лежали остатки снега, и в этом тоже наблюдалось некоторое несоответствие - праздничные гирлянды и грязный снег - впрочем, все это, возможно, только казалось Марине, в душе которой тоже был какой-то разброд.
  Они прошли вдоль дома. Марина отыскала глазами нарисованную на стене дверь. В конце сада увидела она и знакомую фигуру в черном пальто с шарфом на голове, на этот раз он был в компании с женщиной. Их радостные голоса было слышно издалека.
  "В мире этих людей никогда не бывает пасмурно: в нем всегда светит солнце", - с тоской подумала Марина.
  - Прошу сюда, - глухо проговорил полуклоун-полуметрдотель, и по голосу Марина узнала Обжору.
  Он вежливо распахнул перед ней дверь, и Марина вошла в большую залу, которая в первый раз показалась ей такой мрачной. Она и сейчас не изменилась, здесь стоял все тот же полумрак. На столе, накрытом персон на тридцать, горели свечи в канделябрах, на дальнем его конце сидели жених и невеста. Боже! Какой расплывшейся показалась Марине невеста в белом свадебном платье - просто баба на чайник. Жених был в черном костюме с бабочкой, элегантный и изящный, в полумраке поблескивали очки в позолоченной оправе. Парочка была комическая, так что становилось весело, но почему-то и страшно одновременно так, что хотелось уйти и больше никогда не видеть этих людей. Марина, конечно, ожидала нечто необычное, но не могла себе представить, что это будет выглядеть столь странно. "Какой-то карнавал, - подумала Марина. - Идиотский карнавал... А карнавал-то, пожалуй, на кладбище, - пронеслась в голове странная мысль. - И чего я сюда притащилась, как дура?"
  - Ну что стоишь, как столб? Садись, а то нам "горько" кричать некому.
  Матильда махнула рукой, предлагая Марине сесть.
  - А чего это нет никого. Никто не захотел на вашу свадьбу приходить, да, Максим? - с вызовом сказала Марина, снимая пальто, которое тут же подхватил клоун. Она заранее решили, что будет вести себя нагло.
  - Ты за гостей не беспокойся, - вместо Максима ответила его новая жена. - Ты сегодня главнее гостей, поэтому во главу стола и садись.
  Марина села напротив молодоженов, и хотя их разделял длинный стол, но было отчетливо слышно каждое произнесенное на другом конце слово, должно быть, акустика зала была специально так устроена.
  Тут же к ней подскочил лакей-клоун с блюдом на тарелке, налил вина. Все это было проделано быстро, учтиво и почти незаметно - из-за спины вдруг появлялось блюдо с закусками, рука в белых перчатках снимала крышку...
  - Ты хорошо сделала, что пришла, - между тем говорила Матильда, пригубив из бокала красного вина. - Ты сегодня деточка таких кушаний отведаешь, каких никогда не ела в жизни своей. Да и посмотреть на тебя все хотели.
  - А чего на меня смотреть? - как можно более развязно сказала Марина, и ее тонкие губы скривились в улыбке. - Разве у меня сегодня свадьба. У меня сегодня горе - вот, любимого человека отдаю, надеюсь, в хорошие руки. Вы уж его не обижайте, - иронически усмехнулась Марина. Но ирония ее осталась без ответа.
  Она пришла сегодня в этот дом в последний раз, преследуя единственную цель, - понять, почему все так произошло, да и скорее даже поиздеваться над этой несуразной парочкой. Она уже не испытывала к Максиму былых чувств, за пять месяцев они успели отмереть, она даже не представляла себе, что это может произойти так скоро. Сейчас уже он был для нее чужим человеком, и этот вечер был у них прощальным. Почему бы ни поглумиться на полную катушку. Сами пригласили, теперь терпите.
  - Ты ешь, милочка. Удивительный салат, - говорила Матильда, даже в день своей свадьбы не в силах забыть о еде. - Этот салат приготовлен из жаворонков Курской области, ведь именно там, как известно, выводятся птицы самых вкусных сортов. Этот салат пробуждает в женщине чувственность, а в мужчине лень и сонливость, поэтому не рекомендуется есть его вместе с мужчиной, с которым ты хочешь провести вечер.
  - Салатик ничего, - сказала Марина. - А мы так втроем и будем?
  Она старалась есть небрежно, чтобы вывести из себя жирную Матильду.
  - Ты не беспокойся, гости еще придут, - наконец, сказал Максим.
  - Гости наверное придут, когда пробьет полночь и будут пить человеческую кровь, - пошутила Марина.
  Но шутка эта Матильде не понравилась, а Максим только улыбнулся язвительно.
  Подали следующее блюдо. То ли от выпитого вина, то ли от мерцания свечей настроение Марины переменилось: ей больше уже не хотелось язвить и издеваться над молодоженами - она с удовольствием ела подаваемые ей кушанья, слушая нескончаемые рассказы Матильды о седле барашка, о тушеных обезьяньих мозгах, о сладких карапутах с орехами... И уже после третьего блюда была сыта по горло то ли от съеденного то ли от услышанного. А блюда все подавали.
  Максим и Марина ели молча, говорила только Матильда. В процессе свадебного ужина Максим два раза куда-то выходил и, вернувшись, шептал что-то на уха Матильде. Молодожены на молодоженов походили только благодаря нарядам. За все время они ни разу не поцеловались, и вообще свадьба эта больше напоминала похороны. Вот только чьи? А Марина еще дома решила для
  себя, что не произнесет слова "горько", нарочно не произнесет. Да, похоже, молодоженам этого было и не нужно.
  За дверью залы, прервав разглагольствования Матильды на полуслове, вдруг послышался шум многих голосов, Марина оглянулась. Обе створки расположенной за ее спиной двери вдруг распахнулись, и в зал вошли люди, много людей.
  - Дорогие мои! - воскликнула Матильда, поднимаясь из-за стола и разводя массивными руками. - Как хорошо, что вы приняли наше приглашение.
  Максим тоже поднялся навстречу гостям, но сделал это по наблюдению Марины неохотно, она давно изучила все его повадки.
  Гостей пришло ровно по количеству накрытых приборов, но прежде чем сесть за стол, каждый из них подошел к молодоженам. Мужчины церемонно целовали пухлую ручку невесты в белой перчатке, поздравляли жениха. Зал наполнился гомоном и цветами, которые клоун ставил в большие вазы. Из похоронного мероприятие грозило превратиться в праздник.
  Гости были разнообразного возраста и социального положения, но каждый из них имел какой-то свой эдакий выверт, который не вдруг бросался в глаза, а только при более близком вникании. Из всех особенно выделялся мужчина лет пятидесяти весь в черном, как работник похоронной службы, настолько высокого роста, что был на две головы выше самого рослого мужчины, он передвигался как-то механически и лицо имел с улыбкой, окоченевшей улыбкой, но особенно у него выдавались уши, большие и оттопыренные. Другой молодой мужчина весь был какой-то чрезмерный: элегантно одетый, но как-то уж слишком элегантно, с большими карими глазами на абсолютно красивом лице, даже чересчур красивом, с чересчур чарующей улыбкой, чересчур ровными зубами. Другой так и вовсе был инвалидом - смертельно бледный, без трех пальцев на левой руке, без уха и хромал на обе ноги. Дамы в основном возраста преклонного, вертлявые и восторженные, была, правда, среди них одна совсем юная особа с прозрачно-белой кожей и распущенными рыжими волосами.
  "Поела, попила, теперь пора сваливать", - подумала Марина
  Она неторопливо поднялась и сквозь толпу гостей направилась к двери. С самого начала вечера она поняла, что ее приход был полной глупостью: не есть же она на самом деле пришла. Но тогда зачем?
  - Вам куда? - перед ней вдруг возник клоун с радостной улыбкой размалеванных губ, она узнала Обжору. - Боюсь, что вам придется досидеть до конца.
  В голосе его слышалась решимость. Пожалуй, он даже оставит ее силой, и Марина поняла это. Она несколько секунд смотрела ему в глаза, потом повернулась и пошла на место.
  - А теперь, друзья мои, прошу за стол! - воскликнула Матильда, когда был получен последний поцелуй ручки, и последний букет занял свое место в вазе.
  Все стали рассаживаться за стол. Марина чувствовала, что пришла напрасно, вряд ли ей удастся что-либо выяснить. Да и зачем? И главное что? Почему-то она не задалась этим вопросом перед тем как идти сюда. Почему он, бросив ее, женился на толстой и старой тетке? Но ведь она богата и потом, может, ему нравятся такие дамы. И почему вообще она должна лезть в чужую жизнь?.. Марина была в отличии от многих женщин человеком рассудочным и
  все расценивала с точки зрения здравого смысла. Но каким-то внутренним чутьем, интуицией она чувствовала, что тайна все-таки есть.
  С левой стороны от Марины оказался мужчина лет пятидесяти с седой шевелюрой, в смокинге и с бабочкой, движения у него были плавные и вкрадчивые. С другой стороны - худенькая, морщинистая и вертлявая старушка в розовом платье с бутоньеркой.
  Клоунов, наливавших напитки и разносивших тарелки с блюдами, оказалось трое, четвертый, как истукан, стоял у двери. Все они были, как близнецы, схожи между собой даже в движениях.
  Когда гости заняли свои места, перед ними были поставлены тарелки, как заметила Марина, у каждого со своим блюдом, бокалы были наполнены. Матильда поднялась, она выглядела настоящей бочкой.
  - Сегодня, дорогие мои друзья, мы собрались по поводу бракосочетания, - на этой свадьбе судя по всему тамадой была сама невеста. - Поэтому я предлагаю выпить, а самое главное закусить за наше бракосочетание с Максимом, - гости одобрительно зашумели. - Но прежде всего я хочу представить вам мою гостью Мариночку, - все повернули головы и уставились на Марину, которая сидела напротив молодоженов и была видна с каждой точки длинного стола. Ее представление было для Марины неожиданным, и она даже покраснела. - Мариночке тридцать два года, и она, можно сказать, девушка в самом соку, - все гости одобрительно закивали и заулыбались доброжелательно. - Надеюсь, что она вам понравится, и вы полюбите ее так же, как полюбила ее я. И мы будем все вместе - всегда.
  - Но почему же за меня?! - воскликнула Марина, собираясь подняться из-за стола.
  - Что вы, этого нельзя. Тише, тише.... - вдруг зашипела вертлявая женщина с левой стороны и даже схватила Марину за рукав, удерживая.
  - Не спорьте, не раздражайте ее, - присоединился к ее шепоту мужчина с правой стороны, накрыв ее руку своей. - Выпейте. Не нужно обижать хозяев, иначе вам же хуже будет.
  Марина выпила неохотно.
  - Вы, милочка, не спорьте, когда Матильдочка говорит. Вы лучше мысленно ее к черту пошлите, но не спорьте. Никогда не спорьте, - посоветовала морщинистая старушонка, пригубив вина. - Берегите здоровье.
  - Это еще почему? - возмутилась Марина.
  - Эльвира Константиновна дело говорит, - вступил в разговор мужчина с правой стороны, поставив пустой бокал на стол. - Это честь, что вас - не члена Клуба - пригласили.
  Больше седоволосый мужчина ничего не говорил, а склонился над тарелкой. Да и все общество целенаправленно принялось за еду. Слышалось только позвякивание приборов и причмокивание - то, что в других обществах не допускалось, здесь похоже было делом обыденным. И было понятно сразу, что все эти люди пришли на свадьбу есть. Не ели только Марина и молодожены, которые успели уже поесть. Они сидели и молча наблюдали за гостями. Для Марины это была необычное зрелище: пища членами Клуба пережевывалась вдумчиво, у некоторых на лицах было удивление, кто-то делал это благоговейно. Единственный человек, которому процесс приносил мало удовольствия, был калека без уха. Обращенный в сторону Марины этим своим ущербным местом, он жевал без удовольствия, как бы показывая всем своим
  видом: "Я конечно съем, но этим меня не удивишь". Глядя на неизвестного ей калеку, Марина подумала, что отсутствие уха у человека вовсе не такое уж уродство, как кажется, и эта дыра в череп с гладкой бритой щекой выглядит очень даже привлекательно. Она попробовала себя представить без ушей. И даже очень ничего! Выходит присутствие ушей на черепе - уродство. Но это мысленное отвлечение было буквально на минуту, после чего Марина снова принялась наблюдать. Соседка Эльвира Константиновна ела низко склонясь над тарелкой и сквозь очки выглядывала в ней что-то, прежде чем съесть; самый рослый лопоухий гражданин ел, закидывая голову вверх, словно глотал таблетки, издавая при этом гортанный звук; худая бледная девушка с рыжими волосами, словно в ужасе и как бы даже брезгливо клала в рот очередную порцию и жевала с таким видом, будто вот-вот выплюнет обратно на тарелку, но глаза сияли восторгом. Что они ели было не определить: кто-то с удовольствием обсасывал косточки, у кого-то в тарелке был суп, у кого-то просто кусок мяса. У каждого свой индивидуальный заказ. Прежде чем подать блюдо гостю, клоун-лакей сверялся с записью в книжечке - каждому подавалось его любимое блюдо индивидуально.
  Есть по какому-то удивительному совпадению закончили все одновременно, после чего повернулись в сторону Матильды и жениха и негромко зааплодировали. Матильда поднялась и с улыбкой поклонилась.
  "Тоже мне прима балерина, - подумала Марина, глядя на эту картину. - Небось из ресторана еду привезли, а она тут раскланивается. А почему мне-то не кладут?" - при этой мысли Марину замутило - уж слишком она переела и даже из вредности не съела бы больше ни кусочка.
  Вероятно, так и было запланировано Матильдой, чтобы Марина не разевала рот на чужой каравай. Вновь обойдя Марину и молодоженов, подали второе блюдо, и снова повторилась то же самое. Поев, все зааплодировали, и кто-то даже сказал негромко "браво". Матильда поклонилась. Она была явно удовлетворена произведенным на гостей впечатлением. Потом подали третье блюдо...
  Максим смотрел на все происходящее без особого интереса. Иногда он выходил куда-то, вероятно, покурить - в зале курить было не принято. Марина
  уже не могла отделаться от странной мысли, что перед ней происходит какое-то тайное действо, к которому допускаются только люди посвященные, и каждый поступок участников строго выверен, но непосвященному абсолютно непонятен. Наподобие масонской ложи. Эта свадьба по существу и не была свадьбой, а - каким-то обжираловом. Никто не кричал "горько", не устраивал конкурсы и не проводил шарады. Не было тамады с баяном, да и просто музыки. Единственной музыкой этого торжества был звон приборов и чавканье гостей. Даже унылые клоуны за спиной передвигались бесшумно, как тени, и не веселили, а скорее угнетали своим видом.
  "Ну ладно, они тут все заодно, едят дрянь какую-то. А я то зачем здесь? Думают меня в свою компанию уродскую взять, так не пойду!".
  Она оглянулась на дверь. Клоун-Обжора стоял лицом в зал, прикрывая спиной дверь. То, что она здесь не по собственной воле и ее фактически охраняют, придавало ситуации неприглядный вид. Марина, конечно, могла взбунтоваться, дать клоуну в пах ногой, если он так уж просит, или вилку в живот вонзить - острые приборы у нее не забрали - но уж больно не хотелось скандала и все же интересно, что будет дальше, когда нажрутся. На столь странном мероприятии она не была никогда.
  После третьего блюда произошло то же рукоплескание. Матильда поклонилась.
  - Я рада, что всем вам понравилось то, что было представлено сегодня вашему вниманию, - сказала Матильда. Все закивали и почему-то посмотрели в сторону Марины. - А теперь давайте пить чай со сладостями.
  Официальная часть мероприятия, кажется, подошла к концу. Гости, ставшие вдруг менее церемонными, загомонили между собой. Клоуны унесли грязную посуду и стали накрывать к чаю.
  - Вы, милочка, очаровательны, - сказала Эльвира Константиновна, повернув голову к Марине. - У вас такие хорошие крепкие волосы.
  - У вас тоже, - сказала Марина, ехидно улыбнувшись.
  Хотя на голове у старухи были легкие, как пушок, редкие волосенки, она приняла комплимент Марины за чистую монету и захохотала, и зарадовалась.
  - Вы любите философскую литературу? - спросил ее сидевший рядом мужчина. - О, простите, я не представился. Андрей Анатольевич.
  - Очень приятно, - принимая чашку с чаем от услужливого клоуна, кивнула Марина. - Что вы спросили?
  - Я бы хотел знать, любите ли вы философскую литературу, ну, или там перечитывать серьезных авторов: Достоевского, Толстого...
  - От философии меня тошнит, - призналась Марина, но, увидев в глазах собеседника что-то похожее на ужас, добавила: - Ну а Достоевского почитать люблю.
  - Это уже хорошо, а то среди молодежи такое иногда попадается - с виду такие симпатичные, а книг не читают.
  - А музыку классическую, Чайковского там или Шопена? - встряла в разговор старушка.
  Марина откусила от пастилы и сделала глоток чая.
  - Битлз люблю, к классике как-то не приучена.
  - А спортом, спортом, надеюсь, вы занимаетесь, - не отставала старушка. - Ведь здоровье это главное. В здоровом теле, так сказать, и дух...
  - Спорт терпеть не могу, - призналась Марина, чем огорчила старушку чрезвычайно.
  Она видела, что ближайшие соседи за столом жадно прислушиваются к разговору, и что у каждого из них тоже имеется к ней вопрос, только задать его они стесняются.
  - Друзья мои, прошу оставить нашу гостью в покое со своими вопросами, - гаркнула с другого конца стола Матильда, зорко следившая за происходящим. - Когда нужно будет, у нее все выспросят и никто не останется в неведении.
  Соседи Марины тут же отстали от нее с вопросами и начали светскую по их представлению беседу.
  - Я в Клубе уже восемь лет, - сказал Андрей Анатольевич, улыбаясь. - Уж чего я только не перепробовал. Но я вам скажу... Вы, простите, человек в пищевых вкусах, как я понимаю, не сведущий? - вдруг спросил он.
  - Да, пожалуй, что и не сведущий, - ответила Марина. Люди, которые здесь собрались, были явно с легким прибамбасом на почве еды.
  - Ну, так вот я и хочу сказать, что, конечно, есть блюда вкусные, а есть очень вкусные. И это замечательно...
  - А есть, так сказать, полезные для здоровья - омолаживающие, - снова встряла старуха, которую было не омолодить уже никакими молодильными винегретами, никакими пластическими операциями.
  - Так вот, я продолжу, - зло посмотрев на Эльвиру Константиновну, продолжал Андрей Анатольевич. - Есть примитивные направления, - он снова бросил взгляд на свою соседку, - которые там о здоровье заботятся, только о нем и думают. Но вы как человек интеллектуально и духовно развитый поймете меня правильно.
  - А я что, по-вашему, не развитая?! - возмутилась старуха.
  - Вы развиты физически, Эльвира Константиновна. Фигура, красота лица - здесь вам нет равных. Но вы мало уделяете внимания духовному и интеллектуальному. Так сказать, мозгу. А его нужно питать.
  Старуха со злостью отвернулась в сторону молодоженов. На той стороне стола шел свой разговор. Как водится в большой компании, стол разделился на небольшие группки, друг с другом не пересекающиеся.
  - Так я хочу продолжить, - отдавая пустую чашку клоуну, продолжал Андрей Анатольевич. - Существуют экзотические блюда, которые с первого слуха как бы даже и неприятны.
  - Вы наверное имеете в виду лягушек, которых французы любят. А по мне лягушку хоть сахаром обсыпь - не стану есть, - улыбнулась Марина, одновременно следя за тем, как приводят в чувства упавшую в обморок бледнолицую рыжеволосую девушку.
  - Многим из народных масс, я так полагаю, и не нужно есть экзотическую пищу.
  - Щи да каша - пища наша, - не удержалась старушка поклонница физического.
  - Да, вот именно. Представьте, что есть люди, которые ни в чем, абсолютно ни в чем никогда не нуждались. Например, олигарх какой-нибудь. Питание его сбалансировано: он принимает в себя определенное количество углеводов, витаминов, минералов. Он практически не испытывает чувства голода. Вы думаете, он ест примитивную пищу? Вы думаете, его истонченный... "истонченный", кстати, слово нашей председательницы, - старуха закивала, они оба с благоговением посмотрели в сторону Матильды, которая вела оживленную беседу с огромным мужчиной. - Так вы думаете, его истонченный хорошей, да нет, идеальной кухней организм хочет примитивной пищи?
  - Щей да каши, - уточнила старуха.
  - Нет совсем! Он хочет позабавить его чем-нибудь этаким, ощутить вкус, которого еще не ощущал никогда. А вот вам, извольте, плавник белой акулы, воронята первого месяца жизни фаршированные голубиным мясом.
  - Годовалая крыса, выкормленная творогом, в маринаде с вестсайтским и шампиньонами, - добавила старуха.
  - И вот вам уже праздник вкуса! Утонченный вкус улавливает все краски, все оттенки блюда. Тем более принятие некоторой пищи носит сакральный характер. Есть запретные для народа лакомства - это мыши, крысы, вороны, лебеди, скорпионы. Одни повышают потенцию у мужчин или чувственность у женщин...
  - Улучшают самочувствие и разглаживают морщины, - быстро вставила Эльвира Константиновна, растянув для наглядности кожу своей морщинистой физиономии, вот мол, как хорошо! Но от этого стала еще ужаснее.
  "Боже ты мой! - подумала Марина, слушая Андрея Анатольевича. - Что же вы там ели сегодня с таким удовольствием и восторгом? Уж не крыс ли с кошками!? - и ее снова замутило".
  - Другие поднимают настроение, третьи обостряют ум...- продолжал Андрей Анатольевич. - Действие еды на организм человека не изучено до сих пор. Слишком большой комплекс воздействий. Ученые теряются, отчего, например, происходит то или иное действие, и одни продукты на человека с определенным темпераментом действуют положительно, а на другого - отрицательно. В какое время года, наконец, в какое время суток нужно есть те или иные продукты, чтобы они были полезны, а не вредны для организма. Учеными вообще эта тема изучена очень мало.
  - Мало, совсем мало... - снова вставила старуха.
  - Понятно, - сказала Марина. - Из ваших слов я поняла, что чем мерзче то что нужно есть, тем полезнее и вон... - она кивнула на морщинистую старуху, - от морщин лучше. Гусениц, червяков земляных, пауков и лучше живьем. Если не вырвет, то принесет пользу.
  - Но это не совсем так. Вы же слышали, что крыс, мухоморы, кошек есть нельзя. Это ядовито и неэтично. Но это формула для народа, для непосвященных, для не знающих как приготовить.
  Андрей Анатольевич был большим умельцем в сочетании не сочетаемого и занимался городской кулинарией. Например, он - повар от бога - мог приготовить домашнего котенка нежного возраста со старой дикой крысой с помойки в сметанном соусе с чесночком или ангорского кота трехлетку нафаршированного мясом воробьев. Из таких, казалось бы, странных сочетаний рождались шедевры кулинарного искусства. Для выведения кошачьего стада нужного возраста он нанимал большую квартиру на Петроградской, где под специальным присмотром и питанием выращивались не только особые породы кошек - основной продукт, с которым он предпочитал работать - но и хомяков, морских свинок и мышей. Почти ежемесячно Андрей Анатольевич устраивал для гурманов званые обеды.
  Зазвучала медленная музыка.
  - Позвольте вас пригласить.
  Предложение прозвучало почти одновременно. Марина подняла голову. Возле нее стояли двое мужчин, один - красивый молодой человек, она выделили его в самом начале из числа гостей, и он давно с вожделением поглядывал в ее сторону, и мужчина лет сорока с аккуратной седеющей бородкой в твидовом дорогом костюме со взором человека, который привык, что ему подчиняются. Марина сначала хотела подчиниться, но потом передумала.
  - По-моему вы подошли первым, - она посмотрела в глаза молодому человеку и приветливо улыбнулась бородатому мужчине. Тот разочарованный отошел. Поднявшись из-за стола, Марина бросила взгляд в сторону бывшего своего мужа и увидела, что он смотрит на нее не отрываясь и для его нового семейного положения как-то уж слишком пристально. "Ну и пусть смотрит, черт с ним. Я теперь женщина свободная - поеду, пожалуй, с этим красавчиком... - она взглянула на коренастую фигуру бородача, которому отказала в танце. - Или с этим..." Настроение у нее улучшилось.
  Рука молодого человека оказалась холодной и влажной. "Нет, пожалуй, с этим не поеду - обойдется".
  Посреди залы уже топтались две пары: невеста с лопоухим громилой и какая-то престарелая женщина в голубом платье с лысым партнером ее лет.
  - Я сразу хотел вам сказать, что вы понравились мне, - прошептал надтреснувшим от волнения голосом юноша на ухо Марине. - Я почти уже люблю вас. Хотя я люблю всех людей, но вас особенно.
  - Вы уверены? - Марина, отстранившись, заглянула ему в глаза. Роста они были почти одинакового и Марина лет на десять старше.
   - Ну, почти. Но я вызову в себе это чувство, во всяком случае раньше мне всегда это удавалось.
   - И чем это всегда кончалось?
  - Всегда одинаково...- в этот момент в танце они поравнялись с Матильдой, она строго взглянула на молодого человека, и тот, смутившись, замолчал, но когда они отошли от нее, продолжал: - Во всяком случае я тренировался в чувствах любви по книге Лестригона.
  - Кого?
  - Лестригона. Это древняя книга.
  - Это что книга любви? - заинтересовалась Марина. Эта тема одинаково волнует всех женщин мира.
  - Любви?! - юноша как бы даже изумился. - Да нет, кулинарных рецептов.
  - А при чем здесь тогда любовь?
  Музыка, вдруг не доиграв, смолкла. Они пошли на свои места.
  - В этой книге о многом, - провожая Марину на ее место, сказал молодой человек. - Это древняя тайная книга в ней много мудрости. А ведь любовь основа всему.
  Марина остановилась возле своего стула и с новым выражением и интересом посмотрела на молодого человека. Последняя фраза как-то взволновала ее. "А, пожалуй, я бы с ним и пошла, - подумала она. - Такой красавчик".
  Эльвиры Константиновны за столом уже не было, она ворковала в компании трех старушек, и речь у них, судя по их заинтересованному виду, шла о здоровье. Гости разбрелись по залу, кто-то устроился в креслах в углу. Отовсюду слышались радостные голоса, иногда - смех. Видно было, что собравшиеся здесь люди давно знакомы между собой, но видятся нечасто.
  Андрей Анатольевич сидел в одиночестве с грустным выражением лица и встрепенулся только тогда, когда Марина уселась на свое место.
  - Дорогая Марина. Я, конечно, понимаю, что мой возраст, - негромко и вкрадчиво начал Андрей Анатольевич, положив свою руку на руку Марины, - не дает мне надежды на вашу благосклонность. Но поверьте, как только я вас увидел, в душе у меня что-то перекувырнулось словно. Мне кажется, что в моем возрасте говорить о любви глупо. Ведь, правда, глупо?
  - Да нет, отчего же глупо, вовсе даже нет, - немея внутри, проговорила Марина. "Господи! Этот-то куда?!"
  - Дорогая Мариночка, вы даже не предполагаете, что значите для меня. Я бы закружил вас в танце, я бы унес вас к облакам восторга. Мы бы танцевали с вами всю ночь до утра, а утром поплыли кататься по реке на кораблике. Я не видел таких женщин. Мы бы отправились с вами в путешествие, побывали бы на Гималаях, в Китае на горячих источниках Туктменского перевала...
  Марина слушала как завороженная. С ней творилось что-то особенное. Она глядела ему в глаза и верила, и виделся ей уже не седой престарелый и лысоватый дядечка, а мужественный, красивый, обаятельный мужчина.
  - ... Мы бы кружились в завораживающем танце,... но... я не могу, - слезы вдруг навернулись ему на глаза. - У меня... - он высунул из-под скатерти ногу и постучал по ней костяшками пальцев. Судя по звуку внутри было пусто -
  протез. Марина настолько расчувствовалась от неожиданного признания своего собеседника, что у нее глаза тоже наполнились слезами. - Хотя самый хороший протез. Мне делали его в Европе, в Берлине. Там есть такие специальные магазины, где вы можете подобрать себе по вкусу любой орган - хоть пластмассовый, хоть металлический. Удивительный магазин. Он такой же большой, как ЦУМ в Москве, и весь с частями человеческого тела. Представляете?! Об этом магазине я расскажу вам как-нибудь в другой раз и более подробно. - Слезинка скатилась у него по щеке, он смахнул ее. - Только прошу не жалейте, не жалейте меня, я этого не перенесу. - Вот это у меня очень хороший протез, я перемерил там наверное тыщу, - Андрей Анатольевич хотел поднять штанину, чтобы показать его во всей красе, но передумал. - В нем даже спать можно. Но не танцевать. А моя мечта... я хотел закружить бы вас в танце стремительном...
  Сзади кто-то тронул Марину за плечо. Она оглянулась. Возле нее стоял Максим, она провела по глазам, смахивая следы слезинок.
  - Извините, что врываюсь в вашу беседу, но мне с тобой очень нужно поговорить.
  - Вообще-то я занята, - сказала Марина, накрыв руку Андрея Анатольевича своей. - Разве ты не видишь?
  - Это очень срочно, буквально на два слова.
  Марина поднялась неохотно. Они отошли к окну. На улице было темно, горели только праздничные гирлянды на деревьях.
  - Послушай меня, Марина, тебе нужно уходить. Я попробую вывести тебя через другую дверь...
  - Подожди, с какой это стати? Между прочим, твоя жена меня пригласила на свадьбу, а теперь, значит, выгоняете. А твоя женушка, что же... И вообще почему это уходить! Нечего было приглашать... - Марина возмутилась. - Ты когда моим мужем был, не распоряжался мной как заблагорассудится, а теперь уж и подавно.
  - Да я не распоряжаюсь, - Максим оглянулся по сторонам - не может ли кто-нибудь услышать их. - Тебе грозит опасность, пойми это.
  - Какая еще опасность, что ты бредишь? От кого? Что ты, как собака на сене. Женился, так женился. От меня-то чего тебе нужно?
  - Я не могу тебе пока сказать, но тебе нужно уехать. Тебе грозит опасность.
  - Никуда я не пойду. А если вам с Матильдой не нравится... И вообще, придумал бы что-нибудь получше.
  - Как хочешь, но я тебя предупредил.
  - Вот меня тут считают как бы человеком второго сорта. Но я круче их всех, - с бокалом в руке к Марине с Максимом, хромая на обе ноги, подошел инвалид без уха и пальцев на руке и сразу, не представляясь, начал говорить. Максим отошел. - Я постиг самые высоты вкуса, об этом даже в книге грека Лестригона ничего не сказано, - инвалид с виду был мерзок и не удивительно, что его все обходили стороной. Он сам подходил к кому хотел и заводил разговор. - Я переплюнул их всех, - он обвел нетрезвым взглядом зал. - Но самое главное у меня впереди, я вот только договорюсь. Деньги у меня уже есть. Вот меня Филологом называют. Я от части только филолог, но...
  - Вы, почтенный Филолог, уже утомили нашу даму, - рядом с ними оказалась Матильда.
  - Да я только подошел, - возмутился Филолог, с вызовом глядя на Председательницу.
  Кажется, он один позволял себе спорить и быть непочтительным с Матильдой.
  Но Марильда не обратила внимания на его возражения и, взяв Марину под руку, увела от инвалида. - Что тебе Максимчик говорил? Я за вами наблюдала. Что говорил, ну! - голос ее звучал зло, в нем слышалось змеиное шипение.
  - Да ничего особенного, так о разводе беседовали, - соврала Марина, понимая, что наверное зря это делает и нужно было сказать правду, - пусть новая жена узнает побольше о своем муженьке. Но что-то ей подсказывало, что нужно молчать.
  - А чего с ним беседовать - развелись, так развелись. Ну ладно, ты ведь все равно правду не скажешь.
  От небольшой компании отделился мужчина с седой бородкой, подошел к женщинам.
  - Вот кого хочу тебе представить. Карл Иванович - банкир, очень обаятельный человек, имеет абсолютный вкус.
  - А зачем мне банкир, мне нечего сберегать.
  - Ну я пошла, а вы уж тут как-нибудь без меня.
  Матильда перешла к другой группе гостей, спорившей о превосходстве китайской кухни над новозеландской.
  - Я очарован вами, - жарко зашептал банкир, беря Марину под руку.
  - Я почему-то так и подумала, - ответила она. Банкир недоуменно вскинул брови. - Сегодня все мужчины мне в любви признаются, наверное, съели что-нибудь.
  Потом они танцевали, пили красное вино, еще дважды ее приглашал на танец молодой человек, говорил о своей все разрастающейся любви. На протяжении вечера Марина ловила на себе восторженные и влюбленные взгляды и других гостей мужского пола, а безногий Андрей Анатольевич так и вовсе не сводил с нее горящих глаз весь остаток вечера. Успех у мужской части гостей и выпитое вино вскружили Марине голову. Сегодня она безусловно была королевой бала. Она даже забыла, что находится на свадьбе своего бывшего мужа, да похоже, о свадьбе забыли и все окружающие.
  - Я отвезу вас домой, - во время танца жарко шепнул ей на ухо банкир Карл Иванович, когда часы показывали уже за полночь.
  Марине нравился этот человек: в нем было что-то по-настоящему властное и сильное.
  - Вы уже уезжаете? Очень жаль, очень жаль. - Матильда заключила Марину в жаркие мягкие объятия и поцеловала в щечку. - Ты, милочка, очень всем понравилась.
  - Когда это намечается? - спросил Карл Иванович у Матильды.
  - Что намечается?.. Ах, да! Думаю, как всегда на день всех влюбленных.
  Гости, увидев, что Марина с банкиром уходят, обступили их и в знак согласия с Матильдой закивали и заулыбались доброжелательно.
  - Мы прощаемся с нашей гостьей, - сказала во всеуслышанье Матильда. - Надеюсь, мы еще увидимся с ней.
  Марина улыбнулась, и они с банкиром пошли к двери.
  - Помашите им рукой, им это будет приятно, - шепнул банкир, когда они уже подходили к двери, которую услужливо распахнул перед ними клоун-швейцар. Марина повернулась к гостям. Все они продолжали стоять, глядя вслед удаляющейся паре. Марина улыбнулась и прощально помахала рукой. Ей охотно замахали в ответ.
  
   Глава 5
   ПРЕЗИДЕНТА ТОЖЕ МОЖНО ЛЮБИТЬ
  
  Марина жила с матерью в трехкомнатной квартире на Каменноостровском. Отец, когда-то крупный чиновник из Смольного, умер лет десять назад в психиатрической больнице.
  - Ты вся в своего отца! - иногда в запальчивости говорила мать, кивая на портрет президента. - Ты тоже в психишке умрешь! Это по наследству, между прочим, переходит.
  Пророчества матери в некоторой степени сбылись и проявили себя в тридцатилетнем возрасте болезненно, так что врачи рекомендовали госпитализацию, но Марина отказалась. К тому времени уже в психушки насильно не забирали.
  Марина любила своего президента. Просто так - ни за что. Услышав его голос, Марина примыкала к телевизору или радиоприемнику и слушала все до самого последнего слова, какую бы чушь он ни говорил. Она испытывала к нему даже физическое влечение и даже еще какое-то чувство, которому не находила названия. И президент отвечал ей взаимностью. Марине казалось, да нет, она была уверена, что президент любит всех людей вместе и каждого в отдельности. Любит и ее, Марину. На своей беззаветной любви к президенту ее отец сделал карьеру, но запустил болезнь. Кроме всего отец ее оказался однолюбом, и когда одного сменил другой президент совсем на того не похожий, свою любовь на него перенести он не смог и свихнулся окончательно.
  Любовь же Марины от перемены президентов местами не пострадала, а перешла вместе со страной по наследству. Это ее болезненное чувство никак не мешало в мирской и семейной жизни, а даже помогало. Всегда в тяжелые минуты Марина смотрела на портрет президента и успокаивалась, успокаивалась, успокаивалась... конечности становились теплыми...
  Близился День всех влюбленных. В этот день Марина посылала президенту "валентинку", которую вырезала и раскрашивала своими руками. Но в этом году решила не посылать - в этом году любовь к нему ослабла.
  
  Последние дни с Мариной творилось что-то странное. Ее преследовало чувство опасности, но от чего оно исходит, понять не могла. Уже месяц как она уволилась из рекламного агентства, где работала менеджером, и до лета хотела отдохнуть, а уж потом искать новую работу. Марину не оставляло странное чувство, что за ней кто-то наблюдает, но это был не президент, как раньше, это был кто-то из внешнего, а не из внутреннего мира. Наконец, она поняла кто. Это был придурковатый с виду молодой человек с шарфом на голове. Первый раз она заметила его, когда шла в поликлинику. А потом видела его почти каждое утро под окном своего дома.
  В парадной на стене появилась дверь. Кто-то ночью нарисовал ее серой краской, и Марина догадалась кто. Эта дверь, должно быть, из ее парадной вела во внутренний мир молодого идиота. Может быть, в этом не было бы ничего особенного, если бы она не была нарисована на стене Марининой квартиры, и если на месте рисунка прорубить дыру, то через нее можно было попасть в спальню Марины. А это было ей уже неприятно. Спишь или переодеваешься, а тут вдруг идиот вваливается.
  Уже три дня она обследовалась в районной поликлинике - бумага на обследование пришла по почте - и теперь врачи брали у нее анализы, делали снимки внутренних органов... Тип в шарфе сопровождал ее, куда бы она ни направлялась. Кроме того, по телефону часто кто-то звонил и молчал в трубку, это тоже вызывало тревогу. Марина теперь брала с собой баллончик со слезоточивым газом, хотя и понимала, что при серьезном нападении слезы лить придется скорее всего ей.
  Снег не стаял, но уже превратился в кашу, под которой сохранился еще лед. Марина шла к дому, внимательно глядя под ноги. Еще не хватало по пути из поликлиники, где, закончив обследование, ей выдали справку о том, что она практически здорова, сломать себе ногу.
  Марина остановилась возле парадной, оглянулась, достала из сумочки баллончик со слезоточивым газом и только после этого открыла дверь и вошла. В парадной было как всегда темно. Скрипнуло битое стекло под подошвой - Марина вздрогнула, сердце заколотилось сильнее. На верхнем этаже вдруг что-то грохнуло и эхом пронеслось по лестнице. Изо всех сил сжимая в руке баллончик, Марина бросила взгляд на дверь подвала, что-то вдруг заставило ее обернуться... Марина увидела прямо перед собой человека. Она вскрикнула, попыталась поднять руку, но не смогла: ее грубо толкнули к стене, тут же обхватили, так что руки оказались прижатыми к туловищу. Широко открытыми глазами она увидела распахнутую дверь во двор и женский силуэт.
  - Руки крепче держи, - негромко прошипела женщина.
  Марине зажали рот платком. Она глубоко вздохнула, эфиром обожгло горло, голова закружилась...
  - Кажется, готова, - услышала она над ухом какой-то очень знакомый мужской голос.
  - Готова, - повторила женщина, но как-то уже далеко. Вслед за тем раздался смех, веселый и заливистый... Но, возможно, это ей уже снилось.
  
   Глава 6
   ПОСТТРАВМАТИЧЕСКИЙ СИНДРОМ
  
  Феликса Моисеевича часто можно было видеть вблизи мест, где произошел взрыв. И не столь важна была причина взрыв (будь то взрыв баллона с газом, случившийся от неаккуратного обращения с огнем, или последствия террористического акта) сколько само происшествие. Вслед за пожарными на месте взрыва появлялся и Феликс Моисеевич. Он с жадностью вглядывался во все, что носило следы недавнего взрыва, и был просто счастлив, если удавалось захватить оплавленный огнем кусок пластмассы или просто даже вырванного взрывной волной кирпича - все это он нес к себе домой. Но самой большой удачей для него считалось увидеть свидетеля взрыва. Однажды ему даже удалось подойти к пострадавшему с вопросом.
  Прошло уже полчаса после взрыва, но этот мужчина в клетчатой рубашке продолжал сидеть на ступеньке лестницы, обхватив голову руками. Видимых повреждений на теле его не было заметно. Он раскачивался из стороны в сторону, ни разу не взглянув назад, где сразу из двух окон второго этажа рвалось пламя. Пожарные спешно разматывали шланги, выли милицейские сирены, слышались возгласы зрителей, со всех сторон к пожару стекались любопытные, а он продолжал сидеть на ступеньках, ничего не замечая, ни на что не обращая внимания, будто был не тут.
  - Вы оттуда? - шепотом спросил Феликс Моисеевич, склонившись над человеком. Он знал - сейчас нельзя говорить громко: он либо ничего не слышит, совсем ничего, либо слышит все.
  Тот поднял на него лицо и посмотрел мутными глазами.
  - Вы оттуда, - увидев эти глаза, подтвердил Феликс Моисеевич. Он приблизил к нему лицо почти вплотную и спросил еще тише, так чтобы никто не услышал, так тихо, как будто подумал: - Что вы там видели? Вам что-нибудь удалось запомнить? - насколько спокоен и даже безучастен был свидетель взрыва, настолько возбужден и взволнован Феликс Моисеевич. - Вы что-нибудь помните?! - схватил он несчастного за плечи и сильно встряхнул. - Что там было! Что?!
  И казалось, не ему задавал этот вопрос Феликс Моисеевич, а самому себе.
  Мужчина вдруг кашлянул, пришел в себя и мелко затрясся, он был в состоянии шока, но глаза его прояснились.
  - Не помню... - хрипло проговорил он. - Ничего не помню. Вспышка... а потом... не помню. Хотя нет, много всего. Это как сон, я не могу сказать. Много людей... все они идут... в разные стороны, как на людном проспекте.
  Он вновь обхватил голову руками и закачался из стороны в сторону. Феликс Моисеевич посмотрел на окна второго этажа. Пожарные развернули бурную деятельность по тушению огня. В окна били брандспойты, по выдвижной лестнице карабкались огнеборцы. Подкатила "скорая помощь", двое врачей бережно препроводили в машину пострадавшего, от которого Феликсу Моисеевичу так ничего и не удалось добиться. Он дождался, когда "скорая" отъедет, и зашагал домой. Делать здесь было уже нечего.
  Три года назад Феликс Моисеевич оказался в командировке в Минеральных водах. По пути в Петербург в вагоне их поезда террористы взорвали бомбу. Феликс Моисеевич не пострадал, но с тех пор от полученной психологической травмы что-то повернулось в его голове, и на мир он стал смотреть как-то иначе, по особенному. По особенному смотрит на мир всякий человек, получивший сильную психологическую травму, и не часто психологам удается вывести его из этого состояния. Вот и Феликса Моисеевича не удалось. Он проживал один в однокомнатной квартире и, недавно выйдя на пенсию, мог полностью отдаться интересующим его занятиям. Раньше он занимался разведением аквариумных рыбок, но с некоторых пор забытые рыбки сдохли, и теперь Феликса Моисеевича интересовали только взрывы. Он перечитал много литературы на эту тему, но нигде не встретил того, что искал - слов о том, что происходит внутри взрыва.
  
  Он уже мог представить себе маленькую коробочку, в которой накоплена, сжата огромная энергия, способная в какой-то определенный момент вдруг выплескивается в разные стороны окружающей среды. Взрыв - это очень быстрое выделение огромного количества энергии и большого объема газа. Это взрывные газы раздвигают окружающую среду во все возможные направления со скоростью девять километров в секунду, и на мгновение создается особое пространство, в котором может происходить... да все что угодно может происходить.
  
  "Я побывал там, - писал Феликс Моисеевич в дневнике, который начал вести после взрыва. - Я видел все своими глазами. Это не было смертью, и это не было жизнью. Это было нечто другое, особенное, то что никогда не забыть, не измерить... и никогда не вспомнить. Когда я пытаюсь сделать это, вновь окунувшись в то мгновение... или в ту вечность, мне становится упоительно страшно, но вспомнить удается немногое. Тени, передвигающиеся во мраке. Они говорят между собой, кажется, не понимая, что с ними происходит. Время там текло по другим законам: для человека со стороны прошло мгновение - для человека находящегося внутри - долго... Я не знаю сколько, но долго. Психологи работали с каждым из нас, стараясь вывести из этого состояния. Милиционеры и психологи не хотели, чтобы ты вспомнил, что было там, в то мгновение или в ту вечность. Наоборот - хотели, чтобы ты забыл. Их интересовало время до: не видели ли кого-нибудь подозрительного, где кто стоял в этот момент, и иногда - после. Как удалось выбраться после, но никогда - момент взрыва. А ведь это и есть самое главное. Но все что тебе удается вспомнить, считается посттравматическим синдромом. Считается, что там внутри ничего нет и не может быть. Но ведь там рвется пространство, именно там открывается вход внутрь, в другое измерение. В рай или ад не все ли равно, но ты оказываешься в другом месте в другом времени. Ведь никто не знает, что происходит в ситуации взрыва. Это дверь в другой мир, которая всегда закрыта и открывается только во время взрыва. Не все возвращаются живыми. Кто-то выходит оттуда с просветленным лицом или растерянным. Люди выходят оттуда без одежды, кто-то смеется, кто-то плачет,.. но выживают не все: многие остаются там, в другом измерении, в аду или раю не имеет значения".
  Или вот другой отрывок из дневника:
  
  "Многие люди думают, что это они, изобретя "черный порох" в 10 веке, придумали взрыв. Нет, это Большой Взрыв в бесконечно малой точке пространства придумал их много миллиардов лет назад. Теория Большого Взрыва известная в физике и объясняет появление нашей Вселенной, а затем и жизни на земле. Вообще всего этого - этой нашей цивилизации и нас самих. Все мы живем благодаря Взрыву. Представить только себе, что где-то среди звезд миллиарды лет назад произошел этот невероятной силы взрыв и образовалась наша Вселенная, и зародилась жизнь, и появилась наша больная цивилизация. Взрыв, дающий жизнь. Ведь взрыв имеет два полюса: созидания и разрушения. И если произвести взрыв в определенной точке планеты, то жизнь на ней начнется заново. И самое главное - найти эту точку, называемую "пуп Земли"".
  
  
   Глава 7
   ХУДОЖНИК ЧЕРТ ЗНАЕТ ЧЕГО
  
  Клуб "Петербургский гурман" ежемесячно собирался на частных квартирах, и уже там происходили вещи, сокрытые от случайных глаз.
  По городу ходили слухи, будто члены Клуба, бросив жребий, ежемесячно съедают отдельных членов, удобрив их специями. И правда, кто-то из них вдруг исчезал, но потом непременно присылал открытку с красивым видом с приветами и поздравлениями, а в ней обязательно содержался рецепт нового диковинного блюда. Открытки эти читали перед общим собранием, и все хлопали в ладоши и смеялись, радуясь привету от члена клуба. В конце открытки всегда было пожелание приятного аппетита.
  Правда, злые языки утверждали, что открытки эти от съеденных членов, писала пресс-секретарь Клуба Эльвира Константиновна, и что написаны они одним почерком и чуть ли не одной гелевой ручкой, но сравнивать их никому в голову не приходило.
  
  Мастерская Сергея находилась на Васильевском острове во дворе старого дома в облупившемся одноэтажном здании, когда-то служившем прачечной. Мастерская эта перешла Сергею по наследству. Его отец - известный в прошлом художник соцреалист, ваявший бесчисленных девушек с веслами, Лениных, Кировых и Дзержинских, - получил мастерскую от государства, и когда Сергей тоже стал художником, после смерти отца мастерская перешла ему.
  Со времен развитого социализма внутреннее содержание мастерской сильно переменилось. Сергей не пошел по стопам отца и стал заниматься не скульптурой, а живописью и темы для своих произведений выбирал все больше эротического содержания. Обнаженные женщины в самых соблазнительных позах не сходили с его полотен. Да и натюрморты, если такие случалось писать, выходили с эротическим подтекстом - что ни предмет, то непременно похожий на половой орган, и если даже с виду не похожий, то почему-то орган половой и больше ничего так и лезет в ум посетителю, разглядывающему картину. Сергей, зная эту свою особенную способность, бывало даже нарочно писал не характерный для него пейзаж или еще хуже того портрет, но получалось, что деревья, листья, облака пейзажа походили на все те же половые органы, а у портрета вообще черт-те на что похожие носы, рты, глаза...
  Максим оставил машину на третьей линии, а сам пошел пешком проходными дворами, скрываясь от назойливого Обжоры, который обычно следовал за ним как хвост. Максим побаивался этого преданного Матильде угрюмого типа. Было не очень понятно, зачем Матильда прикрепила к нему Обжору - то ли для того, чтобы он охранял его, то ли для того, чтобы следил. Последнее было, пожалуй, более вероятно: по наблюдениям Максима женщина она была ревнивая.
  Хотя Максим и приказал Обжоре сидеть в машине, но он, конечно, не послушался. Максим видел, как он стал звонить по телефону, после чего побежал за ним вдогонку. Но Максим с детства хорошо знал проходные дворы и парадные Васильевского острова - его здесь фиг поймаешь. В окно парадной он пронаблюдал, как Обжора, не разбирая дороги, шлепая по лужам, пробежал мимо, бросил недокуренную сигарету на пол и спустился по лестнице.
  
  - Катастрофа! Неужели это ты?! - обрадовался Сергей, распахнув дверь мастерской.
  На нем был передник весь перемазанный масляными красками, на голове плюшевый берет, в руке он держал кисть. Судя по всему Максим оторвал его от работы.
  Максим прошел в мастерскую друга. Большое помещение около 80 метров было заставлено бюстами революционных вождей прошлого века. Мастерская имела множество закутков, стеллажей с редкостями в виде заспиртованной гадюки или уродливого младенца в колбе, древней византийской вазы из глины, полутораметровой иконы Николы Чудотворца новгородской школы ХVIII века. На старинном столике с бамбуковыми ножками - треснувшая скрипка какого-то знаменитого скрипичного мастера рядом с пробитой немецкой каской войны 12 года, метровые африканские массаи из железного дерева, арбалет на стене, чучело скунса на полочке рядом с игольчатой рыбой-шар и тут же древний фолиант на латыни неизвестно какого века, ну и, конечно, картины, картины... Словом, обычная мастерская художника... Да, еще челюсть неандертальца, которой хозяин очень гордился.
  В одном из закоулков окоченела живая обнаженная модель в бесстыдной позе куртизанки. Она улыбнулась Максиму вымученно.
  - Вы знакомы? Это модель Люда, - всех женщин, с которыми у него были близкие отношения, Сергей называл моделями. - Ну, садись, дорогой, я сейчас кофе поставлю. А то не виделись уже, катастрофа! полгода, наверное.
  Сергей положил кисть на табуретку и пошел в угол мастерской, где у него стояла плита. Максим, сняв пальто, повесил его на рога марала, выросшие из головы животного, прибитой к стене, и уселся на огромный диван возле журнального столика.
  - Сережа, ну я пойду тогда, что ли! - крикнула модель Люда, не меняя бесстыдной позы.
  - Конечно, Людочка, - отозвался от плиты Сергей. - Ко мне старый друг пришел, ты уж извини.
  Люда неторопливо, как-то уж очень тщательно стала одеваться, периодически исподтишка поглядывая на Максима, сидевшего напротив, а ему было неуютно в присутствии одевающейся незнакомой женщины. Наконец, она оделась и, махнув на прощание рукой, ушла.
  - Твоя бывшая жена пропала, - сказал Сергей, наливая кофе в маленькие чашечки.
  - Ее мать ко мне приходила, - сказал Максим. - Скоро ведь День всех влюбленных.
  - Да, да... влюбленных, - рассеянно повторил Сергей. - Я слышал, ты женился. - Максим кивнул. - Я вообще черт-те что слышал. Прибегала Марина, говорила какие-то странные вещи о твоей избраннице, катастрофа. Я не понял даже - врет, свихнулась от горя или навыдумывала себе.
  - У нас все вполне серьезно, - ответил Максим, помешивая ложечкой в чашке с кофе. - Я женился по любви и не жалею об этом. Но давай лучше не будем на эту тему.
  - Ну не будем, так не будем. Слушай, а подари своей новой жене картину мою на День всех влюбленных. Я тебе по дружбе недорого.
  - Нет, у меня другой подарок.
  Сергей закурил, встал и прошелся по комнате до окна, потом снова сел напротив Максима.
  - Слышал я, что она, ну жена твоя новая, такая... ну как бы это сказать...
  - Ну да, она полная, - сказал Максим как-то безразлично. - Ты это хотел знать? Здесь Марина совершенно права, в Матильде сто сорок девять килограммов. Но, видишь ли, это такая женщина, которая открыла мне много нового в этом мире. Того, например, что я не знал никогда и не узнал бы и жил, а потом умер. Она открыла мне вкус к жизни. Ты знаешь, я ведь теперь очень люблю людей. Я понял, что любовь к людям и к человечеству в целом это самое главное в жизни всякого человека. А зачем я жил целых тридцать восемь лет, теперь я не знаю. Мне кажется, я прожил их зря.
  - Чего-то ты брат непонятно изъясняешься.
  Сергей снял берет, бросил его на стул, сделал глоток кофе, глубоко затянувшись дымом, встал и подошел к окну. Секунду постояв, пошел к двери, потом, развернувшись пошел обратно к окну. Максим безразлично, не поворачивая головы, одними глазами следил за своим другом, совершающим променаж по мастерской. Он знал эту его странную привычку.
  - Кроме того, что она научила меня любить людей, она открыла для меня вкус к еде. Не тот примитивный прием пищи, к которому привыкло большинство людей, а тот который приносит истинное блаженство.
  - Катастрофа, чревоугодие - вот радость! - бросил походя Сергей. - Всегда не понимал обжор.
  - Чревоугодие, тем более обжорство, не имеет с этим ничего общего, - возразил Максим, поднеся чашечку с кофе к носу, понюхав и поставив на место. - Вот попробую объяснить на простом примере. Есть инстинкт размножения, а есть изощренный секс с применением разных там приспособлений, экспериментированием. Это ведь не просто заштампованный набор движений.
  - Ну-у... Секс ты с едой не равняй. Секс - это высшее удовольствие, ведущее к блаженству. И выше его, пожалуй... - Сергей на секунду остановился и задумался. - Только смерть. Пожалуй, оргазм это и есть маленькая смерть. Да, пожалуй, микро взрыв в человеке на грани со смертью.
  Кажется, эта мысль ему очень понравилась, он цокнул языком и вновь решительно двинулся в путь по мастерской. Неутомимость, с какой он вышагивал ежедневно по восемь километров, всякому впервые оказавшемуся у него в мастерской казалась сначала болезнью психики, но к которой скоро можно было привыкнуть.
  - По сути, голод развивался теми же путями, что и половой инстинкт, - продолжал Максим. Он вынул из кармана серебряный портсигар и, достав из
  него сигарету, закурил. Теперь он курил только определенный сорт сигарет, привозимых из Непала, и не чаще, чем пять раз в день, чтобы не притуплять вкусовые ощущения. - Половой инстинкт, развиваясь в сторону изысканности и изощренности, со временем превращается в секс, а чувство голода не просто в его удовлетворение любыми способами, а в кулинарию - искусство приготовления пищи и культуру ее поедания, а голодный дикарь - в утонченного гурмана - любителя изысканных блюд.
  - Любовь и голод правят миром, - в задумчивости процитировал Сергей, проходя мимо.
  - Совершенно верно. Люди даже не предполагают до какой степени это так. Но я скажу тебе сейчас одну вещь, которая возможно покажется тебе странной с первого взгляда, но отнесись к моим словам серьезно.
  - Катастрофа! Ну, ты давай говори, чего тянуть, - поворачивая у окна в обратный путь, воскликнул Сергей. Он сделал последнюю затяжку, подойдя к столу, раздавил в пепельнице бычок и взял новую сигарету.
  - В это наверное трудно поверить, - Максим снял очки, посмотрел стекла на слабый дневной свет, через стеклышки он увидел силуэт человека, стоящего за окном. - Максим надел очки, встал и, обойдя круглый журнальный столик, подошел к окну. Там никого не было.
  - Что ты там увидел? - спросил Сергей, проследив за его взглядом.
  - Мне показалось, что за окном кто-то стоял, - в задумчивости проговорил Максим. - Ведь явно стоял.
  - Это вряд ли. Чтобы туда попасть, нужно перелезть забор с колючей проволокой. Раньше ребятишки все время лазили модели смотреть, катастрофа, так я забор колючей проволокой обтянул, теперь никто не рискует.
  - Не рискует? - с сомнением повторил Максим.
  - Так что ты хотел там рассказать? Во что поверить трудно?
  Максим вновь уселся на диван.
  - Так вот, - продолжал он, временами поглядывая на окно. - Если половое влечение достигает своего апофеоза и высшей своей точки в момент оргазма, если партнеры испытывают друг к другу не только физическое, но и духовное влечение - любовь, то прием пищи достигает своей высшей точки только тогда, когда поедается хорошо, - для убедительности Максим поднял указательный палец. - Подчеркиваю, очень хорошо, по особым рецептам приготовленное духовное существо, к которому испытываешь любовь. Это и есть высшее наслаждение для самого утонченного гурмана.
  Сергей стоял перед Максимом и смотрел прямо ему в глаза, во рту дымилась сигарета.
  - Катастрофа! Ничего не понял, - проговорил он, не вынимая сигарету.
  - Ты все прекрасно понял, - улыбнулся Максим. - И все расслышал верно. Высшее наслаждение в каннибализме.
  - Есть человеческое мясо! - Сергей изумленно глядел на друга. - Человечину... Фу!.. Это же вредно для здоровья, - он вынул сигарету изо рта и с ненавистью раздавил ее в пепельнице, будто ядовитого гада. - Дикость! На это способны только дикари, стоящие на низшей ступени развития.
  - И совсем даже нет, - Максим закинул ногу на ногу, помахал перед лицом ладонью, разгоняя дым от сигареты Сергея и затягиваясь своей, чтобы не мешать с другим табачным запахом. - Ошибочное мнение. Каннибализм всегда был распространен во всем мире. Это не дикость, это изысканность вкуса. Дикость - есть людей от голода и приготовленных как попало.
  - Ну, это ты, брат, хватил! - Сергей вопреки обыкновению перестал ходить, уселся напротив Максима и залпом допил свой кофе вместе с осадком. - По твоему сейчас люди напропалую друг друга поедают, как дикари какой-нибудь Амазонии из племени Вари, а мы этого не замечаем. Ужасы ты какие-то рассказываешь.
  - Ну, иносказательно говоря, "едят" своих сослуживцев. Даже без соли и перца.
  - Так ты в этом иносказательном смысле? - с сомнением проговорил Сергей.
  - Не совсем так. Это теперь выражение "съесть сослуживца" или "съесть начальника" носит иносказательный характер. Раньше было не так. Раньше
  каннибализм процветал во всех слоях населения и не считался чем-то удивительным или постыдным.
  - Когда раньше?! - воскликнул Сергей. - Почему в книгах об этом не писалось?
  - Писалось об этом много, только книги эти были уничтожены.
  И рассказал Максим своему другу, будто...
  
   Глава 8
   ГИБЕЛЬ КУЛЬТУР
  
  ...история хранит много тайн. Одной из самых удивительных загадок нашей планеты является исчезновение народов. В разные времена на земле без видимых причин вдруг исчезали целые народы. Это не были малочисленные слабые племена, порабощаемые и вымирающие от болезней, это были могучие народы, армии которых насчитывали сотни тысяч воинов. Обнаруженные археологами развалины городов поражают совершенством архитектуры, их украшения изумляют точностью и изяществом исполнения. Это были высокоразвитые культуры: не знавшие поражения скифы, территории которых простирались от Черного моря до Китая - их орды покрывали всю землю до горизонта, когда они шли в бой, викинги и хазары, тюрки и ацтеки, печенеги и инки. Всех их в разные века будто слизнуло с поверхности земли.
  Куда ушли эти народы? Куда они унесли тайну своего исчезновения?
  Уже два века среди ученых-историков бытует на этот счет одна любопытная гипотеза...
  Люди прошлого еще до христианского периода далеко не во всем походили на нас, людей современных. У них имелись свои вкусы, свои пристрастия, своя мораль, поэтому нет ничего удивительного в том, что употребление в пищу человеческого мяса считалось у них делом обычным.
   Конечно, в пищу человеческое мясо использовалось в основном в голодные годы неурожаев, когда от недоедания вымирали целые селения, но у большинства народов употребление в пищу поверженных врагов считалось высшим символом доблести и поощрялось правителями. Употребляя врагов в пищу, победители считали, что все хорошие качества врагов переходят в них, от чего они становятся сильнее, хитрее, умнее. Глаз врага давал хорошее зрение, ухо - слух, прибавлялись ум и интуиция - воин уже заранее чувствовал опасность. Он становился непобедимым. И чем больше врагов употреблялось в пищу, чем были они знатнее и умнее, тем воин становился неуязвимее, принимая в себя их качества. У женщин улучшалась кожа, разглаживались морщины, они становились стройнее и привлекательнее. В походах случалось, воины одного племени убивали друг друга ради какого-нибудь сановного мертвеца. Захватывались новые территории, страны расширялись с каждым новым походом, поглощались новые враги, - воины-завоеватели становились все сильнее. Казалось, этому не будет предела, и они покорят весь мир. Но опасность подстерегала, откуда не ждали.
  Ни один народ не в состоянии вынести постоянной войны. Чтобы набраться сил для нового похода, нужен отдых. И тут оказывалось, что всякий кто отведал человеческого мяса, не может уже остановиться в своем пагубном влечении.
  И эта страсть сильнее, чем любая другая, сильнее, чем страсть к вину, наркотику, даже сильнее инстинкта размножения. Это даже не страсть, это объединение, высшее проявление любви. Так что и после военного похода начинался внутриплеменной каннибализм. Человеколюбивые воины уводили подальше из города детей своих, а потом и жен, жгли костры и пропадали там по неделям... а после уже за чужими возвращались. Сбивались в стаи каннибалы и блуждали вокруг городов и лагерей, выискивая добычу. Народ редел, исчезая в желудках своих же соотечественников, и горе тому правителю, который не спохватился вовремя и каленым железом и лютыми казнями не изничтожил в своем народе пагубной страсти.
  Кроме всего, от употребление мяса этого в пищу люди болели. Страдали они от загадочных болезней, название которым дали только в ХIХ веке, - болезнь Крейтцфельда-Якоба и таинственная мало изученная даже в наши дни болезнь Куру.
  Так бесследно переваренные желудками завоевателей, а потом поглотившие и сами себя исчезли десятки славных народов, населявших некогда Землю. После них остались развалины прекрасных городов, изумительные украшения из золота и меди, говорящие о высокой культуре съеденного народа.
  В более поздние дохристианские времена власти многих стран мира боролись с каннибализмом всеми доступными методами. Тому были серьезные причины. Многие страны буквально обезлюдели от проделок людоедов, казна скудела. В Европе каннибалам отрубали голову, в России четвертовали, в Китае варили в масле... Казни производились принародно, дабы отбить охоту к человекоядству. Но каннибалы не сдавались. Они уходили от своих домов, собирали банды лихих людей и блуждали вокруг городов, нападая на проезжих не столько ради наживы материальной, сколько ради удовлетворения своей пагубной страсти. Победить это было трудно. Даже тяжкие болезни их не останавливали, поэтому у многих народов распространилось табу на еду. В списке запрещенных продуктов были и люди, кроме умерших своей смертью. Со временем табу ужесточилось.
  С приходом христианства само упоминание о каннибализме было запрещено. Человекоядцам придумывали ужасные полусказочные имена, чтобы окончательно искоренить это зло - вурдалак, оборотень, волкодрак, баба-яга, вампир. Все эти сказочные персонажи были придуманы для того, чтобы дать сказочное имя каннибалам, внедрить в сознание, что на такие поступки способны только придуманные злодеи или покойники из другого мира, а никак не добропорядочные, благонадежные граждане. Книги, повествующие о каннибализме, кулинарные рецепты, советы молодым хозяйкам, средства к уменьшению расходов в домашнем хозяйстве как еретические и особо опасные преданы огню. Пережили гонения на каннибализм только некоторые русские и немецкие сказки (например, собранные братьями Грим) и некоторых других народов. В них сохранились упоминания об обычной практике каннибализма. Произошло это по причине изустной передачи сказок, а когда их записывали в 17-18 веке, о каннибализме уже было сформировано негативное мнение.
  Так был установлен контроль над каннибализмом. И теперь то, что в древности было делом обычным, что делали родственники, соседи, знакомые, нам людям цивилизованным представляется самым страшным и чудовищным явлением. Со временем люди стали другими, более нежными.
  В языке многих народов мира сохранились следы прошлых пристрастий далеких предков. Из глубокой древности идет сравнение человека с пищей с тех пор, когда не был еще установлен контроль над каннибализмом, и люди необдуманно и бесконтрольно употребляли в пищу себе подобных, например: "у тебя щечки, как персики", "красный, как рак (помидор)" и многие другие. "Мой поросеночек" - так и сейчас называют нравящихся людей. Раньше это применялось только к людям, вызывающим аппетит. "Так бы тебя и съел!" - высшая форма восторга. Или: "мой сладенький, моя сладенькая" - здесь незамаскированно говорится о сладости человеческого мяса. И многие-многие другие. Акт каннибализма не только наслаждение вкусом, но и видом, запахом и самое главное - духовное единение. Чего стоит одно только предложение руки и сердца.
  Поцелуи влюбленных, поглаживание, покусывание... - это живущее в каждом человеке стремление к полному, абсолютному обладанию - поглощению своего возлюбленного. Сам половой акт является в данном случае временной заменой акта каннибализма, но через некоторое время партнеров вновь тянет друг к другу. Они не могут жить друг без друга, и они подменяют стремление к поглощению иллюзией, временным слиянием тел. Но, совершив каннибалистический акт, они могли бы быть вместе, они не потеряли бы друг друга, они были бы вместе до конца дней. У кого не возникало желания хотя бы раз в жизни съесть хорошенькую женщину?..
  - Ну, у кого, хотя бы раз в жизни, не возникало, желания съесть хорошенькую женщину? - спросил Максим, вопреки обыкновению достав новую сигарету и закуривая.
  Сергей молча смотрел на Максима. За все время рассказа он ни разу не встал и не прошелся.
  - Катастрофа, но идея исчезновения народов оригинальная. Я думаю, тебе нужно написать научный труд, диссертацию защитить. У Фрейда ведь тоже об этом что-то есть, о чем ты говорил, - что человек, съевший часть чужого тела, присваивает его свойства - что, съев своего отца, дети присваивают себе его силу и отождествляют себя с ним, замыкая круг рождений. Они становятся теми, кем были - самими собой. Или что-то вроде этого.
  Сергей встал, подошел к окну.
  - Ну да, поглощение чужого тела по Стросону равнозначно поглощению чужой индивидуальности. Кусание в детстве, ведь это раннее проявление каннибализма...
  - Да! - перебил Сергей. - Действительно, человек часто совершает странные поступки. Будто не он их совершает, а кто-то другой, особенно в нетрезвом виде. Может быть, это и есть те поглощенные моими предками викинги. Вот недавно ко мне модель пришла такая симпатичная, соблазнительная. Так что, ты думаешь, я с ней сделал?.. Как бы не так! Я ее кофе напоил, поговорил о высоком и проводил до дома, как идиот! Еще и руку ей поцеловал при прощании. Ну, мог я такое, по-твоему, вытворить? - Сергей остановился перед огромным зеркалом на стене и уставился на свое отражение. - Ну, мог?! Вот ты мне ответь.
  - Это затмение.
  - Вот и я думаю, что другой человек во мне такую глупость совершил. По твоей теории народы исчезли от любви.
  - Ты совершенно правильно определил, - улыбнулся Максим. - Они исчезли от любви. Человек рождается от любви, и человек исчезает от любви. Круг замыкается.
  - Теория твоя интересна, конечно. Но что скажут в ученых кругах? Может быть, тебя ждет всемирная известность. Давай выпьем по такому случаю.
  Сергей направился в дальний конец мастерской к сундуку, в котором у него хранились напитки.
  Максим рассеянно обвел мастерскую взглядом и тут за огромным пыльным окном отчетливо увидел человеческий силуэт. Человек стоял на высоте двух метров над землей, руки у него были расставлены в стороны, как у распятого. Он покачивался из стороны в сторону, и было заметно, что он с трудом удерживает равновесие.
  Максим поднялся. Подойдя к стене, снял с нее арбалет. Это был спортивный арбалет, но стрела, выпущенная из него на расстоянии в тридцать шагов, пробивала фанеру. Максим хорошо умел управляться с ним. Он натянул тетиву, вставил стрелу.
  - Ты чего, охотиться на кого-то собрался? - спросил подошедший с запыленной бутылкой Сергей.
  - Да, охотиться, - сказал Максим. - Вон дичь подстрелю сейчас, он кивнул на окно, за которым стоял человек.
  Сергей проследил за его взглядом.
  - Как он туда дуралей забрался? Из арбалета его, пожалуй, не стоит. Стекло разобьешь - дуть будет. Катастрофа. Дай-ка, я вот так сделаю.
  Сергей подошел к окну. Секунду смотрел на человека, потом, вдруг широко расставив руки, громко хлопнул в ладоши. Человек за окном вдруг забавно всплеснул руками и ногами, как будто налету разваливаясь на части, повалился в темноту. Вслед за чем раздался вопль, потом - другой. И все стихло.
  - Катастрофа, там места всего на одну ногу было, как он стоял на такой жердочке. Наверное, воздушным акробатом хотел стать. А у меня внизу проволока колючая, вот он и кричал. Больше не полезет. С детства детей не люблю.
  - Это не ребенок, это Обжора, - сказал Максим, вешая арбалет на стену. - Он за мной следит.
  - А-а... понятно, а давай я твой портрет нарисую.
  - Ты не слышал, что с каждым нарисованным портретом человек расходуется.
  - Ну, расходуется, - Сергей сел напротив Максима, откупорив бутылку, налил вино в бокалы. - От фотографий тоже, между прочим, расходуется, но не так.
  - У меня к тебе, Серега, дело, - Максим сделал глоток вина и поставил бокал на стол. - Нет ли у тебя... - он оглянулся на окно и понизил голос, - нет ли у тебя знакомого повара? Такого, чтобы надежный и не болтливый.
  Сергей некоторое время смотрел в глаза Максиму - шутит он или нет.
  - Ты чего, обалдел? Ты хочешь, как скифы...
  Сергей улыбнулся, снял очки, посмотрел их на свет.
  - Пожалуй, я расскажу тебе, - сказал он. - Если ты, конечно, поверишь.
  
   Глава 9
   ПРЕЗИДЕНТ ДОЛЖЕН ЛЮБИТЬ СВОИХ ГРАЖДАН
  
  Человеческий вкус развивается поэтапно. Сначала человек ощущает только вкус привычной пищи, которой его кормили в детстве, которую он привык есть еженедельно. Так живут многие люди. Для того чтобы приготовить или попробовать какое-нибудь новое блюдо, им нужно сделать над собой усилие. Как правило, всякое новое блюдо состоит из знакомых компонентов. Но чем выше человек поднимается по социальной и материальной лестнице, тем вкус его становиться изощреннее. Конечно, это относится не ко всем: есть миллионеры, которые не могут избавиться от своих простейших привычек. Но это ненадолго. Либо миллионер этот разорится, либо будет жить по законам общества.
  - Что значит "разорится"? Если будет есть щи да кашу, - будет ходить в лаптях.
  - Приблизительно так, - Максим сделал глоток вина. - У каждого общества имеются свои законы, свой образ жизни, и если ты нарушаешь эти законы, общество отвергает тебя. Это проще простого. И чем дальше человек поднимается по лестнице успеха, тем изысканнее становится его вкус. Он начинает различать тончайшие гаммы различных вкусов, ощущая их гармонию. Уже то, что он ест, не только приносит удовольствие, но дает нечто большее. Организм его получает микроэлементы, которых он не получал раньше, когда принимал щи да кашу. Питание его сбалансировано, мозг работает более интенсивно. Человек делается энергичен: ему нужно меньше времени для сна. Богатые деловые люди, как известно, могут работать не уставая по двенадцать часов в сутки. И это, прежде всего, из-за их питания. Организм вбирает в себя все самое нужное и самое лучшее, самое полезное и здоровое. Человек становится неуязвим для болезней, его жизнь делается иной. Но человек всегда стремиться к большему: более совершенному вкусу, к идеальному самочувствию, к развитию своих лучших качеств. Как это ни странно звучит, но благосостояние человека напрямую зависит от того, как и чем он питается. На это нельзя жалеть денег. То, что человек принимает внутрь либо отпугивает, либо привлекает удачу и благополучие.
  - То есть получается, что если бедняк и неудачник будет ходить по дорогим ресторанам, финансовое положение его улучшится.
  - Приблизительно так. Но, конечно, не в ресторанах дело, просто нужно более внимательно относиться к тому, что попадает внутрь. Ведь это входит в нас, и это может либо разрушать, либо укреплять.
  - Ну, это все понятно, - сказал Сергей, снова поднявшись и заходив по мастерской.
  - Да, каннибализм удалось в некотором роде взять под контроль в развитых европейских странах, - продолжал Максим, вдруг перескочив совсем на другую тему разговора. - И сейчас такого массового явления, не наблюдается, если не считать отдельных проявлений этого порока у слабо развитых в духовном и умственном плане дегенератов, о которых иногда пишут в желтой прессе, или наоборот у духовно развитых индивидуумов, о которых в желтой прессе ты не прочитаешь.
  Сергей остановился.
  - Это что же? Ты хочешь сказать, что сейчас есть духовно развитые граждане, которые как какие-нибудь дикие скифы кушают своих соотечественников? - Сергей усмехнулся саркастически и двинулся дальше по мастерской. - Катастрофа!
  - Я уже говорил, что людям свойственно стремление к совершенству. А президент и министры, писатели и олигархи должны любить своих сограждан, иначе они не смогут сделать их жизнь лучше. Как ты думаешь, что едят на закрытых ужинах президенты и их жены? Что подают на стол олигархам, которые хотят удивить друг друга чем-нибудь эдаким? Что едят все самые богатые люди планеты? Щи да кашу?!
  Сергей остановился напротив Максима, молча смотрел на него и курил, курил и смотрел... Максим разволновался, допил вино, поставил бокал на столик.
  - Но это не только радость вкуса. Те вещества, которые содержатся в организме человека, существуют в единственном виде на планете, и их нет больше ни в каких продуктах питания - ни в морепродуктах, ни в летающих, ползающих и плавающих тварях. Как элемент питания - человека не сравнить ни с чем - он лучше и совершеннее всего, что создала природа. Он улучшает здоровье, излечивает почти все существующие на планете болезни. "Лечить подобное подобным" - так говорили древние, а они знали толк в медицине. Но наибольшая польза, которую может принести человек, это развитие умственных способностей и главное интуиции, которая так необходима президентам и министрам, народным депутатам и кинорежиссерам, писателям и олигархам всего мира. Интуиция это главное, что помогает выбрать единственно правильное решение. Когда удалось обуздать массовый каннибализм, он поднялся в высшие слои и дозволялся только людям, достигшим высоких моральных устоев, значительных постов, известности. Это были тайные собрания самых знатных, самых высокоразвитых, культурных и самых богатых - элиты любой нации, "цвета общества" любой страны...
  - Послушай, Максим, ты вообще-то понимаешь, что все это катастрофа... - было заметно, что Сергей возбужден, но старается сдержаться. - Ну, все что ты сказал, это угроза для мира. Представь, что люди вдруг узнают о том, что элита государства - самые уважаемые и почитаемые граждане государства, гаранты конституции президенты и члены правительств, депутаты госдумы и министры - едят своих сограждан, своих подданных. Или писатель, который пишет добренькие книжки для детей о дружбе и любви про Тимура и его команду, про Гарри Потера, в свободное от работы время кушает этих самых детишек. Ты вообще себе это хорошо представляешь?!
  Максим молчал, только поблескивали стекла его очков. Сергей все больше выходил из себя. Непонятно было, почему его так взволновала эта на первый взгляд безобидная тема.
  - Представь себе! Да все государственные системы всего мира полетят к чертям собачим! Да мы сгинем в хаосе! Подражая элите, граждане сами будут жрать друг друга! Даже пускай эти президенты с олигархами и едят сограждан! Пусть едят! Но ведь они делают это, как ты утверждаешь, дозированно и в тайне, так что комар носа не подточит. Это ведь веками практикуется, и проколов не было. Не было проколов?! Ну вот, пока не появился, вон, Максим. Здрасьте, пожалуйста! - Сергей свирепел все больше - глаза его горели, руки тряслись. Максим никогда не видел его таким. - Ты что же? Хочешь бардака во всем мире?! Этак какой-нибудь разбогатевший неандерталец-торгаш с овощного рынка, корча из себя олигарха, секретаршу свою на бефстроганов пустит. Ты хоть понимаешь, что нарушится мировое равновесие?!
  "Какое ему дело до мирового равновесия?" - подумал Максим.
  - Ты что думаешь, узнав о том, что ты сейчас услышал, - начал Максим, - и главное, поверив в это - а для того чтобы поверить, нужно сознание свое перевернуть вверх тормашками - на это мало кто способен? Но если предположить, что все-таки перевернут и поверят, а как поверят, тут вдруг все и бросятся друг дружку есть, жен своих любимых, мужей...? Ты же не нарушаешь равновесия, ты же не ешь...
  - Не ем!! - охотно согласился Сергей. - Да, я не ем! И не ел никогда! А ты думаешь, не хочется?! Ты думаешь, я не человек?! Ты думаешь, мне не хочется?!... Иногда такая модель попадется - в глазах мутнеет... Так бы ее и съел прямо здесь, прямо сейчас...
   Сергей был очень возбужден, краска ударила ему в лицо, покраснели даже белки глаз, казалось, он сказал то о чем тут же пожалел.
  - Пожалуй, выпью еще, - сказал Максим. - Хорошее у тебя вино.
  Сергей принес еще бутылку и, молча откупорив, налил в бокалы. Он казался совершенно спокойным.
  - Вот ты говоришь сознание человеческое перевернуть непросто. А вспомни советское время, когда мы жили при социализме да при КГБ. Казалось, нет силы, способной разрушить могучую страну. А вот же нашлась сила, и те, кто храмы рушил семьдесят лет, вдруг бросились их восстанавливать. И самыми яростными богоискателями стали бывшие коммунисты. А в остальном? В морали, достоинстве и чести?.. Все перевернулось. И не так-то трудно оказалось все развалить, даже такую могучую державу. Точку опоры найти удалось и все пошло прахом. А точка опоры она вот здесь, - Сергей постучал себя пальцем по лбу. - Точка опоры, она в голове каждого человека. Дайте мне точку опоры и я переверну землю... Вот она эта точка, - Сергей снова постучал по лбу. - Вот здесь она находится, и перевернуть эту землю, можно опершись на эту точку в голове каждого человека. И не так это сложно, как кажется. Гитлер и Ленин, Сталин и Ельцин нашли эту точку и перевернули.
  - Да, ты прав, отчасти это легко. Самое невероятное часто с легкостью принимается людьми, и то что, уединившись, едят их кумиры в закрытых столовых, может послужить примером толпам людей. И тогда человечество окажется на грани исчезновения.
  - Значит, нормальные люди едят то что любят, а не то что любят едят, - в задумчивости сказал Сергей. - А здесь - наоборот.
  - Приблизительно так, - серьезно проговорил Максим.
  - Слушай, а с болезнями как?
  - С какими болезнями? - не понял Максим.
  - Ну, с теми, которые от этого бывают... Куру и еще какая-то ты говорил. Значит, все олигархи и звезды шоу-бизнеса болезнью этой болеют.
  - Болезни эти случаются от неправильного приготовления. Раньше в древности на эту тему было написано множество книг, но все они оказались уничтоженными, чтобы они среди народа не ходили. Да и по правде говоря, много там галиматьи было присочинено: сочиняли их часто люди мало развитые и не способные к кулинарии. А ведь как приготовишь ту или иную часть тела, так она и действует на организм. Ведь это не просто пожарил с луком и перцем - здесь особый подход. За многие тысячелетия существования человечества это мастерство отработалось до мельчайших деталей. До наших дней дошло только одно правильное и используемое ныне сочинение на эту тему, это книга древнегреческого мыслителя и кулинара Лестригона. Возможно, есть и другие книги, но они находятся под большим секретом. Ну, ты сам понимаешь, дело-то государственной важности и утечка информации может грозить, как ты уже сказал, большими неприятностями для всего человечества. Так вот Лестригон собрал в этой книге все известные рецепты приготовления блюд. Там не просто расписано какие блюда можно приготовить из той или иной части, но и функциональное их воздействие - что для бодрости, что для слуха, что для ума... Словом, все что доводит человека до совершенства. И те, кто придерживался этих рецептов в точности, доживали почти до 150 лет в бодрости и здравии ума. Есть там и другие рекомендации как полюбить человека перед употреблением, потому, что если ты его не любишь, он тебе неприятен или просто даже безразличен - эффект будет, но не такой сильный. И как нельзя лучше, если человек ко всему прочему обладает прекрасными качествами: добротой, умом, благородством. Если он любит детей, животных или слушает хорошую музыку, читает философские книги или обладает художественными наклонностями...
  - Как я, - вставил Сергей, делая нервный глоток вина. Он как остановился перед Максимом, когда он начал говорить, так и не сделал ни одного шага.
  Максим сверкнул на него стеклами очков.
  - Как ты. То такой человек наиболее подходит для этого дела. Очень полезны для здоровья государственные чиновники, особенно избранные всенародным голосованием, писатели и поэты, члены творческих союзов. В своей книге Лестригон утверждает, что самые невкусные малопитательные и даже вредные для здоровья это личности, поглощенные какой-нибудь гуманистической идеей. Очень важно, чтобы у человека были хорошие сильные волосы, тогда он отличается неповторимым вкусом. По Лестригону, когда человек оказывается внутри вас, вы уже не одиноки в этом мире. Причем, совершенно неважно кто кого съел. Если ты испытываешь чувство любви к человеку, неважно оказываешься ли ты в нем, или он - в тебе. Для влюбленных не имеет значения кто кого съел, главное, что они будут вместе всегда. Есть, правда, предположения, что книгу свою Лестригон писал, вовсе не испытывая того, что он так живо донес до читателей, а, так сказать, умозрительно - из головы своей. Но книгой этой пользуются уже не один век, и пока никто не жаловался, хотя может быть, и пользуются простой человеческой фантазией.
  Максим снял очки, посмотрел их на свет и надел снова. Сергей, ни слова не говоря, налил еще по бокалу.
  - Сегодня напьюсь, - сказал он. - А повар тебе для этого дела?
  - Для этого. Скоро ведь День всех влюбленных.
  - Ну и что?
  - Самый большой праздник. Ну ладно, мне пора уже. Матильда заждалась. Я трубку специально отключил, чтобы она меня не вычислила, да Обжора ей все равно доложит.
  Уже возле двери Максим, надев пальто, протянул руку.
  - Слушай, - задумчиво проговорил Сергей. - А какие болезни-то лечатся... ну, таким образом.
  - Да разные, все почти.
  - Ну понятно... А простатит лечится?
  - Лечится, а что?
  - Да это я так просто, для общего развития. А повара я поищу, как обещал.
  
  
   Глава 10
   ДРУЗЬЯ С ПРИВЕТОМ
  
  Было двенадцать часов вечера, когда Максим вышел из мастерской Сергея в темный двор-колодец. Под ногами чавкал мокрый снег. Зима в этом году была неудачной, впрочем, как и всегда в этом городе. Плюс менялся на минус, от этого настроение было гнусным у всех трезвых жителей города.
  Проходя через двор, Максим по приобретенной в последние месяцы привычке нащупал в кармане пальто холодную рукоятку пистолета - стало веселее, как будто он не один. Неторопливо прошел через темный двор, вышел на Восьмую линию. Машина с Обжорой осталась на Третьей линии, можно было позвонить и вызвать его сюда, но Максим решил пройтись пешком. Ему было о чем подумать.
  Одна из стоявших на обочине машин вдруг тронулась и медленно поехала рядом с Максимом. Он снял пистолет с предохранителя и только после этого медленно обернулся. Так и есть, Фольксваген Обжоры. Значит, выследил. Может его сейчас пристрелить?... Эта заманчивая мысль пронеслась в голове Максима. Он знал, что если пристрелит Обжору, то у него появится слишком много неприятностей: Матильда наверняка догадается, что это его рук дело. При расследовании может всплыть Клуб гурманов, а члены клуба очень не любят общественного внимания. Он знал, что Обжору нужно убирать по-тихому. Человек этот был слишком опасен. Матильда доверяла ему все свои секреты, и он был предан ей всецело. Обжора считался хорошим работником и всегда был доволен, какую бы грязную работу ему не поручили. Избить кого-нибудь, припугнуть или убить - все делал с охотой. У него имелись трое подручных, которые охраняли дом, подавали к ужину, когда собиралась большая компания. У них имелось несомненное достоинство - они были глухонемыми и понимали и слушались только Обжору.
  Максим остановился, остановился и Фольксваген. Максим, держа руки в карманах, некоторое время смотрел на темное стекло машины. Того, кто сидел в ней было не разглядеть, но он знал, что Обжора видит его. Видит и знает - наверняка он уже не раз обыскивал его карманы, - что в руке у Максима пистолет. Пусть гад понервничает, а может я сейчас выстрелю сквозь стекло. Прошло полминуты, прежде чем Максим открыл дверцу автомобиля.
  Обжора не повернул головы, когда Максим садился в машину. Его курносый нос, чуть нависший лоб четко выделялись на фоне яркого света уличного фонаря. Физиономия у него была отвратительная, особенно не сходившая с губ улыбочка; он наверное и спал в этой улыбочке, и потом эта манера одеваться как работник крематория. Он выглядел старше своих тридцати пяти лет.
  "Ничтожество, - подумал Максим. - Этого человека застрелил бы без сомнений и душевных мучений... А есть бы ни за что не стал."
  - Куда вас отвезти? - спросил Обжора, повернув лицо к Максиму.
  На щеке у него была ссадина, рука ободрана, значит, не зря Сергей колючую проволоку под окном натянул.
  - А ты куда думаешь? Домой, конечно.
  Машина тронулась.
  - Ты что же, ничтожество, следил за мной?
  - Никак нет, - живо откликнулся Обжора. - Мне следить за вами не положено. Мне Матильда Викторовна велела вас оберегать.
  - А кто же следил? Я вот Матильде скажу, она тебе устроит.
  - Никак нет, я не за вами следил, я Маринку - жену вашу бывшую искал. Сбежала. Не знаете, куда она спрятаться могла?
  - Да нет, не знаю.
  Обжора вздохнул тяжело.
  - Не везет мне в этом году, у меня и по гороскопу год плохой. На свадьбе повара съели, а я виноват, что плохо приготовлен. Где нового теперь взять... - заныл Обжора. - Везде я виноват. А скоро День всех влюбленных. Ну, устроит мне Матильда Викторовна! Марина убежала... Я уже везде искал, всех ее знакомых обзвонил. Вы-то хоть не убежите? А то мне вообще тогда, вилы...
  Максим вздрогнул.
  - Я... Я нет, не убегу. А что?... А ну да, конечно.
  Его вдруг бросило в жар.
  - Но вы Матильде Викторовне не говорите, что я вам сказал, а то она меня высечет. Ладно?
  - Ладно, не скажу.
  - Ай!.. Где искать?! Везде ведь переискали, - бормотал Обжора. - А как день влюбленных настанет, с кого спрос? С Обжоры! Ну-ка, Обжора, говори почему плохо приготовлено. Где Марина?! За свадьбу получил. Повара съели...
  "Ничтожество, - думал Максим. - Да я сам всех вас сожру!"
  Зазвонил сотовый телефон, Максим поднес трубку к уху.
  - Максим, Марина не появлялась?
  - Марина? - Максим не сразу узнал Веру Николаевну - мать Марины. - Нет, не появлялась, я ее сам разыскиваю.
  Вера Николаевна помолчала.
  - Мне бы хоть труп ее расчлененный увидеть, - грустно сказала она в трубку. - Хоть бы труп.
  - Да почему вы думаете, что труп, может быть она жива.
  - Да я уже по десять раз морги перекопала, да я уже ночую в моргах.
  - Зачем? Может быть, она уже вас дома ждет.
  - Ну, мало ли, привезут, - не слушая Максима, проговорила грустная женщина. - Тут люди хорошие, душевные, они меня понимают. Буду искать дальше.
  Она повесила трубку.
  - Вот и мать с ног сбилась, - сказал Обжора, поняв о чем разговор. - Хоть бы мать пожалела.
  Вдруг Максим почувствовал сзади какое-то движение, сердце остановилось, дыхание перехватило, он резко обернулся. В эту минуту он забыл о пистолете, да он и не успел бы им воспользоваться.
  - Что такое! - вырвалось у него непроизвольно.
  За спиной его появилась заспанная физиономия одного из глухонемых, работающих у них в доме, и зевнула, широко раскрыв рот. Это был взъерошенный детина, самый массивный из всех, хотя они и были похожи друг на друга, этот отличался только величиной тела.
  Обжора как-то весело посмотрел на Максима.
  - Да это Витек, Витек наш. А вы зря так испугались, - он хохотнул ехидно.
  "Издеваешься, сволочь. Как же я на заднее сидение-то не посмотрел?.. Нет, нужно быть осторожнее, внимательнее нужно быть, - думал Максим беря себя в руки. Он нащупал в кармане рукоятку пистолета, стало спокойнее, хотя он понимал, что при желании детина без особого напряжения сил с заднего сидения свернет ему голову или придушит удавочкой, или... что у них там еще практикуется.
  "Значит, это я повара у Сергея для себя заказал, - пронеслось в голове у Максима. - А интересно, куда все-таки Марина исчезла..."
  
  Марина сидела в маленькой грязненькой комнатушке на диване и с удивлением осматривалась по сторонам. В комнате кроме нее никого не было. Она проспала почти сутки и сейчас уже десять минут не могла прийти в себя и понять, где находится и зачем.
  За окном было темно. Часов у Марины не было, и она не могла представить сколько времени... в комнате, похоже, тоже часов не имелось. Жилище было метров десять все заставлено ломаной мебелью, так что казалось еще меньше. Пол здесь если и мыли, то очень давно, а высокий потолок с желтым пятном протечки в углу придавал комнате безнадежный вид. Да казалось и жильцы, живущие в ней, были людьми без надежды. На это указывало все: продавленный диван со сломанными подлокотниками, на котором сидела Марина, скомканное белье на стуле, заваленный грязной посудой стол. Марина не сразу обратила внимание на небольшую нарисованную на стене дверь. За настоящей с облупившейся краской дверью вдруг что-то с грохотом упало, после чего раздался веселый женский смех, и кто-то пробежал мимо двери, громко стуча в пол пятками.
  Марина спустила ноги на пол, огляделась, но не нашла обуви. Это почему-то вдруг просветлило память. Она вспомнила, что вошла в парадную, что сзади кто-то набросился...
  Значит, это похищение! Она вскочила, выискивая глазами чем можно защищаться. Дверь вдруг приоткрылась, и в комнату заглянула женская голова в черном платке, но, увидев Марину, тут же исчезла.
  - Она проснулась! Эй, Костя! Она проснулась! - услышала Марина женский голос за дверью. Потом торопливые шаги по коридору.
  Дверь распахнулась, и в комнату вошел лысый круглолицый молодой человек в мешковатом помоечного вида свитере и улыбнулся идиотской улыбкой.
  - Проснулась, - сказал он каким-то писклявым голосом, не снимая улыбки.
  - Тебе нужно голову побрить.
  - Ты чего?.. Ты кто такой?! - возмутилась Марина, она с первого взгляда поняла, что этого придурковатого молодца ей бояться не следует. Да она его, если что, вырубит в пах ногой.
  - Я - Костя, - сказал молодой человек. На вид ему было лет двадцать, хотя люди с идиотскими лицами выглядят моложе.
  Дверь открылась и в комнату, конфузясь, вошла девушка в платке, на ней было длинное черное платье. Она остановилась и тоже стала смотреть на Марину.
  - Она у нас надолго? - наконец, спросила она у Кости, все так же улыбающегося Марине.
  - Да, надолго, - ответил Костя, вдруг посерьезнев.
  - Что?! - Марина уткнула руки в бока, вдруг ощутив прилив агрессии во всем теле. - Как это надолго?! Где мои сапоги?! Где мое пальто!? Ну-ка быстро принес! - Парочка смотрела на нее молча и внимательно. - Я сказала, быстро принес мне сапоги! - она посмотрела на свои босые ноги. - Ну, чего молчите?!
  Но они продолжали молча и спокойно глядеть на разбушевавшуюся Марину.
  - Ну, я кому говорю-то?!
  Видя такую реакцию на свое возмущение, Марина распалялась все больше. Она сделала шаг к молодому человеку и слегка толкнула его в грудь.
  - Где мои сапоги, а?! Где, я тебя спрашиваю!
  Она снова толкнула молодого человека.
  - Чего это она?! - тихо, почти шепотом спросила девушка в платке у Кости.
  - Не знаю, - никак не прореагировав на ее грубость, ответил Костя, не сводя глаз с Марины. - Может, реакция на наркоз.
  - А если у нее характер такой? - предположила девушка. - Чего тогда делать будем?
  - Характер у человека меняется с возрастом.
  Они разговаривали между собой, как будто самой Марины здесь не было. Вернее, она была, но была за стеклом, как рыбка, которая плавает в аквариуме, пузыри пускает, а на нее смотрят и говорят о ней все что хотят, но рыбке это безразлично - она и языка человеческого не знает - плавает себе.
  - Ты чего, где мои сапоги?! - продолжала возмущаться Марина уже с меньшим напором. Она начинала понимать, что все ее старания уходят, словно в вату, и не достигают тех, к кому обращены.
  - Так может ты, Костя, ей расскажешь... Ну, как съесть ее хотели? - продолжала свой разговор девушка в платке.
  - Ну, куда ей такой рассказывать, - он указал девушке на недовольную Марину. - Она же сейчас ничему не поверит.
  - Да. Пожалуй, не поверит, - согласилась девушка.
  Поняв бессмысленность и даже глупость своего поведения, Марина перестала требовать сапоги и пальто. Она смотрела то на лысого молодого человека, то на девушку и слушала их разговор.
  - Вроде успокоилась, - сказала девушка с некоторым сомнением в голосе.
  - Да нет, сейчас опять начнет.
  "А вот фиг, не начну, - подумала Марина со злостью. - Зря надеетесь".
  Она опустила руки, которыми до сих пор продолжала упираться в бока, и назло стала смотреть на двух сумасшедших. В том, что оба они придурки, сомнений у нее не имелось. Она смотрела, иногда покачивая головой от плеча к плечу, и понимала, что и сама со стороны вид имеет дурацкий. Сцена была довольно комичная и развеселила Марину.
  - Вроде успокоилась, - так же тихо проговорила девушка, не сводя глаз с Марины и чуть повернувшись к Косте.
  - Да, вроде потише стала. Даже взгляд осмысленный.
  Марина хотела сказать ему, что зато у него взгляд, как у идиота, но сдержалась. Это странное рассматривание ее со стороны удивительным образом успокоило, уже больше не хотелось ни кричать, ни шуметь. И вообще как-то в сон потянуло.
  - Это Мотя, сестра моя, а сапоги ты потеряла, - сказал Костя, обращаясь к Марине.
  Марина, не ответив, уселась на диван и поджала под себя ноги.
  - А как я здесь оказалась?
  - Очень просто, это мы тебя усыпили и притащили к Моте.
  - А сапоги куда пропали?
  - Так, когда мы тебя тащили, они и свалились. Знаешь, какая ты тяжеленная!
  - Скажи ей, - прошептала Мотя, повернув лицо к Косте.
  - А зачем меня усыплять было?
  Марину угнетал этот странный разговор, хотя то что перед ней были люди не совсем нормальные, ей было понятно, а для них этот разговор не был странным.
  - Так ты бы сама не пошла, - сказал Костя.
  - Конечно, не пошла, - Марина обвела глазами стены комнаты. - А зачем?
  - Да тебя бы съели и дело с концом, если бы не пошла. Чего же тут... - вдруг выговорила Мотя.
  - Чего она несет? - сказала Марина, обращаясь к Косте.
  - Она правду говорит, - сказал Костя, садясь на стул напротив Марины. Мотя осталась у двери.
  - Тебя собирались приготовить на День всех влюбленных. Такой праздник есть. Они всегда этот праздник широко отмечают. "Валентинки" красивые друг другу дарят, салют у них у дома, актеры выступают, разные развлечения, танцы... - мысль придурковатого человека унеслась, он закатил глаза к потолку. - А потом поют хором, да хорошо так поют...
  - Подожди, при чем здесь поют?
  - Ничего они не поют, - снова встряла Мотя. - Врет он. И салюта нет никакого, а они только едят и пьют.
  - Господи! Какой бред, - прошептала Марина.
  Она обвела комнату взглядом - правильнее было бы улизнуть отсюда, а не разговаривать неизвестно с кем и неизвестно о чем, но как без сапог, которые оказывается потерялись, и без пальто. И вообще, что она здесь делает?... Марина осмотрела засаленные обои, ломаную мебель и вздохнула.
  - Я за тобой следил, - сказал Костя, - чтобы они тебя не съели.
  - А, так это ты! - Марина только сейчас поняла, что перед ней тот самый придурок с шарфом на голове. Здесь она его не признала, потому что он был лысый и совсем на себя не походил.
  - Они хотели тебя съесть, - снова проговорила Мотя от двери, выпучив глаза и наклонившись вперед. Она была сообразительнее своего братика, и мысль от нее не уходила.
  - Да, съесть, точно, - опомнился Костя. - Я у них работаю и слышал, что они хотели тебя приготовить на День всех влюбленных.
  - Скажи про Обжору, про Обжору скажи, - встряла в разговор Мотя, - и про волосы тоже.
  - Обжора тебя везде ищет. Дома у тебя, у знакомых у всех. Если не приготовит тебя к празднику, ему будет плохо. Хозяйка его накажет.
  - Да ты наверное бредишь, сынок? Они что из племени Мумба-Юмба...
  Поначалу слова полудурка Кости показались Марине полной ахинеей и бредом. Но чем больше она размышляла, тем больше приходила к мнению, что в той странной компашке, в которой она женила своего бывшего мужа, возможно все... даже, пожалуй, и каннибализм.
  "Да они и в правду могут оказаться кем угодно - все с приветом. Эти два типа кажутся безопасными, кроме того, их ничего не стоит обмануть, а вот Обжора... - Марине представилось лицо Обжоры, его полу улыбочка и этот нависший лоб. То, что это живодер, было ясно, и то, что он убьет любого не икнув, тоже не вызывало никаких сомнений. А эти ребята и кошку, наверное, не смогут задушить. И даже очень трогательные придурки."
  - Так зачем я Обжоре? Толком объясни.
  Марина попыталась выудить из идиотского сумбура смысл.
  - Так приготовить, - ответил Костя. - Чего непонятно.
  - Ты скажи, что у них общество, - с видом ябеды сказала Мотя от двери.
  - Так, подожди, - прервала Марина уже было собиравшегося начать объяснение Костю. - Пусть Мотя говорит.
  Мотя смутилась.
  - А почему я? Вон пусть Костя рассказывает.
  - Все, мне не перечить! - грозным голосом сказала Марина. - Иди сюда, - Мотя покорно подошла и встала перед сидящей с поджатыми ногами Мариной, заслонив от нее Костю. - Говори.
  Мотя помялась, как девочка-жеманница лет десяти.
  - У них Клуб такой, главная там Матильда... отчество ее забыла
  - Викторовна! - выкрикнул из-за нее Костя, но Мотя даже не обернулась.
  - И они на большие праздники готовят кого-нибудь из членов Клуба или из гостей, это у них ритуал такой. У них есть книга, по которой они делают все в точности. В этот праздник тебя и еще мужа Матильдиного будут готовить, и Обжора сказал, что вы "сладкая парочка". А Костя узнал, что тебя будут готовить, и решил тебя выкрасть, потому что влюбился...
  Она меленько рассмеялась, прикрыв ладошкой рот.
  - Дура! - выкрикнул сзади нее Костя.
  - И тебе теперь лучше у нас жить, мы тебя не съедим.
  "Не съедим, как бы я вас не съела".
  - У нас безопасно, - сказал Костя. - Да и Колян на первом этаже, если что позовем... я ему только про уколы скажу..
  Марина еще раз убедилась в полной безобидности этих людей. Припомнились слова Максима на свадьбе, что ей грозит опасность. Не об этой ли опасности он говорил. Теперь опасность грозила ему самому. Становилось понятным медицинское обследование, которому подвергали ее в поликлинике. И тогда ей казалось это обследование подозрительным - не может такого быть, чтобы человека вдруг просто так вызвали и стали обследовать дорогостоящей аппаратурой. Но и то, что ее готовятся съесть в каком-то клубе, тоже представлялось полным абсурдом. Не голод ведь.
  - Тебя нужно побрить, - сказал из-за Моти Костя.
  - Да, голову побрить! - подхватила девушка.
  - Это еще зачем?
  - Для того, чтобы Матильда... забыла ее отчество, поверила Обжоре. Он должен приносить ей волосы того, кого приготовили - она из них всякие красивые шкатулки делает. А кого приготовили там вместо тебя не разберешь уже - Матильда в процесс не вмешивается. А так он волосы принес, а приготовит бомжа какого-нибудь, - она развела руками и, подумав, добавила: - Это только с виду человек может быть красивый такой, - она с завистью посмотрела на Марину, - хороший, в сапогах красивых, а на вкус гадость.
  Хотя в комнате не было холодно, но Марину бросило в дрожь.
  - Эни, бени, раба! - выкрикнул из-за Моти Костя.
  - Квинтер, финтер, жаба! - ответила ему сестра Мотя, обернувшись.
  - Это наша считалка, - сказал Костя, выглядывая из-за Моти. - Она приносит удачу.
  - И счастье, - добавила Мотя.
  Брат с сестрой жили одни в двухкомнатной квартире на Васильевском острове. Прежде чем принимать какое-либо решение, Марина позвонила своей ближайшей подруге Лене. Та сообщила, что ее действительно разыскивал тип по описанию похожий на Обжору. Он несколько раз звонил ей, приходил и даже угрожал.
  Это напугало Марину больше, чем рассказы придурковатых людей. Есть ее, конечно, никто не собирался - это она отнесла к фантазиям слабоумных людей, начитавшихся сказок о бабе-яге, но неспроста этот тип разыскивал ее. Возможно, ей и в правду угрожала опасность. Марина даже собралась идти в милицию. Но что она там скажет? Что по словам двоих психически больных людей кто-то хочет ее съесть. Да ее на смех поднимут. Или рассказать, что у Обжоры рожа страшная, так за это его привлечь никак нельзя.
  Брат с сестрой охотно исполняли все ее приказания. Убрали в комнате, помыли везде полы, протерли пыль и выстирали белье. Все взвесив, Марина решила остаться и переждать здесь в безопасном месте, ведь до Дня всех влюбленных осталось всего пять дней. Огорчало лишь то, что она не может предупредить мать, которая насмотревшись телевизора и начитавшись детективов, наверняка нафантазирует себе расчлененный труп или еще какой ужас
  
   Глава 11
  СВОБОДА ПРОИЗВОЛА
  
  - К дружку своему ездил, Обжора тебя побери, - сказала с дивана Матильда.- А телефон почему отключил?!
  Максим подошел, поцеловал жену в толстую напудренную щеку. С некоторых пор это было ему не очень приятно, хотя он признавался себе, что любит эту женщину, но омерзение временами брало верх над любовью.
  - Телефон у Сергея почему-то отключается, - соврал Максим, усаживаясь в кресло напротив Матильды. - Как в метро.
  - Врешь ты, нуда ладненько. Когда ты с Обжорой, - она посмотрела в сторону двери, где как истукан стоял Обжора, - мразью этой недоделанной, я почему-то спокойна. Он тебя в обиду не даст.
  Обжора по обыкновению никак не прореагировал на оскорбления Матильды. Он к этому давно привык, как и к побоям.
  Зазвонил сотовый телефон Максима. Он поднес трубку к уху.
  - Максим это я, Марина.
  - Кто? - голос его надорвался, и он закашлялся.
  - Ну, Марина - жена твоя бывшая. Слушай, тебе грозит опасность. Если я правильно поняла и если это не бред идиота, тебя хотят съесть... Тьфу ты! Даже произносить такую ерунду...
  - Ну да, я понял, - как можно более безразлично проговорил Максим. - Я попробую достать.
  - Да ты чего, Максим, чего достать? Я говорю, съесть тебя хотят и меня тоже.
  - А ты где?
  - Да при чем здесь где... Я говорю, у вас там придурки людей едят. Это мне мои придурки сказали. Тьфу, чушь какая-то получается. Ничего не понимаю!.. Тебе бежать нужно. Ты понял?! Беги давай оттуда. Если уже не поздно. Тут какой-то день влюбленных примешан... ну, в общем, я тебе объяснить ничего не могу, сама не понимаю.
  - Я усвоил информацию, попробую достать.
  Максим нажал отбой.
  Во время разговора Матильда смотрела на Максима пристальными маленькими глазками, не отрываясь.
  - Сергей звонил, просит достать рамы старинные под картины, - соврал он первое, что пришло на ум.
  Матильда смотрела молча.
  - Ну ладно, я к себе пойду.
  Максим поднялся, подойдя к Матильде, обнял ее и поцеловал.
  - Я скоро вернусь, моя дорогая.
  - Ты что-то скрываешь от меня, дорогой.
  Снова зазвонил телефон.
  - Ты чего отключаешься? Ты меня не понял, что ли?
  Прижимая трубку к уху, Максим двинулся к выходу.
  - Я все понял.
  - Так ты мне скажи, это действительно так или все это бред?
  - Да, так, - Максим прошел мимо Обжоры в прихожую, потом вышел на улицу, закрыв за собой дверь.
  - Послушай, я же не могу с тобой разговаривать, ты чего не поняла?! Ты где сейчас?
  - Да тут... - даже по голосу стало слышно, что Марина насторожилась. - Да тут в одном месте.
  - Вот и сиди в этом одном месте и не высовывайся. Мне больше не звони.
  Он отключил телефон, номер на табло не высветился. Глядя на монитор телефона, Максим повернул за угол дома и чуть ни носом уткнулся в грудь мужчины. Он вздрогнул от неожиданности, отпрянул назад, темноте не сразу признав глухонемого Витька.
  - Вот уродищи, ходят тут как приведения. Набрала вас Матильда нахлебников.
  Глухонемому можно было говорить все что угодно - он все стерпит. А интересно догадалась Матильда, что ему не Сергей звонил. Судя по тому, что говорил Обжора, Матильде еще не известно, что Марине удалось бежать. Может быть, ей даже удалось найти надежное убежище. А мне?! Что мне делать?!
  За время связи с Матильдой и общения с ее компанией Максим привык ко многому, мир стал для него иным, чем прежде. Словно изменился угол зрения, и он уже совсем иначе, чем все воспринимал каннибализм влюбленных людей. Не то что бы найдя ему оправдание, но принимая его как нечто непринужденное, ничуть не выходящее за рамки дозволенного. Если бы год назад ему кто-нибудь сказал, что это будет для него естественным, он бы рассмеялся тому в лицо. Человек адаптируется в любой ситуации, он принимает любые взгляды, значит, внутри него это было, жило где-то в потемках потайных уголков и вдруг при сложившихся обстоятельствах смогло выйти наружу. Конечно, он был знаком с теорией Фрейда, но никогда не примерял ее на себя, а тут примерил, и она оказалась впору. Однажды попробовав, он понял, прочувствовал до глубины души, до мельчайших клеток своего организма насколько это полезно, питательно и нужно. Это как холст в каморке папы Карло, который висел там всегда, но стоило его сорвать... а за ним дверь, а за ней мир, которого ты не знал. Конечно, можно было бы съесть и Марину, заманив ее хитростью - она девушка симпатичная - но что-то останавливало его от этого шага. Он даже не был уверен, нужно ли ему бежать из этого дома или, сложив руки, ждать Дня всех влюбленных - ведь его определили на праздничный ужин. По сути, не было разницы - съест он или съедят его. Но, пожалуй, если уж быть совсем честным и откровенным с самим собой, все-таки он предпочел бы сам съесть свою возлюбленную.
  После вечернего посещения супруги Максим ушел к себе на второй этаж, но так и не уснул. Он ворочался, вставал и много курил, притупляя свои вкусовые качества. Плевать ему теперь было на вкусовые качества. Внизу под его лестницей во тьме всю ночь так же, как и он, без сна блуждал глухонемой Витек. Его два брата дрыхли в подвальном помещении, а он был на посту и знал, что если проморгает Максима, то Обжора с ним сделает... Что сделает, глухонемой думать боялся.
  Утром Максим был рассеян и даже рассердил за завтраком Матильду тем, что разбил ее любимый соусник.
  - Ты наверное забыл, что через три дня День всех влюбленных, придут гости. Этот соусник им нравился, они к нему привыкли. А ты знаешь, что гурманы очень привыкают к вещам.
  Огромное ее тело вздрагивало от негодования, щеки тряслись.
  - Я сейчас же поеду куплю другой, милая, не нужно так расстраиваться, нужно беречь себя.
  Максим встал и поцеловал Матильду в щеку. Она вся заколыхалась от ласки и улыбнулась.
  - Тебя Обжора довезет, - сказала Матильда, добрея взглядом.
  Максим поднялся к себе на второй этаж. Для начала он открыл книжный шкаф и, сунув руку между книгами, достал завернутую в полиэтилен пачку долларов, спрятал их во внутренний карман пальто. Потом подошел к письменному столу и, достав из ящика старенький парабеллум, осмотрел его. Он с детства питая слабость к оружию, и всегда хотел иметь настоящий пистолет и, когда представилась возможность, денег не пожалел. Купить пистолет помог ему друг Сергей и научил пользоваться. Они даже несколько раз ездили в лес стрелять по бутылкам. Максим сунул пистолет в карман, достал из ящика нож с выкидным лезвием, проверил как он работает и сунул в другой карман.
  Обжора ждал его в гараже, находившемся под домом. Ворота на улицу были распахнуты. Максим посмотрел на Обжору как на нечто уже отслужившее свой срок, что уже не жалко. Он мысленно, наверное, в сотый раз задал себе вопрос. А сможет ли он продырявить башку этому дебильному подонку? И в сотый раз убедился в том, что сделает это без всяких сомнений и угрызений совести.
  - Сейчас поедем на Невский в магазин, - сказал Максим совершенно спокойным тоном, рука его сжимала в кармане рукоятку пистолета.
  - Так точно, хозяин.
  Они сели в машину. Сначала Максим хотел сесть на заднее сидение, чтобы было удобнее стрелять, но подумал, что вызовет этим подозрение, потому что всегда ездил на переднем сидении. "Ничего, успею и отсюда". Обжора выехал на улицу и остановился, чтобы закрыть ворота. Максим включил приемник, боковым зрением наблюдая за Обжорой.
  К нему подошел Витек в ватнике и сапогах, в руках он держал грабли. Обжора что-то сказал ему, Витек умел читать по губам, но понимал или хотел понимать только Обжору, тот кивнул. Закрыв ворота, Обжора уселся за руль, захлопнул дверцу.
  - Ну что стоим, поехали, - сказал Максим, заметив, что он медлит.
  Сзади раздался щелчок, Максим повернул голову. На заднее сидение усаживался Витек с угрюмой физиономией.
  - Витек напросился покататься, - сказал Обжора. - Он любит в машине кататься.
  Максим сжал зубы от злости. Все рушилось. Все зря, послезавтра уже праздник. Приготовления начнутся с завтрашнего дня, значит, улизнуть можно только сегодня.
  - Так куда едем? - спросил Обжора.
  - Едем...- Максима настолько вывело из равновесия появление Витька, что он не сразу нашелся что ответить. - На Невский.
  Сзади замычал Витек, Максим обернулся и посмотрел на инвалида - тот, примкнув к окну, с интересом смотрел на проезжающие мимо автомобили.
  - Витек любит машинки смотреть, - сказал Обжора с садистской улыбочкой на физиономии.
  - Я передумал, поехали на Петроградскую.
  Обжора кивнул.
  - Адрес какой?
  - На Большой проспект выйдешь, я там покажу.
  Максим посмотрел на профиль Обжоры. Нет, не дрогнет рука. Сзади тихонько мычал от удовольствия Витек.
  Дворик был маленький и глухой с одной дверью черной лестницы. Сюда выходили окна когда-то коммунальных квартир. Уже год дом стоял расселенным, но за капитальный ремонт его пока не принимались. Максим знал его, потому что жил в соседнем доме со своей бывшей женой. Местечко здесь было тихое, и Максим решил, что здесь это можно сделать незаметно.
  Автомобиль въехал во двор и остановился. Максим бросил взгляд на заднее сидение, где утомленный созерцанием машин и бессонной ночью, завалившись на бок, спал Витек.
  - Здесь кто-нибудь живет? - спросил Обжора.
  - Да, мой друг. Сейчас я пойду к нему поднимусь. Я ненадолго.
  - Матильда Викторовна просила сопровождать, - хотя и с улыбочкой, но угрюмо сказал Обжора.
  - Ну, пошли тогда, раз сопровождать, - нехотя согласился Максим.
  Максим вылез из машины. Расчет его был прост, глухонемой не услышит выстрела, а с сонным Витьком разделаться будет проще.
  Максим пропустил Обжору вперед.
  Они поднялись до второго этажа. Кое-где двери были открыты, виднелись разобранные полы, на лестнице горами валялся хлам.
  - Здесь еще кто-то живет? - спросил Обжора, повернув голову в сторону Максима.
  - Живет, живет на пятом этаже.
  Неужели заподозрил что-то... Похоже, что нет. Только такой идиот как Обжора мог поверить, что в заброшенном доме кто-то может жить. Максим изучил его примитивный ум, допускающий все, что угодно.
  - Я хотел поговорить с вами, - неторопливо поднимаясь, заговорил Обжора. - Это хорошо, что мы одни.
  - Ну, давай, поговорим.
  "Поднимемся до четвертого этажа - там я тебя и шлепну, - со злобой подумал Максим. - А пока можешь поговорить..."
  Они поднялись еще на лестничный пролет.
  - Я вот все думаю, - начал Обжора и, чуть повернувшись, искоса посмотрел на Максима. - Я думаю, что вы бы могли стать Председателем клуба.
  - Кем стать?
  "Еще один пролет тебе жить. Как интересно, у одного жизнь измеряется днями, часами - чем-то временным, а здесь лестничным пролетом. А у кого-нибудь шагами, ему осталось жить десять тысяч шагов..."
  - Стать председателем Клуба, - повторил Обжора.
  - Председателем. А Матильда?
  - Матильда Викторовна... - он остановился за одну ступеньку до лестничной площадки, которую Максим определил последней в его жизни. - Ну, а Матильду Викторовну мы приготовим на праздник, ведь послезавтра День всех влюбленных. Пусть это будет для нее сюрприз, да и для вас тоже.
  Обжора прямо смотрел в глаза Максима. Максим побледнел. Сейчас тупой Обжора сказал то, о чем Максим мечтал, мечтал в тайне даже от самого себя. Съесть Матильду! - да об этом можно было только грезить. Ведь он любил ее, любил и желал. В душе его поднялась буря разнообразных чувств: восторга, страсти. Как это Обжора - примитивный и тупой Обжора - так попал в самую душу Максима. Ему захотелось вдруг обнять и расцеловать его.
  - Я же вижу - вам этого хочется. И мне кажется, что вы будете лучшим Председателем, - сказал Обжора, почесав ухо. - И, между прочим, все имущество, дом и весь обслуживающий персонал по закону переходит Председателю. Вы об этом знали?
  - Нет, - сказал Максим. - Я этого не знал.
  - Теперь знайте, что если будете Председателем, все ваше. Так повелось издавна. Ведь Клубу уже 300 лет и основан он Петром Первым. Московский, правда, постарше. А Обжоры служили Клубу все эти 300 лет. Выше подниматься?
  Он повернулся, чтобы сделать последний шаг.
  - Нет, подожди, - остановил его Максим. - А как посмотрят на это члены клуба?
  - Хорошо посмотрят. Все они очень любят Матильду Викторовну, души в ней не чают. Они ее просто обожают!
  - Пошли, - сказал Максим, спускаясь по лестнице. - Я передумал, соусник нужно искать. Как же без приправ.
  
  
   Глава 12
   КОЛЯН С ПЕРВОГО ЭТАЖА
  
  В последние дни перед праздником Феликс Моисеевич находился в высшей степени возбуждения. Он вставал очень рано и целыми днями ездил по городу, улаживая дела по продаже своей квартиры, и занимался прочими не терпящими отлагательства делами. Он даже забросил главный научный интерес своей жизни - изучение взрывов. Со стороны казалось, что Феликс Моисеевич готовится к большому и важному событию. Он встречался с какими-то людьми, ходил по магазинам, покупал подарки, навещал родственников, находясь в предпраздничном настроении.
  Каждый по-своему готовился к Дню всех влюбленных.
  Готовился и Максим.
  С утра ему звонил Сергей и сказал, что нашел повара высшей квалификации, проходившего практику в Париже, но он готов предоставит его, если Максим пригласит его на праздничный ужин. Это было против всех правил. Члены Клуба не терпели на своем собрании посторонних лиц, о чем он и сообщил Сергею. Тот обиделся и пригрозил, что тогда он возьмет повара к себе и устроит свой личный праздник в своей мастерской, тогда пусть к нему в гости просятся. В конце концов договорились, что Сергей будет ужинать в комнате Максима отдельно от других членов клуба, чтобы они его не видели.
  
  Везде царило оживление. Опоздавшие срочно покупали "валентинки", чтобы поздравить своих любимых, выбирали подарки. На улицах и в магазинах было оживленно. Все спешили, торопились куда-то, закупали продукты и вино к праздничному столу...
  Марина с грустью смотрела в окно - у всех кроме нее был праздник. Голову брить себе она, конечно, не позволила, но подстриглась коротко, а волосы отдала Косте, чтобы он их подбросил Обжоре. Он так и сделал. Сзади подошел Костик и остановился у нее за спиной. Марина уже привыкла к этой придурковатой семейке. Они стали даже нравиться ей своей непосредственностью и добротой.
  - Ты кого-нибудь любишь? - вдруг спросил Костик хриплым голосом, по которому Марина заключила, что он волнуется.
  - Я люблю своего президента, - сказала Марина, не оборачиваясь и все так же глядя в окно.
  - Я так и знал, что твое сердце занято, - сказал Костя. - А президент любит тебя?
  - Президент любит всех граждан своей страны, - ответила Марина и повернулась к Косте. - И тебя любит.
  В дверь позвонили.
  - Это из психушки, доктор. Он по четвергам приходит, - сказал Костя.
  Из прихожей послышался шум, кто-то вскрикнул. Марина с Костей повернулись к двери, она вдруг распахнулась и в комнату неторопливо, озираясь по сторонам, как будто в Третьяковскую галерею вошел Обжора с садистской улыбочкой на губах. Марина похолодела внутри, сердце на мгновение замерло, а потом заколотилось бешено, дыхание участилось. "Вот и конец. Значит выследили, - пронеслось в голове. - Как все глупо."
  - Вот, значит, где ты спряталась, - сказал Обжора, остановив взгляд на Марине. - Думала Обжора совсем дурак. Собирайся, пора на кухню.
  За спиной Обжоры выросла массивная фигура Витька. Немой не смотрел по сторонам, он смотрел прямо на Марину.
  Костя, поначалу потерявший дар соображения, вдруг завизжал тонко и пронзительно, как поросенок, и бросился на Обжору, подняв над головой сильно сжатые кулачки, возможно, рассчитывая своим криком напугать, деморализовать врага.
  Он не добежал до Обжоры одного шага. Обжора произвел короткий, но меткий удар в челюсть, и Костя упал как подкошенный.
  - Когда этот тебя выкрал, - Обжора кивнул на лежащего человека, - я подумал, пусть поживет здесь до праздника. А сейчас ехать пора. Повар ждет, Максим хорошего повара нашел. Собирайся - времени мало.
  Но Марина не сделала никакого движения: она просто не могла сделать ни одного движения - ноги были как ватные. Сейчас она панически, до исступления боялась этого человека.
  Костик поднялся и рукавом вытер кровь с уголка губ.
  - Я сейчас милицию вызову, - сказал он, но как-то неуверенно.
  - Вызывай, мы тебя и сдадим, - сказал Обжора.
  - Я Коляна сейчас позову! - выкрикнула из коридора Мотя.
  Обжора обернулся и заглянул за массивную фигуру Витька.
  - Это там еще кто тявкает!
  - Это Мотя, - послышалось из прихожей. - Все, я Коляна зову. Эни, бени, раба - квинтер, финтер, жаба! Кто не спрятался - я не виновата.
  - Когда все начнется, пробирайся к двери, - шепнул Костик Марине.
  - Что начнется? - спросила Марина.
  Но Костик не ответил.
  - Сама пойдешь или силой тебя уводить? - спросил Обжора.
  Сзади него замычал глухонемой Витек. Он не слышал, что происходит, но ему хотелось прокатиться в машине, а эта женщина явно задерживала его.
  Обжора протянул к Марине руку, но она оттолкнула ее. Марина не терпела насилия.
  - Я сама пойду, - сказала она, стараясь мобилизовать все силы, но все равно голос дрожал, и сердце колотилось как бешеное. - Мне нужно переодеться, - сказала она, с вызовом глядя на Обжору.
  - Машина около парадной, переоденешься дома. Мы же торопимся, ведь завтра праздник. Ты что хочешь праздник людям испортить?! - Обжора повернулся к глухонемому и проговорил отчетливо, выговаривая каждое слово. - Бери ее, Витек.
  Витек закивал, замычал понимающе и, широко расставив руки, двинулся к Марине.
  Марина вдруг почувствовала дикую необузданную энергию во всем теле. Так бывает, когда перед лицом опасности у человека мобилизуются все внутренние его силы. Она схватила со столика ножницы.
  - Ну, гады!
  Из прихожей вдруг донеслось какое-то утробное рычание и тяжелые шаги, будто кто-то при каждом шаге нарочно с усилием бил ногами в пол. Все повернулись к двери, даже глухонемой Витек. Должно быть, он ощутил вибрацию пола, и она его удивила.
  В дверях вдруг показалась голая волосатая грудь, вслед за чем в комнату, наклонившись, чтобы не удариться о дверной косяк, вошел человек. Он был двухметрового роста с огромными плечами и большим животом. Сжатые в кулаки руки он держал впереди себя, и руки эти выглядели, как две булавы. Лицо его с оттопыренными большими ушами не имело и тени мысли. В узкой комнате стало вдруг невыносимо тесно, темно и жутко.
  - Это Колян, - негромко в полголоса проговорил Костя, бледнея. - Он буйный.
  Колян издал душераздирающее рычание и повернулся всем корпусом, оглядывая маленькими налитыми кровью глазками присутствующих. Когда он поворачивался, то задел кулаком торшер, стоявший возле двери. Торшер с грохотом упал на пол. Это придало Коляну уверенности - он опрокинул тумбочку, с которой со звоном разбились об пол тарелка. Витек, увидев соперника, мыча двинулся на него и ударил Коляна кулаком в живот, но не причинил ему вреда. Колян тупо посмотрел на свой живот и вдруг махнул огромным кулачищем, и глухонемой как игрушечный и полый внутри, кувыркаясь, полетел через комнату в угол и, ударившись о диван, сполз на пол. И тут началось что-то невообразимое. Колян вдруг начал беспорядочно махать кулачищами во все стороны, ломая и опрокидывая все вокруг себя, не отличая мебели от людей, одушевленного от неодушевленного. Обжора, не осознав опасности, бросился в драку, но был снесен могучим кулаком исполина.
   С первыми проявлениями агрессии Костя, схватив за руку, увлек Марину на пол.
  - К двери ползи! - прошептал он.
  Марина, не поднимая от ужаса головы, поползла к двери, за ней полз Костя. Над их головами рушились книжные полки, в щепы разлеталась крышка письменного стола, хромоногий стул летел в стену и разбивался о нее на мелкие части. Там наверху бушевал ураган. Огромная нога вдруг ударила в пол перед ползущей Мариной, и если бы на этом месте оказалась рука или какая другая конечность, ей пришлось бы полечиться, но Марине повезло. Они выскочили с Костей в прихожую, где ждала их встревоженная Мотя.
  - Чего-то он сегодня уж слишком. Я думала пугнуть, а Колян разгулялся, - сказала она, закрывая дверь на ключ. - Ну, через полчаса-то успокоится.
  Марина накинула пальто и туфли, которые дала ей Мотя, и они втроем спустились на первый этаж. Вряд ли Обжора будет искать Марину в этом же доме, если вообще сможет кого-нибудь искать после знакомства с буйным Коляном.
  В этой двухкомнатной квартире на первом этаже Колян жил со своей матерью - худенькой маленькой старушкой с седыми волосами - звали ее Татьяна Владимировна. Она была единственной, кто мог успокоить сына, - к ним даже санитары приезжать отказывались. Буйный Колян возбуждался при виде шприца и тогда уж мог бузить сутки напролет, если Татьяна Владимировна его не успокаивала. Мотя, зная об этом, показала ему шприц и повела к себе в комнату.
  Мебель в квартире была частично изломана, старушка усадила всех пить чай. Костя с Мотей были совершенно спокойны и даже веселы, но Марину все еще тряс озноб, то ли от страха перед Обжорой, то ли переволновалась, когда ползла к двери. Ласковая старушка сказала, что сынок ее человека никак убить или покалечить не может, потому как удары у него хоть и сильные, но мягкие и поэтому оглушающие больше - в худшем случае сломает чего, а так все больше ушибет до синяка. Оттого и мебель так ломается, что починке потом подлежит. Другое дело, если предмет разобьется, тут уже только в склейку, а мебель всю потом можно отремонтировать.
  Марина, которая выползала из-под буйства Коляна, с трудом верила в то, что там в разоренной комнате можно будет что-нибудь починить и склеить, но не стала высказываться по этому поводу.
  - Теперь, пожалуй, пойду за Колюней, - сказала старушка, по-деревенски переворачивая пустую чашку вверх дном. - А-то он так может сутки напролет гулять. Настоящий русский человек. Энергии-то много, спасибо Косте с Мотенькой, хоть позволяют иногда у себя порезвиться. Погулял и будет.
  Мотя дала старушке ключ от комнаты, и та пошла за сыном.
  - А она сама-то не боится? - спросила Марина.
  - Больше никто не может успокоить Коляна, - сказал Костя, зевнув. - Он санитаров десятками разбрасывал.
  - А для здоровья ему полезно энергию выплеснуть, вот мы иногда ему и разрешаем у нас в комнате энергию растратить, - Мотя улыбнулась.
  - А за это нас бабушка вареньем угощает, - добавил Костя.
   - Татьяна Владимировна его сюда приведет? - с ужасом спросила Марина. - А Обжора за ними не увяжется?
  Костя и Мотя прыснули со смеха.
  Через двадцать минут вернулась Татьяна Владимировна с Коляном. Он был совершенно тихий и ручной и исполнял все команды матери с охотой.
  - Хорошо погулял, - сказал он. - Ничего не помню.
  
  Обжора очнулся, когда за окном было уже темно. Он поднялся с пола и оглядел незнакомую комнату с переломанной мебелью. Все тело болело, кружилась голова. Что здесь произошло, он не помнил. На диване сидел Витек и, держась за грудь, кашлял натужно. Обжора ощупал себя - нет ли переломов -потом обследовал Витька, в то же время мучительно вспоминая, как он здесь оказался. Деньги и документы были на месте, но что за смерч прошел в этой комнате, и как они остались живы было непонятно. С большой осторожностью Обжора с Витьком выбрались из квартиры и спустились по лестнице. Рядом с парадной обнаружился Фольксваген Обжоры, значит, приехали сюда сами. Но зачем?
  Всю дорогу до дома Обжора пытался хоть что-нибудь вспомнить, но безрезультатно.
  
   Глава 13
   ДЕНЬ ВСЕХ ВЛЮБЛЕННЫХ
  
  Это была восхитительная ночь. Лучшая ночь из всех, какие были в жизни Максима. Матильда была обворожительна. В любовном восторге забывалось все - ее чрезмерная полнота, дикие вопли, которыми она оглашала весь дом... все это с легкостью ей прощалось. Максим знал, что это последняя их ночь, знала и Матильда. Завтра в День всех влюбленных их ждало нечто особенное и неповторимое. Слияние навсегда, навечно. Только под утро Максим поднялся к себе на второй этаж отдохнуть перед завтрашним торжеством. Ему казалось, что он тотчас заснет, но не тут то было. Как только он лег в постель - сон пропал. Он ворочался, стараясь думать о хорошем, но в голову лезли всякие ужасы. Вернее не ужасы, но смущения. В глубине души Максим не был уверен, что Обжора поступит так как обещал и приготовит Матильду, а не его самого. Возможно, это просто хитрый трюк, при помощи которого Максима решили утешить, а потом, бац, и ты в духовке, а потом и в желудках членов Клуба петербургских гурманов. Он понимал, что для влюбленных особенной разницы нет, но на всякий случай пистолет положил под подушку. Максим знал, что все решается ранним утром, и уже не сомкнул глаз, прислушиваясь к каждому шороху. Вот почудились шаги возле лестницы, ведущей к нему на второй этаж. Он на цыпочках подбежал к окну и долго смотрел вниз на дорожку, сжимая горячую и влажную рукоятку пистолета, пока ноги не замерзли. Тогда он забрался в постель и, не зажигая света, сидел, согревая ледяные ноги под одеялом. Потом снова вскакивал, проверял задвижку на двери и снова залезал в постель. Так в тревогах прошел остаток ночи.
  Около пяти утра кто-то вскрикнул в доме, или это только почудилось Максиму, но он почему-то сразу вдруг успокоился и даже задремал сидя. Но, увидев страшный сон, проснулся. На улице светало. Он открыл окно и принюхался, с кухни тянуло аппетитным дымком. Кухня располагалась на заднем дворе за деревянным забором, туда никто не ходил кроме Обжоры, Витька и повара. Вчера Сергей прислал нового повара - рыжего парня маленького, щуплого, закомплексованного. Он имел вид человека, который всех на свете ненавидит. Максим тогда еще подумал, что скоро ненависть его пройдет, что скоро он будет любить людей, потому что их нельзя не любить: люди это самое лучшее, что есть на земном шаре вместе со своими недостатками и достоинствами, со своими индивидуальностями и уродствами. Каждый из них даже не предполагает насколько он хорош, хорош по-своему - какой-то своей особенной прелестью. И уж если ты смог полюбить людей, то это останется с тобой на всю жизнь и не уйдет никуда - только со смертью. Когда Максим видел таких обозленных людей, как этот повар, ему так и хотелось сказать им: "Любите друг друга, вы особенные, на земле нет плохих людей, всякий из вас прекрасен и уникален. За что же вы ненавидите друг друга?"
  Когда-то до знакомства с Матильдой, до того, как эта прекрасная женщина открыла ему себя и мир, Максима тоже раздражали люди - их запах в метро, их тупость и злоба, козни, которые они строили на работе, их ненависть и ублюдство. Как можно любить этих омерзительных существ? Ну, допустим, одного или двух из них, пожалуй, можно терпеть. Допустим даже, что можно любить женщину, двух женщин или ребенка... но всех их! Это мерзкое стадо! И
  только попав к Матильде, он понял, что такое настоящая ничем не замутненная любовь к людям, к человечеству и к каждому в отдельности.
  
  Гости стали собираться к пяти часам вечера. Первым пришел Феликс Моисеевич. Он притащил с собой две большие сумки, поставил в углу, а сам, заложив руки за спину, стал прохаживаться по гостиной, иногда вдруг останавливаясь, надевая очки, чтобы рассмотреть какую-нибудь из картин, хотя видел их уже раз двадцать. Потом приехала бледная немощная девушка лет девятнадцати с виду, но было ей раза в два больше, просто она сумела сохранить свою внешность в почти неприкосновенном состоянии. Правда, падала в обморок по два раза в день. Ее сопровождал красивый молодой человек, в прошлый раз танцевавший с Мариной и признававшийся ей в любви. Затем приехал банкир Карл Иванович, почти вслед за ним - одноногий Андрей Анатольевич. Говорили, что он, в прошлом известный путешественник, однажды заблудился где-то в джунглях Юго-Восточной Азии и, умирая от жажды и голода, вынужден был ампутировать свою здоровую ногу и неделю ею питался, пока его не нашли местные аборигены. За счет ноги он остался жив, но зато теперь не мог танцевать. Эльвира Константиновна поражала учителя аэробики резвостью и гибкостью старческих суставов. Здоровье было главным для нее, и ради своего здоровья она готова была вынести любые мучения и даже смерть. Приехал и Филолог. От него члены Клуба держались подальше, считая его с явным приветом. Он же сам относился ко всем с легким презрением. Ежегодно он ложился в больницу и удалял себе какой-нибудь не важный по его представлению орган. У него было ампутировано одно ухо, несколько пальцев на левой руке, все пальцы на ногах; у него отсутствовала поджелудочная железа, одно легкое, половина желудка и много прочей мелочи. А однажды он замахнулся на левое полушарие мозга, где живет чувство юмора совершенно ему не нужное, но врачи, получавшие от него за удаление здоровых органов неплохие деньги, на сей раз категорически отказались от операции. И Филолог затосковал. Его живущий в голове мозг не давал ему покоя и сна. Филолог только и мечтал о том, как бы ему скушать свой собственный мозг. И вот уж тогда-то он точно успокоится и уже ни за какие коврижки не ляжет под нож хирурга. Но такого отчаянного хирурга пока не нашел. Он считал, что пошел дальше всех в своем развитии: самоедство - это верх совершенства, которого может достичь человек. Потом пришли два писателя, ненавидевшие друг друга, потому что представляли два враждебных Союза писателей. За ними, твердо ступая, вошел литературный критик Виктор Леонидович, люто ненавидевший всех в мире писателей, которые, впрочем, отвечали ему тем же. Он был невысок с лапатообразной бородой, широк и кряжист; голова же была непропорционально телу велика, отчего он напоминал гнома. О нем говорили, что он единственный, кто посещает кухню во время приготовления блюд, и что ест чуть ли не сырой продукт, не боясь заболеть Куру. За ними начали собираться и другие гости, зазвучали громкие голоса - все искали Матильду.
  Максим в черном фраке расхаживал среди гостей, приветствуя каждого доброжелательной улыбкой и горячим рукопожатием, и было заметно, что поначалу на него смотрели с некоторым удивлением, но постепенно стали относиться с каким-то особым почтением.
  Обжора хорошо знал дело, и Максим был уверен, что все подадут вовремя.
  Только в самом начале вечера, когда еще никого не было, Обжора подошел к Максиму и, виновато глядя в пол, доложил, что Марину найти так и не удалось и что гости будут недовольны.
  - Где это тебя так уделали? - спросил Максим, заметив тщательно запудренный синяк под глазом у Обжоры.
  - Не помню, - Обжора пожал плечами и пошел на кухню.
  К Максиму подошел одноногий путешественник.
  - Вы прекрасно выглядите, - сказал он, трогая Максима за пуговицу фрака. - Надеюсь, мы встретимся сегодня за ужином с очаровательной Мариной. Она произвела на всех нас сильное впечатление.
  - К сожалению, маловероятно, - уклончиво ответил Максим.
  - Как?! - изумился Андрей Анатольевич. - А кто же тогда?.. - Он был в растерянности, огляделся по сторонам, высматривая отсутствующих членов Клуба. - Впрочем,.. как знаете, - и отошел разочарованный.
  - К вам какой-то незнакомый мужчина. Говорит, что на ужин приглашен, - Обжора выглядел встревоженным.
  Максим пошел за Обжорой во двор.
  - О! Наконец-то, а мне говорят, не туда попал! Катастрофа!
  На улице у ворот стоял Сергей с роскошной длинноногой блондинкой.
  - Это ко мне, - сказал Максим Обжоре, тот, скорчив недовольную гримасу, удалился.
  Они вошли во двор.
  - Это модель Лена из балетного училища, - сказал Сергей. - Я, как говорится, со своим, - он повернулся к девушке. - Ты давай дуй на кухню быстренько, - Сергей хлопнул ее по ягодице. - Максим покажет где. А мне куда? - повернулся он к Максиму.
  - Ну-ка отойдем, - сказал Максим, взяв Сергея под руку и отводя ближе к дому.
  - Ты что, обалдел? - когда они отошли достаточно далеко, чтобы девушка не могла их слышать, набросился на него Максим. - Ты зачем ее притащил?!
  - Ну, как же? Я так понял, что можно со своим. А мне одному все равно не съесть будет, вон какая здоровая, а так с хорошими людьми поделюсь. Угощаю, Максим! Я и выпивку принес.
  - Здесь никакой складчины быть не может. Тут все заранее решается. Здесь все приличные люди, а не тяп-ляп по-быстрому.
  - Слушай, Максим, ты мне друг? Давай сегодня сделаем исключение, я ведь об этой модели давно мечтал... Я ведь ее!.. - Сергей посмотрел на девушку. - Я ведь ее, ух, как хочу! Ведь я тебе повара нашел?! Ну, нашел?!
  - Нашел, нашел. Но, если ты уж так хотел эту блондинку, нужно было заранее побеспокоиться. Ее сколько готовить, она вон длинноногая какая...
  - Максимка, ну давай сделаем исключение, я и выпивки принес. Ну не порть праздник человеку, - плачущим голосом заговорил Сергей.
  - Да времени-то сколько уже. Никак не успеть приготовить, ты хоть знаешь сколько времени для каждого блюда нужно.
  - А мы быстренькое что-нибудь замастырим, - не успокаивался Сергей. - Ну есть же там какие-нибудь быстрые блюда, типа барбекю.
  - Знаешь, Сергей, давай так. Сегодня с ней однозначно не получается, ни по времени, ни по чему, а в другой раз я тебе обещаю. Пусть приходит, только пораньше - сделаем что нужно.
  - Ну, черт с тобой! - обиделся на друга Сергей. - Но в следующий раз обязательно.
  Он пошел к девушке, гремя бутылками в сумке, и что-то ей стал убежденно говорить, но девушка уходить не соглашалась. Сергей что-то втолковывал ей, размахивая свободной рукой. Блондинка выглядела обиженной. Даже не попрощавшись с Максимом, она повернулась и вышла на улицу. Сергей закрыл дверь на засов.
  - Обиделась, - сказал он, подходя к Максиму. - Уж в другой раз ты девушку не огорчай. Ну, куда теперь?
  - Ты на втором этаже располагайся в моей комнате, а я распоряжусь, чтобы тебе туда принесли.
  - Слушай, а меню у вас есть?
  - Нет, меню нету. Будешь есть что дадут.
  Они поднялись на второй этаж в комнату Максима. Сергею комната понравилась.
  - Я здесь на диване буду возлежать, а мне кушанья подавать будут прямо на диван. У вас красивые официантки?
  - Официант, - поправил Максим, - здоровый, волосатый и глухонемой детина.
  - Эх, жалко. Нужно было тогда модель оставить. Ну да ладно.
  - Мне к гостям нужно, - сказал Максим. - А ты сиди тут жди, когда принесут. Только прошу тебя, не спускайся в зал - члены Клуба новых людей не любят.
  
  В зале царило оживление. Играла органная музыка Баха. Гости бродили по залу, поздравляли друг друга с Днем всех влюбленных, обменивались "валентинками", целовались... Все находились в предвкушении праздника. По залу откуда-то распространился слух, что всех членов Клуба ждет неожиданный и приятный сюрприз.
  - Скажите, - к Максиму подошла бледная девушка. - Скажите, этот сюрприз не очень опасен для нервной системы? Ведь я так чувствительна к неожиданностям.
  Девушка была поэтессой, писала стихи о любви и природе, обожала музыку Брамса и стихи Фета.
  - Ничуть нет. Сюрприз безобиднейший, уверяю вас.
  Никто из присутствующих не спрашивал о Матильде: здесь было не принято расспрашивать об отсутствующих членах, но казалось, что глазами все ищут своего Председателя. Случалось, что Матильда в последний момент выходила к членам Клуба с тронной речью перед самой трапезой, и это всегда было особенно эффектно.
  Часы показывали шесть часов вечера. Обжора встал у двери, три наряженные клоунами глухонемых выстроились для прослушивания тронной речи. Гости заняли свои места за столом. Каждый имел свое давно определенное место, и никогда при рассаживании не случалось суеты.
  Максим занял место во главе стола рядом с пустующим стулом Матильды.
  - Дорогие друзья, - начал он несколько смущенно, но с каждым словом голос его крепчал и становился все отчетливее и решительнее. - Поздравляю вас с замечательным праздником Днем всех влюбленных. Для нас, членов Клуба петербургский гурман, это особенный праздник. Это трапеза, способная принести нам определенную пользу, прибавив нам здоровья, силы, ловкости, ума или душевных качеств - того, чего нам недостает или того, что мы бы хотели иметь в себе. Сегодня на праздничном ужине у нас человек удивительных качеств. Человек с безупречным вкусом, умом, знаниями. Многие эти знания передадутся и вам. Возможно, после сегодняшнего ужина вы сделаете головокружительный рывок в вашем бизнесе или открытие в науке, напишите новую книгу или поразите человечество чем-нибудь особенным.
  Максим продолжал говорить. Все слушали его с интересом и даже некоторым восторгом. Во всяком случае, бледнолицая поэтесса несколько раз даже пыталась зааплодировать, но ее удерживал молодой человек. Максим говорил о значении пользы в этом бесполезном и даже вредном мире, об избранности их высшего общества и об избранном обществе.
  - И вот сегодня в этот замечательный праздник вам приготовили сюрприз из нашей всеми любимой Матильды, и по праву мужа теперь я становлюсь Председателем петербургского клуба гурманов.
  И тут произошло нечто странное. Все присутствующие вдруг повернулись к двери, словно ждали, что сейчас она откроется и кто-то войдет, и только после этого за столом раздался сначала один неуверенный хлопок в ладоши, и потом уже захлопали все.
  Максим тоже посмотрел на дверь, но никого там не увидел, кроме стоящего истуканом Обжоры. И тут, слушая аплодисменты в свой адрес, видя улыбающиеся доброжелательные лица, восторженные глаза, улыбаясь и кланяясь им в ответ, он вдруг понял, что все они смотрели на Обжору. Все они смотрели, как относится к этому самый последний человек в доме, которого никто не уважал и к которому относились с глубоким презрением. Вот оказывается кто был хозяином, тайным правителем Клуба. Не все эти гурманы и экзальтированные особы с претензиями, а примитивный Обжора.
  Когда аплодисменты отзвучали, три клоуна тут же стали разносить блюда. Каждый получал то, что хотел - то, что было в его заявке. Для Максима подавал сам Обжора, так было заведено в Клубе.
  - Ваша рука и сердце, - сказал он, ставя перед Максимом большое блюдо под блестящей мельхиоровой крышкой.
  Но тут из-за стола, нарушая всякий регламент и приличия, поднялся самый малоприметный член Клуба Феликс Моисеевич.
  - Господа, у меня есть объявление, - сказал он громким голосом. - Это объявление изменит вашу жизнь...
  - Послушайте, почтенная Матильда стынет, а вы тут со своими объявлениями, - прервал его критик Виктор Леонидович.
  - Да уж, давайте сначала трапезу закончим, а объявление оставим на десерт, - поддержал его одноногий Андрей Анатольевич.
  Феликс Моисеевич сконфузился и сел. Его было нетрудно огорчить и какой-нибудь мало смешной шуткой, и грубым словом - обидеть на всю жизнь.
  За первым последовало новое блюдо, потом еще одно - всего их было пять. После каждого члены клуба вставали и, повернувшись в сторону Максима, сдержанно хлопали. Это был выработанный веками ритуал.
  Максим испытывал такое удовольствие, какого не испытывал никогда. Он даже впал в состояние тихого экстаза и очнулся только тогда, когда подали напитки, и сытые члены Клуба начали непринужденно общаться между собой.
  - Черт, я же о Сергее совсем забыл! - прошептал Максим, встал и торопливо вышел из зала.
  Полная луна освещала сад, фонари почему-то не были включены, и в морозном лунном свете деревья выглядели загадочно. Он взбежал на второй этаж. Дверь была приоткрыта. Максим вошел в комнату, воображая что сейчас придется выслушать от своего друга, ведь он не солоно хлебавши просидел в одиночестве четыре часа.
  Максим остановился на пороге, с удивлением оглядываясь по сторонам. В комнате царил беспорядок. Настольная лампа валялась на полу, тумбочка опрокинута, чучело крокодила было разорвано пополам и опилки из него засыпали шкуру медведя, тут же валялся ломаный стул ... Сергея в комнате не было
  - Что за бардак он оставил, - проговорил Максим, наклоняясь и ставя на место опрокинутое кресло. - Зачем же мебель было ломать.
  Максим вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь
  "Обиделся, наверное. Ладно, завтра к нему заеду поговорим".
  
   В зале было оживленно, слышался дамский смех. Обжора стоял возле двери, привалившись плечом к стене, на щеке у него виднелась свежая ссадина.
  - Давно мой друг ушел? - проходя мимо, спросил Максим.
  - Ваш друг? - переспросил Обжора с улыбочкой, не меняя позы.
  - Ну да, у меня в комнате друг мой Сергей сидел, давно он ушел?
  - А он и не ушел, - сказал Обжора, сдвинув от напряжения ума брови.
  - Как не ушел! - Максим начинал сердиться. - В комнате все разбросано, его нет, а ты говоришь не ушел.
  - То что разбросано, так это мы с Витьком. Здоровый ваш друг оказался, мне вон по лицу дал. Я вообще весь в шрамах с этой работой, - обиженно сказал Обжора, почесав шею. - Вы бы его заранее предупредили, что драться бесполезно.
  - Что вы с ним сделали? - спросил Максим, догадавшись.
  - Так к столу подали.
  - Как?! Вы его...
  - Я так и подумал, что вы его привели для этого специально, в День всех влюбленных принято пару подавать.
  - Но ведь они даже знакомы друг с другом не были... Впрочем, какая разница... Уже наверное познакомились... - в задумчивости проговорил Максим. - А разве по времени успели приготовить?
  - Да мы по-быстренькому. Этот новый повар шустрый пацан. - Надо будет ему премию дать.
  - Вообще-то он был талантливым художником...Чего-то и мне захотелось нарисовать что-нибудь, - сказал Максим.
  - Нет, с каждым портретом человек расходуется, - вполне серьезно сказал он.
  - Да, тебе расходоваться нельзя, - проговорил Максим и пошел к столу.
  Он уселся на свое место и взял в руки бокал. Никак он не ожидал такого от старого друга. Странно как-то все получилось. Ушел и не попрощался... или пришел и не поздоровался. Странно как-то. Но Максим радовался, что старый друг теперь всегда будет с ним. Он не ушел куда-то в землю, не сгорел в огне. Он пришел в него и растворится в нем, а за счет Сергея он получит силу, талант, ум... Сегодня был особенный день, день любви. Два его любимых обожаемых им человека были теперь с ним навсегда, и ничто уже не разлучит их, даже смерть.
  - Я прошу внимания!! Наконец-то слушать меня кто-нибудь будет?! - и тут же звон тарелки об пол. Все сразу смолкли и уставились на Феликса Моисеевича, уже в пятый раз пытавшегося привлечь к себе внимание окружающих. Битье посуды было неслыханным происшествием в Клубе.
  - Я давно просил слова, - справившись с дрожью в голосе, начал Феликс Моисеевич, - но никто меня не слушает. А ведь вы, все вы, - он обвел взглядом присутствующих за столом, - присутствуете при событии, которое перевернет весь мир. Вся важность события в том, что мы с вами находимся в центре земли. Именно здесь находится ее центр.
  - Чушь какая-то, - пробасил критик Виктор Леонидович, но Феликс Моисеевич не обратил на это внимания и продолжал.
  - В это трудно поверить, но мы находимся на самой главной точке планеты, называемой "Пуп Земли". Это показали многие расчеты ученых и мои собственные. Когда-то благодаря "Большому взрыву" возникла наша вселенная...
  - Короче, что вы хотите сказать? - снова встрял в речь критик.
  - Я хочу сказать... - сбился Феликс Моисеевич. - Я хочу сказать, что я вот нажму сейчас вот эту кнопку, - он показал всем небольшой приборчик в руке. - И все это и все мы с вами через три минуты окажемся в другом мире. А на земле наступит новая эра. Вся эта мерзкая грязная шкура земли всосется в эту дыру на Пупе Земли, и на планете наступит другая эпоха, зародится другая жизнь и, может быть, эта жизнь будет лучше нашей... Она наверняка будет лучше нашей, потому что лучше нее все что угодно. Люди не должны так жить.
  - А что он ест? Что ест обычно? - стали перешептываться за столом. - Какая часть ему обычно доставалась? - но никто не знал.
  - И если на этом Пупе Земли взорвать пятьдесят килограмм тротила, - продолжал Феликс Моисеевич, - жизнь на земле начнется заново. Поймите, нам не нужно будет уничтожать себе подобных, чтобы выжить, не будет воин и катастроф, жизнь станет совсем другой - радостной и счастливой. Ведь новорожденное человечество будет чистым и светлым. Так что если пятьдесят килограммов тротила...
  - А где тротил-то взять? - спросил кто-то из-за стола.
  - Да вон он, в углу лежит в сумках, - все посмотрели в указанном Феликсом Моисеевичем направлении и, вправду, увидели там две спортивные сумки, в которых что-то лежало. - И сейчас я нажму эту кнопочку, и все это станет другим, светлым и радостным, как в детстве.
  - Это вы дело хорошее замыслили, - оценил с места Анатолий Николаевич, потирая сытый живот. - Благородное дело. Вот только нужно ли это людям-то? Вы бы их спросили. Каждого в отдельности, нужно ли им всемирное счастье, когда их уже не будет. А может быть, их свое личное несчастье устраивает. Или вы, что ли, за них решать будете?
  - Да, буду, - уверенно ответил Феликс Моисеевич. - Я знаю, что всем людям от этого станет только лучше.
  - Да они и сами не знают, что им счастье нужно, - пояснил кто-то.
  - Тогда я за! - сказал Анатолий Николаевич. - Я вообще очень люблю людей и хочу, чтобы им всем было хорошо.
  - Я тоже обожаю! - подхватили Эльвира Константиновна. - Только вот здоровью своему они мало внимания уделяют.
  - Ну что же! - поднялся один из писателей почвенников с черной бородой. - Писатель должен любить людей, иначе он не напишет ничего путного.
  - А ты и не пишешь, - буркнул критик.
  Но писатель не услышал.
  - Ведь эта слезинка достоевского ребенка, ведь она... - писатель смахнул слезинку. - Да я тоже за! Взрывай все это дерьмо к чертовой матери! Натерпелись!
  Он сел расчувствовавшись.
  И все тут вдруг подхватили, зашумели. Как искренне, как отчаянно они любили человечество и каждого человека в отдельности. Куда там Достоевскому и Толстому с их восторжено-идиотической слюнявой любовью. Да они чуть не передрались, кому нажимать эту кнопку.
  Максим смотрел на членов Клуба с чувством искренней любви, восторга и счастья.
  Сегодня был лучший день в их жизни - День всех влюбленных.
  И все они любили друг друга и всех нас, и каждого в отдельности.
  
  - Что это грохнуло? - сказала Марина, подходя к окну и с тревогой глядя на улицу.
  Идиоты брат с сестрой подошли к окну и встали у нее за спиной.
  - Ой! Смотри-ка, Костик, твоя дверь открылась! - воскликнула Мотя весело и захлопала в ладоши, подпрыгнув.
  Дверь, нарисованная на стене противоположного дома, и в правду, приоткрылась слегка.
  Землетрясение началось, что ли? А ветер-то какой поднялся!..
  - Как пылесос втягивает. И мусор, и грязь, и мерзость со всей Земли...- сказал Костя.
  - И крыши и дома, - добавила Мотя.
  - А нам это безразлично.... - сказал Костя. - Эни, бени, раба - квинтер, финтер, жаба. Кто не спрятался - я не виноват.
  Лопоухий огромный Колян по пояс голый, сидя на диване, ритмично кивал на каждое слово... но смысла не понимал.
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"