Допустим, ты получаешь направление в онкодиспансер. У тебя заподозрили рак. Узнать, что жить, возможно, тебе осталось недолго - довольно яркая новость, тут трудно сохранить невозмутимость. Ты как-то сразу осознаешь: болезни со смертельным исходом случаются только с другими, - пока не случится это с тобой. Умирает кто-то, а не ты, - пока не наступит твоя очередь. До сих пор это понимание было умозрительным, угрозой далекой, а потому какой-то нереальной. Но вот она встала во весь рост. Не обойти. И всё это как гром среди ясного неба.
Возможно, скоро жизнь резко переменится, придётся оставить привычный ее ритм и привычные заботы. Уже сейчас она приобрела новый оттенок: сиюминутное волнует меньше. Думаешь о том, что нужно доделать в этой жизни - по крупному. Ну и, конечно, уже начинаются сборы в дорогу, пусть пока мысленно. Только в этой дороге тебе потребуется немногое, это дорога без возвращения в твою жизнь, к твоим близким. Ты иначе, чем обычно, думаешь о них. И о других думается иначе.
Идешь по улице, смотришь в лица людей и... жалеешь их. Они пока, как и ты до получения неприятного известия, живут с психологией бессмертных. Поглощенные суетой быстротекущей жизни, беспокоятся о том, что может в любую минуту стать незначительным, неважным. И оттого ты жалеешь их даже больше, чем себя. Ты-то удар получила, держишь его. Но не всем будет под силу сохранять спокойствие в такой ситуации. Более слабым и более молодым будет более трудно...
* * *
В онкополиклинике все начнется, как в театре - с гардероба. Там тебе, конечно, нахамят. То ли номерков свободных нет - сообщат, когда уже перекинешь шубу за барьер, то ли откажутся взять шапку... носи-де в руках, или на голове - как хочешь!
- А почему бы шапку-то не взять?
- А вдруг потеряется?..
- Потеряется - будете отвечать, - спокойно скажешь ты, справедливо полагая, что гардероб для того и существует, чтобы сдавать туда верхнюю одежду. Это оплаченная функция гардеробщицы. А у тебя здесь проблемы другие, нежели таскать в руках зимнюю шапку... Возьмут ее в итоге или нет, зависит от твердости твоего тона, но вирус хамства уже пожрет часть нервных клеток. Ничего. Привычно. До того привычно, что и говорить бы об этом не стоило, но в данном случае важно все: в столь грозном медучреждении ты ВПЕРВЫЕ.
* * *
Я ждала очереди на обследование почти четыре недели, записавшись, как посоветовали в поликлинике, по телефону. Сказали: запись только на конец следующего месяца. Вас устраивает?
- А что же делать, - то ли согласилась, то ли спросила.
Ответа не последовало. Не объяснили: отправляйся к врачу хоть сейчас, если заплатишь. А конец следующего месяца - это бесплатно. Только в очереди поняла: если регистратор была бы поразговорчивее, я бы могла избавиться от четырех недель ожидания и неизвестности - за небольшие деньги.
Сама виновата: в голову не пришло, что и на этом их делают. А отчего ж не пришло? Сталкивалась же с подобным и в обычной поликлинике. Взять хоть лечебный массаж - надо сегодня, и будет сегодня - но за деньги. А нет, - так месяца через три от того дня, когда массаж тебе позарез нужен, чтобы сохранить работоспособность. Но потребность в массаже все-таки не связана с "совместимостью с жизнью", тогда как промедление ввиду возможной злокачественности обнаруженной опухоли - связана. И кто же пожалеет денег, чтобы не медлить? В системе давно небесплатной медицины ты не только пациент, а источник или не источник лишней сотни рублей. Не об отдельных врачах речь, и даже не об отдельных поликлиниках, а о недоброте самого хода жизни, которому противостоять некому. Врачи в таком порядке вещей, наверное, даже заинтересованы, а пациенты...
А о пациенте пусть голова болит у самого пациента. Чужая жизнь...
* * *
Очередь в кабинет мамолога длинная. В коридоре потемки, читать невозможно. Здесь тоже не подумали о твоем душевном состоянии: с книжкой ждать все же легче. Постепенно глаза привыкают. Среди других выделяются две пары: две мамы с дочками, почти подростками. Наблюдая, понимаю, что мамы сопровождают девочек, а не наоборот. Первая пара из кабинета врача вылетает как на крыльях: счастливые улыбки, сияющие глаза, какие-то, почти бессвязные, слова. Видимо, пронесло. Одеваясь на ходу, щебеча, как две птички, они выпорхнули из мрачного коридора на волю. Вторая пара выходит не так. Мама о чем-то переспрашивает девочку, та раздраженно отвечает, что надо успеть на УЗИ сегодня, доктор сказал, работают там до такого-то часа. Мама услужливо, почти заискивающе помогает своей дочурке одеваться... бедная мама, будто она виновата. Бедная мама, бедная дочка... Но, может, и у них все завершится благополучно, и девочке не придется идти "под нож"...
* * *
По коридору движется Привидение в каком-то голубом балахончике. Совсем прозрачное существо почти без волос, без груди. Балахончик движется по коридору медленно, еле передвигаются тоненькие ножки. Не понять сразу: это мальчик, или ангел, почти уже бесплотный? Ангел садится напротив меня, и мы встречаемся взглядами. Это - женщина, исхудавшая до невозможности. У нее прозрачные глаза и, кажется, она меня не видит, хотя смотрит в упор. Ее уже почти нет в этом теле, перенесшем, по-видимости, не одну операцию... Я бы не увидела ее, если бы онкополиклиника не была бездушно соединена с онкодиспансером. Зато это удобно, очевидно, СТРУКТУРНО.
Приходит моя очередь пройти в кабинет. Видение ангела впечатлило, негативная фантазия вырвалась на волю, и в коридоре я уже свыклась с будущим, которое будет связано вот с этим учреждением. Я так же исхудаю, может быть, и меня изрежут... Ну, так что ж... Мне пятьдесят, не то что девочкам-подросткам, или бесплотному ангелу, которая тоже так еще молода... Одно, только одно терзает: мой мальчик, мой десятилетний сын, как он останется без меня, если не помогут никакие операции?!.. Стоп, а ведь, наверняка, и операции платные, а у меня ни гроша за душой... О сыне в этом контексте даже думать невозможно, это за гранью боли, страха и горя. Страшнее физических страданий. Хуже смерти.
* * *
Вхожу в кабинет. Маммолог обследует молча, сосредоточенно, и молча потом садится, что-то пишет в моей тетрадке (в регистратуре велели принести с собой тетрадь). Я уже оделась и жду, что он скажет. Мое волнение усиливается, а ему, похоже, это невдомек: сейчас он спокойно делает бумажную часть своей работы. И не поднимает лица от тетради. Чуть не страницу уже исписал. Я успеваю все решить за это время. Приду домой и никому не скажу, что подозрение подтвердилось. Я не стану цепляться за карниз, тем более, такой обледенелый. Буду ходить на работу, и не потрачу ни минуты оставшегося мне времени на хождения сюда, где есть такие вот равнодушные, несимпатичные лица... Когда уже не смогу ходить на работу, все свое время до последней минуты отдам мальчику. Я буду улыбаться, разговаривать с ним обо всем на свете, только не о своей болезни...
Доктор поднимает, наконец, лицо от бумаги: "Не знаю, зачем вас сюда послали. Вы абсолютно здоровы". - Он это говорит!
Меня охватывает радость, нужно усилие, чтобы скрыть ее. Переспрашиваю доктора, правильно ли я его поняла. Он еще раз повторяет, что не обнаружил ничего подозрительного, - абсолютно! Врачи на профосмотре, откуда меня сюда послали, ошиблись. Я начинаю ему верить. Напряженно смотрю в его лицо. Ну, надо же, какие славные бывают лица!.. Прощаюсь с ним и выхожу. От крутого поворота в судьбе меня слегка знобит. Моя очередь еще не пришла.