Аннотация: Представьте обволакивающее тепло тихого летнего вечера, пузырьки алкоголя в сознании и стакане, душевный покой и умиротворение.
- Тетя Клава, ты когда-нибудь любила по-настоящему? - Настя подловила тетку, когда та уже была хорошо навеселе и сидела на бережку озера вдали от остальной шумно празднующей компании с пластиковым стаканчиком в руке.
- Такие вопросы родным теткам не задают!
- Ну, вдруг ты помрешь, и никто не узнает твоей истории. Никто не будет знать, какая она была у тебя любовь.
- Ой, дуре-е-е-ха, как это не было любви - это у твоей матери любви не было, потому что вредная была и гордая, и умная слишком.
Настя знала это полу-ворчание, предвещавшее очередной из своеобразных теткиных рассказов, потому навострила уши. Лицо тети Клавы разрумянилось, глаза затуманились и спрятались в выгоревших ресницах.
- Ох, Настюха, каждый день ведь задаю себе один и тот же вопрос - а любила ли я его? Ты большая, сама суди, ведь знать его толком не знала, а души в нем не чаяла, думала о нем каждый день, в карты гадала, иногда ревела в голос, когда жаль себя становилось, да за стопкой. И не красавец был, и не балагур, и скучный и нудный, а все забыть не могла. И как-то знала ведь всегда, что не судьба нам вместе быть, никогда жить вместе не будем, и детей бог не даст. Хотя всегда знала, что если рожу, то сына, такого же, как он - высокого, ладного.
Тетка часто заморгала, отвернулась.
- Потому и не могла ни в ком другом забыться, а уж сколько их было, и умнее, и интереснее, и ко мне сердцем тянулись, нужна им была.
Продолжила вдруг ставшим глухим голосом.
- А ему нет, не нужна.
Помолчав, тяжело вздохнула:
- А как увижу его где - в гостях ли, у друзей, на вечеринке - все по новой нахлынивает. И никто мне кроме него не нужен становится.
Ведь не девочка уж была, думала уеду, все брошу, отдамся работе, может, встречу хорошего человека. А сама каждый день с трепетом думала, не охомутала ли его какая девица, красивая, напористая, с характером. Тогда вдруг мутило - дышать трудно, и в груди прям зудящая боль, в голове стучит...
Каждый день с ним разговаривала, мысленно, иногда вслух, про то, как бы я ему сказала, что готова рядом жить, а он бы ко мне наведывался, и что замуж мне не надо. То кричала матом, как сильно я его ненавижу за каждый прожитый без него день, за каждого нового мужика, за то, что не сделал ничего, чтобы я его позабыла раз и навсегда.
И больше всего боялась я его отпугнуть, сделать в сердцах гадость, наговорить лишнего.
Тетка хлебнула из согретого в руках стаканчика, и уставилась на красное закатное небо.
- Тетя Клава, а за что же ты его любила? Что в нем такого было-то?
- Ну, ты уже большая, а все равно не поймешь. Любовничали мы с ним. Долго. А как любила я лежать, прижавшись к нему всем телом, зарывшись в нем, как будто каждая моя шишечка находила свою ямку и наоборот.
Улыбаешься? Смешно, а ни с кем такого не было.
Засыпая на старом, удобно продавленном диване, крепко держа в объятиях облезлую самошитую обезьянку, Настя на миг почувствовала себя теткой Клавой, и даже ей показалось, что увидела лицо ее, тетки Клавы, любви. И стало ей так хорошо и сладко, и всю ночь снилось что-то светлое, но она никак не могла разглядеть, только чувствовала, как что-то безвозвратно уходит.