Арямнова Вера : другие произведения.

Нездешние Женщины

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
   эпистолярный роман
  
  
  Часть 1. Письма из Западной Украины
  
  1.01.1978
   Помнишь, дорогая Лера, как было?
  
  'Глазами тост произнеси, и я отвечу взглядом.
   Иль край бокала поцелуй, и мне вина не надо...'.
  
  Будем ли мы ещё когда-нибудь вместе? Что ждёт нас впереди? О чём мы будем думать, говорить, когда снова увидимся?
   Расставаясь, мы с Бизоном условились встретиться в пять часов в Львове. Когда-нибудь. Прежде он сообщит телеграммой день приезда. Он обещал писать мне. А я ему нет. Но думаю, буду скучать по его нежности.
   Лера, как твоя любовь? Хочу к тебе на всю ночь, пить кофе или чай, курить, слушать твои безумные, прекрасные речи о твоей любви... Очень плохо, что мы расстались.
  Но она есть у тебя, твоя любовь. А у меня?.. Запах простыней, который может быть только в одном доме - родном. Ветер - как праздник, небо близкое. И фото: я в твоём Белом городе, надо мной небо - высокое, синее-синее. Воочию оно таким там никогда не было. Видимо, дело в качестве плёнки - снимок делал Карл...
  Небо в твоём городе очень высоко, его не всегда замечаешь. И ветер, каждый день ветер, как будни серый и нудный (хочу к тебе, в твою маленькую комнату), а у меня ветер приходит как праздник, звёзды большие, тёплые и бархатные. И ещё многое, без чего я страдала, а теперь оно со мной.
   Сейчас пишу, а синее-синее близкое небо заглядывает в глаза: поднимись на гору и сможешь дотронуться до меня. Сегодня много солнца и синевы. Я чисто отмыла окно, чтоб небо и солнце помогали писать тебе письмо - уверена, что доставила им удовольствие.
   Написала в Ленинград. Лера, какой город! Одно имя приводит в трепет. Смутное видение этого прекрасного города посещает меня вечером и тревожит мою душу, и так неспокойную.
   Лера, сегодня капель в моём селе.
   До свидания. Твоя Слава.
  
  12.01.1978
  Дорогая Лера!
  Здесь такой прекрасный снег. И облака. Самые прекрасные облака проплывают над моей Родиной. Белый-белый снег, от него больно глазам. Большие ослепительные снега.
  Случайно встретилась со школьным директором, который год назад говорил обо мне отцу: какая очаровательная женщина. Если бы это было не в селе, я бы зафлиртовала с ним. Умён, красив и очарован, но честно говорю тебе, никаких глазок я не строила. Просто приятно разговаривать - после Белого города с его иностранцами. Они элегантные и любезные, но 'безголосые', а здесь есть речь, мысль.
  Смешная ситуация: меня наперебой уговаривают приехать домой навсегда, а я упорно отказываюсь. Моё письмо с сообщением, что возвращаюсь навсегда, ещё не дошло. Встречаю каждый раз почту, чтобы перехватить его.
  
  17.01.1978
   Дорогая моя, не печалуйся. Моя Лера, я не знаю, что можно сделать, когда есть короткий день безумного счастья, а потом длинные как вечность дни, дни-годы мучительного ожидания счастья. Не Игоря, Лера, а счастья, любви. Игорь, твой Игорь лишь символ. И как это тяжело, как безысходно и безнадежно.
   Милая, когда-то мне случилось возненавидеть человека, потому что увидела: кумир моего сердца ничтожнее моих вымыслов. Милая Лера, я преклонялась, возносила, он был моя сказка, моя песня, чудо, мои цветущие сады. Потом по ночам они душили меня, оплетали и душили. Кошмаром и психиатром кончилась эта любовь.
  Всё прошло, и я живу. Но ты знаешь, какая я. Единственная ты знаешь, какая я, и чего теперь стою. Всё прошло, я забыла лицо этого человека, имя, забыла себя с ним, но остался холод. Я не виновата, что трудно умереть. Живу и могу быть весёлой, могу нравиться, но Лера, чего это стоит? Не хочу, чтобы с тобой произошло подобное...
  Спасибо за твои этюды о городе. Читала и плакала. Уехав из Белого города, я ни о чём не жалею, ни о ком, только о тебе.
   Мне плохо без тебя. Почему так труднопроходима наша жизнь, когда кончится этот проклятый забор, вдоль которого мы идём, а конца ему нет и нет.
  
   Тяжело заболел отец. Мама постоянно с ним в больнице, а я дома с сыном и братом. Много работаю по хозяйству: мою, стираю; курам, корове, телёнку готовлю еду. Руки потрескались. Только доить приходит соседка, я не умею.
  
   Чистила хлев и вдруг подумала: боже мой, да как я могла пять лет прожить в Белом городе, как не умерла от той жизни! Какое счастье, что я уже здесь, навсегда, навечно.
   Я написала в Ленинград: 'В Белом городе у меня осталось двое: мужчина, который будет мне писать письма, а я ему нет, и девушка, которая будет мне писать, и я ей тоже - моей Лере. Она говорила мне: Слава, уезжать нет смысла, потому что тоска и одиночество поедут вместе с тобой'. Лера, конечно, это так. Ты права, от себя не убежишь... Что же будет дальше? Что нас ждёт? Встретимся ли мы?
   Целую, твоя Слава.
  
  20.01.1978
  Лера, ты купила шкаф! У тебя теперь есть шкаф. Не могу представить твою комнатку с этим огромным, блестящим шкафом! С зеркалом внутри.
   Моя дорогая, ещё раз перечитала твоё печальное и равнодушное письмо, твои этюды. Как согреть твоё сердце? Тебе холодно, моя Лера. Холодно твоему сердцу и пусто. Моя Лера, ты одинока в холодном, каменном городе. Моя милая, я хочу, чтобы ты была со мной, но боюсь, тебе здесь плохо будет без твоего каменного города. А я там не могу жить. Но мы не представляли нашу разлуку. О чём мы только думали! Какой озноб души...
  
  Лера, в Львове я потеряла сознание от вида дерущихся женщин. Последнее, что заметила, глаза мужчины, который, видимо, подхватил меня и положил в кресло. А ещё я могу терять желание жить от одного нескромного взгляда или грубой шутки, любоваться жёлтыми листьями, капелью, могу плакать ночами от горя, от жизни, вот и всё, что я могу.
  Но теперь я дома. Сначала была 'в отпуске', только мама знала, что я приехала с расчётом. Я осталась навсегда, когда заболел папа. Папа поправится и устроит меня на работу. Мама собирается ехать в Польшу, купить мне одежду. Может быть, я тоже поеду. Нужно золото. Я, наверное, вышлю тебе деньги, и ты купишь. Паспорт в Польшу стоит 48 рублей, но потом я уже смогу ездить туда, когда захочу. Дорога близкая.
   Я пока не хочу работать. Наверное, сильно устала в Белом городе. Недавно снилось, что оказалась там. Меня вызвали из общежития, я вышла - в босоножках, которые Тояма привёз из Японии, а на улице грязь... Стоит машина Славы. Я подошла и сказала: меня нет и не будет в Белом городе. Он не поцеловал, не дотронулся, только смотрел так, что я проснулась и не знала, где я. Когда услышала дыхание сына, поняла, что дома, и плакала от счастья.
  Сын меня слушается, но не хочет учиться. Вместе решаем задачи. Память у него отличная, запоминает длинные-предлинные русские стихи, а учиться не хочет. Но, кажется, начинает понимать, что от меня не отвязаться, и уж лучше учиться.
   Со мной случилась неприятная история, надеюсь, первая и последняя. Возила сына к педиатру в город Сколе на попутной машине. Рядом с шофёром в машине оказался парень, вышли мы вместе. Я спросила, как в Сколе с работой - парень местный. Он сказал, узнает, если я желаю, но встретимся ли мы когда-нибудь? В порядке простой вежливости ответила: ну конечно, когда-нибудь. Парень почему-то покраснел. И вот, спустя месяц, пришёл к моему дому. Какой-то мальчишка по его просьбе меня вызвал. Мама так на меня взглянула, что я поняла: будет крупный разговор. Мой отец долгое время работал председателем колхоза, теперь он болен и стар, исполняет более спокойную должность председателя сельсовета, но это меня обязывает иметь безупречную репутацию. Кто бы мог подумать, что мальчишка осмелится меня найти, так буквально воспримет мои вполне неопределённые слова. Стоял жалкий и растерянный, наверное, сам не понимал, как решился на такую глупость. К счастью, отца не было дома, но для меня наука. Я уже дома, Лера, и это не Белый город с иностранцами. Здесь я могу вести солидные разговоры, снисходительно выслушивать комплименты, уважать старших, но не дай бог краситься или беседовать непонятно с кем.
  Ненавижу вопросы одноклассниц, которые выглядят по сравнению со мной старухами в торчащих на них кримпленах: почему ты не вышла замуж? Почему, ведь ты так хорошо выглядишь, наверное, слишком выбирала, слишком была строга? Одной плохо! Ну, ничего, здесь ты обязательно выйдешь... Ага, у них мужья-пьяницы, но замуж надо непременно, это принято.
  Высоцкий надрывается: 'И ангелы поют такими злыми голосами, или это колокольчики рыдают...'
  'Спасибо Вам и сердцем и рукой, что вы меня, не зная сами, так любите'... Слушаю и плачу. Стала такая плаксивая. Попросила кузину-медсестру принести элениум, может, перестану слёзы лить.
  Сейчас полночь. Брат, узнав, что пишу тебе, передаёт привет. Он читает 'Три товарища' Ремарка с надписью рукой Бизона: 'Старая, но любимая книга в подарок Вам'.
   Скучаю по нежности Бизона. Он не любил меня, но очень жалел и понимал моё одиночество. Меня любили другие, но только он, единственный из мужчин, понимал каждое слово и взгляд. Лера, это подарок судьбы - память о нежности, и незаслуженной. Если даже мы не встретимся, я никогда его не забуду. Ничего не забуду - ни любви Герберта, ни верности Тоямы, ни нежности Бизона, ни наших с тобой бессонных ночей, разговоров, прогулок. Не забуду улыбку Карла и слова его: 'Не бросай меня, Слава, мне плохо без тебя'. До сих пор не понимаю, почему этот мужчина, который забрал моё сердце, мог так говорить. Чем я, такая серенькая, могла очаровать его, холодного, надменного, высокомерного. Хорошо, что он был - тот, кто гордился мною, будто я самая прекрасная в мире.
   Сегодня мне сделали комплимент: ты очаровательная женщина и будешь такой всегда, даже в старости. Ах, Лера, просто я дома и часто буду такое слышать, правда это, или нет.
   Лера, Карпов прислал тебе поздравительную открытку и ты не хочешь реагировать?!.. Обязательно поблагодари его. По телефону, из автомата. Разговор можно прервать в любой момент под предлогом, что кому-то срочно надо звонить в скорую. Я знаю этих людей больше, чем ты. Многие девушки, что встречались с иностранцами, были на допросах, они не у всех заканчивались благополучно. Помнишь Валю из моего общежития? Она вернулась избитая, хорошо ещё, смогла убежать от них (со второго этажа!) через окно. Говорит: могли и убить. Жаловаться на это ведомство некому. Но ваши истории совсем разные, и вы с ней разные.
  Карпов молодой, вполне возможно, влюбился в тебя и рассчитывает на продолжение знакомства. Первые его вопросы тебе можно счесть полуоскорбительными. Но постепенно он начал смотреть на тебя, как ребёнок на новогоднюю ёлку. Я видела, как в тебя влюбляются... Есть ещё вариант: он не оставил надежды на то, что ты согласишься сотрудничать. А скорее всего то и другое вместе. В любом случае, будь осторожна.
   Лера, пишу тебе так много и часто, что некоторые письма не отправляю, а ты отправляй мне все. Наверное, мы будем реже писать друг другу, когда не станем так скучать, привыкнем обходиться друг без друга, когда ты будешь счастливая. Я знаю, твоё счастье неизбежно. Сомневаюсь в своём, но и это возможно. Я испытывала какую-то дикую, неистовую радость, оттого что я дома. Но сильные чувства быстро кончаются... Пусть будет, что будет, хоть жизнь, хоть смерть. Ночью снятся фантастические сны...
  Моя Лера, доживём ли мы до старости? Ты доживёшь обязательно, будешь иметь хорошую семью с талантливыми детьми, ведь ты сама талантлива. И ты будешь писательницей, а я, если доживу, буду тебе по-прежнему писать: 'моя Лера'. И читать твои чудесные книги.
   Милая Лера, не печалуйся и помни: ты очаровательная женщина, помни это всегда, это правда. Это говорю тебе я, а я знаю тебя лучше всех. Не забывай об этом ни на минуту. И больше улыбок. Твоя улыбка - твоя красота, улыбайся, прошу тебя. Я знаю, ты улыбаешься редко, и только тем, кого действительно рада видеть.
   Милая Лера, до свидания. Твоя Слава.
  
  26.01.1978
  Милая Лера, треклятая жизнь! И тебе доставил неприятности шкаф. Как нога? Нет ли трещины? Зажил ли бок? Я всегда знала, что шкафы - не к добру. Юмор, с каким ты описываешь свою неудачу в сборке шкафа, не утешает. Помирилась ли ты с Галиной? Хорошо бы... У неё столько любовников, один из них непременно собрал бы тебе шкаф. А у тебя Игорь, один только Игорь, который приходит дважды в неделю на считанные часы, и не для того, чтобы собирать шкаф.
  Мой брат поехал в город, теперь я не имею сигарет, в селе купить нельзя - сплетни. А писать тебе без сигарет невозможно. Как только беру ручку с намерением писать, появляется неодолимое желание курить. Твоё имя у меня ассоциируется с дымом сигарет и духами фирмы 'Балмайн'. Если бы ты до сих пор была с Вильямом, тебе бы не пришлось страдать из-за шкафа. Вильям, в отличие от Игоря, заботился о тебе, - о твоих удобствах, о твоей одежде, духах. Но Америка забрала его у тебя. Нет, нет, Лера, не Сюзанна, не твоя 'ошибка', когда ты не позволила ему порвать американский паспорт и просто остаться...
  Француз поёт печальным голосом 'Моя, навсегда моя...'. Каждый вечер я включаю 'Грундик', музыка волшебней оттого что это подарок Герберта.
  Потеряла тетрадь со стихами Ахматовой. Неутешное горе. Доживём ли мы до времен, когда томик стихов Ахматовой можно будет купить свободно, в любом магазине? Мне почему-то кажется, что такие времена должны наступить, хотя кто-то сочтёт меня фантазёркой. Если бы не твой еврейский поклонник, мы бы с тобой вообще не видели изданную Ахматову. 'До боли жаль, но лучше Вам...', - написал он тебе на книге и прав был, Лера. Если б у меня был том Ахматовой, я бы тоже подарила его тебе. Лера, пиши мне. Пора сыну спать. Будем читать перед сном арабскую сказку.
  Целую. Твоя Слава.
  
  27.01.1978
   Лера, люблю перечитывать твои письма...
   Что в твоём городе? Снег? Ветер? Мороз? Как твоя нога, нет ли чего серьёзного? Верхняя крышка шкафа такая тяжёлая, как ты её подняла? Я всегда поражалась твоей решимости действовать, если уж ты решала действовать.
  Лера, а как ночью? Спишь ли ты? Не трудно ли тебе, не тяжко ли тебе на твоей дороге? Как проходит твой день и длинные ли у тебя вечера? Очень ли они тоскливые? И шкаф. Как он вписался в твою уютную комнатку-шкатулку?
   Что будешь делать дальше? Любишь ли ты по-прежнему свой город? Теперь, когда есть шкаф, ты уже никогда его не покинешь?! Можно построить город и уехать, но если куплен шкаф... Такой большой и блестящий шкаф так просто не бросишь.
   Лера, я скучаю по тебе.
   Много работаю, мало читаю, играю с сыном в шахматы, решаю задачи... Дома одна, брат в городе. Мама в больнице с папой, он всё ещё в тяжёлом состоянии.
   Мой сын что-то во сне лопочет, такой тёпленький... Из 'Грундика' тихо льётся музыка и ненавязчивое присутствие Герберта. А я пишу тебе и только теперь осознаю безмятежную радость наших встреч, безвозвратно и легкомысленно потерянную... Мы обсуждали мой отъезд, но ни слова не говорили о том, что при этом расстанемся - как будто такого не могло произойти даже при таких обстоятельствах... Лера, ты же практичней меня! Может быть, ты молчала из гордости?..
   Лера, приезжай! Ах... шкаф и твой любимый город. Этот шкаф из головы не выходит, так и хочется про него писать...
  А у меня что-то изменилось. Не могу понять, что. Нет, радость и восторг не кончились, я так же счастлива, но что-то ушло, не могу уловить, что... Может, ты разберёшься.
  ...Я поняла, что изменилось: пью элениум уже четыре дня, поэтому всё стало по-другому.
   Получила два письма из Белого города от одного молодого человека. Первое - сплошная учтивость. Но второе... мне бы хотелось показать тебе это письмо. В нём столько доброты и печали...
  
   Недавно узнала, что Патрик Кембел в пятьдесят лет сыграла молодую цветочницу Элизу из 'Пигмалиона' Шоу и имела ошеломительный успех. Ты можешь себе это представить? Возлюбленная Бернарда была прекрасна и в шестьдесят лет, а поседела, когда убили его сына. Она говорила: мне всего тридцать девять лет, хотя моей дочери уже двадцать восемь, но в Индии это никого бы не удивило. У Патрик, величайшей актрисы, умницы и красавицы, было два мужа, и оба сбежали от неё к другим женщинам, менее красивым и умным.
   Видела, наконец, Анну Герман. Как холодна! Как зимний день. Не прохладна, а холодна со своим нежнейшим голосом. Истая полька. Любимица всех моряков и путешественников... Мне понравилось её надменное и холодное лицо - полная противоположность голосу - сладкому.
   Ах, Лера, как прекрасно поёт француз. Как печально и прекрасно. Тебя нет. Есть вино, прекрасная музыка, но нет тебя. Моя дорогая, дорогая, дорогая, тебя нет и никогда уже ничего... никогда, ничего - какие отвратительные слова.
   Пиши. Твоя Слава. Скоро три часа. Раннее утро.
  
  28.01.1978
   Снова ночь, музыка, кофе, спит сын.
  Моя дорогая Лера, жду, жду от тебя письма, а его все нет. Пиши мне, я так жду!
   Что ты сейчас делаешь в своей чисто прибранной комнатке? Там без меня не пахнет табаком, ты куришь только у окна и редко. И может, уже не куришь. Но что ты делаешь? Читаешь? Что читаешь? А может быть, ты не одна, у тебя твой возлюбленный?
   Завтра поеду с братом к отцу. Ах, если бы ему стало легче!.. Я и не знала, сколько у моих родителей друзей и - хороших. Двери дома не закрываются - приходят узнать, как папа, лучше ли ему. А в больницу паломничество, врач запретил принимать, отцу нельзя волноваться. Родители прожили и живут славную жизнь, и... какая дочь - ирония судьбы.
   Ах, Лера, я совершенно лишена интеллекта, характера, я от всего спасаюсь бегством. Ты помнишь историю с Пиковским. Я бросилась от него с балкона, опасаясь, что поломаю руки, ноги, ребра, но готова была на это, потому что знала, - не смогу с ним бороться, убеждать его. То, что могло произойти между нами против моей воли - это было бы хуже смерти, хуже увечья. Это меня вытолкнуло на балкон, где верёвки не пускали, путь казался длиннее жизни, тяжёлой, покалеченной - в постели - жизни.
   Да я боюсь одного взгляда, одного разговора. До сих пор тоскую по твоей сестре Лане, но нужен был разговор, которого я боялась. Один разговор, на который не осмелилась. Мы бы поняли друг друга, всё бы прояснилось...
   Я сбежала из города, где могла построить жизнь. Потерпеть, и было бы всё. Была уже первая в очереди на квартиру. Снова бегство - от разговора с Ланой, бегство от Бизона, от затянувшейся платонической любви. Он устал от меня, я боялась, что не выдержит и - лучше убежать. Я бегу, бегу, бегу от сложности, куда? Что ждёт впереди, от чего я теперь буду бежать, а это непременно произойдёт...
   У тебя есть характер - ты купила шкаф. Ты любишь Игоря. У тебя есть интеллект - на лице написан. У тебя есть твой любимый город, который ты строила сама... У меня этого никогда не будет. Я имею припадки дикой радости, неописуемой, прекрасной, большой как небо, как лежать на траве и смотреть вверх, а сердце разрывается от счастья - и только... Это быстро проходит, но отзвуки согревают. Это единственное моё достояние. Оно близко, оно со мной. Я сжимаю ладонь, разжимаю её, и вот моя радость, как по заказу, не смешно ли.
   У тебя есть Игорь и надежда, у меня же её никогда не было с Карлом. Был восторг, гордость, радость обладания - слово, которое обычно применяют мужчины, радость оттого, что этот мужчина не может обходиться без меня. Не самообман, не самообольщение - с ним такого нельзя, не тот человек. Было счастье, когда его холодные надменные глаза улыбались: 'Славушка пришла ко мне'. Было счастье, когда он вёл меня за руку на виду у коллег, которые для него, может быть, и не существовали. Так было, но никогда не было надежды, самой крошечной, только безнадежность. Не было ожидания конца, может, потому что и начала не было. Вспыхнуло, озарило моё сердце, и всё. Случай.
   Помоги мне, моя Лера, разобраться во мне. Напиши что-нибудь утешительное. Как я говорила Бизону: погладьте меня по головке, и он гладил. Целовал в волосы и говорил: вот увидите, всё будет хорошо. Я верю, что у Вас, Ярослава, Славочка, всё будет хорошо. И я ему верила.
   Ты умница, ты всё поймёшь, а я уже начинаю бояться себя, своего бегства по кругу, своих фантастических снов. Предчувствие большой, огромной беды наплывает... Лерушка моя, пиши мне. Как твоё сердечко, как ему живётся, такому одинокому. Ты сейчас совсем одна в своей маленькой прибранной комнате, без меня у тебя порядок. Как твой возлюбленный? Мой друг, не печалуйся. Ты ведь знаешь, что говорил мудрый Соломон. Пройдёт, только не печалуйся.
   Лера, можно ли сказать, что мы с тобой несчастные существа? Ведь есть ещё письма, которые мы ждём и пишем, а у тебя Игорь, Белый город и комната, где ты ждёшь Игоря.
   Лера, как ты думаешь, мы будем всю жизнь писать друг другу или, когда у тебя будут муж и дети, ты перестанешь мне писать? Какими мы станем, когда встретимся? О чём будем говорить?
  Целую тебя. 'Тысяча нежностей' - как говорят французы, дословный перевод - тысяча поцелуев. Твоя Слава.
  
  30.01.1978
   Лера, почему ты молчишь? Два дня прошло! Ну, ты знаешь! Как я скучаю без тебя, без твоих писем, а ты не пишешь! Какая бессердечность. Я так много уже написала, а ответа нет. Твои письма - единственное утешение для меня. Может, потом я не буду так сильно страдать от того, что ты будешь забывать писать мне, будешь забывать меня. А теперь пиши. Что ты, ей-богу. Я даже не могу понять, отчего вдруг такое. Если я через два дня не получу твоё письмо, берегись - буду мстить.
   Не знаю, что думать, может, ты в больнице из-за ушиба крышкой этого проклятого шкафа. Я всегда имела убеждение, что эти гробы вредны для здоровья таких людей, как мы. Разумеется, для нормальных людей это находка, но для нас - катастрофа, ты увидишь - это ещё только начало. Лера, ты сделала ошибку, приобретя шкаф.
  Пиши. До свидания. Твоя Слава.
  
  31.01.1978
  Упорное молчание. Я объясняю это тем, что у тебя или большая радость, или большое горе, или новая любовь, которая увлекла тебя так всецело, как это только с тобой возможно. Лера, если ты не пишешь, потому что не хочешь, придумай что-нибудь, иначе я тебе этого не прощу.
  
  Ну, вот я и получила твоё письмо. Когда-то Лана мне пожелала писем, 'длинных, как волна'. Сбылось. Я его так читала! Ах, Лера, милая Лера, сколько любви у тебя! Твой безумный, прекрасный бред о любви твоей! Как много у тебя счастья! Я даже вспыхнула на мгновенье. Скоро вы будете вместе! Навсегда. По письму вижу, к этому идёт. Может быть, он решится. Ну что ему его карьера, его Париж, когда есть ты и любовь к тебе. А если не решится, я даже не знаю, чем всё это кончится, не могу представить. Нет, скоро ты напишешь мне: сердечные пожелания тебе от моего супруга и возлюбленного. А я отвечу: сердечные пожелания супругу твоему возлюбленному.
  Письмо о любви, письмо - сама любовь. А у меня даже близко ничего такого. Вчера разговаривала с мужчиной. Я чуть пококетничала... Конечно, сразу поняла, что он не шофёр. Шла с соседнего села, и он подвёз меня. Сделал комплимент: вам двадцать два года, а мне сорок пять. Очень мило побеседовали, но он всё испортил, назвав свою фамилию и должность: секретарь райкома партии... Я должна была покраснеть, но он этого не дождался. Передал моему папе пожелание выздороветь и, наверное, подумал: а чего можно ждать от дочери К.! Они с папой живут плохо. Папа в опале.
  
  2.02.1978
  Дорогая Лера, у меня новые туфли, очень дорогие, я не чувствую их на ноге. Какое счастье было бы иметь их чуть раньше, а сейчас... Полюбовалась и вдруг представила себя в гробу в них! Чушь какая-то. Но всё переменилось. Всё изменилось, не понять, где Белый город, где наша комнатка, где ты, где Игорь, было у меня всё это, или нет.
  Лера, Игорь дальше живёт со своей женой? Не собирается переходить к тебе? Знаешь, я почему-то подумала, это было бы скучно. Всё, что могло быть - его восхищение, твоё обожание уже было и есть. И было слишком много боли, ожидания до потери сознания, до желания смерти. Какой только ты ни была для него, ты горела, всегда горела, когда была с ним. Без него ты не жила, ты даже не тлела, дни без него вычеркнуты из твоей жизни. У тебя не было ни одного желания, не связанного с ним.
  Я осунулась, мама сказала. Видимо, работа мне не впрок. Не умею, не могу. Не могу работать, не могу быть доброй - то, что нужно человеку, чтобы жить в этом мире. Вот я думаю, что Игорь должен расплатиться за твои ожидания, а ты об этом не думаешь, я знаю, ты думаешь только о том, когда он снова к тебе придёт, и начинаешь ждать его сразу, как только за ним закрывается дверь.
  
  Ночь на 5.02.1978
  Снова твоё письмо, опять о любви. А Игорю ты пишешь? Когда-то я написала письмо о любви мужчине, и он начал считать меня очень умной и интеллигентной. До того он этого не замечал. Какая странная реакция. Я больше не писала. Я спрашивала его: почему бог не дал тебе любви ко мне? В любви, говорят, нет унижений... Письмо у него и теперь. Больше никогда не получит ни такого письма, ни даже подобного.
  
   Итак, зелёные обои преобразили твою комнату. Есть зелёные гобелены, чёрный шкаф, куда твой любимый вешает свои ультраэлегантные парижские пиджаки, есть шторы, прозрачные, как воздух, и такие же невесомые. Ты почему-то про них не написала, но это ведь так, ты просто забыла упомянуть о них.
   Что-то будет впереди? Что нас ждёт? Но Лера, я больше тревожусь о тебе. Ох, Лерушка, у тебя есть часы счастья. Не задумываясь, отдашь годы за эти часы любви. Я тебе послала цитату из Хемингуэя: если нечего терять, не так уж и трудно устраиваться в жизни. Как много отчаяния в этой фразе, Лера, чувствуешь?.. Я всё потеряла вместе с покинутым мною Белым городом. Кроме семьи. Меня любит мой брат, он целует меня, обнимает, никогда не бросит в беде, а у тебя никого.
   Готов кофе. Сегодня воскресенье. Я стирала простыни, пододеяльники; синила, крахмалила, брат носил воду. И сейчас нужно чашечку крепкого-крепкого кофе, как в твоём доме. И у меня есть пять сигарет, сын спит, 'Грундик' выдаст 'Не отрекаются, любя', что поёт Пугачева, а потом будет чудесный голос француза - сама любовь, далее Высоцкий про ангелов, которые поют такими страшными голосами и ещё что-то там. Ты знаешь мою кассету.
   А на чём мы остановились?.. У тебя есть любовь, город, Игорь. Нет только меня. Но ведь есть ещё дневник, ему, безмолвному, всё понимающему другу, скажешь всё. А будет очень трудно - пойдёшь к Лане, она поймёт. Всегда. Вы сёстры. Эти отношения не кончаются. Лера, мир огромен, и в нём есть кто-то, один или двое, которые понимают тебя и слушают. Действительно принимая и понимая всё. И горе, и радость, и спокойствие, и нежность, и скуку. А можно никогда их не встретить.
  Как внезапно для меня это счастье - мои горы, моё небо. Эти звёзды, этот ветер - уж сколько времени всё прекрасно, что же гложет меня? Столько блаженства вокруг... Но страшны перемены. Я никогда не побываю в твоей зелёной комнате. И не надо говорить: давай устроим вечер, хочешь вина, сигарет... Эта игра только печалит. А я хочу видеть твои глаза и слышать твой голос.
  Лера, у тебя моё фото на стене. Это очень хорошо, когда у кого-то висит твоё фото. Лера, я счастлива, что ты помнишь меня. Что любишь, тоскуешь по мне. Очень хочу к тебе, хотя бы на одну ночь. И я тоже повешу твоё фото в своей комнате, когда она у меня будет.
   Где буду работать, неизвестно. Папа предполагает, в Львове. Есть влиятельные знакомые. Я бы хотела в Сколе - ближе к моему селу. А лучше в селе. Хочу здесь остаться на всю жизнь. Не хочу города. Даже такого прекрасного, как Львов. Город хорош раз или два в месяц, наездом. Больше не выдерживаю, что поделаешь, врождённая сельчанка. Город угнетает. Хватит с меня Белого города. Но куда я стану надевать свои чудесные новые туфли? В моём селе нет асфальта, поломаю шпильки. Ничего, туфлями можно просто любоваться. Что и делаю.
   По вечерам у меня портнихи. Мама следит, чтобы ничего экстравагантного, только элегантное. Меня, видимо, решили замуж выдать. Буду сопротивляться. Надежда на маму. Она горда. Наш род считается хорошим, многие хотели бы породниться с нами. (У нас это ещё имеет значение).
  Да, здесь можно купить хорошие ткани. Выбор большой, особенно эти кримплены, которые нравятся маме - 'очень практично'. Одну юбку для работы можно иметь, но не больше. Предпочитаю тонкие облегающие ткани. Да ты сама понимаешь - лучше твоя французская юбка, чем из топорного кримплена... Как пошили пиджачок? Получилась ли точная копия моего итальянского? Опиши всё. Лера, обязательно покупай себе обувь только на высоком каблуке. Это делает тебя стройнее. Видела на твою ножку-крошку белые босоножки. Но не имела денег купить, хотя сразу тебя в них представила: идёт по улице очаровательная женщина, изящная, стройная и нежная.
  В твоём письме только любовь. В следующем напиши ещё о чём-нибудь. Ах, я знаю, Лера, это невозможно. У тебя только любовь. Большая, огромная, ты только ею живёшь. Ещё раз перечитала твоё прекрасное письмо. Ты изменилась. Игорь заметил. Боже мой, конечно, он же знает тебя, иначе не любил бы, не было бы такой восторженной нежности. Но не было бы и боли. Трудно любить такую, как ты и, наверное, такую, как я. Очень трудно. Много нужно отдавать, не всем под силу. Таких предпочитают обходить стороной - много хлопот. Я грубо написала, но верно. Это действительно так. Трудно встретить человека, который полюбит... Это Вильям и Карл любили нас так, словно любовь к нам уже была в их сердцах, оставалось только приехать в СССР.
  Я помню, как Вильям увидел тебя, когда мы уходили из 'Москвы', и как пошёл за тобой. Он не боялся быть смешным, ни на кого не оглядывался. Просто шёл и шёл, и тебе пришлось решать, что же с ним делать? Я помню, как ты стояла у окна, когда все угомонились. А он просто молчал и ждал, что ты решишь... Ты тогда не верила, что любовь с первого взгляда существует. Он полюбил тебя с первого взгляда, и эта любовь делала тебя королевой в глазах окружающих. Мы с Карлом видели, как Вильям представлял друзей тебе в ресторане. Они уже отправлялись в отель; каждый взял со стола по кусочку хлеба - для позднего ужина. Когда Вильям окликнул их, все как один спрятали руку с хлебом за спиной и, представляясь, кланяясь тебе, прятали руку. Боязнь показаться прозаичными и смешными с кусочком хлеба в руках перед возлюбленной Вильяма... Такое почтение. С Карлом у нас было почти так. А любовь это или только влюблённость? Да и мы - любили ли? Ведь ты перестала тосковать о Вильяме, когда появился Игорь. И может, моё сердце со мной, может, не забрал его Карл. Просто я не встретила своего Игоря, вот и кажется мне, что сердце моё до сих пор с Карлом. Часто по ночам я просыпаюсь от его поцелуев, от его слёз. Возможно ли, чтоб Карл плакал? Но в моих снах он плачет и целует мои руки. И всегда молчит, не говорит о любви, не говорит, что встретимся, и не отдаёт моё сердце.
  Встречу ли я когда-нибудь своего Игоря, буду ли счастлива, как ты? Тёплая волна нежности, бесконечная радость, смех тела, сердца, глаз - какое счастье... Я уже смирилась с тем, что редкой женщине удаётся после общения с иностранцем встретить мужчину, который был бы если не лучше, так хоть не хуже. Игорь это исключение, но кто знает, если бы вы встретились до того, как Париж отесал его, случилось бы всё, что случилось, или нет. Возможно, и ты бы его не заметила, и он бы тебя не оценил...
  Лера, было время, когда я приходила в отчаянье от своей неприспособленности, неумения жить в этом мире. А теперь уже нет. Я привыкла, как привыкают к неизбежному. Есть ещё книги, которые не прочитала, есть прекрасные улицы предрассветного Львова, а ещё есть города, в которых я встречаю Карла и тебя, и все мы счастливы. Мы разлучаемся, но снова встречаемся, встречаемся часто, когда мне хочется. Пиши мне, дорогая Лера. Я очень жду твоих писем.
  
  7.02.1978
  Дорогая моя, я долго ждала твоего письма, и вот пришло сразу два. Праздник. Я очень тосковала по тебе. Написала ужасное письмо, непонятно, что со мной. Может, такая боль и отчаяние оттого, что тебя нет, а я никак не могу к этому привыкнуть. Отвратительное, чудовищное 'никогда'!.. Потом будет легче, привыкну...
  Я так умею привязываться, что болит всё тело от тоски, сны удивительные.
  Кстати, о снах. Снился Герберт. Я говорю: 'Ты заберёшь меня? Ты уже не уедешь один?'. Помню, что в моём голосе была такая мольба! Он ответил: 'Теперь мы вместе навсегда'. Это даже не сон был, а видение. Я помню самые тонкие ощущения, взгляд, голос, тон Герберта, каждое слово...
  В твоей новой - зелёной - комнате во сне ты легко входишь в картину, идёшь мимо Мулен Руж, мимо художника, который рисует эту картину, мимо Игоря, который покупает её на Монмартре. Я вижу в своём сне, как ты идёшь и улыбаешься - сама иду тебе навстречу. Ты уже машешь мне рукой: 'Славик! Славка!'... Но тает твоя улыбка, исчезает Париж... Я в горах, а ты в Белом городе, в зелёной комнате, и на стене - картина, подаренная Игорем. Незадолго до твоего сообщения, что у тебя на стене появилась эта картина, я увидела тебя во сне в Париже. А тебе снилось, что ты вошла в картину просто, как входят в город. Вот что такое наши сны, Лера, вот где мы можем быть вместе: там... где сны. Лера, снись мне чаще!
  Париж... Никогда в нём не побываю. Может, захочу когда-нибудь уехать отсюда, но не скоро. Слишком много горя я испытала в чужом, огромном, каменном мире. Это не мой мир. Я не знаю, где мой мир, а потому лучше дома. Где каждый камень знаком, где умереть не страшно и не странно.
  
  Сегодня в Сколе мама купила японскую красную ткань. Она чудесная. Дорогая. Похожа на твою синюю французскую, только плотнее, но так же льётся. Халат с широким подолом годе тебе очень идёт. Он смотрится вечерним платьем. Передай Тамаре моё спасибо, не могу насмотреться на её рисунки. И твои позы очень узнаваемые. Я счастлива, что твои изображения, так талантливо тебя отобразившие, у меня есть.
  
  Ты хочешь быть похожей на Сухова? Мужчина - это плохой пример для подражания. Лучше быть очаровательной и уметь нравиться, чем быть безупречно-порядочной, как Сухов. Тебе нужно другое. Чтобы на лице был написан не интеллект, а очарование и мягкость. Всё остальное в рамках разумного. И вообще, Лера, как ты уже, наверное, убедилась, женщине совсем не нужен ум. Ведь чаще всего несчастливы именно умные.
  Зачем тебе быть на кого-то похожей? Я помню, в Минске меня поразила интеллигентность твоей речи. Но заметила, она пропадала, когда ты говорила с другими. Что-то такое появлялось - уму непостижимо! Рубаха-парень, простота, магазинность. Лера, не сердись, я могу ошибаться. Я же не часто слышала, как ты с другими разговариваешь, так, детали, эпизоды из жизни в общежитии. Может, так ты прятала свою беззащитность, я не знаю. Зачем я взялась за эту тему, я это до конца никогда не понимала. Со мной ты была совсем иная, чем с остальными. Со мной ты была всегда на высоте. Ты для меня всегда была и есть самая умная, интеллигентная, очаровательная женщина, и только от тебя я жду писем, а больше ни от кого. И не выдумывай ничего, будь такой, какая есть. Тебя такую любит Игорь. В тебе есть самое главное - тонкость души, и он это видит.
  
  8.02.1978
  Идёт и идёт снег. Вот уже несколько дней подряд сплошная белая пелена. Пишешь, что приедешь через полтора-два, а может, через три года. А может, никогда? Мы слишком бедны, чтобы разъезжать по городам и странам.
  У меня давно нет сигарет, письма не пишутся. С сигаретами легко летят из-под пера, а без них нет. Но не стоит привыкать. Мама скоро вернётся, и нельзя будет курить. Ни ночью, ни днём, ни дома, ни в лесу, да и для чего, если не будет удовольствия? Без тебя это совсем не то. Без тебя сигареты не сигареты, а так - отзвуки прошлого с тобой, жалкие отзвуки, которые пытаюсь удержать. Никакими привычками, никакими сигаретами не вернуться мне в твою комнату. Теперь зелёную. Всё там зелёное. Только шкаф чёрный, а шторы невесомые.
  Моя дорогая, твои слова из этюда о городе: 'Прошёл день, грустный, как нос бродячей собаки; прошёл вечер, никчёмный, как старый ботинок; пришла ночь, жестокая, как жало пчелы'. Милая Лера, письмо такое печальное, что я плачу вместе с тобой. Чем помочь, что сделать, как уйти от этой любви, что так возвышает и так мучает тебя.
  Твоё полное горя и отчаяния письмо! Я не знаю, как излечиваются от любви, возможно ли это. Ты сама сказала мне слова француза: 'Нет никакого лекарства от любви, кроме...' Это так красиво. Он, очевидно, любил радостно. Радостно и счастливо каждую минуту. Как те двое, что встретились случайно, потом ушли в номер, а через три дня портье нашёл их мёртвыми - они умерли от любви. Это тоже красиво. Радостная, счастливая, прекрасная любовь.
  А у тебя?.. Почему бы тебе не встречаться с этим мальчиком - комсомольским активистом?! Ах, Лера, Лера, нет... у тебя никого не может быть, кроме Игоря, но Игоря тоже нет. Лера, я не могу понять этого человека. Никогда не давать повода думать, что вы будете вместе. Этого нельзя простить. Твоя любовь может растопить гору, но почему-то его сердце - нет. И как он не чувствует твою беззащитность, твоё одинокое сердце, которое так любит его. Он же всё понимает. А может, он ничего не понимает.
  Придёт ещё одна встреча, и в его объятиях ты забудешь горести, боль, отчаяние. Отчаяние, которое томило тебя долгих пять дней без него. И снова несколько часов счастья, прекрасного, о каком говорил француз, называя единственным 'лекарством' от любви: это обниматься, целоваться и лежать обоим рядом голыми...
  Почему я не с тобой! Мы должны быть вместе, ведь жизнь такая холодная, жестокая, в ней бесприютно. Горе, что мы теперь не вместе, и ты не можешь мне всего говорить, а я слушать и понимать каждое слово, жест, мысль твою неоконченную. Я хочу к тебе. Хочу к тебе.
  Лера, а моя боль почти прошла. Это была такая страшная тоска по тебе! Я очень мучилась. Она не совсем прошла, но потихоньку утихает. Элениум (больше пить не буду, раз ты против) помог уйти от неё, такой боли - ты не можешь себе представить. Как я металась! Чувство непоправимой утраты глодало меня, как чёрное чудовище. Были моменты - думала, с ума сойду. Я не хотела в Белый город, но я хотела к тебе - видеть, слушать, говорить. Я так сильно привязалась к тебе, не помню более сильной привязанности. Просто физически не могла - хотела слышать твой голос, твой тёплый, прекрасный голос - до умопомрачения. Только твой голос и больше ничего.
  Теперь уже легче. Пришли письма, и я немного успокоилась. Я не так уже жду почтальона, без страха смотрю в ящик: а вдруг нет письма?!.. Сегодня увидела - нет, вспомнила, что завтра выходной на почте, а меня это не напугало. Но мы должны быть вместе. 'В этом мире люди редко понимают друг друга', - Пушкин, кажется. Мы понимаем друг друга, как никто. Это редко случается, он прав.
  Милая, ты знаешь, я умею утешаться простыми вещами. Утешаюсь чем-то - на день. Ночь и вечер не в моей власти, ночью и вечером нет утешения. Вечером, когда темно, нужен кто-то рядом.
  В твоём Белом городе я думала: уеду в село, заведу кур, корову и буду жить как растение, ничего не имея, кроме воздуха, ветра, солнца и моих прекрасных гор. Невозможно! я измучалась. Монотонность - это непосильно. Каждый день одно и то же: кормить и поить корову и кур, в обед то же и вечером. Уже второй месяц мама в больнице с папой. Каждое утро ношу государству молоко за полтора километра - девять литров. Это тяжело. Да, я дома, здесь легче умереть, и хорошо мне потому, что я истосковалась по горам и ветру, по огромным звёздам, по своей стране. Но постепенно праздник притупляется, я больше тоскую по тебе, чем радуюсь тому, что я здесь. Просто места себе не находила, осознав неотвратимость того, что мы с тобой больше никогда не будем жить в одном городе. Никогда не будет наших зимних прогулок в поле на закате из-за твоей любви к зимнему солнцу, наших разговоров, твоей комнатки... Будет разное, но такое - никогда.
  Почему я не богата? Почему так бедна, что не могу делать, что хочу?
  Сегодня была в Сколе. Снова видела туфли на твою ножку-крошку. Хочешь - куплю. Думаю, не пожалеешь. Модельные. Они украсят твой гардероб. Такие туфли можно увидеть только на обложке красивого журнала. И ещё: стиль классический, никогда из моды не выйдет, а югославская обувь прочная, долго носится. Решай. А то наступит весна, их купит какая-нибудь маленькая женщина.
  Твоя Слава
  
  2.03.1978
  Дорогая Лера, сегодня я видела артиста Ланового. В фильме 'Офицеры' он прекрасно сыграл свою роль. Он там был молодым, а потом старым и седым генералом. И вот сегодня я его видела. Он читал письмо Пушкина Анне Керн. Читал прекрасно. Но старомодный воротничок его старомодной рубашки! Маленький, какие сейчас не носят, воротничок пузырился на чём-то плотном внутри. Артист был такой жалкий. Если у него жена доктор наук, и у них нет домработницы, мог бы и сам проследить за своими воротничками. Правда? Меня несколько поразило это. А впрочем, его талант - это всё. Плевать на воротнички.
  Лера, я пишу скучные письма. Мне даже немножко страшно, а вдруг я так тебя потеряю. И не буду тогда иметь твоих писем. Ты должна немножко потерпеть, может, месяц, а потом я что-нибудь придумаю.
  У нас весна. Тёплые дни, а в лесу, наверное, цветы уже расцветают. Но в лес ходить нет времени. Хозяйство. Вот мама приедет, и буду ходить. Сын только об этом и мечтает.
  Не хочу с тобой расставаться, но, увы...
  
  Дорогая Лера, твоё неожиданное письмо. Только позавчера - два, я и не ждала так быстро. Когда есть счастье, боюсь хотеть ещё, но хочу ещё!
  Счастливая ты и печальное письмо. Нет, не печальное! Усталое. Озорные нотки веселья (как будто 'скоро я его увижу!'), но такая усталость, что видишь, я заметила. И стишок про поэта смешной. Новый поклонник - поэт, как это приятно. Но какая усталость в тебе. Почему?
  Сегодня была в Сколе, имела час времени. Искала сигареты, обошла несколько магазинов - нет с фильтром! В каком-то захудалом киоске купила 'Шипку', представляешь? 'Шипку' мы курили с тобой в Минске в 1973 году, когда у нас не было денег на 'ВТ'.
  Учу с сыном русский язык. Занимаюсь стенографией. Надоедает уже. И как ты её осилила?
  Как большого события жду твоего следующего письма, так хочется говорить с тобой. Удивительно, как долго мы могли молчать, находясь рядом! Знаешь, мне не случалось молчать без напряжения ни с кем, кроме тебя. Кто теперь молчит, и кто разговаривает с тобой? Я так им завидую! Я завидую всем, кто когда-нибудь будет молчать с тобой, или разговаривать.
  Дорогая Лера, спасибо Борису за привет. Если бог даст тебе любовь к нему, мы с ним когда-нибудь встретимся. Жизнь длинна, всё возможно. Мне было приятно и радостно говорить с ним о тебе, или просто гулять по улице и слушать, что он говорит. Это он из всех мужчин один понимает тебя и по-настоящему любит! Но, наверное, ты не полюбишь Бориса ещё раз, дважды в одну и ту же воду не вступают.
  Лера, кроме Бориса, я не знаю мужчин, которые бы влюблялись и ухаживали за уже заметно беременной женщиной, какою ты была, когда вы познакомились. Расставанье ваше было неизбежно. А когда снова встретились, у тебя уже был Игорь. Всё произошло невпопад! И он ушёл. Но всё это время он тебя любил.
  Его шея теперь не поворачивается вправо, оттого что полтора года делал пересадку возле твоего дома, ни разу не позволив себе посмотреть на твои окна... Ах, Лера, конечно, это шутка, манера Бориса объясняться. Несправедливо, Лера. Ведь он не причинял тебе боли. Ни исчезновением в первый раз: ваши чудесные прогулки и разговоры оборвались якобы лишь на время его отпуска, ни потом, когда выяснилось, что он не вернулся из отпуска: ты уже думала единственно о ребёнке и предстоящих родах. Он знал, что так будет. Он избавил тебя от надрыва разлуки. Всё продумал замечательно, и заметь - пожертвовал работой, чтобы не волновать тебя... Но что принесёт ему возвращение к тебе? Полтора года назад он сказал, что не хочет быть третьим лишним. А теперь согласен? Ты-то так же страстно любишь Игоря. Когда эта любовь тебя отпустит? Может, никогда?..
  Интересно, будем ли мы когда-то писать друг другу только в память о прошлом, отдавая дань всему прекрасному и горестному, что было. У меня другая жизнь, и в твоей комнате продолжается жизнь без меня. У меня на столе лежат сигареты. Это напоминает твою комнату, но всё уже происходит не с нами, а со мной и с тобой по отдельности...
  Почему-то снова вспомнила строки 'глазами тост произнеси, и я отвечу взглядом. Иль край бокала поцелуй, и мне вина не надо...'. Вспомнила, как я Петеру читала твои стихи, и этот тридцатилетний ребёнок дал мне свой блокнот и попросил написать, чтобы в Германии прочесть. Я не помню, какие стихи, и Петер, наверное, блокнот потерял, а память об этом вечере осталась. Так незначительно и так много...
  Дорогая Лера, получила два твоих письма. Знаешь, мы никогда не встретимся и никогда не будем вместе. Милая, как безнадежно! Просто не понимаю, почему так случилось: мы не вместе и так одиноки... Всё становится безразлично, и даже попытка продолжить наше 'вместе' письмами. Лера, не утешай меня, ничего не вернётся. И письма... Я хочу тебе писать, беру листок, ручку, но кроме нежности к тебе, нет ничего, нет слов. Так однообразна и неприятна жизнь без тебя.
  Моя дорогая Лера, получила твои деньги. Так хочу быстрее купить тебе эти туфли! Они элегантные, ты сама в этом убедишься, выйдя в них - даже рядом с таким денди, как твой Игорь, их элегантность не померкнет.
  Серёжа остался один, от него ушла жена! Но Лера, теперь в ресторан вы пойдёте втроём? Интересно, что ты наденешь? Я хочу представлять до мелочей, как вы идёте по улицам, которые помню до последней трещинки в асфальте. Я знаю, какой для тебя праздник идти с Игорем по городу. Между вами тремя будет небольшая интрига...
  Лана хочет написать мне? Я буду рада. Только... не знаю, о чём она будет мне писать. Мне кажется, теперь уже ничего не поправить. Я никогда не вернусь в Белый город, мы никогда не будем говорить, не будет стихов, сигарет и роз в ванной, не будет ночи. Неужели она не знает, что ничто не возвращается? У неё другие друзья, меня давно нет у неё. Я не против получить письмо, только о чём она будет мне писать? У нас нет будущего, есть прошлое: хорошее, доброе сначала, и плохое, отвратительное потом. Виновата Лана. Я нет. Я не виновата. Я всегда любила её, даже потом. Но я не знаю, о чём и зачем бы она могла мне писать...
  Лера, опишу тебе маленькое приключение.
  Директор школы был у отца, предложил мне работу пионервожатой, а потом учителя вместо одной женщины, что уйдёт скоро в декрет. Его зовут Макар.
  Я позвонила Макару и сказала, что хочу с ним встретиться, поговорить, когда у него будет время принять меня. Он сказал, в шесть часов.
  Я оделась тщательно. В школе уже никого не было. Сначала мы говорили о моей предполагаемой работе. Взвешивали мои возможности. Я сказала, что не смогу. На его лице отразилось удивление - зачем тогда пришла? Вполне логично. Я сказала: просто мне очень скучно, я хочу говорить. Эта неувязка скоро забылась, и мы говорили до позднего вечера. Моя душа немного отдохнула. Что примечательно, у него и в мыслях нет сказать мне что-нибудь легкомысленное и, конечно, куда ему хотя бы дотронуться до моей руки. Но я ему нравлюсь, это бесспорно. Он Дон Жуан, это знаю точно - соблазнил мою кузину. У неё муж-зануда, и она ищет приключений. Он предложил мне встречаться. Раз невозможно мне у него работать, мы можем 'хотя бы разговаривать', сказал он. Где мы могли бы встречаться? Как думает Макар? Ведь это село, и обязательно узнают.
  Его дорога домой идёт мимо моего дома, мы шли вместе, и нас уже встретили. А если ещё раз?
  Мы ещё раз встретились. Не было ни одной неловкой минуты. Лера, он как гурман, наслаждается каждым моим и своим словом. Вот уметь бы так! У меня впечатление, что ему тоже очень нужен человек, чтобы просто говорить. Когда он увидел меня, его радость была такой искренней. Снова слова, они уносили нас, и мы просто не сознавали, что стоим на улице, нас могут видеть. В один момент он увлекся и взял мою руку, потом увидел это, отпустил, и так беспомощно посмотрел на меня. Я улыбнулась, прощая его. И в первый, и во второй раз при прощании он целовал мою руку; при встрече нет.
  Я должна ему позвонить (не согласилась на следующее свидание), все разговоры остались неоконченными, когда мы прощались. Даже если бы мы говорили целую ночь, этого бы не хватило... Но я уже знала, что не будет третьей встречи. Нужно прятаться, если встречаться. Если бы мы жили в городе - смогли бы, наверное, полюбить друг друга.
  Он изменяет своей жене, пусть изменяет и впредь, я не против, а со мной приключение закончено. Я слишком уважаю его и себя.
  Целую тебя. Слава
  
  12.03.1978
  Лера, в среду поеду в Борислав, Дрогобыч, Трускавец. Уверена, куплю тебе обувь. Милая, ты изящная женщина, но чтобы это было видней, всегда нужна хорошая обувь, причёска и одежда. Парикмахер у тебя есть, но если бы ещё была своя портниха, ты была бы восьмое чудо света.
  Милая Лера, у меня всё по-прежнему. Тихо и грустно плывёт моя жизнь. Ничего не меняется, всё застыло в ожидании, как на фотографии. Иногда воспоминания тревожат мою душу несбывшимися надеждами, мечтами. Наверное, потому я теперь никогда не думаю о будущем. Если останусь работать в селе, буду навеки потеряна и для тебя, и для всего, что могло бы ещё быть у меня.
  Ты написала, через год приедешь. Это было бы счастье. Я буду ждать. В конце концов, мы могли бы встретиться и не в летний отпуск, а зимой. В каком-нибудь курортном городке. Зимой даже лучше. Возьмём номер на двоих, и все дни и ночи будут наши. Не правда ли? Мы что-нибудь придумаем. Ах, я опять мечтаю...
  Лера, мои письма хороши только потому, что читаешь их ты. Дай прочесть кому-нибудь. Увидишь, это будет обыкновенным в глазах другого человека. Что сказка для одного, для другого - проза. Примерно так говорил Р. Тагор. Мы выделили друг друга из толпы, не можем друг друга заменить никем, в этом всё дело.
  Надо искать утешения не в людях. Рано или поздно они уходят от тебя, или ты от них уходишь. Ты помнишь, О. Уайльд: 'Я всегда рад новым ощущениям, боюсь, однако, мне их теперь ждать уже нечего'. Большое счастье сохранить ощущение новизны. Не всем удаётся, а тогда чем жить? Просто созерцать жизнь со стороны, не прикасаясь к ней.
  
  Без даты
   Моя дорогая Лера, получила твои миниатюры. Как хорошо, я скучала по ним. Мне их не хватало. Только я очень хочу, чтобы ты приехала и прочла их мне сама.
   Я будто побывала в твоей зелёной комнате и услышала твой голос, но это было одно мгновение, а потом всё исчезло. Лера, я так люблю твой голос и так хочу его слышать! Борис сказал: у неё голос - как отмычка. Он понимает, как можно скучать по твоему голосу.
   Твоё и Галкино письмо пришли вместе. Галкино - полно упрёков. Одни упрёки, я не смогла понять, как она живёт. Я-то приглашала её во Львов. Ведь её в Белом городе ничто не держит, и это не её родина. Но она ничего не ответила. Никогда ничего хорошего в этом городе быть не может. Слишком он груб, не терпит ничего тонкого, хрупкого - ломает. Мне кажется, тебе там хорошо только потому, что это твой родной край. А я не понимаю, как можно жить в этом каменном, холодном, с резкими недружелюбными ветрами городе. Но Галя будто не прочла этого.
   Моя дорогая Лера, получила два твоих письма. Столько нового. И самое удивительное - фраза: 'Все силы его уходят на то, чтобы сохранить семейный очаг'. Он не может расстаться с тобой, потому что его силы уходят... Парадокс. Какой печальный парадокс.
  Борис. Я помню, он сильный и смуглый, умные глаза. Он настоящий мужчина и, наверное, очень хорошо с ним женщине. Но очень трудно овладеть им. Я бы хотела с ним ещё встретиться. Его кактус? Он со мной, он красивый, я дорожу им. Борис хороший человек. Это немаловажно.
  А ты снова с Игорем. Я знала, так будет. Но я согласна с Борисом: 'Не надо Игоря'. И с тобой: 'А чем жить тогда?'
  Я не знаю, что делать. Здесь никто не поможет тебе. И этот город! Мне кажется, он тоже виноват в твоей беде. Говорю 'беда', потому что её больше у тебя, чем счастья. Гораздо больше.
  У тебя насыщенная жизнь. Любовь Игоря, дружба Бориса, ссора с Галкой. Она и со мной письмами ругается. Но я никогда не принимала её всерьёз. Это невозможно - принимать её всерьёз. Ты, видимо, этого не учла. Годы нашей с ней дружбы держались на моём несерьёзном к ней отношении. И если мы ещё будем вместе - на этом и будут держаться. Привет ей передай. Учти, что я написала. Не надо с ней ссориться. Можно дружить, не принимая всерьёз.
  Я не вполне ясно представляю твою жизнь. Игорь, Борис, Галка - и всё? А ещё какая-то Анка. Она к тебе приходит. Ты смеёшься. Тоже неплохо. Пиши больше о себе! Ах, ты не можешь писать о чём-то или ком-то, даже о себе больше, если это не связано с твоей любовью.
  
  13.03.1978
   Милая Лера, сегодня удивительно красивый день. Вчера была вьюга, настоящая зима, а сегодня солнце и небо сверкают, трудно смотреть на мир божий, и так прекрасно всё. И снег, как пена, нежный и мягкий, превращается в воду. Наверное, завтра его уже не будет.
   Милая моя Лера, ты уже умеешь узнавать по письмам моё состояние. Со мной что-то происходит. Но твои письма для меня - всё. Я очень по тебе скучаю.
   Где-то, за много километров, есть твой дом и комната твоя, есть ты, Игорь... Нет меня с тобой. Не могу привыкнуть к этому. Ходят автобусы и трамваи, в многолюдном автобусе ты ездишь на работу, а я здесь, в горах, где редко машина пройдёт, где жизнь остановилась, как на картине художника.
   Хочу в театр, хочу музыку послушать. Помнишь органный концерт в Минске?..
   Твоя Слава.
  
  16-17.03.1978
   Моя дорогая Лера, в одном из писем я рассказывала тебе, что было со мной после любви моей. Ты верно написала: жить мёртвой... Боюсь, это может случиться с тобой.
   Моя Лера, не понимаю, почему ты считаешь свою любовь поражением. Она для Игоря поражение. Он теряет тебя. Лера, я просто уверена, у тебя будет счастье, будет любовь. Вот увидишь. А может, когда получишь моё письмо, Игорь уже с тобой. Не надо так отчаиваться, не надо говорить: Игоря нет больше.
  
  'Пусти, пусти меня, освободи
   От обещаний, от забот, от дрожи,
   От тяжести любви - того гляди,
   Я упаду под непосильной ношей'.
  
   Помнишь - это Минск. Ах, какая была жизнь. Город-сказка, в нём ты и я. Не было забот, были стихи, музыка, библиотеки - пока ты не влюбилась. Мне теперь кажется, всё было там чудесно. Кроме работы на заводе, разумеется.
   Моя дорогая, ты успокаиваешь меня. Милая, спасибо. Я уже написала тебе, что было причиной моего состояния - просто тоска по тебе, большая, сильная тоска. Пришли письма, и стало легче. Мои беспорядочные, безумные письма тревожат твою душу. А она так нуждается в спокойствии и ласке. Мне уже лучше. Начинаю привыкать, что тебя не будет. Буду терпеливо ждать твоих писем - неделями.
   Ты пишешь, чтобы я была терпеливой дочерью. Я хорошая дочь. Хорошая и ласковая. Они ни в чём меня не могут упрекнуть, кроме того, что долго жила без них. Я послушная. Им хорошо со мной. Ах, видела бы ты мои руки! Хозяйство... У меня же есть кандидаты в мужья. Заметь - кандидаты. Ни одного из них не хочу, и никогда не хотела иметь рядом с собой. Была жизнь вне села, и недаром она прошла для меня. Наверное, я так и останусь одна на всю жизнь. Ещё сын. Разбойник и драчун. Дерётся сразу с тремя. Что из него получится?
   У тебя нет вечеров. Как это странно. У меня всю жизнь длинные вечера, и жизнь заключается в них. А было время, когда в вечерах и ночах. И у тебя тоже. И странно узнать, что ночью ты теперь спишь, а вечеров у тебя нет. Вечеров нет, меня нет. У тебя тяжёлая работа. Я никогда бы не смогла... Это что-то ужасное: делать какие-то шлифы... почти как на заводе в Минске. И три смены. Из-за ночных и вечерних у тебя нет вечеров. У тебя плохая работа.
   Моя дорогая, перечитала твоё письмо. Ты утешаешь меня. Да, я молода, некоторые дают только двадцать лет. Лера, милая Лера, ничего нет впереди. И ты-то это знаешь, ты как никто знаешь, что у меня впереди ничего нет. Я уже притерпелась к этому 'ничего, никогда', как уживаются с бородавкой - мешает, плохо, но жить можно.
   Жить можно. Много воспоминаний. И знаешь, почему ничего нет впереди? Потому что я всегда буду такой, какая есть. Переделать себя, создать заново? Нет, для этого нужно твоё упорство. А я не стремлюсь ни к чему. Однако моя печаль была не из-за моей будущей судьбы. Меня печалило твоё и моё будущее невместе. Наше 'никогда'.
   А ещё, милая Лера, плохо, что я не по всей форме верю в бога, чтоб пойти в церковь и исповедаться. Может, теперь, когда моё удивительное счастье оказаться дома поутихло, схожу. Просто для успокоения, как ходила в Минске на кладбище. Куда только спрятать при этом свои пустые глаза...
   Милая, твой совет: не надо так напряжённо вслушиваться в себя. Но я иначе просто не могу. Во мне - ты с Игорем, Карл, и я думаю о себе и о вас, вслушиваюсь в себя. Мне больше просто нечего делать. Я не шью и не вяжу.
   Надо жить проще - ещё один твой совет. А ты? Ты умеешь жить проще? Для нас формула благополучного счастья непостижима и неприемлема. Просто невозможна! И ты-то должна это знать. Всё сложно, а от себя не убежать - это ты при прощании говорила. Никогда не убежать. Никогда и никуда. Не существует для нас простоты - ни отношений, ни любви, ни жизни.
   Милая, никому не показывай моих сумасшедших писем. Они пишутся для тебя. Только в том случае, если расставишь знаки препинания и исправишь мои ошибки, можешь отдать их когда-нибудь в печать.
   Собираешься сына взять к себе. А как твои три смены? Ведь ему нет и четырёх лет. Что будешь делать - переходить на другую работу? Или маму заберёшь к себе вместе с ним? Ты не объяснила.
   Пиши мне. Целую. Твоя Слава.
  
  21.03.1978
   Милая, я очень рада, что ты счастлива. Ты так восторгаешься, обожаешь, но вечно это продолжаться не может. И разочарование, отчаяние ещё могут случиться, к чему ты совсем не готова.
   Надо же такому случиться, что в ресторане вы встретили Бизона!.. Напрасно ты ему сказала... У меня никогда не было любви к нему. Была его нежность ко мне - тоже не любовь. Деликатное, нежное отношение и удивительное понимание. И больше ничего. Я скучаю по его нежности. Но любовницей никогда не согласилась бы быть. Милая Лера, кроме жены, он ещё имел женщин, я это всегда знала, как и то, что он плохо относился к ним. Высокомерно, надменно. Но со мной оставался неизменно ровен, ласков и нежен.
   Однажды он сказал: хоть бы Вы уехали! Но эта фраза ничего не изменила в наших отношениях. Может, мы ещё встретимся. Он как-нибудь приедет ко мне. По дороге во Львов заедет к одной из любовниц, будет её любить. Ну а со мной - нежность, беспредельная лёгкость в отношениях. А поцелуи - с другой, с той, которой можно дотронуться до колен, до груди. Я знаю, что он такое. Меня не удивило твоё письмо, не огорчило. Лера, на дне моего рождения он не очень прилично вёл себя с Галкой. Он при мне дотронулся до её руки. Мне не было стыдно за его ничтожный жест, потому что сам он не ничтожество. Это, как и всё другое, что он позволял себе с другими, не касалось нас. Это вне наших отношений. Мы любовники, это бесспорно, но другие. Его глаза порой говорили, что я женщина, и он хотел бы до меня дотронуться. И только. Может быть, он знал, что я не смогу любить за причинённую мне беду, за одиночество, за ревность, могу разлюбить за ничтожную мелочь, но что-то во мне не может угаснуть даже к тем, кто предал меня. Я сама этого не совсем понимаю, но всё это я.
  
  27.03.1978
  Дорогая Лера, сегодня была в Трускавце. Пила чудесный херес. Он напомнил мне тебя и твою комнату, когда ты приезжала из Крыма с корзинкой вин. Лера, я купила туфли. Умру от огорчения, если будут тебе великоваты - единственное, чего боюсь.
  
  У меня в гостях был мой одноклассник - единственный не женившийся. От души поговорили. Договорились, он будет приходить развлекать меня, не даст умереть от скуки. Неплохой парень, но очень скромный. Оттого, наверное, не испытавший 'счастья' супружества.
  Когда живёшь в Белом городе, всё ждёшь и надеешься, что кто-то придёт и заберёт тебя в свою страну, где будешь счастлива. И можно ждать и надеяться бесконечно, а здесь ничего нельзя.
  
  1.04.1978
  Дорогая Лера, наконец, я дома. Я соскучилась по тебе, по письмам. Приехала - твоё письмо. Я ждала его. Ехала и думала, что оно ждёт меня - так и есть.
  Спешу сообщить, что встретила человека, который мне понравился. Он удивительно напоминает Карла. Его зовут Роман - Ромко, как у нас говорят. Усатый, смуглый, обезьяноподобный, но стройнее, чем Карл, так как молод. Когда ему будет лет сорок пять, станет точно таким.
  Ездят в наше село два автобуса. Один большой - идёт прямо в Борислав, а другой маленький, по дороге заезжает в дальнее село. Все стараются ездить на большом - меньше времени теряют и меньше тряски в пути. Я в большом ездить не люблю, так как приходится стоять. А в туфлях на высоком каблуке два часа выстоять тяжело. Трясусь в маленьком, зато сидя. Спешить мне некуда.
  Живет Ромко в селе, оттуда его возят на работу.
  Я сидела и смотрела на него. Он это заметил. Подсел ко мне ухарски и громко спросил: почему Вы на меня смотрите? Счастье, людей было мало - несколько рабочих-буровиков и одна женщина. Я ужасно покраснела лицом, и шеей, и даже спиной. Немножко помолчала, собралась с силами, и: мне нравится смотреть на вас. В голосе не было ни тени насмешки, ни даже улыбки. Он молчал. Не знал, о чём говорить и не знал, как встать и уйти. Я сидела, отвернувшись к окну. Было даже приятно, что такой сильный мужчина растерялся. Ему было неловко, но для меня это не имело значения, я бесповоротно влюбилась.
  Помнишь, Лера, ты сказала: надо кого-то любить. Почему бы не любить этого Ромка?
  Я ехала и думала, что он очень похож на Карла. Так же с увлечением говорит со своими друзьями. Он не заметил бы меня, если бы не мой взгляд... И он так же молча, как Карл, целовал бы меня.
  Моя дорогая Лера, ты посоветовала 'не засыхать'. Я благодарна за совет. Я не хочу 'засыхать', но, как ты правильно подметила, село, люди, мама с папой... Если я что-то позволю, стану не белой вороной - я буду опозорена, и до старости моей этого не забудут. И мать не простит. Понимаешь теперь, милая, если Ромко и захочет меня целовать, я этого хотеть не должна. У него на правой руке обручальное кольцо. Я влюблена, но, увы... Время исполнимых капризов прошло. Любовь здесь, в моём настоящем, невозможна. Исключено. Папа пытается выведать, почему замуж не выхожу, не собираюсь ли так одна всю жизнь быть...
  Ещё приключение. Наверное, тебе будет смешно.
  Оставалось несколько часов до автобуса, и я взяла билет в кино 'Портрет с дождём' (серенький фильм). До начала сеанса присела на скамейку напротив группы ребят в джинсах, модных рубашках и дорогих туфлях. Они начали обращать на меня внимание, я решила уйти от греха подальше, как вдруг один из них встретился со мной взглядом и поманил пальчиком. У меня от возмущения чуть книга из рук не выпала. Я справилась, посмотрела ещё раз на эту обезьяну, и тоже пальчиком поманила его. Ты знаешь, я никогда бы не посмела так унизить человека, но тут мстила. А он, что ты думаешь? Встал и подошёл. Почему-то, видимо от волнения, стала говорить с ним на русском языке: 'Я ещё завтра буду здесь и послезавтра, и, может быть, ещё когда-нибудь, но никогда больше не смейте обращаться ко мне, как к глухой, и вообще никак'. Он ушёл к друзьям, они, видимо, подшучивали над ним. Он был красный как рак. Так ему и надо.
  Лера, мне надоела эта жизнь. Не люблю ездить в город - там суета, а дома одно и то же. Папа не даёт житья, гонит учиться. А у меня поступать в институт нет никакого желания.
  Моя дорогая, как твой прекрасный возлюбленный? В твоих письмах то печаль и грусть, то восторженность и счастье. Моё сердце спокойно, другого я не хочу. А у тебя такого быть не может.
  Дорогая моя, как ты себя чувствуешь, такая одинокая и маленькая в своей печальной комнате? Как вы сходили в 'Дружбу', что нового в 'Москве', бываешь ли ты там, где было столько жизни у нас вместе и по отдельности? Хотя зачем тебе иностранцы, у тебя есть Игорь... Как на работе? Эти глупые курицы никак не могут смириться с тем, что ты умнее их, и у тебя свои взгляды на вещи, они отличаются от общепринятых.
  Уже второй день дожди, от них печально и прохладно в комнатах. Я сижу у окна и вспоминаю нас - тебя и меня в комнатке на Солнечном бульваре на восьмом этаже. Я очень скучаю по тебе. Очень. Ужасно хочу гулять с тобой, хочу побывать среди людей, смеяться и пить вино, и многого хочу, что невозможно.
  Спасибо, милая, за колокольчики. Серебряные колокольчики в мою честь... Пришли мне фото. Какая ты сейчас?..
  Мне снятся сны. Странные и красивые. Дальние страны. Море. Только никогда не снится Япония. Лишь Тояма. Он не покидает меня в снах.
  Целую, твоя Слава.
  
  10.04.1978
  Дорогая Лера, твои поэтичные письма нужны мне! Да, в них много боли, слишком много, но я понимаю тебя, и каждое твоё слово мне дорого и близко. Лера, и твои стихи прекрасны!
  Перечитала ещё раз письмо. Помнишь, дорогая Лера, Борис говорил: если пойдёшь против себя, будет плохо жить. Не следует встречаться с женой Игоря. Любовь сильнее смерти, но она не должна быть сильнее гордости и чести. Если ты сделаешь что-то, чему нет места в твоей душе, будешь потом презирать себя.
  Попытайся бросить его, ты молода и прекрасна, столько возможностей быть счастливой! Скоро два года, как ты живёшь только днями счастья с Игорем. Но ведь это жестоко и несправедливо: такая красивая и талантливая, ты теряешь своё время, ожидание встреч пожирает его...
  Вильям благородней Игоря, и любил он тебя сильней. Сложились обстоятельства - не смог приехать. Мне кажется, он никогда бы тебя так не мучил и не обманывал, как это уже два года умело, постоянно и с любовью делает Игорь. Бил хотел порвать свой паспорт и остаться с тобой навсегда. Но столько было преград, и ты первая воспротивилась, думая, что он будет несчастен без своих лошадей и яхт. Ты была сильная, потому что он не измучил тебя, как Игорь. Что мешает Игорю быть с тобой, не понимаю, и никогда не понимала этой кощунственной смеси любви, лжи и практицизма... Уют в дому, чистые рубашки и прекрасная любовница вне дома. 'О, несомненно, бывает, в ней вспыхивает ревность, но это преходяще, объятия всё заглушат. И она снова будет только целовать меня'.
  Сижу на чердаке и пишу тебе. Дождь барабанит по крыше, и сын носится, играет в наступление, а в комнате гости пьют вино. А здесь я, дождь и твоё горе со мной.
  Милая, пиши мне, пиши. Жду встречи, жду и надеюсь. Скоро будет твой отпуск, мы встретимся. Когда думаю об этом, я счастлива и хочу жить.
  P.S. Снилось странное. Я по-французски разговаривала с лысым старичком. Он был смешной, имел большой живот и очки. Он дал мне много денег. А сегодня утром я нашла возле своего дома три рубля. Они были грязные, но я их помыла. Да, старичок был похож, помнишь, на того, кто был у тебя в гостях с Карлом. То ли Хайнц, то ли Гайнц. На него. Такой же розовощёкий, только живот больше. Я проснулась и смеялась, вспомнив, как он дал тебе деньги, чтобы ты оставила его у себя. Когда ты по одной купюре начала их выбрасывать в окошко, он понял, что не туда пришёл и сбежал. Может быть, Лера, пока они падали с восьмого этажа, он уже успел спуститься на лифте и искал их там, в темноте? Может, и сбежал-то он за ними, а не от стыда и злости? А деньги были такие же грязные и мокрые, как мои три рубля!.. Целую, твоя Слава.
  
  11.04.1978
  Дорогая Лера, Герберт прислал открытку. 'Я тебя не забыл и не забуду! Только ты жди меня, и всё будет. Я не теряю надежды. Люблю и целую крепко, твой Герберт'. Болеет. Лежит в больнице. Его почерк... нахлынули воспоминания. Тепло, солнце... Он - ласковый и старый. Я иду к реке в его больших пляжных туфлях. Вспоминала тебя, Лану, нас всех вместе. Были надежды, и была его любовь, такая сильная, что помогала ему отыскивать меня в парикмахерских, которые находились далеко от гостиницы. И вот открытка - вместо любви и счастья. Он не забыл, не забудет, но он болеет. А я живу в горах. Написала Герберту, что помню его, не забуду его любовь, что жду. Ах, Лера, человек, который любит меня, - ну почему он не молод? Он не успеет сделать всё, что хотел, просто умрёт от старости. И я буду до конца дней своих одна, старая и нелюбимая.
   Сделала печальное открытие, что теперь не могу предаваться прекрасным, пусть бесплодным мечтам. Не могу бродить с тобой и Карлом по прекрасным городам. Я живу реальной жизнью, а это, ты ведь знаешь, утомляет. Ложусь спать, а успокаивающие картины не встают перед глазами. Сказкам в горах нет места. Они сами прекраснее сказок, но они такие большие, а я такая маленькая. И не на что надеяться. Очень тоскую по тебе. И мне одиноко. И как выйти из этого нелепейшего положения. Как очнуться, отряхнуться, полюбить жизнь.
   Твоя Слава.
  
  12.04.1978
   Дорогая моя, милая.
   Пошита, наконец, юбка из красной японской ткани. С разрезом на боку, но его почти не видно, только при ходьбе. Получилось на удивление элегантно. Но настроение - врагу не пожелаю.
   Как хорошо, что Борис рядом с тобой! Я рада, он умный друг, сильный мужчина во всём, кроме слабости к тебе. У вас прогулки по ночному городу и утренние визиты в ресторан. Может, рискнёшь и поедешь с ним? Ты можешь многого достичь. У тебя есть талант. Борис понимает. У тебя получится! Талант погибнет в твоей комнатке. А так и деньги плюс ко всему. И жизнь более интересная. Лера, честное слово, стоит попробовать. Ты - актриса! Это здорово. Когда ты репетировала 'Человеческий голос' Жана Кокто, не помню, как звали того режиссёра, он повторял: 'Только не сгори до премьеры!'. И мне сказал, когда мы вышли от тебя: 'Она сгорит, так нельзя играть, на разрыв аорты! Она сгорит, не будет премьеры!' Мне нечем было его утешить. Я знала, ты не играешь, а просто проживаешь свою историю в этой. Ты плачешь о той разлуке, что впереди. И он оказался прав, ты охладела к пьесе. Все рыдания когда-то заканчиваются.
   Клянусь, будь у меня твой характер, я бы рискнула: поехала с Борисом. Борис тебя никогда не бросит. Ты потеряешь комнату и любовника, прекрасного, как бог, но обретёшь интересную жизнь, путешествия и встречи. А сын может ещё пару лет побыть с бабушкой.
   Лера, я бы хотела, чтобы ты решилась на это. Замуж за Бориса выходить не обязательно, раз не хочешь, но поехать с ним можно. Ты же знаешь, деньги в наше время почти всё (кроме любви).
   За два-три года Игорь не умрёт, а ты его не разлюбишь, как знать, что будет потом, когда после разлуки вы снова будете вместе. Вместе навсегда.
   Сижу на чердаке. Курю. Ах, как хочу к тебе! Гулять с тобой и Борисом всю ночь, и пойти с вами в ресторан утром...
   Бизон. Хорошо, раз он так хочет, передай: 'Милый, я скучаю о вашей нежности. Хочу видеть'. Но письма он не дождётся.
  Лера, я хочу быть с тобой и говорить с тобой. А письма такая малость. Как сделать, чтобы мы были опять вместе? Потеряла только тебя, а оказалось это так много. Так много, что непонятно, как же жить. Я ничего не могу придумать. И ты не можешь. Я тебе писала про открытку Герберта. Так много воспоминаний. Ты, я, Герберт. Тепло. Весна. Мы в ресторане, обедаем. На тебе яркий джемпер, который мы купили в Минске и узкая тёмная юбка. Герберт дарит тебе паркер: 'настоящему поэту - настоящее перо'. Ты говоришь, что подаришь ему танец. Герберт говорит, сегодня вечером в 'Москве' будем есть французский бифштекс и танцевать. Всё так ярко, реально и впереди столько счастья... Мы обязательно все втроём поедем в Париж! И вот ничего нет. И надежд никаких... Как безнадежно всё, как быстротечно. Только длится и длится этот проклятый забор, вдоль которого мы идём...
  Ах, Лера, совсем не понимаю, что тебе делать. Ведь я никогда так не любила... Перечла твоё письмо и поняла: конечно же, ты не поедешь с Борисом. А жаль. Не будет денег, не будет новых встреч, не будет южных городов. Снова будет прекрасный любовник и одиночество.
  Оба письма твои живые и весёлые. У меня потеплело на душе. Тебе хорошо. И мне стало лучше. Конечно, я теперь понимаю, Борис - это безнадежно. В сравнении с Игорем он проигрывает. Я понимаю и сочувствую ему. Но он действительно умён, и всё, что говорит тебе - верно. Тебе нужно его бросить.
  Лера, годы летят. Потом у тебя немного будет, что вспомнить. Будет ощущение пустоты. Воспоминания о том, как много печали и грусти было в твоей комнате, о длинных часах ожидания, о поцелуях. Но секс быстро забывается, Лера. А что ты ещё вспомнишь?
  Лера, ты пишешь, что счастлива. Знаю, бывают моменты, когда чувствуешь себя вольной птицей, всё чудесно. Но это, увы, недолговечно и возникает-то только когда встаёт призрак супружества с нелюбимым, а ты в силах остаться свободной для своей любви. Но бывает другое. Тень мужа, сидящего за столом, спящий ребёнок, забытые на полу игрушки и много-много спокойствия. Это называется мещанским счастьем, свободная любовь и измены в него не вписываются, этим жив мир, и многие, многие женщины счастливы. А ты - в пустой комнате, где с потолка свисает грусть, и холод, и одиночество. И утешаешь себя фразой: 'И что значит одиночество по сравнению с одиночеством бога?' Как страшно. Какая горькая насмешка над собой в этой фразе. И приходится благодарить бога за то, что есть Борис, что можно с ним гулять и говорить, и даже немножко гордиться - умный, сильный мужчина влюблён в тебя и придёт по первому зову. По твоим письмам вижу, он дал тебе силы. Не так просто с Борисом, тебя тяготят его поцелуи, но как отказать ему в них, ведь он в своём роде неотразим со своим умом, юмором, силой и глубоким беспомощным чувством к тебе. Борис хорош уже тем, что ты почувствовала: кроме одиночества, у тебя есть свобода, ты ею дорожишь и задёшево не отдашь. Ах, прости, Лера, ты её и задорого не отдашь. Она нужна тебе, чтобы встречаться с любимым, потому что любовь важнее всего.
  Почему-то вспомнилось, как я встречалась с одним мужчиной, если рассказывала тебе о нём, то называла 'академиком'. Он теперь уже, наверное, и впрямь защитился, стал доктором. Мы дважды были близки. Но и потом я приходила к нему каждый вечер. Далее влюбилась в одного попрыгунчика, но к академику продолжала приходить довольно часто, хотя бы на полчаса. Он много знал. Рассказывал о Стендале, Хемингуэе, о Фицджеральде и его сумасшедшей и прекрасной жене, и прочих, прочих.
  Потом устроил скандал в моём общежитии. Кричал, что я бросила его, и он не может этого перенести. Ну, вёл себя как ребёнок, которого обманули, отобрав игрушку. Он был пьян. Физически боюсь пьяных, хорошо, что меня не было дома. Неделю спустя сказал мне: 'Ярослава, выходи за меня замуж. Я сделаю из тебя учёного'. Тогда я уже не встречалась с попрыгунчиком, но замуж выйти не могла. Он был честен со мной, и я ему не лгала. Он сказал: пройдёт два-четыре года, ты захочешь выйти замуж только за такого человека, как я. Всё проходит, заинтересованность жизнью тоже. Я философ, оптимист, но знаю, с тобой это случится непременно. И ещё я знаю, тебе, как никому, нужна защита. (Бизон говорил: Вам нужна спина). Очень ты маленькая и теряешься.
  Прошли годы. Я бросила институт. Снова пришла к академику. Он собирался в Москву защищаться, но был жалок и робел. У него были какие-то неприятности, они его угнетали. Мне хотелось сказать: возьми меня с собой, но не сказала... Лера, я потеряла мысль. Что-то важное хотела написать. Надо же столько накатать впустую. А главное, я ещё раньше хотела тебе написать это. Но не то, что теперь написала, а что-то большое и важное. А получился какой-то пресный рассказ. Я уже посередине почувствовала, не то пишу.
  Лера, я писала, хочу, чтобы ты бросила Игоря. Но в то же время не хочу этого. Заколдованный круг, из которого трудно или невозможно выбраться. И знаешь, неприятно, что Игорь так это деликатно и утончённо жалеет тебя и готов 'выдержать' разлуку. Если только ты этого хочешь. А где же, в конце концов, он? Что, он вообще ничего не значит в этой истории? Куколка он, твой И-горе. Больше ничего.
  Прошу, Лера, подумай. Бориса не хочешь - не надо. Но с Игорем подумай, как быть. Не могу смириться с тем, что он только любовник. Но, впрочем, если ты согласна долгие годы быть его любовницей, что ж, можно. И рожать от него тоже можно. У него, наверное, случаются другие женщины, ты знаешь, как часто в него влюбляются, но обойтись он не может только без тебя. Он дарит им свою любовь раз, другой, но снова идёт к тебе. Он приходит и плачет от любви. Он всегда будет приходить и плакать от любви и наслаждения, оттого, что ты так прекрасна и так любишь его...
  Целую тебя, твоя Слава.
  
  14.04.1978
  Дорогая Лера, получила твоё письмо. Очень рада, что туфли впору. Мы беспокоились.
  Лера, искренне рада, что у тебя другая работа. Теперь будет лучше. Только первая смена - самая лучшая работа. Вечером человек должен быть дома или в ресторане, а ночью целоваться и любить. Просто здорово, что Янсон заметил - ты не просто лаборантка, быстро делающая шлифы и анализы. Я рада, он понял - ты опаздываешь на смену не потому, что неорганизованная, а потому что сложноорганизованная. Лера... извини, но из того, что ты написала о нём, я вижу: он имеет виды на тебя, потому и взял в свою научно-исследовательскую лабораторию. Лера, дорогая, я знаю, ты справишься с новыми обязанностями, но подумай, хочешь ли ты Янсона? Впечатление, какое он произвёл на меня, хоть я видела его только однажды, могу выразить одним словом: он ужасен. За его импозантной внешностью и научной степенью, как за фасадом, видны сторожевые вышки...
  Я же собираюсь работать на ламповом заводе секретарем-машинисткой и стенографисткой. Сейчас учусь печатать. Трудно десятью пальцами отыскивать буквы. А смотреть на клавиатуру нельзя.
  С нетерпением жду твоих новых стихов. Соскучилась по ним. И новые миниатюры давно не высылаешь. Лера, самая большая для меня приятность это кассета с твоим голосом. До сих пор не могу себе простить, что перезаписала ту жёлтенькую кассету со стихами Маяковского. Как мы там с тобой смеялись... Запиши, пожалуйста, и романс твоего отца. И говори что-нибудь. Если б я умела петь, я бы тоже для тебя спела. Но петь не умею, читать Маяковского или ещё кого-то - тоже. Стихов не пишу. Буду ждать твой голос, твой голос...
  Целую тебя, Слава.
  
  22.04.1978
  Игорь в командировке, ты одна. Тебе плохо. Мне тоже. Мне плохо без тебя. Я не ожидала, что мы так срастёмся, что так трудно будет одной, а без тебя я совсем одна.
   Жалею, что рассталась с тобой. Наверное, ещё долго буду жалеть об этом. Может быть, всегда. Но возвращаться в Белый город... невозможно.
   Ты права, невыносимо быть одной. Я так понимаю это! Да, мы разные, но есть у нас общее: неприспособленность к социуму. Просто удивительная способность быть одинокими среди людей, что окружают нас.
  Лера, хандра замучила. Что дальше делать, как быть? Зачем я живу так долго. Господибожемой, заснуть бы и не проснуться! Я не хочу мужа, своего дома, семьи. Хочу только с тобой побыть, покурить и поговорить, но ты далеко, и это исключается... У меня сейчас отдельная комната. Здесь я сижу, строчу тебе, бормочу, с остановками и вздохами...
   Ты была права: от себя не убежишь. Я не вижу выхода. Этот проклятый заколдованный круг, проклятый забор... Если человек не может повеситься, это значит, у него нет сил, или - у него есть, хоть крошечная, но надежда? Что мешает?.. А ещё - ведь не эстетично. Висишь, вся синяя.
  Лера, милая Лера, скорее бы прошёл год, - мы встретимся. Например, в городе Тбилиси. Или в Львове. Или в Японии. Япония далеко, а в Тбилиси можно поехать. Я мечтаю там побывать с детства. Или в моём селе, или в Москве, где-нибудь, всё равно, лишь бы встретиться!
   Лера, как ты живёшь? Ты так мало пишешь об этом. Как твоя комнатка? Я так хочу побывать в ней - просто ужасно.
  
  23.04.1978, Борислав
   Ты, моя Лера, совершенно, абсолютно одна. А куда уехал Игорь? Ты так любишь его, что я начинаю прощать ему то, что он живёт с другой женщиной, а не у тебя. А прощать не следует...
   Следует выбрать город потеплее, забрать сыновей, снять две комнаты - одну для нас, одну для мальчиков. И будет солнце в этом тёплом городе и мы, и будет одиночество и тоска. Но и наше общение! И наши воспоминания. Достаточно ли этого для счастья? Воспоминания-то грустные. Но тёплый город и много солнца!.. Ах, Лера, несбыточные мечты, но без тебя так плохо. Что придумать?
   Твои злые соседи! И что им от тебя нужно? Теперь и я уехала, ты почти всегда одна, тебя не слышно. Никто, кроме Игоря, не приходит. Но он даже звонком не тревожит. Ты ждёшь его у окна, открываешь дверь, когда на площадке открывается лифт. Я хорошо представляю, как с бьющимся сердечком ты перелетаешь от окна к двери. Знаю, как ты счастлива в этот миг, и как вы долго смотрите друг на друга, прежде чем хоть что-то произнести... Я всё это так представляю, что даже слышу запах твоих духов. А вот твою соседку никак не могу вспомнить, помню только усы. Упрямо приходят на память усы твоей соседки, хотя усов она не носила. Может, её муж носил? Лера, не могу вспомнить, я их обоих даже не разглядела...
   Иногда завидую людям, которые могут просто, без осложнений, жить с другими. Почему у нас не получается? Я знаю, ты вежлива с соседями, но им нужно не это, а общение. И не какое-нибудь, а чтоб они чувствовали себя в своей тарелке, другое не устроит. Но мы можем только поздороваться и закрыть за собой дверь. А они - ходить мимо этой двери, придумывая, что бы этакое сделать, чтобы нам за этой дверью стало плохо, чтобы мы подали голос и тем подтвердили их существование. Но мы не подаём голоса, нам вполне достаточно друг друга, мы не ищем общества в местах общего пользования. И оставшись без меня, ты продолжаешь вести себя так же. Это их и бесит. Казалось бы - в семье четверо - занимались бы друг другом... Но даже вчетвером они не самодостаточны.
  Может быть, когда-то мы научимся жить с такими людьми. Может быть. Но вряд ли. Ведь драться с ними, как Галка дерётся каждую неделю со своей соседкой, мы не можем. А они, кажется мне, хотят этого или чего-то подобного. Или чтобы мы были такие, как они. Они хотят от нас невозможного. А мы от них не хотим ничего. Ровным счётом ничего. Разве это не оскорбление?..
   В моей жизни было совсем мало людей, с которыми было легко. У меня нет друзей. Я нелюдима. Лера, и ты. Помнишь, ты рассказывала, в школе говорили о будущей профессии. Ты сказала, что станешь журналисткой. Но, по-моему, эта профессия принесла бы тебе страдания. Тебе трудно обратиться к незнакомому человеку, невозможно побеспокоить знакомого, если он сам не выходит на контакт. А тут пришлось бы активно общаться с разными, с любыми людьми, нравятся они тебе, или нет, заняты, или очень заняты. Мы не можем общаться с любыми и бесцеремонно.
   Вокруг меня в своё время было много разных людей, интересных знакомств, но ничего они не прибавили к моему одиночеству. И к твоему не прибавят, как ни старайся. Лера, иногда мне кажется, мы с тобой не на своей планете, оттого нам так трудно. Научимся ли мы когда-нибудь жить среди людей?..
   Вспомнила сейчас вид твоего дома снаружи, другие дома Белого города. Я никогда не вспоминаю это, а сейчас почему-то это случилось... Но ничего, сразу прошло. Лера, значит ли помнить - это оставить частичку сердца? Стучит дождь. А я скучаю по тебе.
  
  2.05.1978
   Дорогая Лера, добрый день.
   Я тоже считаю: если мужчина живёт с женщиной из чувства долга, оба они несчастны и безнравственны. Многие так считают, но не говорят вслух.
   Получила письмо, в котором твоё решение быть любимой, но не любовницей. Не думаю, что у тебя что-то выйдет. Измучишь себя и Игоря, а суть останется: ты и любовница, и любимая, но у него есть ещё жена и ребёнок. Лера, Игорь приходит к тебе, ты его любишь, а всё прочее не имеет значения. Ничего здесь не изменишь и не придумаешь.
   Но тебе нельзя быть с этим мужчиной всю жизнь. Ибо годы пройдут, а ничего не изменится. Твоя кожа перестанет светиться, глаза блестеть, но всё то же будет одиночество. Мне глубоко жаль, что годы твои уходят. Я знаю, что ты будешь иметь после разрыва. Лера, не трагедию, не ужас, а только грусть и одиночество, очень много пустоты. Уж лучше отчаяние, ужас, - легче умереть. Нож в сердце - и всё. Но будет по-другому, спокойнее, а это хуже: впереди ненужная жизнь, а позади пустота. Любовные ласки забываются - это не я говорю, кто-то из древних. Поверь древним, искушённым в любви.
   Дорогая моя, много одиночества и печали в твоей комнате, я не могу смириться с твоим положением. И ещё знаю, если есть что-то, искать большего нет необходимости. Может, ты заметила бы кого-нибудь, но пока в твоём сердце Игорь, ты не видишь других. Все, кроме него, для тебя на одно лицо. А ведь, Лера, неплохо собрать вокруг себя общество пристойных людей. Уверяю, появятся и другие интересы. Ты ещё в таком возрасте, когда можно выйти замуж даже с твоими запросами, но с Игорем ты теряешь время. И дальше будет всё труднее...
  Что-то не то пишу.
   Он достоин твоей любви, но не хочет или не может быть всецело с тобой, что же делать? Создается впечатление, ты для него развлечение, отдых от семьи, от жены, которая царапается, и которую он больше не любит. Но как бы ни клялся в любви, что бы ни говорил, не верь ему - он не с тобой. В этом смысле жене можно позавидовать. Ведь он ей не врёт - она знает, что муж изменяет, но уверена, что не уйдёт от неё. Если даже к тебе не уходит. Наверное, есть в его жизни что-то очень важное, что он не может бросить. Устоявшийся быт? Девочка, беленькая, похожая на него? Деньги, возможность поездок за границу? Родители? Не обмануть их надежды - тоже стимул сильный.
   У меня как-то возникала догадка, что ты так сильно полюбила Игоря, потому что он появился в твоей жизни после двух предыдущих мужчин - грубого мужа и Вильяма. Вильяма в его вечном джинсовом костюме и американских сапогах, которые не снимал ни зимой, ни летом. Пусть даже внутри этих сапог были всегда белоснежные носки. У меня такое впечатление, что он весь Вьетнам в них протопал, вырезая мирных жителей, а может быть, он в них родился. А Игорь просто ангел с небес: элегантный, вкрадчивый, нежный... Ты натура впечатлительная, ведь сумела в Минске полюбить этого уральского медведя Сашу за всего лишь один день - кофе в кафе, прогулка по городу, мальчик за мольбертом в парке... Отблеск этого дня переливался в тебе долго. Тяжело пришлось расплачиваться за один красивый день в красивом городе - несчастливым замужеством, тяжёлым разводом.
   А ещё тебя полонили ласки Игоря. Нет других таких рук, лёгких, словно бабочки, таких губ, такого ласкового голоса ни у кого, нет такой изящности и изысканности ни в ком. Да, в таком городе, как твой, он действительно редкость, может быть, он единственный такой. Он обворожителен. Просто эльф какой-то с его шевелюрой цвета старого золота. Но знаешь, Лера, он...
  ...кажется, я слишком долго пишу тебе неприятные вещи, довольно.
   Милая моя, подумай о своей жизни. Я знаю, нет сил жить в одном городе с любимым и не видеть его. Может, тебе уехать? В Львов. Прекрасный, культурный город. Говорю это не из корыстных целей, чтобы ты приехала ко мне, просто ищу выход. Тебе только двадцать четыре года, ты встретишь на своём пути интересных людей, только надо расстаться с Игорем.
   А впрочем, что это я такое пишу? Какое право имею советовать лишиться того единственного, что у тебя есть?.. Просто боюсь, что ты станешь такой, как я.
   Ну что же, Лера, попробуй сделать, как решила. Сразу выяснится, ты ли у него самое главное в жизни.
  Как у меня дела? Научилась печатать. Пальцы поотбивала...
  Праздник прошёл, как тень, земля утопает в дождях. И всё зеленеет. Впереди большая радость - цветение садов. Наши сады, молодой и старый, будут цвести.
  Окно открыто. Я слышу, как шумит река и падает дождь. Скучаю по тебе и общению с людьми. Я так давно не говорила!.. У тебя хоть Галка есть, а у меня никого. Нет людей, с которыми я могла бы говорить, или прийти в гости и молчать. И ко мне никто не ходит.
  Твоё последнее письмо неспокойное, лихорадочное. Да ещё покойник в доме. Кто бы мог подумать! Сосед был такой здоровяк. Никогда не болел. А помнишь, как они ссорились - он уговаривал жену на работу устроиться - пенсию надо заработать!.. Видимо, чувствовал, что умрёт. Жаль, что я видела его в таком неприглядном виде - в трусах, теперь не могу его вспомнить, как надлежит помнить о покойнике. Вот, урок: надо всегда хорошо выглядеть, и ни в коем случае не ходить неглиже по дому, где есть дамы. А вообще жаль её, твою соседку. Двое детей. От горя люди стареют. Но она, наверное, ещё замуж выйдет. Что ей остается? Лера, ты действительно думаешь, что его смерть - кара за то, что недавно он повёл себя некрасиво в отношении тебя?.. В любом случае они вместе с женой должны были быть счастливы, что бог послал им такую соседку, как ты. Но нет! Может быть, и правда, поплатились.
  Моя милая, пиши мне чаще. Я так жду твоих писем. Лера, милая, помни, что я пессимистка. Не особенно обращай на меня внимание.
  Целую, твоя Слава.
  
  5.05.1978
  Дорогая Лера, я ездила в город за пиявками для отца. Шла по городу, мрачное небо, острое ощущение неприкаянности.
  Приехала домой - твои письма ждут меня: грустное и весёлое. Я хотела перепечатать все твои письма на машинке, но потом подумала: когда стану их перечитывать, то словно бы и не от тебя письма будут.
  А у тебя всё по-прежнему: то взлёт радости, то одиночество и грусть. А у меня всё, что я хотела иметь. Только отцу снова плохо. Идут дожди, бесконечные дожди...
  Ты читаешь фантастику. Завидую. У тебя 'Братья Карамазовы', завидую. Ресторан. Пёстрая публика. Двое элегантных мужчины рядом. Твой Игорь едет в отпуск. Так быстро. Кажется, он совсем недавно был в отпуске. Тебе будет плохо. Лера, милая Лера.
  
  9.05.1978
  Вечер, дождь в открытое окно летит ко мне. Начинают цвести сады. Так красиво! Боже мой, так красиво!.. Ты этого в Белом городе не видишь. Только каменные стены громадных домов окружают тебя. Скоро ты опять будешь одна. Твой Игорь уедет.
  Лера, ты имела возможность убедиться: издалека всё кажется лучше и надёжнее. Как Серёжа. О нём можно было сказать: тот мужчина, который нам нужен. А оказалось, не тот. Я это поняла, хотя ты этого не написала. Но, тем не менее... жаль, что Серёжа есть, а Бориса нет. Серёжа хочет чего-то только для себя, Борис хотел и для тебя.
  Я была в кино в Трускавце. Сидела рядом с молодым мужчиной из Ульяновска. Он лечится здесь. Я говорила по-русски. Его удивляло произношение и составление фраз. Мы говорили о Мопассане, и я сказала: 'его пёстрая жизнь'. Он заулыбался: 'Я бы так никогда не сказал'. Он интересный. Преуспевающий. Ему скучно в наших горах и дождях. У него некрасивые руки. Дорого и со вкусом одет. Он настолько благополучный, что я не смогла бы полюбить его, даже дружить с ним не смогла бы. Доброжелательный, самоуверенный, как и полагается состоявшемуся человеку. В конце пути (он попросил разрешения проводить) мне просто стало дурно от его откровенного, выпирающего благополучия. Он даже попытался дать мне совет: Вы прекрасно выглядите, геометрически очерченное лицо, но Ваш подбородок нуждается в косметологе. Так примерно. Всё это искренне и от умного мужчины. Вот что значит согласиться ради удовольствия на разговор со случайным мужчиной. Было светло, я так ярко покраснела от гнева, что он даже растерялся. Но успела я его немножко привести в порядок. Он забыл о своём счастье. И когда мы подходили к моему дому, уже был почти робок. Вот моё очередное приключение без продолжения. Такая скука.
  Помни меня! твоя Слава.
  
  Без даты
  Господибожемой, какая красота! Цветёт черемуха. Как жаль, что тебя нет здесь. А у меня на столе три каких-то колючих стебелька в прозрачном стакане. Печаль.
  Очень долго не засыпаю вечерами. Думаю о себе. Какая сила может меня оживить. Я себе в тягость. Постоянное ощущение горя. И если ничего не изменится за год, умру не только оттого, что съем или выпью что-то, а просто умру. Ведь от горя умирают, ты знаешь. Иногда кажется, что-то должно случиться! Но что? Перемена к лучшему возможна, если кто-то любящий и сильный возьмёт за руку и выведет на свет, покажет то, чего я ещё не видела, расскажет то, что ещё не слышала, пообещает то, что только в мечтах было, охранит от безумия, что надвигается на меня медленно, неумолимо. Весь дом спит, а я не могу уснуть, и чувствую, у меня холодеют волосы, становятся жёсткими и больными от отчаяния. Лера, отчаянье моё так велико, что его нельзя не заметить, обойти. Бежать от него некуда. Психиатр? Я это уже прошла. Не хочу. Там надо говорить. Много говорить. А мне нечего сказать. Не сплю ночами? На это есть снотворное. Уколы, таблетки. Лера, страшно снова браться за жизнь: устраиваться на работу, знакомиться с людьми... Если ничего не изменится в течение года, я отравлюсь. Работа не в счёт, работать надо по очень простой причине - нужны деньги. Давно этого хочу и жизнь мне в тягость. К чему глупая натуга? Как я металась, как искала, но, увы, ничего хорошего из этого не вышло, только разбитая душа. Ты была права, когда говорила, что надо хоть для кого-то представлять ценность. Наверное, в этом причина моего отчаяния. Ты знаешь, как это со мной происходит. Ты понимаешь меня. От тебя так долго не было письма. У тебя свои проблемы и печали. Я уже перестала спрашивать у почтарки...
  Как Серёжа? Он носит тебе прекрасные книги в больницу, пока твой И-горе загорает в Анапе. Но у него не получится заменить Игоря, он понимает это?
  Лера, ты написала чудесное письмо из больницы, я благодарна тебе.
  Пишу и плачу. В такие минуты люди пьют яд, вешаются, выбрасываются. Мне не к кому пойти в этот страшный час. У меня есть ты, но ты далеко. Есть Тояма и Герберт, но они в других странах. Карл... он не любил меня. И не понимаю, почему его глаза улыбались только мне. Он принёс мне боль. Бизон... Мы почему-то считали друг друга любовниками, хотя пальцев на одной руке больше, чем поцелуев, на которые мы решились.
  Я так жду кассету с твоим голосом! Ты говори мне что-нибудь. Прочти свою миниатюру. Имя моё скажи: Славка.
  Целую тебя.
  
  Без даты
  Моя дорогая Лера, ещё вчера я могла написать об этом, но брала ручку и листок и глупо улыбалась - единственное, на что была способна.
  Я вошла в автобус и сразу увидела его. Он смотрел на меня. И я улыбнулась, может, от счастья, ведь редка возможность увидеть его. Он сказал: садитесь, и я села возле него. Он ехал на работу. Успел сунуть мне записку. Да, он заранее написал её, надеясь на встречу в автобусе. Там было пять слов: 'Борислав. Конечная автобуса. Буду ждать'. Моя дорогая Лера, целый день я была как во сне. Мама странно смотрела на меня, отец шутил, сын тоже что-то чувствовал. За весь день я сказала буквально следующее: нужны деньги - завтра еду в Борислав.
  Ах, какая длинная была дорога! Как ярко светило солнце, как странно смотрели на меня люди, как устали мои глаза от нетерпения увидеть его!
  На конечной вышла. Автобус ушёл, никого не было. А потом вдруг близко-близко его глаза и руки, он целует меня. Это было на улице, пусть немноголюдной... Я совсем не удивлялась нашему поведению, понимала, что именно так мы должны были встретиться. Он взял меня за руку, и мы пошли. Мы не смотрели друг на друга и ничего не говорили, - как заколдованные маленькие дети. В маленьком скверике он, чуть задыхаясь, сказал: мне мало твоей руки, хочу нести тебя на руках и целовать твоё лицо. Потом ехали в автобусе и смотрели друг на друга.
  Мы приехали в небольшой городок за Трускавцом. Было яркое солнце. Мы пошли в лес и там целовались, он носил меня на руках. У нас не было времени слово сказать, сладкие бесконечные поцелуи. Волосы мои растрепались, я где-то потеряла платок. Как мало у нас было времени - всего несколько часов.
  - Не уходи от меня! Я построю дом, и мы будем здесь жить. Нет, мы уйдём дальше в горы, и никто не будет знать, что мы вместе, что мы целуемся и любим. Я сделаю всё, что ты скажешь, только не уходи от меня...
  Но мы нашли платок, поймали такси, и ночью я спала дома.
  Прошло несколько дней, дорогая Лера. Дописываю рассказ о моей любви. Я немного отрезвела, и более спокойно могу вспоминать о том, что так неожиданно вошло в мою жизнь. Но я жалею, что не осталась жить в том лесу с ним.
  Было так, словно мы всю жизнь знали и любили только друг друга, и больше никого не существует в этом мире, кроме нас.
  Теперь, когда спокойна, удивляюсь тому, как уверенно он начал целовать меня, не боясь, что оттолкну. Ни соблюдения приличий, ни тени долга мужа хранить верность жене - только его влюблённость, которая заслонила всё.
  Мы оба знали, что встретимся. И вот - случилось, но... В моих ладонях только веточка с засохшими листиками и воспоминание о чудесном дне. И вечера - бесконечно грустные.
  У него жена, дети. И слишком он радостный, яркий как праздник. И я боюсь выглядеть смешной в этой прекрасной истории. Я жалею о невозможном и несбыточном. Несбыточное - это то, чего никогда не может быть.
  Идут дожди. Бесконечные дожди. Я думаю, что солнца уже не будет никогда.
  До свидания. Твоя Слава.
  
  3.06.1978
  Дорогая Лера,
  Ты ещё в больнице. Как долго. Я думала, что уже дома... Твоё одиночество превратилось в реальную, неотделимую твою часть. Ты чувствуешь его как свою боль, как что-то сложившееся и постоянное. 'Одинокими становятся, как становятся калеками'... Это разлука с Игорем и вынужденная разлука с домом тому виной. Мы не стадные люди и не везде можем чувствовать себя хорошо. Когда придёшь домой, музыка, чистое бельё, невесомые шторы принесут немножко успокоения в твою исстрадавшуюся душу. Моя дорогая, береги себя.
  У меня появился высокопоставленный поклонник. Молодой, но сделавший карьеру. Продолжает продвигаться всё выше в небо. На недостижимые высоты. Мы ещё не целовались. Его зовут Богдан. И у меня во вторник свидание в Львове. Поеду, так как нужно кое-что оформить, а с ним непременно надо встретиться, потому что он достаёт лекарство отцу.
  Я пасу корову и дрожу от холода. Днём загорала. Я уже сильно загорела, хотя в основном у нас дожди. Дожди - это тоже Западная Украина, они меня не тяготят.
  А вообще, Лера, я убедилась окончательно, что жизнь неприятная вещь. Сожалею, что невозможно выбрать что-то другое, есть только необходимость жить. Или самоубийство, что, сама знаешь, не всем под силу. Всё ещё надеюсь, скоро что-то изменится, а иначе нельзя. Теперь я редко вспоминаю прошлое, и у меня нет настоящего. Что остаётся? Ждать... Я жду. Очень трудно одной. В Белом городе я только с тобой говорила, но здесь совсем не с кем. Вот Богдан появился. Говорит и спрашивает: почему Вы молчите?.. Я молчу и думаю, как невозможно вставить слово. Да и что сказать? О своей боли и надежде, о долгих и печальных вечерах, о том, как я несчастна? Но об этом никто не имеет права знать. Это правда, но это унизительно и об этом знаешь ты. Только ты одна.
  Знаешь, он как-то странно смотрит на меня. Я, может быть, когда-нибудь и говорю странные вещи, но в основном то, что и остальные, а реакция неожиданная.
  У Богдана холодные глаза - причина? Не знаю. Карл имел причину, ему жить оставалось недолго, а этому чего не хватает? Карьера, обеспеченность, друзья. А вообще-то всё со слов отца, кто знает, что там на самом деле.
  Сегодня воскресенье. Я надела японское белое платье, что привёз мне Тояма, накрасилась, надела туфли, посидела на кровати и снова разделась.
  Лера, я прочла, что растение белладонна очень ядовитая. Буду в Львове, схожу в Ботанический сад и посмотрю на неё.
  
  Без даты
  Прошёл вторник. Мы были в его квартире. Где жена и дети, не знаю. Не была в спальне, но видела две кровати, как символ, как главное в их жизни - посреди комнаты. Над кроваткой дочери портреты отца и матери.
  Меня не тронула эта квартира. Всё равно, что в лесу или ещё где-нибудь. Любовницей его я не согласилась стать. И никогда не соглашусь. Сказала ему об этом.
  Лера, есть вещи, которые я не могу доверить почте. Когда услышала намёк, думала, потеряю сознание от злости, от брезгливости, от страха. К этому ведомству он у нас врождённый, а в Белом городе этот страх висел над 'Москвой' как огромное стоглазое чудище... Но я мало узнала. Одно жалкое слово. Он вовремя опомнился. Я ещё с ним встречусь. Я позвоню и скажу, что хочу встречаться с ним. Я узнаю всё, что он не сказал. Он ничего не подозревает, наверное, подумал, я не поняла...
  А сегодня он к отцу приезжал. Отец попросил, чтобы мне не ходить по инстанциям, всё за меня сделать, и Богдан, конечно, прекрасно и быстро справился. Он видел меня сегодня, поклонился. И хоть бы один мускул дрогнул. Словно не тот человек, что вчера стоял на коленях. Жаль, что не могла говорить с ним: родители рядом.
  Я ему вчера сказала: не могу быть с тобой. Ты ничего мне не дашь. (Это уже после того, как он неосторожно проболтался, кто он. Если бы ты здесь была! Я бы тебе всё рассказала). Он что-то говорил, я не слушала, но слово 'перспективно'... В общем, его любовницей быть перспективно. Как его назвать?!
  Он не умеет целоваться. Не знаю, почему две кровати посередине, как идол. Я, кажется, что-то съязвила на этот счет. Таких, как он, мне хочется уязвлять.
  - Ищи, на свете много девушек. Причём здесь я, что это на тебя нашло. Оставь меня в покое.
  - Нет, нет, я не оставлю, не мечтай.
  - Слава богу, и я что-то значу в этой жизни. Скажу - и ты приедешь.
  - Не ругайся, не будем ругаться.
  Одним словом, Лера, странная комедия. Ума не приложу, как выпутаться с достоинством. Но узнать всё я должна, чего бы мне это ни стоило. Даже если придётся стать его любовницей.
  Милая, целую. Выздоравливай быстрее. До свидания. Твоя Слава.
  
  Без даты
  Дорогая Лера, загораю и вспоминаю тебя. Как твои дела? Как твой любимый? Вернулся? Знаешь, моя Лера, мне кажется, что у тебя должно было что-то измениться.
  Ты уже дома. Отдыхаешь от больницы. Покой в комнатах. Нет соседей. И тебе легче. Я? Не работаю. Встречалась с Богданом. Снова целовались. Он не курит, не пьёт. Вот как.
  Жду твоих писем. Больше ничего за душой. Милая, как унизительно быть несчастной. Пустые вечера. Когда это кончится? Я отвыкла от людей. Богдан меня познакомил с одним человеком, куда девалось моё красноречие? Я буркнула что-то невразумительное и отвернулась к окошку. Попытка Богдана завести общую беседу потерпела фиаско. Я упрямо смотрела на мелькающие столбы. Ко всему прочему не понравилась шофёру Богдана. Он гнал так, словно хотел душу из меня вытрясти.
  Хочу пойти в лес, на реку, на всю ночь. Чтобы говорить и устать. С тобой. С тобой, или же пусть это будет Богдан, раз уж он появился. Скажу ему: хочу перемен...
  Мама удивляется, почему я никогда не хожу в клуб. Она считает, я молодая и могу танцевать. Да, но вот только с кем. Те, кто там, мне не подходят.
  Кругом леса и горы. Дожди и солнце. И я в своей комнате, никому не нужная. А скоро буду ещё и старая. Старая и нелюбимая. Как всё мрачно.
  Буду прощаться. Уже вечер. Прохлада льётся в окна. Не забывай меня, моя Лера. Твоя Слава.
  
  Без даты
  Моя дорогая Лера! Огромный тёмный мир и далёкие звезды. И в этом мире твоя комнатка и твоя одинокая душа, и твоё одиночество. Что было бы, если бы не было Игоря! В этом мире у человека должен быть человек.
  У меня никого. Только четыре стены моей бедной комнатки. И бесконечно любимые горы и небо. Пожалуй, из нас двоих больше повезло тебе. Тебе больше повезло в жизни, даже если ты никогда не будешь с Игорем, как хочешь того.
  Я так хочу тебе счастья! Думаю, что-то ещё будет и у меня - не может же всё так кончиться или бесконечно продолжаться. Ведь я ещё должна побывать в Японии и Тбилиси. И встретить тебя. И ещё любить я должна. И какие книги прочитать! Боже мой, какие книги! И мужчина, тот, который найдёт меня, ещё будет по утрам целовать и говорить, что мы счастливы и что нам так мало лет. Сорок лет осталось жить, это мало для нашего счастья. Так я думаю, когда засыпаю. Утром забываю, что у меня нет всего, чего хочется ночью. Ночью я страдаю, боюсь, надеюсь, мечтаю. А днём идёт жизнь, дожди, я читаю. Днём хорошо и кажется, я ничего больше не хочу. Я нелюдимка, именно жизнь в селе мне подходит более всего. Но одновременно я осознаю её безысходность для себя.
  А Белый город - просто недоразумение в моей жизни. Я не способна была выйти из этой схватки с достоинством. Бежала, ничего не достигнув, ничего не обретя. К тому, с чего начала. Пять лет, потраченных впустую. Не так уж много, если считать, что ещё тридцать-сорок лет надо жить. Надеюсь, не проживу так долго. И я не хочу, чтобы повторилось такое: я звенящим от радости голосом буду говорить: 'Я сейчас приеду, я буду с тобой', - и мне ответят съёженным от страха голосом: 'Лучше последним автобусом', - чтоб никто не увидел. Я надолго запомню это. Я не забуду, что значит увлечься ничтожеством.
  Скоро три ночи. Кофе остыл, и прохладно стало. От тебя нет и нет писем. Ещё никогда так долго не было такого долгого молчания. Но ты наверняка уже дома и вышла на работу? И скоро я получу твоё письмо. 'Пусто и одиноко без друга', - из какого-то фантастического рассказа. Пиши мне о себе. Пиши обо мне. О своём городе, о своём одиночестве и о своей комнате. Пиши, что делаешь вечерами, пиши мне!
  Я тебе всё написала. Кроме того, что сильные таблетки по-прежнему у меня сохраняются - подарок Герберта. Возможно, они пригодятся. Умирать совсем не хочется. Но просто вечно такая жизнь продолжаться не может, у меня кончится терпение. Отчаяние пересилит, и... ты понимаешь. А потому тебе лучше быть с Игорем. Чтобы не получилось, как у меня. Ты ведь моложе меня. И ещё я надеюсь, что ты сильнее меня. Нам обеим трудно жить в этом мире, но, может быть, ты найдёшь выход.
  Как унизительно быть несчастной, Лера. Как унизительно!
  Пиши мне, я жду твои письма. Твоя Слава.
  
  22.06.1978
  Моя дорогая, милая Лера! Ты не пишешь...
  Я работаю в школе пионервожатой. Мне звонит Богдан. Ненавижу быть рабой своих чувств. Хочу любить радостно. Радостно и счастливо. Мы гуляли по лесу. Был дождь. Он носил меня на руках: 'У нас нет времени говорить, у нас есть время только целоваться'.
  Это в среду, а потом я должна была приехать к нему в субботу на целое воскресенье. Сказала маме - хочу поехать к подруге в Сколе. Ей было приятно, что я чего-то захотела. Я позвонила ему: в шестнадцать часов буду в Львове! На что он ответил: Я жду тебя на работе. Приедешь, позвони мне. Но будет лучше, если приедешь последним автобусом.
  Я не поехала. История, не успев начаться, закончилась. Но он звонит. На что надеется, не знаю.
  Он солдат. Только не в форме. Солдат до кончиков пальцев. Может, неплохо иметь любовника, время от времени встречаться. Но я не смогу. Я захочу большего. А на большее он не способен. Ждать и надеяться - это не моё. Лучше я всегда буду одна. Только донимают меня: почему не выходишь замуж? Как ты можешь?.. Я зараз могу выйти. Завтра. Но за кого, за того, на кого смотреть не могу? Пусть будет, как есть.
  Я много читаю. Не хочу думать о себе. Иногда думаю о будущем. Я не человек действия. Просто жду следующего дня. Работа, люди, которых знаю с детства... Простая жизнь, простая еда. Часто хожу в лес и счастлива, что могу ходить, не боясь встретить человека, который оскорбит меня. Благодарна богу за то, что я дома. Пожалуй, это всё, что могу написать о себе. Нет радости, нет огорчений, есть много спокойствия. Так много, что не знаю, что с ним делать.
  Когда-то мы жили другой жизнью - с тобой. Были планы, надежды. Я приехала домой, и долго отзвуки той жизни жили во мне. Я писала тебе: брось Игоря. Я жалела тебя, твою молодость. Но теперь понимаю, Лера, не стоит тебе ничего менять. Пожалуй, без Игоря жизнь покажется тебе адом. Ваши встречи и чувство к нему заслоняют тебя от всего другого. Страшно, когда не видишь выхода. Когда впереди пустота. А сердце живёт, и душа мечется. Надо что-то менять, чтобы не было страшно, пустота - страшнее смерти.
  Пусть Игорь будет всю жизнь - солнце твоё, твои ожидания, твоё счастье. И, пожалуй, высшая мудрость в той фразе Уайльда: 'Простые удовольствия - последние прибежища для сложных натур'. Надо только научиться жить ими, их замечать. А ещё надо научиться не любить жизнь и уйти, когда захочешь.
   Твоя Слава.
  
  4.07.1978
   Моя чудесная Лера, слушаю твой голос. Впечатление, будто я с тобой. В твоей комнате. И тихая музыка, и шторы, и розы, и забытый запах сигарет. И твой печальный голос. Темно, я не вижу тебя. Но слышу! Лера, как прекрасно.
   С удовольствием слушала, как поёт твоя Элеонора - что-то об одиночестве, любви. Я так давно не слышала итальянский. Спасибо ей.
   Моя дорогая Лера, я приобрела книгу Антуана Экзюпери 'Маленький принц'. По-настоящему его мне открыла ты. Это будет для меня вечная радость - 'Маленький принц' и ты. Очаровательная повесть - память о тебе.
   Я скучаю без тебя. Приехала бы, но Белый город самое худшее наказание, которое могу себе придумать. Я не вспоминаю о нём как о чём-то реальном. Помню наши прогулки, ожидания, твой дом, дорогу с автобуса к нему, пляж, ещё место, где мы загорали, ресторан 'Москва', конечно, но всё фрагментарно. Город вспоминается абстрактно и неясно только в связи с тобой и одновременно для меня ты живёшь вне его. Может, так оно и есть. Кроме тебя ничего нет и, оказывается, ничего не было. Грустно, что так. Милая, я ничего не имею, есть ты, только ты. И не в воспоминаниях, ты постоянно во мне.
   Дорогая Лера, я включила магнитофон, и показалось, ты вошла, неслышно села: 'Здравствуй, Славик'. И начала рассказывать...
   Третий час. Кофе остыл, нет сигарет. Когда курю, очень ярко вижу тебя. Очень ярко... Передо мной твоё фото, которое мы сделали, собираясь в 'Москву'... Это было в тот вечер, когда Вильям впервые увидел тебя, и его непримиримое одиночество в России и ненависть к ней закончилось, началась история вашей любви...
   Лера, твоя новая знакомая Элеонора доброжелательная, как все счастливые люди. Она не может быть другой. Достаток, престиж, одарённость. Хорошее воспитание, вовремя полученное образование. Любимый и любящий муж не позволяет быть одинокой и грустной, предупреждает каждый шаг. Что с этого получается? Элеонора, которая нравится людям. Таким, как ей, ничего не остается, только желать другим счастья. Всегда в хорошем, контактном настроении, открытая, оптимистичная, чем-то беззаботно увлекающаяся, зовущая забыть грусть, горечь, призывающая радоваться жизни... Представь себя в её положении: вот и вторая Элеонора.
   Но как забавно они с этой ещё более благополучной хирургиней твою проблему решили... Один любовник, который приходит два раза в неделю, и ты страдаешь остальные дни? Да заведи ещё несколько - по одному на каждый свободный день недели, чтобы некогда было скучать по Игорю. Это неправильно - два вечера в неделю жить и любить, остальное время ждать жизни и любви. Действительно, Лера, отчего бы тебе так не поступить? Даже искать этих любовников не надо: один Борис, другой Серёжа, третий тот комсомольский активист, пятый сосед с гитарой. Только и ждут, чтобы ты позволила приходить в определённый день и час. И - от каждого по способностям! От одного - деньги, от другого - помощь по хозяйству, от третьего... жизнь станет полной и безбедной. Но у тебя только Игорь, который не принадлежит тебе, не может шкаф собрать, когда нужно. Вот он пусть остаётся для души и тела. Впрочем, Игорь - для тела. Для души возьми поэта...
  Лера, ты понимаешь, что дорога к безбедной жизни нам заказана? Эти вопросы мы решаем не головой, а сердцем, - хорошо ты ответила дамам. Но думаю, как существа прагматичные, они тебе только посочувствовали. Добрые. Вовлекают в своё благополучие. А ты можешь там быть только гостьей. Странной гостьей в доме жены гебиста. Лера, моя дорогая Лера, ещё много встретим мы благополучных женщин, но не научат они нас уму-разуму. Мы другие, Лера.
   Ты говоришь: если б нашёлся человек, который смог бы говорить, молчать, понимать, как я, ты бы вышла за него замуж. Пусть старый, толстый, некрасивый... Это неправда, Лера. Даже в самом страшном одиночестве ты никогда не выйдешь за такого. У тебя был Вильям, был Игорь, ты любила и уже никогда этого не забудешь. Не выйдешь ни за кого, если не полюбишь. Не захочешь. Не в память о Вильяме и Игоре, а что-то другое. Наверное, оно заключается в тебе. И во мне тоже. Мне унизительно даже говорить по телефону с моим поклонником, на что-то надеяться, чего-то желать, чтоб он знал об этом. И оно, наверное, видно, как видно умному человеку, что Элеонора счастлива. Счастлива, оттого притягательна. А мы горды - для одиноких гордость единственная защита. Оттуда и надменность, и отчуждённость. Вот и вернулись к началу... Гордость не даст нам стремиться к благополучию. Только к любви.
   Знаешь, я почему-то была уверена, что у тебя что-то изменилось. Но услышав голос, с первых звуков поняла, всё по-прежнему. Игорь. Но тебе больно. С ним больно и без него больно. Я забыла его лицо. А впрочем, помню улыбку. Ах, Лера, как ты одинока! Как ты страшно одинока. Одна в равнодушном огромном городе. Ты так прекрасно и нежно говоришь о своём Игоре. И печально. И устало. Интонация твоего голоса, Лера, изменилась. Знаешь ли ты это?
   Лера, двоим вот так задыхаться - это ужасно и несправедливо. Что-то должно измениться. И, может, мы скорее встретимся, если будет счастье хотя бы у одной из нас.
   Твоя Слава
  
  Без даты
   Милая Лера, получила тоненькое письмо, на прозрачном листке.
   Лера, может, зря ты отказалась от предложения быть освобождённым комсомольским секретарём завода? Может, ты бы сделала карьеру, и квартиру бы получила быстрее. Ведь немедленного вступления в ряды КПСС, чего ты категорически не хочешь, это не требует. А потом - это потом, пока поработала бы? За такой работой некогда было бы слишком много думать о своей любви.
   У меня произошла мерзкая история. Мой бывший учитель истории официально предложил быть его женой. Ему сорок восемь. Слава, что бы ты хотела в жизни иметь? - Библиотеку. - Ну, Слава, что ты! Я предлагаю машину, обеспеченное существование. Хочу иметь изящную, интеллигентную жену, чтобы мне все завидовали, чтоб я мог идти по улице и гордиться.
   Через день поднимались вдвоём по тёмной лестнице на второй этаж, и он положил свою тяжёлую руку мне на плечо - как жаба прыгнула. И я застонала от отвращения. Он отдёрнул руку, как обжёгся. И плечо, где коснулась его рука, горело огнём. После этого он говорит со мной официально - на вы.
   Была в Трускавце, на дне рождения сестры. Много вина, тосты, смех. Одна дама сказала: хочу прожить ещё лет пятьдесят. Ей тридцать пять. Медсестра, практична, интеллект ниже среднего, пальцы сплошь в золотых перстнях, толстое тело парится в нейлонах. Я смотрела на неё, и она застеснялась. Лера, я просто хотела понять причину её весёлого оптимизма, желания долгой жизни, узнать, откуда зарождается то, чего у меня никогда не было.
   Ну вот, милая, и всё обо мне. Тебе, спору нет, есть о чём написать, у тебя жизнь более полная. Я тоскую по тебе. И если это не кончится, надо будет что-то решать. Милая, мне снилось, мы с тобой вместе, но не в Белом городе. Может, это был Минск? Мы купались. Но что-то витало над моим сном, он был печальный. Несмотря на то, что нет для меня ничего более подходящего, чем село, я всё равно скучаю по тебе.
   Милая Лера, сейчас утро и я включила кассету там, где ты говоришь, что нужен кто-то рядом - пусть старый, хромой, лысый, чтоб ел, спал, слушал и говорил. Кто угодно! Какая бездна отчаянья. Ты так много часов, дней, недель, месяцев одна в своей комнате, и будут ещё такие приступы боли и отчаянья.
   До свидания. Целую тебя. Всё время чего-то жду от тебя. Чего я жду? Что ты можешь придумать, чтоб нам стало легче? Ничего, как и я...
  
  10.08.1978
   От тебя нет сегодня письма. Я не хочу, чтобы письма приходили каждый день, тогда они превратятся в будничность, праздниками не будут. Но я скучаю.
   Сколько мы уже врозь, но боль разлуки не ослабевает, иногда кажется, она сильнее. А я всё надеялась, пройдёт время, и память эта отчаянная, и сильное желание общения с тобой сотрутся, у меня появится что-то другое. Не кто-то другой, при нашей индивидуальности это невозможно. Уже многое и многие появились, но тебя не хватает всё сильнее.
   В Белом городе я часто с отчаяньем думала, что моё сердце редко находится там, где обретается моё тело. Теперь я в горах, и моё сердце со мной. Но... иногда мысль о тебе внезапна, и тут же страстное, импульсивное желание быть рядом, которое превращается в боль. И я думаю, что могу всё бросить и уехать к тебе. Я знаю, как нужна тебе.
   Пожалуй, никто не поверит, что это не влюблённость, а безграничная преданность дружбе, на которую ты сумела ответить.
   Я всё время сравниваю тех, с кем говорю и кого слушаю, с тобой. А впрочем, Лера, может, я просто не умею искать. Но мы-то с тобой друг друга не искали, всё случилось так, словно не могло не случиться. Расставались, но скучали и опять находили друг друга. Я думаю, всегда моя жизнь без тебя будет пустынна. Я не случайно написала это слово - пустынна. За это долгое время без тебя - скоро год! - я встречала много людей, и добрых, и умных. Но всё это не то. Мне не хочется слушать их и говорить с ними. Это не упрямство, я бы хотела, но ничего подобного тебе мне уже не найти. Ты единственная мне необходима.
   Помнишь Минск? Город, где есть театры и орган, где можно бродить в синих сумерках. Он словно создан специально для нас, бездомных и неприкаянных, но ты так рвалась в свой Белый город!
   Лера, может быть, это жестоко, прости меня, но я думаю, что город, который ты так любишь, не любит тебя и не даст должного покоя и всего, на что ты ещё надеешься. И Игорь здесь не причём.
   Ночь бы одну рядом с тобой. Кофе, сигареты. Всё бы поняли.
   Может, пройдёт моя острая нужда в тебе. Ведь у тебя появилась Элеонора, может, и у меня появится кто-то...
   Пока все проходят сквозь, не оставляя желания новой встречи.
   Самая большая моя удача - это ты. А у тебя Игорь. И ты ещё на что-то надеешься. Да, надеешься. Как бы всё ни шло, ты надеешься.
  
  Без даты
   Дорогая Лера, ты дома с сыном. Как долго ты не писала. И я не знаю, о чём писать. Ты написала мне письмо, не требующее ответа.
   Милая, я уже работаю, начался новый учебный год. Дети, много детей. Они хотят петь, танцевать, я сижу с ними в школе долго, до вечера. Потом иду домой. Каждый день четырнадцать километров - семь туда и семь обратно, хотя могла бы жить в этом селе и не ходить ежедневно домой. Но мне нравится ходить. Я иду горами, перехожу хребёт и вот уже дома. Так спокойно всё вокруг, чарующе тихо. Я не жду конца пути, просто иду, не куда-то - просто иду, потому что красиво вокруг.
   Я как-то написала тебе, хорошо, что мы уже можем не писать друг другу долго, надо привыкать, впереди целая жизнь друг без друга. Но я часто думаю о тебе, о себе, это мои самые неотвязные мысли.
   Целую, твоя Слава.
  
  1.10.1978
   Дорогая Лера, как много ты мне написала!
   Откровение Игоря: что делать, если я не могу обходиться одной женщиной. Серёжа советует тебе обратиться к психиатру: 'от любви лечат!' Он хочет, чтобы ты излечилась от любви к Игорю. Мне кажется, Лера, ты уже начинаешь излечиваться, - пишешь теперь больше не о своей любви к нему, а о своём отчаянии. Кажется, ты уже задыхаешься, не можешь так жить дальше, но выйти из этой истории у тебя пока нет сил. Письма твои сухие, будто констатируешь чужую жизнь, не свою. Серёжа, Галя, Борис, Лана, Элеонора и прочие не имеют для тебя никакого значения. Только: что делать с любовью? Никто не знает. Сжать волю в комок, уехать, умчаться в Африку или Антарктиду, не видеть, не слышать, не думать. Возможно ли это?
   Милая Лера, ты достойна любви. Любви не такой, какую даёт тебе Игорь. Но ты любишь его.
  А Серёже я не доверяю. Никогда не видела, но почему-то не доверяю. Холодный ум. Жена в психбольнице. Заигрывает с любимой друга. Лера, ты к нему относишься слишком снисходительно. Хороший собеседник, именно собеседник для твоего ума, интеллекта, может не быть доброжелателем и даже просто хорошим человеком может не быть. Есть мужчины, старые и молодые, обычно умные, в правила коих входит вежливость, особенно к женщине - такое уж воспитание. Это не персональное отношение к тебе, это у них в крови. Не надо путать это с участием.
   Как он посмел, воспользовавшись тем, что ты пожалела его, неожиданно позднего визитёра, не прогнала обратно под бешеный дождь, звать тебя в постель, доказывать, что ты женщина. По-моему, это давно уже доказал Игорь. А ещё Серёжа решил, что тебе надо лечиться от любви, раз ты предпочла остаться в своей постели. Да он специально выбрал такую погоду и такое время, чтобы явиться в гости. Нет, милая, он ничтожество. Не нужно Серёжи, не нужно Бориса. Ведь тебе после их визитов плохо. Не любишь Бориса - жаль, жаль... но нечего делать, раз другом твоим он не хочет быть, а обязательно любовником.
   Лера, я не советую тебе жить под стеклянным колпаком, но ты должна пережить этот период отчаяния, не поддаваясь на участливость Серёжи или напор Бориса.
   Скажи, Лера, что тебе надо для счастья? Скажи, что тебе нужно для счастья? Только Игорь? Или ещё что-нибудь?
  
  8.10.1978
   Дорогая Лера, сижу на чердаке. Яблоки, сигареты. Свеча горит, очень красивая. Дома никого, все ушли на свадьбу. Я тоже была приглашена. Оделась, накрасилась, сделала прическу, походила перед зеркалом, села в кресло и расхотела идти. Ушли все, даже сын, а я осталась. Не было плохого настроения - было одиночество.
   Летом в прекрасный солнечный день мы с моим кузеном Михасем договорились пойти купаться. Михась пришёл с другом. Было чудесно. Друг оказался сыном моего бывшего учителя истории. Я поражалась, как у такого чудовища уродился такой ласковый, прекрасный мальчик. Его имя Данко.
   Прошло лето, пришла осень.
   Был большой религиозный праздник в моём селе. Все пили, пели, смеялись. Я тоже пила вино и смеялась. Домой пошла с братом. Нас догнал тот мальчик и сказал: 'Когда я увидел тебя, все девушки исчезли, вижу только тебя'. Я засмеялась, и мы пошли втроём. Я сказала ему: когда-то в большом Белом городе у меня была Лера, и мне было хорошо с ней, мы много говорили, а сейчас я одна и мне печально. Он ответил: теперь у тебя есть я, я буду говорить с тобой. Ты только не печалься. Я всегда буду с тобой. И опять эта ласковая ложь заставила меня засмеяться. Я согласилась на свидание.
   Я спрашивала: почему такое равнодушие ко всему? Почему живёшь, как живётся? И он ответил: это оттого, что умерла моя мама.
   Пришла осень, холодная и неуютная, а мальчику рядом со мной грезилось солнце и ласковая вода летнего дня. Мальчик работает далеко, только по субботам бывает дома. А скоро он уедет в большой город. И вернётся, когда выпадет снег.
   Я не думаю о нём по ночам, я совсем о нём не думаю, но хочу, чтобы он оставил своё сердце у меня и возвращался к нему. Ведь мальчику так много нужно высказать. Он приходит, потому что я слушаю его. Кто знает, может, когда он мне всё расскажет, нам не о чем будет говорить. Но пока я жду того дня, когда снова смогу его увидеть.
   Ты написала мне маленькое и печальное письмо.
   Я пишу тебе очень часто, но письма не отсылаю. Потому что письма - это мало, я хочу побывать в твоей комнате, хочу тебя видеть. Я боюсь за тебя. Я очень боюсь за тебя. Я хочу, чтобы тебе было хорошо. Я знаю, у тебя всегда печальный голос, а иногда равнодушный и безразличный - это совсем плохо. И я мучаюсь. Эта бесконечная твоя любовь и пустая холодная комната. Тебе холодно, моя Лера. Ну чем поможет тебе моё письмо. Оно пролетит тысячи километров и там, в твоём доме, его встретит твоя печальная улыбка.
   До конца месяца я буду в Дрогобыче. На курсах от школы. Буду ходить в кино, шататься по улицам.
   Твоя Слава.
  
  Без даты
   Дорогая Лера, давно не писала тебе. Была в Дрогобыче. Ходила со своей старой знакомой в ресторан. Имела удивительный успех. Влюбила в себя двух мужчин. Это два еврея. Молодой и старый.
   Старый еврей: Слава, чего Вы хотите?
   Я: Хочу замуж.
   Старый еврей: Это трудно.
   Я: Почему?
   Старый еврей: Ну, хотя бы потому, что Вы будете много хотеть от мужа.
   Я: Нет, просто надо иметь плечо и воспитывать сына.
   Старый еврей: Вы стоите выше окружающей Вас среды. У Вас большие требования к окружающим.
   Я: Нет, я могу выйти за простого заурядного человека.
   Старый еврей: Слава, Вы не видите себя. Представьте: лежит в траве драгоценный камень. Взять - отнимут, скажут: вор. Боятся не обрести, а потерять.
   Старый льстец.
   Получила от тебя запоздавшее письмо. Ты писала о том, что скоро два года, как ты с Игорем. Письмо такое усталое, будто тебе смертельно надоел твой затянувшийся роман.
   Последнее время я часто вспоминаю Карла. Такое чувство, будто он в России. Помнишь перстень Карла? Я редко надеваю его, и никогда - в люди. А сегодня решила надеть. Солнечный, червонно-золотой. Очарование. И воспоминания нахлынули.
   Знаешь, осень для меня как весна для других. Тревожит мечта о чужих городах и странах. А вокруг горы, глушь и слякоть. Голые, фантастические деревья. И перстень на моём пальце. Прекрасное сплетение солнечного и золотого.
   Лера, человек один жить не может. Он должен умереть. И он умрёт. Мне всегда казалось, ты сильнее меня, ты будешь жить. Но теперь я вижу, ты можешь умереть в один вечер от отчаяния. И этого, моя дорогая, берегись.
   Годы летят. Прошу, думай о себе. Не думай об Игоре. Не думай о нём. Мне кажется, если он и станет когда-то твоим мужем, счастья уже всё равно не будет. Ты больше пишешь не о любви, а о ревности, о боли.
  
  21.11.1978
   Дорогая Лера, твоё грустное письмо. Давно ты не писала мне, и я тоже. Я-то пишу тебе постоянно, но почему-то не отсылаю. Не знаю, почему. Шесть больших не отосланных писем.
   Милая, помнишь наш разговор, когда ты говорила о состоянии, наступающем после написания нескольких стихов подряд? Каждое следующее лучше предыдущего, и ты знаешь, будут ещё лучше, но останавливаешь себя, срабатывает инстинкт самосохранения, потому что понимаешь: можно слишком дорого заплатить за это вдохновение. Ты чувствуешь грань, за которую нельзя заходить, там - безумие. Но Лера, я знаю о безумии больше. Оно не только там, за гранью вдохновения. Вот сейчас, когда тебе кажется, что ты привыкла к одиночеству, наступило успокоение, как раз и может произойти что-то плохое. Остерегайся, Лера. Не случаев извне, а себя.
   Большое несчастье, что мы, понимающие друг друга так нежно и глубоко, до последнего смутного штриха, не вместе.
   У меня возник образ двух беспомощных птиц, летящих в неизвестность, не умеющих садиться на острова, летящих к большой земле, которая, может, никогда не появится. Птицы не отбились от стаи, они никогда не принадлежали ей, неизвестно, для чего и как появились они в этом мире. Беда для этих птиц, что они не он и она, тогда было бы легче и лучше. И всё-таки следовало лететь вместе. Потому что было чудо касания крыльев, когда легче становилось. А теперь птицы разминулись... как мне плохо без тебя, не высказать, не описать.
   У тебя отпуск в марте. А позднее нельзя? В июне, июле? Побродили бы по горам, и дождь, и слякоть - всё было бы прекрасно. По старому, прекрасному Львову побродили бы в сумерках, в синих сумерках.
   Что я могу написать в ответ на твоё письмо? На такие письма нельзя отвечать. Их можно читать, плакать, думать, строить неосуществимые планы, коим не сбыться никогда.
   Я чувствую боль и трагизм каждого твоего слова, понимаю тебя как никто, и если бы я была с тобой в Белом городе в этот трудный час!
   Сегодня у меня случился некрасивый день.
   Я рассказывала в последнем письме о старом еврее, с которым познакомилась в городе. Шла на автобус, чтобы ехать на лекции, спешила, опаздывая. Красный автомобиль остановился: прошу, прекрасная дама... так было почти каждый день последние две недели, что остались до конца моей командировки. Он приезжал к реке, что отделяет Сопот от мира, там ждал меня и увозил домой. Или мы просто катались и разговаривали. Он умный, элегантный, старый. Мне нравилось это знакомство.
   Но сегодня он решил, пора действовать. Навалился на меня, и никакими мольбами нельзя было его образумить, как об стенку горох! И я его ударила. Это моментально отрезвило. И вот, чужой и далёкий, он завёл машину и повёз меня домой. Было досадно за себя, а более за него. Всю дорогу молчали. 'Почему Вы, умный, добрый (я думала), так легко отталкиваете того, кто Вам нравится, ведь нелегко находить?' - спросила я. 'Как Вы могли меня ударить!' - ответил он. Больше ни слова не было сказано.
   Так закончилось знакомство с человеком, который казался мне мудрым. Он потратил чуть больше месяца с одной целью. И всё его красноречие было ради этого. Его слова: 'А что в этом плохого?'
   Приехал сто километров, чтобы получить пощёчину и уехать обратно. Что ж, неудача. Бывает. В следующий раз, с другой, будет более осторожен. А я-то думала, что понравилась ему, что ему интересно со мной. Как Бизон говорил: разве может быть любовь в старом сердце? Там опилки.
   Вот видишь, Лера, какая я неосмотрительная. Чего-то жду, надеюсь. А был всего-навсего гнусный обман.
   - Стар я стал, работаю много. Хочу надышаться молодой женщиной, хочу вобрать её молодость, её веру в то, что дальше будет лучше, ибо не верю уже. Если б я был молод, как Вы, Слава! Слава, дайте мне кусочек своей нежной души, которая ещё умеет надеяться, влажность глаз, стук своего сердца - моё совсем не стучит. Слава, дайте мне немножко доброты своей, жизнь высушила мою. Слава, просто положите свою руку на моё лицо, чтобы я мог вдыхать нежность и трепет пальцев, скажите мне слово, чтобы я больше не слышал ничего...
   У меня работы, Лера, я замучалась, как много. Очень часто думаю о тебе, хочу к тебе, хотя бы на одну ночь. Я очень скучаю. Иногда спрашиваю: Боже, почему ты не сделал так, чтобы захотела умереть - и умерла. Зачем ты мучаешь меня, зачем я так долго живу?
   Мне лучше в горах, но здесь нет тебя, Лера. Второй день ношу, не снимая, перстень Карла. Но Карла нет, и не будет. Жизнь идёт так скучно и бесполезно. Лера, я хочу любви. Но где тот, кто полюбит?
  
  Без даты
   Милая моя, представляешь ли ты по письмам мою жизнь? Я-то знаю каждый твой вечер, твои ожидания, встречи, отчаяние и надежды. Вижу, как ты ходишь на работу, как разговариваешь со своими коллегами. Знаю твои радости и удовольствия, потому что когда-то, тысячу лет назад, жила твоей жизнью. И хоть это было давным-давно, до мельчайших подробностей помню, как ты улыбаешься, как зажигаешь свечу, сигарету, пьёшь вино, как стоишь у окна и ждёшь свою любовь. Как встречаешь у двери и как потом, когда он уходит, зачарованно смотришь в свои счастливые красивые глаза в зеркале, - сколько в них любви и нежности!..
   Я вижу, как ты перебираешь свои бумаги, как пишешь мне письма и знаю, как плачешь, страдаешь, как читаешь стихи, слушаешь музыку, танцуешь.
   А моя жизнь даже для меня что-то нереальное и странное, всё соткано из призрачных, тончайших нитей наслаждения: вечерняя прохлада, красные листья, любимый дождь - которые непременно порвутся. Но меня не пугает это, моя Лера, хоть и неспокойно бывает. Пугает то, что нет в моём призрачном счастье места человеку. А ведь я так жажду общения. И ты далеко. И нет больше городов, в которых я встречаю тебя и Карла. Их нет, исчезли.
   Директор школы, о котором я писала тебе, говорит, чтобы я, наконец, спустилась с голубых облаков, вышла из своего мира, трезво посмотрела на чёрную и жалкую, бывает, землю. Он говорит, жизнь никогда не будет такой, как я себе представляю. А я себе так мало представляю - всего одну ночь разговоров с тобой в твоей комнатке.
  
  Январь, 1979 год
  Я ждала письмо от Ромка. И оно пришло. И я поехала к нему. Ехала долго и утомительно. От Сколе шесть часов автобусом, это возле самой границы с Венгрией. В автобус входили шумные, смуглые люди, сверкали белыми зубами. Внимательные взгляды... Я ёжилась от страха. Я действительно одичала. И ещё страшно боялась, что проеду этот город, сойду не на той остановке. Но вышла из автобуса, полуживая от страха и усталости, и оказалась в его объятиях.
   Ночь и день мы были вместе. Потом ресторан и шумная музыка. Люди, которые не понимают русского языка. И город, где вывески на мадьярском, где костёл и орган. А в два часа ночи я уехала домой. Я думаю о нём, не могу забыть, хочу видеть. Он не читает моих писем, ему всё равно, что я пишу. Возможно, половины не понимает. Отвечает, что тоскует, хочет видеть - всего на одном листке блокнота. Он уверен в моей любви, но не уверен в своей. Молчалив. Я же, уставшая от молчания, хочу говорить.
   - Отчего так сверкают твои глаза?
   - Оттого, что я люблю тебя.
   - А что сделать, чтоб не было тебе грустно? Хочешь, я расскажу тебе песню?
   Его глаза влажнеют от нежности. Потом был Новый год, праздник семейный. Шёл очень крупный снег, словно белые цветы падали с неба. Было так красиво. Не было радости.
  
  5.02.1979
   Моя дорогая милая Лера!
   Как давно я не писала тебе и не получала твоих писем. Умираю от тоски по обществу твоему. Душа может отдохнуть только в твоей комнатке, где шторы колышутся, где грусть свисает с потолка, где твой чудесный голос, сигареты, свеча, розы и тихая музыка. Я тоскую по тебе, и знаю, что больше никогда...
   Были у меня неприятности на работе: проверка. Такая раз в пять лет бывает, называется фронтальная - на моё счастье выпала. Потом ещё раз проверка. Я устала. Этому кошмару, именуемому жизнью, конца нет!
   Сижу в холодной комнате возле печки. Трещат дрова, кожух на плечах. Чай заварила - простое удовольствие. Ручка поломалась, твоя ручка с золотым пёрышком и гравировкой на колпачке 'Всегда, и сегодня тоже...'. Вспомнила, как ты танцевала с итальянцем, у которого на шее был медальон с этой надписью. Вы оба обернулись ко мне, чтобы я перевела фразу, выгравированную на его медальоне. Как мы ею были очарованы!.. И я помню твои зелёные глаза в тот миг, когда ты окликнула меня: Славик, иди к нам, взгляни-ка...
   Милая Лера, получила твоё письмо в стихах. Значит, всё-таки конец? Если бы ты отмолчалась, пренебрегла её желанием пообщаться с тобой! Но ты очень устала душевно. Ты не выдержала. Милая Лера, я знаю, какая в твоём сердце боль. И ещё ты знаешь теперь, что смерть не выход. Из каких бы соображений ты не отказалась от этого выхода, это ещё одна потеря. На это больше нет надежды. Надо жить. Как жить, если нет больше надежды, а есть отчаяние. 'Он ничего не потерял. Кроме надежды...'
   Милая Лера, знаю, как сейчас нужна тебе. Как и ты мне. Тебе нужна помощь. Кто откроет твою дверь, кто придёт в твою маленькую комнатку? А может, он придёт, или уже пришёл? Я не верю, что всё кончилось. Но лучше бы кончилось. Лера, ты так устала, так измучалась от этих ожиданий. Но совсем одной плохо. Я знаю цену радости, даже преходящей... Проклятый забор...
   Я очень редко бываю в городе. Совсем одичала. Часто плачу оттого, что стала такая замкнутая и нерешительная. Ни за что теперь не решусь жить в городе. А это значит - бесконечные убогие вечера у печки с кожухом на плечах, грустные письма. Иногда слабая радость: приобретается хорошая книга. Ты мне нужна, мой друг. Никогда, наверное, я не смирюсь с разлукой.
   Я описываю свою жизнь, но кажется, что две жизни, твою тоже - всё абсолютно так же с некоторой разницей. Верно ли это? У тебя тоже никого нет. Ты ходишь по городу такая маленькая, гордая и независимая, а потом страдаешь в маленькой комнатке, где пустые вечера, грусть колышет шторы, и нет того, кто войдет, кто улыбнётся тебе, и кто так нужен. Я пишу о тебе и о себе. Это горе в нас одно. Это проклятое одиночество. Какие бы ты письма мне не писала, я никогда не устаю их читать и знаю, что мои ты читаешь так же. И это наше маленькое счастье.
   Приезжал старый еврей. Извиняться. Но мне было скучно и почему-то страшно. Еле дошла до его машины, ног не чувствовала. Но опасение, что он начнет меня искать, постучит в дом, заставило первой подойти. Несколько раз останавливалась, чтоб кровь отлила от лица. У него были американские сигареты. Я курила и думала о тебе, о том, как мы большой компанией гуляли по городу, когда ты ушла от мужа в день его возвращения из отпуска... Потому что у тебя появился Вильям, и ты не хотела притворяться ни дня... Тогда тоже было страшно. Я думала о том, что если бы муж не оставил вашего сына у бабушки, ты бы не смогла так поступить. И как бы всё тогда сложилось... Я не слушала, что говорил старый еврей. И даже не стало легче от того, что он приехал просить прощения и просил просто быть с ним, уже без претензий на что-то. Мне стало гадко и брезгливо. Он был торжественным. Куда делся его ум, утончённость. Обыкновенный старый дурак.
   Написала это, и скучно стало. Зачем написала?
   Купила маленькую красную японскую куртку. Долго стояла в нерешительности, купить или нет. И думала, эта куртка будет последней данью моему прошлому. Она похожа на ту, которую имеет твоя сестра Лана. Я её надевала, когда гуляла с твоим племянником.
   Пиши мне, милая Лера, пиши мне. Прости, если я долго не пишу. На столе лежит много писем, написанных тебе. Письма, где больно, где мольба о помощи, но на какую помощь я могу надеяться? Я очень часто пишу тебе, но это не стоит отсылать.
   Целую тебя, моя Лера.
   Сколько лет тебе исполнилось? Двадцать пять? Был ли Игорь? Если бы можно было встретиться. Когда у тебя отпуск? Может, приедешь в моё село?
  
  15.02.1979
   Дорогая моя Лера.
   Какую встречу мне судьба подарила. Удивительная встреча! Ради этого стоило жить до сегодняшнего дня. Какой яркий человек, как он любит жизнь, как умеет наслаждаться летящими мгновениями.
   Я была в городе, искала для отца лекарство во всех аптеках, устала и ехала из Дрогобыча в Трускавец в переполненном автобусе. Думала, приеду к брату, отдохну и схожу в кино - любое. И вдруг услышала голос. Лица не видела, только голос. О чём? О том, что меня нужно хоть немножко оградить, иначе я сломаюсь, - так, пустяки. А потом стало свободнее, и я смогла повернуть голову, чтобы увидеть этого человека. Он извинился, а я улыбнулась. Он был с товарищем. Мы говорили о кино, они сказали, в кинотеатре идёт хороший фильм, но билетов не достать, и пригласили в театр. Я была в брюках и чёрном свитере - не для театра, и отказалась. Но они так горячо просили, что согласилась, но не была уверена, пойду ли. Однако вечером родственница ушла в кино с коллегами - билеты купили заранее, и я пошла. Он меня ждал. А его товарищ, высокий, стройный и очень красивый мужчина, ушёл к приятельнице. Я смущалась и была молчалива. Внешне это смотрелось как надменность. При другой встрече он сказал: 'О, какая Вы, согласились прийти, но не подпустили к себе ни на шаг'.
   Спектакль был смешной, зал умирал от хохота, я тоже смеялась.
   Он пошёл за одеждой, а я к зеркалу. И потеряла его. Начала искать. Людей много, хожу и ищу, и вдруг очень близко: 'Ярослава!'... Я увидела его и засмеялась от счастья. Оно было такое неожиданное, огромное, как это бывает со мной, когда одна, когда смотрю на горы, или небо. А тут случилось в толпе. Мы шли очень медленно и говорили друг другу об ощущениях, о том, что надо очень многое сказать, а времени не хватит. И было, Лера, счастье - весь вечер счастье.
   Была пятница, в субботу рано надо было уезжать. Он просил, чтобы я осталась, но дома ждала работа - дрова заготовляли. Договорились на следующее воскресенье: он приедет ко мне и посмотрит отца - он врач. Однако в ближайшее воскресенье я снова поехала в город по делам. Сперва в Дрогобыч, а потом в Трускавец к нему - он отдыхает в санатории.
   Я прошла на третий этаж и увидела седую, совершенно седую его голову. И остановилась. А он почувствовал, обернулся: 'Боже мой, это Вы. Вы решились. Как Вы решились? Как это удивительно и хорошо, что Вы приехали'. И снова счастье. Мы пили вино и говорили без умолку. Потом гуляли. Пошли к его товарищу, он пригласил на вечер поэзии Есенина. Я отказалась - не люблю Есенина, и стоило ли менять счастье на его стихи. В ресторан тоже отказалась идти. Мы ужинали у него, а потом я уехала.
   Вы приедете летом в Оренбург, Вас встретят, отвезут в лучшую гостиницу. Я позвоню Вам и спрошу: хотите меня видеть? Если да, явлюсь сейчас же. Если нет, не покажусь на глаза. Это он говорит.
   Мы могли бы встретиться в другом городе, например, в Тбилиси. (Я). Тбилиси? Почему? Но если Вы хотите, можно в Тбилиси. И охотно обещает встретиться в любом городе.
   Ему сорок. Смешно думать, что у него нет жены. Но есть она или нет, какое имеет значение, если возможна такая радость. Лера, эта встреча похожа на сказку, на красивый фильм. В человеке столько радости, любви к жизни, к самым маленьким её пустякам.
   Слава, поедем в Оренбург. Там Вы будете учиться. Там легко учиться, - просит он меня. Даже если у него это от скуки, не его вина, и ведь мне так хорошо... Слава, Вы сейчас такая красивая! Отчего? Я знаю отчего, оттого что счастлива. Он тоже это знает, и я не отвечаю.
   Я спрашиваю его: Вы не Дон-Жуан? Он так искренне хохочет, что я тоже начинаю смеяться.
   - Я? Дон-Жуан? С такой внешностью?! Маленький, седой, плохо одет, от меня пахнет собакой. О, как мило с вашей стороны подумать такое. Спасибо.
   И мы смеёмся. Я смеюсь, оттого что мне хорошо, как не было много лет. Эта встреча мне ничего не даст, но всё равно я буду считать, что она большая удача и счастье. Она так взволновала, что две ночи подряд не сплю и не чувствую усталости. При прощании он вполне серьёзно говорил: я Вас загипнотизирую, и Вы не сможете меня забыть. Так и случилось. Я всё время думаю о нём и о нашей следующей встрече в воскресенье. В среду он уезжает. Хорошо, если бы в конце он поклялся мне в вечной любви и писать письма. Он будет писать? Возможно. Буду ли я? О чём? О грусти, о том, что нельзя вернуть?
   - Ну отчего эта женщина так смотрит на меня? Наверное, блюстительница нравов?
   - Нет, Слава, она просто завидует Вам, Вашей молодости. Посмотрите, как они все смотрят на вас. И мне тоже завидуют. Потому что я рядом с Вами и держу Вас за руку...
  
  16.03.1979
   Здравствуй, милая Лера.
   Мы так давно не писали друг другу. Вчера лежала в темноте и вдруг подумала, что могу больше никогда не получить твоего письма; мне стало страшно. По-настоящему страшно. Потерять тебя и твои письма, когда, по существу, у меня ничего интересного нет в жизни, кроме твоих писем! Настоящее и реальное у меня - только твои письма. Они не прошлое, не будущее, а реальное настоящее, над которым я могу грустить, наслаждаться. И потом ответы - тоже реальность. Когда читаю и отвечаю, мне кажется, рядом с тобой нахожусь.
   Я в Сопоте. Сижу у печки. Дрова потрескивают. Я думаю о тебе.
   В Белом городе ещё зима. Ты ещё ходишь в лисьей шапке, которую Вильям купил в 'Берёзке'. Я в весеннем, и под зонтиком Тоямы. У нас дожди, дожди, грязь непролазная. Хоть бы скорее солнце и почки распустились. Ты ведь знаешь, зимой я не живу, а так, тихонько умираю. На зиму ощущение счастья меня покидает.
   Я писала тебе о человеке, который стоит того, чтобы любить его, чтобы помнить. Он уехал, оставив во мне удивление и зависть: такой, как он, я никогда не была и не буду. Он любит жизнь. Он сказал на прощанье тост: забудь, что было, не гадай, что будет, береги, что есть.
   Мы были вдвоём в ресторане. Пили вино и громко пели песни, ушли, чтобы нас не выгнали. Мы смеялись, много танцевали. Был изумительный, неповторимый вечер. Мне с ним было по-настоящему хорошо, только тебя, тебя не хватало. Моё счастье всегда было неполным без тебя. Только если я видела перед собой тебя и любимого рядом, я могла быть вполне счастлива. Ты, я, Карл. Ты, я, Тояма. Ты, я, Герберт. И удивительно, как те, кто хотел видеть меня счастливой, воспринимали тебя. Кажется, они понимали, что мы с тобой единое целое, или просто одно и то же. Я говорила, что у меня есть подруга, моя прекрасная Лера, и рассказывала о тебе, и знакомила с тобой. И они видели, что ты такая, как я говорила: умная, талантливая, необыкновенная. И ещё вот что удивительно: никогда, ни один мужчина не перекидывался от меня к тебе, или от тебя ко мне. А с другими женщинами это у меня происходило сплошь и рядом. Ты знаешь, что мужчины плохо думают о женской дружбе, но в нашем случае они всегда всё понимали. Впрочем, поссорить нас не смог бы ни один мужчина. Я бы любому была благодарна за счастье, данное тебе. Мы бы просто стали ещё более дружны.
   Ещё о том мужчине из Оренбурга. Ночью мы много говорили. Боже мой, я так хотела быть интересной, так хотела ему нравиться. Теперь думаю, это было совсем ни к чему. Потому что всё шло от этого человека, только от него. И что бы я ни сказала - всё было интересно. Он умел слушать, но и говорил так, что слушать его - наслаждение. Но он сказал: 'Слава, завтра Вы уедете, и я рад, что Вы не увидите меня утомлённым. Я исчерпался весь. И возможно, завтра Вы удивились бы, что я могу быть неуютным и растерянным'. Вон как, Лера. Я уехала, и на другой день заболела. Температура под сорок.
   Пиши мне, не забывай меня. Встретимся ли мы когда-нибудь?
   Тот самый вечер.
  Печь прогорела, чай остыл. Не хочу с тобой расставаться. Хочу ещё что-нибудь тебе писать. Немножко почитала. Да, ты угадала, - Ремарка. 'Одиночество легче переносить, когда не любишь'. Верно это?
   На улице дождь и ветер. И, кажется, кто-то ходит под окном и не осмеливается постучать.
   Я часто вспоминаю твой дом и дорогу к нему. И лавочку у подъезда, где порой приходилось тебя дожидаться. И твоё окно на восьмом этаже. И тебя, с короткой стрижкой в чёрном свитере и вельветовых брюках. Ты порой не приходила долго. Но всегда приносила молоко для меня и кактуса. Наливала молоко мне, поливала им кактус, и говорила: Выпьем, друзья! За то, что мы живём! За то, что мы дышим! За то, что так сильно чувствуем жизнь! Только не знаем, что нам с ней делать!
   Что ты сейчас делаешь? Может, уже спишь? А может, в твоей комнате сейчас живёт Игорь? Я не верю, что вы расстались.
   Твоя Слава.
  
  27.03.1979
   Моя дорогая Лера.
   Я ждала письма. И не знала, от кого. Пришло - от тебя, и я не жду больше писем. Это значит, только письмо от тебя моё настоящее утешение.
   Милая, спасибо за прекрасные стихи, спасибо за радость. Я прочла их брату и его жене, они сказали, тебе надо публиковаться.
   Третий раз сажусь отвечать тебе, и не знаю, что написать. Так взволновало меня то, что ты написала. Теперь, когда прочла твоё письмо, не могу представить тебя, твою жизнь. Мне кажется, я теряю тебя. И ничего нельзя сделать, чтоб удержать. Ты, наверно, уже не приедешь ко мне, и я не услышу твой голос при свече и тихой музыке. Ты меняешься так стремительно, у меня чувство, что теряю тебя навсегда. Читаю, перечитываю и не нахожу для себя спасения ни в одном слове. Ты уже так далеко. Боже мой! Другая и далёкая.
   Как произошло твоё прощание с ним? Он хочет уехать. Это его инициатива, или его кто-то подталкивает? Твоё письмо для меня как интересная повесть, но я многого не поняла. Ты пропускаешь слова и почти фразы, а почерк - такого ещё не бывало. Я тревожусь за тебя.
   Когда мне было девятнадцать, я заболела. Не спала, галлюцинации... Я лечилась. Гипноз, таблетки, уколы. Пришёл конец лечению, и вот что доктор сказал: страшно в двадцать лет стать одинокой. Имейте друзей, учитесь их иметь. Это спасение для человека.
   Лера, не научилась... Но у меня есть ты. Я страдаю без тебя, люблю тебя. Я знаю тебя, как никто другой. Ты для меня очень много значишь.
   Однажды один знакомый сказал, что человеку свойственно забывать плохое. Так вот я плохое забыла. Всё, что было в Белом городе. И людей, оскорбивших когда-то, и холодные степные ветра, не дающие житья. Всё забылось, есть только память о тебе. И если с тобой что-то случится, мне будет так больно, как будто это со мной случилось.
   Целую тебя, твоя Слава
  
  9.04.1979
   Умер отец. В доме печаль, горе. Много горя. Сегодня понедельник. В субботу отца похоронили.
   Я получила твоё письмо о тебе и Игоре, о вашей последней встрече, о том, что ты заметила в моих письмах то неуловимое, что и есть моя жизнь. Любуюсь солнцем, наслаждаюсь тем, как набухают почки, а любоваться чем-то - это уже жизнь.
   Возвращаясь домой через горы, некоторое время иду рядом с ручьём. Когда мы расстаёмся, я спускаюсь к нему, чтобы напиться, а может, чтобы дотронуться и ощутить капли как поцелуи на горячем лице своём. Потом я лежу и слушаю его. И живу, и так счастлива...
   Когда-то я познакомилась с человеком и провела с ним два-три часа. Попрощались, дала адрес. Потом приходили его письма из разных городов Советского Союза. И вдруг приехал сам. Нежданно-негаданно. Самое главное о нём. Этот человек читал 'Маленького принца' и знает: 'Надо только любоваться своей Розой, смотреть на неё, любить её и не слушать, что она говорит'. Я бы уехала с ним. Но смерть отца. Я не могу оставить мать. Он говорит, что любит. 'Только с Вами и ради Вас я могу жить'. Если он приедет ещё, уеду с ним. И знаю, если не умрёт - приедет. Перемена - это уже хорошо, не знаю, твои слова или Бизона.
   Я тревожусь о тебе, моя Лера.
   Пиши мне. Твоя Слава
  
  27.04.1979
   Милая моя, любимая Лера! Неужели?!..
   Приезжай ко мне, моя дорогая, душа отдохнёт. Тебе надо уехать далеко-далеко, чтобы забыть то, что случилось. Тебе понравится, ты увидишь, как я живу, и полюбишь мой край. Приезжай, я буду так счастлива.
   За всю мою жизнь самое плохое, что случилось, это разлука с тобой. И как я сейчас нужна тебе! Моя Лера, приезжай ко мне. Тебе нужно сейчас быть со мной. Я люблю тебя, и тебе будет хорошо.
   Ты постригла волосы. Но, Лера, твои глаза? Что с твоими глазами - невозможно в них смотреть, столько горя и печали в твоих глазах, а ведь это фото. Ты стала взрослее. И похудела. Здесь, в моём доме простая пища, но воздух такой чудесный. И нашими будут все ночи и дни. У нас будет маленькая убогая комнатка, но книг, которые тебе понравятся, много.
   Ах, Лера, я уже счастлива. Неужели возможно, что мы встретимся? Мы облазаем все горы, поедем в Трускавец и даже сходим в ресторан. Ты послушаешь украинскую музыку. Мы сходим в театр. Я так увлеклась, что не могу ни о чём думать, только о твоём приезде. Мне кажется, если ты приедешь ко мне, то поверишь в то, что ещё будет всё хорошо и тебе легче будет забыть то, что было. Тебе нужно забыть. Всё плохое, что должно было случиться, уже случилось, дальше у тебя будет счастливая судьба, осталось забыть, забыть его. Запретить к тебе приходить. Когда придёт, сказать тихо и спокойно: уходи вон, я не люблю тебя. И потом уехать из этого города ко мне. Отдохнуть, набраться сил. Рана твоя ещё свежа, боль слишком остра, нельзя требовать немедленного забвения, но это, поверь мне, пройдёт. Помни, что сказал мудрейший Соломон.
   Тебе бы совсем уехать из этого города, но куда? Домой к маме не хочешь, нет работы, а ко мне - что в селе делать? Только замуж выходить. Если бы мы могли жить с тобой в моём селе - ты бы всё забыла, или даже в городе, но вместе. Но как это осуществить? И захочешь ли ты бросить свой город? Вот приедешь, и что-нибудь придумаем. Нельзя всё оставлять, как есть.
   Знаешь, Лера, я, наверное, замуж выйду в этом году. Может быть, это нам чем-нибудь поможет. Мужчину, который приехал ко мне в день смерти отца, зовут Владимир. Он сейчас в Новосибирске. Летом приедет, и решится, буду ли я его женой. Он любит меня, и я могу любить его. Он лучше меня во всем. Я не знаю в себе никаких достоинств, ни скрытых, ни явных, но он любит меня как это должно и не представляет, что можно по-другому.
   Приезжай, милая Лера, мои мама, сын, брат и его жена будут очень рады, и другой брат тоже. Все хотят с тобой познакомиться, и мы будем счастливы видеть тебя в своём доме. И я сейчас почти уверена, что мы скоро встретимся.
   До свидания. Твоя Слава
  
  4.05.1979
   Снова твоё обнадеживающее письмо. Мне оно понравилось не только потому, что даёт надежду на встречу, но и потому, что оно бодрое, ты выздоравливаешь. Молю бога, чтоб твой сын был здоров, и мама была не против твоей поездки ко мне. Я тебя встречу. Пришли телеграмму. Обязательно укажи номер вагона, ты не любишь этого делать. Но вокзал в Львове очень большой, мы можем потеряться. Лера, я в таком волнении, что даже не знаю, о чём ещё писать. Ты приедешь, когда начнут цвести сады. Ты не представляешь, как здесь красиво, тебе понравится. В Белом городе совсем нет деревьев, а здесь... Приезжай, Лера!
   До свидания. Твоя Слава.
  
  13.07.1979
   Милая Лера.
   Высылаю наше львовское фото. На нём у тебя лицо, застегнутое наглухо, не правда ли? На нём нет выражения. Ну как ты это сумела! Если б ты улыбалась, я бы так любила это фото. Может, дело в фотографе - ты возмутилась тем, что он нахамил мне, и не смогла потом улыбнуться в объектив? Лера, порядочные женщины не возмущаются.
   Кончилась сессия. В следующем году она кончится в это же время, и я приеду к тебе. Ты возьмешь отпуск, проведём несколько деньков в Белом городе, а потом поедем к твоей маме. Если же отпуска у тебя не будет, я буду с тобой в Белом городе. Утром ты на работу, а я с твоим сынулей. А вечер вместе, как в старые времена. Я уже страшно скучаю.
   Я хожу в лес по чёрные ягоды, кажется, у русских это черника. Скоро пойду по малину. Я живу счастливо и просто, и только очень мне не хватает тебя. Отдыхаю после вступительных экзаменов, ни о чём не думаю, почитываю античную литературу.
   В моей группе за диктант получили 'три' только семь человек из пятидесяти. Остальные 'два'. Я в числе семи. Очень боялась, что не пройду по конкурсу. Но всё позади. Я остаюсь в селе, в школе! Пока учусь, я в селе! И потом! На веки вечные! Учиться будет интересно и легко, это же не математика или физика. У меня всё сложилось хорошо на данный момент. Очень хочу, чтобы и у тебя всё было хорошо. Лера, пиши мне, а то я начинаю тревожиться.
  
  14.11.1979
   Получила твоё фото с сыном. Мальчик замечательный, так подрос. Я ведь видела его совсем крохой. А ты такая нежная и печальная.
   Получила твоё поздравление. Спасибо. Я не поздравила тебя, ты ведь знаешь, для меня не существует праздников, дней рождений. Только выходные.
   Что у меня? Ничего. Новый директор грубиян и невежда. Но куда уйти? Нет другой работы.
   Появилось много книг. Шекспир, Лопе де Вега, Расин, Корнель, Толстой, А.Островский, Мериме, Бомарше. Зачем? Не знаю. Как будто обеспечиваю себе старость.
   Знаешь, так живу сейчас - как сплю. Кажется: вот проснусь, и буду жить. Но много занимаюсь, потому что учусь. Это меня спасает от длинных вечеров и ночей. С работы прихожу в шесть или позже. Грязь, дожди, дорога утомляет. Ну, как-нибудь, до отпуска. А там... Боже мой, я снова увижу тебя! Даже не верится. Надеюсь, время пройдёт быстро. Зимой сессия, потом мартовская, потом в июне, и я у тебя!
  Недавно была в ресторане в Трускавце. Совсем не похож на ресторан 'Москва' в Белом городе. И люди другие, скучные, чопорные, все больные, пить нельзя. Я была с мужчиной пятидесяти лет.
   - У меня есть жена, я не могу её бросить. Кому она сейчас нужна. Но я могу предложить Вам, Слава, Москву, работу и через два-три месяца квартиру, которая будет Вашей.
   Он художник, титулованный человек, член каких-то академий. Если бы эта встреча произошла в Белом городе, я бы, не раздумывая, поехала, правда или нет то, что он говорит.
   За то время, что ты уехала, этот еврей (снова еврей!) был единственным, с кем можно было говорить с удовольствием. Все остальные... если влюблён, то смотрит и молчит, если нет, то чушь порет. В том и в другом случае мне плохо. Нужен собеседник. Я это сразу поняла, как уехала от тебя. Очень скучаю по тебе. Ничего более ценного нет, чем общение с человеком. Но мы не можем общаться с каждым. Мы с тобой врожденно необщительные. Эта скованность, эта надменность, удивительно! Ведь понимаем всё. За наше нежелание вовремя слово сказать, улыбнуться судьба платит жестоко... И жизнь в тягость. Но не уйдёшь. Как цепко она держит.
   До свидания. До встречи. Твоя Слава.
  
  Без даты
   Дорогая Лера.
   Вот и пришло твоё письмо. Как много новостей, и оно такое... такое реальное, ясное. Наверное, это самые подходящие слова к твоему стилю. Хрусталь, стерео.
   Я рада, что у тебя всё нормально. И рада, что снова будет встреча летом.
   Лихорадочно приобретаю книги. Как будто боюсь, что уйдёт, остынет моё страстное желание их иметь.
   Учусь старательно. Пишу контрольные, сдаю зачёты. Они меня спасают от мыслей о своей жизни, от пустых вечеров. Нам обеим известна истина: вечерами нужен кто-то рядом. Или кто-то, к кому можно пойти в гости. Но никого нет. Одна. Как и ты. Ты уже четыре месяца без своего любимого. Память тела. Понимаю. Может, и мне плохо оттого, что моё тело хочет любви.
   'Когда оплывает свеча,
   Грустнее глядеть в синеву.
   И кажется мне по ночам,
   Что я слишком долго живу...'
   Две недели назад мальчик двадцати четырёх лет предложил мне руку и своё простое, доброе сердце. Мы встретились в горах. Так романтично. Ему абсолютно непонятны мои проблемы. Как можно жить и скучать? Надо просто жить, и всё. Такую ли жену ему надо? Наверное, я тоже чего-то очень важного не понимаю, но он не поможет мне это понять. Мой кузен говорит: ну что ты выбираешь и выбираешь? Почему бы не остановиться на этом парне?.. А мне, конечно, импонирует его простота. Но...
   Но Лера, не пропадает ощущение, что вот проснусь, и весь этот кошмар исчезнет. Я избавлюсь от всего. Хотя, институт - это чудесно. Жизнь в селе - счастье, за которое я не устаю благодарить бога.
   У нас не работает телевизор. Мама слушает радио. А я езжу в институт по субботам и хожу в кино. Вот и вся связь с внешним миром.
   Дожить бы скорее до лета. Приеду к тебе, и мы вместе поедем в Грузию. Пусть душа отдохнет в красоте. Тбилиси. Будет тепло, и солнце и синее небо. Солнце и счастье войдут в наши сердца. Дожить бы до лета.
   Целую тебя.
  
  Ночь на 24.01.1980
   Лера, я думала, ты меня уже забыла. Получаю изредка твои письма, пишу тебе, неделями таскаю в сумке, потом рву, не перечитывая. Милая, не сердись на меня. Я также сильно люблю тебя, как и раньше, и скучаю так же сильно, как раньше, и вечно буду тосковать по тебе, потому что никогда не примирюсь с разлукой. Хуже придумать и хуже наказать себя мы не могли, чем разъехаться. Страшно, что непоправимо.
   Помнишь, мечтали выбрать город или село и остаться там жить. Ах, об этом мечтала только я. Для тебя такое невозможно.
   Жалкая и томительная жизнь, о чём, о чём, моя Лера, писать? Об институте? Я была на сессии. Две недели напряжённых дней. Страшное одиночество в городе. А дома безнадежность, я потеряла надежду на лучшее. Жду отпуска, встречи с тобой, с Тбилиси, но это так далеко...
   Лера, веришь или нет, мне нечего писать, скучно писать. Как скучно и всё остальное. Когда-то наши письма другу к другу были моей жизнью. А теперь сижу час, чтобы что-то придумать. У тебя своя жизнь, мне она совершенно непонятна. Не знаю, что со мной случилось, сколько я ещё буду в этом трансе. Милая, я надорвалась. И мне плохо, описать не могу.
  Учусь - не учусь, просто сдаю зачеты. Состояние полусонное. Дорога, работа, дорога. Не читаю ничего, но приобрела много книг. И постоянно чувство, что скоро всё кончится.
   Приезжал Владимир. Он чуть не умер. Его спасла некая учёная дама, просиживала возле него все ночи и спасла ему жизнь, но не здоровье. Но даст бог, поправится. Мы много говорили. Просил прощения и каялся в том, что не может поступить иначе, как только взять её в жены, потому что она любит его. Боже мой, милая, какой фарс.
   Тогда же осенью встретила старого чудака, страстного любителя комплиментов. Мы провели много чудесных вечеров. Много красивых вещей я узнала и поняла. Он понял, как я одинока и несчастна. Но ни слова не сказал об этом. Только в последний вечер заметил: оттого-то и комплекс, что всего боюсь, не могу позволить грех, а если позволяю, то раскаяние отравляет наслаждение. Вам в монашки идти нужно. Вот его буквальные слова: 'Голубушка, не убегайте от встреч, ищите их сами, живите, наслаждайтесь каждым мгновением'. Ему хорошо, в шестьдесят можно наслаждаться. Но всё же многое запомнилось из того, что он говорил.
   По всей вероятности, встреча с совершенно больным Владимиром потрясла меня, а месяц, проведенный в Львове с профессором, как-то поддержал. Вернулась домой, окунулась в работу. В школе директор, которого даже видеть не могу. Мне предлагали место учительницы в начале учебного года в глуши, в горах, где до автобуса километров двадцать. Не согласилась, теперь сожалею. Брат предлагает ехать в Тюмень, там учитель зарабатывает около пятисот рублей. Но даже думать не могу о большом холодном городе.
   Были ещё встречи. Мужчины, которых встречаю, приглашают меня жить в тот город, откуда сами - Москва, Киев, Ташкент и даже Тбилиси. Комплименты, восторженность. Не понимаю за что, последнее время я неживая. И такая настороженная, будто боюсь, что меня обманут. А это всего-навсего живые, нормальные люди, которые ищут развлечений и влюбляются в женщин, благосклонны к ним.
   Могла бы уже трижды выйти замуж. Не понимаю, как этого не произошло. Но всё позади. Я не выйду замуж. Это так же невозможно, как умереть. В одном письме ты написала: умереть самое трудное. Да. Так же, как жить. Жить и умереть одинаково трудно. Вот и выбираешь то, что есть. Живёшь. Пока живётся. Что и когда остановит? Одному богу известно. 'На скамейке сидит старая, сгорбленная женщина, которая раздумывает о прошедшей жизни, где не было ничего, кроме горести, а впереди смерть'.
   Я не уклоняюсь от встреч. Но ничего нового не приносят они мне. Новое, где ты? Какое ты?
   Милая, мне хочется, чтобы завтра у тебя было счастье, хоть на один вечер, чтобы было много гостей. Чтобы прекрасные мужчины и нежные женщины окружали тебя.
   Когда у тебя отпуск? Я приеду в середине июля. Поедем вместе к морю. Заедем денька на два в Тбилиси. Японию я не увижу, но чем Тбилиси, город моей мечты, хуже? Встретила человека, который был в Японии. Дар - он так же прекрасен, как его имя.
   Твоя Слава.
  
  5.02.1980
   Дорогая Лера. Прости, что не пишу. Я попала в какой-то промежуток, не живу, а умираю.
   Получила твоё письмо. Это просто здорово, что ты вошла в другую жизнь, и нет страшного одиночества. То, что окружающие тебя люди интересны, это бесспорно. Поэты и есть, наверное, те люди, которые ещё имеют право жить на земле, и они так похожи на тебя.
   Я познакомилась с Даром, прекрасным мужчиной, но виделись мы один и последний раз. Должна была к нему поехать, он ждал. Но страшно было подумать, что эта встреча будет последней. Вот поэтому не поехала. Сидела дома, читала сказки и думала о нём. Если это только один день, а потом ничего, пусть этого дня не будет.
   Жду весну, потому что будет потом лето, и я приеду к тебе. Единственное, чего жду. Пиши, не забывай меня, моя Лера.
   Твоя Слава
  
  28.02.1980
   Дорогая Лера, добрый день.
   Твоё письмо как никогда обстоятельно. Даже спрашивать ничего не надо. Видно, что есть перемены. И мне нравится это.
   Влюблённый в тебя поэт собирается мне письмо написать? О чём? Я с удовольствием почитаю, но о чём же он будет мне писать? Он, наверное, очень добрый человек и пожалел меня. Но скоро кончится зима, и я оживу, сдам сессию, буду лазать по горам, поеду к тебе.
   Жду весны, а снег всё идет. Снег как белые цветы, прекрасные и тихие. Как будто музыка звучит в воздухе - так прекрасно.
   С Владимиром встречалась дважды. И оба раза это чудовище клялось мне, что не может поступить иначе, как жениться на учёной сиделке. Но что он не забудет меня никогда, сколько жить будет. Признаться, я была потрясена.
   Ты помнишь, в Львове мы с тобой хотели ужинать в ресторане 'Высокий замок', и не попали туда. Я приехала в Львов, позвонила Владимиру. Он сказал, что вечером зайдёт за мной. И мы поехали именно в этот ресторан. Когда он всё сказал мне, стало ужасно пусто. Как будто имею совершенно пустую голову и вся я пустая. Как будто у меня нет ничего - нет сердца, нет крови, есть только оболочка. Я встала и пошла, ощущая эту неприятную пустоту. Мне кажется, я и не думала, отключилась в тот момент. Знаешь, Лера, не понимаю, отчего я восприняла это так трагично и потом переносила очень тяжело. Ведь я о нём никогда не думала, ни раньше, когда писал, ни потом, когда перестал, заболев, ни даже тогда, когда ехала к нему в Львов.
   Тогда было так тепло.
   Его отъезд был через два дня. А у меня ещё месяц в Львове. Вот тогда я и встретила старца-профессора, не знаю, сколько ему лет, может, сто.
   Я выйду замуж, и не буду работать. Я считаю, женщины не должны работать. Они должны сидеть дома и читать книжки. Это возможно? Наверное, нет.
   Сегодня в школе я встретилась с Лермонтовым. Была в учительской и начала его читать. Боже мой, как чудесно! Он может заменить всё - друзей, мужа, уют, надо только иметь томик и читать. Я была потрясена этим открытием для себя Лермонтова. Сколько живу на свете, ничего лучше не читала.
   Привет поэту твоему. Напиши мне хоть один какой-нибудь его стих, чтобы я имела представление о нём. Надеюсь, летом увидимся. Будет солнце и тепло, а это главное для меня. Зимой я не живу.
   Пиши, твоя Слава.
  
  16.03.1980
   Дорогая Лера, получила твоё письмо, очень интересное, полное жизни, любви, знакомств. И прекрасное стихотворение. Моя жалкая жизнь ничто по сравнению с твоей.
   Она застыла, и что способно вызвать её к действию? Несмотря на то, что я не вписываюсь в местный пейзаж и кажусь человеком случайным здесь, как, впрочем, и везде, ничего не меняется и, наверное, никогда не изменится. Хочу перемен, но ничего не делаю, чтобы они были. Видимо, так нужно. Единственное, что смущает - не могу смириться с этим.
   Милая моя, я научилась жить, отстраняясь от жизни. Только в этом случае она, жизнь, терпима, я согласна с Флобером. Но боюсь, что переусердствовала в этом умении так, что и не живу совсем.
   Не умею завидовать, я не завидую тебе, но читая твои письма, смутно чувствую, что нечто важное идёт мимо меня. Я не смогла бы жить такой жизнью, как ты, мне дано другое, которое я пока не могу или не умею поймать. И вот твоё счастливое письмо остро даёт мне это почувствовать. Прохожу по жизни, едва касаясь земли, замечаю всё и ничего не принимаю.
   Дар написал и даже приложил фото. Я не ответила. Незачем так унижать свою жизнь, так думаю я, глядя на его счастливое, удачливое лицо. Я не умела никогда с такими ладить. И если ему суждено было влюбиться в меня, так ненадолго. Не думаю, что он ещё напишет. Не исключено, что это была просто вежливость.
   Я сельская учительница. Это навсегда. Пошью строгий костюм неопределённо-осторожного цвета, белую блузку, и всё.
   До свидания, Лера! пиши мне, милая. Твоя Слава
  Вечером.
   Милая моя, сегодня перебирала твои письма, искала одно стихотворение. Письма за 78, 79, 80-й годы. Одиночество приносит только плохое: боль, отчаяние, горести... И вдруг так много радостного счастья, яркого света. Я счастлива, что ты мне пишешь всегда: когда тебе плохо и когда душа взлетает от счастья.
   Придёт весна, зацветут деревья, потом горячее солнце согреет меня, и я снова стану сама собой, появится надежда. Хорошо, когда она есть, что бы мы ни думали о ней, даже самая маленькая надежда. Это чудо жизни.
   И ничего, что я пишу редко и мало. Тебе ведь сейчас хорошо. А мне плохо и безысходно с самой осени. Не понимаю, зачем живу. И никто не сможет объяснить, никто и никогда, а я так хочу понять: для чего?! Всё потеряло смысл: не хочу жить, не хочу думать, спать, писать. Любимые книги и стихи ещё приносят часы забвенья, но оно кратковременно. Объясняю, а чувствую, что это только слова, вода. Во мне же остаётся твёрдый остаток боли.
   Скоро мы увидимся, я сдам сессию и с лёгкой душой отдамся безделью, солнцу, путешествию... Пиши мне. Твоя Слава
  
  20.03.1980
   Моя милая, здравствуй. Сильно заскучала по тебе. Решила написать, может, полегчает.
   У нас бесконечная зима: снега, вьюги, мороз. Напиши мне поскорее письмо о себе. Что делаешь, что читаешь, что пишешь? Твоё последнее стихотворение 'Признание' очень понравилось. Удивительное, не похожее на другие твои стихи.
   Я жду солнца, а оно не появляется. Стала такой лентяйкой. Смотрю телевизор, читаю мало.
   И снова чужая жизнь ворвалась в твою уютную комнатку. В твою дивную музыку - блеск неведомого, непонятного. Как стремительно в твоей жизни течёт время, всё меняя.
   Пиши мне, пиши!
  
  15.04.1980
   Добрый день, моя милая, моя дорогая.
   Уже весна. Солнце. Синее небо. Моя комнатка, где мы с тобой пили вино, курили, говорили прошлым летом.
   У меня началась полоса предсессионных экзаменов. Если сдам, летняя сессия не будет столь утомительна, и я приеду к тебе не очень усталая. А это нужно, ведь мы мало будем спать.
   Милая Лера, я влюбилась. И ещё встретила человека, который влюбился в меня. У него библиотека из более чем двух тысяч книг. Я б, не задумываясь, вышла за него замуж, если бы не влюбилась в другого. Совершенно не могу представить, что будет, если я у него просто увлеченье, а эта мысль приходит мне в голову. Он живёт в городе, я не могу с ним часто встречаться. Без него думаю только о нём. Изучаю его письма, выучиваю наизусть, вспоминаю его слова, улыбку, манеру говорить, пить вино... Моя жизнь превратилась в ожидание встречи с ним. Его жизнь мне непонятна и непредставима. Ничего не существует кроме его лица, рук, его жизни, отдельной от моей.
   Прошу себя: не надо так сильно влюбляться, может быть беда. Живу на пределе, ожидая встречи. Сколько можно жить на пределе? И не дай бог ему шутить, я этого не перенесу. Я думаю, моё сердце разорвётся, если приеду, а его не будет. Это мучение. Ничего не могу поделать с собой. Умереть трудно? Совсем нет.
   Пиши мне, твоя Слава
  
  15.05.1980
   Мой любимый говорит о любви и целует меня, но не знаю, чем кончится его любовь и терзаюсь от неуверенности в ней. Когда мы встречаемся, реальность исчезает, начинается волшебство его рук и слов, он утешает меня: для меня ничего не существует на этой земле, одна ты. Но как медленно идут дни до встречи, так больно жить без него!
   Скоро приеду к тебе.
  
  5.06.1980
   Прости, что мало пишу. Сессия, а ещё моя любовь, я так влюблена! Пишу, чтоб ты знала, что я жива и скоро буду у тебя. Мне люди не нужны, только ты одна.
   Лера, в Москве буду пятнадцатого, в тот же день уеду в Бугульму. Когда приеду в Белый город, не знаю. Не надо встречать, я найду тебя.
   Звонила в справку. В Бугульме буду в три часа ночи. Постарайся семнадцатого быть дома.
   ...Быстрей мчись, время!
  
  23.08.1980
   Дорогая Лера.
   Город меня уже не пугает. После встречи с тобой многое изменилось. Теперь я удивляюсь своей тупости. Мне тридцать лет и, наконец, я вижу, как приятно влюбляться и влюблять в себя. Всю дорогу от Белого города до дома меня сопровождали удача и счастье. В Москве пришлось провести две ночи на вокзале, пока купила билет, но ни минуты я не была одна. Много новых знакомств и адресов, но я не стану писать. Однако теперь, если придётся работать в городе, я не буду сидеть и тосковать. Есть тысячи интересных людей, которые готовы разделить моё одиночество, а если они наскучат - есть кино, театр и книги. Я никогда так полно не чувствовала жизнь, как сейчас.
   Готовишься ли к поступлению в институт? Приходили ли к тебе после моего отъезда Рустем с Игорем? Как глуп всё же твой И-горе! Такое ляпнуть: а вот я бы мог вас поссорить. Хорошо, что мы не удостоили эту глупость ответом. Как здоровье Тамары? Очень жаль, что я так мало видела эту изумительную женщину. Передай ей мой привет и пожелания быстрейшего выздоровления. Жду, что друг Игоря пришлёт мне обещанную книгу. Передай ему привет.
   Что бы ни случилось, ни в коем случае больше не буду предаваться глупому унынию. Этот переворот готовился ещё раньше, когда я умирала от нежности своей и моего любимого. Вот тут открылись мои глаза. Помнишь ли ты, как Рустем на кухне Фердинанда говорил: 'Как люди не умеют жить!'... несколько недель назад я бы только скептически улыбнулась на этот 'детский лепет', но тогда я уже понимала, он прав. Действительно, не умеем: слишком мало отдаём, слишком боимся потерять. И ничего не теряем, но и не приобретаем. Слишком копаемся в своих чувствах, от этого и неудовлетворенность, тоска. Тоска как порождение бездеятельности и лени.
   Помнишь, я говорила: не хочу никуда ездить, дороги не зовут меня. Нет, теперь хоть сто дорог. Уеду за тридевять земель. Я молода, люблю жизнь и ни о чём не жалею. Что было, то было, но хочу и дальше любить жизнь так, как люблю её последние два месяца. Радоваться закату, выходить на крыльцо в ночь - какое очарование, утром открывать глаза и млеть от счастья - день!..
  
  Посылаю тебе, Лера, это глупое восторженное письмо. Ах, отпуск! Хорошо бы вся жизнь состояла только из отпусков. Как ты на эту идею смотришь? Скучаю по тебе. Только расстались, а как скучаю. Плохо без тебя. Просто плохо, и противопоставить этому 'плохо' нечего.
  
  Без даты
   Добрый день, моя Лера!
   Работаю в селе. У меня младшие классы. Читаю Марка Твена, скучаю. И знаешь, что особенно плохо? Что не могу ходить. До дома, где сняла комнатку, идти от школы две минуты.
   Директор молодой, черноглазый, улыбка смущённая, первый год директорства, зовут Михаил Кириллович. Коллектив неплохой.
   Милая Лера, пиши о себе. Что нового у тебя?
   У меня ничего. Я рассказывала, как чуть не вышла замуж за шофёра. Так вот, кончилось это некрасиво. Однажды он приехал и постучал. Я читала. Выглянула. Неприятно удивилась - для меня не существует человека, если я потеряла к нему интерес. И его мольба выйти хоть на десять минут только раздражала. Но вышла ради того, чтобы всё быстрее кончилось. А десять минут готовы были растянуться на десять часов. И уйти трудно: мужчина высокий, сильный, властный, целует мне руки и просит остаться ещё на минуточку. Я ушла, но этим не кончилось. Он ходил вокруг дома, стучал. Всё прощался. Потом возвращался, а мне хотелось спать. Я ему сказала банальную фразу: ты мне надоел. Ты мне надоел, понимаешь? Я не люблю тебя больше, я не хочу тебя видеть! Он ушёл. Вот, Лера, свяжись с дураком, невольно будешь разговаривать, как кухарка, другой язык ему непонятен. Где более тонкому человеку достаточно взгляда, этого надо оскорбить для его же блага - чтобы больше не унижался. Ведь чем дольше он не уходит, тем безнадежнее теряет меня.
   Была ещё история. Помнишь, рассказывала о мужчине, у которого более двух тысяч книг? Он позвонил и пригласил меня к себе. Я отказалась и пригласила его, не думая, что приедет - ведь село! Должен понимать. Но он быстро согласился и приехал. Дома были только я и брат. Лера, как всё-таки на селе видно человека. В простой бедной обстановке моего дома обнаружилась его глупость, тяжеловесность комплиментов, хвастливость, а его нытьё из-за переполненного автобуса, из-за дальней дороги пешком - всего-то три километра!.. Наверное, простота моего дома прибавила ему смелости - он пытался меня поцеловать. Это было отвратительно, гадко и смешно. В тот день он походил на молодящуюся вдову. Нет, к старости люди глупеют, старики редко бывают умны. Мы с братом посмеялись, когда он ушёл, и решили, что лучше иметь дело с молодыми; а этому пятьдесят.
   Милая, больше не о чем писать. Приходят письма - из Москвы, Салехарда и так далее - отзвуки отпуска. Но нечем ответить.
   Пиши мне, милая.
  
  Без даты
   Получила твоё большущее, клеенное-перекленное на почтах письмо, твоё печальное и нежное письмо. И всё же, несмотря ни на что, я завидую тебе, твоему образу жизни, завидую всему, что с тобой. И скучаю по тебе, Лера. Когда закончу институт, переберусь поближе к тебе. Просто физически не хватает тебя, мой друг. Никому не пишу, кроме тебя.
   Написал несколько писем Он. Но ответа не получил. Надеюсь, больше не напишет. Весной приедет, но я уже не люблю его. Да, я очень была влюблена, но не прощу никогда, что уехал и оставил меня. Его приезд для меня будет не радостью, а лишь хлопотами. Видишь, как прозаически кончилось моё чувство.
   Была на сессии, и приехал Владимир. Мы часто виделись. Теперь я официальная невеста орденоносного жениха. Нелепо и смешно. Почему он не женился на сердобольной даме, не знаю. Неинтересно. Я тебе говорила, не могу любить того, кто сделал мне больно, да ещё так больно. 'Слава, Вы очень изменились, появилось больше уверенности, с вами опасно разговаривать'... Да, меня опасно обольщать прежними методами. Мне он не нужен. Хотя вечерами не могу уснуть от желания выйти на улицу и опереться на чью-то руку. Чтобы гулять, слышать тихий, спокойный голос собеседника... Ни к чему мне и его письма. Хотя он обо всём этом ещё не догадывается. Твои письма для меня - счастье. Я не преувеличиваю. По сравнению с тобой мужчины такие убогие. Их письма такие бедняцкие, - моя влюблённость улетучивается. Верный способ заставить себя разлюбить - это написать мне неинтересное письмо. Лишь ты меня никогда не разочаровывала.
   А собеседник у меня появился - Михаил Кириллович. Он педант и сухарь, любить его невозможно, и он вряд ли может любить. Не женат. Его серьёзность несколько в тягость, я хочу смеяться и шутить, но, несмотря на это, чувствую с ним себя легко и просто. Хотя он не прост. Не любит стихов, кроме Некрасова и Шевченко. Любит комфорт, изысканно одевается, читает в оригинале великих немцев, имеет библиотеку в четыреста книг. Любит хорошую музыку.
   В твоём письме 'обнаружилась' умудрённая опытом женщина с циничными нотками в рассужденьях. И что-то это не вяжется с маленькой изящной комнаткой, с прекрасными розами, с нежными грустными стихами, с печальными твоими глазами. Мне кажется, ты чуть рисуешься. Зачем? Лера, у тебя так много поклонников, но где же счастье, или хотя бы удовольствие? Может, ты чего-то не замечаешь, или пропускаешь?
   А я встретилась с мужчиной, который сказал: будь моей женой. А когда я сообщила, что у меня есть сын, он чуть не захлебнулся вином и сказал: мои родители выгонят меня из дома. Врач-уролог. И профессия-то какая-то идиотская! Я бы и не вышла за него, потому что он чурбан.
   А этот Владимир водит меня по холодным улицам города, бесконечно говорит, но ему и в голову не приходит поцеловать меня. Возникло подозрение, что он импотент. Когда мы танцевали в ресторане, он был так неуклюж и нелеп, что неприятно. Его угодливость какая-то болезненная, мне тоже не нравится.
   Представь, Лера, такой парадокс: все мои знакомцы не курят! Мои собеседники, мои поклонники, мои любовники - не курят! Такое впечатление, в Западной Украине никто не курит, я должна начинать первая.
   Милая Лера, почему ты вернулась из отпуска раньше? А какие стихи!.. Но как, как начать печататься?! Готовишься ли ты в институт?
   Ношу твой перстень, когда по тебе очень скучаю. Любуюсь игрой света в камне.
  
  6.11.1980
   Дорогая моя Лера.
   Завтра большой праздник. Ты пойдёшь на демонстрацию. Мой брат пошёл в армию. Мы пока не знаем, где он будет служить.
   У нас большие снега, морозы. Мой собеседник, нежный, весёлый, остроумный, пытается угадывать мои желания. Мне настолько с ним хорошо, что когда приходит время расставаться, я не хочу уходить. И не замечаем мы ни дождей, ни снегов.
   Прости мне, Лера, что так долго не писала. Я много пишу тебе, но письма не отсылаю.
   Получила твои стихи. Они замечательные. С большим нетерпением буду ждать обещанной тобой большой подборки за восьмидесятый год. Я не встречала лучше стихов, чем твои, но это не потому, что я люблю тебя, а просто они очень хорошие.
   Дни проходят легко и быстро. Незаметно прошла первая четверть, вторая короче. А там Новый год и весна. Читаю Каверина - интереснейшие вещи. Мечтаю попасть в кино. Видишь, как всё просто. Сначала думала, не справлюсь с работой, но теперь научилась заполнять рабочее время по максимуму и выкраивать несколько часов для себя. Какое блаженство проверить тетради, написать конспекты и почувствовать себя совершенно свободной. Я беру книгу или листок с ручкой и начинаю писать тебе. Пиши мне больше о тех интересных встречах, которые происходят в твоей жизни. У тебя такая сложная жизнь. Твои письма я беру в руки с ощущением, что это интересная и бесконечно дорогая мне книга. Ты всегда оправдываешь это моё ощущение. Но мне кажется, ты забываешь меня.
   У меня на пальце твой перстень. В честь праздника я надела его, и в твою честь. А на твоем пальце перстень Карла. Я не скучаю по нему, мне приятно, что он с тобой.
  
  28.11.1980
   Милая Лера! Ты скоро получишь отдельную квартиру и сделаешь обмен. Поближе ко мне. Лера, мы будем часто встречаться. Ты выберешь город тёплый и уютный. Я счастлива, что буду встречаться с тобой чаще, чем раз в год.
   Лера, почему тебе плохо? У тебя есть коллеги, с которыми хорошо - они любят тебя. Со стороны кажется, вы как одна большая дружная семья. Утром тебе хочется на работу из-за них. У тебя есть Литобъединение и там много прекрасных мужчин. Ты часто выступаешь со стихами перед публикой - в Белом городе любят поэтов. Но почему такая скорбь! Из-за Игоря, с которым всё поломалось, и его приходы теперь - редкое счастье, которое выпадает внезапно? А между ними ты живёшь в своей комнате, в лаборатории, в литобъединении и убеждаешь себя, что это твоя жизнь, это, а не приходы Игоря и их ожидание. Что-то тут не складывается, и ты не чувствуешь себя счастливой... Как в такие минуты я бы хотела быть рядом. Мы бы пили вино, потом бы ты танцевала, а я восхищалась тобой, потом ты, быть может, плакала бы. Я в такие минуты чувствую себя виноватой. И всё же оно приходит, успокоение. Мы долго разговариваем, лёжа в постелях, и под утро засыпаем. И опаздываем на работу, Лера. Но теперь ты не опаздываешь.
   Меня же никто в коллективе не любит. Я ведь женщина со странностями. Никому не грублю, со всеми вежлива, но, невзирая на это, никто не желает ближе познакомиться.
  Впрочем, все они люди интеллигентные, с ними можно сосуществовать. Да, я соблюдаю дистанцию, сама не перехожу черту, этим самым другим не позволяю. Но это не вполне моя воля. Так получается. Это не высокомерие, как может показаться, а беспомощность, скрывающаяся под маской отчуждённости.
   Я писала тебе о Данко. Он рассказывает о себе, и мне интересно. А когда он просит меня рассказать о себе, я говорю: у тебя много друзей, я завидую тебе. Но у меня тоже есть моя Лера, и она меня любит так нежно и крепко, как все твои друзья тебя. И я её тоже очень люблю. Я часто рассказываю ему о тебе, читаю твои стихи, и тот стих, который ты написала для меня, только для меня. Он спрашивает: она красива? Я улыбаюсь: что ты, она прекрасна! Он говорит: что бы она сказала, если б узнала обо мне? Я отвечаю: ты бы ей понравился, потому что я люблю тебя.
   Я пообещала ему показать твоё фото. Оказывается, мне и говорить ему о себе нечего, только как о тебе и себе, больше о тебе. И потому говорит он. А когда он хочет, чтобы говорила я, спрашивает о тебе. И я ему рассказываю. Разное.... Как мы встретились на вокзале в Львове. Ты не написала номера вагона, и я пошла в хвост поезда, сказав ребятам, с которыми познакомилась, пока ждала твоего поезда в Львове, чтобы шли в к первому вагону. Я объяснила: увидите молодую женщину с идеальной фигурой - это и будет Лера. И они сразу узнали тебя, привели ко мне, а ты всегда споришь со мной, что твоя фигура не идеальная... Рассказала Данко, как, избавившись от ребят, в гостинице мы обнаружили, что обе купили вино, но не купили еды для встречи... Как поняли, что без штопора не можем открыть бутылку и ждали, когда кто-то из полуночных гостей пройдёт по коридору. Как нам повезло - двое мужчин ехали к нашему министру с образцами великолепного молдавского вина, и наше осталось неоткрытым, и как потом мы избавлялись от них, чтобы быть вдвоём, и как нам это удалось... Как на обратном пути в том же Львове несколько вечеров пытались поужинать в ресторане, какая я неряха, и какая ты чистюля, как я скучаю по тебе.
   - Ты написала Лере обо мне?
   - Написала.
   - И что она ответила?
   - Ещё не ответила.
   - А что она ответит?
   - Не знаю, она очень редко отвечает, она просто пишет мне.
   Ещё в сентябре в моей сумке было одно из неотправленных писем тебе, и я ему прочла. Это было его первое знакомство с тобой. А потом где-то в конце октября ещё одно. Тогда я так сильно скучала по тебе. После расставания, когда всё утряслось с работой, особенно остро чувствовала, что два года без тебя будут мукой, сплошным одиночеством.
   Милая Лера, пиши мне. Дороже тебя нет у меня никого. И твои письма - всё, что могу иметь. Любовь? Да, это чудо, и целовать - счастье, идти на свидание - радость и праздник. Но мои письма к тебе - вечные, моё желание видеть тебя - вечно. Ничего здесь не может измениться. Разлука не меняет ничего. Мне всегда будет нужен твой голос, как тебе моё внимание и присутствие. А любовь, разве бывает любовь вечной.
   Целую тебя, целую.
  
  4.12.1980
   Пишу тебе при свече. Света нет. Снег тихо падает. Хочу к тебе. К твоей комнате, к твоей музыке, к твоему голосу. Снова хочу ждать тебя с работы, как это было летом, и видеть твои счастливые глаза: чего нынче твоей душе надобно, Славче? Куда пойдём?.. Снова хочу читать с тобой стихи, ужинать в ресторане, хохотать в обществе двух мужчин и сбегать от них, как любовники сбегают от мужей - с ощущением счастья в груди. Хочу снова всего - даже плакать при расставании. Ты помнишь, какой был дождь тогда, как было холодно в городе? Ты помнишь? А это - помнишь:
  
   'Всё видели мои глаза,
   Но вернулись к вам,
   Мои белые хризантемы'.
  
   И ещё:
  
   'Глазами тост произнеси,
   И я отвечу взглядом...'
  
  Это наша любовь, наша жизнь, это наши расставания и наши встречи. Это мы. Ты приедешь ко мне, когда будет тепло. Может, мы встретимся на море, чтобы нам было по-настоящему прекрасно.
   Лера, напиши мне: как друзья? Как работа? Как твои поклонники? Обещала стихи прислать. Пришлёшь ли?
   Читаю Сервантеса, очаровывает, но как мало у меня времени. Что ты читаешь? Ах, да, Андре Моруа, ты писала. Чудесный писатель, ты счастливица.
   Мой собеседник Михаил Кириллович? Мне нравится говорить с ним, смеяться, идти к нему на свидание, я нравлюсь себе, когда я с ним. Мы едим яблоки, и они кажутся нам очень вкусными, пьём вино, и оно кажется нам отменным.
   По субботам езжу домой. Завтра воскресенье, а в понедельник поеду в село, где работаю. Чтобы успеть к девяти на уроки, надо выйти из дома в пять утра. В это село не ходят автобусы, а случайные машины редки. Придётся идти пешком девять километров. Но я люблю ходить, мне не в тягость.
   Моя настоящая жизнь теперь кажется мне временной. Как будто сижу на вокзале и жду своего поезда. А когда он будет? В какую сторону повезёт? Не знаю. Знаю только, что так, как сейчас, всегда не будет.
   До свидания, целую тебя, твоя Слава
  
  21.01.1981
   Моя дорогая Лера!
   Получила твои последние стихи. Очень хорошие. Но ты очень мало пишешь о себе.
   Игорь вернулся, вернулся, когда ты его уже не любишь. Но, может быть, я выдаю желаемое за действительное, а ты всё ещё любишь его?
   Ах, Лера, как я завидую тебе, ты пишешь, что каждый день и каждый вечер у тебя ласковые и нежные собеседники. А мой собеседник уехал, теперь я одна.
   В ночь на первое января приехал Владимир. Читал твои стихи, сказал, что тебе нужно издаваться.
   Купила французские духи - себе и тебе.
   Имею хвосты по учебе.
   Ничего не читаю.
   Скучаю.
   Из декретного отпуска раньше, чем ожидалось, вышла одна дама, и меня перевели, - отправили в горы, в глушь. Снова младший класс - второй.
   Мне кажется, не дождусь встречи с тобой, и уже никогда ничего хорошего не будет. Нет, это не из-за отъезда моего друга. Было с самого начала известно, что он уедет. И все шесть месяцев встречалась с ним, зная, что разлука неизбежна. Но теперь я слишком одна.
   Мы ходили с ним в ресторан, и там я встретилась с тем, кого так любила до приезда к тебе. Ты знаешь, какой всё кончилось трагикомедией после моего счастливого дня рождения. С тем, кто говорил мне: До встречи с тобой я не жил. Не понимаю, как я мог жить без тебя, ты - музыка... Эти его лживые слова навек запомнились.
   Я оказалась за столом с двумя мужчинами, с которыми была близка. Ах, Лера, я пишу тебе чушь. Теперь я одна, и зачем писать о них. Но они сумели добиться моего расположения, и трудно было расставаться. Обыкновенный эгоизм: чем больше даёшь, тем больше хочешь, какой-то торгашеский эгоизм. Но ты так далека от этого, что на меня напало писать чёрт знает о чём!
   Целую тебя. С.лавочка
  
  26.03 1981
   Моя дорогая Лера. Вот и Данко уехал, а мне одиноко без него. Он написал, но я не отвечаю. Почему? Наверное, потому, что мне тридцать лет. Образовалась уйма свободного времени. И я ближе подружилась с Михаилом Кирилловичем. Мы ездили с ним в театры и в рестораны, были в Львове, Дрогобыче, Мукачеве, Трускавце. Мы говорим, говорим, но я никак не могу привыкнуть к его сухости, чопорности, его фантастической аккуратности. Я думала, почему не чувствую себя свободной рядом с ним, и поняла: в нём нет радости, ты понимаешь? Только постоянная подтянутость, он застёгнут на все пуговицы.
   Мы гуляли. Замёрзли. Он: зайдём ко мне, есть хорошее шампанское и новая пластинка. Я соглашаюсь. Пьём шампанское, разговариваем. Подхожу к окну, любуюсь ночными горами, церковью на фоне звёздного неба, говорю: какая прекрасная ночь! Он удивлён. Он этого не понимает. В нём нет радости бытия, всегда о чём-то думает, углублён в свои мысли. Его невозможно любить. Хорошо хоть, не жалуется на судьбу, но часто говорит о своих проблемах. Все считают его строгим, злым, и удивлены, что я ему симпатизирую. Считают это незаслуженным и смотрят косо. Я становлюсь героиней глупых сплетен лишь потому, что мне интересно с Михаилом Кирилловичем.
   Есть в школе одна особа, этакая бабёнка, плохо одевается, зато, говорят, очень хорошо раздевается. Она решила рассказывать ежедневно истории о нём. Пытается втолковать, что он злой, некрасивый, скупой и педант, и если я выйду за него замуж (!), то пропаду. Я ему рассказала, чтоб посмеяться, но у него же с юмором плохо, - он начал придумывать, что сделать, чтобы оградить мою репутацию от сплетен.
   Получила твои замечательные стихи. Они прекрасны. Данко я читала все твои стихи, он был влюблён в тебя, как и я, хотел увидеть тебя, переживал, что может тебе не понравиться, меня трогала такая наивная влюблённость. Теперь мне некому читать твои стихи. И это тоже плохо. Летом я поеду к нему на день или два. Это будет последняя встреча. Всегда нужно самой готовиться к концу.
   Как твой Игорь? Ты писала, что снова была с ним. Ты тоже не закончила историю. Я считаю, это необходимо. Я заметила в тебе пробивающуюся страсть к жизни, вернее, любопытство. В твоих письмах всё больше фактов, событий, не относящихся к твоей личной жизни. Лера, пиши мне! Моей бедной душе необходимы твои письма. Я их очень жду. Может оттого, что плохо живу после разлуки с Данко. После роскоши чувств серая будничная жизнь невыносима. А не пишу ему, потому что боюсь, первыми словами будет: приезжай, плохо без тебя. Это невозможно. Без него тоже невозможно. Написать, чтобы забыл - подумать страшно. Хотела написать, но когда взялась, появилось острое чувство потери, как будто что-то упало из моих рук и разбилось. Вот и сейчас я еду в поезде домой, кругом люди, занятые своими делами, а у меня чувство потери чего-то прекрасного. Я часто дразнила его песенкой 'Ах, мой милый Августин...'. А теперь лежу ночами с открытыми глазами и молю его писать о чём угодно, о работе, друзьях, но не о любви. И эта песенка звучит насмешкой.
   Если бы Михаил Кириллович был другим, я бы забыла с ним Данко. Но невозможно. В обществе Михаила Кирилловича у меня иногда появляется желание закружиться и полететь. Но, взглянув в его строгие глаза, огромные, чёрные, на квадратную, почти лысую голову, я улыбаюсь, представив себе, что было бы... Он мой ровесник, но господи, откуда эта строгость! Однажды у меня появилось желание обольстить его, но я подумала, это невозможно. Если же случится, я непременно напишу, как это происходило. Полагаю, можно будет посмеяться. По всей вероятности, он ещё невинный. Попыток хотя бы раз взять меня за руку за два месяца не было. Единственное, что могу видеть, это счастливые глаза, это он себе позволяет. Я даже удивилась, когда подметила этот факт: настоящие счастливые, сияющие глаза при встрече со мной. Но он слишком порядочен, строг, интеллигентен, чтобы с ним что-то могло произойти. Любит работу, любит детей, ничего необычного. В нём нет огня. Я не люблю его, хотя хотела бы.
   Если бы мне было пятьдесят, мне бы нравились наши интеллектуальные беседы. Но мне тридцать, и это становится в тягость. Вечерами мы гуляем. Позже я занимаюсь французским, или готовлюсь к экзаменам. В общем, плакать хочется от жалости к себе.
   Я пропустила такой факт в наших отношениях. Сидя в ресторане, мы пили за то, чтобы говорить друг другу 'ты'. Прогресс, представь себе.
   Вчера сразу после уроков поехали в городок Воловец, мне было нужно в библиотеку. Гуляли, и я заметила, нам не о чем иногда говорить. То есть, обычная банальная история, которая скоро закончится. Но я, представь себе, стесняюсь в его присутствии, и он тоже. Я не чувствую себя свободной. Ах, совсем, совсем не то, что мне нужно! И всё же это, пусть жалкий, но способ не быть одной.
   Я подметила, что этот человек тихонечко, но настойчиво переделывает меня. Случись, что я стала бы его женой, я превратилась бы в образцовую директрису. Мои книги не валялись бы между моими колготками или рубашками, это тягчайшее преступление. Но он убивает во мне и дух фантазии, ему это чуждо. Он убьёт меня всю и превратит в своё дополнение. Я потеряю индивидуальность. Он сильный человек, он сможет.
   Он слишком одинок, потому что очень образован и интеллигентен, а это в селе не котируется. Но он сильная личность, скрывает своё одиночество под маской общительности.
   Ах, Лера, нудное письмо я тебе пишу. А ты пишешь яркие письма. Я припоминаю, выискиваю, что бы ещё написать, только чтобы не прерывать общение с тобой. Необходимо переменить жизнь, чтобы писать интереснее. Но именно здесь, в этих условиях пропал страх перед жизнью и появился интерес к ней. Если бы это было тогда, когда я была с Карлом, о, я была бы счастлива и не уехала бы из Белого города. Но тогда был только страх и пустота, обжигающая жизнь.
   Милая пиши мне. Мне интересен, дорог каждый момент твоей жизни, каждое слово. У меня больше никого нет.
   Целую, целую. Твоя Слава.
  P.S. Простишь ли ты вмешательство в твою личную жизнь? Я завидую обширному кругу знакомых, твоей нужности кому-то, чьей-то радости от того, что есть в твоём окне свет, стихам, которые тебе посвящают. Ты сама пишешь чудесные стихи, и обязательно поступишь в Литинститут. Но меня огорчает: ты совершенно не рада всему этому, твоё равнодушие такое глубокое.
   Если бы в ту минуту, когда ты весела, когда смех и шутки вокруг, когда ты окружена остроумными собеседниками, которые жаждут остаться с тобой наедине, кто-то шепнул бы тебе на ушко: хочешь умереть?.. ты, даже не отрываясь от смеха, шуток, не задумываясь, не медля, страстно ответила бы: да, да! Скажи, что с тобой? Ты освободилась от любви своей?! Что ты теперь хочешь? У тебя много друзей. Почему же такое пронзительное одиночество звучит в твоих письмах? Хотя в некоторых стихах, я заметила, ты ждёшь встреч. Но чувствуется какая-то непонятная тоска. Я понимаю, что можно быть одинокой и в толпе, и в кругу друзей, но напиши мне: чего ты хочешь?
   Мне кажется, у тебя совсем ничего нет. Была любовь к Игорю (но не Игорь), ты ею упивалась, её любила, ею жила, ею держалась на земле. Любви нет, она развенчана, и вот теперь, мне кажется, у тебя совсем ничего нет. Есть какие-то увлечения и то, в основном, постельные, а больше ничего. Секс как средство коммуникации. А ещё огромная тоска и огромное одиночество. Ну, объясни мне, ради бога! Ведь ты умеешь общаться с людьми, умеешь увлечь всех - мужчин, женщин. Да как ты можешь отчаиваться, имея такие возможности и способности!
   Я нелюдимка. Ты любишь меня. Благодарение богу, никогда не смогу поверить в эту его милость: меня - ты! А тебя любят многие. Коллеги, поэты и ещё друзья. И я.
   Я не умею общаться. Секс для меня лишь дополнение к общению, и то очень незначительное. Я не блещу красотой, оригинальностью, умом, талантом, часто стесняюсь, дураки принимают это за высокомерие, равнодушие или позу. У тебя есть все достоинства, которые я назвала. Ты можешь настроить к себе человека как хочешь. Я считаю это привилегией людей незаурядных, лучших в мире.
   Скажи, отчего такая неудовлетворенность?!
   Я грущу, скучаю, потому что одна всё время, каждый вечер одна. А к тебе приходят, развлекают. Иногда у тебя вешалка рушится от количества пальто гостей. А ты (я себе это ясно представляю) лежишь потом ночью с открытыми глазами и не можешь уснуть. Что мучает? Отчего это? Ведь ты развлекаешься, как хочешь.
   Знаешь ли ты, что такое месяц-два ежедневно: уроки и стены комнаты. В кино не пойдёшь, в магазин не пойдёшь. Выйдешь из дома - лай собак, тёмные крыши, спит тёмное село. И никогда никаких перемен. Нет лица, на котором взгляд отдохнёт, нет голоса, который приятен, нет ни одной услышанной умной фразы за месяц, нет взгляда сочувствия за неприятности на работе - ко мне равнодушны!
   И всё же я живу. Может, меня спасает умение радоваться падающему снегу, солнцу, закату. А ты ничего не замечаешь вокруг, углубляешься в себя и несёшь своё горе, как драгоценную чашу, боясь расплескать.
   Я так одинока. Нелюбимая никем, живу, радуясь убогим радостям, выдумываю сама себе удовольствия, играю в жизнь. И самое страшное, в душе, где-то глубоко, таится, скрывается, боясь выплыть, безнадежность.
   У тебя талант. В сравнении с тобой я серая банальность. Моё одиночество обусловлено не только обстоятельствами, но и моей натурой.
   Ты же можешь сама для себя создавать условия, что ты и делаешь, но ты не ценишь ничего! Если сможешь, ответь мне, может, что-то и найдёшь в своё оправдание. Боюсь, что не найдёшь ничего. Но очень хотелось бы ответа.
   Сравнивая мою жизнь со своей, ты, может быть, научишься ценить себя?
   Ты знаешь, я люблю перечитывать твои письма. Но некоторые - не могу, настолько не понимаю, что-то чужое врывается, не всегда хорошее. Кажется, ты умышленно делаешь из себя то, чем быть не можешь.
   Пиши, пиши. Слава
  
  3.04.1981
   Дорогая Лера!
   Получила твои стихи, они прекрасны. Каждый - история. Я так люблю читать их и перечитывать.
   Лера, ты очень влюблена, это так чувствуется - и по стихам, и по тому, что тебе больно смотреть на мужчин, оттого что они - не Руслан. Он необычный, ты пишешь. Необычный даже среди необычных людей - поэтов? Я себе это плохо представляю. История вашего сближения ослепительна. Я переживала каждый шаг вместе с вами...Это волшебная история сближения и любви двух незаурядных людей, похожая на фильм, от которого не оторваться. В ней всё: юмор и боль, счастье и слёзы, глубина и близость, это умная и необычайная история. И столько нового!..
  У меня прошла весенняя сессия. Весна. Но счастья почему-то нет. Хочется развлечений, а их нет. Во время сессии часто ходила в кино, театр, ресторан. Ко мне приезжал Михаил Кириллович. Доверчив до невозможности к своим фантазиям. Ему кажется, я люблю его. У него есть, оказывается, своя история. Услышав её, я не хочу с ним встречаться, он думает, я страдаю, и утешает меня, просит ему верить. Но я не хочу верить. Слишком суха его речь, совсем нет юмора. И его глупое преследование, когда я в школу иду или обратно... Мольбы о свидании мне в тягость. Я выбираю другой путь, чтоб его не встретить, хожу задворками, только чтобы не видеть его огромных злых глаз.
   Пиши мне! твоя Слава
  
  6.06.1981
   Лера, твои стихи настоящая разрада. Это украинское слово, оно очень близко к слову утешение, но гораздо глубже и мягче. В дни печали и грусти я читаю их, восхищаюсь ими, плачу, страдаю. Лера, я так люблю их. Боже мой, как чудесны они, как прекрасны.
   Был долгий день, а впереди ещё длиннее вечер, я гуляла по городу, решив пойти в кино, но билетов не было, и я думала, хорошо бы было оказаться дома на диване с книгой Марка Твена. Но увы... Я пошла в любимую аллею, где очень редко появляются люди, но она близко от центра, то есть, нет опасности встретить нескромного человека. Села, и вдруг, о счастье! Обнаружила в сумке среди конспектов твои стихи. И, помнишь? Серебряные колокольчики зазвенели. Я читала, и потихоньку душа успокаивалась, затихала, всё стало мягче, грусть отошла, горе перестало быть большим, а печаль превратилась в нежность. Я курила, читала, перечитывала. Всё ушло. Осталась ты, твой голос, утро, восторг, розы - такие прелестные воспоминая.
   Прошёл человек. Потом ещё раз прошёл, и ещё. Не утерпел, подошёл. И хотя вежливо раскланялся, очарование исчезло, осталась досада, и домой пора. Но человек оказался любезным. Попросил почитать, заметив, что это стихи. Я почитала, и ты знаешь, на него это так же подействовало, как на меня. Изумленье, восторг я прочитала на его лице, удивленье. Вот как!
   Милая, я более двух недель не была дома. Скучаю по твоим письмам и знаю, что дома от тебя нет письма. А здесь мне страшно надоело. Много читаю, но ведь, как говорил Хемингуэй, счастлив тот, кто впервые читает 'Войну и мир'. Счастлив тот, говорю я, кто может хоть один вечер в неделю прожить иначе, чем остальные шесть.
   Хочу к тебе. И пойти вдвоём в ресторан. Идти домой и смеяться без причины. А дома пить коктейль и говорить. Сейчас у меня такое состояние, что могу рассчитаться с работой и послезавтра вылететь к тебе. Надолго? Без работы, без крыши над головой... Ну когда я встречу человека, что заменит мне тебя?! И заменит ли? Можно ли надеяться в тридцать лет ещё так к кому-то привязаться. Наверное, такое и бывает-то один раз в жизни.
   Напиши, как ты. Пришли мне свои новые стихи. Надеюсь, ты готовишься к экзаменам в Литинститут. А поступать для тебя значит поступить. Это решит судьбу твоих чудесных стихов, твою судьбу.
   У меня никаких перемен. Михаил Кириллович живёт и здравствует. Я сейчас совершенно безденежна, потому позвонила ему, сообщила, что нуждаюсь в деньгах, не может ли он?.. Охотно. Почему раньше не... Как будто я не имею денег давно. Видишь, какой убогий. Но потому сегодня свидание. И придётся выслушивать его утешения. Основное содержание в таких словах: Слава, поверь, всё будет хорошо, мы поженимся, и у нас будут дети. Он думает, что я влюблена в него и тяжело переношу его историю, у этого человека, оказывается, тоже есть история. Впрочем, почему бы и нет.
  Тот милый незнакомец, что восхитился твоими стихами, оказался дипломатом. Он воспылал желанием целоваться со мной. Я ему представилась островком, к коему может причалить его яхта и запастись пресной водой. Мы гуляли и зашли в бар, где он сделал мне контрольную по французскому без словаря. Знает несколько языков. Утром мы снова встретились, но расстались быстро: его срочно вызвали в Москву, и он улетал. Он мне сказал, что ему нравятся полные женщины. Ты представляешь?! Надеюсь, я буду переходным этапом от полных женщин к стройным, которых у него, надо полагать, будет предостаточно, он этого заслуживает. Имя его Борис. Это имя мне всегда будет нравиться, потому что тот мужчина, которого я однажды страстно полюбила, тоже был Борис. Тот Борис, который любил тебя. Где он теперь? Уехал? Не приходит больше к тебе?
   А Михаил Кириллович увидел случайно в моей сумке сигареты, и чуть сознание не потерял. Огромные злые глаза его как-то моментально подобрели, видимо, от близости к обмороку: 'Ч-что это?'.. Я ответила: 'Новогодняя ёлка, разве не видишь?' - 'Я не знал'. - 'Ну почему надо всегда утешать себя мыслью, что ты знаешь о женщине всё?' - 'Но я считал, что у нас нет секретов!' - 'Разумеется. Я не считаю, что это секрет, потому и не таю', - утешила я его. За это он устроил сцену в ресторане. Когда что-то ему не нравится, это непременно отражается на его настроении. А чтобы не испортить настроение себе, я вынуждена поднимать его настроение. И вот он уже доволен, глаза сверкают, он смеётся.
   Я думаю, он решил, что любит меня. Вот теперь ему трудно придётся. Ведь девиз фанатика: 'Не сбивайте меня новыми фактами, я уже всё решил'. Он десять лет любил одну женщину, теперь, если всё так, как я думаю, десять лет будет любить меня.
   Моя дорогая, милая Лера, а как город, как твои друзья? Как Лана? Ты прислала мне прекрасное стихотворение, где она очень нежно присутствует: '... И я вспоминаю детство, честное детство у башни... От него мне досталась в наследство голубая твоя рубашка'...
   Милая Лера, пиши мне. Ты одна вызываешь во мне желание писать, это хоть жалкое, но подобие присутствия рядом с тобой. Но что ещё остаётся.
   От Владимира тоже долго нет письма. Я написала ему уже давно довольно насмешливое письмо. И насмешливое, и молящее, гордое и жалкое. Не знаю, что на меня нашло. Наверное, оно заставит его призадуматься и не торопиться со своими легкомысленными, полными лукавой любви письмами. Слишком трудно мне живётся, чтобы играть с ним в идеальную, прекрасную и невинную любовь. Слишком одинока, слишком нуждаюсь в друге, чтобы отвечать на его заигрывания. И притом я не люблю его. Не знаю, что бы заставило меня выйти за него замуж.
   Через двадцать дней приедет Данко. Я забыла его. И только его добрые, нежные письма напоминают о нём. Я не написала ни единого письма в ответ. Не получила ни единого упрёка за молчание. Наверное, он считает, так и нужно. Вот он достоин моей любви.
   До свидания, до свидания. Целую тебя. Твоя Слава.
  
  7.04.1981
   Я совершенно не хотела тебя обидеть. И мой совет изменить образ жизни (я даже не помню хорошо, о чём писала) был не упрёк и не осуждение. Просто удивление: твой талант, который должен приносить радостное счастье тебе (раз даже мне он приносит столько радости) и твоё глубокое равнодушие ко всему, что происходит с тобой, в моём воображении не совмещаются. Но остановимся на том, что у каждого свой способ жить. У меня, кстати, он вынужденный и мне скучно. Я жажду развлечений, тебе повезло больше. Хочу напомнить, что у меня кроме тебя, никого нет. Для меня потерять тебя это потерять всё! Больше всего меня напугало, что я могу потерять тебя и твою дружбу из-за... чего? Я ведь люблю тебя, и тебе надо смириться с моей позицией, даже если она вкрай тебе не подходит. Мы любим друг друга. Я горжусь тобой, твоей дружбой, плачу вместе с тобой над твоими горестями и радуюсь твоему счастью. Ну почему сразу крайность? Читая твоё письмо, я то бледнела, то краснела, поняв, что ты любишь меня меньше, чем я тебя. Я себя почувствовала такой жалкой, тупой, ненужной, воображающей, что меня могут любить. На какое-то мгновение я потеряла надежду, было сильное отчаянье. Потом часы раздумий, всё прошло, но боль осталась. Письмо второй раз прочесть не решилась. Это выше моих сил. Пожалуйста, меня так больше не пугай. Я этого переносить не могу. Можешь писать что угодно, но никогда не давай мне думать, что ты любишь меня меньше, чем я тебя.
  
  Без даты
   Мой дорогой, великодушный друг, сумерки, письмо к тебе, жёлтые цветы на столе. Простишь ли ты мне мои глупые заносчивые письма? Лера, нет более одинокого, так нуждающегося в друге человека, чем я. Забудь, не сердись. Не знаю, что на меня нашло. Может быть, это ревность. Может быть, зависть. Я прекрасно понимаю, моя милая, что ты не развлекаешься, ты живешь напряжённо, трудно, а если что-то позволяешь себе, то имеешь на это право. Потому что никогда ничего не делаешь без сердца. Знаешь, бывает, моя польская кровь даёт о себе знать, тогда я бываю невыносимой. Во мне три крови, иногда какая-нибудь из них бунтует, проявляя себя не с лучшей стороны...
   Написано много писем, но не отослано. Сейчас уже всё устарело.
   Встретила мужчину и страстно в него влюбилась. Виделись мы мало, но воспоминаний хватало на все дни и ночи. Он смеялся над моими недостатками, обзывал вечной студенткой, но и завидовал мне, потому что у меня есть ты, которую я так люблю, он говорил, что я самая прекрасная женщина, и он любит меня. Несколько встреч и одна ночь. Сплетения ласк и словес. Как очаровывает это, как затуманивает глаза, пьянит сознание, делает руки нежными и лёгкими... У него дети, жена в огромном городе. Ждала письма. Не ела, не пила - ждала письма. А оно не пришло и не придёт уже. Но глупое сердце всё ждёт.
   Михаил Кириллович предложил мне руку и сердце. Маленькую руку и злое маленькое сердце. Я ожидала чего-то подобного. Он думал, я соглашусь. Но... его грубые, неумелые руки, жёсткие губы, его нелепое смущение потрясли меня. Я поняла, что никогда не полюблю, что жизнь превратится в кошмар. Вспомнился почему-то твой бывший муж, его мольбы, твоя непреклонность...
  А он обнимал, целуя, ничего не подозревая. Он казался мне убогим и жалким, но стал бы негодяем и садистом, он стал бы таким, если бы выяснилось, что я не любила и не люблю. Он бы с ума сошёл или наделал глупостей, потому что считает себя достойным счастья, так как слишком долго до него шёл, слишком много времени потратил, и тем страшнее открытие, что кто-то этого его убеждения не разделяет. Когда я сказала 'нет', он не понял, совершенно не понял. Я сама удивляюсь, откуда у него такая уверенность в моей любви? Он, пожалуй, в ней был больше убежден, чем в своей. А моё раздражение относил к тому, что я одинока, а он не может уделять мне много времени. Но, слава богу, конец. Это, должна признать, было очень тягостно.
   Мы часто ездили с ним в Львов к его друзьям. Я им нравилась, они говорили: ну как ты сумел найти в горах такую очаровательную женщину? Конечно, очень много значит отношение мужчины к тебе. Он был сильно влюблён, и я выглядела гораздо привлекательней и красивей в лучах его чувства.
  
  Помнишь стихи Снеговой:
   Тишина какая... Быть не может!
   Ты ли это, ты ли, жизнь моя?
   Милая Лера, как можно устать от тишины, от постоянного одиночества. Как я хочу встреч и радости, веселья и шума. Через два дня окунусь во всё, что меня ожидает.
   Я недавно обнаружила, что тридцать лет - это счастье. Раньше не умела так радоваться жизни, как сейчас. Очень часто бываю счастлива. Легко учусь, хорошо сдаю экзамены, появилась лёгкость во всем. Даже в отношениях с мужчинами.
   Я познакомилась с Юрой, он машинист. Любит Окуджаву. Интересный собеседник, заочно учится в институте, не женат. Моё отношение к нему самое приятельское. А он влюблён. На свидание обязательно с цветами. Мне нравится, что он галантный и старомодный. И он говорит:
   - Вы так необычно праздничны, что когда мы идём по улице, все мужчины обращают на Вас внимание.
   - Конечно, я же с цветами.
   - Нет, праздничность даже в том, как Вы слушаете меня, не замечая ничего вокруг. У меня постоянное чувство, что сегодня праздник, если Вы рядом.
   Мне нравится влюбляться и влюблять. Я стала, понимаешь, - никогда не была, а теперь стала - привлекательной женщиной.
   А может, мне просто везёт на хорошие встречи.
   Помнишь, я писала о профессоре, которого встретила в Львове. Я хорошо запомнила его науку. 'Не уходите от встреч, идите навстречу знакомствам, среди многих будут и те, кто придётся Вам по душе'.
   А вот ещё: учитель физкультуры предложил мне руку и сердце. Ему двадцать пять лет. Живёт с отцом, сам стирает, готовит, очень скромен. Надо полагать, был бы хорошим мужем мне, лишённой всяких хозяйственных талантов. Для меня его любовь оказалась полной неожиданностью. Иногда встречались случайно, и каждый раз он вытягивал из меня стихи о любви. Подозреваю, что в этот раз он подготовил речь заблаговременно. Он из соседнего села. У него есть чувство юмора. Зовут Тигран.
   Договорились, что приедет ко мне в Трускавец на несколько дней. Неужели судьба всё-таки заземлит меня замужеством: дети, куры, село. Преимущество замужней жизни - материальная сторона. Мне всегда не хватает денег.
   Получила посылку. Тысячу благодарностей за подарки, за стихи, Борису за жвачку для моего сына. Мама благодарна тебе за связанные тобою носки, она тронута. Ведь для неё награда уже то, что тебе так понравилась её вышивка.
   Жду твоих писем. Целую, твоя Слава
  
  8.07.1981
   Кончилась сессия. Я только приехала домой, а здесь два письма и стихи. Спасибо, мой дорогой друг. Так давно не была с тобой.
   И от Михаила Кирилловича письмо. Он, чего нельзя было предположить, воспринял мой отказ несерьёзно. Пишет, что скучает, хочет видеть, и 24 июня будет ждать там-то, я письмо только что прочла.
   А у меня был любовник, он мне нравился, но я оставила его ради другого. И с тем, другим, господи, как мы были счастливы! Но день рождения я встретила с мужчиной, которого знаю давно, встреча была случайной. Он чудак, мы проводили с того дня каждый вечер вместе, и сегодня утром он провожал меня домой. Итак, два любовника и поклонник. Не слишком ли богато я живу? Но ведь впереди месяцы скуки!
   А один мужчина из Львова приезжал ко мне в Трускавец несколько раз с цветами, и каждый раз был похож на дельфина, последний раз я почти с ненавистью услышала его голос. Он ежедневно звонил с утра. И когда сказал, что приедет через два дня, я вздрогнула, как от удара. Больше не приезжал и не звонил, хотя я так ему ничего и не сказала. Не имела мужества. Уж очень у него были хорошие представленья обо мне.
   Была ещё одна встреча. Мы познакомились по его настойчивости. Он из Ижевска. Я расспрашивала его о Сарапуле, где ты училась на фельдшера. И после этих разговоров он предложил мне стать его любовницей и поехать с ним в Сочи, мотивируя это тем, что я в его вкусе. Ах, как мужчины умеют унижаться! Этот превзошёл всех: хоть один пальчик, хоть пальчик один, умоляю Вас! Удивительно, смешно и противно.
   За одного из всех, кто был у меня в этот отрезок времени, я бы вышла замуж. Он армянин. Не только замуж, за ним я пошла бы на край света. Но он не возьмёт меня в жёны. А я, может, всю жизнь буду одна, но никогда не пойду замуж за нелюбимого. Никакая сила не заставит меня поцеловать того, кто немил.
   За этот месяц я полюбила себя. Я не страдала от любви и не плакала от разлуки.
   Но я тоскую по тебе, хочу видеть. Осталось немного, скорее напиши, когда у тебя отпуск, когда ты приедешь? Почему-то кажется, зимой. Я уже начинаю тебя ждать. Да? зимой?
   Лера, стихи твои стали взрослее и ещё печальней.
   Лера, если ты родишь девочку, это будет замечательно. Но ты станешь совсем другой, мы будем встречаться реже. И ты могла бы родить её позднее, а сейчас всё-таки поступить в институт. Но ты не поехала на экзамены. Лера, твои стихи настолько талантливы, что ты не имеешь права держать их в комоде. Все, кому я показываю их, восторгаются. А я даю их читать не всем, а только тем, кто этого заслуживает. Лера, прошу тебя, не бросай намерения поступить! Послушай меня, если я хоть какое-то значение имею для тебя. Поверь, трудно начать, решиться. А потом всё легче и легче. Что бы было со мной, если б я только в селе сидела и работала пионервожатой? Я хотела умереть, была несчастной, забитой, а сейчас совсем другое. Я хочу жить, любить и быть любимой. И это во многом благодаря тому, что я студентка.
   Я сравниваю себя с той, какою была в Белом городе. Никакого сравнения. Я другая. Лера, ты говорила, от себя не убежишь. Но я ушла. Я ушла от себя!
   Небольшой диалог в пример. Николай, высокопоставленное лицо.
   - Я хотел бы для тебя что-нибудь сделать. Я могу.
   - Что ты мог сделать для меня?
   - Ты живёшь в селе, это несправедливо. Ты слишком интеллигентна для села. Твоя элегантность...
   - Моя элегантность?.. (я всё время в юбке и кофточке).
   - Она не в твоей одежде, а в походке, во всем облике.
   - Может, оттого, что я живу в селе. Жила бы в городе, всё было бы не так.
   - Нет, не может быть. Я стар и устал, а ты так молода и радостна, ты так любишь всё, ты любишь меня, хотя я не ожидал от тебя для себя такого.
   - Наверное, это потому, что я живу в селе.
   - Я идиот, не сердись. Вечером поужинаем и потанцуем.
   Но вечера так никогда не наступило. Новая любовь увлекла меня. Николаю пришлось поверить, что мне от него ничего не надо. Это была пусть маленькая, но победа женщины над мужчиной. Была радость встреч, чистота чувств, но оставила я его без малейшего сожаления. Другая любовь была прекрасней.
   Мужчины теперь лишь дополнение к моей жизни. Но, пожалуй, мне с моим характером трудно будет выйти замуж. А потому лучше об этом не думать.
   Ещё один диалог. Совершенно лысый поклонник Геннадий.
   - Как Вы смотрите на курортный роман?
   - Положительно.
   - ?..
   - Отчего Вы удивляетесь?
   - Вам не кажется странным, что все уезжают от жен, мужей, и здесь влюбляются до смерти, бросаются в объятия...
   - Нет, не кажется. (Лера, я раньше с отвращением на это смотрела).
   - Вы считаете это возможным?
   - И даже необходимым.
   - Но разве можно столько раз любить!
   - Любить можно столько раз, сколько сердце позволяет.
   - Но здесь и старые любят.
   - Значит, они ещё молодые, раз им нравятся хорошенькие женщины.
   Нет, это не распущенность моих нравов. Я просто трезво, а не как Геннадий, смотрю на жизнь. Отчего не полюбить, и даже до смерти, если сердце ещё может любить. И, если кажется, что оно разорвётся при разлуке - что может быть прекраснее? Сердце, неспособное любить, что может быть печальнее? Моя преподавательница, изумительнейшая женщина, говорит: любите, пока любится, пока сердце любит. Объект достойный: сама любит Шекспира, Толстого и Достоевского. 'Недостойных любить не надо. Пройдите мимо'.
   Лера, нет времени прививать им хорошие вкусы, учить любить Шекспира. Будем выбирать тех, что нам подойдут.
   Как я рада, что уже дома! Запах пионов наполнил комнату, пьянит. И шум дождя за окном, и сырость, и свежесть.
   Я жутко скучаю по тебе. Не забывай меня. Я хочу тебя видеть, хочу видеть! Пиши, когда отпуск.
   У тебя почерк очень изменился - ты сама замечаешь?.. Прежний только местами.
   Твоя Слава
  
  22.07.1981
   Дорогая Лера, ты уже получила моё глупое письмо, прости. Какое имею я право просить тебя изменить твоё решение. Но я ещё верю, наивно верю в то, что счастье придёт к нам. Только надо дождаться его и не загромождать ему дорогу. А уже ничего не будет, и когда я не читаю, а предоставлена себе, отдаюсь своим мыслям, я чувствую это. Твоё письмо явно подтверждает мои тайные, самые грустные мысли.
   Когда прочла первое твоё письмо об этом, я так страстно захотела оградить тебя от тех забот, которые лягут на твои плечи. А теперь перечитала и поняла: ничего этого не нужно, ничто не поможет, и все мои страдания о тебе напрасны и не нужны, и могут показаться тебе даже суетными и скучными.
   И если ты решила иметь ещё ребёнка, наверное, так и нужно. Воспитание детей одно из наиболее почётных дел на земле. Кто имеет право отговаривать? Люди по-разному уходят от пустоты жизни, кто в книги, кто в науку, кто в работу, кто в любовь. Кто в воспитание детей. И если ты твёрдо решила родить, а по твоему письму вижу, это так, я должна только приветствовать твоё решение. Дитё это надолго, лет на восемнадцать-двадцать точно. А лет через пять можно ещё одного родить, тогда срок занятости воспитанием продлится. Ты понимаешь, я говорю об этом как об одном из способов ухода от пустоты жизни.
   Моя жизнь останется такой, как сейчас: одинокой и беспомощной. Страшной в часы отчаянья, в часы ночных раздумий. Эти ночные часы и будут составлять мою настоящую жизнь, а всё остальное - дополнение: книги - счастье, что я люблю читать, и любовь эта не гаснет; любовные увлечения - время от времени; и работа.
   Я занялась польским языком. Но купила 'Граф Монте Кристо', и это прервало занятия - перечитываю. Пасу корову, много сплю.
   До свидания. Целую тебя, пиши мне. Твоя Слава
  
  30.07.1981
   Дорогая Лера.
   Мне взгрустнулось о тебе. Ночь. Шумит река.
   У нас прошли сильные ливни, река стала бурной, шум слышен из моего окна. Ты помнишь, как она шумит?
   С работой неясно. Обещали дать русский язык в школе в горах, название села какое-то дикое: Волосянка. Вести русский и литературу - это близко моей душе и больше денег. Но как я не люблю работать. Я никогда не любила работу, лучше всего - отпуск.
   В субботу пойду на свадьбу. Конечно, скучно. Надо будет есть, и поскольку всё будет вкусно, какое-то время я смогу есть. Надо будет петь, а я не умею петь, не знаю песен и большинство тех, что поют, не люблю. Надо будет танцевать. А с кем? Вряд ли там будет хоть одно интересное лицо. На свадьбах непременно нужен собеседник, неважно, кто - мужчина или женщина. Я буду одна, одинокая и чужая. Но я очень дружна с женихом, обещала прийти, а потому придётся. Обычно не хожу, кто бы ни звал: родственники, школьные друзья, соседи...
   Написал Янко. Помнишь, я говорила о нём. Моё первое свидание, первый поцелуй - с ним. И снова те же самые слова: 'Слава, выходи за меня. Иначе никогда не выйдешь замуж. Никто не будет тебя любить, как я'. В сердце закрадывается: может, это судьба? Когда-то я бросила его, уехала на край света, и вот вновь... Он кажется мне близким человеком, даже родным. И думаю: может, ответить, позвать? Я видела его в мае. В модном кожаном пальто, стройный, красивый. В нём появилась уверенность в себе. Когда окликнула, в его глазах было столько искренней радости, что у меня упало настроение: такая радость означает, что снова будут разговоры о любви. Так и было. Он знает, что я не люблю его и никого не люблю. Искренне не понимает: почему не иду за него замуж, раз сердце свободно.
   После того, как в юности мы решили пожениться, и об этом узнали его и мои родители, я бросила его. И прочла только первое письмо от него, остальные, не читая, бросала в печь. И вот снова его письмо. Я в его воображении та женщина, которая не обманет, которая кажется родной.
   Если бы хотел, он бы давно женился. Ведь он так хорош собой и просто хороший. Я решила написать ему сугубо дружеское письмо. Ведь если будет встреча, она будет соткана из слов любви и его слёз. Даже страшно, что мужчина из-за меня может плакать. Лера, я же не женщина, я фрагмент, что-то незаконченное, - для любой мужской судьбы. Где его ум? Женился б на хорошей женщине, наплодил детей, жил, любил, ходил бы в гости. Он очень любит ходить в гости. У него хорошие друзья. Ну, хватит о нём. Он ничего не даст моей душе. Чуть не написала: и телу. Как любовник он как раз чуткий, внимательный. Как раз телу моему он бы дал то, что нужно, - только если бы я его любила!..
   Порой кажется, что вышла бы замуж за человека, который полюбит. А когда это приходит, всё меняется. Всё не так, как это представляешь. Тебе это тоже хорошо известно. Сразу понимаешь, это невозможно. Тем невозможней, чем сильней он этого хочет. И если они женятся, нет сожаления. Только облегчение, что отошли и больше не будут тревожить.
   ...Хорошо помню, как это было. Однажды утром я открыла глаза и сказала себе: надо выйти замуж. И появились мужчины. Первым был Ян...
  Завтра он приедет за ответом. Прежде чем говорить с моей мамой, он должен говорить со мной. Что я ему скажу? Веришь ли, не знаю. А ему ответ кажется известным. Ему это представляется простой формальностью. Мама сказала: всё село с быстротой молнии облетела сплетня 'Славка выходит за Янко!'...
   Я не хотела тебе даже писать об этом, и только потому пишу, чтобы для тебя это не было неожиданностью. Свадьба будет осенью. Но как пусто внутри, как одиноко, какое безразличие ко всему вокруг. У меня нет сил переменить ситуацию, но это ли страшит?..
   Слава
  
  3.12.1981
   Дорогая, родная, милая, прости, что я так долго тебе не писала. Я так же люблю тебя, думаю о тебе, и так же мечтаю быть с тобой. Просто я была очень несчастна и неблагополучна. Отсиживалась в норе, зализывала раны.
   Милая, не знаю, что писать. Ничего у меня нет, кроме глупой, ненужной жизни. Я классный руководитель седьмого 'а', самого кошмарного класса в школе. Учитель русского и литературы. Работа не в тягость, мои уроки хвалят: уроки учителя Я.К.К. интересны, увлекательны, обстоятельны и т.п.
   Развитие сельчан на уровне орангутанов. Дети такие же растут. Глупые, крикливые. Точная копия родителей. Подала заявление на расчёт, а директор заявление порвал.
   Коллектив хороший. Но поначалу каждое моё слово, даже ничего не значащее, доносили директору, будто я папа римский. В этом селе условия жизни не для меня. Оказывается, есть ещё физически неприятные стороны в условиях быта. Где окажусь, сама не знаю. Но я уйду.
  Милая, читала твои стихи в Трускавце на своей любимой аллее. Они изумительны. Пламенное, посвящённое Игорю. Где Игорь? Видишь ли ты его? Как вообще твоя жизнь и друзья? Я так давно не получала твоих писем. Твои стихи встряхнули: где-то есть жизнь, есть ты, которая помнит обо мне. По стихам я чувствую - тебе одиноко. Я не буду больше такой жестокой к себе и тебе, не буду лишать себя единственно большой радости - твоих писем. И тебя своих.
   Тебя интересует, чем кончилась история с Янко. Конечно, я не вышла за него. Было очень много уговоров и усилий с его стороны. Но мне всё казалось пустым, пошлым, смешным водевилем. По правде сказать, впрямую я ему не отказала. Просто не смею его обижать, он не заслужил. А что он там думает, его дело. Может, сам додумается.
   Целую крепко.
  
  Без даты
   Милая, милая Лера.
   Сегодня вернулась с сессии. Всегда после зимней сессии хвосты, а на сей раз ни одного. Хорошо и свободно.
   Мы договорились, что встретимся на море. Не раздумала ли ты, напиши. Если так, я к тебе приеду. Только не знаю, как с сыном быть. Тоже ждёт лета и моря. Я обещала. Но не представляю себе этого лета без встречи с тобой.
   Хорошо бы у нас была возможность ночью говорить, а днём отсыпаться. Ведь самые лучшие разговоры у нас по ночам. Могу целыми ночами не спать и слушать тебя.
   До свидания. Целую тебя. Слава
   ...Лера, письмо твоей подруги Тамары меня изумило. У меня не было уже, по правде сказать, никакого духа. Всё безнадежно, беспросветно, описать нельзя. А её письмо настроило меня на воинственный лад. Так вот что ты имела в виду, когда говорила, что Тамара - это тяжёлая артиллерия, которая меняет ход событий... По всей вероятности, я на что-то решусь. Ещё не знаю, на что. Перемена. Что ждёт меня впереди? Будет ли ощущение нового, будут ли сниться новые сны, придёт ли чувство счастья?
  
  Часть 2. Письма из Туркмении
  
  24.01.1982
   Дорогая Лера, вот я и в Баку. Любуюсь панорамой Каспийского моря. После душного поезда и жаркого дня в Баку изумительный, чудесный вид и удивительная прохлада. Скоро сяду на паром и окажусь в Африке, то есть, в Туркмении, где буду учить туркменских детей русскому языку.
   Вещи в камере хранения. У нас морозы, а здесь бездонное синее небо и теплынь. Изнываю от жары и тяжести одежды.
   Здесь элегантные мужчины, величественные женщины, прекрасное небо. А там, в Туркмении? Пески Каракумов.
   Я постоянно помню о тебе, словно ты со мной в этой дороге. Мы вместе смотрим в туманную даль седого Каспия, я не чувствую себя одинокой.
  
   Я в Туркмении. Здесь зима, но солнце яркое и ласковое, тепло. Когда иду в магазин, встречаю по дороге величественных верблюдов, жалких, угрюмых осликов.
   Живу в школе. Вежливые, доброжелательные коллеги - сплошь мужчины. Перемена.
   До свидания. Целую. У меня не будет отпуска. Пиши. Искренний привет Тамаре.
   Слава
  
  Без даты
   Моя дорогая, моя маленькая Лера, ты, наверное, уже получила квартиру. А моё письмо придёт ещё на Солнечный бульвар. Ты придёшь и заберёшь его. И напишешь мне сюда длинное письмо. Ты давала мне новый адрес, но я взяла с собой все твои стихи, и ни одного письма.
   Ночь, свечи, кофе и сигареты. Всё, как было у нас с тобой в Минске десять лет назад. И со мной твои стихи, лучше которых нет. И музыка, как прозрачная паутинка. И моё письмо к тебе, мой дорогой, мой бесценный друг.
   Будут новые письма от тебя. И новые стихи. И новые радости. А потом встреча.
   Я живу в школе. Свои неудобства, но это лучше, чем в каком-то доме, где ковры и дети.
   Сегодня суббота, выходной. В прошлую субботу была в городе. Это в ста двадцати километрах от села, где работаю.
   Директор дал мне пятьдесят рублей, чтобы не умерла с голода. Купила кофе, свечи - красную, жёлтую и зелёную. И десять метров материи на простыни. И продукты. Истратила почти всю сумму. Директор разрешил взять школьный приёмник. У меня музыка и книги, книги на столе. Первым делом я, конечно, ограбила школьную библиотеку. К сожалению, небогато: Хемингуэй 'Прощай, оружие' и рассказы. Два романа Жюля Верна, 'Айвенго' Вальтера Скотта. Фенимор Купер. Пушкин, Толстой, Гёте. Да ещё фантастика. И это всё. Ничего другого не предвидится.
   Несмотря на то, что русские учителя здесь и раньше работали, дети смотрят на меня как на пришельца с Марса. В сентябре учительница, моя предшественница, отравилась. Почему? Неизвестно. Я ничего не поняла, хотя рассказывали.
   Здесь нет хлеба. Директорская дочка приносит его мне - сами пекут. Те, кто едет в Гурджи, приходят и спрашивают, в чём нуждаюсь, чего не хватает. Директор заходит ежедневно, считает долгом справляться о моём здоровье. Ему сорок пять лет. Двадцатичетырёхлетний сын учится в Ростовском медицинском институте. Двое младших - девочка-шестиклассница и мальчик в четвёртом - отличники. В школе директор бывает редко, как мне кажется, только чтобы спросить меня о здоровье. Когда он в школе, дисциплина на переменах изумительная. Все ходят на цыпочках. Если нет ни его, ни завуча, школа похожа на сумасшедший дом. На уроках сидят тихо, как мыши. Муха пролетит - слышно. По-русски ничего не понимают. Правила и вопросы-ответы заучивают наизусть. Представляю, какая мука, не понимая, что я говорю, сидеть тихо и не шевельнуться.
   Учителя только мужчины. Нет ни одной женщины, я единственная.
   Несколько дней я жила у директора, пока мне комнату не приготовили. Очень хорошая, но больная жена. Чудесные дети. Он очень богат. Коврами увешан и устлан весь дом. Две машины и денег полмиллиона, так он мне сказал. По-русски говорит плохо. Знает только необходимое. А впрочем, ну его ко всем чертям. Богат, уважаем - так все богатые уважаемы.
   Сегодня выпал снег. Настоящий, белый и глубокий.
   Однажды я сидела у печки и плакала. Потому что эта печка меня доконала. Надо её топить, холодно, зима всё же. Углем. Я этого не умею. Уголь носится по комнате, и всё покрывается угольной пылью. Я прокляла весь уголь, который есть в мире, и стала плакать. Вошёл директор узнать о здоровье и есть ли хлеб. Увидев, что плачу, сказал: 'Вы представительница большого народа, разве можно Вам плакать?'... И такую же фразу я слышала потом дважды от разных людей (нет, я уже не плакала). Им импонирует, что я приехала с Украины, чтобы учить туркменских детей русскому языку.
   Когда жила у директора, приятно было видеть, что в его семье царит такой уютный, покойный дух. Дух доброжелательства к детям, к их матери, к отцу. Очень ласковы друг к другу. Я не понимала ни одного слова, но нежность не нуждается в переводе.
   У директора есть брат, который не ходит с войны. Только немного и очень тяжело - на костылях. Он на свою пенсию помог директору выучиться, и теперь тот отдаёт брату свою жизнь, любовь, внимание, заботу. Каждую ночь спит в доме брата. Никогда не уезжает больше, чем на день, чтобы ночью быть рядом с братом. Он говорит: 'Я должен быть с братом всегда, потому что он нуждается во мне. А если не буду, дети увидят, и тоже будут относиться к нему небрежно'. Он не сказал, что обязан брату, что это его долг. Что-то выше этого в его отношении к брату. Любовь.
   Жена - царица очага. Очень добрая и доверчивая, воспитавшая детей так нежно.
   Туркмены очень доброжелательные. Когда вхожу в учительскую, мужчины первыми здороваются, не дожидаясь моего приветствия. Они очень стесняются меня. Когда попросила одного починить розетку, он починил, но глаз не поднял в моей комнате, уверена, что ничего, кроме розетки, не увидел.
   Вода здесь привозная. Она хранится в бассейне или в цистернах. Пьют только зелёный чай. Я тоже. Но и чёрный купила. А зря. Зелёный гораздо нежнее на вкус, душистее. Из пятидесяти рублей у меня остался рубль. Куплю макароны, у меня только рис, я его недолюбливаю - долго варится.
   Сигарет нет. Отпуска тоже не будет. Милая, сможешь ли ты приехать ко мне?
   Милая, до свидания. Сердечный привет Тамаре. Слава
  
  19.02.1982
   Милая, милая Лера. В среду начнутся каникулы. Поеду в город. Пойду в кино. А сегодня такое ощущение, что сейчас кто-то тихонечко откроет мою дверь, и войдёт. И я буду говорить, готовить чай, внимательно слушать, как идёт жизнь. Там, где идёт жизнь. Но никого нет, лишь ветер воет. Так жалобно; запутывается в песках и воет.
   Человек придёт с сигаретами, и я буду курить. Курить, думать о жизни и смотреть на пришельца из жизни. Я буду смеяться, как смеются, когда знают, что это приятно другому.
   Ты знаешь, что такое одиночество. Наедине случается всякое: и плакать, и смеяться. Но каков этот смех?
   Если бы кто-то вошёл в мою комнату, то звуки его голоса были бы для меня счастьем. О чём он стал бы говорить? неужели это важно. Важно, что он рядом, и я могу его слушать. А если не захочет говорить, то не надо. Пусть только будет рядом.
   Можно быть одинокой в городе. Но это несравнимо с одиночеством в песках. Ведь в городе возможны случайности. Здесь нет. В городе, пусть даже тебе кажется, всё разбито вдребезги, кончено, но в глубине крохотное сердечко надежды стучит: а вдруг? Здесь она тоже есть. Ведь жизнь. В жизни невозможно без надежды. Есть, но - на будущее: когда-нибудь...
   В один из вечеров мне вспомнились слова какой-то поэтессы: дойти б до дна, глухого дна такого слова, как 'одна'. Господи, как глупа эта женщина. Как она ничего не знает.
   Милая, мы сами создаём себе обстоятельства. И имеем то, что заслуживаем. Иногда, правда, мы создаём те обстоятельства, о которых вперёд не знаем, по плечу ли будет пережить их?
   Большое горе делает из души человека пустыню. Но и одиночество, постоянное одиночество, в городе ли, в песках ли делает из души пустыню. Незаметно, не быстро. Но тем верней.
  Весна. Начались ветры. Бьются в окна. Песок носится тучей.
   Я помню, ты говорила: 'Я пришла в свою комнату, села, никого нет. Одна. Мне стало страшно, я оделась и вышла на улицу, чтобы не быть настолько одной, чтобы увидеть хоть кого-нибудь - спокойных, довольных людей, идущих по своим делам'.
  
  Месяц назад я была в гостях у двух учительниц русского языка из соседнего села (в восемнадцати километрах от моего). Сказала, что буду жить здесь, вероятно, всегда. Им это показалось не то чтобы странным, а даже неприличным. И действительно, что может быть глупее этой выдумки. Но ведь вполне возможно, что так будет. А они рассказали мне, как к ним стучат каждую ночь, умоляют, угрожают. Говорят грязные слова, пытаются выломать дверь. Дети в школе не слушаются. Боятся только палки, привыкли, что их бьют. Учителя ходят на занятия в шапках, плюют на пол. Нет соблюдения элементарного учительского этикета.
  Вначале они ходили в библиотеку днём, а теперь боятся. Приходят из школы, закрываются на десять замков и тихонько сидят, будто их нет.
   Вечерами я долго не могу спать. Думаю о доме, о сыне, о тебе. Думаю, как мы встретимся. О чём мы будем говорить. О чём говорить мне? Всё написано в моих письмах. Только б слышать тебя, твой голос и смотреть на тебя. Твоя фотография висит у меня на стене. Я измучалась без общения с людьми. Но кто-нибудь мне не нужен. Мне нужна ты. И твои стихи. И твоя комната. И твой голос.
   До свидания, твоя Слава
  
  Без даты
   Милая моя, родная моя, три твоих письма. И нежность в моей душе, и старинная песня, и запах роз в твоей комнате - всё вернулось с ними. Милая, я не странница. Я лягушка-путешественница. А знаешь, одну учительницу посадили в психушку с диагнозом 'мания путешествий'...
   Ты хочешь спрятаться в одиночество. Милая моя. Ты слишком впечатлительна. Да, одиночество спасёт от людей. А только от них проблемы и огорчения. Одиночество страшная и великая вещь. И убивает, и милует. Ты очаровательная, прелестная, ты прекрасная. Мы это знаем. Но что за проблема! Переспать с дураком, это, конечно, нехорошо, но зачем так убиваться. Мало ли как ты можешь ошибиться. Важно дать понять, что это была просто прихоть. На этих людей надо смотреть свысока и держать их на расстоянии, даже если был момент, что он каким-то чудом оказался близко. А ведь я тебя предупреждала насчёт этого человека, ещё когда он только взял тебя на работу. Но всё равно ты для меня одна во всём мире. И я всегда буду скучать о тебе и думать о тебе. Конечно, я не мужчина, но ведь и дружба не менее важна человеку, чем любовь. Это тоже любовь к тебе другого существа. Может быть, ещё более совершенная, потому что не на основном инстинкте стоит.
   Когда весь мир против меня, я ищу спасения в твоих письмах. Плачу, жалуюсь и знаю, ты спасёшь меня своим письмом, пусть там будут стихи не обо мне, слова не обо мне. Я счастлива оттого, что ты ждёшь меня, любишь и доверяешь, как никому другому. И когда бы я ни приехала, и какою бы не была - отвергнутой, униженной, - ты с улыбкой встретишь меня у своей двери. Это ли не счастье, не удача, что мы есть друг у друга? А одиночество - я его слишком много имею и много знаю о нём. Вся наша жизнь, все другие встречи лишь дополнение, чтоб потом острее почувствовать прелесть и очарование одиночества и нашей дружбы.
   Когда слишком плохо, читаю твои стихи. У меня здесь все твои стихи, и этот:
  
   * * *
   Я привыкла жить, как странница:
   от события - к событию.
   Между ними только пустошь,
   только мерный звук шагов,
   только частое дыхание.
   Губы запеклись в молчании...
  
   Воля вольная, бескрайняя,
   Ни жилья, ни огоньков!
  
  Я так его люблю, иногда кажется, если бы умела писать стихи, я бы написала точно такое.
   Милая моя, я оказалась здесь очень просто. Сначала написала письмо. Пришёл ответ - учителя нужны. И после сессии сразу поехала. Купила билет, и вот я здесь. Зарабатываю пока 180 рублей. А на следующий год - больше, около трехсот. Здесь высокий коэффициент: 60 процентов. Деньги нужны. А жизнь - здесь одиночество и там одиночество. Но здесь больше денег. И я смогу приезжать к тебе чаще, видеться раз в два года - так не выжить. Было бы лучше, если бы наша дружба была дополнением к нашей счастливой радостной жизни. Но получилось так, что лишь она одна надежная опора в жизни. Уходят из наших жизней другие женщины и мужчины - как туман, как снег весной. Остаёмся мы, умеющие понять много и многих, но у нас есть и остаёмся только мы.
   Удачи и нежности тебе, мой бесценный единственный друг.
  
  1.03.1982
   Милая, милая Лера, добрый вечер. Сейчас у меня девять часов вечера. Два часа разницы с твоим временем. Сегодня случилась оказия, и я передала в город письмо тебе.
   А сейчас снова пишу, ещё не отойдя от нервной дрожи. Кто-то каким-то чудом пробрался в коридор школы и стучал: 'Ярославы, Ярославы, открой!'... Сначала стучали в окно, потом в дверь. Я взяла топор и стояла у двери. Их было двое. У меня подгибались ноги, дрожали колени. Я знала, что одного убью, а другой? Хотелось, жутко хотелось упасть, не слушались ноги. Сначала подумала, за окном русский, так правильно он говорил. Откуда? За сотню километров нет русского мужчины. Но потом он сказал: 'ЯрославЫ, учитеЛница!', - они все говорят это слово без мягкого знака. И я поняла - туркмен. Да ещё не один. Другой голос несмелый, я поняла, что другой боится.
   Что я пережила! Я так боялась, что не убью, что не смогу со страху убить насмерть. Что он может оказаться сильным, высоким. Даже сердце начало болеть.
   Я была в колготках. И представь себе, Лера, моё мужество. В этом диком кошмарном страхе я подумала о приличиях. Хоть и боялась идти за юбкой, оставить место у двери. А впрочем, может, это не мужество, а страх: если не убью, и они застанут меня в рубашке и колготках, им со мной легче будет справиться.
   Стучали долго. Я потеряла чувство времени. Ушли, сказав: ну ладно, завтра придём.
   Надо бы хоть таблетки какие-то приготовить, чтобы, в крайнем случае, отравиться, если топор не поможет. Топор не очень большой. Поеду в город, раздобуду. Без страховки жить здесь нельзя.
   Осмотрела окно. Быстро выбраться не удастся. Узкое, застрять можно. Да и не открывается. Видишь, какие проблемы дикие, ненужные, первобытные. Раньше я слышала, что по школе кто-то ходит, но не стучали. А что будет дальше? Как они пробираются в школу? Есть ключ? Но от входной двери и от моей комнаты ключ один, у меня. Чудеса.
   Не могу писать. Сердце болит, бьётся. Мой страх ни с чем не сравним. Я так не боялась тогда, с Пиковским. Ты помнишь. Сначала всё быстро случилось - не успела по-настоящему испугаться. Потом, когда висела на краешке балкона - боялась позора, что меня такой видят люди. А здесь два животных.
  
  2.03.1982
   Дописываю о вчерашнем. Я уснула-таки, а ночью в ужасе проснулась: услышала звук шагов в коридоре. Стучали, опять стучали, я стояла в колготках (было уже всё равно) и держала топор. Был один: 'Ярославы, Ярославы, откройте, не бойтес'. Я поняла, что он может так всю ночь стучать. И сказала: 'Уходите! Я завтра скажу директору'. Стучать перестали. Началась беседа через дверь. Меня понемногу отпускала дрожь. Но топор держала в руках.
  Я: что вам нужно?
  Он: видеть вас, говорить с вами.
  Я: честные люди не приходят ночью.
  Он: я честный человек, но я только приехал из города, раньше не мог.
  Я: уходите, я не хочу вас видеть.
  Он: Я приду завтра. Я приглашаю вас в гости.
  Я: уходите! Уходите! Уходите! (плачу).
  Он: не бойтес! Не бойтес!
   Когда говорила с ним, уже так не боялась. Начала плакать не от страха, а от злости.
  Он ещё говорил, но я молчала. Он ушёл, сказав, что завтра придёт.
   ...Во вторник я ехала из города, но автобуса не было, и я пошла пешком с тяжёлым портфелем - продукты. Двенадцать километров по пустыне. Шла уже три часа, когда навстречу выехала легковая машина. Остановилась. Вышел казах. Я спросила: сколько до села мне ещё идти? Он ответил: два километра. Я не могу вас отвезти, потому что опаздываю в город. Я ушла. Молодой казах с интеллигентным лицом, правильной речью. Может, сегодня стучал он. Не знаю... Было тепло, я шла босая, а ночью тот мне говорил: я видел вас, вы шли с Кошобы, босая, вы устали. Наверное, он.
   Сегодня сказала об этом в школе. Они говорят, надо было открыть и посмотреть в лицо. А по голосу не узнаете? - Приятный голос, вкрадчивый, даже ласковый, успокаивающий. И стучал настойчиво, но легко.
   Ах, хватит об этом. Ну, убью я казаха сегодня ночью. Меня оправдают: в целях самозащиты. Самое плохое это начало. Сердце сжимается до маленького больного шарика. Но может, сегодня будет не так.
   Хватит, хватит. Одним казахом больше, одним меньше. Я ценю человеческую жизнь, но пусть они за это меня уважают.
   Надо уйти от этой гнусной истории. Например, к тому, что ты скоро переедешь в новую, отдельную, без соседей, квартиру. Купишь прозрачные шторы и сервировочный столик. На пол ковёр. Комната будет светлая. В ней будет легко жить. Я приеду летом. Ты откроешь мне дверь. И как будто вчера расстались - никакой разлуки, она сгинет. И грусть, и печаль сгинут. Будем радоваться и смеяться, а когда спросишь меня: чего тебе надобно, Славче? - мы пустимся в приключения, и, может быть, убежим от болванов, и смеясь, вернёмся домой, а может быть, найдём любовь, пусть на неделю, пусть даже на два-три дня, и поднимем тост за то, что мы так любим жизнь, так чувствуем её... А потом оставим наших возлюбленных, но не оставим им адреса. Потому что хорошее не может продолжаться долго, а за желание удержать его удача не придёт к нам в следующий раз.
  Дома на балконе ранним-ранним утром мы выпьем белого вина за наше пронзительное счастье - я буду видеть его в твоих глазах. Мы будем любить ночи. Будем любить утро. Мы полюбим жизнь, и будем знать, что с ней делать. Мы найдем время и пойдём в лес. Боже, написала это, и услышала шум листвы. А здесь нет деревьев, ветер шевелит только песок и верблюжью колючку. Пойдём к реке. Пойдём в гости к Лане, Галине. Потом поедем домой по ночному Белому городу. Не будет ни одного человека на его широких проспектах. Дома я буду рассказывать о себе, а ты о себе. И будет молчание, которое не тяготит нас. Господи, как много нужно успеть нам. Возможно, мы даже не успеем всего. Но мы успеем наполнить жизнь смыслом и ощущением нежности, а может, даже ощущеньем нашего превосходства над другими, потому что только мы так любим и понимаем друг друга, потому что наша привязанность надежнее всех других.
   А самое главное, мы увидим друг друга. Как отрадно писать это. Моё бедное измученное от бессонной ночи сердце радостно застучало: увижу, увижу тебя! Как я хочу видеть тебя. Я больше ничего не хочу, только увидеть тебя. Не говорить, не спрашивать, - молчать и видеть, знать, что ты рядом: надёжный, любящий друг.
   Целую тебя. Твоя Слава.
  
  26.03.1982
   Лера, стоит пройти по улице в магазин, - по дороге туда я не встречаю никого, а иду обратно, все высыпают гурьбой и глазеют, как на восьмое чудо света. Когда вхожу в автобус и говорю 'здравствуйте', то слышу в ответ: 'русча, русча'. Женщины совершенно не понимают русского языка. Я говорила с девушками, которые работали здесь, и они сказали, что туркмены на русскую женщину смотрят как на игрушку, которая должна ублажать несколько туркменов - три, четыре, пять - сколько сможет.
   Ольгу, одну из двух учительниц, о которых тебе писала, избили родители, разорвали на ней одежду, исцарапали лицо. За то, что она ударила ученика. Туркменские учителя колотят детей - ничего, но русской нельзя. В общем, о туркменах сложилось у меня вполне двойственное мнение. С одной стороны - стеснительные, робкие, с другой дикари. Учителя говорят по-русски со страшным акцентом, мысль выразить не умеют, я не уверена, понимают ли они, что я говорю?
   Всё здесь есть - и глубокие семейные чувства, и зверство. Наверное, мне нужно уезжать отсюда. Один учитель, он чинил мне розетку, сказал, что меня хотят изнасиловать. Он сказал, что никто, никто не придёт и не выручит, даже если услышат. Что с учительницей, которая была здесь до меня, вышла очень плохая история.
   Моя Лера... Придёт лето, и мы увидимся.
  
  1.04.1982, последнее письмо Славы
   Читаю Акутагаву, выписываю в свою чёрную тетрадь: 'Я живу в наглухо закрытом доме, на дверях которого люди пишут недружелюбные мне слова'. Почему-то не читается. Я жду твоего письма.
  Очень беспокойно мне сегодня. Хочется плакать. Сесть в постели, положить голову на колени, и плакать навзрыд. Оттого, что ты одна, оттого, что я одна, оттого, что плохо нам. Оттого, что на всей огромной земле нет мне пристанища. Нет дома, где я поселюсь со своей любовью. Оттого, что некому мне сказать, как прекрасна эта музыка. Как много она обещает: счастье, любовь, блаженство и нежные объятия. Обещает надежды.
   И ветер в окно. Как рвётся ветер в окно! Резкий ветер, которому не заплутаться, не затихнуть в ветках деревьев, которому лишь песок и верблюжья колючка - пристанище. Я и ветер, и чужая, далёкая и прекрасная музыка. Музыка, обещающая века впереди.
   Беспокойно. Хожу, хожу по комнате. Не могу сидеть. Что-то случилось. Всё ли в порядке с тобой, мой друг?.. Что-то предвещает моё сердце. Что-то случится плохое - с тобой или со мной, но какая разница - что бы ни случилось с каждой из нас по отдельности - это случится с обеими.
   Боже мой, какая музыка! Какая чудная музыка.
   Отчего мне так плохо целый день? Отчего так беспокойно бьётся сердце? А ты, моя Лера, как ты живёшь? Успокоилась ли ты?
   Прощай, моя Лера, прощай, мой друг. Скоро увидимся.
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"