Вторая жизнь началась вчера, хотя со дня попытки самоубийства прошло три недели. Воспоминания о первых двух довольно путаные. Последнюю помню В ней - намерение сделать все, от меня зависящее, чтобы выжить.
Или убедиться: при искреннем намерении сохранить себя для жизни мне это не под силу. Ведь если Господь понял, что ошибся, нагрузил сверх того, что могу пережить, мое состояние изменится. Говорят, Он не посылает человеку испытаний, которых тот не может вынести. Если человек все же убивает себя - туда ему и дорога.
Моя попытка отправиться т у д а пресечена. Когда проснулась, съев перед этим пятьдесят таблеток элениума, белая наволочка была желтой. Значит, меня рвало. Элениум, запиваемый ананасовым соком, растворился в нем и оказался на подушке. Способ уменьшения дозы препарата в организме был как будто хорошо продуман: до самоубийства несколько дней ничего не ела. Иначе захлебнулась бы рвотными массами. Ведь я спала крепко.
Но не захлебнулась. Но проснулась. Значит, это было кому-то нужно.
Решила съездить в Н-ск. К психоневрологу. Может, специалисту виднее, как мне вернуть инстинкт самосохранения? Утрата его - патология, я понимаю это...
Там, в ближайшей к Н-ску деревушке со странным названием "Малая пурга" я и нашла Неофита.
Он лежал вблизи автобусной остановки. Прикоснулась к грязной блохастой шкурке - не отреагировал. Уже умирал. Приподняла мордочку: глазки слиплись от обильного гноя, ушки забиты грязью. Оглядела людей: никто не подберет котенка. Дождутся автобуса и уедут. Соберутся другие и тоже уедут.
Вытряхнула из сумочки содержимое, а неофита положила туда.
Почему решила, что его зовут Неофит? Имя всплыло из подсознания. Я не помнила, что означает это слово. С памятью случилось нехорошее, я обнаружила это еще раньше, проснувшись после приема той кучи таблеток. Дома открыла словарь: "Неофит (гр.) - новообращенный в какую-либо религию, новый приверженец какого-либо учения". Имя осталось за котенком.
Моей религией до сих пор была любовь. Если выживу, верить буду во что-то другое. Только другая вера может стать платформой для новой жизни.
Трехцветные коты приносят счастье. Но он мог быть любым, окрас не имел значения. Я полюбила его сразу, на остановке. От маленького шерстяного комочка с ушками исходило нечто, пробившее броню моего собственного страдания. Есть в физике закон Кирхгофа, мне кажется, он действует и в психике. Приблизительный смысл его в том, что одно тело может воспринимать электромагнитные колебания другого, но лишь той длины, что излучает само. Неофит умирал, но был еще жив. Была жива я, но не могла поручиться даже за следующий час. Колебания совпали. Но я сильней Неофита. А сильные должны быть великодушными. Это тоже закон. Из тех, на которых держится мир. Я спасла Неофита, а он потом изо дня в день спасал меня. У крохотного существа оказалось много упорства.
В поезде неофит вел себя великолепно. Когда подъезжали к Набережным Челнам, уснул, словно понимая, - мне нужно выйти в тамбур, чтобы скорее увидеть на перроне высокую фигуру. Знала, что увижу, но... скорее, скорее, как можно скорее! Открыв дверь, глядела вперед движения поезда. Бился шарф от ветра, билась юбка о колени, гулко билось сердце.
Высокой фигуры не было.
Когда спрыгнули с высокой подножки - наш вагон не дотянул до перрона, - неофит вдруг стал вырываться из рук, мяукать благим матом, царапаться как бешеный. Откуда у него взялись силы? Ведь он еще такой слабенький!
Я в то время не догадывалась, что он уже спасает меня. не обнаружив высокой фигуры в толпе встречающих, я была вполне в состоянии удариться об угол железной подножки вагона, который оказался как раз на уровне моего виска. Но было недосуг: отбивалась от царапающегося Неофита, потом успокаивала его. А навстречу уже шла моя сестра.
В те дни каждое утро начиналось с разрядки, как у других с зарядки. Страдание просыпалось раньше меня. Еще не проснувшись, я начинала рыдать. Однажды в такой час неофит вдруг шершавенько лизнул меня в локоть. Я удивилась, рыдать перестала. Только слезы текли. А он своей еще нетвердой походочкой добрался до подушки и стал лизать меня в щеку. Старательно, с закрытыми глазками, а хвостик стоял трубочкой и дрожал. И я поняла: жалеет! Он меня жалеет. Такой маленький - такую большую жалеет! И я рассмеялась. Больше по утрам я не плакала.
Он не оставлял меня ни на миг. Даже ночью моментально просыпался и сопровождал куда королевы пешком ходят. Когда по вечерам долго не ложилась, занимаясь кухней, он, борясь со сном, приваливался к стене, но оставался на четырех! А как встречал, когда приходила с работы! Если не успевала разгрузить руки, с лету вцеплялся коготками в подол и по одежде добирался до лица. Но чаще я подхватывала его в прыжке, прижимала к себе и говорила, какой он, мой самый лучший на свете кот. Как ни тискала, он только довольно мурчал. Наверное, тоже говорил мне что-то хорошее.
Однажды вечером в постели я пыталась разобраться со своими записями, а он грыз их, не давая мне забыться и уйти с головой в свои страдания. Не сомневаясь уже, что котенок старается ради меня, я обняла его и вдруг сказала: "Мой маленький, бедняжка, я никогда, никогда тебя не брошу!
И удивилась. Ведь решено было: на исходе месяца я повторю свою попытку. Только это уже будет не попытка. Теперь знаю: лишить себя жизни непросто, это тяжелая работа. И я к ней готова.
Мысль о неизбежной и скорой смерти помогала вынести пытку - видеть, как "лучший мужчина человечества" открещивался от себя... А обо мне он проявлял заботу. Ему ничего не стоило оставить работу, чтобы съездить за моим плащом, потому что похолодало, а я оказывалась легко одета. Утром, не заходя, оставить в дверях смешную записку с рисунком. Всегда был рад встретить меня - на заводе и посидеть со мной - на скамейке.
Однажды отважился и пришел домой - починить мне торшер. Пока чинил. Я стояла на пороге балконной двери. Со стороны леса двигался на город ливень. Впрочем "ливень" - не то слово. Это было стихийное явление. Отвесно шла огромная белая стена, за которой уже ничего не просматривалось. Я ждала, когда она обрушится на нас. Бешеный кипень навроде водопада приближался со скоростью автомобиля и вскоре упал на ближайшие дома, сразу скрыв их совершенно. Осатаневший шмель. Настигаемый водой, ударился мне в плечо и тут же пропал, метнувшись назад. Через секугду влажная волна воздуха пронзила меня, казалось, насквозь. Вокруг стало белым бело. Ничего не видно, не слышно, кроме шума падающей воды. Меня била дрожь - от страха и восторга перед стихией. Под шум небывалого ливня я сказала Сергею, какое небывалое случилось лето, какое небывалое чувтво стряслось с нами в это лето, такое же стихийное, непобедимое и неуправляемое, как этот водопад с неба. Разве можно с ним что-то поделать?!
- Ласточка ты моя! - услышала над собой голос Сергея, руки его обняли меня и мгновенно отпустили...
Он ускользал из моей жизни так же незаметно, как появился. Не заметила, как и когда, а только почувствовала, что проник в мою душу и плоть без единого ощутимого толчка, диффузно. Так же - диффузия наоборот - исчезал. Вроде рядом, но его уже нет. Он витал вокруг меня на расстоянии, дотянуться до него я не могла.
Из его глаз смотрел на меня мой ребенок и кричал, просил вызволить его из небытия.
Когда ушел, неофит тут же оказался у моих ног. Я удивилась: котенок не давал о себе знать все время визита Сергея. Зато теперь стал кидаться на меня как дикий зверь. Я убегала. Он догонял, впивался зубками и коготками совершенно безжалостно. Это было уже не смешно, если бы я не понимала: он притворяется злым, я бы подумала - животное взбесилось. Он загонял меня вконец. Я упала на палас:
- Ну, прости меня, прости! Ты же просто мстишь за то. что я целых два часа не нуждалась в тебе! И ты был вынужден жить один!
Неофит в ответ кинулся с новой яростью. Я изловчилась погладить, он прыгнул снова, противно пища, я опять погладила, он сменил писк на мурчание. И так долго: то мурчал. То пищал от ярости, а я смеялась и говорила: дурачок, ну нельзя же одновременно и любить, и злиться!
Победила любовь. Он затих на руках, поддавшись ласке.
О Неофите я могла бы рассказывать бесконечно. Он был необыкновенный. Очень умный. И красивый. Некоторые считают - некрасивый - жизнь до встречи со мной обошлась с его внешностью жестоко. Но я думаю, отличительная черта моего неофита - красота.
Однажды на балконе вертелся рядом, и вдруг попал в щель между панелями, а одна лапка соскользнула. Не помню как сорвалась с кресла, ухватила за хвостик и зашвырнула его в комнату. После самоубийства впервые испугалась. И когда он удивленно посмотрел на меня - я увидела: он бесподобно красив!.. Долго в тот вечер мы сидели на балконе, и я объясняла: если он упадет с пятого этажа - покалечится, и я буду страдать. А если упадет, когда меня не будет дома, может случиться самое худшее: он потеряется. Конечно, говорила не словами, а глазами в глаза. А считается, животные долго человеческий взгляд не выдерживают! В его взгляде я увидела зов родного существа, только родство наше затеряно где-то в глубинах эволюции. Это подтверждало идею буддизма о бессмертии. Смерть напрасна, смерти нет, говорил мой крохотный мудрый спаситель.
Так мы прожили месяц. Я крепла. Мое горе понемногу превращалось в злую болячку, в досаду. В неприятность. Вместо страдания все чаще чувствовала раздражение. И приставания неофита однажды тоже вызвали раздражение. Я оттолкнула его. Ногой. Он удивился, а я устыдилась. И все же уже смогла уйти из дома на целую ночь. Хотя знала, что он страшно переносит мое отсутствие. Угрызения совести я, конечно, испытывала. Они оказались пренеприятнейшей штукой.
Когда пришла домой, а это случилось только к вечеру - так повернулись события ночи, неофит встретил меня озверевшим, одуревшим от одиночества. Отказался от еды, хотя был голоден. Рассчитывая вернуться утром, я почти ничего не оставила в его кормушке. Истошно пища, забрался на руки и хотел только одного - не сходить с них. Я обдумывала то, что наслучалось со мной за прошедшие сутки, а он пищал, пищал, пищал рядом. Подумалось: пора б ему превращаться в нормального котенка. Не могу же я существовать только для него.
Вот она, подлейшая мысль! Существуя только для меня, как он мог согласиться на меньшее?!..
Легли. Обычно неофит спал возле моей груди. Если поворачивалась на другой бок, не оставляла его за спиной - перетаскивала к себе, или он сам перебирался. А в эту ночь неофит по сантиметру подбирался все выше и успокоился только у моего лица. Я дышала в его вкусно пахнущую шампунем шерстку, и мне было хорошо.
Просыпаясь от духоты, немного меняла положение и прижималась к нему щекой, шептала ласковое, а он тут же принимался урчать.
Так мы прощались.
Утром, как всегда, неофит начал меня будить. Тихонько потрогал лапкой нос. Потом глаз. Понюхал щеки. Но я не шевельнулась. Ушел в ноги и начал их грызть. Я недовольно дернула ногой и снова уснула, предпочтя сон его обществу.
Когда проснулась, его рядом не было. Я удивилась. Позвала. Обыскала дом. Заглянула за балкон, но ничего внизу не увидела - от волнения все прыгало в глазах. Я уже знала, что не найду его. И все же пошла обходить окрестности. Тщетно. Хотела кричать : "Неофит!!!" - и не могла открыть рта. Он ушел, и я не смела звать. Он ушел, потому что, спасенный любовью, не мог существовать без нее. Он любил меня всем существом и жил, зная, что мне без этой любви не обойтись. Он не мог удовлетворить простым дружеским сосуществованием рядом. А я пожелала именно этого и потеряла его.