Макбейн Эд : другие произведения.

Послушаем за Глухого

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  ---------------------------------------------
  
  
   Эд Макбейн
   Послушаем за Глухого
  
  
  
   Глава 1
  
  
   Живительный душистый ветерок, набегавший со стороны парка, лениво вздыхал в широких открытых окнах участка. Было пятнадцатое апреля, и столбик термометра не опускался ниже двадцати градусов. Мейер в одиночестве сидел за своим столом и медленно перелистывал отчет районного отделения; золотистые блики подрагивали на его лысой голове, на губах застыла блаженная улыбка, хотя Мейер читал сводку ограблений. Щека покоилась на ладони согнутой руки, голубые глаза скользили по напечатанной странице, и сидел он в солнечном свете, как еврейский ангел на крыше собора Дуомо. Даже звонок телефона в этот яркий весенний день прозвучал для него как щебетанье тысячи жаворонков.
   – Детектив Мейер, – сказал он, – восемьдесят седьмой участок.
   – Я вернулся, – сказал голос.
   – Рад слышать, – благодушно отозвался Мейер. – Вот только знать бы еще, кто именно вернулся.
   – Ну-ну, детектив Мейер, – сказал голос. – Ты не мог забыть меня так скоро, ведь правда?
   В звуке голоса было что-то неуловимо знакомое. Мейер пришел в себя.
   – Я слишком занят, чтобы играться, мистер, – сказал он, нахмурившись. – Кто это?
   – Говори громче, – ответил голос. – У меня плоховато со слухом.
   Внешне ничего не изменилось. Телефоны и печатные машинки, картотека и камеры для арестованных, охладитель воды, плакаты разыскиваемых, приспособление для снятия отпечатков пальцев, столы, стулья – все еще было омыто солнечным ярким светом. Но, несмотря на летающие в воздухе золотые пылинки, Мейеру показалось, что комната сразу как-то выцвела, будто этот напомнивший о себе голос лишил комнату привлекательности и обнажил всю ее убогую сущность. Нахмуренное лицо Мейера совсем омрачилось. Телефон молчал, только тихо потрескивало в трубке. Он был в комнате отделения и потому не мог организовать проверку анонимного абонента. Кроме того, опыт подсказывал ему, что этот человек (если это действительно был тот, о ком думал Мейер) не будет долго висеть на линии и не даст возможности блеснуть виртуозам из телефонной компании. Он уже пожалел было, что вообще снял трубку, – довольно странная мысль для дежурного полицейского. Молчание затягивалось. Мейер не знал, что предпринять, чувствуя себя глупым и беспомощным. В голове крутилось одно: «Боже мой, это опять началось!..»
   – Послушайте, – сказал он. – Может, вы все-таки представитесь?
   – Ты и так меня знаешь.
   – Нет, не знаю.
   – В таком случае, ты даже глупее, чем я подозревал.
   Затем последовала еще одна долгая пауза.
   – Эй! – позвал Мейер.
   – Ага, – отозвался голос.
   – Чего ты хочешь?
   – Спокойно, спокойно, – сказал голос.
   – Черт побери, что тебе нужно? – взорвался Мейер.
   – Если ты будешь богохульствовать, – заявил голос, – я вообще не стану с тобой говорить.
   В трубке раздался тихий щелчок. Мейер уставился на замолчавшую трубку, затем кивнул и положил ее на аппарат.
   Если случилось так, что вы стали полицейским, то всегда найдется пара людей, в которых вы не испытываете никакой необходимости.
   Глухой был именно из этих людей. Для полицейских он был без всякой надобности с момента его первого появления, когда он посеял панику в половине города со своей неудавшейся попыткой ограбления банка. Не нужен он был полиции и на следующий раз, когда собирался убить заместителя мэра города, а заодно кучу других с целью вымогательства, и только чудо помешало осуществиться этому тщательно продуманному преступлению. Вот и сейчас он им был совсем не нужен. За каким бы чертом он ни появился, снова сталкиваться с ним не хотелось.
   – Кому он вообще нужен? – недовольно пробурчал лейтенант Питер Бернс, детектив. – Лично мне он сейчас совсем не нужен. А ты уверен, что это именно он?
   – Голос вроде его.
   – Мне некогда им заниматься, когда у меня висит этот взломщик с кошками, – заявил Бернс.
   Он встал из-за стола и подошел к открытому окну. В парке через дорогу не спеша прогуливались влюбленные, молодые мамаши толкали детские коляски, девочки прыгали через веревочку, а патрульный полицейский болтал с мужчиной, выгуливавшим собаку.
   – Мне он не нужен, – повторил Бернс и вздохнул. Затем лейтенант резко отвернулся от окна. Он был некрупным, но широкоплечим мужчиной, с волосами скорее белыми, чем седыми, с грубо обтесанными чертами лица и с твердым взглядом голубых глаз. Он оставлял впечатление сдержанной силы, казалось, что эта сила была закалена, заточена, а потом спрятана в ножны, Он неожиданно улыбнулся, удивив Мейера.
   – Если он еще позвонит, – сказал Бернс, – скажи, что мы все ушли.
   – Очень смешно, – мрачно заметил Мейер.
   – Между прочим, мы даже не уверены, что это он.
   – Я думаю, это все-таки он, – сказал Мейер.
   – Ладно, давай подождем, может, он еще позвонит.
   – О, если это он, то позвонит обязательно! – заверил Мейер.
   – Кстати, а что с этим проклятым взломщиком? – спросил Бернс. – Так он, пожалуй, обчистит все дома на Ричардсон, если мы его вскоре не возьмем.
   – Там сейчас Клинг, – ответил Мейер.
   – Как только вернется, сразу его ко мне с рапортом, – сказал Бернс.
   – А что мне делать с Глухим?
   Бернс пожал плечами.
   – Послушать его, узнать, что ему нужно, – он улыбнулся, еще раз удивив Мейера, – Может, он хочет забежать мимоходом.
   – Ну да, конечно, – хмыкнул Мейер.
   Ричардсон Драйв была боковая широкая улица позади Силвермайн Оувел. На ней стояло шестнадцать больших жилых домов, и дюжину из них за последний месяц посетил кошачий взломщик.
   В полицейской мифологии взломщики – сливки преступного мира. Будучи высококлассными профессионалами, они умеют мгновенно и беззвучно вскрыть двери или окна и забраться в квартиру, точно оценить, где может быть спрятан ящичек с ювелирными изделиями, быстро и тщательно перешерстить всю квартиру, а затем исчезнуть так же беззвучно, как появились. Согласно профессиональным сказкам, они все как один джентльмены, не прибегающие к насилию, если их не провоцировать или не ставить в безвыходное положение. Послушав полицейские байки о взломщиках (кроме, конечно, взломщиков-наркоманов, основная масса которых – беспомощные дилетанты), можно подумать, что их работа требует тщательных тренировок, большого дарования, сверхъестественной самодисциплины и огромной смелости. Не случайно фраза «дух взломщика» перекочевала в обиходную речь из полицейского лексикона. Это недоброжелательное уважение, этот полупоклон со стороны следователей, полностью подтвердились в полдень пятнадцатого апреля, когда детектив Берт Клинг разговаривал с мистером и миссис Анджиери в их квартире на Ричардсон Драйв, 638.
   – Чисто, хоть целуй, – сказал Клинг, в восхищении приподняв бровь, и это относилось к тому факту, что а квартире не было ни малейших следов, ни отметин от стамески на окнах, ни выбитых цилиндров в замке, ни причудливых свидетельств работы стеклорезом или ломиком.
   – Вы закрывали все двери и окна, когда уезжали? – спросил он.
   – Да, – ответил мистер Анджиери.
   Это был мужчина лет пятидесяти, хорошо загоревший к в рубашке дикой расцветки с короткими рукавами. И то, и другое явно было приобретено на Ямайке.
   – Мы всегда закрываемся, – добавил он. – Это ведь город.
   Клинг опять смотрел на дверной замок. Это был не тот тип, который можно открыть пластинкой целлулоида, но и следов подбора не было никаких.
   – Есть еще у кого-нибудь ключ от вашей квартиры? – спросил он, закрывая дверь.
   – Есть. У управляющего. У него ключи от всех квартир в доме.
   – Я имею в виду – кроме него, – сказал Клинг.
   – У моей матери есть, – сказала миссис Анджиери.
   Она была невысокая, чуть моложе мужа. Глаза ее беспокойно метались по квартире. Клинг знал, что у нее сейчас протекала первая реакция, она только осознавала, что кто-то проник в их личное пространство, кто-то вошел в их дом и безнаказанно бродил по нему, что кто-то держал в руках ее собственность и забрал ее вещи, по праву принадлежащие ей. То, что украдено, не было самым важным, ювелирные изделия скорее всего застрахованы. Очевидно, сама мысль потрясла ее. Если кто-то может войти и украсть, то почему кто-нибудь другой не войдет, чтобы убить?
   – Могла она приходить сюда, пока вас не было? Я имею в виду вашу мать.
   – А зачем?
   – Ну, я не знаю. Чтобы присмотреть...
   – Нет.
   – Полить цветы...
   – У нас нет цветов, – сказал Анджиери.
   – Кроме того, моей матери восемьдесят четыре года, – добавила миссис Анджиери. – Она редко уезжает из Риверхеда. Она живет в Риверхеде.
   – Могла она дать кому-нибудь ваши ключи?
   – Я не думаю, чтобы она вообще помнила, что у нее есть наши ключи. Мы дали ей ключи несколько лет назад, когда только въехали сюда. Вряд ли она ими когда-нибудь пользовалась.
   – Видите ли в чем дело, – сказал Клинг. – Следов взлома нет. Логичнее всего предположить, что он вошел сюда при помощи ключа.
   – Ну, полно, я не думаю, чтобы это сделал мистер Кой, – сказал Анджиери.
   – Кто?
   – Мистер Кой. Управляющий. Он бы не сделал ничего такого, правда, Мэри?
   – Конечно, нет, – подтвердила его жена.
   – Тем не менее, я с ним поговорю, – сказал Клинг. – Дело в том, что в этом квартале произошло двенадцать взломов и модус операнда у всех одинаковый – ни следов вторжения, ни отпечатков. Поэтому, если это не банда управляющих, которые занялись взломом, то...
   И Клинг улыбнулся. Миссис Анджиери улыбнулась в ответ. Он напомнил ей ее сына, разве что волосы были разные. У сына – каштановые, а Клинг – блондин. Ее сын был крупный парень, выше шести футов ростом, чем напоминал Клинга, а кроме этого, у обоих была приятная мальчишеская улыбка. Это несколько примирило ее с мыслью об ограблении.
   – Мне нужен перечень всего похищенного, – сказал Клинг, – и тогда мы...
   – Есть шансы, что похищенное возвратится? – спросил Анджиери.
   – Видите ли в чем дело, мы разошлем перечень всем комиссионным магазинам в городе. Иногда это дает очень неплохие результаты. Однако, временами вещи уходят из города и тогда их вернуть очень сложно.
   – Вряд ли он понес драгоценности в комиссионку.
   – Ну, иногда бывает, – сказал Клинг. – Хотя, если быть откровенным, я думаю, что здесь мы имеем дело с вором крупного калибра, и, как мне кажется, он работает через перекупщика. Я могу и ошибаться. Все равно не повредит, если комиссионные будут знать, какие драгоценности мы ищем.
   Мистер Анджиери хмыкнул с сомнением.
   – Я еще хотел спросить, – сказал Клинг. – Котенка тут не было?
   – Чего-чего?
   – Котенка. Взломщик обычно оставляет котенка.
   – Кто-кто?
   – Ну, тот самый взломщик, о котором я говорил.
   – Оставляет котенка?
   – Вот именно. Что-то вроде визитной карточки. Среди взломщиков довольно много умных ребят, и им, конечно, кажется, что они могут долго безнаказанно морочить голову честным гражданам и полиции.
   – Да-а, – протянул мистер Анджиери. – Если он совершил уже двенадцать краж, и вы до сих пор не в состоянии его поймать, то вы, мне думается, правы, он действительно водит вас за нос.
   Клинг покашлял, прочищая горло.
   – Но здесь, насколько я знаю, нет котенка...
   – Нет.
   – Он обычно оставляет котят на туалетном столике. Маленьких, но каждый раз разных. Не больше месяца от роду.
   – Но почему котят?
   – Ну, наверное, это он так шутит. Я же вам говорил, что это его визитная карточка.
   – М-да, – задумчиво произнес мистер Анджиери.
   – Итак, давайте я составлю список пропавших вещей.
   Управляющий Реджинальд Кой оказался негром. Он поведал Клингу, что работает в этой должности с момента демобилизации из армии в 1945 году. Он сражался в пехоте, участвовал в операциях по освобождению Италии, где и схлопотал пулевое ранение в ногу. С тех пор он сильно прихрамывал. Военная пенсия и жалование управляющего обеспечивали безбедное существование для его жены и троих детей. Семья Коя жила в квартире из шести комнат на первом этаже.
   Время было за полдень. Клинг и Кой сидели за стерильно чистым кухонным столом и, прихлебывая пиво, вели беседу. Из другой комнаты, где дети смотрели по телевизору мультфильмы, доносился веселый детский смех, перемешиваясь с голосами взрослых.
   У Реджинальда Коя был отличный послужной список. Ребята из архива поработали на славу. Кой – ветеран второй мировой войны, был тяжело ранен, всегда много и честно трудился, был примерным мужем и отцом, дружелюбным, приятным в общении человеком. Любого полицейского, который плохо бы относился к Кою, можно было бы смело назвать расистом, придирающимся к цвету кожи, лжецом, нарушающим устои общества, и вообще малокультурным человеком. Клинг попробовал с самого начала объективно подойти к Кою, но понял, что его симпатии к ветерану помимо воли овладевают им все больше. Кой сразу понравился детективу. Не мог такой человек иметь что-то общее с ограблением. Само это сопоставление не укладывалось в голове Клинга. Но Кой имел дубликаты ключей, и потом, даже самые кроткие ангелы, случается, проламывают своим матерям головы, и Клинг был обязан задать этому человеку обычные в таких случаях вопросы. По крайней мере, нужно было о чем-то говорить, пока они мирно пили превосходное пиво.
   – Мистер и миссис Анджиери сказали, что они уехали на Ямайку двадцать шестого марта. Это совпадает с вашими записями?
   – Да, – кивнул Кой. – Они улетели в пятницу, поздно вечером. Сказали мне, что уезжают, и просили присматривать за квартирой. Мне ведь по долгу службы нужно знать, кто живет в данный момент в доме, а кто нет.
   – Так вы присматривали за квартирой, мистер Кой?
   – Да, – ответил Кой и, поднеся бокал с пивом к губам, с видимым удовольствием отхлебнул большой глоток.
   – Каким образом?
   – Я заглядывал туда пару раз.
   – Когда это было?
   – Первый раз в среду, на следующей неделе после их отъезда, и еще раз в прошлую среду.
   – Вы закрывали дверь после этого?
   – Конечно!
   – А не показалось ли вам, что кто-то уже побывал в квартире?
   – Нет. Все находилось на своих местах, все шкафы закрыты, все чисто и убрано. Все было в порядке, не то, что сейчас, когда они вернулись.
   – Значит, в среду вы были здесь?
   – Да, в прошлую среду.
   – Это у нас было... – Клинг достал карманный календарик. – Седьмое апреля.
   – Наверное. Я не помню точно, какое это было число.
   – Все верно, седьмое апреля.
   – Значит, так тому и быть, – согласился Кой, кивая головой.
   – Из этого следует, что квартира была ограблена между средой и вчерашней ночью. Может, вы заметили кого-либо постороннего, заходившего в здание в этот промежуток времени?
   – Нет. Я очень внимательно слежу за всем в доме. Сейчас вокруг болтается много разного жулья, которое под видом ремонтников или разносчиков так и мечтает забраться внутрь и стащить все, что плохо лежит. Я держу ухо востро. Наш районный полицейский тоже хороший парень, он прекрасно знает всех живущих в нашем районе и частенько останавливает чужаков, чтобы выяснить, зачем они явились сюда.
   – А как его зовут?
   – Майк Ингерсол. Он давно уже здесь служит.
   – Да, я его знаю, – сказал Клинг.
   – Мне помнится он начал работать здесь в шестидесятом году или что-то вроде этого. Он моложе меня, должно быть, ему сейчас около сорока. Он очень хороший полицейский, дважды награждался за храбрость. Мне он очень нравится.
   – Когда вы обнаружили кражу, мистер Кой?
   – Да нет же, это не я обнаружил. Когда я там был последний раз, все было в порядке. Это Анджиери обнаружили кражу, когда вернулись домой вчера вечером. Они сразу вызвали полицию.
   Кой отпил пива и сказал:
   – Вы думаете, это ограбление как-то связано с другими, которые произошли в нашем квартале?
   – Да, очень на это похоже.
   – А как вы думаете, каким образом он проникает в квартиры? – спросил Кой.
   – Через входную дверь.
   – Да, но как?
   – Открывает ключом.
   – Не думаете ли вы...
   – Нет.
   – Если вы меня подозреваете, мистер Клинг, то лучше бы вы так прямо мне и сказали.
   – Я не думаю, что вы каким-то образом замешаны в этих ограблениях, мистер Кой.
   – Спасибо, – сказал Кой и, открыв холодильник, вопросительно взглянул на Клинга. – Еще баночку пивка?
   – Спасибо, у меня еще куча дел.
   – Приятно было познакомиться с таким хорошим человеком.
   Джозеф Анджиери позвонил в полицейский участок около шести часов вечера, как раз когда Клинг собрался уходить домой.
   – Мистер Клинг, – сказал потерпевший, – мы нашли кота.
   – Простите, не понял.
   – Котенка. Вы же говорили, что взломщик всегда оставляет...
   – Да-да. Где вы его нашли?
   – За платяным шкафом. Мертвого. Худющий, маленький, серый с белым. Наверное, свалился со шкафа и сломал себе шею, – Анджиери помолчал. – Так что, мне сохранить его до вашего приезда?
   – Нет-нет, он мне не нужен.
   – Но что мне с ним делать? – спросил Анджиери.
   – Ну... избавиться от него как-нибудь.
   – Может, выбросить его в мусорник?
   – Пожалуй.
   – А может похоронить его в парке?
   – Как вам больше нравится, мистер Анджиери.
   – Несчастное создание, – еще раз печально повторил мистер Анджиери. – Вы знаете, я кое-что припомнил после того, как вы ушли.
   – Что именно?
   – Замок на входной двери. Мы его сменили как раз перед отъездом на Ямайку. Ну, из-за всех этих краж в нашем районе. Нам показалось, что так будет надежнее. Так что если у кого-то и был еще ключ...
   – Понятно, мистер Анджиери. Я вас прекрасно понял. Как зовут мастера, который вставлял вам новый замок?
  
  
  
  
   Глава 2
  
  
   Детектив Стив Карелла был высоким мужчиной с телом и походкой тренированного атлета. Карие, странно раскосые глаза и скуластое лицо придавали ему несколько восточный облик, что, впрочем, вполне соответствовало его итальянскому происхождению. Этот разрез глаз временами придавал ему грустный вид, что не очень соответствовало его оптимистической внешности. Он мягко скользнул к зазвонившему телефону, как игрок за легким мячом, поднял трубку и, усевшись на край стола одним плавным движением, сказал:
   – Восемьдесят седьмой участок, детектив Карелла слушает.
   – Ты заплатил налог на доходы, детектив Карелла? Было утро, пятница, шестнадцатое апреля. Карелла заплатил налоги еще девятого, за целых шесть дней до конца срока выплат. Именно поэтому он решил, что звонит ему Сэм Гроссман из лаборатории или Ролли Шабрье из районной прокуратуры (оба славились своими телефонными шуточками), но все равно почувствовал обычный для американского гражданина испуг, который испытывают все, услыхав голос чиновника Налогового управления.
   – Да, заплатил, – сказал он и подумал, что справился с ответом в целом неплохо. – Простите, а с кем я говорю?
   – Никто меня уже не помнит, – сказал голос скорбно. – Я начинаю подозревать, что мною пренебрегают.
   – Ох, – вздохнул Карелла, – это ты.
   – Ах, да, это я.
   – Детектив Мейер говорил, что ты звонил. Как дела?
   Карелла помахал Холу Уиллису, сидевшему в противоположном углу комнаты. Уиллис взглянул на него удивленно. Карелла покрутил пальцем, как бы набирая номер. Уиллис кивнул и тут же позвонил в отдел безопасности телефонной компании, попросив определить, откуда вызывают номер Кареллы.
   Голос продолжал:
   – Сейчас я в порядке. А вообще не так давно меня подстрелили. Ты ведь знаешь это, детектив Карелла?
   – Конечно, я это знаю.
   – В ателье мод, на Калвер-авеню.
   – Ну да.
   – Кстати, если я верно припоминаю, именно ты стрелял в меня, детектив Карелла.
   – Да, мне тоже это припоминается.
   Карелла посмотрел на Уиллиса и вопросительно поднял брови. Уиллис кивнул и поощрительно махнул рукой, мол, держи его подольше.
   – Это довольно болезненно, – сказал Глухой.
   – Да уж, пулевое ранение должно быть очень болезненным.
   – Но потом ведь и в тебя попали.
   – Действительно, я тоже получил.
   – Кстати, если я верно помню, именно я подстрелил тебя.
   – Из охотничьего ружья, так ведь?
   – А поэтому мы квиты, я думаю.
   – Ну, не совсем. Получить пулю из охотничьего ружья гораздо больнее, чем из пистолета.
   – Ты пытаешься определить, откуда звонят, детектив Карелла?
   – А как бы я это мог? Я тут один.
   – Я думаю, ты врешь, – сказал Глухой и повесил трубку.
   Карелла спросил Уиллиса:
   – Что-нибудь есть?
   – Мисс Сэлливан? – сказал Уиллис в трубку.
   Послушал, кивнул и сказал:
   – Спасибо за попытку, мисс.
   Повесив трубку, он вопросительно посмотрел на Кареллу:
   – А когда у нас последний раз получалось?
   Уиллис был невысок ростом (он был вообще самым маленьким в отделении, с трудом натянув требуемые в управлении пять футов восемь дюймов), с небольшими руками и беспокойными глазами резвого терьера. Он подошел к столу Кареллы пружинящей походкой, как будто был в теннисках.
   – Он еще позвонит, – сказал Карелла.
   – Со стороны казалось, будто ты болтаешь с приятелем, – заметил Уиллис.
   – В некотором смысле мы и есть приятели, старые приятели.
   – Что мне делать, если он позвонит опять? Еще раз заниматься этой ерундой?
   – Да нет, он знает, как с этим справиться. Никогда не говорит больше нескольких минут.
   Уиллис спросил:
   – Какого черта ему нужно?
   – А кто его знает? – ответил Карелла и задумался о том, что сказал минуту назад: «В некотором смысле мы и есть старые приятели».
   Он вдруг осознал, что перестал считать Глухого смертельным врагом, и теперь думал, что это произошло потому, что его жена Тедди была глухонемая. В их отношениях не было и намека на непонимание, ее глаза были ее ушами, а руки говорили. Пантомимой она могла обрушить крышу и успокоить его раздражение, просто прикрыв глаза. Глаза у нее – карие, почти такие же темные, как ее черные волосы. И она внимательно смотрела на него этими карими глазами, ловила движение его губ, следила за его руками, движущимися в алфавите глухонемых, которому она его научила и на котором он говорил бегло и со свойственной ему ясностью. Она была красива, пылка, отзывчива и умна, как дьявол. Да, она была глухонемая, но Карелла не считал это недостатком, он приравнивал эту ее особенность к черной кружевной бабочке, которую она вытатуировала на левом плече давным-давно, и обе эти странности были внешними признаками женщины, которую он любил.
   Когда-то он ненавидел Глухого. Теперь это прошло. Когда-то Глухой держал в страхе его разум и нервы. Теперь и это прошло. Он почему-то был даже рад, что Глухой вернулся, но, в то же время, искренне желал, чтобы Глухой убрался подальше. Правда, все разрушала мысль, что он будет всякий раз убираться, чтобы потом обязательно вернуться. Все это было слишком запутанно. Карелла кивнул своим мыслям и подкатил к себе столик с пишущей машинкой.
   От стола Уиллиса донеслось:
   – Нам он не нужен вовсе. Особенно в эту пору, когда идет потепление.
   Часы на стене участка показывали 10.51.
   Со времени последнего звонка Глухого прошло полчаса. Он больше не звонил, и Карелла не чувствовал разочарования. Как бы в подтверждение мнения Уиллиса о том, что Глухой особенно не нужен во время потепления, в участке толпились полицейские, нарушители закона, потерпевшие – и все это в тихое приятное утро пятницы, когда солнце сияет в чистом голубом небе, а температура прочно уселась на отметке двадцать два градуса.
   В теплой погоде было что-то, от чего преступления плодились, как тараканы. Полицейским восемьдесят седьмого участка не слишком нравился так называемый «тихий сезон», тем не менее им было ясно, что зимой преступлений совершалось меньше. В зимние месяцы голова болела у пожарных. Домовладельцы в трущобах не слишком славились щедростью и не поддерживали требуемую температуру в своих многоквартирных домах, не взирая на постановления Совета Здравоохранения. Правда, квартиры в некоторых домах боковых улочек, отходящих от Калвер– и Эйнсли-авеню были чуть теплее, но общей картины это не меняло. Жильцы, одолеваемые крысами и паршивой электропроводкой, отваливающейся штукатуркой и текущими трубами, частенько решали внести чуточку тепла в свою жизнь при помощи дешевых керосиновых горелок, которые были весьма огнеопасны. В любую из ночей на территории восемьдесят седьмого участка могло случиться больше пожаров, чем в любом другом районе города. С другой стороны – пробитых голов было меньше. Страстям трудно разгореться, особенно если ты промерз до пятой точки. Но зима ушла из города, уже пришла весна, а с ней все соответствующие обряды, все земные радости и праздничная песнь бытия. Жизненные соки пришли в движение, и нигде они так не перехлестывали через край, как на территории восемьдесят седьмого – здесь жизнь и смерть частенько слишком переплетались и жизненные соки приобретали ярко красный цвет.
   У человека, висевшего на руке патрульного полицейского, в груди торчала стрела. Мясников из скорой помощи уже вызвали, но пока полицейские растерянно смотрели на потерпевшего и явно не знали, что с ним делать. До этого у них на участке не было людей с торчащей из груди стрелой, наконечник которой в довершение всего вышел из спины.
   – Зачем вы притащили его сюда? – яростным шепотом спрашивал Уиллис у патрульного.
   – А что, по-вашему, я должен был сделать? Оставить его, чтобы он болтался по парку?
   – Вот именно, это ты и должен был сделать, – шептал Уиллис. – Пусть о нем заботятся врачи. Этот парень может предъявить нам иск, знаешь ты это? За то, что вы притащили его сюда.
   Патрульный задумался.
   – А что, действительно может? – прошептал он и побледнел.
   – Все в порядке, садитесь, – сказал Уиллис мужчине. – Вы меня слышите? Садитесь.
   – Я ранен, – сказал мужчина.
   – Да-да, мы знаем. А сейчас сядьте. Будьте добры, присядьте! Что же, черт побери, с вами произошло?
   – Меня ранили, – сказал мужчина.
   – Кто это сделал?
   – Не знаю. Неужели в городе появились индейцы?
   – Скорая уже едет, – сказал Уиллис. – Садитесь!
   – Я лучше постою.
   – Почему?
   – Когда сидишь, больше болит.
   – Крови вы немного потеряли, – успокаивающе сказал Уиллис.
   – Знаю. Но здорово болит. Вы вызвали скорую?
   – Я только что сказал вам, что вызвали.
   – Сколько сейчас времени?
   – Почти одиннадцать.
   – Я прогуливался по парку, – сказал мужчина. – Потом почувствовал такую острую боль в груди, что решил, что у меня сердечный приступ. Глянул вниз, а во мне торчит стрела.
   – Хорошо, садитесь, прошу вас, а то я нервничаю.
   – Скорая едет?
   – Едет, едет.
   В клетке для арестованных на другом конце комнаты нервно ходила высокая блондинка в белой блузке и желто-коричневой юбке. Внезапно она шагнула к металлической решетке.
   – Выпустите меня отсюда, я ничего не сделала!
   – А патрульный говорит, что ты много чего сделала, – ответил ей Карелла. – Ты бритвой изрезала своему парню все лицо и шею.
   – Он это заслужил! – выкрикнула девушка. – Выпустите меня!
   – Мы тебя арестовали за физическое насилие первой степени, – успокоил ее Карелла. – Как только поостынешь, я сниму у тебя отпечатки пальцев.
   – Я вообще не поостыну.
   – Ну, времени у нас сколько угодно.
   – Знаете, что я сделаю?
   – Ты успокоишься, а потом мы снимем отпечатки пальцев. А потом, если ты хоть что-нибудь соображаешь, ты начнешь молиться, чтобы твой парень выжил.
   – Надеюсь, он умрет. Выпустите меня отсюда!
   – Никто тебя не выпустит! Прекрати орать, у меня уже уши болят.
   – Сейчас я порву свою одежду и заявлю, что вы пытались меня изнасиловать.
   – Валяй, а мы полюбуемся.
   – Вы думаете, я шучу?
   – Хол, Хол, здесь девушка собирается раздеваться!
   – Пускай себе раздевается.
   – ...вашу мать, – сказала девушка.
   – Красиво сказано, – заметил Карелла.
   – Вы думаете, я этого не сделаю?
   – Да делай, кого это трогает, – сказал Карелла и отвернулся от клетки, чтобы подойти к полицейскому, стоявшему позади двух подростков, прикованных наручниками друг к другу и к тяжелой деревянной ножке стола для снятия отпечатков пальцев.
   – Ну, что мы здесь имеем? – спросил Карелла у патрульного.
   – Въехали на кадиллаке в окно овощной лавки на Стем. Оба обдолбанные, – сказал полицейский. – «Кадди» два дня назад угнали в Саут Сайде. Он значится в списках угнанных машин.
   – Сними блузку, душенька! – заорал вдруг один из парней через комнату. – Покажи нам свои сиськи!
   – А мы скажем, что они прыгали на тебя! – крикнул второй, хихикая. – Валяй, детка!
   – Кто-нибудь ранен? – спросил Карелла.
   – Кроме владельца, никто не пострадал, а он, между прочим, сидел за кассой.
   – Что на это скажете? – обратился Карелла к парням.
   – Что скажем насчет чего? – спросил первый парень.
   У него были длинные кучерявые черные волосы и густая черная борода. Парень был в джинсах и открытой спортивной рубашке, поверх которой была надета коричневая ветровка. Он не отрываясь смотрел на клетку, в которой девушка опять начала метаться.
   – Вы въехали на машине в витрину?
   – На какой машине? – спросил парень.
   – Голубой «кадди», который в среду ночью угнали от дома 1604 по Стюарт Плейс, – сказал патрульный.
   – Ты бредишь, – ответил ему парень.
   – Рви долой свою блузку, дорогая! – снова заорал второй парень.
   Был он меньше, чем приятель, с вьющимися каштановыми волосами, в коричневых брюках и мексиканском пончо. Рубашки под пончо явно не было. Как и его друг, он не отрывал глаз от девушки в клетке, словно гипнотизируя ее.
   – Давай! – кричал он. – Или духу не хватает?
   – Заткнись, отребье, – ответила она.
   – Вы угнали эту машину? – спросил Карелла.
   – Не пойму, о какой машине идет речь, – сказал парень.
   – О машине, на которой вы въехали в окно овощной лавки.
   – Ни на какой машине мы не ездили, дядя, – сказал первый парень.
   – Мы ле-та-ли, дядя, – раздельно произнес второй парень, и оба зашлись от хохота.
   – Лучше не записывай их показания до тех пор, пока они не поймут, что происходит, – сказал Карелла. – Отведи их вниз, Фред. Скажи сержанту Мерчисону, что они обдолбанные и не понимают своих прав.
   Он повернулся к стоявшему ближе парню и спросил:
   – Сколько тебе лет?
   – Пятьдесят восемь, – ответил парень.
   – Шестьдесят девять, – сказал второй, и они опять захохотали.
   – Отведи их вниз, – сказал Карелла. – Пусть их держат отдельно от всех, они могут быть несовершеннолетними.
   Патрульный отстегнул наручники, которыми парни были пристегнуты к ножке стола. В то время, как он вел их к дощатой перегородке, отделяющей комнату отдела от коридора, бородатый парень опять повернулся к решетке и заорал:
   – Тебе, наверное, и показать-то нечего!
   Потом он опять захохотал, особенно после того, как патрульный подтолкнул его в зад дубинкой.
   – Думаете, я не сделаю этого? – не унималась девушка.
   – Золотце, нам безразлично, что ты сделаешь, – ответил Карелла и отошел к столу Клинга, за которым сидела пожилая женщина в длинном черном пальто, скромно скрестив руки на груди.
   – Che vergogna, [1] – сказала женщина, неодобрительно кивнув на девушку в клетке.
   – М-да, – ответил Карелла. – Вы по-английски говорите, синьора?
   – Я в Америке уже сорок лет.
   – Не будете ли вы так добры рассказать мне, что произошло?
   – Кто-то украл мой кошелек.
   Карелла придвинул блокнот поближе к себе.
   – Как вас зовут, синьора?
   – Катарина ди Паоло.
   – Ваш адрес?
   – Эй, вы что, шутите? – послышался посторонний голос из-за ограждения.
   Карелла поднял глаза. Санитар скорой помощи, весь в белом, с недоверием заглядывал в комнату.
   – Здесь действительно есть раненный стрелой?
   – Тут он, – ответил Уиллис.
   – Действительно, стрела! – сказал санитар, выпучив глаза.
   – Помогите, насилуют! – неожиданно закричала девушка в загородке для арестованных.
   Карелла повернулся и увидел, что она сняла с себя блузку и лифчик.
   – О, боже, – пробормотал он. – Извините, синьора.
   Карелла пошел к загородке для арестованных, но в это время зазвонил телефон на его столе.
   – Пойдемте, мистер, – сказал санитар скорой.
   – Они разорвали все мои вещи! – кричала девушка. – Посмотрите на меня!
   – Che vergogna, – сказала старая леди и поцокала языком.
   Карелла снял трубку.
   – С твоей помощью, – послышался голос Глухого в трубке, – я украду пятьсот тысяч долларов в последний день апреля.
  
  
  
  
   Глава 3
  
  
   Конверт с напечатанным на машинке адресом пришел на имя детектива Стивена Льюиса Кареллы, восемьдесят седьмой полицейский участок, Гровер-авеню, 41. Обратный адрес указан не был. На почтовом штемпеле можно было прочесть, что письмо было отправлено из Айсолы за день до доставки адресату. Внутрь, между двумя серыми кусочками картона, была вложена фотография.
   – Ведь это Эдгар Гувер? – удивился, глядя на фотографию, Мейер.
   – Вот именно, – отозвался Карелла.
   – Но почему именно его фото?
   – Это даже не фотография, а фотостат.
   – Правительство явно экономит на всем, – заметил Мейер, – спад производства.
   – Несомненно.
   – Что ты об этом думаешь? – серьезно спросил Мейер.
   – Я думаю, что это проделки нашего общего знакомого.
   – Мне тоже так кажется.
   – Он начинает действовать.
   – Но почему Гувер?
   – А почему бы и нет?
   Мейер почесал свою лысину.
   – Что он хочет этим сказать?
   – Не имею ни малейшего представления.
   – Надо подумать, надо хорошенько пораскинуть мозгами.
   – Да, – медленно произнес Карелла. – Вчера он мне сообщил, что собирается украсть полмиллиона долларов в последний день апреля. А на следующее утро ровно в 9.22 мы получаем фотостат Эдгара Гувера. Либо он пытается этим что-то сообщить, либо, наоборот, хочет ввести нас в заблуждение.
   – Слушай, какие глубокие мысли, – озабоченно-иронично заметил Мейер. – Ты никогда не думал пойти поработать в полицию?
   – Я все это вывожу из его прошлого, из его модус операнда. Ты не помнишь, какой была его первая, гм... работа, если можно ее так назвать?
   – О, это было лет десять назад, даже больше.
   – Правильно. Он постарался уверить нас, что собирается грабить один банк, хотя хотел взять совершенно другой. Вот я и думаю, не собирается ли он повторить трюк?
   – Да, так оно все и было тогда.
   – И у него, кстати, тогда почти все получилось, как он задумал.
   – Получилось, да не все.
   – Он намекает на определенные вещи, но это нам мало что дает, потому что карты свои он раскрывать не собирается. Для него это не просто развлечение. Вспомни его прошлое дело. Он объявил тогда о двух предстоящих убийствах, затем совершил эти два убийства, отправив на тот свет двух чиновников из мэрии, и потом угрожал застрелить самого мэра. Убив из оружия крупного калибра двух несчастных, он тем самым предупреждал, что не остановится, если ему не выдадут вымогаемую им сумму. Все это дезориентировало нас, Мейер. Вот почему я утверждаю, что этот фотостат может быть ключом к разгадке, а может и вовсе ничего не означать.
   Мейер вновь взглянул на снимок и задумчиво произнес:
   – М-да... Гувер.
   Мастера, вставившего новый замок, звали Станислав Яник.
   Его мастерская, небольшая квадратная комнатушка, находилась на Калвер-авеню, втиснутая между ломбардом и химчисткой. На стене, позади стойки, за которой сидел Яник, располагались ряды крючков, на них висели заготовки ключей. На каждой был выбит номер, соответствующий номеру в каталоге производителей замков. Автомобильные ключи были помечены в соответствии с годом выпуска автомобиля и названием фирмы-изготовителя. В мастерской жили шесть здоровенных котов, что сразу становилось ясно вошедшему по царившей в помещении атмосфере.
   Даже сам хозяин сильно смахивал на косоглазого сиамского кота с голубыми глазами, видневшимися за толстыми стеклами очков. Яник был почти лысым, если не обращать внимания на клочки черных волос, торчавших из-за ушей. Ему было чуть больше пятидесяти. Он сидел за стойкой, одетый в коричневый джемпер, из-под которого выглядывала белая рубашка, и вытачивал очередной ключ, когда внутрь вошел Клинг. Колокольчик над дверью звякнул, оповещая хозяина о прибытии посетителя, и кот, который лениво развалившись лежал на пороге мастерской, злобно урча, медленно убрался в глубину помещения.
   – Мистер Яник? – спросил Клинг.
   Яник оторвался от работы и выключил станок. У него оказались желтые зубы отчаянного курильщика, и Клинг заметил трубку а-ля Шерлок Холмс, лежавшую в пепельнице на рабочем столе, засыпанном металлической стружкой. Яник смахнул мусор ладонью на пол и спросил:
   – Чем могу служить?
   Клинг сразу почувствовал иностранный акцент, но не смог сразу определить, из какой страны прибыл владелец мастерской. Он достал из внутреннего кармана бумажник, где на одной из стенок рядом с удостоверением был приколот полицейский значок.
   – Я офицер полиции. Должен задать вам несколько вопросов.
   – А что, собственно, произошло? – спросил Яник.
   – Я веду следствие по поводу ограблений на Ричардсон Драйв.
   – Да?
   – Насколько мне известно, вы вставляли замок одному из жителей этой улицы, которого недавно как раз ограбили.
   – И кто же это? – удивленно спросил Яник.
   Внезапно большой черно-белый кот запрыгнул на стойку и подставил свою спину хозяину, который тут же стал механически поглаживать животному спину, как бы не обращая внимания на кота, но внимательно глядя на Клинга через сильные стекла очков.
   – Мистер Джозеф Анджиери, – пояснил Клинг. – Ричардсон Драйв, 638.
   – Да, я действительно вставлял там замок, – подтвердил Яник, поглаживая кота.
   – А какой тип замка вы использовали?
   – Обычный цилиндрический замок. Не очень надежный тип, – ответил Яник, покачав сокрушенно головой.
   – Что вы имеете в виду?
   – Я ведь предупреждал мистера Анджиери, вы же знаете, что он менял замок в связи с этими ограблениями в нашем квартале. Поэтому я ему сказал, что подобные цилиндрические замки не очень надежны и не обеспечивают в должной мере безопасности. Я ему предложил другой тип – замок запорного действия. Вы знаете такие?
   – Да, – кивнул Клинг.
   – Этот был бы вполне надежной вещью. Даже если вынуть из него цилиндр, все равно остается предохранительная защелка, которая не позволяет открыть дверь. Я предлагал ему поставить дополнительно такой замок, чтобы подстраховаться, если в он действительно боялся ограбления...
   – Вы кажется, неплохо разбираетесь в способах проникновения в квартиры, мистер Яник.
   – Замки – моя специальность, – пожал плечами хозяин мастерской, а затем спихнул кота на пол.
   Это обескуражило кота, и он, приземлившись, зашипел на Яника, а потом нервно убрался в угол мастерской, где принялся вылизывать ухо у коричневой ангорской кошки.
   – Я говорил мистеру Анджиери, что не стоит жалеть нескольких долларов ради собственной безопасности. Запорный замок – это вещь! Но он сказал «нет», сказал, что не собирается тратиться на такую чушь. В результате его квартиру ограбили. Он пожалел несколько бумажек за замок, а в результате потерял все свое состояние. Что же это за экономия? Люди разучились думать, – сказал Яник и снова сокрушенно покачал головой.
   – И много он потерял, как вы думаете, мистер Яник?
   – Понятия не имею.
   – Но... почему же тогда вы говорите, что он потерял все свое состояние?
   – Мне думается, что если кто-то проникает в чужую квартиру, то не для того, чтобы вытряхнуть копилку или украсть несколько монеток мелочи. Что вы имели в виду, задавая ваш вопрос, молодой человек?
   – Скажите, мистер Яник, вы многим меняли замки в этом районе?
   – Я же вам сказал: замки – это моя специальность. Конечно, я вставлял замки не только мистеру Анджиери. Если моя мастерская находится в этом районе, неужели вы думаете, что я пойду работать в другой? Или, например, поеду в Калифорнию врезать парочку-другую новых замков?
   – А по Ричардсон Драйв вы вставляли замки кому-нибудь еще?
   – Конечно!
   – Где? В каких домах? Вы можете назвать номера квартир?
   – Мае нужно посмотреть в записной книжке.
   – Да-да, посмотрите, пожалуйста!
   – Но я этого делать не буду!
   – Простите?..
   – Мне не нравится, как вы со мной разговариваете, молодой человек. Я очень занят и у меня нет лишнего времени, чтобы копаться в записях и вспоминать, кому еще я вставлял свои замки. Я еще раз вас спрашиваю, к чему вы клоните?
   – Мистер Яник... – начал было Клинг, но, засомневавшись, осекся.
   – Да?
   – Скажите, а сохранились ли у вас дубликаты ключей к замкам, которые вы устанавливали?
   – Конечно, нет! Вы что думаете, я вор?
   – Нет, сэр, что вы! Просто я...
   – Я приехал в эту страну из Польши в 1948 году. Моя жена и дети были убиты немцами, и я совсем одинок в этом мире. Я едва свожу концы с концами, но делаю это честно! Даже в Польше, умирая от голода, я не украл ни одной горбушки хлеба. Я не вор, молодой человек, и я не обязан вам показывать свои записи! Я был бы вам очень признателен, если бы вы сейчас же покинули мою мастерскую.
   – Но мне, вероятно, придется вернуться, мистер Яник.
   – Никто не может вам запретить этого, но тогда вам придется прихватить ордер. Меня не проведешь, я много повидал в своей жизни разных шустряков.
   – Надеюсь, вы понимаете, мистер Яник...
   – Я отказываюсь что-либо понимать! Пожалуйста, уходите.
   – Благодарю вас, – сказал Клинг и направился к выходу.
   Он хотел было обернуться и сказать что-либо напоследок, но передумал и открыл дверь. Колокольчик опять звякнул, и мимо его ног стремглав выскочила наружу одна из кошек Яника. Клинг торопливо закрыл за собой дверь и пошел пешком в свой участок, до которого было шесть кварталов. На душе было скверно, он понимал, что допустил оплошность, обозлившую старика, и вообще он чувствовал себя чуть ли не нацистом, повинным во всех бедах Яника. Весенний день был светлым и теплым, от деревьев веяло ни с чем не сравнимой свежестью молодой листвы, но только тяжелый кошачий дух всю дорогу преследовал огорченного Клинга.
   В 15.30 за пятнадцать минут до того, как Клинга должен был сменить напарник, зазвонил телефон. Клинг поднял трубку.
   – Восемьдесят седьмой полицейский участок. Клинг.
   – Берт, говорит дежурный по участку Мерчисон. Только что звонил патрульный полицейский Ингерсол из дома 637 по Ричардсон Драйв. Он сейчас в квартире IIД у одной женщины, которая только что возвратилась домой из-за границы. Раз я тебе звоню, ты, наверное, и сам догадался, что квартира ограблена.
   – Немедленно выезжаю туда, – ругаясь про себя, ответил Клинг.
   Он подошел к Холу Уиллису, на столе которого в беспорядке были разбросаны десятки фальшивых чеков, и сказал:
   – Хол, у меня опять ограбление по Ричардсон Драйв. Скорее всего, я прямо оттуда рвану домой.
   – Хорошо, – ответил Уиллис, не отрываясь от чеков и пытаясь сличить подписи на чеках с росписью одного подозреваемого, оставленной в регистрационной книге гостиницы.
   – Наверное, этот парень решил завалить весь город своими фальшивками, – задумчиво произнес Хол, ни к кому не обращаясь.
   – Ты меня понял? – спросил Клинг.
   – Да-да, ограбление на Ричардсон Драйв, едешь прямо домой, – отозвался Уиллис.
   – Пока, – сказал Клинг и быстро вышел из участка.
   Его машина была припаркована не по правилам на Гровер, в двух кварталах от участка. На отогнутом солнцезащитном щитке над водительским сидением от руки было написано печатными буквами: «Машина Управления полиции». Каждый раз, возвращаясь к машине после завершения своих дел, Клинг ожидал увидеть квитанцию о штрафе за неправильную парковку, приколотую к щитку каким-нибудь ревнивым блюстителем порядка. Он осмотрел ветровое стекло, и, не обнаружив на нем квитанции, открыл дверцу и поставил щиток на место.
   Приехав на Ричардсон Драйв, Клинг втиснул машину рядом с коричневым мерседесом, блокируя ему выезд на улицу. Сказав портье, что он офицер полиции, и разъяснив, где он поставил автомобиль, Клинг пошел наверх. Портье обещал позвонить, если объявится хозяин мерседеса и захочет выехать.
   Майк Ингерсол открыл дверь только после второго звонка. Это был симпатичный мужчина в возрасте около сорока лет с вьющимися волосами темно-русого цвета, карими глазами и носом острым и прямым, как лезвие мачете. Форма на нем сидела неважно, как на многих других полицейских, но сам Ингерсол, наверное, считал по-другому. Он носил ее с большим достоинством, словно она была сшита по индивидуальному заказу в дорогом ателье на Холл-авеню, а не куплена в магазинчике готовой одежды напротив Полицейской Академии.
   – Вы добрались довольно быстро, – сказал он Клингу, впуская его в квартиру.
   Несмотря на свою комплекцию, Ингерсол обладал довольно мягким голосом, в котором слышалось неподдельное удивление. Клинг ожидал, что из такой широкой, мощной груди будут исходить более сильные и грубые звуки.
   – Хозяйка в гостиной, – сказал Ингерсол. – В доме творится черт знает что. Парень классно поработал, выгреб все, что можно.
   – Думаешь, тот самый?
   – Да. Отпечатков нет ни на окнах, ни на дверях. Ну, и котенок, разумеется, белый, на тумбочке в спальне.
   – М-да. Ну, давай побеседуем с хозяйкой.
   Хозяйка сидела на диване. У нее были длинные рыжие волосы и зеленые глаза. К середине весны она уже успела где-то хорошо загореть. На ней был темно-зеленый свитер, коричневая мини-юбка и коричневые сапоги. Она сидела, закинув ногу за ногу, и безучастно глядела на стену. При появлении нового человека хозяйка перевела взгляд на него. Клингу редко приходилось видеть такую гармонию в одежде и внешности. Красно-коричневый и зеленый цвета ее волос и глаз, свитера и сапожек, которые прекрасно сочетались с цветом ее длинных загорелых ног, вопросительно приподнятый подбородок, рыжие пряди волос, каскадом спадающие на плечи, – все делало ее наглядным пособием для краткого курса искусствоведения. Высокие скулы лица, глаза, блестевшие ярким бесовским огнем, как изумруды, слегка приподнятая верхняя губка, обнажающая ровный ряд абсолютно белых зубов. Лифчика на ней не было, свитер облегал упругую молодую грудь. На талии свитер был прихвачен широким поясом из коричневой кожи с медными вставками. Когда девушка повернулась к Клингу, ее мини-юбка слегка приподнялась, обнажая часть бедра.
   Да, Клинг никогда в жизни еще не видел такой прекрасной девушки.
   – Я – детектив Клинг. Здравствуйте.
   – Привет, – устало произнесла красотка.
   Клингу показалось, что она вот-вот разрыдается. Ее зеленые глаза блестели от выступивших слез. Она протянула Клингу руку, и он неуклюже пожал ее, не в силах оторвать взгляд от прекрасного лица. Прошло несколько секунд, и Клинг осознал, что все еще держит ладонь в своей руке. Он сразу же ее отпустил, прокашлялся и достал из кармана записную книжку и ручку.
   – Мне кажется, мы не были раньше знакомы, – начал Клинг.
   – Августа Блейер, – представилась девушка. – Вы уже успели увидеть этот кошмар? Я имею в виду спальню.
   – Я осмотрю спальню через несколько минут. А пока скажите, когда вы обнаружили, что вас ограбили, мисс Блейер?
   – Я вернулась домой полчаса назад.
   – Откуда?
   – Из Австрии.
   – Да, наверное, приятное было возвращение, – заметил Ингерсол, качая головой.
   – Дверь была заперта? – продолжал Клинг.
   – Да.
   – Вы открыли дверь своим ключом?
   – Да.
   – Кто-нибудь был в квартире?
   – Никого.
   – Может вы что-нибудь услышали? Какой-нибудь шум?
   – Ничего!
   – Расскажите подробно, как все было?
   – Когда я вошла, то оставила входную дверь открытой, так как портье нес за мной мой багаж. Затем я сняла пальто и повесила его в прихожей на вешалку и, пройдя через холл, вошла в спальню. До этого момента все было в порядке и стояло на своих местах. Но как только я переступила порог спальни, у меня дух захватило...
   – Берт, лучше загляни туда сам. Этот парень разошелся не на шутку, – сказал Ингерсол.
   – Это спальня? – спросил Клинг, показывая на дверь.
   – Да, – сказала Августа и встала с дивана.
   Мисс Блейер оказалась довольно высокой девушкой, не меньше ста семидесяти пяти сантиметров, но походка ее была очень грациозной. Она последовала за Клингом и, заглянув в спальню, с отвращением отвернулась. Клинг вошел внутрь, но мисс Блейер осталась стоять на пороге, прислонившись плечом к дверной раме и нервно покусывая верхнюю губу.
   Вор, казалось, пронесся по комнате, как смерч. Все ящики платяного шкафа были вытащены и валялись на ковре вперемешку с их содержимым. Тапочки, бюстгальтеры, трусики, свитера, чулки, шарфы, блузки разноцветными пятнами покрывали пол. Вещи, висевшие на плечиках – пальто, плащи, костюмы, юбки, ночные рубашки, халаты, платья – теперь были разбросаны на кровати и креслах. Шкатулка для драгоценностей вверх дном лежала на постели, вокруг была рассыпана разная бижутерия, очевидно, не привлекшая внимания преступника. На туалетном столике сидел маленький белый котенок и жалобно мяукал.
   – Скажите, мисс, вор обнаружил все ценности в доме? – спросил Клинг.
   – Да, – ответила девушка. – Все мои драгоценности были завернуты в красный шарф. Я его прятала в верхнем ящике шкафа. Все исчезло бесследно.
   – Что-нибудь еще пропало?
   – Две шубы. Одна из леопарда, другая из выдры.
   – Да, во вкусе ему не откажешь, – заметил Ингерсол.
   Клинг продолжал:
   – Радио, фото и прочая аппаратура?
   – Нет. Стереокомплекс в гостиной на месте. Он его не взял.
   – Мне нужен перечень похищенных драгоценностей и верхней одежды, мисс Блейер.
   – Зачем?
   – Чтобы мы могли начать их искать. И к тому же, я думаю, что вы хотите, чтобы мы сообщили в страховую компанию об ограблении?
   – Ничего не было застраховано...
   – Вот это да! – вырвалось у Клинга.
   – Я представить себе не могла, что меня могут ограбить, – грустно сказала Августа.
   – Скажите, вы давно здесь живете? – удивленно и с недоверием спросил Клинг.
   – Что вы имеете в виду? В городе или в квартире?
   – И то, и другое.
   – В этом городе я живу полтора года, а в этой квартире восемь месяцев.
   – Откуда вы приехали?
   – Из Сиэтла.
   – Вы работаете? – спросил Клинг и приготовился записывать.
   – Да.
   – Где? В какой фирме?
   – Я – манекенщица, – ответила Августа. – Мои интересы представляет Агентство Катлера.
   – Вы были в Австрии по работе?
   – Нет, в отпуске. В горах. На лыжах каталась.
   – То-то я и смотрю, что мне ваше лицо знакомо, – напомнил о своем существовании Ингерсол. – Бьюсь об заклад, что видел ваши фотографии в журналах.
   – Может быть, – пожала плечами девушка.
   – Как долго вы были в отъезде? – продолжал Клинг.
   – Две недели. Вернее, шестнадцать дней.
   – Да, приятно было возвратиться домой, – повторил Ингерсол и снова сокрушенно покачал головой.
   – Я переехала в этот дом потому, что здесь есть портье, – сказала Августа. – Мне всегда казалось, что в такие дома воры не заглядывают.
   – Ни один дом в этом районе нельзя считать безопасным с точки зрения ограбления, – вздохнул Ингерсол.
   – Да, так оно и есть, – подтвердил Клинг.
   – Но я не могу себе позволить снять квартиру за парком! – огрызнулась Августа. – Я работаю манекенщицей не так давно и у меня не так уж много контрактов.
   Заметив немой вопрос на лице Клинга, девушка добавила:
   – Шубы мне подарила моя мама, а драгоценности перешли мне по наследству от тети. Я шесть месяцев экономила, как проклятая, чтобы поехать в эту чертову Австрию!
   Августа неожиданно разревелась.
   – Что за жизнь паршивая, ну почему его черт занес ограбить именно мою квартиру?
   Ингерсол и Клинг, переминаясь с ноги на ногу, стояли, не зная, что предпринять. Августа, быстро повернувшись и пройдя мимо Ингерсола, подошла к дивану и достала из сумочки носовой платок. Затем она шумно высморкалась, вытерла слезы и сказала:
   – Прошу прощения.
   – Если вы напишете полный список похищенного... – снова начал Клинг.
   – Да, да, конечно, – перебила его девушка.
   – Мы сделаем все возможное, чтобы вернуть украденное.
   – Надеюсь, – сказала Августа и снова высморкалась.
  
  
  
  
   Глава 4
  
  
   Все посчитали, что произошла какая-то ошибка.
   Конечно, было очень приятно получить еще один фотостат бывшего всеми любимого руководителя самой лучшей в мире национальной службы безопасности, но оставалось непонятным, зачем было присылать еще одну копию. Создавалось впечатление, что кто-то решил подурачиться. Очень уж непохоже это было на Глухого, никогда не делавшего что-либо дважды. Естественно, обе копии были похожи, как братья-близнецы, в этом сомнений не возникало. Единственное, что разнило их, это то обстоятельство, что прибыли они в разное время: первая пришла в субботу, семнадцатого апреля, а вторая – сегодня, девятнадцатого апреля. Даты на штемпелях также были разными. Все остальное было идентично. Скорее всего, произошла ошибка, и ребята из восемьдесят седьмого участка постепенно приободрились и более оптимистично смотрели в будущее: наверняка Глухой начал впадать в маразм.
   В телефонном справочнике, отпечатанном на желтой тонкой бумаге, перечень магазинов, изготавливающих копии при помощи фотостата, занимал пять страниц. Может и стоило полиции заняться проверкой этих заведений с целью обнаружить магазин, делающий данные копии. Но, пока никакого преступления не было совершено, никто не имел права отнимать время у владельцев магазинов пустыми расспросами, так как для этого не было серьезных оснований. Правда, можно было оспаривать серьезность или несерьезность предприятия, ведь прошлые кровавые преступления Глухого – достаточное основание для мобилизации всей полиции города, тотальной проверки магазинов, прослушивания телефонных линий, перлюстрации почты и прочих подобных мер. Но, с другой стороны, никто не мог с полной определенностью сказать, что именно Глухой прислал эти два фотостата Эдгара Гувера и что они каким-то образом связаны с преступлением, которое он планировал совершить. Можно было понять, почему недоукомплектованная кадрами полиция восемьдесят седьмого участка, заваленная делами об ограблениях, поножовщине, перестрелках, налетах, изнасилованиях, взломе квартир, подделке ценных бумаг, угоне машин и другой уголовщиной, просто попросила ребят из лаборатории провести экспертизу изготовления этих фотостатов и возможного наличия на них отпечатков пальцев. Результаты всех разочаровали: бумага, использованная для изготовления фотостатов, оказалась самой обыкновенной, отпечатков, даже самых слабых, обнаружено не было. И неудивительно, что полиция по-прежнему была занята более серьезными делами, чем разглядывание разных картинок, тем более, что утром, в 10.27, поступил очередной звонок с места происшествия.
   В заброшенном многоквартирном доме был обнаружен труп молодого человека, распятый на стене.
   Длинноволосый юнец с подстриженными усиками, одетый только в узкие белые трусы, висел, как Иисус Христос, с той лишь разницей, что распят был на стене. В левой части груди, под сердцем, отчетливо виднелась глубокая ножевая рана. Широко раскинутые руки были приколочены к стене, в ладонях виднелись шляпки гвоздей, ноги были скрещены и пробиты насквозь третьим длинным гвоздем, голова беспомощно лежала на плече. Тело уже начало покрываться трупными пятнами, кровь давно запеклась, но все равно было трудно на глаз определить, как долго оно здесь висит. Очевидно, парень сильно струхнул перед смертью: трупный запах смешивался с запахом его дерьма, так что атмосфера в комнате была невыносимой. Прибывшие на место детективы были вынуждены выйти из комнаты в коридор, где было немного легче дышать.
   Дом, в котором висел распятый, был одним из многих заброшенных домов по Hope Гаррисон. Эти дома просто кишели крысами. Когда-то здесь жили хиппи, но продержались недолго. Они вынуждены были убраться отсюда из-за постоянных нападений со стороны разного преступного сброда и частых набегов крыс. На стенах до сих пор можно было прочесть символизирующие мировоззрение хиппи надписи «love» с нарисованными вокруг цветами.
   Покойник так тошнотворно вонял, что даже судмедэксперт отказался войти в комнату, чтобы обследовать труп.
   – Ну почему я должен возиться в его дерьме? – жаловался он Карелле. – Все, от чего отказываются другие, перепадает мне. Да пошли они к черту! Пусть догнивает, мне на это плевать. Пусть скорая отдирает его от стены и везет в морг. Я обследую его там. По крайней мере, там хоть руки можно помыть.
   Капли воды блестели на потолке, штукатурка во многих местах отслоилась и угрожающе нависла, вот-вот готовая рухнуть полицейским на головы. В комнате с трупом окно было выбито, входной двери тоже не было. Дверь была снята с петель и служила мусоросборником для бывших жителей этой комнаты. Мусор – разлагающиеся отходы, помятые банки, битые бутылки, рваные газеты, использованные презервативы, собачье дерьмо, дохлая полуистлевшая крыса – громоздился многосантиметровым ярусом поверх лежавшей на полу двери. Каждый, кто входил в комнату, должен был осторожно переступать через эту смрадную кучу. Потолок был высокий, где-то метра три с половиной, и ноги убитого не доставали до вершины мусорной горы сантиметров шестьдесят-семьдесят. Убитый был довольно высокого роста. Тот, кто прибил его к стене, должно быть, был еще выше. Со временем тело провисло на гвоздях под собственной тяжестью, руки оказались выдернуты из ключиц, и пока одному боту было известно, к каким внутренним повреждениям это привело.
   – Эй, ты меня слышишь? – спросил судмедэксперт.
   – Что хочешь, то и делай. Мне все равно, – отозвался Карелла.
   – И сделаю.
   – Только смотри, у нас должен быть полный отчет о результатах вскрытия.
   – Как ты думаешь, он был жив, когда его приколачивали к стене? – спросил Мейер.
   – Вполне может быть. Ударить ножом его могли и потом, – ответил Карелла.
   – Я не буду его отдирать от стены, так и знайте, – снова напомнил о себе судмедэксперт.
   – Послушай, – не выдержав, разозлился Карелла. – Снимай его или оставляй его висеть – это твое личное дело. Но чтобы у меня был твой отчет, и не забудь про отпечатки пальцев!
   – Не забуду!
   – Про отпечатки обуви тоже не забудь.
   – Сколько всяких ублюдков в нашем городе, – пробурчал эксперт, затем переступил через кучу мусора, вышел в коридор и начал спускаться по лестнице, очевидно, намереваясь переложить часть своей грязной работы на плечи скорой помощи, которая вот-вот должна была приехать.
   – Давай хорошенько осмотрим другие квартиры на этаже, – предложил Мейер.
   На лестничной площадке располагались еще две квартиры. Замки на них тоже были выдраны с мясом. В одной из квартир на полу виднелись остатки недавнего костра. Возле окна лежала разорванная теннисная кроссовка. Мейер осторожно взял ее платком и положил в пронумерованный целлофановый кулек для вещественных доказательств. Во второй квартире было пусто, только на полу валялся старый изорванный матрац, загаженный крысами.
   – Ну и дыра, – произнес кто-то сзади.
   Карелла и Мейер обернулись и увидели в дверях детектива Моногана. Как всегда, за его спиной стоял детектив Монро. Одетые в черные плащи и серые шляпы, оба детектива из отдела по расследованию убийств осматривали помещение с недовольными гримасами, которые, казалось, застыли у них на лицах с раннего детства.
   – Представляешь, а ведь люди действительно живут в таких дырах, – заметил Монро.
   – Невероятно, – покачал головой Моноган.
   – Трудно в это поверить, но это факт, – подвел черту Монро.
   – Где жмурик? – спросил Моноган.
   – Прямо по коридору, – махнул рукой Карелла.
   – Можешь проводить?
   – Да ты и сам найдешь.
   – Ладно, идем, – сказал Моноган своему напарнику, и оба детектива медленно пошли по коридору.
   Оба были широкоплечими громилами, но по их медленной поступи можно было подумать, что они идут не по пустому коридору, а прокладывают себе путь в толпе.
   – Святая богородица! – воскликнул Моноган, увидев распятого юнца.
   Находясь в коридоре, Карелла только кивнул.
   На лестнице послышались шаги. Карелла глянул вниз. Пробираясь через куски обвалившейся штукатурки и мусора, наверх поднимались два человека в белых халатах. Увидев Кареллу, они сразу же подошли к нему.
   – Слушай, ты здесь главный? – спросил один.
   – Да, я веду это дело, – ответил Карелла.
   – Я – доктор Кортез. Какого черта от меня требуют, чтобы я отдирал кого-то от стены?
   – Но труп надо доставить в морг, – спокойно заметил Карелла.
   – Прекрасно, мы его отвезем туда. Но ваш судмедэксперт говорит, что труп приколочен гвоздями к стене, и я не собираюсь...
   – Он все верно сказал.
   – Я не буду его снимать, приятель.
   – А чью кандидатуру ты можешь предложить, дружище? – спросил Карелла. – Кто же его снимет?
   – Да мне плевать, кто. Да хоть ты сам! Выглядишь довольно крепким парнем, почему бы тебе самому его не снять?
   – Это жертва преднамеренного убийства, – все так же спокойно объяснил Карелла.
   – В первую очередь, это труп, – так же невозмутимо парировал врач.
   В это время Моноган вышел из комнаты и пошел по коридору, зажимая пальцами нос. Монро шагал за ним, прикрывая ладонью всю нижнюю часть лица.
   – Это детективы из отдела по расследованию убийств, – кивнул на идущих Карелла. – Попробуй поговорить с ними.
   – Кто по закону должен снимать труп? – спросил Кортез.
   – Судмедэксперт закончил с ним? – спросил подошедший Моноган.
   – Он отказался обследовать его здесь, – ответил Карелла.
   – Что значит отказался? Он должен произвести осмотр на месте! Так гласит инструкция. Мы не можем трогать труп, пока эксперт его не осмотрит и не засвидетельствует смерть.
   – Да-да, вот теперь пойди и скажи ему об этом сам, – саркастически сказал Кортез.
   – Где он? – спросил Моноган.
   – Внизу. Наверное собирается с духом.
   – Идем, – сказал Моноган своему напарнику, и они направились вниз по лестнице. – Ты остаешься здесь, Карелла.
   Было слышно, как полицейские, гулко стуча ботинками и давя штукатурку, спускались вниз. Затем шаги смолкли. Установилась гнетущая тишина.
   – Слушай, ты извини, я тут наговорил лишнего, – сказал Кортез.
   – Ладно, все нормально, – спокойно принял извинения Карелла.
   – Эксперт ведь не хуже меня знает инструкцию. Пускай не пытается увильнуть от грязной работенки.
   – Угу, – отозвался Карелла.
   – Он ведь отлично знает свои обязанности, – снова повторил Кортез.
   Если судмедэксперт и не знал должностную инструкцию, то после краткой беседы с Моноганом и Монро он ее уже знал назубок. Прикрывая нос платком, в резиновых перчатках, он отодрал продырявленное тело неизвестного от стены и, проделав несложные, но необходимые по правилам манипуляции, засвидетельствовал смерть.
   Теперь наступил черед тех людей, чья прямая обязанность – установить причины смерти и, конечно, выяснить обстоятельства, приведшие этого несчастного к гибели.
  
  
  
  
   Глава 5
  
  
   Детектив Коттон Хейз, увидев фотостат, прибывший по почте во вторник утром, решил, что на нем запечатлен генерал Джордж Вашингтон.
   – Кого он тебе напоминает? – спросил он у Мисколо, который только что вышел из канцелярии, чтобы собрать отчеты для архива.
   – Наполеона Бонапарта, – мрачно ответил Мисколо и, покачивая почему-то головой и бормоча что-то себе под нос, вышел из комнаты.
   Хейз, однако, по-прежнему считал, что на фотостате изображен Вашингтон.
   Он подшил конверт с фотостатом в папку, где фиксировалась деятельность Глухого, и, немного поразмыслив, пришел к выводу, что данный фотостат служит приложением к первым двум копиям Эдгара Гувера, на которых значились одинаковые надписи: «Дж. Эдгар Гувер». Логически связав эту цепочку, он пришел к очевидному, на его взгляд, выводу: Глухой имел в виду штаб-квартиру ФБР имени Гувера в Вашингтоне. Все выглядело очень просто, но когда имеешь дело с Глухим, никогда нельзя быть уверенным, что все обойдется без подвоха. Подумав еще, Хейз отбросил свои предположения. Если бы Глухой замыслил преступление в Вашингтоне, он вряд ли стал бы трепать нервы полицейским восемьдесят седьмого участка в Нью-Йорке. Наверняка он начал бы доставать этих толстозадых, сидящих в округе Колумбия, где расположена штаб-квартира ФБР. Нет, все не так просто. Эта картинка с основателем американского государства должна была означать нечто иное. Хейз уже был уверен в этом. Он также был уверен в том, что славная физиономия Эдгара обозначает что-то более важное, чем, скажем, название пылесоса. Вдруг он подумал, не означает ли сокращение «Дж.» какое-нибудь другое имя, например, Джеймс? или Джек? А может, Джером, или даже Джулиус?
   – Элф! – позвал Хейз.
   Мисколо, который шел по коридору, сразу отозвался:
   – Ну?
   – Зайди ко мне на минутку, будь так добр.
   Хейз встал из-за стола и опять принялся разглядывать фотостат, держа его на расстоянии вытянутой руки перед собой. Рост Хейза составлял сто девяносто сантиметров, и весил он около восьмидесяти пяти килограммов, если не съедал лишнюю пиццу или что-нибудь мучное. У него был прямой нос, ровная линия рта с чуть полноватой нижней губой, голубые глаза и рыжие волосы. У левого виска виднелась светлая полоска шрама от удара ножом, полученного им от управляющего домом, который по ошибке принял детектива за вора. Когда Хейз поступил на службу в полицию, у него было стопроцентное зрение. Но с того времени утекло немало воды, и сейчас детектив держал фотостат в вытянутой руке, потому что с годами у него развилась дальнозоркость.
   «Нет, – думал он, – это, конечно, Вашингтон, двух мнений быть не может».
   – Это – Вашингтон, – сказал он Мисколо, появившемуся на пороге с кипой бумаг в руках.
   – Неужели? – безразлично произнес Мисколо.
   Он выглядел, как всегда, очень озабоченным и вряд ли был настроен разговаривать с кем-либо. Хейз засомневался было, стоит ли начинать разговор, но, решив не церемониться, сразу взял быка за рога.
   – Что означает «Дж.» в имени Дж. Эдгар Гувер?
   – Джон, – неохотно ответил Мисколо.
   – Ты уверен?
   – Абсолютно.
   – Джон, – повторил Хейз.
   – Джон, – подтвердил Мисколо.
   Полицейские посмотрели друг на друга.
   – Все? – раздраженно спросил Мисколо.
   – Да, большое тебе спасибо, Альф.
   – Не стоит благодарности, – проворчал тот и, как и прежде, покачивая головой и бормоча что-то под нос, вышел.
   «Джон Эдгар Гувер, – подумал Хейз. – Джон. А теперь еще и Джордж».
   Имена всегда увлекали Хейза. Самого его назвали в честь преподобного пуританина Коттона Мазера, и Хейз постоянно испытывал неловкость из-за своего имени и даже хотел в законном порядке изменить его, когда начал встречаться с одной еврейкой по имени Ребекка Голд. Узнав о его намерениях, девушка заявила:
   – Если ты поменяешь имя, я вообще перестану с тобой встречаться.
   Он тогда немало удивился.
   – Но почему, Ребекка?
   И она ответила:
   – Имя – это единственное, что мне в тебе нравится.
   После этого Хейз сделал все возможное, чтобы они перестали встречаться уже через неделю.
   Он до сих пор любил поразмышлять, кем бы он уже мог быть: например, Керри Хейзом или, нет, Полом, или Картером, или еще лучше Ричардом. Но больше всего ему нравилось имя Лефти. Лефти Хейз! Любой, даже самый опасный преступник задрожал бы от страха при одном упоминании такого славного имени. Еще бы, Лефти Хейз! Но мечтам не суждено было осуществиться.
   Сокрушенно вздохнув, он положил копию снимка первого президента на стол перед собой. Фотостат уже раздражал его. Хейз пытался прочесть в глазах Вашингтона секрет Глухого, но Джордж даже не подмигнул в ответ. Хейз встал из-за стола, и, зевнув во весь рот, отнес фотостат на рабочий стол Кареллы, который в это время был на выезде.
   Высокий блондин со слуховым аппаратом в правом ухе вошел через крутящиеся двери в банк без четверти двенадцать. На нем был бежевый габардиновый костюм, кремовая рубашка, темно-коричневый галстук, коричневые носки и дорогие туфли из коричневой кожи. Он не первый раз посещал банк и хорошо знал, что видеокамеры направлены как раз на площадку возле двери. Он знал, что видео фиксирует также и людей возле кассовых окошек. Насколько он был Осведомлен, в большинстве банков видеокамеры делают периодические снимки каждые тридцать секунд, и только если кассир или другой работник банка специально нажимают на кнопку, видеокамеры начинают снимать все подряд. Вошедший не боялся быть заснятым на пленку, так как сам являлся клиентом этого банка.
   Впервые он побывал здесь по своим делам. Тогда он положил пять тысяч долларов на специальный счет, который позволял получить пять процентов прироста при условии, что вкладчик не будет изымать деньги девяносто дней. Ему удалось убедить заместителя управляющего в том, что он не станет брать деньги раньше, чем через три месяца. И он солгал. В последний день апреля он намеревался забрать не только свои пять тысяч, но и еще четыреста девяносто пять тысяч долларов.
   На прошлой неделе он дважды посещал банк под благовидными предлогами. Он приносил мелкие суммы, чтобы положить их на свой новый счет. Сегодня он пришел под тем же предлогом – положить дополнительно шестьдесят четыре доллара на свой счет. Вместе с тем, он тщательно разрабатывал план ограбления банка.
   Охранник стоял сразу же за вращающейся входной дверью как раз в поле зрения видеокамеры. Он был немолод, за шестьдесят, с брюшком, наверное, бывший банковский клерк или разносчик бумаг, находящийся на пенсии. Он стоял напыщенный, как павлин, в своей мешковатой униформе, на боку у него болтался солидный пистолет тридцать восьмого калибра. Блондин сразу подумал, что, несмотря на столь внушительный вид, охранник наверняка упадет замертво от страха, если ему вдруг придется вытаскивать свою пушку из кобуры. Шаркнув дорогими туфлями ручной работы по мраморному полу, охранник одарил Глухого любезной улыбкой, когда тот проходил мимо. Глухой улыбнулся ему в ответ, одновременно повернувшись спиной к камере, которая вела съемку с правой стороны.
   Прямо по ходу находились два мраморных столика, вбетонированных прямо в пол, в специальных ящичках которых лежали бланки приходных и расходных ордеров. Глухой подошел к одному из столиков и начал быстро заполнять бланк, одновременно наблюдая за окошком кассира напротив.
   Если смотреть в помещение банка со стороны входа, то с правой стороны отлично видны три кассы. Заполняя бланк. Глухой мог видеть эти кассы, а также расположенные за ними канцелярию и кредитный отдел. Далее по ходу, перпендикулярно окошкам кассиров и другим отделам, вдоль всей задней стены банка тянулся огромный, одетый в бетон, сейф. Его сияющая стальная дверь была сейчас открыта, и можно было разглядеть сложное переплетение проводов охранной сигнализации. Подобраться каким-нибудь образом к сейфу – сверху, сзади или снизу – было совершенно невозможно. «Брать этот сейф можно только в лоб, хотя, конечно, придется прибегнуть к некоторым военным хитростям», – решил Глухой.
   Улыбаясь, Глухой раздумывал над тем, как ему перехитрить охрану и полицию. Говоря точнее, ему нужна была одна, но очень верная уловка, благодаря которой он смог бы осуществить свой план. Сказать, что он считал всех полицейских безмозглыми дураками, было бы несправедливо. Просто он считал их методы устаревшими и совершенно непригодными для борьбы с преступностью в современном обществе. Парадокс был в том, что весь его план полностью зависел от умственных способностей полиции, и поэтому он изо всех сил старался «облегчить» детективам задачу, присылая подсказки-картинки, а не письма, так как был твердо убежден, что слова могут запутать полицию. Обычно он подсказывал им точное место и время нанесения удара, в этом он был полностью честен и собирался оставаться верным этому принципу всегда. По его мнению, издеваться над полицией было все равно, что заставлять хромого человека бегать наперегонки с футболистами. Хотя Глухой и подозревал в себе садистские наклонности, он скорее отвел бы душу в постели с какой-нибудь шлюхой, чем стал бы измываться над тупоголовыми фараонами из восемьдесят седьмого участка. Он наблюдал за полицейской возней с таким восхищением и заинтересованностью, какие могут быть только у дебильного ребенка, который смотрит представление в цирке и для которого цирк – единственное удовольствие в жизни. Да, по правде говоря, он любил представить себя в центре цирковой арены, на которой он один был бы и клоуном, и укротителем тигров, и канатоходцем, в эдаком своеобразном цирке одного артиста, артиста столь знаменитого, что о нем говорил бы весь город. Но чтобы хитрость сработала, чтобы маленькие танцующие пони в центре арены настолько увлекли внимание зрителей, что последние даже и не заметили бы, как тигры дожирают своего дрессировщика у края арены, хитрость должна быть очень простой и очевидной. Ключ к этому блестящему представлению должен быть вполне понятным. Глухой подумал о том, не слишком ли прост его ключ, но тут же решил, что это не так. По фотостатам полиция поймет только то, что нужно ему, не более: зрители в цирке будут наблюдать за маленькими пони и не заметят бенгальских тигров. И тогда тигры, подкравшись к беззаботным зрителям, ухватят их за задницу. Вот так просто, понятно, четко и, по мнению Глухого, честно все выглядело. Вряд ли, думалось ему, у этих смешных полицейских хватит воображения разгадать его гениальный замысел.
   Глухой закончил рисовать план банка. Он скомкал листок и сунул его в карман, как бы допустив ошибку при заполнении и тем самым испортив бланк. Затем взял другой. Быстро заполнив его, он подошел к ближайшему окошку кассы.
   – Доброе утро, сэр, – улыбаясь, поздоровался кассир.
   – Доброе утро, – улыбнулся Глухой и стал внимательно наблюдать за тем, как кассир производит приходную операцию.
   За каждым окошком на полу, возле ног кассира, находилась кнопка сигнализации. Наверняка такие же кнопки были и в других местах по всему банку. Но это не очень пугало Глухого.
   Очень хорошо, что именно полицейские помогут ограбить банк. А еще лучше то, что именно Стив Карелла, а не кто-нибудь другой, поможет ему в этом.
   Все детали плана должны соединиться в одно целое, и тогда все получится как нельзя лучше, если, конечно, расчеты будут правильными.
   – Пожалуйста, сэр, – сказал кассир, протягивая в окошко расчетную банковскую книжку.
   Глухой демонстративно придирчиво проверил, правильно ли сделана запись, удовлетворенно кивнул, положил книжку в пластиковый футляр и направился к выходу. Он приветливо кивнул охраннику, который ответил ему тем же, и вышел на улицу.
   Банк располагался примерно в миле от восемьдесят седьмого полицейского участка, недалеко от трех больших фабрик, которые громоздились на Ривер Нарб. У Мак-Кормина в «Контейнер Корн» работало шесть тысяч триста сорок семь человек, в «Мередит Минтс» – тысяча пятьсот двенадцать, а в «Холт Бразерс Инк» четыре тысячи сорок восемь. Получалось, что все три фабрики давали работу почти двенадцати тысячам человек, и еженедельный оборот этих предприятий составлял два миллиона долларов. Зарплата работающим выдавалась чеками, и почти сорок процентов занятых на этих фабриках предпочитали переводить зарплату в разные банки по своему усмотрению. Из остальных шестидесяти процентов половина забирала свои чеки, чтобы расплачиваться ими в магазинах и винных лавках или чтобы менять их на наличные в банках по месту жительства. Остальные каждую неделю меняли чеки в банке, из которого только что вышел Глухой. Из этого следовало, что каждую пятницу банк должен был иметь для выдачи примерно шестьсот тысяч наличными. Для обеспечения этой не очень приятной для банка операции он должен был каждую неделю доставлять из центрального отделения дополнительные средства. Эти деньги в количестве примерно пятисот тысяч, независимо от того, какими средствами в данный момент располагал банк, доставлялись каждую пятницу в 9.15 утра на бронированном автобусе в сопровождении трех вооруженных охранников. Один охранник оставался за рулем, пока двое других, держа револьверы наготове, заносили в банк два мешка с деньгами. Управляющий сопровождал их до самого сейфа, куда они и закладывали деньги, после чего охранники покидали банк, но уже вложив оружие в кобуры. В 11.30 деньги раздавались кассирам, так как в перерыв в банк устремлялся поток рабочих, желающих обменять свои чеки.
   Глухой не собирался перехватывать бронемашину по дороге в банк. Он также не думал грабить одну отдельную кассу. Нет, он собирался взять эти деньги потом, когда они будут надежно укрыты в сейфе. В то же время план был куда более безопасным, чем попытка перехвата бронемашины, но был он и не менее дерзким. Глухой вообще считал свой план гениальным и полагал, что все пройдет очень гладко. «Да, думал он по дороге, – банк будет ограблен, банк обязательно будет ограблен». От таких мыслей шаг его убыстрялся, и он глубоко вдыхал чистый весенний воздух.
   Теннисная кроссовка на левую ногу, найденная в заброшенном доме на месте преступления, распадалась от ветхости. Наверное, она знавала и лучшие времена. Подошва протерлась насквозь, а там, где должен был помещаться большой палец, зияла рваная дыра. Даже шнурки дышали на ладан и были связаны в двух местах узлами. Фирма, изготовившая кроссовку, была широко известна, что исключало возможность ее приобретения в каком-нибудь магазинчике, торгующем экзотическими изделиями. Единственное, что могло представить интерес в этом ботинке на левую ногу, так это коричневая полоска на носке в районе мизинца. В лаборатории установили, что это микрокристаллы воска, но не пчелиного, а синтетического. К воску прилип тонкий слой металлической пыли, в которой позднее определили бронзу. У Кареллы не было оснований для особой радости по поводу результатов экспертизы, но он не очень расстроился после того, как был прислан отчет отдела, занимающегося сличением отпечатков, хотя ни отпечатки пальцев и ладоней, ни отпечатки ног, зафиксированные в картотеке, не совпадали с найденными на месте преступления. Взяв с собой жуткую фотографию убитого (она была сделана в морге, на столе), Карелла днем направился на Гаррисон-стрит, чтобы расспросить живущих там людей, не знают ли они случайно покойника.
   Судмедэксперт после вскрытия определил, что возраст убитого составляет двадцать – двадцать пять лет. Следствию такие данные практически ничего не давали. Покойник мог быть членом молодежной банды или, наоборот, общаться с более взрослыми людьми. Карелла решил проверить обе версии, и первым местом, которое он посетил, была молодежная кофейня «Спейс». Чего только не было в этом помещении раньше – и лавчонка деликатесов, и пуэрториканская забегаловка, и даже какой-то молельный дом. Наконец, в данный момент здесь располагалось кафе. Несмотря на свое громкое название, «Спейс» был небольшим заведением, где за стойкой размещался огромный сияющий металлом кофеварочный агрегат типа «Экспресс». Словно какой-то футуристический идол, кофеварка поражала своими размерами, посетители в сравнении с ней выглядели карликами. Завсегдатаями кафе были подростки. Девушки, как правило, носили джинсы, и у них были длинные нерасчесанные волосы. Ребята носили бороды. Эти подробности тоже ничего не давали полиции. Эти юнцы могли быть и хиппи, и студентами, и анархистами, и даже баптистами. Безусловно, многими полицейскими обладатель длинных волос и бороды автоматически подозревался в совершении какого-нибудь преступления, например, в хранении марихуаны, продаже героина, нарушении закона Салливана, скотоложестве, заговорах, совращении малолетних, предательствах и тому подобном. Карелла подумал, что наверняка не пожалел бы доллара для каждого арестованного им юнца, лишь бы тот был коротко острижен и гладко выбрит. С другой стороны, Карелла был опытным полицейским и прекрасно понимал, что как только он покажет свой значок, эти длинноволосые сразу сочтут его фашистом, садистом, любящим попить пивка и громко отрыгнуть, занимающимся скотоложеством в свободное от работы время. Трудно выжать из них что-то ценное.
   Казалось, что по кафе распространился запах, предупреждавший о том, что появился полицейский, хотя Карелла даже не успел закрыть за собой дверь. Ребята внимательно наблюдали за Кареллой, и он понял, что если он сейчас их спросит, какое сегодня число, они хором ответят ему: «Тридцать пятое декабря!». Он сел за столик у двери между длинноволосым блондином и юнцом с черной растрепанной бороденкой. Напротив сидела шатенка с прямыми, спадающими на плечи длинными волосами, странными карими глазами и ангельским лицом.
   – В чем дело? – спросил блондин.
   – Я офицер полиции, – сказал Карелла и показал свой значок.
   Ребята посмотрели на него без всякого интереса. Девушка отбросила рукой прядь волос, спавшую ей на щеку, и отвернулась.
   – Я хочу установить личность одного молодого человека, убитого в этом районе, – продолжал Карелла.
   – Когда? – спросил чернобородый.
   – В воскресенье вечером, восемнадцатого апреля.
   – Где? – в свою очередь спросил блондин.
   – В заброшенном доме на Гаррисон-стрит.
   – Простите, как вас там зовут? – поморщившись, поинтересовался блондин.
   – Детектив Стив Карелла.
   Девушка, сидевшая напротив, резко отодвинула стул и встала, как будто ей вдруг захотелось выйти по делам. Карелла быстро взял ее за руку.
   – Как вас зовут, мисс?
   – Мэри, – ответила девушка, не желая садиться снова на свой стул.
   Она высвободила руку и повернулась, чтобы уйти.
   – А что, фамилии нет?
   – Райн, – ответила она. – Пока, ребята.
   Девушка уже отошла несколько шагов от столика, когда Карелла снова обратился к ней.
   – Мисс Раин, взгляните пожалуйста, на эту фотографию, – сказал Карелла, доставая записную книжку.
   Девушка вернулась к столику, посмотрела на фото, но ничего не сказала.
   – Вы его знаете? – спросил Карелла.
   – Нет. Пока, – снова попрощалась девушка и быстро вышла из кафе.
   Карелла проводил ее взглядом до выхода, а затем положил фото перед блондином.
   – А ты?
   – Не-е.
   – Как тебя зовут?
   – Боб.
   – Ладно, пусть будет Боб. А фамилия?
   – Кермоди.
   – А ты? – спросил Карелла бородатого.
   – Хэнк Скафейл.
   – Вы оба живете в этом районе?
   – Да, на Портер-стрит.
   – И долго вы здесь живете?
   – Достаточно.
   – Значит, вы знаете большинство людей, проживающих здесь?
   – Ребят – да, – ответил Хэнк. – Остальные как-то мало меня трогают.
   – А этого парня вы когда-нибудь видели?
   – Нет, если, конечно, он выглядел раньше таким же, как на фотографии, – ответил Хэнк, изучая снимок.
   – Что ты имеешь в виду?
   – Ну, он же здесь мертвый, не так ли?
   – Да.
   – В этом же вся разница, – сказал Хэнк, покачивая головой. – Соки все вышли. Понимаете, все жизненные соки покинули его.
   Выразившись столь образно, он снова посмотрел на фотографию и отрицательно покачал головой.
   – Нет, я не знаю этого несчастного.
   Ответы других юнцов были примерно такими же. Карелла показал фотографию посетителям, сидевшим за остальными пятью столиками, объясняя, что ему нужно, и терпеливо ожидал, пока фотография убитого пройдет по кругу. Никто из ребят не выражал особого энтузиазма в общении (и это понятно, ведь очень даже легко можно схлопотать удар дубинкой по голове лишь только потому, что полицейскому показалось, будто у него нет лишних оснований тебе доверять), но особого неуважения или неприязни никто не проявлял. Все, как правило, молча смотрели на фото, а затем отвечали, что покойник им незнаком. В конце концов Карелле пришлось поблагодарить их и выйти на улицу.
   К пяти часам вечера Карелла обошел две парикмахерских, большой продовольственный магазин, обувную лавку, магазин грампластинок и еще четыре места, куда, по его мнению, могла заходить молодежь. Вообще ребята предпочитали называть себя «тусовщиками», хотя Карелла и не любил этого слова. Ему казалось, что и убитому нельзя цеплять такой ярлык, пока не выяснится, кто он был на самом деле. Ярлыки и наклейки раздражали Кареллу, если, конечно, они красовались не на папках с делами и лекарствах. Слово «тусовщик» казалось Карелле оскорбительной и грубой кличкой, унижающей достоинство человека. Он не помнил, когда вошло в обиход это жаргонное словечко, изобретенное когда-то как вызов окружающим для обозначения некоего совместного времяпрепровождения и произносимое сейчас с гордостью, словно это ярлык, отличающий его носителя от других людей. Но это, по мнению детектива, вовсе не снижало уничижительного смысла, заключенного в слове. То же самое наблюдалось в среде полицейских, когда они сами называли себя «свиньями», очевидно, полагая, что негативное значение этого слова утрачивается, если полицейские сами себя так величают. Карелла не считал себя «свиньей», и не называл ребят, с которыми беседовал, «тусовщиками».
   В этом районе молодые люди были разделены жестокой враждой, как, собственно, и во всех районах, заселенных в основном эмигрантами из Азии и других бедных регионов мира. В то время, когда город был еще довольно молодым или, скажем, чуть моложе, большинство населения этого района составляли евреи. Наряду с ними встречались небольшие группы итальянцев и ирландцев. Поэтому жизнь здесь в буквальном смысле кипела страстями. Да, так оно и было в те дни (спросите, если не верите, у Мейера, который родился в таком же гетто и за которым гонялись по улицам всякие подонки с криками «Мейер, Мейер, поджарим жида!»). Потом все притихло, так как установилось некое равновесие, дети эмигрантов пошли учиться в колледжи или же стали бизнесменами и, разбогатев, переехали в районы Риверхед или Калмз-Пойнт. Следующая волна эмигрантов, осевшая в этом районе, не знала даже английского языка. Естественно, эти люди сразу стали пользоваться всеми «правами» и «привилегиями» национального меньшинства: им недоплачивали, их обсчитывали, избивали и вообще всячески издевались над ними. Таким способом им внушали, что Пуэрто-Рико – не прекрасный цветущий остров в Карибском море, а вонючая помойка за пределами цивилизованного рая. Они быстро научились выбрасывать мусор из окон прямо во двор, потому что, если этого не делать, голодные крысы полезут в квартиры. Трудно винить людей, которых считают отбросами, в том, что они избавляются от мусора и крыс одновременно. Некоторые пуэрториканцы прожили здесь ровно столько, сколько понадобилось для того, чтобы заработать денег на обратный билет. Некоторые пошли по пути эмигрантов-европейцев: они выучили язык, отдали своих детей в местные школы, получили хорошую работу, и, наконец, переехали в более дорогие районы Нью-Йорка (где они заменяли уже коренных американцев, которые, правда, сами когда-то вышли из Европы, а теперь переезжали из шумного города в пригородные частные дома). Некоторые по-прежнему продолжали жить в гетто, едва сводя концы с концами, постоянно борясь с нищетой и голодом и мечтая в своих снах о теплых, чистых водах родины, где единственную опасность представляли барракуды.
   Длинноволосые юнцы, наверное, казались пуэрториканцам, до сих пор проживающим в этом районе, новыми эмигрантами, захватчиками. В них легко загоралась ненависть к сынкам и дочкам богатеньких родителей, и эта ненависть частенько выходила наружу и проявлялась в жизни. Хиппи, «дети цветов», «тусовщики», если угодно, приходили сюда в поисках мира и любви, но их повсюду встречали с подозрением, враждой и предрассудками; точно так же сами жители района были когда-то встречены по прибытии в город со своего острова. Пуэрториканцы ненавидели новых пришельцев, и трудно было изменить что-либо, ведь к ним самим всю жизнь относились по-скотски. Невозможно объяснить людям, прозябающим на дне общества, почему дети обеспеченных американцев добровольно хотят жить рядом с ними в грязи и бедности. Если считается, что жестокость – это нелепость, то жестокость одних жертв общества по отношению к другим таким же отверженным – нелепость вдвойне. В результате обстановка в Южном квартале сильно осложнилась. Молодые люди, пришедшие сюда для мира и любви, вынуждены были покупать пистолеты для защиты от молодчиков, которые жили в этом районе уже много лет, но так и не смогли выкарабкаться вверх по социальной лестнице. В последнее время появилось очень много рокеров, гонявших по району на своих мощных мотоциклах, любимых ими больше жизни. Они наводили ужас на людей своими кожаными куртками со свастикой на спинах, и всегда там, где они появлялись, что-то происходило. Рокеры только усиливали и без того напряженную взрывоопасную ситуацию в районе.
   Пуэрториканцы, с которыми разговаривал Карелла, не испытывали особого желания общаться с детективами. В их глазах полиция ассоциировалась с незаконными арестами, вымогательствами и прочими издевательствами. Карелла подумал, что Алекс Дельгадо, единственный детектив-пуэрториканец в участке, наверняка справился бы с этим заданием куда лучше. Но эту работу навесили на него, и ему пришлось шататься по району и показывать фотографию, задавать вопросы и получать в ответ один и тот же набор слов: «Нет, я его не знаю».
   Рокера звали Янк, об этом гласила тщательно выведенная белой краской надпись на куртке. У него были засаленные черные волосы и густая черная борода. Глаза были голубые, но один почти не открывался из-за широкого шрама, который протянулся от виска через глаз и щеку до самого подбородка. Кроме кожаной куртки, на нем была обычная форма рокера: кожаная фуражка с высокой тульей (шлем был пристегнут к мотоциклу, стоявшему рядом у обочины), черная футболка с приставшими к ней белыми нитками (очевидно, она стиралась вместе с бельем), черные джинсы, широкий кожаный ремень с металлическими заклепками и черные сапоги. На шее болтался разнообразный набор металлических цепочек, на одной из которых висел немецкий железный крест. Он сидел на высоком деревянном стуле у витрины магазинчика, торговавшего плакатами и наклейками для мотоциклов и, куря сигару, наслаждался видом собственного мотоцикла. Он даже не удосужился посмотреть на Кареллу, когда тот подошел к нему. Наверное, интуитивно он почувствовал, что подошедший к нему человек – полицейский, но не знал за собой никакой вины и потому был спокоен. Рокерам вообще было свойственно считать самих себя чем-то вроде полицейских, а всех остальных – отбросами.
   Карелла не стал терять попусту время. Он показал значок и удостоверение и представился:
   – Детектив Карелла, восемьдесят седьмой полицейский участок.
   Янк абсолютно равнодушно оглядел его с ног до головы и, выпустив облако дыма, произнес:
   – Ну?
   – Мы пытаемся идентифицировать личность одного молодого человека, который, скорее всего, жил в этом районе.
   – Ну и что?
   – Я подумал, что ты, наверное, сможешь нам помочь.
   – Из чего же это следует?
   – Ты ведь здесь живешь?
   – В общем, да.
   – А как долго ты здесь живешь?
   – Нас трое. Мы приехали с побережья пару недель назад.
   – Бродяги?
   – Странники, так будет правильнее.
   – Где же ты живешь?
   – Здесь и там.
   – Где это – здесь и там?
   – Мы останавливаемся в разных местах. У нас много друзей, и они всегда рады нас принять.
   – А где ты сейчас остановился?
   – За углом.
   – А точнее?
   – На Ратленд. Послушайте, вы сказали, что хотите выяснить личность какого-то человека. Теперь выясняете мою. К чему все эти вопросы? Вы что, хотите повесить на меня какое-нибудь нераскрытое преступление?
   – А что, ты его совершил?
   Парень пожал плечами.
   – Мотоцикл припаркован по правилам. Я сижу, курю сигару и размышляю. Это что – преступление?
   – Никто и не говорил, что ты сейчас совершаешь что-то незаконное.
   – Тогда к чему все эти дурацкие вопросы?
   Карелла достал из кармана записную книжку, в которой лежала фотография убитого.
   – Знаешь его? – спросил он, протягивая, фотографию Янку, который в очередной раз выпустил огромное облако дыма.
   Тот выпрямился, поудобнее устроился на стуле, и держа фото между коленей, стал внимательно его рассматривать.
   – Я не видел его ни разу в жизни, – сказал Янк, возвращая фото Карелле, затем подался назад вместе со стулом, прислонился спиной к стене и, глубоко затянувшись, выпустил дым изо рта.
   – Я бы не возражал, если бы ты представился, – сказал Карелла.
   – Зачем?
   – На случай, если мне нужно будет снова тебя увидеть.
   – А зачем вам снова меня видеть? Я же сказал, что никогда не видел этого парня.
   – Да, но иногда люди вспоминают что-то, а так как ты и твои друзья очень любите путешествовать, вы всегда можете услышать что-нибудь ценное и рассказать...
   – Рассказать? – перебил Янк и ухмыльнулся. – Вы дайте свои координаты. Если я что-нибудь узнаю, то обязательно позвоню.
   После небольшой паузы, во время которой Янк выпустил еще два кольца сизого дыма, он добавил:
   – Ну так как насчет моего предложения?
   – Я ведь уже назвался; – заметил Карелла.
   – Да, у меня неважно с памятью, – снова ухмыльнулся Янк.
   – Я думаю, мы еще увидимся, – сказал на прощание Карелла.
   – И не надейся, – тихо сказал ему вслед Янк.
  
  
  
  
   Глава 6
  
  
   В среду около часу дня в участок позвонила Августа Блейер и попросила позвать к телефону детектива Клинга, у которого как раз был обеденный перерыв, и он прилег вздремнуть в одной из пустовавших камер. Мейер предложил девушке оставить номер телефона, чтобы Клинг перезвонил ей, когда вернется с перерыва, но Августа сказала, что у нее лишь несколько свободных минут, и она была бы весьма признательна, если бы Клинга все-таки отыскали и пригласили к телефону, и добавила, что это связано с ограблением. Мейер, ругаясь про себя, пошел и разбудил Клинга. Тот, узнав о причине такого срочного пробуждения, к удивлению напарника абсолютно не расстроился. Даже наоборот, он поспешил к телефону, и, взяв трубку, радостно произнес:
   – Здравствуйте, мисс Блейер. Как ваши дела?
   – Прекрасно, – ответила она. – Я целый день пытаюсь дозвониться до вас, мистер Клинг, и, наконец, мне это удалось. У меня сегодня работа началась в девять часов, но я не знала, приходите ли вы на работу в такую рань.
   – Да, в такое время я всегда уже на месте, – ответил Клинг.
   – Жалко, что я вам не позвонила в девять. Ну уж ладно. Я должна возвращаться на рабочее место через минуту. Вы можете приехать ко мне?
   – Где вы находитесь, мисс Блейер?
   – В фотостудии Шеффера на Холл-авеню, 580. Пятый этаж.
   – А что, собственно, случилось?
   – Когда я разбирала завалы в моей спальне, я обнаружила кое-что, не принадлежавшее мне. Вот я и подумала, может, вор обронил.
   – Я сейчас приеду, – сказал Клинг. – А что он обронил?
   – Ну, мне лучше показать это, когда вы приедете сюда, – сказала мисс Блейер. – Извините, мне нужно бежать – работа, мистер Клинг.
   – Ладно. Я...
   Но в трубке уже звучали короткие гудки.
   Фотостудия Шеффера занимала весь пятый этаж по Холл-авеню, 580. Портье, бойкий блондин с сильным нелепым акцентом, сообщил Клингу, что мисс Блейер предупредила его о приезде гостя. Блондин направил Клинга в студию, которая располагалась в конце длинного коридора, сплошь увешанного работами Шеффера. Судя по направленности фотографий, Шеффер в основном снимал фотомодели. Клинг редко просматривал «Вог», но, тем не менее, без труда узнал половину моделей, чьи фотопортреты висели на стенах. Однако портрета Августы среди них не было. Она сказала правду при первой встрече, наверняка она работала фотомоделью не так давно.
   Дверь студии была закрыта. Клинг открыл ее и вошел в огромное помещение, ярко освещенное юпитерами. В конце комнаты находилась небольшая платформа, стена за ней была заклеена красными обоями. Пол весь был усеян электрическими кабелями, тянущимися от осветительных приборов различной конфигурации, рефлекторы которых были направлены на платформу. На платформе стояла Августа Блейер, одетая в красную блузку, короткий красный джемпер, красные носки и красные лодочки ручной работы. Все это снималось на фоне красной стены. Справа от платформы, скрестив руки на груди, стояла молоденькая девушка в джинсах и свободной футболке навыпуск. Возле установленного на треноге «Поляроида» возился фотограф и его ассистенты. Они сняли несколько кадров в свете мигающего стробоскопа, а затем, видимо удовлетворенные удачно схваченным моментом, быстро поменяли «Поляроид» на «Никон». Августа заметила Клинга, стоявшего возле двери, улыбнулась ему и помахала рукой. Фотограф обернулся.
   – Что вам угодно? – спросил он Клинга.
   – Это мой друг, – объяснила Августа.
   – Ну, тогда ладно, – понимающе сказал фотограф. – Устраивайтесь поудобней, только не шумите. Ты готова, дорогая? А где Дэвид?
   – Дэвид! – позвал ассистент.
   Стоявший возле телефона-автомата человек быстро повесил трубку и подбежал к платформе. Несколькими движениями рук он поправил прическу Августы и спрыгнул с платформы на пол.
   – Готова? – спросил фотограф.
   – Готова, – ответила Августа.
   – Итак, заголовок «Красное на красном». Да поможет нам и нашему замыслу бог!
   – А разве что-нибудь не так с заголовком? – спросила девушка в футболке.
   – Ничего не случилось, Хелен. Ты же знаешь, я никогда не гоню халтуру, тем более для твоего журнала. Деточка, – сказал он, уже обращаясь к Августе, – весь замысел состоит в том, чтобы у читателя создалось настоящее увлечение красным, ты понимаешь, что я имею в виду? Чувствуешь, к чему я стремлюсь?
   – Думаю, что да, – ответила Августа.
   – Нам нужен красный, много красного, – важно пояснила Хелен.
   – Зачем ты поставил этот объектив? – вдруг спросил фотограф у ассистента.
   – Я думал, мы будем снимать с близкого расстояния, – сказал помощник.
   – Нет, Эдди, сними это, пожалуйста.
   – Конечно, сейчас сниму, – сказал ассистент и начал откручивать линзу.
   – Дэвид, убери, пожалуйста, локон с виска.
   – Где именно?
   – Да прямо, ты что, не видишь, что он свисает у нее на глаз?
   – Все, теперь вижу. Одну минутку.
   – Так, спасибо. Эдди. Ты готов?
   – У меня все о'кей!
   – А у тебя, крошка?
   – Я готова, – ответила Августа.
   – В таком случае, начинаем. А ну-ка, дай мне этот красный, крошка, я хочу, чтобы ты постаралась. Я хочу, чтобы красный цвет до краев заполнил город, чтобы он кричал со всех фотографий и плакатов, ты понимаешь меня, я надеюсь? А теперь наклони головку, вот так, хорошо, детка, улыбнись, покажи побольше своих прекрасных зубов, красный, вокруг один красный цвет, разведи в стороны руки, хорошо, хорошо, вот так, сейчас ты начинаешь чувствовать, как тебя заполняет красный цвет, пусть он вырвется наружу, прольется через твои пальцы и ногти. Прекрасно, ты понимаешь, теперь повернись к объективу другой стороной, голову наклони в другую сторону, нет, нет, держи руки разведенными, а сейчас двигайся ко мне, нет, не плыви, это ведь не голубой, это – красный цвет, ты должна взорваться, рвануться! Да, теперь верно, да, да, теперь проделай то же самое, только виляя бедрами, крошка. Так, хорошо, глаза шире, отбрось волосы назад, хорошо, дорогая, хорошо...
   Клинг наблюдал за съемкой уже почти полчаса, и какие бы выражения не принимало ее лицо, какие бы положения и позы не принимало ее тело, Августа Блейер оставалась прекрасной и обворожительно красивой. Единственными звуками, нарушавшими тишину студии, были голос фотографа и щелканье фотоаппарата. Реплики фотографа, которые могла понять только Августа, были то управляющими, то ругающими, то одобрительными, то негодующими, то предполагающими, то безапелляционно настойчивыми. Все эти слова произносились на профессиональном жаргоне, малопонятном для детектива. Клинг был просто очарован. Вчера он был очарован красотой мисс Блейер, но он и не подозревал тоща, сколько энергии заложено в этой девушке. Ограбление наложило отпечаток грусти на ее лицо, которое хоть и было красивым, но показалось Клингу абсолютно безжизненным. Теперь же, когда из нее рвалась энергия, когда Клинг мог наблюдать, как, давая указания, крутится вокруг нее фотограф, Августа казалась совершенно другим человеком. Клинг подумал о том, сколько еще разных лиц у Августы Блейер и сколько из них ему удастся узнать.
   – О'кей, все прекрасно, крошка, – сказал, наконец, фотограф. – Давайте отдохнем десять минут. Затем займемся этими вещами на продажу. Эдди, ты можешь организовать кофе?
   – Нет проблем.
   Августа сошла с платформы и направилась к тому месту, где стоял Клинг.
   – Здравствуйте, – сказала она. – Извините, что заставила вас ждать.
   – Ну что вы, мне очень понравилось, – сказал Клинг.
   – Сегодня все было неплохо. Но так бывает не всегда.
   Тем временем фотограф беседовал с Хелен.
   – Итак, что она наденет первым, Хелен?
   – С полосатым верхом.
   – Ты хочешь, чтобы я отснял обе вещи?
   – Да. Две вещи. Разные верхние части, но трусы одни и те же, – объяснила Хелен.
   – О'кей. Два верха, первый в полосочку. Ты представишь меня своему другу, крошка? – сказал фотограф, подходя к Августе и Клингу.
   – Рик Шеффер, – сказала Августа, – а это детектив Клинг. Извините, я не знаю вашего имени.
   – Берт, – представился Клинг.
   – Рад познакомиться, – сказал Шеффер, протягивая руку.
   Мужчины обменялись коротким рукопожатием.
   – Вы, наверное, по поводу ограбления?
   – Да, – кивнул Клинг.
   – Ну ладно, не буду вам мешать, – сказал Шеффер. – Августа, дорогая, после перерыва снимаем полосатый верх.
   – О'кей.
   – Я хочу продолжить, как только сменят объективы.
   – Я буду готова.
   – Хорошо. Было приятно познакомиться, Берт.
   Фотограф не спеша отошел к платформе, куда Эдди уже успел подкатить столик с кофе в бумажных стаканчиках.
   – Так что вы обнаружили в своей квартире? – спросил Клинг наконец.
   – Я принесла это в своей сумочке, – сказала Августа.
   Она подошла к деревянной скамейке, Клинг последовал за ней.
   – Понимаете, они мне платят двадцать пять долларов в час и поэтому не любят, когда я попусту теряю время. Извините меня, пожалуйста, за такую спешку.
   – Понимаю, – кивнул Клинг.
   Девушка пошарила в своей сумочке и достала из нее шариковую ручку, которую и протянула Клингу. Несмотря на то, что Августа успела наставить на ней кучу своих отпечатков, Клинг достал носовой платок и аккуратно взял им ручку. Верхняя ее часть была металлической, латунной, издалека напоминающей золото. Нижняя часть – пластмассовой. Ручка была явно очень дешевой. На пластике были выдавлены белые буквы «Агентство по торговле недвижимостью Шульцбахера, Эшмед-авеню, 1142, Калмз-Пойнт».
   – Вы уверены, что она не принадлежит вам? – спросил Клинг.
   – Абсолютно. Скажите, а вам это поможет?
   – По крайней мере, это уже кое-что.
   – Хорошо, – Августа посмотрела в сторону, где фотограф с ассистентом возились с аппаратурой. – Который час, Берт?
   Клинг взглянул на часы.
   – Уже почти два. Как мне обращаться к вам. Августа или мисс Блейер?
   – Это зависит от обстоятельств, – улыбаясь, ответила девушка.
   – Что вы делаете сегодня вечером? – сразу же спросил Клинг.
   – Сегодня я занята.
   – А как насчет завтрашнего дня?
   Мисс Блейер внимательно посмотрела на Клинга и, что-то для себя решив, ответила:
   – Сейчас я посмотрю в свою записную книжку.
   Она достала из сумочки ежедневник.
   – Завтра у нас четверг? – сказала Августа, и, не дождавшись ответа, открыла страницу с надписью «Четверг, 22 апреля».
   – Нет, завтра я тоже занята.
   Она сказала это четко и внятно, и Клингу уже было показалось, что она намекает на то, чтобы он от нее отстал, но она вдруг добавила:
   – Но я свободна в субботу вечером. Как насчет субботы?
   – В субботу будет отлично, – быстро согласился Клинг. – Пообедаем вместе?
   – С удовольствием.
   – Может, в кино потом сходим...
   – Если вас не смутит моя внешность, вы можете заехать за мной прямо в студию.
   – Прекрасно!
   – Примерно в шесть, шесть пятнадцать, – продолжала Августа, – и мы пойдем на дневной сеанс, а потом съедим где-нибудь гамбургер или что-нибудь в этом роде. В какое время вы заканчиваете работу?
   – К шести я наверняка уже освобожусь.
   – Значит, договорились. Фотографа зовут Джери Блум, его мастерская находится на Конуорд, 1204. Кажется, второй этаж. Может, запишете адрес?
   – Джери Блум, – повторил Клинг, – Конуорд, 1204, второй этаж, в шесть часов.
   – Крошка, пора начинать! – раздался крик Шеффера.
   – В субботу, – сказала Августа и к огромному удивлению Клинга поднесла ладонь к губам и послала ему воздушный поцелуй.
   Улыбнувшись на прощание, она быстро подошла к ожидавшему ее Шефферу, а обалдевший Клинг еще несколько секунд стоял как вкопанный и непрерывно моргал.
  
  
  * * *
  
   Эшмед-авеню находилась в тени прилегающих со всех сторон высотных зданий района Калмз-Пойнт, недалеко от торгового центра города и Музыкальной Академии. Когда Клингу было семнадцать лет, он встречался с одной девочкой, живущей на одной из улиц Калмз-Пойнта, и после этого поклялся не заводить знакомств с девушками из этого района. То злополучное свидание было назначено на 8.30 вечера, и он вышел из своего дома на Риверхед ровно в семь, вошел в метро на Эллен и полтора часа ехал до Кингстон Парка, делая все так, как объясняла ему его подружка. Затем он просто заблудился в лабиринте улочек с похожими названиями и добрался до нужного ему дома лишь за два часа до полуночи. Он проделал такое тяжелое странствие, чтобы в конце концов узнать от матери своей девушки, что она ушла с подружкой в кино. А когда он спросил маму, может ли он подождать в доме, пока ее дочь вернется из кино, та посмотрела на него, как на сумасшедшего, и после неловкой паузы медленно произнесла: «Я бы не советовала вам этого делать». После того случая Клинг, если и заезжал в Калмз-Пойнт, то только по служебным делам.
   Контора Шульцбахера находилась в двухэтажном доме, зажатом словно бутерброд между продовольственным магазином и винной лавкой. В двойных стеклянных витринах красовались фотографии зданий Калмз-Пойнта и других районов города. Через стекла Клинг рассмотрел несколько столов, за одним из них сидел мужчина и читал книгу. Когда Клинг вошел внутрь, он оторвался от чтения и спросил:
   – Чем могу служить?
   На нем был коричневый деловой костюм, белая рубашка и полосатый галстук. На лацкане пиджака красовался значок Торговой Палаты, а из нагрудного кармана торчали кончики нескольких сигар.
   – Надеюсь, вы мне поможете, – ответил Клинг, доставая из кармана полицейский значок. – Детектив Клинг, восемьдесят седьмой полицейский участок. Я хотел бы задать вам несколько вопросов.
   – Садитесь, пожалуйста, – сказал человек в костюме и показал на деревянное кресло рядом со столом, – меня зовут Фред Липтон. Буду рад оказать вам посильную помощь.
   – Мистер Липтон, одна из ваших фирменных ручек была найдена на месте преступления, и мы...
   – Фирменная ручка?
   – Да, сэр. Название вашей компании выгравировано на корпусе.
   – Да, я вспомнил. Это Нат приобрел их в целях рекламы.
   – Нат?
   – Нат Шульцбахер. Он владелец компании. Я – только агент по продаже.
   Липтон открыл ящик стола, пошарил внутри и выложил на стол десяток одинаковых ручек.
   – Вы эти имеете в виду?
   Клинг взял одну и внимательно осмотрел.
   – Да, кажется, это они.
   Входная дверь открылась и вошел высокий темноволосый мужчина.
   – Добрый день, Фред, – поздоровался вошедший с собеседником Клинга. – Ну что, много домов продал?
   – Мистер Шульцбахер, это – детектив... простите, забыл ваше имя, – Липтон повернулся к Клингу.
   – Клинг, – напомнил тот.
   – Да-да, Клинг. Он расследует одно ограбление.
   – Да? – Шульцбахер удивленно поднял брови.
   – Полиция обнаружила на месте преступления одну из наших фирменных ручек.
   – Одну из наших? – спросил Шульцбахер. – Могу я на нее взглянуть?
   – У меня ее нет с собой в данный момент.
   – Как в таком случае вы определили, что она наша?
   – На ней выгравировано название вашей фирмы.
   – Название нашей фирмы? М-да. Так что же вы хотите узнать, молодой человек?
   – Так как ручка была найдена на месте преступления...
   – Надеюсь, вы не думаете, что мы преступники?
   – Нет. Я просто размышляю.
   – Если вы действительно так подумали, то вы глубоко заблуждаетесь. Мы – агенты по торговле недвижимостью. Вот, кто мы на самом деле.
   – Никто не обвиняет вас в ограблении квартир. Меня интересует одно: давали ли вы кому-нибудь эти ручки?
   – А вы знаете, сколько я заказал таких ручек? – спросил Шульцбахер.
   – Сколько же?
   – Пять тысяч, – с достоинством ответил владелец фирмы.
   – Ого! – воскликнул Клинг.
   – А вы знаете, сколько таких ручек мы раздали за последние шесть месяцев? По крайней мере, половину. Ну, уж тысячи две – наверняка. Вы что же думаете, мы помним, кому мы их давали?
   – Это были клиенты или...
   – В основном, мы их отдавали клиентам, но, случалось, отдавали и другим – в рекламных целях, конечно. Кто-нибудь приходил узнать что-либо о каком-то доме, и мы давали ему ручку, чтобы он запомнил название фирмы. Вы же знаете, в Калмз-Пойнте уйма агентов по торговле недвижимостью.
   – М-да, – промычал Клинг.
   – Вы уж извините, – любезно улыбнулся Шульцбахер.
   – Да-да. Вы меня тоже простите, – сказал в свою очередь Клинг.
  
  
  * * *
  
   На этот раз они не подумали, что произошла какая-то ошибка. Копия фотостата пришла с дневной почтой, и теперь участок мог гордиться тем, что у него есть два портрета Джона Эдгара Гувера и два портрета Джорджа Вашингтона.
   – Как ты думаешь, к чему он клонит? – спросил Хейз.
   – Не знаю, – ответил Карелла.
   – Он это сделал намеренно, это уж наверняка, – сказал Мейер.
   – О чем речь!
   Трое мужчин стояли, задумчиво упершись руками в пояса, и рассматривали фотостат: как будто он был музейной редкостью.
   – Откуда он мог взять портрет для фотостата? – спросил Хейз.
   – Да откуда угодно. Из газет, книг, журналов.
   – И никаких зацепок?
   – Сомнительно. Даже если установить источник, что это нам даст?
   – М-да.
   – Важно понять, что он нам пытается этим сказать.
   – А что нам уже стало известно? – спросил Мейер.
   – Пока мы знаем только, что он намерен украсть полмиллиона долларов тридцатого апреля, – сказал Хейз.
   – Нет, не совсем так, – сказал Карелла.
   – Что ты имеешь в виду?
   – Он сказал – «с вашей помощью», помните? «С вашей помощью я собираюсь украсть полмиллиона долларов в последний день апреля».
   – С чьей помощью? – переспросил Мейер.
   – С нашей, я думаю, – ответил Карелла.
   – А может, и с твоей персональной помощью, – засомневался Хейз. – Ты ведь тогда один с ним разговаривал.
   – Да, верно, – вздохнул Карелла.
   – Да и все фотостаты пришли не на чье-нибудь, а на твое имя.
   – Да.
   – Может, он считает, что вас что-то объединяет? Почему, собственно, он направляет всю эту галиматью лично тебе?
   – Да, у нас и впрямь есть нечто, что нас здорово объединяет.
   – И что же это?
   – Мы ведь подстрелили друг друга, и оба остались при этом живы.
   – И что же ты думаешь по этому поводу? – снова спросил Хейз.
   – А что здесь можно думать?
   – Если он действительно направляет это лично тебе, то что ты об этом думаешь? Есть у тебя какие-нибудь мысли?
   – Ни одной, – ответил Карелла.
   – Гувер и Вашингтон, – задумчиво произнес Мейер. – Что в них общего?
  
  
  
  
   Глава 7
  
  
   «Дело Иисуса Христа», как его назвали остряки из восемьдесят седьмого участка, медленно, но уверенно вязло, так как не было абсолютно никаких зацепок. Личность убитого до сих пор не была установлена, и Карелла из опыта знал, что если это не произойдет в ближайшие несколько дней, то дело похоронят глубже, чем мертвеца на кладбище. До тех пор, пока полиция не будет знать, кто он, до тех пор, пока детективы не смогут определенно назвать фамилию и имя человека, распятого неизвестным или группой неизвестных преступников, он будет оставаться всего лишь трупом, как выразился доктор Кортез в прошлый понедельник. Не оплаканную родственниками и никем не опознанную груду человеческих останков похоронили на муниципальном кладбище. Конечно, в городе случается множество убийств, но все погибшие, как правило, имеют имена и фамилии, адреса и родственников, биографии, наконец. Трудно обвинить и без того перегруженную работой полицию в том, что она не тратит свое драгоценное время на поиски убийцы человека без имени, который бродил по улицам города. Бродяги ни у кого не вызывают жалости и симпатии.
   В четверг утром, как раз когда Карелла один за другим прочесывал магазинчики на Гаррисон-стрит, пошел сильный дождь. С момента убийства прошло четыре дня. Карелла прекрасно понимал, что если он в ближайшее время ничего не выудит, дело попадет в мусорную корзину архива, в раздел «Нераскрытые преступления». Что бы там ни говорили, фактически это будет означать одно – дело закрыто. Нераскрытое, оно будет уже прикрыто, правда, до того момента, когда случайно через недели, месяцы, а может, и годы не всплывет какая-нибудь информация. Но ведь она может и вообще никогда не всплыть. Мысль о том, что дело может быть прекращено уже через два дня после похорон убитого, вызывала отвращение у Кареллы. Он чувствовал, что распятие юнца (если это можно был так назвать – креста ведь не было), задело в нем какие-то глубокие чувства. Последний раз он был в церкви в день бракосочетания сестры, а с тех пор прошло уже тринадцать лет. Вспоминая тяжелый запах ладана, священников с кадилами, мальчиков в белых одеждах и распятие Иисуса высоко над алтарем, Карелла всякий раз испытывал угрызения совести. Он не был набожным человеком ни в детстве, ни потом. Но в его мыслях убитый почему-то ассоциировался с идеей самопожертвования во имя жизни всех людей, и он не мог смириться с тем, что человек, распятый в заброшенном здании, погиб зря и его убийцам не воздается.
   Капли дождя барабанили, как пулеметные очереди; серые улицы обезлюдели, и могло показаться, что Карелла попал на необитаемый остров. По небу пробежала светлая искра молнии, и через несколько секунд раздался оглушительный раскат грома, от которого Карелла вздрогнул и инстинктивно втянул голову в плечи. Он добежал до ближайшего магазина и, войдя внутрь, смахнул капли дождя с плаща и вытер платком лицо. Только после этого он оглянулся вокруг. Сначала он подумал, что попал в картинную галерею или на персональную выставку. Затем ему стало ясно, что он находится в магазине скульптора. На длинных стеллажах были выставлены работы хозяина: обнаженные женские фигуры, выполненные из дерева и камня, гипса и бронзы. Автор был не лишен вкуса, так, по крайней мере, показалось Карелле. Скульптуры были выполнены в лучших традициях натурализма и поражали своей почти фотографической четкостью. Обнаженные фигуры сидели, стояли или лежали, словно застыв в какой-то трехмерной реальности. Некоторые были размером не больше мизинца, но другие достигали полутораметровой высоты. Художник явно использовал одну и ту же натурщицу, молодую, высокую, стройную девушку с красивой грудью и узкими бедрами. Волосы девушки каскадами спадали ей на плечи. Создавалось впечатление, что Карелла попал в зеркальную комнату, где со всех сторон на него смотрела одна и та же девушка, отражаясь почему-то в разных позах. Размер фигур тоже был различным, но повторяемость лица как бы увековечивала облик девушки в материале более прочном, чем человеческая плоть. Карелла внимательно рассматривал одну из статуй, когда из подсобного помещения вышел человек.
   Это был высокий блондин лет тридцати с темно-карими глазами и львиной гривой волос на голове. Он шел на костылях. Левая нога была забинтована, а на правую была надета рваная теннисная кроссовка белого цвета.
   Сердце детектива забилось в профессиональной радости, но он не спешил отдаваться эмоциям. Карелла подумал, что сейчас, наверное наберется с десяток тысяч людей, у которых на правую ногу надета белая кроссовка, и столько же – у которых ее можно увидеть на левой ноге. А еще больше тех, у которых кроссовки есть на обеих ногах. Но, с другой стороны, неумолимо вставал вопрос: у кого из них есть магазин на Кингз Секл, что в четырех кварталах от Гаррисон-стрит, где пять дней назад был найден пригвожденный к стене юноша и где была найдена теннисная кроссовка в пустой комнате?
   – Слушаю вас, сэр, – сказал молодой человек. – Чем могу служить?
   – Я офицер полиции, – представился Карелла.
   – Угу, – промычал блондин.
   – Детектив Карелла, восемьдесят седьмой полицейский участок.
   – Угу, – снова промычал тот.
   Он не попросил показать удостоверение, и Карелла не стал лишний раз лезть за ним в карман.
   – Я расследую одно убийство, – сказал он.
   – Понимаю, – кивнул блондин и пропрыгал на костылях к одному из длинных столов, стоявших в магазине.
   Он сел на край стола рядом с одной из своих стройных скульптур. Бронзовые ноги девушки были сведены, голова приподнята, но глаза стыдливо опущены вниз, как будто это была обнаженная монахиня.
   – Меня зовут Сэндфорд Эллиот, – сказал он. – Все зовут меня Сэнди. А кто был убит?
   – Мы не знаем. Поэтому я и хожу по району.
   – Когда это случилось? – спросил Эллиот.
   – В прошлое воскресенье вечером.
   – В прошлое воскресенье меня не было в городе, – вдруг быстро сказал Эллиот.
   Карелла сразу подметил, что блондин слишком уж торопится продемонстрировать свое алиби. Это было странно, ведь о подозрениях пока не было сказано ни слова.
   – Правда? – продолжал Карелла с заинтересованным видом. – Где же вы были?
   – В Бостоне. Я уезжал в Бостон на уик-энд.
   – Да, там, наверное, неплохо.
   – Да.
   – Все же я покажу вам фотографию жертвы...
   – Да я мало кого знаю в этом районе, – снова заторопился с отказом Эллиот. – Я в городе всего лишь с января. И вообще, я необщительный человек. Работаю в своей мастерской, она находится прямо здесь, и я не выхожу, чтобы продавать свои произведения, а пытаюсь заниматься продажей тут, – он обвел рукой помещение и добавил: – Я мало кого знаю.
   – Но ведь многие наверняка захаживают в магазин, чтобы поглазеть? – спросил Карелла.
   – О, да. Но если они не покупают мои работы, я не интересуюсь их именами. Вы понимаете?
   – Да. Но, может, все-таки взглянете на фотографию?
   – Ну, если вы так настаиваете, – пожал плечами Эллиот. – Вряд ли я вам помогу. Я действительно здесь никого не знаю.
   – Вы родом из Бостона?
   – Почему вы так решили?
   – Вы говорили, что ездили в Бостон, вот я и подумал...
   – Да нет. Я из Орегона. Но учился в Бостоне, в школе изящных искусств при университете.
   – Вы говорили, что ездили туда в воскресенье?
   – Да. Я был там у друзей. У меня много друзей в Бостоне.
   – В отличие от здешних мест?
   – Да.
   – Вы повредили ногу до того, как поехали в Бостон, или уже когда вернулись?
   – До того.
   – А костыли не мешали?
   – Нет.
   – Вы что, ехали на машине?
   – Да, друг вез меня.
   – Кто?
   – Девушка, которая мне позирует, – ответил Эллиот и кивнул на стоящие вокруг скульптуры.
   – А кстати, что с ногой?
   – Да так, несчастный случай.
   – Перелом?
   – Нет. Растяжение.
   – Это, пожалуй, не приятнее, чем перелом.
   – Да, доктор тоже так говорит.
   – А как зовут доктора?
   – А вам зачем?
   – Просто интересуюсь.
   – Ну, я не думаю, что вам это будет интересно, – ответил Эллиот.
   – Вы правы, – согласился Карелла. – Так вы посмотрите на фотографию?
   – Я уже вам говорил, – начал закипать Эллиот. – Я и так посвятил вам слишком много времени. Я, между прочим, работал, когда вы тут появились. Я не люблю, когда меня отрывают от работы.
   – Простите меня, пожалуйста, за доставленное беспокойство, – устало прикрыв глаза, заученно проговорил Карелла и тут же добавил: – Вы до сих пор не взглянули на фото.
   – Да я не имею ни малейшего представления о том, кто он такой! Я не знаю здешних ребят. Я же вам сказал – большинство моих друзей живет в Бостоне.
   – И все-таки, – настойчиво сказал Карелла, протягивал Эллиоту фотографию.
   – Нет, я его не знаю, – ответил скульптор, почти не взглянув на снимок и быстро отдавая его Карелле.
   Детектив положил фотографию в записную книжку и, подняв воротник плаща и попрощавшись с блондином, вышел на улицу. Дождь продолжал лить как из ведра. Карелла добежал до перекрестка и остановился возле закусочной. Войдя внутрь, он отдышался, затем снял плащ, повесил его на вешалку и присел за стол недалеко от стойки. Официантка сразу подошла к нему и спросила, что он будет заказывать. Карелла попросил чашку кофе и бутерброд с датским сыром.
   Многое оставалось невыясненным, и что-то тревожило Кареллу после разговора с Сэндфордом Эллиотом.
   Разорванная белая кроссовка и забинтованная левая нога Эллиота не могли не заинтересовать Кареллу. Правда, все это могло быть и чистым совпадением. Привлекало внимание и странное поведение Эллиота. Во-первых, он поспешил выдать свое алиби, хотя Карелла даже не успел двух слов сказать об убийстве. Во-вторых, и это настораживало больше, Эллиот предпринял поездку в Бостон с больной ногой и не захотел назвать имя своего врача. Наконец, откуда он знал, что убитый – мужчина? Еще перед тем, как Карелла показал ему снимок, Эллиот сказал: «Я не имею ни малейшего представления о том, кто он такой». Ведь до этого момента Карелла называл убитого «жертвой».
   Что-то еще беспокоило Кареллу. Какая-то несформировавшаяся мысль занозой сидела в мозгу и не давала сосредоточиться. Подошла официантка и поставила перед ним чашку кофе и бутерброд на блюдце. Карелла откусил кусок бутерброда, отхлебнул глоток кофе, опять откусил бутерброд, запил его кофе и вдруг понял, что его так тревожило. Карелла сразу подумал о том, стоит ли возвращаться в магазин.
   В разговоре Эллиот упомянул, что работал, когда пришел Карелла; возможно, девушка еще была в мастерской. Он решил подождать ее и поговорить с ней наедине, чтобы Эллиот не подсказал ей чего-нибудь.
   Он доел свой бутерброд, допил кофе и позвонил в участок, чтобы узнать, не приходила ли ему какая-нибудь почта. Мейер сообщил, что на его имя пришло еще одно письмо. Карелла попросил открыть конверт. Когда Мейер опять взял трубку, Карелла спросил:
   – Ну, что на этот раз?
   – Самолет, – ответил Мейер.
   – Что-что?
   – Снимок самолета.
   – Что за самолет?
   – Да откуда мне знать? – возмутился Мейер. Коттон Хейз безошибочно определил тип самолета на снимке.
   – Это «Зеро», – сказал он, посмотрев на фотостат, приколотый вместе с портретами Эдгара Гувера и Джорджа Вашингтона.
   Во время войны на Тихом океане Хейз служил на торпедном катере и сейчас говорил уверенно, так как разбирался в боевой технике того времени. Мейер без колебаний принял его слова на веру.
   – Но почему самолет?
   – Да кто это может знать? И каким образом снимок японского истребителя соотносится со снимками Гувера и Вашингтона?
   – Может, японцы собираются атаковать ФБР в Вашингтоне? – пошутил Мейер.
   – Правильно, – вторил ему Хейз. – Шесть эскадрилий «Зеро» на малой высоте заходят со стороны Пенсильвания-авеню!
   – Снова нападают на Перл-Харбор!
   – Начинается третья мировая война!
   – Конечно, – сказал Мейер. – Что же еще это может означать?
   – И Глухой, понимая, что мы – единственная надежда американской нации, заранее предупреждает нас, чтобы мы вовремя подняли тревогу.
   – Беги, звони в колокола и труби в рожок, Коттон.
   – Знаешь, что я думаю? – спросил Хейз.
   – Умоляю, скажи.
   – По-моему, на этот раз он водит нас за нос. Я не думаю, что между этими снимками вообще существует какая-то связь.
   – Тогда почему он присылает их нам?
   – Да потому что у него шило в заднице, вот почему. Понавыдергивал никак не связанных по смыслу картинок из газет, журналов и книг, сделал с них фотостаты и переслал их нам, рассчитывая, что мы тут все сдвинемся, обдумывая, что бы это значило.
   – А как насчет угрозы ограбить банк?
   – А что насчет угрозы? Карелла, кажется, должен ему помогать? Пожелаем им удачи!
   – Коттон, – вдруг спокойно сказал Мейер.
   – М-да.
   – Если бы это был кто-то другой, я бы сказал – да, ты прав, все это так, ерунда, дешевый розыгрыш. Но это – Глухой. Если он обещает что-то сделать, то обязательно выполняет свое обещание. Я не знаю, какая есть связь между всеми этими фотостатами, но я уверен, что она существует. И еще, он рассчитывает, что мы достаточно умны и можем понять, в чем эта связь заключается.
   – Почему ты так думаешь?
   – Потому что как только мы вычислим эту связь, он сделает что-то известное только ему. Коттон...
   – Да, Мейер.
   – Коттон, – повторил Мейер, затем посмотрел на Хейза и с жаром продолжил: – Коттон, этот человек – посланник дьявола!
   – Прекрати молоть чепуху.
   – Коттон, я ненавижу его! Коттон, лучше бы я с ним никогда не встречался и ничего про него не слышал. Вообще!
   – Да успокойся, прошу тебя, что это с тобой? – удивился Хейз.
   – Как можно найти связь, придуманную его дьявольским воспаленным мозгом?
   – Послушай, Мейер, что...
   – Как мы можем догадаться, что означают для него эти снимки? Гувер. Вашингтон, а теперь еще этот чертов японский «Зеро», – сказал Мейер, сжимая пальцами фотостат японского истребителя. – А может, это он и хочет нам сказать, Коттон?
   – Что именно?
   – Он хочет сказать, что у нас ничего нет. Зеро! Ноль! Большая дырка от бублика! Зеро, зеро, зеро...
   – Слушай, хочешь чашечку кофе? – нежно спросил товарища Хейз.
  
  
  * * *
  
   Карелла прошел четыре здания по Портер Смит, пока не обнаружил табличку «Генри Скафейл» на почтовом ящике. Он поднялся пешком на третий этаж и остановился возле квартиры 32. Из-за двери были слышны голоса, но Карелла не мог различить слов. Он не стал больше прислушиваться и постучал.
   – Кто там? – спросил мужской голос.
   – Детектив Карелла.
   За дверью наступила полная тишина. Карелла ждал. Затем он услышал чьи-то шаги, приближающиеся к двери. Послышался щелчок открывающегося замка, и сквозь слегка приоткрытую дверь выглянула голова Боба Кермоди.
   – Ну? – спросил он. – Что еще вам нужно?
   – Мэри здесь?
   – Ну, допустим, а что?
   – Я бы хотел с ней поговорить.
   – О чем?
   – Она здесь?
   – Вам, наверное, придется прийти сюда еще раз, и не забудьте прихватить с собой ордер, – зло проговорил Боб и попытался закрыть дверь.
   Карелла быстро вставил ботинок в дверную щель и сказал:
   – Я могу последовать твоему совету, Боб, но для этого мне придется проделать долгий обратный путь, а это не улучшит ни моего настроения, ни расположения к тебе. Что ты на это скажешь?
   – Впусти его, Боб, – послышался женский голосок.
   Боб что-то проворчал себе под нос, открыл дверь и отступил в сторону, впуская Кареллу в квартиру.
   Мэри сидела на старом матраце, расстеленном прямо на полу. Рядом с ней находилась девица в ободранном розовом джемпере и джинсах. Обе девушки сидели, прислонившись спинами к стене. Хэнк оседлал стул и положил щеку на его спинку. Все наблюдали за вошедшим в комнату полицейским.
   – Привет, Мэри – поздоровался Карелла.
   – Привет, – без особого энтузиазма ответила девушка.
   – Я бы хотел с тобой поговорить.
   – Поговорить?
   – Без свидетелей.
   – Что же вы предлагаете? Здесь только одна комната и кухня.
   – Можно в коридоре.
   Мэри пожала плечами, забросила назад свои длинные волосы, вышла из своей позы лотоса, в которой она сидела на матраце, и чуть ли не танцуя прошла мимо Кареллы в коридор, беззвучно ступая босыми ногами по полу. Карелла последовал за ней и закрыл за собой дверь.
   – О чем вы хотите со мной поговорить? – спросила Мэри.
   – Вы позируете для скульптора Сэнди Эллиота?
   – А что случилось? Это нарушение закона? Мне уже девятнадцать лет.
   – Нет, с законом все в порядке.
   – Да, я позирую ему. А откуда вам это известно?
   – Я видел некоторые из его работ. Сходство впечатляет, – сказал Карелла и после секундной паузы добавил: – Вы его также и возите?
   – Не понимаю, о чем вы?
   – Вы возили его в Бостон на прошлой неделе9
   – Да, – ответила Мэри.
   – Вы позировали ему сегодня, когда я приходил в магазин?
   – А я не знаю, когда вы приходили.
   – Тогда ответьте на первую часть вопроса: вы позировали ему сегодня?
   – Да.
   – В какое время?
   – С десяти часов.
   – Я был в магазине около одиннадцати.
   – Я этого не знала.
   – Разве Сэнди не сказал вам о моем визите?
   – Нет.
   – А когда он повредил себе ногу?
   – Этого я не знаю.
   – Когда вы позировали ему в последний раз?
   – Кроме сегодняшнего дня? Вы это имеете в виду?
   – Да.
   – В прошлый четверг.
   Карелла вынул из блокнота карманный календарик.
   – Значит, это было пятнадцатого числа?
   – Да, кажется так.
   – Он тогда уже был на костылях?
   – Да.
   – А до пятнадцатого вы позировали ему?
   – Я работаю с ним каждый четверг, обычно по утрам.
   – Значит, вы позировали ему и восьмого апреля утром?
   – Да.
   – И тогда он тоже был на костылях?
   – Нет.
   – Значит, он повредил ногу между восьмым и пятнадцатым апреля, не так ли?
   – Да, наверное. А не все ли равно, когда он...
   – А где вы были в Бостоне?
   – Так, ездили по городу.
   – А конкретнее?
   – Я плохо знаю Бостон. Это Сэнди показывал мне дорогу.
   – А когда вы уехали? Я имею в виду – из Нью-Йорка?
   – В пятницу.
   – В пятницу, шестнадцатого?
   – М-м-м...
   – Ну, так когда, – шестнадцатого?
   – Да, кажется так. В прошлую пятницу. Все верно, шестнадцатого.
   – На какой машине вы ездили?
   – На машине Сэнди.
   – Марка?
   – Маленький «Фольксваген».
   – Наверное, было не очень удобно ехать в такой машине с костылями?
   – М-м-м...
   – Сколько вы добирались до Бостона?
   – Я не помню. Кажется, часов пять, а может и меньше.
   – В котором часу вы выехали из города?
   – Отсюда? Из Нью-Йорка?
   – Да.
   – Ну, утром.
   – В котором часу?
   – Кажется, в девять... или в десять, я точно не помню.
   – Вы вернулись обратно в тот же день?
   – Нет. Мы пробыли в Бостоне несколько дней.
   – Где?
   – У друзей Сэнди.
   – А когда вы вернулись?
   – В понедельник вечером.
   – А сегодня вы опять позировали Сэнди?
   – Да, я же вам...
   – Сколько он вам платит?
   Мэри на секунду замешкалась с ответом.
   – Сколько он вам платит? – снова повторил вопрос Карелла.
   – Сэнди – мой приятель. Он мне ничего не платит.
   – Где он с вами работает?
   – В его магазине есть студия. Там я и позирую.
   – Вы с ним живете, Мэри?
   – Я живу здесь. Но большую часть своего времени я провожу у Сэнди.
   – А вы, случайно, не знаете имени доктора, который его лечил?
   – Нет.
   – А что же все-таки с ним произошло?
   – Так, несчастный случай.
   – Упал, наверное?
   – Да.
   – И растянул сухожилие?
   – Да.
   – Мэри, как вы думаете, Сэнди знает человека на фотографии?
   – А вы пойдите и сами его спросите об этом.
   – Я его спрашивал.
   – И что же он ответил?
   – Ну, сказал, что не знает ничего.
   – Значит, так оно и есть.
   – А вы тоже не знаете убитого?
   – Нет.
   – Хотите знать, что я думаю, мисс Мэри?
   – Что?
   – Я думаю, Сэнди лжет.
   Мэри пожала плечами.
   – Более того, Мэри, я думаю, что вы тоже лжете, – продолжал Карелла.
   – А зачем мне вам лгать?
   – Этого я еще не знаю, – ответил Карелла.
  
  
  * * *
  
   Он находился в квартире уже минут двадцать, как вдруг услышал звук отпираемого замка. Он знал, что Ангерменов не должно быть дома до конца недели, и сначала подумал, что это управляющий на всякий случай решил зайти и проверить квартиру. Но когда он услышал мужской голос, произнесший «Наконец-то мы дома, Карина», стало ясно, что вернулись хозяева. Он находился в спальне, в которой не было пожарного выхода на улицу. Оставался один путь: выйти так же, как и вошел, – через входную дверь. Ждать было нечего, и он сразу решил действовать. Старикам было под семьдесят, так что прорваться через них было не сложно, но выбраться из здания... Голоса приближались к спальне. Гарри Ангермен нес в руках чемоданы, жена шла сзади, снимая на ходу шляпку, когда он вылетел прямо на них. Опрокинув Ангермена одним ударом, он бросился на его жену, которая сразу же схватилась ногтями за его одежду и потому удержалась на ногах. Старуха вцепилась в него так крепко, что он никак не мог от нее освободиться. Несколько секунд они молча протанцевали в этой нелепой связке, пока, наконец, он не стукнул ее головой об стену. Захват сразу ослаб, и старуха повалилась на пол. Путь был свободен. Он рванулся к двери, выбежал из квартиры и, добежав по коридору до самой лестницы, вдруг услышал крики о помощи. Кричала миссис Ангермен.
   Он не стал спускаться по лестнице, а наоборот, побежал еще выше. Металлическая дверь, ведущая на чердак, была заперта. Он отошел на несколько шагов и с разбегу ударил в дверь ногой. Замок отлетел, и через несколько секунд он был на крыше. Вокруг была звездная ночь. Какое-то время он собирался с мыслями. Затем взобрался на парапет и, увидев внизу крышу прилегающего здания, после короткого разбега прыгнул.
   К тому времени, когда Гарри Ангермен дозвонился до полиции, человек, пытавшийся ограбить его квартиру, уже садился в собственный автомобиль, припаркованный в четырех кварталах от места происшествия.
   Впервые он почувствовал реальную опасность быть пойманным.
  
  
  
  
   Глава 8
  
  
   Если вы решили забраться в чужую квартиру, то нужно быть уверенным, что она пуста не только в данный момент, но и останется пустой, по крайней мере, пока вы будете там находиться. Но если вас все-таки застукали, то лучше не пытаться бросать на пол старуху с больной спиной, потому что она может вцепиться вам в одежду, дабы не удариться об пол копчиком, и во время возни она может прекрасно вас разглядеть, особенно если у нее превосходная зрительная память.
   Карина Ангермен имела прекрасное зрение и цепкую память, к тому же она была зла, как дьявол. Особенно взбесил ее котенок. Маленький, худосочный котенок сделал лужу в спальне миссис Ангермен, прямо на расшитом золотом покрывале. Она была твердо убеждена, что пятно не отстирается, несмотря на то, что она сразу же залила его пятновыводителем. Заплатит ли страховая компания за ущерб, причиненный котенком покрывалу, – таков был первый вопрос, заданный Клингу рано утром, сразу после его прибытия к Ангерменам. Котенок, ведь, в конце концов, был принесен вором, а квартира была застрахована на случай кражи или пожара, так почему бы компании и не заплатить? Клинг не знал, что ответить. Он появился в участке в восемь утра и, узнав о ночном происшествии, сразу помчался на Ричардсон Драйв, 641. Его интересовала внешность вора, которую могли описать супруги Ангермены.
   Ангермены сообщили, что пропала только золотая булавка с жемчужиной, хотя она могла и не пропасть, потому что, откровенно говоря, Карина Ангермен уже не помнила, дарила она ее своей сестре из Флориды или нет. Вор без сомнения, находился в квартире очень недолго, так как успел выпотрошить только верхний ящик шкафа. К счастью, миссис Ангермен перед поездкой спрятала все свои золотые вещи в калошу, которая стояла под вешалкой и не привлекала к себе большого внимания. Если вы прожили в этом мире шестьдесят восемь лет и если вас грабили четыре раза за последние семнадцать лет, то вы волей-неволей сами научитесь обманывать воров. Но когда эти сволочи приносят котов, чтобы они обгадили вам все покрывало, – это уж слишком!
   – Вы можете рассказать, как выглядел этот человек? – спросил Клинг.
   – Высокого роста, – сказала миссис Ангермен.
   – Примерно какого?
   – Выше вас.
   – Примерно сто восемьдесят пять сантиметров, – уточнил мистер Ангермен.
   – Во что он был одет?
   – В темную одежду. Черного цвета, кажется, – сказала миссис Ангермен.
   – Синего, – не согласился со своей женой мистер Ангермен.
   – В любом случае, темного цвета, – сказала миссис Ангермен. – Брюки, куртка, рубашка – все темное.
   – Какая рубашка?
   – С воротником, – ответила миссис Ангермен.
   – А вор – он был белый или черный?
   – Белый. Я смогла рассмотреть часть его лица.
   – Что вы хотите этим сказать?
   – Я видела только его глаза и лоб. Он был в маске.
   – Какого вида была маска?
   – Носовой платок. Он закрывал его лицо от глаз до подбородка.
   – Вы сказали, что видели его глаза...
   – Да, видела.
   – И его волосы тоже, – добавил мистер Ангермен. – Он был без головного убора.
   – Какого цвета глаза? – спросил Клинг.
   – Карие.
   – Волосы?
   – Черные.
   – Прямые, волнистые, курчавые?
   – Курчавые.
   – Длинные или короткие?
   – Нормальной длины, – сказала миссис Ангермен.
   – Может, вы еще что-нибудь заметили?
   – Ничего, кроме того, что двигался он очень быстро, – сказал мистер Ангермен.
   – Я бы тоже так двигалась на его месте, – вмешалась Карина Ангермен. – Хорошенькое дело – позволить коту обделать золотое покрывало!
  
  
  * * *
  
   Утром детектив Стив Карелла пошел в уголовный суд и в установленном порядке написал следующее:
   "1. Я, детектив Стив Карелла, восемьдесят седьмой полицейский участок.
   2. Исходя из собственных данных, а также из заключения, полученного мною от судмедэксперта, довожу до вашего сведения, что совершено убийство. В ходе следствия выяснилось следующее: девятнадцатого апреля, в 10.15 утра, Джордж Мосслер, не имеющий постоянного места жительства, обнаружил в квартире 51 дома 433 по Норе Гаррисон-стрит тело неизвестного мужчины. Жертва была приколочена гвоздями к стене, в области груди имелась рана, нанесенная колющим режущим предметом. Ладони рук и перекрещенные ноги были пробиты гвоздями разной длины. Судмедэкспертиза установила, что смерть наступила от кровоизлияния в сердце в результате проникающего ножевого ранения. Смерть наступила в ночь на восемнадцатое апреля.
   В результате осмотра находящейся рядом с местом преступления квартиры 52 была обнаружена теннисная кроссовка на левую ногу двенадцатого размера.
   Двадцать второго апреля, во время обхода района совершения убийства с целью идентификации трупа по фотографии, следователь зашел в магазин Сэндфорда Эллиота на Кингз Секл, 1211, что находится в четырех кварталах от места преступления. Сэндфорд Эллиот был на костылях, его левая нога была забинтована. На правой ноге была белая теннисная кроссовка, очень похожая на обнаруженную в квартире 52. Во время беседы Сэндфорд Эллиот заявил, что в ночь на восемнадцатое апреля находился в Бостоне и что не знает человека на снимке.
   Исходя из полученных мной достоверных данных и личного опыта расследования подобных дел, имею все основания считать вышеупомянутую найденную кроссовку вещественным доказательством в деле об убийстве и считать ее принадлежащей Сэндфорду Эллиоту.
   На основании вышесказанного прошу уважаемый суд выдать ордер на обыск в доме и мастерской Сэндфорда Эллиота, проживающего по адресу Кингз Секл, 1211, и на арест вышеупомянутого Сэндфорда Эллиота в зависимости от результатов обыска для дальнейшего судебного разбирательства.
   В другие судебные инстанции за ордером по данному делу ранее не обращался.
   Детектив второго ранга Стивен Льюис Карелла, личный значок № 764-5632, восемьдесят седьмой полицейский участок".
   Карелла понимал, что оснований для выдачи ордера очень мало, так как кроме кроссовки, никаких улик против Эллиота не было, а ведь тысячи людей носят кроссовки. Он знал также, что ордер, выданный по его прошению, адвокаты в суде потом могут поставить под сомнение как выданный по недостаточному основанию, то есть незаконно. И поэтому Карелла был даже немного удивлен тем, что верховный судья без всяких расспросов и проволочек подписал затребованный ордер.
   Теперь в руках у Кареллы находился законный документ, дающий право на обыск, а в случае необходимости и на арест подозреваемого.
  
  
  * * *
  
   Если Карелле в следствии помог суд, то Клингу повезло в отделе идентификации. Не придав особого значения своей просьбе, он попросил проверить, нет ли в архиве досье на Фреда Липтона и Ната Шульцбахера, агентов по торговле недвижимостью, чью фирменную ручку нашла Августа Блейер в своей квартире. И, к огромному удивлению Клинга, информация, полученная им из отдела идентификации, сразу же поставила Фреда Липтона на роль главного подозреваемого в деле об ограблениях по Ричардсон Драйв. Клинг, конечно, мог подозревать и Станислава Яника как соучастника преступлений, поставщика котят и ключей, но описание внешности, данное миссис Ангермен, имело разительное сходство с внешностью Липтона. Взломщик был высокого роста, с черными курчавыми волосами и карими глазами. Яник же был небольшого роста, почти лысый и носил очки с сильными стеклами.
   Клинг с удовлетворением узнал, что Нат Шульцбахер не имел судимостей (в принципе, он мог получить лицензию на торговлю недвижимостью, даже имея судимость). Но вот его продавец, Фредерик Липтон, уже дважды имел неприятности с законом. Первый раз он был арестован в 1954 году за мошенничество, а второй раз – в 1957 году за подделку ценных бумаг. Преступление, совершенное Липтоном в 1954 году, было незначительным, но все же суд имел все основания приговорить его к шести месяцам тюрьмы или исправительных работ. В результате он почему-то отделался штрафом на мизерную сумму – пятьдесят долларов. Преступление пятьдесят седьмого года было столь тяжким, что Липтон по закону мог получить смертный приговор или же сесть в тюрьму на очень длительный срок. Но и во второй раз суд оказался очень снисходительным к преступнику, и в результате, вместо положенных двадцати, он получил лишь десять лет. Три с половиной года пробыл Липтон в тюрьме Кэстлвью и в 1961 году был выпущен «на волю» под залог. Все выглядело законно: преступник понес наказание за преступление и сейчас является трудягой-маклером по торговле недвижимостью в районе Калмз-Пойнт. Но маленькая подарочная ручка, изготовленная по заказу шефа конторы, в которой в поте лица трудился Липтон, не давала покоя Клингу. За Натом Шульцбахером в архиве уголовной полиции ничего не числилось, он был обычным уважаемым всеми обывателем. Но Фред Липтон был бывшим уголовником. Поэтому Клинг, естественно, запросил у лейтенанта Бернса разрешение на установление слежки за подозреваемыми. Лейтенант такое разрешение дал, и с этого же дня слежка началась.
   Вот и говори после этого, что полиция без предубеждения относится к отбывшим свой срок гражданам.
   Из четырех человек, находившихся в номере Глухого в отеле «Девон», трое уже успели отсидеть за свои преступления. Четвертой была женщина лет сорока, совершенно невзрачной наружности. По ее виду можно было смело сказать, что она не совершала в своей жизни проступка более серьезного, чем неправильная парковка автомобиля. Отель «Девон» был одной из самых задрипанных дыр в городе. Номер был очень скудно меблирован и обставлен даже без намека на какой-либо вкус. В комнате было только одно кресло, и мужчины галантно уступали его даме. Сами они сидели вокруг стола на жестких деревянных стульях. На столе лежала детская грифельная доска. Глухой предложил гостям выпить. Дама вежливо отказалась, а мужчины, потягивая виски, принялись изучать нарисованную на доске схему.
   – Есть вопросы? – спросил Глухой.
   – У меня есть.
   – Слушаю тебя, Джон.
   Джон Прейс был высоким стройным мужчиной с изрытым оспой лицом. Он был единственным, кто выделялся своей одеждой среди собравшихся. Все, кроме него, были одеты в костюмы и галстуки, словно собрались на службу в церковь. На Джоне был джемпер, из-под которого выглядывал воротник спортивной рубашки.
   – Где находится пульт сигнализации?
   – Не знаю, – ответил Глухой, – но это неважно. Как я вам и говорил, мне, наоборот, нужно, чтобы сирена прозвучала как можно громче.
   – Что-то мне это не по душе, – заметил Джон.
   – Это будет означать конец операции. Никто из вас не знает, о каком банке идет речь и когда должно состояться ограбление. Так что, если вас что-нибудь не устраивает в плане, у вас есть время отказаться.
   – Я только хотел сказать, – торопливо пояснил Джон, – что сирена...
   – Она прозвучит, – упрямо перебил Глухой, – она должна прозвучать. Но пусть это волнует вас меньше всего.
   – Может быть, объясните все еще раз, мистер Тобмен, – предложила женщина.
   – С удовольствием, Анжела, – отозвался Глухой. – С чего же мне начать?
   – Думаю, что с самого начала, – сказал еще один из гостей, тучный, наполовину облысевший человек.
   Он нервно жевал кончик потухшей сигары. Звали его Керри Донован.
   – Хорошо, – согласился Глухой и взял со стола небольшую сказку. – Это сейф. Единственный путь к нему – через дверь. О других способах можете забыть. Дверь открывается каждое утро в 8.30 и не закрывается почти до пяти часов вечера, то есть до конца рабочего дня.
   – А когда мы начинаем? – спросил Руди Манелло.
   Он был самым младшим из присутствующих. Каштановые волосы, без пробора зачесанные назад, обрамляли его узкое лицо. Он докуривал сигарету, пепел которой уже готов был упасть на пол.
   – Место и время я вам назову только после того, как мы придем к согласию, Руди.
   – Почему такая секретность? – недовольно спросил Манелло.
   – Я не хочу даже минуты провести в тюрьме, – улыбаясь, ответил Глухой. – И хоть я вам доверяю, на данной стадии наших отношений я просто вынужден предпринять элементарные меры безопасности. Прошу понять меня правильно.
   – Давайте все-таки послушаем план, – заявила Анжела, закидывая ногу на ногу.
   Ее телодвижение не произвело на мужчин никакого эффекта. Анжела Гоулд была, наверное, самой непривлекательной женщиной, которую когда-либо видел в своей жизни Глухой. Длинный нос, узкие губы, очки с игривыми кучеряшками волос вокруг, которые так не вязались с ее возрастом, визгливый голосок – просто невозможно было представить более несимпатичное создание. Но она как нельзя лучше подходила на роль, которую придумал Глухой в своем плане и которую она должна была сыграть в последний день апреля.
   – Итак, объясняю еще раз, – сказал Глухой, обворожительно улыбаясь.
   Ему не нравились люди, с которыми он вынужден был связаться, но ведь известно, что даже лучшему футбольному тренеру не обойтись без команды для претворения в жизнь своих замыслов.
   – В день ограбления Керри войдет в банк, неся в руке большой кожаный чемодан. В чемодане будут лежать архитектурные планы и масштабная модель зданий, и придет он как бы за кредитом для их строительства. Предварительно он договорится с менеджером о встрече по телефону, и будет вполне естественно, что он придет показать ему планы и макет.
   – А где мы раздобудем все это? – спросил Керри.
   – Это для нас уже готовят. Одна архитектурная фирма взялась за разработку, полагая, что мы будем заниматься жилой застройкой.
   – О'кей, продолжай.
   – Ты войдешь в офис менеджера и объяснишь ему цель своего прихода, затем положишь планы и макет на стол и предложишь ему подойти поближе, чтобы он мог их лучше рассмотреть. Это нужно для того, чтобы увести его от кнопки сигнализации, которая находится у него под столом. Если он к тебе подойдет, то уже не сможет на нее нажать.
   – Но ты же говорил, что сигнал тревоги должен прозвучать, – сказал Джон.
   – Да, верно, но не раньше, чем мы возьмем деньги.
   – Те, что в сейфе?
   – Да. Как я вам уже говорил, там будет полмиллиона наличными. Значит, Керри, тебе необходимо попасть в сейф...
   – А вот это мне уже не нравится, – заупрямился Керри.
   – Попасть в сейф не составит большого труда, Керри. Как только менеджер подойдет к тебе, ты приставишь пистолет к его голове и скажешь, что это – ограбление. Ты также добавишь, что если он немедленно не проведет тебя в сейф, ты размажешь его мозги по стенке.
   – Именно это меня и тревожит, – нахмурился Керри. – А если он скажет, что, мол, давай, размазывай мои мозги, что мне тогда делать, а?
   – Банк застрахован, зачем ему упираться? В наши дни трудно встретить банкира-храбреца. У них одна инструкция – нажать на кнопку сигнализации и спокойно ждать приезда полиции. В данном случае мы лишаем мистера Альтона – так зовут менеджера – возможности нажать на кнопку. Я уверен, что он не станет кочевряжиться и рисковать своей жизнью. Он проведет тебя в сейф без лишнего шума и возни.
   – Надеюсь, – сказал Керри, – а если нет? Если я буду один в банке, то наверняка засыплюсь.
   – Я тоже буду внутри, – сказал Глухой.
   – Да, но ты не будешь держать менеджера на мушке!
   – Я тебя выбрал потому, что у тебя есть опыт в таких делах, – объяснил Глухой. – Я считаю, что у тебя достаточно выдержки и нервов...
   – Да, последний раз меня как раз и взяли в тот момент, когда я демонстрировал именно эти свои качества.
   – Ты хочешь участвовать в деле или нет? – разозлился Глухой. – Можешь отвалить пока не поздно. Я не стану расстраиваться.
   – Я хочу дослушать все до конца, – проворчал Керри.
   – Ты пойдешь в сейф с мистером Альтоном, в руке у тебя будет чемодан, все его содержимое ты оставишь в офисе, на столе.
   – Другими словами, – подсказала Анжела, – чемодан будет пустой.
   – Правильно, – сказал Глухой и подумал про себя: «Это невозможно».
   – Как только попадешь внутрь, – продолжал он, – переложишь банкноты в чемодан и вежливо попросишь мистера Альтона проводить тебя обратно в офис.
   – А если в это время в сейфе будет кто-то еще?
   – Ты заранее предупредишь менеджера, что для всех, кто заинтересуется твоим приходом в сейф, ты – мастер, проверяешь сигнализацию. Это сразу объяснит и наличие у тебя чемодана.
   – Но если кто-то уже будет находиться внутри сейфа? – настаивал Керри. – Ты не ответил на вопрос.
   – Мистер Альтон попросит его выйти. Проверка системы банковской сигнализации обычно проводится секретно, в отсутствии банковских служащих.
   – О'кей. Я переложу деньги в чемодан...
   – Правильно. Как только я увижу, что ты выходишь из сейфа вместе с мистером Альтоном, я выйду из банка, и начнется вторая часть нашего предприятия.
   – После этого мы вступим в игру, – заулыбалась во весь рот Анжела.
   «Абсолютно невозможно», – снова подумал Глухой и улыбнулся ей в ответ.
   – Да, – лаконично ответил он. – Теперь вы вступаете в игру. Если вы еще раз посмотрите на план, то заметите, что с улицы к правой стороне банка есть подъездная дорога, которая огибает здание банка, а затем снова выходит на ту же улицу с левого крыла. Этот объезд был сделан для удобства доставки грузов. Он довольно узок: по нему может проехать лишь один автомобиль. В момент моего выхода из банка должны произойти два события, сразу и одновременно. Первое – Джон и Руда в машине номер один подъедут к окнам кассиров. Второе – Анжела в машине номер два остановится в начале проезда, выйдет из машины и откроет капот, как будто что-то случилось с зажиганием.
   – Значит, после того, как Руди и Джон окажутся у касс, другие машины не смогут заехать туда, – выступила Анжела, с довольным видом поглядывая на остальных.
   – Да, – согласно-учтиво кивнул Глухой.
   – А в это время, – увлеченно вступил Керри, и Глухой удовлетворенно отметил про себя, что сумел-таки заинтересовать своих компаньонов.
   – А в это время, – продолжал Керри, – я свяжу менеджера и засуну ему в рот кляп!
   – Все правильно, – сказал Глухой. – Джон?
   Джон приосанился и с важным видом ответил:
   – Я выхожу из машины и разбиваю окно кассира молотком.
   – В этот момент звучит сигнал тревоги. Но вы его не услышите. Он прозвучит в полицейском участке, а также в отделе безопасности банков.
   – Но я услышу звон разбитого стекла, – сказал, улыбаясь, Керри. – После этого я выхожу из офиса менеджера, попадаю прямо в кассу и через разбитое окно спрыгиваю с чемоданом на улицу.
   – Все верно, – кивнул Глухой. – Ты садишься в машину, за рулем будет Руди, вы объезжаете банк и попадаете на улицу. Я тем временем сажусь в машину Анжелы, и мы направляемся прямиком загорать куда-нибудь на солнышко.
   – Сколько времени потребуется полиции, чтобы отреагировать на сигнал? – спросил Рули.
   – Четыре минуты.
   – А сколько уйдет на то, чтобы объехать банк?
   – Полторы минуты.
   Наступило молчание.
   – Ну, что вы обо всем этом думаете? – спросил Глухой.
   Он специально подобрал тупых напарников, и сейчас он прекрасно понимал, что основная задача на данный момент – заинтересовать их. Он с надеждой смотрел на их лица. Если ему не удастся убедить их, то придется заменить состав, хотя, в общем, найти замену было не так уж трудно.
   – Я думаю, что все сработает, – сказал Джон.
   – Я того же мнения, – согласился Руди.
   – Да ничего не сорвется, вот увидите, – убежденно пропищала Анжела, и Глухой подмигнул ей.
   – Ну, а ты, Керри?
   Керри, бесспорно был ключевой фигурой плана. Как уже заметил Глухой, Керри единственный из здесь присутствующих мог спокойно войти в банк, приставить пистолет к затылку менеджера и взять деньги из сейфа. Вопрос, который задал сейчас Керри, был единственным умным вопросом, на который он был способен, но этого было достаточно, чтобы Глухой сразу засомневался, не слишком ли умных напарников он себе подобрал в этот раз.
   – А почему ты сам не пойдешь к менеджеру и не приставишь пистолет к его затылку? – спросил Керри.
   – Меня знают в банке, – моментально ответил Глухой.
   – В качестве кого?
   – В качестве клиента.
   – Но почему клиент не может быть человеком, который просит кредит на строительство домов?
   – Нет, почему, он может. Но мое лицо уже неоднократно снималось на видеопленку, когда я находился внутри, и я не хочу провести остаток жизни на допросах в полицейском управлении.
   – А как же мое лицо? – спросил Керри. – Они ведь тоже будут знать, как я выгляжу, правда? Так что им не составит труда взять меня вскоре после ограбления.
   – Но ты ведь изменишь свою внешность.
   – Раньше ты ничего об этом не говорил...
   – Я знаю, – спокойно ответил Глухой.
   На самом деле он об этом не говорил потому, что ему и в голову не приходил этот вопрос. Глухой улыбнулся.
   – Ты должен будешь отрастить усы и побриться налысо. Так что все, что будет им известно, – это только то, что банк был ограблен новоявленным усатым Юлом Бриннером.
   Все засмеялись, в том числе и Керри. Глухой выждал минутку. Они почти у него в кармане. Теперь все зависит от Керри. Но этот славный парень, все еще давясь от смеха, только в восхищении качал головой.
   – Да, на тебя можно положиться. Все продумано до мелочей, – он отпил из стакана и продолжил: – Я, конечно, не могу расписываться за всех, но мне этот план по душе. Можешь на меня рассчитывать. – И Керри поднял свой стакан.
   Глухой не стал подсказывать Керри следующий вопрос, логически вытекающий из первого. А ведь тот имел все основания спросить: «Мистер Тобмен, а почему бы вам не отрастить усы и не побрить голову самому?» Глухой поблагодарил про себя Керри за его тупость. Впрочем, если бы такой вопрос и возник. Глухой бы не растерялся и наверняка нашел бы подходящий ответ. Как правильно заметил Керри, Глухой подумал обо всем, включая даже то, о чем он на самом деле и не думал. Широко улыбаясь. Глухой обратился к присутствующим:
   – Могу я считать вас в деле?
   Через несколько секунд он уже разливал виски, чтобы отпраздновать заключение сделки.
  
  
  * * *
  
   Второй фотостат с изображением японского «Зеро» прибыл с дневной почтой. Карелла как раз собирался уходить. Он задумчиво смотрел на картинку, в то время как Мейер прикалывал ее к доске, где уже висели ранее пришедшие пять снимков. Затем Мейер взял конверт, в котором пришел фотостат, и посмотрел на отпечатанный на машинке адрес.
   – Это снова тебе, – сказал он.
   – Да, я видел.
   – И опять неправильно написано имя. Посмотри, здесь снова "ф"вместо "в".
   – М-да, – сказал Карелла, осматривая ряд выставленных Мейером картинок. – Может, у меня есть двойники, как ты думаешь?
   – Почему ты так решил?
   – Потому что не нахожу другого объяснения. Он адресует это мне, понимаешь, мне лично. Может, дублируя фотостаты, он намекает, что у меня есть близнец?
   – Ты как считаешь?
   – Угу, – задумчиво произнес Карелла. – А ты как считаешь?
   – Я думаю, что ты потихоньку сходишь с ума, – ответил Мейер.
  
  
  * * *
  
   Когда Карелла вошел в мастерскую с ордером на обыск, Сэндфорд Эллиот работал. Длинный деревянный стол, за которым он сидел, был завален бесформенными кусками воска. Справа стояла круглая коробка из-под печенья, почти наполовину заполненная расплавленным воском; сверху была прилажена электрическая лампочка, которая своим теплом поддерживала воск в мягком состоянии. Эллиот зачерпывал воск рукой или специальной лопаткой, добавляя, исправляя, равномерно размазывая его по маленькой скульптуре обнаженной девушки, стоявшей перед ним на столе. Он был так погружен в свою работу, что даже не взглянул на Кареллу, когда тот вошел в студию. Карелла не хотел пугать его раньше времени. Эллиот только подозревался в убийстве, но если он действительно совершил преступление, то в испуге он мог натворить черт знает чего. Карелла несколько минут постоял возле шторы, разделяющей студию, и затем громко кашлянул. Эллиот сразу поднял голову.
   – Вы? – удивился он.
   – Я, – ответил Карелла.
   – Что же вас привело на этот раз?
   – Вы всегда работаете с воском, мистер Эллиот?
   – Только если собираюсь делать скульптуру в бронзе.
   – И как же вы это делаете? – заинтересованно спросил Карелла.
   – Я не даю уроков по ваянию, – нервно ответил Эллиот. – Что вам нужно?
   – Вот, – сказал Карелла, подходя в Эллиоту и протягивая ему ордер на обыск.
   В ордере значилось: "Во имя народа нашей страны офицеру полиции предоставляются следующие полномочия: исходя из письменных показаний детектива Стивена Льюиса Кареллы, имеем основания подозревать, что вещественные доказательства совершенного убийства или другие представляющие интерес для следствия улики имеются и могут быть обнаружены.
   В связи с вышеизложенным приказываю: между 6.00 и 21.00 произвести обыск в помещениях первого этажа по Кингз Секл, 1211, где проживает Сэндфорд Эллиот. Произвести досмотр личных вещей Сэндфорда Эллиота или любого другого лица, которое может быть заподозрено во владении вещественными доказательствами, с целью обнаружения белой теннисной кроссовки двенадцатого размера на правую ногу. Если данное вещественное доказательство будет обнаружено, офицер полиции обязан доставить его в здание районного суда.
   Данный ордер должен быть использован в течение десяти дней со дня выдачи".
   Эллиот прочитал ордер, проверил наличие даты и подписи судьи и спросил:
   – Какая еще кроссовка? Я не понимаю, о чем идет речь!
   Карелла посмотрел на его ноги. Эллиот был обут в кожаную сандалию – кроссовка как будто испарилась.
   – В прошлый раз у вас на правой ноге была кроссовка. Я сам это видел. Этот ордер дает мне право произвести у вас обыск.
   – Вы с ума сошли, – сказал Эллиот.
   – Неужели?
   – Я никогда в жизни не носил кроссовки.
   – Но я все-таки взгляну, если вы не возражаете.
   – Можно подумать, что я могу вам помешать, – сказал с нескрываемым сарказмом Эллиот и снова углубился в работу.
   – Значит, вы не хотите мне рассказывать, как работаете с воском, – задумчиво констатировал Карелла и медленно двинулся вдоль стены.
   Он обходил студию в поисках шкафа или комода, где по логике вещей могли храниться обувь и одежда. Рядом с дверью, ведущей в помещение магазина, висела еще одна штора, и Карелле показалось, что она прикрывает шкаф. Но он ошибся. За шторой находились небольшая мойка, стол и холодильник. Он присел на корточки и открыл холодильник. Внутри было полно рук, ног, голов и бюстов. Все это было сделано из воска, но у Кареллы все равно осталось неприятное впечатление, словно он наткнулся на останки массового захоронения лилипутов.
   – Что это? – спросил Карелла.
   – Части тела, – ответил Эллиот.
   Он не только не собирался помогать Карелле, но даже стал откровенно наглым и грубым. Кареллу это абсолютно не удивило: кого же обрадует присутствие человека, который явился с бумажкой, дающей ему право перерыть в доме все сверху донизу.
   – Вы их плавите?
   – Да, – ответил Эллиот.
   – Вы храните их в холодильнике, чтобы они не деформировались?
   – Гениально! Как вы догадались?
   – А зачем вы их храните?
   – Я их использую как образцы, – сказал Эллиот. – Это образцы, с помощью которых я придаю скульптуре нужную позу.
   Карелла понимающе кивнул головой, закрыл холодильник и снова принялся ходить по студии. В углу он обнаружил упаковочный ящик, но, открыв его, Карелла увидел, что Эллиот хранит в нем свои вещи. Карелла стал перебирать одежду, по возможности стараясь не нарушить порядок, в котором были сложены джинсы, свитера, рубашки, носки, белье и куртки. На дне он нашел еще одну сандалию, парную той, которая была на Эллиоте. Там же лежали две пары кожаных мокасин, но кроссовки не было. Карелла закрыл крышку ящика.
   – А почему вы работаете с воском, ведь он такой нестойкий? – спросил он.
   – Я уже говорил вам, что использую его только тогда, когда собираюсь отлить скульптуру в бронзе, – ответил Эллиот, положив инструмент на стол.
   Затем он обернулся и с едва сдерживаемой злобой подчеркнуто медленно разъяснил:
   – Это называется – «метод потерянного воска». С помощью воска делается форма, а когда дело доходит до литья, воск растапливается и в форму заливается расплавленная бронза.
   – Ага, значит, именно таким образом первоначальный воск и «теряется», правильно?
   – Удивительно, как это вы догадались, – снова ехидно произнес Эллиот и взял со стола специальный нож.
   – А что вы делаете потом, когда вынимаете из формы застывшую бронзу?
   – Снимаю заусеницы, заделываю дыры, крашу, полирую ее и устанавливаю на мраморное основание.
   – А что здесь? – спросил Карелла, указав на закрытую дверь.
   – Склад.
   – Склад чего?
   – Я храню там крупные части. В основном гипсовые.
   – Вы не будете возражать, если я взгляну?
   – Вы умеете достать человека, – покачал головой Эллиот. – Вам мало того, что вы пришли с ордером на обыск, так вы еще задаете дурацкие вопросы...
   – Не надо лезть в бутылку, – спокойно напомнил Карелла.
   – А почему бы и нет? – возмутился Эллиот. – Я вообще-то думал, что вы расследуете убийство!
   – Мне кажется, вы до конца это не осознали, мистер Эллиот.
   – Я прекрасно все понимаю! И я вам уже говорил, что понятия не имею, кто этот убитый.
   – Да, вы мне это уже говорили. Вот только беда в том, что я вам не поверил.
   – Ну так и не притворяйтесь таким приторно вежливым, – сказал Эллиот. – Если я подозреваюсь в убийстве, то мне не нужны ваши великосветские манеры.
   Карелла молча вошел в помещение склада. Как и говорил Эллиот, там находились несколько больших работ и отдельных гипсовых кусков, тоже, без сомнения, слепленных с Мэри Раин. В конце комнаты Карелла увидел еще одну дверь.
   – Куда ведет эта дверь? – спросил он.
   – Что? – переспросил Эллиот.
   – Тут есть еще одна дверь.
   – Наружу. На аллею.
   – Откройте мне ее, пожалуйста.
   – У меня нет ключа. Я никогда ее не открываю. Она все время заперта.
   – Тогда мне придется взломать ее, – предупредил Карелла.
   – Зачем?
   – Я хочу посмотреть, что находится за ней.
   – Но там только аллея.
   На засыпанном гипсовой пылью полу отчетливо виднелись следы. Это были следы правой ноги и круглые отпечатки от резинового набалдашника костыля. Следы вели прямо к двери.
   – Ну так как, Эллиот, вы собираетесь открывать дверь?
   – Я ведь уже сказал – у меня нет ключа!
   – Прекрасно, – отозвался Карелла и резким ударом ноги выбил дверь.
   – А у вас есть разрешение на это? – сразу закричал Эллиот.
   – Можете подать на меня в суд, – ответил Карелла и шагнул наружу.
   Возле стены стояли переполненный мусорный бак и две больших картонных коробки, также полные мусора. В одной из них Карелла обнаружил кроссовку, которая еще вчера была на Эллиоте. Он вернулся в студию и показал скульптору кроссовку.
   – Вы, конечно, никогда ее раньше не видели?
   – Никогда.
   – Я так и думал. Ну, вот что, я бы не хотел говорить словами полицейского из телесериала, но должен вас уведомить, что теперь вы не должны покидать пределы города.
   – А зачем мне куда-то ехать?
   – Ну, я не знаю. Кажется, вы очень любите ездить в Бостон. Последуйте моему совету и не меняйте местожительство, пока я не свяжусь с вами еще раз.
   – А зачем вам понадобилась эта старая кроссовка? – спросил Эллиот.
   – Может быть, не весь воск «потерялся», а? – ответил вопросом на вопрос Карелла.
   Полицейским, который в тот вечер должен был вести слежку за Фредериком Липтоном, оказался Коттон Хейз. Он сидел в машине и наблюдал за тем, как Липтон закрыл дверь своего агентства и пошел вниз по улице, где в конце квартала стоял его «Форд-Конвертибл». Хейз дождался, пока Липтон сел в машину, и поехал за ним, держась на значительном расстоянии, но не теряя «Форд» из виду. Проехав примерно полторы мили, Липтон остановился возле одного дома, вошел внутрь и находился там около четырех часов. Затем он снова сел в свой «Форд» и направился в бар под замысловатым названием «Ги-ги-гоу-гоу». Поскольку Липтон не знал Хейза в лицо и еще потому, что в баре танцевали обнаженные по пояс девицы, Хейз решил зайти внутрь и продолжить наблюдение там.
   Собственно говоря, он не ожидал увидеть что-то особенное и не ошибся. Как правило, девушки в подобных заведениях были молодыми и привлекательными. Они извивались под ритм оглушающей слух рок-музыки в опасной близости от столиков, а подвыпившие завсегдатаи пытались их потискать, не вставая со своих мест и только протягивая руки. Но «Ги-ги-гоу-гоу» немного отличался от других подобных ему баров. Танцовщикам здесь было наверняка за тридцать, а может, и еще больше, и их внешность плохо вязалась с теми жалкими попытками акробатических этюдов, которые они предпринимали на сцене, желая привлечь внимание зрителей.
   Когда Хейз вошел в бар, там как раз была пауза между выступлениями. Но через секунду мощные динамики обрушили на него волны кричащих звуков, и на сцену одна за другой выскочили четыре танцовщицы. Не переставая наблюдать за Липтоном, Хейз вдруг подумал, что вся эта музыкальная аппаратура стоит дороже, чем все четыре танцовщицы вместе взятые. Да, бары в Калмз-Пойнте отличались от себе подобных в Айсоле.
   Липтон, как оказалось, знал одну из танцовщиц, крашеную блондинку лет тридцати пяти. Вырезанные из блестящей бумаги звездочки прикрывали лишь соски ее огромной, накачанной парафином груди. Ее здоровая, обширная задница вдруг вызвала у Хейза ассоциации с кобылами, вернее, с их задами, которые он видел в рекламных роликах Рейнголда. Когда номер закончился, танцовщица присела рядом с Липтоном на табурет у стойки бара, перемолвилась с ним несколькими фразами, а затем они вместе пошли и сели за столик в конце зала. Липтон заказал выпивку для своей подружки, и они проговорили примерно полчаса, после чего она поднялась, так как ей снова нужно было выступать. Публика не сводила с нее восхищенных глаз, словно наблюдала не дешевый кабацкий номер, а, по крайней мере, выступление Марковой на премьере «Лебединого озера». Липтон расплатился и вышел из бара. Без всякого сожаления Хейз покинул сомнительное заведение, вышел вслед за объектом наблюдения и «довел» его до самого дома. Там Липтон загнал машину в гараж, расположенный на первом этаже, и поднялся наверх. Решив, что объект вернулся домой на всю ночь, Хейз поехал обратно в бар, заказал виски с содовой и стал ждать возможности завести беседу с толстозадой танцовщицей.
   Такая возможность ему представилась после окончания одного из десятков похожих друг на друга выступлений.
   Она как раз направилась либо в туалет, либо в раздевалку, когда Хейз остановил ее и, вежливо улыбаясь, сказал:
   – Мне очень нравится, как вы танцуете. Могу я вас чем-нибудь угостить?
   – Конечно, – без запинки ответила танцовщица.
   В ее обязанности входило вынуждать посетителей покупать разбавленное водой виски или джин, который почему-то выдавался владельцем за шампанское. Девица провела Хейза за столик, где совсем недавно она сидела с Липтоном. У столика сразу возник официант с блокнотом наготове. Танцовщица заказала двойной бурбон с содовой, очевидно, считая шампанское слишком изысканным напитком для данного случая. Хейз опять заказал виски с содовой и, улыбаясь, сказал:
   – Мне действительно очень нравится, как вы танцуете. Вы давно здесь работаете?
   – Ты – полицейский? – сразу спросила девица.
   – Нет, – разыгрывая искреннее удивление, ответил Хейз.
   – Тогда кто же ты? Блатной?
   – Нет.
   – А почему ты ходишь с пистолетом?
   У Хейза сперло дыхание. Откашлявшись, он спросил:
   – С чего ты взяла?
   – Да я знаю. Справа. Я увидела, что у тебя что-то выпирает в том месте, и, когда мы шли к столу, попробовала рукой. Это пистолет.
   – Да, ты права, это – пистолет.
   – Значит, ты – полицейский?
   – Нет. Но вроде того.
   – Да? Тогда кто ты? Частный детектив?
   – Я ночной охранник. Работаю на фабрике между Клейн и Шестой улицей.
   – Если ты ночной охранник, то что же ты делаешь здесь? Уже ночь давно.
   – Я заступаю после двенадцати.
   – И ты всегда пьешь, когда идешь на работу?
   – Нет.
   – А куда ты ездил, когда первый раз уходил из бара? – спросила девица.
   – Да ты никак меня заметила? – ухмыльнулся Хейз и подумал, что пора переводить разговор на какую-нибудь сексуальную тему, подальше от опасных вопросов.
   – Да, – я заметила тебя, – пожав плечами, ответила девица. – Ты очень крупный парень. И потом, у тебя рыжие волосы, что тоже не часто встретишь. У тебя, случайно, кличка не Рыжик?
   – Все зовут меня Хэмп.
   – Хэмп? Это от какого же имени?
   – Сокращенно от Хэмптона.
   – Это твое имя или фамилия?
   – Фамилия. Меня зовут Оливер Хэмптон.
   – А-а, теперь мне понятно, почему ты предпочел «Хэмп».
   – А как тебя зовут?
   – А ты что, не видел моей визитной карточки?
   – Наверное, не заметил.
   – Ронда Спэар.
   – Это твое настоящее имя?
   – Нет, это сценический псевдоним.
   – А как тебя зовут на самом деле?
   – А зачем тебе? Будешь звонить мне по ночам и тяжело дышать в трубку?
   – Нет, я, конечно, могу позвонить, но вряд ли я буду дышать в трубку.
   – Если человек не дышит, то он мертвый, – ответила Ронда.
   Улыбнувшись, она допила свой напиток одним глотком и томно произнесла:
   – Я бы не отказалась от еще одного двойного бурбона.
   – Конечно, – быстро сказал Хейз и, подозвав официанта, заказал еще один бурбон. – И сколько же ты можешь выпить за вечер?
   – Ну, десять – двенадцать. Это же кока-кола. А ты – полицейский, и знаешь это не хуже меня.
   – Я не полицейский, и я не знал, что это кока-кола, – ответил Хейз.
   – Зато я прекрасно вычисляю легавых, – ответила Ронда, а затем, подумав о чем-то своем, внимательно посмотрела Хейзу в глаза. – Что тебе нужно, фараон?
   – Немного поговорить, только и всего.
   – О чем?
   – Зачем ты сказала полицейскому, если я таковым являюсь, что он платит за бурбон, а получает кока-колу?
   Ронда игриво дернула плечом.
   – А почему бы и нет? Если бы эту забегаловку хотели прикрыть, то легко сделали бы это еще лет десять назад. Все легавые этого участка, включая лейтенанта, находятся на здешнем содержании. Я даже иногда танцую без всяких дурацких наклеек на сиськах, и никто еще меня за это не привлек. Ты, наверное, тоже пришел сюда, – задумчиво сказала она, – чтобы получить свой кусок пирога.
   – Я не полицейский, – снова повторил Хейз, – и мне глубоко плевать, даже если ты будешь плясать с голой задницей и при этом вливать в себя бочонок с кока-колой.
   Ронда вдруг как-то по-детски рассмеялась. Улыбка преобразила ее лицо и, наверное, сейчас можно было рассмотреть остатки той внешности, которая была у нее в молодости. Но улыбка быстро слетела с губ, и лицо ее стало прежним.
   – Спасибо, дорогой, – сказала она подошедшему официанту и затем, подняв бокал, обратилась к Хейзу: – Может быть, ты и не полицейский. И вообще, кому какое дело?
   – Поехали, – сказал Хейз, тоже поднимая бокал.
   – Поехали.
   Они выпили.
   – Но если ты не полицейский, то какого черта тебе от меня надо? – не унималась Ронда.
   – Ты очень красивая девушка.
   – Угу.
   – Я думаю, что ты и без меня это знаешь. Ронда почему-то опустила глаза, как бы разглядывая звездочки на сосках.
   – Я видел, как ты говорила с одним парнем. Я уверен, он...
   – Неужели?
   – Да.
   – Значит, ты следил за нами?
   – Конечно. Я могу побиться об заклад, что вы обсуждали не цены на кока-колу.
   – А откуда тебе, собственно, знать, о чем мы говорили?
   – Этого я не знаю. Я только хотел сказать, что такая красивая женщина...
   – Угу, – снова кивнула Ронда.
   – Наверное, у тебя нет отбоя от мужиков, поэтому тебя не должно удивлять и мое внимание к тебе.
   – А ты находчивый парень. Но подглядывать нехорошо.
   – Почему ты так говоришь?
   – Потому что ты – легавый.
   – Послушай, сколько тебе можно повторять...
   – Ты – полицейский, – спокойно и уверенно произнесла Ронда. – Я не знаю, что тебе нужно, но мне кажется, что пора с тобой прощаться. Кто бы ты ни был, я чувствую в тебе какую-то опасность.
   – Я – ночной охранник, – попробовал настаивать Хейз.
   – Да-да, конечно. Тогда я – Мерилин Монро, – сказала Ронда и допила свой напиток. – Ты расплатился с официантом? – И встав из-за стола, она пошла, виляя своей широкой задницей, обтянутой тонкой полоской красных трусиков, которые, казалось, могли на ней лопнуть в любой момент.
   Хейз расплатился и вышел на улицу.
  
  
  
  
   Глава 9
  
  
   Карелла не стал ждать результатов экспертизы кроссовки, найденной им в мусорнике Эллиота. В субботу утром он проверил районные больницы, располагавшиеся поблизости, чтобы выяснить, не обращался ли к ним человек по фамилии Эллиот по поводу разрыва Ахиллесова сухожилия. Карелла, конечно, не собирался обзванивать всех частных хирургов, практикующих в районе. Метод перебора отнимает много времени, а шансы попасть в яблочко очень невелики. Но иногда удача все же улыбается детективам. И в субботу, двадцать четвертого апреля, после звонка во вторую по счету больницу, больницу «Буэновиста», Карелле повезло.
   Дежурным врачом в отделении неотложной помощи оказался японец по имени Юкио Ватанабе. Он сказал Карелле, что, так как работы сейчас немного, он может проверить журнал регистрации. Если бы Карелла позвонил на час раньше, его наверняка послали бы ко всем чертям, потому что в тот момент отделение было заполнено пациентами, пострадавшими в трех дорожно-транспортных происшествиях, случившихся в одно время.
   – Вы, наверное, никогда не видели столько крови! – сообщил Ватанабе чуть ли не с радостью, так, по крайней мере, показалось Карелле. – Да, так какой промежуток времени вас интересует? Книга как раз лежит передо мной.
   – Период между восьмым и пятнадцатым, – сказал Карелла.
   – Этого месяца?
   – Да.
   – О'кей, давайте посмотрим. Как вы сказали его зовут?
   – Сэндфорд Эллиот.
   В трубке наступило молчание. Карелла терпеливо ждал.
   – Я проверяю, – донесся голос Ватанабе. – Разрыв сухожилия, вы говорите?
   – Да, верно.
   – Ничего нет.
   – Какое число вы смотрите?
   – Одиннадцатое, – сказал Ватанабе и замолчал.
   Карелле снова пришлось ждать.
   – Ничего, – наконец произнес Ватанабе. – А вы уверены, что это произошло именно с восьмого по пятнадцатое?
   – Вы не могли бы посмотреть немного дальше?
   – По какое число?
   – Ну, числа двадцатого, если, конечно, у вас есть свободное время...
   – Здесь у нас всегда есть свободное время, пока, разумеется, кто-нибудь не заявится с разбитой головой, – заметил Ватанабе. – О'кей, поехали дальше. Сэндфорд Эллиот, так?
   – Все верно.
   Ватанабе молчал. Карелла слышал, как шелестят переворачиваемые доктором страницы.
   – Сэндфорд Эллиот, – вдруг сказал Ватанабе. – Вот, нашел!
   – Когда он обращался?
   – В понедельник утром, девятнадцатого апреля.
   – В какое время?
   – В семь часов. Дежурил доктор Голдштейн. Но, мне помнится, вы говорили о разрыве сухожилия?
   – Ну да, а разве что-то другое?
   – Запись в журнале другая. Он обращался по поводу ожогов ступни, щиколотки и икры левой ноги. Ожоги третьей степени.
   – Понятно, – сказал Карелла.
   – Вам это как-то помогло?
   – Это несколько запутало меня. Но все равно – огромное вам спасибо.
   – Нет проблем, пожалуйста, – ответил Ватанабе и повесил трубку.
   Карелла молча смотрел на телефон. Иногда бывает полезно смотреть на телефонный аппарат, особенно если в голову не идут никакие мысли. Что-то интригующее было в осознании того, что телефон сам по себе – бесполезная машинка до тех пор, пока не раздастся звонок. Карелле почему-то подумалось, что как раз сейчас это и произойдет. Но вместо звонка в комнату вошел вечно хмурый Мисколо с утренней почтой в руках.
  
  
  * * *
  
   Никто не знал имени девушки, но можно было с полной уверенностью сказать, что она очень красива. Можно было также безошибочно догадаться, что это какая-то звезда времен немого кинематографа. Во взгляде актрис немого кино всегда есть нечто такое, что сразу позволяет определить их профессию и принадлежность к эпохе. Даже люди, которые не видели ни одного фильма с их участием, легко угадывают это. Никто из детективов, находящихся в участке, не был настолько стар, чтобы помнить фильмы с ее участием, но тем не менее все судорожно копались в закоулках своей памяти, вспоминая давно забытые имена и пытаясь сопоставить их с фотографиями, которые попадались им на глаза в журнальных разделах типа «Что же случилось с ...?».
   – Может быть, это Глория Свонсон? – неуверенно спросил Хейз.
   – Нет, я точно знаю, как она выглядит, – сказал Мейер. – Это определенно не она.
   – Долорес Дель Рио? – снова спросил Хейз.
   – Нет. Долорес выглядела очень сексуально, – сразу отклонил эту версию Карелла. – Кстати, она такой осталась и по сей день. Я видел недавно фильм с ее участием, кажется, в прошлом месяце...
   – А что тебя не устраивает в этой девушке? – спросил Мейер. – Мне как раз думается, что она очень сексуальна.
   – Норма Тэлмедж, как вы считаете? – не унимался Хейз.
   – Да оставь ты в покое эту чертову куклу! – взорвался Мейер.
   – Я просто вспоминаю, вот и все, – пожал плечами Хейз и тут же добавил: – А как насчет Мэрион Дэвис?
   – Мне кажется, что это не она, – сказал Карелла.
   Но ведь какое-то имя у нее должно быть? – заметил Клинг.
   – Дженет Гейнор? – снова вставил словечко Хейз.
   – Нет.
   – Пола Негри?
   – Я прекрасно помню ее, – сказал Клинг. – Это была женщина-вамп.
   – Тэда Бара тоже была женщина-вамп, – заметил Мейер.
   – Да ну? – удивился Клинг.
   – Долорес Костелло?
   – Нет, нет, и нет!
   – Ми Муррей?
   – Нет.
   Раздался телефонный звонок. Трубку поднял Хейз.
   – Восемьдесят седьмой полицейский участок. Детектив Хейз.
   Он слушал несколько минут, а затем сказал:
   – Пожалуйста, не вешайте трубку. Вам нужно поговорить с детективом Кареллой, – и передал товарищу трубку со словами: – Это из лаборатории. Они составили отчет о результатах экспертизы кроссовки.
  
  
  * * *
  
   Через витрину магазина Карелла наблюдал, как Сэндфорд разговаривает с одним из двух рокеров, находящихся в магазине. Второго из них, курящего сигару тяжеловеса по имени Янк, Карелла знал. Янк бродил по магазину, рассматривая скульптуры, и не обращал практически никакого внимания на Эллиота. Другой рокер стоял напротив Эллиота и тыкал пальцем ему в лицо, как районный судья провинившемуся автомобилисту. Эллиот грустно слушал рокера, опираясь на костыли, время от времени согласно кивая головой. Наконец, незнакомый Карелле рокер отошел от Эллиота, хлопнул Янка по плечу, и они направились к выходу. Карелла быстро укрылся в соседнем с магазином подъезде. Когда рокеры проходили мимо. Карелла успел рассмотреть внешность спутника Янка. Он оказался невысокого роста, шатен, с лицом, покрытым оспенными отметинами, с походкой вразвалочку, словно у моряка, только что ступившего с корабля на землю. Впереди на куртке крупными буквами значилось имя «Бык». Когда они отошли на значительное расстояние, до Кареллы донесся взрыв хохота. По-видимому, смеялся Янк.
   Карелла подождал еще секунд десять и, выйдя из подъезда, направился прямиком в магазин Эллиота.
   – Кажется, вас только что посетила парочка истинных ценителей искусства? Они что-нибудь купили?
   – Нет.
   – А что же им было нужно?
   – А вам что нужно?
   – Несколько ваших ответов на несколько моих вопросов.
   – Я уже ответил на все ваши вопросы.
   – А почему вы решили, что я задал все свои вопросы?
   – Может быть, для начала вам стоит познакомить меня с моими правами?
   – Идет следствие, вас не арестовали и не посадили до суда в тюрьму, так что не надо здесь острить по поводу своих прав. Никто их не нарушает. Я хочу задать несколько вопросов и получить на них ответы. Вы не возражаете, Эллиот? Здесь ведь я веду следствие, не так ли?
   – Я вам еще раз повторяю, что насчет убийства мне ничего не известно.
   – Ваша кроссовка была найдена на месте преступления.
   – Кто это вам сказал? – удивленно вскинул брови Эллиот.
   – Я так говорю, и лаборатория тоже. Как она туда попала, Эллиот?
   – Понятия не имею. Я выкинул эту пару кроссовок еще две недели назад. Наверное, кто-то подобрал одну на мусорке.
   – Но когда вчера я забирал кроссовку, вы говорили, что впервые ее видите. Что-то у вас не вяжется, Эллиот. Вы не могли их выбросить две недели назад еще и по той причине, что два дня назад я вас видел в одной из этих кроссовок. Что вы на это скажете? Будете играть честно или хотите совершить поездку в участок?
   – А зачем? Вы что, хотите предъявить мне обвинение в убийстве?
   – Может быть.
   – А мне кажется, что это вам не удастся, – сказал Эллиот. – Я не адвокат, но даже я знаю, что вы не сможете построить обвинение на кроссовке, найденной в заброшенном доме.
   – Как вы узнали, где она была найдена?
   – Я прочитал об этом в газетах.
   – А откуда вы знаете, какое именно убийство я расследую?
   – Вы же показали мне фотографию, не так ли? Не нужно быть гением, чтобы сопоставить статью в газете с...
   – Надевайте шляпу, Эллиот. Я забираю вас в участок.
   – Вы не можете меня арестовать. Кого вы хотите надуть? У вас ничего нет против меня.
   – Неужели не могу? – спросил Карелла и продекламировал: «Офицер полиции имеет право арестовать подозреваемого без ордера, если у него есть достаточные основания полагать, что именно он совершил преступление». Что вы скажете по поводу этой выдержки? Она из уголовного кодекса.
   – Вашими «достаточными основаниями» является кроссовка?
   – У меня есть все основания считать, что преступление было совершено в ночь на восемнадцатое апреля, и мне известно, что предмет вашего туалета был найден на месте преступления. Это достаточный аргумент, чтобы увериться в том, что вы были там до или после преступления. Другими словами, я имею все основания для ареста. Скажите, как это вы умудрились разорвать сухожилие? Ахиллесово, кажется?
   – Нет, простое.
   – Ну, неужели вы не хотите поведать мне эту историю? Или перенесем разговор в участок?
   – Я ничего не хочу вам рассказывать. А если вы меня заберете, то вам придется рассказать мне о моих правах. А как только вы это сделаете, я сразу же откажусь говорить что-либо и...
   – Пусть ваша голова поболит об этом в участке.
   Наступила пауза. Оба собеседника смотрели друг другу прямо в глаза. Уголки рта Эллиота высокомерно поднялись вверх, во взгляде была уверенность. С трудом сдерживая желание схватить Эллиота за шиворот и потащить в участок, Карелла решил подойти к нему по-другому.
   – С сухожилиями у вас все в порядке, – объявил он. – В регистрационном журнале больницы «Буэновиста» записано, что вы обращались туда с ожогами третьей степени на следующее после убийства утро.
   – Я никогда не был в больнице «Буэновиста».
   – Значит, кто-то в городе использует ваше имя, Эллиот.
   – Наверное.
   – Вы, конечно, не будете снимать бинты, чтобы показать мне ногу?
   – И не подумаю.
   – Значит, мне придется выписать новый ордер?
   – Да, придется. Почему бы вам не отправиться за ним сразу?
   – В одной из комнат остались следы небольшого костра...
   – Идите и получите ордер, мне думается, я закончил беседу.
   – Уж не там ли произошел с вами этот несчастный случай, Эллиот? Не там ли вы обожгли ногу?
   – Идите за ордером. Мне больше нечего вам сказать.
   – Хорошо, пусть будет по-вашему, – еле сдерживая ярость, сказал Карелла и открыл дверь. – Но учтите, я еще вернусь.
   Сильно хлопнув дверью на прощание, Карелла вышел на улицу, так и не приблизившись к разгадке. Добавились три косвенные улики, но, к сожалению, их было недостаточно для ареста. Кроссовка, найденная в здании, без сомнения принадлежала Эллиоту. Она лежала в углу комнаты, на полу которой остались следы недавнего костра. Эллиот обратился в больницу утром девятнадцатого апреля, сразу после преступления. Карелла надеялся, что Эллиот расколется под давлением этих трех фактов или проболтается о чем-то важном, что позволит вывести следствие на твердую почву.
   Но Эллиот оказался крепким орешком. Если бы Карелла обратился теперь в суд с просьбой о выдаче ордера на арест, имея только эти улики, то получил бы отказ уже через пару минут. Более того, это позволило бы юридически укрепить права Эллиота: если его арестовать, то только с предупреждением о том, что он может не отвечать на вопросы, которые могут повредить ему, и тогда он наверняка откажется отвечать на любые вопросы вообще или потребует присутствия адвоката. Ну, а как только адвокат встрянет в дело, так он, конечно, скажет Эллиоту, чтобы тот держал язык за зубами, что опять же вернет следствие на круги своя: доказательства, построенные на одной вещественной и двух косвенных уликах, могут рассыпаться на глазах, как карточный домик.
   Карелла быстро направился к своей машине. На сто процентов он был сейчас уверен лишь в одном: если бы Эллиот действительно ничего не знал о случившемся на пятом этаже дома по Норе Гаррисон, 433, в ночь на восемнадцатое апреля, то он бы отвечал на все вопросы охотно и спокойно. Но ведь он отказывался отвечать, а если что-то и говорил, то врал на каждом шагу.
   Такое поведение Эллиота вынудило Кареллу обратиться к маленькой девушке с длинными каштановыми волосами, испуганными карими глазками и личиком ангела – Мэри Райн, которую Карелла один раз уже пытался «исповедовать». Тогда Мэри Раин, слава богу, поведала Карелле, что они с Эллиотом вернулись из Бостона в понедельник поздно вечером. А Эллиот на самом деле обратился в больницу «Буэновиста» в понедельник рано утром! Значит, Мэри будет что поведать своему священнику на следующей исповеди. В прошлый раз Карелла заметил, как была напугана Мэри, как дрожало ее хрупкое тельце, поэтому он решил больше не пугать девушку.
   Он захлопнул дверцу машины и, повернув ключ зажигания, завел двигатель.
   Беда была в том, что Клинг просто не мог оторвать от нее глаз.
   Он заехал за Августой ровно в шесть. Хоть она и предупредила его, что может неважно выглядеть после тяжелого рабочего дня, на самом деле была, как всегда, потрясающе красивой. Ее рыжие волосы были еще немного влажными (она призналась, что ей удалось быстренько принять душ в комнате своего шефа). Августа вышла в фойе, протянула для приветствия руку и совершенно неожиданно для Клинга подставила ему щеку для поцелуя. Клинг остолбенел от неожиданности. Ее щека была холодной и гладкой, на ней не было и следа макияжа, только на глазах зеленели тени, и ресницы были слегка подкрашены коричневым броссматиком. На Августе были голубые джинсы, сандалии и джемпер, открывающий плечи. На правом плече болталась синяя кожаная сумочка, которую она быстро перевесила на левую сторону и взяла Клинга под руку.
   – Тебе пришлось меня подождать?
   – Да нет, я только пришел.
   – Что-то случилось?
   – Нет. А почему ты спрашиваешь? Что-нибудь не так? – заволновался Клинг.
   – Нет, просто ты так на меня посмотрел...
   – Нет-нет, все в норме.
   Клинг был явно не в порядке. Он не мог оторвать взгляда от Августы Блейер. Из фильмов они выбрали «Пулю». Клинг уже видел его, но Августа заявила, что хочет посмотреть этот детектив в присутствии настоящего полицейского. Клинг едва удержался, чтобы не рассказать о том, что когда он впервые смотрел этот фильм, то, к своему стыду, так и не понял до самого конца, кто же преступник, и мысленно благодарил бога, что не он ведет следствие, потому что даже не подозревал, с какого конца начинать его раскручивать. Особенно его раздражали автомобильные гонки, которыми картина изобиловала. Очевидно, во второй раз этот фильм должен был понравиться ему больше. Клинг действительно получил массу удовольствия, но явно не из-за лихо закрученного сюжета и опасных погонь. Весь фильм он не отрываясь смотрел на Августу. Было уже темно, когда они вышли из кинотеатра. Несколько секунд они шли молча, затем Августа неожиданно сказала:
   – Слушай, я думаю, нам стоит расставить точки над "i"?.
   – О чем ты? – испугался Клинг, подумав, что она сейчас скажет, что замужем, или обручена, или является любовницей какого-нибудь высокооплачиваемого фотографа.
   – Я знаю, что очень красива, – сказала она.
   – Что? – еле выдавил от неожиданности Клинг.
   – Берт, я – фотомодель, и мне платят именно за то, что я красивая. Я чувствую себя очень неуютно, когда ты постоянно на меня пялишься.
   – О'кей, я не...
   – Нет, дай мне закончить...
   – Прости, я думал, ты уже закончила.
   – Я хочу, чтобы между нами не было недоразумений.
   – Их не будет. Я тоже знаю, что ты красивая девушка, – сказал Клинг и, немного поколебавшись, добавил: – И, кроме этого, очень скромная.
   – О, Берт! Я должна была сказать это несколько деликатнее. Ты...
   – Прости, если я заставил тебя почувствовать неловкость, – сказал Клинг. – Но правда в том, что...
   – Да-да, так в чем же? – подхватила Августа. – Давай начнем именно с правды.
   – А она в том, – решился Клинг, – что я в жизни не встречал такой красивой девушки, как ты. Мне трудно бороться с моими чувствами, поэтому я и смотрю на тебя так. Вот и вся правда.
   – Ну, тогда тебе придется перебороть себя.
   – Почему? – обреченно спросил Клинг.
   – Да потому, что я тоже считаю тебя очень красивым, – не то всерьез, не то в шутку сказала Августа. – Поэтому представь, что это будет, если мы целыми днями будем не отрываясь смотреть друг на друга. – И Августа резко остановилась посередине тротуара. Клинг внимательно посмотрел ей в лицо, надеясь, что она не расценит его взгляд лишь как восхищение ее красотой.
   – Я думаю, что мы будем часто видеть друг друга, – произнесла наконец Августа. – И я надеюсь, что потеть мне придется на работе, а не под твоим взглядом. Я ведь могу потеть, ты понимаешь, я ведь человек.
   – Да, конечно, – ответил Клинг со смущенной улыбкой.
   – Значит, договорились?
   – О'кей, договорились.
   – Тогда давай перекусим где-нибудь. Я страшно проголодалась.
  
  
  * * *
  
   Фотостат со звездой немого кино опознал сам лейтенант Питер Бернс. Впрочем, этого можно было ожидать, ведь он был самым старшим полицейским в участке.
   – Это – Вильма Бэнки, – сказал он.
   – Ты уверен? – спросил Мейер.
   – Уверен на все сто. Я смотрел «Пробуждение» и «Двое влюбленных» с ее участием, она там снималась вместе с Рональдом Колменом, – сказал, закашлявшись, Бернс. – Я тогда, конечно, был еще совсем пацаном.
   – Еще бы, – согласился Мейер.
   – Бэнки, – сказал Хейз. – Но не может же он быть таким глупым?
   – О чем ты?
   – Он что, хочет сказать, что имеет в виду банк?
   – Уверен, что так оно и есть! – воскликнул Мейер. – Именно так!
   – Черт меня побери, – сказал Бернс. – А ну-ка, Мейер, прикрепи этот фотостат рядом с другими. И давайте подумаем, что у нас есть.
   Мейер укрепил последний фотостат рядом с остальными – двумя Гуверами, двумя Вашингтонами и двумя японскими «Зеро». Ряд заключал фотостат мисс Бэнки.
   – А вот ее фамилия, – начал Хейз, – может, стоит ее сопоставить с фамилиями людей на других снимках?
   – Да, – промычал Мейер. – Может, это подскажет нам название банка, а?
   – Ну, давайте попробуем.
   – Гувер Вашингтон Зеро Банк, – сказал Бернс. – Ну и ну!
   – А давайте попробуем только первые слова.
   – Джон Джордж Японский Банк! Еще лучше...
   Мужчины мрачно смотрели друг на друга.
   – Слушайте, а давайте...
   – Правильно, правильно...
   – Не такой уж он умник! Если он смог такое придумать, то ведь и у нас имеются мозги, чтобы все это разгадать.
   – Конечно!
   – Значит, это не первые и не последние слова из названий.
   – Но тогда что же? – спросил Бернс.
   – Не знаю, – ответил Хейз.
   – В любом случае, он не дурак, – заметил Мейер.
   – Да, это уж точно.
   Мужчины снова уставились на фотостаты.
   – Дж. Эдгар Гувер, – произнес Хейз.
   – Ну?
   – Директор ФБР.
   – Так.
   – Джордж Вашингтон.
   – Дальше.
   – Основатель страны.
   – Все равно это нам ничего не дает!
   – "Зеро", – сказал Мейер.
   – Правильно, – отозвался Бернс.
   – Давайте начнем сначала, – предложил Хейз.
   – Первым пришел фотостат Гувера.
   – И что же?
   – Потом – Вашингтона и «Зеро».
   – Правильно, теперь давайте сопоставим.
   – Что?
   – Сравним все целиком, не зацикливаясь на одном факте. Что вы подумали, когда я сказал «Вашингтон»?
   – Ну, генерал.
   – Президент.
   – Марта.
   – Маунт Верной.
   – Округ Колумбия.
   – Штат.
   – Так, еще раз, сначала. Генерал.
   – Революция.
   – Валлей Фордж.
   – Делавер.
   – Вишня, – сказал Мейер.
   – Вишня?
   – А разве не он срубил вишню?
   – Хорошо, а что можно высосать из «Президента»?
   – Может, верховная власть?
   – Главнокомандующий!
   – И опять это ничего нам не дает, – сказал Бернс.
   – А как насчет Гувера?
   – ФБР.
   – Федеральное Бюро...
   – Федеральное! – Хейз радостно прищелкнул пальцами. – Федеральный Банк!
   – Пожалуй, – согласился Бернс, и снова в комнате воцарилось молчание.
   – Федеральный Банк в Вашингтоне?
   – Тогда зачем он морочит голову нам?
   – А как быть с «Зеро»?
   – Да оставь ты пока в покое этот «Зеро», давайте говорить о Вашингтоне.
   – Нет, минутку, может, слово «зеро» тоже очень важно для нас.
   – Но что это?
   – Пока не знаю.
   – Ну, давайте попробуем. Итак, «зеро».
   – Ничего, пустота.
   – Утиное яйцо.
   – Зип.
   – Зед.
   – Зед?
   – А разве это слово не так произносят в Англии?
   – Зеро? Да нет, по-моему.
   – Зеро, зеро...
   – Зеро, один, два, три, четыре...
   – Лав, – сказал Мейер.
   – Лав? «Лав стори»?
   – Да нет, просто в теннисе так обозначают цифру «ноль».
   – Попробуем привязать к Вашингтону.
   – Это должен быть Федеральный Банк в Вашингтоне, – сказал Бернс.
   – Тогда зачем же ему присылать нам портрет Вашингтона? Не станет же он раскрывать нам место...
   – А банк не означает место?
   – Да, но разве не проще было бы послать нам фотографию Белого Дома или Капитолия на худой конец, а?
   – А почему ты решил, что он хочет облегчить нам задачу?
   – Хорошо, хорошо. Давайте посмотрим, к чему мы пришли. И Федеральный Вашингтонский Зеро тоже.
   – Давай, веселись, мели чепуху, Коттон.
   – Возможно, это и чепуха, но снимки пришли именно в таком порядке, и вполне может быть...
   – А ты уверен, что порядок именно такой?
   – Но ведь слово «банк» идет последним!
   – Да, но...
   – Я поставил его последним, потому что фотостат Бэнки пришел последним.
   – А Гувер пришел первым, – сказал Мейер, – ну и что же из этого следует?
   – А то и следует, что я ставлю его на первое место!
   – Федеральный Вашингтонский Зеро Банк! Замечательно!
   – А если предположить, что «Зеро» вообще ничего не значит? Рассматривать его как «ничего», «ноль»? Если это слово совсем отбросить?
   – Попробуем.
   – Федеральный Вашингтонский Банк.
   – Это как раз то, о чем я уже говорил, – вмешался Бернс. – Федеральный Банк в Вашингтоне.
   – И опять же, если банк там, то зачем он сообщает об этом именно нам?
   – Вашингтон, – задумчиво произнес Хейз.
   – Круг опять замкнулся.
   – Вашингтон...
   – Президент?
   – Федеральный Президентский Банк?
   – Нет-нет.
   – Генерал или генеральный?
   – Федеральный Генеральный Банк?
   – Федеральный Марта Банк?
   – Но, черт возьми, кем еще был Вашингтон помимо генерала и первого президента Соединенных...
   – Первый Федеральный Банк! – вдруг выкрикнул Мейер.
   – Что?
   – Первый президент. Первый чертов Федеральный Банк! Понятно?
   – Правильно! – воскликнул Бернс.
   – Конечно!
   – Именно так!
   – Первый Федеральный Банк, – повторил, улыбаясь, Мейер.
   – Достань-ка телефонную книгу, – сказал Бернс.
   Все были чрезвычайно довольны своими дедуктивными способностями. Мейер просто сиял. Теперь им было известно не только число намеченного ограбления, но и само место преступления. Они принялись листать желтые страницы телефонного справочника в полной уверенности, что дальнейшая работа уже не составит большого труда.
   В Айсоле, как выяснилось, находилось двадцать одно отделение Первого Федерального Банка, но на территории их участка не было ни одного.
   В Калмз-Пойнте располагалось семнадцать отделений этого банка, в Риверхеде – девять, в Маджесте – двенадцать, наконец, в Бестауне – два. Таким образом, всего в городе оказалось шестьдесят одно отделение банка, намеченного Глухим для ограбления.
   Да, временами работа полицейского в большом городе становится просто невыносимой.
  
  
  
  
   Глава 10
  
  
   Воскресенье.
   Взгляните на город.
   Разве можно его не любить?
   Все его пять районов, словно иностранные государства, разделены невидимыми, на первый взгляд, границами. Например, многие жители района Ризола знают улицы английских и французских городов гораздо лучше, чем улицы соседнего района Бестаун, до которого рукой подать, ведь расположен-то через реку. Население города говорит на разных языках. Даже жители района Калмз-Пойнт иногда говорят с таким ужасным акцентом, что кажется, будто они полчаса назад прибыли из Уэльса.
   Ну как можно не любить этого неряху?
   Город – это сплошные серые стены. Город понастроил небоскребов, которые высятся, словно оборонительные бастионы времен войны с индейцами, хотя индейцы давно канули в лету... Город прячется от солнца, закрывается от зеркал своих рек. (Наверное, за всю историю человечества трудно отыскать город, который бы так наплевательски относился к прелестям своих рек. Если бы можно было сравнить реки города с его любовницами, то, наверняка, они оказались бы самыми неверными женщинами в мире). Город лишь на миг дает возможность оценить всю свою красоту, выставляя себя на обозрение по частям: там кусочек водной глади, там краешек неба, но никогда он не дает возможности насладиться полной панорамой, замыкая пространство серыми щитами стен, возводя новое строительство. И все же нельзя не любить этого сукиного сына с вечно продымленными волосами.
   Город бывает шумен и вульгарен. Он умеет щеголять в модной одежде, стройней и красивый (вы знаете, что его можно уговорить на все, что угодно, но вам известно и то, что, поддаваясь на ваши уговоры, он может попросту врать вам в глаза, ибо не вы интересуете его, а ваше внимание – внимание, без которого он не может утвердиться в собственных глазах). Да и поет он иногда душераздирающе громко. Временами он даже прибегает к косметике. Часто ему бывает наплевать, в джинсах он или с голой задницей, он ругается, орет, толкается, толстеет, хромает, падает, бывает банален, скучен, даже надоедлив, может предать, бывает опасен, груб, его легко задеть за живое. Порой его глупость становится невыносимой, но время от времени он проявляет древнюю мудрость. Город может быть расточительным и одновременно скупым до смешного. Но ненавидеть его нельзя, потому что когда он предстает перед вами, пахнущий бензином и цветами, потом и смогом, вином и едой, пылью и смертью, вы припадаете к этим запахам, как к самым изысканным французским духам. Если вы родились и выросли в городе, вам хорошо знаком этот сводящий с ума аромат. Он, конечно, не идет ни в какое сравнение с запахом, исходящим от городков, поселков и тому подобного, назвавшись громко «городами», тешат себя честолюбивыми иллюзиями. Только этим трудно кого-либо провести. В мире, наверное, всего с полдюжины настоящих городов, и этот – один из них. Вы не устоите, если он выйдет к вам с обворожительной улыбкой на лице и скрытой иронией в глазах. Но в этих глазах вам никогда не удастся прочесть непредсказуемые его идеи. И если вы не можете относиться к городу как к живому существу, значит, вы никогда не жили в настоящем городе. Если вы не влюбились в него, не стали нежным и даже немного сентиментальным под его влиянием, значит, вы – иностранец, до сих пор изучающий его язык. Поезжайте тогда хоть в Филадельфию, там вам будет хорошо. Если вы хотите узнать город, вы должны сойтись с ним так близко, чтобы вашу связь можно было сравнить с интимной. Вы должны стать посвященным, вы должны так войти в таинство города, чтобы жить им и дышать.
   Взгляните на этот город...
   Вы не можете его не любить.
   Все комиксы в воскресных газетах были давно прочитаны, и в комнате царила полная тишина.
   В кресле сидел негр в возрасте примерно сорока семи-сорока восьми лет, в майке, джинсах и домашних тапочках на босу ногу. Ему удалось сохранить достаточно стройную фигуру. Карие глаза его выглядели непропорционально большими, и у смотрящего на него человека могло создаться впечатление, что на лице мужчины застыли испуг и удивление. От черного входа шел легкий сквозняк. Там игралась его восьмилетняя дочь, называя свое занятие подготовкой домашнего задания. Душистое дыхание ветра напомнило мужчине, что лето уже не за горами. Он зевнул и вдруг почувствовал какую-то тревогу, настолько неясную, что не смог сразу понять ее причину. Может, дело в том, что его жена пошла в гости к соседке по лестничной клетке, и теперь, оставшись совсем один, он почувствовал себя абсолютно покинутым? И почему это она не готовит ему обед, почему она болтает сейчас за стеной в то время, как он проголодался? А тут еще наступает лето, а вместе с ним эта ужасная жара...
   Он встал из кресла, может быть, в сотый раз отметив про себя, что обивка сильно истрепалась на швах и из кресла торчат внутренности. Глубоко вздохнул, и вновь тревожное чувство овладело им. Взгляд упал на пол. С годами линолеум стерся, а кое-где даже порвался. И куда только девались яркие, сочные цвета? Может, стоит включить телевизор и посмотреть бейсбольный матч? Правда, еще рано, игры не начинаются так рано. Мужчина просто не знал, куда себя деть. Да, приближалось лето. Он работал в туалете, этот мужчина. Он сидел за маленьким столиком в небольшом туалете в нижнем городе. Стол был покрыт белой скатертью. На краю, аккуратно сложенные, стопкой лежали полотенца для рук. Рядом находилась расческа и щетка. На столе стояла небольшая тарелка, в которую этот человек, приходя на работу, спешил положить четыре монетки по двадцать пять центов в надежде, что это каким-то образом стимулирует желание мужчин-посетителей туалета дать ему на чай. Зимой он никогда не жаловался на свою работу. Обычно он дожидался, пока клиент сходит в кабинку, затем подавал ему полотенце и смахивал щеткой невидимую пыль с его пальто. При этом он старался выглядеть так, будто чаевые его абсолютно не волнуют. Большинство посетителей давали ему чаевые. Но не все. Каждый вечер он возвращался домой, и ему казалось, что туалетные запахи навсегда поселились у него в носу. Просыпаясь по ночам от крысиной возни, он ловил себя на мысли, что его туалет находится где-то рядом. Тогдаон шел в ванную, набирал в ладонь нюхательной соли и, разбавив водой, жадно вдыхал ее.
   Да, зимой эту работу еще можно было терпеть. Но когда наступало лето, в его абсолютно непроветривающейся кабинке начинало ужасно вонять мочой. Иногда ему казалось, что остаток своей жизни ему тоже придется провести, аккуратно складывая полотенца, выдавая их посетителям, усердно работая щеткой в надежде получить четверть доллара чаевых, и при всем этом делать безразличное лицо, показывая изо всех сил, что эти центы не играют никакой роли в благосостоянии его семьи, что он, несмотря на работу в таком месте, не потерял человеческое достоинство и гордость.
   Приближалось лето.
   Он молча остановился посреди комнаты, слушая, как в мойке на кухне стучат капли воды. Когда через десять минут вернулась жена, он жестоко и бессмысленно избил ее. А затем, прижав к себе ее тело, качал ее, плачущую, как маленького ребенка, громко причитал и не мог понять, отчего нахлынула на него волна этой слепой злобы и ярости, и как могло случиться, что он сейчас чуть не убил единственного на свете человека, которого искренне любил.
   Был теплый, солнечный апрельский день. В парке напротив университета за шахматным столиком сидело четверо грузных, если не сказать толстых мужчин. Все были в черных шерстяных свитерах. Двое играли в шахматы, а двое других, постоянно вмешиваясь в игру, давали кучу разных советов. В таком составе они собирались каждое воскресенье и очень привыкли друг к другу. Со стороны практически невозможно было отличить игроков от советчиков, и казалось, что игра идет в четыре руки.
   Со счастливой улыбкой на лице в парк вошел юноша лет семнадцати. Он шел пружинящей походкой, жадно вдыхая свежий весенний воздух молодыми, здоровыми легкими. По дороге он засматривался на девушек, вернее, на их красивые ножки, заманчиво выглядывающие из-под мини-юбок. Ему всегда нравились женские ножки, они пробуждали в нем мужчину, делали его сильным, смелым и толкали на подвиги.
   Поравнявшись с шахматным столиком, он вдруг громко завизжал и резким взмахом ладони сбил фигуры на землю. Довольно ухмыляясь, он медленно направился прочь, а пожилые шахматисты, вздыхая и чертыхаясь, принялись подбирать фигуры с земли, чтобы снова начать свою игру, словно это была единственная важная вещь, ради которой они еще жили на свете.
   Полдень – время безделья.
   Воскресенье, город вяло шевелится. Гровер Парк закрыт для движения транспорта, и только велосипедисты кружат по извилистым дорожкам между зарослями дикого винограда и сердолика. Повсюду слышен девичий смех. Разве можно не любить этот город с пустыми воскресными улицами, тянущимися от горизонта до горизонта?
  
  
  * * *
  
   Они сидят в кафетерии по разные стороны столика. Тот, что моложе, – в водолазке и в джинсах. На его более взрослом собеседнике синий костюм и белая рубашка без галстука. Они беседуют тихими, сдавленными до хрипоты голосами.
   – Извини, – говорит человек в костюме, – но что я могу поделать?
   – Ну, понимаешь, – говорит молодой, – я думал, раз это так близко, понимаешь?..
   – Да, все это так, Ральфи, но...
   – Один укольчик за два доллара, Джей...
   – Два доллара – это два доллара.
   – Но я подумал, может, один раз...
   – Я бы тебе помог, Ральфи, но, к сожалению...
   – Но ведь я еду завтра к матери, ты же знаешь, ее легко раскрутить!
   – Ну, как поезжай к ней сегодня.
   – Да я бы так и сделал, но ведь она уехала в Сэндз Спит. У нас там родственники. Отец отвез ее туда сегодня утром.
   – Но ты же увидишь ее завтра. После этого и приходи ко мне.
   – Так-то оно так, Джей, но... Я чувствую себя очень плохо, понимаешь?
   – Это скверно, Ральфи.
   – Конечно, но это не твоя вина.
   – Я и сам это знаю.
   – Я тоже, я тоже...
   – Я, как и все, – занимаюсь бизнесом.
   – Конечно, Джей, кто говорит иначе? Разве я побираюсь? Если бы я не мог тебе вскоре отдать, разве стал бы просить? Такая мелочь, а?..
   – Два доллара не так уж мало.
   – Может, для других это и не мелочь, Джей. Но мы ведь достаточно долго знаем друг друга, ведь правда же?
   – Правда.
   – Я же твой постоянный покупатель, Джей. Ты же знаешь...
   – Да.
   – Ты всегда помогал мне, Джей.
   – Но сейчас я не могу, Ральф. Не могу. Если я тебя сейчас вот так просто пожалею, то вскоре начну бесплатно раздавать товар на улице.
   – Но кто об этом узнает? Я буду нем, как рыба. Клянусь богом!
   – Мир слухами полнится, Ральфи, ты – отличный парень. Я говорю это от чистого сердца. Но ничем помочь не могу. Если бы я знал, что у тебя нет денег, то даже не пришел бы на встречу с тобой.
   – Да, но всего лишь два доллара!
   – Тебе два, другому два, все складывается в довольно большие суммы. Кто сегодня станет рисковать?
   – Ну, конечно, конечно. Но все же...
   – Ив такое время ты просишь дать тебе товар бесплатно.
   – Нет, нет. Я лишь прошу дать мне его авансом до завтра. А завтра я получу деньги от своей старухи. Вот и все.
   – Извини.
   – Джей! Джей, но разве я тебя просил о чем-то подобном раньше? Разве я когда-нибудь приходил к тебе пустой? Скажи!
   – Нет, не приходил.
   – Разве я тебе когда-нибудь жаловался на некачественный товар, который ты иногда мне даешь...
   – А ну-ка, постой, когда это ты получал от меня дерьмовый товар? Ты что же, хочешь сказать, что я всучиваю тебе всякую дрянь?
   – Нет-нет. Кто это говорит?
   – Мне показалось, ты только что это сказал.
   – Нет-нет, что ты!
   – Тогда что ты мне хотел сказать?
   – Я только хотел сказать, что в то время у всех по городу был дрянной товар. Тогда еще была страшная жара. В прошлом июне. Ты помнишь прошлый июнь? Тогдабыло ужасно трудно достать что-то порядочное.
   – Да, я прекрасно помню прошлый июнь.
   – Я не жалуюсь. Даже когда дела шли неважно, я тоже не жаловался.
   – Ну?
   – Помоги же мне, Джей...
   – Не могу, Ральфи.
   – Джей, пожалуйста...
   – Нет.
   – Джей!
   – Нет, Ральфи, нет. И не проси.
   – Завтра у меня будут деньги, клянусь богом!
   – Нет.
   – Завтра я увижу свою мать!
   – Нет.
   – Я принесу тебе деньги! О'кей? Ну, дай же!
   – Мне пора, Ральфи. Езжай к матери.
   – Джей, пожалуйста, Джей, мне очень плохо. Я не вру, пожалуйста...
   – Иди к маме и возвращайся с деньгами.
   – Джей!
   – Тогда и поговорим.
   – Джей!
   – Пока, Ральфи.
  
  
  * * *
  
   Сумерки быстро сгущались над городом, опускаясь с небес и окутывая Калмз-Пойнт, заполняя даже самые узкие щели между трубами на крышах домов. Огоньки желтого света заблестели в окнах, красными, синими и оранжевыми огнями зажглись неоновые рекламы, своей яркостью скрывая ветхость и убожество домов. Сигналы светофоров переключались в бешеном ритме, видимые издалека в темноте улиц. Цвета городской ночи... Такое зрелище нельзя не любить.
  
  
  * * *
  
   Патрульный в растерянности.
   Женщина – в истерике, из пореза над левым глазом течет кровь. Патрульный полицейский не знает, что ему первым делом нужно предпринять: то ли вызывать скорую помощь, то ли подниматься наверх арестовывать человека, ранившего эту женщину. Подъехавший на патрульной машине сержант быстро разрешает дилемму, мучающую полицейского.
   Женщина утверждает, что человек, который ее ранил, – ее муж. Она не хочет возбуждать никакого уголовного дела. От полиции ей нужно совсем другое. Сержант прекрасно знает, что такое бандитское нападение на человека, и ему наплевать, хочет женщина возбуждать дело или нет. Но стоит прекрасная, теплая, воскресная, апрельская ночь, и сержант с большим удовольствием постоял бы на улице с женщиной, (которая, кстати, недурно выглядит, стоя в одних бикини и нейлоновой рубашке), чем подниматься наверх и арестовывать какого-то мужика.
   Женщина очень взволнована, так как ее муж заявил, что хочет покончить с собой. Муженек ударил ее молочной бутылкой, а потом закрылся в ванной и включил воду, вопя на весь дом, что сейчас наложит на себя руки. Женщина заявила, что любит его и не хочет, чтобы он умирал. Поэтому она почти голая выбежала на улицу позвать на помощь ближайшего полицейского, чтобы он спас ее мужа.
   Сержант, которому все это уже порядком надоело, уверяет женщину, что ничего страшного не случится, потому что ни один самоубийца не рекламирует свою смерть заранее, а просто молча делает свое дело. Но женщина продолжает орать как ненормальная, и сержант решает преподать наглядный урок молодому коллеге. Со словами «Пошли, дружок» он увлекает молодого патрульного с собой в подъезд. В это же время напарник сержанта по рации вызывает скорую помощь. Женщина устало устраивается на бампере патрульного автомобиля. Она только сейчас начинает ощущать боль от пореза. От потери крови женщина становится очень бледной. Патрульный, сидя за рулем, пытается угадать, упадет она сейчас в обморок или нет, но не проявляет, однако, никакого желания помочь ей.
   На третьем этаже (квартира номер пятьдесят один, сказала полицейским жена самоубийцы) сержант громко стучит в закрытую дверь. Подождав несколько секунд, он стучит снова, и опять наступает тишина. Затем сержант поворачивает ручку, и оказывается, что дверь не заперта. «Заходи», – командует он патрульному. В квартире тихо, но из ванной слышится шум воды.
   – Есть кто дома? – кричит сержант.
   Ответа нет. Сержант удивленно пожимает плечами и осторожно начинает продвигаться к ванной комнате, жестом приглашая молодого полицейского следовать за ним. Нащупав кнопку, он открывает дверь.
   Мужчина – абсолютно голый. Он наполовину вылез из воды, и капли тускло блестят на его теле. Вода в ванне окрашена в красный цвет. Он разрезал артерии на левой руке, кровь стекает на белый кафельный пол. В правой руке у него зажата разбитая молочная бутылка. Очевидно, ею он и нанес жене удар. Как только сержант открывает дверь, мужчина резко выбрасывает руку с бутылкой в лицо полицейскому, у сержанта болит голова по поводу многого, и мысль о том, что его могут убить, занимает в его голове далеко не первое место. Его больше волнует, как бы получше справиться с этим голым идиотом, как бы не забрызгать кровью новую форму и при всем этом выглядеть «на уровне» в глазах молодого коллеги.
   Мужчина орет, что есть мочи:
   – Оставьте меня в покое, дайте мне умереть! – Он отчаянно размахивает «розочкой» перед лицом сержанта.
   Сержант, грузный толстяк с одышкой, одновременно пытается и избежать острых краев бутылки, и перехватить руку мужчины, и самому не пораниться при этом, и даже вытащить револьвер. Все это сопровождается диким ревом самоубийцы и натужным сопением сержанта.
   Внезапно раздается резкий хлопок, который в маленьком помещении ванной кажется оглушительным взрывом. Мужчина роняет бутылку на пол. Она разбивается на мелкие кусочки, и сержант прекрасно видит дикие, удивленные глаза мужчины, который валится спиной прямо в залитую водой и кровью ванну. Сержант вытирает пот со лба и поворачивается к патрульному, в руках которого еще дымится револьвер. Лицо патрульного выражает крайний испуг. Он, как завороженный, смотрит в ванну, где, полностью погрузившись в красную от крови воду, лежит «самоубийца».
   – Неплохо, парень, – говорит сержант и хлопает патрульного по плечу.
   Город спит.
   Фонари освещают бледным светом опустевшие улицы.
   В окнах домов темно, только иногда, очевидно, в ванных комнатах, свет ненадолго зажигается и вскоре гаснет. Все замерло. Все оцепенело. Застыло.
   Взгляните на этот город. Разве можно его не любить?
  
  
  
  
   Глава 11
  
  
   С воскресенья Карелла безуспешно пытался разыскать Мэри Раин. Он заходил к ней домой на Портер-стрит, но Генри и Боб сказали, что в ближайшее время Мэри здесь не было, и вообще, они понятия не имеют, где она может находиться. Карелла обошел все местные забегаловки и даже заглянул в магазин Эллиота, в надежде, что девушка окажется там. Но Мэри словно испарилась.
   Был понедельник, двадцать шестое апреля, десять часов утра, до назначенного Глухим ограбления Первого Федерального Банка (правда, одному богу известно, какого именно) оставалось четыре дня. Карелла бродил по Ратленд-стрит в поисках мотоцикла серебристого цвета. Во время разговора, который состоялся в прошлый вторник, Янк сказал, что остается в городе на несколько недель и жить будет на Ратленд-стрит. Он не назвал Карелле свой адрес, но детектив решил, что разыскать его не составит большого труда – мотоцикл не иголка, его так просто не спрячешь. Честно говоря, Карелла не рассчитывал, что Янк или его друзья знают что-нибудь о Мэри Раин, она не из тех девушек, которые гоняют с рокерами на мотоциклах. Но Янк и рокер по кличке Бык были в магазине Эллиота, и Карелла видел, что между ними происходил серьезный разговор. Это не могло его не заинтересовать. Когда вы обыскали все более или менее подходящие места, то поневоле начинаете прочесывать все подряд. Ведь Мэри Раин должна была где-нибудь находиться – любой человек где-нибудь да находится.
   Карелла шел по улице уже около пятнадцати минут. Наконец, он заметил три мотоцикла, прикованные цепями к ограждению тротуара недалеко от дома номер 601 по Ратленд. Он постучал в дверь дома напротив и спросил у открывшего ему человека, знает ли он, где живут сейчас рокеры.
   – Ты собираешься вышвырнуть их отсюда? – с надеждой спросил тот.
   – В какой квартире они живут?
   – На третьем этаже. Слушай, выдвори их отсюда.
   – А что случилось?
   – Они – падаль, дерьмо собачье, – ответил человек и захлопнул дверь.
   Карелла поднялся на третий этаж. У стены он увидал несколько коричневых полиэтиленовых мешков с мусором. Он постоял некоторое время и, наконец, услышав за дверью голоса, постучал. Ему открыл юный блондин с голым торсом. Парень был крупный, мощного телосложения, очевидно, занимался тяжелой атлетикой. Джинсы плотно обтягивали круглые мышцы ног. Парень молча смотрел на Кареллу.
   – Я офицер полиции, – представился Карелла. – Разыскиваю двух парней с прозвищами Бык и Янк.
   – А зачем они вам? – спросил блондин.
   – Хочу задать им парочку вопросов.
   Блондин еще раз окинул Кареллу изучающим взглядом и, наконец, выдавил:
   – О'кей, входите.
   Он освободил Карелле проход в квартиру. Бык и Янк сидели за столом на кухне и пили пиво.
   – М-да-да? – промычал Янк.
   – Это кто? – спросил в свою очередь Бык.
   – Это джентльмен из полиции, – пояснил Янк и насмешливо добавил: – Кажется, я запамятовал ваше имя, офицер.
   – Детектив Карелла.
   – Да-да, вспомнил, конечно – Карелла. Чем можем быть вам полезны, детектив Карелла?
   – Вы случайно не видели Мэри? – спросил Карелла.
   – Кого?
   – Мэри Раин.
   – Не знаю такой, – заявил Янк.
   – А ты?
   – Нет, – ответил Бык.
   – Девушка примерно такого роста, – Карелла показал рукой, – длинные каштановые волосы, карие глаза.
   – Нет.
   – Я спрашиваю потому...
   – Мы не знаем ее, – перебил Янк.
   – Я спрашиваю потому, – снова начал Карелла, – что она позирует Сэндфорду Эллиоту и...
   – И его я не знаю, – снова вставил Янк.
   – Значит, не знаете?
   – Нет.
   – Так, никто из вас его не знает, я правильно вас понял?
   – Никто, – ответил за двоих Янк.
   – А может, у тебя появились какие-то мысли по поводу той фотографии, которую я тебе показывал?
   – Нет, нет появились. Извините, если что не так.
   – А ты не хочешь взглянуть на фотографию, Янк?
   – На какую еще фотографию? – недовольно спросил тот.
   – На эту, – ответил Карелла, доставая фото из записной книжки.
   Он протянул снимок Быку, пристально глядя ему в глаза. Карелле стало немного не по себе от того выражения, которое он в этих глазах увидел. Когда он смотрел на Быка через витрину магазина Эллиота, рокер почему-то показался ему умным и образованным парнем, может быть, потому, что он жестикулировал, а голоса не было слышно. Но сейчас, услышав голос и увидев выражение его глаз, Карелла понял, что имеет дело с человеком, реакция которого может превзойти своей жестокостью даже реакцию потревоженного зверя в лесу. Это открытие немного испугало Кареллу. Лучше иметь дело с тысячей умных преступников типа Глухого, чем с одним жестоким дураком. Боже, сохрани нас от идиотов!
   – Узнаешь его? – спросил Карелла.
   – Нет, – покачал головой Бык и положил снимок на стол.
   – Я разговаривал с Сэндфордом Эллиотом в субботу. Мне почему-то показалось, что он поможет мне опознать этого парня на снимке, – сказал Карелла, положив фотографию в записную книжку. Бык и Янк молча следили за ним. – А вы, значит, утверждаете, что и Сэнди вам не знаком?
   – Как, вы говорите, его зовут?
   – Сэндфорд Эллиот. Друзья зовут его Сэнди.
   – Никогда о нем не слышал, – заявил Бык.
   – Угу, – кивнул Карелла, оглядывая комнату. – Неплохое местечко, значит, здесь вы и живете? – спросил он блондина, открывшего ему дверь.
   – Да.
   – Как тебя зовут?
   – Я обязан вам это говорить?
   – Мусор, сваленный на лестничной клетке, – нарушение закона, – спокойно пояснил Карелла. – Ты хочешь, чтобы я разозлился или сам скажешь, как тебя зовут?
   – Вилли Хэркорт.
   – И долго ты здесь живешь, Вилли?
   – Около года.
   – Когда приехали твои друзья?
   – Я уже вам говорил... – начал было Янк.
   – Я разговариваю не с тобой, а с твоим другом. Когда они приехали сюда, Вилли?
   – Несколько недель назад.
   Карелла повернулся к Быку и неожиданно спросил:
   – Что не поделили с Сэнди Эллиотом?
   – Что? – удивленно выпучил глаза Бык.
   – С Сэнди Эллиотом.
   – Я уже говорил вам, что мы такого не знаем, – снова вмешался Янк.
   – У тебя дурацкая привычка отвечать на вопросы, которые тебе не задавали. Я разговариваю не с тобой. Так в чем же ссора. Бык? Ты должен рассказать мне, в чем дело?
   – Да ничего такого не было, – ответил Бык.
   – Да? А за что ты его отчитывал?
   – Я? Да вы с ума сошли!
   – Ты был в субботу в магазине Эллиота и орал на него. За что?
   – Вы, наверное, меня с кем-то перепутали, – сказал Бык и отхлебнул из бутылки.
   – Кто еще живет в этой квартире? – продолжал допрос Карелла.
   – Только мы трое, – ответил Вилли.
   – Это ваши мотоциклы внизу?
   – Да, – быстро ответил Янк.
   – Послушай, приятель, я тебе повторяю последний раз...
   – Что вы мне повторяете? – начал Янк, поднимаясь из-за стола и упираясь руками в пояс.
   – Да, ты я вижу, уже большой мальчик. Это производит впечатление, – и без лишних слов Карелла достал из-за пояса пистолет. – Это специальный полицейский револьвер тридцать восьмого калибра. В барабане шесть патронов. К тому же я отлично стреляю и не собираюсь заниматься борьбой с тремя гориллами. Сядь и веди себя прилично, иначе я прострелю тебе ногу и напишу в рапорте, что ты напал на офицера полиции, находящегося при исполнении служебных обязанностей.
   Янк растерянно заморгал.
   – Ну же, я жду, – тихо повторил Карелла.
   Янк еще секунду постоял как бы в раздумье, а затем опустился на стул.
   – Вот и отлично, – сказал Карелла, не вкладывая, однако, револьвер в кобуру и держа палец на спусковом крючке. – Серебристый мотоцикл – твой?
   – Да.
   – А который твой, Бык?
   – Черный.
   – А твой? – спросил Карелла у Вилли.
   – Красный.
   – Документы на них, я надеюсь, в порядке?
   – В порядке, в порядке. Вам не удастся повесить это дерьмо нам на уши, – сказал Янк.
   – Но у меня в запасе есть еще мусор на лестничной площадке.
   – Почему вы с нами так разговариваете? – обиделся вдруг Бык.
   – Что?
   – Почему вы пугаете нас? Что мы такого сделали?
   – Ну, например, соврали, что не были в субботу в магазине Эллиота.
   – Велика важность! Ну были мы там. Ну и что?
   – Из-за чего ругались?
   – Из-за цены на статую, – сказал Бык.
   – Что-то не похоже.
   – Но так оно и было на самом деле. Мы просто не сошлись в цене.
   – И к чему пришли?
   – А?
   – На какой цене вы сошлись?
   – А не сошлись ни на какой.
   – Вы хорошо знаете Эллиота?
   – Да мы совсем его не знаем. Мы увидели этих его баб в витрине и зашли, чтобы расспросить о них.
   – Ну, а Мэри Раин?
   – Даже не слыхали о такой.
   – Хорошо, – сказал Карелла и направился к входной двери. Открыв ее, он добавил: – Если вы вдруг ни с того ни с сего соберетесь поехать на побережье, то я вам настоятельно не рекомендую этого делать. И еще один совет – уберите мусор с лестничной клетки. – Карелла закрыл дверь и начал не спеша спускаться по лестнице. Он не вложил пистолет в кобуру, пока не спустился на первый этаж.
   Выйдя на улицу, он постучал в дверь человека, сказавшего ему адрес рокеров.
   – Ты вышиб их оттуда? – спросил тот.
   – Нет. Вы не будете возражать, если я зайду на минутку?
   – Ты должен был дать им пинка под зад, – проворчал мужчина, впуская Кареллу в квартиру.
   Хозяину было за пятьдесят. Он был в майке, темных брюках и тапочках.
   – Я работаю управляющим в этом доме.
   – Как ваше имя, сэр? – спросил Карелла.
   – Эндрю Холлорэн. А ваше?
   – Детектив Карелла.
   – Так почему же вы не дали им пинка под зад, детектив Карелла? Они приносят мне столько хлопот. Я надеялся, что вы найдете причину, по которой можно было бы вышвырнуть их вон из моего дома.
   – А кто платит за квартиру, мистер Холлорэн?
   – Да тот, накачанный. Его зовут Вильям Хэркорт. Они называют его Вилли. Он никогда не бывает один. Постоянно у него толкутся какие-то люди. Иногда они живут у него дюжинами, и мужики, и бабы, им все равно. Они напиваются, обдалбываются наркотиками, орут, дерутся между собой и бьют морду всякому, кто пытается их разнять. Они – падаль, дерьмо.
   – А вы не знаете полных имен остальных двух парней?
   – О ком вы говорите? – не понял Холлорэн.
   – О Быке и Янке.
   – Погодите-ка, я в них запутался, – пробормотал управляющий. – Все трое приехали из Калифорнии несколько недель назад, и мне трудно разобраться, кто есть кто. Я думаю, что тех двоих, которые сейчас у Вилли...
   – Вы сказали, что их приехало трое? – перебил его Карелла и вдруг вспомнил, что то же самое говорил ему Янк во время их первой беседы у кондитерского магазина. Он еще сидел тогда на стуле, прислонившись спинкой к кирпичной стене. «Нас трое. Мы приехали с побережья пару недель назад...»
   – Все верно, трое. Нашумели тогда жутко.
   – А вы можете их описать?
   – Конечно. Один из них был невысокого роста, коренастый, чем-то на обезьяну похож, а мозгов, наверное, меньше, чем у обезьяны.
   – Это скорее всего Бык.
   – Второй был с грязными, сальными волосами и густой черной бородой, под правым глазом – шрам.
   – Янк. А третий?
   – Длинный такой, темноволосый, с небольшими усиками. Пожалуй, он был самым симпатичным из них. Но я что-то не видел его в последнее время. Наверное, уже неделя прошла, как он не показывался. Не думаю, чтобы он свалил навсегда. Его мотоцикл стоит в вестибюле.
   – Какой мотоцикл?
   – Красный.
   – Но, кажется, он принадлежит Вилли?
   – Вилли? Да он не в состоянии купить себе даже скейтборд.
   Карелла достал из записной книжки снимок и протянул его управляющему.
   – Это третий рокер?
   – Да, это Адам, это третий, – кивнул Холлорэн.
   – А фамилия?
   – Адам Виллерс.
   В участок Карелла решил позвонить из ближайшего автомата, находящегося на углу возле аптеки. Он сообщил Мейеру, что наконец убитый парень из «дела Иисуса» опознан, поэтому нужно быстрее навести о нем справки. Карелла по буквам продиктовал Мейеру имя и фамилию – Адам Виллерс и спросил Мейера, не звонил ли ему кто-нибудь.
   – Да, – ответил Мейер. – Звонила твоя сестра и просила тебе напомнить, что в среду у твоего отца день рождения и чтобы ты не забыл хотя бы послать ему открытку.
   – Ладно. Что еще?
   – Клинг спрашивал, не уговоришь ли ты свою жену пойти вечером в один стриптиз-бар в Калмз-Пойнте?
   – Что-что?
   – Клинг следит за одним парнем по делу об ограблениях квартир, а теперь этот парень знает его в лицо, потому что засек Клинга в баре.
   – Передай Клингу, что мне больше делать нечего, как шляться по стриптизам с Тедди. Боже праведный, чего удумал!
   – Только не надо на меня кричать, Стив.
   – Извини. Были другие звонки?
   – Помнишь, в марте было групповое нападение на женщину в Айнсли? Кажется, ее звали Черити Майлз.
   – Да.
   – Ребята из восемьдесят восьмого раскрутили это дело. Парень признал себя виновным во всех преступлениях, совершенных в этом веке.
   – Хорошо, может, теперь будет меньше болеть голова. Что еще?
   – Ничего.
   – Почта?
   – Еще одна картинка от нашего анонимного друга по переписке.
   – И что же на этот раз?
   – А ты догадайся! – игриво предложил Мейер.
   Карелле удалось обнаружить Мэри Раин около полуночи. Где-то без четверти двенадцать начал накрапывать дождик. До этого Карелла успел снова обойти все злачные места по Портер-стрит и хотел уже плюнуть на все и пойти домой, как вдруг увидел, что из подъезда на примыкающей Хэчер-стрит вышла Мэри Раин собственной персоной. На ней было накинуто армейское пончо камуфляжной окраски времен второй мировой войны. Девушка шла с сосредоточенным видом и, видимо, имела четкую цель. Карелла подумал, что она направляется к себе домой, а жила она в двух кварталах отсюда. Он догнал Мэри на углу Хэчер и Мак-Ки.
   – Мэри, – позвал он. Девушка вздрогнула от неожиданности, обернулась, и Карелла увидел те же огромные перепуганные глаза, что и во время их первой встречи.
   – Что вам нужно?
   – Куда ты направляешься?
   – Домой. Извините, я...
   – Мне нужно задать тебе несколько вопросов.
   – Нет, – ответила Мэри и быстро пошла по Мак-Ки.
   Карелла догнал ее и взял за локоть. Развернув девушку лицом к себе, он посмотрел ей прямо в глаза.
   – Чего ты боишься, Мэри?
   – Ничего, оставьте меня в покое! Мне нужно домой!
   – Почему?
   – Потому что я собираю вещи. Я уезжаю отсюда. Я наконец-то заработала нужную мне сумму и уезжаю, так что оставьте меня в покое, ладно?
   – Но почему ты уезжаешь так быстро?
   – Потому что у меня в печенках сидит этот город!
   – И куда же ты едешь?
   – В Денвер. Я слышала, там неплохо. Во всяком случае, лучше, чем здесь.
   – Так как же ты заработала деньги? Кто тебе их дал?
   – Подружка. Она работает официанткой в «Еллоу Бегель». Она там неплохо зарабатывает. Вот и заняла мне денег. Мне здесь не нравится. Мне здесь ничего не нравится! Мне все здесь осточертело, особенно люди! Мне не нравится...
   – Где ты пряталась?
   – Я не пряталась. Я была занята по работе, ведь нужно как-то зарабатывать на хлеб. И еще мне нужно было переговорить со многими людьми.
   – Ты пряталась, Мэри. От кого?
   – Ни от кого я не пряталась!
   – От кого ты бежишь, черт побери?
   – Ни от кого!
   – Что делал Сэнди в заброшенном доме?
   – Я ничего не знаю.
   – Ты тоже там была?
   – Нет.
   – А где ты была?
   – Я уже говорила, в Бостоне. Мы оба были в Бостоне.
   – Где именно вы были в Бостоне?
   – Я не знаю!
   – Как получилось, что Сэнди обжег себе ногу?
   – Обжег? Он не обжег, он...
   – У него ожога! Как это случилось?
   – Я не знаю! Пожалуйста, должна...
   – Кто убил Адама Виллерса?
   – Адама? Как... как вы...
   – Я знаю его имя, и знаю, когда он приехал сюда, и еще мне известно, что его друзья знакомы с Сэнди. Что ты скажешь мне по этому поводу, Мэри?
   – Пожалуйста...
   – Так ты мне расскажешь, что произошло?
   – Боже мой, боже мой, – сказала Мэри и, прикрыв лицо руками, разрыдалась.
   Они стояли под дождем. Мэри плакала. Карелла, подождав несколько секунд, сказал ей:
   – Тебе лучше пойти со мной.
  
  
  * * *
  
   "Все трое приехали в город за несколько дней до встречи с нами. Они никак не могли найти своего друга, этого мускулистого блондина. Я не знаю, как его зовут. Они временно устроились в заброшенном доме на Гаррисон-стрит. Там они впервые встретились с Сэнди. Адам был хорошим парнем. Странно, что среди рокеров встречаются такие. Он искренне пытался все уладить. Это в конечном счете стоило ему жизни.
   Он зашел к Сэнди, чтобы выразить свое восхищение его работами. Сэнди – талантливый скульптор, вы видели его работы, поэтому можете оценить. Но его скульптуры не очень-то покупают, а бронза стоит больших денег, и ему приходилось экономить даже на еде. Поэтому идея, которую предложил Адам, показалась такой заманчивой. Адам предложил упаковать скульптуры и продавать их по дороге во время путешествий. Он сказал, что ребята не могут заплатить тех денег, которые Сэнди просит за свои скульптуры, но они возьмут большую партию, так что Сэнди заработает деньги количеством. Сэнди с ним согласился, и они пошли на Гаррисон-стрит, чтобы обсудить цену с остальными. Адам действительно думал, что... я хочу сказать, Адам не подозревал, что замышляют два его приятеля. Вы, наверное, много читали о рокерах, и у вас сложилось мнение о них. Но Адам был совсем другим. Ему понравились работы Сэнди, и он посчитал, что на этом можно заработать большие деньги. Именно поэтому он и привел нас в заброшенный дом в ту ночь.
   Они жили в двухкомнатной квартире на пятом этаже. В одной комнате лежал матрац. В другой они разводили маленький костер прямо посреди комнаты. Когда мы пришли, один из них, Янк, кажется, чинил какую-то штуковину. Я не знаю, что точно, но, наверное, деталь от его мотоцикла. Он пытался выправить молотком какую-то вмятину. Мы все сели вокруг костра, и Сэнди предложил всем покурить травки. Пока мы курили, Адам объяснял им свой план. По его мнению, заработок дал бы им возможность оплатить все дорожные расходы. Другой, по кличке Бык, сказал, что вчера видел в витрине магазина работы Сэнди и считает, что девчонка очень сексуальна.
   Я думаю, что именно после этих слов я всерьез испугалась. Но мы тем не менее начали обсуждать цены на скульптуры. Адам был очень заинтересован в этом и вслух подсчитывал сумму, которую можно было предложить Сэнди за его работы. Тогда казалось, что это превосходная возможность заработать. И тут вдруг Бык спросил Сэнди:
   «А сколько хочешь за телку?»
   Конечно, все были крайне удивлены. Вопрос прозвучал так неожиданно... мы ведь обсуждали работы Сэнди... После этого все словно оцепенели, и тут Бык снова заговорил: «Ты слышал меня? Сколько ты хочешь за телку?» «Какую телку?» – спросил Сэнди. «Вот эту», – объяснил Бык и ткнул пальцем мне в грудь. «Брось, остынь, Бык, – сказал Адам. – Мы здесь для того, чтобы обсудить дела». Но Бык сказал, что с большим удовольствием обсудит «телку» этого парня.
   Тогда Сэнди встал и сказал: «Мэри, пошли отсюда». Тут Бык ударил его, и все началось. Я закричала, кажется. Бык тоже меня ударил, очень сильно, под ребра, до сих пор очень болит. Они... Адам начал на них орать. Янк обхватил его сзади и держал за руки, а... Бык подтащил Сэнди к огню, стащил с его ноги кроссовку и сунул его ногу в огонь, приговаривая, что, когда в следующий раз его будут спрашивать о цене, он должен быть более сговорчив. Сэнди потерял сознание... я начала снова кричать... Сэнди... его нога была совершенно черная... Бык снова меня ударил, а потом бросил меня на пол. В это время Адам вырвался от Янка и попытался мне помочь. Тогда они накинулись на него, как звери, как акулы, которые нападают на своего же! Они погнались за ним, настигли его в коридоре, и, мне показалось, я услышала удары молотка. Так оно и было. Адам страшно кричал. Я выбежала в коридор, увидела, что они сотворили, и упала без сознания. Я не знаю, что они со мной делали после того, как я упала. Я истекала кровью, когда очнулась... слава богу, их уже не было.
   Я не знала, что мне делать дальше. Сэнди едва мог двигаться, на стене висел труп. Я помогла Сэнди подняться, и он оперся на мое плечо. Мы начали спускаться вниз. У меня была одна мысль в тот момент – побыстрее отсюда выбраться. Вы были там? Ступеньки завалены всяким дерьмом, идти по лестнице было все равно, что идти по мусорке. Но я дотащила-таки его вниз, он просто сходил с ума от боли, все время стонал. Мы долго не могли поймать такси, здесь с ними всегда напряженка. Но, наконец, это нам удалось. И я отвезла Сэнди в клинику «Буэновиста», где ему обработали ноту. Я думала, что на этом все беды и кончатся, надеялась, что Янк и Бык исчезли.
   Но они явились в магазин на следующий день. Пригрозили нам и сказали, чтобы мы держали язык за зубами, иначе с нами случится то же, что и с Адамом. Мы придумали историю про Бостон, так как подозревали, что полиция может выйти на нас, поэтому нам нужно было алиби. Мы надеялись, что они уедут в Калифорнию, оставят нас в покое, исчезнут из нашей жизни.
   Если они узнают, что я вам все рассказала, то наверняка убьют нас".
  
  
  * * *
  
   Карелла не был дураком и не собирался идти за ними в одиночку.
   Три мотоцикла все так же стояли, прикованные цепями к ограждению. Карелла и Мейер с револьверами в руках тихо вошли в подъезд и осторожно поднялись на третий этаж. Став по обе стороны двери лицом друг к другу, детективы прислушались.
   – Сколько их там? – прошептал Карелла.
   – Минимум – четверо, – так же шепотом ответил Мейер.
   – Ты готов?
   – Как никогда!
   Самая поганая вещь в выбивании дверей – это то, что ты никогда не знаешь, что тебя за ними ждет. Можно прислушиваться час и различить два, пять или восемь голосов, но когда вломишься внутрь, то, вполне вероятно, ты можешь встретиться с целой армией вооруженных до зубов головорезов, готовых разорвать тебя на куски и по кускам спустить с лестницы. Карелла, как и Мейер, расслышал четыре разных голоса. Все голоса принадлежали мужчинам, и ему показалось, что он опознал два из них, принадлежащие Быку и Янку. Он не думал, что рокеры будут вооружены, но ведь пока туда не ворвешься, так и не узнаешь, как оно есть на самом деле. И ничего другого не остается, как просто брать их.
   Карелла кивнул Мейеру, тот согласно кивнул в ответ. Карелла отошел к противоположной двери, набирая разбег, и ринулся на дверь, выставив вперед правую ногу. Удар получился сильный и точный. Дверь распахнулась, Карелла по инерции пробежал еще несколько метров вперед. Мейер, держа пистолет перед собой, вбежал следом. Бык и Вилли сидели за кухонным столом и пили вино. Янк стоял возле холодильника и разговаривал с мускулистым чернокожим парнем.
   Бык вскочил со стула, и в руках у него блеснуло лезвие выкидного ножа. Он ринулся на Кареллу, держа нож на уровне живота. Карелла выстрелил. Бык вполне оправдывал свое прозвище: первая пуля его не остановила. Как раненый слон. Бык продолжал надвигаться на Кареллу. Детектив выстрелил снова, а потом еще раз. Но Бык продолжал идти. Он почти дошел до Кареллы и замахнулся ножом, пытаясь угодить в лицо или шею детектива. В этот момент он получил четвертую пулю. Карелла уперся стволом в живот рокера и нажал на спусковой крючок. Выстрел получился приглушенным. Пуля сильно отбросила Быка, и он завалился на кухонный стол. Пытаясь подняться, он перевалился на бок, но тут кровь хлынула у него изо рта, и Бык всем телом грохнулся на пол.
   Все застыли в оцепенении. Янк и негр, стоявшие возле холодильника, явно были готовы пойти на прорыв. В их взглядах светилось одно и то же выражение зверя, который понял, что все кончено, терять больше нечего, поэтому стоит попытать счастья. Мейер легко прочел эти мысли в их глазах, так как уже встречал такие взгляды неоднократно. Он не знал, кто эти люди, но он видел, что Янк готов бежать, а в таком состоянии он представлял реальную опасность.
   Мейер направил револьвер в грудь Янка.
   – Не делай этого.
   Этой фразы оказалось достаточно. Револьвер смотрел точно в сердце Янка, и в глазах рокера появилось что-то новое. Звериная затравленная решимость постепенно угасла. Мейер и это мог объяснить, и это было ему знакомо – мир с годами не менялся. В новом взгляде Янка были вина, облегчение и утрата последней надежды. Мейер с удовлетворением отметил про себя, что теперь Янк будет стоять смирно и даст спокойно надеть на себя наручники. С ним хлопот не будет.
   Вилли Хэркорт сидел за столом с круглыми от ужаса глазами. Бык стоял на коленях, упираясь головой в пол. Он истекал кровью и был уже в агонии. Когда началась стрельба, от страха Вилли обмочился. Он и сейчас боялся пошевелиться, с одной стороны, опасаясь получить пулю, а с другой – ему было стыдно показать, что он помочился прямо в штаны.
   – Есть телефон? – спросил Карелла.
   – Н-н-нет, – заикаясь и дрожа промычал Вилли.
   – Как ваше имя, мистер? – спросил Карелла черного.
   – Фрэнки Чайлдз. Я не знаю этих ребят, я зашел выпить с ними винца, вот и все.
   – У тебя кровь идет, Став, – сказал Мейер.
   Карелла поднес платок к лицу. На нем действительно оказалась кровь. Наверное, Бык сумел-таки его зацепить.
   – Да, – сказал Карелла, пытаясь восстановить дыхание.
  
  
  
  
   Глава 12
  
  
   Ребятам все больше нравилось это дело. В конце концов, если и заниматься ограблениями банков (а ведь именно этим и приходилось заниматься в данном случае), то всегда увлекательнее иметь дело с умным преступником, а не с дураком. Ну какой интерес ловить бандита, в голове которого может родиться только одна «гениальная» идея – войти в банк и сунуть дуло револьвера кассиру в рот. Полицейские вынуждены были признать: Глухой принес в скучную атмосферу восемьдесят седьмого участка оживление и заинтересованность в работе.
   – Кто бы это мог быть? – спросил Бернс, в то время как Хейз рассматривал еще один фотостат, пришедший во вторник с утренней почтой. – Он напоминает мне Мейера.
   – За исключением того, что на голове Мейера не увидишь столько волос.
   – Очень остроумно, – огрызнулся Мейер, продолжая внимательно изучать снимок. – Но ты в чем-то прав, он мне здорово напоминает моего дядюшку Морриса из Нью-Джерси.
   – А он случайно не актер?
   – Дядя Моррис? Нет, он галантерейщик.
   – Я имел в виду этого парня на фотографии.
   – Сомнительно, – сказал Бернс. – Уж очень у него умный вид.
   – Почему бы и нет? Может быть, он и актер, – сказал Мейер. – Может, он играл в «Великих ожиданиях».
   – Мне кажется, он англичанин.
   – Да, он похож на английского адвоката, – добавил Хейз.
   – А может, это сам Чарльз Диккенс? – предположил Мейер.
   – Может быть. Английские адвокаты и английские писатели так похожи друг на друга...
   – А может, это знаменитый английский убийца?
   – Или не менее знаменитый сексуальный маньяк.
   – Все англичане немного грешат этим.
   – Да, этот тип явно сексуально озабочен, – заметил Бернс.
   – Это, наверное, из-за его волос. У него очень своеобразно зачесаны волосы.
   – А мне очень нравится его галстук!
   – А шарфик?
   – Шарфик тоже ничего, но я предпочитаю галстук!
   – Черт побери, кто же это такой? – раздраженно спросил Бернс.
   – Понятия не имею, – пожал плечами Мейер.
  
  
  * * *
  
   Глухой держал в руках грифельную доску.
   – Вы все поняли из того, что я говорил?
   – Да, – ответил Гарольд. – Я должен войти в сейф вместе с управляющим банка...
   – Его зовут Альтон.
   – Правильно. Я забираю деньги и возвращаюсь с ним обратно в его офис.
   – Тем временем, – продолжил Роджерс, – Денни и я на машине подъезжаем к окну кассира.
   – А ты, Флоренс?
   – Я копаюсь в заглохнувшем двигателе в самом начале кругового объезда.
   – Я в офисе управляющего, затыкаю ему рот и оглушаю, – сказал Гарольд.
   – В это время я выхожу из машины, – вступил Денни, – и разбиваю окно.
   – Я перебегаю из офиса управляющего, попадаю в конторку кассира и через разбитое окно выпрыгиваю на улицу.
   – Я ему помогу...
   – Мы оба садимся в машину...
   – Я жму на газ... – продолжал Роджер.
   – Я забираю вас, мистер Тобмен, у входа в банк, – сказала Флоренс.
   – И мы смываемся...
   – Все точно, – сказал Глухой. – Есть вопросы?
   – Мы будем возвращаться сюда после дела?
   – Нет. Я уже забронировал всем номера в «Эллистере».
   – Но почему именно там?
   – А почему нет?
   – Но почему не здесь, в «Ремингтоне», или где-нибудь поблизости?
   – Это крысиная дыра. Я выбрал ее для наших встреч потому, что здесь не задают лишних вопросов.
   – Ладно. «Эллистер» так «Эллистер», – кивнул Гарольд.
   – Ты, Роджер и Денни – три уважаемых респектабельных бизнесмена, поэтому вы решили поселиться в одном из самых престижных отелей города. Флоренс и я – муж и жена, приехали из Лос-Анджелеса. Встречаемся в комнате у Роджера в три часа, тогда и поделим деньги. А в субботу утром разъедемся на все четыре стороны.
   – Пятьсот тысяч долларов! – присвистнул Гарольд.
   – Пять – минус несколько тысяч, – поправил его Глухой. – Есть еще вопросы?
   – Как бы в конце никто никого не надул, – сказал Роджер.
   – Я позабочусь об этом, – сказал Глухой. – Вы должны беспокоиться только о четком выполнении своей работы. Я думаю, что сто тысяч долларов на брата уменьшат вашу подозрительность.
   – Но все же...
   – Я тоже не хочу, чтобы между нами были какие-то недомолвки, Роджер. Ты хочешь сказать, что выходишь из дела? Я не собираюсь пока называть вам банк, так что ты свободен, можешь катиться на все четыре стороны. И уходи сейчас, сделай одолжение, чтобы мы успели подыскать тебе замену.
   – Но я не собирался выходить из дела, – сказал Роджер обиженно.
   – Так зачем ты морочишь нам голову? Да или нет?
   – Да.
   – Хорошо. Может, кого-то еще мучают сомнения?
   – Меня теперь беспокоит Роджер, – сказал Денни.
   – А я в жизни не встречала ни одного человека, которому могла бы доверять, – сказала Флоренс. – Поэтому я не жду доверия от остальных и не требую доверия к себе.
   – А ты, Гарольд?
   – Я хочу получить сто тысяч.
   – Тогда, я думаю, мы все выяснили, – заключил Глухой.
   Патрульный Майк Ингерсол зашел в участок в четыре часа дня. Он сменился с дежурства пятнадцать минут назад, но уже успел переодеться в гражданскую одежду – коричневые брюки, спортивную рубашку и легкую куртку на змейке.
   Клинг сидел за рабочим столом и беседовал с миссис Ангермен, показывая ей различные фотографии преступников в надежде, что, может, она опознает на снимках человека, с которым имела несчастье столкнуться и даже немного «потанцевать» в прошлый вторник. Ингерсол жестом позвал Клинга. Тот так же жестом показал, что занят и ему не до Ингерсола, но патрульный настойчиво подзывал детектива к себе. При виде этой немой пантомимы миссис Ангермен повернулась в сторону патрульного.
   – Здравствуйте, миссис Ангермен, – улыбаясь, поздоровался Ингерсол.
   Миссис Ангермен с удивлением уставилась на патрульного.
   – Патрульный полицейский Ингерсол, – представился тот.
   – О, да-да, конечно. Я не узнала вас без униформы.
   – Я освобожусь через минутку, – сказал Клинг.
   – Конечно, можешь не торопиться, – сказал Ингерсол и, подойдя к доске сообщений, принялся изучать галерею фотостатов, присланных Глухим. Он ничего не знал об этом деле и, наверное, решил, что фотостаты – розыгрыш, устроенный кем-то из детективов, чтобы скрасить скучную атмосферу участка.
   Миссис Ангермен, глядя на фотографии, только отрицательно качала головой. В конце концов она поднялась со стула, и Клинг поблагодарил ее за оказанную полиции помощь. На прощание она махнула Ингерсолу рукой и сказала:
   – Было приятно повидаться.
   Когда она вышла, Ингерсол подошел к столу Клинга.
   – Ну что, помогла чем-нибудь? – спросил он.
   – Ничем абсолютно! – воскликнул Клинг.
   Ингерсол придвинул стул и сел.
   – У тебя есть свободная минутка?
   – Только не говори, что еще кого-то ограбили.
   – Нет-нет, – заверил Ингерсол и повернулся к Клингу, положив локти на его рабочий стол. – На этой неделе было, слава богу, спокойно. Я вот о чем хотел с тобой поговорить, – сказал Ингерсол, придвигаясь поближе к Клингу и переходя на шепот, словно опасаясь, что его кто-нибудь услышит. – Как ты относишься к тому, чтобы устроить ловушку для нашего неуловимого «артиста»?
   – Хочешь посадить одного из наших людей в пустую квартиру?
   – Да.
   – Я уже думал об этом, но вряд ли это сработает.
   – Почему?
   – Если этот парень из местных, то он наверняка ведет наблюдение за квартирами и легко засечет слежку.
   – Может быть, и не засечет. Кроме того, мы зашли в тупик. Может, стоит и попробовать.
   – Ну, не совсем так, есть у меня одна штука. Пока подождем, к чему она приведет. Утро вечера мудренее.
   – Что за штука, Берт? – сказал Ингерсол, вынимая блокнот. – Мне это можно узнать?
   – Грабитель обронил фирменную ручку в квартире мисс Блейер.
   – Классная бабенка! – сказал Ингерсол восхищенно.
   – Да, – кивнул Клинг, стараясь выглядеть абсолютно спокойным. – Я вышел на бывшего уголовника Фреда Липтона, у него две судимости.
   – За ограбления со взломом?
   – Нет, за подделку ценных бумаг.
   – Он живет где-то рядом?
   – В Калмз-Пойнте.
   – Где именно? Я тоже там живу.
   – Работает он в конторе по торговле недвижимостью на Эшмед-авеню, а живет на углу Девяносто восьмой и Аврора-стрит.
   – Так это рядом со мной, – сказал Ингерсол. – В таком случае, может, я чем-нибудь смогу тебе помочь?
   – Да у тебя же на лбу написано, что ты – полицейский, – улыбнулся Клинг.
   – Что ты хочешь этим сказать?
   – У Липтона есть подружка в забегаловке под названием «Ги-ги-гоу-гоу».
   – Да, мне знакомо это местечко. Настоящая дыра.
   – Хейз прошлым вечером попытался было раскрутить эту девицу, но она его сразу вычислила. Меня этот парень знает и, кажется, заметил, что я им интересуюсь.
   – Ну, в таком случае это вы выглядите как фараоны, а не я, – заметил Ингерсол и, кивнув, добавил: – Значит, тебе не нужна моя помощь?
   – Нет, я, пожалуй, попрошу Уиллиса.
   – Да, он, наверное, подойдет, – сказал Ингерсол. – Но тем не менее, может, нам сразу все обговорить? На случай, если ничего не выйдет с Липтоном.
   – Я думаю, это будет пустая трата времени, Майк.
   – Последним было ограбление Ангерменов, вернее попытка ограбления, не так ли? Это было пять дней тому назад. Не похоже, чтобы этот парень стал долго сидеть без дела.
   – Но сейчас он может отсиживаться, ведь старуха его видела.
   – Ну и что из этого? Он же не пойдет грабить одну и ту же квартиру дважды.
   – Нет, конечно.
   – По моим расчетам, он пытается ограбить как можно больше квартир, пока не закончились зимние отпуска.
   – Я не понимаю, к чему ты мне это говоришь, Майк.
   – Посмотри на график его работы. Он ограбил дюжину квартир в феврале и марте и еще три в апреле – сколько у него на это ушло в апреле? Две недели?
   – Что-то вроде этого.
   – Так вот, апрель еще не кончился, и люди еще выезжают на зимние курорты. В мае и июне большинство людей сидит дома. У него остается не так уж много времени до мая. И потом, он сорвался на Ангерменах, не забывай об этом. Я думаю, он снова проявит себя и очень скоро.
   – Ну, тогда объясни мне свою идею поподробнее.
   – Я разговаривал со многими управляющими в районе, сейчас у них в домах три или четыре квартиры пустуют, потому что хозяева уехали в отпуск. Мы можем устроить засады хотя бы в двух из них. А может, и во всех, если тебе дадут еще людей. Мы бы поддерживали между собой радиосвязь и не упустили бы его в случае чего. Что ты думаешь по этому поводу?
   – Вряд ли мне дополнительно выделят людей.
   – Может, обратимся к капитану Фрику?
   – Это бесполезно, Майк. Если кто-то и будет что-то делать, так это мы двое. И я даю руку на отсечение, что помощи мы не дождемся. Все сейчас загружены работой.
   – Но ты мне поможешь?
   – А когда ты хочешь начать?
   – Сегодня.
   – Ладно, договорились.
   – Может, нам повезет. Если нет, то попробуем завтра ночью, на этой неделе я на дневном дежурстве, но даже на следующей я все равно буду пасти этого сукиного сына.
   – Да, но ведь и нам иногда нужно поспать, – улыбнувшись, заметил Клинг.
   – Вот когда поймаем его, тогда и отдохнем, – улыбнулся в ответ Ингерсол. – Послушай, Берт, я буду с тобой откровенен. Мне его нужно взять потому, что это поможет мне в карьере, понимаешь? В полиции я уже двенадцать лет, дважды награждался за храбрость, но до сих пор получаю жалкие одиннадцать тысяч в год. Пора мне расти, как ты считаешь? Я ведь разведен, ты не знал?
   – Нет, не знал.
   – Мне приходится тратить кучу денег на алименты. А я хочу еще раз жениться. Есть одна девушка, она мне очень нравится. Если мы раскрутим это дело, ты мне окажешь огромную услугу. Я тебе все это как брату говорю.
   – Я тебя понимаю, Майк.
   – Правда?
   – Конечно.
   – Значит, вот что, сделаем таким образом: я еще раз проверю квартиры, чтобы убедиться, что хозяева не вернутся неожиданно. Позвоню тебе позже, и мы договоримся о встрече, о'кей?
   – Хорошо.
   – Ты возьмешь передатчики или мне самому договориться?
   – А зачем они нам?
   – В последний раз парень чуть не погорел. Кто даст гарантию, что на этот раз он не будет вооружен? Лучше перестраховаться лишний раз и быть в радиоконтакте друг с другом.
   – Я возьму передатчики, – сказал Клинг.
   – Вот и хорошо. Тогда пока. Я позвоню.
   – Пока, – сказал Клинг вслед Ингерсолу, который уже шел по коридору к металлической лестнице.
   Клингу вдруг пришло в голову, что Ингерсола зря так слабо продвигают по службе – у него были все замашки начальника.
  
  
  * * *
  
   Холл Уиллис был очень опытным и умным полицейским. Вечером ему удалось в течение сорока минут общаться с Рондой Спэар в «Ги-ги-гоу-гоу». Правда, ему пришлось раскошелиться на пять напитков для нее. Но тем не менее ему так и не удалось выудить что-нибудь ценное.
   Уиллис действительно не был похож на полицейского, да и на встречу он пошел без оружия, заранее предупрежденный о том, что Ронда – баба глазастая и пушку заметит сразу. Ему не удалось получить ни одного четкого ответа ни на один, даже самый безобидный вопрос. Он понял, что предыдущая безуспешная попытка Хейза только насторожила девицу, и она теперь не хочет вести никаких разговоров с мужчинами, особенно с теми, которые не являются завсегдатаями бара. Действительно, если ты не уверен, кто на самом деле полицейский, то лучше вести себя со всеми так, будто все полицейские. Особенно, если тебе нужно что-то от них скрыть. И после разговора с танцовщицей Уиллис убедился в одном: Ронде Спэар было что скрывать.
   В общем, вечер можно было считать пропавшим.
   Таким же этот вечер можно было назвать для Клинга и Ингерсола, хотя для них он оказался гораздо длиннее. Они устроились в разных квартирах и стали поджидать грабителя. Радиосвязь была, как всегда, дрянной, но, в конце концов, ее удалось наладить. Чтобы не уснуть, они периодически переговаривались о разных пустяках.
   Они покинули свои засады около семи часов утра, так и не дождавшись грабителя.
  
  
  
  
   Глава 13
  
  
   В 10.10 утра, как раз после того, как доставили почту, в участке раздался звонок. Карелла снял трубку.
   – Восемьдесят седьмой участок, Карелла, – отрекомендовался он.
   – Добрый день, детектив Карелла.
   Карелла сразу узнал этот голос и жестом показал Мейеру, чтобы тот снял трубку параллельного аппарата.
   – Добрый день. Давненько не слышал твоего голоса.
   – Почта уже пришла? – спросил Глухой.
   – Несколько минут назад.
   – Просмотрел?
   – Нет еще.
   – А может, это уже следовало сделать?
   – У меня такое чувство, будто я знаю, что там.
   – А может, ты удивишься.
   – Да нет, не уверен. Раньше все шло по одному сценарию.
   – У тебя конверт перед глазами?
   – Да, – ответил Карелла, выуживая из кучи бумаг большой желтый конверт. – Кстати, мое имя пишется через букву "в".
   – Ну, извини, – сказал Глухой. – Почему бы тебе не распечатать конверт?
   – Неужели ты не положишь трубку?
   – Нет. Конечно, если это не займет много времени. А рисковать я, разумеется, не собираюсь, так что не стоит пытаться меня засечь.
   Карелла вскрыл конверт и вытащил оттуда фотостат.
   – Я опять удивлен, – мрачно заверил он. – Ну, и кто же этот парень?
   – А ты что, не знаешь?
   – Представь себе.
   – Я думаю, ты врешь, – ответил Глухой и повесил трубку.
   Карелла ждал. Он знал, что Глухой обязательно позвонит еще раз. И не ошибся.
   – Восемьдесят седьмой полицейский участок. Детектив Карелла, – снова взял трубку Карелла.
   – Извини за вынужденные меры предосторожности, – заговорил Глухой. – Я, конечно, не уверен, что вы можете быстро и точно меня засечь, но лучше лишний раз не рисковать.
   – Так зачем ты прислал всю эту галерею? – начал Карелла.
   – Ну-ну, Карелла, не огорчай меня.
   – Нет, я серьезно. Кажется, мы уже все, что можно, перебрали. Ты не хочешь дать нам парочку подсказок?
   – Нет, не могу, – ответил Глухой. – Боюсь, что вам придется поднапрячь свои мозговые извилины.
   – Да, времени осталось маловато. Сегодня уже среда, а ты собираешься выполнить свое обещание в пятницу.
   – Верно. Я тебе советую взять календарь и обвести эту дату кружком, чтобы не забыть.
   – Уже обвел.
   – Хорошо. В таком случае, ты уже на полпути к разгадке.
   – А точнее?
   – Подумай, – сказал Глухой и снова повесил трубку.
   Карелла задумался. Прошло немало времени, Глухой позвонил только в половине четвертого.
   – Что случилось? – спросил Карелла. – Тебе что, нужно было срочно идти на демонстрацию?
   – Просто я решил немного потрепать тебе нервы.
   – Тебе это удалось.
   – Что ты можешь сказать о последнем фотостате?
   – Абсолютно ничего. Кстати, мы никак не можем привязать и снимок женщины. Мы, конечно, опознали Вашингтона и Гувера, но... ты же не собираешься ограбить штаб-квартиру ФБР?
   – Более умной мысли тебе в голову прийти не могло.
   – А может, ты собираешься совершить налет на ФБР в Вашингтоне, сев на японский истребитель «Зеро»?
   – Выходит вы и «Зеро» опознали?
   – Да, у нас тут есть специалисты по Востоку.
   – Шутишь? – заметил Глухой, и Карелла мог поклясться, что в это время Глухой иронично кивал головой и подмигивал.
   – Но в целом это какой-то бред, – сказал Карелла. – Гувер, Вашингтон, этот тип с бакенбардами. Что ты хотел нам этим сказать?
   – Неужели так уж трудно догадаться?
   – Трудно, представь себе.
   – В таком случае я вынужден констатировать факт, Карелла...
   – Какой факт?
   – Что ты абсолютно не компетентен...
   – Я на твоем месте...
   – Да-да, ты не можешь остановить осуществление моих планов, – продолжал Глухой.
   – А что, тебе хочется, чтобы тебя остановили?
   – Мне хотелось бы понаблюдать, как вы будете это делать.
   – Да?
   – Я тогда чувствую себя зверем, на которого идет охота. Это будоражит кровь, заставляет меня жить в полную силу. И тебя тоже, кстати. В общем, то, что вас интересует, можно назвать порочным кругом. – Глухой выделил последнее слово, и Карелла понял, что сделал он это намеренно. «Круг».
   – Значит, это так можно назвать? – спросил Карелла.
   – Да, я настоятельно вам это рекомендую. Иначе вы действительно получите дырку от бублика – зеро, – сказал Глухой и повесил трубку.
   Карелла быстро достал из стола телефонный справочник района Айсола. Зеро – это круг, так намекнул Глухой. Карелла начал внимательно просматривать адреса, водя пальцем по страницам: "Первый Федеральный Банк:
   Главный офис, Хайленд, 1265 – 380 – 1764
   304 С 110 – 780 – 3751
   Ятс-авеню, 304 – 271 – 0800
   Бульвар Хэрси, 4404 – 983 – 6100
   Норе, 371 – 642 – 8751
   Ван Бурен Секл, 14 – 231 – 7244".
   Карелла просмотрел весь список по телефонному справочнику Айсолы, затем проверил адреса отделений Первого Федерального Банка в справочниках остальных четырех районов. Ему показалось, что подходит только один адрес. Карелла застегнул верхнюю пуговицу рубашки, затянул галстук, вышел в коридор и сразу столкнулся с Мейером, выходившим из туалета.
   – Ты куда? – спросил тот.
   – В библиотеку, – на ходу ответил Карелла.
   Теперь он знал, кто запечатлен на двух последних фотостатах. Этим человеком оказался не кто иной, как Мартин Ван Бурен (1782 – 1862), восьмой президент Соединенных Штатов Америки.
   В городе многие улицы, проспекты, бульвары, мосты, аэропорты, университеты и даже скоростные магистрали называют именами бывших президентов. Тем, что небольшую площадь назвали именем Ван Бурена, бывшему президенту особой чести явно не оказали. В конце концов кто его сейчас помнил, кроме разве что жителей Киндеркука, города в штате Нью-Йорк, в котором он родился? Но факт остается фактом. На Ван Бурен Секл, 14, располагалось отделение Первого Федерального Банка. Наконец-то картинки начали проявляться. А может, это только показалось, думал Карелла, может окончательный смысл снимков совсем не в этом. Мысль об ошибке не давала Карелле покоя. Если все так просто, то вряд ли все так верно. Зачем Глухому подсказывать точное местонахождение банка, да еще объявлять заранее дату преступления? Здесь явно было что-то не так, и Карелла, мучительно над всем размышляя, ответа пока не находил.
   Квартира жива только тогда, когда в ней живут люди. А когда люди отсутствуют, она становится обычным складом безжизненных вещей. Полицейскому, в одиночестве и темноте сидящему в квартире долгие часы, она напоминает кладбище мебели.
   Берт Клинг сидел в кресле в пустой квартире на Ричардсон Драйв, 648, повернувшись лицом к входной двери. На улице была кромешная тьма. В одной руке детектива была рация, в другой он держал револьвер. Из последних сил Клинг боролся со сном. Изредка, когда глаза совсем слипались, он вызывал по рации Майка Ингерсола, который сидел в такой же засаде на Ричардсон Драйв, 653, в доме напротив. Их разговоры были как две капли воды похожи друг на друга.
   – Привет, Майк.
   – Привет, Берт. Как у тебя дела?
   – Все тихо.
   – Здесь тоже.
   – Ладно, свяжусь позже.
   – О'кей.
   Без десяти двенадцать вдруг зазвонил телефон. От неожиданности Клинг чуть не вывалился из кресла. Телефон прозвонил шесть раз и затих. Через некоторое время, ушедшее, скорее всего, на набор номера, телефон зазвонил снова. На этот раз он звонил довольно долго. Клинг насчитал четырнадцать звонков. Очевидно, звонивший не знал, что хозяева квартиры в отъезде. Наверное, в первый раз он решил, что не туда попал. Но, с другой стороны, это мог быть и вор, который проверяет и перепроверяет, есть ли кто-нибудь дома. Если таким образом он убедился, что хозяев нет, то теперь он может спокойно подниматься, открывать двери и брать все что угодно.
   Клинг выжидал.
   В 12.30 на связь вышел Ингерсол.
   – Привет, Берт. Как у тебя?
   – Несколько раз звонил телефон, вот и все.
   – А у меня тихо.
   – Да, эта ночь, кажется, будет тянуться вечно, Майк.
   – Но не больше, чем прошлая.
   – Ладно, до связи.
   – Давай.
   Примерно каждые сорок минут они переговаривались между собой. Вор так и не появился. Начало светать. Клинг связался по рации с Ингерсолом и предложил расходиться по домам. Тот вздохнул и согласился:
   – Да, наверное, ты прав. Может, выпьем кофе перед тем, как разойтись?
   – Неплохая идея. Встретимся внизу.
   Возле дома номер 657 стояла патрульная полицейская машина. В этом доме жила Августа. Клинг и Ингерсол быстро подошли к машине. Патрульный знал их в лицо. Клинг поинтересовался, что здесь произошло.
   – Вор обчистил квартиру в этом доме.
   – Шутишь?
   – Не до смеха, – обиделся патрульный. Клинг и Ингерсол вошли в дом и постучали в квартиру управляющего. Вышла женщина в халате и сказала, что ее муж пошел наверх в квартиру 6Д вместе с полицейским. Клинг и Ингерсол поднялись на шестой этаж. Возле двери стоял напарник патрульного и рассматривал дверной замок, управляющий находился рядом.
   – Ну, и что? – спросил Клинг.
   – Следов взлома нет, наверное, открывали ключом, – доложил полицейский.
   – А ну, давай посмотрим, Майк. Ты уже звонил в участок. Лью?
   – Генри уже звонил. Я думал, вы приехали по нашему вызову.
   – Нет, – отрицательно покачав головой, сказал Клинг и вошел в квартиру. Ингерсол последовал за ним. Планировка была такая же, как и в квартире Августы, живущей на одиннадцатом этаже, так что Клинг прекрасно знал, где спальня. В квартире был знакомый кавардак: одежда разбросана где только можно, на полу – перевернутые ящики, беспорядочные кучи белья.
   – Чего-то не хватает, – сказал Ингерсол.
   – Чего?
   – Нет котенка.
   Они подошли к платяному шкафу. Клинг, вспомнив миссис Анджиери, посмотрел за трельяж, памятуя, что тогда котенок завалился за него.
   – Постой, а вот и он, – сказал Ингерсол.
   Рядом с серебряным набором для ухода за волосами, который почему-то не привлек внимания вора, стояла небольшая стеклянная фигурка котенка с голубым бантиком на шее.
   – Наверное, с живыми у него сейчас перебои, – мрачно заметил Ингерсол.
   – Может, остались какие-нибудь отпечатки, – предположил Клинг.
   – Сомнительно.
   – Да, он слишком осторожен.
   – Нет, ну как тебе нравится этот сукин сын? – не выдержав, взорвался Ингерсол. – Мы сидим, как дураки, и поджидаем его в двух разных квартирах, а он набирается наглости обчистить третью – у нас же под носом!
   – Давай поговорим с управляющим.
   Управляющему Филиппу Трэммелю было под шестьдесят. Был он худощав, одет в джинсы и джинсовую рубашку.
   – Как вы обнаружили, что квартира ограблена? – спросил его Клинг.
   – Я поднимался наверх, чтобы собрать мусор. У нас нет мусоропровода, поэтому жители обычно оставляют мусор в полиэтиленовых пакетах у черного входа, а я сношу его вниз. Это несложно. Вы скажете, что это не дело управляющего, но я не против того, чтобы немного помочь людям.
   – И что вы обнаружили?
   – Я увидел, что дверь квартиры 6Д открыта. Вспомнив, как ограбили мисс Блейер, я, конечно, зашел внутрь и вот что увидел. Кто-то уже успел побывать здесь до меня. Я сразу же вызвал полицию, и вот вы приехали.
   – И вот мы приехали, – сокрушенно вздохнул Ингерсол.
  
  
  
  
   Глава 14
  
  
   Если тебе присылают по почте снимок футбольной команды, то первое, что ты думаешь о приславшем, это то, что он просто сумасшедший, если, конечно, ты не понимаешь, зачем он это сделал и что под этим подразумевается.
   Если бы до этого ребята из восемьдесят седьмого участка не имели достаточно информации, то они бы в жизни не догадались, что может означать этот фотостат. Но, наученные прошлым опытом, они начали не спеша сопоставлять последний снимок с предыдущим.
   Если Вашингтон означает «первый»...
   А Гувер означает «федеральный».
   Вильма Бэнки означает «банк».
   То что же тогда значит...
   Ван Бурен мог означать только самого себя, но он никак не увязывался с последним снимком.
   Если «Зеро» означает «круглую площадь», то при чем здесь футбольная команда?
   – Почему не бейсбольная? – спросил Мейер.
   – Или хоккейная? – добавил в свою очередь Карелла.
   – Или баскетбольная или ватерпольная, или волейбольная, черт возьми! – раздраженно сказал Хейз.
   – Почему футбольная?
   – Что он этим хочет сказать?
   – Но он, вроде, все уже нам сообщил...
   – Может, он хочет нам сказать, что все это для него игра?
   – Но почему именно футбол?
   – А почему бы и нет? Игра есть игра.
   – Но не для Глухого.
   – К тому же сейчас не футбольный сезон.
   – Да, сейчас бейсбол в самом разгаре.
   – Почему же все-таки футбол?
   – Все, что было нужно, он нам уже сказал.
   – Пару минут назад я говорил то же самое.
   – Кто-нибудь звонил в восемьдесят шестой участок?
   – Я. Вчера днем.
   – Они прикроют банк завтра?
   – Говорят, что муха не проскользнет.
   – Может, у него в деле задействовано одиннадцать человек? – предположил Хейз.
   – Что?
   – Футбольная команда. Одиннадцать игроков.
   – Нет, секунду, – сказал Карелла. – А что он все-таки нам не сообщил?
   – Он все сообщил. Дату, название банка, адрес...
   – Да, но не время.
   – Одиннадцать, – снова повторил Хейз.
   – Одиннадцать часов, – подтвердил Мейер.
   – Да, – убежденно кивнул Карелла и снял трубку телефона. – Кто в восемьдесят шестом занимается этим делом?
   Полицейские восемьдесят шестого участка ничем, кроме, разумеется, имен, не отличались от своих коллег из восемьдесят седьмого. Полицейские, как и все работающие в маленьких коллективах, становятся очень похожими друг на друга, и поэтому их очень трудно различать как отдельные индивидуальности.
   До звонка Кареллы детектив первого ранга восемьдесят шестого участка Альберт Шмидт разговаривал с мистером Альтоном, управляющим одного из отделений Первого Федерального Банка. Но после разговора с Кареллой появилась важная дополнительная информация, и Шмидту пришлось второй раз навещать банк лично.
   Мистер Альтон, маленький толстенький человечек с лысеющей головой, до сих пор, по-видимому, не мог отойти после первого разговора с полицией. Новый визит детектива, сообщившего еще и точное время ограбления, окончательно вверг управляющего в уныние.
   – Но я никак в толк не возьму, – говорил он, – откуда им известно даже точное время ограбления?
   – Не знаю, – задумчиво произнес Шмидт. – Может, бандиты вообще не придут, сэр. Может, они все это специально придумали, чтобы сбить нас с толку.
   – Но вы же говорили, что на этом участке висит столько преступлений...
   – Да, он нам доставил кучу неприятностей. Не мне, конечно, лично, а всему полицейскому управлению. Поэтому мы и считаем, что лучше лишний раз перестраховаться.
   – Не знаю, не знаю, – качая головой, говорил мистер Альтон. – Пятница у нас самый напряженный день. По пятницам мы выплачиваем наличные рабочим сразу трех заводов. Если вы замените...
   – Да, мы как раз думаем, что преступники рассчитывают взять эти деньги, мистер Альтон. Именно зарплату.
   – Да, но если вы замените моих кассиров своими людьми, то как мы сможем обслуживать наших клиентов?
   – Вы полагаете, что если грабители унесут полмиллиона долларов, обслуживание значительно улучшится?
   – Нет, конечно, но... – мистер Альтон снова покачал головой. – Когда ваши люди будут здесь?
   – А во сколько вы открываетесь?
   – В девять.
   – Значит, к этому времени наши люди уже будут здесь, – сказал Шмидт.
   В помещении восемьдесят седьмого полицейского участка, очевидно, в предвкушении поимки Глухого, царило оживление, звучали шутки и смех.
   – Представляешь, этот тип покупает слуховой аппарат, – рассказывал Мейер, – и расхваливает его своим друзьям, мол, это лучшее вложение капитала, которое я когда-либо делал в своей жизни. Теперь, даже если я наверху в своей спальне, я сразу слышу, как внизу закипает чайник! Если мне навстречу едет машина, то я знаю об этом уже за милю. Это самая классная вещь, которую я когда-либо покупал! Ну вот, он все это рассказывает, друзья согласно кивают, а один спрашивает: «И сколько же ты за нее заплатил?» А он смотрит на часы и отвечает: «Без четверти два».
   Зазвонил телефон.
   Клинг, все еще корчась от смеха, поднял трубку.
   – Восемьдесят седьмой участок. Детектив Клинг.
   – Берт, это я.
   – О, привет. Августа.
   – Да, этот парень просто великолепно играл на скрипке, – рассказывал уже Хейз. – Когда он начинал играть, люди переставали бить друг другу морды, собаки – гоняться за кошками...
   – Берт, через полчаса я заканчиваю работу, – сказала Августа. – Когда ты освободишься?
   – Не раньше четырех, – ответил Клинг. – А что?
   – Ну, я подумала, может, мы могли бы заняться любовью прямо днем...
   – Этот парень был прямо универсальный миротворец, – продолжал Хейз. – Он пошел в ООН, и ему оплатили испытательную поездку в африканские джунгли – сыграть на скрипке диким животным, чтобы они перестали пожирать друг друга. А потом он планировал отправиться в кругосветное миротворческое турне.
   – Ну... – сказал Клинг, украдкой взглянув на своих коллег. – Я думаю, мне удастся смотаться немного раньше. Ты сейчас где?
   – Я...
   – Секунду, я возьму карандаш.
   – В джунглях, в самой глубокой чаще, он останавливается под пробковым деревом, достает свой инструмент и начинает играть, – говорил Хейз.
   – Говори, – сказал Клинг, придвигая блокнот поближе.
   – Вокруг начинают собираться звери: львы, носороги, бегемоты, шакалы, жирафы, – ну, в общем, все, кто там живет. Из скрипки льется волшебная музыка, звери кружком сидят вокруг него, нежно обнявшись, никто не дерется, все мирно слушают...
   – Да, записал, – сказал Клинг.
   – Ну вот, наш парень продолжает играть, и вдруг один леопард подкрадывается по ветке, оказывается прямо у него над головой, прыгает и съедает его живьем!
   – Увидимся через полчаса, – тихо произнес Клинг и положил трубку.
   – Звери потрясены! – говорил Хейз. – Выходит лев и спрашивает леопарда: «Зачем ты это сделал? Этот парень приехал к нам из далекой Америки, забрался в самую чащу, он принес с собой свою скрипку, он играл такую волшебную музыку, что мы забыли все свои распри. Зачем совершил ты эту гнусность?» А леопард прикладывает лапу к уху и спрашивает: «Что-что?»
   Взрыв хохота потряс стены участка, не смеялся один Клинг.
   – Если зайдет Майк Ингерсол, – совершенно серьезно сказал он, словно собирался отправиться на смертельно опасное дело, – я буду в квартире мисс Блейер.
  
  
  * * *
  
   Они занимались любовью в сумраке спальни. Однако на этот раз что-то не ладилось.
   – Что случилось? – шепотом спросила Августа.
   – Не знаю, – ответил Клинг.
   – Может, я делаю что-то не так?
   – Нет-нет.
   – Если я...
   – Нет, Августа, нет. Все...
   – Тогда в чем же дело?
   – Мне кажется, я немного тебя боюсь.
   – Боишься?
   – Да, я все время думаю, что делает такой неуклюжий парень из Риверхеда, как я, в постели с такой необыкновенно красивой девушкой?
   – Ты совсем не неуклюжий, – сказала Августа и дотронулась кончиками пальцев до его губ.
   – Но я почему-то чувствую себя ужасно неуклюжим.
   – Но почему?
   – Потому что ты так прекрасна...
   – Берт, если ты снова заведешь эту пластинку, мне придется огреть тебя молотком по голове.
   – Откуда ты знаешь про молоток?
   – А что я знаю?
   – Молоток – лучшее оружие самозащиты для женщины.
   – А я и не знала.
   Несколько секунд они молчали.
   – Успокойся, – сказала Августа.
   – Но я действительно от тебя без ума.
   – Если ты хочешь, чтобы я стала уродиной, то я могу превратиться и в черта. Смотри, – сказала она и скорчила гримасу. – Ну как?
   – Прекрасно, – мечтательно вздохнул Клинг.
   – Так, где мой молоток? – спросила Августа и, соскользнув с кровати, голая, вышла из спальни.
   Он услышал, как она копается в ящиках на кухне. Когда Августа вернулась, в руке у нее действительно был молоток.
   – Тебя когда-нибудь били молотком? – спросила она, присаживаясь рядом с ним на кровати. Она скрестила в позе лотоса свои длинные, стройные ноги, выпрямила спину, приподняла подбородок и так и застыла с молотком в правой руке.
   – Нет. Многое было, но молотком еще ни разу.
   – А в тебя стреляли?
   – Да.
   – Это после того? – спросила она, показав молотком на шрам на его плече.
   – Да.
   – Больно было?
   – Больно.
   – Можно, я поцелую твой шрам? – и, грациозно склонившись над его телом. Августа нежно поцеловала его плечо. Затем она снова вернулась в прежнее положение.
   – Ты сейчас связался с сумасшедшей маньячкой, которая лупит всех молотком по голове, – страшно заговорила она. – Еще одно слово о моей красоте, и твоим друзьям придется расследовать еще одно убийство. Ты понял?
   – Понял, – ответил Клинг.
   – Будем считать это необходимым вступлением к сексу, так как в следующие десять минут я собираюсь разнести здесь все в пух и прах. А если ты мне не ответишь тем же, я разобью твою башку на мелкие кусочки. Одним ударом. А кстати, неплохо было бы начать с одного сильного удара, – она быстро наклонилась к нему, и Клинг почувствовал, как язык Августы раскрыл его губы и прильнул к его языку.
   – Я вижу, что до тебя, наконец, дошло, – сказала Августа. – Оказывается, нужен был молоток.
   – Наверное, – прошептал Клинг.
   Неожиданно она подняла голову и, вытянув ноги, тесно прижалась к нему всем телом, не выпуская молоток из руки.
   – Слушай, – прошептала она.
   – Слушаю.
   – А ведь мы стали очень нужны друг другу.
   – Да.
   – Я до смерти боюсь за тебя, – сказала Августа, и ее дыхание, казалось, замерло навечно. – Я никогда в жизни не испытывала таких чувств ни к одному мужчине. Ты веришь мне, Берт?
   – Конечно, Августа.
   – А сейчас давай заниматься любовью.
   – Да, Августа.
   – У нас будет прекрасная, волшебная любовь!
   – Да!
   – А теперь... дотронься до меня, – прошептала Августа, и молоток выскользнул из ее руки...
   Телефон звонил четыре раза, пока они были в постели. Всякий раз отвечал автоответчик.
   – Может, что-то важное, – прошептал Клинг после последнего звонка.
   – Для меня нет ничего важней тебя, – ответила Августа и, быстро поднявшись, пошла на кухню. С кухни она принесла бутылку шампанского.
   – О, замечательно! Как ты догадалась, что я умираю от жажды?
   – Ты открывай, а я пока придумаю тост.
   – Ты забыла стакан.
   – Любовникам не нужны стаканы.
   – А вот моей бабушке были нужны.
   – А у нее что, есть любовник?
   – Спроси у моего дедушки.
   Клинг откупорил бутылку.
   – Придумала тост?
   – Ты пролил шампанское прямо на простыню.
   – Ну давай же, давай выпьем за... за кого хочешь.
   – Тогда, может, за Джона и Марту Митчел?
   – Почему нет? За...
   – А может, за нас? – Августа осторожно взяла у него из рук бутылку и, подняв ее, торжественно произнесла: – За Берта и Августу! И за... – она задумалась.
   – Ну же!
   Августа внимательно смотрела ему в глаза, держа бутылку в поднятой руке.
   – И за свершение всех желании! – быстро закончила она, затем глотнула из горлышка и передала бутылку Клингу.
   Клинг не мог оторвать глаз от ее лица. Глядя Августе прямо в глаза, он сказал:
   – За нас! Навсегда!
   Немного погодя. Августа поднялась с кровати.
   – Уже уходишь? И это после таких прекрасных слов? – шутя произнес Клинг.
   – Я всего лишь в ванную, – улыбнулась Августа.
   – В таком случае, на обратном пути проверь телефон.
   – Зачем?
   – Я же полицейский.
   – К черту этот телефон!
   Все-таки она проверила автоответчик и, вернувшись, сказала, что третий звонок был ему.
   – Кто звонил?
   – Некто Мейер. Он сказал, что миссис Ангермен готова установить личность преступника.
  
  
  * * *
  
   Клинг постучал в дверь квартиры Майка Ингерсола в десять минут двенадцатого ночи. Он слышал голоса внутри и, наконец, расслышал приближающиеся шаги.
   – Кто там? – спросил Ингерсол.
   – Это я, Клинг.
   – Кто?
   – Клинг.
   – А, секунду, Берт.
   Клинг услышал звуки снимаемой дверной цепочки и отпираемого замка. Ингерсол был в пижаме и тапочках.
   – Привет. Как дела? Заходи.
   – Извини, я знаю, что уже поздно. Ты, надеюсь, не спал?
   – Нет, я смотрел новости по телевизору.
   – Ты один?
   – Да, – сказал Ингерсол. – Заходи, заходи. Пиво будешь?
   – Нет, спасибо, Майк.
   – Не будешь возражать, если я выпью?
   – Давай.
   – Располагайся. Я сейчас вернусь.
   Клинг прошел в гостиную и сел в кресло перед телевизором. На секретере он заметил кобуру и револьвер Ингерсола. С экрана телевизора говорили об очередной эпидемии какой-то болезни. На журнальном столике, стоявшем возле кресла, Клинг увидел пепельницу с окурками. На белом фильтре одного из них отчетливо виднелась губная помада. Клинг услышал, как Ингерсол на кухне хлопнул дверцей холодильника. Через минуту он вошел в гостиную, покосился на закрытую дверь спальни и, поднеся бутылку ко рту, отхлебнул хороший глоток пива. Затем Ингерсол вытер губы ладонью и, наконец, спросил:
   – Что-нибудь случилось?
   – Да, Майк, случилось.
   – Еще одно ограбление?
   – Нет-нет.
   – Тогда что?
   – Опознали преступника.
   – Да? Прекрасно!
   – Смотря, с чьей точки зрения судить, Майк.
   – Что ты имеешь в виду?
   – Миссис Ангермен позвонила сегодня вечером в участок. Меня не было на месте, но позже мне удалось с ней переговорить, – сказал Клинг и сделал паузу. – Она сказала, что знает, кто преступник. Раньше она как-то не могла сообразить, потому что видела его только в...
   – Не надо, Берт, – быстро сказал Ингерсол.
   – Потому что видела его только в форме. Но вчера в участке...
   – Не надо, Берт.
   – Это правда?
   Ингерсол молчал.
   – Майк, это правда? – настаивал Клинг.
   – Правда или нет, во всяком случае, мы ведь можем договориться между собой, – сказал Ингерсол безразличным тоном и пошел к телевизору.
   – Только не надо брать револьвер, Майк, – предупредил его Клинг, быстро доставая свой пистолет из кобуры.
   – Да ты что, Берт? – обиженно спросил Ингерсол.
   – Туда, Майк. К стене. Быстро!
   – Да ну, брось ты...
   – Быстро, я сказал!
   – Хорошо, хорошо, успокойся, ради бога, – сказал Ингерсол, становясь лицом к стене.
   – Как ты это делал, Майк? Украл набор отмычек в участке?
   – Нет.
   – Тогда откуда у тебя ключи?
   – Ты помнишь то крупное дело в прошлом году, ну, в октябре? Помнишь, нас всех тогда задействовали?
   – Да, помню.
   – Я работал тогда с технарями, устанавливающими подслушивающие устройства. Мы разъезжали практически по всему городу. Тогда мне и попались эти ключи.
   – А чем ты еще занимался, Майк? Или ты только грабил квартиры?
   – Кроме этого, ничем, клянусь!
   – А может, ты продаешь наркотики школьникам?
   – Брось, Берт, за кого ты меня принимаешь?
   – Я тебя принимаю за дешевого вора!
   – Мне нужны были деньги!
   – Всем нужны деньги.
   – Тогда назови мне хоть одного полицейского в нашем участке, который не брал бы взяток. Когда это ты стал таким чистюлей?
   – Я ни разу в жизни не взял даже цента, Майк.
   – А что ты видел в своей жизни? Неужели и впрямь никогда ничего не брал?
   – Не надо приравнивать бесплатную чашку кофе, которую я иногда получаю в баре, к преступлению! Боже ты мой1
   – Я хочу тебе сказать...
   – Да что ты можешь мне сказать, Майк? – с омерзением перебил его Клинг...
   В комнате наступила гробовая тишина. Ингерсол пожал плечами.
   – Я не хотел вмешивать тебя в это дело, Берт. Зачем, по-твоему, я предложил эти засады? Я просто не хотел, чтобы кто-то подумал, что ты каким-то образом с этим связан. Я...
   – Засады, – это дымовая завеса, – спокойно произнес Клинг. – Вот зачем тебе понадобилась рация? Чтобы я подумал, что ты, как и я, сидишь в темноте и ждешь вора в квартире, а ты в это время спокойно потрошил квартиру рядом со мной? А стеклянный котенок? «Наверное, с живыми у него сейчас перебои!» – так ты, кажется, сказал, Майк? Перебои! Задница ты после этого, вот ты кто! Просто ты не мог в этот раз принести живого котенка потому, что даже такой дурак, как я, не смог бы не заметить его в твоем кармане!
   – Берт, поверь мне...
   – О, я тебе верю, Майк! Но вот лейтенант вряд ли поверит. Особенно, когда услышит историй о Фреде Липтоне.
   – Я никак с ним не связан.
   – Неужели? Ну, у нас еще будет время все это обсудить, не так ли? Хейз как раз сейчас его берет. Ты ведь через него сбывал краденое? Да или нет, Майк?
   – Я же тебе говорю, что я с ним не связан!
   – Тогда почему ты так забеспокоился, когда мы вышли на его след? Зачем тогда было давать Ронде Спэар описание внешности всех полицейских нашего участка? А мы-то, наивные, уже начали думать, что она умеет читать чужие мысли, – сказал Клинг и, немного помолчав, добавил: – А ну-ка, выведи ее сюда, Майк. Мы ее тоже прихватим с собой.
   – Что? Кого? – заволновался Ингерсол.
   – Ту суку, которая сейчас лежит у тебя в спальне. Это ведь Ронда Спэар, не правда ли?
   – Нет, Берт! Там никого нет!
   – Это о ней ты мне рассказывал? Прекрасная девушка, на которой ты хочешь жениться? Из-за нее ты хотел поскорее поймать вора?
   – Берт...
   – Вот мы его и поймали. Неужели ты не хочешь представить меня своей невесте? Послушайте, мисс! – крикнул Клинг. – Выходите, пожалуйста, сюда, руки – за голову!
   – Только не стреляйте! – сразу раздался за дверью спальни женский голос.
   Дверь открылась. На пороге стояла пышнотелая блондинка в голубом халате, из-под которого выглядывал подол розовой ночной рубашки. Она сложила руки за головой, губы ее нервно дрожали.
   – Как ваше имя, мисс? – спросил Клинг.
   – Какое? – спросила блондинка.
   – Что значит какое? Ваше!
   – Сценическое или настоящее?
   – Вы – Ронда Спэар?
   – Да.
   – Одевайтесь, мисс Спэар. Ты тоже, Майк.
   – Берт! Ради бога, Берт... дай мне шанс!
   – С какой стати? – не понял Клинг.
  
  
  * * *
  
   Тедди Карелле не повезло с фильмом.
   В нем было полно надуманной пальбы и невидимых разговоров, во время которых актеры постоянно прятались за вазами, деревьями, торшерами и даже слонами. Актеры умудрялись выбирать такие положение, что Тедди абсолютно не видела их губ, словно они намеренно хотели скрыть от нее сюжет фильма. А если актеры и не были повернуты спинами к объективу камеры, то их голоса грохотали в зале, как набравший скорость товарный состав.
   Тедди любила кино, если, конечно, это были нормальные фильмы, а не новаторские попытки режиссеров все показать со спины. Сегодня вечером был именно такой фильм. Тедди сидела рядом с мужем и страдала от своей беспомощности. Когда фильм, наконец, закончился, Тедди вздохнула с облегчением.
   Когда они шли в кино, воздух был так пропитан весенними запахами, что они решили пройтись до кинотеатра на Довер Плейнс-авеню пешком. Выйдя после фильма на улицу, они заметили, что стало гораздо прохладнее; температура понизилась, но все равно прогуляться было приятно, и они не спеша брели по аллее, обсаженной старыми деревьями, склонявшими свои ветви над бульваром Риверхед. Карелла расслабился и глубоко вдыхал свежий вечерний воздух. Тедди хотелось расспросить его о фильме, но она не решалась его потревожить. Они напоминали двух стариков, направляющихся в парк воскресным утром, чтобы покормить своих любимых голубей.
   Нападение было внезапным.
   Первый удар, сильный и неожиданный, как толчок землетрясения, пришелся Карелле прямо в лицо. Он попытался вытащить револьвер, но сзади его ударил второй нападающий. Третий вырвал у Тедди сумочку. В это время первый снова ударил Кареллу в лицо. У нападавшего сзади появилась в руках велосипедная цепь. Карелле уже удалось вытащить пистолет из кармана пальто, но тут он получил удар велосипедной цепью. Цепь, скользнув по черепу, зацепила ухо. Раздался револьверный выстрел, который прозвучал оглушительно громко в тишине безлюдной ночной улицы. Кареллу снова ударили цепью, но на этот раз удар пришелся точно по голове, и Карелла упал без сознания.
  
  
  * * *
  
   Смущение было сильнее, чем головная боль. Полчаса спустя в помещении сто третьего участка Карелла вынужден был объяснять дежурному сержанту, что он, офицер полиции, подвергся нападению вместе с женой по дороге из кино. Грабители забрали сумочку и наручные часы его жены, его собственные часы, бумажник и, что самое прискорбное, его служебный револьвер.
   Сержант записал все данные и пообещал связаться, если что-нибудь станет известно.
   Карелла чувствовал себя скверно. Никогда в жизни его еще так не унижали.
  
  
  
  
   Глава 15
  
  
   Что-то случилось в погоде.
   Сильный ветер дул со стороны реки Харб, но улицы и проспекты города были залиты ярким солнечным светом. Май уже был не за горами, и казалось, что апрель решил немного пошалить на прощание.
   От Глухого сообщений больше не поступало. Утреннюю почту уже доставили, но снимок, так ожидаемый Кареллой, не пришел. Он ждал еще один фотостат футбольной команды. Карелла хотел знать, был ли первый снимок команды случайностью, или все-таки Глухой прислал его намеренно, вкладывая в фотографию определенный смысл. Правда, теперь это дело передали в восемьдесят шестой участок, так что голова теперь должна была больше болеть у них.
   Часы на здании банка показывали двенадцать минут десятого. Сидя на скамейке в маленьком парке, который шел по периметру площади Ван Бурена, Глухой внимательно изучал улицу. Через три минуты должна была появиться бронированная машина с зарплатой для рабочих трех заводов. А в одиннадцать часов деньги будут взяты, несмотря на все усилия этих глупых фараонов, которые уже успели засесть в банке. Глухой видел, как в начале десятого появилась полиция – трое громил-детективов и одна женщина-полицейский. Скорее всего, они заменят кассиров. Глухой догадывался, что они прикроют банк с самого утра, решив, очевидно, что он может произвести налет и до одиннадцати часов. Конечно, для такой догадки не нужно было иметь много извилин. Но полиция все равно не могла ничего изменить. Банк будет ограблен ровно в одиннадцать. Глухой всегда отличался тщательностью и пунктуальностью. Когда имеешь дело с подчиненными, всегда нужно показывать личный пример.
   В начале улицы появилась бронемашина. Она подъехала к тротуару прямо напротив входа в банк. Водитель вышел и, подойдя к задней двери автомобиля, стал возле нее с винтовкой наперевес. Боковая дверь открылась, и из машины выскользнул второй охранник, пистолет которого был пока в кобуре. Ключом, пристегнутым цепочкой к брючному ремню, он открыл заднюю дверь машины, достал из кобуры револьвер и снял его с предохранителя. После этого дважды постучал в заднюю дверь бронемашины, что служило сигналом третьему охраннику, чтобы он открыл дверь изнутри. Задняя дверь машины открылась. Тот, что был с винтовкой, прикрывал своих коллег, пока они вытаскивали два мешка с деньгами из машины на тротуар. Охранник, находящийся внутри, спрыгнул на землю и, не пряча пистолет в кобуру, свободной рукой взял один из мешков. Второй охранник взял другой. Пока они направлялись к вращающейся входной двери банка, третий, с винтовкой, прикрывал их. Все было как всегда. Прикрытие на этом этапе действительно было очень эффективным.
   Когда охранники вошли в банк. Глухой улыбнулся, кивнул головой и быстро направился к ближайшему телефону-автомату. Он набрал свой собственный номер, и после второго сигнала трубку подняли.
   – Да? – услышал он голос.
   – Керри?
   – Это мистер Тобмен.
   – Да, мистер Тобмен.
   – Деньги прибыли. Можете собираться.
   – Понятно, мистер Тобмен.
   Глухой повесил трубку. По-прежнему улыбаясь, он пошел обратно к своему наблюдательному посту на скамейке в парке.
  
  
  * * *
  
   Детектив Шмидт, находясь в засаде внутри банка, в который раз инструктировал мистера Альтона. Электронные часы показывали 9.21.
   – Вам незачем волноваться, – говорил Шмидт. – У меня расставлены два очень опытных мужчины возле окошек номер один и два и опытная женщина возле приемного окошка, к которому подъезжают машины. Третье окошко я беру на себя.
   – Да, спасибо, – кивнул мистер Альтон и, немного помолчав, принялся нервно оглядывать банковский зал. – А что мне теперь делать?
   – Занимайтесь своими делами, как обычно. И успокойтесь, пожалуйста. Не надо волновать своих клиентов. Ситуация под нашим контролем. Поверьте, мистер Альтон, клянусь честью, никто не сможет ограбить ваш банк.
   Сам не зная того, Шмидт оказался прав.
   В 9.37 Керри Донован с выбритой до блеска головой и солидными усами, вошел в банк, неся в руке небольшой прямоугольный чемодан. Он спросил у охранника, где расположен офис управляющего. Охранник поинтересовался, назначена ли посетителю встреча. Донован ответил, что, конечно, назначена, что он звонил на прошлой неделе и договорился о встрече с мистером Альтоном. Охранник спросил у Донована его имя, и тот ответил:
   – Мистер Данмор, Карл Данмор.
   – Секундочку, мистер Данмор, – сказал охранник и подозвал одну из служащих банка, симпатичную девушку лет двадцати пяти, которая сразу же подошла к ним.
   – Мистер Данмор хочет встретиться с менеджером.
   – Минутку, сэр, – сказала девушка и, пройдя в конец зала, вошла в офис управляющего Альтона. Через несколько минут она подошла к Доновану, который тем временем беседовал с охранником о погоде. Девушка предложила Доновану следовать за ней. Донован прошел через весь зал, заметив, что Глухой стоял возле стойки и заполнял какой-то формуляр. Девушка открыла дверь офиса и жестом пригласила Донована войти.
   Сейчас Глухому даже стало жалко беднягу Донована, который не знал, что в этот момент банк битком набит полицейскими.
  
  
  * * *
  
   – Мистер Данмор? – спросил Альтон и протянул для пожатия руку. – Рад с вами познакомиться.
   – Я очень польщен, что вы уделили мне немного вашего драгоценного времени, – с любезной улыбкой сказал Донован.
   – Итак, что же привело вас ко мне?
   – Ну, как мы и договаривались, я привес вам чертежи и масштабную модель нашего проекта, чтобы вы могли воочию убедиться в перспективности наших замыслов. Вам может показаться, что мы просим слишком большую сумму на наше строительство, но уверяю вас, вы и сами убедитесь в том, что ожидаемая прибыль с лихвой компенсирует все затраты. Могу я разложить все это на вашем столе? – спросил Донован и сразу понял, что стол мистера Альтона будет слишком мал для этой модели. – А может быть, лучше разложить все на полу? – на ходу импровизировал Керри. – На полу все очень хорошо разместится, и вы сверху сможете все прекрасно разглядеть.
   – Да, пожалуйста. Как вам будет угодно.
   Донован осторожно открыл чемодан и бережно вынул оттуда масштабную модель жилого комплекса, на которой были отчетливо видны и дороги, и миниатюрные копии деревьев, и фонарные столбы, и прочая городская ерунда. Он разложил все это на полу позади стола, а затем достал из чемодана свернутые в трубочку чертежи. Снял стягивающую их резинку и разложил чертежи на полу рядом с макетом.
   – Есть у вас что-нибудь, чем я мог бы придавить эти чертежи? – спросил Донован.
   – Это подойдет?
   – Да, спасибо, – ответил Донован и придавил чертежи предложенным мистером Альтоном пресс-папье. – Вот и хорошо, осталось только придавить вот этот уголок.
   – Теперь нормально.
   – Если вы подойдете с этой стороны, мистер Альтон, то вы...
   – А где находится место предполагаемого строительства? – поинтересовался мистер Альтон, вставая из-за стола.
   – Я описываю его в своей сопроводительной...
   – Да, но вы знаете, мы уже имели дело со столькими...
   – Строительство предполагается на Сэндз Спит, сэр.
   – А вы обращались за кредитом к тамошним банкам?
   – Нет, сэр. Наш офис в Айсоле. Поэтому мы предпочли местный банк.
   – Понятно.
   – Конечно, чертеж показывает все очень схематично. Вам лучше взглянуть на макет.
   Альтон подошел к Доновану и принялся детально рассматривать масштабную модель. Донован встал, достал из кармана пистолет и приставил дуло к виску мистера Альтона.
   – Ни звука, – тихо приказал Донован. – Ограбление. Если ты выкинешь какой-нибудь фортель, я прострелю тебе башку. Выполняй в точности все мои команды.
   С перепугу у Альтона отвисла и начала дрожать нижняя губа. Глухой специально дал Доновану кольт сорок пятого калибра, самый внушительный пистолет из всех, которые были в стране.
   – Ты все понял? – вкрадчиво спросил Донован.
   – Хорошо, хорошо, я всё понял, – быстро проговорил мистер Альтон.
   – Вот и отлично. А теперь идем в сейф, – приказал Донован и быстро захлопнул чемодан. – Если нам кто-нибудь встретится по дороге, ты скажешь, что я пришел проверять охранную сигнализацию. Если кто-нибудь окажется внутри сейфа, скажешь ему, чтобы он убирался. Понял?
   – Да.
   – Никаких сигналов, никаких подмигиваний и жестов. За ограбление банка я могу получить пожизненное заключение, так что мне ничто не помешает вышибить тебе мозги, Альтон. Я положу пистолет в карман, но буду все время держать тебя под прицелом, учти это. Я выстрелю через карман, если что-нибудь заподозрю в твоем поведении. Так что не делай лишнего движения даже бровью. Готов?
   – Да, готов.
   – Тогда пошли.
   Глухой стоял в зале возле столика и прекрасно видел, как Донован и мистер Альтон вышли из офиса управляющего. Донован улыбался и что-то весело рассказывал, держа в левой руке чемодан, его правая рука была в кармане. Оба скрылись в сейфе, и Глухой быстро вышел через вращающуюся дверь наружу. По намеченному ранее плану он должен был начать осуществление второй его стадии только после того, как убедился, что Донован спокойно вышел из сейфа и снова вошел в офис управляющего. Но Глухой вышел на улицу раньше положенного срока, и выход этот являлся условным сигналом для двух автомобилей, стоявших рядом с небольшим парком. Глухой увидел, как Руди Манелло начал отъезжать от обочины. Анжела Гоулд на втором автомобиле проехала прямо за ним. Меньше чем через минуту Руди уже сворачивал в окружной проезд. Анжела держалась в хвосте. Когда первая машина полностью свернула на объездную дорогу, ведущую вокруг банка, Анжела остановила свой автомобиль в самом начале этого объезда, перекрыв в него доступ. Она вышла из машины и, открыв капот, принялась отчаянно изображать бессилие женщины перед техникой. В следующий момент из первого автомобиля выскочил Джон Прейс и изо всех сил ударил молотком по стеклу окошка, за которым должен был находиться кассир.
   А в следующую секунду он и сидящий за рулем Руди были убиты наповал женщиной-полицейским, сидевшей в засаде внутри кассы. Керри Донован, который в это время набивал чемодан банкнотами, услышал выстрелы и сразу понял, что происходит неладное. Он бросил чемодан, нагреб как можно больше денег в руки, и, выбежав из сейфа, увидел, что в кассе, через которую он должен был бежать, уже приготовилась к стрельбе какая-то вооруженная женщина. Керри понял, что ему не удастся, сбежать из банка по намеченному ранее плану, и он стремглав кинулся к центральному выходу, но успел добежать только до середины зала, его изрешетили трое детективов, засевших за окнами касс.
   Анжела Гоулд, услыхав начавшуюся стрельбу, сразу завела машину. В панике она даже забыла остановиться и подобрать Глухого, которого, правда, в условленном месте, конечно не было. Он находился в полумиле от места происшествия и, сидя в такси, направлялся на встречу со второй командой.
  
  
  * * *
  
   С самого утра день выдался какой-то неудачный.
   Когда Альберт Шмидт, детектив из восемьдесят шестого участка, позвонил Карелле и сообщил, что попытка ограбления банка предотвращена, Карелла очень удивился и одновременно насторожился.
   – Что ты сказал? – спросил он, взглянув на настенные часы. – Но ведь сейчас только половина одиннадцатого.
   – Все правильно, – сказал Шмидт. – Просто они начали чуть раньше.
   – Во сколько?
   – Почти час тому назад. Они начали без двадцати десять, а к десяти все уже было кончено.
   – Все? Сколько их было?
   – Один был внутри, двое снаружи. Я не знаю, что они планировали, но, как бы там ни было, они не ушли от меня. Тем более, у нас была наводка. Я не понимаю, из-за чего ты так волнуешься, Стив.
   – А кто именно участвовал в ограблении?
   – Нам удалось взять их документы. Они их держали при себе.
   – А что, все трое убиты?
   – Да, все трое: Руди Манелло, Джон Прейс и Керри Донован. А тебе разве что-нибудь говорят их имена?
   – Абсолютно ничего. А у кого-нибудь был при себе слуховой аппарат?
   – Что?
   – Слуховой аппарат.
   – Нет.
   – А не было среди них высокого блондина?
   – Нет, не было.
   – Значит, он ушел...
   – Кто ушел?
   – Тот парень, который все это спланировал.
   – Ну уж и спланировал! – усмехнулся Шмидт. – Мой шестилетний сынишка и то, наверное, придумал бы что-нибудь поумнее. Я такого еще не видел. Став. Когда я уходил, стекольщик уже успел вставить новое стекло. Своих людей я уже оттуда убрал, потому что даже ребята из отдела безопасности уехали. Я думаю, можно уже забыть об этом деле. Все, конец и по домам.
   – Ну, ладно, – согласился Карелла, – хорошо.
   Он положил трубку. От всего происшедшего в банке Карелла испытывал чувство разочарования. В участке было необыкновенно тихо, в открытое окно доносились звуки проезжавших машин, которые уже заполнили утренние улицы города. Карелла сидел, пил кофе из бумажного стаканчика и размышлял. Все это было очень не похоже на Глухого. Если Карелла правильно его понял (а может быть, это ему только показалось), то план Глухого должен был состоять из многих связанных между собой элементов.
   Да, то, что случилось в банке, явно не было похоже на почерк Глухого. Сейчас стало очевидным, что Глухой каждый раз работал с разными командами, прямо как джазовый солист, который набирает новый состав оркестра для каждого последующего турне. Издавна повелось, что ни один признанный лидер преступного мира никогда не выдает сообщникам своего настоящего имени: когда-то Глухой работал под кличкой Сордо, затем – Морг Ореччио. Первая кличка в переводе с испанского означала «глухой», вторая – с итальянского – «мертвое ухо». Карелла подумал о том, что слуховой аппарат может быть всего лишь прикрытием, хотя сам Глухой с трудом выдавливал из себя признания, что плохо слышит. Но, несмотря на то, был ли он на самом деле глухим или только притворялся, все его преступления были спланированы с размахом, и в них были вложены немалые средства.
   Карелла понимал, что планирование и осуществление замыслов никогда не были для Глухого одним и тем же. Вторым элементом в цепи планирования преступления являлось извещение полиции о деталях этого плана заранее. Сначала Карелле казалось, что Глухой просто страдает манией величия, но позже он понял, что преступник использует полицию как своеобразного помощника, который был ему крайне необходим для воплощения задуманного. То, что у него сорвались два предыдущих дела, было чистой случайностью. Глухой действительно был гораздо умнее полиции и потому ее использовал. Более того, он давал полиции возможность осознать, что ее используют, и тогда в силу вступала третья часть разработанного им плана.
   Зная, кто ее используют, но не зная, каким образом, зная, что Глухой сообщает многие детали предстоящей операции, но далеко не все, зная, что он сделает именно так, как задумал, но с маленькими изменениями, полиция не могла оставаться спокойной. Ее реакция напоминала возню слона в посудной лавке. Подобная некомпетентность и бестолковая суетливость полиции только смешили Глухого и еще больше укрепляли его уверенность в себе. С каждым разом, не встречая серьезного противодействия со стороны полиции, действия Глухого становились все более наглыми, откровенными и детективами переживались болезненно. Чем больше он наглел, тем сильнее разбивал полицию паралич беспомощности.
   Да, на этот раз план Глухого явно выпадал из ряда тех, которые он осуществлял раньше. Все было придумано слишком уж примитивно. Любой, даже самый мелкий воришка в городе может заявить, что собирается грабить банк в одиннадцать, а потом совершить налет на полчаса раньше. Велика хитрость! И потом, зачем было все время дублировать фотостаты? А ведь Глухой считал необходимым это делать. Неужели он успел так утвердиться в собственном величии, что решил объявить о своих намерениях не один раз, а дважды, как бы давая себе двойную рекламу типа «50 танцующих девушек 50»?
   Карелла отхлебнул из стаканчика. Кофе уже успел остыть. Одним глотком Карелла допил остаток, и внезапно у него перехватило дыхание от поразившей его мысли". Ведь не все фотостаты дублировались дважды! Да-да, Глухой дважды повторял все снимки, кроме одного – снимка футбольной команды, означавшего время ограбления! Карелла вскочил со стула и побежал к выходу, надевая на ходу пиджак.
   Сегодня утром он пришел на работу, прихватив с собой другой пистолет. Это был его старый револьвер, оставшийся еще с тех времен, когдаон был простым патрульным. Карелла достал револьвер из кобуры, он уже успел отвыкнуть от рукоятки. Да, не думал он, что придется когда-нибудь им воспользоваться.
   Часы показывали без четверти одиннадцать, и теперь Карелла со всей ясностью осознал, зачем понадобилась Глухому вся эта игра с дублированием снимков, и что это не имеет ничего общего с манией величия.
   Да, Глухой все построил именно так, чтобы намеченное воплотилось полностью, и Карелле следовало поторопиться.
   Он вошел в банк без десяти одиннадцать и направился прямо к охраннику, на ходу вынимая удостоверение.
   – Детектив Карелла, восемьдесят седьмой полицейский участок. Могу я видеть мистера Альтона?
   Охранник внимательно изучил значок детектива, приколотый к бумажнику рядом с удостоверением личности.
   – Сюда, сэр, – сказал охранник и провел его через зал к двери, находящейся недалеко от сейфа. Подойдя к ней, охранник деликатно постучал.
   – Да? – спросил голос за дверью.
   – Разрешите, мистер Альтон? Это я, Корриген.
   – Входите.
   Охранник вошел в офис и через секунду вышел.
   – Проходите, мистер Карелла, – сказал он.
   Мистер Альтон поднялся из-за стола и протянул руку для приветствия.
   – Здравствуйте.
   – Здравствуйте. Я детектив Карелла из восемьдесят седьмого участка, – он снова показал свой значок и удостоверение личности, а затем, улыбнувшись, спросил: – Ну, как вы себя чувствуете после всех перипетий? – и, придвинув стул к столу, сел.
   – Да слава богу, уже немного отошел. Чем могу быть вам полезен, детектив Карелла?
   – Сэр, я не отниму у вас много времени. Вы знаете, именно в наш участок поступил первый сигнал о намечаемом ограблении, но ваш банк находится не на нашей территории, и дело передали ребятам из восемьдесят шестого. Мой лейтенант поручил мне зайти к вам и закончить проверку.
   – Какую проверку? – не понял мистер Альтон.
   – Ну, сэр, я не хочу засорять вам голову нашими специфическими формальностями, но я должен выполнить приказ. Надеюсь, вы мне поможете? Понимаете, хоть это дело и передано официально в другой участок, мы тем не менее тоже продолжаем его вести. И хотим довести все до конца.
   – Я, кажется, не совсем вас понимаю.
   – Мы тоже несем ответственность за него, вот и все.
   – Понятно, – сказал несколько озадаченный мистер Альтон.
   – Я хочу убедиться, что наши коллеги из восемьдесят шестого участка сделали все как надо. Я буду откровенен с вами, мистер Альтон. Всегда лучше перестраховаться на случай, если поднимется какой-нибудь шум. Ну, я имею в виду, если наверху поднимут какой-нибудь шум. – И он многозначительно указал глазами в потолок.
   – Ага, понятно, – снова сказал мистер Альтон, так и не поняв до конца, почему наверху должен был подняться какой-то шум. – Какие же вопросы вы мне хотели задать?
   – Всего два вопроса, сэр, – сказал Карелла и, достав из кармана листок с отпечатанными вопросами, положил его перед управляющим.
   Мистер Альтон взял ручку и прочитал вслух первый вопрос:
   – "Сколько офицеров полиции находилось в банке во время нападения?"– и, пожав плечами, ответил: – Четверо.
   – Вы знаете их имена?
   – Ну, руководил детектив Шмидт. Как зовут трех остальных, я не знаю. Впрочем, я могу узнать их имена в участке, – сказал управляющий, даже не задумавшись над тем, что, очевидно, это мог бы сделать и сам Карелла. Альтон написал напротив первого вопроса фамилию Шмидта и стал читать дальше: – «Нет ли у вас замечаний к полиции, не проявляли ли они грубость, неуважение, бестактность?» – Нет-нет, что вы, все было хорошо, – заверил мистер Альтон и написал напротив второго вопроса слово «нет».
   – Имели ли офицеры полиции доступ к деньгам во время операции? – задал вопрос Карелла.
   – Да, те, что сидели в кассах.
   – Пересчитывались ли деньги после того, как полиция покинула банк?
   – Нет, мистер Карелла, еще не пересчитывались.
   – Когда же будет переучет?
   – Сегодня днем.
   – Тогда вы позвоните мне по окончании, хорошо? Телефон Ф7-8025.
   – Хорошо.
   – Понимаете, я должен знать, что все в порядке, – с улыбкой пояснил Карелла.
   – Да, конечно.
   – Еще несколько вопросов, мистер Альтон. Скажите, кто-нибудь из офицеров полиции заходил в сейф до, во время или после операции?
   – Нет.
   – Сэр, можете вы мне сообщить, какая именно сумма была доставлена сегодня в банк?
   – Пятьсот тысяч триста долларов.
   – Их пересчитывали после ограбления? Я имею в виду – до ухода полиции?
   – Да.
   – Кто?
   – Мой заместитель, мистер Воршоу.
   – Все было на месте?
   – До цента.
   – Значит, ограбление полностью провалилось?
   – Абсолютно.
   – Хорошо. Позже я хотел бы получить расписку мистера Воршоу в том, что он пересчитал все деньги как после попытки ограбления, так и после того, как офицеры полиции покинули банк. Я должен иметь письменное подтверждение, что ничего не пропало.
   – Да, они еще находились в банке, когда Воршоу производил первый подсчет.
   – Но не в сейфе?
   – Нет.
   – Хорошо, мистер Альтон. А мы можем сейчас пройти в сейф?
   – В сейф? Зачем?
   – Чтобы я мог доложить лейтенанту.
   – А о чем вы хотите доложить вашему лейтенанту, мистер Карелла?
   – Он приказал, чтобы я лично убедился в том, что деньги остались на месте.
   – Но я уже об этом вам сказал!
   – Он хочет, чтобы я лично установил этот факт, сэр.
   – Каким образом?
   – Пересчитав их.
   – Но ведь мистер Воршоу все равно будет их пересчитывать!
   – Ничего страшного. Я должен убедиться лично.
   – Но это же абсурд! – сказал Альтон и посмотрел на часы. – Мы скоро начнем раздачу денег по кассам. Чтобы все подсчитать, вам понадобится...
   – Но я сделаю очень быстро, мистер Альтон. Вы не станете возражать, если мы направимся туда прямо сейчас, не теряя напрасно времени?
   – Нет, это невозможно.
   – Почему же, сэр?
   – Я уже вам сказал. Я не против того, чтобы помочь управлению полиции, но я не намерен сбивать с нормального ритма работу банка и нервировать служащих. Сегодня и так столько произошло, что...
   – Сэр, это будет больше, чем простая услуга управлению полиции. И потом, еще ведь необходимо закончить расследование...
   – Наверное, мне лучше обговорить все это с вашим лейтенантом, – сказал мистер Альтон, протягивая руку к телефону. – Какой, вы говорите, у вас номер?
   – Не надо трогать телефон, мистер Альтон! – вдруг резко заявил детектив.
   Подняв глаза, управляющий увидел смотрящий ему прямо в лицо ствол револьвера. В это мгновение мистер Альтон едва не лишился рассудка. «Нет, – подумал он, – этого не может быть. Два ограбления в один день – это уж слишком!»
   Сквозь туман, окутавший его сознание, Альтон расслышал слова:
   – Слушайте меня внимательно, мистер Альтон. Сейчас мы пойдем в сейф, и вы всем скажете, что детектив Карелла из восемьдесят седьмого полицейского участка должен пересчитать деньги, как того требует полицейская формальность. Если вы скажете что-нибудь лишнее, я вышибу ваши дурацкие мозги, и они размажутся по стенке. Вы все поняли?
   Альтон обреченно вздохнул и ответил:
   – Да, я все понял.
  
  
  * * *
  
   Глухой опять стоял у столика для заполнения ордеров. Он видел, как Гарольд и Альтон вышли из офиса управляющего. Правая рука Гарольда, сжимавшая пистолет, была в кармане. Они вошли в сейф. Глухой написал на расходном ордере дату, номер счета, в графе «Сумма» вписал «пятьсот тысяч долларов» прописью и внизу цифрами. Затем он поставил свою подпись – Д. Р. Тобмен.
   Альтон вышел из сейфа, неся мешок с купюрами. Гарольд шел сзади, в свободной руке у него был второй мешок, правую руку он по-прежнему держал в кармане. Они вошли в офис управляющего. Дверь закрылась, и Глухой, как и следовало по плану, направился к выходу.
   Сейчас он испытывал чувство гордости. В народе говорят, что молния никогда не бьет в одно место дважды, тем более, если между ударами проходит не более полутора часов. Деньги уже находятся в руках Гарольда, и через считанные секунды после выхода Глухого из банка Денни и Роджер подъедут на машине к наружному окну кассы. Флоренс остановит свою машину в самом начале кругового объезда, перекрыв его, и ограбление пойдет по накатанному сценарию. Только на этот раз все пройдет без срывов. Все сработает как надо потому, что первый срыв был запланирован Глухим изначально. Предотвратив ограбление полтора часа назад, полиция сейчас будет с чувством глубокого удовлетворения почивать на лаврах. Даже когда через несколько минут разобьется стекло кассы и сигнал тревоги прозвучит в восемьдесят шестом участке и банковском отделе безопасности. Глухой не удивится, если полиция посчитает тревогу ложной. Он мог сейчас поспорить на что угодно и с кем угодно, что полиция, вместо того, чтобы пулей лететь на место происшествия, примется звонить мистеру Альтону, чтобы выяснить, настоящий вызов или какое-нибудь недоразумение. Но к этому времени Гарольд, конечно, уже выйдет из офиса, ведь он выйдет сразу, как только услышит звон разбитого стекла. А еще через несколько минут все они будут так далеко, что прибывшие в банк перепуганные, запыхавшиеся от быстрого бега детективы никогда не смогут взять след таких остроумных грабителей. Все выглядело просто, но в этой простоте и виделись Глухому очарование и гениальность придуманной им операции.
   Он вышел на улицу через вращающуюся стеклянную дверь.
   Одновременно с Глухим, но в противоположном направлении, с другой стороны двери в банк прошел еще один посетитель.
   Немало времени прошло с момента их последней встречи. Но если тебе довелось ранить человека из дробовика, а потом этот человек сам попал в тебя из полицейского револьвера тридцать восьмого калибра, ты вряд ли забудешь его лицо. Глухой сразу узнал во входящем детектива Стива Кареллу, которого его ребята избили вчера вечером, забрав служебное удостоверение и значок, находившийся в бумажнике. В следующую секунду Глухой уже стоял на пороге банка, а Карелла направлялся к охраннику.
   Глухого Карелла не заметил.
   Появление Глухого на пороге банка послужило сигналом для Роджера и Денни, которые должны были подъехать на машине к наружному окну кассы, что они и начали делать на большой скорости. Появление Глухого являлось сигналом и для Флоренс, которая должна была загородить своим автомобилем объездную дорогу. Не в силах ничего предпринять, Глухой убедился, что и она хорошо знает свою роль. Карелла в это время говорил с охранником.
   Охранник был крайне удивлен. И действительно, нелегко оставаться спокойным, когда к тебе, с интервалом в пятнадцать минут, подходят два разных человека и утверждают, что они – одно и то же лицо. Глухой понял, что дело накрылось. Карелла опять нарушил его планы...
   И в сложившейся ситуации Глухой сделал единственно правильный вывод, который на его месте наверняка пришел бы в голову всякому более или менее опытному преступнику, – Глухой решил уносить ноги.
  
  
  * * *
  
   В последующие несколько минут события развивались с молниеносной быстротой.
   Направляясь вслед за охранником к офису управляющего, Карелла вдруг услышал с правой стороны звон разбиваемого стекла. Обернувшись, он увидел, как стоящий на улице человек, снова размахнувшись кувалдой, выбивает окно наружной кассы. Карелла сделал то, что на его месте сделал бы каждый полицейский. Он выхватил револьвер и одним выстрелом свалил этого человека, а затем, забежав за стойку, через разбитое стекло застрелил грабителя, сидевшего за рулем. В этот момент из офиса управляющего выбежал третий грабитель, держа в руках два мешка с деньгами. Охранник, проклиная все на свете и вспоминая недавнюю спокойную жизнь, вытащил револьвер и выстрелил три раза в человека, который несколькими минутами раньше представлялся как детектив Стив Карелла. Охраннику было от чего разволноваться. Он умудрился попасть в дверь сейфа, в дверь офиса управляющего, а третьей пулей подстрелил мистера Воршоу в руку. Но он так и не попал в человека с мешками в руках. Грабитель бросил один мешок и, достав из кармана револьвер, стал поливать пулями район столика для заполнения ордеров. Он перепрыгнул через стойку и побежал к разбитому окну. Тут он получил от Кареллы пулю в ногу. Грабитель дернулся всем телом, но на ногах устоял и, хромая, продолжал двигаться к окну, волоча за собой мешок. Обернувшись, он выстрелил в Кареллу, отбросил в сторону попавшего ему под ноги кассира и, встав на подоконник, попытался выбраться наружу к автомобилю, в котором, упав головой на руль, сидел его убитый сообщник. В этот момент Карелла уложил его вторым выстрелом, а затем, перепрыгнув через стойку, подбежал к окну.
   Человек, разбивший окно, был тяжело ранен и пытался ползти к началу объездной дороги, откуда неожиданно послышался звук заработавшего автомобильного двигателя. Карелла высунулся из окна и выстрелил по отъезжающей с визжащими от резкого поворота покрышками машине. Одну из кассирш, очевидно, прорвало, и она принялась голосить. Тотчас в банк ворвался полицейский в форме и с пистолетом наизготове. Он сразу открыл беспорядочную пальбу по Карелле, который, укрывшись за стойкой, заорал во весь голос, что он полицейский. Через несколько минут банк был битком набит полицией восемьдесят шестого участка и отдела безопасности, которым выпало в течение дня дважды побывать в одном и том же банке.
   Тем временем за два квартала от банка сбежавшая на машине преступница попыталась проскочить перекресток на красный свет и была остановлена патрульным полицейским. Она попробовала было выстрелить в него из револьвера двадцать второго калибра, который быстро выхватила из сумочки, но полицейский оказался проворным малым и, оглушив ее дубинкой, надел наручники.
   Преступницу звали Флоренс Берроуз.
  
  
  * * *
  
   Во время последней встречи Флоренс заявила, что не встречала в своей жизни человека, которому могла бы доверять, и потому не требует от остальных доверия к себе. Флоренс осталась верна своим принципам и сразу же выложила детективам все, что ей было известно. «Его зовут Тобмен. Мы встречались в номере 604 отеля „Ремингтон“. Раньше я его не знала и поэтому больше ничего не могу о нем рассказать», – поведала она.
   Но в этот раз полиция крепко зацепила Глухого.
   Конечно, они не надеялись обнаружить его в номере отеля «Ремингтон», хотя и заглянули туда. Но теперь у полиции было его имя! И детективы с оптимизмом приступили к проверке всех телефонных справочников города. Выяснилось, что Тобменов в городе не так уж много. Полицейские были полны решимости проверить всех подряд – даже если на это уйдет уйма времени. Однако розыск вообще не понадобился. Детектив Шмидт позвонил Карелле в участок в момент, когда практически все детективы восемьдесят седьмого проверяли оставшиеся тома телефонных справочников, дополняя список адресами новых Тобменов.
   – Эй, ну что ты скажешь по этому поводу? – спросил он Кареллу. – Ведь этот сукин сын действительно произвел нападение ровно в одиннадцать!
   – Да.
   – Насколько я понимаю, ему удалось уйти?
   – Да, но у нас есть зацепка.
   – Да? Какая?
   – Его фамилия.
   – Прекрасно! За ним что-нибудь числится в нашей картотеке?
   – Как раз это мы сейчас и выясняем.
   – Хорошо, хорошо. И много таких фамилий?
   – В справочнике Айсолы всего одиннадцать. Пятеро в Калмз-Пойнте. Сейчас составляем списки по другим районам.
   – А как хоть фамилия?
   – Тобмен.
   – Как ты сказал? Тобмен?
   – Да, – Карелла услышал в трубке, как захохотал Шмидт.
   – Что ты смеешься? – спросил Карелла.
   – Ты, кажется, говорил, что этот парень глухой?
   – Да, по-моему, это так и есть. А что?
   – А то... – Шмидт хохотал, не переставая. – Я думаю, ты и сам догадываешься... а может, еще нет...
   – О чем, ну? – занервничал Карелла.
   – Попробуй прочесть эту фамилию по-немецки. Получится Таубман.
   – Ну и что?
   – А это значит «глухой». «Der taube Mann» – по-немецки – глухой.
   В памяти Кареллы сразу возникли испанское и итальянское прозвища Глухого.
   – Понятно, – упавшим голосом сказал он.
   – М-да, вот так.
   – Спасибо.
   – Не за что, – отозвался Шмидт и положил трубку. Карелла тоже положил трубку. Ему вдруг подумалось, что, наверное, пора менять место службы. Например, в пожарной охране он был бы просто незаменим.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"