Файндер Джозеф : другие произведения.

Директор

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  
  
  
  Джозеф Файндер
  Директор
  
  Посвящаю моим родителям Моррису и Натали Файндер, а также светлой памяти родителей моей жены Майклу и Джозефине Сауда
  
  
  Печальна участь отца семейства. Он обо всех заботится, и все его за это ненавидят.
  Август Стриндберг, 1886 г.
  
  Часть I
  Сигнализация
  
  1
  
  Кабинет генерального директора корпорации «Стрэттон» и кабинетом-то трудно было назвать. Он больше напоминал кабинку, но о кабинке не осмелился бы заикнуться ни один из сотрудников «Стрэттона», где были изготовлены серебристые тканевые настенные панели вокруг элегантно сверкающего полированной сталью письменного стола «Стрэттон-Эргон». И вообще, разве можно в какой-то кабинке развивать архитектуру сети дистрибьюторов и структурно продвигать бренды на рынке! Генеральный директор корпорации «Стрэттон» Николас Коновер откинулся в роскошном кожаном кресле «Стрэттон-Симбиоз», пытаясь сосредоточиться на потоке цифр, который обрушил на него финансовый директор Скотт Макнелли, невзрачный, почти плюгавый человечек, питавший нездоровую страсть к шестизначным числам. Макнелли отличался язвительностью и необычной сообразительностью. Ник Коновер искренне восхищался острым умом своего финансового директора, хотя терпеть не мог обсуждать с ним вопросы бюджета.
  – Я раздражаю тебя, Ник?
  – А сам-то ты как думаешь?
  Скотт Макнелли стоял перед огромной плазменной панелью, перемещая по ней изображения электронной указкой. Он был коротышкой – метра полтора ростом, на целую голову ниже Ника Коновера. У Макнелли нервно дергалась щека, он к месту и не к месту пожимал плечами, имел привычку нервно грызть себе ногти и к тому же стремительно лысел. Ему не стукнуло и сорока, а среди всклокоченных волос у него уже сверкала лысина. Скотт Макнелли неплохо зарабатывал, но Нику Коноверу казалось, что финансовый директор никогда не снимает одной и той же синей хлопчатобумажной рубашки с застиранным воротником, явно приобретенной еще в дни его учебы в Уортонской школе бизнеса.1 Карие глаза Макнелли нервно бегали, не желая смотреть в одну точку. Под глазами у него лежали глубокие тени.
  Скотт Макнелли тараторил о том, сколько удастся сэкономить в будущем финансовом году, решившись на сокращение штата сотрудников в текущем. При этом он нервно накручивал на палец остатки своей нечесаной шевелюры.
  Письменный стол Ника Коновера был идеально прибран. Это было делом рук его потрясающей секретарши по имени Марджори Дейкстра. На письменном столе стояли только компьютер (с плоским монитором, беспроводными клавиатурой и мышью), красный игрушечный фургон с логотипом корпорации «Стрэттон» на борту и фотографии жены и детей Ника в рамках. Ник Коновер косился на фотографии, надеясь, что Скотт Макнелли при этом читает в его взгляде глубокое внимание к своим словам.
  «Короче! – на самом деле хотелось рявкнуть Нику. – Нами будут довольны в Бостоне или нет?!»
  Однако финансовый директор не хотел говорить коротко. Он по-прежнему бубнил что-то о выходных пособиях и личных данных сотрудников, которых считал, почти как скотину, по головам, жонглируя на экране плазменной панели разноцветными диаграммами.
  – Средний возраст наших сотрудников составляет 47,789 года при среднем отклонении, равном 6,92 года, – заявил Скотт Макнелли, ткнув указкой в экран, заметил отрешенное выражение лица Ника Коновера и заволновался: – Тебя что-то в этом смущает?
  – Ну и какая нам радость от такого среднего отклонения?
  – От отклонения – никакой. Я упомянул его в шутку. А остальное – принесет нам немалые деньги.
  Ник разглядывал фотографии в серебряных рамках. После того как в прошлом году погибла его жена Лаура, Ника серьезно интересовали только две вещи на свете: работа и его дети. Его дочери Джулии недавно исполнилось десять лет. На школьной фотографии она улыбалась до ушей. Копна каштановых волос обрамляла ее личико, на котором сияли огромные карие глаза. Ее ослепительно белые зубы были не идеально ровны, но улыбка девочки была такой искренней и открытой, что ее фотографию хотелось расцеловать в ответ. Лукасу было уже шестнадцать. Такой же темноволосый, как и его сестра, он был очень хорош собой: голубые глаза матери, волевой подбородок… По такому мальчику наверняка вздыхают все девочки в школе! Лукас улыбался в объектив улыбкой, которую Ник ни разу не видел на лице своего сына со дня той автомобильной катастрофы…
  На одной из фотографий они вчетвером сидели на крыльце своего старого дома. Посередине была Лаура. Остальные сгрудились вокруг нее, стараясь быть к ней поближе, обнять ее. Лаура была душой семьи, ее центром, в котором теперь зияла рваная рана. Отныне спокойные голубые глаза и доброе открытое лицо Лауры можно было видеть только на фотографии. Никогда больше не раздастся ее звонкий смех…
  А на переднем плане, конечно, красовался Барни. Огромный грузный лабрадор вилял хвостом и улыбался своей собачьей улыбкой. У Ника не было ни одной семейной фотографии без Барни. Пес вылез на видное место и на прошлогоднем рождественском снимке рядом с сияющим Лукасом.
  – Надеюсь, Тодд Мьюлдар обалдеет от счастья, – сказал Ник, покосившись на Скотта Макнелли.
  Мьюлдар был одним из крупных инвесторов из бостонской фирмы «Фэрфилд партнерс», держащей контрольные пакеты многих предприятий, в том числе корпорации «Стрэттон». По большому счету, Тодд Мьюлдар считался теперь начальником Ника Коновера.
  – Надеюсь, что да, – пробормотал Макнелли и внезапно настороженно покосился на дверь. Через секунду шум голосов услышал и Ник. – Что за черт? – насторожился Макнелли.
  За дверью раздался громкий грубый мужской голос. Ему вторил тонкий голос Марджори Дейкстра.
  – Вы не записаны на прием! – испуганно вопила секретарша Коновера в ответ на нечленораздельные громовые раскаты. Человек явно изрыгал проклятья. – Мистера Коновера нет! Немедленно уходите, а то я вызову охрану!
  Дверь с треском распахнулась. В кабинет Коновера ворвался бородатый верзила лет сорока в клетчатой фланелевой рубахе навыпуск, из-под которой выглядывала черная футболка с надписью «Харлей-Дэвидсон».2 У здоровяка был такой вид, словно он намеревался разнести в щепки все вокруг. Нику он показался смутно знакомым. Кто это? Рабочий с завода? Его тоже недавно сократили?
  Вслед за мужчиной в кабинет влетела отчаянно размахивающая руками секретарша.
  – Не смейте! – вопила она. – Убирайтесь, а то я вызову охрану!
  – Говоришь, его нет! – взревел здоровяк. – А это кто?! Он – собственной персоной! Кровопийца! Мясник!
  У Ника по спине побежали мурашки. Внезапно он понял, что обсуждение бюджета «Стрэттона» получит весьма неожиданное продолжение…
  Верзила-рабочий, скорее всего, недавно уволенный по сокращению штатов, уставился на Ника Коновера вытаращенными глазами.
  В мозгу у Ника замелькали отрывки фраз из теленовостей: «Очередной доведенный до отчаяния работник, уволенный по сокращению штатов, проник на территорию предприятия, где недавно работал… и открыл огонь по своим бывшим коллегам и руководителям…»
  – Совсем забыл. У меня важная встреча… – пробормотал Скотт Макнелли, протискиваясь к двери мимо разгневанного великана.
  Ник Коновер медленно поднялся из-за стола во весь свой двухметровый рост и все равно смотрел снизу вверх на ворвавшегося к нему незнакомца.
  – Что вам угодно? – негромко проговорил Ник тоном человека, успокаивающего взбесившегося мастифа.
  – Что мне угодно? Вы только его послушайте! Мне много чего угодно! Но теперь тебе нечего мне дать! И мне больше нечего терять!
  Заломив руки, Марджори выглядывала из-за широченной спины гиганта.
  – Может, все-таки вызвать охрану? – спросила она.
  – Не стоит. Сейчас мы все уладим, – махнул рукой Ник.
  Неодобрительно покачав головой, Марджори, пятясь, удалилась.
  Бородач шагнул вперед и выпятил грудь, но Ник и бровью не повел. Он почувствовал себя леопардом посреди саванны, где пропахший кислым потом и дешевыми сигарами павиан, ощерившись, скачет и кривляется, чтобы напугать его своими прыжками и ужимками.
  Нику очень хотелось несколькими сильными и точными ударами положить конец этому нелепому представлению, но он напомнил себе о том, что директору корпорации «Стрэттон» не пристало опускаться до рукоприкладства. К тому же перед ним явно стоял один из пяти тысяч бывших сотрудников корпорации, уволенных за последние два года. Этим бедолагам есть на что злиться!.. Нет, лучше не лезть в драку, а успокоить этого типа, дать ему выговориться…
  Ник жестом предложил бородачу занять пустующий стул, но тот отказался садиться.
  – Как ваше имя? – как можно миролюбивее спросил Ник.
  – Мильтон Деврис не стал бы спрашивать! Он знал всех рабочих в лицо!
  Нику осталось только пожать плечами. Сказки! Конечно, добродушный папаша Деврис, почти сорок лет управлявший «Стрэттоном» до появления Коновера, был рубаха-парень, но разве кому-то упомнить в лицо десять тысяч человек!
  – У меня память на имена гораздо хуже, – сказал Ник. – Представьтесь, пожалуйста.
  – Льюис Госс.
  Ник протянул ему для рукопожатия руку, но Госс ткнул ему в грудь толстым и коротким пальцем.
  – У тебя тут блестящий стол, компьютер и все такое!.. А когда ты уволил половину рабочих на заводе, ты хоть думал, кого увольняешь?
  – Еще бы! – ответил Ник. – Послушайте, мне очень жаль, что вы остались без работы…
  – Я здесь не потому, что меня уволили, – меня никто не посмеет уволить! – а для того, чтобы сказать тебе, что это тебя надо гнать отсюда в три шеи! Думаешь, если высунешь нос в цех раз в месяц, всё и всех там знаешь? Да там же люди работают! Четыреста пятьдесят человек. Мужчины и женщины. Когда им в первую смену, они встают в четыре утра! А что им еще прикажешь делать? Им надо кормить семью, платить кредит за жилье, лечить детей и стариков-родителей… Ты хоть понимаешь, что из-за тебя многие из них останутся без крыши над головой?!
  – Послушайте, Льюис, – устало прикрыв глаза, проговорил Ник. – Может, все-таки дадите мне ответить?
  – У меня для тебя один бесплатный совет!
  – Бесплатный – только сыр в мышеловке.
  Льюис Госс и бровью не повел.
  – Лучше подумай как следует, что ты делаешь, – продолжал он. – Если уволенным завтра же не вернут работу, завод станет!
  – С какой это стати?
  – Мы уже договорились. Сейчас с нами ползавода. Или даже две трети. А стоит нам начать, как за нами пойдут остальные. Мы все уйдем завтра на больничный. И будем сидеть на больничном, пока наших товарищей не примут обратно. Давай лучше по-хорошему, – самодовольно ухмыльнулся Госс желтыми от табака зубами. – Не трогай нас, и мы тебя не тронем.
  Ник сверлил Госса взглядом. Неужели это правда? «Стрэттону» будет тяжело оправиться после такой забастовки, особенно если она перекинется на остальные его заводы…
  – Подумай об этом как следует в своем «мерседесе» по пути домой в коттеджный поселок за трехметровым забором! – продолжал Госс. – Подумай, стоит ли тебе губить компанию, которой сам командуешь.
  «У меня „шевроле“, а не „мерседес“, – хотел было ответить Ник, но Госс поразил его „коттеджным поселком за трехметровым забором“. – Откуда этой горилле знать, где он живет? В газетах об этом не писали, хотя молва, конечно, разлетается быстро… А может, это скрытая угроза?»
  Заметив, как Ник побледнел, Госс злорадно ухмыльнулся:
  – Да, я знаю, где ты живешь.
  У Ника в глазах потемнело от ярости. Вскочив с кресла, он бросился на Госса:
  – Ах вот ты как!
  Потом, с трудом взяв себя в руки, Ник Коновер опустил сжатые кулаки. А как ему хотелось придушить Госса, схватив его за воротник засаленной фланелевой рубашки! Теперь, стоя рядом с верзилой, Ник хорошо видел, что у того под одеждой не играют мускулы, а колышутся складки жира.
  Льюис Госс вздрогнул и было попятился, но тут же спохватился:
  – Будь уверен, все знают, что ты живешь в огромном доме рядом с другими богачами, а вокруг ваших домов трехметровый забор, – прошипел он. – Кто еще в нашей компании может себе это позволить?
  Ник Коновер успокоился быстрее, чем рассвирепел. Ах вот оно в чем дело! А он-то испугался…
  Подойдя совсем вплотную к Госсу, Ник бесцеремонно ткнул его пальцем в грудь прямо между словами «Харлей» и «Дэвидсон»:
  – А теперь слушай меня. Помнишь собрание в цеху по сборке стульев два года назад? Помнишь, как я говорил, что у нас проблемы, и нам надо бы уволить многих из вас, но этого можно избежать? Помнишь? Тогда ты, кажется, не сидел на больничном!
  – Помню, – нехотя пробормотал Госс.
  – А помнишь, как я просил вас перейти на неполный рабочий день, чтобы никого не увольнять? И что вы мне на это ответили?
  Госс опустил глаза.
  – Никто из вас на это не пошел. Никто не согласился получать меньше денег, лишь бы его товарищей не уволили.
  – Легко говорить…
  – А когда я спросил, согласны ли вы на сокращение вашего социального пакета? На то, что мы не будем оплачивать ваш обед в столовой, спортзал, не будем развозить вас по домам? Кто из вас ответил: «Да, мы обойдемся без этого, лишь бы наших товарищей не уволили»? Кто?
  Госс окончательно помрачнел.
  – Да никто. Ни один человек. Никто из вас не пожертвовал ради своих же товарищей ни центом. Да вообще ничем. Лучше набить себе под завязку брюхо бесплатной едой, а товарищи пусть мрут с голоду без работы? Да? – От ярости и возмущения у Ника потемнело в глазах. – Да будет тебе известно, я не только уволил пять тысяч человек, я еще и спас от увольнения всех остальных работников наших заводов. Ты хоть представляешь себе намерения наших хозяев в Бостоне? Думаешь, им есть до вас дело? Им есть дело только до наших конкурентов. А те уже давно не делают ни столов, ни стульев в Мичигане. Теперь они всё производят в Китае! Понял? Ты хоть представляешь, какая низкая себестоимость у их мебели?.. Так вот, наши хозяева давно настаивают, чтобы я вас всех уволил. Тогда они перенесут производство в Китай. Ну и что ты будешь тогда делать?
  – Не знаю… – Госс переминался с ноги на ногу.
  – Не знаешь, и пошел к черту! Иди! Бастуй! Тогда меня завтра же уволят, а новый директор послезавтра закроет все заводы и уволит всех вас… Знаешь что, иди лучше пакуй чемоданы и… учи китайский!
  Госс шмыгнул носом и неожиданно тонко пискнул:
  – Теперь вы меня уволите?
  – Тебя? Неохота марать об тебя руки. Марш в цех!
  Льюис Госс, пыхтя, выскочил из кабинета, а в дверях снова возникла Марджори Дейкстра:
  – Мистер Коновер, вам срочно надо ехать домой!
  – Что случилось?
  – Звонили из полиции! Поезжайте немедленно!
  
  2
  
  Ник Коновер нажал на газ и задним ходом вылетел в проезд между припаркованными машинами, даже не взглянув в зеркало заднего вида. Если бы мимо проезжала другая машина, Ник бы ее просто протаранил. С визгом покрышек он пронесся по большой стоянке, простиравшейся вокруг административного корпуса и производственных площадей корпорации «Стрэттон». Даже в разгар рабочего дня стоянка наполовину пустовала. Она стала стремительно пустеть с того дня два года назад, когда начались первые увольнения. Теперь работники «Стрэттона» мрачно шутили, что если бы не сокращения, они так и не научились бы парковать машину вслепую…
  Стиснув зубы, Ник вцепился в руль. Еще несколько километров черного, как ночь, асфальта!.. А кругом, почти до самого горизонта, бескрайнее черное поле выжженной бизоньей травы. Бизонью траву не косят. Но каждые несколько лет ее положено выжигать под корень… Вокруг витали запахи пожара, как на свежем пепелище…
  Куда ни глянь, черным-черно! Что же станет, в конце концов, с тем, кто каждый день ездит по черному асфальту среди черных выжженных полей, да еще и не видит ничего другого из окна кабинета?..
  Срочно домой! Срочно домой!..
  Дети – это святое!
  Ник Коновер не был паникером. Но когда у вас дома полиция и вам велят поспешить, в голову приходят всякие ужасы!.. Впрочем, полицейский успокоил Марджори, сказав ей, что с детьми все в порядке. У Джулии только-только закончились уроки в школе, а Лукас… Лукас сегодня ходил на занятия и сейчас делает то, что теперь обычно делает после занятий, хотя, кто его знает, что он сейчас делает… Но важно другое! К Нику в дом опять залезли. Боже, когда же это кончится!
  За год с небольшим Ник уже привык к звонкам из полиции или охраны. Кто-то периодически залезал к нему в дом в середине дня, и каждый раз срабатывала сигнализация. Охрана проверяла, не ложная ли это тревога. Из охраны звонили к Нику домой или на работу и просили назвать код. Если никто из имеющих на это право не успокаивал охрану, к Нику домой немедленно выезжала полиция из Фенвика.
  Полицейский наряд проверял дом. Сигнализация неизменно срабатывала, когда никого не было дома: у рабочих, доделывающих кухню, был выходной, дети были в школе, домработница Марта ездила по магазинам или забирала Джулию из школы.
  В доме ничего не пропадало. Неизвестный злоумышленник вскрывал окно или большую стеклянную дверь, ведущую на лужайку, проникал в дом и оставлял после себя всегда одни и те же слова. Кто-то писал яркой оранжевой краской из баллончика большими аккуратными буквами: «ЗДЕСЬ НЕ СПРЯЧЕШЬСЯ!». Рука была твердой, как у человека, привыкшего работать кистью.
  Наверняка кто-то из уволенных сошел с ума! Надпись появлялась на стенах гостиной, в столовой, где Ник и дети практически не бывали, на свежей штукатурке кухонных стен…
  Сначала Ник Коновер страшно испугался. Кто-то недвусмысленно давал ему понять, что, при желании, может расправиться с ним и с детьми.
  Самая первая надпись появилась на здоровенной резной ясеневой входной двери. Лаура несколько недель обсуждала ее проект с архитектором, и в конечном итоге дверь обошлась Коноверам в три тысячи долларов. Три тысячи долларов за дурацкую дверь! Ник не скрывал своего раздражения, но спорить не стал. Если Лауре зачем-то понадобилась супердверь, он мог позволить себе выполнить каприз жены… Его самого совершенно устраивала прежняя хлипкая дверь. Они с Лаурой только что приобрели этот дом. Ник вообще не стал бы в нем ничего менять, кроме размера. Ник сократил бы его ровно вдвое. Мильтон Деврис любил повторять: «В суп кладут самого жирного индюка». Иногда Нику казалось, что к двери его дома прибито что-то вроде бронзовой мемориальной доски: «Здесь живет самый жирный индюк».
  Но для Лауры входная дверь имела особое, символическое значение: входную дверь распахивают перед друзьями и родственниками, ее же закрывают перед носом незваных гостей. Входная дверь должна быть красивой и прочной!
  «Это же первое, что люди видят у нас дома! – настаивала Лаура. – На входной двери нельзя экономить!»
  Может, в глубине души Лаура действительно надеялась, что шестисантиметровая дверь защитит ее семью от окружающего мира. Да и приобретение огромного дома в коттеджном поселке Фенвик было ее идеей. После первых же анонимных угроз по телефону в связи с начавшимися увольнениями Лаура твердо решила скрыться от неизвестных злодеев за высоким забором поселка.
  «Когда угрожают тебе, угрожают всем нам», – объясняла она.
  С Лаурой было не поспорить. У себя на работе Ник Коновер очень быстро стал объектом почти всеобщей ненависти и сам начал бояться за жену и детей.
  Теперь, после гибели Лауры, Ник словно унаследовал ее беспокойство; теперь нервы у него были на пределе почти круглые сутки. Ему часто казалось, что они с детьми так же уязвимы, как и любой, кто прячется за хрупким стеклом.
  Ник Коновер прекрасно понимал, что безопасность жителей его коттеджного поселка – миф, показуха в виде живописной будки для охранников, самих охранников из частного агентства и высокой черной остроконечной изгороди вокруг поселка.
  С визгом тормозов Ник остановился перед вычурными коваными воротами рядом с будкой, напоминающей миниатюрный средневековый замок и украшенной медной табличкой: «Коттеджный поселок Фенвик». Сейчас Ника раздражало здесь все – неуместные готические буквы на надраенной табличке и столь же дорогостоящие, сколь и неэффективные, меры предосторожности: остроконечная чугунная ограда вокруг поселка с чувствительным оптоволоконным кабелем, спрятанным в верхней перекладине, с панорамными камерами слежения и объемными датчиками движения… Почему же всей этой дорогущей технике не остановить маньяков, шныряющих в густом лесу вокруг поселка и лазающих туда и обратно через забор?!
  «К вам опять влезли, мистер Коновер», – заявил дневной охранник Хорхе, вежливый и очень внушительный в своей безукоризненной черной униформе.
  Кивнув охраннику, Ник, чернее тучи, ждал, пока откроются электрические ворота. Они открывались мучительно медленно. Стиснув зубы, Ник прислушивался к тонкому писку их предупредительного сигнала. Теперь пищит все: сдающие задним ходом грузовики, посудомоечные машины, сушилки для одежды, микроволновки, эти ворота, – все они сговорились свести Ника Коновера с ума!..
  – Приехала полиция, – не унимался Хорхе. – На трех машинах.
  – А что так много?
  – Не знаю, мистер Коновер. Простите, не знаю.
  Ворота открывались очень медленно. По вечерам на въезде скапливались автомобили. Безобразие! Ворота надо менять… А вдруг пожар? Да пока ворота откроются, сгорит дотла весь поселок!
  В нетерпении Ник поигрывал педалью акселератора. Двигатель злобно урчал, а Хорхе беспомощно разводил руками.
  Как только створки ворот отъехали на достаточное расстояние, Ник рванулся вперед и помчался по большому круглому двору, вымощенному декоративными плитами, со скоростью сорок миль в час под знак, запрещающий превышать двадцать.
  Разноцветные плиты кончились, начался гладкий, как взлетно-посадочная полоса, асфальт. Ник мчался среди вековых елей и вязов, за которыми не было видно домов, мимо почтовых ящиков размером с собачью конуру. Без приглашения в поселке Фенвик было даже не узнать, как выглядит соседский дом, а соседи здесь не обнаруживали ни малейшего желания просиживать вечера друг у друга на кухне.
  Перед дорожкой, ведущей к дому Ника, стояли полицейские машины. У Ника похолодело внутри.
  Повернув на дорожку, Ник почти доехал до дома, но метрах в ста от двери его остановил полицейский в форме. Через долю секунды Ник уже стоял перед ним, захлопнув за собой дверцу машины.
  Полицейский был грузным и широкоплечим. Несмотря на прохладную погоду, на лбу у него блестели капельки пота. На груди красовался значок с фамилией: «Манзи». Пристегнутая к ремню рация непрерывно хрюкала.
  – Вы мистер Коновер? – Полицейский стоял прямо посреди дорожки на пути машины Ника. Тот сжал кулаки: прочь с дороги! Это моя дорожка! Мой дом! Сработала моя сигнализация!..
  – Да, – стараясь держать себя в руках, произнес Ник. – В чем дело?
  – Разрешите задать вам несколько вопросов?
  Пробиваясь сквозь березовую листву, лучи бледного солнца падали светлыми пятнами на невозмутимое лицо полицейского.
  – Там опять что-то написали на стенах? – снова попробовал узнать, что случилось, Ник.
  – Во сколько вы выехали из дома сегодня утром?
  – Примерно в полвосьмого. А дети уходят не позднее восьми пятнадцати.
  – А ваша жена?
  Ник впился глазами в лицо полицейского. Он что издевается?! Неужели в Фенвике кто-то не знает истории жизни Ника Коновера?!
  – Она погибла, – буркнул Ник.
  – У вас неплохой дом, – помолчав, сказал полицейский.
  – Спасибо, – сдержанно произнес Ник, заметив недобрый огонек зависти в глазах полицейского. – Так что все-таки случилось?
  – С домом – ничего. Как был, так и стоит… Новехонький. Он ведь у вас, кажется, еще даже не доделан?
  – Как раз доделывают, – теряя терпение, ответил Ник.
  – Вот как? И что, рабочие приходят каждый день?
  – Нет. Вчера и сегодня у них выходной.
  – Охранник сообщил, что вы работаете в корпорации «Стрэттон», – заявил Манзи, впившись в раскрытый блокнот маленькими, как бусинки, крысиными глазками. – Это так?
  – Да.
  – В какой должности? – спросил полицейский таким тоном, что Ник уже не сомневался в том, что Манзи над ним издевается.
  – Я генеральный директор.
  Манзи кивнул с таким видом, словно ему все внезапно стало ясно.
  – Вот как… К вам в дом в последнее время уже несколько раз проникали?
  – Пять или шесть раз.
  – Какая у вас сигнализация?
  – Датчики на открывание дверей, некоторых окон и больших стеклянных дверей в сад. Ничего особенного. Стандартная система.
  – В таком доме лучше поставить что-нибудь посерьезнее… Значит, камер у вас нет?
  – Но тут же весь забор в камерах!
  – Весь забор? Значит, вы в безопасности от вторжения крупного рогатого скота…
  – Я и сам так думаю… – Ник даже чуть повеселел.
  – Выходит, сигнализация у вас часто отключена?
  – А почему все-таки сегодня приехало столько машин?
  – Пока здесь вопросы задаю я. – Рядовому полицейскому явно нравилось командовать директором «Стрэттона».
  «Ну и ладно, – подумал Ник. – Пусть покуражится. Хорошо смеется тот, кто смеется последним…»
  Услышав звук мотора, Ник обернулся. На минивэне подъехала его домработница Марта.
  Ник всегда радовался при виде своей дочери. Раньше он радовался и при виде Лукаса, но теперь все было по-другому…
  – Ты уже дома, папа! – выскочив из машины, воскликнула Джулия. – Так рано! Почему?
  Она подбежала к отцу. На ней была светло-синяя футболка с длинными рукавами, капюшоном и надписью: «Стрэттон», джинсы и черные кроссовки. Джулия всегда носила футболки или свитера. Она ходила в ту же школу, в которую в детстве ходил Ник, но в его время ходить в школу в футболках и джинсах не разрешали. Впрочем, по утрам Нику было некогда спорить с дочкой, да и вообще, после гибели ее матери, он старался не действовать Джулии на нервы.
  Джулия обняла отца и прижалась к нему. Теперь Ник больше не поднимал ее на руки. В его дочери уже было полтора метра роста и килограммов сорок пять веса. С ходу Нику было просто ее не поднять. За последний год Джулия вытянулась, превратилась в высокую длинноногую, почти неуклюжую девочку, хотя животик у нее был еще по-младенчески пухленьким. Джулия взрослела. У нее стала потихоньку развиваться грудь, при виде которой Ник особенно остро ощущал свою беспомощность. Как ему, мужчине, воспитать женщину из этой девочки?
  Джулия не отпускала Ника, и через несколько секунд ему пришлось самому осторожно освободиться от ее объятий. Раньше такого не было. Теперь, после смерти матери, Джулия не отходила от отца…
  – А почему столько полиции? – спросила Джулия, подняв на Ника живые карие глаза.
  – Да просто так. Им надо со мной поговорить… А где твой рюкзак?
  – В машине… А что, опять залезал этот придурок и что-то написал?
  Ник кивнул и погладил дочь по пышным каштановым волосам:
  – А ты почему дома, а не на музыке?
  – Так ведь музыка в четыре, – усмехнулась Джулия.
  – А не в три?
  – Ты что, не помнишь? Миссис Гварини перенесла занятие на час позже. Я уже несколько месяцев хожу к ней в четыре!
  – Ну в четыре, так в четыре. Извини, забыл… Слушай, мне надо поговорить с полицейским. Марта, подождите здесь. Не входите в дом без разрешения полиции.
  Марта Беррел была родом с Барбадоса. Ей было тридцать восемь лет, у нее была смуглая кожа, фигура фотомодели и независимое, слегка презрительное выражение лица, с которым она всегда встречала посторонних. Марта носила очень узкие джинсы, ходила на высоком каблуке и с нескрываемым неодобрением относилась к манере Джулии одеваться. Она вообще критиковала все в доме у Ника, но при этом души не чаяла в его детях и могла уговорить их слушаться отца, когда у того опускались руки. Марта нянчила Джулию и Лукаса с пеленок, замечательно готовила и худо-бедно справлялась с остальными работами по дому.
  – Хорошо, – ответила Марта и хотела взять Джулию за руку, но та уже скакала на одной ножке в сторону дома.
  – На чем мы остановились? – Ник повернулся к полицейскому, смотревшему на него с безразличием, граничащим с дерзостью; при этом Нику казалось, что про себя полицейский над ним потешается.
  – У вас есть враги, мистер Коновер?
  – В этом городе у меня тысяч пять врагов, не больше.
  – Что вы сказали? – полицейский с удивленным видом уставился на Ника.
  – Мы недавно уволили половину наших сотрудников. Вы наверняка и сами знаете: более пяти тысяч человек.
  – Значит, вас в этом городе не очень любят?
  – Это точно.
  А ведь совсем недавно Ника все любили. С ним старались завести дружбу совсем незнакомые люди. О нем даже написал журнал «Форбс».3 В статье говорилось о блестящей административной карьере сына простого рабочего, всю жизнь честно изгибавшего спинки для железных стульев в заводском цеху. Некоторое время все любили и уважали Ника Коновера. Ник стал героем своего родного городка Фенвик в штате Мичиган. На Ника обращали внимание. Некоторые из сограждан даже набирались смелости и подходили к нему знакомиться, когда он в супермаркете доставал мороженые котлеты из холодильника.
  Но два года назад начались первые увольнения, о которых объявили новые владельцы корпорации во время одного из своих ежеквартальных посещений Фенвика. Они заявили, что «Стрэттон» обанкротится, если немедленно не сократит расходы на производство. Пришлось уволить половину сотрудников…
  Пять тысяч человек в городе с населением в каких-то сорок тысяч!
  Ник Коновер и представить себе не мог, что ему придется пройти через все это. После первых крупных увольнений он время от времени объявлял об увольнении все новых и новых работников. Расхваливавшая раньше корпорацию «Стрэттон» местная газета «Фенвик фри пресс» теперь печатала заголовки вроде: «Угроза увольнения нависла еще над 300 сотрудниками „Стрэттона“, „Стрэттон“ больше не платит за лечение своих рабочих, страдающих раком». Теперь в этой газете Ника Коновера величали не иначе как «Ник-Мясник».
  Он, которым раньше гордился его родной город, стал предметом всеобщей ненависти.
  – Такой человек, как вы, должен лучше заботиться о своей охране. На охране своей жизни не стоит экономить, – заявил Мани.
  Ник уже открыл рот, чтобы ответить полицейскому, но тут истошно завопила Джулия.
  
  3
  
  Бросившись на крик дочери, Ник нашел ее у бассейна. Джулия визжала, опустившись на колени у самой воды. Девочку трясло. Марта, зажав рот рукой, стояла рядом с вытаращенными от ужаса глазами.
  Когда Ник увидел то, что напугало Джулию, ему самому чуть не стало плохо.
  В красной, как малиновый сироп, воде плавала темная туша, окруженная кольцами белых внутренностей. Ближе к краям бассейна потемневшая от крови вода была светлее, едва розовела.
  Ник не сразу узнал старого верного лабрадора Барни и некоторое время в ужасе всматривался в воду. Рядом с Джулией на краю бассейна лежал весь в запекшейся крови хорошо знакомый Нику стальной кухонный нож.
  Теперь все стало ясно: зачем наехало столько полиции, почему в момент приезда хозяина не раздался радостный лай Барни…
  Двое полицейских фотографировали бассейн. Они негромко переговаривались между собой. Их слов было не разобрать, – шипели помехи раций, – но в целом они вели себя так, словно ничего особенного не произошло.
  Никто из них не предпринимал ни малейших попыток утешить Джулию, успокоить Марту. Всем было все равно. Ник почувствовал, как в нем закипает гнев…
  Но в первую очередь дочь!..
  Подбежав к Джулии, Ник опустился на колени и обнял девочку за плечи.
  – Не плачь! – пробормотал он. – Не надо…
  Джулия повернулась к отцу, обхватила его руками за шею и залилась слезами. Она громко всхлипывала, а он так крепко сжал ее в объятиях, словно хотел выдавить из нее страх и ужас, которые она испытала, дать ей понять, что с ним ей ничего не угрожает.
  – Не могу… Не могу… – сквозь слезы пыталась выговорить девочка, а Ник еще крепче сжал ее в объятиях. Слезы Джулии текли горячими ручейками за ворот его промокшей рубашки.
  
  Через десять минут Марта увела Джулию в дом, а Ник снова разговаривал с полицейским по фамилии Манзи. Он больше не скрывал своего гнева:
  – Ну и что вы теперь намереваетесь предпринять?! Чего вы ждете?! Этот маньяк лазает ко мне уже несколько месяцев, а вы ни черта не делаете!
  – В каком смысле? – не моргнув глазом, проговорил Манзи.
  – Вы не начали расследования, не открыли уголовного дела. Наверняка вы даже не изучили список тех, кого уволили у меня на работе. Вы уже давным-давно могли бы поймать этого мерзавца! Чего же вы все-таки дожидаетесь?! Пока он начнет убивать моих детей?!
  Издевательское спокойствие Манзи выводило Ника из себя.
  – Я бы на вашем месте задумался о более серьезной сигнализации.
  – Значит, обо всем должен думать я? А вы что, не желаете работать?
  – Вы же сами сказали, что уволили пять тысяч человек. Неужели вы думаете, что мы в состоянии защитить вас от такого количества народа? Поставьте лучше сигнализацию посерьезнее.
  – Так значит, вы ничего не будете делать?
  – Честно говоря, найти такого рода злоумышленника почти невозможно.
  – Значит, вы ничего не можете сделать?
  – Я этого не говорил, – пожал плечами Манзи. – Вы сами это сказали.
  
  4
  
  После отъезда полиции Ник долго утешал Джулию. Он позвонил и отменил урок музыки, а потом сидел с ней. Они немного поговорили, но в основном он просто крепко ее обнимал. Когда девочка вроде бы успокоилась, он оставил ее на попечение Марты и вернулся на работу, где весь остаток дня так и не смог ни на чем сосредоточиться.
  Когда Ник вернулся домой, Джулия уже спала, а Марта сидела в большой комнате и смотрела телевизор.
  – Где Джулия? – спросил Ник.
  – Спит, – грустно ответила Марта. – К вечеру она успокоилась, но до этого много плакала.
  – Боже мой! – покачал головой Ник. – Бедная девочка! Ведь Лаура так любила Барни, и для Джулии он был словно… – Ник замолчал не в силах продолжать. – А где Лукас? У себя в комнате?
  – Он звонил от друга. Сказал, что они пишут реферат по истории.
  – Реферат по истории? Верится с трудом… А от какого друга?
  – Кажется, от Зиглера… Знаете что! После сегодняшнего мне страшно одной в этом доме…
  – Я вас понимаю. Но ведь вы запираете все двери и окна, правда?
  – Я-то запираю, а этот маньяк…
  – Не волнуйтесь, я немедленно установлю новую сигнализацию, которую можно включать, даже когда сидишь дома!
  Директор службы безопасности корпорации «Стрэттон» пообещал вечером заехать к Нику Коноверу, чтобы лично убедиться в том, какая именно сигнализация больше подойдет для дома директора его фирмы. Недопустимо, чтобы жизнь и здоровье такой важной персоны зависели от допотопного старья! Надо установить самую современную систему с камерами слежения!
  – Марта, если хотите, идите спать.
  – Я хочу досмотреть кино…
  Ник поднялся наверх, прошел по коридору к спальне дочери, открыл дверь и, не зажигая света, прошел на ощупь к ее кровати. Сквозь щель в занавесках сочился луч лунного света, в котором угадывались очертания спящей девочки. Джулия спала среди множества разноцветных одеял, у каждого из которых было свое имя, с любимыми плюшевыми зверушками. Сегодня она прижимала к себе растрепанного и вылинявшего Винни Пуха, которого ей купили, когда она была совсем маленькой.
  По игрушке, с которой спала девочка, можно было легко понять, в каком настроении она засыпала. В хорошем настроении она брала с собой Веселого Элмо,4 когда она задумывала какое-нибудь хулиганство, она брала с собой Любопытного Джорджа.5 С маленьким коалой из «малышек Бини»6 она спала, когда ей хотелось чувствовать себя большой, сильной и доброй. К Винни Пуху же она прижималась, когда ей было очень плохо, и она нуждалась в поддержке своего самого старого и надежного друга. В течение нескольких месяцев после гибели матери она спала только с ним, но в последнее время ее настроение явно немного улучшилось, и она стала брать с собой в постель и другие игрушки. Но сегодня она опять спала с медвежонком.
  Ник погладил дочь по волосам, пахнущим сладким детским шампунем, и поцеловал ее влажный, вспотевший лобик. Джулия что-то пробормотала во сне, но не пошевелилась.
  Где-то внизу хлопнула дверь, потом на пол швырнули что-то тяжелое.
  Ник навострил уши. Тяжелые шаги по лестнице… Это, конечно, Лукас!
  Осторожно пробравшись в темноте среди валявшихся на полу книг и игрушек, Ник вышел в коридор и тихо затворил за собой дверь. В коридоре было темно, но под дверью в комнату Лукаса светилась полоска желтого света.
  Постучав в дверь сына, Ник ждал ответа. Потом постучал еще раз.
  – Кто там?
  Не в состоянии привыкнуть к тому, каким низким и в последнее время недовольным стал голос его сына, Ник вздрогнул.
  Открыв дверь, Ник обнаружил Лукаса развалившимся на кровати в ботинках и больших наушниках на голове.
  – Где ты был?
  Лукас взглянул на отца, а потом со скучающим видом стал разглядывать что-то в пространстве.
  – Где Барни? – пробормотал он.
  – Я спрашиваю, где ты был?
  – У Зигги.
  – Почему ты не предупредил меня, что придешь поздно?
  – А как мне было тебя предупредить? Тебя же не было.
  – Если ты хочешь пойти к друзьям после школы, прошу тебя предупреждать об этом меня или Марту.
  Лукас небрежно кивнул. Его остекленевшие глаза покраснели. Ник почти не сомневался в том, что его сын чего-то накурился. В последнее время он замечал это за Лукасом, но все никак не мог собраться и поговорить с ним об этом. Ник просто боялся заводить с сыном этот разговор. Он не ждал ничего хорошего от такого разговора, грозившего превратиться в очередной скандал. События на работе и так высасывали у Ника все силы, его постоянно преследовали воспоминания о погибшей жене, он чувствовал себя совершенно измотанным, выжатым как лимон.
  У него явно не получается воспитывать повзрослевшего непокорного сына. Слава богу, у него есть такая прекрасная дочь!..
  Глядя на Лукаса, Ник прислушался к гудению, доносившемуся из наушников: что за гадость слушает его сын? В комнате витал едва уловимый запах табачного дыма. Кажется, обычный табак, а не марихуана… Но Ник даже в этом не мог быть уверен.
  На первый взгляд никто не догадался бы, что происходит у Лукаса внутри. На вид он был привлекательным, развитым, высоким шестнадцатилетним парнем. В детстве он был хорошеньким пупсиком, но теперь черты лица стали по-мужски резкими, несмотря на красивые, изогнутые брови и длинные темные ресницы вокруг голубых глаз. Своим же поведением Лукас напоминал шестилетнего ребенка: капризный, обидчивый, ранимый, вечно надутый, ничем не довольный.
  – Ты что, куришь?
  – Ты что, не знаешь, как липнет дым к одежде? – презрительно бросил Лукас. – Это не я курил.
  – Зигги не курит.
  Кенни Зиглер, по прозвищу Зигги, был здоровым светловолосым парнем, с которым Лукас дружил, когда они вместе ходили на плавание. Но с полгода назад Лукас бросил плавание, и с тех пор они с Зиглером, кажется, мало общались. Ник почти не сомневался в том, что его сын ходил не к Кенни Зиглеру, а к кому-то другому.
  Сейчас Лукас, не моргая, смотрел в пространство, а в наушниках его что-то по-прежнему шипело и свистело.
  – Тебе надо делать уроки?
  – Не надо меня пасти, Ник…
  Ник? Это что-то новенькое! Раньше Лукас так отца не называл. Некоторые из друзей Лукаса с самого детства звали родителей по именам, но они с Лаурой всегда настаивали на том, чтобы дети называли их папа и мама. Вот уже месяц Лукас упорно называл отца только по имени. Вероятно, хотел показать, что тот ему не указ…
  – Я кажется, с тобой разговариваю. Пожалуйста, сними наушники.
  – Я и так хорошо слышу… А где Барни?
  – Сними наушники, Люк!
  Лукас стащил наушники и бросил их к себе на грудь, не убавив звука. Теперь музыка визжала намного громче.
  – С Барни случилось несчастье. Большое несчастье.
  – О чем ты?
  – Мы нашли его в… Короче, Барни убили.
  Резким движением Лукас выпрямился на кровати, скинул ноги с постели и уперся ими в пол с таким видом, словно собирался броситься на отца.
  – Убили?!
  – Мы нашли его в бассейне. Какой-то мерзавец… – Ник замолчал, не в силах описывать ужасную сцену.
  – Это тот же, который залезает в дом и пишет?
  – Наверное.
  – Это ты во всем виноват! – воскликнул Лукас, и слезы заблестели у него на глазах. – Зачем ты их всех уволил? Теперь тебя все ненавидят…
  Ник не знал, что ответить.
  – А в школе! Да ты поувольнял половину родителей! Представляешь, как я там себя чувствую!
  – Лукас, послушай!..
  В этот момент сын так рявкнул на Ника, словно тот своими руками зарезал их собаку:
  – Убирайся из моей комнаты!
  Ник сам поразился своему поведению в этой ситуации. Осмелься он так разговаривать со своим отцом, его непременно выпороли бы, но вместо того чтобы заорать, затопать ногами или влепить Лукасу оплеуху, Ник проговорил очень спокойным, усталым голосом, полным сочувствия к мальчику, с которым из-за него перестали дружить в школе:
  – Очень прошу тебя, Лукас, никогда больше не разговаривай со мной в таком тоне.
  С этими словами Ник вышел в коридор, тихо затворив за собой дверь.
  Его и так болевшее сердце защемило еще больше, когда он увидел за дверью комнаты своего обожаемого сына Джулию с мокрым от слез лицом.
  
  5
  
  Ник долго целовал, гладил и успокаивал Джулию.
  Он только уложил ее спать, как в дверь постучали.
  Пришел Эдди Ринальди, начальник службы безопасности корпорации «Стрэттон». На нем был коричневый трикотажный джемпер. От Эдди пахло пивом и сигаретами, и Ник подумал, что Эдди наверняка явился прямо из бара «Виктор», где просиживал все вечера.
  – Страшное дело! – сказал Эдди. – Это я про твою собаку…
  Эдди Ринальди был долговязым и тощим, нескладным и нервным. В его кучерявых каштановых волосах уже поблескивала седина. Лоб и щеки были изрыты оспочками, оставшимися от юношеских прыщей. У него были серые глаза, широкие ноздри и безвольная складка губ.
  Они с Ником учились вместе в старших классах. Они играли в одной хоккейной команде. Эдди был правым крайним, а Ник был ее капитан и центр-форвард. Впрочем, они особенно не дружили. Ник был красивым мальчиком, лучшим игроком команды и любимцем всей школы, по которому вздыхали все девочки. Эдди тоже неплохо играл, но этот шутник и весельчак многим казался недалеким, а прыщи у него на лице распугивали девочек. Кое-кто в команде всерьез утверждал, что в детстве Эдди уронили с высокого шкафа, но такое отношение к нему было несправедливо. Хоть Эдди и учился кое-как, ему было не отказать в природной сообразительности. Кроме того, он во всем хотел быть похожим на Ника Коновера и почти им восхищался, хотя в этом восхищении и была изрядная доля ревности. После школы Ник поступил в Университет штата Мичиган, а Эдди пошел в полицейское училище. Кажется, там он неплохо учился и по окончании получил работу в полиции города Гранд-Рапидс,7 где и прослужил почти двадцать лет, до тех пор пока у него не начались неприятности. Нику Коноверу он объяснил, что его обвинили в избиении свидетеля. Никакого свидетеля он, конечно, не бил, но Эдди Ринальди все равно отстранили от оперативной работы, понизили в звании и запрятали за пыльный письменный стол в недрах полицейского отделения. Начальник объяснил Эдди, что ему нужно отсидеться там подальше от журналистов, пока те не позабудут о выдвинутых против него обвинениях, но Ринальди понимал, что может поставить крест на своей карьере в полиции.
  Вот тогда-то Ник Коновер и протянул Ринальди руку помощи. К тому времени Ник уже занял пост генерального директора корпорации «Стрэттон» и смог предложить Эдди работу, на которую тот, при своих способностях, вряд ли мог когда-либо рассчитывать. Эдди Ринальди получил должность заместителя начальника службы безопасности, в чьи обязанности входили проверки послужного списка работников корпорации, расследование мелких хищений и тому подобное. Как Ник и предсказывал начальнику службы безопасности, седовласому ветерану, прослужившему много лет в полиции Фенвика, Эдди Ринальди рыл землю носом, стараясь отмыть запятнанную репутацию, и не жалел слов благодарности Нику за предоставленную ему возможность.
  Прошло два года, пожилой начальник службы безопасности вышел на пенсию, и Эдди Ринальди занял его место. Иногда Нику Коноверу казалось, что они с Эдди Ринальди снова играют в хоккей: Ник – звезда команды, канонир, как его называли за мощнейший удар, бросался прямо в гущу схватки у ворот противника, а Эдди с дьявольской ухмылкой выделывал невероятные трюки на своем правом краю, незаметно ставя подножки соперникам и орудуя своей клюшкой так, что она попадала им то в солнечное сплетение, то по зубам.
  – Спасибо, что пришел, – сказал Ник.
  – Покажи мне кухню.
  Ник провел Эдди по коридору, включил свет и отлепил большой кусок полиэтиленовой пленки, спасавшей от пыли из недоделанной кухни остальные комнаты дома.
  Эдди прошел на кухню вслед за Ником, огляделся по сторонам, заметил отделанную стеклом и металлом кухонную мебель и негромко присвистнул.
  – Представляю, сколько все это стоит, – пробормотал Ринальди и поставил на пол небольшую спортивную сумку, висящую у него на плече.
  – И не говори. Полный маразм…
  Ник открыл одну из конфорок и защелкал пьезорозжигом. Загудело синее пламя.
  – Изрядное давление газа, – заметил Эдди. – Но вы ведь практически здесь не готовите?
  – Редко. Это все новая газовая труба. Мне из-за нее всю лужайку перекопали. Пришлось снова засеивать.
  – А это что? Сколько у тебя раковин?
  – Две. Считается, что в одной моют, а в другой полоскают.
  – А где посудомоечная машина? Здесь?
  – Да… – Ник покосился на дорогостоящее приобретение Лауры – посудомоечную машину с двумя отделениями для экономии воды при мытье небольшого количества посуды.
  Эдди потянул за ручку, приделанную к массивной кленовой доске.
  – А это что? Ящик для ножей?
  – Нет. Это выдвижная разделочная доска.
  – Ого! Неужели ты сам до этого додумался?
  – Конечно, нет. Это все придумала Лаура: какие будут шкафы, столы, какого цвета, где они будут стоять. Она выбрала и все электроприборы.
  – Кстати, о столах. А что, большой стойки не будет? На ней же удобно готовить?
  – Ее скоро установят на место.
  – А где у тебя бар?
  Стоило Нику слегка прикоснуться к одному из шкафчиков, как его дверца распахнулась, обнаружив шеренгу бутылок.
  – Здорово!
  – Магнитный замок. Тоже изобретение Лауры. Что ты будешь? Виски?
  – Давай.
  – Со льдом, конечно… – Ник поднес стакан к автоматической машинке для льда в дверце холодильника. Кубики льда со звоном посыпались в стакан. Наполнив стакан почти до краев «Джонни Уокером»,8 Ник вручил его Эдди и вышел из кухни.
  Эдди с нескрываемым удовольствием приложился к стакану.
  – А ты что будешь пить? – спросил он у Ника.
  – Да ничего. Я принял таблетку снотворного. После нее мне лучше не пить.
  Они с Эдди прошли по темному заднему коридору, на стенах которого тускло светились оранжевые выключатели. По пути Ник включил настольную лампу, ежедневно напоминающую ему о погибшей жене. Лаура много месяцев упорно разыскивала подходящую для зала гипсовую лампу, пока в один прекрасный день не нашла ее в антикварном магазине на Манхэттене, где оказалась, поехав вместе с Ником, отправившимся в командировку в Нью-Йорк. Вообще-то магазин обслуживал только профессиональных декораторов и дизайнеров, но Лаура упросила, чтобы ее пустили внутрь, где она и обнаружила эту лампу. Когда Ник спросил Лауру, по какой причине лампа стоила таких невероятных денег, жена объяснила ему, что ее ножку выточили из гипса, добытого на месторождении Вольтерра в самой Италии. Ник смирился с этим объяснением, хотя и не мог понять, зачем ездить так далеко за простым белым камнем.
  – Брось ты эти таблетки! Знаешь, что является лучшим лекарством от бессонницы?
  – Нет. Что?
  Лампочки в кабинете Ника автоматически вспыхнули, стоило обоим мужчинам оказаться внутри, и осветили отштукатуренные вручную стены, огромный плоский телевизор «Сони» и высокие стеклянные двери, выходящие прямо на лужайку, совсем недавно засеянную травой.
  – Как это что? Секс, секс и еще раз секс!.. Подумай, в каком дворце ты теперь живешь! Здесь тебе легко отдастся любая красотка!
  – Да не нужен мне такой дворец, это все Лаура…
  Плюхнувшись в мягчайшее кожаное кресло, Эдди отхлебнул виски и со стуком поставил стакан на мраморный столик у стены. Ник устроился в соседнем кресле.
  – Так вот, о женщинах. Я тут познакомился с одной в субботу вечером, в баре. Наверное, я перед этим здорово выпил… Короче, когда я посмотрел на нее утром… Ну ты понимаешь меня?.. Одним словом, страшна, как ядерная война! Не пойму, что мне в ней понравилось накануне! – Эдди Ринальди рассмеялся.
  – Зато ты как следует выспался.
  – А вот и нет. Видел бы ты мою рожу!.. Но все равно, хватит тебе сидеть одному! Пора уже познакомиться с какой-нибудь женщиной. Сходи, например, в мой бар. Туда ходят одинокие бабы. Хотя уродин там тоже хватает…
  – Мне пока не хочется.
  – Но ведь прошло уже больше года! – Эдди Ринальди старался говорить сочувственным тоном, но у него не очень получалось. – Это немало.
  – После семнадцати лет совместной жизни – мало.
  – А кто говорит о совместной жизни! Посмотри на меня. Я не покупаю, а беру напрокат. Меняю баб, как перчатки.
  – Давай лучше поговорим о сигнализации. Уже поздно, а я устал.
  – Ну хорошо. У нас хороший спец по сигнализациям. Это он поставил мне сигнализацию дома.
  Ник удивленно повернулся к Ринальди.
  – Не волнуйся, я заплатил за нее из своего кармана! А ты что думал?.. Короче, если у него есть на примете нужное оборудование, он и тебе все завтра же поставит.
  – С камерами и всем остальным?
  – А как же! С интерактивными камерами по всему периметру, у всех входов и выходов, с камерами в доме, наружными и скрытыми.
  – В каком смысле «интерактивными»?
  – Они выходят в Интернет. То есть ты будешь получать сигнал по Интернету и прямо на работе видеть на компьютере, что творится у тебя дома. Это супер!
  – С записью на кассету?
  – На какую кассету! Все, что видят камеры, записывается на компьютер. Чтобы сэкономить место на диске, можно поставить датчики движения, чтобы камеры включались только тогда, когда что-то движется. Камерами можно управлять на расстоянии: крутить и вертеть их во все стороны. Можно вести цветную видеозапись со скоростью семь с половиной кадров в секунду. Ты и представить себе не можешь, на что способна современная техника!
  – И что, она не пустит ко мне в дом этого маньяка?
  – Представь себе, как все эти камеры сами повернутся в его сторону, стоит ему зашагать к твоему дому. Если он не полностью спятил, он просто тут же даст деру. Или камеры его снимут. Кстати, я видел неплохие камеры у вас на заборе. И не только у входа. Если такие камеры стоят по всему забору, они могли уже снять твоего маньяка. Завтра утром я поговорю об этом с вашей охраной.
  – Думаешь, полиция об этом уже не спрашивала?
  – Здешняя полиция не будет ради тебя напрягаться, – фыркнул Эдди Ринальди. – Они просто притворяются, что занимаются твоим делом.
  – Пожалуй, ты прав.
  – Да не пожалуй, а точно. Они ненавидят тебя лютой ненавистью. Ты же Ник-Мясник! Ты увольняешь их родителей, братьев, сестер и жен. Могу поспорить, они даже рады тому, что у тебя неприятности.
  – Кстати, что ты имел в виду, когда сказал: «если он не полностью спятил»? – озабоченно проговорил Ник Коновер.
  – Такие маньяки могут быть совершенно непредсказуемыми сумасшедшими. От таких людей есть только одно надежное средство. – С этими словами Эдди расстегнул свою сумку и достал из нее небольшой клеенчатый сверток. Развернув его, он положил себе на ладонь черный матовый короткоствольный пистолет. На его рукоятке виднелись заметные царапины, а по стали шла борозда. – Смит-вессон9«Сигма» 38-го калибра, – заявил Ринальди.
  – Не надо, – стал отказываться Ник.
  – На твоем месте я был бы осторожней. Вспомни, что он сделал с собакой. А если он примется за детей? Неужели ты отдашь их ему на съедение?!
  
  6
  
  Ник Коновер проскользнул в затемненный зал, известный в корпорации «Стрэттон» как «Лаборатория будущего». Присев в заднем ряду, Ник следил за зрелищем, развернувшимся на огромном изогнутом экране, занимающем собою всю стену. После бессонной ночи во мраке зала глаза отдыхали.
  Громкая электронная музыка гремела со всех сторон, вырываясь из колонок, установленных на стенах, на потолке и на полу. Не отрывая глаз от экрана, можно было почувствовать себя несущимся на джипе по пустыне Калахари, бродящим по узким улочкам Праги, летящим в Гранд-Каньоне, едва не задевая крыльями за его каменные стены. Проплыв сквозь молекулу ДНК, зритель оказывался в Городе будущего с его фантастическим калейдоскопом невероятных панорам.
  «В мире, где все взаимосвязано, – поведал приятный негромкий голос, – знания царят безгранично».
  Шел фильм о жизни, работе и технике будущего. Совершенно абстрактный, рассудочный и заумный. В нем вообще не показывали мебели. Ни одной самой захудалой табуретки.
  Этот фильм демонстрировали только особым клиентам. Некоторым из них, вроде научных работников из «Кремниевой долины»,10 он жутко нравился, и, как только загорался свет, они тут же начинали распинаться о «безболезненной интеграции» техники и офисной мебели и о том, как будет выглядеть рабочее место будущего. Такие клиенты после этого фильма были готовы подписать любой контракт.
  Другим же клиентам фильм казался надуманным и скучным. К их числу принадлежали и сегодняшние зрители – делегация важных руководителей холдинга «Атлас-Маккензи», крупной финансовой компании, распространившей свои щупальца по всему миру. Она открывала банки, выпускала кредитные карты и занималась страхованием. Ник видел, что руководители «Атлас-Маккензи» ерзают в креслах и перешептываются. Среди них были вице-президент холдинга по недвижимому имуществу, вице-президент по коммерческой недвижимости и их разнообразные помощники. Всех их доставили из Чикаго на реактивном самолете корпорации «Стрэттон» и отправили на полноценную экскурсию по программе отдела работы с клиентами. Ник Коновер отобедал с гостями, лично провел их по самым важным офисам административного корпуса и выступил перед ними с уже давно выученной назубок речью об упрощении иерархической пирамиды управления корпорацией и о преобразовании индивидуальной рабочей среды в коллективную.
  Холдинг «Атлас-Маккензи» строил себе под офисы огромный небоскреб в Торонто общей площадью миллион квадратных метров, половину которых должна была занять новая штаб-квартира этой организации. Речь шла о закупке полной обстановки для этой штаб-квартиры. По меньшей мере, десять тысяч компьютеризированных рабочих мест, контракт на поставку мебели и прочего оборудования на сумму пятьдесят миллионов долларов плюс десятилетний контракт на обслуживание всего этого офисного оборудования! Если «Стрэттон» получит этот заказ, его дела пойдут в гору! Это будет необыкновенная, фантастическая удача! А ведь у «Атлас-Маккензи» множество офисов по всему миру! А что, если и для них закупят новую стрэттоновскую мебель? Нику Коноверу было даже трудно представить, сколько денег может заработать на всех этих заказах «Стрэттон».
  Но фильм явно не произвел на потенциальных заказчиков большого впечатления. С тем же успехом им можно было показать репортаж из гончарной мастерской, затерянной в горах Балканского полуострова. Слава богу, им вчера понравилась выставка под названием «Офис будущего». Но эта выставка нравилась всем без исключения, хотя на ней экспонировался всего один кабинет восемь на десять метров, полностью обставленный мебелью и оснащенный действующим оборудованием, предназначенным для одного работника офиса. Этот кабинет походил скорее не на заурядный офис, а на суперсовременную телестудию. Посетителям кабинета выдавались нагрудные значки с встроенным микрочипом. Когда человек с микрочипом на груди входил в кабинет, находящийся там электронный датчик улавливал присутствие микрочипа, и синий цвет на потолке сразу менялся на зеленый, чтобы коллеги сотрудника, отделенные от него стеклянными стенами, тут же могли понять, что он появился у себя на рабочем месте. Стоило человеку сесть в офисное кресло, как на рабочих местах его коллег, – а на выставке – на мониторах розданных гостям ноутбуков, – появлялся сигнал о том, что данный работник занял свое рабочее место. Порой сам Ник Коновер поражался изобретательности стрэттоновских инженеров.
  Перед письменным столом в «Офисе будущего» возвышался двухметровый изогнутый монитор, на котором можно было одновременно работать с текстом, со слайдами и проводить видеоконференции. Узрев всю эту невероятную технику, потенциальные клиенты тут же возгорались желанием иметь у себя именно ее. Отныне образ идеального «Офиса будущего» преследовал их так же, как молодым парням не дают покоя фотографии дорогих автомобилей.
  Экран в кинозале погас, и медленно, один за другим загорелись лампочки, осветив блестящую алюминиевую кафедру, за которой возвышалась очень высокая стройная блондинка со строгой прической и в огромных очках в роговой оправе. Это была первый заместитель генерального директора корпорации «Стрэттон» по новым технологиям Виктория Зандер. Никто не осмеливался обращаться к ней Вики или Тори, все звали ее только Виктория. Виктория была в безукоризненном черном костюме.
  «Штаб-квартира вашей фирмы, – заговорила она мелодичным сопрано, – это мощнейшее средство, которым вы можете расположить к себе своих клиентов и не только их. Интерьеры и оснащение ваших офисов расскажут вашим же сотрудникам и вашим посетителям о том, что вы собой представляете и о процветании вашего предприятия. Такие интерьеры мы называем „говорящими“…»
  По ходу своего выступления Виктория набирала ключевые слова, например, «интерактивная рабочая среда», «личное пространство индивидуума» и «эра информации», на встроенной в алюминиевую кафедру клавиатуре, и они тут же высвечивались в тексте ее речи на мониторах ноутбуков, розданным гостям из «Атлас-Маккензи».
  «В нашем представлении каждый сотрудник „Офиса будущего“ отвечает за свой участок работы, но все они неразрывно связаны невидимыми нитями…»
  Хотя Ник Коновер и слышал эту речь десятки раз, многое в ней оставалось для него маловразумительным. Впрочем, он не очень расстраивался по этому поводу, не сомневаясь в том, что другие понимают не больше его, хотя никто, и уж конечно, не сегодняшние гости из Чикаго, ни за что не признались бы в своей тупости. Задача похожего на защиту докторской диссертации выступления Виктории как раз и заключалась в том, чтобы приструнить слишком самоуверенных клиентов.
  Разумеется, «говорящие интерьеры» ни о чем не говорили этим бюрократам из Чикаго, но они хорошо понимали, что такое встроенная проводка, секционная мебель укрупненной сборки и встроенные в полы сетевые кабели, потому что всю жизнь вращались среди подобных приспособлений разной степени сложности и совершенства.
  Терпеливо ожидая конца выступления Виктории, Ник следил за клиентами, все больше и больше ерзавшими в креслах. В его задачу входила только краткая встреча с ними: быстрое знакомство и пара фраз, подходящих для того, чтобы направить их мысли в нужном направлении.
  Сам Ник как генеральный директор корпорации не имел непосредственного отношения к продажам, которыми занимался специальный отдел. Ник лишь подталкивал клиентов к заключению контракта, обхаживал высокопоставленных покупателей, демонстрировал радушие корпорации «Стрэттон». Нередко пары добрых слов из уст ее директора хватало для того, чтобы покупатель проникался к ней безграничным доверием.
  Чаще всего Нику прекрасно удавалось сыграть свою маленькую роль. Он крепко пожимал руки гостям, дружелюбно трепал их по плечу и бодро отвечал на их вопросы, неизменно производя на всех самое положительное впечатление. Однако сегодня Ник волновался. Его слегка потряхивало, и у него болел желудок. Может быть, его организм реагировал так на вчерашнюю таблетку снотворного или на три чашки кофе, выпитых им утром вместо двух. А может, все дело было в том, что «Стрэттону» был жизненно необходим этот контракт.
  
  Виктория наконец замолчала, в зале загорелся яркий свет, и двое руководителей делегации сразу подошли к Нику Коноверу. Один из них, вице-президент холдинга по недвижимому имуществу, был худым и бледным. Ему было лет пятьдесят. На его полных, почти женственных губах застыла вежливая улыбка, но говорил он мало. Второй, вице-президент по коммерческой недвижимости, был коренастым и широкоплечим, с густыми бровями и явно крашеными иссиня-черными волосами. Он напоминал Нику Ричарда Никсона.11
  – А я-то думал, вы делаете только столы да стулья! – сверкнув ослепительно белыми зубами, заявил «Ричард Никсон».
  – Ну конечно же нет, – усмехнулся Ник Коновер; на самом деле «Никсон» был прекрасно знаком со всеми продуктами и услугами «Стрэттона», который уже несколько месяцев вел переговоры с группой «Атлас-Маккензи»; за это время представители обеих компаний провели целый ряд длинных встреч, на которых Нику, к его громадному облегчению, присутствовать не понадобилось. – Кстати, если вам надо проверить вашу электронную почту, мы можем предоставить вам возможность выйти в беспроводной Интернет. Прямо здесь, за дверью в зал.
  Бледный вице-президент по фамилии Хардвик подошел поближе к Нику и вкрадчивым голосом спросил:
  – Ничего, если я задам вам один прямой вопрос?
  – Разумеется. Задавайте.
  Ник Коновер понял, что именно от вежливого Хардвика с его женственными губами и мягким выражением глаз можно было ждать удар ножом в спину.
  Расстегнув кожаную папку с клеймом «Гуччи», Хардвик достал из нее газетную вырезку. Ник сразу узнал статью из «Бизнес-уик»12 под заголовком «Мидас13 потерял свой дар?». Узнал он и фотографию легендарного Уилларда Осгуда, хваткого основателя фирмы «Фэрфилд партнерс», купившей корпорацию «Стрэттон». На обветренном лице Осгуда красовались очки со стеклами, круглыми, как бутылочное донышко. В статье шла речь о «миллионных убытках корпорации „Стрэттон“, некогда наиболее динамично развивавшейся американской фирмы по производству офисной мебели», о том, что «раньше всё, к чему прикасался Осгуд, превращалось в золото, а все приобретенные им компании в конечном итоге прочно становились на ноги». «Что же произошло? – спрашивали затем журналисты. – Неужели Осгуд ничего не сделает, чтобы спасти от неминуемого банкротства дело, в которое им вложены деньги?»
  – Мой вопрос состоит в следующем, – помахав газетной вырезкой перед носом у Ника, заявил Хардвик, уставившись на Ника остекленевшими глазами. – Скажите, у вашей фирмы сейчас очень большие финансовые проблемы?
  – Нет, – ответил Ник. – Не скрою, у нас были трудности. А у кого их не было? Возьмите любую фирму, хоть «Стилкейс», хоть «Герман Миллер»,14 хоть любого другого производителя. На протяжении двух лет мы сокращали штаты наших работников, и вы прекрасно понимаете, как много денег у нас ушло на выплату одних только выходных пособий. Однако принятые нами меры уже приносят свои положительные плоды.
  – Я все понимаю, – еле слышно пробормотал Хардвик. – Но теперь вы не семейное предприятие, каким были раньше. Вы больше не принимаете единоличных решений. Наверняка ваши поступки вам диктует Уиллард Осгуд.
  У Ника внезапно пересохло во рту.
  – Осгуд и его фирма не слишком вмешиваются в наши дела. Они верят в то, что мы сами знаем, что делаем. Поэтому-то они нас и приобрели, – сказал он и добавил: – «Фэрфилд партнерс» всегда предоставляют свободу действий фирмам, которые приобретают.
  – Мы ведь не только приобретаем у вас мебели и оборудования на огромную сумму, – сказал Хардвик и облизнулся, как ящерица. – Нам придется заключать с вами десятилетний контракт на обслуживание вашего же оборудования. Что будет, если через пару лет вас не станет?
  – Не волнуйтесь, – сказал Ник, положив руку на костлявое плечо Хардвика. – «Стрэттону» уже почти семьдесят пять лет. Уверяю вас, эта фирма переживет нас с вами.
  – Фирма-то, может, и переживет, – невесело улыбнулся Хардвик. – А вот будете ли через пару лет в ней работать вы?
  – Не сомневайтесь. Буду как миленький! – заявил Ник и еще раз потрепал Хардвика по плечу. При этом он краем глаза заметил прислонившегося к косяку входной двери со скрещенными на груди руками Эдди Ринальди. – Извините, я должен на секунду отлучиться!
  Эдди редко попадался на глаза Нику в течение рабочего дня, но если начальник службы безопасности появлялся, речь всегда шла о чем-нибудь важном. Кроме того, Ник обрадовался возможности уклониться от ответов на дальнейшие вопросы коварного Хардвика.
  – Что случилось? – спросил Ник, приблизившись к Эдди.
  – Я кое-что для тебя выяснил.
  – Это срочно?
  – Решай сам. Это о твоем маньяке.
  
  7
  
  Усевшись за компьютер Ника, как за свой собственный, Эдди Ринальди стал тыкать двумя пальцами в клавиатуру. Для человека, не привыкшего работать с компьютерами, он попадал по нужным клавишам достаточно ловко и быстро добрался до страниц службы безопасности в локальной сети корпорации «Стрэттон».
  – Охранники в будке при воротах твоего концлагеря мне здорово помогли, – пробормотал Эдди.
  – У ворот моего поселка?
  От Эдди Ринальди пахло сигаретами и одеколоном «Брют», которым он пользовался еще в школе. Ник даже не подозревал, что этот одеколон все еще выпускают.
  – Да. У них отличные цифровые камеры «Сони» с высоким разрешением, компенсацией контрового света15 и все такое. Снимают тридцать кадров в секунду… Знаешь, полицейские даже не ознакомились со съемками, сделанными этими камерами.
  – Как ты и говорил.
  – Да, но такой наглости даже я не ожидал. Полицейские могли бы поинтересоваться этими съемками хотя бы для вида… Ну вот!
  На мониторе появилась цветная фотография тощего долговязого мужчины в очках. Эдди пару раз щелкнул мышью, и изображение человека увеличилось. Ему было лет шестьдесят, у него было изборожденное глубокими морщинами лицо и маленький рот с плотно сжатыми губами. Его седые волосы были коротко подстрижены, а глаза казались неестественно большими за линзами очков в черной оправе.
  У Ника бешено забилось сердце. Эдди еще пару раз щелкнул мышью. Теперь лицо мужчины занимало собой большую часть монитора. Разрешение было неплохим. Лицо было довольно четким.
  – Узнаешь?
  – Нет.
  – А вот он тебя знает.
  – Не сомневаюсь… А он что, просто взял и вошел в ворота? Ничего себе охрана!
  – Нет. Он перелез через забор в лесу. Там тоже стоят камеры. Они срабатывают от датчика, реагирующего на движение. Но при этом сигнализация не включается. А то она постоянно срабатывала бы от белок, крыс, ежей и прочей гадости. Но камеры-то все равно снимают!
  – Отлично! Кто это?
  – Его зовут Эндрю Стадлер.
  Ник пожал плечами.
  – Я ограничил поиск уволенными по сокращению мужчинами в возрасте пятидесяти лет и старше. Особенно теми, которые не нашли другой работы… Я целое утро рассматривал на мониторе их рожи! У меня от них уже глаза на лоб лезут! Но ведь это же моя работа. Не зря же мне здесь платят такие большие деньги!
  Эдди дважды щелкнул мышью, и рядом с изображением, снятым камерой, появилось окошечко с другой фотографией. На ней был тот же мужчина, хоть и намного моложе. Те же очки в тяжелой черной оправе, те же увеличенные линзой глаза, те же сжатые губы. Под фотографией стояло имя «Эндрю М. Стадлер». Там же значились номер карточки социального обеспечения, дата рождения, номер сотрудника корпорации «Стрэттон» и дата приема на работу.
  – Его сократили? – спросил Ник.
  – В известном смысле. Его вызвали на собеседование по вопросу сокращения, а он уволился по собственному желанию. Ну и, конечно, не забыл сказать: «И это после всего того, что я сделал для этой фирмы!» и «Пошли вы все, знаете, куда!..» и все такое прочее.
  – Но ведь я его даже никогда не видел, – пожал плечами Ник.
  – А ты что, часто заходил в модельный цех?
  В модельном цеху небольшая бригада рабочих – слесарей, сварщиков и столяров – изготавливала прототипы новых стрэттоновских изделий в количестве двух-трех экземпляров по эскизам и чертежам стрэттоновских дизайнеров. Рабочие модельного цеха всегда казались Нику странными. Все они раньше работали на поточном производстве, прекрасно знали свое дело и вообще были мастерами на все руки, но при этом были нелюдимыми и очень придирчиво относились к результатам собственного труда.
  – Эндрю Стадлер, – медленно проговорил Ник, изучая личные данные уволенного сотрудника. – Сколько же он у нас проработал? Тридцать пять… Нет! Тридцать шесть лет!
  – Вот именно. Начал сборщиком на старой линии по производству картотечных шкафов. Потом ему повысили квалификацию, и он стал работать в одиночку на заводе по производству стульев. Чинил бракованные изделия, которые туда возвращали. Он упорно отказывался работать на современных конвейерных линиях. Якобы потому, что его бесила музыка, которую включают там другие рабочие. Все время ругался с мастерами. В конце концов, они от него отстали, и он работал сам по себе. Когда пять лет назад в модельном цеху появилась вакансия, он подал заявление о переводе туда, и мастера были только рады от него избавиться.
  Еще пару раз щелкнув мышью, Эдди Ринальди нашел характеристику Стадлера. Ник наклонился к монитору, стараясь разобрать мелкие буквы.
  – А это что такое? Госпитализация? По какой причине?
  – Стадлер сумасшедший! Маньяк! У него не все дома! Его время от времени отправляли в нашу психиатрическую клинику! – развернувшись к Нику в его же собственном кресле, пояснил Эдди.
  – Боже мой! С каким диагнозом?
  – Шизофрения. И каждые два года он бросал принимать лекарства, которые ему там прописывали, ну и, сам понимаешь!..
  Ник с трудом перевел дух.
  – Но и это еще не самое страшное, Ник. Я связался с полицией Фенвика. Оказывается, лет пятнадцать назад Стадлера задержали по подозрению в убийстве семьи, жившей от него через дорогу.
  – Ну и?.. – У Ника по спине побежали мурашки.
  – Что «ну и»? Это были его соседи. Семья по фамилии Струп. Они иногда приглашали его, чтобы он им за деньги что-нибудь чинил. Он же, видишь ли, был мастер на все руки! А потом эти Струпы, наверное, поссорились со Стадлером, или косо на него посмотрели, или не знаю что… Короче, однажды ночью в подвале их дома образовалась утечка газа, кто-то чиркнул спичкой или что-то в этом роде, и весь дом взлетел на воздух.
  – О Господи!
  – Так и не удалось доказать, что это было – несчастный случай или умышленное убийство, но полиция была уверена в том, что этот шизофреник и поджарил своих соседей. Но доказать ничего не удалось, и его отпустили… Ник, это очень опасный безумец!.. И вот послушай еще одну вещь. Все еще хуже, чем кажется. У этого придурка есть пистолет.
  – Что?!
  – В полицейском архиве мне нашли копию регистрации оружия на его имя. Двадцать лет назад он купил себе пистолет. А никаких данных о том, что он его продал, нет.
  – Надо немедленно конфисковать у него оружие!
  – На каких основаниях?
  – Но если он опять приблизится к моему дому!..
  – Тогда его могут арестовать за вторжение на чужую собственность. И все. Как ты докажешь, что он влезал к тебе в дом?.. А за вторжение его оштрафуют и выпустят. Думаешь, это остановит сумасшедшего, среди бела дня выпустившего кишки твоей собаке?
  – Черт возьми, Эдди! У нас же есть кадры, на которых стоят дата и время. То есть понятно, что он перелез через забор, за которым я живу, примерно тогда, когда убили собаку. Еще есть нож, которым ее убили. На нем могли остаться его отпечатки. Наверняка можно доказать, что это он убил Барни!
  – Попробовать можно, но вот кто этим будет заниматься? Разве ты не понял, что местная полиция для тебя и пальцем не пошевелит?
  – Так как же их заставить работать?
  – Надо как следует на них надавить. Но и в этом случае они не сразу зашевелятся, а для начала сделают вид, что действовали правильно… А тем временем нам надо отпугнуть этого маньяка. Когда полиция наконец возьмется за дело, нам уже не придется вмешиваться, а пока нам самим нужно защищать твоих детей.
  – Хорошо, – немного подумав, ответил Ник. – Но я не хочу потом оказаться крайним. Короче, прошу не бить и не калечить этого Стадлера. Надо просто добиться, чтобы его с концами упрятали в сумасшедший дом или куда-нибудь в этом роде.
  – Согласен. В первую очередь я выслежу этого придурка. Тем временем мой инженер Фредди отправится после обеда к тебе и начнет устанавливать новую сигнализацию. Я сказал ему, чтобы он с этим не тянул.
  – Ну и отлично! – Ник взглянул на часы; ему пора было на ежемесячное заседание компенсационной комиссии.
  – Ну а если ничего не поможет, не забывай о том, что я тебе вчера принес.
  – Но у меня нет разрешения! – пробормотал Ник, покосившись на тонкую стенку, за которой сидела его секретарша.
  – Чтобы его получить, требуется уйма времени, – покачал головой Эдди. – А ты каждый день рискуешь, сам знаешь чем. Не трусь! Если у тебя найдут незарегистрированный пистолет, тебя просто оштрафуют на сотню долларов. И все дела. Кроме того, никто его у тебя не найдет, потому что стрелять из него ты ни в кого не будешь. Ты просто отпугнешь им маньяка… Даже если тебе придется выстрелить в воздух, приедет полиция, отберет у тебя пистолет и оштрафует. Неужели жизнь твоих детей не стоит ста долларов?
  – Ну ладно. Спасибо. Иди к себе. Мне нужно проверить электронную почту, и у меня еще три совещания.
  – У тебя отличный компьютер, – пробормотал, поднимаясь из-за стола, Эдди Ринальди. – Нашей службе пригодилось бы несколько таких мониторов.
  – Я не имею права тебе их купить, – сказал Ник. – Все расходы должны быть одобрены выше.
  
  8
  
  Скотт Макнелли жил в довольно большом, но совершенно заурядном доме в районе Фенвика под названием Форест-Хиллз, где жили многие из директоров корпорации «Стрэттон». Дом Макнелли всем своим видом говорил о том, что в нем живет неплохо зарабатывающий бухгалтер. Это был белый дом в колониальном стиле16 с зелеными ставнями на окнах. Он мог похвастаться гаражом на две машины, большой комнатой для отдыха и приличным подвалом. Казалось, вся мебель: стулья в столовой, диван и кресла в гостиной и даже коврики на полу – была куплена на распродаже в каком-нибудь не слишком дорогом мебельном магазине. Иден, красавица-жена Скотта Макнелли, явно не увлекалась оформлением жилых интерьеров в такой степени, как покойная Лаура Коновер.
  Лаура с Ником однажды разговорились о доме Скотта. Нику нравилось, что Макнелли, не в пример многим финансовым директорам, не пытается пустить пыль в глаза деньгами, которые зарабатывает. Скотт Макнелли старался не тратить лишних денег. Никто не знал, куда Макнелли складывает или вкладывает свои деньги. При этом что-то в доме Макнелли казалось Нику странным. Он так и не смог сам понять, что его смущает, пока Лаура не сделала меткое замечание. С ее точки зрения, дом Макнелли напоминал временное пристанище наподобие на скорую руку обставленных мебелью общежитий квартирного типа.
  Как только Ник с детьми приехал к Макнелли, дети разошлись по интересам: Джулия убежала в комнату к одной из двенадцатилетних двойняшек, которыми могли похвастаться Скотт с женой, а Лукас удалился в комнату для отдыха, где в гордом одиночестве приступил к просмотру телевизионных программ. Скотт колдовал у огромного гриля из нержавеющей стали – кажется, единственного дорогостоящего предмета у него дома. На Скотте был черный передник для барбекю. Посередине передника красовались желтые череп и перекрещенные кости. Надпись под ними гласила: «МУЖЧИНА НА КУХНЕ! СПАСАЙСЯ КТО МОЖЕТ!». Такая же надпись украшала его черную бейсболку.
  – Ну как? – спросил Ник, подойдя к чихающему от дыма Макнелли.
  – Как-как… Сам видишь, – отвечал тот. – Что проку в моих жалобах? Кому они нужны?
  – Тебе что, не нравится этот гриль?
  – Площадь его рабочей поверхности составляет восемьсот восемьдесят квадратных дюймов. Можно одновременно жарить шестьдесят четыре котлеты для гамбургеров. А вдруг проснется аппетит… – Скотт Макнелли сокрушенно покачал головой. – Этот гриль купила Иден. Больше она одна в магазин не поедет!
  – Кстати, как у нее дела?
  – Все еще круче, чем обычно. Теперь она помешана на фитнесе. Дай ей волю, так она будет есть только тофу с крапивой, запивая свежевыжатым соком подорожника. Сейчас она занимается пилатесом.
  – Но ведь хуже она от этого выглядеть не стала!
  – Не стала. Но палец в рот ей все равно не клади, – с этими словами Скотт Макнелли прибавил огня. – Знаешь, я всегда чувствую себя неудобно, когда вы приезжаете. Ты у нас словно барон из замка, заглянувший в лачугу крестьянина. Наверное, мне надо жарить не котлеты, а целого кабана на вертеле или олений окорок… Что желаете выпить, мой государь?
  – Пиво есть?
  – Сию секунду! – Макнелли повернулся к своему пухленькому девятилетнему отпрыску, сидевшему в гордом одиночестве на заднем крыльце и пускавшему огромные мыльные пузыри с помощью странного приспособления, напоминающего длинную палочку с куском тряпки на конце. – Спенсер! Подойди, пожалуйста!
  – Чего? – прогнусавил ребенок.
  – Быстро сюда! – рявкнул Макнелли и, понизив голос, сказал Нику: – Иден не дождется, когда Спенсер наконец подрастет, чтобы отправить его в Андовер.17
  – А ты что об этом думаешь?
  – Да мне на него вообще наплевать! – пожал плечами Скотт Макнелли. Знай Ник его хоть чуточку хуже, он ни за что не догадался бы, что это шутка.
  Спенсер наконец подошел.
  – Принеси, пожалуйста, мистеру Коноверу коричневую бутылку с пивом!.. Тебе понравится, Ник. Это прекрасное темное пиво. Его варят на севере штата Нью-Йорк по бельгийскому рецепту…
  – А «Миллера» нет?
  – А! Тебе нравится пиво по цене шампанского!.. Лично я бы предпочел шампанское по цене пива… Впрочем, Иден, кажется, купила «Грольш». Пойдет?
  – Конечно.
  – Спенсер, поищи пиво в зеленых бутылках со смешной крышечкой на пружинке.
  – Папа, жареное мясо очень вредно, – скрестив руки на груди, заявил ребенок. – В мясе, которое готовят на гриле, полно полициклических ароматических углеводородов. А они – канцерогены.
  Ник уставился на девятилетнего мальчика, мысленно пытаясь выговорить изреченные им слова.
  – Ты ошибаешься, сынок, – вздохнул Макнелли. – Это раньше ароматические углеводороды считались вредными. Сейчас же их считают очень вкусными и полезными. Вам что, не говорили об этом в школе?
  На мгновение Спенсер смутился, но тут же гордо задрал подбородок:
  – Когда умрешь от рака, не говори, что я тебя не предупреждал!
  – Когда же настанет этот сладостный миг?
  – Что ты несешь, папа!..
  – На, поешь здоровой пищи! – с любезной улыбкой перебил сына Макнелли и вручил ему сырую размороженную котлету. – Возьми булочку, кетчуп и кушай. От рака ты точно не умрешь. Зато у тебя будет сальмонеллез и заведутся кишечные палочки и грамотрицательные бактерии эсхерихия коли. А если мне очень повезет, ты взбесишься, как корова, и тебя придется пристрелить.
  Спенсер, кажется, понял, что отец шутит, но не сдавался:
  – Но ведь эсхерихия коли всегда размножается в человеческом организме, и ему от этого ничего не бывает. Нам говорили об этом в школе!
  – Так ты не уймешься? Возьми мячик и пойди поиграй на дорогу. Там как раз едет самосвал. Но сначала принеси мистеру Коноверу бутылку пива.
  Спенсер неохотно двинулся к дому.
  – Ох уж эти дети! – усмехнулся Скотт Макнелли.
  – Какой он у тебя умный! – растерянно пробормотал Ник.
  – Жаль, что ты не хочешь попробовать бельгийского пива, – вздохнул Скотт. – Меня угостили им на ранчо в Аризоне. Я ездил туда с бывшими однокурсниками. Помнишь, я тебе рассказывал?
  – Я помню, что тебе там не очень понравилось.
  – Знаешь, как воняет у кобылы из-под хвоста?.. Но пиво отменное! Поверь!
  – Твой Спенсер меня пугает. Он что, вундеркинд?
  – Что-то в этом роде. Когда ему было три года, он начал складывать хайку из кубиков с буквами.
  – И такой воспитанный! Попроси я своего Люка принести мне пива, он плюнул бы мне в лицо.
  – О, подростки! Переходный возраст! Когда Спенсеру стукнет шестнадцать, он наверняка уже будет учиться где-нибудь за тридевять земель от дома… Но ты прав, обычно он ведет себя хорошо. И увлечения у него достаточно безобидные. Например, ему нравится математика. Весь в меня! Но вот что будет, когда его помыслами завладеет естествознание! Наверняка весь задний двор будет покрыт останками расчлененных кошек и собак… – усмехнулся Макнелли, но тут же помрачнел. – Ой, я забыл про твою собаку! Извини!
  – Ничего страшного.
  – Это у меня просто так с языка сорвалось.
  – Переверни лучше котлеты, а то подгорят.
  – Сейчас! – Макнелли вступил в неравную схватку с огромной металлической лопаткой. – Слушай, а полиция еще не поймала этого маньяка?
  – Нет, – немного помолчав, покачал головой Ник. – В полиции говорят, что это кто-то из уволенных. Но я и без них об этом бы догадался.
  – Значит, число подозреваемых сократилось до пяти тысяч шестидесяти семи человек. А у вас есть охрана?
  – Конечно есть. Наш дом в поселке за забором, который охраняют. Но, кажется, не очень хорошо.
  – Боже мой! А ведь напасть могут и на нас!
  – Спасибо за сочувствие, но…
  – Да это уже не только сочувствие. Как финансовый директор я тоже приложил руку к этим увольнениям… Представляю, как тебе страшно!
  – Мне не только страшно. Мне очень досадно!
  – Потому что полиция не желает работать?
  – Конечно. Мы же поувольняли их друзей и родственников. Теперь, когда у меня дома сработает сигнализация, они и пальцем не пошевелят.
  Появился Спенсер с бутылкой пива в одной руке и со стаканом – в другой.
  – Пожалуйста, мистер Коновер.
  – Спасибо, Спенсер.
  Ник сражался с замысловатой пружинной пробкой на бутылке с «Грольшем». Раньше ему приходилось пить это пиво только в ресторане, где официант сам открывал бутылку.
  Спенсер обхватил пухлыми ручонками отца за талию. Скотт Макнелли что-то довольно промычал и погладил свободной рукой сына по волосам, и мальчишка расплылся в счастливой улыбке.
  Ник тоже улыбнулся: выходит, Спенсер не только вундеркинд, но и совершенно нормальный ребенок.
  Скотт Макнелли выругался: одна из котлет провалилась сквозь решетку и упала прямо в огонь.
  – И часто они проваливаются?
  – Время от времени. У меня же руки пригодны только заполнять налоговые декларации. Черт!
  В огонь упала вторая котлета.
  – Зато они отлично прожарятся.
  
  9
  
  Ремонтом кухни руководил нудный, но достаточно добродушный архитектор по имени Джереми Клафлин. Он носил такие же круглые очки в черной оправе, какие Ник видел на фотографиях знаменитых японских и швейцарских архитекторов, чьи фамилии он, разумеется, не помнил. Довольно длинные волнистые седые волосы Клафлина служили эффектным обрамлением его румяной физиономии. Лаура проводила собеседования с ним, а также с другими архитекторами из Фенвика и окрестностей с такой дотошностью, словно выбирала няню для ребенка. Лауре было очень важно, чтобы нанятый ею архитектор не только мог похвастаться пришедшимися ей по душе проектами, но и обнаруживал, вместо чрезмерной самостоятельности, готовность сделать все именно так, как этого хочет она.
  У Ника были нормальные отношения с Клафлином, как и почти со всеми остальными людьми на свете, но он очень скоро почувствовал, что раздражает архитектора. Конечно, Клафлин был рад тому, что может похвастаться работой в доме не кого-нибудь, а самого генерального директора корпорации «Стрэттон», а также тому, что без особого труда зарабатывает кучу денег, так как Лаура настаивала на приобретении для кухни самой дорогой мебели и самой дорогостоящей бытовой техники, но Ник не проявлял особого интереса к множеству связанных с этим мелких вопросов, казавшихся ему, мягко говоря, нелепыми: какую форму должна иметь кромка столешницы кухонной стойки – закругленную, полузакругленную или килевидную? На сколько столешница должна выступать за пределы стойки? Какой формы должны быть раковины в мойке? Какой высоты должна быть металлическая панель на стене за раковиной?
  Клафлин засыпал сильно занятого на работе Ника факсами с чертежами и вопросами, а Ник неизменно отвечал ему, что все должно быть сделано так, как этого желала Лаура. На самом деле, Нику было глубоко наплевать на то, как будет выглядеть кухня, но он убил бы любого, хотя бы заикнувшегося о том, чтобы сделать что-то не так, как того хотела его погибшая жена. Ремонт был последним из больших замыслов Лауры; несколько месяцев перед автомобильной катастрофой она думала и говорила только о нем. Ник подозревал, что она вела себя так потому, что дети стали подрастать, и на заботу о них у нее уходило теперь не все свободное время. После рождения Лукаса она ушла из художественной школы им. Томаса Мора,18 где преподавала историю искусства. Когда дети подросли, она хотела туда вернуться, но вакансий не нашлось. После этого Лаура стала тосковать по прежней работе, по умственному труду, связанному с преподаванием.
  Лаура, безусловно, превосходила интеллектуальными способностями своего мужа. Ника взяли в Университет штата Мичиган лишь в расчете на то, что он будет блистать в его хоккейной команде. Так оно и произошло. Но при этом Нику пришлось попотеть для того, чтобы его не отчислили за низкую успеваемость, а Лаура играючи сдавала все экзамены на высшие оценки. Казалось, внутри ее бьет источник творческой энергии. Эту энергию нужно было на что-то тратить, иначе Лаура сошла бы с ума. Поэтому-то она и направила все свои силы на ремонт кухни.
  Лаура хотела полностью преобразить старую кухню, превратив ее в истинное средоточие домашнего уюта, в очаг, вокруг которого собиралась бы вся семья. Лаура прекрасно готовила и представляла себе, как будет возиться на кухне в окружении детей. На новой кухне вся семья должна была чувствовать себя хорошо.
  Отныне сделать кухню в точности такой, какой желала видеть ее покойная супруга Ника, было самым малым из того, чем он мог почтить ее память.
  Конечно, у Лауры с Ником не всегда все было гладко. Ник не мог забыть, что тем вечером, когда она погибла, они поругались. Ник довольно быстро научился понимать жену и не стеснялся уступать ей во всех случаях, когда видел для этого хотя бы малейшую возможность. Лаура родилась в семье педиатра и провела детство и юность в полуразвалившемся доме, построенном еще в XIX веке. Вырвавшись оттуда, она хотела жить совсем по-другому, гораздо лучше. Ей хотелось стильного, элегантного жилища, каким никогда не был ее постоянно нуждавшийся в ремонте ветхий родной дом. Лаура подписывалась на множество глянцевых журналов, посвященных оформлению жилых интерьеров, казавшихся Нику похожими друг на друга, как две капли воды. Тем не менее Лаура упорно вырезала из них фотографии, вырывала целые страницы и складывала их в непрерывно толстевшую папку, на которой, при желании, могла бы написать «Дом моей мечты». Нику же дом, в котором было больше двух спален и столовая при наличии кухни, казался расточительной роскошью.
  Ник вернулся домой чуть позже обычного и застал Клафлина ждущим его на кухне. Из гостиной доносились голоса Джулии и ее лучшей подруги Эмили. Девочки играли в компьютерную игру под названием «Симсы», в которой создавали существ, жутковатых своим сходством с живыми людьми, и заставляли этих электронных человечков делать самые невероятные вещи. Вот и теперь Джулия с Эмили заливались смехом, следя за похождениями очередного плода их воображения.
  – Много работы? – дружелюбно спросил Клафлин, но смотрел при этом на Ника раздраженным взглядом человека, которому пришлось потерять в ожидании двадцать минут драгоценного времени.
  Ник извинился, пожал архитектору руку и… замер на месте, заметив на кухне радикальные изменения. Все тумбы были накрыты столешницами. Сделав несколько шагов к центру кухни, Ник насторожился. Что-то явно было не так.
  – Вижу, вам поставили новую сигнализацию, – сказал Клафлин. – Быстро сработано.
  Ник кивнул. Он и сам заметил новые приспособления на стенах, но сейчас его занимало другое.
  – Лаура хотела совсем другую стойку, – заявил он.
  Лаура желала, чтобы в центре кухни стоял стол в виде большой стойки, за которым, на высоких табуретках, могли бы собираться ее домочадцы, пока она готовит им обед. Теперь же перед Ником возвышалась не стойка, а скорее длинная и высокая тумба со стенками из черного гранита. Ставить к ней табуреты не имело смысла. Сидящим на них некуда было бы деть ноги.
  – Эта тумба закрывает вашим гостям в столовой вид на то, что делается на кухне, – с довольным видом заявил Клафлин. – Кроме того, на нее можно выставлять готовые блюда. Здорово я придумал, а?
  – Но ведь это совсем не стол. За него не сядешь, – с сомнением в голосе пробормотал Ник.
  – Да, – согласился помрачневший архитектор. – Но так и задумано. Это гораздо лучше простого стола. У вас отличная кухня, первоклассная бытовая техника, огромный обеденный стол, а что увидели бы сидящие за ним гости сквозь такую стойку, какую вы хотите? Грязную посуду: кастрюли, сковородки, тарелки, чашки, вилки. Вам это надо?
  – Но дети не смогут сидеть за такой тумбой!
  – А зачем им?..
  – Лаура хотела, чтобы мы все вместе могли сидеть за стойкой в центре кухни. Она хотела, чтобы дети готовили там уроки, читали, играли или не знаю, чем еще занимались, пока она готовит!
  – Но ведь вы же сами не готовите. А Лаура… Она… Короче, сами понимаете…
  – Лаура хотела большую стойку, за которой можно сидеть, значит, здесь должна стоять такая стойка.
  – Я же посылал вам по факсу чертежи этой тумбы, – немного помолчав, сказал Клафлин. – И вы их подписали.
  – Наверное, я их даже не смотрел. Но мы же договорились о том, что здесь все будет так, как задумала Лаура.
  – Но ведь эту тумбу уже изготовили по чертежу, который вы подписали. Ее обратно не примут. Теперь она ваша.
  – Плевать, – сказал Ник. – Пусть ее переделают прямо на месте так, чтобы она была такой, как хотела Лаура.
  – Но ведь я поставил здесь именно такую тумбу не случайно…
  – Мне плевать, – повторил не терпящим возражений тоном Ник. – Переделать и все…
  
  10
  
  Как только Клафлин удалился, на кухне появилась Джулия. На ней была серая футболка, украшенная эмблемой футбольной команды «Мичиганские росомахи». Тем временем ее подруга Эмили сидела в гостиной, отправляя Симсов в очередное электронное приключение.
  – Папа, ты президент «Стрэттона»?
  – Президент и генеральный директор. Ты же знаешь. Беги сюда. Обними меня!
  Джулия бросилась к Нику в объятия с такой готовностью, словно только и ждала этого приглашения. Ник наклонился и поцеловал дочь в лоб, с ужасом догадываясь о том, почему ей пришло в голову задать ему этот вопрос.
  – Эмили говорит, что ты уволил половину жителей Фенвика.
  Эмили опасливо покосилась на Ника из-за компьютера.
  – Чтобы спасти фирму, нам действительно пришлось уволить очень много хороших людей.
  – Она говорит, что ты уволил ее дядю.
  «Ну вот. Началось», – подумал Ник.
  – Я не знал, – сказал он вслух. – Мне очень жаль, что все так случилось.
  Эмили попыталась испепелить Ника уничтожающим взглядом, какого он не ожидал от десятилетней девочки, и проговорила:
  – Дядя Джон сидит без работы уже почти два года. Он говорит, что жил только ради «Стрэттона», а вы погубили ему жизнь.
  Ник хотел воскликнуть: «Но не я же принял такое решение! И потом мы старались трудоустроить всех, кого сокращали, но очень многие не соглашались на работу, которую им предлагали!..»
  Впрочем, он благоразумно не стал спорить с десятилетним ребенком, и как раз в этот момент, к его огромному облегчению, на улице раздался автомобильный гудок.
  – Ну ладно, Эми, тебе пора. За тобой приехала мама.
  
  Мать Эмили сидела за рулем новехонького золотистого «лексуса» длиной почти в половину товарного состава. На ней была белая футболка, белые шорты, легкая куртка с эмблемой «Фенвикский загородный клуб»19 и дорогие на вид кроссовки. Она имела длинные загорелые ноги и модно подстриженные короткие темно-рыжие волосы, на ее пальце сверкало обручальное кольцо с огромным бриллиантом. Она была замужем за пластическим хирургом, у которого была любовница – молодая медсестра. Если о ней слышал даже Ник, до которого все городские сплетни доходили в последнюю очередь, это, скорее всего, было правдой.
  – Здравствуйте, Ник, – ледяным тоном проговорила мать Эмили.
  – Здравствуйте, Жаклин. Сейчас Эмили выйдет. Их было не отогнать от компьютера.
  Жаклин скривилась в неискренней улыбке. Ник ее почти не знал. С родителями детей, ходивших в школу с Джулией и Лукасом, общалась Лаура. Впрочем, совсем недавно Жаклин Ренфро дарила Нику Коноверу на разного рода школьных мероприятиях и родительских собраниях ослепительные улыбки. Но эти времена прошли; теперь в Фенвике к Нику относились совсем по-другому.
  – Как дела у Джима?
  – Безработным, – с притворно безразличным видом сказала Жаклин, – не до пластических операций.
  – Эмили сказала, что ее дядю тоже уволили. Это ваш брат или Джима?
  – Мой, – после небольшой паузы процедила сквозь зубы Жаклин. – Извините, Эмили не следовало это вам говорить. Это невоспитанно с ее стороны. Я сделаю ей замечание.
  – Не стоит. Она сказала то, что думала. А где именно работал ваш брат?
  – По правде говоря, не знаю, – ответила Жаклин и громко позвала дочь: – Эмили, сколько можно копаться?
  Воцарилось неловкое молчание. Наконец из дома появилась Эмили с огромным школьным рюкзаком за спиной.
  
  Ник подошел к Джулии, но та не оторвала глаз от компьютера.
  – Где Лукас? – спросил Ник.
  – Не знаю.
  – Ты сделала уроки?
  Джулия не отвечала.
  – Ты меня слышишь?
  – А?
  Предложи Ник Джулии мороженого, она бы услышала его с первого раза!
  – Ты, конечно, еще не сделала уроки, а через полчаса мы будем ужинать. Сегодня вечером у Марты выходной. Поэтому выключай компьютер.
  – Но я же играю!
  – Сохрани. Доиграешь потом.
  Ник подошел к лестнице наверх и позвал Лукаса. Дом был так несоразмерно велик, что сын у себя в комнате вряд ли мог его услышать, поэтому Ник поднялся, прошел мимо комнаты Лауры, дверь которой со дня ее гибели ни разу не открывали, и постучался к Лукасу.
  Дверь была не закрыта и слегка поддалась. Ник распахнул ее и снова позвал: «Люк!» Никто не ответил. Лукаса в комнате не было. У него на письменном столе горела лампа и лежал какой-то учебник. Ник решил подойти поближе и посмотреть, что учит его сын. При этом он неосторожно толкнул письменный стол, на котором вспыхнул дремавший до того в черном энергосберегающем режиме монитор компьютера. На экране монитора Ник увидел ряд фотографий: голые тела совокупляющихся мужчин и женщин. Ник наклонился поближе к монитору.
  В правом верхнем углу красовалась особенно большая фотография распутного вида голой девицы с огромной грудью. Над ней светилась красная надпись: «Жесткое порно. Любительские съемки».
  Сначала Ник отреагировал на увиденное чисто по-мужски: наклонился еще, чтобы рассмотреть получше. При этом он ощутил возбуждение, не посещавшее его уже много месяцев. Впрочем, Ник почти сразу взял себя в руки и мысленно возмутился бесстыдству девиц на фотографиях, готовых к половым сношениям в Интернете на глазах миллионов совершенно им незнакомых возбужденных мужчин. Потом до Ника дошло, что перед ним компьютер сына и эти картинки рассматривает Лукас. Если бы что-либо подобное увидела Лаура, она закатила бы истерику, позвонила бы Нику на работу и потребовала бы, чтобы он немедленно приехал домой и серьезно поговорил с сыном.
  Ник же просто растерялся. Он не знал, что ему делать. Лукасу уже исполнилось шестнадцать, и он выглядел вполне созревшим в половом отношении юношей. Разумеется, Лукас интересуется женщинами! Ник вспомнил, как примерно в этом же возрасте они с приятелем нашли в лесу замызганный и размокший «Плейбой». Они высушили его, а потом благоговейно листали его в гараже у Ника так, словно это была Библия Гутенберга.20 Теперь Ник удивлялся тому, насколько невинными были изображения в том журнале по сравнению с тем, что сегодня можно найти в Интернете. Впрочем, тогда им с приятелем «Плейбой» совсем не казался невинным. Однако фотографии в журнале были так сильно отретушированы, что Ник был по-настоящему поражен увиденным, когда, вскоре после находки «Плейбоя», его глазам впервые предстала на короткой дистанции живая женская грудь. Это случилось в подвале дома у первой подруги Ника. Ее звали Джоди Катальфано. Она была самой хорошенькой девочкой в классе, давно не сводила глаз с Ника и была готова отдаться ему гораздо раньше, чем он сам набрался для этого храбрости… Как бы то ни было, ее груди были меньше, чем у девушек в «Плейбое», соски были больше, и по краям на них росли отдельные жесткие волоски…
  И все-таки порнографические снимки на мониторе Лукаса чем-то раздражали Ника. Может, они выглядели слишком натуральными, слишком бесстыдными и слишком извращенными, чем всё, что ему приходилось видеть раньше. А еще Ника раздосадовала их доступность: пару раз щелкни мышью, и вот они, смотри сколько хочешь! Не то, что раньше, когда журналы с голыми женщинами мальчишки закапывали в прелую листву под деревьями или бережно хранили за старыми покрышками в глубине гаража. Неприятной, пожалуй, была именно доступность этих развратных картинок. А что, если их увидит Джулия?
  Подняв трубку аппарата на столе у Лукаса, Ник позвонил ему на мобильный телефон.
  Лукас долго не отвечал, потом долго не мог поднести телефон к уху.
  – Да? – наконец проговорил он; где-то рядом с ним гремела громкая музыка, звучали чьи-то хриплые голоса.
  – Куда ты запропастился, Люк?
  – А что такое? – через некоторое время спросил Лукас.
  – Что такое? Пора ужинать!
  – Я уже поел.
  – Ты что, не помнишь, что мы всегда ужинаем вместе?
  Ник с почти маниакальной настойчивостью требовал, чтобы дети ужинали с ним за одним столом. Это правило стало особенно непререкаемым после смерти Лауры. Нику казалось, что в противном случае какая-то неумолимая центробежная сила лишит его остатков семьи.
  – Так где же ты все-таки, Люк?
  – Ладно, сейчас приду, – буркнул Лукас и прервал разговор.
  
  Но прошел час, а Лукаса все еще не было дома. Джулия хотела есть, и они с отцом вдвоем сели ужинать за небольшой круглый стол, временно размещенный в углу кухни подальше от ремонтных работ. Прежде чем уехать по своим делам, Марта накрыла стол на троих. В духовке лежала на противне теплая жареная курица в фольге. Ник достал курицу, рис и брокколи. Курица оказалась в центре стола, и Ник даже не забыл подставку под противень, чтобы не поцарапать стол. Он был уверен в том, что Джулия не захочет капусту, и не ошибся. Девочка желала только куриную ножку и немного риса, а Ник слишком устал и решил с ней не ругаться.
  – Мама готовила лучше, – сказала Джулия. – Эта курица совсем сухая.
  – Она же два часа простояла в духовке.
  – Все равно, мама жарила курицу лучше всех.
  – Это точно, – вздохнул Ник. – Давай, ешь.
  – А где Люк?
  – Он сейчас придет.
  «Не очень-то он торопится», – добавил про себя Ник.
  Джулия смотрела на куриную ножку у себя в тарелке с таким видом, словно это был огромный таракан.
  – Мне здесь не нравится, – наконец сказала она.
  – Где «здесь»? – озадаченно спросил Ник.
  – Здесь! – упорствовала девочка.
  – В этом доме?
  – У нас тут вообще нет соседей.
  – Нет, есть, но…
  – Но мы их вообще не знаем. Это не поселок, это просто дома в лесу.
  – Здесь люди не любят общаться друг с другом, – согласился Ник. – Но мама хотела, чтобы мы сюда переехали. Она думала, что здесь безопасней, чем в нашем старом доме.
  – Безопасней? А как же Барни? – У Джулии на глаза навернулись слезы.
  – С новой сигнализацией мы в безопасности.
  – В старом доме такого не бывало, – положив подбородок на сложенные руки, всхлипнула девочка.
  Входная дверь распахнулась, и засвистела сигнализация. Через несколько секунд раздались тяжелые шаги, на кухне появился Лукас и швырнул рюкзак на пол. Нику казалось, что его сын с каждым днем становится все выше и шире в плечах. На нем была темно-синяя футболка с длинными рукавами, мешковатые штаны, сползшие на бедра до такой степени, что из-под них виднелась резинка трусов, и перевернутая назад козырьком бейсболка, под которой на голову молодого человека была навернута какая-то тряпка.
  – Что у тебя на голове? – спросил Ник.
  – Бандана. А что?
  – Ты что, танцуешь хип-хоп?
  Лукас закатил глаза и покачал головой.
  – Я не хочу есть. Я пошел к себе.
  – Ну посиди с нами! – умоляющим тоном возопила Джулия.
  – На завтра много уроков, – буркнул Лукас и, ни на кого не глядя, вышел из кухни.
  
  11
  
  Ник поднялся вслед за сыном наверх.
  – Нам надо поговорить.
  – Опять? – простонал Лукас, увидел приоткрытую дверь своей комнаты и спросил: – Ты что, ко мне заходил?
  – Сядь, Люк, давай поговорим.
  Лукас заметил обращенный к двери монитор, подбежал к нему и отвернул его в сторону.
  – Я не хочу, чтобы ты заходил ко мне в комнату.
  – Я сказал: сядь.
  Лукас сел на край кровати, уперся локтями в колени и положил подбородок на сложенные руки в манере, которой недавно стала подражать и его младшая сестра. При этом Лукас довольно злобно косился на отца.
  – Я не разрешаю тебе смотреть порнографические сайты.
  Лукас повернул лицо к Нику, отметившему незамутненный, чистый и невинный взгляд голубых глаз своего отпрыска. Он также заметил, что у Лукаса появился пушок на подбородке. Несколько секунд Лукас, кажется, не знал, как лучше поступить: начать отнекиваться или мужественно признаться в том, неоспоримые улики чего красовались на мониторе.
  – Я и так все это знаю, Ник, – наконец сказал он. – Мне уже шестнадцать.
  – Перестать называть меня «Ник»!
  – Хорошо! Папа! – поморщился Лукас. – Скажи спасибо, что я не хожу на сайты с пытками и убийствами. Если бы ты увидел, что там показывают, ты сам бы включил мне порнуху.
  – Если ты еще раз выйдешь на такой сайт, я отключу тебе Интернет.
  – Не имеешь права. У меня должна быть электронная почта. Ее требуют в школе.
  – Значит, у тебя останется доступ только к электронной почте. Я знаю, что такое возможно.
  – Не имеешь права. Нам в школе задают искать информацию в Интернете.
  – Я видел, какую информацию ты там ищешь… Где ты был сегодня днем?
  – У друга.
  – Я слышал по телефону музыку и голоса. Как в баре.
  Лукас явно решил игнорировать это наблюдение отца.
  – Что случилось с Зигги?
  – Зигги – придурок.
  – Он твой лучший друг.
  – Если бы ты его знал, ты бы так не говорил.
  – Ну и с кем ты теперь дружишь?
  – С друзьями.
  – Как их зовут?
  – Какое тебе дело?
  Ник на секунду задумался.
  – Я хочу, чтобы ты снова ходил к Андербергу, – сказал он наконец сыну, который посещал этого психоаналитика в течение четырех месяцев после смерти матери, но потом перестал, мотивируя это тем, что «старик Андерберг в полном маразме».
  – Ни за что.
  – Но я вижу, что тебе необходимо выговориться, и раз ты не желаешь говорить со мной…
  – О чем говорить?
  – Послушай, Лукас, ты недавно пережил одну из самых страшных трагедий, какие только могут выпасть на долю человека. Я понимаю, что тебе тяжело. Но мне и твоей сестре от этого не легче!
  – Никуда я не пойду! – рявкнул Лукас.
  – Почему?
  – Мне некогда, – сказал Лукас таким тоном, словно разговаривал со слабоумным. – У меня много уроков.
  С этими словами он встал и прошел к письменному столу.
  
  Налив себе виски со льдом, Ник стал смотреть телевизор в гостиной, но передачи его не заинтересовали. Через некоторое время напиток подействовал, в желудке у Ника потеплело, а в ушах – зашумело. Около полуночи он поднялся к себе. И Джулия, и Лукас уже погасили свет. Только что установленная панель сигнализации у него в спальне светилась зелёным светом. На ней значились черные буквы «Готово». Что готово? К чему готово? Мастер, установивший сигнализацию, сегодня днем звонил Нику на работу и провел с ним краткий инструктаж. Если где-нибудь в доме откроется дверь, на панели сигнализации появится надпись типа: «Тревога! Дверь гостиной». Если на первом этаже кто-нибудь начнет ходить, сигнализация скажет: «Тревога! Движение в гостиной» или что-нибудь в этом роде.
  Почистив зубы, Ник разделся до трусов и забрался на двуспальную кровать. На столике рядом с кроватью, с той стороны, где раньше спала Лаура, лежала стопка книг. Со дня аварии к ней никто не прикасался. Марта вытирала с них пыль, но не смела их трогать. Пока казалось, что Лаура уехала куда-то, но в любой момент может вернуться. Ник давно уже с грустью заметил, что в стопке был старый список преподавателей и учащихся художественной школы им. Томаса Мора. Лаура наверняка там значилась и по ночам часто листала его, думая о прошлом.
  Простыни были гладкими и холодными. Ник нащупал у себя под боком какой-то комок: один из плюшевых зверей Джулии! Улыбнувшись, Ник выбросил его из кровати. В последнее время Джулия повадилась каждый вечер засовывать ему в кровать новую зверушку. Ник понимал, что так она играет, отправляя спать с папой своих заместителей, потому что сама уже выросла и ей не разрешали спать в одной кровати с родителями.
  Ник закрыл глаза, но ему было не уснуть. Виски совсем не помогло. В голове кружился беспорядочный хоровод образов: «У вас есть враги, мистер Коновер?» – бормотал полицейский, Джулия рыдала на краю бассейна с кроваво-красной водой…
  Через пятнадцать минут Ник не выдержал, встал, включил свет в ванной, достал таблетку снотворного из коричневой пластмассовой баночки и проглотил, не запивая водой.
  Включив лампу у кровати, Ник некоторое время читал. Вообще-то он мало читал. Художественная литература его совсем не интересовала. Читал он только биографические и документальные исторические произведения, да и на те в последнее время у него совсем не находилось времени. А книги о бизнесе и менеджменте, стоявшие на полках многих из подчиненных ему руководителей, он от всей души ненавидел.
  Через некоторое время у Ника наконец стали слипаться глаза, и он выключил свет.
  Неизвестно, сколько прошло времени, когда Ника внезапно разбудили настойчивые гудки. Мастера установили эту сигнализацию так, чтобы, когда Ник был дома, она срабатывала только у него в кабинете и спальне и звучала не слишком громко.
  Ник сел на кровати. У него бешено билось сердце. Он ничего не понимал. Несколько мгновений до него не доходило, где он и что это за настойчивый звук.
  Когда Ник наконец понял, что происходит, он вскочил и подбежал к панели сигнализации. Надпись на ней гласила: «Тревога! Периметр вокруг дома».
  Стараясь не шуметь и не разбудить детей, Ник спустился вниз.
  
  12
  
  Ник спустился по лестнице босиком. В доме было темно и тихо. Взглянув на следующую панель сигнализации на стене у подножия лестницы, Ник убедился в том, что на ней тоже мигает надпись: «Тревога! Периметр вокруг дома».
  У Ника плохо работала голова. Думать было мучительно трудно. Если бы не питавшееся адреналином, готовое выскочить из груди сердце, он упал бы и заснул прямо здесь.
  Несколько секунд Ник собирался с мыслями, пытаясь понять, куда идти.
  Внезапно где-то внутри дома загорелся свет. Ник чуть не вскрикнул от неожиданности, но, взяв себя в руки, пошел на свет и обнаружил, что загорелось освещение у него в кабинете. Потом он вспомнил, что управляющая камерами программа настроена так, чтобы реагировать на вызванные движением изменения в структуре пикселов. При этом смещение пикселов автоматически включало не только начинавшие запись камеры, но и свет в некоторых помещениях, чтобы спугнуть злоумышленника.
  Немного успокоившись, Ник замедлил шаги и стал судорожно думать. Свет в доме включался в помещениях, ближайших к камерам, засекшим движение. Значит, что-то или кто-то движется по лужайке со стороны кабинета. Система запрограммирована так, чтобы сигнал тревоги поступал на пульт охраны лишь в случае вторжения в дом. Это сделано для того, чтобы полиция не приезжала из-за каждой бродячей собаки. Однако любое движение на лужайке, даже собачье, включает запись видеокамер и зажигает огни в некоторых помещениях!
  Может, это просто олень?
  Однако Ник не мог успокоиться.
  Сквозь гостиную он прошел по коридору к кабинету. В кабинете горел свет.
  Войдя в кабинет, Ник остановился. Голова у него работала уже лучше. В кабинете, естественно, никого не было. В помещении царила полная тишина, нарушаемая лишь негромким гудением невыключенного компьютера. Ник взглянул на высокие стеклянные двери, ведущие на лужайку, вгляделся в темноту за их стеклами и ничего не увидел. Ложная тревога!
  Внезапно свет погас. Ник опять вздрогнул, но тут же вспомнил, что через две минуты после срабатывания свет должен автоматически выключаться. Подойдя вплотную к стеклянным дверям, Ник опять всмотрелся во мрак, но увидел только бледные отблески лунного света на листве деревьев и кустарников.
  Светящийся циферблат настольных часов показывал десять минут третьего ночи. Дети спали наверху. Марта наверняка уже вернулась из города и спала у себя во флигеле рядом с кухней.
  Ник еще раз всмотрелся в темноту перед домом. Через несколько секунд он повернулся, чтобы покинуть кабинет, но в этот момент лужайку осветил яркий свет прожекторов. Повернувшись к окну, Ник увидел фигуру человека, шагавшего к его дому со стороны близлежащей купы деревьев.
  Подбежав к стеклу, Ник пригляделся и увидел, как развеваются при ходьбе полы длинного плаща незнакомца. Тот не торопясь шел через лужайку прямо на Ника.
  Ник подошел к панели сигнализации и отключил ее. Потом он подошел к стеклянной двери и взялся за ручку, но передумал, вернулся к письменному столу, взял ключ из среднего ящика и открыл им нижний ящик, в котором лежал заряженный пистолет.
  Вытащив пистолет из чехла, Ник передернул затвор так, как учил его Эдди Ринальди. Теперь в стволе пистолета был патрон.
  Стараясь не прикасаться к спусковому крючку, Ник открыл левой рукой стеклянную дверь и вышел на лужайку. Его босым ступням стало холодно, их щекотала молодая трава.
  – Стой! – крикнул Ник.
  Незнакомец не остановился. Теперь Ник уже видел его очки в массивной оправе, выпученные глаза за толстыми стеклами, седые коротко подстриженные волосы, ссутулившуюся фигуру… Эндрю Стадлер шагал прямо на Ника Коновера, не реагируя на его окрики.
  – Ни с места! – рявкнул Ник, поднимая пистолет.
  Под широким плащом на Стадлере были белые штаны и белая рубашка. Он что-то бормотал про себя и неумолимо двигался прямо на Ника.
  В голове Ника звучал голос Эдди Ринальди: «Этот Стадлер сумасшедший! Маньяк!..»
  Сумасшедший приближался, уставившись на Ника выпученными глазами с таким видом, словно он не видит пистолет или видит, но совершенно его не боится.
  – Стой, кому говорю! – орал Ник.
  До него уже долетало бормотание сумасшедшего, поднявшего руку и со злобным видом указывавшего пальцем прямо на Ника.
  – Тебе тут не спрятаться! – в очередной раз хрипло пробормотал Стадлер и сунул руку в карман плаща. У него на губах то появлялась, то снова исчезала совершенно безумная улыбка.
  «Стадлера задержали по подозрению в убийстве семьи, жившей от него через дорогу…»
  – Еще шаг, и я стреляю! – крикнул Ник, сжал пистолет обеими руками и прицелился прямо в грудь сумасшедшему.
  – Ты никуда не спрячешься! – крикнул Стадлер и бросился прямо на Ника или к открытой у него за спиной двери, пытаясь вытащить что-то из кармана плаща.
  Ник нажал на спусковой крючок. Все произошло за долю секунды. Раздался не слишком громкий выстрел. Пистолет дернулся и выплюнул в сторону стреляную гильзу. В воздухе едко запахло порохом.
  Сумасшедший покачнулся и упал на колени. На его белой рубашке стало расплываться кровавое пятно там, куда попала пуля – в верхнюю часть груди.
  Ник следил за раненым, не выпуская из обеих рук наведенного на него пистолета.
  Внезапно сумасшедший с неожиданным проворством вскочил на ноги, хрипло заорал: «Ты не спрячешься!» – и бросился на Ника, от которого его отделяло теперь не более двух метров. С решительностью, подстегиваемой ужасом, Ник поднял пистолет выше и выстрелил еще раз. Теперь он увереннее держал пистолет в руках и не почувствовал сильной отдачи. Сумасшедший же пошатнулся и с разинутым ртом рухнул на бок. На этот раз ничто не задержало его падения, и он, издав горлом странный нечеловеческий звук, упал на лужайку, вывернув под самыми невероятными углами руки и ноги.
  Замерев на месте, Ник несколько секунд смотрел на него.
  В ушах звенело. Сжимая оружие в обеих руках, Ник шагнул вперед, чтобы лучше рассмотреть лицо упавшего человека. Сумасшедший лежал с разинутым ртом. По его губам и подбородку текла кровь. Очки в массивной оправе улетели, и теперь он смотрел куда-то прямо перед собой уже ничего не видящими глазами вполне нормального размера.
  Последний раз хрипло выдохнув воздух, сумасшедший затих.
  Ника обуял еще больший ужас, чем раньше. На всякий случай держа упавшего на прицеле, он подошел к нему и ткнул в грудь ногой.
  Тело сумасшедшего перекатилось на спину. Теперь лунный свет поблескивал на пломбах в его широко разинутом рту; его глаза смотрели в ночное небо, а кровь по-прежнему струилась у него по лицу. Шум у Ника в ушах стих. Воцарилась пугающая тишина. Потом Нику показалось, что где-то далеко зашуршала листва. Потом где-то еще дальше залаяла собака.
  Грудь лежащего на лужайке человека не шевелилась; он не дышал. Взяв пистолет в левую руку, Ник попытался нащупать пальцами правой руки пульс на шее у своей жертвы. Разумеется, сердце маньяка не билось; впрочем, Ник уже понял это по его остекленевшим глазам.
  «Я его убил!» – подумал Ник.
  «Я убил человека! – Ник был в ужасе. – Я убил его!»
  Тут же у него в голове захныкал другой голос, плаксивый и испуганный, как у маленького ребенка. «А что мне оставалось делать? Я защищался! Он на меня бросился!..»
  «Может, он просто потерял сознание?» – лихорадочно думал Ник.
  Он опять пощупал горло сумасшедшему, но не нашел пульса. Он схватил лежащего перед ним человека за запястье, но и там ничего не нащупал. Он отпустил руку покойника, и та безвольно шлепнулась на землю.
  Еще некоторое время Ник отчаянно тыкал лежащее перед ним тело ногой в грудь, но уже не сомневался в том, что перед ним мертвец.
  «Это сумасшедший, – думал Ник. – Маньяк. Он убил бы моих детей прямо здесь, на лужайке, так, как это сделал с собакой… Боже мой, я убил человека!..»
  У Ника подкосились ноги и он опустился на молодую траву. Из глаз потекли слезы. Почему же он плакал? От облегчения? От страха? Нет. Он плакал от отчаяния.
  «Боже мой, – думал он. – Что же мне теперь делать?!»
  Некоторое время он стоял на коленях, словно молился в церкви, где не был уже не один десяток лет. Ему казалось, что он вот-вот потеряет сознание и рухнет на мягкую молодую травку. Он с ужасом ждал, что сейчас из дома появятся его разбуженные выстрелами обитатели. Только не это! Неужели его детям придется созерцать среди ночи труп перед своим домом!
  Но никто не проснулся. Даже Марта. Собрав последние силы, Ник встал, бросил пистолет на траву и, шатаясь, как сомнамбула, прошел в кабинет. Сработал датчик, и снова вспыхнул свет.
  У Ника подгибались ноги. Он рухнул в кресло за письменным столом и положил голову на сложенные перед собой руки. В голове кружился рой мыслей, но он ничего не мог придумать. Ему было очень страшно.
  Что делать?! Кому звонить?! Кто мне поможет?!
  Подняв телефонную трубку, Ник набрал девятку.
  Девять, один, один. Полиция… Нет, не могу! Не сейчас!
  Ник бросил трубку.
  Сначала надо подумать… Что же сказать полицейским? Он защищался? Это была самооборона?.. А ведь полиция только и ищет повода упрятать его за решетку! Они будут задавать ему сотни вопросов, и одного неосторожного ответа хватит, чтобы он надолго сел в тюрьму…
  Ник понимал, что в его нынешнем состоянии обвести его вокруг пальца вообще ничего не стоит.
  Нет, одному ему не выкрутиться!
  Снова взяв трубку, Ник набрал номер мобильного телефона единственного человека, который мог ему сейчас помочь.
  «Ответь! – мысленно умолял Ник. – Ну ответь же!»
  – Да, – хрипло пробормотал спросонья Эдди Ринальди.
  – Эдди, это Ник…
  – Ты что, рехнулся? Ты знаешь, сколько времени?
  – Эдди, немедленно приезжай ко мне домой, – проговорил Ник и закашлялся; из открытых дверей тянуло холодом, и он дрожал всем телом.
  – Ты что, совсем спятил?
  – Приезжай немедленно!
  – Что случилось?
  – Маньяк… – с трудом проговорил Ник.
  – Он появился?.. Вот черт! Он что, добрался до твоих детей?!
  – Мне надо звонить в полицию, но я не знаю, как лучше ответить на их вопросы.
  – Да что, в конце концов, у тебя там произошло?! – рявкнул Эдди.
  – Я убил его, – прошептал Ник и замолчал, не зная, как описать произошедшее, но Эдди Ринальди, кажется, уже сам все понял.
  – Ох, ни хрена себе!..
  – Когда приедет полиция, начнутся вопросы…
  – Никуда не звони, – перебил его Эдди. – Я буду через десять минут.
  Трубка выскользнула из пальцев Ника, словно смазанная маслом.
  «Боже мой! – думал он. – Боже мой, сделай так, чтобы все это мне только снилось!»
  
  13
  
  Спрятавшись в глубокой темноте под навесом над крыльцом, Ник грел руки о чашку с горячим кофе и ждал. Сейчас он реагировал только на внешние раздражители: холодный ночной воздух, тепло чашки в ладонях, порывы ветра. Все мысли у него в голове умерли. Он был привидением, бездушной тенью, над которой где-то витала душа Ника Коновера, с ужасом наблюдающая за тем, что творит ее тело. Ник пытался убедить себя в том, что видит страшный сон, от которого обязательно пробудится, хотя перед этим ему еще и предстоит помучиться. В то же время он понимал, что это не сон, что сейчас появится Эдди и начнутся хождения по мукам.
  И действительно, «понтиак» Эдди Ринальди с выключенными фарами тихо подъехал к крыльцу. Эдди вылез из машины, осторожно прикрыл дверцу и подошел к Нику. На Эдди были спортивные штаны и темно-коричневая куртка.
  – Ну рассказывай, что случилось! – нехарактерно озабоченным тоном приказал он Нику. Эдди сутулился, от него несло перегаром; казалось, он не до конца проснулся.
  Ник переминался с ноги на ногу.
  – Ладно, – буркнул Эдди. – Где он?
  Они подошли к телу.
  Решительно сжав кулаки, Эдди стоял над трупом и отбрасывал в свете прожекторов кривую длинную тень.
  – Кто-нибудь слышал выстрелы?
  Ник удивился. Он ожидал, что в первую очередь Эдди все-таки захочет узнать, как все произошло.
  Покачав головой, Ник прошептал:
  – Если бы Марта или дети слышали, они бы встали.
  – А соседи?
  – Трудно сказать. Охранники из будки у ворот обычно приезжают, если слышат подозрительный шум.
  – В соседних домах не зажигали свет?
  – Смотри сам, где соседние дома. За деревьями их не видно.
  – Так. Выстрел этого пистолета похож на громкий хлопок, – кивнул Эдди и наклонился над трупом Стадлера. – Он входил в дом?
  – Нет.
  Эдди снова кивнул, но по его непроницаемому лицу Ник не понял, хорошо это или плохо.
  – Он тебя видел?
  – Конечно. Я стоял прямо здесь.
  – Ты ему говорил остановиться?
  – Разумеется. Ты думаешь, я совсем?..
  – Ничего я не думаю, – успокаивающим тоном прошептал Эдди. – Ты все правильно сделал. Ты защищался!
  – Он так и не остановился. Шел прямо на меня.
  – Он бы и не остановился. А потом – расправился бы с твоими детьми.
  – Я понимаю…
  Эдди перевел дух и пробормотал дрогнувшим голосом:
  – Как нехорошо вышло…
  – Но я же защищался!
  – Сколько раз ты стрелял? – Эдди наклонился над трупом Стадлера.
  – Кажется, два.
  – В грудь и в голову. Прямо в рот.
  Ник заметил, что кровь перестала течь по лицу покойника. В искусственном свете фонарей запекшаяся кровь казалась теперь черной, а кожа убитого была белой и лоснилась. Его широко открытые невидящие глаза смотрели в пустоту.
  – У тебя найдется кусок брезента?
  – Брезента?
  – Или большой мешок. Лучше пластиковый.
  – Мешок?
  – Ну да. Большой мешок. Из-под каких-нибудь материалов для ремонта на кухне.
  – А зачем?
  – А как ты его собираешься тащить без мешка?
  У Ника похолодело внутри.
  – Надо вызвать полицию.
  – Ты что, рехнулся?! – не веря своим ушам, воскликнул Эдди. – Ты хоть представляешь, что с тобой тогда сделают?
  – Так что же нам делать?!
  – Я тебе сейчас все объясню. Не зря же я сюда явился среди ночи…
  Ник понимал, что Эдди прав, но все равно пробормотал:
  – Нехорошо как-то получается. Может, все-таки вызвать полицию?
  – И не думай. Ты хоть отдаешь себе отчет в том, что убил человека из моего пистолета?
  
  14
  
  Не зная, что ответить, Ник зашел в кабинет, рухнул на стул у стены и уткнулся лицом в ладони.
  – Я защищался, – повторил он зашедшему вслед за ним Эдди.
  – Может быть.
  – В каком смысле «может быть»? Что ты несешь? Это опасный маньяк!
  – Он был вооружен?
  – Нет. Но откуда мне было знать?!
  – Верно, – согласился Эдди. – Может, у него в руках что-то блеснуло? Что-нибудь вроде ножа или пистолета, а ты не разобрал…
  – Он сунул руку себе в карман. Ты же сам говорил мне, что у него есть пистолет. Вот я и решил, что он за ним полез.
  Кивнув, Эдди решительно вышел из дома. Через полторы минуты он вернулся и швырнул на стол бумажник и связку ключей.
  – Ни ножа, ни пистолета.
  – Но мне-то откуда было знать?! Он все время бормотал: «Ты никуда не спрячешься!»
  – Конечно, тебе неоткуда было знать. Ты знал только о том, что перед тобой сумасшедший. И что тебе оставалось делать?..
  – А ты одолжил мне свой пистолет для самообороны, – сказал Ник. – Дал мне его на время. Ты же сам говорил, что это всего лишь административное правонарушение!
  – Ты так ничего и не понял! – хлопнул ладонью об стол Эдди. – Ты его застрелил за пределами своего жилища, а не внутри его.
  – Он пытался ворваться в дом. Поверь мне!
  – Я-то тебе верю. Для пресечения злонамеренной попытки противоправного действия с причинением вреда допускается применение физической силы, – выпалил Эдди с таким видом, словно выучил это наизусть еще в полицейской академии, – но не смертоносного физического насилия. Закон говорит, что смертоносное физическое насилие можно применять только перед лицом угрозы смерти.
  – Но ведь ты знаешь, с кем я имел дело!
  – Ты, конечно, прав. И все равно знаешь, что с тобой сделают?
  Ник допил кофе, который не подействовал. Если бы не страх и адреналин в крови, Ник заснул бы на стуле.
  – Я директор крупной корпорации, уважаемый член общества…
  – Ты Ник-Мясник, – прошипел Эдди. – Подумай о том, что с тобой сделают! Подумай о том, что будет с твоими детьми! Здешняя полиция тебя не пощадит.
  – Но ведь по закону…
  – Вот только не надо про закон! Я прекрасно знаю, как можно манипулировать законом. К твоему сведению, мне и самому приходилось к этому прибегать…
  – Не все полицейские такие.
  Эдди покосился на Ника, почти не скрывая злобы.
  – Возможно. Но ты сам-то хоть понимаешь, что местная полиция обязательно обвинит тебя в умышленном убийстве?
  – Может быть.
  – Даже не сомневайся… На суде тебя оправдают только чудом… А до суда тебя ждет месяцев десять такого кошмара, какого и злейшему врагу не пожелаешь. Может, тебе даже попадется честный прокурор, но и на него будут давить, чтобы он на всю жизнь упрятал за решетку Ника-Мясника. А потом ты предстанешь перед присяжными. Это будут двенадцать человек, ненавидящих тебя лютой ненавистью. В нашем маленьком городке не найдется присяжного, у которого ты не уволил бы друга или родственника. А теперь еще застрелил несчастного больного старика.
  – И все равно я невиновен, – пробормотал Ник.
  – Это не тебе решать.
  – Я защищался!
  – Не надо только на меня орать. Я тебе верю. И все равно это убийство. По меньшей мере, непреднамеренное. Ты утверждаешь, что защищался, но у тебя нет ни свидетелей, ни телесных повреждений. У тебя есть только труп невооруженного старика. Помни об одном, сколько бы ты ни заплатил своему адвокату, судить тебя будут здесь, в Фенвике. Представляешь, что начнется по телевизору, в газетах? Каково будет твоим детям? Говоришь, они травмированы гибелью матери, увольнениями? А что с ними будет, когда их отца обвинят в убийстве? Как на них будут смотреть? Ты хочешь, чтобы они через все это прошли?
  Ник не знал, что ответить.
  – Скорее всего, тебя посадят, Ник. Если повезет, лет на пять-десять. Дети вырастут без тебя. На них все будут показывать пальцем и говорить, что их отец убийца и сидит в тюрьме. У них и так нет матери. Пожалей их… – безжалостно продолжал Эдди Ринальди.
  Наконец Ник заговорил:
  – Хорошо. Что ты предлагаешь?
  
  
  Часть II
  Косвенные улики
  
  1
  
  У Одри Раймс сработал пейджер. С трудом пробудившись от сладкого сна, в котором она беззаботно качалась на качелях на заднем дворе родного дома, Одри увидела вокруг себя темноту. Впрочем, было уже полседьмого утра. Не очень-то и рано. Но накануне ее дежурство закончилось в полночь, а потом она снова поругалась с Леоном, так что спала она от силы часа четыре.
  В темноте Одри чувствовала себя неуютно, словно новорожденный цыпленок, лишившийся защитной скорлупы. В глубине души Одри любила, когда все известно наперед, все идет по плану, без неожиданностей, и тем не менее работала детективом в отделе особо опасных преступлений полиции Фенвика, где ей легко могли внезапно позвонить в любое время дня и ночи. Одри уже не помнила, почему раньше так стремилась на эту работу, боролась за нее. А ведь она была не только единственным чернокожим полицейским в своем отделе, но и единственной женщиной, и часто ей приходилось несладко.
  Леон что-то промычал, повернулся на другой бок и закрыл голову подушкой.
  Тихонько встав с кровати, Одри осторожно пересекла спальню, стараясь не споткнуться о пустые пивные банки, раскиданные Леоном накануне вечером, и позвонила диспетчеру с кухонного телефона.
  В мусорном баке номер пятьсот в районе Гастингс обнаружен труп… Скверный район: проституция, наркотики, насилие, перестрелки!
  Труп в этом районе мог появиться в результате бандитских разборок или передозировки наркотиков.
  Да какая, в сущности, разница?
  Одри старалась не думать о том, как сама она зачерствела. Ее уже не поражало безразличие оставшихся в живых. Она насмотрелась матерей, не проявлявших особого горя при известии о гибели сыновей. Наверное, такие сыновья живыми были не намного лучше мертвых. Матери в Гастингсе редко пытались оправдать своих сыновей. Они не питали по отношению к ним особых иллюзий.
  Узнав, что за ней заедет Рой Багби, назначенный ее напарником в этом деле, Одри поморщилась. Как ни старалась, она не могла побороть неприязни к этому человеку, хотя и считала, что это не по-христиански.
  Бесшумно одеваясь в гостиной, Одри повторяла свои любимые слова из послания апостола Павла: «Бог же терпения и утешения да дарует вам быть в единомыслии между собою, по учению Христа Иисуса, дабы вы единодушно, едиными устами славили Бога и Отца Господа нашего Иисуса Христа. Посему принимайте друг друга, как и Христос принял вас в славу Божию».21
  Одри нравились эти слова, хотя она и чувствовала, что понимает их не до конца. Впрочем, уже сейчас ей было ясно, что сначала Господь учит нас тому, что такое настоящее утешение и настоящее терпение, а уж потом наделяет ими наши сердца. Лишь постоянно повторяя про себя эти слова, Одри могла не потерять присутствия духа, когда Леон впадал в депрессию и беспробудно пил. Одри хотела к концу текущего года перечитать всю Библию, но ее постоянно дергали по работе, и она уже не надеялась осуществить задуманное.
  Рой Багби работал детективом в одном отделе с Одри и по какой-то непонятной причине испытывал к ней глубокую неприязнь, хотя и был с ней практически незнаком. Багби знал лишь, как она выглядит, какого она пола и какого цвета у нее кожа, но этого хватало, чтобы он умудрялся подобрать для нее слова, обижавшие ее почти так же глубоко, как некоторые фразы Леона.
  Одри собралась. При ней был ее «ЗИГ-Зауэр»,22 наручники, карточки с гражданскими правами задержанных, всевозможные бланки и рация. В ожидании напарника Одри уселась в любимое мягкое кресло Леона и открыла было старую, принадлежавшую еще ее матери Библию короля Якова23 в кожаном переплете, но едва успела найти место, на котором остановилась, как к ее дому подкатил на служебном автомобиле детектив Багби.
  Багби был крайне неряшлив. Его служебный автомобиль – роскошь, о которой Одри не могла пока и мечтать, – был завален пустыми банками из-под напитков и пакетами из-под чипсов. В нем стоял дух прогорклого растительного масла и вчерашнего табачного дыма.
  Багби не поздоровался. Одри решила быть выше и сказала ему «доброе утро». Некоторое время царило неловкое молчание. Одри смотрела под ноги на полупустые тюбики с кетчупом, валявшиеся на полу, и горько сожалела о том, что не осмотрела сиденье, на которое села. Если Багби подсунул туда открытый тюбик, ее светло-синему деловому костюму конец!
  На очередном светофоре Багби внезапно заговорил:
  – Тебе ужасно повезло! – У Багби были жидкие прилизанные светлые волосы. Его брови были такими же светлыми, и на фоне его белесой кожи казалось, что их вообще нет.
  – Повезло?
  – Не с мужем, конечно! – хрипло расхохотался Багби. – Тебе повезло, что Оуэнс был в корягу пьян, когда до него дозвонился диспетчер. Если бы Оуэнс не нажрался, прислали бы его. А так, тебе повезло, и прислали меня.
  – Вот как, – доброжелательным тоном проговорила Одри.
  Когда она только-только пришла на работу в отдел, с ней разговаривали всего двое полицейских. Одним из них и был Оуэнс. Остальные ее просто не замечали. Одри с ними здоровалась, а они молча смотрели на нее, как на пустое место. Женского туалета в отделе, естественно, не было, – кто стал бы строить его для одной женщины! – и Одри пришлось ходить в мужской. Кто-то из полицейских все время старательно мочился на стульчак, чтобы ей было противно. Остальным детективам это казалось очень остроумным, и они потихоньку хвалили Багби, который это делал. Впрочем «милые шутки» Багби на этом не заканчивались, и в конце концов Одри пришлось ходить исключительно в туалет на первом этаже.
  – Труп нашли в Гастингсе. В мусорном баке. В мешке для строительного мусора.
  – Сколько он там пролежал?
  – Откуда я знаю!.. Ты это, брось умничать!
  – Постараюсь. А кто его нашел? Бездомные, копавшиеся в отходах?
  – Мусорщик… И не распускай нюни, как в тот раз с негритенком. Или тебя быстро отстранят от дела. Я об этом позабочусь.
  За несколько месяцев до того на руках у Одри умерла маленькая Тиффани Окинс. Ее отца, пристрелившего свою жену и ее любовника, скрутили, но до этого он успел выстрелить в свою дочь. Одри плакала навзрыд, глядя, как умирает хорошенькая девочка в розовой пижамке. Тиффани могла бы быть дочерью Одри, не способной иметь детей. Одри было не понять, как ярость может ослепить человека до такой степени, что он пойдет убивать не только бросившую его жену и ее любовника, но и собственную дочь.
  При мысли об этом Одри пробормотала про себя: «…принимайте друг друга, как и Христос принял вас в славу Божию».
  – Обещаю держать себя в руках, – сказала она вслух.
  
  2
  
  Тело нашли в мусорном баке на стоянке за маленьким занюханным кафе под названием «Счастливчик». Вокруг бака натянули желтую полицейскую ленту, за которой уже собралась обычная толпа зевак. Одри задумалась о том, как странно и грустно то, что очень многие люди привлекают к себе внимание братьев и сестер во Христе только после своей смерти. Она не сомневалась в том, что при жизни нынешний мертвец мог днями напролет бродить в полном отчаянии по улицам, и никто не обратил бы на него ни малейшего внимания, не говоря уже о том, чтобы протянуть ему руку помощи, но стоило ему умереть, как тут же собралась толпа, внимания которой при жизни он бы никогда не добился.
  Впрочем, телевидения не было. Нигде не было видно фургона 6-го канала новостей. Скорее всего, в толпе не было даже репортера из «Фенвик фри пресс». Никому не хотелось ехать в шесть утра в такой район, как Гастингс, чтобы присутствовать при извлечении из мусорного бака трупа очередного бродяги.
  Рой Багби остановился между двумя патрульными полицейскими автомобилями. Они с Одри молча вышли из машины. Одри заметила белый фургончик отдела идентификации пострадавших. Значит, некоторые эксперты уже прибыли. Но медиков еще не видно. Полицейский с нашивками сержанта, оповестивший диспетчера в полицейском участке о страшной находке, с гордым видом расхаживал вдоль желтой ленты, бросая грозные взгляды на зевак. Он был рад оказаться в центре внимания. Первый раз за всю неделю, а может, и за целый месяц, в его жизни случилось что-то стоящее внимания. Он подошел к Одри и Багби и потребовал, чтобы они расписались у него на бланке.
  Одри заметила вспышку. Потом другую. Это работал Берт Коопманс из отдела идентификации. Одри относилась к Коопмансу с симпатией. Он быстро соображал и работал тщательно, если не сказать скрупулезно, как и все лучшие техники в полиции. При этом он держал себя с остальными совершенно нормально, чаще всего – дружелюбно. Одри нравились такие полицейские. Берт Коопманс увлекался стрелковым оружием. У него был свой сайт в Интернете, посвященный ружьям, пистолетам и их судебной экспертизе. Берту было лет пятьдесят. Он был худой, лысоватый и носил очки с толстыми стеклами. Сейчас он что-то снимал, обвешанный, как безумный папарацци, поляроидом, цифровым фотоаппаратом, пленочным фотоаппаратом и видеокамерой.
  Непосредственный начальник Одри сержант Джек Нойс, руководивший отделом по особо опасным преступлениям, разговаривал с кем-то по телефону. Увидев, что Одри и Багби уже подлезли под желтую ленту, он жестом попросил их задержаться. Нойс был круглолицым и дородным. У него были грустные глаза и покладистый характер. Именно он уговорил Одри пойти на работу в его отдел. Тогда он утверждал, что ему в отделе нужна женщина. Возможно, он уже осознал свою ошибку, но не признавался себе в этом. Нойс всегда защищал Одри, а она старалась не докучать ему жалобами на мелкие обиды, которые постоянно терпела от своих коллег. Иногда до Нойса доходили разные слухи. В эти моменты он отзывал Одри в сторонку и обещал ей серьезно поговорить с остальными. Чего, конечно, никогда не делал. Нойс терпеть не мог ссориться.
  Закончив говорить по телефону, Нойс сказал:
  – Неизвестный пожилой белый мужчина лет шестидесяти. Пулевые ранения в грудь и в голову. Мусорщик заметил труп, когда приготовился опорожнять бак к себе в кузов грузовика. Это был его первый мусорный бак сегодня утром. Ничего себе начало трудового дня!
  – Значит, сейчас в мусорном баке все его первоначальное содержимое, которое было там вместе с трупом?
  – Да. Мусорщик не стал ничего трогать и остановил первый же полицейский патруль.
  – Скажи спасибо, Одри, что по мертвецу не прошелся утрамбовыватель в кузове. После этого он походил бы на раздавленную кошку. Тогда б тебя точно вырвало! – жизнерадостно заметил Багби.
  – Очень меткое сравнение, Рой, – с кривой усмешкой сказал Нойс. Одри всегда казалось, что сержант тоже не любит Багби, но из вежливости старалась не следить за их отношениями.
  Багби потрепал Нойса по плечу и проследовал к мусорному баку.
  – Мне очень неприятно, Одри, – негромко пробормотал Нойс.
  – У Багби уникальное чувство юмора, – ледяным тоном ответила Одри, не вполне поняв, что же именно неприятно ее начальнику.
  – Диспетчер утверждает, что Оуэнс был пьян, а следующим в списке стоял Багби. Сам бы я не отправил тебя работать вместе с ним… – пробормотал Нойс и замолчал.
  Внезапно сержант помахал кому-то рукой. Одри повернулась и увидела гробовщика Кертиса Декера, вылезающего из своего старого черного «форда». Маленький, всегда смертельно бледный Декер вот уже двадцать семь лет обеспечивал ритуальные услуги для всего Фенвика, а также перевозил в морг при больнице им. Босуэлла трупы из всех частей города. Закурив сигарету, Декер со скучающим видом прислонился к своему черному фургону, ожидая, пока до него дойдет очередь.
  У Нойса зазвонил телефон, и Одри воспользовалась этим моментом, чтобы отойти в сторону.
  Берт Коопманс старательно наносил кисточкой белый порошок на край помятого темно-синего мусорного бака.
  – Привет, Одри, – сказал он, не поднимая головы.
  – Привет, Берт! – Рядом с баком воняло гнилью, а чуть подальше пахло жареным беконом из открытой задней двери кафе.
  На асфальте валялось множество сигаретных окурков. Рядом с баком курили посудомойщики и приходящие повара. Среди окурков выделялись осколки коричневой пивной бутылки. Одри понимала, что здесь не найти никаких улик вроде пустой гильзы. Мужчину явно прикончили в другом месте.
  – Вижу, работаешь вместе с Багби…
  – Угу.
  – Когда-нибудь тебе воздастся сторицей за твои муки.
  Одри улыбнулась и покосилась на труп в баке. Завернутое в мешок тело валялось на грудах осклизлых салатных листьев и банановой кожуры между недоеденным сандвичем и огромной пустой жестянкой из-под растительного масла.
  – Он что, так сверху и лежал?
  – Нет, на него навалили другого мусора.
  – Ты, конечно, ничего не нашел. Никаких гильз, ничего такого?
  – Я не очень-то и искал. Тут восемь кубических ярдов отходов. Пусть в них пороются наши ребята в комбинезонах.
  – Ты уже искал отпечатки пальцев на мешке?
  – Ой, не догадался! – съязвил Коопманс.
  – Ну и что же ты об этом думаешь, если уже все знаешь?
  – Думаю? О чем?
  – Ты разворачивал мешок?
  – Конечно.
  – Ну и? Что это? Ограбление? Ты нашел бумажник?
  Коопманс закончил осматривать край бака и аккуратно убрал кисточку в специальную коробочку.
  – Только это, – сказал он и показал Одри полиэтиленовый пакетик.
  – Что это? Крэк?
  – Точнее – белые кусочки неизвестного вещества в пакете.
  – Похоже на крэк. Здесь на восемьдесят долларов.
  Коопманс пожал плечами.
  – У белого мужчины не может быть занятий в этом районе, кроме покупки наркотиков, – заявила Одри.
  – А почему их не забрали с трупа?
  – Хотела бы я знать.
  – Где твой напарник?
  Обернувшись, Одри увидела, как Багби с хриплым смехом разговаривает о чем-то с одним из патрульных полицейских.
  – Он в поте лица опрашивает свидетелей… Берт, когда ты отдашь на анализ эту белую дрянь?
  – В установленном порядке.
  – И когда будут результаты?
  – Через несколько недель. Знаешь, сколько работы в лаборатории полиции штата Мичиган!
  – А у тебя нет с собой полевого набора для анализа?
  – Кажется, есть.
  – Дай мне перчатки. Я оставила свои в машине.
  Коопманс выудил из нейлонового рюкзака синюю картонную коробку и достал из нее пару резиновых перчаток.
  – Дай-ка мне этот пакетик, – попросила его Одри, натянув перчатки.
  Коопманс покосился на Одри с некоторым любопытством, но, не говоря ни слова, передал ей пакет с крэком.
  Белое вещество в пакете было расфасовано по более мелким пакетикам. Всего их было пять. Одри достала один из них и стала разворачивать.
  – Чего это тебе взбрело в голову делать мою работу? Завтра ты потребуешь микроскоп, а послезавтра – белый халат!
  Затянутым в резиновую перчатку пальцем Одри потрогала белую пилюльку. Странно! Какая правильная форма!
  Внезапно Одри поднесла палец ко рту и лизнула.
  – Ты что, спятила? – заволновался Коопманс.
  – Ничуть, – ответила Одри. – От крэка у меня онемел бы кончик языка. Никакой это не крэк. Это лимонное драже.
  – Может, тебе все-таки дать набор для анализов?
  – Спасибо, не надо. Подсади-ка меня лучше в этот бак!.. И угораздило же меня надеть сегодня мои лучшие туфли…
  
  3
  
  Очередное обычное утро на работе. Ник Коновер прибыл на парковку у здания корпорации «Стрэттон» в семь тридцать, поднялся в офис, прочитал электронную почту, прослушал голосовые сообщения, ответил на полученные послания, записал голосовые сообщения тем, кто должен был появиться на работе позже.
  «Боже мой, я убил человека!»
  Обычный рабочий день… Накануне в воскресенье Ник подумывал о том, не отправиться ли в церковь на исповедь. Последний раз он исповедовался еще ребенком и прекрасно понимал, что сейчас никуда не пойдет, но все равно мысленно репетировал исповедь: представлял себе темную кабинку с ее характерным сладковатым запахом благовоний. У него в голове раздавались шаркающие шаги священника, звучал собственный голос: «Я грешен, святой отец, очень грешен. В последний раз я исповедовался тридцать пять лет назад. С тех пор я упоминал имя Господа моего всуе, я с вожделением взирал на чужих жен, я не проявлял терпения к своим детям, а еще я убил человека…»
  Что сказал бы на это отец Гаррисон? Что сказал бы на это отец Ника?
  «Мистер Коновер у себя, но он занят. У него совещание!» – это секретарша Ника Марджори профессионально давала за стеной его кабинета от ворот поворот ранним посетителям.
  Сколько же ему удалось поспать за последние два дня? Ник чувствовал себя очень странно. Он балансировал между полным спокойствием и безграничным отчаянием. Внезапно ему страшно захотелось уснуть. Он с удовольствием закрыл бы дверь кабинета, положил голову на стол и поспал, но у его кабинета не было двери.
  Да и кабинет-то его с трудом можно было назвать кабинетом. По крайней мере, он сам раньше и не подозревал, что у директора может быть такой кабинет. И не потому, что он никогда не мечтал стать директором корпорации «Стрэттон» или какой-нибудь другой фирмы. Ребенком, ужиная за кухонным столом вместе с родителями, он чувствовал носом едкий запах машинного масла от волос отца, хотя тот и принимал душ после смены. При этом Ник представлял себе, как вырастет и будет работать вместе с отцом в цеху, изгибая металл на станке. У отца были короткие узловатые пальцы. Грязь навсегда въелась ему под ногти. Ник не мог оторвать глаз от рук отца. Это были руки труженика. Золотые руки. Они могли починить все что угодно. Они могли построить на заднем дворе из старых досок настоящую крепость, которой завидовали все окрестные мальчишки. Обладатель этих рук возвращался с работы смертельно усталым, но, помывшись и поев, тут же отправлялся снова работать. На этот раз по дому. Со стаканчиком виски в руке отец Ника проводил обход своего жилища: этот кран протекал, здесь у стола шаталась ножка, эта лампочка не горела. Отец Ника любил все чинить, приводить в порядок. Но больше всего он любил, когда к нему не приставали. Ремонтируя сломанные вещи в разных углах дома, он уединялся. Для него это был прекрасный предлог, чтобы не разговаривать с женой или сыном. Ник понял это гораздо позже, когда поймал себя на том, что испытывает такую же склонность.
  Раньше Нику и в голову не приходило, что он когда-нибудь будет управлять компанией, о которой его отец – в те редкие разы, когда он открывал рот, – говорил со смесью восхищения и раздражения. Вокруг Ника почти все работали на «Стрэттоне». Родители всех его сверстников и все остальные взрослые, с которыми ему приходилось заговаривать, работали на «Стрэттоне». Отец Ника постоянно ругался на старого жирного Арта Кэмпбелла, злобного мастера, терроризировавшего дневную смену. Впрочем, жаловаться на происходящее на «Стрэттоне» было все равно, что сетовать на погоду; в сущности, оставалось только терпеть. «Стрэттон» был как огромная семья, члены которой далеко не всегда любили друг друга, но не могли разорвать связывающие их узы родства.
  Когда Нику было лет четырнадцать или пятнадцать, их водили со школой на «Стрэттон». Всех школьников в Фенвике водили на «Стрэттон», чтобы они поближе познакомились с фирмой, о которой их родители неизменно говорили за ужином, чья красная эмблема красовалась на белых бейсболках и на спортивной форме школьников и на огромном плакате при входе на школьный стадион. Мальчиков мог поразить огромный грохочущий и стучащий станками завод по производству стульев, однако практически все они уже побывали на нем раньше с родителями. Теперь же шумных подростков манил к себе, словно магнитом, административный корпус, при входе в который они почтительно замолчали.
  В довершение визита группу школьников загнали в огромную приемную перед кабинетом президента и генерального директора компании Мильтона Девриса. Они оказались в святая святых, где билось сердце, от которого зависела жизнь их семей. Школьники чувствовали себя, как в гробнице великого фараона: им было страшно и ужасно интересно. Грозная секретарша Девриса Милдред Биркертс с лицом, похожим на морду английского бульдога, недовольным голосом произнесла перед ними небольшую заученную речь о том, как много в корпорации «Стрэттон» зависит от ее директора. Под аккомпанемент громового баса секретарши Ник вытянул шею и умудрился краешком глаза увидеть в раскрытую дверь рабочее место Девриса – безбрежный письменный стол из полированного красного дерева, на котором не было ничего, кроме золотого письменного прибора и аккуратной стопки белоснежной писчей бумаги. Самого Девриса в кабинете не было, да никто и не смел на это рассчитывать… Еще Ник увидел огромные окна и личный балкон с пышной растительностью.
  Прошло много лет, и Мильтон Деврис умер. Ник Коновер к тому времени успел стать его любимым заместителем, и его вызвала к себе домой в огромный мрачный особняк на Мичиган-авеню вдова Девриса Дороти. Дороти Деврис, чья семья владела корпорацией «Стрэттон», сообщила Нику о том, что он назначается генеральным директором.
  Ник смущенно переехал в помещение, где трудился до него Деврис. Размерами это помещение не уступало кабинету диктатора крупной страны. Все было на месте: огромный письменный стол красного дерева, высоченные окна, персидские ковры на стене, за которой теперь устраивалась секретарша Ника Коновера Марджори Дейкстра. Ник чувствовал себя обитателем мавзолея. Разумеется, к тому времени корпорация «Стрэттон» претерпела немалые изменения. Теперь требовалось, чтобы административный корпус вмещал в себя гораздо больше работников, чем раньше. Поэтому остальным сотрудникам пришлось отказаться от кабинетов и переселиться в пчелиные соты кабинок. Конечно, никому это нововведение не нравилось, но утешением могло служить то, насколько элегантно и удобно «Стрэттон» обставил и оснастил эти кабинки: стулья были мягкие, перегородки не слишком высокие, а все сетевые кабели и электрические провода были спрятаны под пол и под облицовку стен.
  Однажды один посетитель Ника Коновера прошелся по поводу его огромного кабинета. Этим посетителем был глава всемирного отдела закупок корпорации «IBM», острый на язык, постоянно куда-то спешащий человечек.
  «Трудно сказать, сколько кабинок влезло бы в ваш кабинет, мистер Коновер», – пробормотал он, неодобрительно разглядывая огромный письменный стол из красного дерева.
  На следующий же день Ник приказал полностью переделать под кабинки свой кабинет и кабинеты всех своих заместителей. Те, конечно, начали ныть о том, что много лет горбатились на работе именно ради больших кабинетов с личными балконами, а не ради кабинок, как в общественных туалетах, но Ник настоял на своем.
  Конечно, на оснащение кабинок пятого этажа пошло все самое лучшее: серебристые звукопоглощающие панели в блестящих стальных рамках, элегантная кожаная мебель и в том числе пользующиеся популярностью во всем мире невероятно дорогие кресла «Стрэттон-Симбиоз», одно из которых уже удостоилось чести стать экспонатом Музея современного искусства.
  В конце концов люди привыкли к новой обстановке и перестали жаловаться, а когда журнал «Форчун»24 опубликовал на целый разворот статью о том, как руководство «Стрэттона» не просиживает штаны в роскошных кабинетах, а трудится в поте лица своего наравне с остальными сотрудниками корпорации, они стали даже гордиться своими кабинками и возгордились ими еще больше с тех пор, как на «Стрэттон» стали приезжать группы студентов-дизайнеров, которые с разинутыми ртами осматривали пятый этаж административного корпуса и с восторженными лицами перешептывались между собой о том, что ничего круче они в жизни не видели.
  И они были правы. Руководство «Стрэттона» сидело в самых продвинутых кабинках на земном шаре. И сидя в кабинках, оно прикидывало, как бы засадить весь остальной земной шар в такие кабинки. Ник иногда думал об этом и усмехался.
  Конечно, никакой личной жизни на работе не стало вообще. Все тебя видели, все знали, когда ты пришел, когда ты ушел, кто к тебе зашел и так далее. Громкие разговоры по телефону теперь разносились по всему этажу.
  Однако и это имело свою положительную сторону, представители покупателей теперь видели, что руководители «Стрэттона» не гнушаются продукцией своего производства, а прекрасно чувствуют себя, используя ее по прямому назначению.
  Вот так и случилось, что у Ника Коновера больше не было кабинета. Теперь у него было только рабочее место. При этом он не скучал по огромному письменному столу и личному балкону, которые всегда казались ему никому не нужной роскошью. Обычно Ник прекрасно чувствовал себя на своем рабочем месте. Но не сегодня…
  
  – Ник, вам плохо?
  В кабинку Ника Коновера зашла Марджори с программой совещания руководства корпорации, назначенного на восемь тридцать. Секретарша Ника была, как всегда, безукоризненно элегантна. На ней был сиреневый костюм, нитка жемчуга – подарок, сделанный Ником несколько лет назад; от нее пахло дорогими духами.
  – Нет-нет. Все в порядке.
  Марджори не успокоилась и внимательно разглядывала Ника.
  – У вас больной вид. Вы хорошо спали?
  Нику очень хотелось признаться, что почти не спал две ночи, но он прикусил язык, представив, как Марджори рассказывает его заместителям: «Он сказал, что почти не спал две ночи, но не сказал почему!»
  – От моего Лукаса сойдешь с ума, – пробормотал он и явно попал в точку.
  – Вашему мальчику сейчас очень нелегко, – авторитетным тоном заявила Марджори, практически одна вырастившая двух сыновей и дочь.
  – К тому же переходный возраст…
  – Хотите дам дельный совет?
  – Очень хочу, но чуть позже, – заявил Ник, мысленно прикидывая все возможные способы любой ценой уклониться от советов своей секретарши.
  – Тогда у вас сейчас совещание. Вы готовы?
  – Готов.
  «Можно ли по виду человека сразу понять, что он убийца? – думал Ник. – Не видно ли это как-нибудь по его лицу?»
  Ник был в таких расстроенных чувствах, что его сейчас не на шутку волновал этот вопрос. На совещании он почти не открывал рта, потому что не мог сосредоточиться. Внезапно он вспомнил, как они с Лаурой и с детьми отдыхали на природе. Они жили в домике в лесу, и однажды в домик заползла змея. Лаура с детьми завизжали и потребовали, чтобы Ник убил проклятую тварь лопатой, но он не стал убивать живое существо. Он объяснил жене и детям, что это неядовитый уж, но они все равно отсылали его за лопатой. Тогда он взял отчаянно извивавшегося ужа рукой и вышвырнул из дверей домика.
  «Тогда я не смог убить змею…» – с горечью подумал Ник.
  Как только закончилось совещание, он тут же покинул помещение, избегая лишних разговоров.
  Вернувшись на свое рабочее место, Ник вышел во внутреннюю сеть «Стрэттона», чтобы узнать приемные часы начальника службы безопасности корпорации Эдди Ринальди. Ник с Эдди не разговаривали с того самого момента, когда тот уехал с трупом в багажнике. Всю субботу и все воскресенье Ник вздрагивал от телефонных звонков, опасаясь, что это может быть Эдди. Однако Эдди не позвонил Нику, а тот не звонил Эдди. Оставалось надеяться на то, что Эдди сумел выполнить задуманное, но теперь Нику было мало простой надежды. Он хотел быть в этом уверен.
  Сначала Ник решил написать Эдди по электронной почте о том, что хочет с ним встретиться, но потом передумал. Электронная почта, голосовая почта, сообщения по телефону, – все это улики.
  
  4
  
  Одри ходила на вскрытия трупов в приказном порядке. Отдел медицинской экспертизы требовал, чтобы при вскрытии присутствовал хотя бы один из детективов, ведущих данное дело. Одри считала, что это глупость, потому что медики и так тщательно записывали все внешние и внутренние особенности трупа и готовы были сообщить детективам любые подробности.
  С другой стороны, присутствие детектива на вскрытии могло помочь не упустить из виду то, что могло ускользнуть от внимания медиков. И все равно Одри никак не могла привыкнуть к вскрытиям. Она все время боялась, что ее вырвет, когда начнут резать труп. Впрочем, ее вырвало только в первый раз да и то потому, что резали страшно обгоревшее женское тело.
  Однако на вскрытии Одри пугали не только чужие внутренности. Ей было очень неприятно смотреть на бездушные трупы, мало чем отличающиеся от развесного мяса. Именно поэтому Одри и решила пойти расследовать убийства. Кара, понесенная человеком, лишившим тела чужую душу, далеко не всегда примиряла с утратой родных и близких погибшего, но все же вносила хоть какое-то подобие порядка в погрязший в глубоком хаосе мир. К себе на рабочий компьютер Одри приклеила бумажку со словами мало известного непосвященным автора классического труда «Практическое расследование убийств» по имени Верной Геберт.25 Слова Вернона Геберта звучали так: «Мы выполняем работу Бога на земле». Одри верила в это. Хотя чаще всего работать ей было нелегко, она твердо верила в то, что выполняет на земле Божью работу, к которой относилась очень серьезно и ответственно, отчего на вскрытии ей было не легче.
  Одри боком вошла в отделанный белой керамической плиткой морг, пропахший хлоркой, формалином и дезинфицирующими средствами. Ее напарник отправился звонить по телефону и опрашивать свидетелей. Впрочем, Одри сильно сомневалась в том, что Рой Багби будет перетруждать себя расследованием по делу об убийстве «старого пердуна», как он успел окрестить жертву.
  Морг и операционная для вскрытия находились в подвале больницы им. Босуэлла. Они скрывались за дверью с надписью «Помещение для патологоанатомов». Здесь все казалось Одри жутким – от слегка наклоненного для стока крови и прочих жидкостей стола из нержавеющей стали, на который клали труп, до пилы для костей на железной полке, зловещего вида банок в железной раковине и подноса для внутренних органов с потемневшей за долгие годы использования трубкой для отвода крови.
  Сегодня вскрытие проводил молодой доктор по имени Джордан Мецлер, один из трех медицинских экспертов, выделенных в помощь полиции. Доктор Мецлер был очень хорош собой и знал это. У него были густые темные волнистые волосы, большие карие глаза, прямой нос, полные губы и ослепительная улыбка. Все знали, что долго он в этой должности не пробудет. Он был слишком хорош и для нее, и для Фенвика. Недавно ему предложили работу в одной из известных клиник Бостона. Через несколько месяцев доктору Мецлеру суждено сидеть в каком-нибудь дорогом бостонском ресторане с хорошенькой медсестрой из своей клиники и рассказывать ей о двух годах, проведенных им в забавном мичиганском захолустье.
  – А вот и Одри! – воскликнул он и приказал трупу: – Встать! Смирно! Равнение на середину!
  – Здравствуйте, доктор Мецлер, – с улыбкой проворковала ему Одри.
  Она чувствовала, что нравится Мецлеру. Она понимала это уже хотя бы по тому, как он ей улыбался. Даже после восьми лет совместной жизни с Леоном Одри не растеряла женскую интуицию. Она хорошо понимала мужчин. Иногда ей даже казалось, что она знает их лучше, чем они знают себя. Кроме того, за годы замужней жизни и даже за два последних самых ужасных года Одри не потеряла чувства собственного достоинства. Она знала, что ее привлекательная внешность притягивает мужчин. Конечно, она не считала себя красавицей, но и недооценивать свою внешность ей тоже не приходило в голову. Она следила за собой, всегда пользовалась косметикой и безошибочно подбирала губную помаду под цвет своей кожи. Одри хотелось бы думать, что сохраняет привлекательность благодаря своей глубокой вере, но в церкви ей приходилось сталкиваться с другими верующими женщинами, внешности которых было трудно позавидовать.
  – Вы извлекли пули? – спросила она.
  – Пока нет. Рентген показал, что их две. Сейчас я их достану… А вы не знаете, кто это?
  Одри не могла смотреть на сморщенную кожу трупа и желтовато-коричневые ногти на пальцах его ног. Поэтому, хочешь не хочешь, ей приходилось смотреть на доктора Мецлера, и она даже опасалась, как бы тому не взбрело что-нибудь в голову на ее счет.
  – Нет. Но может быть, поможет дактилоскопия.
  Эксперты только что сняли отпечатки пальцев с трупа, а также собрали все, что могли на нем найти: грязь из-под ногтей, грязь с одежды и т. д. В первую очередь отпечатки пальцев были направлены в автоматическую систему идентификации отпечатков пальцев штата Мичиган в Лансинге.26
  – Есть признаки регулярного употребления наркотиков? – спросила Одри.
  – Следы от иглы и все такое? Нет. Нету. Но посмотрим, что покажет анализ крови.
  – Как вы считаете, он похож на бездомного?
  Доктор Мецлер задумался.
  – Пожалуй, нет. Его одежда была сравнительно чистой. Волосы, ногти – подстрижены. Зубы относительно в порядке. Нет. На бездомного он не похож. Конечно, его ногти не возьмут в музей маникюра, но он больше похож на нашего клиента, а не на вашего.
  Клиентами доктор Мецлер называл трупы пациентов, скончавшихся у него в больнице, и доставленные из города по поручению полиции.
  – Признаки насилия?
  – На первый взгляд нет.
  – У него какой-то разбитый рот, – заметила Одри, заставив себя приглядеться к трупу. – Зубы, кажется, сломаны… Его могли ударить по зубам рукояткой пистолета?
  – Могли, – усмехнулся доктор. – Люди, знаете ли, на все способны. Даже ударить…
  Тут доктор Мецлер спохватился и добавил серьезным деловым тоном:
  – Зубы не вдавлены внутрь. От них только отлетели осколки там, где по ним ударила пуля. На губах следов удара нет. От удара тупым орудием они бы распухли и на них появились бы гематомы… И не забывайте о том, что ему в рот влетела пуля. Разве этого мало?
  – Конечно же немало, – уважительным тоном ответила Одри, решившая позволить доктору и дальше наслаждаться своим мнимым интеллектуальным превосходством над ней: примитивную мужскую психику нельзя травмировать; ее нужно холить и лелеять; и именно этим Одри занималась всю свою взрослую жизнь. – Как вы считаете, доктор, когда он умер? Мы нашли труп в шесть утра…
  – Называйте меня просто Джордан! – доктор Мецлер подарил Одри очередную ослепительную улыбку. – Трудно сказать. Он уже полностью окоченел.
  – Когда труп нашли, он еще не окоченел. Окоченение наступает через три-четыре часа после смерти, значит…
  – Знаете ли, Одри! Все не так просто. Надо учитывать множество факторов: его физическое состояние, температуру окружающей среды, причину смерти, бежал убитый в момент смерти или стоял и все такое. Все не так просто…
  – А что насчет температуры тела? – спросила Одри как бы невзначай, чтобы доктор Мецлер не подумал, что она учит его работать.
  – А что насчет нее?
  – Температура трупа у мусорного бака была 88 градусов.27 Значит, она была примерно на пять градусов ниже нормальной температуры человеческого тела. Если за каждый час после смерти труп остывает на температуру от половины градуса до двух градусов, выходит, что его убили за три-четыре часа до того, как его обнаружили. Я правильно рассуждаю?
  – Золотые слова. Но они верны лишь в идеальном мире, – проговорил доктор Мецлер таким тоном, словно разговаривает с пятилетним ребенком, рассуждающим, что луна сделана из сыра и на ней живут мыши. – В нашем же несовершенном мире утверждать это невозможно. В мире столько разных факторов…
  – Понятно.
  – Вижу, вы разбираетесь в судебной медицине гораздо лучше остальных ваших коллег, чтящих нас здесь своим присутствием.
  – Это важная часть моей работы.
  – Если вам интересно, я могу многое вам об этом рассказать. В известном смысле чуть-чуть повысить вашу квалификацию. Видите ли, у меня в голове так много всяких знаний, которые обычные люди считают совершенно ненужными, и вдруг появляетесь вы!
  «Как же вам, наверное, тяжело живется с грузом этих знаний в нашем несовершенном мире!» – хотела сказать Одри, но лишь молча кивнула и улыбнулась.
  – Мне кажется, в полиции вас не ценят по достоинству, – заявил доктор Мецлер, демонстративно поправляя вокруг трупа трубочки, по которым в ходе вскрытия должна была стекать кровь и прочие жидкости.
  – Не могу пожаловаться, – покривила душой Одри и покосилась на привязанную к левой ноге трупа бирку с надписью: «Неизвестный № 6».
  – Позволю себе усомниться в том, что ваша красота помогает работе в полиции.
  – Спасибо за комплимент, доктор, – ответила Одри, лихорадочно пытаясь придумать вопрос, чтобы уйти от поднятой темы, но в морге ее мозг работал со скоростью черепахи.
  – Это отнюдь не комплимент. Это констатация факта. Вы очень красивы, Одри. И умны. Это редчайшее сочетание.
  – Вот и мой муж говорит то же самое, – не моргнув глазом, соврала Одри, стараясь деликатно поставить на место не в меру бойкого доктора Мецлера.
  – Я сразу заметил ваше обручальное кольцо, – с обольстительной улыбкой ответил доктор.
  «Господи Боже мой! – в отчаянии подумала Одри. – Если я ему еще раз улыбнусь, он овладеет мной прямо на этом трупе!»
  – Еще раз спасибо за комплимент, – выдавила она из себя. – Но скажите мне лучше, с какого расстояния, по-вашему, в него стреляли?
  Мецлер криво усмехнулся, взглянул на труп и взял с металлической полочки у стола скальпель с таким видом, что Одри невольно попятилась, но доктор только печально вздохнул, с чувством воткнул скальпель в труп у правого плеча и сделал длинный разрез до самого лобка. Потом сделал такой же разрез от левого плеча. Это, кажется, чуть-чуть помогло ему смириться с неожиданным поражением на любовном фронте.
  – Ожогов и сажи не обнаружено, – совершенно иным, деловым тоном произнес он.
  – Значит, в него не стреляли в упор?
  – Ни в упор, ни с близкого расстояния.
  – А с какого примерно?
  Полминуты доктор Мецлер работал молча.
  – Откуда же нам знать, – наконец проговорил он. – Сейчас можно утверждать только одно: стрелявший находился на расстоянии более одного метра от жертвы. Когда мы найдем пули, а вы определите тип оружия, из которого они вылетели, найдете это оружие и проведете с ним ряд экспериментов, вы, возможно, получите более точный ответ на ваш вопрос.
  Доктор занес электрическую пилу над кроваво-красными ребрами и щелкнул выключателем. Пила завизжала.
  – Отойдите-ка в сторону! – крикнул доктор Мецлер. – А то я вас забрызгаю.
  
  5
  
  Нику Коноверу ужасно хотелось отменить еженедельный обед со Скоттом Макнелли, за которым нудно и монотонно обсуждались цифры, снова цифры и ничего кроме цифр, но теперь, в преддверии ежеквартального совета директоров, сделать это не представлялось возможным. Ника трясло, у него потели ладони, к горлу подступала тошнота. Обычно достаточно общительный, Ник не мог никого видеть. Он не мог вымолвить ни слова. У него появились зверские головные боли, и это при том, что до этого голова у него болела раз в двадцать лет. Нику казалось, что его вот-вот вырвет. Он чуть не падал в обморок от одного запаха кофе, но без кофе вообще ничего не соображал.
  Повар кафетерия в административном корпусе накрыл Нику со Скоттом Макнелли небольшой круглый столик рядом со стойкой. Как обычно, Скотту Макнелли подали сандвич с баклажаном и сыром, а Нику – чашку томатного супа и сандвич с тунцом. На столе красовались аккуратно сложенные полотняные салфетки, вода со льдом в кувшине и кока-кола. Если Нику не нужно было с кем-то обедать, он обычно просто съедал сандвич у себя за письменным столом. Вплоть до своей гибели Лаура всегда упаковывала ему с собой обед на работу. Она клала в коробку сандвич с тунцом, пакетик жареной картошки и наструганную морковку, а коробку прятала Нику в чемоданчик. Это было что-то вроде традиции, сложившейся еще с тех давних времен, когда они зарабатывали мало. Уже много лет Ник вполне мог оплатить себе обед в кафетерии, но Лауре нравилось за ним ухаживать. Она готовила ему обед на работу даже тогда, когда преподавала в колледже и по утрам у нее было очень мало времени. Еще Лаура всегда писала ему пару добрых слов на желтом листке бумаги и прятала его в коробку с обедом. Находя эту бумажку, Ник всегда радовался, как ребенок, нашедший игрушку в шоколадном яйце. Иногда он обедал у себя за столом вместе с Макнелли или с другими своими сотрудниками, и когда они видели эту исписанную бумажку, Ник немного смущался, но еще больше – гордился вниманием супруги. Ничего не говоря Лауре, Ник не выбрасывал эти листочки и сохранил их все до одного. После ее гибели ему очень хотелось выкинуть или сжечь их, или избавиться от них каким-либо иным способом, потому что ему было больно даже смотреть на них, но он не решился их уничтожить. Он бережно хранил у себя на дне ящика письменного стола стянутые резинкой желтые листики, испещренные каллиграфическим почерком Лауры. Иногда ему хотелось достать их и перечитать, но он боялся, что не выдержит и разрыдается.
  – У тебя совершенно больной вид, – заявил Скот Макнелли и впился зубами в сандвич.
  – Да нет. Я нормально себя чувствую, – ответил Ник, отпил воды со льдом и вздрогнул от холода.
  – Сейчас тебе станет лучше. Мои цифры тебя подбодрят! – с этими словами Скотт вытащил две пачки переплетенных документов и подсунул один экземпляр Нику.
  Отчет о доходах, отчет о потоках наличности, бухгалтерский баланс…
  – Читай, читай!.. Какие вкусные у них тут булочки! Интересно, на чем они их жарят? – Макнелли отхлебнул кока-колы. – А ты чего не ешь?
  – Нет аппетита.
  Ник рассеянно листал документы. Скотт некоторое время изучал кока-колу у себя в стакане и внезапно заявил:
  – Я читал, что после введения заменителя сахара в организм крыс те теряют интерес к жизни.
  Ник хмыкнул, не слушая Скотта.
  – Ты видал крысу, потерявшую интерес к жизни? – продолжал тот. – Она сворачивается в клубок и не движется. Иногда она даже отказывается от кукурузы.
  С этими словами Скотт снова впился в сандвич.
  – А что такое «Стрэттон-Азия»? – спросил Ник.
  – А я-то думал, ты вообще не читаешь… Это наша дочерняя фирма. Я создал ее, чтобы она распространяла нашу продукцию в Азии и в бассейне Тихого океана. Такой фирме легче получить все необходимые разрешения, и она может воспользоваться налоговыми льготами по соглашениям между США и многими азиатскими странами.
  – Здорово. И что это, все законно?
  – А ты, конечно, думал, что соблюдать законы не стоит?
  – Не говори глупостей! – Ник поднял глаза на Скотта Макнелли. – Я что-то не понимаю. Неужели наши доходы действительно растут?
  Скотт кивнул, попытался что-то сказать, но с полным ртом выдавил из себя лишь нечленораздельное мычание. Некоторое время Скотт энергично жевал и наконец заговорил:
  – Как видишь, растут.
  – Но ты же говорил, что наши дела не скоро пойдут в гору!
  – Мало ли что я говорил? Как ты думаешь, за что мне платят здесь деньги? За мое умение находить правильные комбинации. Вот за что!
  – Какие еще «комбинации»?
  – Не забывай о том, что я хороший шахматист.
  – Ладно. Подожди… – Ник вернулся к началу документа и стал внимательнее изучать цифры. – Вот ты пишешь, что наши продажи за рубежом выросли на двенадцать процентов. Сколько это в денежном выражении?
  – Ты читай, читай. Там все написано. Черным по белому. Цифры не врут.
  – Я только на прошлой неделе говорил с Джорджем Колесандро из Лондона. Джордж утверждает, что все очень плохо. Сомневаюсь, что Джордж считает хуже тебя.
  – В Лондоне все считают в фунтах стерлингов, – покачал головой Скотт. – А фунт стерлингов по отношению к доллару сейчас очень вырос, – с загадочной улыбкой добавил он. – А мы должны все рассчитывать на основе самого последнего обменного курса, правда?
  – Ах вот оно в чем дело! Ты все посчитал по другому курсу! – Ника трясло; сейчас он легко задушил бы хитрого Скотта Макнелли. – Выходит, на самом деле наши дела не лучше, а еще хуже, чем раньше, а ты замаскировал это, пересчитав все по другому обменному курсу?
  – Общепринятые принципы бухгалтерии требуют, чтобы мы всегда пользовались самым последним обменным курсом.
  – Принципы принципами, но на самом деле это только на твоей бумаге дела у нас лучше, чем в прошлом квартале! – Ник сжал пальцами виски. – А со «Стрэттон-Азией» ты проделал такую же «комбинацию»?
  – Конечно. Я везде рассчитывал по новому обменному курсу, – проговорил Скотт, опасливо косясь на Ника.
  – Но это же обман! – Ник хлопнул переплетенными документами по столу. – Ты что, хочешь меня подставить?
  – Никто не собирается тебя подставлять! – Скотт покраснел и говорил, не поднимая глаз от тарелки. – Это не обман. Я просто смотрю на положение вещей с иной точки зрения. И вообще, если мы не покажем нашим хозяевам из Бостона, что у нас дела пошли в гору, они же порвут тебя первого. Послушай, в том, как я преподношу эти цифры, нет никакого обмана.
  – Но они же не отражают истинного положения вещей!
  – Скажем, они делают истинное положение вещей менее явным. Но ведь ты прибираешься дома перед приходом гостей? Моешь машину перед ее продажей?.. Никто из директоров ни о чем не догадается. Уверяю тебя.
  – То есть ты считаешь, что твоя махинация сойдет нам с рук?
  – Ну конечно же. И не забывай, пожалуйста, что сейчас речь идет о нашей с тобой работе, которую мы легко можем потерять!.. А так мы выиграем еще немного времени.
  – Ну нет! – рявкнул Ник, нервно барабаня пальцами по столу. – Мы скажем им все как есть!
  Макнелли покраснел еще больше то ли от стыда, то ли от злости или от того и от другого.
  – А я-то надеялся, что ты поставишь мне памятник, – прошипел он сквозь сжатые зубы.
  Ник невольно усмехнулся и вспомнил бывшего финансового директора «Стрэттона» Генри Хаченса. Старик Хаченс был непревзойденным бухгалтером старой школы. Никто не разбирался лучше него во всех хитростях старомодных бухгалтерских балансов, но он, конечно, ничего не знал о структурированном финансировании, производных ценных бумагах и других новомодных штучках, без которых теперь не могла выжить ни одна крупная фирма. Хаченс никогда не пошел бы на такое мошенничество, да он бы и не знал, как прокрутить такую комбинацию.
  – Ты помнишь, что мы ужинаем сегодня вечером с Тоддом Мьюлдаром?
  – Ровно в восемь, – ответил Ник.
  Он с ужасом думал о предстоящем ужине. Мьюлдар позвонил ему несколько дней назад и сказал, что будет проездом в Фенвике таким тоном, что сразу стало понятно: без важного дела никому, тем более ему, не придет в голову «быть проездом в Фенвике», а уж тем более задерживаться в этом городишке на ужин.
  – Я сказал Мьюлдару, что опишу ему наше финансовое положение перед ужином.
  – Я попрошу при этом изложить все так, как оно есть.
  – Бухгалтерия чем-то напоминает астрономию, – покачал головой Макнелли. – К одному астроному после лекции однажды подошла старушка и сказала, что он заблуждается, потому что земля плоская и покоится на панцире гигантской черепахи. «А на чем покоится черепаха?» – спросил старушку ученый. «Не заговаривайте мне зубы, молодой человек, – ответила ему старушка. – Черепаха всегда найдет, на что ей опереться».
  – Ну и в какой роли ты выступишь сегодня перед Мьюлдаром? Астронома, старушки или, может быть, черепахи?
  Макнелли пожал плечами.
  – Короче, расскажешь ему все как есть. И будь что будет.
  – Хорошо, – не поднимая глаз от тарелки, ответил Макнелли. – Будь по-твоему, директор здесь ты.
  
  6
  
  Телефон в кабинке у Одри зазвонил. Она посмотрела на номер звонившего и решила не поднимать трубку.
  Одри хорошо знала этот номер. Это был номер женщины, регулярно звонившей ей раз в неделю с таких давних пор, что Одри уже не помнила, когда все это началось. А началось это тогда, когда был найден труп убитого сына этой женщины.
  Женщину звали Этель Дорси. Это была приятная верующая негритянка, самостоятельно вырастившая четырех сыновей и гордившаяся ими, не имея ни малейшего представления о том, что трое из ее мальчиков по уши погрязли в бандитизме, торговле наркотиками и оружием. Когда сын Этель Дорси по имени Тайрон был найден застреленным в Гастингсе, Одри сразу поняла, что это убийство связано с наркотиками и, как и множество других связанных с наркотиками убийств, никогда не будет раскрыто. Теперь на Одри висело нераскрытое дело. Этель Дорси пострадала больше, она лишилась одного из сыновей, и Одри никак не могла набраться мужества и сказать бедной набожной женщине всю правду о том, что ее Тайрон погиб в перестрелке из-за наркотиков. Одри помнила слезы в глазах Этель, ее добрый открытый взгляд. Этель чем-то напоминала Одри ее бабушку. «Он хороший ребенок!» – повторяла Этель, и Одри была не в силах сообщить ей, что ее ребенка пристрелили, когда он торговал наркотиками. Пусть лучше Этель навсегда запомнит своего сына славным мальчуганом!
  Этель звонила каждую неделю, вежливо извинялась и спрашивала, не нашли ли убийцу ее мальчика. А Одри говорила ей правду – нет, еще не нашли, но мы ищем и обязательно его найдем…
  Одри было очень тяжело разговаривать с Этель. Она понимала, что убийца Тайрона Дорси, скорее всего, никогда не будет найден, а если случится чудо и его все-таки найдут, Этель Дорси узнает нечто такое, что будет для нее очень тяжелым ударом. И все-таки даже самый подлый бандит или вор – чей-то сын. Пренебрегать нельзя никем, а то придется пренебречь всеми. Иисус говорил о пастухе, оставившем все стадо ради поисков одной заблудшей овцы. Иисус сравнивал себя с этим пастухом.
  Сегодня у Одри просто не было сил на разговор с Этель Дорси. Одри посмотрела на фотографию Тайрона, приклеенную к стенке ее кабинки вместе с фотографиями остальных потерпевших, чьими делами она когда-либо занималась. Она ждала, когда телефон перестанет звонить, и внезапно заметила сложенную вдвое белую бумажку, лежащую на коричневой папке, аккуратно подписанной ее собственной рукой: «Дело № 03486. Неизвестный белый мужчина».
  Сложенная вдвое бумажка была похожа на самодельную открытку. Снаружи на ней была примитивно изображена церковь, а под церковью красовалась надпись готическим шрифтом: «Иисус любит тебя…»
  Одри раскрыла самодельную открытку, примерно представляя, что ждет ее внутри.
  «…но все остальные думают, что ты набитая дура!»
  Одри скомкала плод жалкой фантазии Роя Багби и выкинула его в металлическую мусорную корзину. В стотысячный раз она посмотрела на уже желтеющую по краям карточку, приклеенную сбоку на мониторе ее компьютера: «Мы выполняем работу Бога на земле».
  Интересно, что думает Рой Багби о своем труде? И думает ли он вообще?
  
  Багби ввалился в отдел примерно через час.
  – Отпечатки пальцев ничего не дали, – почти торжествующим тоном заявил он.
  Значит, отпечатки пальцев убитого пожилого мужчины не совпали ни с одними из базы данных в Лансинге. Одри не очень удивилась. Отпечатки пальцев убитого могли быть в полиции лишь в том случае, если он ранее за что-нибудь привлекался.
  – Из него извлекли пули тридцать восьмого калибра, – сказала она. – В латунной оболочке.
  – Как нам повезло! – заявил Багби. – Такими пулями стреляет только тысяча разных пистолетов. Не больше.
  – Не совсем так, – спокойно продолжала Одри, решив пропустить мимо ушей сарказм напарника и вести себя так, словно он действительно ничего не знает. – Когда в полицейской лаборатории посмотрят эти пули, там наверняка уточнят тип оружия.
  Полицейская лаборатория штата Мичиган в Гранд-Рапидсе занималась оружием в этой части штата. Ее специалисты были очень опытными и с помощью разных приборов и базы данных интегрированной системы баллистической идентификации легко находили характерные следы оружия, в котором были применены те или иные боеприпасы.
  – Значит, всего через полгода мы все узнаем, – сказал Багби.
  – Я надеялась, что вы попросите провести анализ поскорее, когда отвезете туда пули.
  – Я? – усмехнулся Багби. – Мне кажется, в Гранд-Рапидс лучше съездить тебе. Такой красавице стоит сделать глазки, и в лаборатории сразу бросят все остальное и вцепятся в твои пули.
  – Хорошо. Я сама отвезу пули, – процедила Одри сквозь сжатые зубы. – А что сказали наши осведомители в Гастингсе?
  – Никто из стукачей и слыхом не слыхивал о стариках, покупающих крэк в Свинарнике, – буркнул Багби с таким видом, словно делает Одри великое одолжение.
  Свинарником в народе звали Гастингс, и Одри этому не удивлялась.
  – При этом у него в кармане был не настоящий крэк.
  – Ну да, – отмахнулся Багби. – А что ты хотела? Так всегда делают со старыми белыми придурками. Подсунули ему какой-то порошок и скрылись с деньгами.
  – Это раздавленное лимонное драже, – сообщила Одри.
  – Какая разница, что это такое! Может, старикан что-то заподозрил. Может, он потребовал деньги назад. Может, стал угрожать. Вот его и пристрелили. Забрали бумажник и унесли ноги. И дело с концом.
  – А почему не забрали драже?
  Багби с безразличным видом пожал плечами и развалился на стальном стуле.
  – А почему труп не бросили в каком-нибудь закоулке, а потрудились завернуть его в мешок и дотащить до мусорного бака? На все это нужно время. И силы.
  – Может, убийц было двое.
  – И на них были резиновые перчатки?
  – Какие еще перчатки? – злобно буркнул Багби.
  – Лаборатория обнаружила медицинский тальк на ткани мешка. Таким тальком пересыпают новые резиновые перчатки.
  – Может, этот тальк от перчаток в самой лаборатории. – Багби со скучающим видом ковырял стенку пальцем.
  – Вряд ли. Они не первый день работают! А торговцы наркотиками, в целом, пренебрегают стерильной чистотой. – Теперь пришел черед Одри злиться: Рой Багби явно не давал себе ни малейшего труда пошевелить мозгами, словно все это его вообще не касалось.
  – А где Нойс? – прошипел Багби. – Я его не вижу.
  – Что?
  – Я думал, ты выпендриваешься перед сержантом Нойсом.
  «Спокойно! – подумала Одри и стала повторять про себя: – Принимайте друг друга, как и Христос принял вас в славу Божию».
  Взяв себя в руки, она негромко проговорила:
  – Я ни перед кем не выпендриваюсь. Я просто делаю свою работу.
  Багби с трудом выпрямился на стуле и уставился на Одри осоловелыми глазами.
  – Я знаю, что вы меня не любите, – с замиранием сердца заговорила Одри, – но не собираюсь извиняться перед вами за то, какая я есть. Боюсь, что вам придется потерпеть. Я вас не осуждаю, так постарайтесь не осуждать и меня. Это не частная лавочка. И принадлежит не вам. Это полиция. Если не хотите расследовать вместе со мной это дело, скажите об этом Нойсу. Или давайте работать.
  У Багби был такой вид, словно он не знает, что лучше сделать: придушить Одри или убраться ко всем чертям, хлопнув дверью. Через несколько секунд он прошипел:
  – Это ты-то меня не осуждаешь? Да святоши вроде тебя только этим и занимаются. Вы только и делаете, что следите за тем, кто что-то делает не так, и радуетесь, что вы лучше всех. В рай небось собралась? Молишься небось по вечерам? Упрашиваешь своего боженьку?
  – Довольно!
  В этот момент дверь со стуком отворилась. Вошел сержант Нойс.
  – Скажите-ка, – начал он, переводя взгляд с Одри на Багби и обратно, – а вы изучали сводки о лицах, пропавших без вести в нашем городе?
  – Сегодня утром, – ответила Одри. – Но сегодня утром в Фенвике никого не искали.
  – Проверяйте почаще. Иногда о пропаже родственников заявляют не сразу.
  – Вы имеете в виду кого-то конкретного? – спросил Багби.
  – Нет, – ответил Нойс. – Но все равно стоит время от времени проверять.
  
  7
  
  Ник связался с Эдди по обычному телефону, не прибегая к электронным средствам коммуникации, так как боялся, что все, проходящее через них, оседает где-то в чреве серверов.
  По предложению Эдди они встретились снаружи у юго-западного выхода из административного корпуса, недалеко от помещений службы безопасности. Эдди не хотел разговаривать внутри здания. Интересно, почему? Почему начальник службы безопасности «Стрэттона» не решается говорить внутри помещения, находящегося под его же охраной?
  Ник с Эдди шли по мощеной дорожке вокруг стоянки. В воздухе витали запахи навоза с соседних ферм и жженой бизоньей травы.
  – Ну и в чем дело? – спросил Эдди, закурив сигарету. – У тебя озабоченный вид.
  – У меня? – криво усмехнулся Ник. – Интересно, с чего бы мне волноваться?
  – Вот и я говорю.
  Оглядевшись по сторонам, Ник прошептал:
  – Что ты с ним сделал?
  – Это тебе не нужно знать.
  Кругом было тихо. Только стучали каблуки по асфальту.
  – Мне надо знать.
  – Тебе лучше ничего не знать. Поверь мне.
  – Ты избавился от пистолета или он все еще у тебя?
  – Чем меньше ты знаешь, тем лучше, – покачал головой Эдди.
  – Ну ладно. Знаешь, я думал… Мне кажется, надо заявить в полицию. Я просто не могу по-другому. Это же была самооборона. Я знаю, что мне придется нелегко, но если я найду умелого адвоката, я выкручусь.
  – Нет, – усмехнулся Эдди. – Образно выражаясь, сегодня не отрыгнуть вчерашний персик.
  – Это как?
  – Ты хотел, чтобы труп исчез, и я сделал так, чтобы он исчез. – Эдди явно с трудом сдерживал раздражение. – Ты замешал меня в свое преступление.
  – В панике я принял необдуманное решение.
  – Знаешь что, – сказал Эдди. – Не суй носа туда, в чем ничего не смыслишь. Я не указываю тебе, как ты должен управлять «Стрэттоном», а ты не командуй мной, когда речь идет об убийствах, полиции и так далее. Я на этом собаку съел.
  – Я тобой не командую, я просто ставлю тебя в известность о своих намерениях.
  – Теперь твои намерения касаются и меня, – сказал Эдди. – А я накладываю на них вето. Ты ни о чем не будешь заявлять и ничего не будешь предпринимать. Уже слишком поздно.
  
  8
  
  Они остановились перед скромным домом на 16-й Западной улице в районе Стипльтон. Одри чувствовала себя не в своей тарелке. Ей всегда было не по себе при первой встрече с родственниками убитого. Ей трудно было переносить выражение недоверия, боли, горя и отчаяния на их лицах. Сержант Нойс с самого начала предупреждал ее, что все это ни в коем случае нельзя принимать близко к сердцу, чтобы не сойти с ума. Надо защитить себя от чужих эмоций, даже если придется для этого казаться черствой, циничной и бесчувственной. Нойс утверждал, что этому можно научиться, но пока Одри не овладела этой наукой.
  Одри больше нравилось само расследование, даже самые скучные и монотонные его стороны, когда у Роя Багби лопалось терпение. Но она не могла выносить чужое горе, не будучи в состоянии чем-нибудь ему помочь. В лучшем случае она могла обещать, что найдет убийцу чьего-то отца или чьей-то дочери, понимая при этом, что вернуть этого отца или эту дочь она не в силах.
  В полицию поступило заявление от женщины, чей отец не вернулся домой в пятницу вечером. Описание этого человека: возраст, рост, вес, одежда – все совпадало. Одри не сомневалась в том, что речь идет именно об этом трупе. Из отдела по работе с населением тут же позвонили заявившей женщине и самым деликатным образом оповестили ее об обнаружении мертвого тела, которое, чисто теоретически, может принадлежать ее отцу. Женщину вежливо попросили посетить морг в больнице им. Босуэлла, чтобы убедиться в том, что это другой человек.
  Алюминиевая дверь дома открылась и закрылась еще до того, как Одри успела выйти из машины, к которой шла теперь небольшого роста девушка. Она была просто миниатюрной и с расстояния семи метров казалась маленькой девочкой. На ней были белая футболка, линялые, запачканные какой-то краской джинсы и потрепанная джинсовая куртка. Волосы у нее на голове торчали в разные стороны, как у дикобразов, панков или вольных художников. Руки при ходьбе болтались в разные стороны, как у тряпичной куклы.
  – Вы из полиции? – спросила она. У нее были большие, влажные карие глаза. Вблизи она оказалась очень миловидной и хрупкой. Ей было лет двадцать пять-тридцать. На лице застыло то самое выражение испуганного недоверия, которое Одри уже десятки раз видела у родственников погибших. Для такого изящного телосложения у нее был довольно низкий, приятный голос.
  – Меня зовут Одри Раймс, – представилась Одри сочувственным тоном, протянув девушке руку. – А это мой напарник Рой Багби.
  Рой стоял возле открытой водительской дверцы и не пожелал приблизиться к девушке, чтобы обменяться с ней рукопожатием, явно считая это лишней церемонией. Он лишь помахал девушке рукой и улыбнулся одними губами.
  «Ну иди же сюда, пентюх! – подумала Одри. – Если ты так плохо воспитан и такой чурбан, что не испытываешь ни капли сочувствия, возьми на себя труд хотя бы это не показывать!»
  – Кэсси Стадлер, – ладонь девушки была теплой и влажной. Тушь у нее на ресницах была чуть размазана. Она уселась на заднее сиденье полицейского автомобиля, и Багби тронулся с места.
  Теперь Одри должна была разрядить обстановку в машине и постараться успокоить девушку. Но чем успокоить человека, которого везут в морг, скорее всего, на встречу с трупом отца? Кэсси Стадлер наверняка так же хорошо, как и Одри, знала, кого увидит в морге, но Одри все равно повернулась на переднем сиденье и стала разговаривать с девушкой.
  – Расскажите мне о вашем отце, – попросила Одри. – Он часто гуляет по ночам?
  Одри надеялась, что «гуляет» вместо «гулял» успокоит девушку.
  – Нет, – коротко ответила Кэсси Стадлер.
  – Он может заблудиться? Потерять дорогу?
  – Что? А, заблудиться! Да, может. Иногда. В его-то состоянии неудивительно…
  Одри, затаив дыхание, ждала продолжения откровений, но тут громовым голосом вмешался Багби:
  – А ваш отец часто шлялся в Гастингсе?
  В прелестных темных глазах девушки промелькнули удивление, обида, досада, горе… Не в силах все это переносить, Одри отвернулась и стала смотреть прямо перед собой.
  – Значит… – пробормотала наконец девушка. – Значит, папа умер…
  В молчании они заехали на стоянку больницы. Одри еще не приходилось выступать в этой роли. Что бы ни показывали в кино, детективам нечасто приходится идентифицировать трупы в морге. Кроме того, в морге трупы не раскладывают по ящикам, выдвигающимся из стен. Там вообще мало дешевых страхов из фильмов ужасов, но смерть все равно оставляет безрадостное впечатление.
  Тело лежало на стальном столе покрытое зеленым покрывалом. Помещение блистало чистотой, и в нем пахло формалином. Джордан Мецлер, вежливый до недоступности, откинул зеленое покрывало с лица и шеи трупа жестом горничной, застилающей постель в дорогом отеле.
  Одри увидела, как мелко задрожали губы на кукольном личике Кэсси Стадлер, и все сразу поняла.
  
  9
  
  В подвале больницы Одри обнаружила пустое помещение, в котором они с Кэсси и Роем Багби могли спокойно поговорить. Судя по всему, это была комната для отдыха медперсонала. В ней стояло штук десять разномастных стульев, маленький диванчик, телевизор и аппарат для кофе, которым, кажется, никто никогда не пользовался. Одри подвинула три стула к невысокому столу с пустыми банками из-под напитков и почти пустой пачкой бумажных салфеток. У Кэсси Стадлер тряслись плечи, она беззвучно плакала. Багби наверняка давно научился не принимать близко к сердцу чужое горе и с нетерпеливым видом крутил в пальцах авторучку. Одри не выдержала, обняла девушку за плечи и пробормотала: «Бедная, бедная моя! Я знаю, как тебе сейчас плохо!»
  У Кэсси слезы потекли ручьем. Наконец она чуть-чуть успокоилась, заметила салфетки, взяла одну и вытерла себе нос.
  – Извините, – пробормотала она. – Я не хотела…
  – Не надо извиняться, – сказала Одри. – Мы понимаем, что вы сейчас чувствуете.
  – Ничего, если я закурю? – Кэсси вытащила пачку и выудила из нее сигарету.
  Покосившись на Багби, Одри кивнула. В больнице нельзя было курить, но Одри решила не напоминать об этом несчастной девушке. К счастью, Багби тоже молча кивнул.
  Кэсси взяла дешевую пластмассовую зажигалку, прикурила и выдохнула облако дыма.
  – Его застрелили… Пуля попала ему в рот?
  В салоне ритуальных услуг труп привели бы в порядок. Конечно, лицо выглядело бы неестественно, как у всех подретушированных покойников, но, по крайней мере, во рту не зияла бы рана…
  – Да, – ответил Багби. Он не стал углубляться в подробности, не сказал, что в Стадлера стреляли дважды. Багби следовал стандартной процедуре, гласившей, что никому ничего нельзя рассказывать, потому что убийце легче будет выдать себя, если он не будет знать, что именно известно полиции.
  – О Господи! – воскликнула Кэсси, взяла пустую банку и стряхнула в нее пепел. – За что?.. И кто убил папу?!
  – Мы это и стараемся выяснить, – сказала Одри, у которой кольнуло сердце, когда она услышала от взрослого человека слово «папа». При этом она вспомнила о своем папе, от которого всегда пахло по́том, табаком и одеколоном. – Для этого нам требуется ваша помощь. Я понимаю, что вам сейчас плохо и совсем не хочется говорить, но если вы что-то можете нам сказать, говорите. Это может помочь найти убийцу.
  – Мисс Стадлер, ваш отец принимал наркотические средства? – спросил Багби.
  – Средства? – удивилась Кэсси. – Наркотические? Какие?
  – Например, крэк.
  – Крэк? Мой папа? Конечно же нет.
  – Вы не поверите, какие разные люди попадают в зависимость от крэка, – поспешно добавила Одри. – Такие, о которых вы бы никогда этого не подумали. Самых разных возрастов и профессий. Даже очень почтенные люди.
  – Вряд ли мой папа вообще знал о существовании крэка. Он был простой человек.
  – А может, он это от вас скрывал? – настаивала Одри.
  – Все может быть, но не крэк. Я бы заметила, – выпустив струйку дыма, заявила Кэсси. – Я прожила с ним почти весь последний год. Я бы обязательно заметила.
  – Вы уверены? – спросил Багби.
  – Я сама не принимаю наркотики, но я хорошо знаю людей, которые принимают. Я ведь художник и живу в Чикаго. Там в среде моих друзей это довольно обычное дело, и я знаю, как ведут себя в таких случаях люди. Папа никогда себя так не вел. И вообще, об этом смешно даже говорить.
  – А вы сами из Фенвика? – спросила Одри.
  – Я здесь родилась, но мои родители развелись, когда я была маленькая, и мама увезла меня с собой в Чикаго. Я приезжаю… То есть приезжала сюда к нему в гости довольно часто.
  – А почему в этот раз вы прожили с ним почти год?
  – Он позвонил мне и сказал, что уволился со «Стрэттона». Мне стало за него страшно, ведь он был не вполне здоров… Мама умерла лет пять назад, вот я и приехала, чтобы присматривать за ним. Боялась, что один он не сможет.
  – Про наркотики вроде бы все ясно, – сказала Одри. – А принимал ли ваш отец регулярно какие-либо другие лекарственные средства?
  Кэсси кивнула и сжала виски пальцами:
  – Принимал. Например «Риспердал». Это нейролептик.
  – Нейролептик? – воскликнул Багби. – У него что, были проблемы с головой?
  Одри закрыла глаза и беззвучно застонала. Даже от слона в посудной лавке можно ждать больше такта, чем от Багби!
  Кэсси не спеша повернулась к Багби, посмотрела на него, потушила сигарету о крышку банки и протолкнула окурок в дырочку.
  – Он страдал шизофренией, – совершенно спокойно проговорила она. – Почти всю свою жизнь. Но он не был буйным маньяком, – добавила она, повернувшись к Одри.
  – А он уходил надолго из дома? – спросила та.
  – Да нет. Так, иногда ходил гулять. На самом деле ему полезно было дышать свежим воздухом. Да и сидя дома без работы, он совсем измаялся.
  – Чем он занимался на «Стрэттоне»? – спросил Багби.
  – Работал в модельном цехе.
  – Что это за цех?
  – Там изготавливают пробные экземпляры новой продукции: стульев, столов и так далее.
  – Он сам уволился? Его не сократили? – спросил Багби.
  – Его собирались сократить, а он разозлился и уволился сам.
  – Когда вы в последний раз его видели? – спросила Одри.
  – В пятницу вечером. За ужином. Я приготовила ужин, мы поели, и он, как обычно, сел смотреть телевизор. А я пошла в комнату, которую использую как студию, и занялась картиной.
  – Вы сказали, что вы художница?
  – В некотором смысле. Раньше я этим занималась серьезней, но своей галереи у меня никогда не было. Я зарабатываю на жизнь уроками крипалу-йоги.28
  – Здесь, в Фенвике?
  – В Чикаго. В Фенвике у меня нет работы.
  – Вы видели отца в тот день перед сном? – спросила Одри.
  – Нет, – вздохнула Кэсси. – Я заснула в студии. Прямо на диване перед картиной. Так со мной бывает, когда картина не получается и я много думаю о ней. Я часто сплю там на диване всю ночь. Вот и в тот раз я проспала там до утра субботы. Я встала, позавтракала, а когда к девяти он не появился, я забеспокоилась и пошла к нему, но его у себя не было… Ой, тут нет ничего попить? Очень пить хочется. Просто умираю…
  – Я схожу, – сказала Одри. – Что вам принести?
  – Все равно.
  – Воды? Колы?
  – Лучше чего-нибудь сладкого, – неловко улыбнувшись, попросила Кэсси. – Сладкое меня взбодрит. Принесите «Спрайт» или «Севен-ап». Но не колы. От кофеина я схожу с ума…
  – Рой, – сказала Одри. – В холле стоит автомат. Там продаются банки с разными напитками. Не могли бы вы?..
  Багби удивленно вытаращился на Одри. У него на губах заиграла недобрая улыбка. Казалось, он вот-вот скажет какую-нибудь гадость. Но Одри решила любой ценой поговорить с Кэсси Стадлер с глазу на глаз. Почему-то ей казалось, что без Багби девушка будет с ней откровенней.
  – Хорошо, – поколебавшись, сказал Багби. – Сейчас принесу.
  Дверь за ним затворилась, и Одри откашлялась, чтобы начать разговор, но первой заговорила Кэсси:
  – Он ведь на вас за что-то злится, правда?
  «Боже мой! Неужели это так заметно!» – подумала Одри, но изобразила удивление и спросила:
  – Кто? Детектив Багби?
  – У него такой вид, словно он вас глубоко презирает, – кивнула Кэсси.
  – У нас с ним нормальные рабочие отношения.
  – Странно, что вы спускаете ему это с рук…
  – Давайте лучше поговорим о вашем отце, – улыбнувшись, перебила девушку Одри.
  – Хорошо, хорошо. Извините! Я это просто так сказала. – Кэсси снова плакала, вытирая слезы ладонью. – Я представить себе не могу, кто мог убить папу! И за что!.. Но мне кажется, что именно вы обязательно найдете убийцу!
  У Одри тоже навернулись на глаза слезы.
  – Обязательно, – прошептала она. – Даю вам слово…
  
  10
  
  Ресторан «Терра» был лучшим в Фенвике. В «Терру» ходили только по особым случаям: отпраздновать день рождения, повышение по службе или отметить визит старых друзей. Всем своим видом «Терра» показывала, что ее посетителям придется раскошелиться. Без галстуков мужчин туда просто не пускали. По залу расхаживали внушительного вида метрдотель и распоряжающийся винами официант с серебряным дегустационным стаканчиком, который он носил на ленте на шее с таким видом, словно это золотая олимпийская медаль. Прочие официанты были готовы в любой момент помолоть для вас перец в мельнице размером с крупнокалиберное орудие. На столах красовались ослепительно белые накрахмаленные скатерти. Огромное меню в кожаном переплете приходилось держать обеими руками. Список вин подавали отдельно. Он занимал двадцать листов большого формата. За несколько дней до гибели Лауры Ник был здесь с ней. «Терра» была любимым рестораном Лауры, и они праздновали в нем ее день рождения. Лауре особенно нравился фирменный шоколадный торт с обильной пропиткой. Ник всегда чувствовал себя не совсем уютно в этом роскошном ресторане, но тоже восхищался блюдами, которые здесь подают. Поэтому он иногда приглашал сюда важных клиентов.
  Сегодня вечером он обедал здесь с человеком, превосходившим важностью любого клиента, – с собственным руководителем, одним из крупных инвесторов бостонской фирмы «Фэрфилд партнерс», скупившей контрольные пакеты множества компаний и в том числе корпорации «Стрэттон». Основатель «Фэрфилд партнерс» Уиллард Осгуд всегда назначал своих младших партнеров для контроля над деятельностью компаний, являющихся отныне его собственностью. За работой «Стрэттона» следил Тодд Мьюлдар. Нику Коноверу он не очень нравился, но выбирать не приходилось.
  Вскоре после того как Дороти Деврис назначила Ника директором «Стрэттона» вместо своего покойного мужа, она снова вызвала его к себе в старый мрачный особняк и заявила, что ее семье не вынести бремени налогов и она продает «Стрэттон». Нику было поручено найти покупателя, и оказалось, что от желающих нет отбоя. За корпорацией «Стрэттон» не числилось долгов, у нее была стабильная прибыль, она твердо занимала свое место на рынке и пользовалась всемирной известностью. Однако большинство покупателей явно хотели приобрести «Стрэттон» лишь для того, чтобы поскорее подороже ее перепродать. Эти хищники могли сделать с корпорацией все что угодно, например распродать ее по частям. Но наконец «Стрэттоном» заинтересовался знаменитый Уиллард Осгуд, о котором говорили, что он покупает предприятия для себя и создает все условия для их самостоятельного развития. Журнал «Форчун» писал, что Осгуд, как знаменитый царь Мидас, обладает уникальной способностью превращать в золото все, к чему прикасается. Лучшего покупателя было трудно себе представить, а Осгуд даже лично прилетел в Фенвик. Точнее, он прилетел на собственном реактивном самолете в Гранд-Рапидс, а оттуда уже приехал в Фенвик на заурядного вида старом «крайслере» и стал убеждать Дороти Деврис и Ника продать «Стрэттон» именно ему. При этом он произвел на них обоих очень хорошее впечатление. При личной встрече он показался им таким же простым и открытым человеком, каким они видели его по телевизору. Он был убежденным сторонником Республиканской партии и закоренелым консерватором, как и Дороти Деврис. Уиллард сообщил Дороти, что никогда не имеет намерений расставаться с предприятиями, которые покупает, а также о том, что его правило номер один – каждый день делать деньги, а правило номер два – не забывать правило номер один. Дороти была очарована, когда Осгуд заявил ей, что предпочитает заплатить побольше за хорошую компанию, чем поменьше за плохую.
  Вместе с Осгудом приезжал его заместитель Тодд Мьюлдар, светловолосый мужчина, игравший в свое время в футбол за Йельский университет,29 а потом некоторое время работавший в крупной фирме «Маккинзи», оказывавшей консультации по управлению бизнесом. Тодд Мьюлдар говорил мало, но что-то в нем не понравилось Нику. Скорее всего, Ника раздражала его самодовольная ухмылка, но переговоры о продаже «Стрэттона» велись с Осгудом, и Ник решил не обращать на Мьюлдара особого внимания.
  Однако теперь именно Мьюлдар приезжал на ежеквартальное заседание совета директоров «Стрэттона», Мьюлдар читал ежемесячные финансовые отчеты и задавал по ним вопросы, Мьюлдар одобрял или отвергал все решения, принятые Ником Коновером. А Уилларда Осгуда Ник с той их первой встречи больше не видел.
  
  Ник прибыл на несколько минут раньше назначенного срока. Скотт Макнелли уже сидел за столиком и вертел в руках стакан кока-колы. Макнелли переоделся – сменил голубую рубашку с потрепанным воротником на новую, безукоризненно отутюженную голубую рубашку в широкую белую полоску, красный галстук и дорогой темный костюм. На Нике тоже был его лучший костюм. Когда-то Лаура сама выбрала ему этот костюм в дорогом магазине в Гранд-Рапидсе.
  – Мьюлдар не намекал, зачем приехал? – усевшись за столик, спросил Ник. У него не было аппетита, ему страшно хотелось спать, а меньше всего ему хотелось сидеть в дорогом ресторане и поддакивать самоуверенному болвану из Бостона.
  – Нет. Он ничего не говорил.
  – А мне он сказал, что хочет подготовиться вместе с нами к ежеквартальному совету директоров.
  – Наверное, это все из-за последних финансовых отчетов, которые я им отослал. Вряд ли они в восторге от них.
  – И все-таки они не настолько плохи, чтобы все бросать и мчаться сюда…
  – А вот и он, – пробормотал, прикрыв рот рукой, Скотт Макнелли.
  Ник поднял глаза и увидел шагающего к ним высокого блондина. Ник и Скотт Макнелли встали ему навстречу.
  Макнелли отодвинул стул, обошел столик и стал трясти обеими руками руку Мьюлдара.
  – Здравствуй! Здравствуй! Давно не виделись!
  – Здравствуй, Скотти!
  Мьюлдар протянул Нику мясистую руку и сдавил в железной хватке его пальцы так, что Ник поморщился от боли и досады на то, что такая отвратительная манера рукопожатия не дает ему возможности в ответ продемонстрировать свою силу.
  – Рад вас видеть, – сказал Мьюлдар Нику.
  У Мьюлдара был широкий квадратный подбородок, маленький нос пуговкой и ярко-голубые глаза. Нику показалось, что они изрядно посинели с тех пор, как он в последний раз видел Мьюлдара в Бостоне. Наверняка цветные контактные линзы!
  У Мьюлдара были впалые щеки человека, регулярно занимающегося спортом. На нем был дорогой серый с синим отливом костюм.
  – Так значит, это ваш лучший ресторан?
  – Для дорогих гостей из Бостона – все самое лучшее, – улыбнулся Ник, усаживаясь за столик.
  Мьюлдар развернул большую полотняную салфетку и положил ее к себе на колени.
  – Есть слабая надежда на то, что тут не отравят, – усмехнулся Мьюлдар. – При входе висит табличка. Там написано, что Американская автомобильная ассоциация присвоила этому заведению целых четыре звезды! Какое шикарное заведение!
  Ник улыбнулся и подумал о том, с каким удовольствием дал бы сейчас Тодду Мьюлдару по морде за его высокомерие.
  Внезапно Ник заметил мужчину и женщину, сидящих через столик. Мужчина до прошлого года работал начальником одного из отделов на «Стрэттоне». Потом его отдел закрыли, а всех сотрудников уволили. Этому мужчине было под пятьдесят, его двое детей учились в колледже. Несмотря на все усилия отдела кадров «Стрэттона» помочь ему куда-нибудь устроиться, он так и не нашел другой работы.
  У Ника в очередной раз похолодело внутри, но он сделал над собой усилие, извинился перед Мьюлдаром и Макнелли, встал и пошел поздороваться со своим бывшим коллегой.
  Первой Ника заметила женщина. Она помрачнела, отвернулась, что-то сказала мужу и встала, но к Нику так и не повернулась.
  – Билл… – начал было Ник.
  Мужчина молча встал и, не сказав Нику ни слова, направился вместе с женой к двери. Ник залился краской и некоторое время стоял, опустив руки. Он думал о том, зачем в очередной раз подверг себя такому унижению. Впрочем, в последнее время это происходило с ним так часто, что он даже начал подозревать, что действительно заслужил такое отношение.
  Когда Ник вернулся за столик, Мьюлдар и Макнелли вели оживленный разговор о старых добрых временах, когда оба работали в фирме «Маккинзи».
  В свое время сам Мьюлдар настоял на том, чтобы Скотта Макнелли взяли финансовым директором на «Стрэттон» вместо старика Хаченса. Ник ничего не имел против Макнелли, но иногда его раздражали панибратские отношения между Макнелли и Мьюлдаром.
  – А как там Нолан Беннис? – чирикал Макнелли. – Помнишь его?.. Он работал с нами на «Маккинзи», – пояснил Макнелли Нику. – Не представляешь, что это за тип! – с этими словами он снова повернулся к Мьюлдару: – Помнишь Шедд-Айленд?.. Это остров у побережья Южной Каролины со всякими дорогими заведениями. «Маккинзи» всегда бронировала для нас там самую дорогую гостиницу, – еще раз пояснил Макнелли Нику. – Мы приглашали туда самых важных клиентов. А этот Нолан Беннис вышел с ними на теннисный корт в черных носках и уличных туфлях. Представляешь, что это было за зрелище! Курам на смех! И в теннис он играть не умел. Опозорил всю нашу фирму. С таким, как он, стыдно было показаться в приличном месте. Он что, по-прежнему работает на «Маккинзи»?
  – Ты не читал последний список «Четыреста самых богатых людей Америки»? – спросил у Макнелли Мьюлдар.
  – Нет, а что? – улыбнулся Макнелли.
  – А то, что Нолан Беннис теперь директор фирмы «Вальюметрикс». Его состояние оценивается в четыре миллиарда долларов. Пару лет назад он приобрел в собственность эту гостиницу на Шедд-Айленде и пятьсот акров окрестной земли в придачу.
  – Я всегда говорил, что Нолан Беннис далеко пойдет, – заявил Скотт Макнелли.
  – Какое ностальгическое меню, – пробормотал Тодд Мьюлдар. – Подумать только, утиная грудка с малиновой подливкой! Как это патриархально!
  К их столику подошла официантка.
  – Разрешите предложить вам наши лучшие блюда сегодняшнего вечера? – сказала она.
  Нику казалось, что он уже где-то видел эту официантку. Она тоже покосилась на Ника, но сразу опустила глаза. «Она меня знает? Неужели и ее уволили со „Стрэттона“?!»
  – Сегодня мы рекомендуем морского окуня с жареной цветной капустой, беконом и мандариновой подливкой за двадцать девять долларов. А также седло барашка, запеченное в фисташках с тертым корнем сельдерея и лесными грибами. А гвоздь сегодняшнего вечера – тунец на гриле…
  – Можно, я попробую догадаться, – перебил официантку Мьюлдар: – …приготовленный на японский манер, не слишком прожаренный в середине. Правильно?
  – Правильно!
  – В Бостоне он уже никому в рот не лезет!
  – Мы где-то раньше встречались? – вмешался Ник, которому стало обидно за официантку.
  – Да, мистер Коновер. Я раньше работала на «Стрэттоне». Оформляла командировки.
  – Сочувствую… А как вам здесь?
  – Раньше я зарабатывала в два с лишним раза больше, – процедила сквозь зубы официантка.
  – Сейчас тяжелые времена, – пробормотал Ник.
  – Выбирайте. Я подойду через пять минут, – буркнула официантка и удалилась.
  – Как вы думаете, она плюнет нам в салат? – спросил Мьюлдар.
  
  – У вас на «Стрэттоне» дела идут неважно. И не пытайтесь убедить меня в обратном, – заявил Тодд Мьюлдар.
  – Верно, – поспешно отозвался Скотт Макнелли.
  Ник с выжидательным видом кивнул.
  – Если проблемы длятся квартал или два, можно во всем винить плохую экономическую ситуацию в стране, – продолжал Мьюлдар. – Но если дела идут плохо всегда, это уже похоже на штопор. А «Фэрфилд партнерс» не нуждаются в компаниях, вошедших в штопор.
  – Я понимаю вашу озабоченность, – сказал Ник. – И поверьте, я ее разделяю. И тем не менее, уверяю вас, у нас все под контролем. Завтра нас посетит один очень крупный клиент. Очень-очень крупный. И он наверняка подпишет с нами контракт. Одного этого контракта хватит, чтобы переломить ситуацию.
  – Мы не можем полагаться на удачу, – сказал Мьюлдар. – Может, ваш клиент подпишет контракт, а может, и нет. Вы, понятное дело, цепляетесь за эту надежду и не желаете ничего у себя менять, а на самом деле рынок капиталов требует созидательного разрушения. Перемены всегда требуют что-то разрушить, сбросить груз старого, чтобы взмыть вверх к новому. Ничего не поделаешь, старое всегда тянет вниз. Вы же директор! Вы должны преодолеть инерцию, по которой движется ваша корпорация. Потому что движется она сейчас в никуда. Сбросьте за борт старое! Распахните окна ветрам новых идей!
  – Не знаю насчет созидательного разрушения, – пробормотал Ник, – но, по-моему, у нас все идет нормально. Дороти Деврис продала «Стрэттон» вам только потому, что увидела в вас инвесторов с дальним прицелом. Помню, как Уиллард Осгуд говорил мне и Дороти Деврис у нее дома на Мичиган-авеню: «Я хочу стать не только вашим партнером, но и вашей поддержкой. А управлять вашим делом я не хочу. Управляйте им сами. Наверняка будут моменты, когда нам вместе будет тяжело, но вы обязательно справитесь и не только не растратите, но и преумножите мои деньги!»
  Тодд Мьюлдар с хитрым видом усмехнулся. Он явно понял, зачем Ник запомнил слова владельца «Фэрфилд партнерс», словно цитату из Священного Писания.
  – Наверняка Осгуд так и говорил. Но вы должны знать одну важную вещь. Уиллард Осгуд сейчас в основном ловит рыбу на блесну во Флориде. Вот уже год с лишним его не волнует ничего, кроме расцветки мормышек.
  – Он решил отойти от дел?
  – Скорее всего, да. В самом обозримом будущем. И тогда тяжкое бремя ответственности падет на нас, тех, кто выполняет сейчас всю грязную и неблагодарную повседневную работу, пока он закидывает крючок в лазурные воды Карибского моря. А ведь мир меняется. Это раньше крупные инвесторы вкладывали двадцать или даже сто миллионов долларов, а потом шесть или десять лет тихо ждали своего дохода. Теперь все по-другому. Теперь инвесторы больше не ждут. Они хотят прибыли чуть ли не на следующий день.
  – Отправьте их на ваш сайт в Интернете, – сказал Ник. На сайте «Фэрфилд партнерс» показывали мультик по басне Эзопа о зайце и черепахе. Отвратительный, слащавый мультик. – Пусть инвесторы посмотрят мультик про зайца и черепаху. Пусть вспомнят о том, что поспешишь – людей насмешишь, – добавил Ник.
  – Теперь из черепах варят суп, – заявил Мьюлдар.
  Скотт Макнелли громко расхохотался.
  – У нас в городе черепаховый суп не в моде, – процедил Ник.
  – Нам нужны здоровые, динамично развивающиеся компании, – с мрачным видом заявил Мьюлдар. – Разваливающиеся компании нам не нужны.
  – Мы не разваливаемся, – спокойно сказал Ник. – Сейчас у нас трудности, но мы идем правильным путем и их преодолеем.
  – Через пару дней состоится заседание совета директоров. Вы должны представить всесторонний план преодоления ваших трудностей. Сокращайте производство, продавайте недвижимость, делайте, что хотите! Помните о разрушении старого ради созидания нового! Нельзя, чтобы директора утратили доверие, которое к вам питают! – с торжествующим видом усмехнулся Мьюлдар. – Поймите меня правильно. Когда мы покупали «Стрэттон», мы покупали не только древний заводишко в глухой деревне и с допотопным оборудованием. Мы покупали его сотрудников. И вас тоже. Мы не хотим, чтобы вы развалились. Но для этого вы должны начать мыслить по-другому. Чтобы переломить ситуацию, вы должны в первую очередь изменить самих себя.
  Скотт Макнелли с понимающим видом кивнул, прикусил нижнюю губу и стал теребить волосы за ухом.
  – Вот я понимаю тебя, Тодд. И у меня есть неплохой план, – пробормотал он.
  – Мы выслушаем любые идеи. Зачем, например, вы полностью изготавливаете вашу продукцию в США, когда ее можно за полцены делать в Китае?
  – Мы обсуждали этот вариант, но отклонили его, – начал объяснять Ник, – потому что…
  – Пожалуй, стоит вернуться к этому варианту, – перебил его Макнелли.
  Ник пригвоздил Скотта Макнелли к стулу взглядом.
  – Я знал, что могу на вас положиться, – заявил Мьюлдар. – А что у нас на десерт? Стойте, дайте мне самому догадаться… Чем нас угощали в конце 90-х годов прошлого века в Нью-Йорке? Правильно, шоколадным тортом!
  
  Распрощавшись с Тоддом Мьюлдаром и проводив взглядом его взятый напрокат лимузин, Ник повернулся к Скотту Макнелли:
  – Ты вообще за кого?
  – О чем ты? Я говорил ему то, что он хотел слышать.
  – Твой начальник я, а не Мьюлдар. Говори то, что хочу слышать я! Ты за кого?
  Некоторое время Скотт Макнелли молчал, явно прикидывая, стоит ли нарываться на ссору, а потом пробормотал:
  – Что это вообще за разговоры? «За кого?» Мы все в одной лодке.
  – Даже в одной лодке одни гребут справа, а другие – слева.
  – Ну хорошо, хорошо… Конечно же я за тебя, Ник. А то как же!
  
  11
  
  Леон смотрел телевизор и пил пиво. В последнее время, если Леон не спал, он всегда пил пиво. Одри смерила взглядом мужа, развалившегося в центре дивана в пижамных штанах и белой футболке, обтягивающей пузо, раздувшееся от пива, как барабан. За последние год с лишним Леон поправился на пятнадцать-двадцать килограммов и постарел лет на десять. Когда-то Одри могла похвастаться тем, что никогда не видела такого труженика, каким был ее муж. Леон не прогулял ни одного рабочего дня у конвейера и никогда не жаловался на усталость. Теперь же, когда у него отняли работу, он утратил интерес к жизни и погрузился в беспробудную праздность.
  Одри подошла к дивану и поцеловала мужа. Тот был не брит и, судя по запаху, не мылся. Леон не поцеловал Одри в ответ, не спуская глаз с экрана. Одри некоторое время стояла рядом с диваном, уперев руки в бока.
  – Привет, крошка, – наконец пробормотал хриплым, прокуренным голосом Леон. – Ты опять поздно.
  Крошка! Так Леон всегда называл раньше свою жену, едва достававшую, при его двухметровом росте, ему до плеча.
  – Я звонила и записала тебе сообщение на автоответчик, – сказала Одри. – Ты не поднял трубку. Наверное, опять был на совещании.
  На совещании! Иными словами, Леон спал. А как еще Одри было описать новый образ жизни своего супруга и при этом не расплакаться. Нужно выплачивать кредит за дом, а ее муж целыми днями спит, пьет пиво и смотрит телевизор!
  Конечно, несправедливо обвинять Леона во всех смертных грехах. Ведь он не сам бросил работу, его уволили по сокращению штатов. А где найти в дебрях Мичигана другую работу оператору электростатического напыления декоративных покрытий! Впрочем, уволили и многих других, и довольно много из их числа нашли-таки себе работу в магазинах, на оптовых овощных базах и в других местах такого рода. Конечно, платят им гроши, но даже такая работа лучше, чем никакой и, безусловно, лучше беспробудного сна на диване!
  Леон молчал. У него были глубоко посаженные глаза, большая голова, сильное атлетически сложенное тело. Еще совсем недавно его можно было назвать красавцем-мужчиной, но сейчас у него был подавленный, убитый вид.
  – Ты получил?.. Ты получил мое сообщение насчет ужина?
  Одри попросила Леона приготовить ужин. Ничего особенного она от него не требовала. Просто разморозить в микроволновке гамбургеры и помыть зелень для салата. Пустяковое дело! Но на кухне ничем не пахло, и Одри поняла, что именно ответит ей Леон, еще до того, как он открыл рот.
  – Я уже поел.
  – Ну и ладно…
  Одри звонила домой примерно в четыре часа, как только узнала, что ей придется задержаться, и гораздо раньше того времени, когда Леон ужинал. Стараясь не раздражаться, Одри пошла на кухню. На маленьком кухонном столе возвышалась груда немытых тарелок, стаканов, кружек и пивных бутылок. Стола практически не было видно. Одри было не понять, как один человек умудряется перепачкать за день столько посуды. И почему он не моет ее за собой. Выходит, она теперь одна и зарабатывает им на жизнь, и выполняет обязанности кухарки, посудомойки и все остальное тоже. В пластмассовом мусорном ведре лежала пластиковая тарелка, перепачканная в томатном соусе. Одри пощупала ее. Тарелка была еще теплой. Значит, Леон поел совсем недавно. Он проголодался и наелся, а ей ничего не приготовил, хотя она его и просила. А может, именно потому, что она его просила?
  Вернувшись в комнату, Одри стала ждать, когда Леон обратит на нее внимание, но он не отрывался от бейсбольного матча. Одри откашлялась, но Леон так и не поднял на нее глаз.
  – Леон, – сказала она, – мне надо с тобой поговорить.
  – Говори.
  – Посмотри на меня!
  Леон наконец сделал звук потише и оторвался от экрана.
  – Я же просила приготовить ужин нам обоим.
  – Я не знал, когда ты придешь.
  – Но я же сказала!.. – Одри прикусила язык, не собираясь на этот раз начинать скандал первой. – Я же просила приготовить ужин нам обоим, – спокойным голосом повторила она.
  – Я думал, ты поешь, когда придешь, крошка. А то я бы приготовил, и все бы остыло.
  Одри кивнула. Вздохнула. Она прекрасно представляла, что может сказать Леону и что он ей ответит. Она напомнит ему о том, что они договорились – он будет готовить ужин и мыть посуду, потому что ей одной со всем не управиться. А он спросит ее, как она управлялась со всем этим раньше, когда он ходил на работу. А она скажет ему, что ужасно устает, и хочет, чтобы он ей помогал, а то больше так не сможет. А он ответит, что уже больше так не может, потому что не может больше сидеть тут просто так, словно его выбросили на помойку, а у нее хотя бы есть работа…
  Леон уже давно начал так говорить, а потом придумал, что готовить и мыть посуду – это женская работа, и он вот так ни с того ни с сего не будет делать женскую работу только потому, что ничего теперь не зарабатывает.
  Раньше Одри начинала кричать, что не знает, откуда он взял, что это женская работа, и что убирать за собой должен каждый. И в конце концов, начинался очередной бессмысленный скандал.
  – Ну и ладно, – пробормотала на этот раз Одри.
  
  На Одри висело шесть дел. По трем из них еще шло расследование. Одним из них было убийство. К сожалению, особенности человеческого мозга очень редко позволяют сосредоточиться сразу на шести вопросах, поэтому сегодня вечером Одри решила думать только об Эндрю Стадлере. Она положила рядом с собой на диван папку с делом о его убийстве и стала читать, пока Леон смотрел бейсбольный матч и надувался пивом, чтобы потом заснуть беспробудным сном. Одри любила читать дела по вечерам. Она верила в то, что во сне ее подсознание продолжает бодрствовать и изучать обстоятельства преступлений.
  Одри не могла понять, каким образом труп Стадлера оказался в мусорном баке в Гастингсе. Не могла она понять и откуда в кармане у трупа был поддельный крэк. А шизофрения Стадлера? Связана ли она как-то с его смертью? Надо поговорить с его бывшим начальником на «Стрэттоне» и в отделе кадров. А вдруг откроется, что Стадлер каким-то боком мог иметь отношение к наркотикам?
  Одри очень хотелось расспросить Леона о модельном цехе на «Стрэттоне». Может, Леон даже встречал Стадлера на заводе или знает кого-нибудь, кто был с ним знаком?
  Повернувшись к Леону, Одри уже открыла было рот, но, увидев его осоловелые глаза и поникшие плечи, ничего не сказала. Говорить с ним сейчас о потерянной работе было все равно, что сыпать соль на рану. Не стоило напоминать Леону о том, что у жены есть любимая работа, а у него нет ничего.
  Короче, Одри решила не мучить мужа расспросами о «Стрэттоне».
  Когда матч закончился, Леон пошел спать. Одри пошла за ним. Пока она чистила зубы и умывалась, она думала, во что ей лучше облачиться на ночь – в длинную ночную рубашку или в короткую футболку. Они с Леоном не занимались любовью уже месяцев шесть и отнюдь не потому, что она этого не хотела. Это Леон потерял всякий интерес к сексу. А самой Одри так хотелось бы, чтобы он его вновь обрел…
  Когда она вошла в спальню, Леон уже храпел.
  Одри нырнула рядом с ним под одеяло, выключила лампочку и почти сразу уснула.
  Ей приснилось, как Тиффани Окинс умирала у нее на руках. Маленькая девочка в пижамке. Это могла бы быть ее дочка. Это могла бы быть она сама. Одри видела во сне своего отца, ей приснилось, как Кэсси Стадлер называет своего мертвого отца папой.
  Затем всевидящее око ее бодрствующего подсознания узрело истину. Одри проснулась и медленно села в кровати.
  Никаких улик! Все слишком чисто!
  Тальк с резиновых перчаток на мешке! Те, кто возился с трупом, надели перчатки, чтобы не оставить отпечатков пальцев. Торговцы наркотиками не пользуются резиновыми перчатками! На трупе нет никаких следов: волос, волокон, грязи. Ничего такого, что обычно бывает на трупах. Даже подошвы обуви убитого были тщательно вычищены.
  Одри вспомнила, каким чистым показалось в морге тело убитого доктору.
  Вот! Вот в чем все дело! Кто-то тщательно очистил труп и его одежду. И это был человек, прекрасно знавший, что именно обычно ищет полиция.
  Труп Эндрю Стадлера явно не был в спешке сброшен в мусорный бак. Его спрятал туда кто-то тщательно обдумывавший свои ходы.
  Стоило Одри понять это, и ей уже долго было не уснуть.
  
  12
  
  – Это просто солома! – заявила Джулия.
  Ник не выдержал и рассмеялся. На столе стояла коробка из-под мюсли. На коробке были изображены два смеющихся ребенка – раскосая девочка-азиатка и белокурый мальчик-европеец. Ник подумал, что они смеются от радости, когда им сказали, что мюсли кончились.
  – Это очень полезная еда, – объяснил дочери Ник.
  – Почему мне всегда нужно есть какую-нибудь полезную гадость. Все остальные у нас в классе едят на завтрак то, что хотят.
  – Очень сильно в этом сомневаюсь.
  – Вот Пейдж, например, каждое утро ест яблочный пирог или фруктовые пирожные.
  – Эта твоя Пейдж… – обычно Ник быстро находил правильные, с педагогической точки зрения, ответы, но сегодня утром голова у него работала так плохо, что он даже решил попробовать в будущем обойтись без снотворного, после которого вообще ничего не соображал. – Эта твоя Пейдж поэтому и плохо учится, что не ест на завтрак полезную еду.
  Разумеется, сам Ник не верил в такие глупости. В детстве он ел на завтрак все, что хотел – и пирожки, и пончики, и плюшки, – и все равно хорошо учился. Ник не знал, действительно ли все родители заставляют теперь детей есть на завтрак мюсли или это была лишь причуда Лауры. Тем не менее и после гибели матери его дети должны были в обязательном порядке есть на завтрак здоровую и полезную пищу.
  – У Пейдж отличные оценки по математике, – возразила Джулия.
  – Ну и молодец. А вообще, мне наплевать, чем она завтракает!
  На временном столике в углу кухни стоял телевизор. По телевизору показывали скучную местную рекламу.
  – А где Люк? – спросил Ник.
  – Не знаю. Наверное, еще спит, – пожала плечами Джулия и с ненавистью уставилась в миску, где в молоке плавали какие-то листики и орешки, не заслуживающие на вид звания человеческой пищи.
  – Ну ладно. Поешь тогда йогурт.
  – Он невкусный.
  – Какой есть. Выбирай: йогурт или… солома.
  – А почему у нас нет клубничного йогурта?
  – Хорошо, я попрошу Марту купить клубничного. А пока съешь ванильный. Он тоже вкусный.
  – Он ненастоящий. Это какой-то фито-йогурт. Ужасная дрянь.
  – Или йогурт, или козий сыр. Выбирай.
  – Козий сыр, – процедила сквозь зубы Джулия и посмотрела на отца, как на отравителя.
  По телевизору начались местные новости. Ведущий, худой, вертлявый мужчина с прилизанными темными волосами, объявил что-то о «жертве беспощадного убийцы».
  – Где пульт? – тут же спросил Ник.
  Обычно Джулия выключала звук, когда по телевизору речь шла об убийствах, изнасилованиях и зверском обращении с малолетними. С удивленным и возмущенным видом она нашарила пульт между пакетом с обезжиренным молоком и сахарницей с фруктовым заменителем сахара и протянула его отцу. Схватив пульт, Ник стал дрожащими пальцами нащупывать кнопку громкости. Почему проклятые кнопки такие маленькие? На земле живут не одни только карлики! Наконец он нащупал кнопку, но тут на экране появилось до ужаса знакомое ему лицо с надписью крупными буквами: «Эндрю Стадлер». Ник замер. У него бешено стучало сердце.
  «…В мусорном баке за кафе „Счастливчик“ в Гастингсе… – говорил телевизор, – …отдал тридцать шесть лет жизни корпорации „Стрэттон“, пока в марте прошлого года его не уволили…»
  – Что случилось, папа? – спросила Джулия.
  – Ничего… – Телевизор говорил о предстоящих похоронах. – Умер один из наших служащих. Давай, ешь сыр!
  – Он был старый служащий?
  – Очень старый, – ответил Ник.
  
  Когда Ник пришел на работу, его секретарша Марджори Дейкстра уже сидела у себя за столом, пила кофе из кружки с логотипом корпорации «Стрэттон» и читала роман Джейн Остин.30
  – Извините, – сказала она и с виноватым видом спрятала книгу в ящик стола. – Хотела дочитать до заседания нашего литературного кружка сегодня вечером.
  – Читайте, читайте…
  На письменном столе Ника уже лежал экземпляр «Фенвик фри пресс» с огромным заголовком на первой странице: «Проработав всю жизнь на „Стрэттоне“, пал жертвой убийцы!» Газету ему на стол наверняка положила Марджори. Она же сложила ее так, чтобы заголовок бросился Нику в глаза.
  Дома Ник не успел посмотреть утреннюю газету. Он слишком волновался и очень спешил. Люк так и не встал, и Ник поднялся наверх будить сына. Голос Люка из-под груды одеял заявил, что ему сегодня в школу ко второму уроку, и он еще будет спать. Вместо того чтобы ругаться или спорить, Ник просто захлопнул дверь к Лукасу в спальню.
  Теперь у Ника появилась возможность ознакомиться с газетной статьей. Впрочем, особых подробностей она не содержала. Тело было обнаружено в мусорном баке за одним кафе в Гастингсе. О том, что труп был завернут в мешок, в газете не писали. Ник не знал, забыли об этом упомянуть, или Эдди Ринальди выбросил мешок куда-то в другое место. Газета писала, что в убитого стреляли несколько раз. Но куда именно и сколько раз, в статье не говорилось. В полиции явно не стали сообщать журналистам слишком много подробностей. Хотя Нику и было неприятно все это читать, содержание статьи, в известной мере, его успокоило. Из нее достаточно убедительно вытекало, что безработного убили в опасном районе города в какой-то уличной разборке. В газете была помещена фотография Стадлера явно двадцатилетней давности, но уже тогда на нем были хорошо знакомые Нику очки, а тонкие губы были так же нервно сжаты. Прочитав такую статью, оставалось сокрушенно покачать головой при мысли о том, как потеря работы привела и так не вполне психически здорового человека в мир наркотиков и преступности, где он и нашел свой печальный конец. После этого большинство читателей могло спокойно переходить к спортивной странице, но у Ника на глаза навернулись слезы.
  Я убил этого человека! Я убил чьего-то отца!
  «Двадцатидевятилетняя дочь Эндрю Стадлера Кэсси проживает в Чикаго…» – писала газета, упомянувшая и о том, что бывшая жена Стадлера скончалась пять лет назад, а сам он был тихим и скромным человеком, всю свою сознательную жизнь проработавшим на заводе корпорации «Стрэттон».
  Внезапно Ник осознал, что рядом с ним стоит Марджори и что-то ему говорит.
  – Извините, что вы сказали?
  – Я сказала, что все это очень печально.
  – Не то слово…
  – Похороны сегодня днем. У вас назначен телефонный разговор с начальником отдела отгрузок, но я могу перенести его на другое время.
  Постепенно до Ника стал доходить смысл ее слов. Обычно Ник ходил на все похороны бывших работников «Стрэттона», как это делал Мильтон Деврис. Это была традиция. Церемониальная обязанность генерального директора корпорации.
  И теперь Нику, хочешь не хочешь, нужно было идти на похороны Эндрю Стадлера, убитого его же рукою.
  
  13
  
  – От вас нет никакого толку! – заявила Одри.
  Эксперт по работе с вещественными доказательствами Берт Коопманс взглянул на Одри, продолжая мыть руки под краном. При этом высокий и тощий Берт наклонил голову и удивленно прикрыл один глаз, как большая длинноногая птица.
  – Я делаю все, что в моих силах, – скривившись, но достаточно дружелюбным тоном пробормотал он.
  – Неужели вы действительно совсем ничего не нашли на трупе? – немного помолчав, еще раз спросила Одри.
  – О каком именно трупе идет речь?
  – О трупе Стадлера.
  – Кто такой?
  – Труп из мусорного бака в Гастингсе.
  – Я сообщил о нем все, что мог.
  – А он не показался вам слишком уж чистым?
  – Чистым? О какой чистоте может идти речь, когда у трупа грязь под ногтями.
  – Грязь? – задумалась Одри. – А где она?
  – Отправил ее в Париж. Она теперь под стеклом в Лувре. Рядом с Джокондой, – усмехнулся Берт, подошел к шкафу и выудил из него папку. – Вот! «Волосы с лобка, волосы с головы, ногти с правой руки, ногти с левой руки. Неизвестное вещество из-под ногтей правой руки. Неизвестное вещество из-под ногтей левой руки…» Продолжать?
  – Спасибо. Хватит. А что это за неизвестное вещество?
  – Оно названо неизвестным потому, что природа его неизвестна, – еще раз покосился на Одри Берт.
  – Может, это чья-нибудь кожа или грязь?
  – Можешь мне не верить, но приходилось раньше видеть грязь, кожу и даже кровь.
  – Но ведь грязь бывает самой разной!
  – Видишь ли, в данном случае речь не идет о простой грязи. Это что-то непонятное. Я сделал примечание о том, что у этого вещества зеленоватый оттенок.
  – Зеленая краска? Может, Стадлер скреб ногтями зеленые доски?
  – Что такое краска, мне тоже известно, – заявил Берт и протянул Одри лист бумаги из папки. – Сходи лучше на склад за этой грязью. Взглянем на нее еще разок вместе.
  
  Складом заведовал некий Артур, фамилии которого никто не помнил, – грузный апатичного вида мужчина с щетинистыми усиками над верхней губой. Одри нажала на звонок, и полчаса ждала, пока тот плелся к окошечку. Одри вручила ему розовый бланк и объяснила, что ей требуется номер пятнадцать. Все вещественные доказательства – волосы, взятые с головы и с лобка, две пробирки с кровью и все остальное – хранились в большом холодильнике. Артур со скучающим видом отправился к нему и через некоторое время вернулся с конвертом, подписанным: «Результаты вскрытия. Ногти». Потом он долго считывал штрихкод с конверта и штрихкод с удостоверения Одри.
  Внезапно у нее за спиной раздался знакомый голос.
  – Вижу, расследование убийства Стадлера в самом разгаре! – сказал Рой Багби.
  Одри кивнула.
  – А вы сейчас занимаетесь делом Джамаля Уилсона? – спросила она.
  Багби пропустил ее вопрос мимо ушей. В окошке появился конверт, и Багби выхватил его у Одри из рук.
  – Ого! Ногти!
  – Тут кое-что надо еще раз изучить в лаборатории.
  – Кое-что? Нельзя ли поконкретней? Мы разве не вместе расследуем это дело?
  – Вместе. И вы могли бы больше мне помогать, – пробормотала Одри.
  – Я с удовольствием помогу тебе отнести эти ногти в лабораторию.
  
  Берт Коопманс явно удивился появлению Роя Багби, но ничего не сказал и положил на длинный лабораторный стол два листа копировальной бумаги. Достав из конверта два маленьких пакетика, он по очереди вскрыл их одноразовым скальпелем и высыпал их содержимое на листы бумаги.
  – Как я и говорил, это какая-то зеленая грязь, – заявил Берт.
  Они с Одри наклонились над бумагой. На них были хирургические маски, чтобы дыханием не сдуло что-нибудь случайно на пол. Багби отказался от предложенной ему маски.
  – Может, посмотреть под микроскопом? – предложила Одри.
  – Уже смотрел, но ничего интересного не увидел. – Берт поковырялся в комочках грязи деревянной лопаточкой. – Песок, какой-то мелкий зеленый порошок, какие-то катышки… Можешь отправить это в главную криминалистическую лабораторию штата, но там тебе скажут то же самое, и ответ придет через шесть недель.
  – Я скажу вам, что это такое без всякого микроскопа! – заявил вдруг Багби.
  – Неужели? – Берт и Одри переглянулись.
  – У вас нет перед домом лужайки. А то вы знали бы, что это семя для гидропосева.
  – А что это такое? – спросила Одри.
  – Это семена травы в воде вперемешку со всякой дрянью. С измельченной газетой и все такое. Гидропосев используют, когда надо быстро засеять большую лужайку. Мне самому он не нравится. В этой жиже полно сорняков.
  – А откуда зеленый цвет? – спросила Одри.
  – Наверняка это краситель, – сказал Берт, почесав себе в затылке. – А катышки – это мульча.
  – Что-то я не заметила перед домом у Стадлера свежезасеянной лужайки, – сказала Одри.
  – О чем ты говоришь! – с важным видом заявил Багби. – Это не лужайка. Какая только дрянь у него не растет: росичка, широколистные сорняки!
  – Вижу, вы знаток трав и злаков, – сказал Берт. – Так может, и ваш труп при жизни увлекался садоводством?
  – Нет, – убежденно сказала Одри. – Он всю жизнь моделировал новые стулья на «Стрэттоне» и гнул железяки. Наверняка он ненавидел все живое. Я уверена, что эти семена оттуда, где его убили!
  
  14
  
  Кладбище на Тихой Горе было не самым большим и не самым ухоженным в Фенвике. Оно находилось у обрыва над автострадой и казалось всеми заброшенным. Ник никогда не бывал здесь раньше. Впрочем, он в принципе недолюбливал кладбища и по возможности их избегал. Если ему необходимо было идти на похороны, он отправлялся в церковь или в морг и удалялся, когда остальные отправлялись на кладбище. После похорон Лауры его отношение к кладбищам, разумеется, не изменилось в лучшую сторону.
  Но сегодня посещения кладбища ему было не избежать, потому что он припозднился из-за неотложных переговоров с директорами «Стилкейса» и «Германа Миллера» по вопросу лоббирования важного для производителей мебели законопроекта, вынесенного в конгресс.
  Ник оставил автомобиль неподалеку от того места, где разворачивалась погребальная церемония. Всего вокруг могилы собралось десять-двенадцать человек в траурных одеяниях. Среди них был священник, миловидная негритянка, пожилая чета, пять или шесть человек, явно работавших вместе со Стадлером на заводе, и хорошенькая девушка, наверняка дочь покойного. Она была невысокого роста, изящная, с большими глазами и торчащими в разные стороны, как у панка, короткими волосами. В газете писали, что ей двадцать девять лет от роду и живет она в Чикаго.
  Ник осторожно приблизился. Священник говорил над гробом: «…Отче наш, благослови гроб сей брата нашего Эндрю, да покоится в нем с миром до пробуждения для вечной жизни и да узрит лицом к лицу Тебя, предвечного Господа нашего, ибо Твои сила и слава и ныне, и присно, и во веки веков…»
  Рев проносившихся по автостраде автомобилей заглушал слова священника.
  Некоторые из собравшихся повернулись и взглянули на Ника. Рабочие со «Стрэттона» узнали его и некоторое время старались испепелить его гневными взглядами. Красавица дочь Стадлера выглядела ошеломленной и оцепеневшей, как лань в свете прожекторов. Рядом с ней стояла миловидная негритянка. У нее по щекам катились слезы, но они не замутнили ее пронзительного взгляда. Ник не знал, кто это, хотя в Фенвике было не так уж много негров.
  Ник не был готов к виду гроба из полированного красного дерева, возвышающегося на задрапированном зеленым бархатом устройстве, которому предстояло опустить его в могилу. Вид гроба сразил Ника. Гроб показался ему огромным и еще более страшным, чем труп Эндрю Стадлера на лужайке у него перед домом. В этом гробе читался окончательный приговор человеку, имевшему когда-то семью, или хотя бы дочь, и друзей. Пусть он был опасным, неизлечимым шизофреником, но при этом он был и отцом. Отцом этой прелестной молодой женщины с молочно-белой кожей. У Ника из глаз потекли слезы. Ему стало неловко.
  Негритянка вновь покосилась на него. Кто же она такая?
  Рабочие со «Стрэттона» тоже заметили его слезы и наверняка прокляли его лицемерие. Ник-Мясник проливает крокодиловы слезы над могилой их старого товарища, которого загнал в гроб своими руками! Омерзительное зрелище!
  Наконец гроб медленно и плавно опустили в могилу, и собравшиеся стали кидать на крышку цветы и горсти земли. Некоторые из них подходили к дочери Стадлера, обнимали ее, жали руку, шептали слова утешения. Улучив удобный момент, Ник тоже приблизился к ней.
  – Мисс Стадлер, меня зовут Ник Коновер. Я…
  – Я знаю, кто вы, – ледяным тоном сказала девушка. Одна из ее ноздрей была проколота и украшена маленьким блистающим камешком.
  – Я не знал вашего отца лично, но мне бы хотелось выразить вам свое сочувствие. Он был очень ценным работником…
  – И при этом вы его уволили? – девушка говорила тихо, но не скрывая горечи в голосе.
  – Это было неизбежно и очень болезненно. В то время было сокращено очень много ценных работников.
  Девушка вздохнула с таким видом, словно не видела больше смысла говорить на эту тему.
  – Когда моего отца уволили, вся его жизнь пошла прахом.
  Ник думал, что уже привык к таким словам от бывших работников «Стрэттона», но здесь, на кладбище, от девушки, только что похоронившей своего отца, они как-то особенно его задели.
  – Я понимаю, как трудно ему пришлось…
  Ник заметил, что негритянка с живейшим интересом наблюдает за их разговором, хотя и находится на таком расстоянии, что ей вряд ли что-нибудь слышно.
  – Что бы вы ни говорили, мистер Коновер, – с печальной усмешкой сказала дочь Эндрю Стадлера, – а моего отца все-таки убили именно вы.
  
  15
  
  Латона Сондерс, старшая сестра Леона, была очень крупной и властной женщиной, непоколебимо убежденной в своей правоте. Впрочем, другая вряд ли сумела бы воспитать шестерых детей. Одри она нравилась. Латона была полной ее противоположностью: она ругалась, когда Одри молчала, бранилась, когда Одри терпела, и упиралась, когда Одри поддавалась. Несмотря на трещину в отношениях Одри и Леона, Латона относилась к жене своего брата ничуть не хуже, чем прежде. Она, кажется, вообще не питала особых иллюзий относительно своего братца.
  Одри довольно часто сидела с тремя младшими детьми Латоны. Обычно это ей было не в тягость. Одри нравились эти ребятишки: двенадцатилетняя девочка и двое мальчишек – девяти и одиннадцати лет. Конечно, они пользовались добросердечием Одри, не слушались ее и вытворяли при ней такое, за что строгая мать подвергла бы их беспощадной порке. При этом Одри понимала, что Латона тоже пользуется ее добротой и просит ее сидеть с детьми слишком часто. Но Одри и в голову не приходило отказываться, тем более что у нее не было и не могло быть своих детей.
  Латона пришла домой на час позже обещанного. Она ходила на курсы, где объясняли, как можно открыть свое собственное маленькое дело. Муж Латоны Пол Сондерс работал мастером смены в автомастерской фирмы «Дженерал моторс» и обычно возвращался домой поздно, после восьми. Одри это не раздражало. Она тоже только что закончила длинную смену, в которую входило посещение похорон Эндрю Стадлера, и теперь, честно говоря, предпочитала провести несколько часов в обществе веселых ребятишек, а не с пьяным Леоном и с навязчивыми мыслями о Кэсси Стадлер. Шалости детей давали Одри прекрасную возможность отвлечься от проблем и забот.
  Латона притащила в дом огромную картонную коробку, нагруженную белыми пластмассовыми баночками. Ее круглое, как луна, лицо лоснилось от пота.
  – Вот это, – заявила она, захлопнув за собой входную дверь, – завтра же вытащит нас из пучины безденежья!
  – И что же это такое? – спросила Одри, пока Камилла играла гаммы на пианино в детской, а мальчики смотрели телевизор.
  – Что это такое?.. А это что такое?! Вы что, совсем охренели! – обращаясь к своим сыновьям, взревела Латона, с треском опустив коробку на кухонный стол. – Я понимаю, что тетя Одри вам все разрешает, но мы с вами четко договорились, когда вам можно смотреть телевизор, а когда – нельзя. Немедленно выключайте телевизор и марш делать уроки!
  – Но Одри сказала, что нам можно посмотреть, – запротестовал было девятилетний Томас, в то время как давно усвоивший, что с матерью не поспоришь, одиннадцатилетний Мэтью уже плелся готовить уроки.
  – Заткнись! Мне плевать, что вам разрешила Одри! – рявкнула Латона. – И не смей мне перечить!.. Это средство для похудения! – объяснила она Одри. – Через пару лет я с ним заработаю больше, чем Пол заработает за всю жизнь.
  – Средство для похудения?
  – Сжигатель жира! – с гордостью объявила Латона. – Улучшает метам… Метамб… Ме-та-бо-лизм! – наконец выговорила она по слогам. – Блокирует углероды. Совершенно натуральный продукт!
  – Слушай, Латона, ты поосторожнее с этими проектами. Вам там на курсах всучат невесть что, потом всю жизнь расплачиваться будешь.
  – Что ты несешь! – отмахнулась Латона. – Это же индустрия красоты! Похудеть хотят все. Представляешь, какие тут крутятся деньги!
  С этими словами Латона достала из холодильника упаковку шоколадных рулетиков и сунула ее под нос Одри. Та покачала головой, а Латона выудила из упаковки сразу два рулетика и сунула их себе в пасть.
  – Можно мне с тобой кое о чем поговорить, Латона?
  – Мм? – спросила Латона с набитым ртом.
  – Почему ты так разговариваешь с детьми? Я имею в виду, зачем ты используешь такие грубые выражения? По-моему, детям не стоит их слышать. Тем более от родителей!
  У Латоны глаза на лоб вылезли от возмущения. Она уперла руки в бока, прожевала рулетики и проговорила:
  – Одри, милая моя. Ты знаешь, как я тебя люблю. Но это мои дети. Понятно? Мои!
  – И все-таки… – Одри уже жалела о том, что начала этот разговор, но теперь не знала, как выкрутиться.
  – Дорогуша, эти маленькие мерзавцы другого языка не понимают. Поверь мне. Будь у тебя свои дети, мне б не пришлось тебе это объяснять.
  Заметив, что Одри чуть не плачет, Латона немного смутилась.
  – Ну прости, я не хотела тебя обидеть. Это у меня само по себе как-то вырвалось.
  – Ничего страшного, – махнула рукой Одри. – Мне самой не стоило начинать.
  – Вот! – заявила Латона, выудив из коробки большую пластмассовую банку. – Вот именно то, что тебе нужно!
  – Это мне нужно?
  – Для твоего бездельника-мужа. Раз уж все равно ни черта не делает, пусть хоть принимает сжигатель жира! Двадцать пять долларов девяносто пять центов! Совсем недорого!.. Знаешь, что! Только для тебя: шестнадцать долларов пятьдесят центов! Смотри, какая скидка! Бери, не пожалеешь!
  
  16
  
  Начальник службы безопасности корпорации «Стрэттон» бывший полицейский Эдвард Ринальди не очень понравился Одри. Прежде всего, ей не понравилось его странное нежелание с ней встречаться. Она все-таки шла к нему не с праздными разговорами, а расследовала убийство одного из бывших сотрудников их компании! Неужели он действительно настолько занят, как говорил ей об этом по телефону?
  Потом, о нем ходили разные слухи. Перед тем как звонить Ринальди, Одри, естественно, навела о нем кое-какие справки, не сомневаясь в том, что начальника службы безопасности крупнейшей фирмы в городе в местной полиции кто-нибудь да знает. Одри узнала, что Эдди Ринальди был местным уроженцем, учился в школе вместе с Ником Коновером, нынешним генеральным директором «Стрэттона», и работал в полиции в Гранд-Рапидсе. Его контакты с местной полицией ограничивались касавшимися «Стрэттона» вопросами мелких хищений и вандализма. Однако один опытный полицейский из состава патрульных подразделений по фамилии Фогель сказал Одри, что Ринальди никогда не взяли бы на работу в полицию Фенвика.
  – Почему? – удивилась Одри.
  – Больно наглый. Любит наезжать.
  – На кого, например?
  – Да на нас. К его директору повадились лазать в дом, а он наехал на нас с таким видом, словно это мы убили директорскую собаку, а не какой-то уволенный придурок.
  – Ну и как он на вас наезжал?
  – Говорил, что мы ни черта не делаем, что нас надо всех поувольнять, и требовал от нас информацию об этом уволенном сотруднике.
  – О каком сотруднике?
  – Как это о каком? – удивился Фогель. – О том, чье дело вы расследуете. О Стадлере, конечно. Разве вы не поэтому задаете вопросы?
  Внезапно к фигуре Эдварда Ринальди Одри почувствовала повышенный интерес.
  Потом она позвонила в Гранд-Рапидс, но там вообще никто не хотел ничего рассказывать ей о Ринальди, пока один лейтенант по фамилии Петтигрю не признался ей в том, что никто из его коллег не жалеет о том, что Ринальди у них больше не работает.
  – Видите ли, – уклончиво объяснял лейтенант Петтигрю, – он жил на широкую ногу.
  – Ну и что?
  – А то, что на наше жалованье так не пошикуешь.
  – Он брал взятки?
  – Возможно, но я имею в виду другое. Скорее всего, он сдавал в отделение далеко не все, что попадало к нему в руки на месте преступления.
  – Он наркоман?
  – Вряд ли, – усмехнулся лейтенант. – Мне кажется, его пристрастие – чемоданы с деньгами. Впрочем, его попросили уйти, не проводя никаких официальных расследований. Так что все это лишь слухи.
  Но этого было вполне достаточно для того, чтобы Одри насторожилась.
  Однако больше всего ей не понравилась манера поведения Ринальди: его уклончивость, бегающие глазки, странные ухмылочки, испытующий взгляд. В этом человеке было что-то вульгарное и скользкое.
  – А где ваш напарник? – через несколько минут разговора спросил у Одри Эдвард Ринальди. – Разве вы не всегда работаете в паре?
  – Часто, но не всегда, – ответила Одри и подумала, что Ринальди и Багби прекрасно бы спелись. Два сапога пара. – Так значит, Эндрю Стадлер влезал в дом к вашему генеральному директору?
  Эдди Ринальди мгновенно опустил глаза, а потом уставился в потолок с таким видом, словно совершал колоссальное мысленное усилие.
  – Не имею никаких оснований это утверждать.
  – Но ведь вы затребовали информацию о нем в полиции? Вы его подозревали?
  – Я стараюсь хорошо выполнять свою работу, – взглянув прямо в глаза Одри, ответил Ринальди, – и не исключаю никаких возможностей. Не сомневаюсь в том, что вы действуете точно так же.
  – Извините, но я не поняла. Вы все-таки подозревали Эндрю Стадлера или нет?
  – Видите ли, в дом моего руководителя не только влезали, но и делали там всякие непотребные вещи. Естественно, что в первую очередь мне пришло в голову изучить тех лиц, кто был уволен из нашей фирмы. Всех, кто не удержался от тех или иных угроз в ходе увольнения. Потом оказалось, что один из них лечится у психиатра. Естественно, мне захотелось узнать о нем побольше. Вам это не кажется логичным?
  – Абсолютно. И что же вы узнали?
  – Что я узнал?
  – Да. Он угрожал при увольнении?
  – Я бы этому не удивлялся. С людьми это случается. В такие моменты они могут наговорить все что угодно.
  – А вот начальник модельного цеха утверждает, что Эндрю Стадлер никому не угрожал. В отделе кадров говорят то же самое. Он уволился, но никого не проклинал.
  – Пытаетесь меня поймать? – усмехнулся Ринальди. – Напрасно. И вообще, подумайте только, о ком идет речь! Он же не вылезал из сумасшедшего дома!
  – Ему поставили диагноз шизофрения?
  – Чего вам от меня надо? Если вы меня спросите: это Стадлер выпустил кишки собаке Коновера? – я скажу вам: откуда я знаю?
  – Вы с ним разговаривали?
  – Нет, – отмахнулся Ринальди.
  – Вы обращались в полицию, чтобы там провели расследование?
  – Зачем? Чтобы совсем испортить этому несчастному придурку жизнь?
  – Вы же сказали, что не удивились бы, услышав от него при увольнении угрозы.
  Ринальди повернулся на своем удобном кресле и, прищурившись, уставился на экран компьютерного монитора.
  – Кто у вас сейчас начальник отдела? Нойс?
  – Да. Сержант Нойс.
  – Передавайте ему от меня привет. Он добрый человек. И хороший полицейский.
  – Хорошо. Передам.
  «Что это? – подумала Одри. – Он намекает, что будет жаловаться на меня Нойсу? Но ведь Нойс практически не знает Ринальди! Я сама спрашивала о нем Нойса».
  – Возвращаясь к моему вопросу, мистер Ринальди. Выходит, вы никогда не разговаривали со Стадлером и не обращали на него внимание полиции как на подозреваемого во вторжениях в дом мистера Коновера?
  Эдди Ринальди задумчиво наморщил лоб, покачал головой и спокойно проговорил:
  – У меня не было оснований считать, что это дело рук Стадлера.
  – Значит, злоумышленник, вторгавшийся в дом мистера Коновера, до сих пор не найден?
  – Это я должен спросить ваших коллег, что они предпринимают, чтобы его найти.
  – А вы вообще когда-нибудь видели Эндрю Стадлера? Разговаривали с ним?
  – Никогда.
  – А мистер Коновер встречался со Стадлером? Разговаривал с ним?
  – Вряд ли. Генеральный директор компании такого масштаба обычно редко встречается с рабочими. Разве что на собраниях.
  – Тогда вас не удивляет то, что мистер Коновер был на похоронах Стадлера?
  – Вот как? Это на него похоже!
  – В каком смысле?
  – Мистер Коновер очень трепетно относится к людям. Особенно к своим сотрудникам. В том числе к бывшим. Скорее всего, он ходит на все похороны сотрудников «Стрэттона». В таком маленьком городке, как наш, это неизбежно. Мистер Коновер здесь у всех на виду.
  – Понятно. – Одри ненадолго задумалась. – А вы не показывали мистеру Коноверу списки уволенных сотрудников, возбудивших у вас подозрение, чтобы он сам подумал, не говорят ли ему что-нибудь особенное их имена?
  – Обычно я его не беспокою по таким пустяковым вопросам, если у меня нет твердой уверенности. Я занимаюсь своей работой и не мешаю работать ему… Ну а вам я вряд ли чем-то могу помочь. Могу лишь сказать, что мне жаль мужика, тридцать шесть лет проработавшего на «Стрэттоне» лишь для того, чтобы его труп потом нашли на помойке.
  
  17
  
  – Алло! – Скотт Макнелли высунулся из-за перегородки, за которой сидела Марджори Дейкстра. – Не желаешь ли развлечься чтением? Книга ужасов под названием «Ежеквартальный финансовый отчет» в своей новой редакции готова!
  Ник Коновер оторвал глаза от экрана монитора с неприятной электронной перепиской с юристом «Стрэттона» Стефанией Ольстром по поводу бесконечной и утомительной тяжбы с Министерством по охране окружающей среды, связанной с выбросами в атмосферу некоторых летучих органических соединений, содержащихся в клее, применявшемся «Стрэттоном» при изготовлении одной марки стульев, к тому же уже снятых с производства.
  – Интересно? – спросил он у Макнелли.
  – Не очень. Извиняюсь за то, что даю это тебе в последний момент, но мне пришлось переделать все цифры так, как ты этого хотел.
  – Извини, что заставил тебя работать, – саркастически усмехнулся Ник. – Но в конечном итоге отвечать за эти цифры придется не тебе, а мне.
  – Мьюлдар и Айлерс приезжают в Фенвик сегодня вечером, – сказал Скотт Макнелли. – Я сказал им, что покажу отчет им сегодня же перед ужином. Ты же знаешь этих людей… Они не отстанут…
  Члены совета директоров всегда ужинали в Фенвике накануне ежеквартального заседания. Дороти Деврис, дочь основателя «Стрэттона» и единственный член его семейства, входящий в состав совета директоров, обычно приглашала их в загородный клуб Фенвика, в котором, по сути дела, почти единолично распоряжалась. Ужины эти были скучными и чопорными. О делах там почти никогда не говорилось.
  – Знаешь, Скотт, сегодня вечером я не смогу поужинать с вами. – Ник встал и пошатнулся от острой головной боли.
  – Как? Ты сошел с ума!
  – Сегодня в школе у моей дочери праздник. Четвероклассники поставили спектакль. «Волшебник из страны Оз».31 У моей Джулии там большая роль. Я никак не могу пропустить.
  – Четвероклассники поставили спектакль? Ты шутишь?
  – В прошлом году я не ходил на спектакль третьеклассников. Еще я не ходил на выставку их рисунков. Еще я не ходил практически ни на одно родительское собрание. А этот спектакль я пропустить не могу.
  – Пусть тебе его запишут на видео!
  – Запишут на видео? Какой из тебя после этого, на фиг, отец!
  – Я сам никогда не хожу в школу и этим горжусь. А дети мои уважают меня еще больше за то, что я такой гордый и недоступный.
  – Подожди! Еще немного, и они вообще забудут, кто ты такой. Кроме того, я не вижу в этих обедах ни малейшего смысла.
  – Мы должны подкармливать директоров, чтобы они нас не уволили.
  – Если меня уволят за то, что я не пошел с ними на ужин, им просто нужен повод для моего увольнения, и оно произойдет в любом случае.
  – Хорошо, – сокрушенно покачав головой, сказал Макнелли. – Ты начальник, тебе и решать, но если хочешь услышать мой совет…
  – Спасибо, Скотт, но я не хочу его слышать.
  
  18
  
  Сидя у себя за письменным столом, Одри некоторое время рассматривала свою небольшую коллекцию фотографий, а потом позвонила в криминальную лабораторию полиции штата Мичиган в Гранд-Рапидсе.
  Накануне Одри потратила почти два часа, чтобы съездить в Гранд-Рапидс на автомобиле и передать пули в маленьком коричневом конверте молоденькому лаборанту. Лаборанта звали Халверсон, скорее всего, он только в этом году начал брить бороду и разговаривал с Одри по-деловому и подчеркнуто вежливо. Он спросил ее о гильзах таким тоном, словно она забыла их у себя в кармане. Одри пришлось объяснять, что гильз найдено не было. Она спросила лаборанта, когда будут готовы результаты, и он начал распространятся, как много у них работы, как мало сотрудников, и что сейчас они занимаются вещественными доказательствами, полученными три или четыре месяца назад. К счастью, сержант Нойс лично знал кого-то в полиции Гранд-Рапидса, и вежливого упоминания этой фамилии, как ни странно, хватило для того, чтобы лаборант Халверсон пообещал заняться ее пулями немедленно.
  По телефону у Халверсона был совсем молодой голос. Он, конечно, не запомнил фамилии Одри, но та записала номер файла, по которому Халверсон тут же нашел ее пули в компьютере.
  – Так, – с сомнением в голосе сказал Халверсон. – Посмотрим. Пули тридцать восьмого калибра в латунной оболочке. Это и так было ясно. Нарезка левая, шестая… Неужели вы вообще не нашли никаких гильз?
  – Нет. Я же говорила. Тело подбросили в мусорный бак.
  – При наличии гильз мы бы узнали гораздо больше, – сказал Халверсон таким тоном, словно уговаривал сдать припрятанные вещественные доказательства. – На гильзах остается гораздо больше следов, чем на пулях.
  – К сожалению, гильз нет, – повторила Одри и терпеливо выслушала все полученные с помощью микроскопа данные.
  – Итак, по ширине канавок и по ширине перемычки между канавками база данных нарезного оружия дает около двадцати различных моделей револьверов и пистолетов, из которых могли вылететь ваши пули.
  – Целых двадцать, – разочарованно проговорила Одри.
  – В основном это оружие фирм «Кольт» и «Дэвис». Бандиты часто пользуются ими. Так что ищите кольт или дэвис тридцать восьмого калибра. Или смит-вессон.
  – Неужели нельзя узнать поточнее?
  – Как я уже вам сказал, это пули с полой оконечностью в латунной оболочке. Возможно, они выпущены фирмой «Ремингтон», но голову на отсечение я вам за это не дам.
  – А еще?
  – Больше ничего. Впрочем, есть еще одна догадка, но не знаю, следует ли вам о ней говорить.
  – Ну говорите же!
  – Хорошо, но имейте в виду, что это мои личные соображения. Видите ли, ширина перемычки между канавками колеблется в пределах от 0,0254 до 0,054 дюйма. А ширина канавок – от 0,124 до 0,128 дюйма. Как видите, диапазон колебаний очень мал. Выходит, речь идет о приличном оружии, а не о дешевом пугаче. Поэтому, возможно, это смит-вессон, потому что эта фирма изготавливает оружие очень высокого качества.
  – И сколько же у фирмы «Смит энд Вессон» таких моделей?
  – Они не выпускают больше оружие тридцать восьмого калибра. А раньше такой калибр был только у их пистолета «Бэби-Сигма».
  – «Бэби-Сигма»? Он так и называется?
  – Нет. Раньше, в конце девяностых годов, «Смит энд Вессон» выпускали целый модельный ряд пистолетов под названием «Сигма». Самым маленьким из них был карманный пистолет тридцать восьмого калибра, который покупатели прозвали за малый размер «бэби».
  Одри записала на листочке бумаги: «Смит-вессон, „Бэби-Сигма“ 38-го калибра».
  – Спасибо большое, – сказала она лаборанту. – Значит, мы будем искать «Сигму» тридцать восьмого калибра производства фирмы «Смит энд Вессон».
  – Я не утверждаю, что речь идет именно об этом оружии, и вам не следует пренебрегать всеми остальными возможностями.
  – Разумеется. Я прекрасно это понимаю.
  Сотрудники криминалистических лабораторий всегда относились с огромной осторожностью к собственным высказываниям, понимая, что любое их утверждение должно быть доказуемым и пройти проверку в суде.
  – Как вы думаете, когда можно рассчитывать на новые данные по этим пулям? – добавила Одри.
  – Когда поступит ответ из базы данных интегрированной системы баллистической идентификации.
  Одри решила не спрашивать, когда ей ждать этого ответа, и распрощалась:
  – Огромное вам спасибо. Если вам придут в голову еще какие-нибудь соображения, сразу же мне звоните!
  
  19
  
  Новехонький актовый зал Фенвикской начальной школы ничем не уступал лучшим театрам в крупных колледжах: бархатные кресла, прекрасная акустика, профессиональные светильники и динамики. Официально актовый зал назывался «Театр имени Мильтона Девриса». Оплатившая его отделку и оборудование Дороти Стрэттон Деврис пожелала, чтобы он был назван в честь ее покойного мужа.
  Когда Ник ходил в эту школу, в ней вообще не было актового зала. Все собрания проводились в спортивном зале, где школьники сидели на длинных деревянных скамьях. Теперь же казалось, что четвероклассники ставят свой спектакль, как минимум, на Бродвее.
  Осмотревшись по сторонам, Ник обрадовался своему решению прийти. Пришли родители и даже бабушки и дедушки всех остальных детей. Пришли даже такие родители, как отец Эмили Ренфро, пластический хирург, вообще не показывавшийся в школе. Мать Эмили, Жаклин Ренфро, была активисткой родительского комитета, но ее муж был слишком занят пластическими операциями и любовными играми со своими медсестрами. У некоторых родителей были маленькие цифровые видеокамеры, на которые они явно собирались записать спектакль, чтобы потом навсегда забыть об этой записи.
  Ник, как всегда, опоздал. В последнее время он вообще всегда и всюду опаздывал. Марта привезла Джулию в школу час назад: четвероклассники должны были успеть переодеться в костюмы, которые несколько месяцев делали своими руками на уроках труда и рукоделия. Джулия пребывала в радостном возбуждении. Она играла Ведьму с Запада. Джулии ужасно хотелось играть ведьму, и, к ее неописуемому восторгу, эту роль дали именно ей. Все остальные девочки хотели играть только главную положительную героиню Дороти. Джулия понимала, что любая ведьма даст сто очков вперед даже самой знаменитой послушной девочке в мире, и Ник обожал за это свою маленькую дочь.
  Джулия думала, что ее папа не придет на спектакль. Ник уже несколько раз говорил ей, что именно в этот вечер у него важный деловой ужин. Узнав об этом, Джулия очень расстроилась. Теперь она воспрянет духом, увидев его в зале. По правде говоря, Ник считал посещение школьных спектаклей такой же скучной родительской обязанностью, как стирка описанных пеленок, походы с детьми в цирк на льду или просмотры с ними отвратительно пошлых диснеевских мультиков, от которых дети, разумеется, приходили в восторг.
  Задняя часть зрительного зала была отгорожена, а в первых рядах не было свободных мест. Оглядевшись по сторонам, Ник нашел-таки несколько свободных кресел среди враждебно косившихся на него или просто отворачивавшихся при виде его родителей. А может, это ему только кажется? Неужели у него на лбу крупными буквами написано, что он убийца? Конечно же нет! Если кто-то здесь и ненавидел Ника, так только за то, что он увольнял их родных, близких и друзей. Остальные его грехи пока не могли быть известны этим людям.
  Ник заметил, что родители Эмили Ренфро смерили его ледяным взглядом и тут же отвернулись. Наконец он узрел хоть одно дружелюбное лицо. С этим человеком он ходил вместе в школу, а теперь Джулия училась в одном классе с его сыном.
  – Привет, Бобби! – сказал Ник и сел в кресло, с которого Боб Кейси убрал свою куртку. Боб уже полностью облысел. У него было налитое кровью лицо, а огромное пузо едва не хлопало ему по коленям. Он был биржевым маклером и пару раз пытался подбить Ника принять участие в играх с ценными бумагами. В общем, Боб был неглупым малым, но основным его талантом была хорошая память, которую он, однако, использовал в основном для того, чтобы учить наизусть длинные диалоги из юмористических телепередач.
  – Привет! – улыбнулся Боб. – Сегодня важная премьера!
  – Это точно. Как жена?
  – Нормально…
  Последовало продолжительное томительное молчание. Потом Боб Кейси откашлялся:
  – Ничего себе театрик забомбили! У нас такого не было.
  – Зато у нас был спортзал.
  – Все это баловство! – подмигнув Нику, заявил Боб и процитировал какого-то комика: – В наше время до школы было тридцать миль, и мы ходили туда пешком. Каждое утро. Мы ходили туда и в снег, и в град, и в дождь. В школу дорога вела в горку! Из школы – тоже. Так прошло наше счастливое детство.
  Ник улыбнулся.
  Боб Кейси повнимательней присмотрелся к Нику и спросил:
  – У тебя был тяжелый год?
  – У многих этот год был тяжелее…
  – Да брось ты. Ты же потерял Лауру!
  – Ну да…
  – А как дом?
  – Почти готов.
  – Вот уже год, как он почти готов, – усмехнулся Боб. – А дети как? У Джулии-то, кажется, все в порядке?
  – Да, у нее все хорошо.
  – А Люк? Ему наверняка очень трудно?
  Ник подумал, что Бобу Кейси, возможно, известно о проблемах Люка даже больше, чем ему самому.
  – Чего ты хочешь от шестнадцатилетнего парня… – пробормотал Ник.
  – Это очень трудный возраст. Да еще без матери…
  Спектакль ничем не отличался от других спектаклей, поставленных силами четвероклассников, которые сами нарисовали декорации с Изумрудным городом и вырезали из раскрашенного картона Говорящую яблоню. Учитель пения кое-как играл на электрической органоле. Ведьма Джулия время от времени замирала как вкопанная, забыв слова, и зрительный зал начинал громким шепотом ей подсказывать.
  Когда спектакль закончился, Жаклин Ренфро сделала над собой видимое усилие и подошла к Нику.
  – Бедная Джулия, – сказала она. – Как ей сейчас трудно!
  Ник нахмурился.
  – Я хочу сказать, у нее теперь нет мамы, а вас никогда не бывает дома.
  – К вашему сведению я провожу дома все свое свободное время, – сказал Ник.
  Жаклин Ренфро пожала плечами и с довольным видом двинулась дальше, но ее муж Джим задержался. На нем был коричневый твидовый пиджак и голубая рубашка, словно он все еще учился в Принстонском университете.32
  – Не знаю, что бы я без нее делал, – подмигнул он Нику, показав пальцем на удалявшуюся супругу. – И как это вы справляетесь один?.. Но Джулия у вас отличный ребенок. Вам с ней повезло.
  – Я тоже так думаю.
  – Семья – это здорово! – улыбнулся во весь рот Джим Ренфро. – Правда, иногда надоедает. Прямо не знаешь, что с ними делать, убивать, что ли?
  Джим Ренфро еще раз с самодовольным видом подмигнул Нику.
  У Ника зашумело в ушах, глаза застлала красная пелена, и он почувствовал, что сейчас не выдержит и ударит стоявшего перед ним тупицу.
  К счастью, именно в этот момент к нему подбежала Джулия. На ней все еще были остроконечная ведьмина шляпа и страшный зеленый грим на лице.
  – Папа! Ты пришел! – закричала она.
  – А как же! – сказал Ник, обняв дочь.
  – Ну как я играла? – с совершенно счастливым видом спросила Джулия, явно позабывшая о своих мучениях на сцене. Теперь ее распирала гордость.
  – Прекрасно! – не моргнув глазом, соврал Ник, млея от любви к своей маленькой ведьмочке.
  
  20
  
  По пути домой в машине у Ника зазвонил мобильный телефон. Раздался душераздирающий синтетический рев фанфар, который Ник так и не нашел времени перепрограммировать.
  На дисплее появился номер Эдди Ринальди. Ник вытащил телефон из держателя, не желая, чтобы голос Ринальди раздавался на всю машину. Джулия сидела на заднем сиденье и сосредоточенно изучала программку прошедшего спектакля. Лицо у нее все еще было в зеленом гриме, и Ник предвидел, как трудно будет убедить ее умыться перед сном.
  – Слушаю тебя, Эдди.
  – Наконец-то! Ты что, выключал телефон?
  – Я был на школьном спектакле у Джулии.
  – А… – протянул Эдди, не имеющий детей, не намеревающийся их заводить и проявляющий минимум интереса к чужим детям. – Мне надо к тебе заехать.
  – Именно сегодня?
  – Именно сегодня, – немного подумав, ответил Эдди. – Нам надо поговорить. Я приеду ненадолго.
  – Что-то случилось? – заволновался Ник.
  – Нет. Ничего. Но нам все равно надо поговорить.
  
  Усевшись в кресло у Ника в кабинете, Эдди Ринальди с хозяйским видом закинул ногу на ногу.
  – Ко мне приходил детектив из отдела по расследованию особо опасных преступлений, – спокойно проговорил он.
  У Ника все похолодело внутри. Он подался вперед в кресле, стоящем рядом со стеклянной дверью, за которой совсем недавно лежал труп Эндрю Стадлера.
  – Что ему было нужно?
  – Да ничего особенного, – небрежно пожал плечами Эдди. – Обычная проверка.
  – Обычная проверка?
  – Она совершала опрос по месту последней работы убитого. Так всегда делают.
  – Она? – спросил Ник, невольно избегая вертевшегося у него на языке страшного вопроса: «Они уже ищут убийцу? И пришли прямо на „Стрэттон“?»
  – Да, она. Этакая чернокожая леди! – Эдди выразился на удивление изящно. Его расизм не был ни для кого секретом, но, возможно, он наконец понял, что его взгляды могут быть неприятны даже его старым приятелям. Или же он просто не хотел дразнить Ника.
  – Я не знал, что в полиции Фенвика работает негритянка.
  – Я тоже.
  Воцарилось продолжительное молчание, нарушающееся лишь тиканьем настенных часов. Эти серебряные часы с гравировкой: «От благодарных сограждан!» были преподнесены Нику три года назад, когда его все любили.
  – Что ей было нужно?
  – Она расспрашивала меня о Стадлере.
  – Что именно она хотела знать?
  – Что именно? Ну, угрожал ли он и все такое.
  Эдди явно уходил от прямых ответов. Ник насторожился.
  – А почему она разговаривала именно с тобой?
  – Я же начальник службы безопасности!
  – Нет. Она пошла прямо к тебе по какой-то другой причине. Ты что-то недоговариваешь.
  – Недоговариваю? Я все договариваю. Она просто узнала о том, что я наводил в полиции справки о Стадлере.
  Вот оно! Эдди сам выдал себя, обратившись в полицию по поводу Стадлера!
  – Черт возьми!
  – Чего ты волнуешься? Ничего страшного не произошло.
  – Ты так считаешь?! – Ник схватился руками за виски. – Сначала ты объясняешь в полиции, что один сумасшедший, уволенный со «Стрэттона», вспорол брюхо собаке директора, а через пару дней находят труп этого сумасшедшего. Думаешь, в полиции не в состоянии сложить два и два?
  Эдди покачал головой и закатил глаза:
  – Ты рассуждаешь, как мафиози с Сицилии. У нас в Фенвике никому и в голову не придет, что директор «Стрэттона» может лично расправиться с не понравившимся ему подчиненным. Теперь у нас в полиции знают только то, что Стадлер был сумасшедшим. А сумасшедшему легко напороться на пулю.
  – Да?
  – В Гастингсе! В Гастингсе вообще легко напороться на пулю. И не только сумасшедшему… А у полиции нет никаких оснований связывать гибель Стадлера со мной или с тобой.
  – О чем же тогда она спрашивала?
  – Она спрашивала, разговаривал ли ты когда-нибудь со Стадлером, был ли с ним знаком. Я сказал, что ты, наверное, вообще не подозревал о его существовании. И мне даже не пришлось для этого врать.
  Стараясь успокоиться, Ник перевел дыхание.
  – А если бы я знал Стадлера, что тогда? Мне что, достаточно было его знать, чтобы меня обвинили в его убийстве?! – воскликнул Ник с таким возмущением в голосе, словно уже сумел убедить себя в собственной невиновности.
  – Да нет же! Она это спрашивала просто так. На всякий случай. И вообще, я убедил ее в том, что ты тут ни при чем.
  – Откуда ты знаешь?
  – Уж я-то знаю… Да ты сам подумай! Неужели директор «Стрэттона» будет убивать своих служащих! Курам на смех! Кто ж в это поверит?
  – Ну, допустим, – после продолжительной паузы проговорил Ник.
  – Я просто хотел сообщить тебе о том, что ей сказал, на тот случай, если она явится с вопросами к тебе.
  – Она что, собиралась? – У Ника часто забилось сердце.
  – Она мне ничего не говорила, но, по-моему, вполне может к тебе прийти.
  – Ну хорошо. Я скажу ей, что раньше вообще ничего не слышал о Стадлере. Ты ведь так ей и сказал?
  – Именно так. Скажи ей, что ты очень занятой человек.
  – Хорошо.
  – Скажи ей, что кто-то, скорее всего, взбесившийся от злости уволенный работник «Стрэттона», выпотрошил твою собаку, и ты обратился в полицию. Но кто именно этот маньяк, ты не знаешь.
  – Хорошо.
  – Скажи, что ты не знаешь, был этим маньяком Стадлер или это кто-то другой, и о мотивах убийства Стадлера тебе ничего не известно.
  Ник кивнул, репетируя про себя ответы на все возможные вопросы и прикидывая, на чем его можно поймать.
  – Значит, никаких улик против меня нет? – наконец пробормотал он.
  – Неужели ты не помнишь, что я об этом позаботился?! – возмущенным тоном воскликнул Эдди.
  – Помню. Но подумай об этом еще раз. Ты же был полицейским. Подумай как следует!
  – Да, я был полицейским и уже подумал как следует.
  – Никаких отпечатков пальцев? Ничего такого на трупе?.. Может, какие-нибудь волокна, ДНК, что-нибудь в этом роде?
  – Мы уже сто раз об этом говорили!
  – Давай поговорим еще раз.
  – На теле ничего не было, – заявил Эдди. – Я проделал все, что должен был и мог сделать за то время, что у меня было.
  – А пистолет?
  – Что – пистолет?
  – Что ты с ним сделал? Он все еще у тебя?
  – Считаешь меня ненормальным?
  – Ну и где он?
  – На дне реки!
  Как и большинство городов штата, Фенвик возник на берегу одной из множества рек, впадающих в озеро Мичиган.
  – А гильзы?
  – Тоже.
  – А если пистолет найдут?
  – Каким образом?
  – Ну все-таки?
  – Даже если его найдут, ко мне с ним не придут.
  – Почему? Разве это не твой пистолет?
  – Нет. Я его нашел.
  – Нашел?!
  – Кто-то его выбросил, а я подобрал. Это было еще в Гранд-Рапидсе. На месте одной перестрелки. Его выбросил какой-то бандит. Кто его знает, что это за пистолет! Главное, что о его существовании никто не знает. Я его не покупал. На него нет никаких бумаг.
  Ник знал, что полицейские иногда тайком забирают себе оружие, найденное ими на месте преступления. Делая это, они сами становились преступниками, и Ник не очень обрадовался, услышав такое признание от Эдди. Если Ринальди незаконно хранит оружие, на что он еще способен пойти?..
  – Ты в этом уверен? – спросил Ник.
  – Абсолютно.
  – А как же камеры слежения?
  – Не забывай, с кем имеешь дело. Я же профессионал в своей области. Камеры в порядке.
  – Что ты с ними сделал?
  – А какая тебе разница?
  – Не забывай о том, что мои собственные камеры, у меня дома, записали, как я убил человека!
  Эдди прикрыл глаза и раздраженно отмахнулся:
  – Я отформатировал жесткий диск, на который велась запись. Никаких записей с той ночи не сохранилось. Считай, что твои камеры заработали только на следующий день. Их ведь поставили только накануне, и в ту ночь их еще просто не ввели в эксплуатацию.
  – Это правдоподобно?
  – Совершенно правдоподобно. И вообще, ничего не бойся. Когда к тебе явится негритянка, будь с ней любезен, отвечай на все ее вопросы, расскажи ей все, что знаешь, а точнее ничего, потому что тебе ничего не известно, – усмехнулся Эдди.
  – Мне известно о ее разговоре с тобой?
  – Не знаю, – пожал плечами Эдди. – Все равно. Скажем, не известно. Я тебе об этом не говорил, потому что ты тут совсем ни при чем. Идет?
  – Идет.
  – Ну хорошо. Ни о чем не волнуйся и ложись спать, – сказал Эдди, поднимаясь на ноги. – Выглядишь ты неважно.
  – Ладно… – Ник тоже встал, чтобы проводить Эдди до двери, но тут ему в голову пришла еще одна вещь. – Слушай, той ночью ты сказал мне, что это твой пистолет и улика против тебя и поэтому мне нельзя обращаться в полицию!
  – Ну и что? – с каменным лицом спросил Эдди.
  – А теперь оказывается, что этот пистолет не имеет к тебе никакого отношения! Я что-то не понимаю…
  Некоторое время Эдди молчал, а потом пробормотал:
  – Осторожность никогда не вредит. Запомни это! Никогда!
  Выйдя вслед за Эдди из кабинета, Ник услышал чьи-то шаги и заметил промелькнувшую на вершине лестницы ногу в кроссовке. Лукас! Он что, только что вернулся домой? Или подслушивал у двери кабинета? Вряд ли! В первую очередь потому, что его абсолютно не интересует собственный отец… И все же…
  И все же Ник не мог побороть вновь охватившего его чувства тревоги.
  
  21
  
  На следующее утро Ник ехал на работу в отвратительном настроении. Узнав о том, что на «Стрэттоне» теперь шныряет полиция, он долго не мог уснуть. Он допоздна ворочался в своей огромной постели, вставал, снова ложился…
  Перед глазами Ника, как в калейдоскопе, мелькали события той страшной ночи: оскал Стадлера, выстрелы, труп на траве, физиономия Эдди Ринальди, завернутый в мешок мертвец на плече.
  Ник больше не принимал снотворного, потому что у него кончились таблетки, а новых он не покупал, чтобы они не свели его в могилу. Ник старался не думать о событиях той страшной ночи. Для этого ему пришлось думать о работе. А думая о работе, он не мог не думать об утреннем заседании совета директоров. Он всегда волновался перед этими заседаниями, а сегодня он волновался больше обычного, живо представляя себе, сколько помоев будет вылито ему на голову.
  На одном из светофоров он остановился рядом со сверкающим новехоньким серебристым «мерседесом». Разглядывая красивую машину, Ник заметил, что за рулем сидит Кен Коулман, начальник его отдела продаж. Ник опустил стекло в правой дверце и несколько раз посигналил, чтобы привлечь к себе внимание Коулмана. Наконец грузный лысоватый Коулман услышал сигналы Ника и с сияющим лицом опустил свое стекло.
  – Здравствуйте, Ник! Какой на вас сегодня шикарный костюм!
  – Совет директоров… А у вас новая машина?
  – Только второй день на ней езжу! – осклабился Коулман. – Нравится?
  – Такая стоит тысяч сто?
  – Больше! – Коулман оживленно закивал головой, как заводной болванчик. – Она полностью упакована. Трехрежимный климат-контроль и рулевое колесо с подогревом!
  Ловкие коммерческие директора на «Стрэттоне» зарабатывали побольше Ника, но он не завидовал их работе, способной превратить даже самого замечательного человека в беспринципного лицемера.
  Загорелся зеленый свет, но Ник не тронулся с места.
  – Вы ее купили или арендовали? – спросил он у Коулмана.
  – Арендовал. Я всегда арендую машины.
  – Ну и хорошо. Вам будет проще вернуть ее туда, откуда вы ее взяли.
  Коулман замер с ошеломленным выражением на лице. Кто-то сзади начал сигналить, но Ник и бровью не повел.
  – Мы уволили уже пять тысяч человек, – проговорил он. – Половину прежнего штата корпорации. Мы сделали это для того, чтобы спасти «Стрэттон» от банкротства, но при этом оставили без работы половину города, и я не допущу, чтобы мои подчиненные из состава руководства корпорации разъезжали по этому городу на автомобилях стоимостью в сто тысяч долларов. Ясно?
  У Коулмана отвисла нижняя челюсть.
  – Вы сегодня же сдадите эту машину и возьмете себе что-нибудь попроще, – продолжал Ник. – Если я еще раз увижу вас за рулем этого «мерседеса», вам не поздоровится.
  С этими словами Ник Коновер нажал на газ и рванулся вперед.
  
  Пять членов совета директоров корпорации «Стрэттон» и их гости собрались в холле перед залом для заседаний. Им подали кофе, сваренный в лучшем кафе Фенвика, потому что в прошлый раз Тодд Мьюлдар прошелся по поводу кофе из стрэттоновского кафетерия, с ухмылкой сравнив его с ароматизированными помоями. Ник не сомневался в том, что Мьюлдар просто решил в очередной раз продемонстрировать свое превосходство перед провинциалами, но промолчал и велел в следующий раз подать другой кофе, а также холодную французскую минеральную воду, дыню, клубнику, малину и самые дорогие пирожные из лучшей кондитерской.
  Когда Ник вошел в холл, Тодд Мьюлдар в очередном дорогом костюме как раз говорил Скотту Макнелли, Дэвису Айлерсу из «Фэрфилд партнерс» и еще какому-то незнакомому человеку о том, что наилучшее впечатление Фенвик производит в зеркале заднего вида стремительно удаляющегося от него автомобиля. Айлерс и незнакомый мужчина расхохотались, а Макнелли вовремя заметил Ника и только хихикнул.
  Дэвис Айлерс был еще одним из инвесторов фирмы «Фэрфилд партнерс», имеющих обширный опыт практической работы. Как и Мьюлдар с Макнелли, он когда-то работал на «Маккинзи», но в студенческие годы он играл в футбол не за Йельский университет, а за Дартмутский.33 Впоследствии он управлял рядом крупных компаний в качестве их временного генерального директора.
  Повернувшись ко входу, Тодд Мьюлдар увидел Ника и приветствовал его высоко воздетой рукой с чашечкой кофе.
  – Здравствуйте, Ник! На удивление хороший у вас сегодня кофе!.. Жаль, что вы не ужинали с нами вчера вечером, но я понимаю ваши отцовские чувства, – добавил Мьюлдар и подмигнул Нику.
  Ник пожал руку Мьюлдару, затем Макнелли, затем Айлерсу.
  – Извините, вчера никак не мог прийти, – пробормотал он. – Моя дочь участвовала в школьном спектакле, и я…
  – Вы правильно сделали, что поставили нас вчера вечером на свое место, – медленно проговорил Мьюлдар. – Директора директорами, а семья – прежде всего.
  Нику очень хотелось плеснуть Мьюлдару в лицо горячим кофе, но он лишь взглянул ему в ярко-синие глаза и улыбнулся.
  – Ник, разрешите представить вам нового члена нашего совета директоров Дэна Файнголда!
  Файнголд оказался высоким мужчиной атлетического сложения с привлекательным лицом и копной начавших седеть каштановых волос. У него был вид типичного спортсмена из очередного престижного университета.
  «Похоже, в „Фэрфилд партнерс“ других просто не берут», – подумал Ник.
  Файнголд сжал руку так, что у Ника захрустели суставы.
  – Неужели вы тоже играли в футбол за команду Йельского университета? – вежливым тоном осведомился Ник и подумал: «Новый член совета директоров „Стрэттона“? А меня кто-нибудь поставил в известность о его кандидатуре?»
  – Дэн играл в бейсбол! – заявил Мьюлдар, ухватив за плечи Ника и Файнголда с таким видом, словно хочет столкнуть их лбами. – Он был легендарный подающий!
  – Никакой не легендарный, – усмехнулся Файнголд.
  – Легендарный, легендарный! – повторил Мьюлдар и взглянул на Ника. – Дэн двадцать лет занимался оснащением офисов всем необходимым. Помните компанию «Офис-Сорс»? Так вот Дэн ее практически создал. А когда Осгуд купил его компанию, он пригласил Дэна работать к себе.
  – Ну и как вам Бостон? – спросил Ник у Дэна Файнголда. Он не знал, о чем еще говорить, потому что по-настоящему хотел бы спросить: «Зачем вы здесь? Кто пригласил вас в состав совета директоров и что здесь, собственно, происходит?»
  Конечно, «Фэрфилд партнерс» имели право вводить в состав совета директоров «Стрэттона» своих представителей, но об этом было принято предупреждать заранее. Никто еще не являлся на совет директоров вот так – ни с того ни с сего. Возможно, это было сделано специально для того, чтобы поставить Ника на место…
  – В Бостоне мне очень нравится. Этот город – самое подходящее место для такого гурмана, как я. Там множество замечательных ресторанов.
  – Дэн совладелец потрясающей пивоварни на севере штата Нью-Йорк! – заявил Мьюлдар. – Они варят отличное бельгийское пиво. Лучше, чем в самой Бельгии! Правда, Дэн?
  – Пожалуй, да!
  – Добро пожаловать в наш совет директоров, – сказал Ник. – Ваши познания в производстве бельгийского пива нам несомненно пригодятся.
  Ник где-то уже слышал о бельгийском пиве из штата Нью-Йорк, но никак не мог вспомнить, где именно…
  По пути в зал для заседаний Мьюлдар взял Ника за локоть, отвел в сторону и негромко проговорил:
  – Очень жаль, что с «Атлас-Маккензи» у вас ничего не вышло.
  – Что?
  – Скотт Макнелли все рассказал мне вчера вечером.
  – О чем вы?
  Мьюлдар с любопытством смерил Ника взглядом:
  – О контракте, который вы хотели подписать.
  – Что?!
  Что он несет? Контракт с «Атлас-Маккензи» практически подписан! Как это – «ничего не вышло»?
  – Не волнуйтесь, сегодня мы не будем это обсуждать, – прошептал Мьюлдар и позвал громким голосом: – Миссис Деврис!
  Подойдя широкими шагами к только что появившейся Дороти Деврис, Тодд Мьюлдар схватил ее изящную руку своими здоровенными лапами и стал ждать, когда она подставит ему щеку для поцелуя.
  На Дороти был бордовый брючный костюм с белой выпушкой по обшлагам. Ее седые волосы напоминали огромное белое облако с легким оттенком синевы, гармонирующим с ее серо-голубыми глазами. «Фэрфилд партнерс» оставили Дороти небольшую часть акций «Стрэттона» и место в совете директоров. Это было ее условие, и Уиллард Осгуд на него без колебания согласился. Оставив за основателями фирмы один из ее руководящих постов, Осгуд демонстрировал всему миру, что уважает традиции. Разумеется, Дороти ничего не решала. Ее роль в совете директоров была чисто декоративной. «Фэрфилд партнерс» владели девяноста процентами акций «Стрэттона», имели большинство в совете директоров и всем управляли. Дороти была достаточно умна, чтобы это понимать, но кроме этого, понимала, что все еще пользуется кое-каким личным авторитетом, по крайней мере, за пределами совета директоров.
  Ее отец Гарольд Стрэттон работал подмастерьем у жестянщика, потом – верхолазом, потом – машинистом на железной дороге. Затем он работал механиком на заводе компании «Стилкейс» в Гранд-Рапидсе и только потом смог открыть собственное дело на деньги своего богатого тестя. Главным изобретением Стрэттона было использование роликоподшипников для облегчения перемещения выдвижных ящиков в картотечных шкафах. Его единственный сын умер ребенком, и у него осталась только Дороти, но женщины в те времена не управляли компаниями, поэтому дело перешло к ее мужу Мильтону Деврису. В последнее время Дороти Деврис жила в своем огромном мрачном особняке на Мичиган-авеню и пользовалась таким непререкаемым авторитетом во всех общественных делах Фенвика, как это может быть только в маленьких городках. Она входила в состав всех общественных комитетов Фенвика и председательствовала в большинстве из них. Хотя она и симпатизировала Нику, сделав его директором некогда принадлежавшей ей фирмы, она все равно относилась к нему снисходительно, как к выходцу из низких социальных слоев. Еще бы! Ведь отец Ника работал в цеху у нее на заводе! При этом она забывала о том, что и ее отец начинал подмастерьем у жестянщика.
  Еще не оправившись от слов Мьюлдара, Ник подошел к Скотту Макнелли, уже занявшему свое привычное место за овальным столом из красного дерева.
  – Так что там насчет «Атлас-Маккензи»? – прошипел Ник, стиснув пальцами плечо Макнелли.
  Скотт Макнелли чуть не вывернул шею, чтобы взглянуть в глаза Нику.
  – Мне позвонили на мобильник вчера вечером за ужином. А рядом со мной как раз сидел Тодд Мьюлдар… – Макнелли запнулся и замолчал, но Ник не отпускал его плечо. – «Атлас-Маккензи» собирается подписать контракт со «Стилкейсом». Точнее с тем предприятием, которое «Стилкейс» создал вместе с «Гейлом и Уэнтвортом»…
  – И они сообщили это в первую очередь тебе?
  – Во время переговоров Хардвик записал мой номер, и, наверное, он просто первым попался ему на глаза!
  – В следующий раз о таких важных вещах докладывай в первую очередь мне! Ясно?
  – Ясно, – пробормотал покрасневший Макнелли. – Просто Мьюлдар сидел рядом, и, сам понимаешь…
  – Мы еще вернемся к этому разговору, – прошипел Ник и так сжал Скотту Макнелли плечо, что тот скривился от боли.
  Под аккомпанемент скрипучего смеха Дороти Деврис, которую Мьюлдар знакомил с Дэном Файнголдом, Ник Коновер занял свое место во главе стола.
  Зал для заседаний совета директоров корпорации «Стрэттон» был обставлен строже, чем любое другое помещение административного здания. В центре зала стоял огромный стол из красного дерева. Он мог принять пятнадцать человек, хотя с момента продажи «Стрэттона» «Фэрфилд партнерс» состав его совета директоров и отдаленно не приближался к такому числу человек. У каждого рабочего места, оснащенного плоским компьютерным монитором, способным подниматься и опускаться в результате нажатия всего одной кнопки, стояло роскошное черное кожаное кресло «Стрэттон-Симбиоз». В общем и целом таким залом для заседаний могла бы гордиться любая из крупнейших компаний в мире.
  Откашлявшись, Ник осмотрелся по сторонам и сразу понял, что не находится в кругу друзей.
  – Давайте сначала заслушаем финансовый отчет, – проговорил он.
  
  22
  
  Нику показалось, что Скотт Макнелли излагает свои неутешительные итоги почти дерзко, с мрачной решимостью и вызывающим видом человека, отдающего свое неизлечимо больное тело на растерзание стервятникам.
  Конечно, без выступления Макнелли можно было и обойтись. Всем членам совета директоров предварительно разослали его отчет, но заседание совета директоров было почти ритуальным действом, в результате которого составлялся итоговый протокол. Кроме того, члены совета директоров не были обязаны знакомиться с предварительно разосланными им материалами.
  Тем не менее Ник не сомневался в том, что Тодд Мьюлдар тут же схватил прибывший к нему в Бостон финансовый отчет со «Стрэттона» и впился в него так, словно это была, по меньшей мере, спортивная газета. Наверняка Мьюлдар даже не дождался, когда отчет ему распечатают, и прочитал присланные ему Скоттом Макнелли файлы прямо на экране компьютера.
  Ник не сомневался в этом потому, что все вопросы Мьюлдара казались подготовленными заранее. Более того, они больше походили не на вопросы, а на выпады.
  – Я не верю своим ушам! – заявил Тодд Мьюлдар, обращаясь ко всем собравшимся: Дороти, Дэвису Айлерсу, Дэну Файнголду и двум лицам, приглашенным на первую часть заседания – Скотту Макнелли и юристу «Стрэттона» Стефании Ольстром. Стефания, маленькая, серьезная на вид женщина с преждевременно поседевшими волосами и никогда не улыбающимся ртом, похожим на куриную гузку, вела протокол заседания. Глядя на Стефанию, казалось, что жизнь высосала из нее все соки и поглотила все ее эмоции, кроме раздраженного беспокойства.
  – Это просто какая-то катастрофа! – продолжал Мьюлдар.
  – Не спорю, итоги кажутся неутешительными, – попытался вставить Ник.
  – Кажутся – это мягко сказано! Мне просто рыдать хочется! – взревел Мьюлдар.
  – Дело в том, что позади тяжелый квартал года! Да что там квартал! Весь этот год был очень тяжелым для нашей отрасли промышленности, – сказал Ник. – Всем известно, как отражается на продажах офисного оснащения экономический спад. При первых же его признаках никому больше и в голову не приходит тратить деньги на новую офисную мебель.
  Ника очень раздражало то, с каким видом на него смотрит Тодд Мьюлдар, но он продолжал:
  – Обратите внимание на то, как мало за последний год возникло новых предприятий, как мало построили коммерческих площадей, как мало существующих предприятий расширяется. В последние два года нашей отрасли и так грозило перепроизводство, а при нынешнем падении спроса не приходится и говорить о том, чтобы повышать цены или надеяться на крупные прибыли в нашей отрасли.
  – От слова «отрасль» меня просто воротит, – заявил Мьюлдар.
  – От этого положение в отрасли не улучшится, – улыбнулся Ник и сложил руки на груди. При этом в нагрудном кармане у него что-то зашуршало.
  – Как говорит Уиллард Осгуд, – сказал Мьюлдар, – объяснения это не оправдания. Объяснить можно все что угодно.
  – Вы должны извинить мистера Коновера, – вставил Скотт Макнелли. – Дело в том, что он слышит эти цифры впервые.
  – Как?! – воскликнул Мьюлдар. – Я ознакомился с финансовым отчетом компании раньше ее директора? Вас это, видно, совсем не интересует, – заявил он, повернувшись к Нику. – У вас есть дела поважнее, типа детсадовских представлений!
  Ник пригвоздил Скотта Макнелли взглядом к стулу. Естественно, он впервые слышал эти цифры. Ведь финансовый директор успел показать ему только липовый отчет, которым хотел втереть очки совету директоров! Нику очень хотелось наорать на Макнелли и раскрыть перед всеми его махинации, но он не стал этого делать, не зная, к чему могут привести такие разоблачения.
  Дрожащими пальцами Ник выудил из нагрудного кармана плотную желтую бумажку, на которой рукой Лауры было написано: «Я тебя люблю. Ты мой герой». У Ника на глаза навернулись слезы. Он так редко надевал этот костюм, что бумажка пролежала в кармане бог знает сколько времени. Аккуратно сложив бумажку вдвое, Ник опустил ее обратно в карман.
  – Не надо так, Тодд, – сказал Дэвис Айлерс. – У нас у всех есть дети.
  При этих словах незамужняя и никогда не имевшая детей Стефания Ольстром еще ниже наклонилась над ноутбуком и еще быстрее застучала по его клавишам.
  «Спокойно! – уговаривал себя Ник, пока у него на ресницах сохли слезы. – Спокойно!» Зал для заседаний плыл у него перед глазами.
  – Мистер Макнелли имеет в виду окончательные цифры. Естественно, я прекрасно знаком с общим положением вещей и меня радует то, что мы по-прежнему получаем прибыль, – сказал Ник Тодду Мьюлдару.
  – Вы знакомы! – воскликнул Мьюлдар. – Вы знакомы с общим положением вещей! Так вот, разрешите мне сказать вам, что нам наплевать на то, что происходит в «вашей отрасли» в целом. Мы купили «Стрэттон» не потому, что ваша корпорация – среднестатистическое предприятие в вашей отрасли. Мы купили вас потому, что вы были в ней лучшими. Как вы думаете, почему мы обставляем наши офисы у себя в Бостоне вашей мебелью? Может быть, потому, что нам больше не из чего выбирать? Отнюдь! Потому что вы были лучшими!
  – Мы и сейчас лучшие! – сказал Ник. – Не забывайте о том, что – по вашему же настоянию – мы стали сокращать штат наших сотрудников раньше остальных предприятий нашей отрасли. В этом мы их здорово опередили.
  – Замечательно. И где же запланированные доходы?
  – Дело в том, – вставил Скотт Макнелли, – что план мистера Коновера не учитывал экономического спада.
  – Скотт, – с мрачным видом проговорил Тодд Мьюлдар, – мистер Коновер генеральный директор корпорации «Стрэттон». В своих планах он должен учитывать все. И экономические спады тоже… Послушайте, – Мьюлдар повернулся к Нику, – мы всегда предоставляем директорам наших предприятий большую свободу действий…
  С этими словами Мьюлдар уставился на Ника своими синими глазами так, словно не мог предсказать, до чего именно может довести директора корпорации «Стрэттон» такая свобода.
  – Мы не хотим управлять вашим предприятием, – продолжал Мьюлдар. – Вы должны управлять им сами. Но управляя им, не забывайте о том, что работаете на нас, а наша задача – защищать собственные интересы и интересы прочих наших инвесторов.
  – Самое лучшее, что вы можете сделать для себя и для прочих ваших инвесторов, – стараясь говорить вежливым тоном, сказал Ник, – это вложить их и ваши деньги в развитие нашего производства именно сейчас, в момент спада, чтобы у нас были готовые новые продукты к моменту экономического подъема.
  – Ну да, – хмыкнул Мьюлдар, копаясь в лежащих перед ним бумагах. – Вы уже и так потратили за последние три года тридцать миллионов долларов на разработку новой модели табуретки! То есть, простите, стула…
  – И это совсем не дорого, – парировал Ник. – На эти деньги мы спроектировали не только стул, но и все оборудование для его изготовления. Мы приобрели на них двадцать шесть патентов и оплатили труд двух независимых групп дизайнеров. Между прочим, «Стилкейс» потратил больше на разработку своего стула «Мелодия», который пользуется огромным спросом. «Герман Миллер» тоже потратил не меньше на свой стул «Ариэль». Не забывайте, пожалуйста, о том, что именно благодаря передовому дизайну нашей продукции мы всегда считались лидером отрасли!
  Мьюлдар не нашелся что ответить.
  «Один–один!» – подумал Ник.
  Прежде чем Мьюлдар успел собраться с мыслями, Ник сказал:
  – Предлагаю на этом завершить обсуждение финансового отчета и перейти ко второй части заседания совета директоров!
  Никто не стал возражать. Обычно в этот момент Скотт Макнелли, не являющийся членом совета директоров, покидал его заседание. На этот же раз он даже не пошевелился, уставившись в стол с непроницаемым выражением лица.
  – Мы бы хотели попросить мистера Макнелли остаться, – сказал Тодд Мьюлдар.
  – Остаться? – Ник не знал, что и думать. – А как же установленный порядок?
  – Мы решили, – внезапно заговорил почти не открывавший до того времени рта Дэвис Айлерс, – что пришло время официально ввести мистера Макнелли в состав совета директоров. Мистер Макнелли занял такое важное место в структуре управления корпорацией, что мы хотели бы видеть его среди нас.
  Ошеломленный Ник поперхнулся, не зная, что сказать. Он вновь попробовал взглянуть в глаза Скотту Макнелли, но тот опустил голову. Ник и так уже был возмущен внезапным приглашением в состав совета директоров «Стрэттона» какого-то Дэна Файнголда. А тут еще это! Ника опять никто не предупредил. Никто даже для вида не спросил его мнения по поводу кандидатуры Скотта Макнелли. Нику очень хотелось спросить всех присутствующих, почему так произошло, вывести их на чистую воду, но он лишь пробормотал:
  – Хотели бы видеть, пожалуйста…
  – Благодарим за поддержку, – сказал Айлерс.
  – У нас есть еще несколько предложений, направленных на дальнейшее улучшение руководства корпорацией «Стрэттон», – сказал Мьюлдар.
  – Вот как? – проговорил Ник, готовясь к самому худшему.
  – Отныне заседание совета директоров будет проводиться не ежеквартально, а ежемесячно.
  – И вам не лень будет ездить каждый месяц в Фенвик? – пробормотал Ник.
  – Мы будем приезжать к вам через раз, – пояснил Мьюлдар. – А через раз вы будете ездить к нам в Бостон. Кроме того, вы будете предоставлять нам финансовые отчеты не ежемесячно, а еженедельно.
  – Не вижу проблем, – не торопясь проговорил Ник. – Если мистер Макнелли будет успевать их готовить.
  С этими словами Ник опять посмотрел на Скотта Макнелли, но тот так и не поднял глаз.
  – Кроме того, – сказал Дэвис Айлерс, – отныне директор корпорации «Стрэттон» может увольнять своих заместителей и других подчиненных непосредственно ему руководителей корпорации только с одобрения совета ее директоров.
  – В моем контракте говорится иное, – сказал Ник, чувствуя, как кровь прилила ему к лицу.
  – Мы проголосуем за внесение соответствующих поправок в ваш контракт. Мы должны быть уверены в том, что у нас взаимопонимание по кадровым вопросам.
  – Насколько я понимаю, – сказал Ник, – вы ожидаете, чтобы я наилучшим образом справился со своими обязанностями. Вы сами утверждаете, что готовы предоставить мне широкую свободу действий. И вы говорили, что не хотите управлять «Стрэттоном» сами, а поручаете это мне.
  – Совершенно верно, – сказал Айлерс.
  – Как-то это не очень увязывается с тем, что вы только что…
  – Мы просто не хотим неприятных сюрпризов, – перебил Ника Мьюлдар, говоривший теперь спокойным тоном человека, не сомневающегося в своей победе. – Вы должны работать по плану. Речь идет о больших деньгах. Очень больших. Одному вам трудно справиться с управлением такой крупной корпорацией. Это не под силу почти никому. Поэтому вы должны опираться на ваших верных помощников, ваших сотрудников. Вот хоть на вашего финансового директора. Он вас не подведет. Рассчитывайте и на нашу помощь. Если вы тут все игроки одной большой команды, рассматривайте нас как своих тренеров, что ли!
  – Хорошо, – не теряя самообладания, проговорил Ник и усмехнулся. – Таких тренеров мне как раз и не хватало…
  
  Когда через полтора часа заседание совета директоров закончилось, Ник первым покинул зал для заседаний. Он старался унести оттуда ноги, пока еще был в состоянии держать себя в руках. Ник боялся, что не выдержит, пошлет всех ко всем чертям и подаст в отставку.
  «Нет, – думал он. – По своей воле я не уйду. Такого подарка им от меня не дождаться. Пусть они сами меня увольняют».
  Согласно условиям контракта, подписанного при продаже «Стрэттона» «Фэрфилд партнерс», в случае немотивированного увольнения Ника эта последняя компания должна была выплатить ему компенсацию в размере пяти миллионов долларов. Впрочем, на момент подписания контракта все разговоры об увольнении Ника казались научной фантастикой. Тогда Ник был в центре всеобщих симпатий.
  Выйдя из зала для заседаний, Ник сразу заметил двух человек, сидящих в холле: белобрысого громилу в дешевом костюме и хорошо одетую миловидную негритянку.
  Ту же, что видел на похоронах Стадлера.
  Полиция!
  – Мистер Коновер, – обратилась к нему негритянка. – Нам надо с вами поговорить.
  
  
  Часть III
  Чувство вины
  
  1
  
  Ник провел обоих полицейских в другое помещение для совещаний. Звать их к себе в кабинку он не мог. Там их разговор могли услышать и Марджори Дейкстра, и вообще кто угодно. Решив взять инициативу в свои руки, Ник сел во главе стола и заговорил, как только полицейские уселись на стулья. Он говорил спокойно, веско, деловым тоном, но вежливо. Он объяснил полицейским, что они имеют дело с руководителем крупной корпорации, у которого множество дел, и выразил удивление тем, что они заранее не договорились о встрече с ним или хотя бы просто не предупредили звонком о своем появлении. Затем Ник сказал, что все-таки понимает, насколько важна их работа, поблагодарил их за то, что они взялись за расследование обстоятельств гибели одного из бывших сотрудников корпорации, и сказал, что с удовольствием уделит им сейчас столько времени, сколько ему позволит плотный рабочий график.
  На самом деле, Ник был страшно напуган внезапным приходом полиции, явившейся без звонка, словно не желая спугнуть его предупреждением.
  – Господа, – подытожил он, – могу уделить вам пять минут. Сегодня я очень занят.
  – Спасибо за то, что согласились с нами поговорить, – сказала негритянка.
  Белобрысый детина молча пожирал Ника глазами, время от времени часто моргая с видом варана, гипнотизирующего аппетитного суслика. Ник сразу понял, что белобрысый опасен. Негритянка была очень вежливой и рассыпалась в извинениях. Такую нетрудно обвести вокруг пальца. А этот Басби, или Багби, или как его там, видно, в своем деле дока!
  – Если вы позвоните моему секретарю и договоритесь с ней о встрече со мной, в следующий раз я с удовольствием побеседую с вами подольше.
  – У нас не очень много вопросов, – буркнул блондин.
  – Прошу вас, задавайте.
  – Как вам известно, на прошлой неделе был найден труп сотрудника корпорации «Стрэттон», – начала негритянка. Она была очень миловидна и отличалась приятными манерами.
  – Да, – сказал Ник. – Это был Эндрю Стадлер. Какое несчастье!
  – Вы знали Эндрю Стадлера? – продолжала негритянка.
  – К сожалению, нет, – покачал головой Ник. – У нас сейчас пять тысяч сотрудников, а два года назад их у нас было десять тысяч, – увы, нам пришлось многих сократить. Мне очень жаль, но у меня нет физической возможности познакомиться с каждым из них лично.
  – И все же вы пришли к нему на похороны, – заметила негритянка.
  – Конечно. А что в этом такого?
  – Вы всегда ходите на похороны своих сотрудников? – спросил блондин.
  – Не всегда, но, по возможности, хожу. К сожалению, теперь не все из наших сотрудников рады меня видеть… И все же, я чувствую, что отдать последний долг уважения усопшему – это самое малое из того, что я могу для него сделать.
  – Значит, вы не были знакомы с Эндрю Стадлером? – спросила Ника негритянка.
  – Нет. Не был.
  – Но вы были в курсе его проблем, правда?
  – Каких именно?
  – Личных проблем.
  – Я слышал, что ему приходилось лежать в больнице, но что из этого? Очень многие люди страдают психическими расстройствами, но мало кто из них опасен для общества.
  – А откуда вы знаете, что он лежал в больнице? – тут же спросила Ника негритянка. – Вы знакомились с его личным делом?
  – Кажется, я читал об этом в газете.
  – В газете об этом не писали, – сказал блондин.
  – А по-моему, писали, – возразил Ник. – Там было что-то о его проблемах с психикой, да?
  – Но о больнице там не писали, – не терпящим возражений тоном заявил блондин.
  – Значит, мне кто-то рассказал об этом.
  – Ваш директор службы безопасности Эдвард Ринальди?
  – Возможно. Я точно не помню.
  – Понятно, – пробормотала негритянка и стала что-то записывать к себе в блокнот.
  – Мистер Коновер, а Эдвард Ринальди говорил вам, что считает Эндрю Стадлера человеком, зарезавшим вашу собаку? – спросил Ника белобрысый полицейский.
  Ник зажмурился, пытаясь вспомнить, о чем договорился с Ринальди.
  
  «– Я скажу ей, что раньше вообще ничего не слышал о Стадлере. Ты ведь так ей и сказал?
  – Именно так. Скажи ей, что кто-то, наверное, взбесившийся от злости уволенный работник „Стрэттона“, выпотрошил твою собаку, и ты обратился в полицию. Но кто именно этот маньяк, ты не знаешь».
  
  – Нет, Эдди не называл никого по фамилии, – сказал наконец Ник.
  – Точно? – с удивленным видом спросила негритянка.
  Ник кивнул.
  – Сказать вам по правде, для меня это был очень тяжелый год. Я возглавляю компанию, уволившую половину своих сотрудников. Какое, вы думаете, ко мне теперь отношение?
  – Вас в Фенвике не очень любят? – подсказала Нику негритянка.
  – Мягко говоря… Каких только писем я не получаю от своих бывших сотрудников! На меня злятся, мне жалуются на жизнь так, что у меня разрывается сердце!
  – Вам угрожают?
  – Возможно.
  – В каком смысле – возможно? – спросил мужчина-полицейский.
  – Видите ли, здесь на фирме я не сам вскрываю свою почту. И письма с угрозами сразу направляются в службу безопасности. Я не хочу их читать.
  – Вы не хотите их читать? – удивился блондин. – А я бы почитал.
  – А зачем? Чем меньше знаешь, тем спокойней спишь.
  – Вы так думаете? – опять удивился блондин.
  – Конечно. Зачем шарахаться от каждой тени?
  – Мистер Ринальди сообщил вам, зачем он изучает личное дело Эндрю Стадлера? – настаивала негритянка.
  – Я даже не знал, что Эдди изучал дело Стадлера.
  – Значит, мистер Ринальди не сообщал вам о том, что занимается Стадлером? – не унималась она.
  – Нет. Он вообще никогда ничего не говорил мне ни о каком Стадлере. И я вообще не сую нос в то, чем он занимается, раз он успешно справляется со своими прямыми обязанностями.
  – Мистер Ринальди никогда не упоминал вам фамилию Стадлер?
  – По-моему, нет.
  – Вы меня запутали, – заявила негритянка. – Разве вы сами только что не сказали нам, что мистер Ринальди мог сообщить вам о том, что Эндрю Стадлер ложился в больницу. Но ведь при этом он не мог не упомянуть вам фамилию Стадлера.
  Ник почувствовал, что за воротник ему течет тоненькая струйка пота.
  – После гибели Эндрю Стадлера Эдди Ринальди мог вскользь упомянуть мне его фамилию, но, честно говоря, я уже не помню.
  – Вот как? – пробормотала негритянка и замолчала.
  Ник поборол желание вытереть потную шею, не желая демонстрировать, что нервничает.
  – Мистер Коновер, – заговорил белобрысый полицейский, – в течение года с начала увольнений к вам в дом несколько раз проникали неизвестные. Это так?
  – Да.
  – К вам проникал один и тот же человек?
  – Трудно сказать точно, но, наверное, да.
  – Он вам что-нибудь писал?
  – Да. Он писал на стенах. Краской из баллончика.
  – Что именно он писал? – спросила негритянка.
  – «Здесь не спрячешься».
  – Так и писал?
  – Да.
  – Вам угрожали смертью?
  – Нет. С тех пор как два года назад начались увольнения, мне время от времени угрожали по телефону, но убивать меня никто, кажется, не собирался.
  – А как вы рассматриваете убийство вашей собаки? – спросил блондин.
  – Как я его рассматриваю? Это дело рук сумасшедшего. Маньяка! – немного подумав сказал Ник и тут же прикусил язык.
  А что, если полицейские решат, что под «сумасшедшим» он имеет в виду Стадлера?
  И действительно, негритянка с мрачным видом кивнула и что-то записала к себе в блокнот.
  – А что в полиции Фенвика? Кого-нибудь подозревают?
  – Кто их знает!
  – Мистер Ринальди участвует в обеспечении вашей личной безопасности за пределами работы? – спросила негритянка.
  – Чисто по-дружески, – ответил Ник. – После убийства моей собаки я попросил его поставить мне новую сигнализацию.
  – Значит, вы обсуждали с ним это происшествие? – продолжала негритянка.
  Ник слишком долго колебался. Что же именно говорил ей по этому поводу Эдди? Говорил он ей, что ходил к нему домой после того, как зарезали Барни? Жалко, что не удалось поговорить с Эдди подольше! Узнать бы все, что он говорил негритянке! Все, до последнего слова!
  – В общих чертах. Посоветовался с ним насчет новой сигнализации.
  Теперь Ник с ужасом ждал следующего совершенно логичного для него вопроса: приходил ли Ринальди к нему после того, как в бассейне нашли выпотрошенного Барни? Что прикажете на это ответить?!
  Вместо этого негритянка спросила:
  – Мистер Коновер, как долго вы живете в вашем коттеджном поселке?
  – Около года.
  – Вы переехали туда после объявления о сокращении штатов?
  – Примерно через год после этого.
  – А зачем вы вообще там поселились?
  – На этом настояла моя жена.
  – Почему?
  – Она волновалась.
  – По какому поводу?
  – Она опасалась за безопасность нашей семьи.
  – Какие у нее для этого были основания?
  – Не знаю. Наверное, что-то предчувствовала. Она ведь понимала, что далеко не все желают нам добра.
  – Значит, вы знали об угрозах, – сказала негритянка. – Почему же вы только что сказали, что не знаете и не желаете знать ни о каких угрозах?
  Ник сложил руки перед собой на столе. Он чувствовал, что вот-вот поддастся панике, как загнанное в угол животное, и решил отвечать четко и по делу.
  – Я не знал и не знаю ни о каких конкретных угрозах. Однако я слышал, что такие угрозы раздавались, и о том, что отдельные психически нестабильные личности способны причинить вред мне и моей семье. Вокруг ходят самые разные слухи, и я не собирался дожидаться, когда самые худшие из них подтвердятся. Еще меньше собиралась этого ждать моя жена.
  Оба полицейских вроде бы удовлетворились ответом Ника.
  – А к вам в дом проникали до того, как вы переехали в коттеджный поселок?
  – Нет. Никогда.
  – Вот и прячься за забором, – усмехнулся белобрысый детектив. – И какой со всего этого прок?
  – Почти никакого, – согласился с ним Ник.
  – Но стоит это немалых денег, – буркнул блондин.
  – Конечно.
  – Однако вам это по карману.
  – Это не я решил туда переезжать, а моя жена, – пожал плечами Ник.
  – Ваша жена, – проговорила негритянка. – Она ведь погибла в прошлом году, так?
  – Да.
  – В обстоятельствах ее гибели не было ничего подозрительного?
  – Ничего, – немного помолчав, проговорил Ник. – Она погибла в автомобильной катастрофе.
  – За рулем были вы? – спросила негритянка.
  – Нет. Она.
  – Кто-нибудь был нетрезв?
  – Да, – ответил Ник. – Водитель другой машины был сильно пьян.
  – А вы были трезвы?
  – Я был трезв, – поджав губы, буркнул Ник и посмотрел на часы. – Боюсь, что…
  – Спасибо, что нашли для нас время, – сказал блондин и поднялся на ноги, но негритянка не двинулась с места.
  – С вашего позволения, еще только пару вопросов, – сказала она.
  – Может быть, в другой раз? – спросил Ник. – Я на самом деле очень…
  – Прошу вас, потерпите ещё одну минуту. Мне очень хотелось бы довести наш разговор до конца… У вас есть огнестрельное оружие, мистер Коновер?
  – Нет, – покачал головой Ник, надеясь, что его лицо не залилось при этом краской.
  – Ни пистолета, ни револьвера?
  – Нет. Вообще ничего.
  – Хорошо… А где вы были вечером в пятницу на прошлой неделе?
  – Дома.
  – В котором часу вы легли спать?
  – В пятницу?
  – Да. Неделю назад.
  Ник на мгновение задумался.
  – Я был дома.
  – И во сколько же вы легли спать?
  – Ну я точно не помню, но обычно я ложусь в одиннадцать или в половине двенадцатого.
  – Значит, в половине двенадцатого вы были уже в постели?
  – Скорее всего. – Теперь Ник понял, что негритянка гораздо умнее и опаснее белобрысого верзилы, который только и умел, что грозно вращать глазами.
  – А ночью вы не просыпались?
  – Кажется, нет.
  «О Господи! – думал Ник. – К чему она клонит?»
  – Ну хорошо, – наконец сказала негритянка и поднялась на ноги. – Еще раз спасибо за то, что нашли время с нами поговорить.
  Ник распрощался за руку с обоими полицейскими.
  – Заходите ко мне в любое время, – пригласил он их. – Только позвоните заранее.
  – Обязательно, – сказала негритянка, собралась было уходить, но замешкалась и заговорила опять: – Мне действительно неудобно отнимать время у такого занятого человека, как вы, мистер Коновер, но дело в том, что речь идет не просто о трупе, а о трупе того, кто был живым человеком, за которого кто-то переживал, которого кто-то любил. Ведь каждого из нас кто-то любит.
  – Хотелось бы верить в то, что вы правы, – сказал Ник.
  
  2
  
  Проводив обоих полицейских до лифта, Ник вернулся в зал для заседаний, чтобы поговорить с Тоддом Мьюлдаром, но в зале уже никого не было. Поэтому Ник направился к своей кабинке. Шел он окружным путем. Мимо кабинки Скотта Макнелли.
  Рядом с ней Ник поздоровался с Глорией, маленькой деловитой секретаршей Скотта Макнелли с широким лицом и светлой челкой.
  – Здравствуйте, мистер Коновер, – сказала Глория. – Мистер Макнелли как раз…
  – Большое мы сегодня сделали дело! – перебил в этот момент свою секретаршу возникший из-за перегородки Скотт Макнелли.
  – Неужели? – пробормотал Ник и направился за перегородку прямо к большому овальному столу, за которым Макнелли проводил совещания со своими подчиненными.
  – Перед нами открылись новые перспективы! – заявил Макнелли и начал собирать со стола папки с документами. – Ну и как тебе этот Файнголд?
  – Вполне, – осторожно ответил Ник, дожидаясь, пока Макнелли переложит бумаги в шкаф.
  – Он отличный парень! Между прочим, любитель тяжелого рока!
  – Именно такой вам и нужен.
  – В каком смысле?
  – Он будет прекрасно смотреться на моем месте, ведь я ничего не смыслю в тяжелом роке.
  – Ну перестань, пожалуйста. С его помощью мы просто укрепили совет директоров. Ты же его совсем не знаешь! А он – молодец! Когда мы с ним работали на…
  – Почему я узнал о решении «Атлас-Маккензи» не подписывать с нами контракт от Мьюлдара, а не от тебя? – перебил Скотта Макнелли Ник. – Что ты задумал?
  – Ничего я не задумал! – Скотт Макнелли покраснел и опустил глаза. – Я же говорил тебе! Хардвик позвонил мне, когда мы ехали на ужин. Я пытался до тебя дозвониться, но ты, наверное, отключил мобильник.
  – Мог бы оставить мне сообщение.
  – О таких вещах лучше говорить лично.
  – Отправил бы мне электронную почту. Позвонил бы мне сегодня утром до совета директоров. Что вообще это значит? Почему я должен узнавать такие вещи от этого мерзавца Тодда Мьюлдара?!
  – Я не смог с тобой связаться, извини! – всплеснул руками Скотт Макнелли.
  – И о том, что тебя собираются ввести в состав совета директоров, ты тоже не смог мне сообщить? – рявкнул Ник.
  Не отрывая глаз от стола, Скотт Макнелли пробормотал дрожащим голосом:
  – Я ничего не…
  – Что?! Не смей врать, что ты ничего заранее не знал!.. И все-таки, почему ты меня не предупредил? Опять не мог до меня дозвониться?
  – Я… Я не мог, – пробормотал Макнелли дрожащим голосом, но при этом поднял наконец глаза, в которых сверкала злоба.
  – Не мог?! Что ты несешь! Ты знал, что тебя введут в состав совета директоров, и не мог мне об этом сказать? Ты выставил меня на посмешище!
  – Никто не выставлял тебя на посмешище, – сказал Макнелли. – Все не так просто. Конечно, мне следовало бы тебя предупредить, но Мьюлдар попросил меня молчать. Знаешь, поговори об этом лучше с ним.
  – Обязательно поговорю, – сказал Ник.
  «И не надо водить меня за нос!» – хотел было добавить он, но в последний момент что-то его остановило.
  
  Ника поджидала Марджори Дейкстра с конвертом в руке.
  – Здесь чек, который вы заказали.
  – Спасибо! – Ник взял чек и хотел было пройти к себе, но Марджори его удержала.
  – Мистер Коновер, скажите, пожалуйста! Этот чек… Он для Кэсси Стадлер?
  – Да.
  – Это очень крупная сумма. Она в счет выходного пособия ее отца, которое он не получил, потому что уволился по собственному желанию?
  Ник кивнул.
  – Но ведь «Стрэттон» не обязан выплачивать ей эту сумму, да?
  – Не обязан, но…
  – Какой же вы молодец, мистер Коновер! – со слезами на глазах воскликнула Марджори. – Это очень гуманный поступок!
  Еще раз кивнув, Ник прошел наконец к себе за перегородку, поднял телефонную трубку и набрал номер мобильного телефона Тодда Мьюлдара. Некоторое время Мьюлдар не отвечал, и Ник хотел уже положить трубку, когда в ней внезапно раздался голос Мьюлдара:
  – Слушаю!
  Нику показалось, что это что-то вроде автоответчика, но он все-таки проговорил:
  – Это Ник Коновер.
  – А, Ник! Куда вы подевались? Улизнули куда-то потихоньку, я даже не смог с вами попрощаться.
  – Вы хотите, чтобы я оставил пост директора «Стрэттона»?
  – Почему вы так думаете? – секунду поколебавшись, спросил Мьюлдар.
  – Из-за того, что произошло на совете. Не предупредив меня, вы ввели в его состав Скотта Макнелли и совершенно незнакомого мне нового человека, который вполне может метить на мое место. Потом эти ежемесячные заседания, еженедельные отчеты… Да еще запретили мне распоряжаться моими же собственными сотрудниками! Неужели вы принимаете меня за идиота!
  – Конечно же нет. Вы не идиот и прекрасно понимаете, что, если бы мы хотели вас убрать, мы бы без колебаний это сделали.
  – Выплатив мне при этом круглую сумму.
  – Для компании «Фэрфилд партнерс» эта сумма не так уж и велика.
  – Готовы вот так запросто расстаться с пятью миллионами долларов?
  – Все эти разговоры беспочвенны. Мы просто захотели усилить совет директоров. Вот и все.
  – Если вам не нравится, как я управляю «Стрэттоном», так прямо и скажите!
  Мьюлдар что-то ответил, но связь ухудшилась, и Ник расслышал только слово «мешать».
  – Что? – спросил он. – Я не расслышал. Повторите.
  – Я сказал, что нам будет нравиться, как вы управляете «Стрэттоном», если вы не будете нам мешать.
  – В каком смысле – мешать?
  – Не перечьте нам, Ник, и все будет в порядке. Мы должны быть уверены в том, что вы с нами заодно.
  – Я и так с вами, – сказал Ник, стараясь, чтобы эти слова прозвучали двусмысленно и со скрытой угрозой.
  – Ну вот и отлично, – проговорил Мьюлдар, и его голос снова стал пропадать.
  – Что? – спросил Ник.
  – Ничего! Вижу, в вашей деревне не существует ретрансляторов. Я вас тоже почти не слышу. Так что давайте прощаться…
  В этот момент сигнал пропал окончательно.
  Некоторое время Ник вертел в руках чек, выписанный бухгалтерией «Стрэттона» на имя Кэсси Стадлер. По закону, уволившийся по собственному желанию Эндрю Стадлер не имел права на выходное пособие. Однако неизвестно еще, какое решение будет вынесено, если Кэсси Стадлер придет в голову обратиться в суд с требованием возмещения морального ущерба! Лучше заранее сделать так, чтобы это не пришло ей в голову, а то, поскупившись сейчас, в будущем можно потерять гораздо больше! Надо показать ей, что фирма, уволившая ее отца, готова идти ради его дочери на большие жертвы. Ни в коем случае нельзя допустить того, чтобы Кэсси Стадлер обратилась в суд!..
  При этом Ник вспомнил слова негритянки-детектива: «Каждого из нас кто-то любит». Пусть Эндрю Стадлер был сумасшедшим, не отдававшим себе отчета в собственных поступках, а дочь все равно его любила.
  – Позвоните Кэсси Стадлер, – попросил свою секретаршу Ник, – и скажите ей, что у меня кое что для нее есть. И спросите, куда мне к ней можно подъехать.
  
  3
  
  Сержант Джек Нойс вызвал Одри в свой огороженный стеклянными стенами кабинет, не превосходивший размерами ее собственную кабинку. Однако в отличие от кабинки Одри, кабинет Нойса мог похвастаться дорогой на вид аудиосистемой с огромными колонками, а также современным DVD-плейером. Нойс любил музыку и свою аппаратуру. Одри часто видела его с наушниками на голове. А иногда Нойс раскачивался в такт музыке из колонок, плотно закрыв дверь к себе в кабинет.
  В качестве начальника отдела по расследованию особо опасных преступлений Нойс имел целый ряд административных обязанностей. При этом ему нужно было следить за работой полутора десятков подчиненных и посещать множество совещаний у начальства. Судя по всему, Нойс мог позволить себе расслабиться только под звуки своего любимого джаза. Вот и сейчас в его кабинете раздавались прекрасные и грустные звуки фортепиано.
  – Ну и как тебе работается с Багби? – спросил Нойс, с сочувствием глядя на Одри сквозь очки в толстой оправе.
  – Нормально.
  – Ты ничего от меня не скрываешь?
  – Нет, – усмехнулась она. – Если что, я б сказала. Но Багби, кажется, сам устал от своих дурацких штучек.
  – Может, он начал тебя уважать?
  – Вы его переоцениваете, – рассмеялась Одри.
  – Но ведь ты же веришь в то, что человек может очиститься от скверны греха и восстать из мрака заблуждений… Впрочем, я позвал тебя не за этим. Вы ходили на «Стрэттон»?
  – Неужели вам доложил об этом сам Багби?
  – Нет, мне позвонил их начальник службы безопасности.
  – Эдвард Ринальди?
  – Да. Сначала ты ходила к нему, а потом вы оба ходили к Николасу Коноверу.
  – А зачем вам звонил Ринальди?
  – Он жаловался на то, что вы явились к директору его компании без предупреждения, словно намеревались его арестовать.
  – Это я решила его не предупреждать, – нахмурилась Одри. – Я не хотела, чтобы Коновер заранее обдумал свои ответы и они обо всем договорились.
  – О ком это ты? – сняв очки, Нойс стал тщательно протирать стекла мягкой салфеточкой.
  – О Коновере и Ринальди. Дело в том, что после разговора с Ринальди у меня осталось странное впечатление. Сама не знаю почему.
  – Так бывает, – кивнул Нойс. – Это интуиция.
  – Ну да.
  – Впрочем, в девяти случаях из десяти она подводит, – невесело усмехнулся Нойс.
  – И все-таки я не хотела, чтобы Ринальди с Коновером успели согласовать свои показания.
  – И для этого ты устроила засаду на директора корпорации «Стрэттон» у дверей зала для заседаний совета директоров?
  – Я же говорю, что им нельзя было дать договориться.
  – Я что-то не понял. Ты что, считаешь, что директор «Стрэттона» причастен к убийству Стадлера?
  – Я так не говорила, – покачала головой Одри. – Но какая-то связь все-таки может существовать. За пару дней до убийства Стадлера дома у Коновера произошел неприятный случай. Кто-то убил его собаку и бросил ее труп в бассейн.
  – Ого! – воскликнул Нойс. – Это был Стадлер?
  – Пока неизвестно. Но дома у Коновера и до этого происходили странные вещи. С тех пор как он год назад переехал в новый дом, к нему несколько раз кто-то залезал. Злоумышленник ничего не брал, никого не трогал, а только писал надписи на стенках. О каждом случае ставили в известность нашу дежурную часть, но ничего не предпринималось. Насколько я знаю, никто даже не искал отпечатков пальцев на ноже, которым зарезали собаку. Судя по всему, к Николасу Коноверу теперь такое отношение, что никто не желает ради него ударить палец о палец.
  – Скорее всего, ты права, но все-таки так нельзя.
  – Может быть… Так вот, незадолго до гибели Стадлера Ринальди звонил к нам в дежурную часть, чтобы узнать, есть ли у них что-нибудь на него.
  – Ну и что ему сказали?
  – Много лет назад Стадлер был задержан в связи с гибелью семьи, проживавшей с ним по соседству, но в конечном итоге никаких обвинений против него выдвинуто не было.
  – А почему Ринальди заинтересовался Эндрю Стадлером?
  – Ринальди объяснил мне, что выделил его в списке уволенных сотрудников «Стрэттона», – всего пять тысяч человек! – где искал тех, кто может быть склонен к насилию.
  – И что, Стадлер был к нему склонен?
  – Ринальди дал уклончивый ответ на этот вопрос. Потом я разговаривала с начальником цеха, где раньше работал Стадлер, который сказал, что тот был тише воды, ниже травы. Однако, когда речь зашла о возможном сокращении, Стадлер так разозлился, что тут же уволился по собственному желанию и поэтому потерял крупное выходное пособие. Кроме того, Ринальди узнал, что Стадлер страдал психическими расстройствами.
  – Значит, Ринальди подумал, что это Стадлер лазал в дом к Коноверу?
  – Ринальди это отрицает, но мне кажется, что именно так он и подумал.
  – Выходит, по-твоему, Коновер или Ринальди как-то причастны к убийству Стадлера?
  – Я не знаю, но этот Ринальди какой-то странный.
  – Я с ним знаком.
  – Мне он намекнул, что вы с ним вообще чуть ли не друзья.
  – Друзья? – усмехнулся Нойс.
  – Когда Ринальди служил в полиции в Гранд-Рапидсе, его там не очень любили. Ему пришлось уйти оттуда, потому что подозревали, что он присваивает найденное на месте преступления.
  – Откуда ты знаешь? – внезапно оживился Нойс.
  – Я позвонила в Гранд-Рапидс и нашла тех, кто был готов о нем говорить.
  – Вот это ты зря сделала, – нахмурился Нойс.
  – Почему?
  – Ты не представляешь, с какой скоростью распространяются сплетни. Не удивлюсь, если Ринальди очень скоро узнает о том, что ты наводила о нем справки, а это совсем ни к чему. Он насторожится, и его трудней будет уличить во лжи.
  – Ладно…
  – Значит, ты подозреваешь Ринальди в убийстве Стадлера?
  – Я этого не говорила. Просто Ринальди бывший полицейский, и у него могут быть самые разные знакомые.
  – Которых можно попросить прикончить свихнувшегося маньяка? – вопросительно подняв бровь, Нойс водрузил очки обратно на переносицу.
  – Думаете, это невероятно?
  – Думаю, не очень вероятно.
  – А по-вашему, вероятнее, что из-за наркотиков убили человека, никогда не имевшего к ним никакого отношения? У Стадлера не было наркотиков в крови. В кармане у него лежал пакетик с фальшивыми наркотиками. По-моему, нас просто хотят убедить, что все было так, как кажется на первый взгляд.
  – Возможно, ты права.
  – Потом, на мешке, в который был положен труп, не найдено отпечатков пальцев. Вместо них там следы талька от резиновых перчаток, в которых обращались с трупом. Все это очень странно. Мне бы хотелось знать, кому Ринальди звонил в последнее время по телефону.
  – Ты представляешь, какой шум поднимется, если мы потребуем у корпорации «Стрэттон» отчета о том, куда звонит начальник ее собственной службы безопасности?
  – А как насчет списка звонков Ринальди с домашнего и мобильного телефонов?
  – Это проще.
  – Вы подпишете мое требование предоставить нам список его звонков?
  – Хорошо, – поморщился Нойс. – Раз тебе что-то подсказывает интуиция, надо к ней прислушаться. Но тут есть еще одна вещь. Дело в том, что сейчас у корпорации «Стрэттон» в городе много врагов.
  – Ну и что?
  – Может показаться, что мы преследуем «Стрэттон» из чувства неприязни. Потакаем общественному мнению или вообще действуем по чьему-то заказу. Поэтому я хочу, чтобы все происходило строго в рамках закона и абсолютно беспристрастно. Во всех отношениях!
  
  4
  
  Дом Кэсси Стадлер стоял на 16-й Западной улице в районе Стипльтон. Его называли Стипльтон, «район шпилей», из-за множества церквей, которыми он раньше мог похвастаться. Ник хорошо знал этот район. Он сам вырос здесь в небольшом домике с неухоженной лужайкой, обнесенной забором из сетки. Когда Ник был маленьким, в Стипльтоне в основном жили рабочие со «Стрэттона». В отличие от семьи Коноверов, большинство из них были по происхождению поляками-католиками. Они зашивали свои сбережения в перины.
  Проезжая по улицам Стипльтона, Ник почувствовал странную ностальгию. Знакомый бассейн, знакомый боулинг, знакомые запахи и звуки. Старые дома с железными крышами, старые магазины с допотопными вывесками. Даже стоящие рядом с ними автомобили были настоящими американскими – большими и старыми. Остальные районы Фенвика давно уже приобрели гораздо более современный облик: вегетарианские кафе, французские рестораны, торговые галереи, дорогие европейские автомобили. Эти районы зачастую выглядели смешно и нелепо, как маленькая девочка, нацепившая мамины туфли на высоком каблуке и вымазавшая себе рот губной помадой.
  Остановив машину перед домом Кэсси Стадлер, Ник услышал, как по чьему-то радиоприемнику исполняют одну из любимых песен Лауры, которая даже разучивала ее на фортепиано, довольно фальшиво подпевая себе высоким голосом… При звуках этой песни у Ника защемило в груди. Он поднял в автомобиле все стекла, заткнул уши обеими руками и долго сидел без движения, глядя перед собой в пустоту.
  Потом Ник вышел из машины и позвонил в звонок. Раздался мелодичный перезвон, напомнивший церковные колокола. Затем дверь дома отворилась, и из темноты прихожей на дневной свет появилась маленькая женская фигурка.
  «Что я делаю? – думал Ник. – Я сошел с ума! Это же дочь человека, которого я убил!»
  «Каждого из нас кто-то любит!» – опять вспомнил он.
  – Мистер Коновер? – На Кэсси Стадлер были черная футболка и потертые джинсы. Девушка была еще стройнее, чем показалась Нику на похоронах. Выражение лица у нее было неприветливое. Взгляд – настороженный.
  – Я на секунду. Можно войти?
  – Зачем вы приехали? – У Кэсси были красные распухшие глаза, под ними притаились глубокие тени.
  – У меня кое-что для вас есть.
  – Заходите! – немного поколебавшись, пожала плечами девушка. Тон ее по-прежнему был ледяным, но она пропустила Ника в дверь.
  Ник оказался в маленькой, темной, пропахшей плесенью прихожей. Небольшой столик был завален письмами и газетами. На стене, в большой золоченой раме, красовался безвкусный морской пейзаж. Скорее всего, это была репродукция. В углу, рядом с лампой, прикрытой матерчатым абажуром с бахромой, стояла ваза с засушенными цветами. На другой стене висела в строгой черной раме вышивка: на фоне домика, производившего гораздо более веселое впечатление, чем тот, в котором оказался Ник, красовалась надпись из цветных ниток: «Я живу у дороги. Заходи, путник, и будь как дома». Везде лежал толстый слой пыли. Казалось, здесь десятилетиями никто не убирался и ни к чему не притрагивался. Сквозь приоткрытую дверь Ник увидел часть маленькой кухни с пузатым белым холодильником.
  – Итак, что вам нужно? – проговорила Кэсси, подойдя к тусклой лампе в углу.
  Достав конверт с чеком из кармана пиджака, Ник протянул его девушке. Взяв его в руки, Кэсси уставилась на него с таким видом, словно никогда раньше не видала конвертов. Потом она достала из конверта чек. Прочитав значившуюся на нем сумму, Кэсси, напротив, не выразила ни малейшего удивления и не проявила никаких эмоций.
  – Я не понимаю, – пробормотала она.
  – Это самое меньшее из того, что мы можем для вас сделать, – сказал Ник.
  – Что это за деньги?
  – Выходное пособие, которое причиталось вашему отцу.
  – Он же уволился по собственному желанию, – сказала начавшая что-то понимать Кэсси.
  – Он погорячился.
  Кэсси усмехнулась, обнажив ослепительно белые зубки. В другой ситуации они показались бы Нику очень красивыми, но сейчас он лишь вздрогнул.
  – Очень забавно, – проговорила Кэсси мелодичным низким голосом. Даже когда девушка не улыбалась, уголки ее рта были чуть-чуть вздернуты кверху, и казалось, что на ее губах постоянно играет лукавая усмешка.
  – Что?
  – Это очень забавно.
  – Забавно? Чек? Я вас не понимаю.
  – Нет. Не чек. Ваш визит. Вот что забавно.
  – Да?
  – Вы словно от меня откупаетесь.
  – Откупаюсь? Ни в коем случае! Просто мы допустили досадный промах. Мы не должны были отпускать вашего отца без этих денег, причитавшихся ему по праву. Неудивительно, что он был на нас так зол. Ведь он очень долго работал на «Стрэттоне» и заслужил самого доброго отношения.
  – Это весьма крупная сумма…
  – Но ведь он проработал у нас тридцать шесть лет. Именно эти деньги ему и полагались. Может, не по закону, но по совести – безусловно.
  – По совести? Выходит, вы чувствуете себя виноватым? – теперь Кэсси не скрывала усмешки; при этом у нее было выражение глаз кошки, играющей с мышью.
  – Не в этом дело. Я просто думаю, что мы должны вам помочь, – ответил Ник, все больше и больше чувствующий себя не в своей тарелке.
  – Не знаю, как вы дошли до такой жизни, – пробормотала Кэсси.
  «Пускай! – подумал Ник. – Пусть она смешает меня с грязью. Пусть она смешает с грязью „Стрэттон“. Пусть она выговорится. Может, ей полегчает. А может, полегчает и мне самому. Почему нет? Ведь я знал, на что иду, отправляясь сюда…»
  – Я же Ник-Мясник!
  – Бросьте! Я просто не понимаю, как вы можете жить, когда вас ненавидит почти весь город.
  – У меня такая работа.
  – Лучше такая, чем никакой.
  – Не всегда.
  – Пару лет назад вам, наверное, было лучше. Наверняка вас все обожали. Представляю, как вы купались в лучах собственной славы! И вот тебе на! Вы здесь!
  – Не могу сказать, что для меня существует только чужое мнение… – неуверенно пробормотал Ник.
  – Бросьте, – загадочно усмехнулась Кэсси. – Я же вижу, что вы очень страдаете, когда вас не любят.
  – Извините, но мне пора.
  – По-моему, я вас раздражаю, – сказала Кэсси. – И все-таки интересно, зачем такой явно не склонный к сентиментальности человек, как вы, явился сюда лично. Вы что, поувольняли всех рассыльных?
  – Не знаю, – покачал головой Ник. – Наверное, я действительно за вас переживаю. У меня ведь тоже в прошлом году погибла жена.
  – У вас есть дети? – Кэсси подняла на Ника карие глаза, в которых мелькнуло что-то похожее на боль.
  – Двое. Мальчик и девочка.
  – Сколько им?
  – Джулии десять, а Лукасу шестнадцать.
  – Потерять мать в их возрасте ужасно. Неужели чаша боли на пиршестве жизни не минует никого! – закатив глаза, пробормотала Кэсси.
  – Мне пора на работу. Извините за беспокойство.
  Внезапно у Кэсси подкосились ноги. Она сползла по стене на пол и растянулась бы на нем, если бы вовремя не оперлась на руку.
  – О Господи! – простонала она.
  – Вам плохо? – Ник наклонился над Кэсси.
  Девушка поднесла вторую руку ко лбу и закрыла глаза. Ее полупрозрачная нежная кожа приобрела мертвенный оттенок.
  – У меня от головы отлила кровь… Все поплыло перед глазами…
  – Чем я могу вам помочь?
  – Ничем. Мне просто надо посидеть… – еле заметно покачала головой Кэсси.
  – Может, воды? – Ник опустился на колени рядом с девушкой, у которой был такой вид, словно она сейчас окончательно потеряет сознание и рухнет на пол.
  – Не надо… – вновь покачала головой Кэсси. – Все в порядке…
  – Нет. Сидите так. Сейчас я вам что-нибудь принесу.
  – Не волнуйтесь, – прошептала Кэсси, закатив помутневшие глаза. – Со мной ничего не будет…
  Однако Ник уже поднялся на ноги и прошел в кухню. Там он обнаружил раковину полную грязной посуды, а на кухонном столе – несколько картонных коробок из китайского ресторана. Оглядевшись по сторонам, Ник обнаружил электрическую плиту с чайником на конфорке. Судя по весу, чайник был пуст. Отодвинув тарелки в раковине, Ник налил в чайник воды. Некоторое время он не мог понять, какая ручка от какой конфорки. Наконец плита стала подавать признаки жизни.
  – Вам нравится сычуаньская кухня?34 – крикнул Ник.
  Ответа не последовало.
  – Эй, вы живы?
  – Сычуаньская кухня довольно грубая, – раздался наконец слабый голос из прихожей. – Но в Фенвике всего пара китайских ресторанов. И оба довольно скверные… В Чикаго в десяти минутах ходьбы от моего дома китайских ресторанов штук шесть.
  – Но я вижу, вы не гнушаетесь и нашим китайским рестораном.
  – Он ближе всего к моему дому. А готовить мне в последнее время как-то нет настроения…
  Кэсси появилась на пороге кухни. Она держалась за дверной косяк. У нее тряслись колени. Наконец она опустилась на хромированный кухонный стул с красным виниловым сиденьем рядом с кухонным столом.
  Чайник стал закипать. Ник открыл допотопного вида холодильник, напомнивший ему вечно урчавшего монстра в родительском доме, но почти ничего в нем не обнаружил. Немного молока. Заткнутую пробкой полупустую бутылку австралийского вина. Штук пять яиц.
  В самом углу холодильника он обнаружил остатки пармезана и пучок зеленого лука.
  – У вас есть терка?
  – Есть, если не шутите…
  
  5
  
  Ник поставил на стол перед Кэсси тарелку с омлетом и кружку чая. Он слишком поздно заметил, что кружка украшена старой эмблемой корпорации «Стрэттон».
  Тем не менее Кэсси уплетала омлет за обе щеки.
  – Когда вы в последний раз ели? – спросил ее Ник.
  – Точно не помню, у меня в последнее время нет аппетита.
  – Не помните?
  – Да. Не помню. Мне недосуг об этом думать… А омлет очень вкусный! Большое спасибо!
  – Рад, что он пришелся вам по вкусу.
  – Никогда бы не подумала, что вы так хорошо готовите.
  – Омлет – венец моих кулинарных способностей.
  – Знаете, мне гораздо лучше. А ведь я чуть не потеряла сознание.
  – У вас там еще кусочек колбасы в холодильнике, но я не стал его трогать. Откуда мне знать, может, вы вегетарианка?
  – Вегетарианцы не едят яиц, – сказала Кэсси. – А вот некоторые разновидности глистов в отсутствии пищи пожирают сами себя.
  – Если бы я не приехал, вы последовали бы их примеру?
  – Возможно… Но генеральный директор корпорации «Стрэттон» избавил меня от этой участи омлетом. Об этом должны написать в газетах!
  – А как вы оказались в Чикаго?
  – Это долгая история. Я выросла в Фенвике, но в конце концов мама устала от папиных выходок. Это было еще до того, как ему поставили диагноз шизофрения. Мама переехала в Чикаго, а меня оставила здесь, с папой, но через пару лет я уехала к ней и стала жить с ней и ее вторым мужем… Ну вот, я кажется, не очень радушно принимаю гостей в своем родном доме. Так дело не пойдет!
  Кэсси встала, подошла к одному из шкафчиков и открыла нижнюю дверку. Внутри оказалось целое собрание пыльных бутылок: вермут, ликер «Бейлис» и разные другие.
  – Наверное, такой человек, как вы, не откажется от шотландского виски?
  – Вообще-то мне пора домой, к детям.
  – А, ну да… – протянула Кэсси с таким несчастным и одиноким видом, что у Ника защемило сердце. Он сказал Марте, что задержится на час, и уже не видел большой разницы между одним часом и двумя.
  – Ну хорошо, налейте немножко.
  Кэсси заметно повеселела и выудила из шкафчика бутылку виски.
  – «Джеймсонс».35 Ирландское, не шотландское. Ничего?
  – Пойдет.
  – Ой! – воскликнула Кэсси, достав из шкафчика пыльный граненый стакан. Стоило ей на него дунуть, как в воздух поднялось облачко пыли. Моя стакан под краном, Кэсси спросила: – Может, хотите со льдом?
  – А у вас есть?
  – Есть кубики. Ледяные. Для виски должны подойти.
  Открыв дверцу морозилки внутри допотопного холодильника, Кэсси вытащила оттуда древнюю ванночку для льда того типа, с которым Ник в последний раз сталкивался лет двадцать назад. Она была оснащена алюминиевым рычажком для извлечения ледяных кубиков из гнезд. Кэсси нажала на рычажок и раздался хруст, напомнивший Нику о далеком детстве. С точно таким же хрустом доставал из ванночки лед его отец, поглощавший виски каждый вечер и в немалых количествах.
  Бросив несколько неровных кубиков в стакан, Кэсси налила в него виски и подала стакан Нику. При этом она в первый раз взглянула ему прямо в глаза. У нее были большие, ясные глаза. Взглянув прямо в них, Ник почувствовал прилив желания, но тут же со стыдом одернул себя и взял стакан в руку.
  – А вы ничего не хотите? – спросил он.
  – Я терпеть не могу виски.
  Чайник на плите засвистел. Кэсси сняла его с плиты, нашла в шкафу коробку с пакетиками и заварила себе в кружке чая на травах.
  – Ну и как вам в родном доме?
  Виски было приятным на вкус и крепким. У Ника сразу же чуть-чуть закружилась голова. Он и сам давно ничего не ел.
  – Признаться, ощущения странные, – усевшись за стол, ответила Кэсси. – Сразу нахлынуло много воспоминаний, приятных и не очень. Не знаю, поймете ли вы меня…
  – Ну попробуйте, расскажите.
  – Представляете ли вы себе, что это такое, когда у одного из родителей психическое заболевание, а вы – слишком малы, чтобы понять, что именно происходит?
  – Не очень. И на что же это было похоже?
  Кэсси опустила на глаза веки и заговорила с отсутствующим выражением лица:
  – Представьте себе, что отец вас очень любит, крепко вас обнимает, вы бодаетесь с ним лбами и чувствуете себя хорошо и спокойно, вы знаете, что вас любят, и весь мир сияет для вас яркими красками. И вот, в один прекрасный день, вашего отца не узнать, а точнее, это он вас не узнает…
  – Так на него действовала болезнь?
  – Он смотрит на вас и не узнает! Вы больше не его любимая дочка. Может, вы похожи на нее, но он говорит, что его не провести и он знает, что вас подменили. Вам три года, или четыре, или пять лет и вы тянете к отцу ручонки и кричите «Папа!», и ждете, что он возьмет вас на руки. А он в ответ: «Ты кто? Кто ты на самом деле? Уйди! Уйди!» – Кэсси так живо изображала интонации голоса больного человека, что Нику стало не по себе и он начал понимать, через что ей пришлось пройти. – Внезапно вы понимаете, что ваш собственный отец вас боится. Разумеется, ничего подобного вы не ожидали. Никто еще не испытывал по отношению к вам таких чувств. Если вы проказничали, мама и папа на вас просто злились, кричали, ругались. Для ребенка это нормально. Он понимает, что родители, которые кричат на него, потому что он плохо себя ведет, все равно любят его и понимают, кто он такой. Они не принимают его за подменыша, чертенка или маленькую ведьму. Они его не боятся. Если же у отца шизофрения, это совсем другое дело. Когда у него припадок, он не понимает, кто вы. Родная дочь для него постороннее и опасное существо. Обманщица. Совершенно чужой человек, – с этими словами Кэсси печально усмехнулась.
  – Вижу, он был тяжело болен.
  – Конечно же он был болен, – сказала Кэсси. – Но разве ребенок может это понять? Я не поняла бы этого, даже если бы кто-нибудь дал себе тогда труд мне это объяснить.
  С этими словами девушка всхлипнула. Ей на глаза навернулись слезы, которые она утерла краем футболки, обнажив идеально гладкий плоский живот с маленьким пупком.
  Ник отвел глаза в сторону.
  – И никто так и не попробовал вам ничего объяснить?
  – Когда мне было лет тринадцать, я наконец сама это поняла. Маме не нравилась его болезнь, а когда ей что-то не нравилось, она никогда об этом не говорила. Если вдуматься, такое отношение тоже не очень нормальное…
  – Страшно подумать, что вам пришлось пережить! – Ник действительно ужасался и рассказу о детстве Кэсси Стадлер, и тому, через что она прошла в связи со смертью отца. Ему очень захотелось что-нибудь для нее сделать.
  – Не надо об этом думать. От этих мыслей будет только хуже. И вам, и мне.
  Уткнув в грудь подбородок, Кэсси некоторое время пыталась пригладить пальцами свои торчащие в разные стороны волосы. Когда она наконец подняла голову, Ник увидел, что щеки ее мокры от слез.
  – Зачем вам все это? – всхлипнула она. – Наверное, вам лучше уйти…
  – Кэсси! – Ник хотел просто успокоить девушку, но ее имя прозвучало в его устах неожиданно нежно.
  Некоторое время Кэсси Стадлер просто тихо всхлипывала, а потом проговорила сдавленным голосом:
  – Вам надо домой, к детям. Семья – самое главное…
  – Какая у меня теперь семья!..
  – Не смейте так говорить! – внезапно сверкнув глазами, воскликнула Кэсси. – Никогда не смейте так говорить о семье!
  Казалось, внутри ее вспыхнул пороховой заряд, но после вспышки пламя тут же угасло, и Ник ничуть не удивился такой реакции от человека, только что похоронившего своего убитого отца.
  – Извините, – проговорил он. – Я сам не знаю, что говорю. Детям и так было нелегко, а отец из меня вообще никудышный.
  – А как погибла их мать? – негромко спросила Кэсси.
  Ник отхлебнул виски. Перед его внутренним взором со страшной скоростью пронеслись кадры ужасного фильма: осколки стекла у Лауры в волосах, покореженная машина…
  – Я не люблю об этом рассказывать…
  – Да, понимаю. Извините.
  – Не стоит извиняться. Мне понятен ваш интерес.
  – Ой! Вы плачете!..
  Тут и Ник почувствовал, что по щекам у него текут слезы. Ему стало стыдно. Он проклял про себя крепкое виски, но тут Кэсси встала со стула, подошла к нему, погладила его по щеке теплой рукой, наклонилась и прижалась к его губам своими губами.
  Смутившись, Ник подался назад, но Кэсси придвинулась к нему еще ближе, еще крепче прижалась к его губам своими и положила руку ему на грудь.
  – Кэсси, мне пора домой, – отвернувшись, пробормотал Ник.
  – Ну да. Там ждут дети, – криво усмехнувшись, пробормотала девушка.
  – Все дело в женщине, которая с ними сидит. Ей жутко не нравится, когда я опаздываю.
  – Как, вы говорили, зовут вашу дочь?
  – Джулия.
  – Джулия. Какое красивое имя. Ну, ступайте домой. К дочери и сыну. Вы им нужны. Отправляйтесь к себе в коттеджный поселок.
  – Откуда вы знаете про коттеджный поселок?
  – Люди сказали.
  – Да?.. Но мне там совсем не нравится.
  – Нравится. Нравится. Еще как нравится!
  
  6
  
  Двенадцатилетняя дочка Латоны Камилла занималась на пианино в соседней комнате, и Одри было трудно сосредоточиться на том, что говорит сестра ее мужа. Вытаскивая кастрюлю с картошкой из духовки, Латона бубнила:
  – Не будь у Пола постоянного заработка, не знаю, что бы мы делали с тремя маленькими детьми на шее.
  – А как же твои таблетки? – спросила Одри, заметив в углу кухни пирамиду коробок со сжигателем жира.
  – Твою мать! – рявкнула Латона, уронив кастрюлю на опущенную дверцу духовки. – В долбаной прихватке дыра!
  Девятилетний Томас прибежал из столовой, где они с одиннадцатилетним братом Мэтью якобы накрывали на стол, а на самом деле по большей части баловались, грохоча посудой.
  – Мамочка, ты не обожглась?
  – Нет. Все в порядке, – сказала Латона, водружая кастрюлю на конфорку. – Иди! Заканчивайте накрывать на стол. И скажи Мэтью, чтобы сбегал и велел отцу и дяде Леону оторвать задницы от дивана. Сколько можно смотреть телевизор! Сейчас им подадут жрать!.. А таблетки… – добавила она, повернувшись к Одри. – Я опять опередила с ними свое время.
  – Это как?
  – В Фенвике, в этой грязной захолустной дыре, – медленно проговорила Латона, – никто не готов к терапии будущего. Все новое вызывает здесь страх!
  – И что ты будешь делать со всеми этими баночками?
  – Я знаю только то, что платить за них я не собираюсь. Пусть не надеются. Прочитай-ка, что написано мелким шрифтом в моем контракте. Думаю, это они мне дорого заплатят за обман!
  – Сейчас, – без особого энтузиазма пробормотала Одри, которой меньше всего хотелось вмешиваться в очередную безумную затею Латоны.
  – Вообще-то деньги не самое важное, – пробормотала Одри. – Мы не шикуем, но моего жалованья нам кое-как хватает.
  – Это потому, что у вас нет детей, – заметила Латона.
  – Моя самая большая проблема – Леон.
  – А чем он вообще занимается целый день? – подбоченясь спросила Латона, не забывая при этом махать в воздухе обожженной рукой.
  – Смотрит телевизор и пьет пиво, – ответила Одри.
  – Я так и знала, что именно этим все и кончится. Мы его избаловали. Он был нашим любимчиком, моим и мамы. Мы ему все позволяли, а теперь ты расхлебываешь кашу, которую мы заварили… Ты что-нибудь слышишь?
  – Ничего.
  – Вот именно! – во все горло заорала Латона. – Камилла! Ах ты маленькая дрянь! Ты еще двадцать минут должна заниматься! Почему ты не играешь?
  Из-за стенки послышался недовольный голос девочки.
  – Замолчи и играй, а то останешься без ужина!.. Не понимаю, что с этой девчонкой, – прорычала Латона, повернувшись к Одри. – Совсем от рук отбилась!
  
  На ужин был мясной рулет с картошкой и сыром. Еда была жирная и очень тяжелая для желудка, но невероятно вкусная. Леон сидел рядом с сестрой на одном конце стола. Муж Латоны – с другого конца. Между ними сидели два ерзавших мальчишки, а напротив них сидела Одри и стоял пустой стул Камиллы.
  Из гостиной доносились унылые прерывистые звуки пианино. Одри узнала музыку. Брамс. Один из вальсов. Камилла вступила с ним в схватку не на жизнь, а на смерть.
  Томас над чем-то расхохотался во все горло.
  – Козел ты! – завизжал на него Мэтью.
  – Закрой свою вонючую пасть! Не сметь ругаться, ублюдки! – взорвалась Латона.
  Оба мальчика мгновенно затихли.
  – Хорошо, мама, – пискнул с побитым видом Мэтью.
  – Вот так-то, – пробормотала Латона.
  Одри поймала взгляд маленького Томаса и сокрушенно покачала головой, не забыв при этом ему улыбнуться.
  Леон не поднимал головы от тарелки.
  – Жаль, что я не могу есть у тебя каждый вечер, Латона, – пробормотал он с набитым ртом.
  Латона просияла, но тут же спохватилась и пробурчала:
  – И поэтому ты не работаешь?
  – А кем я, по-твоему, должен работать? – демонстративно отложив вилку, начал Леон. – Оператором электростатического напылителя на помойке?
  – Кем-нибудь другим, – сказала Латона.
  – Кем, например? – спросил Леон. – Кем здесь может работать человек с моей квалификацией?
  – С его квалификацией! – расхохоталась Латона.
  – А тебя когда в последний раз увольняли? – заорал в ответ Леон. – Ты хоть представляешь себе, что это такое? Как, ты думаешь, я теперь себя чувствую?
  – Сейчас я скажу тебе, что я чувствую, когда ты сидишь на заднице целыми днями и ни хрена не делаешь! – заявила Латона и прислушалась. – Камилла! – рявкнула она. – Ты чем там занимаешься?
  Девочка в соседней комнате отвечала глухо и неразборчиво.
  – Мы уже ужинаем! – крикнула Латона. – Заканчивай урок, а то мы все съедим без тебя.
  – Меня это достало! – взвыла Камилла.
  – Можешь выть, сколько хочешь! – заорала в ответ Латона. – Пока не закончишь урок, есть не сядешь!
  – Давайте-ка я с ней поговорю, – сказала Одри, аккуратно встала из-за стола и прошла в соседнюю комнату.
  Камилла оперлась локтями о клавиши, положила голову на руки и рыдала. Одри села рядом на стул и стала гладить ее по голове, ерошить волосы.
  – Что случилось, Камилла?
  – Я больше не могу! – Камилла подняла заплаканное лицо. – У меня не получается! Я не понимаю. Это настоящая пытка!
  Одри взглянула на ноты – «Брамс. Вальс ля минор».
  – Ну, чего ты не понимаешь?
  Ткнув в ноты мокрым от слез пальцем, Камилла оставила на листе мокрое пятно.
  – Вот это. Трель или как это называется?
  – Да, кажется, трель.
  Одри попросила Камиллу немного подвинуться и сыграла несколько тактов.
  – Так?
  – Да. Но у меня не получается.
  – Попробуй так, – Одри сыграла трель медленнее. – На октаву ниже.
  Камилла прикоснулась дрожащими пальцами к клавишам и начала играть.
  – Вот так. Слушай лучше! – Одри сыграла опять.
  Камилла постаралась подражать Одри, и вышло у нее довольно похоже.
  – Молодец! – сказала Одри. – Ты поняла. Сыграй еще раз.
  На этот раз Камилла сыграла правильно.
  – Теперь вернемся назад на пару тактов. Вот отсюда. Играй.
  Камилла сыграла две первые строки на второй странице.
  – Отлично! – воскликнула Одри. – Ты схватываешь все на лету! Теперь у тебя все получится без меня.
  Камилла улыбнулась дрожащими губами.
  – Когда у вас концерт?
  – На будущей неделе.
  – А что еще ты будешь играть?
  – «Маленькие прелюдии».
  – Бетховена?
  Камилла кивнула.
  – Можно мне прийти к тебе на концерт?
  – А у тебя будет время? – на этот раз Камилла расплылась в улыбке.
  – Конечно. Мне очень хочется тебя послушать. А теперь давай быстренько заканчивай. Мне скучно без тебя за столом.
  Когда Одри вернулась в столовую, Пол поднял на нее глаза. Он был щуплым мужчиной с впалыми щеками, болезненным на вид, но очень добрым.
  Тем временем в соседней комнате Камилла громко и уверенно исполняла вальс Брамса.
  – Не знаю, чем ты ей пригрозила, – удивленно сказал он, – но ты наставила нашу девочку на путь истинный.
  – Она, наверное, показала Камилле наручники, – предположила Латона.
  – Скорее, пистолет, – пробормотал успокоившийся и вернувшийся к своей немногословной манере Леон.
  – Да нет, – усаживаясь за стол, сказала Одри. – Камилле просто надо было помочь. Кое-что объяснить.
  – Я хочу мороженого! – заявил Томас.
  – Мороженое выдаю здесь я, – сказала Латона. – И в данный момент ты не значишься в моих списках на его получение.
  – Почему?!
  – Ты не доел половину своей порции мяса… А что ты сейчас расследуешь, Одри?
  – Не хочется говорить об этом за столом, – ответила Одри.
  – Можешь не вдаваться в кровавые подробности.
  – У нас кровавые подробности на каждом шагу.
  – Она расследует убийство сотрудника «Стрэттона» в Гастингсе, – сказал Леон.
  Одри была поражена тем, что Леон вообще помнит, где именно она работает, но сочла своим долгом его упрекнуть:
  – Вообще-то подробности моей работы нельзя разглашать.
  – Да ладно! Мы же все родные люди, – махнула рукой Латона.
  – Да, но все же, – настаивала Одри.
  – Мы все будем молчать, как могила! – заявила Латона. – Считай, что мы проглотили язык и ничего не слышали об этом несчастном, поплатившемся жизнью за крэк или другую ядовитую дрянь такого рода, – многозначительно глядя на своих сыновей, проговорила Латона.
  – А ведь я его знал, – сказал Леон.
  – Кого? – удивилась Одри. – Эндрю Стадлера?
  – Да, – Леон кивнул. – Обычно он ни с кем не общался, но я пару раз разговаривал с ним в раздевалке, – с этими словами Леон наложил себе в тарелку третью порцию мяса с картошкой. – Нормальный мужик.
  – У него были психические расстройства, – сказала Одри.
  – Никогда бы не сказал, – покачал головой Леон. – На вид совершенно нормальный. Вежливый. Скромный.
  – Да? – удивилась Одри.
  – Вот уж поверь мне, – сказал Леон.
  – Я закончила! – гордо заявила Камилла, войдя в столовую и усаживаясь рядом с Одри. Девочка тихонько погладила под столом руку тети. У Одри от счастья затрепетало сердце.
  – Долго же ты возилась, – сказала Латона. – Надеюсь, выучила все как следует.
  – Ты отлично играла, – сказала племяннице Одри.
  
  7
  
  Придя на работу чуть раньше обычного, Ник выпил стаканчик кофе из автомата, обслуживающего руководителей «Стрэттона», и пошел проверять электронную почту. Как обычно, к нему прибыло изрядное количество предложений «Виагры» по цене аспирина, таблеток для десятикратного увеличения пениса и практически беспроцентных займов. Заголовки этих сообщений содержали самые невероятные орфографические ошибки, позволившие этим сообщениям проскользнуть сквозь сети почтовых программ, вылавливающих недобросовестную и назойливую рекламу. Помимо продавцов таблеток и банкиров к Нику обращались многочисленные мнимые вдовы и разнообразнейшие отпрыски покойных африканских диктаторов с обещаниями несметных гонораров за помощь в переводе многомиллионных сумм из их стран на счета в США.
  Ник же думал о Кэсси Стадлер. Он находил ее не только очень привлекательной, но и совершенно непохожей на остальных женщин, с которыми ему приходилось иметь дело. Кроме того, явно не подозревающая о роли Ника в своей личной трагедии Кэсси, кажется, тоже им заинтересовалась.
  Не получив никаких известий от фирмы «Атлас-Маккензи», колоссальная сделка с которой только что провалилась, Ник не расстроился. В любом случае он сам собирался связаться с представителями этой фирмы, чтобы узнать, почему они передумали, и попытаться уговорить их все-таки заключить контракт со «Стрэттоном».
  Марджори еще не пришла на работу, и Ник набирал все номера сам. Было начало восьмого. Обычно руководители «Атлас-Маккензи» в это время были уже на работе. Чтобы поговорить с кем-нибудь из них, достаточно было набрать десятизначный номер. Совсем небольшое усилие. Сколько энергии для этого нужно потратить? Да не больше той, что содержится в маленькой горстке хлопьев, которые Джулия отказывалась есть по утрам! У него хватит на это сил! Зачем ему вообще секретарша?
  Ответившая на звонок Ника дама заявила, что мистер Хардвик на совещании. Ник представил себе, какие страшные жесты делает Хардвик этой даме, чтобы она ни за что не звала его к телефону.
  Вот так! Вот поэтому-то никогда и не нужно звонить самому – чтобы тебе не врали прямо в ухо!
  Нику показалось, что секретарша на другом конце провода чуть не рассмеялась, рассыпаясь в извинениях за то, что не может сейчас соединить его с мистером Хардвиком. Кажется, ей нравилось водить за нос генерального директора другой крупной фирмы. Внезапно Ник вспомнил сердитую официантку в ресторане «Терра» и подумал, что она наверняка плюнула ему в салат. Что-то уж больно довольный вид был у нее.
  Ник разглядывал окружающие его серебристые панели с почти нескрываемым отвращением. Деньги и положение могут защитить человека от многих вещей, но далеко не от всех. Когда пару лет назад Нику нужно было продлить водительское удостоверение, он не стоял в очереди в автомобильной инспекции, как делал это раньше. Руководителю крупной фирмы некогда стоять в очередях, по его поручению это сделал какой-то молодой сотрудник из юридического отдела «Стрэттона». Ник уже не помнил, когда в последний раз стоял в очереди на такси в аэропорту. За ним всегда присылали машину, и ему достаточно было высмотреть в толпе водителя с табличкой «КОНОВЕР». Кроме того, руководители крупных корпораций не возятся со своим багажом. За них это делают водители и носильщики. Но вот от плохой погоды должность Ника не защищала. И в автомобильных пробках никто не пускал свои машины в кювет, чтобы расчистить ему дорогу. В таких ситуациях Ник вспоминал, что он такой же человек, как и все остальные, и в конечном итоге его ожидает одинаковая со всеми остальными участь. Один человек командует, а другой человек подчиняется, но если командира ненавидит собственный сын, он вполне может позавидовать подчиненному, в котором дети души не чают. Болезни и смерть также не интересуются должностями и суммами на банковских счетах…
  Потом Ник попытался дозвониться до Макфарланда. Так звали того руководителя на «Атлас-Маккензи», который внешне смахивал на Ричарда Никсона. Секретарша Макфарланда заявила, что ее босс в отъезде, и несколько раз повторила, что сообщит Макфарланду о звонке Ника, явно намекая, что самому Нику больше звонить Макфарланду не нужно.
  Через двадцать минут из-за перегородки донеслись шуршание и аромат духов. Прибыла Марджори.
  Ник встал, потянулся и обошел перегородку.
  – Ну как дела? – спросил он. – Как литературный кружок? Что читаете? «Манчестерское аббатство»?
  – Вы имеете в виду «Нортенгерское аббатство»? Мы прочитали его несколько недель назад. На этой неделе мы читаем «Мэнсфилд-парк».36
  – Вот как?
  – Я думала, что Джейн Остин написала «Нортенгерское аббатство» довольно рано в своей писательской карьере, а оказывается, эта книга была опубликована только после ее смерти, – сказала Марджори, поворачиваясь к компьютеру. – Удивительные вещи остаются после умерших людей.
  Нику показалось, что кто-то прикоснулся ему к горлу ледяным лезвием ножа.
  – «Доводы рассудка» тоже вышли после ее смерти, – продолжала Марджори, – и «Билли Бад»37 вышел после смерти автора. Его мы читали в прошлом году. Я не знала, что вы вообще читаете книги. Приходите к нам в литературный кружок.
  – Обязательно приду. Когда вы будете обсуждать «Руководство по техническому обслуживанию автоматической коробки передач автомобилей марки „шевроле“». Других книг я действительно не читаю, – сухо ответил Ник. – Я жду звонка с «Атлас-Маккензи». Мне могут позвонить Хардвик или Макфарланд. Обязательно соедините меня с ними. Где бы я ни был и что бы ни делал.
  Следующие два часа Ник провел на смертельно скучных совещаниях. Руководитель отдела снабжения и шесть его помощников совместными умственными усилиями пришли к выводу о необходимости разнообразить список поставщиков металлизированной краски. Они высказывали свои соображения по этому поводу так возбужденно, словно только что придумали порох. Затем Ник заслушал отдел по охране труда, в состав которого входило несколько инженеров и несметное число юристов, которых волновали в основном последствия судебных процессов, а не здоровье рабочих. Никто так и не позвал Ника к телефону.
  Возвращаясь к себе после совещаний, Ник вопросительно посмотрел на Марджори.
  – А что, с «Атлас-Маккензи» обязательно должны звонить сегодня утром? – спросила она.
  – Я сам звонил им рано утром, – вздохнул Ник. – Хардвик был на совещании, а Макфарланд куда-то ехал. Оба должны перезвонить мне при первой возможности.
  Впрочем, Ник звонил им еще раз и выслушал те же обещания. Судя по всему, у руководителей «Атлас-Маккензи» были очень ограниченные возможности. Или другие более важные занятия…
  – А может, они избегают с вами разговаривать?
  – Не исключено.
  – А вам очень нужно с ними поговорить? – с хитрым видом спросила Марджори. – Хотите я мигом их найду?
  – Ну хочу… – улыбнулся Ник.
  Ник пошел к себе за перегородку, а Марджори начала названивать по телефону. Ник слышал не все, что она говорила, но отдельные фразы до него долетали:
  – Это авиакомпания «Юнайтед эйрлайнс», – авторитетным тоном говорила Марджори. – Мистер Макфарланд потерял свой чемодан, мы его нашли, но не можем дозвониться до мистера Макфарланда. Судя по всему, наш служащий неправильно записал номер его мобильного телефона…
  Через минуту Марджори попросила Ника подойти к телефону.
  – Я говорю с Джимом Макфарландом? – спросил Ник, подняв трубку.
  – Да, – осторожно ответили на том конце телефонного провода.
  – Говорит Ник Коновер.
  – Ник? Здравствуйте! – Макфарланд говорил вежливым тоном, но с заметной дрожью в голосе.
  Нику очень хотелось сказать: «Вы хоть отдаете себе отчет в том, сколько времени и средств мы потратили на разработку прототипов мебели для вашей компании? А теперь вы даже не даете себе труда мне позвонить!»
  Вместо этого он, как можно непринужденнее, сказал:
  – Я хотел бы узнать, на каком мы этапе. Что там с нашим контрактом?
  – Ну да, – ответил Макфарланд. – Я и сам как раз собирался звонить вам по этому поводу.
  – Ну так что?
  – Видите ли, – Макфарланд шумно перевел дух, – когда мы обсуждали с вами контракт, мы не знали, что «Стрэттон» продается. А раз ваша компания выставлена на продажу, это меняет дело.
  – «Стрэттон» продается? С чего вы это взяли? – стараясь говорить спокойно, спросил Ник.
  В начале своей карьеры Ник думал, что руководителям не нужно лизать ничью задницу, и эта перспектива его прельщала. Однако со временем он понял, что над любым руководителем нависает задница руководителя более высокого ранга…
  – Дело в том, что Хардвик всегда очень заботится о том, чтобы мы сотрудничали только с компаниями, способными в дальнейшем обслуживать оборудование, которое мы у них приобретаем, – говорил Макфарланд. – А раз вы продаетесь, о каком обслуживании может идти речь?
  Ник был ошеломлен услышанным, но твердым голосом заявил:
  – «Стрэттон» не продается.
  Некоторое время Макфарланд молчал, а потом негромко сказал:
  – Прошу вас никому не говорить о том, что я вам сейчас скажу. Так вот, в Гонконге мы пользуемся услугами той же самой юридической фирмы, что и «Фэрфилд партнерс». Вот мы и узнали…
  – Это ерунда какая-то!
  – Для нас – нет.
  – Но послушайте же! Я все-таки генеральный директор корпорации «Стрэттон». Если бы она продавалась, я бы наверняка об этом знал. Как вы думаете, а?
  – К сожалению, совершенно неважно, как и что думаю об этом я.
  Страшнее всего было то, что Макфарланд говорил вполне сочувственно, тоном врача, сообщающего любимому пациенту о том, что его болезнь неизлечима.
  
  8
  
  В половине одиннадцатого Марджори высунула голову из-за перегородки.
  – Напоминаю, что в половине первого вы обедаете с Родриком Дугласом из торгово-промышленной палаты, а сразу после обеда у вас совещание с руководством отдела по развитию бизнеса.
  Повернувшись на стуле к окну, Ник рассеянно бросил:
  – Хорошо. Спасибо.
  На улице светило солнце, голубело небо, легкий ветерок шевелил на деревьях листочки. Самолет прочертил небо белой полоской.
  Вот уже семь дней Эндрю Стадлер был на том свете.
  При этой мысли Ник вздрогнул, словно из окна потянуло ледяным холодом. Он вспомнил тонкие черты лица Кэсси Стадлер, казавшейся ему очень хрупкой, словно сделанной из фарфора.
  Вспомнив, сколько боли было у нее в глазах, Ник, не задумываясь, набрал номер Кэсси Стадлер.
  – Алло? – сонным голосом сказала Кэсси.
  – Это Ник Коновер. Я вас не разбудил?
  – Разбудили? Нет. Я… А сколько сейчас времени?
  – Все ясно. Я все-таки вас разбудил. Извините. Сейчас половина одиннадцатого. Спите дальше, не буду вам мешать.
  – Нет-нет! – тут же воскликнула Кэсси. – Очень хорошо, что вы позвонили. Знаете, насчет вчерашнего…
  – Кэсси, я позвонил, чтобы узнать, как вы себя чувствуете. По-моему, вчера вам было очень плохо.
  – Может, сначала и было, но когда мы поговорили, мне стало гораздо лучше.
  – Ну вот и отлично.
  – Если хотите, приезжайте ко мне обедать.
  – Сегодня?
  – Ой, извините. Я сама не знаю, что говорю. Вы же директор крупной компании, у вас все обеды наверняка расписаны на десять лет вперед.
  – Вот и нет, – ответил Ник. – Мой сегодняшний деловой обед только что отменился, и я собирался есть сэндвич у себя за рабочим столом… Вместо этого я с удовольствием приеду к вам.
  – Да? Здорово! Вот только…
  – Знаю. У вас пустой холодильник.
  – Увы, но это так. Чем же я буду вас угощать?
  – Я куплю что-нибудь по дороге. Увидимся ровно в двенадцать.
  Повесив телефонную трубку, Ник пошел за перегородку к Марджори.
  – Отмените, пожалуйста, все мои деловые встречи на сегодня, – попросил он.
  – Что, обе?!
  – Да.
  – Да вы прогульщик! – улыбнулась Марджори. – Но какой сегодня прекрасный день! В детстве даже я, наверное, прогуляла бы уроки!
  – Да нет, мне просто обязательно надо съездить в одно место.
  
  9
  
  Дом на 16-й Западной улице в Стипльтоне показался Нику еще меньше, чем был вчера. Он выглядел почти миниатюрным кукольным домиком. Два этажа. Стены отделаны чем-то белым – алюминием или пластиком. Чтобы понять, нужно было подойти и постучать пальцем. Черные ставни на окнах казались какими-то маленькими, несерьезными.
  Ник заехал в супермаркет и теперь звонил в звонок с двумя коричневыми пакетами в руках. Внутри дома зазвенели колокола.
  Прошло с полминуты, прежде чем Кэсси отворила дверь. На ней была черная вязаная кофточка без рукавов и узкие черные брюки. Ее бледное и грустное лицо было очень красиво. На губах была помада странного оранжевого оттенка, который тем не менее ей очень шел. И вообще у Кэсси был отдохнувший, посвежевший вид.
  – А я-то думала, что вы пошутили и не приедете, – сказала она и проводила Ника в гостиную через прихожую мимо вазы с сухими цветами и вышивки на стене. В гостиной играла музыка. «Одна, всегда одна…» – пел низкий женский голос. Кэсси поспешила убрать звук.
  Ник стал выкладывать купленные продукты: хлеб, яйца, сок, молоко, минеральную воду, фрукты, пару бутылок холодного чая.
  – Вот, пожалуйста, – проговорил он, с важным видом выкладывая на бумажные тарелки сандвичи. – С индейкой и с ростбифом.
  Кэсси с сомнением покосилась на ростбиф.
  – В ростбифе слишком много крови, – сказала она. – Мне больше нравится хорошо прожаренное, испеченное до хрустящей корочки мясо.
  – Хорошо, – согласился Ник. – Тогда я буду ростбиф, а вы берите индейку.
  Некоторое время Ник и Кэсси молча жевали. Потом Ник, стараясь скрыть смущение, стал аккуратно свертывать бумажные салфетки. Кэсси допила почти весь холодный чай и вертела в руках пробку от бутылки. Молчание стало неловким, и Ник уже раскаивался в том, что приехал. Он судорожно придумывал, что бы сказать, но Кэсси его опередила:
  – Какой только полезной информации не почерпнешь на пробках. На этой, например, написано, что самой последней в английском алфавите появилась буква «z».
  Ник судорожно подыскивал ответ, но Кэсси продолжала сама:
  – Спасибо, что навестили меня, оторвав время от управления одной из крупнейших американских компаний.
  – Благодаря вашему приглашению я сумел отменить невероятно скучный бизнес-ланч!
  – Я помешала вашей работе?
  – Ни в коем случае. Я был рад улизнуть.
  – А вы меня вчера очень удивили.
  – Чем?
  – Никакой вы не Ник-Мясник. Чего только не выдумают люди! Впрочем, как понять чужую душу, когда и в тихом омуте…
  – Можно искупаться жарким днем?
  – Что-то в этом роде… А иногда случается встретить человека на грани отчаяния, и как тут не протянуть ему руку?
  – А мне не кажется, что вы на грани отчаяния.
  – Я не о себе. Я – о вас.
  – Что? – покраснев, спросил Ник.
  Кэсси пошла ставить чайник.
  – Мы оба пережили утраты, – сказала она от плиты. – Рильке38 писал, что потеря близкого человека похожа на непреодолимый замкнутый круг.
  – Ну да, – пробормотал Ник. – Помню, в детстве у меня был большой блестящий циркуль…
  – До знакомства с вами я считала вас типичным директором. А знаете, кто вы на самом деле? – спросила Кэсси, глядя Нику прямо в глаза. – Вы семьянин до мозга костей.
  – Скажите это моему сыну, – поперхнувшись, проговорил Ник.
  – В его возрасте тяжело потерять мать, – негромко сказала Кэсси и достала из шкафа чайник и кружки.
  – Терять мать тяжело в любом возрасте.
  – Представляю, как вы теперь нужны вашему сыну.
  – У меня складывается совсем обратное впечатление, – с горечью в голосе пробормотал Ник.
  – Он чувствует себя одиноким и злится за это на весь мир. Вот и вам достается от него за компанию, – опустив глаза, проговорила Кэсси. – Но у вас все будет в порядке, потому что вы любите друг друга, и вы – одна семья.
  – Мы были семьей.
  – Вы даже не представляете, как повезло вашим детям!
  – Неужели?
  – Между прочим, – сказала Кэсси, повернувшись к Нику, – директор большой компании тоже своего рода глава большой семьи.
  – Ну да, – с горечью сказал Ник. – Неплохая семейка. Как у эскимосов. Если дед ослеп и не ходит больше на охоту, внуки сажают его на льдину и отталкивают от берега палкой, чтоб он не посягал на запасы тюленьего жира в чуме.
  – Сомневаюсь, что вы получили большое удовольствие от увольнений.
  – Уволенные мною получили еще меньше удовольствия.
  – У папы было много проблем, но, когда он ходил на работу, ему приходилось держать себя в руках. Став на работе ненужным, он совсем раскис.
  Ник молча кивнул. У него защемило в груди.
  – По правде говоря, я очень сердилась на «Стрэттон». И на вас очень сердилась, – сказала Кэсси. – Может, это оттого, что я женщина и все принимаю близко к сердцу. Но после увольнения папе действительно стало хуже. Такие события не могли пройти бесследно для его больной головы.
  – Кэсси… – начал было Ник, но не смог продолжать.
  – Но, познакомившись с вами, я все поняла. Вы тут ни при чем. Это ваши хозяева из Бостона заставили вас увольнять людей. Ведь хозяев волнует только прибыль.
  – Действительно так.
  – Но ведь вас-то волнует не только прибыль. Правда? Видите, я кое-что начала понимать. Возможно, последние пару лет директору «Стрэттона» приходилось не лучше, чем дочери шизофреника. Сегодня вас любят, а завтра ненавидят, – сказала Кэсси, опершись руками о стол.
  – Мне очень жаль, что все так случилось с вашим отцом, – сказал Ник. – Вы даже не поверите, до какой степени мне самому больно…
  Как же ей поверить, если, на самом деле, она ничего не знает!..
  – А папа, – прошептала Кэсси дрожащим голосом, – папа не хотел… Он не хотел болеть, но ничего не мог поделать с болезнью. Она возвращалась внезапно… А он тоже хотел быть мне хорошим отцом, таким, как вы…
  Кэсси начала всхлипывать и заплакала. Слезы текли по ее покрасневшим щекам, и она закрыла лицо руками.
  Ник быстро встал, отодвинул стул и обнял Кэсси за плечи.
  – Извините, – пробормотал он. – Извините, я не хотел…
  Девушка была маленькая, как птичка, ее худенькие плечи дрожали. От нее повеяло каким-то пряным, экзотическим ароматом. Ник почувствовал, как в нем пробуждается желание, и ему стало неудобно.
  – Извините, – повторил он.
  – Хватит извиняться! – Кэсси подняла на него заплаканные глаза и попробовала улыбнуться. – Вы здесь ни при чем.
  Ник вспомнил, как однажды чинил дома розетку, не вывинтив пробку, и его дернуло электрическим током. Сейчас его точно так же оглушило чувство вины. Он онемел.
  – Я думаю, вы хороший человек, Николас Коновер, – сказала Кэсси.
  – Вы же меня совсем не знаете.
  – Я знаю вас лучше, чем вы думаете.
  Ник почувствовал у себя на спине руку девушки. Кэсси прижалась к нему всем телом, поднялась на цыпочки и поцеловала его в губы. На этот раз Ник и не подумал отворачиваться. Он ответил на поцелуй Кэсси и обнял ее за талию.
  Девушка закрыла глаза.
  На плите засвистел закипающий чайник.
  
  Кэсси еще долго лежала на Нике, прижимаясь щекой к его мокрой от пота груди. Ник слышал, как ее бешено стучавшее сердце потихоньку успокаивается. Он погладил Кэсси по волосам, провел рукой по безупречно гладкой коже у нее на спине. Девушка что-то пробормотала и еще крепче прижалась к Нику маленькой упругой грудью.
  – Я не знаю… – начал было Ник.
  – Не знаешь, так молчи! – улыбнувшись, Кэсси приподнялась на локте, а потом – села, не слезая с Ника, и погладила волосы у него на груди.
  Ник поерзал по жесткому дивану, приподнялся и обнял Кэсси. Теперь они оба сидели.
  – Какой ты сильный!
  Круглые маленькие груди Кэсси все еще дразнили Ника набухшими сосками. У нее была очень тонкая талия. Девушка потянулась к столу. При этом Ник успел поцеловать оказавшуюся у самого его носа грудь. Кэсси взяла со стола пачку «Мальборо» и пластмассовую зажигалку. Вытащив сигарету, она протянула ее Нику.
  – Нет, спасибо, – сказал Ник.
  Кэсси пожала плечами, закурила, затянулась и выпустила тоненькую струйку табачного дыма.
  – «Я живу у дороги. Заходи, путник, и будь как дома», – сказал Ник. – Это твоя бабушка вышила?
  – Нет. Это мама купила на барахолке. Ей нравилась эта надпись.
  – Когда же ты отсюда уехала?
  – Мне недавно исполнилось двадцать девять, а уехала я отсюда, когда мне было двенадцать. Давно это было. Но я часто приезжала к папе в гости.
  – Ты ходила в школу в Чикаго?
  – Собираешься писать биографию Кэсси Стадлер?
  – Да нет. Я просто так.
  – Мама вышла замуж во второй раз, когда мне было одиннадцать. За зубного врача. У него уже было двое детей почти моего возраста. Чуть постарше. Они так меня и не полюбили, их отец тоже. В конце концов от меня решили избавиться и отправили в интернат.
  – Представляю, как тебе там было плохо.
  – Да я бы не сказала. – Кэсси затянулась сигаретой. – Я была довольно развитым ребенком и училась лучше всех. Учителя меня хвалили. Я получала разные награды. На выпускных экзаменах я получила только высшие оценки. Видел бы ты меня в семнадцать лет. Сколько надежд я подавала! Не то что сейчас – сумасшедшая.
  – Ты не похожа на сумасшедшую.
  – Это я ловко маскируюсь.
  – Зачем ты так говоришь? Это не смешно.
  – Не смешно? Знаешь, жизнь часто шутит с нами, а мы не понимаем, а только делаем вид.
  – Нет. С такими мыслями жить нельзя! – Ник покосился на часы и внезапно понял, что идет уже третий час, и ему давно пора на работу.
  – Пора идти? – заметила его беспокойство Кэсси.
  – Я… Мне…
  – Иди, иди, Ник. Тебя ждет целая корпорация…
  
  10
  
  Заведующий психиатрическим отделением окружной больницы доктор Аарон Ландис постоянно усмехался. В конце концов Одри пришла к выводу, что у доктора что-то с мышцами лица, ведь в ее внешности, кажется, не было ничего комичного. У доктора были редкие седые волосы и безвольный подбородок, плохо скрытый аккуратно подстриженной седой бородкой. Сначала Одри стало жалко неказистого старого доктора, но ее жалость скоро испарилась.
  Кабинет доктора был маленький, и в нем царил ужасный беспорядок. Повсюду валялись книги и бумаги. Одри с трудом нашла свободный уголок стула, чтобы присесть. Единственным украшением кабинета служила фотография некрасивой жены доктора и их неказистого сына, а также развешанные по стенам рентгеновские снимки человеческого мозга.
  – Я так и не понял вашего вопроса, – заявил доктор Ландис, хотя Одри уже все ему объяснила на пальцах.
  – Я спрашиваю, обнаруживал ли Эндрю Стадлер склонность к насилию?
  – Вы требуете, чтобы я раскрыл врачебную тайну?
  – Эндрю Стадлера нет в живых, – негромко проговорила Одри.
  – Врачебная тайна не умирает вместе с больным. Вам следовало бы это знать. Так гласит постановление Верховного суда, вынесенное десять лет назад. Более того, принося Гиппократову клятву, я обещал свято хранить врачебную тайну.
  – Эндрю Стадлера убили, доктор, и мы ищем его убийцу.
  – Похвально, но не понимаю, как это меня касается.
  – Нам пока неизвестны кое-какие подробности его гибели, и надеюсь, вы поможете пролить на них свет.
  – Я буду рад вам помочь, если мне не придется нарушать при этом права мистера Стадлера.
  – Благодарю вас, доктор. Итак, скажите мне в самых общих чертах, склонно ли большинство шизофреников к насилию?
  Психиатр уставился в потолок, как будто не в силах больше переносить тупость окружающего мира, шумно перевел дух и с нескрываемым сочувствием посмотрел на Одри.
  – Такое мнение – один из опаснейших предрассудков, касающихся шизофрении.
  – Просветите же меня, доктор.
  – Шизофрения – хроническое, периодически возобновляющееся психическое заболевание, возникающее, как правило, вскоре по достижении совершеннолетия и длящееся до смерти больного. Мы даже не знаем, болезнь это или синдром. Лично я предпочитаю говорить о спектральных шизофренических отклонениях, но большинство коллег со мной в этом не согласны. Основными же симптомами шизофрении являются нарушение мыслительного процесса, провалы в логике, искажение картины реального мира и галлюцинации.
  – А паранойя?
  – Зачастую тоже. И трудности в общении с окружающими… А можно я тоже задам вам один вопрос? Вам на работе наверняка часто приходится сталкиваться с насилием?
  – Да.
  – И что же, большинство преступников шизофреники?
  – Нет.
  – Вот именно. Большинство насильственных деяний совершается не шизофрениками, и большинство шизофреников не склонно к насилию…
  – Но…
  – Разрешите договорить! Большинство шизофреников никогда не прибегает к насилию. Шизофреник гораздо более склонен покончить с собой, чем убить другого человека.
  – Значит, Эндрю Стадлер не был склонен к насилию?
  – Я восхищен вашей настойчивостью, но вам не обвести меня вокруг пальца. Я не буду обсуждать с вами Эндрю Стадлера. Давайте я вам лучше скажу в самых общих чертах, как на самом деле связаны шизофрения и преступность. Чаше всего шизофреник становится не преступником, а жертвой преступления.
  – Мистер Стадлер как раз и пал жертвой ужасного преступления, и нам хотелось бы понять, мог ли он спровоцировать собственное убийство, убив домашнее животное одного человека. Собаку, например.
  – Даже если бы я мог ответить на этот вопрос, я бы все равно вам ничего не сказал.
  – Но я же просто спрашиваю, способен ли он был на такой поступок.
  – Я вам этого не скажу.
  – Значит, вы утверждаете, что шизофреники никогда не прибегают к насилию?
  – Разумеется, бывают исключения, – после длительной паузы сказал доктор Ландис.
  – Был ли Эндрю Стадлер таким исключением?
  – Я же вам говорил, что не буду обсуждать Эндрю Стадлера.
  – Хорошо, разрешите задать вам чисто теоретический вопрос, – вздохнула Одри.
  – Чисто теоретический!
  – Представьте себе, чисто теоретически, разумеется, что некто постоянно влезает в дом к другому человеку и пишет там на стенах угрозы. И при этом ведет себя весьма ловко, не оставляя никаких следов и беспрепятственно проникая на огороженную территорию коттеджного поселка, в котором стоит этот дом. Потом этот некто убивает живущую в этом доме собаку. Что за человек способен на это?
  – Вы хотите знать, что за человек, чисто теоретически, на это способен? – невесело усмехнулся доктор. – На это способен очень умный человек, целеустремленный, с развитым мышлением, не способный, тем не менее, держать в узде свои порывы, человек подверженный колебаниям настроения. Такие люди обычно очень боятся быть отвергнутыми. Они боятся, что их бросят. Эти страхи у них обычно проистекают в связи с возникшими у них в детстве проблемами с близкими людьми. У таких людей обычно черно-белое видение мира. Сегодня они вас боготворят, а завтра – презирают.
  – Ну и?
  – Такие люди могут внезапно и без видимых причин приходить в ярость. У них могут отмечаться кратковременные психические отклонения. Они склонны к самоубийству.
  – Что может вывести такого человека из состояния равновесия?
  – Шок. Утрата кого-то, кто был очень им дорог, или чего-то очень важного в их жизни.
  – Например, работы?
  – Наверняка.
  – Может ли шизофреник быть таким человеком, как вы только что описали?
  – Не исключено, – по некоторому размышлению ответил доктор Ландис. – Возможно. Но какое отношение это имеет к Эндрю Стадлеру? – с жутковатой усмешкой спросил он.
  
  11
  
  «Вам звонит Гровер Херрик!» – объявила на следующее утро по внутренней связи Марджори Дейкстра.
  Гровер Херрик работал старшим менеджером по закупкам в хозяйственной администрации правительства США, занимающейся материально-техническим обеспечением различных правительственных учреждений. В данный момент он отвечал за крупнейший контракт, который «Стрэттон» собирался подписать с Министерством территориальной безопасности США, в которое теперь входили береговая оборона, таможня, служба иммиграции и натурализации, а также служба безопасности на транспорте – тысячи офисов, вмещающих в себя сто восемьдесят тысяч служащих плюс огромные правительственные средства. Своей ценой этот контракт уступал лишь контракту с «Атлас-Маккензи», а переговоры по нему велись почти так же долго.
  Старшего менеджера хозяйственной администрации правительства США нельзя было заставлять ждать на телефоне. Ему нужно было отвечать немедленно и всегда внимательно его слушать. В прошлом году Ник Коновер уже раз шесть прилежно выполнял обязанности генерального директора корпорации «Стрэттон», терпеливо слушая о том, как, выйдя на пенсию, Херрик купит себе яхту. При этом Ник поддакивал Херрику с таким видом, будто может отличить кеч от иола.39 Если бы Херрик пожелал обсуждать геморрой, Ник был бы вынужден проявить живейший интерес и к этой теме.
  На этот раз Херрик не стал рассказывать Нику про яхту и сразу взял быка за рога.
  – Знаете, мы, пожалуй, заключим контракт с компанией «Ховарт», а не с вами.
  Ник почувствовал себя так, словно получил удар в солнечное сплетение.
  – Почему?!
  – А вы на что надеялись? – возмущенным тоном воскликнул Херрик. – Собирались подписать с нами контракт, быстренько переехать со всеми манатками в Шэньчжэнь,40 а потом обставить офисы Министерства территориальной безопасности США китайской мебелью?!
  – О чем вы вообще? – начал было ошеломленный Ник.
  – Ну и когда же вы намеревались сообщить нам о переезде? Кстати, думаю некоторым сенаторам такой трюк с нашим контрактом совсем бы не понравился!.. Но дело даже не в сенаторах. Хозяйственная администрация правительства США покупает продукцию только американского производства. Зарубите это себе на носу!
  – Подождите! Кто вам сказал, что «Стрэттон» покидает Соединенные Штаты?
  – Какая вам разница? Запомните: нет дыма без огня. Мы сотрудничали со «Стрэттоном», когда имели дело с крупной американской корпорацией, а теперь… Я, конечно, понимаю, какую материальную выгоду вам сулит перевод производства в Китай, и все-таки, по моему личному мнению, вы совершаете большую ошибку!
  – Что за чушь вы несете! Мы никуда не переезжаем! Это беспочвенные слухи, с которыми я к тому же не знаком!
  – Вот, выходит, что вы задумали, – не обращая внимания на слова Ника, продолжал Херрик. – Хотели резко увеличить свои доходы за счет авансового платежа со стороны правительства и взвинтить цену вашей корпорации, рассчитывая на то, что тупые китайцы ни о чем не догадаются? Вот это вы называете стратегическим планированием? За это вам платят вашу огромную зарплату?
  – Да нет же! Я вообще не понимаю, о чем вы!
  – Я уже говорил, что раньше мы вам действительно симпатизировали. «Ховарт» тоже неплохая компания, но у них цены повыше. Вот мы и решили подписать контракт с вами, не понимая, что ваши цены ниже потому, что вы будете платить гроши китайским рабочим.
  – Но послушайте же!.. – Ник тщетно пытался перебить Херрика.
  – Лично мне во всем этом не нравится то, что на вас я убил уйму времени. Очень хочется выставить вам за это счет!
  – Дайте же мне сказать!
  – Семь футов под килем! Не скучайте без нас в Китае! – рявкнул Херрик и бросил трубку.
  Ник громко выругался. Ему очень захотелось швырнуть телефон в дальний угол кабинета, но он вовремя вспомнил, что сидит в кабинке, где места едва хватит на то, чтобы как следует размахнуться.
  – Вы о чем-то меня спросили? – высунулась из-за перегородки Марджори.
  – Я бы вас спросил, что здесь происходит, но вот вы, пожалуй, не найдете ответа, – буркнул Ник и направился к кабинке Скотта Макнелли таким путем, чтобы миновать его секретаршу.
  Рядом с кабинкой Макнелли Ник услышал, как тот говорит по телефону.
  «Хорошо, Тодд, – говорил Скотт Макнелли. – Да. Почему бы и нет!»
  Увидев Ника, Макнелли едва заметно вздрогнул, но тут же взял себя в руки и кивнул.
  «Ну ладно, – проговорил он в трубку громче, чем раньше. – Мне надо идти. До встречи!»
  – Приветствую вас, мой господин! – сказал Макнелли Нику, повесив трубку. – Добро пожаловать в наши трущобы!
  – Как дела у Мьюлдара? – спросил Ник.
  – Мы с ним поедем играть в гольф в Хилтон-Хед.
  – Не знал, что ты играешь в гольф.
  – Да я и не играю, – криво усмехнулся Макнелли. – Так. Валяю дурака. На моем фоне они вообще чемпионы мира. Поэтому-то меня и приглашают.
  – Кто это «они»? Мьюлдар и остальные инвесторы с «Фэрфилд партнерс»?
  – Мьюлдар с женой, я с Иден и еще один человек с женой.
  – У меня был интересный разговор с «Атлас-Маккензи». Я говорил с Макфарландом.
  – Да? – насторожившись, спросил Макнелли.
  – Да. Узнал кое-что новое. Знаешь, почему они решили не подписывать с нами контракт?
  – Наверняка не устроила цена, потому что к качеству наших изделий не придраться. Но не можем же мы отдавать свою продукцию даром!
  – Макфарланд говорит, что, по его сведениям, наша корпорация выставлена на продажу. С чего бы это ему взбрело в голову?
  Макнелли только развел руками.
  – «Атлас-Маккензи» пользуется в Гонконге услугами той же юридической фирмы, что и «Фэрфилд партнерс», – заявил Ник. – Вот от этой фирмы они все и узнали.
  – Ерунда какая-то!
  – А самое смешное то, что сегодня мне практически то же самое заявил менеджер по закупкам из хозяйственной администрации правительства США.
  – Что?! – вытаращил глаза Макнелли.
  – Речь шла о контракте с Министерством территориальной безопасности. Так вот, и они решили обратиться к другому поставщику.
  – Вот черт!
  – А знаешь, почему? Потому что они закупают только произведенные в Америке изделия, а до них дошли слухи, будто мы собираемся переводить все наши производственные мощности в Китай. Ты представляешь?!
  Макнелли помрачнел, выпрямился в кресле и, нахмурившись, проговорил:
  – Если бы Мьюлдар и иже с ним планировали что-то в этом роде, они наверняка поставили бы об этом в известность хотя бы меня. Тебе не кажется?
  – Кажется. Ну и что? Говорили они тебе чего-нибудь в этом роде?
  – Конечно же, нет. Я бы сразу поставил об этом в известность тебя.
  – Поставил бы?
  – Клянусь!.. Мне вообще трудно представить себе, как это люди верят в самые невероятные слухи о том, что гамбургеры делают из крысятины, питьевую воду отбирают из канализации, а Луна через двадцать лет упадет на Землю!
  – Послушай меня, Скотт, если только…
  – Давай-ка лучше я кое-куда позвоню и наведу справки. Но я уверен в том, что все это – брехня!
  – Очень надеюсь на то, что ты прав, – проговорил Ник. – Искренне на это надеюсь.
  
  12
  
  Эдди Ринальди не встал из-за стола, когда Ник после обеда зашел к нему в кабинет. Развалившись в кресле «Стрэттон-Симбиоз», Эдди лишь по-военному отдал честь. Вид у него при этом был почти издевательский. На серебристой панели за спиной у Эдди красовался плакат с изображением Пизанской башни и словами «Никогда ничего не делай. Ведь никто это все равно не заметит». Ник иногда задавал себе вопрос, почему Эдди Ринальди украсил свою кабинку именно этим плакатом.
  – Меня повысили в должности? – проговорил Эдди. – Ты явился ко мне с докладом?
  – Это называется «обход постов», – сказал Ник и сел на маленькую винтовую табуретку.
  – Как видишь, я мирно сплю на посту.
  Ник улыбнулся одними губами и, не вдаваясь в подробности, рассказал Эдди то, что услышал от Макфарланда и Херрика.
  – Ни фига себе! – воскликнул Эдди. – Это же чистой воды вранье, да? Ты говорил об этом с Макнелли?
  – Макнелли тоже говорит, что это ерунда. Но я уверен в том, что он что-то скрывает. Интересно, что.
  – Ну если ты этого не знаешь, откуда же мне знать? – медленно проговорил Эдди.
  – А хорошо бы узнать.
  – Кажется, тебе опять нужна моя помощь, – усмехнулся Эдди. – Я же бывший полицейский. Веди сюда Макнелли. Для начала я выбью ему передние зубы. Зубочистки под ногти тоже не помешают.
  – Ты бы лучше проверил, что он там пишет по электронной почте.
  – Хорошо, попрошу техников переписать с сервера его электронную корреспонденцию.
  – Спасибо.
  – Еще можно попробовать записывать его телефонные переговоры и все такое прочее, – ухмыльнулся Эдди. – Знаешь, Ник, у тебя удивительная способность: если не в ту кучу вляпаешься, так в другую. Скажи спасибо, что у тебя есть друг, готовый соскребать дерьмо с твоих ботинок.
  – Скажи мне, если найдешь что-нибудь интересное.
  – А как же!
  – И никому об этом ни слова! – сказал Ник, взглянув Эдди прямо в глаза.
  – Буду нем как рыба!
  Немного поколебавшись, Ник подтащил табуретку поближе к столу.
  – Слушай, Эдди, ты говорил полицейским, что приходил ко мне домой после того, как убили собаку?
  Некоторое время Эдди с испытующим видом разглядывал Ника.
  – Меня об этом не спрашивали, а в полиции надо говорить только то, о чем тебя спрашивают. Это золотое правило номер один.
  Ник кивнул.
  – Меня тоже пока об этом не спрашивали, но если спросят, мы должны давать одинаковые показания. Давай скажем, что я тебя позвал и ты приехал. Ничего подозрительного в этом нет. Ведь ты же начальник моей службы безопасности!
  – Ничего подозрительного… – повторил Эдди Ринальди. – Ну да… Знаешь, что? Не волнуйся ты так! По-моему, ты слишком много переживаешь!
  
  13
  
  Когда Ник вернулся к себе, Марджори Дейкстра с озабоченным видом протянула ему листок бумаги.
  – Вам надо безотлагательно туда позвонить! – сказала она Нику.
  На листке бумаги значился телефонный номер. Под ним четким красивым почерком Марджори было написано «Директор Дж. Сандквист».
  Джером Сандквист. Двадцать пять лет назад он был у Ника учителем математики. Ник запомнил его как спортивного вида молодого человека, бывшего теннисиста, мерившего кабинет широкими шагами и старавшегося, чтобы ученики не скучали на его уроках. Хотя Сандквист и общался со школьниками достаточно дружелюбно, он не допускал ни малейшего панибратства с их стороны, и все относились к нему уважительно. Ник усмехнулся, вспомнив парту, за которой сидел. Ее рама была изготовлена из стальных трубок, а под сиденьем у нее была корзинка для учебников из металлической сетки. Эти парты и сейчас по-прежнему изготавливались в Фенвике на стрэттоновском заводе. Ник точно не помнил, но вроде бы такие парты продавались по сто пятьдесят долларов за штуку при себестоимости в сорок. При этом за долгие годы конструкция этих парт не претерпела особых изменений.
  – Ник? – произнес Сандквист дружелюбным, но довольно сухим тоном. – Хорошо, что вы позвонили. Нам надо поговорить о вашем сыне.
  
  Школа, в которую вместе с остальными старшеклассниками ходил Лукас, а когда-то и сам Ник Коновер, размещалась в большом кирпичном здании с высокими окнами. Перед школой красовалась лужайка с живой изгородью из можжевельника вроде тех, которые часто видишь напротив универсамов и офисных зданий, не отдавая себе отчета в том, что, при всей своей заурядности, они требуют постоянного ухода садовника. Ник вспомнил, какими маленькими и ничтожными показались ему и школа, и живая изгородь, когда он вернулся домой на каникулы после первого семестра в Университете штата Мичиган. Теоретически школа и теперь должна была показаться ему маленькой, но, на самом деле, школьное здание здорово разрослось и расширилось за счет новых пристроек, обзавелось новой облицовкой фасада и выглядело теперь почти новым. Во многом процветающий вид школьного здания объяснялся тем, как разрослась за последние двадцать лет корпорация «Стрэттон», стоимость которой три года назад перевалила за два миллиарда долларов. Однако чем выше взлетишь, тем больнее падать. Кроме того, падение «Стрэттона» грозило превратиться в Фенвике в лавину, способную привести к непредсказуемым последствиям.
  Ник вошел в школьное здание сквозь двойные стеклянные двери и принюхался. Хоть школа и изменилась, внутри она пахла почти по-прежнему. Повсюду витал знакомый Нику грейпфрутовый запах дезинфекции. Скорее всего, закупленная в 1970 году бочка дезинфицирующего вещества еще не закончилась. Из столовой, как обычно, пахло подгоревшим гороховым супом. Этот запах, как и вонь кошачьей мочи, был неистребим. Школьники и учителя, вдыхавшие его каждый день, скоро к нему привыкали, но он ошеломлял их, когда они возвращались в школу после долгих летних каникул и снова окунались в ароматы лака для волос, которым обильно поливали себя старшеклассницы, в запахи вареных яиц из портфелей школьников, а также в запахи дезодорантов, пота и кишечных газов, витавшие вокруг снующих по школе представителей молодого поколения Фенвика.
  Тем не менее очень многое изменилось. Раньше школьников привозил по утрам школьный автобус, теперь их довозили до школы родители на минивэнах или кроссоверах, а зачастую школьники приезжали в школу на своих машинах. Раньше в школе вообще не было чернокожих детей, по крайней мере не более одного или двух в каждом классе, – теперь же тон в школе задавали именно чернокожие ребята, похожие на рэперов, и белые ребята, которые во всем им подражали. К школе пристроили ультрасовременное новое крыло, напоминающее своим видом частную школу. Раньше в школе была курилка, в которой длинноволосые мальчишки, одетые на манер металлистов, дымили сигаретами и смеялись над отличниками вроде Ника. Теперь курение в школе полностью запретили, поклонников тяжелого рока совсем не было видно, зато появились готы с кольцами в носу.
  Когда Ник учился в школе, он очень редко бывал в кабинете у директора и теперь с интересом разглядывал новые тяжелые шторы и красивый ковер на полу, а также украшавшие стены фотографии любимцев Джерома Сандквиста – прославленных теннисистов. Джером Сандквист не очень изменился. Теперь он был не молодым учителем, а директором школы и читал мораль, пожалуй, чаще, чем раньше, но от директора школы другого ожидать и не приходилось.
  Сандквист вышел из-за стола и церемонно пожал Нику руку. После этого они уселись в мягкие кресла у стены. Сандквист покосился на лежащую у него на письменном столе бумагу, он явно знал наизусть ее содержание.
  – Красиво у вас тут стало, – сказал Ник.
  – Вы имеете в виду школу или мой кабинет?
  – И то и другое.
  – Нам помогают родители, сами когда-то ходившие в эту школу, а их немало. Процветание родителей – залог процветания школы. Надеюсь, ваши нынешние трудности скоро будут преодолены. Не сомневаюсь, что в этой связи у вас самого сейчас много проблем.
  Ник пожал плечами.
  – Насколько я помню, вы хорошо учились, – сказал Сандквист.
  – По мере способностей.
  – Скажем, вы неплохо учились, – усмехнувшись, сказал Сандквист. – По-моему, я так и не сумел привить вам любовь к алгебре и началам анализа. Вас больше интересовало практическое применение геометрии на хоккейном поле в плане подходящего угла броска шайбы в ворота между ног вратаря… Впрочем, экзамены вы всегда сдавали успешно. Еще помню, что вас обожали все девочки. Еще бы – высокий, голубоглазый, дважды вывел хоккейную команду нашей школы в полуфинал.
  – Один раз в полуфинал, а второй – в финал.
  – Да? В любом случае с тех пор таких успехов нам добиться больше не удавалось.
  – Может, вам поискать нового тренера?
  – Вроде бы наш новый тренер неплох. Как бы то ни было, он зарабатывает больше, чем я. И вообще трудно сказать, когда виноват тренер, а когда – игроки… Впрочем, вы занятой человек, так что давайте перейдем к делу.
  – У Люка сейчас много проблем, – невольно стараясь защитить своего сына, начал Ник. – Я это понимаю и стараюсь сделать для него все, что в моих силах.
  – Разумеется, – с некоторым сомнением в голосе произнес Сандквист. – Вам известно, что вашему сыну три дня запрещено появляться в школе? Дело в том, что его поймали с зажженной сигаретой во рту.
  – Помню, раньше у вас была курилка.
  – Больше курилки нет. В школе и на школьной территории курение категорически запрещено. Это известно всем.
  – Разумеется, я против того, чтобы Лукас курил, – вставил Ник.
  – Если его поймают еще раз, он будет исключен из школы.
  – Но он же еще ребенок! И недавно у него погибла мать.
  – Насколько хорошо вы знаете своего сына? – пристально взглянув на Ника, спросил Сандквист.
  – В каком смысле – «насколько хорошо»? Это же мой сын! Кто может знать его лучше меня?!
  – Я не хочу нагнетать страсти, но и сидеть со сложенными руками мы тоже не будем. Сегодня я разговаривал с нашим школьным психиатром. С его точки зрения, здесь дело не только в табаке. В этой связи вы должны знать, что мы имеем право обыскать шкафчик вашего сына и сделать это без предупреждения и в присутствии полиции.
  – При чем тут полиция?
  – Если мы найдем наркотики, полиция заведет на вашего сына уголовное дело. Нынче такой порядок. Я считал своим долгом предупредить вас об этом. Наш психиатр очень озабочен Лукасом. У него больше проблем, чем вам кажется, и не знаю, отдаете ли вы себе отчет в том, что ваш сын совсем не похож на вас.
  – Не каждому же быть хоккеистом!
  – Я не об этом, – сказал Сандквист, но не стал вдаваться в подробности и еще раз покосился на бумагу у себя на столе. – Кроме того, у Лукаса резко понизилась успеваемость. Раньше он учился только на отлично, а сейчас его учеба ни в какие рамки не лезет. Он же ничего не учит. Вы понимаете, что из этого вытекает?
  – Понимаю, – сказал Ник. – Ему надо помочь.
  – Правильно, – поджав губы, пробормотал Сандквист. – И мы ему помогаем.
  У Ника сложилось впечатление, что директор школы оценивает его отцовские способности и уже занес перо над журналом, чтобы влепить туда неуд.
  – Не понимаю, что это за помощь, не пускать мальчика в школу или вообще исключать его из нее, – сказал Ник и тут же задумался над тем, сколько раз такие слова уже звучали в этом кабинете.
  – У нас такие правила, – сказал Сандквист и, прищурившись, откинулся на спинку кресла. – В нашей школе учится полторы тысячи детей, и мы должны защищать их интересы.
  Ник набрал побольше воздуха в грудь.
  – Смерть матери оказалась для Люка страшным ударом. Я понимаю, что ему сейчас очень тяжело, и всеми силами стараюсь ему помочь, но у меня складывается впечатление, что он связался с компанией, которая на него плохо влияет.
  – Можно смотреть на этот вопрос с такого бока, – с каменным лицом заявил Сандквист, – а можно и с другого.
  – В каком смысле? – пробормотал Ник.
  – А в том, что это ваш сын может дурно влиять на других детей.
  
  – Люк?
  – Что? – Люк ответил немедленно, потому что Ник пригрозил сыну отобрать у него мобильный телефон, если он не будет отвечать на звонки отца.
  – Где ты?
  – Дома. А что?
  – Что у тебя произошло в школе?
  – О чем ты?
  – О чем я? Догадайся. Меня вызвал к себе ваш директор.
  – Ну и что он тебе сказал?
  – Не валяй дурака! – Ник старался не заводиться, но разговоры с сыном все больше и больше напоминали ему попытки тушения пожара бензином из канистры. – Ты курил, и тебя поймали. И не важно, что я сам думаю о курении, важно, что об этом думают в школе, а тебя исключили из нее на три дня.
  – Ну и что! Подумаешь!
  – Как это «подумаешь»?!
  – А вот так! – чуть дрогнувшим голосом заявил Лукас. – Дерьмо собачье эта ваша школа!
  В этот момент на дисплее мобильного телефона у Ника появилось текстовое сообщение от секретарши: «Начинается заседание компенсационной комиссии. Не забыли?»
  – Люк, я очень на тебя рассердился, – сказал Ник. – Мы с тобой еще об этом поговорим!
  С этими словами Ник серьезно задумался о том, какой может быть прок от всех этих разговоров.
  – И вот еще что, Люк!..
  Но Люк уже выключил телефон.
  
  14
  
  Не успела Одри устроиться у себя за письменным столом, как к ней тут же подошел Багби. В одной руке у него была чашка с кофе, а в другой – пачка каких-то бумаг. Вид у него был вполне довольный.
  – Ну что? – спросил он. – В психушке тебе, конечно, тут же выложили всю подноготную этого психа? Или как?
  Теперь Одри поняла, чем Багби доволен. Он злорадствовал. Всем своим видом он показывал Одри, что заранее знал о том, что в больнице ей ничего не скажут, и нечего тратить на это время. Латона точно так же смотрела на своих мальчишек, когда их непослушание влекло за собой наказание.
  – Врач рассказал мне много ценного о связи шизофрении и насилия, – ответила Одри.
  – Все это ты прочла бы в любом учебнике… А о Стадлере он, конечно, отказался говорить? Мол, врачебная тайна и все такое прочее?
  – Наверняка можно каким-то другим способом докопаться до результатов лечения Стадлера! – Одри просто не могла заставить себя признаться Рою Багби в том, что на этот раз он прав.
  – А что бы сделал на твоем месте Иисус Христос, Одри? Попытался бы получить ордер на обыск?
  Игнорируя шуточку Багби, Одри ответила:
  – От ордера на обыск будет мало прока. Ну узнаем мы, когда его госпитализировали, когда выписали. Его медицинскую карту нам все равно не покажут…
  – Кстати, об ордерах! – Багби помахал перед носом у Одри бумагами, которые держал в руке. – Почему ты не сказала мне о том, что затребовала списки телефонных звонков начальника службы безопасности «Стрэттона»?
  – Неужели уже пришли результаты?
  – А зачем они тебе?
  Багби наверняка увидел их возле факса или в ящике, куда клали все поступающие для Одри бумаги.
  – Дайте мне их!
  – А почему тебя так интересуют звонки Эдварда Ринальди?
  Одри смерила Багби ледяным взглядом, которому научилась у Латоны.
  – Значит, вы отказываетесь передать мне эти бумаги?
  Багби швырнул бумаги ей на стол.
  Одри почувствовала прилив бодрости от этой маленькой победы и тут же устыдилась своей радости. Тем не менее настроение у Одри улучшилось, и она решила и в дальнейшем не стесняться подражать повадкам своей напористой родственницы.
  – Благодарю вас, Рой. В ответ же на ваш вопрос скажу, что хочу узнать, не приходилось ли Ринальди звонить Эндрю Стадлеру.
  – А зачем ему было звонить этому психу?
  – Подумайте сами. Звонил же он к нам в архив, чтобы узнать, есть ли у нас что-нибудь на Стадлера. При этом он не спрашивал ни о ком другом. Значит, он подозревал именно Стадлера. Наверняка Ринальди решил, что именно Стадлер проникал в дом к Коноверу!
  – Может, в этом он и не ошибался. После убийства Стадлера к Коноверу перестали лазать.
  – Точнее, он больше не сообщал о том, что к нему залезали, – сказала Одри. – Кроме того, с тех пор прошла всего неделя.
  – Выходит, к Коноверу лазал именно Стадлер, а Ринальди это понял?
  – Может, да, а может, и нет. Меня не удивит, если окажется, что начальник службы безопасности «Стрэттона» звонил домой Стадлеру и угрожал ему. Он мог сказать Стадлеру: «Мы знаем, что это ты лазаешь к Коноверу, брось это делать, а то хуже будет!»
  Компьютерный список вызовов, поступивший от провайдера сотовой связи, чьими услугами пользовался Ринальди, занимал двадцать страниц убористого текста. Взглянув одним глазом на список, Одри тут же увидела, что там много полезной информации, но кое-чего не хватает. У всех исходящих и входящих звонков стояла дата и время, но некоторые телефоны не сопровождались именами абонентов.
  – Вы уже просмотрели эти списки? – спросила Одри у Багби.
  – Пролистал. У этого Ринальди бурная личная жизнь. Полно женских имен.
  – Эндрю Стадлер там не фигурирует?
  Багби покачал головой.
  – Вы посмотрели, с кем он разговаривал в тот день, когда произошло убийство, и той ночью?
  – Смотрел, но не у всех телефонных номеров значатся имена абонентов, – заявил Багби, глядя на Одри, как на пустое место.
  – Я тоже заметила это, но какой-либо закономерности в этом не усмотрела.
  – Может, имя абонента не фиксируется автоматически, если номер не зарегистрирован провайдером?
  – Возможно, – сказала Одри. Она старалась хвалить Багби не чаще, чем он ее, но разве не сказано в Притчах Соломоновых, что верное слово, сказанное в нужный момент, подобно золотому плоду на серебряном блюде! – Молодец, – добавила она. – Хорошая мысль.
  Багби пожал плечами, но не от скромности, а словно желая тем самым сказать, что у него все мысли хорошие.
  – Придется попотеть, чтобы узнать, чьи это номера, – буркнул он.
  – Может, вы этим и займетесь?
  – Как будто у меня есть свободное время! – фыркнул Багби.
  – Ну кто-то же должен этим заниматься!
  Багби фыркнул еще раз и ничего не ответил.
  – А вы узнали что-нибудь новое об этом семени для гидропосева? – спросила Одри.
  Ухмыльнувшись, Багби выудил из кармана штанов розовый лист с результатами анализов.
  – Это «Пенмульча», – заявил он.
  – Что это такое?
  – «Пенмульча» – это смесь для гидропосева, запатентованная корпорацией «Лебанон Сиборд» из Пенсильвании. Эта фирма производит удобрения и посевные материалы, – пояснил Багби и стал читать из листка с анализами: – «…состоит из характерных одинаковых маленьких катышков длиной в полдюйма и в одну восьмую дюйма шириной…» Типа как хомячье говно! «Эти целлюлозные катышки состоят из замороженной и высушенной переработанной газетной бумаги, удобрения и сверхвпитывающих полимерных кристаллов. Кроме того, в состав мульчи входит зеленый краситель».
  – А семена травы?
  – В «Пенмульчу» семена не входят. Семена подмешивает к мульче фирма, засеивающая лужайку. Еще она добавляет клейкое вещество и готовит что-то вроде раствора, который разбрызгивают на землю. Он похож на гороховый суп. Только не такой густой. В нашем случае к мульче добавили семена кентуккийской синей травы, красной овсяницы и плевел.
  – Здорово! – сказала Одри. – Только это почти ни о чем мне не говорит. Это что, обычный состав для гидропосева?
  – Семена могут использоваться самые разные. Можно выбирать из девятисот наименований. Одни – дешевое дерьмо, другие – подороже.
  – То есть все фирмы, засеивающие лужайки, готовят разные смеси?
  – Конечно. Одно дело – засеивать обочину на автостраде, другое – лужайку перед дорогим домом. При этом, чем лучше мульча, тем лучше результаты.
  – А «Пенмульча»?
  – Это дорогая мульча. Намного лучше обычной дряни из перемолотой древесины. Дороговато. Не каждый может себе такую позволить. Обычно такой поливают лужайки как раз перед богатыми домами.
  – Значит, надо узнать, какие фирмы используют «Пенмульчу».
  – Это сколько ж надо звонить?!
  – А сколько фирм засевают лужайки в Фенвике? Ну две-три. Неужели больше?
  – Не в этом дело, – возразил Багби. – Ну найдем мы фирму, которая иногда использует «Пенмульчу» для гидропосева. Ну и что?
  – И мы узнаем, чьи именно лужайки они полили «Пенмульчой». Если она действительно такая дорогая, этих лужаек будет немного.
  – Ну и что дальше? Ну прогулялся наш труп по лужайке с «Пенмульчой», а дальше-то что?
  – Вряд ли в Гастингсе очень много таких лужаек, – повторила Одри. – Как вы думаете, Рой?
  
  15
  
  Возвращаясь из школы на работу, Ник задумался о Кэсси Стадлер.
  Кэсси была не только очень красива, – у Ника было более чем достаточно очень красивых женщин, особенно в молодости, – Кэсси была настолько умна и проницательна, что это его даже пугало. Казалось, Кэсси видит Ника насквозь. Пожалуй, она знала его лучше, чем он знал себя сам.
  Кроме того, она очень привлекала Ника физически. Он первый раз за год с лишним оказался в одной постели с женщиной и почувствовал прилив сил. До этого ему казалось, что он вообще забыл, как это делается. Теперь же, вспоминая о вчерашнем дне, он не мог избавиться от эрекции.
  Потом Ник вспомнил, кто Кэсси такая и как он с ней познакомился. Настроение его сразу ухудшилось, и он вновь ощутил жгучее чувство вины.
  «С ума сойти! – думал он. – Я убил человека, а теперь сплю с его дочерью! С ума сойти! Что я делаю?! А если она все узнает? И вообще, сколько это может продолжаться?»
  И все-таки Нику ужасно хотелось увидеться с Кэсси. Именно это желание его и пугало. Было уже достаточно поздно, и возвращаться на работу смысла не имело.
  Остановив машину у тротуара, Ник вытащил из кармана пиджака лист бумаги, на котором записал телефон Кэсси. Весь во власти желания, не прислушиваясь больше к голосу совести, он достал мобильный телефон и набрал номер девушки.
  – Алло, – сказал он, когда Кэсси подняла трубку. – Это Ник.
  – Ник… – через мгновение проговорила Кэсси и замолчала.
  – Я только хотел… – начал было он и тоже замолчал.
  А что он, собственно, хотел? Повернуть время вспять? Сделать так, чтобы тогда ночью ничего не случилось? Все исправить? Но ведь это же невозможно! Что же он тогда хотел? Просто услышать ее голос, вот что!
  – Я только хотел…
  – Я знаю, – перебила его Кэсси.
  – Ну как ты?
  – А ты?
  – Я хочу тебя видеть, – сказал Ник.
  – Ник, – сказала Кэсси, – по-моему, тебе лучше держаться от меня подальше. У меня слишком много проблем. Честное слово.
  «Много проблем? – Ник чуть не рассмеялся. – Да что ты знаешь о проблемах?! Ты еще не видела меня со смит-вессоном в руках!»
  При этой мысли Нику чуть не стало плохо.
  – По-моему, ты не права.
  – Тебе не кажется, что ты и так достаточно для меня сделал?
  Ник чуть не подпрыгнул на сиденье. Я для нее достаточно сделал?! Это как посмотреть…
  – Я не очень тебя понимаю, Кэсси.
  – Не думай, пожалуйста, что я не оценила твоего отношения ко мне. Мне было очень хорошо с тобой, но, по-моему, нам надо остановиться на этом. У тебя работа – огромная компания, которой нужно управлять. У тебя семья, которую ты должен сохранить. При чем тут я?
  – Я как раз еду с одной встречи, – сказал Ник. – Я буду у тебя через пять минут.
  
  – Привет! – сказала Кэсси, открывая пыльную дверь. На ней были потертые джинсы и заляпанная краской белая футболка. Она улыбнулась, и в уголках ее глаз собрались морщинки. Она выглядела посвежевшей, и голос ее звучал бодрее. – Я не думала, что ты приедешь.
  – Почему?
  – Ну, знаешь, мужчины часто не возвращаются. Им кажется, что женщины хотят их окрутить.
  – Может, я не такой, как все мужчины.
  – Вполне возможно. А поесть ты сегодня ничего не захватил?
  – В багажнике есть банка с омывателем стекол.
  – Спасибо, но у меня от него болит голова… Что бы мне в следующий раз заказать? Как мило, что директор «Стрэттона» ходит для меня за покупками.
  – Ник-Мясник имеет полное право покупать мясопродукты.
  – Я бы предпочла обезжиренный йогурт, – заявила Кэсси и пропустила Ника в дом. – А в его отсутствии я заварю тебе чая, который ты купил в прошлый раз.
  Кэсси исчезла на кухне. В доме играла музыка. Женский голос пел что-то о том, как страшно иногда бывает и самому отважному человеку.
  – Ты сегодня отлично выглядишь, – сказал Ник, когда Кэсси вернулась с кухни. Она успела переодеться.
  – Сегодня я уже почти в форме, – сказала девушка. – Раньше ты имел дело со мной в депрессивном состоянии. Ты же знаешь, что такое депрессия?
  – Пожалуй, да. Но ты сегодня действительно в отличной форме.
  – А ты выглядишь отвратительно, – мимоходом обронила Кэсси.
  – У меня был трудный день, – сказал Ник.
  Кэсси растянулась на диване с грубой обивкой, прошитой золотой ниткой на манер пятидесятых годов.
  – Много проблем? Может, расскажешь?
  – Честное слово, не хочется жаловаться.
  – Ну давай, расскажи. Я ведь тут сижу совсем одна, и мне никто никогда ничего не рассказывает.
  Ник откинулся на спинку допотопного зеленого кресла и стал рассказывать Кэсси о слухах, якобы ходивших о продаже «Стрэттона», опуская при этом некоторые подробности. Ник не упомянул имени Скотта Макнелли и не стал говорить о том, что его собственный финансовый директор, кажется, водит его же за нос. Сейчас Нику было неприятно об этом даже думать.
  Обхватив руками колени, Кэсси собралась в клубок и внимательно слушала Ника.
  – И в довершение всего мне позвонили из школы Лукаса, – выпалил он и замолчал. Он уже отвык рассказывать другим людям о своих делах и своей жизни. С момента гибели Лауры прошло уже столько времени, что он разучился.
  – Ну и что произошло в школе? – спросила Кэсси.
  Ник все ей рассказал, не умолчав о том, как звонил сыну домой, о том, что тот ему ответил, и о том, как тот повесил трубку.
  Случайно посмотрев на часы, Ник внезапно понял, что не закрывает рта уже пять минут.
  – Я никогда этого не понимала, – сказала вдруг Кэсси.
  – Что именно?
  – Зачем детей выгоняют из школы на три дня. Чего этим пытаются добиться? Чтобы они сидели дома?
  – Наверное.
  – Но ведь детям только этого и нужно. Они же спят и видят, как бы не ходить в эту проклятую школу!
  – Может, они должны считать себя униженными в глазах товарищей?
  – Подросток, скорее, будет этим гордиться.
  – Я бы не стал этим гордиться.
  – Ты, наверное, был паинькой, любимчиком учителей.
  – Вот уж нет. Я был совершенно нормальным подростком. Только я проявлял больше осмотрительности. Я не хотел, чтобы меня выгнали из хоккейной команды… Кстати, а что там с чаем?
  – На этой слабенькой электрической плите чай закипает целую вечность. Папа не разрешал провести к нам в дом газ. Почему-то он его недолюбливал. – Кэсси наклонила голову и прислушалась. – Кажется, закипает.
  – Пора бы!
  Кэсси вернулась с двумя горячими кружками.
  – Это просто черный чай. Я, конечно, видела, что ты купил мне ромашку в пакетиках и даже каву-каву,41 но вряд ли тебе самому они пришлись бы по вкусу.
  – Да уж. Лучше не надо.
  – Почему-то у меня такое чувство, словно ты принимаешь меня за одну из сумасшедших, исповедующих веру «Эры Водолея»,42 – пробормотала Кэсси. – Возможно, потому, что я такая и есть. Чего греха таить? Ты производишь стулья, я преподаю асаны…43 Выходит, мы оба помогаем людям принять сидячее положение!
  – Так, может, расскажешь мне о моей ауре?
  – У меня слишком практический склад ума, – усмехнулась Кэсси. – В этом я вся в папу. Чакры и все такое никогда меня особенно не привлекали.
  – А я думал ты немножко не от мира сего.
  – Неужели? – Кэсси отпила маленький глоточек чая. – А кто, интересно, будет решать за меня мои проблемы?.. Кстати, почему ты не пьешь чай?
  – Потому что чай не похож на кофе.
  Кэсси взяла бутылку бурбона «Четыре розы»44 с низкого столика у дивана.
  – На. Плесни в чай. Тебе понравится.
  Ник налил в кружку немного бурбона, и чай действительно показался ему приятным.
  – Так почему же ты все-таки пришел? – прищурившись, спросила его Кэсси. – Ради меня или потому что сам хотел?
  – По обеим причинам.
  – Значит, ты решил мною заняться? – усмехнулась Кэсси.
  – По-моему, ты не такая беспомощная, чтобы кто-то тобой занимался.
  – В целом ты прав.
  – Ну что ж, имей в виду, что, если тебе когда-нибудь понадобится помощь, ты можешь на меня рассчитывать.
  – Ты со мной решил распрощаться?
  – Да нет, конечно!
  – Ну и отлично! – Кэсси встала с дивана, подошла к окну и опустила жалюзи. В комнате воцарился полумрак. – Очень рада, что ты еще не уходишь.
  Ник подошел к Кэсси со спины, обнял ее и стал гладить ей живот под вязаной кофточкой.
  – Пошли наверх? – предложил Ник.
  – Подожди, – пробормотала Кэсси.
  Ник прижал ладони к грудям девушки и стал ласкать набухшие соски и целовать ей шею.
  – Как хорошо! – прошептала Кэсси.
  Не поворачиваясь, она сжала руками Нику бедра и прижалась к нему всем телом.
  На этот раз Ник овладел ею сзади.
  
  Ник с трудом перевел дух. Кэсси повернулась к нему. Она улыбалась, глаза ее сияли.
  Пока Ник приходил в себя, Кэсси глотнула чаю и прилегла рядом с ним на диване. Она тихо подпевала в такт музыке, доносившейся со стороны проигрывателя.
  – У тебя красивый голос, – похвалил ее Ник.
  – Я пела в церковном хоре. Мама не вылезала из церкви и таскала меня с собой… Так вот, о тебе, – с неожиданным жаром заговорила Кэсси. – Ты не должен сдаваться. Если началась борьба не на жизнь, а на смерть, ты должен отдать ей все силы.
  – Я всегда так играл в хоккей.
  – В хоккее нельзя ни на секунду расслабляться!
  Ник улыбнулся. Выходит, Кэсси и хоккей смотрит!
  – Это точно. Игра развивается молниеносно. Расслабься хоть на мгновение, и все пропало.
  – На «Стрэттоне» ты тоже никогда не расслаблялся?
  – Похоже, что расслаблялся.
  – Мне кажется, люди иногда недооценивают тебя, потому что им кажется, что ты хочешь любой ценой добиться того, чтобы тебя любили. Впрочем, если кто-то умудрится вывести тебя из себя, он горько в этом раскается.
  – Может быть… – в голове у Ника закрутились мрачные воспоминания, которые он поспешил отогнать.
  – Могу поспорить, что ты уже удивил многих. Возьмем, например, Дороти Деврис. Думаю, за последние несколько лет она к тебе охладела. Правда?
  Ник удивленно заморгал. Раньше он никогда об этом не задумывался, но Кэсси, безусловно, была права.
  – Откуда ты знаешь?
  Кэсси опустила глаза.
  – Ты только пойми меня правильно. Когда вдова Мильтона Девриса назначала его преемника, у нее в голове кружилось множество самых разных соображений. Но при этом она совершенно точно не искала человека, способного затмить собой ее дорогого Мильтона. Ей нужен был надежный человек. Твердый исполнитель ее воли и не более того. Человек, о котором можно было бы сказать: «Конечно, он не Мильтон. Но кто ж может сравниться с Мильтоном!» Дороти могла бы, как это обычно делается, объявить конкурс на замещение вакантной должности генерального директора «Стрэттона» и найти какого-нибудь опытного руководителя. Но ей это было не нужно. Ей была нужна копия Мильтона в миниатюре. А потом ты развернулся во всей своей красе и затмил собою память о Мильтоне Деврисе. Может, в финансовом отношении Дороти от этого только выиграла, но твоя популярность начала действовать ей на нервы.
  Ник покачал головой.
  – Ты со мной не согласен?
  – Согласен, – медленно проговорил Ник, – только это раньше не приходило мне в голову. Твои слова заставляют меня задуматься, и я вынужден с ними согласиться. Дороти, конечно, рассчитывала, что все будет по-другому. Да я и сам не знал, как все обернется. Получив должность директора, я в первую очередь нашел себе несколько способных помощников и предоставил им свободу действий. Может, я сам и не семи пядей во лбу, но, по-моему, у меня хорошо получается разыскивать умных людей.
  – Пока твои помощники тебе верны, у тебя все будет в порядке. Но стоит им изменить семье, как у тебя возникнут серьезные проблемы.
  – Семье?
  – «Стрэттону». Вашей большой семье.
  – У тебя не глаза, а рентген, – сказал Ник. – Ты видишь людей насквозь.
  Внезапно у Ника похолодело внутри. А что если она все понимает? А вдруг она видит кровь у него на руках?
  – Об этом писали.
  – Кто?
  – Точно не помню. Может быть, Анаис Нин…45«Мы видим вещи не такими, какие они есть, а такими, какими можем их видеть».
  – Я не совсем понял…
  – Сложней всего иногда бывает понять людей, которых мы любим. Например, тебе трудно понять сына.
  – Теперь он для меня полная загадка.
  – Когда твои дети вернутся домой?
  – Меньше чем через час.
  – Я бы хотела на них посмотреть, – сказала Кэсси.
  – Я думаю, не стоит…
  Кэсси вскочила на ноги и судорожно попыталась пригладить свои торчащие во все стороны волосы.
  – Извини! Я сама не понимаю, как это могло прийти мне в голову! – сказала она, изменившись до неузнаваемости. – Конечно, не стоит! Кто я такая? Я тут вообще ни при чем. Да мне бы и самой стало за себя стыдно! – с этими словами Кэсси подтянула заляпанные краской джинсы. – Не будем больше об этом. Ты всегда сможешь приезжать ко мне… Когда захочешь. До свидания, Ник. Возвращайся к своей семье.
  – Ты неправильно меня поняла, Кэсси, – пробормотал Ник.
  Кэсси замолчала. Ник взглянул в ее глаза и увидел в них бездну печали. Он почувствовал прилив нежности, и ему стало стыдно.
  – Поехали к нам ужинать, – предложил он.
  
  16
  
  Ник ждал в очереди перед воротами своего коттеджного поселка. Кэсси грустно молчала. Ник волновался, но он взял себя в руки и не барабанил по рулевому колесу.
  – Добрый вечер, Хорхе, – сказал Ник, медленно проезжая мимо охранника.
  Кэсси наклонилась и выглянула из окошка.
  – Добрый вечер. Меня зовут Кэсси.
  – Добрый вечер! – ответил Хорхе и улыбнулся шире, чем обычно.
  Ник отметил про себя вежливое поведение Кэсси, не забывшей поздороваться даже с такой пешкой, как охранник у ворот. Если только она не хотела продемонстрировать этим солидарность трудящихся перед лицом эксплуататоров-капиталистов, такое поведение можно было считать лишь признаком очень хорошего воспитания.
  Ник не знал, как отреагируют его дети на появление в их доме новой женщины. На самом деле он очень нервничал. Кэсси была первой женщиной, с которой он вступил в неофициальные отношения после смерти Лауры, и он с трудом представлял себе, как к этому отнесутся его дети. С большой степенью уверенности можно было предположить, что Лукас будет держать себя враждебно, – такое защитное поведение он в последнее время обнаруживал ко всем окружающим. А Джулия? Ник терялся в догадках. Он вспоминал о том, что, по теории Фрейда, дочка может не захотеть ни с кем делиться любимым отцом. Кроме того, Джулия слепо любила покойную мать и могла возмутиться тем, что ее отец обратил внимание на другую женщину.
  Можно было ожидать любых, самых неприятных сцен. При этом хуже всего должно было прийтись Кэсси. Ник очень за нее переживал и уже раскаивался в том, что втянул ее в эту историю. Наверняка лучше было найти какой-то более деликатный способ познакомить Кэсси с детьми.
  Наконец они подъехали по дорожке к дому. Кэсси присвистнула.
  – Шикарный дом, – сказала она. – Не ожидала. Как-то не в твоем стиле.
  – Может, и не в моем, – признался Ник и ему стало немножко стыдно, словно он в чем-то упрекнул Лауру.
  Кэсси покосилась на большой желтый мусорный бак в углу баскетбольной площадки.
  – Ремонт?
  – Легче начать, чем закончить.
  – Portoncini dei morti, – произнесла Кэсси.
  – Ты в Америке, – усмехнулся Ник. – Попробуй выучить английский.
  – Ты наверняка не бывал в Губбио.
  – Если там не производят мебель, не бывал.
  – Это городок в Италии. Недалеко от Перуджи. Потрясающее место. Я там целый год занималась живописью. А точнее, валяла дурака. Место замечательное, но страшноватое. Постепенно начинаешь замечать, что в старой части города у домов заложены кирпичами дверные проемы. Оказывается, у них был древний обычай – закладывать кирпичами дверь, когда из нее выносили покойника. Такие двери и называли portoncini dei morti – «двери мертвецов». Призрачные двери.
  – Каменщики у них не сидели без дела, – сказал Ник и вспомнил слова Лауры: «Это же первое, что люди видят у нас дома! На входной двери нельзя экономить!» Вот тебе и «дверь мертвецов»!
  – Это был дом Лауры, да? – спросила Кэсси.
  – В известном смысле.
  Дверь им открыла Марта.
  – Я вас предупреждал, что к ужину у нас гости, – напомнил ей Ник.
  Марта не протянула Кэсси руку, а только пробормотала «Очень приятно» не слишком вежливым тоном, который приберегала для звонивших по телефону незнакомцев.
  – А где Джулия? – спросил Ник у Марты.
  – Смотрит телевизор в гостиной. Эмили увезли совсем недавно.
  – А Люк?
  – Он у себя. Говорил, что не останется ужинать.
  – Останется как миленький, – ледяным тоном проговорил Ник и с ужасом вспомнил о том, что ему предстоит с сыном серьезный разговор о случившемся в школе, обещавший перерасти в грандиозный скандал.
  Пожалуй, стоит отложить этот разговор на завтра!
  Ник проводил Кэсси в гостиную, где Джулия смотрела по телевизору какое-то безумное ток-шоу.
  – Привет, Джулия, – сказал Ник. – Познакомься, это Кэсси.
  – Привет, – достаточно вежливо, но не слишком дружелюбно сказала Джулия и отвернулась к экрану.
  – Кэсси будет с нами ужинать.
  – Ладно. – Джулия опять повернулась и сказала Кэсси: – Обычно мы ужинаем одни.
  С этими словами девочка снова повернулась к экрану, где кому-то как раз залепили в лицо кремовым тортиком.
  – Не бойся, я ем мало, как птичка. Только что-нибудь поклюю. У вас нет сочных дождевых червей?
  Джулия хихикнула.
  – Ты болеешь за бейсбол?
  – Ну да, – неуверенно ответила Джулия. – Это потому, что у меня футболка такая?
  – Я болею за «Тигров Детройта».
  Джулия только пожала плечами.
  – Из-за этой футболки все девчонки в школе дразнят меня сорванцом.
  – Они просто завидуют, потому что у них такой нет, – вставил Ник, но Джулия его не слушала.
  – Ты была на стадионе «Комерика»?46 – спросила у нее Кэсси.
  Джулия покачала головой.
  – Там очень здорово. Тебе понравится. Давай туда съездим?
  – Давай, – недоверчиво пробормотала девочка.
  – Меня тоже дразнили в школе сорванцом, – заявила Кэсси. – Потому что я не играла в Барби.
  – Да? Я тоже терпеть не могу Барби! – воскликнула Джулия.
  – Барби очень противная, – согласилась с ней Кэсси. – Я вообще не любила кукол.
  – Я тоже их не люблю.
  – Но у тебя, наверное, есть всякие мягкие зверушки, с которыми ты играешь?
  – Да. «Малышки Бини»!
  – Ты их собираешь?
  – Ну да! – теперь Джулия заинтересовалась Кэсси. – Они ведь могут очень дорого стоить. Но только если их не трепать и не пачкать.
  – Некоторые вообще не отрывают с них этикетку и сажают их на специальную полку.
  Джулия энергично закивала.
  – Но лично я таких людей не понимаю, – заявила Кэсси. – Ведь игрушки делают для того, чтобы с ними играть, а не смотреть на них… А у тебя их много?
  – Даже не знаю… Наверное, много. Хочешь посмотреть?
  – Конечно!
  – Давайте не сейчас, – вмешался Ник. – По-моему, пора ужинать.
  – Ладно, – согласилась Джулия и заорала: – Люк! Спускайся ужинать! У нас гости!
  – Какая у тебя прелестная дочь, – сказала Кэсси, когда они с Ником вышли из гостиной.
  – Она настоящий сорванец, – сказал Ник. – Вот Лукас Коновер, тот – само обаяние.
  Они с Кэсси поднялись наверх. Нику не пришлось объяснять, за какой дверью комната Лукаса. Из-за двери неслась ужасающая музыка в сопровождении душераздирающих воплей. Грохотали барабаны, и кто-то орал во все горло о том, что сходит с ума, земля горит у него под ногами, а жизнь – сплошные муки. В промежутках между более или менее членораздельными фразами раздавался оглушительный визг.
  – Это его любимая колыбельная, – сказал Ник и решил не стучаться к сыну.
  Пусть его позовет ужинать Марта. Ее вид не всегда вызывает у Лукаса слепую ярость…
  – Откуда ты столько знаешь о «малышках Бини»? – спросил Ник у Кэсси.
  – Вчера я случайно прочитала о них в «Ньюсуик».47 Но ты меня не выдавай!
  – Ладно. Но Джулия, кажется, убеждена, что ты эксперт по этим зверушкам.
  – Надо же мне было найти с ней какую-то общую тему. А вот твоему сыну мне, кажется, не заговорить зубы плюшевыми медвежатами.
  – Да. Это довольно тяжелый случай, – не вдаваясь в подробности, заявил Ник. – Слушай, я схожу переоденусь. Через три минуты я вернусь.
  Спустившись в гостиную, Ник застал там Кэсси и Джулию, которые о чем-то оживленно разговаривали.
  – …и повсюду была кровь! – с широко открытыми глазами прошептала девочка.
  – Какой ужас! – воскликнула Кэсси.
  – Это зарезали Барни! – пролепетала Джулия со слезами на глазах. – А папа сказал, что защитит нас и сделает все, чтобы с нами ничего не случилось.
  Нику не понравился этот разговор, и он громко откашлялся.
  – Девочки, – позвал он, – пора ужинать!
  – Джулия рассказала мне, как убили Барни, – сказала Кэсси, подняв на Ника глаза. – Это ужасно!
  – Это было крайне неприятно! – сказал Ник, стараясь дать понять Кэсси резким тоном, что обсуждать эту тему не намеревается.
  К счастью, именно в этот момент из кухни появилась Марта и объявила, что ужин готов.
  – Хорошо. Девочки, пойдемте, – сказал Ник. – Марта, поднимитесь, пожалуйста, наверх и спросите, не пожелает ли Сид Вишэс48 к нам присоединиться.
  Марта пошла наверх, а Джулия спросила:
  – А кто это Сид Вишэс?
  – Не думала, что ты слышал о «Секс Пистолс», – улыбнувшись, сказала Нику Кэсси.
  – Я видел про них по телевизору, но потом не выдержал и не стал дальше смотреть, – сказал Ник. – И все-таки я не такой отсталый элемент, как думает мой сын.
  – Кто это Сид Вишэс? – не унималась Джулия.
  Наверху раздались тяжелые шаги. Казалось спускается, по меньшей мере, Каменный Гость. Оказавшись внизу, Лукас молча обвел присутствующих ледяным враждебным взглядом.
  – Люк, познакомься. Это Кэсси Стадлер, – сказал Ник.
  – Кэсси Стадлер?!
  Лукас произнес фамилию Стадлер таким зловещим тоном, что у Ника все похолодело внутри.
  – Да, – стараясь говорить твердым голосом, произнес он. – Кэсси будет с нами ужинать.
  – Мне надо уходить, – заявил Лукас.
  – Сегодня тебе придется остаться.
  – Я договорился готовить уроки вместе с друзьями.
  «И что же вам задали? – Нику очень хотелось спросить. – Работать над курением травы?»
  – Сегодня ты останешься дома, – вместо этого сказал он. – Садись за стол.
  – Мне нравится музыка, которую ты слушаешь, – заявила Кэсси.
  Лукас покосился на девушку и что-то хмыкнул с таким видом, словно не мог понять, что ей от него нужно.
  – Если это можно назвать музыкой! – неуклюже решил защитить Кэсси Ник. – А если не эти вопли, он слушает рэп.
  – А что же ему слушать! – сказала Кэсси. – Романтические баллады?
  Лукас фыркнул.
  Ник почувствовал, что над ним смеются, и буркнул:
  – Между прочим, я тоже не слушал никаких романтических баллад.
  Но Кэсси уже отвернулась от него и обратила все свое внимание на Лукаса.
  – Скажи мне, пожалуйста, и как давно ты слушаешь «Потрошителей»?
  – Да пару месяцев, – удивленно ответил Лукас.
  – Теперь ребята твоего возраста их не слушают. А у тебя наверняка есть все их альбомы?
  – Да. А еще я скачал из Интернета их песни, которые пока не вышли. И некоторые пиратские версии.
  – Я так понимаю, «Потрошители» – это рок-группа? – спросил Ник, чувствуя себя исключенным из общего разговора.
  – А нашего папу называют Мясником! – с нескрываемым удовольствием доложил Лукас.
  – Слыхала… «Потрошители», конечно, очень здорово, но вот их Джон Хорриган полный придурок. Сейчас я расскажу тебе, как я с ним познакомилась, – сказала Кэсси Лукасу.
  – Вы с ним знакомы? Серьезно? – вытаращив глаза спросил совершенно преобразившийся Лукас.
  – Ну да, – кивнула Кэсси. – Ты помнишь, как Хорриган свалился в оркестровую яму на концерте в Саратоге? Так вот, с тех пор у него болели спина и шея. Он живет в Чикаго, а я там преподаю йогу. И вот в один прекрасный день он появляется у меня в классе, и мои упражнения ему помогают. Боли в спине проходят. Он договаривается со мной о дополнительных занятиях, а потом…
  С этими словами Кэсси подошла к Лукасу, положила руку ему на плечо и что-то прошептала ему на ухо.
  Лукас захихикал и покраснел.
  – Не может быть! – сказал он. – А на сцене он такой… Ну и как это было? – покосившись на Ника и Джулию, спросил Лукас у Кэсси, понизив голос.
  – Он думает только о себе, – ответила Кэсси. – Сначала мне казалось, что он просто очень неуклюжий, а потом я поняла, что на меня ему наплевать. Поэтому я перестала отвечать на его звонки. А гитарист он, конечно, отличный!
  – Как это «он думает только о себе»? – спросила невинная десятилетняя Джулия.
  – Он не дарил мне плюшевых игрушек, – ответила Кэсси, – потому что любит только живых нетопырей.
  Лукас не удержался и расхохотался.
  Джулия ничего не поняла, но тоже засмеялась. Потом засмеялся и Ник, хотя не смог бы объяснить себе, что именно его так рассмешило. Может, он просто обрадовался тому, что наконец слышит смех сына.
  Марта принесла блюдо со свиными отбивными и миску салата.
  – Если кто захочет добавки, есть еще, – заявила она немного раздраженным, а может, просто усталым голосом.
  – Пахнет отменно, – сказал Ник.
  – Не забывайте о салате, – напомнила Марта.
  – Спасибо вам, Марта, – сказала Кэсси. – У меня уже текут слюнки.
  – Я не приготовила никакого сладкого, – мрачно добавила Марта. – Но есть мороженое и фрукты.
  – Я умею готовить бананы с ромом, – сказала Кэсси. – Кто-нибудь хочет?
  – Еще бы! – улыбнулся Лукас.
  У него были идеально ровные, ослепительно белые зубы, ясные голубые глаза и чистая кожа. Прелестный мальчик! Ник почувствовал было прилив отцовской гордости, но тут же вспомнил, что его сыну грозит исключение из школы.
  Надо с ним поговорить! Серьезно поговорить! Но только не сейчас…
  Мысль о предстоящем разговоре висела над Ником как дамоклов меч.
  – Для этого нужны бананы, сливочное масло, коричневый сахар и ром, – перечислила Кэсси.
  – Все есть, – отрапортовал Ник.
  – И, конечно, огонь! Красиво, когда все пылает! – сказала Кэсси и повернулась к Лукасу. – Эй, есть зажигалка?
  
  17
  
  Ник отвез Кэсси домой. Вернувшись, он поднялся к Лукасу и застал его в наушниках на кровати. Вопреки ожиданиям Ника, Лукас снял наушники по первому его жесту и даже заговорил первым:
  – А мне понравилась эта Кэсси.
  – Ну вот и отлично! – Ник уселся на единственный в комнате сына стул, не заваленный книгами, бумагами или одеждой. Лукас сегодня казался дружелюбнее обычного, и Ник очень надеялся, что их разговор не перерастет в скандал. Набрав побольше воздуха в грудь, Ник начал:
  – Нам с тобой надо поговорить.
  Лукас молча смотрел на отца.
  – Я тебе уже говорил, что сегодня меня вызывал директор школы.
  – Ну и что?
  – Ты хоть понимаешь, насколько серьезно то, что тебя выставили из школы на три дня?
  – Это как трехдневные каникулы.
  – Я боялся, что именно так ты и думаешь… Нет, Люк, это занесут в твое дело, с которым будут знакомиться в колледже, когда ты будешь туда поступать.
  – А тебе-то что?
  – Что ты несешь!
  – Ты же даже не знаешь, что мы проходим в школе.
  – Я вообще не знал, что ты туда ходишь, – не подумав, съязвил Ник.
  – Вот именно. Ты все время на работе, а теперь делаешь вид, что тебя интересует, как у меня дела в школе.
  Ник не переставал поражаться тому, как ловко Лукас принимал невинный вид и мерил его ангельским взором голубых глаз.
  – Я за тебя переживаю.
  – А чего за меня переживать? – усмехнулся Лукас.
  – Это все из-за смерти мамы? – выпалил Ник и сразу же пожалел о сказанном. Но что еще ему было говорить?
  – Что? – наморщил лоб Лукас.
  – После смерти мамы ты очень изменился. Я это вижу, и ты сам это прекрасно понимаешь.
  – Ну ты даешь! Вот уж не ожидал это услышать от тебя!
  – Почему?
  – Да ты на себя посмотри. Мама погибла, а ты сразу пошел на работу, как ни в чем не бывало.
  – Но ведь мне надо работать!
  – Трясешься за свою карьеру?
  – Не смей разговаривать со мной таким тоном! – рявкнул Ник.
  – Уходи. Я не желаю слушать твой бред.
  – Я никуда не уйду, пока ты меня не выслушаешь, – заявил Ник.
  – Хорошо! – Лукас встал с кровати и направился к двери. – Сиди здесь и говори, сколько хочешь.
  Ник вышел за сыном в коридор и крикнул:
  – Немедленно вернись!
  – Мне надоели твои разговоры!
  – Я сказал, вернись! Разговор еще не закончен.
  – Я все и так понял. Извини за то, что тебе приходится за меня краснеть! – с этими словами Лукас, прыгая через две ступеньки, пустился вниз по лестнице.
  Ник бросился за сыном.
  – Не смей уходить, когда я с тобой разговариваю!
  Догнав Лукаса у входной двери, Ник схватил его за плечо.
  Лукас повернулся и стряхнул с плеча отцовскую руку.
  – Не трогай меня! – завопил он, схватился за большую бронзовую ручку и распахнул входную дверь.
  – Немедленно вернись! – крикнул Ник ему вслед.
  Но Лукас уже бежал прочь по дорожке.
  – Меня достал твой паршивый дом! – крикнул он через плечо. – Ты тоже меня достал!
  – Вернись немедленно! – крикнул Ник. – Куда ты?
  Нику хотелось броситься вслед за сыном, но он остался на месте.
  Зачем бежать? Куда?
  Ник почувствовал себя беспомощным и никому не нужным.
  Шаги Лукаса замолкли в темноте, Ник повернулся и вошел в дом. У подножия лестницы стояла Джулия. Она плакала.
  Ник поспешил к дочери и крепко обнял ее.
  – Не расстраивайся! Все будет хорошо, – пробормотал он. – Беги спать!
  
  Принимая душ перед сном, Ник ругал себя за то, как неумело он разговаривал с сыном, и с ужасом думал о том, что вообще не способен найти с кем-либо общий язык. Другой человек на его месте наверняка нашел бы способ заставить сына прислушаться! Нику показалось, что он очутился в чужой стране, не зная местного языка и не понимая ни дорожных знаков, ни надписей. Он чувствовал себя безнадежно потерянным и одиноким.
  Стоя под душем, Ник разглядывал батарею шампуней и кондиционеров для волос на полке у раковины. Это была косметика Лауры, но у него не поднималась рука ее выбросить.
  Пока он намыливал голову, пена попала ему в глаза. Глаза стало невыносимо жечь, и из них потекли слезы. Теперь Ник стоял под душем и плакал, не понимая почему: из-за мыла или из-за того, что ему так ужасно плохо.
  Ник уже надел пижамные штаны и футболку, когда сработала сигнализация: открылась входная дверь. Лукас вернулся.
  Выключив свет, Ник лег в постель. Как всегда, он устроился с того краю, на котором спал, когда была жива Лаура. Он не знал, удастся ли ему когда-нибудь избавиться от этой привычки.
  Дверь в его спальню приоткрылась. У Ника в голове мелькнула мысль, что Лукас решил перед ним извиниться, но это, конечно, был не Лукас.
  В дверном проеме стояла Джулия. Ник хорошо видел на фоне света в коридоре ее длинные ноги и волнистые волосы.
  – Мне не заснуть, – сказала Джулия.
  – Иди сюда.
  Девочка подбежала к кровати и забралась на нее.
  – Папа, – прошептала она. – Можно, я сегодня буду спать с тобой?
  Ник откинул Джулии волосы со лба и увидел ее заплаканное личико.
  – Можно. Сегодня можно.
  
  18
  
  Леон, как всегда, спал допоздна, и субботним утром Одри, конечно, встала раньше него. Одри нравились царившие вокруг тишина и спокойствие. Она встала и заварила себе цикориевого кофе. Леон терпеть не может цикорий, и Одри, конечно, сделает ему нормального кофе, когда он проснется и сядет читать газеты. Но пока Одри может делать то, что хочется ей!..
  Раньше Одри с Леоном всегда проводили субботу и воскресенье вместе. Но так было раньше, до того как Леон потерял работу, а Одри, наоборот, стала засиживаться у себя на работе как можно дольше, чтобы попозже возвращаться домой. Раньше Одри с Леоном долго спали субботним утром, а проснувшись, обнимали друг друга в постели и занимались любовью. Потом они вместе готовили еду, читали газеты и иногда даже еще раз ложились в постель. Утомившись от ласк, они ненадолго засыпали. Потом они куда-нибудь ходили: за покупками или просто так – погулять. По воскресеньям Леон спал до возвращения Одри из церкви, потом они ходили в кафе поесть чего-нибудь вкусного или что-нибудь делали по дому и снова занимались любовью.
  Те счастливые дни ушли и казались теперь Одри такими же далекими, как древняя Месопотамия. Одри даже стала забывать, на что они были похожи. От них остались лишь туманные воспоминания.
  Сегодняшним субботним утром Одри хотела достать бумаги и подумать о расследованиях, которыми была занята, но внезапно туман в ее воспоминаниях чуть-чуть рассеялся. Одри показалось, что они с Леоном оцепенели и ни один из них не решается первым двинуть ни рукой, ни ногой. Кто-то должен сделать первый шаг! Кто-то должен разорвать порочный круг и сломать новый унылый порядок вещей.
  Подумав об этом, Одри решила взять инициативу на себя.
  «Сколько раз ты еще будешь пытаться? – спрашивала она себя. – Сколько раз ты будешь биться головой о кирпичную стену, пока не успокоишься?!»
  Но какой-то мудрый и полный сочувствия внутренний голос ответил: «Ты не должна сдаваться. Ты должна спасти Леона. Ведь он пострадал, а ты – нет. Вот тебе и рубить этот узел!»
  Утро было тихим и прекрасным, кофе был вкусным, Одри отлично себя чувствовала и решила еще раз попытаться.
  Тихонько пройдя по темной спальне, Одри осторожно выдвинула нижний ящик шкафа и достала из него короткую желтенькую ночную рубашку, которую когда-то заказала себе из каталога, но никогда еще не надевала.
  Потом Одри прикрыла дверь в спальню и прошла в ванную. Там она с удовольствием приняла горячий душ. После душа она натерла тело ароматическим лосьоном из трав, а потом накрасилась, хотя обычно никогда не пользовалась дома макияжем. Взяв флакончик с «Опиумом», единственными из ее духов, которые похвалил Леон, она чуть-чуть надушила все нужные интимные места своего тела.
  Поначалу чувствуя себя немного неловко в короткой ночной рубашке, Одри пошла на кухню и приготовила поесть. Она поджарила тосты с беконом. Леон очень любил по утрам тосты с беконом, гораздо больше яиц. Не забыла Одри заварить и целый кофейник любимого кофе Леона.
  Она нашла беленький фарфоровый молочник в форме коровы, налила в него сливок и поставила его вместе с кофейником и тарелкой с тостами на поднос, который не без труда нашла в недрах кухонного шкафа и предварительно тщательно вымыла.
  Хотя в течение последнего года Леон неизменно засыпал и просыпался в отвратительном настроении, на этот раз, увидев Одри с подносом, он широко улыбнулся.
  – Доброе утро, крошка, – хрипло проговорил он. – Что это ты вдруг?
  – Не желаешь ли подкрепиться?
  – Тосты с беконом! Разве у меня сегодня день рождения?
  – Да нет. Просто захотелось тебя побаловать! – Одри залезла на постель и поцеловала мужа.
  Леон отпил кофе и с довольным видом хмыкнул.
  – Красота! Но сначала – в туалет!
  Поднос с угрожающим видом звенел и трясся, пока Леон из-под него выбирался.
  Одри услышала, как Леон шумно писает в унитаз. Потом в бачке зашумела вода. Потом вода побежала из крана. Леон чистит зубы! А ведь в последнее время он почти что махнул рукой даже на это! Хороший знак! Одри обрадовалась. Хотя в последнее время Леон и раздался вширь почти как Латона, она по-прежнему находила своего мужа привлекательным.
  Пока Леон залезал обратно в кровать, Одри держала поднос на весу. К ее удивлению, Леон снова ее поцеловал. Одри подвинулась к мужу и уже положила ему руку на плечо, когда он отстранился и снова взялся за чашку с кофе, но тут же поставил ее на место и, прежде чем пить, добавил в кофе сливок. Потом он взялся за вилку и нож и стал поглощать тосты.
  – Ммм! Тепленькие! – пробормотал он с полным ртом.
  Одри вспомнила чьи-то слова о том, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Неужели горячие тосты смогут растопить льды, в которых гибнет их брак?
  Поглотив почти весь бекон и половину тостов, Леон повернулся к Одри.
  – А ты что не ешь?
  – Я поела на кухне.
  Леон кивнул и стал доедать бекон.
  – А я-то думал, что ты сегодня работаешь.
  – Я решила устроить себе выходной.
  – Что это вдруг?
  – Захотелось побыть с тобой.
  Хмыкнув, Леон впился зубами в тост.
  – Давай сходим куда-нибудь погуляем, – предложила Одри.
  – А разве у нас есть деньги? – немного помолчав, спросил Леон.
  – Мы не разоримся, если один раз выберемся из дома, – сказала Одри. – Давай съездим на машине за город?
  Леон немного подумал, а потом пробормотал с набитым ртом:
  – Что ты задумала? Нашла мне работу вороньим пугалом на каком-нибудь поле?
  Одри не показала, как неприятно ей это слышать.
  – Давай не будем сейчас об этом, – пробормотала она.
  – Ладно…
  В этот момент у Одри зазвонил мобильный телефон. Сейчас Одри могли звонить только с работы, и она мысленно прокляла того, кто напомнил этим звонком ее мужу о том, что у него работы нет.
  – Я только быстро поговорю и все, – сказала Одри и потянулась за телефоном, заметив при этом, с какой ненавистью на него косится Леон.
  Звонил Багби, хотя раньше он никогда не тревожил ее по субботам. Нельзя сказать, чтобы Багби говорил каким-то особенно дружелюбным тоном, но и обычной грубости он не обнаружил.
  – Я о звонках Ринальди.
  – Одну секунду! – Одри выбежала из спальни, чтобы не говорить о работе в присутствии Леона. – Ну и что об этих звонках?
  – В списке очень часто появляется один номер без имени абонента. Я посмотрел этот номер в «Брессере».
  «Брессером» был один из телефонных справочников, в которых информация располагается по телефонным номерам, а не по фамилиям абонентов. Одри удивилась тому, что Багби взял на себя труд открыть телефонную книгу вместо того, чтобы прохаживаться, засунув руки в карманы. Может, Багби не так безнадежен, как кажется?
  Тем временем Багби молчал, или ожидая реакции Одри, или готовясь совершить сенсационное разоблачение.
  – Здорово! – проговорила Одри. – Молодец!
  – А теперь догадайся, кто звонил Ринальди в два часа семь минут пополуночи в ту ночь, когда пристрелили Стадлера!
  – Кто? Сам Стадлер?
  – Нет, – ответил Багби. – Николас Коновер.
  – В два часа ночи! В ту самую ночь, когда Стадлера застрелили?!
  – Вот именно!
  – А ведь Коновер сказал мне, что всю ночь проспал без задних ног.
  – Выходит соврал.
  – Выходит! – пробормотала Одри; у нее загорелись глаза. – Так, значит, это он!..
  – Да, – усмехнулся в трубку Багби. – Я его прищучил!
  – Да! – воскликнула Одри. – Здорово! Молодец!
  Распрощавшись с Багби, Одри поспешила в спальню, но Леона в кровати уже не было. Он сидел на стуле и зашнуровывал кроссовки.
  – Ты куда? – успела спросить его Одри.
  Но Леон уже поднялся на ноги и вышел из спальни. По пути к двери он играючи смахнул поднос с кровати на пол. Тосты улетели под шкаф. Молочник разбился, и сливки растеклись по паркету, смешавшись с остатками кофе. Одри вскрикнула от неожиданности, потом вскочила и побежала за Леоном.
  – Леон, постой! – закричала она. – Извини! Я не хотела!..
  Не хотела чего? Ведь звонок же был по работе! Важный звонок!
  – Быстро поговоришь и все? – прорычал Леон из прихожей. – Конечно, у тебя же дела! Работа! И при чем тут я? Ты хоть когда-нибудь думаешь о нас? Обо мне?..
  У Одри опустились руки и чуть не подогнулись колени.
  – Неправда, Леон! – пробормотала она. – Я разговаривала по телефону всего лишь минуту…
  Но Леон уже хлопнул входной дверью.
  
  Одри сидела дома одна. У нее было ужасное настроение, и она немного волновалась. Она понятия не имела, куда уехал на своей машине Леон.
  Через некоторое время Одри позвонила Багби на мобильный телефон. Судя по всему, Багби не очень обрадовался, услышав ее голос, но он, кажется, вообще никогда не испытывал восторга от общения с ней.
  – Вы сказали, что Коновер позвонил Ринальди в два часа семь минут в ту ночь. Он звонил Ринальди только один раз?
  – Да, – ответил Багби.
  Одри слышала в трубке монотонный рокот. Наверное, Багби куда-то ехал.
  – Значит, Ринальди не звонил Коноверу первым. Не будил его. Иными словами, Коновер позвонил Ринальди по собственной инициативе?
  – Мы знаем только то, что Ринальди не звонил той ночью ни с мобильного, ни с домашнего телефона. Может, он звонил Коноверу из автомата, но чтобы это знать, нам нужен список входящих звонков Коновера.
  – Да… По-моему, нам нужно еще раз поговорить с этой парочкой.
  – Да. Думаю, надо… Эй, я тебя не слышу! Подожди!.. – Прошло секунд тридцать, прежде чем снова раздался голос Багби. – Нам нужно на них надавить. По-моему, они начинают путаться в показаниях.
  – Надо бы поговорить с ними завтра.
  – Завтра воскресенье. Ты что, не пойдешь в церковь, или куда ты там ходишь?
  – Завтра днем.
  – Завтра днем я играю в гольф.
  – Тогда я сама поговорю с Николасом Коновером завтра днем.
  – В воскресенье?
  – Да, в воскресенье. Ну и что? По воскресеньям-то он не работает!
  – Воскресенья люди проводят с семьей, и мешать им не принято.
  – У Стадлера тоже была семья. Знаете, что, Рой, я думаю, нам нужно поговорить с Коновером и Ринальди одновременно. И не предупреждать их заранее о нашем появлении. Я не хочу, чтобы они договорились о том, какие будут давать показания.
  – Согласен. Но я же сказал, что завтра играю в гольф.
  – Завтра я свободна почти целый день, – сказала Одри. – Служба в церкви заканчивается в одиннадцать. Называйте любое время после одиннадцати.
  – Ну ладно… Только я лучше поговорю с Коновером сам. Я быстро его расколю. А ты поговори с Ринальди.
  – Мне кажется, Ринальди чувствует себя лучше в мужской компании.
  – А мне плевать на то, как он себя чувствует.
  – Я забочусь не о его удобстве, – стала терпеливо объяснять Одри. – Просто у меня такое впечатление, что мужчине будет проще вывести его на чистую воду.
  – Ты не понимаешь! – заорал в трубку Багби. – Расколоть Коновера непросто. Его надо прижать к стенке. Я сумею это сделать, а ты – нет, потому что ты размазня!
  – Не такая уж я и размазня, как вы думаете, Рой, – негромко проговорила Одри.
  
  19
  
  Когда Ник появился в кафе, Кэсси уже сидела за столиком. Они встретились в лучшем кафе города под названием «Таун Граундс». Фенвик, как и всю Америку, захлестнула внезапная любовь к хорошему кофе. В результате «Таун Граундс», где раньше, не моргнув глазом, подавали растворимый кофе из банки, превратился в стильное заведение. Теперь здесь на кухне сами жарили зерна, а кофе продавали всем желающим на вынос или подавали за столик в стеклянных французских кофейничках.
  Кэсси пила фруктовый чай. На скомканном пакетике рядом с ее чашкой Ник заметил изображение яблока, клюквы и каких-то других ягод. Кэсси выглядела подавленной и усталой. Под глазами у нее снова лежали глубокие тени.
  – Я, кажется, опоздал? – спросил Ник.
  – Нет-нет, – замотала головой девушка.
  – А почему у тебя тогда такой вид?
  – Я просто устала, – сказала Кэсси.
  Они помолчали.
  – Тебе понравилось у нас за ужином?
  – У тебя чудесные дети.
  – Ты им тоже очень понравилась. По-моему, Джулия соскучилась по женскому обществу.
  – Ну да, ей, бедняжке, нелегко с двумя мужиками.
  – Видишь ли, Джулия сейчас как раз в том возрасте, когда… Короче, я не знаю, кто ей будет рассказывать о прокладках, тампаксах и всем таком прочем. Не говоря уже о том, что я сам ничего в этом не понимаю.
  – Может, няня? Как ее зовут? Марта?
  – Это не то, что мама. У Джулии еще есть тетя Эбби, сестра Лауры, но после ее гибели Эбби у нас вообще не показывается. А Лукас занимается в основном тем, что меня ненавидит. Веселая у нас семейка! Нечего сказать! – После этого Ник рассказал Кэсси о том, как в очередной раз пытался поговорить с сыном, но тот хлопнул дверью.
  – Ты говоришь о нем так, словно твой сын – паршивая овца.
  – Иногда мне именно так и кажется.
  – Значит, он очень изменился после смерти Лауры?
  Ник кивнул.
  – А как она погибла?
  – Мне не хотелось бы об этом говорить, – покачал головой Ник. – Извини.
  – Действительно. Не буду совать нос в чужие дела.
  – Не обижайся, – сказал Ник. – Просто в воскресенье утром мне совсем не хочется об этом вспоминать… А впрочем… – он набрал побольше воздуха в грудь. – Мы ехали на машине на соревнования по плаванию и выскочили на лед. Машину занесло…
  Ник замолчал и стал нервно барабанить пальцами по столу.
  – Ты был за рулем? – негромко спросила Кэсси.
  – Нет. Она.
  – Значит, тебе не в чем себя упрекать.
  – Как это – не в чем? Я только и делаю, что себя упрекаю.
  – Но это же нелогично!
  – Какая тут может быть логика!
  – А что это были за соревнования по плаванию?
  – Люк тогда занимался плаванием… Слушай, давай поговорим о чем-нибудь другом!
  – Я думаю, Люк считает виноватым не только тебя, но и себя.
  – Возможно. Это просто какой-то кошмар!
  – В глубине души он очень хороший мальчик. Он просто позирует, как все подростки.
  – Как же мне проникнуть в глубину его души? – Ник вздохнул. – Слушай, может, ты сама внушишь ему, что курить вредно?
  – Можно попробовать, – усмехнулась Кэсси, достала из кармана джинсовой куртки пачку «Мальборо» и вытащила сигарету. – Но не уверена, что у меня получится. Представь, на что походил бы Сид Вишэс, читающий лекцию о вреде героина!
  Кэсси прикурила от оранжевой пластмассовой зажигалки.
  – Я думал, что йоги не курят, – сказал Ник.
  Кэсси покосилась на него и стряхнула пепел в блюдечко.
  – Разве йога не учит, как владеть дыханием и все такое?
  – Брось ты, – пробормотала Кэсси.
  Ник смутился.
  – Можно кое-что у тебя спросить? – внезапно проговорила Кэсси.
  – Ну?
  – Джулия рассказала мне о вашей собаке…
  У Ника похолодело внутри, и он стиснул под столом кулаки, но ничего не сказал.
  – Это было ужасно, – продолжала Кэсси. – Скажи мне, что ты почувствовал, когда это произошло?
  – Что я почувствовал? – Ник не знал, что ответить.
  А что он мог почувствовать?
  – Думаю, я, прежде всего, испугался, – сказал он. – Я испугался за детей, потому что подумал, что следующая жертва – они.
  – А ты не разозлился? Если бы кто-нибудь сделал такое с членом моей семьи, я бы его убила. – Кэсси склонила голову набок и пристально смотрела на Ника.
  Почему она его об этом спрашивает? У Ника опять похолодело внутри.
  – Нет, не могу сказать, что я как-то особенно разозлился. Я гораздо больше испугался за детей, и мне захотелось их защитить.
  – Ну да, – кивнула Кэсси. – Любой отец почувствовал бы то же самое на твоем месте. Это совершенно естественно.
  – Поэтому я поставил в доме новую сигнализацию и предупредил детей, чтобы они были еще осторожнее. А что еще я мог сделать?
  В этот момент у Ника зазвонил мобильник.
  Извинившись перед Кэсси, Ник достал телефон и сказал в трубку:
  – Ник Коновер слушает.
  – Мистер Коновер? Это детектив Одри Раймс.
  – Э… Добрый день, – через несколько секунд выдавил из себя Ник, пытаясь понять, слышит ли Кэсси, что говорит негритянка из полиции, но Кэсси с безучастным видом курила, рассеянно поглядывая на висевшую прямо у нее перед носом табличку «У нас не курят».
  – Извините меня за то, что я беспокою вас в воскресенье, но мне обязательно нужно с вами поговорить. Это очень срочно. У вас найдется минута времени?
  – Ну да, конечно… А в чем дело?
  – Мне надо выяснить кое-какие мелкие подробности. Наверняка вы мне все проясните.
  – Хорошо, – сказал Ник. – Во сколько мы встретимся?
  – Через полчаса. Вам это удобно?
  – Ну да, – немного подумав, ответил Ник.
  Закончив разговор, Ник извинился перед Кэсси.
  – Семья… – пробормотала девушка.
  – Ну да, – кивнул Ник. – В следующий раз не буду отвечать.
  – Ни в коем случае! – воскликнула Кэсси и взяла его за руку. – Семья прежде всего!
  Ник высадил Кэсси у ее дома и тут же набрал номер мобильного телефона Эдди Ринальди.
  
  20
  
  Подъезжая к вычурным железным воротам с табличкой «Коттеджный поселок Фенвик», Одри подозревала, что окажется в другом мире. После церкви Одри переоделась в повседневную одежду, и сейчас ей казалось, что она одета, как оборванец. Ей даже стало стыдно своей маленькой «хонды». Охранник в будке смерил Одри неодобрительным взглядом, записал ее имя и стал звонить Коноверу. Впрочем, Одри подозревала, что неодобрение охранника вызвало пятно ржавчины на правом переднем крыле ее автомобиля, а отнюдь не цвет ее кожи.
  Одри заметила несколько камер слежения. Камера, установленная на будке привратника, уже сняла ее вместе с машиной. Другая камера сняла задний номерной знак ее машины. Рядом с окошком в будке было что-то вроде бесконтактного датчика. Скорее всего, обитателям коттеджного поселка Фенвик достаточно было поднести к нему магнитную карточку, и ворота открывались сами собой. Все эти меры предосторожности произвели на Одри должное впечатление, но она задумалась о том, зачем они нужны. Все преступления в Фенвике совершались в его неблагополучном районе, и жителям остальных районов не было никакого смысла возводить вокруг себя глухую стену. Потом Одри вспомнила, что Коновер рассказывал ей о том, как его жена боялось угроз их семье со стороны уволенных по сокращению сотрудников «Стрэттона».
  Подъехав к дому Коновера, Одри даже присвистнула. Иначе как особняком это сооружение назвать язык не поворачивался. Дом был огромным, выстроенным из кирпича и камня, и очень красивым. Раньше Одри видела такие дома только в кино. Дом стоял в центре необъятной лужайки, засаженной то деревьями, то цветочными клумбами. Шагая к дому по выложенной камнем дорожке, Одри огляделась по сторонам и заметила, что трава на лужайке редкая и невысокая. Подойдя еще ближе, она убедилась в том, что лужайка совсем недавно засеяна.
  Недолго думая Одри сделала вид, что споткнулась, и упала на колени. При этом она успела засунуть к себе в сумочку пригоршню травы с лужайки.
  В этот момент открылась входная дверь, и на пороге появился сам Николас Коновер.
  – Вы не ушиблись? – спросил он, спускаясь по ступенькам крыльца.
  – Нет. Просто я неуклюжая. Муж всегда говорит, что мне нужно заняться спортом.
  – Вы не первая падаете на этих камнях. С ними надо что-то делать.
  На Одри были выцветшие джинсы, темно-синяя рубашка с коротким рукавом и белые кроссовки. Раньше она не замечала, насколько высок, подтянут и силен на вид Николас Коновер. Настоящий атлет или бывший спортсмен. При этом Одри вспомнила, что в школе Коновер, кажется, был капитаном хоккейной команды.
  – Извините, что побеспокоила вас в воскресенье, – сказала она.
  – Ничего страшного, – ответил Ник. – Возможно, сейчас самое подходящее время. На неделе я бываю очень занят. Кроме того, я рад помочь вам в вашем важном деле.
  – Ну вот и хорошо… Кстати, у вас очень красивый дом.
  – Спасибо. Заходите. Хотите кофе?
  – Нет, спасибо.
  – Может, лимонада? Моя дочь готовит прекрасный лимонад.
  – Да?
  – Да. Разводит в воде порошок из пакетиков.
  – Весьма заманчиво, но мне пока не хочется. – Не успели они подняться на крыльцо, как Одри оглянулась и добавила: – Какая красивая лужайка!
  – Хороший комплимент любому хозяину.
  – Мужчины любят траву. Наверное, она напоминает им о спорте. А ваша лужайка – почти площадка для гольфа.
  – Вот в гольф-то я и не играю. Между прочим, для директора крупной фирмы это страшный недостаток.
  – Действительно?.. Кстати, разрешите спросить у вас одну вещь! Дело в том, что мой муж все время переживает за состояние нашей собственной лужайки. Не могли бы вы меня в этой связи просветить? Вы что, навезли сюда специальную землю?
  – Да нет. Засеял то, что было.
  – Просто кинули семена в землю или набрызгали специальной смеси? Не помню, как она называется…
  – Так и называется – смесь для гидропосева. Ее-то я и набрызгал.
  – Хорошо. Скажу мужу. А то он почему-то не одобряет эту смесь. Считает, что в ней слишком много сорняков…
  Входная дверь в дом Николаса Коновера выглядела музейным экспонатом – резное дерево цвета темного меда. Стоило Коноверу открыть ее, как прозвучал негромкий звук – сработала сигнализация. Ник провел Одри через огромный холл, потолок которого подпирали колонны… Вот, значит, как живут богачи! Одри старалась не вертеть головой по сторонам, но ей было трудно от этого удержаться.
  Откуда-то раздались звуки фортепиано, и Одри вспомнила о Камилле.
  – У вас кто-то играет на пианино? – спросила она.
  – Моя дочь. Вам крупно повезло, обычно она занимается только из-под палки, и ее игры не услышать.
  Одри прошла мимо комнаты, где за роялем сидела высокая худая девочка с темными волосами. Она была примерно того же возраста, что и Камилла. Девочка играла первую прелюдию из «Хорошо темперированного клавира» Иоганна Себастьяна Баха. Это была любимая прелюдия Одри. Конечно, девочка играла ее неуверенно и невыразительно, явно не понимая пока всей красоты этой музыки. Играла она на небольшом рояле «Стейнвей».49 Увидев его, Одри вспомнила, как долго пришлось Латоне и Полу копить на полуразвалившееся вечно расстроенное пианино для Камиллы…
  Одри захотелось остановиться и послушать музыку, но Коновер шел дальше, и она поспешила за ним. Оказавшись в элегантно обставленной комнате с персидскими коврами и большими, удобными на вид креслами, Одри сказала:
  – Дети всегда не любят заниматься музыкой.
  – Это точно, – сказал Коновер, направляясь к одному из кресел. – Их заставишь только под… – С этими словами он запнулся и поспешно продолжил: – Детям вообще не нравится ничего из того, что их просят делать родители… А у вас есть дети?
  Одри не стала садиться напротив Ника, как на допросе. Вместо этого она выбрала кресло по соседству с ним.
  – К сожалению, у нас с мужем нет детей, – сказала Одри и задумалась о том, на каком слове запнулся Коновер.
  Что же он хотел сказать? «Только под дулом пистолета»?
  Одри удивилась не этому обороту речи, а тому, как Николас Коновер постарался его избежать.
  Рассмотрев семейные фотографии в серебряных рамках на столе перед креслами, Одри почувствовала укол ревности. На фотографиях она увидела Коновера с покойной женой, их сыном, дочкой и большой собакой.
  Красивая, счастливая семья! Какой дом! Какие дети!
  Одри снова почувствовала зависть, и ей стало стыдно.
  «Зависть и гнев укорачивают жизнь», – писал Екклезиаст. Еще где-то, кажется, в Притчах царя Соломона, написано, что зависть, как гниение костей тела… Но кто может устоять перед завистью? Кто? «Се нечестивцы, процветающие в этом мире…» Это точно из Псалтири. «Но Ты поместил их в недобрых местах, откуда они скатятся к своей погибели».
  Весь дом Одри поместился бы в паре комнат Николаса Коновера.
  У нее никогда не будет таких красивых детей и вообще никаких не будет!
  Именно этот человек уже почти погубил Леона, уволив его!..
  Одри достала записную книжку и сказала:
  – Я бы хотела уточнить пару мест нашего прошлого разговора.
  Ник Коновер откинул руки за голову и потянулся в кресле.
  – Слушаю вас, – сказал он.
  – Вспомним вечер в пятницу десять дней назад.
  Коновер уставился на Одри с недоумевающим выражением на лице.
  – Той ночью убили Эндрю Стадлера, – напомнила ему Одри.
  – А, понятно, – кивнул Коновер.
  Одри уставилась в блокнот с таким видом, словно там записан их прошлый разговор с Коновером.
  – Мы говорили о том, что вы делали той ночью, – напомнила она Коноверу. – Вы сказали, что были дома и в одиннадцать или одиннадцать тридцать уже спали. И проспали всю ночь.
  – Ну да.
  – Вы той ночью не вставали?
  – Может, и вставал. В туалет, – наморщив лоб, сказал Коновер.
  – Вы куда-нибудь звонили?
  – Когда?
  – Ночью. Когда просыпались.
  – Не помню, – сказал Коновер, улыбнулся и выпрямился в кресле. – Если окажется, что я звоню кому-то по ночам, как лунатик, у меня гораздо больше проблем, чем я думал.
  Одри улыбнулась ему в ответ и сказала:
  – Мистер Коновер, в два часа семь минут в ту ночь вы позвонили начальнику своей службы безопасности Эдварду Ринальди. Вы помните это?
  Коновер ответил не сразу. Некоторое время он изучал узоры на одном из персидских ковров.
  – Вы говорите, ночью с пятницы на субботу? После полуночи? – наконец спросил он.
  – Совершенно верно.
  – Тогда все дни и ночи перепутались у меня в голове.
  – В каком смысле?
  – Я помню, что в те дни однажды ночью у меня в спальне сработала сигнализация. Дело в том, что сигнал раздается только у меня в спальне. Я не хочу будить весь дом…
  – Говорите, сработала сигнализация? – пробормотала Одри и подумала, что это наверняка можно проверить.
  – Ну да. По какой-то причине она сработала. Так иногда бывает. Я пошел вниз посмотреть, но ничего подозрительного не обнаружил. И все-таки я очень волновался. Вспомните о том, что накануне сделали с нашей собакой!
  Одри поджала губы и что-то записывала, не поднимая глаз от блокнота.
  – Так вот, Эдди, то есть Эдвард Ринальди, наш начальник службы безопасности, накануне присылал своих людей, которые и установили у нас эту новую сигнализацию. Кстати, она довольно сложная, и тогда ночью я не сразу понял, что это – ложная тревога или все-таки что-то случилось…
  – Но вы не позвонили в фирму, поставившую сигнализацию?
  – Нет. Первое, что пришло мне в голову, было позвонить Эдди и попросить его приехать посмотреть, что произошло.
  Одри подняла глаза на Коновера.
  – Вы не могли разобраться в этом сами?
  – Наверное, мог. Но я хотел убедиться в том, что новая сигнализация работает, как надо. А если бы она опять сработала и я вызвал бы полицию, а оказалось бы, что это моя сигнализация во всем виновата! Я хотел, чтобы Эдди ее проверил.
  – В два часа ночи?
  – Конечно, Эдди был не очень доволен, – усмехнулся Коновер. – Но в свете предшествовавших событий, он согласился, что ему лучше лично самому все проверить, чтобы потом не раскаяться.
  – И тем не менее в предыдущей беседе вы сказали мне, что спали тогда всю ночь.
  – У меня просто в голове перепутались дни. Прошу прощения! – Коновер говорил спокойно, не раздраженно и дружелюбно. – Должен признаться, что я принимаю снотворное. Без него я плохо сплю, а приняв его, не всегда хорошо соображаю.
  – Вы страдаете провалами в памяти?
  – Да нет. Просто, когда я принял таблетку, а потом внезапно просыпаюсь, утром я могу об этом и не вспомнить.
  – Понятно.
  Коновер изменил свои показания, но его объяснения звучали вполне правдоподобно.
  Ловко выкрутился! Или он действительно перепутал дни? С людьми это иногда бывает. Если не произошло ничего особенного, если Коновер не застрелил той ночью Эндрю Стадлера или не видел его до или после убийства, вряд ли эта ночь запечатлелась во всех подробностях в его одурманенной снотворным памяти, и вряд ли он четко помнил, что делал, а что нет.
  – И мистер Ринальди к вам приехал?
  – Да, примерно через полчаса, – кивнул Коновер. – Он обошел все кругом. Проверил сигнализацию и сказал, что, может, к дому подходил олень или пробегало какое-нибудь другое крупное животное.
  – Не человек?
  – Никаких признаков появления человека мы не обнаружили. То есть нельзя исключать, что к моему дому незамеченным подходил какой-то человек, но к тому времени как я встал, и как приехал Эдди, его уже и след простыл.
  – Вы сказали, что приняли той ночью снотворное?
  – Да.
  – Значит, когда сработала сигнализация, вы находились под его действием?
  – Ну да.
  – Так, может, вы в таком состоянии просто не заметили человека?
  – Вполне возможно.
  – А кто-нибудь еще в доме вставал?
  – Нет. Дети спали. Марта – она у нас за няню и домработницу – тоже не вставала. Я вам уже говорил, что сигнализация включается только у меня в спальне и не очень громко. А в доме толстые стены.
  – Мистер Коновер, вы сказали, что сигнализация была новой. Сколько времени она у вас?
  – Меньше двух недель.
  – Вы поставили ее после случая с собакой?
  – Да. Если бы я мог, я вырыл бы ров и построил подвесной мост. Я готов пойти на все ради безопасности моих детей.
  – Понимаю. – Одри заметила камеры вокруг дома. – Если бы у вас была такая сигнализация раньше, возможно, посторонним и не удалось бы проникать к вам в дом.
  – Возможно, – согласился Коновер.
  – И при этом ваш поселок хорошо охраняют. Охранник проверяет всех входящих. По всему забору установлены камеры…
  – На нашу территорию трудно проникнуть на автомобиле. А на своих двоих – довольно легко! Отойдите подальше от будки с охранником и лезьте через забор, и никто вам не помешает. Камера вас зафиксирует, но сигнализация не сработает. Это не предусмотрено.
  – Очень странно! Почему так?
  – Не знаю, но именно поэтому Эдди и решил защитить получше мой дом.
  В этот момент Одри задумалась о камерах и о сигнализации. Если Эндрю Стадлер мог спокойно перелезть через забор и подойти по лужайке к дому Коновера, его изображение наверняка записали камеры, установленные вокруг дома!.. Ну и где же записи с этих камер?
  Одри не рассчитывала найти старомодную систему с магнитной лентой. Она понимала, что современные охранные системы давно уже не работают с кассетами, но не сомневалась в том, что где-то на диске какого-нибудь компьютера такая запись должна существовать. Конечно, сейчас Одри не знала, где ее искать. Цифровые технологии были для нее в большой степени темным лесом, но про себя она решила обязательно найти эту запись.
  – Знаете, – внезапно сказала она. – А вот теперь я не откажусь от чашечки кофе.
  
  21
  
  Одри вернулась домой лишь после семи и с легкой дрожью в пальцах отперла ключом входную дверь. Ведь она обещала Леону вернуться домой к ужину, хоть и не сказала, во сколько именно она вернется, чтобы не бесить его опозданиями. Но Леона все равно не было дома…
  Вот уже несколько дней подряд Леон возвращался домой поздно. После десяти вечера. Где он пропадает? Что делает? Пьет? Впрочем, в последнее время Леон стал напиваться меньше, чем обычно. От него совсем не пахло спиртным.
  Одри нашла еще одно объяснение отлучкам Леона, но об этом ей не хотелось даже и думать, хотя это и объясняло равнодушие Леона к половой жизни с женой.
  Леон спит с другой женщиной! А в последнее время так обнаглел, что даже пропадает у нее по вечерам!
  Пока Одри была на работе, а Леон сидел дома, у него была возможность переспать со всей женской половиной Фенвика, и его жена никогда бы об этом не узнала. Одри приходилось мириться с этой мыслью, но она не могла смириться с тем, что он без зазрения совести пропадает невесть где по вечерам.
  Примерно в пять минут одиннадцатого раздался звук ключа в замке. В дом вошел Леон. Даже не поздоровавшись, он проследовал на кухню и налил себе стакан воды.
  – Леон! – позвала Одри.
  Леон ничего не ответил.
  Не нужно работать в полиции, чтобы понять мотивы такого поведения, и Одри показалось, что ее ударили.
  
  Ник сидел у себя в кабинете и перебирал бумаги на столе. Он уже несколько раз звонил Эдди домой и на мобильный телефон, но не получал ответа. На четвертый раз Эдди ответил.
  – Ну что еще? – раздраженно спросил он.
  – Она только что была у меня, – ответил Ник.
  – Ну и что? Она просто пытается взять тебя измором. Не волнуйся, ничего у них не выйдет. Между прочим, ко мне тоже сегодня приезжал ее напарник по имени Багби и задал мне уйму тупых вопросов. Я тебе прямо скажу, никаких улик у них нет.
  – Она спрашивала меня о моем звонке тебе той ночью.
  – Ну и что ты ей сказал?
  – Видишь ли, сначала я говорил ей, что проспал всю ту ночь напролет.
  – Черт!
  – Но это я ей говорил раньше. А когда она сказала, что знает о том, что той ночью я звонил тебе на мобильник, я сказал ей, что перепутал дни. Я объяснил, что той ночью сработала сигнализация, и я позвал тебя ее посмотреть…
  Эдди молчал, и у Ника зашевелились волосы.
  – Боже мой, Эдди, я сказал что-то не то?! Ты сказал своему полицейскому что-то другое?!
  – Да нет. Ты все правильно сказал. Я сказал ему практически то же самое, когда раскусил, к чему он клонит.
  – Нам нужно договориться буквально обо всем, чтобы говорить им одни и те же вещи!
  – Хорошо.
  – Да, вот еще. Она говорила, какая у меня шикарная сигнализация!
  – У нее прекрасный вкус, – сухо отрезал Эдди. – И не только у нее, – добавил он шепотом. – У голой бабы у меня в постели – тоже. Она сказала, что у меня шикарный половой член. Поэтому мне с тобой сейчас некогда разговаривать.
  – Камеры, Эдди! Ей понравились камеры!
  – Ну и что?
  – Ты уверен, что ей ничего не восстановить на кассете, которую ты стер?
  – Я же говорил тебе, что там нет никакой кассеты! – рявкнул Эдди. – Это цифровая система! Повторяю: не волнуйся! Никто ничего не найдет! И мне некогда с тобой болтать! Я только что десять минут разогревал духовку и теперь хочу всунуть в нее свой батон, пока она не остыла. Ты понимаешь, о чем я?
  – Ты все стер с жесткого диска? Его не могут восстановить?
  – Хватит распускать сопли! – простонал Эдди.
  Ник почувствовал прилив злости, но сумел удержать себя в руках.
  – Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь, – ледяным тоном сказал он.
  – Ты опять мне не веришь?! Ты что, считаешь, что я не умею работать? Кстати! Помнишь, что ты просил меня по поводу Скотта Макнелли?
  – Ну да.
  – Помнишь, он куда-то уезжал на неделю в прошлом месяце?
  – Помню. Он ездил на ранчо в Аризону с бывшими однокурсниками. Говорил, что ему там не очень понравилось.
  – В какую, к черту, Аризону! Он, конечно, все делал исподтишка, но ведь он скряга и поэтому прокололся. «Стрэттон» компенсирует часть стоимости авиабилетов своим сотрудникам. Так? Так вот, Макнелли обратился за компенсацией в нашу бухгалтерию. Я видел все квитанции. И как ты думаешь, куда он летал? В Гонконг!
  – Не может быть!
  – Сначала в Гонконг, а потом в Шэньчжэнь. Это такой огромный китайский промышленный город в двадцати километрах от Гонконга. Там заводов немерено…
  – Я знаю о Шэньчжэне!
  – Ну и что из всего этого вытекает?
  – Из этого вытекает то, что Макнелли мне врет! – ответил Ник.
  Еще это означало то, что слухи о продаже «Стрэттона» были совсем небеспочвенными.
  – По-моему, куда ни сунься, ты по уши в дерьме! – заявил Эдди Ринальди и выключил телефон.
  
  22
  
  К своему удивлению, Одри застала Багби спозаранку на рабочем месте. Ее напарник был погружен в телефонный разговор о семенах для гидропосева.
  «Ишь ты! – подумала Одри. – Он, кажется, всерьез взялся за дело!»
  На Багби были его обычный светло-зеленый пиджак в неяркую клеточку, голубая рубашка и красный галстук. В этом наряде он походил на торговца подержанными автомобилями. И тем не менее, когда он не бесился и не ерничал, он уже не казался Одри таким уродом, как раньше. Она остановилась рядом с его письменным столом и стала терпеливо ждать, когда он закончит разговор. Через некоторое время Багби обнаружил ее присутствие и кивнул ей головой. Когда он наконец положил трубку, Одри молча показала ему маленькую баночку из-под крема. На дне баночки лежала щепотка грязи.
  – Что это? – настороженно спросил Багби.
  – Земля с лужайки Коновера. Я умудрилась ее прихватить с собой, – объяснила Одри, немного помолчала и добавила: – Совсем недавно лужайка Коновера подверглась гидропосеву.
  – Ты стащила у Коновера землю?! – воскликнул озаренный прозрением Багби. – За это можно получить по шапке!
  – Я знаю. Но мы никому не скажем, а просто посмотрим, что это такое. На вид это то, что найдено у Стадлера под ногтями.
  – Но прошло уже две недели! Эта дрянь, наверное, уже сгнила. Катышки мульчи очень быстро гниют и разваливаются.
  – Между прочим, за эти две недели не выпало ни капли дождя… А пока Коновер варил мне кофе, я разглядела его сигнализацию. Смотрите! – Одри протянула Багби листок бумаги. – У него целых шестнадцать камер. А это название компании, которая делает и обслуживает такие сигнализации. А вот модели и марки оборудования Коновера, включая цифровое записывающее устройство…
  – Хочешь, чтобы я показал это техникам?
  Одри с удивлением отметила про себя, что впервые в разговоре с ней Багби не ругается и не возмущается.
  – По-моему, нам нужно отправиться к Коноверу и изучить это записывающее устройство, а заодно – поискать отпечатки пальцев и следы крови в доме и вокруг него.
  – Думаешь, все произошло у Коновера в доме или рядом с домом и камеры все записали?
  – Это не исключено.
  – Не такие уж они дураки, чтобы не стереть запись!
  – Всякое бывает. Чего только люди не забывают! Кроме того, сегодня нельзя просто вытащить кассету и выбросить ее. Может, стереть цифровые записи труднее? Надо все-таки знать, как это делается!
  – Боюсь, что как раз Эдди Ринальди разбирается в этом.
  – Может быть.
  – Не может быть, а точно, – сказал Багби. – Неужели ты думаешь, что в этом разбирается Коновер?
  – Нет, конечно. Наверняка это все Эдди. Наверное, Коновер увидел Стадлера рядом с домом или услышал, как он ходит. Может, сигнализация сработала, а может, нет… Потом Коновер вызвал Эдди и сказал ему, что какой-то тип лезет к нему в дом, а Эдди пошел к Стадлеру и, по той или иной причине, убил его.
  – А потом избавился от трупа?
  – Конечно. Он ведь работал в полиции и знает, какие улики ищут на теле. Вот он Стадлера и почистил.
  – А грязь под ногтями забыл?
  – Было два часа ночи. Темно. Они с Коновером волновались. Вот и забыли о ногтях.
  – Потом кто-то отвез труп в Гастингс?
  – Я думаю, Эдди.
  – Наверное, в будке у ворот этого поселка записано, кто и во сколько въезжал и выезжал, – немного подумав, сказал Багби. – Там мы и узнаем, выезжал ли Коновер после Эдди. Или кроме Эдди никто не ездил.
  – И что нам это даст?
  – Если Стадлера убили в доме Коновера или рядом с ним, им пришлось везти труп до бака в Гастингсе. Везти они его могли только на машине. Если после двух ночи из поселка выезжали и Коновер, и Эдди, труп мог везти или один, или другой. Если выезжал только Эдди, труп мог везти только он.
  – Согласна, – сказала Одри, немного подумала и добавила: – Между прочим, по всему забору вокруг поселка тоже стоят камеры.
  – Если так, они попались! – ухмыльнулся Багби.
  – Я хотела сказать, что эти камеры наверняка записали, когда Эдди въехал и когда выехал.
  – Или они записали передвижения и Эдди, и Коновера.
  – Да. Но еще важнее то, что они могли записать, как Стадлер лезет через забор. Если это так, станет понятно, где его убили.
  – Ну да, – кивнул Багби. – Но из этого вытекает, что Эдди незаконно хранит пистолет 38-го калибра.
  – Почему обязательно незаконно?
  – Потому что я ездил к шерифу и узнал, что у Эдварда Ринальди зарегистрированы два пистолета – «Ругер»50 и «Глок»,51 охотничий карабин, пара гладкоствольных ружей. И при этом у него официально не чистится ни одного ствола 38-го калибра. Значит, он хранит пистолет 38-го калибра незаконно. Если, конечно, стреляли из его пистолета.
  – Я тороплю, как могу, лабораторию штата, – сказала Одри. – Они ищут у себя в базе данных, не попадались ли им уже где-то пули, выпущенные из пистолета, которым застрелили Стадлера.
  Багби посмотрел на Одри чуть ли не с уважением, но ничего не сказал.
  – Чтобы найти этот пистолет дома у Ринальди, нам потребуется ордер на обыск.
  – Ордер получить не так уж и сложно.
  – Вот и отлично. Если мы найдем у Эдди пистолет 38-го калибра и окажется, что в Стадлера стреляли из него… – Одри стал забавлять разговор с Багби, который охотно подсказывал ей нужные ответы, хотя и держался с ней все еще настороженно.
  – Да ничего мы у него не найдем. Он не такой дурак, чтобы держать этот пистолет у себя дома.
  – Но поискать-то можно! Кстати, что он сказал насчет телефонного звонка ночью?
  – Выкручивался. Не отрицал, что Коновер ему звонил. Объяснил это тем, что у Коновера дома сработала сигнализация и тот позвал его ее осмотреть. Сказал, что ему не хотелось, но он все-таки поехал, потому что Коновер его начальник. В целом Эдди держал себя довольно естественно. А Коновер?
  – Коновер как-то петлял.
  – Петлял?
  – Я напомнила ему о том, что он раньше утверждал, что проспал всю ночь, а потом сказала, что мы знаем о его ночном звонке Ринальди. А Коновер подумал и заявил, что все наверняка было именно так, как я говорю, а он просто перепутал одну ночь с другой.
  – Бывает… Ты ему веришь?
  – Трудно сказать.
  – Он держал себя при этом естественно?
  – Вполне. Или он сказал правду, или очень хорошо подготовился к нашему разговору.
  – Обычно видно, когда человек врет.
  – Да. Но по Коноверу ничего не было видно.
  – Может, он умеет врать?
  – Или говорит правду. На самом деле, мне кажется, что он говорит только часть правды. Он действительно звонил Эдди, и Эдди к нему приехал. На этом правда заканчивается. А Эдди не говорил, что обнаружил, когда осматривал лужайку вокруг дома Коновера?
  – Говорил. Он сказал, что ничего не обнаружил.
  – Об этом они хорошо договорились, – сказала Одри.
  – Может быть, даже слишком хорошо.
  – Не знаю, что вы имеете в виду, но сейчас важно не это! Сейчас нам нужно действовать очень быстро. После того как мы одновременно побывали у обоих, они поймут, что мы их подозреваем, и бросятся уничтожать все улики, которые еще не уничтожены: пистолет, записи видеокамер.
  – Поговори с Нойсом, – сказал Багби. – Пусть выпишет нам ордера на обыск. Вдруг они все-таки нам понадобятся? А я еще в пару мест позвоню. Кстати, ты сегодня свободна?
  – Если надо, освобожусь.
  – Я звонил тут стадлеровской дочке. Задал ей несколько вопросов.
  – Ну и что?
  – Да ничего. Говорит, что не знает, куда шлялся ее папаша в ту ночь, когда его пристрелили. И еще утверждает, что он никогда не упоминал о Коновере.
  – Похоже на правду?
  – У меня нет оснований подозревать, что и она врет.
  – И у меня тоже, – кивнула Одри.
  Через несколько минут Багби подошел к столу Одри с самодовольной ухмылкой.
  – Спешу довести до твоего сведения, что Николас Коновер воспользовался услугами компании «Элита». Шестнадцать дней назад сотрудники этой компании разбрызгали смесь для гидропосева на лужайку вокруг дома директора корпорации «Стрэттон». От лица Коновера заказ сделал архитектор по фамилии Клафлин. Человек из «Элиты», с которым я разговаривал, прекрасно его помнит и помнит, что он заказал именно «Пенмульчу». Оказывается, в дом к Коноверу тянули газовую трубу, и часть лужайки пришлось раскопать. Вот архитектор и решил засеять всю лужайку сызнова самой лучшей мульчой. Человек из «Элиты» сказал мне, что, на его взгляд, «Пенмульча» не стоит тех денег, которые за нее дерут, но, конечно же, он не стал спорить с заказчиком, раз у него денег куры не клюют.
  
  23
  
  Обычно Скотт Макнелли приезжал на работу примерно в то же время, что и Ник Коновер, – примерно в половине восьмого утра. Они и другие рано приезжающие на работу сотрудники пользовались царившим вокруг спокойствием, чтобы проверить электронную почту и без помех приступить к работе.
  Однако этим утром Ник отправился на другой конец здания, где работал Макнелли, и тихонько подошел к его кабинке. Каждый раз при мысли о том, как Макнелли наврал ему о том, что ездил на ранчо в Аризону, а сам тайно летал в Китай, Ник ощущал приступ ярости. Такое поведение Макнелли вместе со слухами о секретных переговорах о переводе производства «Стрэттона» в Китай не на шутку волновали Ника, который пришел к выводу, что наступил подходящий момент попробовать вывести зарвавшегося финансового директора на чистую воду.
  – Куда ты поедешь в отпуск? – внезапно спросил Ник у Скотта Макнелли.
  – Я? – удивленно спросил Макнелли. – Я бы лично сидел дома, но Иден, кажется, собирается в Акапулько.
  – А чего так близко? Почему не в Шэньчжэнь? В какой гостинице ты обычно там останавливаешься?
  Макнелли залился краской и опустил голову. Ник про себя отметил, что в последнее время финансовый директор вообще не поднимает на него глаз.
  – В любой, если у них в ресторане хороший повар, – пробормотал Макнелли. – Обожаю утку в лимонном соусе.
  – Зачем ты это делаешь, Скотт?
  Макнелли молчал.
  – Мы же оба помним, что Мьюлдару очень хочется перевести производство «Стрэттона» в Азию, – сказал Ник. – Вот этим-то ты для него и занимаешься? Изучаешь у меня за спиной китайские заводы?
  Макнелли закатил глаза, вероятно пытаясь изобразить внутренние муки.
  – Пойми меня правильно, Ник. На данный момент «Стрэттон» напоминает обкакавшегося котенка. Он хорошенький, но все стараются держаться от него подальше. Я просто обязан изучать такие возможности. Это и в твоих интересах.
  – Какие такие возможности?
  – Я прекрасно понимаю, что мысль об этом тебя расстраивает. Но если в один прекрасный день ты прочитаешь очередной финансовый отчет и возопишь: «Скотт, что же нам делать?», я смогу указать тебе путь к спасению.
  – Короче говоря, ты тайно летал в Китай изучать китайские заводы, а потом наврал мне, что был в другом месте?
  Макнелли прикрыл глаза, стиснул зубы и кивнул.
  – Извини, – пробормотал он. – Это не я придумал. На этом настоял Мьюлдар. Он знал, что тебе это не понравится и ты постараешься сорвать любые переговоры с Китаем.
  – Какие еще переговоры?! Выкладывай!
  – Почему ты хочешь сделать меня крайним?
  – Это просто вопрос.
  – Я понял, но ничего больше не могу тебе сказать. И давай больше не будем об этом.
  Ник вытаращил глаза. Скотт Макнелли больше не считал нужным увиливать. В груди у Ника вскипел гнев. Он чувствовал, что сейчас схватит тщедушного Макнелли за шкирку и вышвырнет его из окна.
  Ник повернулся и, не говоря ни слова, зашагал прочь.
  – Ник! – внезапно окликнул его Макнелли.
  Ник Коновер молча обернулся.
  – «Нан Хай».
  – Что?
  – «Нан Хай» – лучший отель в Шеэньчжэне. Прекрасный вид из окна, отличный ресторан. Тебе понравится.
  – Мистер Макнелли, это Марджори! – раздался из динамика на столе у Макнелли голос секретарши Ника.
  – Вы, конечно, ищете директора, – сказал Макнелли. – Он стоит передо мной.
  – Мистер Коновер, вам звонили.
  Ник взял со стола у Макнелли наушники, надел их на голову и воткнул штырек в разъем. Теперь финансовый директор не слышал слов секретарши.
  – Что случилось? – спросил Ник.
  – Полиция!
  – Опять сработала сигнализация?!
  – Нет, нет! Ничего такого. С детьми все в порядке. Это по другому поводу, но мне кажется, вам лучше с ними немедленно поговорить.
  Ник снял наушники, швырнул их на стол и зашагал к себе.
  Скотт Макнелли проводил его странным взглядом.
  
  24
  
  – Говорит Ник Коновер.
  Одри удивилась тому, что Николас Коновер так быстро подошел к телефону. Она уже приготовилась к тому, что ее будет долго водить за нос директорская секретарша.
  – Мистер Коновер, с вами говорит детектив Раймс. Извините за то, что вновь вас беспокою.
  На другом конце телефонного провода Коновер несколько мгновений колебался, но потом достаточно дружелюбно ответил:
  – Ничего страшного. Чем могу вам помочь?
  – Нам бы хотелось осмотреть ваш дом.
  – Осмотреть мой дом?
  – Такой осмотр очень помог бы нам установить перемещения Эндрю Стадлера той ночью. Если к вашему дому подходил именно он, его могла спугнуть ваша новая сигнализация – камеры, прожектора и все такое прочее.
  – Возможно, – сказал Коновер уже не так дружелюбно.
  – Если мы установим, что именно он подходил к вашему дому, а не какой-нибудь олень, нам будет яснее, чем он занимался в последние часы жизни. Это нам очень поможет.
  Одри услышала в трубке, как Коновер перевел дух.
  – Ну и как именно вы собираетесь «осматривать» мой дом?
  – Мы у вас там все посмотрим. Ничего особенного. Все, как обычно.
  – Я не понимаю, что вы имеете в виду.
  По едва заметным изменениям интонации Коновера Одри поняла, что он начал нервничать.
  – Наши техники будут собирать улики и фотографировать.
  Одри не сомневалась в том, что Коновер уже все понял. Что бы она ни говорила, речь явно шла о сборе улик на месте преступления, и теперь ей следовало разговаривать с Коновером особенно осторожно.
  – Вы будете искать у меня во дворе?
  – Да. И в помещениях тоже.
  – В доме?
  – Да.
  – Но ведь ко мне в дом никто не входил.
  Одри была готова к такому повороту в разговоре с Коновером.
  – Видите ли, если именно Эндрю Стадлер несколько раз проникал к вам в дом в течение года, мы можем обнаружить у вас в доме говорящие об этом улики. Ведь фенвикская полиция не искала раньше у вас в доме отпечатки пальцев, правда?
  – Правда.
  – Лично я считаю, что это возмутительно.
  – И когда же вы хотите осмотреть мой дом? На этой неделе?
  – Ход расследования требует, чтобы мы сделали это сегодня, – ответила Одри.
  Коновер опять замолчал. Теперь – надолго.
  – Знаете что! – наконец сказал он. – Я вам сейчас перезвоню. По какому номеру мне легче всего вас найти?
  Одри задумалась о том, что собирается делать Коновер – обратиться к адвокату? Бежать к начальнику своей службы безопасности? Как бы то ни было, Одри была твердо намерена провести обыск в жилище Коновера – с его разрешения или без него.
  В случае отказа Коновера Одри потребовался бы ордер на обыск. Чтобы получить его, ей понадобится час. Одри уже разговаривала с прокурором. Она позвонила ему домой рано утром и выдернула его звонком из постели. Когда прокурор полностью проснулся и вник в объяснения Одри, он сказал, что для обыска достаточно оснований и окружной судья обязательно подпишет ей ордер.
  Однако Одри очень хотелось бы обойтись без ордера. К чему пугать Коновера? Это сделать никогда не поздно… Пока Одри предпочитала действовать деликатно – прикидываться, что считает Коновера законопослушным гражданином. Впрочем, она уже почти не сомневалась в том, что Коновер тоже притворяется и только делает вид, что помогает ей докопаться до истины, опасаясь ее реакции на более или менее открытый отказ помогать следствию.
  Если Коновер не разрешит Одри осмотреть его дом, она тут же отправит в коттеджный поселок четыре наряда полиции, которые оцепят дом и прилегающие территории, чтобы никто ничего оттуда не вынес. А через час приедет сама Одри с ордером на обыск и бригадой по осмотру места преступления.
  Одри пока не хотелось прибегать к силовым мерам, требующим соблюдения юридических формальностей. А без полученного в суде ордера обыск возможен только с письменного согласия Коновера. У Одри был стандартный бланк такого согласия, и Коноверу предстояло его подписать.
  Впрочем, и в этом случае все было не совсем просто. Если Коновер распишется под своим согласием на обыск и подлинность его подписи будет подтверждена, он будет считаться давшим осознанное и добровольное согласие на обыск. Однако Одри были известны случаи, когда ловкие адвокаты подозреваемых добивались того, чтобы результаты такого обыска не учитывались в суде, настаивая на том, что подозреваемого вынудили поставить свою подпись, или на том, что он не полностью понимал, что именно подписывает. Одри была полна решимости не допустить ничего подобного. Она решила все сделать так, как ей посоветовал прокурор. Коновер подпишет согласие на обыск, поставит на нем число, а она пригласит двух понятых, и все будет в полном порядке. Если же Коновер не станет ничего подписывать, она отправится за ордером…
  Через полчаса Коновер перезвонил Одри. Он вновь говорил уверенно и дружелюбно:
  – Пожалуйста, детектив! Осматривайте мой дом. Я не возражаю.
  – Спасибо, мистер Коновер. Мне придется попросить вас подписать согласие на проведение обыска. Таков порядок.
  – Хорошо. Подпишу.
  – Вы будете присутствовать при обыске? Я считаю, что вам лучше там быть. Но ведь у вас так много дел.
  – Я приеду.
  – Очень хорошо.
  – Послушайте, детектив. Я не возражаю против того, чтобы вы искали у меня дома то, что вам нужно, но мне очень не хочется, чтобы об этом узнал весь город, а ведь с вами наверняка приедет целая колонна патрульных машин с сиренами, мигалками и все такое?
  – Да нет, все не так страшно, – усмехнулась Одри.
  – Вы не можете приехать на обычных гражданских машинах?
  – В основном да. Кроме них приедет только особый микроавтобус с бригадой техников, но я попрошу их действовать поделикатнее.
  – Деликатный обыск такой же абсурд, как и мягкий кирпич.
  Одри неуверенно рассмеялась.
  – Еще раз прошу избежать огласки, – сказал Коновер. – Фенвик городок маленький. Я не хочу, чтобы все говорили о том, что полиция обыскивает мой дом, потому что меня подозревают в жестоком убийстве. Мне бы очень хотелось, чтобы мое имя не упоминалось.
  – Чтобы ваше имя не упоминалось? – повторила Одри и задумалась. «Интересно, почему?»
  – Видите ли, я руководитель крупной компании. По определенным причинам меня здесь далеко не все любят, и мне совершенно не хочется, чтобы меня считали убийцей.
  – Я вас понимаю, – сказала Одри.
  – Я знаю, что вы меня не подозреваете. Но ведь другие-то этого не поймут. А слухи разлетаются очень быстро.
  – Понимаю, – пробормотала Одри.
  При этом она прекрасно знала, что заподозренные в убийстве невиновные лица обычно поднимают ужасный шум о полицейском произволе, возмущаются и протестуют. Они ищут поддержки у друзей и обязательно рассказывают всем направо и налево о том, как полиция беспардонно ворвалась к ним в дом.
  А Ник Коновер, наоборот, не хочет, чтобы кто-нибудь знал о том, что им заинтересовалась полиция. Странно! Невиновные так себя не ведут.
  
  
  Часть IV
  Место преступления
  
  1
  
  На следующее утро после визита негритянки из полиции Ник проснулся рано. Он был весь в поту.
  Футболка, в которой он спал, намокла у ворота. Промокла вся подушка. Пульс Ника бился с такой скоростью, словно он единолично вступил в схватку на хоккейной площадке с полным составом команды соперников.
  Нику приснился страшный сон. Во сне он видел не расплывчатые разрозненные фрагменты, а похожую на кинофильм историю, где все было как в жизни, только еще страшнее.
  Во сне все всё знали.
  Все знали о том, что Ник совершил той ночью. Все всё знали о Стадлере. Куда бы Ник ни шел, где бы он ни был – в административном здании «Стрэттона», в заводском цеху, в супермаркете, в школе у детей, – все знали, что он убил человека. Тем не менее, без всякого смысла, Ник по-прежнему настойчиво прикидывался невиновным. Это походило на спектакль. Все всё знали, и он знал, что все всё знают, и все-таки он заявлял о своей невиновности.
  Потом сон внезапно стал мрачным, похожим на фильмы ужасов, в которых маньяк с бензопилой преследует подростков. Кроме того, во сне Нику казалось, что он попал в прочитанный им в школе рассказ Эдгара Аллана По о сердце убитого, выдавшем убийцу.52
  Нику снилось, что в один прекрасный день, вернувшись с работы, он обнаружил, что его дом кишит полицией. Это был не построенный на вкус Лауры особняк в коттеджном поселке, где он жил сейчас с детьми, а темный низенький домик в Стипльтоне, где он вырос. Впрочем, во сне родной дом Ника казался намного больше. В нем было множество коридоров и пустых комнат. Полиция рассредоточилась по ним и начала обыск, а Ник был не в силах ей помешать.
  Он хотел во всеуслышание заявить о своей невиновности, но язык ему не повиновался.
  Детектив Раймс и еще десяток анонимных полицейских рассыпались по всему зловещему своими необъятными размерами дому в поисках улик. Кто-то выдал Ника. Один из полицейских говорил другому, что Ника выдала Лаура. Лаура тоже была в доме. Почему-то она спала днем. Ник разозлился и начал на нее орать, но она только смотрела на него с непонимающим и обиженным видом. Потом раздался чей-то крик, и Ник побежал на него.
  Ник спустился в подвал. Отнюдь не в подвал особняка в коттеджном поселке с его красивым деревянным полом, блестящим газовым котлом и водогреем, спрятанными за раздвижными металлическими дверьми. Это был темный и сырой, заросший плесенью подвал его родного дома.
  В подвале нашли лужу омерзительной жидкости. Это была не кровь. Это было что-то другое – зловонные продукты разложения человеческого тела, непонятным образом просочившиеся сквозь бетон.
  Один полицейский позвал остальных. Они стали ломать бетон и ломали его до тех пор, пока не натолкнулись на разложившиеся останки Эндрю Стадлера. Ник их тоже видел, и у него встали дыбом волосы. Притворяться невиновным больше было нельзя. Улика была обнаружена замурованной в бетон его подвала – гниющий труп, испускающий взывавшие к отмщению зловонные жидкости. Труп был очень тщательно спрятан и все-таки отомстил убийце…
  
  Ник подъехал к своему дому и обнаружил там множество полицейских машин: патрульные автомобили, полицейский микроавтобус, какой-то фургончик и несколько гражданских машин. Вот тебе и «деликатная работа»!
  Полицейским не нужно было включать сирены. Любой и так с первого взгляда понял бы, что тут происходит. К счастью, из-за деревьев машины не были видны соседям, но вряд ли их колонна прошла незамеченной у ворот.
  Было почти пять часов. Детектив Раймс уже ждала Ника на крыльце. На ней был строгий костюм персикового цвета.
  Заглушив двигатель своего автомобиля, Ник некоторое время сидел в тишине, понимая, что, выйдя из машины, он окунется в новую жизнь, в которой уже ничего не будет, как раньше. Двигатель машины Ника остывал и тихо пощелкивал. Солнце клонилось к закату и купало землю в своих темно-янтарных лучах, деревья отбрасывали длинные тени, на небе начинали сгущаться тучи.
  Ник заметил, что зеленая лужайка напротив окон его кабинета уже стала ареной активной деятельности. Мужчина и женщина – наверняка технические эксперты из полиции – ползали по ней на четвереньках, как пасущиеся овцы, явно что-то разыскивая. На невысокой женщине была джинсовая рубашка, а ее необъятная задница была обтянута новехонькими на вид темно-синими джинсами. Мужчина, наоборот, был высокий, с длинными руками и ногами. На носу у него были очки с толстыми стеклами, а на шее болтался фотоаппарат.
  Ник не спал. Его ночной кошмар ожил. При этом Нику было не понять, откуда полиция знает, что искать нужно именно рядом с его кабинетом.
  Стараясь унять бешено стучащее сердце, Ник пытался дышать как можно ровнее и думать о чем-нибудь постороннем. Он вспоминал, как они с Лаурой семнадцать лет назад, еще до рождения детей ездили на Гавайские острова. Теперь Нику казалось, что это происходило в какой-то другой жизни. Он вспомнил похожий на идеальный полумесяц белый песчаный пляж в защищенной от ветра бухте, невероятно синюю кристально чистую воду и шуршащие листья кокосовых пальм. В те времена он ни о чем не тревожился и ощущал глубокий внутренний покой. Лаура держала его за руку, а гавайское солнце грело ему душу.
  Заметив, что Ник не выходит из машины, детектив Раймс явно удивилась, но, кажется, не могла решить, что делать дальше – ждать его или идти к нему.
  Ник догадался, что полицейские ищут стреляные гильзы.
  Но ведь Эдди их подобрал!
  В ночь убийства Ник ничего не соображал. Эдди спросил его, сколько раз он стрелял, и Ник ответил – два.
  А вдруг на самом деле он стрелял три раза?
  Эдди подобрал две гильзы, потому что не знал о третьем выстреле!
  Сколько же их было? Два или три?
  Если – три, сейчас третью гильзу найдет очкастый техник с фотоаппаратом или толстозадая женщина.
  Лужайку никто не подстригал, потому что трава только появилась. Вертлявый парень, засеявший Нику лужайку, велел ему подождать три-четыре недели до первого покоса. Поэтому третья гильза не могла пасть жертвой стальных лезвий газонокосилки и, возможно, спокойно поблескивала сейчас в лучах вечернего солнца в ожидании цепких пальцев в резиновых перчатках…
  Наконец Ник взял себя в руки, в последний раз перевел дух и вылез из машины.
  
  – Прошу прощения за такое вторжение, – с неподдельно удрученным видом сказала детектив Раймс. – Большое спасибо за то, что разрешили нам тут поискать. Этим вы очень помогли следствию.
  – Не стоит извиняться, – ответил Ник, удивляясь тому, что негритянка из полиции по-прежнему притворяется. Ведь он не сомневался в том, что она подозревает его в убийстве.
  Над домом кружилась и каркала большая ворона.
  – Я знаю, что у вас очень много работы…
  – И у вас тоже много работы. Все мы – занятые люди, но я решил, что так будет лучше… – лишь произнеся последние слова, Ник понял, как двусмысленно они звучат, и у него пересохло во рту. Он судорожно сглотнул и испугался, что его волнение слишком заметно.
  – Еще раз благодарю вас.
  – А где ваш обаятельный напарник?
  – Сегодня он занят.
  В этот момент к ним подошел очкастый мужчина с фотоаппаратом. Он что-то держал в пинцете.
  У Ника все поплыло перед глазами, и он с трудом разглядел, что в пинцете бурый сигаретный окурок.
  Детектив Раймс молча кивнула, окурок оказался в бумажном пакете для улик, а Ник судорожно думал.
  Стадлер курил? Или на лужайке курили ремонтировавшие кухню рабочие, которым запретили курить внутри дома?
  Перед тем как лужайку засеяли, Ник уже находил окурки «Мальборо» на земле вокруг дома и собирался сделать замечание рабочим, не удосужившимся найти для пепельницы какую-нибудь банку. Это произошло еще тогда, когда он мог переживать из-за окурков на лужайке…
  Детектив Раймс как ни в чем не бывало продолжала разговор:
  – Надеюсь, вы не против того, что мы начали поиски вокруг дома до вашего приезда. Домработница не пустила нас внутрь в ваше отсутствие, а нам не хотелось терять время попусту.
  – Я не против, – сказал Ник и отметил, что детектив Раймс говорит очень отчетливо, произнося каждое слово медленно и нарочито правильно. В такой манере речи было что-то холодное и официальное, не очень сочетавшееся со скромностью, сдержанностью, вежливостью и предупредительностью этой женщины. Обычно Ник гордился тем, что видит людей насквозь, но детектив Раймс оставалась для него загадкой. Накануне он пытался ее очаровать, но у него явно ничего не вышло.
  – Нам придется вас дактилоскопировать.
  – Пожалуйста.
  – Нам также нужны отпечатки пальцев всех, кто проживает в этом доме – вашей домработницы, ваших детей…
  – Детей? Это что, так необходимо?
  – Если мы найдем в доме чужие отпечатки, мы должны понимать, что они принадлежат вашим детям.
  – Вряд ли детям это очень понравится.
  – Понравится, вот увидите, – с милой улыбкой возразила детектив Раймс. – Они примут это за забавную игру.
  Ник пожал плечами. Они с детективом прошли в дом. При открывании двери сработала негромкая сигнализация. Дом показался Нику чужим: тихим, напряженным, приготовившимся к схватке.
  Внезапно к Нику с испуганным видом подбежала Джулия.
  – Папа! Зачем они здесь?
  
  2
  
  Ник сидел с детьми в гостиной. Дети расположились на диване лицом к огромному телевизору. Ник занял большое кресло, на которое раньше часто посягал Лукас. Ник уже не помнил, когда они в последний раз все вместе смотрели телевизор, но хорошо помнил, что в такие моменты Лукас всегда спешил плюхнуться в большое кресло, в то время как самому Нику казалось, что оно принадлежит ему по праву как главе семьи.
  На небольшом столике рядом с телевизором Джулия с Лукасом сделали маленький мемориал псу Барни: там стояли фотографии их погибшего любимца, лежали его ошейник и жетоны. Там же были его любимые игрушки, включая растрепанного плюшевого барашка, с которым Барни спал и которого повсюду таскал за собой в слюнявой пасти. Рядом с барашком лежало написанное Джулией разноцветными фломастерами письмо, адресованное Барни на тот свет и начинавшееся словами: «Барни, мы по тебе очень скучаем!» Джулия объяснила отцу, что это Кэсси предложила создать такой мемориал убитой собаке.
  Лукас, широко расставив ноги, развалился на диване. На нем, как всегда, были мешковатые джинсы, сползшие на бедра. На его черной футболке красовалась какая-то неразборчивая надпись. Тяжелые ботинки были расшнурованы. По мнению Ника, для мальчика из богатой семьи Лукас неплохо изображал из себя трущобного отщепенца.
  Глядя куда-то в сторону, Лукас заговорил:
  – Может, объяснишь нам, что происходит?
  На самом деле Лукас смотрел сквозь высокое окно на людей, ползающих по лужайке.
  – Это из-за того человека, что залезал к нам в дом, – объяснил Ник.
  – «Здесь не спрячешься», – проговорила Джулия.
  – Этот человек был не в своем уме.
  – Это он убил Барни? – прошептала Джулия.
  – Пока неизвестно, но не исключено.
  – Это был отец Кэсси, – заявил Лукас. – Эндрю Стадлер. Он был псих.
  – Не надо так говорить.
  – Почему? – усмехнулся Лукас.
  – Потому что его уже нет в живых, – сказал Ник. – Две недели назад он погиб. В полиции думают, что в ночь, когда его убили, он мог подходить к нашему дому.
  – Они думают, что это ты его прикончил! – злорадным тоном проговорил Лукас.
  У Ника похолодело внутри. Неужели Лукас действительно слышал их разговор с Эдди? Или он просто сложил два и два?
  – Что ты несешь! – возмущенно воскликнула Джулия.
  – На самом деле полиция просто пытается установить перемещения Стадлера той ночью, – сказал Ник.
  – А зачем же тогда они собирают улики? Я их прекрасно вижу. Они забрали землю с нашей лужайки и ползают по ней с таким видом, словно что-то ищут.
  Ник с трудом перевел дух.
  Забрали землю с лужайки? Зачем? Неужели труп Стадлера был испачкан землей? Но ведь Эдди тщательно вытер подошвы его ботинок! Неужели на одежде сохранилась земля с лужайки?
  Больше всего Ника пугало именно то, что он не имел ни малейшего представления о том, на что способна современная судебная экспертиза.
  – Видишь ли, Люк, – стараясь говорить как можно спокойнее, сказал Ник. – Они просто ищут любые улики, которые покажут, приходил сюда ночью Стадлер или нет.
  Говоря это, Ник понимал, что детям ничего не стоит вывести его на чистую воду. Они были совсем неглупые и смотрели достаточно телепередач и детективных фильмов, чтобы понять что к чему.
  – А какая им разница, приходил он сюда или нет? – спросила Джулия.
  – Им просто нужно установить все места, где Стадлер был той ночью, – сказал Ник. – Так постепенно они доберутся и до того места, где его убили.
  – Если бы он приходил, его записали бы наши камеры, – заявил Лукас.
  – Может быть, – сказал Ник. – Я точно не помню, когда нам поставили камеры и когда его убили.
  – А я помню, – тут же сказал Лукас. – Днем поставили камеры, а ночью Стадлера убили.
  Откуда он это знает? Неужели он это просто помнит?
  – В таком случае полиция все узнает, когда изучит записи камер… Кстати, они хотят взять у вас отпечатки пальцев.
  – Класс! – воскликнул Лукас.
  – Зачем? Они же не думают, что это мы убили его? – с озабоченным видом спросила Джулия.
  Ник с деланной беспечностью рассмеялся.
  – Не волнуйся! Просто, когда они осмотрят дом, они будут знать, где чьи отпечатки.
  – А еще они найдут отпечатки Эмили, – сказала Джулия. – И наверное, отпечатки Потрошителя. Да, Люк?
  – Какого еще Потрошителя? – спросил Ник.
  Лукас, ничего не отвечая, качал головой.
  – Это парень, который одевается так же, как Люк. И он включает громкую музыку, когда тебя нет дома. И от него всегда пахнет табаком. И вообще он вонючий, – объяснила Джулия.
  – Когда же он здесь бывает? – спросил Ник.
  – Да он всего и приходил-то раз или два, – буркнул Лукас. – Ну и что? Это мой друг. У меня могут быть друзья? Или здесь – одиночная камера?.. Что, Джулия, довольна теперь? Ябеда проклятая!
  Джулия не привыкла к тому, чтобы брат на нее кричал и обзывался, и убежала в слезах.
  – Мистер Коновер…
  В дверях гостиной с неуверенным видом стояла детектив Раймс.
  – Да?
  – Можно вас на минутку?
  
  3
  
  – Мы кое-что нашли у вас на лужайке.
  – Что?
  Детектив Раймс отвела Ника в прихожую, где их разговор не был слышен детям.
  – Искореженный кусочек металла.
  Ник пожал плечами с таким видом, словно не понимает, какое это имеет к нему отношение.
  – Возможно, это фрагмент пули или гильзы.
  – Гильзы? – Ник оцепенел, но внешне пытался изобразить спокойствие и вежливый интерес ни в чем не виновного человека, желающего помочь полиции поймать убийцу.
  – Мне трудно сказать. Тут нужен специалист.
  – Можно мне взглянуть? – спросил Ник и тут же пожалел о сказанном.
  Зачем выдавать излишний интерес? Не надо переигрывать!
  – Его уже унесли техники, – покачала головой детектив. – А вам я сказала потому, что хотела спросить у вас одну вещь. Я вас, кажется, уже об этом спрашивала, но все-таки: у вас нет оружия?
  – Нет.
  – Значит, вы никогда не стреляли рядом с этим домом. Но, может, стрелял кто-нибудь другой?
  Ник попытался рассмеяться, но смех его прозвучал замогильно.
  – К счастью, здесь не полигон, – пробормотал он.
  – Значит, вам не известно, стрелял ли кто-нибудь из огнестрельного оружия у стен вашего дома?
  – Нет, об этом мне ничего не известно.
  – Никто никогда не стрелял?
  – Никто и никогда. – По шее за ухом и дальше за воротник рубашки у Ника потекла струйка пота.
  – Очень любопытно! – не торопясь кивнула детектив Раймс.
  – А ваши техники уверены в том, что это пуля или гильза?
  – Лично я не отличу пивную пробку от патрона 38-го калибра, – усмехнулась негритянка.
  При этих словах Ник не удержался и вздрогнул, надеясь, что она этого не заметила.
  – Но наши техники настоящие мастера своего дела, – продолжала детектив Раймс. – И я верю им на слово, а они сказали мне, что это железо похоже на часть патрона.
  – Очень странно, – сказал Ник, стараясь делать вид, что ему совершенно все равно, и он не трясется от страха так, что у него темнеет в глазах и подгибаются ноги.
  Эдди сказал Нику, что подобрал на лужайке все гильзы и остальные улики. Но ведь в темноте можно легко проглядеть небольшой кусок свинца или латуни, зарывшийся в землю! Кроме того, в ту ночь от Эдди воняло спиртным. Наверняка Эдди накануне напился и ночью плохо соображал. В таком состоянии он легко мог пропустить какую-нибудь важную улику!
  Детектив Раймс открыла было рот, чтобы еще что-то сказать, но в тот момент Ник заметил, как кто-то несет мимо них в прозрачном полиэтиленовом пакете черную металлическую коробочку. Присмотревшись, он разглядел, что это женщина с необъятным задом тащит записывающее устройство, к которому были подключены видеокамеры его сигнализации.
  – Эй, что это вы несете? – воскликнул Ник.
  Женщина, у которой на груди был приколот значок с фамилией Тренто, остановилась и вопросительно посмотрела на негритянку.
  – Это записывающее устройство вашей сигнализации, – пояснила детектив Раймс.
  – Оно мне нужно! – начал было протестовать Ник.
  – Я понимаю. Мы его вам сразу же вернем.
  Ник сокрушенно покачал головой. Про себя он надеялся, что никто не замечает, как у него трясутся поджилки, и старался убедить себя в том, что Эдди успешно стер все записи той ночи, отформатировав жесткий диск.
  Ник с трудом мог представить себе, что именно пришлось стирать Эдди – неловкие движения пожилого мужчины в длинном плаще, его болтавшиеся во все стороны руки, неуклюжее падение на землю?.. Или какая-нибудь из камер сумела записать и само убийство – Ника с пистолетом в руке и с искаженным от ярости лицом? Вот он нажимает на спуск. Мужчина в плаще подпрыгивает и падает на спину в облаке порохового дыма…
  Но ведь все это стерто!
  Эдди настаивал, что это так. Но ведь Эдди был невыспавшимся и нетрезвым. Ох уж этот Эдди! Вечно он ничего не доделывает до конца, ни о чем не думает и делает все впопыхах! Ему ничего не стоит забыть что-нибудь важное! Вот и теперь он мог что-нибудь перепутать. Например, неправильно отформатировать диск…
  – Не могли бы вы дать нам ключи от обеих машин, мистер Коновер?
  – От моих машин?
  – От «шевроле», на котором вы ездите, и от минивэна, которым пользуется ваша домработница. Мы бы хотели снять в них отпечатки пальцев.
  – Зачем?
  – А вдруг Стадлер залезал к вам в машины? Пытался угнать их?
  Нику уже было все равно. Измученный и смертельно усталый, он полез в карман за ключами от автомобиля, но в этот момент заметил какое-то оживление у себя в кабинете в конце коридора.
  – Мне срочно надо проверить электронную почту! – заявил он.
  – Что вы говорите? – удивленно наклонила голову детектив Раймс.
  – Мне надо к себе в кабинет. Мне нужно поработать.
  – Извините, мистер Коновер, но там еще некоторое время будет идти обыск.
  – Сколько вам еще нужно?
  – Не могу точно сказать. Кто знает наших техников? У них свои секреты, – сказала негритянка, очаровательно улыбнулась и добавила: – Можно мне задать вам еще один вопрос?
  – Разумеется. Задавайте.
  – О директоре вашей службы безопасности Эдварде Ринальди.
  – Он-то тут при чем?
  – Вы же не доверили бы охранять кому попало святая святых Фенвика – корпорацию «Стрэттон», – рассмеялась негритянка. – Наверняка вы все разузнали о Ринальди, прежде чем взять его руководить службой безопасности?
  – Разумеется, – ответил Ник, хотя на самом деле тогда и не думал проверять Ринальди – своего приятеля со школьной скамьи.
  – А что вы знаете о его прежней службе в полиции? – спросила Ника детектив Раймс.
  
  Поперек дверного проема на входе в кабинет Ника красовалась желтая лента с надписью: «Место преступления. За ленту не заходить!»
  Подлезая под ленту, Ник подумал, что натянувшие ее люди не знают, до какой степени эта надпись близка к истине.
  В кабинете находились двое техников в резиновых перчатках. Один из них наносил кисточкой ярко-оранжевый порошок на двери, косяки, электрические выключатели, письменный стол, деревянные рамы и стекла высоких дверей, выходивших на лужайку. Второй техник чистил пол странного вида ручным пылесосом с черным бочонком и прямым соплом.
  Некоторое время Ник наблюдал за них работой, а потом откашлялся и сказал:
  – Зря хлопочете. У меня есть домработница.
  Скорее всего, он пошутил неудачно. У техников наверняка не было домработниц.
  Техник с пылесосом с презрительным видом покосился на Ника.
  Ник промолчал. Он был уверен в том, что в его кабинете нет чужих отпечатков. Стадлер не заходил к нему в дом в ночь своей гибели. Он рухнул мертвым в шести с лишним метрах от высоких стеклянных дверей кабинета.
  Однако сейчас Ник волновался совсем по другому поводу.
  Ник не мог понять, почему полицию заинтересовал в первую очередь его кабинет, хотя Стадлер вполне мог проникать и в другие места его дома.
  Почему же они сразу бросились кабинет?! Неужели они что-нибудь знают?!
  – Мистер Коновер, можно ключ от этого ящика?
  Один из техников с самоуверенным видом тыкал пальцем именно тот выдвижной ящик стола, в котором Ник держал пистолет, полученный от Эдди Ринальди.
  У Ника похолодело внутри, но он взял себя в руки и спокойно сказал:
  – Ключ в среднем ящике. Мне нечего прятать.
  При этом Ник вспомнил о том, что в запертом ящике у него лежал не только пистолет, но и зеленая коробка с патронами с надписью: «Ремингтон» большими золотыми буквами.
  Но ведь Эдди унес ее вместе с пистолетом! А вдруг не унес?..
  Ник этого точно не помнил. Все события той страшной ночи слились у него в голове в расплывчатое пятно.
  Неужели Эдди не забрал из ящика патроны?!
  Затаив дыхание, Ник следил за тем, как техник роется в среднем ящике в поисках ключа. Найдя ключ, техник опустился на колени и стал открывать нижний ящик.
  Ник чувствовал, как липнет к спине промокшая от пота Рубашка.
  «В штате Мичиган нет смертной казни, – подумал Ник. – Я проведу остаток дней за решеткой!..»
  Открыв нижний ящик, техник склонился над ним и стал разглядывать его содержимое.
  Прошло несколько секунд. Пылесос выключили. Воцарилась тишина, и Ник почувствовал приступ дурноты. Он стоял перед желтой полицейской лентой с небрежным видом безразличного зеваки, а на самом деле боялся, что его вот-вот вырвет…
  Техник поднялся на ноги. В руках у него ничего не было.
  Неужели ящик действительно пуст? А если какой-нибудь патрон выпал из коробки и закатился в угол?! Нет, в этом случае техник наверняка стал бы его фотографировать! Значит, ящик все-таки пуст!..
  Нику стало легче. На этот раз опасность миновала.
  Другой техник, возившийся до этого с пылесосом, достал пульверизатор и стал что-то набрызгивать на стену вокруг электрического выключателя.
  Это был очень красивый фигурный выключатель. Лаура заменила все электрические выключатели в доме, которые, на ее взгляд, были недостаточно элегантными, хотя Ник и не имел ничего против старых. Он вообще не задумывался об эстетических достоинствах и недостатках электрических выключателей. Такая ерунда просто не приходила ему в голову.
  Потом техник стал брызгать на нижнюю часть высоких стеклянных дверей, выходящих на лужайку, а потом – на ковер.
  Техники стали негромко переговариваться. Один пожаловался другому на то, что у него нет какого-то люминола. Второй стал говорить что-то о поиске при дневном свете, а первый категорически заявил, что гексаметилпарарозанилин53 полное дерьмо.
  Ник не понимал, о чем они говорят, и чувствовал себя полным идиотом в своем же собственном кабинете.
  Первый техник пробормотал что-то о том, что «пятна наверняка уже выцвели», а другой настаивал на том, что «надо сравнить ДНК».
  У Ника опять побежали по спине ручейки пота.
  Под «пятнами» техники наверняка имели в виду кровь.
  Они ищут кровь на выключателях, дверных ручках и на ковре! Невидимые невооруженному глазу вытертые пятна крови, которые легко обнаружат их химические реактивы! Но ведь Стадлер не входил в дом! Откуда здесь быть его крови?
  В этот момент мозг начал предательски напоминать Нику о том, как из ран у Стадлера текла кровь, и о том, как сам Ник подошел к трупу и потрогал его голой ногой.
  А что если при этом Ник наступил в кровь и сам этого не заметил?! Сейчас Нику уже было не оценить, насколько это вероятно.
  А что если он все-таки наступил в кровь, а потом вошел в дом и пошел по ковру звонить Эдди?!
  Той ночью ни он сам, ни Эдди, конечно, не заметили бы маленького кровяного пятнышка на ковре. А что если оно все-таки там есть и теперь ждет, когда его обнаружат скрупулезные техники?!
  В этом момент техник без пульверизатора повернулся к Нику, который тут же заговорил, чтобы техники не догадались о том, что он с ужасом следит за их манипуляциями:
  – А чем мне потом оттирать это с ковра?
  Техник с пульверизатором пожал плечами.
  – А порошок! – с деланным раздражением продолжал Ник. – Кто будет чистить после него стены?
  Техник с пульверизатором не торопясь повернулся к Нику и злорадно усмехнулся.
  – У вас же есть прислуга, – процедил он сквозь зубы.
  
  4
  
  – Эдди! – Перепуганный до смерти Ник звонил начальнику службы безопасности «Стрэттона» из своего домашнего кабинета.
  – Ну что там еще? – с нескрываемым раздражением в голосе спросил Эдди Ринальди.
  – Они ко мне сегодня приезжали!
  – Ну и что? Ко мне они тоже приезжали. Они тебя просто запугивают.
  – Но они у меня действительно что-то нашли!
  – Что? – после небольшой паузы буркнул Эдди.
  – Кусочек железа. Они говорят, что это может быть кусок гильзы.
  – Что?! Они нашли гильзу?!
  – Нет. Кусок гильзы.
  – Ничего не понимаю, – совсем другим, озабоченным тоном заговорил Эдди. – Я же подобрал обе гильзы. Обе они были целехоньки. Ты же стрелял два раза, да?
  – Да. Кажется, да.
  – Ах, тебе кажется! Теперь тебе только кажется!
  – Я же ничего не соображал. У меня все смешалось в голове.
  – Ты сказал мне, что стрелял два раза, поэтому я нашел две гильзы и больше не искал. Может, мне нужно было всю ночь ползать по твоей лужайке с фонарем в зубах?
  – Как ты думаешь, они действительно нашли часть патрона? – дрожащим голосом спросил Ник.
  – Откуда я знаю? – рявкнул Эдди. – Черт! Пожалуй, пора заняться этой черномазой! Посмотрим, нельзя ли ее как-нибудь унять.
  – Насколько я понял, она честный человек. Верующий.
  – Ну вот и отлично. Честного человека проще всего искупать в грязи! – заявил Эдди и повесил трубку.
  
  – Мы так ничего и не нашли! – сообщил Рой Багби. – Никакого оружия 38-го калибра. На все остальное оружие у Ринальди документы в порядке. Ни в доме, ни в машине тоже нет никаких волокон, следов крови, вообще ничего!
  – Очевидно, Ринальди очень осторожен.
  – И все-таки одну вещь я заметил, – гордо заявил Багби. – У Ринальди два настенных запирающихся сейфа для оружия. Они встроены в стену внутри большого платяного шкафа и завешаны одеждой. Каждый сейф имеет три гнезда. Но заняты не шесть гнезд, а четыре.
  – Так может, у него только четыре ствола?
  – Вот послушай, – с важным видом продолжал Багби. – В одном сейфе два ствола и в другом – два. Но по пыли видно, что в каждом сейфе было еще по одному пистолету, которые оттуда недавно убрали… Думаю, один из них как раз тот, из которого застрелили Стадлера.
  – А другой?
  – Не знаю. Наверное, просто не был зарегистрирован.
  Одри уже направилась было к своей кабинке, когда ей в голову пришла одна мысль.
  – А вы не предупреждали Ринальди об обыске?
  – Что ты несешь!
  – Откуда же он тогда узнал, что надо прятать незарегистрированное оружие?
  – Вот и я удивляюсь!
  – Коновер знал, что мы едем к нему с обыском, – сказала Одри, – и сказал об этом Ринальди. А Ринальди сразу понял, что мы можем в любой момент заявиться и к нему.
  – Очень может быть, что все именно так и произошло, – немного подумав, согласился Багби.
  
  Одри получила электронную почту от Кевина Ленегана из криминалистической лаборатории. Кевин просил ее зайти к нему.
  Все техники из криминалистической лаборатории осматривали места преступлений, но некоторые из них имели узкую специализацию. Например, Коопманс мог обнаружить отпечатки пальцев на самых сложных поверхностях. Майкл умел восстанавливать сточенные номера на оружии. Джоан и Бриджит могли почти мгновенно подготовить улику для демонстрации в суде, составить любую карту по материалам аэрофотосъемки или изобразить любую самую заковыристую диаграмму.
  К Кевину же обращались за поиском информации на цифровых и магнитных носителях. А обращались к нему за этим так часто, что он практически не выходил из лаборатории, где сидел, погрузившись в созерцание нечетких, расплывчатых изображений, полученных во время ограблений стационарными видеокамерами или снятых бортовыми видеокамерами патрульных полицейских автомобилей, автоматически включавшимися при срабатывании мигалок и сирены.
  Кевин был тщедушным тридцатилетним мужчиной с редкой бородкой и длинными сальными волосами, оттенок которых Одри затруднилась бы определить, потому что никогда не видела их чистыми.
  На рабочем столе перед Кевином лежало черное записывающее устройство установленной в доме Коновера сигнализации. Сейчас этот черный ящичек был подключен к компьютерному монитору.
  – Привет, Одри, – сказал Кевин. – Здорово ты его напугала!
  – Кого? – невинно спросила Одри.
  – Коновера. Бриджит рассказала мне, как ты придумала про гильзу. Не думал, что ты такая хитрая!
  – Внешность обманчива, – скромно потупила глаза Одри. – А как у тебя дела?
  – Я не совсем понимаю, что здесь должно быть записано, – сказал Кевин. – Если тебе нужно убийство, здесь его нет.
  Разумеется, Одри не ожидала, что убийство Стадлера будет раскрыто так просто, но все равно немного расстроилась.
  – А что там есть? – спросила она.
  – Примерно двадцать дней по небу бегут облака. День сменяет ночь, а ночь – день. Гаснет и загорается электрическое освещение. В один прекрасный день мимо дома прошмыгнули два оленя. Каждый день приезжают и уезжают автомобили. Отец, дети, их друзья и так далее ходят туда-сюда. Что мне нужно среди всего этого обнаружить?
  – Меня устроил бы убийца с пистолетом.
  – Увы, такого не обнаружено.
  – Если бы убийство произошло в поле зрения камер, соединенных с этой коробкой, оно было бы в ней записано? – спросила Одри, показывая пальцем на черный ящик.
  – Безусловно. В этой коробке жесткий диск фирмы «Макстор» емкостью сто двенадцать гигабайт. Он соединен с шестнадцатью камерами, настроенными на запись со скоростью семь с половиной кадров в секунду.
  – А может быть так, что на нем чего-то не хватает?
  – Как это «не хватает»?
  – Ну не знаю. Может, с него что-нибудь стерли?
  – Насколько я понимаю, с него ничего не стирали.
  – А три недели записи с такой скоростью занимают много места на жестком диске этой емкости?
  – В общем-то, да, – ответил Кевин с некоторым уважением в голосе. – Если бы запись велась непрерывно, этот диск полностью заполнялся бы каждые три дня. Однако камеры начинают запись, только когда засекают движение, поэтому диска хватает надолго.
  – Значит, камеры начинают запись в тот момент, когда датчик определяет движение?
  – Не совсем. Никакого датчика на самом деле нет. Программа непрерывно анализирует изображение, поступающее с камер, и начинает его запись только в том случае, если расположение определенного количества пикселов изменяется.
  – А когда диск наполняется, новое изображение записывается поверх старого?
  – Совершенно верно.
  – А не может быть так, что поверх нужного мне изображения уже записалось новое?
  – Насколько я понял, тебя интересует ночь шестнадцатого числа. Она тут записана.
  – Меня интересует все, начиная с позднего вечера пятнадцатого числа и до пяти утра шестнадцатого. Сигнализация сработала в два часа ночи. Поэтому важнее всего то, что произошло около двух часов, а именно, в два часа семь минут.
  Кевин повернулся на металлическом стуле и взглянул на монитор.
  – Увы, – сказал он. – Запись начинается позже. В три часа восемнадцать минут ночи шестнадцатого числа.
  – Но ведь сигнализацию поставили пятнадцатого числа! Неужели она не работала пятнадцатого числа днем или хотя бы вечером?
  – Откуда я знаю? Но факт остается фактом. Запись началась шестнадцатого числа в три часа восемнадцать минут ночи. Примерно через час после того времени, которое тебя интересует.
  – А то, что было раньше, не могли стереть?
  – Признаков этого нет, – сказал Кевин. – Просто запись начинается тогда, когда я сказал.
  – Но ведь предыдущую запись просто могли полностью стереть, да?
  – Взять и стереть?.. Ну да. Наверное, могли. То есть это мог сделать человек, знакомый с этой системой.
  «Эдди Ринальди!» – подумала Одри.
  – А ты не можешь восстановить стертое? – спросила она Кевина.
  – Лично я – не могу. И не знаю, кто это может. В криминалистической лаборатории штата, может быть…
  – У них на это уйдет полгода.
  – А может, и больше. И вообще не исключено, что восстановить эту информацию невозможно.
  – А может, тебе все-таки стоит еще раз просмотреть эту запись?
  – Зачем?
  – Ну посмотри, подумай. Может, найдешь какие-нибудь признаки того, что предыдущая запись стерта.
  – На это уйдет уйма времени, – покачал головой Кевин.
  – Но ты же работаешь лучше всех и быстрее всех!
  – И у меня при этом уйма работы. Мне нужно просмотреть множество записей для сержанта Нойса и детектива Джонсона.
  – Про неуловимого грабителя?
  – И про него тоже. А еще мне нужно просмотреть двое суток видеозаписи из одного магазина. Нойс хочет, чтобы я нашел там парня в черной куртке и белых кроссовках.
  – Так там же таких будут сотни!
  – Вот именно! А Нойсу нужны кроссовки строго определенной модели. С ума сойти! И все это невероятно срочно. Так что, если ты хочешь, чтобы я опять занимался твоей записью, доложи об этом Нойсу, и пусть он разрешит мне отложить остальные дела, а то сама понимаешь!..
  
  5
  
  На следующее утро Ника ждало на работе море очень скучных бумаг, но он был рад занять ими голову, чтобы не вспоминать об обыске и не думать о том, что могли найти у него в доме и что за кусок железа полиция нашла у него на лужайке. Из-за этого куска железа Ник не спал почти всю ночь, ворочаясь и обливаясь холодным потом от ужаса.
  Среди бумаг было много материалов к судебному разбирательству, которое юрист «Стрэттона» Стефания Ольстром собиралась возбудить против одного из главных конкурентов корпорации – фирмы под названием «Кнолл». Речь шла о патенте на эргономичную подставку для компьютерной клавиатуры, запатентованную «Стрэттоном». Стефания утверждала, что «Кнолл» самочинно скопировал эту подставку.
  Ежегодно «Стрэттон» возбуждал десятки подобных дел в суде. «Кнолл», скорее всего, тоже. Должны же юристы как-то отрабатывать свое жалованье! Вот и сейчас весь юридический отдел «Стрэттона» наверняка потирал руки в предвкушении будущей тяжбы. Ник, напротив, предпочитал арбитраж, понимая, что какое бы решение ни вынес суд, ни истец, ни ответчик особо не пострадают, а «Стрэттону» придется вынести на открытые слушания в качестве доказательств множество фирменных секретов, за которые тут же схватятся конкуренты. Кроме того, даже выигрыш в суде приносил мало доходов после вычета всех издержек. Исходя из этих соображений, Ник наложил на тяжбу с «Кноллом» свое вето.
  Просидев еще час над такого же рода бумажками, Ник почувствовал, что у него заболела спина. В последнее время ему вообще совершенно не работалось у себя на рабочем месте. Его глаза невольно остановились на фотографиях: Лаура, Барни, дети.
  Двух уже нет. Ему самому осталось недолго…
  При этой мысли Ник вспомнил, что где-то слышал суждение о том, что Земля, возможно, – ад, в который попадают обитатели какого-то иного мира. Такого рода представления теперь не казались Нику дикими. Он сам превратил в ад жизнь многих людей, а теперь и его жизнь стала адом. Иными словами, Ник начал усматривать зловещие закономерности в событиях, происходящих с ним и вокруг него.
  На компьютерном мониторе возникло электронное сообщение от Марджори Дейкстра. Хотя секретарша и сидела в трех метрах от Ника за тонкой перегородкой, она не хотела мешать своим появлением директору, производившему на нее в последнее время впечатление человека, тратящего неимоверные усилия для того, чтобы сосредоточиться на работе.
  
  «Сегодня обед с Макнелли как обычно?»
  
  Ник чуть не забыл о традиционном еженедельном обеде с финансовым директором. Теперь, когда ему напомнила об этом Марджори, Ник совсем упал духом. Конечно, ему очень хотелось поговорить с Макнелли начистоту и предложить ему убираться ко всем чертям со «Стрэттона» обратно в «Маккинзи», но время для этого еще не пришло. Сначала Ник должен был разобраться в том, что именно затевает Макнелли. Кроме того, теперь Ник не имел права уволить Макнелли, хотя ему этого и очень хотелось. С этими мыслями он отправил Марджори ответ:
  
  «Хорошо. Спасибо».
  
  В этот момент он заметил, что к нему пришла электронная почта от Кэсси. Он не давал ей свой электронный адрес и не знал ее адреса, и все-таки она ему написала. Немного поколебавшись, Ник открыл сообщение.
  
  «От кого: ChakraGrrl@hotmail.com
  Кому: Nconover@Strattoninc.com
  Тема: от Кэсси
  Ник, ты не проголодался? Приезжай на обед между 12.30 и 13.00. У меня есть сандвичи».
  
  Ник сразу повеселел и тут же ответил:
  
  «Жди. Буду».
  
  – Марджори! – обратился он к секретарше. – Сообщите Макнелли, что я не могу сегодня с ним обедать.
  – Хорошо. Какую сообщить причину?
  – Да никакой!
  По пути к лифту Ник увидел выходящего из туалета Скотта Макнелли.
  – Я получил твое сообщение, – сказал Макнелли Нику. – Что-нибудь случилось?
  – Ничего особенного. Одно неотложное дело.
  – Я знаю, что ты не любишь слушать, когда я говорю о цифрах, – усмехнулся Макнелли.
  – Это точно, – усмехнулся в ответ Ник и вошел в лифт.
  Этажом ниже в кабину вошли две женщины из бухгалтерии и смущенно улыбнулись Нику.
  – Здравствуйте, мистер Коновер, – пискнула одна из них.
  – Здравствуйте, Ванда. Здравствуйте, Барбара, – поздоровался Ник.
  Кажется, женщины были приятно удивлены тем, что директор знает их имена. Сам Ник старался выучить имена и фамилии всех сотрудников «Стрэттона», с которыми мог столкнуться по тому или иному поводу, понимая, что те от этого будут еще охотнее ходить на работу. В этой связи Ник с горечью подумал о том, что теперь, когда сотрудников на «Стрэттоне» все меньше и меньше, ему не особенно приходится перегружать свою память.
  На третьем этаже в кабину лифта вошел Эдди Ринальди.
  – Какие люди! – с почти пренебрежительным видом фыркнул он.
  – Здравствуй, Эдди, – сказал Ник.
  – Я и не сомневался в том, что ты решишь улизнуть на… На обед, – сказал Эдди.
  При этом, произнося слово «обед», он почему-то подмигнул Нику.
  «Чего это он размигался? – подумал Ник. – Неужели он знает, куда я собрался? Откуда?»
  Потом Ник вспомнил, что сам попросил Эдди следить за электронной перепиской Скотта Макнелли.
  Неужели теперь Эдди читает и его собственную переписку? Это уже ни в какие ворота не лезет!
  А что теперь Ник мог поделать? Как он мог запретить Эдди совать свой нос в его дела? Ведь Эдди Ринальди все-таки был начальником службы безопасности «Стрэттона»!
  Ник смерил Эдди ледяным взглядом, надеясь на то, что Ванда и Барбара из бухгалтерии не обращают на них с Эдди особого внимания.
  – Я провожу тебя до машины, – сказал Эдди, вертя в руках зонт.
  Ник кивнул.
  Вместе с Эдди он молча прошел по главному холлу мимо фонтанчика, установленного там знатоками фэн-шуй,54 утверждавшими, что без него попадавшие в административное здание «Стрэттона» люди были «обречены страдать энергетическим голоданием». Ник считал, что это полная ерунда, но не стал спорить, потому что старался избегать ненужных конфликтов. Кроме того, фонтанчик выглядел довольно симпатично, а большего от него, по мнению Ника, и не требовалось.
  Сквозь большие стеклянные двери Ник увидел, что на улице идет дождь. Этим можно было объяснить наличие зонта в руках у Эдди. При этом Ник не знал, случайно Эдди попал вместе с ним в одну кабину лифта или нарочно оказался у него на пути. Еще Ник хотел спросить у Эдди, что именно детектив Раймс имела в виду, когда намекнула ему на то, что Эдвард Ринальди оставил службу в полиции Гранд-Рапидса по этическим соображениям.
  Что это еще за намеки? А может, детектив Раймс просто пытается поссорить Ника с Эдди? Если это так, то действует она весьма ловко! А что если Эдди действительно соврал ему о том, что оставил полицию в Гранд-Рапидсе по собственному желанию? В этом случае от него можно ожидать любой другой лжи!..
  Ник решил, что обязательно спросит об этом Эдди. Но не сейчас.
  На улице Эдди открыл свой большой зонт. Когда они отошли достаточно далеко от здания, Эдди сказал:
  – Теперь у Мумбы-Юмбы будут неприятности.
  – У какой Мумбы-Юмбы?
  – А какая у тебя есть знакомая Мумба-Юмба?
  – Не валяй дурака, Эдди. Я спешу.
  – Ты сам не валяй дурака! – прошипел Эдди, вцепившись Нику в плечо. – Я о твоей негритянке из полиции, которая старается засадить нас за решетку. Так вот, – продолжал Эдди, свирепо вращая глазами под стук капель по ткани зонта, – эта негритянка решила упрятать тебя в тюрьму за то, что ты уволил ее мужа!
  – Ты что, серьезно?
  – Конечно. И за такие выходки ее должны отстранить от ведения этого дела.
  – А кто ее муж?
  – Да никто. Напылял краску на стулья в цеху или что-то в этом роде! Дело не в нем, а в том, что его уволили со «Стрэттона», и за это его жена шьет тебе дело. Ясно?
  – Пусть оставит нас в покое! – воскликнул Ник. – Личная месть в правоохранительных органах недопустима.
  – Вот и я о том же. Ее вообще должны за это уволить.
  – Ну и что нам теперь делать?
  – Положись на меня! – ответил Эдди с ухмылкой, которую Ник при других обстоятельствах назвал бы гнусной. – А тем временем я могу рассказать тебе кое-что новое о твоем друге Скотте Макнелли.
  Ник с вопросительным видом уставился на Эдди.
  – Ты, кажется, просил меня узнать, что он там пишет по электронной почте и все такое?
  – Ну и что он там пишет?
  – Ты знаешь, чем занимался Скотт Макнелли практически каждые выходные на протяжении последних двух месяцев?
  – Жег котлеты на гриле у себя перед домом, – ответил Ник. – Я был у него в прошлую субботу.
  – Прошлая суббота – исключение. На остальные выходные он летал в Бостон. У него там что, больная бабушка?
  – И при этом он получает скидки на билеты через нашу бухгалтерию? – спросил Ник.
  – Разумеется. Наверное, он думает, что ты не интересуешься расходами на командировки сотрудников «Стрэттона».
  – И это правда. У меня полно других дел. Я стою у руля крупной корпорации. Которая, кажется, идет ко дну…
  – Кроме того, Макнелли непрерывно разговаривает по телефону с Тоддом Мьюлдаром из «Фэрфилд партнерс». И вряд ли они разговаривают о спорте.
  – Так о чем же они разговаривают?
  – Не могу сказать. Мне известны лишь номера телефонов, которые набирает Макнелли. А свою голосовую почту этот хитрец сразу стирает. Еще Макнелли с Мьюлдаром ведут обширную электронную переписку. Очень часто в ней нет ничего особенного – финансовые отчеты и разные другие цифры. Наверняка Макнелли догадывается о том, что его электронную почту могут читать другие. Поэтому все важные сообщения он шифрует…
  – Шифрует?!
  – Вот именно. Мои техники обнаружили штук двадцать зашифрованных документов, которыми постоянно обмениваются Мьюлдар с Макнелли.
  Ник не представлял, зачем нужно Скотту Макнелли шифровать свою переписку. С другой стороны, он также не знал, зачем Скотту Макнелли надо было тайно летать в Китай.
  – Ну и что же это за документы?
  – Откуда мне знать! Я же говорю, что они зашифрованы. Но мои ребята обязательно их расшифруют, и я сразу же дам тебе знать.
  – Хорошо! – Они уже были совсем рядом с машиной Ника, и он нажал кнопку на брелоке, чтобы открыть дверцу.
  – Ладно, – сказал Эдди. – Желаю приятно… пообедать.
  – Что ты имеешь в виду, Эдди?
  – А где твой зонтик? Где твой плащ? У тебя что, заложили кирпичами окна? Не видел, что идет дождь?
  – Я торопился.
  – Спешка нужна только при ловле блох. А там, куда ты едешь, требуются непромокаемые резиновые изделия, – заявил Эдди и удалился.
  
  6
  
  Когда Ник подъехал к дому Кэсси, дождь припустил вовсю. Выскочив из машины, Ник опрометью бросился к входной двери и стал звонить в звонок под проливным дождем. Никто не ответил. Ник позвонил еще раз.
  Не дождавшись ответа и в этот раз, Ник позвонил снова и посмотрел на часы.
  Без двадцати час. Он не опоздал!
  Промокнув до нитки, Ник позвонил еще раз, а потом постучал в дверь.
  Хорошо, что на работе у него имелся запасной костюм. Генеральному директору «Стрэттона» не пристало изображать на рабочем месте мокрую курицу.
  Наконец Ник догадался повернуть дверную ручку, и дверь, к его удивлению, отворилась. Войдя в прихожую, Ник позвал:
  – Кэсси!
  Ответа не последовало. Ник прошел на кухню.
  – Кэсси, это я, Ник! Где ты?
  В доме царила тишина.
  Пройдя в гостиную, Ник убедился в том, что она пуста. Ник начал волноваться. Кэсси казалась ему очень ранимой и хрупкой.
  У нее только что погиб отец! Кто знает, что она могла с собой сделать!..
  – Кэсси! – громко крикнул Ник, но ему никто не ответил. На первом этаже девушки явно не было.
  Встревожившись, Ник пошел на второй этаж. Наверху было еще темнее, чем внизу, а дом казался еще ближе к неминуемому разрушению по причине ветхого состояния. Неудивительно, что Кэсси не пускала его наверх!
  Короткий коридор. Две двери по его сторонам и по одной двери в каждом из его концов. Все двери были приоткрыты. Ник начал с самой дальней двери. Это была спальня, в которой помещались только двуспальная кровать и комод. Постель была заправлена. Спальня выглядела и пахла так, словно в ней давно никого не бывало. Ник решил, что это комната Эндрю Стадлера. В другой спальне на противоположном конце коридора он обнаружил разбросанную постель и вывернутые наизнанку джинсы на полу. В комнате пахло знакомым индийским ароматом и сигаретами. Здесь явно спала Кэсси.
  – Кэсси! – еще раз позвал Ник и стал искать девушку в соседней комнате. Там сильно пахло красками, и Ник сразу же догадался, что Кэсси использует ее в качестве мастерской. И действительно, на мольберте стояла незаконченная картина – странное изображение женщины, окруженной ярко-красными и оранжевыми мазками. У стены стояло еще несколько картин. Все они изображали ту же темноволосую обнаженную женщину с искривленным в крике ртом. Что-то в этих картинах напоминало знаменитое полотно Эдварда Мунка «Крик».55 На каждой из них обнаженное женское тело лизали извивающиеся красно-оранжевые языки – то ли лучи заката, то ли пламя. Картины производили тревожное, но сильное впечатление. Хотя Ник и не разбирался в живописи, он сразу почувствовал, что они – творение рук талантливого человека.
  Кэсси не было и здесь. Значит, с ней что-то случилось, или за два часа, прошедшие с того момента, как Ник ответил Кэсси по электронной почте, произошло что-то, заставившее девушку изменить свои планы. Может, она просто передумала или ей пришлось куда-то уехать, и она послала ему об этом сообщение по электронной почте, а сообщение не дошло. Такое тоже бывает!
  Открыв последнюю дверь, Ник обнаружил ванную комнату. Он с удовольствием воспользовался долгожданной возможностью опорожнить мочевой пузырь, а потом взял полотенце и стал промокать рубашку и брюки. Повесив полотенце обратно на крючок, он собрался было выйти из ванной, но не удержался и стал изучать содержимое висящей на стене аптечки, ругая себя при этом за то, что роется в чужих вещах.
  В аптечке он нашел не только обычные женские косметические и гигиенические средства, но и парочку пластмассовых медицинских баночек с этикетками «Литий» и «Зипрекс». Он знал, что «Литий» прописывают лицам, страдающим маниакально-депрессивными психозами, а второе лекарство было ему не знакомо. На этикетках баночек значилось имя Эндрю Стадлера. Выходит, Кэсси тоже не решалась выбросить лекарства отца!
  – Это не только его лекарства!
  Ник подпрыгнул от звука голоса Кэсси и густо покраснел.
  – «Литий», например, мой, – сказала Кэсси. – Терпеть его не могу. У меня от него прыщи, и я толстею. Чувствую себя прыщавым подростком.
  У Кэсси в руках была запечатанная пачка сигарет, и Ник сразу догадался, куда она ходила.
  – Прости меня, Кэсси, – Ник так смутился, что даже не догадался притвориться, будто ищет таблетку от головной боли. – Я не хотел копаться в твоих вещах. То есть я в них копался, и теперь мне ужасно стыдно. Я ненавижу шпионить…
  – Когда с неба течет вода, не трудно понять, что идет дождь. Разве для этого нужно шпионить? Когда перед тобой женщина, окончившая школу с золотой медалью, получившая высшую оценку на государственном экзамене по определению академических способностей, принятая во все колледжи, куда она отправила документы, и валяющая в жизни дурака, вместо того чтобы зарабатывать сотни тысяч долларов в области высоких технологий или изучать белки-переносчики сигнала в Нью-Йоркском медицинском колледже имени Альберта Эйнштейна, есть о чем задуматься.
  – Но послушай, Кэсси…
  Кэсси покрутила пальцем у виска.
  – Нельзя не признать, что у такой женщины не все дома.
  – Не надо так!
  – А как надо? Ну хочешь, я надену белый халат и прочитаю тебе лекцию об уровне катехоламинов в медиальном прозэнцефалоне подбугровой области мозга? Тебе это больше понравится?
  – Мне не кажется, что у тебя не все дома.
  – Сумасшедших определяют по делам, а не по словам, – сказала Кэсси.
  – Ну хватит уже!
  – Тогда пошли вниз.
  Усевшись на шершавый диван в гостиной, Кэсси продолжала рассказывать:
  – Я получила полную стипендию для учебы в Университете Карнеги–Меллон,56 но хотела учиться в Массачусетском технологическом институте.57 Мой отчим не желал тратить на меня ни цента, поэтому мне пришлось нелегко в Массачусетсе. Первый курс оказался кромешным адом. Нет, учиться мне было легко и интересно, но вот другие студенты… Потом общежитие, где я жила, сгорело. В огне погибла половина студенток, и я унесла оттуда ноги. Вернулась домой и больше никуда не поступала. Так и сидела дома.
  – У тебя был шок.
  – Потом я пристрастилась к кокаину и «Валиуму».58 Я вообще становилась зависимой от всех лекарств, которыми пыталась себя лечить. Мне понадобилось несколько лет, чтобы понять, что у меня «биполярные тенденции». Тогда я загремела на полгода в больницу с глубокой депрессией. Впрочем, лекарства, которые мне прописали, действовали неплохо.
  – Выходит, и химия на что-то годится.
  – Ну да. Но к тому времени я уже сбилась с Пути.
  – С Пути? Это что-то религиозное?
  – Путь, Ник, – это Путь. Вот ты, например, учился в Университете штата Мичиган, изучал там бизнес, получил работу на крупнейшем предприятии по производству офисной мебели, и все у тебя шло хорошо, пока ты трудился не покладая рук, никуда не совал свой нос и никому не действовал на нервы…
  – Ну я понял. А ты?
  – А я сбилась с Пути. Считай, что я заблудилась. Возможно, я шла по лесу, и тут поднялся страшный ветер и закидал Путь сухими листьями, и я пошла совсем в другую сторону. А может, проклятые птицы склевали хлебные крошки, отмечавшие Путь. Я не говорю, что моя жизнь лишена смысла. Возможно, она должна служить примером, предостережением тем, кто может совершить мои ошибки.
  – Вряд ли мир так жесток, – сказал Ник.
  – Люди вроде тебя думают именно так.
  – Но ведь еще не поздно…
  Кэсси шагнула к Нику, обняла его и прижалась к его груди.
  – Как приятно так думать! – прошептала она.
  
  7
  
  Сержант Нойс вызвал Одри к себе в кабинет и усадил на стул.
  – Мне звонил начальник службы безопасности «Стрэттона», – сообщил он ей.
  – Он, наверное, волнуется.
  – Он вне себя от ярости, Одри. Из-за ваших обысков у него и у Коновера.
  – Не знаю, как Рой и его бригада, а мои люди вели себя очень сдержанно и аккуратно.
  – Боюсь, что Рой разгромил квартиру Ринальди.
  – Меня это не удивляет. Я проводила обыск с согласия Коновера, а у Роя был ордер на обыск.
  – Рой – это Рой… Послушай-ка! – Нойс наклонился вперед и оперся руками о письменный стол. – Ринальди сказал мне одну вещь. Это очень серьезно.
  – Он что, собирается подать на нас в суд? – усмехнулась Одри.
  – Он знает о Леоне.
  – О Леоне?
  – Честно говоря, я удивлен тому, что он не заговорил о нем сразу. Наверное, он ничего о нем не знал, а потом изучил твою подноготную, и всплыло имя Леона.
  – Вы знали, что Леона уволили со «Стрэттона». Я сразу вам об этом сообщила.
  – Да, конечно, но, к сожалению, я придал этому мало значения. Я как-то все это не связал.
  – Но ведь в этом городе со «Стрэттона» кого-то уволили практически в каждой семье!
  – Это точно.
  – Если отстранить от этого дела всех, кто имеет какое-то отношение к уволенным со «Стрэттона», работать будет некому. Кстати, наши эксперты и техники в этом отношении не исключение.
  – И тем не менее мы должны действовать аккуратнее.
  – Мне же совершенно случайно поручили это расследование. Я не напрашивалась!
  – Я знаю.
  – Кроме того, вначале оно вообще не имело никакого отношения к «Стрэттону».
  – Согласен, но…
  – Дайте мне договорить! Леон тут совершенно ни при чем! Я просто изучаю улики, и мои симпатии и антипатии тут совершенно не играют никакой роли. И вы это прекрасно знаете.
  – Я-то это знаю. Но если дело дойдет до суда, тебе будет трудно доказать свою беспристрастность. Если об этом узнает прокурор, он немедленно потребует отстранить тебя от этого расследования, чтобы правоохранительные органы не в чем было упрекнуть. И он будет совершенно прав. На месте окружного прокурора я бы тоже любой ценой добился того, чтобы расследование не походило на личную месть.
  Одри выпрямилась на неудобном стуле и взглянула своему начальнику в глаза:
  – Вы что, отстраняете меня от этого дела?
  – Да нет, – вздохнул Нойс. – Хотя, наверное, следовало бы… Ринальди этого требует, но ведь ты одна из наших лучших детективов.
  – А вот это неправда. Раскрываемость у меня не выше, чем у остальных.
  – Мне нравится твоя скромность, – рассмеялся Нойс. – В этом остальным есть чему у тебя поучиться… Конечно, ты могла бы раскрыть гораздо больше преступлений, но ведь ты только учишься. Кроме того, ты используешь микроскоп вместо телескопа.
  – Что?
  – Иногда ты попусту тратишь время, изучая то, что тебе кажется уликами, а на самом деле не имеет ни малейшего отношения к делу. Ты часто идешь по ложному следу. Со временем у тебя это пройдет. Скоро у тебя разовьется чутье, и ты сразу будешь чувствовать, на что стоит тратить время, а на что – нет.
  Одри кивнула.
  – Будь уверена в том, что я поддержу тебя в любой ситуации.
  – Я знаю, – пробормотала Одри. Ее захлестнули эмоции, и она почувствовала к Нойсу что-то очень похожее на любовь.
  – Я сам пригласил тебя к себе в отдел и помогал тебе всем, чем мог. Помнишь?
  Одри опустила глаза и улыбнулась, вспомнив, через какое невероятное количество собеседований ей пришлось пройти. Бывало, стоило ей расслабиться и вообразить, что все испытания уже позади, как ее вызывал к себе очередной начальник. А Нойс все время помогал ей – подсказывал, как лучше себя вести и что отвечать.
  – Это все из-за цвета моей кожи, – пробормотала Одри.
  – Это все из-за того, что ты женщина. Между прочим, многие до сих пор думают, что ты не справишься со своей работой.
  – Да ну!
  – Не сомневайся в этом. Очень многие ждут, чтобы ты совершила какую-нибудь непоправимую ошибку и тебя уволили. А я не хочу, чтобы это произошло.
  – Я тоже.
  – Так давай вернемся к проблеме Леона, хоть ты ее и не считаешь проблемой. Между прочим, мы очень часто поступаем, руководствуясь подсознательными мотивами. Это наши защитные инстинкты. А ты любишь своего мужа, и тебе невыносимо тяжело смотреть, как он страдает, и ты подсознательно ненавидишь его обидчиков…
  Одри начала было возражать, но Нойс ее перебил:
  – Дай мне договорить!.. У тебя есть ряд фактов, улик и зацепок. Из них выстроился целый лабиринт, и тебе нужно найти в нем правильный путь. Возьмем, к примеру, семена для гидропосева. Ты большой молодец, что их обнаружила, но о чем они все-таки говорят? О том, что Стадлер ходил по лужайке Николаса Коновера? Возможно. О том, что он ползал по ней на четвереньках? Тоже может быть. Но из этого еще не вытекает то, что Коновер его застрелил.
  – Это один из кусков головоломки.
  – Да. Но что это за головоломка? Маленькая, из двадцати кусков для детей? Или из тысячи кусков типа тех, которые любит собирать моя жена? Все дело в том, что подозрений и семян для гидропосева недостаточно для того, чтобы выносить приговор.
  – Труп Стадлера был слишком чистым, – начала объяснять Одри. – Кто-то профессионально его почистил, чтобы устранить все улики.
  – Возможно.
  – А Ринальди расследовал в полиции убийства.
  – Тщательно устранить почти все улики способен не только бывший полицейский.
  – Мы уличили Коновера во лжи, – продолжала Одри. – Он сказал, что проспал всю ночь, когда был убит Стадлер, а оказалось, что в два часа ночи он звонил Ринальди. У нас есть распечатка его телефонных звонков.
  – И что, их показания расходятся?
  – Коновер сказал, что перепутал дни и ночи и что, может быть, именно в ту ночь у него сработала сигнализация, и он позвал Ринальди выяснить, в чем дело, потому что сигнализацию поставили сотрудники Ринальди.
  – Так, может, он действительно перепутал ночи?
  – А самое важное, – в отчаянии всплеснула руками Одри, – это то, что им стало известно о том, что Стадлер все время шныряет вокруг дома Коновера, пишет на стенах всякие гадости и выпустил кишки его собаке. А потом Стадлера убивают. Вряд ли это совпадение.
  – Ты в этом уверена?
  – Я это чувствую.
  – Пойми меня правильно, но я не считаю, что ты уже можешь полностью полагаться на свою интуицию. Рановато.
  Одри снова кивнула, надеясь, что у нее на лице не написано, как она раздосадована.
  – А кусок металла на лужайке Коновера? – спросил вдруг Нойс. – Что это за глупости?
  – Да не было там ничего, – помолчав, созналась Одри.
  – А Коноверу ты сказала, что вы нашли у него на лужайке кусок металла, напоминающий часть гильзы или пули.
  Выходит, Ринальди успел нажаловаться Нойсу и об этом!
  – Я этого не говорила.
  – Но ты намекнула об этом Коноверу. Или нет?
  – Ну намекнула, – призналась Одри.
  – Значит, ты его обманула, чтобы у него сдали нервы, и он во всем признался, – невесело проговорил Нойс. – Так?
  – Неужели я впервые в истории криминалистики воспользовалась таким приемом? – покраснев, пробормотала Одри.
  – Конечно же нет. Мне и самому приходилось так поступать… Но сейчас мы имеем дело с генеральным директором «Стрэттона». Из этого вытекает, что за всеми твоими поступками очень пристально следят, и ты должна все тщательно взвешивать.
  – Я это понимаю, но если мой маленький обман хоть немножко подтолкнул убийцу к признанию, в нем не было ничего плохого.
  – Ну хорошо, – опять вздохнул Нойс. – Значит, вместо крэка у Стадлера в кармане было мятое лимонное драже. Может, его действительно обманули, а может, это все подстроено нарочно. Мы этого не знаем. Известно только то, что этот сумасшедший бродил ночью по Гастингсу. Что же удивительного в том, что он схлопотал в этом опасном районе пулю?
  – Наши осведомители в Гастингсе ничего не слышали о его убийстве.
  – В Гастингсе такое творится, что даже армии осведомителей за всем не уследить.
  – Но!..
  – Не стану надоедать тебе советами, но все-таки действуй осторожней. Прежде чем обвинять директора крупной корпорации и начальника его службы безопасности в том, что они сговорились убить человека, как следует взвесь все за и против. Ты обвиняешь людей, которым есть что терять. И они будут отчаянно защищаться. Подумай и о мотивах, которые руководят твоими собственными действиями. Разумеется, два высокопоставленных злодея в роли убийц производят намного больше впечатления, чем какой-нибудь мелкий торговец наркотиками. Но мы не в театре и не снимаем кино. Мы должны докопаться до истины и доказать ее. Договорились?
  – Договорились.
  – Это в твоих же интересах. И в наших.
  – Я понимаю.
  – При этом я не смогу тебе помогать, если ты не будешь держать меня в курсе дела. Отныне ты будешь рассказывать мне о каждом своем шаге. А то я не смогу тебе помочь, и может случиться так, что ты в этом горько раскаешься.
  
  8
  
  Эдди жил в небольшом жилом комплексе под названием «Каменный ручеек». Комплекс построили лет шесть назад, и состоял он из четырех пятиэтажных зданий из красного кирпича с большими окнами и декоративными деталями из мореного дерева. Дома стояли на большом травяном поле, прочерченном посыпанными гравием дорожками, и были украшены длинными балконами, на которые жильцы выставляли шезлонги и пальмы в кадках. Никакого ручейка поблизости и в помине не было, но галька вокруг автомобильной стоянки вполне могла происходить из его пересохшего русла. В целом жилой комплекс не производил впечатления уютного жилища и напомнил Нику офисное здание, в котором был кабинет зубного врача, куда он водил своих детей, но у Эдди Ринальди наверняка не возникало таких ассоциаций.
  – Добро пожаловать в скромное жилище Эдварда Дж. Ринальди! – сказал Эдди, пустив Ника в квартиру. На Эдди были черные джинсы и серая шерстяная рубашка, вся в катышках от бесчисленных стирок.
  Ник раньше не бывал у Эдди дома, но ничуть не удивился тому, что предстало его взору: стекло, блестящий металл, сизый ковер на полу, черная лакированная мебель, бар у стены, огромное зеркало над ним.
  Самыми большими предметами в комнате были два мощных серебристых динамика, возвышавшихся, как ширмы, по обеим сторонам от черного дивана. Квартира адекватно отражала стиль жизни ее хозяина. В спальне Эдди показал Нику огромную водяную кровать и сообщил о том, что это самый востребованный предмет его домашней обстановки, и женщины уже в трех местах чуть не протерли в ней дырки своими голыми задницами.
  – Ну как? – спросил Эдди, когда они вернулись в гостиную.
  – Вполне в твоем духе.
  – Не знаю, на что ты намекаешь, но это не мешает мне наслаждаться здесь всеми благами цивилизации! – заявил Эдди, усевшись в кресло, обитое серой искусственной замшей, и водрузив ноги на стеклянный журнальный столик рядом с книжками «Покер для профессионалов» и «Секреты Камасутры».
  – Хочешь? – спросил он и выудил откуда-то из-под кресла бутылку виски.
  – Нет, спасибо, – ответил Ник.
  – Как хочешь. И все-таки у меня есть то, что тебе понравится, а точнее, заинтересует. Не зря же я позвал тебя к себе. Дело в том, что твой Скотт Макнелли пару недель назад стер два электронных сообщения. Наверное, он не знает о том, что все электронные сообщения архивируются на нашем сервере… Кстати, а кто такой Мартин Лай?
  – Это наш менеджер по Юго-Восточной Азии. Он работает в Гонконге. Занимается нашими бумагами и все такое прочее. Ужасный зануда. А что?
  – Ничего. Вот посмотри! – с этими словами Эдди протянул Нику два листа бумаги.
  
  «Кому: SMcNallv@Strattoninc.com
  От кого: MLai@Strattoninc.com
  Мистер Макнелли, подтвердите, что 10 миллионов долларов США переведены сегодня утром со счета „Стрэттон-Азия“ на анонимный банковский счет по вашему указанию. Судя по коду SWIFT, наши деньги поступили в банк „Сен Фунг“ в Макао.59 Теперь у нас на счету практически не осталось денег. Прошу не медлить с ответом.
  Всего хорошего,
  Мартин Лай,
  менеджер (Юго-Восточная Азия),
  корпорация „Стрэттон“, Гонконг».
  
  Далее следовал немедленный ответ Скотта Макнелли.
  
  «Кому: MLai@Strattoninc.com
  От кого: SMcNally@Strattoninc.com
  Мартин, все в порядке. Это обычная операция по репатриации средств, чтобы избежать чрезмерного налогообложения.
  Спасибо за сообщение,
  Скотт Макнелли».
  
  Ник поднял глаза от бумаг и пробормотал:
  – Десять миллионов долларов! Ничего себе!
  – Я, конечно, не знаю, но мне кажется, что твой Макнелли совсем наплевал на осторожность. По-моему, он нарывается.
  – Это точно.
  – В отличие от тебя.
  – В каком смысле?
  – Ты же осторожен и не нарываешься, правда?
  – О чем ты?
  – Ник, ты ведешь себя в сто раз глупее Скотта Макнелли, что бы тот ни задумал. Опомнись, пока мы оба не оказались за решеткой! И даже не думай, что останешься на свободе, если я попаду в тюрьму!
  – Что ты несешь?!
  Эдди не унимался:
  – Может, соизволишь мне объяснить, чего ты добиваешься от дочки Стадлера?
  На мгновение Ник потерял дар речи, а потом взорвался:
  – Ты что, имеешь наглость за мной следить? Теперь я понимаю твои грязные намеки в тот день, когда лил дождь! Имей в виду, ты не смеешь читать мою электронную почту и следить за тем, с кем я говорю по телефону!
  – Послушай, Ник, мы теперь в одной лодке и должны грести в одну сторону. И не раскачивать лодку, и задумываться о последствиях своих поступков. Ты хоть представляешь, на что ты нарываешься?! – зарычал Эдди.
  – Это не твое дело!
  Эдди потянулся и заложил руки за голову. Серая рубашка у него под мышками почернела от пота.
  – Ошибаешься, – процедил он сквозь зубы. – Это мое дело. Ведь если ты не бросишь валять дурака, нас обоих посадят в тюрьму. А я не собираюсь сидеть в тюрьме из-за твоего идиотизма.
  – Оставь меня в покое! И оставь в покое ее!
  – Это ты должен оставить ее в покое! Мне наплевать на твои личные дела: ты можешь насиловать подростков, растить в огороде коноплю. Это меня не касается. Но твоя связь с этой женщиной опасна нам обоим. Я не знаю, о чем ты думал, когда с ней связался, но это для нас очень опасно. И вообще, ей-то чего от тебя нужно?
  – Ты слишком много на себя берешь!
  – Не забывай о том, что ты убил ее отца, – со зловещим видом прошептал Эдди.
  Ник побледнел. Он пытался отыскать нужные слова, но не находил их.
  – Неужели ты ничего не соображаешь? – продолжал тем временем Эдди. – Полиция явно подозревает тебя в убийстве. А что если полиция поделилась своими подозрениями с дочкой Стадлера и подослала ее к тебе, чтобы она все вынюхала? А вдруг ты при ней проговоришься? Может, ее интересует то, чем ты занимался той ночью, а не то, что болтается у тебя между ног!
  – Ерунда какая-то, – пробормотал Ник. – Я в это не верю.
  И все-таки в душе у него зашевелились страшные подозрения. Разве не сказала она тогда в кафе: «Если бы кто-нибудь сделал такое с членом моей семьи, я бы его убила».
  – Придется поверить, – отрезал Эдди. – Имей в виду, что ничего невероятного в этом нет.
  Плеснув себе виски в стакан, Эдди одним глотком его осушил и крякнул.
  – Я же тебе добра желаю, – продолжал он.
  – Хватит! Не желаю тебя слушать! – раздраженно проговорил Ник, встал и направился к двери, но на полпути остановился, повернулся к Эдди и сказал: – Знаешь, по-моему, не тебе рассуждать о глупости и безрассудстве!
  Эдди с наглым видом ухмылялся, развалившись в кресле, а Ник продолжал:
  – Мне кажется, ты сказал мне не всю правду о том, почему ушел из полиции в Гранд-Рапидсе.
  – Я уже говорил тебе о тех дурацких претензиях, которые ко мне там предъявили, – прищурившись, прошипел Эдди.
  – Но ты мне не говорил о том, что тебя выгнали за мародерство.
  – Черт! Наверное, это внушила тебе проклятая негритоска! Неужели ты ей веришь?!
  – Пожалуй, я начинаю ей верить, – скривившись, проговорил Ник.
  – Ну и верь, кому хочешь!
  – Значит, ты это не отрицаешь?
  – Такую ерунду даже отрицать нелепо. Конечно, я не ангел, но никогда не скатился бы до мародерства… Какие только гадости не услышишь о себе за спиной!
  
  9
  
  У Одри на столе зазвонил телефон. Она присмотрелась к номеру звонившего, чтобы не нарваться на бедную миссис Дорси, но звонили из Гранд-Рапидса. Одри поняла это по коду «616» и подняла трубку.
  Одри звонила некая Сьюзен Каллоуэй из криминальной лаборатории полиции штата Мичиган. Она назвала себя техником интегрированной системы баллистической идентификации. Сьюзен Каллоуэй говорила спокойно, но веско, сухим официальным тоном. Она указала номер дела – это было дело об убийстве Эндрю Стадлера – и сказала:
  – Насколько я поняла, вы хотели, чтобы мы сравнили присланную вами пулю с пулями, которые фигурируют у нас в других делах.
  – Совершенно верно.
  – В этом случае могу вам сказать, что у нас в системе зарегистрирована очень похожая пуля.
  Одри кое-что знала об интегрированной системе баллистической идентификации. Это была компьютерная база данных, содержащая цифровые изображения всех пуль и патронов, которые попадали в руки полиции и ФБР на всей территории Соединенных Штатов в связи с различными преступлениями. В целом эта система напоминала глобальную базу данных с отпечатками пальцев, только хранились в ней изображения не отпечатков, а пуль и гильз.
  – Очень похожая? – с сомнением переспросила Одри.
  – Ну да. Идентичной ее назвать нельзя, – с легким раздражением в голосе сообщила Сьюзен Каллоуэй. – Лично мне кажется, что ваша пуля очень похожа на пулю с места преступления, совершенного шесть лет назад в Гранд-Рапидсе. Оружие, из которого вылетела та пуля, найдено не было.
  – А что это было за преступление?
  – Ноль девять два ноля ноль один.
  Это было кодовое обозначение убийства, принятое в полиции штата Мичиган. Значит, из пистолета, застрелившего Стадлера, шесть лет назад в Гранд-Рапидсе убили другого человека. Одри еще не знала, что из этого вытекает. Пистолеты непрерывно кочевали из рук в руки на черном рынке оружия.
  – Вот как! И что же известно об этом деле? – спросила Одри.
  – К сожалению, ничего не могу вам сказать. Мне известен только официальный номер этого дела, но вам он ничего не скажет. Но я уже позвонила, куда следует, и затребовала пулю шестилетней давности, чтобы сравнить ее с вашей.
  – Большое спасибо!
  – Вас наверняка волнует, когда будет готов результат этого сравнения. По этому поводу могу вам сказать лишь то, что он будет готов, как только я получу эту пулю из полицейского управления в Гранд-Рапидсе.
  – Спасибо за информацию, – вежливо поблагодарила Одри, и Сьюзен Каллоуэй повесила трубку.
  Одри перевела дух.
  И почему это технические эксперты всегда разговаривают с остальными своими коллегами таким тоном, будто те у них в неоплатном долгу?
  Однако полученная информация очень заинтересовала Одри. Погрузившись в свои мысли, она прошла через весь участок в отдел криминалистический экспертизы и нашла там Кевина Ленегана. Кевин со скрещенными руками на груди склонился над компьютерным монитором, где мелькали какие-то изображения, поверх которых в самой верхней части экрана непрерывно бежали цифры.
  Одри положила Кевину руку на плечо, и он подпрыгнул от неожиданности.
  – Спокойно, – сказала Одри. – А то пропустишь мужчину в белых кроссовках.
  – Почему я не умер в детстве, – вздохнул Кевин.
  – Я не понимаю, почему такого классного специалиста, как ты, заставляют искать банального вора в белых тапках!
  – Скажи это моему начальнику.
  – А где он?
  – Это женщина. Она в декрете. Сейчас мною командует Нойс. Вы с ним, кажется, дружите?
  – Не так чтобы очень… Слушай, Кевин, ты не мог бы еще раз посмотреть мое записывающее устройство? Неофициально…
  – В драгоценные мгновения моего отдыха?
  – С меня причитается.
  – Не обижайся, но я неподкупен.
  – Так сделай это по доброте сердечной.
  – О какой сердечной доброте может идти речь?
  – Ну Кевин!..
  Кевин заморгал усталыми глазами и пробормотал:
  – Ну допустим, на меня что-то найдет, и вместо того чтобы спокойно пить кофе, я буду копаться в твоем записывающем устройстве. И что я должен в нем откопать?
  
  10
  
  – Я только что звонила в «Фэрфилд партнерс», – сообщила Нику Марджори Дейкстра, – но помощник Тодда Мьюлдара заявил мне, что шефа сегодня не будет в офисе, и я оставила ему сообщение.
  – Попробуйте позвонить Мьюлдару на мобильный телефон. У вас же есть его номер?
  – Конечно.
  Ник в этом ни секунды не сомневался. Марджори Дейкстра была физически не способна потерять чей-либо телефонный номер или электронный адрес. Вся эта информация находилась у нее в таком безупречном порядке, что она могла по первому требованию Ника соединить его за несколько секунд с любым человеком, если тому, конечно, не приходило в голову увильнуть от разговора.
  При этом телефонные звонки требовали определенного этикета. Если Марджори звонила Мьюлдару в офис и заставала его на месте, она должна была попросить Ника поднять трубку еще до ответа Мьюлдара. Ника всегда раздражали эти церемонии. Когда чей-нибудь секретарь звонил Марджори, та соединяла секретаря с Ником, секретарь говорил Нику: «Соединяю вас с мистером Смитом», Нику приходилось отвечать: «Спасибо» и ждать, когда заговорит мистер Смит так, словно у мистера Смита не было ни секунды драгоценного времени, и он не мог сразу поднять трубку. Нику до такой степени действовало это на нервы, что он изобрел свою систему. Он велел Марджори говорить чужому секретарю: «Попросите мистера Смита поднять трубку. Сейчас с ним будет говорить мистер Коновер». Обычно этот трюк действовал.
  Однако, набирая номер мобильного телефона Мьюлдара, Ник не сомневался в том, что тот сам поднимет трубку, и не обдумывал методов борьбы с вежливым хамством чужих секретарей.
  Разумеется, Мьюлдар ответил самолично.
  – Добрый день. Вас беспокоит Ник Коновер.
  – Ник! Добрый день.
  Ник не слышал никакого постороннего шума и заподозрил, что на самом деле, Мьюлдар никуда не уезжал из своего офиса.
  – Нам надо поговорить. У нас тут происходят странные вещи.
  – Конечно же говорите. Выкладывайте все начистоту! – заявил Мьюлдар тоном психоаналитика.
  – У нас сорвалось подписание двух крупных контрактов, потому что клиенты, независимо друг от друга, узнали о том, что «Стрэттон» якобы переводит свои производственные мощности в Китай.
  – Ну и?
  – Это правда?
  – Порой сплетни граничат с фантастикой.
  – Да, но я хочу от вас прямого ответа. Это правда? Скажите, рассматриваете ли вы вообще такую возможность? – сказал Ник и подумал, что гнусная жаба Тодд Мьюлдар не скажет правды даже под дулом пистолета.
  – Вы знаете мое мнение по этому поводу. На мой взгляд, мы теряем уйму денег, продолжая эксплуатировать допотопные заводы в Мичигане. Не забывайте, что на дворе двадцать первый век. Мир изменился. Экономика стала глобальной.
  – Все это замечательно, – сказал Ник. – Я это уже сто раз слышал и уже говорил вам о том, что, закрыв производство в Америке, мы уничтожим «Стрэттон». В любом случае, закрывать заводы в Мичигане будет кто-то другой, а не я.
  – Не надо так громко. Я вас прекрасно слышу, – раздраженно сказал Мьюлдар.
  – Я уже уволил по вашему приказу половину наших рабочих. Ничего более ужасного мне в жизни делать не приходилось. Но я не собираюсь превращать «Стрэттон» в маленький офис, имеющий неопределенное отношение к заводам, находящимся от него на расстоянии восьми тысяч миль.
  – Я это уже понял, – сказал Мьюлдар. – А зачем вы, собственно, мне звоните?
  – Я звоню, чтобы задать вам вопрос, на который я пока не услышал ответа. Вы действительно ведете переговоры о перемещении наших заводов в Китай?
  – Нет, – тут же ответил Мьюлдар.
  – Может быть, ведется подготовка к таким переговорам?
  – Нет.
  Ник не знал, что сказать.
  Или Мьюлдар говорит правду, или нагло врет. Но если даже Мьюлдар врет, что с этим можно поделать?
  Ник хотел было упомянуть о шифрованной переписке между Скоттом Макнелли и Мьюлдаром, но передумал, чтобы их не спугнуть.
  Пусть Мьюлдар с Макнелли пока не знают, что начальник службы безопасности «Стрэттона» следит за ними, и у Ника останется хотя бы эта маленькая возможность получать крохи информации об истинном положении вещей.
  – Тогда, может, вы объясните мне, зачем тайно отправляете Скотта Макнелли в Китай, как секретного агента, не поставив меня об этом в известность?
  – Я ничего об этом не знаю, – несколько секунд поколебавшись, ответил Мьюлдар. – Поговорите об этом с самим Скоттом.
  – Макнелли сказал, что ездил в Китай прощупывать почву. Даже если он делал это не по вашему поручению, имейте в виду – эти штучки со мной не пройдут.
  – Скотт Макнелли не отчитывается передо мной в своей повседневной работе.
  – А я не хочу, чтобы меня потом обвинили во всем том, что он исподтишка натворит у меня за спиной.
  – Я тоже этого не хочу.
  – У меня и так много важных дел. Мне некогда следить за собственным финансовым директором, совершающим загадочные вояжи на Восток.
  – Да, вам приходится нелегко, – усмехнулся Мьюлдар; внезапно тон его голоса изменился так, словно ему в голову пришла блестящая мысль: – Насколько я знаю, у вас много личных проблем – смерть жены и все такое прочее. Если вы хотите проводить больше времени с детьми, мы вам в этом поможем. Может, вам стоит отдохнуть? Мы охотно предоставим вам годовой отпуск. Он пойдет вам только на пользу.
  – Я прекрасно себя чувствую. Именно работа меня и бодрит, – ледяным тоном заявил Ник и подумал: «Нет, Мьюлдар, так просто ты от меня не избавишься!»
  – Вот как! – протянул Мьюлдар. – Очень рад это слышать…
  
  11
  
  Рой Багби пожирал чипсы из хрустящего пакета. Его пальцы, которые – к приятному удивлению Одри – в последнее время могли похвастаться идеально чистыми и аккуратно подстриженными ногтями, пожелтели от крошки.
  – Вполне может быть, – чавкая чипсами, заявил Багби, – Ринальди легко мог присвоить себе этот пистолет, когда работал в Гранд-Рапидсе.
  – Он мог раздобыть его и в Фенвике. Бесхозные пистолеты гуляют по всей стране.
  – И это тоже может быть… И как же он от него теперь избавился?
  – Существует миллион способов, – сказала голодная Одри, раздраженно созерцая жадно набивающего себе рот Багби.
  – В любом случае, в мусорном баке вместе с трупом пистолета не было.
  – В городе сотни таких баков, – заявила Одри. – Еще существует свалка. А также есть канализационные люки, озеро, пруды и река… Нет, пистолета нам не найти.
  – Увы, но это так, – согласился Багби, скомкал пустой пакет, бросил его в металлическую мусорную корзину у стены, промахнулся и выругался.
  – Вы говорили с фирмой, установившей сигнализацию у Коновера?
  – В известном смысле, да, – кивнул Багби. – В Фенвике одна такая фирма. Ее офис совсем недалеко отсюда, но я так до конца и не понял, чем они, собственно, занимаются. То есть они занимаются установкой сигнализаций, но в доме Коновера сигнализацию устанавливали не они. Эта фирма даже не обслуживает работу установленных ею сигнализаций. Этим занимается контора из Лансинга под названием «Центральная Мичиганская служба охраны». Именно там и хранятся все электронные записи.
  – Ну и?
  – Да ничего. Они подтвердили только то, что мы уже знаем. В ту ночь на шестнадцатое число сработала сигнализация по периметру дома Коновера. Она работала одиннадцать минут. Записи камер слежения должны находиться на записывающем устройстве, которое у тебя уже есть. Вот и все.
  Одри объяснила Багби все про записывающее устройство из дома Коновера.
  – Я попросила Ленегана посмотреть его еще раз. Но у него уйма работы. Нойс заставляет его изучать в первую очередь другие записи.
  – Я так и знал.
  – Кстати, мы должны проверить, что записали той ночью камеры слежения на заборе коттеджного поселка.
  – Уже проверил, – покачал головой Багби. – Они связаны с базой в центре города. Ничего особенного. Стадлер лезет через забор и все.
  – Очень жаль.
  – А что если проверить обоих мерзавцев на детекторе лжи? – предложил Багби.
  – Наверное, рановато. Надо собрать побольше улик. Кроме того, Нойс наверняка будет против.
  – А ну его на фиг, этого Нойса! Следствие ведем мы, а не он. Ты обратила внимание на то, что он теперь с нас глаз не спускает?
  – Вроде бы да.
  – Наверное, чует сенсацию.
  – Может, просто не хочет, чтобы мы дали маху? – пробормотала Одри, не решаясь рассказать напарнику о своем разговоре с Нойсом.
  – С чего бы это нам дать маху? Мы что, новички?
  – Это важное дело, – пожала плечами Одри.
  – Тоже верно, – усмехнулся Багби.
  Одри смущенно улыбнулась и отправилась было к себе в кабинку, но Багби ее окликнул:
  – Слушай, Одри, эта твоя выдумка с куском гильзы или пули, которую вы как будто нашли…
  – А? – обернулась Одри.
  – Отличная выдумка, Одри, – сказал Багби. – Ты молодец!
  
  12
  
  Ник смертельно устал. Попытки понять закулисные махинации Макнелли и Мьюлдара высосали из него последние силы. А тут еще Эдди со своими предостережениями!
  А что если Эдди прав? А вдруг Кэсси действительно что-то против него замышляет?
  У Ника больше не было сил бороться. Он уже боялся того, что неосознанно чем-нибудь выдаст себя, лишь бы этот кошмар поскорее закончился.
  Больше всего пугал Ника фрагмент гильзы или пули, найденный полицией у него на лужайке.
  Раньше Ник всегда гордился железными нервами и недюжинной выдержкой. Возможно, они были следствием его привычки бороться за победу в хоккее, не сдаваться и побеждать даже тогда, когда в победу невозможно было поверить. Раньше Ник ни при каких обстоятельствах не поддавался панике. У Лауры нервы были гораздо слабее, и она всегда удивлялась хладнокровию мужа. Иногда ей даже казалось, что Ник не понимает остроты ситуации или ему на все наплевать. В таких случаях Ник лишь пожимал плечами и спокойно говорил: «А зачем нервничать? Чем это поможет?»
  Но после убийства Стадлера Ник сам себя не узнавал. От его былого хладнокровия не осталось и следа. Проблемы и заботы, накопившиеся за последние несколько недель, тяжелым бременем легли ему на плечи. Нику казалось, что он вот-вот рухнет на землю под их грузом.
  Но именно сейчас Ник не мог позволить себе сдаться.
  Мысли о заговоре Макнелли и Мьюлдара, об их шифровках, тайных поездках и телефонных звонках приводили Ника в ярость.
  «Может, вам стоит отдохнуть? Мы охотно предоставим вам годовой отпуск. Он пойдет вам только на пользу». Можно подумать, Мьюлдара действительно волновало здоровье Ника! Нет, Мьюлдар явно пытается его временно устранить. При этом он не хочет его увольнять. Почему? При желании финансовые магнаты из «Фэрфилд партнерс» могли бы уволить Ника в любой момент. При тех миллиардах долларов, которыми они ворочали каждый день, их вряд ли остановили бы пять миллионов долларов, которые им пришлось бы выплатить Нику при увольнении. Так в чем же дело? Почему его не увольняют?
  Ник сел за компьютер и нашел в корпоративной базе данных Мартина Лая. На дисплее монитора всплыло обрюзгшее лицо флегматичного на вид человека, информация о нем, номер его телефона, адрес его электронной почты.
  Ник посмотрел на часы. Между Мичиганом и Гонконгом было тринадцать часов разницы. Половина десятого утра в Фенвике означала половину одиннадцатого вечера в Китае. Ник поднял телефонную трубку и набрал домашний номер Мартина Лая. Телефон долго звонил, а потом заговорил автоответчик на китайском, за которым последовало несколько слов на ломаном английском.
  «Мартин, – сказал Ник, – это Ник Коновер. Мне нужно с вами немедленно поговорить».
  Оставив на автоответчике Мартина Лая все номера телефонов, по которым тот мог до него дозвониться, Ник потребовал, чтобы Марджори нашла номер мобильного телефона Мартина, и через минуту на экране монитора Ника возник телефонный номер невероятной длины.
  
  Ник набрал длинный номер, но ему опять ответил автоответчик. Ник проверил деловой календарь Мартина Лая, и, судя по всему, менеджер по Юго-Восточной Азии должен был находиться в эти дни в гонконгском офисе «Стрэттона».
  Ник снова вспомнил слова Мьюлдара: «Мы охотно предоставим вам годовой отпуск».
  Неужели Мартина Лая уже отправили «в отпуск»? И что же, на самом деле, задумали Тодд Мьюлдар и «Фэрфилд партнерс»?
  Решение пришло так внезапно, что Ник еще долго не мог понять, как он с самого начала не догадался, что нужно делать. Ему давно нужно было позвонить нужному человеку в разросшемся семействе «Фэрфилд партнерс».
  В среднем ящике письменного стола Ник без труда нашел потрепанную визитную карточку с надписью «Рестораны „Кендолл“, директор группы Ронни Кендолл».
  Ронни Кендолл был прирожденным бизнесменом – сметливым, изворотливым и говорившим с невообразимым техасским акцентом. Он начал с маленького ресторанчика техасско-мексиканской кухни в Далласе, который постепенно разросся в сеть преуспевающих ресторанов, а потом и в крупный холдинг. В основном это были рестораны техасско-мексиканской кухни, популярной на юго-западе Соединенных Штатов. Имелась у Кендолла и сеть кафе, в которых подавали творожные пудинги, сеть закусочных, в которых кормили не очень вкусными жареными цыплятами, сеть отвратительных японских ресторанов, в которых повара со свирепостью самураев рубили и резали полуфабрикаты прямо под носом у ошеломленных посетителей, а также сеть баров, где в качестве закуски к огромным ледяным коктейлям «Маргарита»60 подавали жареные свиные ребрышки. Десять лет назад Ронни Кендолл продал свой холдинг Уилларду Осгуду.
  Ник познакомился с Кендоллом на одной конференции в Токио, и они сразу друг другу понравились. Оказалось, что Кендолл болеет за хоккей и не пропустил ни одного матча, в котором Ник Коновер играл за команду Университета штата Мичиган. Ник признался Кендоллу, что его японский ресторан ему не понравился, и Ронни тут же воскликнул:
  – У меня начинает крутить брюхо от одного вида этих ресторанов. Никогда туда не ходи, Ник. Но вот ведь чудо – многим там нравится!
  Ник некоторое время ждал, пока его соединят с Ронни Кендоллом. Наконец Кендолл заговорил, и, казалось, остановить его будет невозможно. Ник с самого начала совершил большую ошибку, спросив у него, как идут дела. Кендолл немедленно сообщил Нику все подробности развития сети его закусочных с жареными цыплятами в штатах Джорджия и Южная Каролина, а затем, следуя своей неуловимой логике, принялся ругать моду на низкокалорийные продукты:
  – Как я рад, что этот бзик прошел! Мы чуть не разорились! Представь себе низкокалорийный творожный пудинг! Или низкокалорийный диетический коктейль «Маргарита»! Бред собачий! А стоило нам заключить рекламный контракт со знаменитостью, – тут Кендолл назвал имя известного футболиста, – и даже снять несколько пятнадцати- и тридцатисекундных роликов, как эта знаменитость тут же загремела в тюрьму за изнасилование. Можешь себе это представить?
  – Ронни, – наконец удалось вставить Нику. – Ты хорошо знаешь Тодда Мьюлдара?
  – Как же мне не знать эту сволочь! – хрипло расхохотался Ронни Кендолл. – Я считаю его подлецом, и он наверняка обо мне такого же мнения. Но я стараюсь не попадаться ему на пути, а он держится от меня подальше. Мьюлдар и его прихлебатели стали вмешиваться в мой бизнес, и дошло до того, что я позвонил самому Уилларду Осгуду и сказал, чтобы он взял на короткий поводок своих шавок. Я сказал ему, что достаточно стар и богат, чтобы немедленно уйти в отставку. Наверное, Осгуд приструнил Мьюлдара, потому что тот от меня отстал. Кроме того, ему уже стало не до меня из-за аферы с микрочипами.
  – С какими микрочипами?
  – С самыми обычными. Как вы их там еще называете – микросхемами, полупроводниками.
  – Ну и что у Мьюлдара с микрочипами?
  – Ты что, не читаешь «Уолл-стрит джорнал»?61 Там об этом писали. Компании типа «Фэрфилд партнерс» бросились вкладывать деньги в производство микрочипов и вкладывали, вкладывали, а производство раздувалось, как мочевой пузырь, а потом наступило перепроизводство, и последовал ряд крупных банкротств. Пузырь лопнул, – вновь хрипло расхохотался Ронни Кендолл, – и инвесторов обдало не дивидендами, а кислой мочой! Хотел бы я их в этот момент видеть!
  – Подожди, Ронни, ты хочешь сказать, что «Фэрфилд партнерс» потеряли большие деньги из-за микрочипов?
  – Не вся фирма, а Тодд Мьюлдар. Он вложил практически все деньги, которыми ему было доверено управлять, в производство микрочипов, которое лопнуло, и теперь его денежки тю-тю!
  Ник и не думал смеяться вместе с Ронни.
  – Я думал, существуют какие-то пределы на то, сколько «Фэрфилд партнерс» может вложить в ту или иную отдельную отрасль промышленности.
  – Наверняка есть какие-то правила, но Мьюлдар такой наглый, что вряд ли их соблюдает. Это у него на роже написано. Когда курс акций некоторых компаний по производству микрочипов стал падать, он дешево скупил их все разом и хотел заставить их работать на себя. А они возьми и окажись на грани банкротства. Теперь Мьюлдар вот-вот потеряет все свои денежки. И не только свои. Такими махинациями он легко разорит Осгуда.
  – Ты серьезно?
  – Наверное, Мьюлдар теперь к тебе подлизывается. Я знаю, что «Стрэттону» сейчас приходится нелегко, но вы-то еще сводите концы с концами. Остальные-то деньги «Фэрфилд партнерс» Мьюлдар почти пустил на ветер. Теперь «Стрэттон» – единственный реальный источник его дохода. Не удивлюсь, если он начнет распродавать ваши акции направо и налево, чтобы выручить побольше денег. Но это дело не очень быстрое, и он может не успеть поправить свои финансы.
  – На реализацию наших акций мелкими партиями уйдет не менее года.
  – Наверное. А что, об этом уже поговаривают?
  – Да нет.
  – А вот Мьюлдару немедленно требуется крупное денежное вливание.
  – Иными словами, ему нужны деньги?
  – Точно.
  – Ну да, они тут проводят всякие реорганизации по сокращению расходов на производство, – пробормотал Ник.
  – Какое к черту сокращение расходов на производство! Если в доме пожар, поздно ставить счетчик на воду!
  – В каком смысле?
  – Мьюлдар оказался по уши в таком дерьме, что его может спасти только свалившаяся на него с неба в самое ближайшее время куча денег. Для этого он запросто может потихоньку быстренько продать «Стрэттон» любому, предложившему за него реальную цену. Я бы на твоем месте сейчас не спускал с Мьюлдара глаз!..
  Стоило Нику повесить телефонную трубку, как ему позвонил Эдди Ринальди.
  – Встречаемся в маленькой комнате для совещаний на твоем этаже, – не тратя времени на приветствия, проговорил Эдди. – Немедленно!
  
  13
  
  С момента посещения Ником квартиры Эдди в их и без того не самых сердечных отношениях наступило заметное похолодание. Эдди больше не зубоскалил, не смотрел Нику в глаза и вечно казался чем-то недовольным.
  Однако в комнате для совещаний у него был такой вид, словно ему не терпится поделиться с Ником радостной новостью. Ник давно не видел Эдди таким счастливым. Эдди плотно прикрыл за собой двери и проговорил:
  – Помнишь про кусок гильзы?
  Ник чуть не поперхнулся. Слова застряли у него в горле.
  – Это была подстава, – сказал Эдди.
  – Что?!
  – Полиция не находила никакого металла у тебя на лужайке.
  – Ты в этом уверен?
  – Абсолютно.
  – Зачем же они тогда сказали, что нашли?
  – Брали тебя на пушку. Думали, что ты выдашь себя, начнешь изворачиваться, придумывать, откуда у тебя на лужайке могла оказаться гильза.
  – Значит, они мне солгали?
  – Я бы на твоем месте не стал так громко возмущаться, Ник.
  – Но ты уверен, что они ничего не нашли? Откуда ты об этом знаешь?
  – У меня есть свои источники информации… А на твоем месте я бы постарался быть более проницательным и не паниковать по каждому дурацкому поводу.
  
  14
  
  Ник поставил свой чемоданчик на пол в прихожей. Старинные сосновые полы, заменившие собой пришедшийся не по вкусу Лауре дуб родного пола прихожей, светились в янтарном свете встроенных в потолок ламп. Сначала Ник ждал, что вот-вот услышит стук когтей и побрякивание ошейника Барни, но потом все вспомнил, и ему стало очень грустно.
  Было уже почти восемь вечера. Заседание комиссии по маркетинговой стратегии невыносимо затянулось. Ник позвонил домой в перерыве и попросил Марту покормить детей. Марта сказала ему, что Джулия у своей подруги Джессики. Поэтому Ник не рассчитывал застать дома никого, кроме Лукаса.
  Однако сверху доносились чьи-то голоса. Наверное, в гостях у Лукаса какой-нибудь приятель.
  Ник пошел наверх, и голоса стали отчетливее. К своему удивлению, Ник узнал голос Кэсси. Что она делает здесь вместе с Лукасом?
  Лестница была очень добротной и не скрипела. Шагов Ника никто не услышал, хотя дверь в комнату Лукаса и была на сей раз открыта. Испытывая странные ощущения, Ник задержался на вершине лестницы и стал слушать.
  – Это больше похоже на домашнее задание по физике! – жаловался Лукас. – И вообще, откуда поэту знать, как погибнет мир?
  – Ты действительно думаешь, что стихотворение о том, как погибнет земной шар? – ответил Лукасу низкий голос Кэсси.
  У Ника отлегло от сердца. Выходит, Кэсси просто помогает Лукасу готовить уроки!
  – Но он же пишет про огонь и лед! И про то, как погибнет мир!
  – Подумай о желании и ненависти, – сказала Кэсси. – Сердце человека может пылать, а может быть холодным как лед. Не думай о земном шаре. Подумай о внутреннем мире человека. Фроста62 часто трудно понять, но он прекрасный знаток человеческих душ. Так о чем же он здесь, на самом деле, пишет?
  – Наверное, о том, как легко переступить границу между любовью и ненавистью?
  – Но ведь желание и любовь не одно и то же. Например, любовь к родной семье не связана с желанием. Ведь желание возникает тогда, когда у тебя нет его предмета. Желать – значит хотеть, а хотеть можно лишь того, чего у тебя нет.
  – Наверное, это так.
  – Подумай о старике Сайласе из второго стихотворения, которое вам задали. Он чувствует, что скоро умрет, и приходит домой.
  – Только это не его дом.
  – Уоррен в этом стихотворении говорит:
  
  «Дом там, где нас, когда бы ни пришли,
  Не могут не принять».63
  
  Это, наверное, самые знаменитые строки Фроста. Ну и о чем это – о любви или о желании?
  Ник сделал несколько осторожных шагов в сторону комнаты сына. Кэсси о чем-то тихо спросила Лукаса, а тот раздраженно и громко ответил:
  – Откуда я знаю?! Одни говорят то, другие – это. Могли бы уж как-нибудь и договориться!
  Ник снова замер.
  Кэсси рассмеялась.
  – А о чем тебе говорит ритм стихотворения? – спросила она. – Читай! Сначала все строки длинные. В них много ударений. А две последние? В которых он пишет о ненависти:
  
  «…Хорош
  И тоже подойдет».
  
  Четко и ясно. Словно ставит точку. Подводит итог. Какой? О всесилии ненависти!
  – Псих этот ваш Роберт Фрост, – рассмеялся Лукас. – Если рассуждать, как ты, все вроде ясно. Но ведь он начинает с огня!
  – Очень многое начинается с огня, Люк. Но весь вопрос в том, чем все это кончается!..
  Ник не мог решиться войти в комнату к Лукасу. Раньше он не стал бы колебаться, но теперь его сын стал совсем другим. Ник радовался тому, что Лукас разговаривает с Кэсси о своих уроках, потому что с отцом он теперь категорически не желал общаться на эту тему, да и самому Нику было теперь не помочь сыну-старшекласснику.
  А вот Кэсси умудрилась найти с ним общий язык! И даже сумела разобрать с ним стихотворение. Еще бы! Медалистка…
  Погромче топая, чтобы оповестить всех о своем возвращении, Ник прошел к себе в спальню, принял душ и почистил зубы.
  Когда переодевшийся Ник заглянул к сыну, Лукас сидел там один и работал за компьютером.
  – Привет, Люк! – поздоровался Ник.
  Лукас смерил отца обычным раздраженным взглядом.
  Ник хотел спросить сына, хорошо ли ему помогла Кэсси, и похвалить его за то, что он взялся за уроки, но не решился, опасаясь в очередной раз услышать, что лезет не в свое дело.
  – А где Кэсси? – вместо этого спросил он.
  – Наверное, внизу, – пожал плечами Лукас.
  Внизу Кэсси не было ни в гостиной, ни на кухне. Ник позвал ее по имени, но не получил ответа.
  «Что ж, – подумал Ник, – после того, как я рылся в ее лекарствах, она имеет полное право бродить у меня по дому».
  И все-таки где она? Что она ищет?
  Ник прошел через кухню и двинулся по коридору в сторону своего кабинета. Вскоре он увидел свет в открытой, как обычно, двери кабинета. За его письменным столом сидела Кэсси.
  У Ника заколотилось сердце. Что она тут делает?
  Он еще быстрее зашагал по ковру, заглушающему его шаги. Он шел беззвучно, хотя и не намеревался подкрадываться.
  Ник заметил, что все ящики его письменного стола, кроме закрытого на ключ самого нижнего, немного приоткрыты, словно их поспешно прикрыл лазивший в них человек.
  Сам Ник всегда аккуратно задвигал за собой все ящики. Он терпеть не мог, когда его письменный стол выглядел неряшливо.
  Кэсси расположилась в черном кожаном кресле «Стрэттон-Симбиоз» и что-то писала в желтом блокноте.
  – Кэсси!
  Девушка вскрикнула и подскочила в кресле.
  – Боже мой! – с трудом выговорила она, схватившись за сердце. – Пожалуйста, никогда больше так не делай.
  – Извини, – сказал Ник.
  – Я же полностью погрузилась в свои мысли, а ты так меня напугал… Но наверное, это мне надо извиняться за то, что я тут расселась без разрешения.
  – Ничего страшного, – проговорил Ник, стараясь, чтобы его слова звучали как можно искренней.
  Внезапно Кэсси начала задвигать ящики письменного стола.
  – Я просто искала ручку и бумагу, – объяснила она. – Ты на меня за это не сердишься?
  – Не сержусь, – выдавил из себя Ник.
  – Мне пришла в голову мысль, и я должна была ее немедленно записать. Такое у меня бывает.
  – Какая мысль?
  – Да так… Я иногда записываю свои мысли. Может, когда-нибудь из них получится книга.
  – Ты пишешь роман?
  – Да какой там роман! Вся моя жизнь – роман… Ничего, что я сегодня пришла? Я звонила, но Марта сказала, что ты еще на работе, и мы поговорили с Лукасом. Он сказал мне, что ломает голову над одним стихотворением. А я как раз хорошо знаю его…
  – Кажется, я помешал тебе наставлять моего сына на путь истинный.
  – Не помешал. Я ему уже все объяснила, и сейчас он пишет начало доклада о современной поэзии. Мне кажется, из Лукаса будет толк.
  – Если ты ему будешь помогать, – сказал Ник и подумал, что раньше никогда не слышал таких проницательных суждений о поэзии.
  Так может, все дело действительно в этом! Может, Кэсси на самом деле пришла для того, чтобы помочь Лукасу разобраться с Робертом Фростом!
  – Ты когда-нибудь преподавала? – спросил Ник.
  – Чем я только в жизни не занималась…
  Свет встроенных в потолок ламп играл на искрящихся волосах Кэсси, которая все еще производила бестелесное впечатление, хотя ее кожа и не была теперь такой бледной, как раньше. Девушка больше не казалась больной, и у нее исчезли темные круги под глазами.
  
  – «Он думает, что Гаральда научит,
  И хоть кому-то пользу принесет…»
  
  – Что?
  – Это из стихотворения «Смерть работника». В нем говорится о доме. И о семье.
  – Сколько же ты знаешь!
  – А ты?
  – А я ненавижу математику. От финансовых отчетов у меня болят зубы.
  – А спорт? Наверное, нет такого спорта, которым ты бы не занимался?
  – Есть, – немного подумав, признался Ник. – Я никогда не занимался верховой ездой.
  – А керлингом?
  – Глупость какая! Разве это спорт!
  – А стрельбой?
  У Ника похолодело внутри, у него закружилась голова, и все поплыло перед глазами.
  – Неужели ты никогда не стрелял по движущимся мишеням? Это же так здорово! – настаивала Кэсси.
  – Нет. Никогда, – стараясь скрыть дрожь в голосе, пробормотал Ник и опустился в жалобно захрустевшее под его весом плетеное кресло. Лаура не разрешила ему взять с собой в новый дом его любимое старое кожаное кресло, казавшееся ей недостаточно изящным.
  Ник стал тереть глаза, стараясь скрыть захлестнувшую его волну страха.
  – Извини, – проговорил он. – Я очень устал. Рабочий день оказался слишком длинным.
  – Если хочешь, расскажи мне, что у тебя происходит на работе.
  – Давай в следующий раз. Ты не думай, я ничего от тебя не скрываю, только мне сейчас совершенно не хочется думать о работе.
  – Хочешь я приготовлю тебе поесть?
  – Ты что, умеешь готовить?
  – Конечно же нет, – рассмеялась Кэсси. – Я готовлю только бананы с ромом. Но Марта наверняка оставила еду на твоей проклятой кухне, и мне остается только ее разогреть.
  – А кто проклял мою кухню?
  – Не знаю, но такого мнения придерживаются те, кто ее ремонтирует. Когда я пришла, они еще были здесь, и я с ними немного поболтала.
  – Они, конечно, жаловались на то, что я велел переделать стойку в центре кухни?
  – А как же им не жаловаться? Они говорят, что скоро сойдут с тобой ума!
  – У меня нет времени постоянно за ними следить, а без присмотра они все делают не так.
  – В каком смысле «не так»?
  – Лаура совершенно точно знала, какой должна быть кухня, – немного поколебавшись, заявил Ник.
  – Значит, все должно быть именно так, как хотела Лаура? Ты строишь здесь ее мемориальный склеп?
  – Может, не обязательно поминутно копаться у меня в голове?
  – Мне кажется, ты просто боишься доделывать кухню, потому что ее завершение поставит точку на чем-то другом.
  – Давай лучше не будем об этом.
  – Пенелопа тоже ткала днем покрывало, а ночью распускала его, чтобы ее работа никогда не кончалась. Ведь после завершения покрывала она должна была выбрать себе в новые мужья одного из женихов и позабыть об уплывшем Одиссее.
  – Я не понимаю, о чем ты.
  – А мне кажется, понимаешь.
  – На самом деле, я давно хочу закончить эту чертову кухню. Она мне вот уже где… Ну да, Лаура очень любила ею заниматься, и пока кухню делают, может показаться, что она еще жива. Но ведь это не так… Короче, я хочу, чтобы из дома убрали весь мусор и чтобы рабочие ушли наконец. Я хочу, чтобы у меня был дом, а не бесконечная стройка. Дом, в котором будут жить Коноверы, а точнее… то, что от них осталось.
  – Все предельно ясно, – сказала Кэсси и едва заметно улыбнулась. – Так почему бы нам по этому поводу не сходить поужинать в какой-нибудь ресторанчик?
  
  15
  
  Ник и Кэсси шли, взявшись за руки, вдоль автомобильной стоянки перед фенвикским «Гранд-Отелем». Вечер был прохладным и безоблачным. На небе мерцали звезды. У самых дверей Кэсси на мгновение остановилась и подняла голову вверх.
  – Знаешь, когда мне было лет шесть, моя лучшая подруга Марси Струп сказала мне, что, на самом деле, каждая звездочка – душа умершего человека.
  Ник хмыкнул.
  – Потом в школе нам объяснили, что каждая звезда – огненный шар, а вокруг некоторых из них вращаются планеты. Помню, как на одном уроке нам рассказывали о гибели звезд – за несколько тысячных долей секунды ядро звезды разбухает, и звезда взрывается. На ее месте появляется гигантская раскаленная сверхновая звезда, которая быстро растворяется в пустоте. Помню, услышав это, я расплакалась прямо на уроке. А ведь я была уже не маленькой… Тем вечером я рассказала об этом папе, а он сказал мне, что так устроен мир – люди умирают, а звезды гибнут, чтобы уступить место новым людям и звездам… Папа сказал, что, если бы никто не умирал, на земле скоро не осталось бы места другим людям. Он сказал, что, если бы ничто не кончалось, ничто бы и не начиналось. Еще он сказал, что в небе все точно так же. Миры умирают, чтобы могли возникнуть новые миры! – с этими словами Кэсси крепко сжала руки Ника в своей. – Ну пошли! Я умираю от голода!
  Холл фенвикского «Гранд-Отеля» был застелен старомодными коврами и заставлен громоздкой кожаной мебелью, как английский клуб, в котором кресла составлены в виде кругов, чтобы сидевшим на них было удобно беседовать. Ресторан скрывался за пурпурными бархатными портьерами. В меню фигурировали старомодные лакомства вроде утки с апельсинами и лосося по-голландски, но больше всего в меню было разнообразных стейков, в чьих прихотливых названиях мог разобраться лишь истинный любитель говядины. Ресторан пропах не самыми дорогими сигарами, дым которых пропитал всю мебель, как майонез пропитывает содержимое миски с салатом.
  – Рыба у них тоже есть, – извиняющимся тоном сказал Ник, пока метрдотель вел их к столику в углу.
  – Ну и что? По-твоему, девушки не едят мяса?
  – Да нет. Наверное, едят. Если его поджарить.
  – Совершенно верно.
  Кэсси заказала хорошо прожаренные ребрышки, а Ник – стейк из филе с кровью.
  Доев салат, Ник сказал Кэсси:
  – Вот тебе задача. Я всегда заказываю салат, а сейчас вдруг понял, что, на самом деле, салаты мне совсем не нравятся.
  – Это полегче великой теоремы Ферма,64 – сказала Кэсси. – Значит, ты не любишь салаты? И чай ты тоже не любишь?
  – Правильно. Я могу его пить. Лаура всегда его заваривала, и я его пил. А сейчас я ем салаты, которые заказываю. И тем не менее я никогда не любил ни чай, ни салаты.
  – И ты только сейчас это понял?
  – Вот именно! Я просто об этом раньше не думал. Или вот, например, китайская кухня. С одной стороны, она мне не нравится, а с другой – я спокойно ем китайскую еду. Я просто к ней безразличен.
  – Продолжай.
  – Баклажаны! Кто вообще сказал, что баклажаны съедобны? Они просто не ядовиты. С этим не поспоришь. Но разве все, что не ядовито, можно считать пристойной пищей? Будь я не очень голодным пещерным человеком, впервые наткнувшимся на баклажан и откусившим от него кусок, я бы не заорал на всю пещеру, что открыл деликатес. Я бы просто отсоветовал остальным пещерным людям тыкать в него стрелами, так как он явно не ядовит. По-моему, баклажан ничем не отличается от кленовых листьев. Их, наверное, тоже можно есть, только почему-то никто их не ест.
  Кэсси пристально смотрела на Ника.
  – Ну вот, а ты говорила, что я совсем себя не знаю, – заметил Ник, рассеянно теребя пальцами край скатерти.
  – Я не совсем это имела в виду, – рассмеялась Кэсси и ласково погладила под столом коленку Ника. – Пошли они к черту, эти баклажаны! Очень важно то, что ты хорошо понимаешь, чем больше всего дорожишь. Поверь мне, это понимают далеко не все. А для тебя самое главное – твои дети, твоя семья, правда?
  Ник кивнул и погрустнел.
  – Когда я играл в хоккей, – сказал он, – я мог убедить себя в том, что, чем больше я тренируюсь и чем жестче я играю, тем лучше у меня получается. Так оно, на самом деле, и было. Так оно и бывает в большинстве случаев. Чем больше ты стараешься, тем лучше у тебя все получается. А вот в семье это не так. Отец может стараться сколько его душе угодно, а у него все равно ничего не получится. Чем больше я стараюсь достучаться до Лукаса, тем больше он меня ненавидит. Вот ты как-то сумела его разговорить, а у меня не выходит.
  – Это все потому, что ты с ним все время споришь, Ник! Ты все время стараешься ему что-то внушить, а мальчик не хочет слушать внушений.
  – Он смотрит на меня, как на пустое место.
  – Это не так. Он когда-нибудь говорил с тобой о смерти Лауры?
  – Нет. В семье Коноверов мужчины не показывают своих эмоций.
  В этот момент Ник внезапно заметил, что недалеко от них сидит Скотт Макнелли. Макнелли тоже заметил Ника и помахал ему рукой. Вместе с Макнелли за столиком сидел высокий худощавый мужчина с узким лицом и острым подбородком. Макнелли что-то ему быстро говорил, показывая пальцем в сторону Ника. Судя по всему, Макнелли и высокий мужчина решали, что делать: убираться подобру-поздорову или все-таки поужинать. Судя по всему, они решили поужинать, но предварительно встали и подошли к столику Ника.
  – Вот уж не ожидал, что ты завсегдатай этого заведения, – усмехнулся Скотт Макнелли, потрепав Ника по плечу.
  – Я здесь не завсегдатай, – сказал Ник и добавил: – Познакомьтесь, это Кэсси… А это Скотт.
  – Очень приятно, – сказал Макнелли. – А это Рэндолл Энрайт. Он помогает мне разобраться в некоторых юридических тонкостях нашей финансовой реконструкции. Ужасно скучное занятие. Для всех, кроме таких зануд, как я.
  – Очень приятно, мистер Энрайт, – сказал Ник.
  – Я тоже рад познакомиться с вами, мистер Коновер, – вежливо сказал высокий мужчина. Его пиджак был расстегнут, и, перед тем как протянуть Нику руку, он снял с носа очки и спрятал их в нагрудный карман рубашки.
  – Как дела с подписанием контракта с группой «Фишер»? – спросил Ник у Скотта Макнелли.
  – Вряд ли с этим контрактом стоит торопиться, – пробормотал Макнелли.
  – Чем раньше мы его подпишем, тем лучше.
  – Как скажешь, так и будет, – Макнелли опустил глаза и стал нервно теребить себе волосы за левым ухом. – Директор здесь ты.
  – Я надеюсь, вам понравится Фенвик, – сказала Кэсси юристу. – А когда вы возвращаетесь в Чикаго?
  Рэндолл Энрайт и Скотт Макнелли переглянулись.
  – Не ранее завтрашнего дня, – ответил юрист.
  – Приятного аппетита, – сказал Ник, всем своим видом давая понять, что обмен любезностями пора заканчивать.
  Вскоре Нику и Кэсси принесли мясо со шпинатом и картофелем.
  – Откуда ты знаешь, что он из Чикаго? – спросил Ник у Кэсси.
  – У него очень дорогой костюм. Видел этикетку «Харт, Шаффнер и Маркс» на подкладке его пиджака? Местные таких не покупают. Это явно дорогостоящий юридический консультант, которого твой финансовый директор пригласил сюда, чтобы обсудить с ним какое-то важное дело.
  Ник вопросительно посмотрел на Кэсси.
  – У него на носу были очки для чтения, а им еще не приносили меню. Значит, твой Скотт показывал ему какие-то бумаги.
  – Ах вот оно в чем дело!
  – И Скотт явно расстроился, что мы их тут застали. Ведь они пришли сюда именно по тем же соображениям, что и мы – надеясь не встретить в таком месте знакомых.
  Ник усмехнулся, ведь именно поэтому он и предложил пойти в затрапезный фенвикский «Гранд-Отель» с его прокуренным рестораном.
  – Потом эта фраза «Директор здесь ты»! Когда люди говорят такие вещи, они обычно про себя добавляют «Пока…».
  – Может, ты все-таки преувеличиваешь?
  – А может, ты не в состоянии видеть дальше собственного носа?
  – Возможно, – согласился Ник и рассказал Кэсси о секретном вояже Скотта Макнелли в Китай под предлогом невинной поездки на ранчо в Аризону.
  – Вот видишь, – пожала плечами Кэсси. – Он водит тебя за нос.
  – Весьма возможно.
  – Но он все-таки тебе нравится?
  – Да. То есть раньше нравился. Он такой смешной. И прекрасно справляется с цифрами. Мы в дружеских отношениях.
  – В этом-то все и дело. Из-за этих «дружеских отношений» ты ничего и не замечаешь. А этот Скотт готов в любой момент нанести тебе удар в спину.
  – Пожалуй, да.
  – И при этом он тебя совершенно не боится.
  – А что, он должен меня бояться?
  – Безусловно. Именно тебя, а не этого миллионера из Бостона.
  – Тодда Мьюлдара. Но ведь именно Мьюлдар теперь все решает, и Скотт это прекрасно понимает… И все-таки смешно получается. Ведь именно я взял его на работу. Неужели ему совершенно незнакомо чувство благодарности?
  – Сейчас ты мешаешь Скотту. Ты стоишь на пути к цели, которую он себе поставил. А его цель – встать во главе вашей фирмы.
  – Может, ты все-таки ошибаешься? Он не производит впечатление алчного человека.
  – Такие люди, как Скотт Макнелли, никогда не демонстрируют свою любовь к деньгам и к тому, что на них можно приобрести. Ведь ты же сам мне говорил, что он носит рубашки двадцатилетней давности.
  – Значит, ему нужны не деньги?
  – Не совсем так. Таким людям, скорее, не нужны вещи, которые можно купить за деньги. Они не разъезжают в дорогих машинах и не пьют коллекционных вин. И при этом они удавятся за деньги. Деньги для них самоцель.
  Ник задумался о хорошо известных ему местных миллиардерах – Майкле Милкене, Сэме Уолтоне и других, живущих в маленьких домиках и радующихся только при мысли о том, как ежедневно растут суммы на их банковских счетах. Он вспомнил слухи о том, что Уоррен Баффет живет в нищенском домишке в пригороде Омахи, купленном им когда-то за тридцать тысяч долларов. При этом Ник мысленно сравнил жалованье Скотта Макнелли с его скромным жилищем и подумал о том, что Кэсси, возможно, права.
  – Скотт Макнелли решил сейчас любой ценой добиться задуманного, – продолжала Кэсси, – чтобы в дальнейшем замахнуться на еще большее.
  – Все то, что ты говоришь, – у вас этому обычно учат до позы лотоса или после?
  – Ладно, если ты мне не веришь, ответь мне на один вопрос. Как ты думаешь, кем себя видит Скотт Макнелли в будущем?
  – В каком смысле?
  – Как ты думаешь, где он будет чувствовать себя лучше: продавая стулья и картотечные шкафы или ворочая финансами в «Фэрфилд партнерс»?
  – Теперь понял.
  – Тогда спроси у себя самого, на кого твой Скотт, на самом деле, работает!
  Ник криво усмехнулся.
  – Я сейчас вернусь, – сказала Кэсси и встала из-за столика.
  Пока она шла в сторону туалета, Ник любовался ее восхитительными бедрами. Очень скоро выйдя из туалета, Кэсси пошла мимо столика Скотта Макнелли и на секунду задержалась возле него. Она что-то сказала юристу, а потом присела на свободный стул рядом с ним. При этом она смеялась с таким видом, словно услышала какую-то очень остроумную шутку. Через несколько мгновений юрист что-то положил в руку Кэсси, которая опять засмеялась, встала и вернулась за столик к Нику.
  – Что это ты там вытворяла? – спросил Ник.
  – Ходила на разведку, – ответила Кэсси и протянула Нику визитную карточку юриста.
  – Ловко, – заметил Ник и прочел на карточке: «Абботсфорд-Грюндиг».
  – Особой ловкости не потребовалось. Я все-таки женщина!
  – Ну да, – сказал Ник, – я, кажется, все-таки способен видеть дальше собственного носа. И теперь я вижу на некотором расстоянии от него очень красивую женщину.
  – Я уже говорила тебе, что мы видим вещи не такими, какие они есть, а такими, какими способны их видеть.
  – Это к тебе тоже относится?
  – Это относится ко всем. Мы лжем сами себе, потому что без лжи нам не прожить и дня. Но приходит время, и ложь уходит на заслуженный отдых.
  – Что ты имеешь в виду?
  – Скажи мне правду, Ник, – сказала Кэсси и взглянула Нику прямо в глаза. – Какова истинная причина обыска у тебя дома?
  
  16
  
  Некоторое время Ник не находил слов для ответа.
  Он еще не рассказывал о том, что полиция обыскивала у него и дом, и лужайку, и кого угодно удивило бы то, что он скрыл такое событие от близкого человека. Особенно, если во всем этом был замешан отец этого человека. Лукас и Джулия знали, что полиция искала следы Эндрю Стадлера. Но они, конечно, не представляли себе, по каким соображениям полиция искала его следы именно у них дома.
  – Это Лукас тебе сказал? – осторожно начал Ник. Он старался дышать ровно и даже подцепил на вилку кусочек стейка, как будто бы тот мог полезть сейчас ему в горло.
  – Этот обыск его просто потряс.
  – Да? А мне показалось, что ему было, наоборот, интересно… Знаешь, Кэсси, я должен был тебе об этом рассказать, но не хотел тебя расстраивать. Все-таки это связано с твоим отцом…
  – Я тебя понимаю, – сказала Кэсси, вертевшая в пальцах ложку. – Я все понимаю. Они думают, что это мой отец лазал к тебе в дом.
  – Это не исключено, – сказал Ник. – Но, по-моему, они сами ничего толком не знают. У меня даже такое впечатление, что они считают меня каким-то боком причастным… – добавил он совсем не тем тоном, который репетировал про себя.
  – К его смерти? – негромко спросила Кэсси.
  Ник кивнул.
  – Так ты причастен к ней или нет?
  Ник ответил не сразу. Он не смотрел на Кэсси. Был физически не в состоянии смотреть ей в глаза.
  – В каком смысле? – наконец выдавил он из себя.
  Кэсси аккуратно положила ложку на стол рядом с ножом.
  – Если бы ты знал, что мой отец вытворяет все эти безумства, ты, наверное, попытался бы ему помочь. Или сделать так, чтобы ему помогли… Но и я все время спрашиваю себя, почему я не сделала так, чтобы ему помогли. Почему я ничего не сделала? Неужели я ничего не могла сделать? У вас на «Стрэттоне» есть программы лечения психических отклонений у сотрудников, но он больше не мог ими воспользоваться. Какой-то заколдованный круг! Он уволился, потому что был психически болен, и утратил право на лечение, потому что уволился. Это несправедливо.
  – Конечно, несправедливо, – осторожно пробормотал Ник.
  – И вот потому, что ты так решил, я так решила, и еще не знаю, кто так решил, мой папа умер! – теперь по щекам Кэсси текли слезы.
  – Кэсси! – прошептал Ник и взял ее руку. Рука казалась маленькой и очень белой в его ладони. Потом ему в голову пришла ужасная мысль о том, что его рука, старающаяся сейчас утешить плачущую девушку, держала пистолет, из которого убит ее отец.
  – Знаешь, что? – всхлипывая, пробормотала Кэсси. – Когда я узнала… Когда я узнала, что… Короче, когда я об этом узнала, сначала мне показалось, что весь мир перевернулся вверх дном, но потом я почувствовала что-то другое. Я почувствовала облегчение… Ты меня понимаешь?
  – Облегчение… – одними губами произнес Ник.
  – Больницы, припадки, его страдания. Боль. Не настоящая, но еще хуже, чем настоящая… Ему не нравилось жить в этом мире. Ему вообще не нравилось жить. Он жил не в том мире, в котором живем мы с тобой. Он жил совсем в другом, страшном и уродливом мире.
  – Вам обоим пришлось очень нелегко…
  – И вот в один прекрасный день он исчезает. Потом его находят мертвым. Его убили. Застрелили невесть за что. Но впечатление такое, что его добили, чтобы он не мучился… Тебе не кажется, что все, происходящее с нами, не случайно?
  – Наверное, многое происходит по определенной причине, – медленно проговорил Ник. – Но не все. Мне не кажется, что Лаура погибла по определенной причине. Это была простая случайность. Как будто бы с крыши случайно упал кирпич, а она случайно проходила мимо.
  – Конечно, бывают и такие нелепые совпадения, – сказала Кэсси, вытирая слезы руками. – Но и нелепые совпадения имеют свои последствия. Они могут резко изменить жизнь человека. И что же ему тогда делать? Жить дальше, как будто ничего не случилось? Или бороться?
  – Мне больше по душе первый вариант.
  – Это мне понятно, – сказала Кэсси и взъерошила свои и без того торчащие во все стороны волосы. – Знаешь, Шопенгауэр65 написал притчу под названием «Дикобразы». В ней говорится о том, как эти звери зимой жмутся друг к другу, чтобы согреться, и, естественно, страшно колют при этом друг друга своими иглами.
  – Вот это компания!
  – Значит, ты все понял. По отдельности они замерзают, а вместе они истекают кровью. Все люди такие. Вы с Лукасом не исключение.
  – Вот Лукас точно дикобраз!
  – Мне кажется, все мужчины в семействе Коноверов дикобразы, а точнее, обитатели средневековых замков, затворившие все свои ворота, поднявшие мосты надо рвами и заготовившие на стенах кипящую смолу для встречи врагов. Остается только надеяться на то, что вы не забыли набить свои подвалы провиантом на случай многолетней осады.
  – Что ж, если ты все понимаешь лучше меня, скажи мне, с моим сыном все в порядке?
  – Только до известной степени. Он, видишь ли, курит гашиш. Раза два в день. В таком состоянии ему трудно учиться.
  – Гашиш? Ты уверена?
  – Абсолютно. У него на шкафу две бутылочки «Визина» от красных глаз, а в шкафу баллончик «Фибриза».
  Ник с непонимающим видом уставился на Кэсси.
  – «Фибриз» – это такой спрей. Достаточно попрыскать им на одежду, и никакого запаха дыма! А еще у него в мусорной корзинке пустые пачки из-под сигаретной бумаги. Из нее крутят косяки.
  – Боже мой! – выдохнул Ник. – Ему всего шестнадцать лет!
  – А потом ему будет семнадцать и восемнадцать, а легче от этого никому не станет!
  – Год назад ты бы его не узнала. Он был замечательный мальчик. Спортсмен.
  – Как и его папа?
  – Да, но я не терял матери в пятнадцать лет.
  – Хуже всего то, что ты не желаешь говорить с ним об этом.
  – Но он же еще ребенок, ему трудно говорить о таких вещах.
  Кэсси задумчиво посмотрела на Ника.
  – Что ты так на меня смотришь?
  – Дело в том, что от этого хуже не только ему, – негромко проговорила Кэсси. – Хуже всего от этого тебе.
  Ник набрал побольше воздуха в грудь.
  – Если ты так любишь образные сравнения, скажу тебе, что в одной газете был комикс. Койот куда-то бежит, и вдруг земля кончается, потому что он пробежал край обрыва и не заметил. И вот, пока он по-прежнему молотит лапами, он бежит вперед по воздуху, как ни в чем не бывало, но стоит ему взглянуть вниз, как он камнем падает в пропасть. Мораль: никогда не смотри вниз!
  – Чудненько, – прищурилась Кэсси, – весьма художественно. Шопенгауэр отдыхает. Кстати, ты обратил внимание на то, что Лукас не может на тебя смотреть, а ты с трудом заставляешь себя смотреть на него? Отчего бы это?
  – Только не надо опять о дикобразах!
  – Твой сын потерял мать, и теперь ему просто необходим отец. Но тебя никогда нет дома, а когда ты дома, от тебя тоже не много прока. Ведь ты же не очень красноречив, правда? Твоему сыну нужно, чтобы ты залечил его душевные раны, а ты не можешь этого сделать, потому что просто не знаешь, как это делается. Твой сын чувствует себя очень одиноким и из-за этого бросается на тебя, а ты бросаешься на него.
  – Тебе надо работать психологом, – сказал Ник. – Мне кажется, ты все правильно отгадала.
  – А я ничего и не отгадывала. Большую часть мне рассказал сам Лукас.
  – Он тебе все это рассказал? Не может быть!
  – Он в очередной раз накурился, и у него развязался язык. Он плакал и долго говорил.
  – Он накурился в твоем присутствии?!
  – Мы курили с ним вместе, – усмехнулась Кэсси. – Одну большую жирную сигарету. И долго разговаривали. Жаль, что ты его не слышал. Ему есть что сказать. Но он не знает, как к тебе подступиться. А тебе обязательно нужно его выслушать.
  – Ты курила марихуану с моим сыном?!
  – Да.
  – Ну ты даешь! Как ты могла?!
  – Ой, папочка, может, ты меня теперь выпорешь?
  – У Лукаса и так проблемы с этой поганой травой. А тут еще ты! Он же во всем тебе подражает! Какой пример ты ему подаешь?
  – Я сказала ему, чтобы он не курил, если ему на следующий день в школу. И он сказал, что не будет.
  – Черт тебя подери! Что ты себе вообще воображаешь! Мне плевать на твое тяжелое детство! Не забывай, что сейчас ты имеешь дело с моим сыном! С шестнадцатилетним мальчиком, севшим на наркотики!
  – Выбирай выражения, Ник, – проговорила Кэсси низким хриплым голосом; она густо покраснела, и черты лица ее странно застыли. – У нас с Люком был очень откровенный разговор. Он рассказал мне много разных вещей…
  С этими словами Кэсси смерила Ника загадочным взглядом из-под полуприкрытых век.
  Ник был вне себя от злости, и вместе тем ему было страшно. Ему очень хотелось как следует отругать Кэсси за то, что она курила наркотики вместе с Лукасом, но он боялся услышать то, что она могла от него узнать. Ведь Лукас мог слышать той ночью выстрелы! Он мог подслушать разговор отца с Эдди о событиях той ночи!
  – Каких еще разных вещей? – выдавил из себя Ник.
  – Самых разных вещей, – со зловещим видом прошептала Кэсси.
  Ник закрыл глаза и стал ждать, когда его пульс придет в норму. Когда он открыл глаза, Кэсси в ресторане уже не было.
  
  17
  
  Одри получила сообщение по электронной почте от Кевина Ленегана. Эксперт по электронике из криминальной лаборатории просил Одри зайти к нему.
  Одри вскочила с места и буквально побежала в сторону лаборатории.
  – Какой у нас в городе лучший ресторан? – сразу же спросил ее Кевин.
  – Наверное, «Терра». Сама я там никогда не была.
  – А «Тако Гордито» тебе не нравится?
  – А почему ты спрашиваешь?
  – Потому что тебе придется накормить меня ужином… Я говорил тебе, что этот ящик начал записывать в три часа восемнадцать минут ночи. Через час после того времени, которое тебя интересовало. Так?
  – Говори, что ты обнаружил!
  – Жесткий диск этого записывающего устройства разбит на два раздела. В одном хранятся снятые камерами изображения, а в другом находятся программы, управляющие работой системы, – с этими словами Кевин повернулся к компьютеру, взялся за мышь и щелкнул.
  – Кстати, очень продвинутая система, – заметил он. – Поддерживает Интернет.
  – И что из этого вытекает?
  – Из этого вытекает, что хозяин этого дома может следить за происходящим в нем из своего кабинета на работе.
  – К чему ты это?
  – Просто так. Пришлось к слову. Взгляни-ка лучше на это!
  – Мне эти цифры ни о чем не говорят.
  – Но это же совсем просто. Не сложнее, чем запрограммировать таймер видеомагнитофона. Или тебе это делает муж?
  – Мой муж тоже не овладел этой премудростью.
  – Честно говоря, я тоже. Человеческому разуму это недоступно… Смотри сюда. Это журнал событий.
  – За пятнадцатое число?
  – Совершенно верно! Теперь дотумкала? В журнале говорится о том, что запись началась пятнадцатого числа в четыре минуты первого пополудни. А не пятнадцать часов позже, как можно подумать!
  – Ты нашел какие-нибудь новые изображения?
  – Нет. Ты что, не поняла? Кто-то отформатировал тот раздел жесткого диска, где хранятся изображения, а потом снова запустил запись, и стало похоже, что до трех с чем-то ночи никаких записей не велось. Но в нетронутом разделе диска есть журнал, из которого прямо вытекает, что запись началась на пятнадцать часов раньше. В журнале говорится, что должна существовать запись за пятнадцатое число, но на самом деле никаких файлов за пятнадцатое число нет.
  – Их стерли?
  – Наверняка.
  – Ты в этом уверен? – спросила Одри.
  – Я уверен в том, что запись на это устройство началась около полудня пятнадцатого числа.
  – Нет, я спрашивала, уверен ли ты, что не можешь найти здесь еще какие-нибудь изображения?
  – Уверен. Их тут нет.
  – Очень жаль.
  – Ты что, недовольна?! Я думал, ты скакать будешь от радости. У тебя есть доказательство того, что отсюда стерли интересующую тебя информацию!
  – Ты читал в детстве книжку под названием «К счастью»?
  – Нет. Мама привязывала меня к дивану напротив телевизора, и я учился жизни по телесериалам. Поэтому-то я и не женат.
  – А я эту книжку читала и перечитывала. В книжке есть мальчик Нед, и его приглашают в гости, но, к несчастью, эти гости очень далеко. К счастью, друг одолжил ему самолет, но, к несчастью, у самолета загорелся мотор…
  – Ой, какое невезенье!
  – Но, к счастью, в самолете есть парашют…
  – Но, к несчастью, Нед так обгорел, что ему не дернуть за кольцо. Я правильно догадался?
  – Вот и в деле, которое я расследую, все, как в этой книжке – не одно, так другое!
  – Моя половая жизнь протекает по тому же принципу, – заметил Кевин. – К счастью, девушка, которая нравится Кевину, приходит к нему в гости, но, к несчастью, она оказывается феминисткой и воинствующей лесбиянкой, которой надо от Кевина, только чтобы он научил ее пользоваться «Фотошопом».
  – Спасибо тебе, Кевин, – поднимаясь с табуретки, сказала Одри. – С меня обед в «Тако Гордито».
  – Ужин, – решительно заявил Кевин. – Мы договаривались об ужине!
  
  18
  
  Ник приехал на работу на полчаса позже, чем обычно. Он парковал машину перед административным зданием, когда у него зазвонил мобильный телефон.
  Ему звонила из Милана первый заместитель генерального директора корпорации «Стрэттон» по новым технологиям Виктория Зандер.
  – Ник, – сказала она, – я в Италии на Миланской международной мебельной ярмарке и так расстроена, что едва могу говорить.
  – Прошу вас, успокойтесь и расскажите, что произошло.
  – Объясните мне, пожалуйста, что происходит с проектом «Дэшборд».
  Речь шла об одном из новых проектов Виктории – серии разнообразных модульных стен и перегородок из стекла, – которым она особенно дорожила. Ник тоже дорожил им, но по чисто материальным соображениям, – у конкурентов ничего подобного не было, и этот продукт корпорации «Стрэттон» был обречен на успех.
  – В каком смысле, «что происходит»?
  – Мы потратили на этот проект столько времени и столько денег, что я вас просто не понимаю. «Приостановить разработку всех проектов, требующих крупных денежных трат». Как у вас только рука поднялась такое подписать! И могли бы меня заранее предупредить!
  – Послушайте, Виктория!..
  – Я просто не знаю, как мне работать после этого на «Стрэттоне»! «Герман Миллер» уже два года настойчиво меня переманивает, и в такой ситуации я не вижу, почему бы мне не принять их…
  – Подождите, Виктория! Успокойтесь! Кто вам сказал, что работы по вашему проекту приостановлены?
  – Да вы же сами и сказали! Я только что получила электронную почту от Скотта Макнелли!
  «Какую еще электронную почту?!» – хотел взреветь Ник, но взял себя в руки и сказал:
  – Виктория, это какая-то ошибка. Я вам скоро перезвоню.
  С этими словами Ник захлопнул дверцу автомобиля и направился на поиски Скотта Макнелли.
  
  – Мистера Макнелли нет на месте, – заявила Глория. – У него деловая встреча.
  – Где именно? – спросил у секретарши Ник.
  – Он не сказал, – немного поколебавшись, ответила Глория.
  – Пожалуйста, позвоните ему на мобильный телефон. Прямо сейчас.
  – Извините, мистер Коновер, – снова поколебавшись, сказала Глория. – Мистер Макнелли сейчас в цеху, а там мобильные телефоны не принимают.
  – В цеху? В каком именно?
  – По производству стульев. Он… Он проводит там экскурсию.
  Экскурсию?
  По сведениям Ника, Скотт Макнелли за всю свою жизнь от силы пару раз бывал в производственных помещениях «Стрэттона».
  – С кем?
  – Мистер Коновер, умоляю вас. Мне не велели…
  – Он велел вам никому об этом не говорить?
  Глория закрыла глаза и закивала:
  – Да, да. Извините, мне страшно неудобно!..
  «Извините?! Я генеральный директор этой поганой корпорации!» – захотелось взреветь Нику, но он опять взял себя в руки и отеческим тоном проговорил:
  – Ничего страшного, Глория. Все в порядке…
  
  Ник не бывал в цеху по производству стульев уже месяца три. Раньше он ходил по цехам каждый месяц, а то и чаще, смотрел, как работают люди, задавал им вопросы, выслушивал их жалобы, изучал, сколько скопилось нереализованной продукции. При этом он проверял показатели качества на каждом рабочем месте, чтобы его примеру следовали начальник цеха и все его мастера.
  Регулярным посещениям цехов Ник научился у Мильтона Девриса и любил ходить по ним до тех пор, пока не начались увольнения. Теперь, оказавшись в цеху, он чувствовал, что тонет в волнах ненависти. Ник прекрасно понимал, что, по мнению рабочих, Деврис строил завод, а Коновер его разрушает.
  Тем не менее Ник знал, что ему необходимо возобновить ежемесячные обходы цехов и здесь, в Фенвике, и на втором заводе в десяти милях от города.
  Ник поклялся себе, что обязательно будет это делать, если его в самом ближайшем будущем не уволят, а заводы не позакрывают.
  На стене из красного кирпича висела большая надпись: «С момента последнего несчастного случая прошло…». Рядом с ней висела электрическая панель, на которой светилось «322 дня». Кто-то зачеркнул слова «несчастного случая» и написал поверх них большими черными уродливыми буквами «увольнения».
  У входа в цех, как всегда пахло сваркой, припоями и горячим металлом. Эти запахи напомнили ему, как он приходил на работу к отцу летом, когда учился в школе и во время каникул в колледже.
  За обшарпанным письменным столом сидела полная девушка, встречавшая посетителей, выдававшая им защитные очки и отвечавшая на телефонные звонки. Увидев Ника, она сказала:
  – Доброе утро, мистер Коновер.
  – Доброе утро, Бетти, – сказал Ник, помнивший ее имя, но забывший ее итальянскую фамилию.
  Расписываясь в книге посетителей, Ник заметил, что Скотт Макнелли расписался в ней двадцать минут назад. Рядом с подписью Макнелли стояла еще чья-то неразборчивая подпись.
  – И вы, и мистер Макнелли! Все сразу! Что-нибудь произошло? – встревожен но спросила Бетти с итальянской фамилией.
  – Нет. Ничего. Я как раз ищу мистера Макнелли. Вы случайно не в курсе, куда он пошел?
  – Нет. Не знаю. Но он не один.
  – А как зовут его гостя?
  – Не знаю, – ответила девушка и смутилась так, словно ее застали спящей на рабочем месте, но Ник не мог ее упрекать в том, что она не стала требовать документов от человека, явившегося в сопровождении финансового директора корпорации «Стрэттон».
  – Мистер Макнелли не сказал, куда поведет своего гостя?
  – Нет. Кажется, он собирался показать ему производство.
  – Мистер Кеннеди пошел вместе с ними?
  Брэд Кеннеди был начальником цеха, и в его обязанности входило показывать свое хозяйство именитым гостям.
  – Нет. Позвать его?
  – Не надо.
  Ник надел дурацкие на вид защитные очки и вошел в цех.
  Он уже позабыл, какой там стоит грохот. На площади в миллион квадратных футов с металлом проделывали всевозможные шумные операции. В цеху Ник пошел по «зеленой дорожке» – выкрашенному зеленой краской участку пола, на который никогда не заезжали носившиеся на невероятной скорости электрические автопогрузчики. Пол цеха содрогался. Это работал тысячетонный пресс, штамповавший основания для кресел «Стрэттон-Симбиоз». Пресс находился в прямо противоположном конце цеха, но его удары ощущались повсюду.
  Ник гордился заводскими цехами. Сердце «Стрэттона» билось именно здесь, а не в шикарном административном здании с его серебристыми кабинками, плоскими компьютерными мониторами и прочими сверкающими декорациями. Пульсом корпорации «Стрэттон» были удары гигантского пресса, от которых содрогались все внутренности у проходящих мимо него людей. Рядом с этим прессом работало еще несколько допотопных и опасных гидравлических агрегатов, способных играючи гнуть стальные трубы со стенками дюймовой толщины. Отец Ника работал как раз на таком станке – шипящем чудовище, готовом в любой момент отхватить зазевавшемуся рабочему руку. Отцу Ника такой станок откусил кончик безымянного пальца, не столько разозлив его, сколько раздосадовав, потому что настоящей причиной несчастья был не станок, а невнимательность того, кто на нем работал. Отец Ника ругал только себя самого за то, что после многих лет работы допустил такой досадный промах.
  Ник долго искал Скотта Макнелли и злился на него все больше и больше. Ника выводила из себя мысль о том, что Макнелли, которого он сам же пригласил работать на «Стрэттон», имеет теперь наглость, не сказав ему ни слова, закрывать проекты, прекращать их финансирование и вести какие-то непонятные закулисные игры.
  В цеху трудилось четыреста рабочих и около сотни служащих, производящих стулья для обтянутых брюками и юбками от «Армани» и «Прада» задниц банкиров, директоров и высокооплачиваемых дизайнеров.
  Ник всегда поражался царящей в цеху чистоте. Нигде не было видно пролитого масла, на каждом рабочем месте виднелась разборчивая табличка. На каждом участке висели сводки по травматизму. Зеленым в них были отмечены дни, прошедшие без происшествий, желтым – дни, когда кто-то был легко травмирован, и красным – дни, когда кого-то увезли в больницу.
  Криво усмехнувшись, Ник порадовался тому, что закон не требует наличия таких сводок в домах у работников «Стрэттона», а то каким бы цветом он отметил тот день, когда застрелил Эндрю Стадлера?
  Ник высматривал двоих мужчин в костюмах, которые должны были выделяться своим видом среди рабочих (и немногочисленных работниц) в футболках, джинсах и пластиковых касках.
  На заметных местах висели большие пропагандистские мониторы, на которых то и дело возникали крупные надписи вроде: «„Стрэттон“ – большая семья. Мы заботимся о Вас! Требуйте список льгот для Вас и членов Вашей семьи!», «Каждый инспектор – наш потенциальный покупатель!» или «„Стрэттон“ поздравляет Джима Сойера с юбилеем – 25 лет безупречной работы на нашем заводе!»
  Радио исполняло бодрую музыку.
  Ник подошел к участку сборки кресел «Стрэттон-Симбиоз». Он сам скопировал метод их сборки с того, что видел на заводе «Форда», и организовал переход на новую технологию. Теперь перед каждым рабочим местом висел световой индикатор, цвет которого менялся с зеленого на желтый, а потом – на красный, отмечая течение времени, отведенного на сборку каждого изделия. Зато теперь на сборку одного кресла уходило всего пятьдесят четыре секунды. А еженедельно в этом цеху производилось десять тысяч кресел «Стрэттон-Симбиоз».
  Ник прошел мимо робота, смывающего масло с деталей перед сборкой и автоматически отбрасывающего их в разноцветные контейнеры, из которых их затем брали рабочие. Потом он в невольном восхищении остановился перед недавно приобретенным новым роботом, отбирающим нарезанные на куски одинакового размера прямые металлические прутки, изгибающим их в пяти местах на установленное количество градусов и нарезающим их на нужное количество частей. Весь процесс занимал двенадцать секунд. Ни секундой больше, ни секундой меньше.
  Перед прессом, изготавливающим стальные трубки, спал рабочий с зелеными затычками в ушах. Вероятно, Ник застал его в момент перерыва…
  Сменный мастер Том Пратт заметил Ника и, махая рукой, поспешил ему навстречу. Нику невозможно было уклониться от разговора с ним.
  – Здравствуйте, мистер Коновер! – Пратт был невысоким коренастым человечком такого плотного телосложения, словно только что вышел из-под пресса. – Давненько вы к нам не заходили!
  – Много работы! – крикнул Ник, стараясь перекричать грохот машин. – Вы не видели Скотта Макнелли?
  Пратт кивнул и ткнул пальцем в дальний конец цеха.
  – Спасибо!.. А это что такое? – с этими словами Ник показал на оранжевый контейнер, полный колесиков для стульев.
  Странно! Новая компьютерная система инвентаризации, введенная Скоттом Макнелли, следила за тем, чтобы на заводе не оставалось лишних деталей, отсутствие которых, по теории самого же Макнелли, – залог экономичного производства.
  – А что я могу поделать, мистер Коновер! Они прибывают и прибывают. Мы же не сами их делаем!
  – Странно. Что-то раньше я такого не замечал. Надо позвонить поставщику в Сент-Джозеф. Там эти колесики делает для нас завод компании «Пирлес».
  – Нет, сэр, – крикнул Пратт. – С прошлого месяца у нас другой поставщик. Теперь колесики к нам везут из Китая!
  – Что?
  – Из Китая! Не понимаю, зачем это нужно! Если раньше попадался брак, нам его тут же меняли. Ведь до Сент-Джозефа рукой подать! А теперь надо отправлять их морем назад в Китай и ждать прибытия следующего судна!
  – А кто поменял поставщика?
  – Брэд Кеннеди сказал, что на этом настоял Тед Холландер. Брэд возражал, но его не послушали. Сказали, что китайские колесики гораздо дешевле!
  Тед Холландер был директором по снабжению и подчинялся непосредственно Скотту Макнелли.
  Ник сжал кулаки.
  – Посмотрим, что тут можно сделать, – дипломатично сказал Ник. – Стоит начать экономить, как некоторые явно перегибают палку.
  Ник пошел было дальше, но Пратт удержал его за руку.
  – Постойте, мистер Коновер!
  – Что еще?
  – Проклятая линия для производства плоских заготовок останавливается уже во второй раз с начала дневной смены. Из-за нее нам не выполнить план!
  – Ей же в обед сто лет!
  – Вот именно! Наладчики говорят, что ее нужно срочно менять. Я знаю, что другая такая линия стоит уйму денег, но, по-моему, выбирать не приходится!
  – Мне остается только положиться на ваше мнение, – вежливо сказал Ник.
  Пратт удивленно покосился на Ника. Он явно ожидал возражений.
  – Поймите меня правильно, – продолжал Пратт. – Новая линия нужна, чтобы не останавливать производство. Ее надо приобретать как можно скорее.
  – Я с вами полностью согласен.
  – Но ведь нашу заявку на новую линию отклонили, – крикнул Пратт. – Ваши люди сказали нам, чтобы мы повременили, потому что «Стрэттон» не пойдет сейчас на крупные расходы!
  – Какие именно «мои люди»?
  – Мы отправили заявку в прошлом месяце, а две недели назад нам так ответил Холландер.
  – «Стрэттон» пойдет на любые расходы в интересах бесперебойного производства! – заявил Ник. – А то как же работать нашим заводам!.. Опять кто-то перегнул палку, – добавил он, сокрушенно покачав головой.
  Внезапно Ник заметил двоих мужчин в костюмах и защитных очках. Они быстро шагали мимо деталей, сложенных штабелями в проходах, по направлению к выходу из цеха. Скотт Макнелли, оживленно размахивая руками, что-то рассказывал своему спутнику, которого Ник сразу узнал. Это был юрист из Чикаго, с которым он накануне вечером познакомился в ресторане.
  Этот юрист якобы консультировал Макнелли по вопросам финансовой реконструкции. Зачем же Скотту Макнелли, ничего не знающему о реальном производстве в цеху, тайно водить на завод юриста, которому там явно нечего делать?
  Ник хотел было нагнать обоих и задать им этот вопрос, но потом передумал. Ему уже надоело выслушивать откровенную ложь.
  
  19
  
  Кэсси не прислала Нику электронной почты. Собственно говоря, Ник и не ожидал от нее никаких сообщений, но чувствовал, что должен перед ней извиниться. Поэтому он нашел ее электронный адрес и написал:
  
  «Куда девался мой дикобразик?
  Н.»
  
  Потом он поправил монитор и ввел в окошко поисковой системы имя Рэндолла Энрайта и название его фирмы с визитной карточки, которую добыла Кэсси.
  Помимо других городов у фирмы «Абботсфорд-Грюндиг» были офисы в Лондоне, Чикаго, Лос-Анджелесе, Токио и Гонконге.
  На домашней странице фирмы Ник прочитал следующее:
  
  «Более двух тысяч юристов фирмы „Абботсфорд-Грюндиг“ в 25 офисах по всему миру предоставляют свои услуги национальным и международным корпорациям, организациям и правительственным учреждениям…»
  
  Ник еще раз ввел имя Рэндолла Энрайта. Оно возникло наряду с другими именами на странице с заголовком «Слияние и приобретение компаний». Эта страница гласила:
  
  «Юристы нашего отдела „Слияние и приобретение компаний“ специализируются на сделках, одновременно подпадающих под законодательство различных государств. Они оказывают консультации по вопросам получения лицензий и по соблюдению требований действующих законов. Они оказывают юридические консультации в рамках более двадцати действующих законодательств. Среди наших клиентов много крупных корпораций, действующих в области телекоммуникаций, промышленности и обороны…»
  
  И так далее, и тому подобное.
  В любом случае Ник понял, что специалисты фирмы «Абботсфорд-Грюндиг» не занимаются реструктурированием финансов.
  Скорее всего, им не занимался и Скотт Макнелли, преследующий совсем другие цели.
  
  На юристе «Стрэттона» Стефании Ольстром был темно-синий костюм, белая блузка и массивное золотое ожерелье явно призванное сделать ее облик авторитетным. Вместо этого тяжелое ожерелье и такие же большие золотые серьги делали Стефанию очень маленькой. У нее были короткие седые волосы, глубокие складки вокруг рта и мешки под глазами. Ей было лет пятьдесят, но выглядела она на все семьдесят. Возможно, труд в корпорациях быстро старит юристов.
  – Садитесь, пожалуйста, – предложил ей Ник.
  – Благодарю вас, – обычным озабоченным тоном пробормотала Стефания Ольстром. – Вы просили меня найти информацию о фирме «Абботсфорд-Грюндиг»?
  Ник кивнул.
  – Я не знаю, что именно вас интересует, но речь идет о крупной международной фирме с офисами во многих странах. Она возникла в результате объединения одной старой британской фирмы с немецкой.
  – А Рэндолл Энрайт?
  – Он занимается слиянием и приобретением различных организаций. Имеет хорошую репутацию. Специалист по китайским законам. Провел много лет в Гонконге, пока, по настоянию жены, не вернулся в Соединенные Штаты… А можно узнать, почему он вдруг так вас заинтересовал?
  – Я тут натолкнулся на его имя… – уклончиво ответил Ник. – А что вы знаете о фирме «Стрэттон-Азия»?
  – Не очень много, – нахмурилась Стефания. – Это созданная Скоттом Макнелли дочерняя корпорация. Но он никогда не обращался по ее поводу в мой отдел.
  – Вас это не удивляет?
  – У нас и так много дел, и мы не ищем себе лишней работы. Я просто думала, что он пользуется услугами юристов в Гонконге.
  – Взгляните на это, – сказал Ник и подал Стефании лист бумаги с электронной перепиской между Мартином Лаем в Гонконге и Скоттом Макнелли, обнаруженной Эдди Ринальди в недрах стрэттоновских серверов. – Десять миллионов долларов отправились в какой-то банк в Макао, – добавил Ник, пока Стефания изучала содержание листа. – О чем это может говорить?
  Стефания быстро взглянула на Ника и тут же опустила глаза.
  – Я не понимаю сути вашего вопроса, – пробормотала она.
  – При каких обстоятельствах десять миллионов долларов обычно переводят на анонимный банковский счет в Макао?
  – Я не имею права делать заявлений, которые могут пойти во вред другим лицам, – покраснев, сказала Стефания. – И в любом случае мои заявления будут бездоказательны.
  – Я настойчиво прошу вас высказать свое мнение.
  – Надеюсь, оно останется между нами?
  – Разумеется.
  Немного поколебавшись, Стефания Ольстром сказала:
  – В Макао отмывают деньги. В банках Макао открывают тайные счета китайские лидеры. Так же, как свергнутые диктаторы из третьего мира открывают счета на Каймановых островах.
  – Очень интересно. Продолжайте.
  – Это или украденные деньги, – явно чувствуя себя не в своей тарелке, продолжала Стефания, – или взятка… Но поймите меня правильно. Это только предположение!
  – Конечно, конечно!
  – Строго между нами!
  – Вы боитесь Скотта Макнелли?
  У Стефании бегали глазки. Она не поднимала головы.
  – Но ведь он же мой подчиненный! – заметил Ник.
  – На бумаге, – пробормотала Стефания.
  – В каком смысле? – воскликнул Ник, побледнев от гнева.
  – Согласно штатному расписанию, мистер Макнелли подчиняется вам! – быстро сказала Стефания. – Я имела в виду только это!
  
  20
  
  – У меня кое-что для тебя есть, – сказал Нику по телефону Эдди Ринальди.
  – Встречаемся в маленькой комнате для совещаний через десять минут, – сказал Ник.
  – Может, ты лучше зайдешь ко мне? – поспешил предложить Эдди.
  – Зачем?
  – Мне надоело кататься туда-сюда на лифте.
  Ник решил не унижаться до споров с подчиненным, пробормотал «Хорошо» и повесил трубку.
  
  – Ты не представляешь себе, какое количество электронных сообщений отправляет Макнелли! – сказал Эдди, развалившись в новом кресле. Ник заметил, что это была очень дорогая сверхсовременная и супермодная разновидность кресла «Стрэттон-Симбиоз», обтянутая мягчайшей кожей от «Гуччи». – Можно подумать, что он – электронный генератор спама.
  – Ну и что? – спросил Ник, разглядывая новый плоский монитор на письменном столе у Эдди.
  – Кроме того, Макнелли заказывает по Интернету «Виагру». Жрет ее горстями. Наверное, стесняется покупать в аптеке. Боится, что узнают. Город наш невелик.
  – Плевать на его «Виагру»!
  – А еще он заказывал по Интернету кассеты с порнографическими фильмами. «Горячие попки», «Анальные радости». Как тебе это нравится?
  – Мне на это наплевать, – повторил Ник. – Это меня не касается. Меня интересует только то, что касается нас.
  – А вот это, – сказал Эдди и, выпрямившись в кресле и достав откуда-то большую папку, кинул ее на стол перед Ником, – касается нас непосредственно. Интересно, насколько хорошо ты знаешь эту Кэсси Стадлер?
  – Ты опять?! – рявкнул Ник. – Перестань читать мою электронную почту, или я…
  – И что же ты сделаешь? – спросил Эдди, глядя Нику прямо в глаза.
  Ник покачал головой и промолчал.
  – Не забывай о том, что мы теперь в одной лодке, – сказал Эдди, и Ник прикусил язык. – Куда я, туда и ты… Кстати, – насмешливым тоном продолжал Эдди, – не забывай о том, что мне совершенно необязательно читать твою электронную почту. Мне и так прекрасно известно все, что происходит у тебя дома.
  – Каким это образом? – нахмурившись, пробормотал Ник.
  – Твои камеры подключены к Интернету и передают изображение на сервер «Стрэттона», – пожал плечами Эдди. – Нравится тебе это или нет, а я все равно вижу всех, кто приходит к тебе домой. А эта девчонка ошивается у тебя постоянно.
  – Ты не смеешь шпионить за мной!
  – Еще пару недель назад ты умолял, чтобы я тебе помог. А сейчас ты еще раз скажешь мне спасибо. Тебе известно, что эта девка сидела восемь месяцев в психушке?
  – Не восемь, а шесть, – ответил Ник. – И это был не сумасшедший дом. Она лежала в больнице в связи с депрессией после того, как при пожаре в общежитии сгорели студентки, вместе с которыми она училась.
  – А тебе известно, что за последние шесть лет она вообще не платила налогов? Выходит, она шесть лет не работает. Это не кажется тебе странным?
  – Мы здесь не в отделе кадров и не в налоговой полиции. Между прочим, она преподавала йогу. По-твоему, в кругу преподавателей йоги принято регулярно платить налоги?
  – Подожди. Сейчас ты еще не то узнаешь. Ее зовут совсем не Кэсси.
  Ник нахмурился.
  – Хелен, – усмехнулся Эдди. – Ее настоящее имя Хелен Стадлер. Так значится в ее свидетельстве о рождении. Каких-либо данных о том, что она официально меняла имя, нет.
  – Ну и что? К чему ты клонишь?
  – Она мне не нравится, – заявил Эдди. – Что-то в ней не то. Мы уже с тобой об этом говорили, но я все-таки повторю еще раз. Ты очень рискуешь. Я не знаю, что она вытворяет с тобой в постели, но это не стоит пожизненного тюремного заключения.
  – Я просил тебя узнать, что замышляет Скотт Макнелли. Остальное тебя не касается!
  Немного помолчав, Эдди достал другую папку.
  – Вот зашифрованные документы, о которых я тебе говорил. Мои ребята их расшифровали. На самом деле это черновые проекты одного и того же документа, курсировавшего между Макнелли и каким-то юристом в Чикаго.
  – Рэндоллом Энрайтом?
  – Так точно.
  – О чем говорится в документе?
  – Не знаю. Море юридической терминологии.
  Ник стал смотреть содержимое папки. Многие листы были помечены словом «Проект» или «Черновик». Документы действительно пестрели юридическими терминами и кишели цифрами – уродливые исчадия бухгалтерской и юридической казуистики.
  – Может он продает секреты нашей фирмы? – предположил Эдди.
  – Да нет, – покачал головой Ник, у которого захватило дух от того, что он понял. – Он продает всю нашу фирму.
  
  21
  
  – Почему вы мне так доверяете? – спросила Стефания Ольстром, с которой Ник встретился в небольшом помещении для совещаний на ее этаже, потому что в другом месте их могли заметить вместе и без труда подслушать разговор.
  – В каком смысле?
  – Вы что, не понимаете, что Скотт Макнелли готовит удар вам в спину? И это при том, что вы сами пригласили его сюда работать!
  – Я поверил ему. Это было ошибкой… А вы тоже собираетесь ударить меня в спину?
  – Я? Нет, – ответила Стефания и улыбнулась. – Я просто смущена и польщена вашим доверием.
  Ник никогда раньше не видел улыбки на лице Стефании, сморщившемся совершенно комичным образом.
  – Что ж, – сказал Ник. – Если я ошибся в одном человеке, это еще не значит, что я не должен доверять остальным.
  – С этим я согласна, – сказала Стефания и водрузила на нос очки. – Итак, вы и сами поняли, что это за документ?
  – Это окончательное соглашение о купле-продаже, – сказал Ник.
  За свою рабочую карьеру ему приходилось читать сотни контрактов. От их ужасающего юридического языка у него болела голова, но он научился докапываться до смысла, скрывающегося за шеренгами диковинных слов.
  – «Фэрфилд партнерс» продают нас какой-то фирме из Гонконга, именуемой «Пасифик-Рим», – сказал он.
  – Это не совсем так, – покачала головой Стефания. – Насколько я понимаю, все это выглядит довольно странно. Во-первых, в контракте не указывается вообще никаких активов – никаких заводов, сотрудников и всего такого. Если покупателю они нужны, они обязательно должны быть перечислены в контракте. Далее, в статье о претензиях и гарантиях говорится, что покупатель несет на себе все расходы по закрытию производственных мощностей в США и по увольнению всех сотрудников. Лично мне вполне ясно, что «Пасифик-Рим» приобретает только торговую марку «Стрэттон» и собирается избавиться и от заводов, и от их сотрудников.
  Ник удивленно вытаращил глаза.
  – Конечно, у них полно своих заводов в Шэньчжэне, но неужели они действительно готовы заплатить такие огромные деньги только за торговую марку? – недоверчиво воскликнул он.
  – Это вполне вероятно. «Стрэттон» – это в первую очередь класс – известная, надежная американская фирма, прославившаяся элегантностью и солидностью своей мебели. А кроме торговой марки они получат наработанные нами каналы распространения нашей продукции. Вы только подумайте! Себестоимость нашей продукции, изготовленной в Китае, будет ничтожной, а потом они прилепят к ней этикетку «Стрэттон» и продадут по цене, которая принесет им высокую прибыль и при этом окажется гораздо ниже цен остальных американских производителей!
  – И что это за фирма «Пасифик-Рим»?
  – Понятия не имею, но для вас узнаю. Судя по всему, этот Рэндолл Энрайт работает не на «Фэрфилд партнерс», а на покупателя, то есть как раз на «Пасифик-Рим».
  Ник кивнул. Теперь он понимал, зачем Скотт Макнелли организовал Энрайту экскурсию по заводу. Выходит, Энрайт приехал в Фенвик осматривать завод от лица его покупателей, которые сами не захотели появляться на «Стрэттоне», чтобы сохранить в тайне грядущую сделку.
  – Они могли бы поставить вас в известность хотя бы ради соблюдения приличий, – сказала Стефания.
  – Им известно, что я ни за что на это не соглашусь.
  – Поэтому-то они и ввели Скотта Макнелли в состав совета директоров. Азиаты всегда желают вести переговоры только с высшими руководителями. Кстати, если бы Тодд Мьюлдар считал, что ваше увольнение принесет ему какую-либо пользу, он давно бы уже от вас избавился.
  – Совершенно верно.
  – Да вот только ваше увольнение сейчас ему только навредит. Дело в том, что увольнение генерального директора накануне сделки всегда отпугивает покупателей. Все начинают судорожно прикидывать, какие проблемы возникли у компании. Кроме того, у вас много полезных связей. Поэтому они решили, что вас лучше не увольнять, а изолировать. Что они, собственно, и сделали.
  – Раньше я думал, что Тодд Мьюлдар просто дурак, а теперь понимаю, что он еще и мерзавец… А что значит вот это дополнительное соглашение?
  – Никогда не видела ничего подобного, – поджала губы Стефания. – Насколько я понимаю, оно должно подтолкнуть покупателя на незамедлительное совершение сделки. Но это лишь моя догадка. Тут требуется мнение специалиста.
  – Кого, например? Среди тех, кого я знаю, только Макнелли способен разобраться в таких заковыристых фразах.
  – Макнелли не один на свете, – сказала Стефания. – Помните, был такой Хаченс?
  
  22
  
  Отныне Ник боялся появляться в общественных местах.
  Это не касалось его работы, он уже привык надевать маску уверенного, вежливого и дружелюбного генерального директора Ника Коновера, в то время как его снедала непрерывная внутренняя тревога. В первую очередь это касалось тех мест, где собирались незнакомые ему или малознакомые люди, например, у детей в школе, в магазине или в ресторане за обедом. В таких местах Нику было очень тяжело делать вид, что с ним все в порядке.
  Ему и раньше было нелегко видеть уволенных им людей, вежливо и дружелюбно произносить дежурные слова, зачастую подвергаясь при этом бойкоту с их стороны. Но теперь все это стало просто невыносимо. Куда бы Ник ни шел, с кем бы он ни встречался, ему казалось, что у него на лбу написано огромными красными буквами: «УБИЙЦА».
  Так же он чувствовал себя и сегодня вечером на концерте у Джулии. Его дочь долго и со страхом ждала этого концерта, который проходил в одном из старых, пропахших плесенью городских театров. На желтую сцену поставили большой рояль «Стейнвей», раздвинули красный бархатный занавес, а гостей усадили на такие же красные бархатные кресла с неудобными деревянными спинками.
  Мальчики в маленьких фраках с бабочками и девочки в белых платьицах возбужденно сновали по фойе театра. Бросались в глаза двое маленьких негритят в пиджачках с галстуками. Они сопровождали свою старшую сестру в белом платье и с большим бантом в волосах. Для Фенвика с его небольшим негритянским населением это было необычное зрелище.
  К своему удивлению, Ник увидел Эбби, старшую сестру Лауры. Эбби была на несколько лет старше Лауры, у нее тоже было двое детей. Ее муж имел постоянный доход от средств, вложенных в банк и был абсолютно ничем не примечательной личностью. Он называл себя писателем, но большую часть времени играл в теннис или гольф. У Эбби были такие же светлые голубые глаза, как у Лауры, такая же лебединая шея, но у Лауры были вьющиеся кудри, а волосы Эбби были прямыми и ниспадали ей на плечи. Она была замкнутее покойной сестры и выглядела недоступной. Ник не очень ее любил, и она, кажется, отвечала ему тем же.
  – Здравствуй, – сказал Ник, взяв Эбби за локоть. – Очень мило с твоей стороны прийти на концерт. Джулия приятно удивится.
  – Это со стороны Джулии было очень мило пригласить меня на концерт, – парировала Эбби.
  – Так это она тебя пригласила?
  – А разве не ты сказал ей меня пригласить?
  – Джулия многие вещи уже решает самостоятельно… А как у тебя дела?
  – У нас все нормально. А как твои дети?
  – Иногда ничего, – пожал плечами Ник, – а иногда и не очень. Они по тебе скучают.
  – Да? Но ты-то, надеюсь, без меня не скучаешь? – язвительно проговорила Эбби.
  – Будет тебе, – сказал Ник. – Мы все рады тебя видеть. Почему ты к нам никогда не заходишь?
  – Ну потому… – начала Эбби, – потому… Нет, мне трудно об этом говорить…
  – О чем?
  – Видишь ли, Ник, – пробормотала Эбби. – С тех пор как…
  – Ладно, ладно, – поспешил перебить ее Ник. – Но ты все равно заходи к нам, мы все будем рады.
  – Нет, Ник, – еле слышно прошептала Эбби и опустила глаза. – Дело в том, что, когда я вижу тебя… – Эбби подняла на Ника глаза, потом снова уставилась в пол и наконец выговорила: – Мне очень тяжело видеть тебя, Ник.
  Нику показалось, что ему нанесли удар в солнечное сплетение. Он вспомнил, как одевал набальзамированное тело Лауры, покоившееся на металлическом столе. Он упросил директора салона ритуальных услуг разрешить ему самому одеть покойную жену, но не мог в тот момент смотреть на ее лицо.
  – Ты думаешь, она погибла из-за меня?
  – Давай не будем об этом говорить, – оборвала Эбби. – А где Джулия?
  – Да где-то здесь.
  Почувствовав чью-то руку у себя на плече, Ник повернулся и, к своему огромному удивлению, увидел Кэсси.
  – Кэсси! – воспрянув духом, воскликнул Ник. – Откуда ты?
  Кэсси приподнялась на цыпочки и быстро чмокнула Ника в губы.
  – Как же я могла пропустить такое событие!
  – Неужели Джулия и тебе приказала сюда явиться?
  – Она рассказала мне о своем концерте. И этого было достаточно. Близкие просто обязаны ходить на такие концерты. Ты так не считаешь?
  – Я… э…
  – Брось ты! Ведь мы же с ней почти родные. Кроме того, я обожаю классическую музыку. Ты не веришь?
  – Что-то сильно в этом сомневаюсь.
  Кэсси исчезла так же внезапно, как и появилась.
  – Это твоя подружка? – с плохо скрываевым презрением в голосе спросила Эбби.
  У Ника похолодело внутри.
  – Это… Ее зовут Кэсси, но она…
  Кто она? Не подружка? Кто же тогда? Может, я просто с ней сплю? При этом я убил ее отца. Забавное совпадение, не так ли? Расскажи об этом своему мужу. Писатель он или не писатель! Пусть напишет об этом роман!
  – Очень красивая, – насмешливо прищурившись, процедила Эбби.
  Ник кивнул, чувствуя себя полным идиотом.
  – Впрочем, не сказала бы, что она в твоем вкусе. Она что, художница или что-то в этом роде?
  – Да. Художница. И преподает йогу.
  – Очень рада, что у тебя снова появилась женщина, – ядовито прошипела Эбби. – Ведь прошел уже год. И трауру конец! – добавила она, пронзив Ника ледяным взглядом.
  Ник не нашелся, что ей ответить.
  
  Латона поучала своих злополучных собеседников, размахивая у них перед носом указательным пальцем с коралловым ногтем устрашающих размеров. Одри знала, откуда у Латоны взялись такие ногти, потому что та уже давно надоедала Одри уговорами купить у нее французский маникюрный набор именно с такими чудовищными накладными ногтями. На Латоне было просторное ярко-зеленое гавайское платье и огромные звенящие серьги.
  – Я легко могу зарабатывать сто пятьдесят долларов в час, – распиналась Латона, – участвуя в интерактивных опросах по Интернету. Я буду сидеть дома в пижаме за компьютером и выражать свое мнение, а они мне будут за это платить!
  Увидев Одри, Латона расплылась в улыбке.
  – А я-то думала ты на работе! – воскликнула она, прижимая Одри к своей необъятной груди. – Неужели и Леон явился?
  Латона тут же позабыла об интерактивных опросах, и жертвы ее красноречия поспешили унести ноги.
  – Я не знаю, где Леон, – призналась Одри. – Когда я заезжала домой, его там не было.
  – Где бы он ни был, ясно, что он не на работе, – хмыкнула Латона.
  – Может, ты знаешь, где он пропадает? – выдавила из себя Одри, хотя ей было очень неудобно спрашивать такие вещи.
  – Думаешь, Леон передо мной отчитывается?
  – Не знаю… – Одри придвинулась поближе к Латоне. – Не знаю. Я просто не знаю, что и думать.
  – Ты слишком много думаешь о нем. Он этого не заслуживает.
  – Дело не в этом. Дело в том, что его теперь почти совсем не бывает дома.
  – Считай, что тебе крупно повезло!
  – А ведь у нас уже очень давно не было близости, – выдавила из себя Одри.
  – Умоляю тебя, – покачала головой Латона. – Меня совершенно не волнуют подробности половой жизни моего пропащего братца.
  – Но Латона! Попробуй понять меня! Мне кажется, с ним что-то происходит!
  – Что такое? Совсем спился?
  – Нет. Просто его не бывает дома.
  – Думаешь, этот подлец тебя обманывает?
  Одри стиснула зубы и со слезами на глазах кивнула.
  – Хочешь, я с ним поговорю? Я даже могу его кастрировать!
  – Нет. Пока не надо. Попробую сама разобраться.
  – Как хочешь. Если что, сразу звони, и я объясню этому ублюдку, какую замечательную женщину он вознамерился обвести вокруг пальца!
  
  23
  
  Одри чуть не расплакалась, слушая, как дочь Николаса Коновера исполняет первую прелюдию из «Хорошо темперированного клавира». Конечно, девочка играла посредственно – несколько раз попала не на ту клавишу, играла механически, без особого чувства. Камилла, например, играла гораздо лучше – с блеском и задором исполнила вальс Брамса, при звуках которого у Одри сердце наполнилось гордостью. Но дело было совсем не в этом. Одри думала о том, что́ скоро случится с Джулией Коновер. Эта маленькая девочка, неуклюжая в новеньком платьице, уже потеряла мать, и, казалось, большей трагедии себе не представить. Но в самом ближайшем будущем ей предстояло потерять и отца!
  Через пару дней ее отец будет арестован по обвинению в убийстве. После этого Джулия будет видеть его только на свиданиях в тюрьме. На нем будет оранжевый спортивный костюм, и разговаривать они будут через пуленепробиваемое стекло. Потом ее отца будут судить, вокруг нее будут ходить самые отвратительные слухи, она будет плакать по ночам, и некому будет ее успокоить. Кто будет ее утешать? Приходящая за деньги нянька? При мысли об этом у Одри сердце обливалось кровью.
  Очень скоро жизнь этой девочки, не обещающей стать знаменитой пианисткой, но излучающей радость и дружелюбие, резко изменится навсегда. Выходило, что жертвой убийства был не только Эндрю Стадлер. Жертвой убийства была и эта маленькая девочка. Такие мысли наполняли сердце Одри печалью и недобрыми предчувствиями.
  После того как учительница музыки миссис Гварини поблагодарила всех слушателей за внимание и предложила им освежиться напитками в фойе театра, Одри обернулась и увидела Николаса Коновера.
  У Коновера в руках была видеокамера. Рядом с Коновером сидела красивая молодая женщина, а рядом с ней – сын Коновера Лукас. Молодая женщина нежно погладила Коновера ладонью по щеке, а Одри подпрыгнула от неожиданности. Она узнала эту женщину. Это была Кэсси Стадлер. Дочь Эндрю Стадлера.
  Одри не знала, что и думать.
  Выходит, Николас Коновер спит с дочерью человека, которого он убил!
  Все закружилось перед глазами у Одри, как в калейдоскопе.
  
  24
  
  Оба они приезжали на работу в одно и то же время, и рано или поздно им суждено было встретиться.
  Ник Коновер и Скотт Макнелли старательно избегали друг друга. На совещаниях, где им обоим приходилось присутствовать, они общались достаточно вежливо, но теперь ничего не обсуждали в неформальной обстановке ни до, ни после заседания.
  Сейчас же им было не избежать встречи нос к носу. Ник стоял и ждал лифта, когда подошел Скотт Макнелли.
  – Доброе утро, Скотт, – первым поздоровался Ник.
  – Доброе утро, Ник.
  Воцарилось молчание.
  К счастью, подошел еще один человек – женщина из бухгалтерии. Она поздоровалась с Макнелли, которому подчинялся ее отдел, а потом смущенно пробормотала: «Здравствуйте!» в сторону Ника.
  Втроем они поехали вверх. Женщина вышла на третьем этаже.
  – Значит, ты теперь очень занят? – с неожиданной для себя самого злобой в голосе спросил Ник у Макнелли.
  – Как обычно, – пожал плечами тот.
  – А занимаешься ты в основном тем, что отменяешь новые проекты. Например, «Дэшборд».
  – Да, я отложил его выполнение, – секунду поколебавшись, сказал Макнелли.
  – Я что-то не помню, чтобы в твои обязанности входила работа с новыми проектами.
  Некоторое время Макнелли молчал, словно не желая отвечать на замечание Ника, а потом пробормотал:
  – Меня касаются все расходы таких масштабов.
  Лифт поднялся на верхний этаж.
  – Ну ладно. До встречи, – с заметным облегчением в голосе сказал Макнелли, но Ник нажал на кнопку аварийной остановки. Двери лифта так и не открылись, и сработал звонок аварийной сигнализации.
  – Ты что?!
  – На кого ты работаешь, Скотт? – сквозь зубы процедил Ник, прижав Макнелли в угол кабины лифта. – Думаешь, я не знаю, что происходит?
  Ник был готов к тому, что покрасневший Макнелли, как всегда, станет отшучиваться, но прочел в расширившихся зрачках финансового директора не страх, а злобу.
  «Он не боится тебя», – сказала Нику Кэсси.
  – Мы не на войне, Ник. Здесь нет линии фронта…
  – Слушай меня внимательно! Ты больше не посмеешь отменять или «откладывать» наши проекты, не доложив сначала об этом мне. Ясно?!
  – Все не так просто, – Скотт Макнелли говорил спокойно, хотя у него и начал нервно дергаться левый глаз. – Я весь день напролет принимаю решения…
  В шахте лифта по-прежнему звенел звонок.
  Ник понизил голос почти до шепота.
  – Не забывай, на кого ты работаешь, Скотт! Любые твои приказы и распоряжения, выходящие за пределы твоих прямых обязанностей, будут мною отменяться. При необходимости прилюдно. Нравится тебе это или нет, – прошипел Ник, – но ты работаешь здесь на меня. Не на Тодда Мьюлдара и не на Уилларда Осгуда, а на меня. Ясно?!
  Левый глаз Скотта Макнелли задергался еще сильнее. Наконец он открыл рот и заговорил:
  – Ты, Ник, сам должен понять, на кого ты работаешь. А работаешь ты, как и я, на наших акционеров. Все очень просто, а ты не желаешь этого понять. Ты ведешь себя так, словно эта корпорация принадлежит тебе самому. Так вот, да будет тебе известно, она не принадлежит ни мне, ни тебе. Думаешь, ты лучше меня, потому что распустил нюни по поводу увольнений? Ты все твердишь, что «Стрэттон» – это семья. Так вот, да будет тебе известно, «Стрэттон» – это не семья, а деловое предприятие. А руководить деловым предприятием ты явно не в состоянии.
  – Ты обнаглел в доску…
  – А ты получил от «Фэрфилд партнерс» только ключи от машины, а сама машина принадлежит «Фэрфилд партнерс».
  – В машине всегда один водитель, – набрав побольше воздуха в грудь, заявил Ник.
  Теперь у Скотта Макнелли не только дергался глаз, но и пульсировала вена на виске.
  – Неужели ты не заметил, что здесь многое изменилось? – прошипел он. – Ты не имеешь права меня уволить.
  Макнелли попробовал дотянуться до кнопки, чтобы открыть двери, но Ник заслонил собой пульт управления лифтом.
  – Может, я и не имею права тебя уволить, – сказал он. – Но пока я здесь работаю, ты не смеешь вести никаких переговоров о продаже этой компании.
  Скотт Макнелли криво усмехнулся. Прошло несколько секунд. В шахте лифта продолжал оглушительно звенеть звонок.
  – Хорошо, – сказал наконец ледяным тоном Скотт Макнелли. – Директор здесь ты…
  Нику показалось, что он с огромным трудом удержался от того, чтобы добавить: «Пока…»
  
  25
  
  Все еще продолжая кипеть, Ник добрался до рабочего места и стал просматривать электронную почту. Нигерийские миллионеры, как всегда, предлагали ему поделиться своими награбленными деньгами. Кроме того, поступил ряд предложений о предоставлении займов, а также о продаже по бросовым ценам таблеток для увеличения пениса и снятия головной боли.
  Ник позвонил Генри Хаченсу и договорился на следующий день вместе с ним пообедать или выпить чашку кофе. Потом он позвонил на домашний телефон Мартину Лаю. В Гонконге было около девяти часов вечера.
  На этот раз Мартин Лай поднял трубку.
  – Это вы, мистер Коновер! – нервно затараторил он. – Извините за то, что я вам не перезвонил. Меня не было. Я был в командировке.
  Ник знал, что Лай ему лжет. Наверняка он удивился звонку от генерального директора «Стрэттона» и связался со Скоттом Макнелли, который велел ему никуда не звонить.
  – Ничего страшного, – сказал Ник. – Но сейчас мне нужна ваша помощь в важном деле. Что вы можете рассказать мне о переводе десяти миллионов долларов со счета «Стрэттон-Азия» на анонимный счет в Макао?
  – Я ничего об этом не знаю, – немедленно заявил Мартин Лай.
  – Вы хотите сказать, что не знаете, по какой причине эти деньги были сняты с вашего счета?
  – Я вообще ничего об этом не знаю!
  Скотт Макнелли явно научил Мартина Лая, что ему нужно говорить.
  – Это финансовое нарушение дошло до моего сведения. Я весьма озабочен. Неужели вы ничего не можете сказать по этому поводу до начала официального расследования?
  – Ничего, – сказал Лай. – Я впервые об этом слышу.
  
  Ник смотрел на монитор компьютера. Внезапно раздался голос Марджори Дейкстра:
  – Мистер Коновер, вам опять звонят из школы вашего сына!
  Ник застонал.
  В этот момент на экране монитора появилось сообщение от Стефании Ольстром:
  «Надо поговорить. Есть новая информация».
  – Кто звонит? – спросил Ник у Марджори. – Опять Сандквист?
  «Зайдите ко мне. Немедленно!» – напечатал он Стефании Ольстром.
  – Да, – ответила Марджори. – И кажется, он страшно зол!
  – О Боже мой! – вновь застонал Ник. – Соедините меня с ним!
  
  Стефания Ольстром выходила из лифта, в который намеревался сесть Ник. Он затащил ее обратно в кабину и сказал:
  – Я очень спешу. У меня личная проблема. Говорите, что вы узнали!
  – «Пасифик-Рим» – это консорциум, в который негласно входит НОАК. Народно-освободительная армия Китая.
  – А зачем китайской армии покупать «Стрэттон»?
  – Да они такие же капиталисты, как и мы. Они уже скупили тысячи зарубежных фирм, в основном через посредников, чтобы избежать политических скандалов. Интересно, знает ли об этом Уиллард Осгуд. Он не очень-то жалует коммунистов.
  – Действительно, – сказал Ник. – А еще меньше их любит Дороти Деврис. Интересно, знает ли об этой сделке она?
  
  26
  
  – Ник, я знаю, что вы крайне занятой человек, – сказал Джером Сандквист, проводя Ника мимо украшавших стены его кабинета фотографий мускулистых теннисистов, – но если я и отвлек вас от каких-то важных дел, прошу винить в этом не меня, а вашего сына.
  Сандквист нарочно говорил громко, чтобы его слышал Лукас, сидящий на стуле у стены. Он сидел ссутулившийся, поникший и казался очень маленьким. На нем была клетчатая рубашка поверх серой футболки и спортивные брюки с молниями выше колена, чтобы превращать их в шорты.
  Ник уже сто лет не видел сына в шортах, а тот не поднял глаз на вошедшего в кабинет отца.
  Стоя посреди кабинета в плаще и с зонтом в руках, так как на улице вновь шел дождь, Ник проговорил:
  – Ты что, опять курил в школе?
  Лукас ничего не ответил.
  – Отвечай отцу, Лукас! – усаживаясь за письменный стол необъятных размеров, приказал Сандквист, и Ник невольно задумался о том, почему самые большие письменные столы и самые большие кабинеты чаще всего бывают у далеко не самых нужных на свете людей.
  Потом Ник задумался о том, что Джером Сандквист всего лишь директор одной из школ штата Мичиган, но в данный момент играет в судьбе семьи Коноверов гораздо большую роль, чем, например, Уиллард Осгуд.
  Лукас покосился на директора школы покрасневшими глазами и снова уставился в пол.
  Неужели его довели до слез?
  – Хорошо, если ему не хватает мужества признаться во всем самому, буду говорить я, – с торжествующим видом заявил Сандквист. – Я вам уже говорил, что, если ваш сын еще раз закурит в школе, он будет из нее исключен.
  – Я это помню, – пробормотал Ник.
  – Я также говорил вам о том, что в случае обнаружения у него наркотиков, мы вызовем полицию.
  – Каких наркотиков?
  – Несколько лет назад школьный совет единогласно принял решение о том, что любой учащийся, курящий, распространяющий или даже просто имеющий при себе марихуану, будет выдворен из школы, подвергнут аресту и в установленном порядке исключен из школы.
  – Подвергнут аресту? – пробормотал Ник, и у него пробежал холодок по спине. Он понял, что у Лукаса красные глаза не потому, что он плакал, а потому, что он курил гашиш.
  – В таких случаях мы вызываем полицию, чтобы она делала свое дело. И должен сказать вам, что законы штата Мичиган очень сурово наказывают несовершеннолетних, у которых находят марихуану. Возможно, две тысячи долларов штрафа вас и не напугают, но очень часто судьи приговаривают несовершеннолетних и к тюремному заключению на срок от сорока пяти суток до одного года.
  – Но послушайте…
  – Согласно законам штата Мичиган, мы должны немедленно вызвать полицию. Другого выхода у нас нет.
  Ник кивнул и схватился руками за виски. Его голова раскалывалась от боли.
  Боже мой! Люк исключен! Но ведь в радиусе сорока миль нет другой обычной школы! А в какую частную школу Люка возьмут после исключения за наркотики? Что бы сказала сейчас Лаура? Она бы нашла выход из этой ситуации!
  – Давайте поговорим, – сказал наконец Ник. – С глазу на глаз. Без Люка.
  Сандквисту довольно было шевельнуть головой, чтобы Лукаса и след простыл.
  – Жди в коридоре, – приказал вслед ему Сандквист и повернулся к Нику. – Мне очень жаль, что я вынужден так поступить.
  – Ну послушайте же! – Ник подался вперед в кресле; на мгновение все смешалось у него в голове; он больше не был видным гражданином Фенвика, президентом и генеральным директором крупной компании; он снова стал мальчиком, умоляющим сурового директора школы о прощении. – Я тоже очень сердит на Люка. Может быть, даже больше вас. Мы должны дать ему понять, что его поведение недопустимо. Но ведь он же сделал это в первый раз!
  – Мне почему-то кажется, что он сделал это далеко не в первый раз, – покосившись на Ника, заявил Сандквист. – Но в любом случае это ничего не меняет. Я обязан выполнить постановление школьного совета.
  – Но ведь у него не нашли оружия, он не продавал наркотики другим школьникам. Он просто курил сигарету, да?
  – Теперь и этого достаточно, – кивнув, сказал Сандквист.
  – Прошу вас, подумайте о том, что вынес мой сын за год, прошедший с момента смерти его матери! – Ник говорил таким умоляющим тоном, что сам стеснялся звуков своего голоса.
  Судя по всему, директора школы не разжалобили слова Ника. Более того, у него был почти злорадный вид. Ник почувствовал, что в его душе закипает гнев, но понимал, что в этой ситуации ни в коем случае не должен дать ему волю.
  – Я умоляю вас о милосердии, – набрав в грудь побольше воздуха, проговорил Ник. – Я сделаю все, что в моих силах, для вашей школы. Все, что может сделать для нее «Стрэттон»!
  – Вы что, хотите откупиться? – произнес по слогам Сандквист.
  – Конечно же нет! – воскликнул Ник, хотя они с Сандквистом прекрасно понимали, о чем идет речь. Крупная скидка на мебель могла сэкономить для школы сотни тысяч долларов в год.
  Сандквист прикрыл веками глаза и покачал головой.
  – Вы поступаете недостойно, Ник! – сказал он. – Что станет в будущем с вашим сыном, если он поймет, что может нарушать установленные для всех правила только потому, что его отец директор крупной компании?
  – Он никогда не узнает о нашем разговоре! – поспешил заверить Сандквиста Ник, хотя и сам не мог поверить в то, что только что предложил директору школы взятку.
  Как же он пал! Взятки – оружие Скотта Макнелли и Тодда Мьюлдара, а не Ника Коновера!
  Теперь Сандквист смотрел на него взглядом, в котором сквозило разочарование и, возможно, даже презрение.
  – Будем считать, что вы ничего такого не говорили, – процедил он сквозь зубы. – Но я окажу снисхождение вашему сыну по причине гибели его матери. Я сообщу полиции, что мы сами во всем разберемся. В таком случае они обычно не вмешиваются. Ваш сын исключается из школы на пять дней, но в течение этого периода и в течение всего остального учебного года он обязан регулярно посещать собеседования со школьным психологом. Если у него опять обнаружат наркотики, я немедленно передам его в руки полиции.
  Ник встал и подошел к письменному столу директора.
  – Благодарю вас, – проговорил он, протягивая Сандквисту руку. – Огромное вам спасибо за понимание и снисхождение.
  Сандквист сделал вид, что не замечает протянутой руки.
  
  Через десять минут Ник вышел вместе с Лукасом из стеклянных дверей школы. Дождь лил как из ведра. Ник открыл большой зонт, но Лукас зашагал вперед под дождем с таким видом, будто твердо решил вымокнуть до нитки.
  Рядом с автомобилем отца Лукас тоже остановился в нерешительности. Казалось, он сейчас пустится наутек.
  Пока Ник выезжал с парковки, в машине царило напряженное молчание.
  Действие марихуаны явно прошло, и Лукас сидел подавленный и злой. У него был такой вид, словно он попал в плен и готовится ничего не говорить даже под пыткой.
  Ник же молчал потому, что боялся того, что скажет, если откроет рот.
  Лукас потянулся к магнитоле и нашел какую-то громкую рок-музыку.
  Ник немедленно выключил радио.
  – Ну что, небось гордишься собой? – сказал Ник.
  Лукас молча смотрел на дворники, монотонно вытирающие мокрое ветровое стекло.
  – Знаешь, таким поведением ты очень расстроил бы маму. Скажи спасибо, что ее больше нет с нами.
  Лукас молчал, но Ник ждал ответа. Он уже собирался сказать еще что-то, когда его сын глухим голосом произнес:
  – Ты об этом позаботился.
  – Что ты несешь?!
  Лукас не ответил.
  – Что за чушь ты несешь?!
  Внезапно Ник увидел на ветровом стекле перед собой собственную слюну, и до него дошло, что он уже не говорит, а орет. Остановив машину у тротуара, Ник повернулся к Лукасу.
  – А что ты хотел бы от меня услышать? – проговорил Лукас глухим дрожащим голосом, избегая смотреть в глаза отцу.
  Ник не верил своим ушам.
  – Что ты все-таки имеешь в виду? – проговорил он, собрав последние крупицы спокойствия.
  – Ничего, – попробовал отмахнуться от него Лукас.
  – И все-таки, что ты имеешь в виду?
  – Откуда мне знать? Меня же там не было.
  – Что с тобой происходит, Лукас? – Дворники скребли ветровое стекло, щелкало реле невыключившегося поворотника. Дождь струился по стеклам машины. Казалось, они с Лукасом спрятались от дождя в маленькой хижине, но и ту все время грозило разметать ветром. – Слушай, Люк, мамы больше нет. У тебя есть только я. Ты этому не очень рад. Я тоже. Но давай попробуем наладить жизнь в этой непростой ситуации.
  – Не я эту ситуацию создал.
  – Никто не создавал этой ситуации, – сказал Ник.
  – Ты убил маму, – Лукас говорил так тихо, что сначала Нику даже показалось, что он ослышался.
  У Ника защемило сердце.
  – Не могу, – пробормотал он. – Не могу я об этом сейчас говорить. И не знаю я, что мне с тобой делать.
  – Не надо со мной ничего делать…
  – Нет. Так дальше продолжаться не может! – Ник дышал так тяжело, словно только что пробежал стометровку. – Слушай же. Я расскажу тебе, что случилось с матерью тем вечером. И, видит Бог, мы уже с тобой об этом говорили!..
  – Нет, папа, – сказал Лукас дрожащим голосом, но с решимостью в глазах. – Мы об этом не говорили. Ты об этом только упоминал. Ты говоришь только о том, какой я пропащий, а эта тема для тебя закрыта.
  В автомобиле стали запотевать стекла. Ник закрыл глаза.
  – Не проходит и дня, чтобы я не думал о том, все ли возможное я сделал, чтобы спасти маму…
  На глаза у Лукаса навернулись слезы.
  – Ты никогда не говорил… – дрожащим голосом проговорил он.
  – Большой автомобиль вынырнул, как из-под земли… – начал было Ник, но замолчал; вспоминать это ему было невыносимо больно. – Случилось то, чему суждено было случиться, Люк. Ни я в этом не виноват, ни ты…
  – Это были мои соревнования по плаванию, – через несколько мгновений пробормотал Лукас.
  – Не надо выдумывать никаких причин, Люк. Твои соревнования не были причиной того, что произошло.
  – А я к ней так и не сходил. Потом. В больницу… – Лукас с трудом ворочал языком от нахлынувших эмоций или от марихуаны, Ник не знал, от чего именно, и не хотел знать.
  – Она лежала в коме. Она уже практически умерла.
  – А вдруг она бы все-таки меня услышала? – пробормотал Лукас тонким дрожащим голосом.
  – Она знала, что ты ее любишь. Ей не обязательно было об этом напоминать. И вряд ли она хотела, чтобы ты запомнил ее такой, какой она лежала в коме. Я уверен, что она была бы рада, если б знала, что тебя не было в больнице. Вы с ней так хорошо понимали друг друга, словно были настроены на одну волну. Знаешь, возможно, в той ситуации только ты поступил так, как того бы хотелось ей.
  Лукас закрыл лицо руками и через некоторое время заговорил, словно откуда-то очень издалека:
  – За что ты так меня ненавидишь? За то, что я на нее похож, и тебе больно на меня смотреть?
  – Лукас, – собрав в кулак всю свою волю и зажмурив глаза, начал Ник. – Послушай меня! У меня нет никого дороже тебя… Я люблю тебя больше собственной жизни, – хриплым голосом проговорил наконец Ник и обнял сына.
  Сначала Лукас вздрогнул и поежился, а потом что-то произошло у него внутри, и он тоже обнял отца и крепко прижался к нему, как делал это совсем маленьким ребенком.
  Ник чувствовал, как вздрагивает от рыданий тело его сына, но только через несколько секунд понял, что и сам трясется, рыдая вместе с ним.
  
  27
  
  Зазвонил телефон. Одри рассеянно подняла трубку.
  – Это детектив Раймс? – медленно и отчетливо проговорил приятный женский голос.
  У Одри резко упало настроение.
  – Да, это я, – ответила она, хотя ей очень хотелось ответить, что детектив Раймс в отпуске.
  – Здравствуйте! Это Этель Дорси.
  – Здравствуйте, миссис Дорси, – сочувственным тоном поздоровалась Одри. – Как вы себя чувствуете?
  – Ну а как я могу себя чувствовать после смерти Тайрона… Слава Богу, у меня осталось еще трое таких же замечательных сыновей.
  – Многое в жизни кажется нам несправедливым, миссис Дорси, – сказала Одри. – Но в Писании сказано, что те, кто проливает слезы, услышат гимны радости.
  – Да. Я знаю, что Господь видит наши слезы и собирает их в свой сосуд.
  – Да, конечно.
  – Слава Богу.
  – Во веки веков, аминь.
  – Мне неудобно вас беспокоить, но не узнали ли вы что-нибудь нового по делу моего Тайрона?
  – Пока нет. Но мы упорно работаем, – покраснев, соврала Одри.
  – Пожалуйста, не бросайте поиски!
  – Ни в коем случае! – За последние несколько недель Одри вообще не думала об этом деле и была очень рада тому, что миссис Дорси ходит в другую церковь.
  – Я знаю, что вы делаете все возможное.
  – Это так.
  – Да поможет вам Бог!
  – И вам тоже, миссис Дорси.
  Одри повесила трубку. Ей было очень-очень стыдно. К счастью, телефон почти сразу же зазвонил снова.
  Звонила Сьюзен Каллоуэй, занимавшаяся интегрированной системой баллистической идентификации в криминальной лаборатории в Гранд-Рапидсе. На этот раз она говорила чуть-чуть в другом тоне, и Одри догадалась, что едва заметная дрожь в ее голосе – признак той степени радостного возбуждения, при которой люди, не являющиеся криминалистами-экспертами по огнестрельному оружию, визжат и бросают в воздух чепчики.
  – Кажется, мы обнаружили для вас кое-что интересное, – проговорила Сьюзен Каллоуэй.
  – Вы сопоставили пули?
  – Да. Извините за то, что это заняло немало времени.
  – Ничего страшного.
  – Просто мне далеко не сразу привезли эти пули. Везти-то их было каких-то километров восемь, но разговоров было столько, словно я требую, как минимум, скальп старшего кладовщика.
  Одри вежливо хихикнула.
  – Ну и что эти пули? – спросила она у возбужденного технического эксперта. – Они вылетели из одного пистолета?
  – Основная проблема заключалась в том, что этим делом больше никто не занимается. Прошло уже шесть лет, и оба детектива, которые вели следствие, больше у нас не работают. Так мне сказали. Они всегда найдут, чем оправдать проволочку… Но все-таки пули мне привезли. Они другой модели, но пистолет оставил на них такие же следы, как и на ваших.
  – Значит, и наши пули, и пули шестилетней давности вылетели из одного и того же пистолета?
  – Да.
  – А что это за пистолет?
  – Абсолютно точно это установить не удалось. Но, скорее всего, это смит-вессон 38-го калибра. Но категорически утверждать это я не берусь.
  После этого Сьюзен Каллоуэй сообщила Одри, под какими номерами проходят в полиции Гранд-Рапидса пули шестилетней давности.
  – Выходит, в Гранд-Рапидсе найдется и вся остальная информация по этим пулям? – спросила Одри.
  – Да. Хотя не знаю, что они еще смогут вам сообщить. Я уже сказала вам, что оба детектива, расследовавшие это дело, у них больше не работают.
  – Но я наверняка смогу узнать там хотя бы их имена.
  – Это я и сама могу вам сказать. Тут в документе значится фамилия детектива, сдавшего пули.
  Сьюзен Каллоуэй надолго замолчала, и Одри уже хотела спросить, не умерла ли она на другом конце провода, как телефонная трубка ожила:
  – Пулю сдал детектив Эдвард Дж. Ринальди. Но он уволился, так что эта информация вряд ли принесет вам какую-нибудь пользу…
  При звуке имени начальника службы безопасности корпорации «Стрэттон» у Одри учащенно забилось сердце.
  
  
  Часть V
  Здесь не спрячешься!
  
  1
  
  «У Маллигана» – так назывался маленький фенвикский ресторан на Бейнбридж-Роуд. Он славился своими макаронами с приправой из мясного фарша и помидоров. О непревзойденном мастерстве поваров этого ресторана, перещеголявших не только самих себя, но и своих коллег в Италии, было написано в пожелтевшей заметке из газеты «Фенвик фри пресс», висевшей в рамке на самом видном месте при входе. В молодости Ник частенько сюда забегал.
  Фрэнк Маллиган давно умер. Теперь рестораном владел Джонни Фрешет. Он был на пару лет старше Ника и Эдди и учился с ними в одной школе. В свое время Джонни отсидел три года в тюрьме за торговлю наркотиками.
  Ник не заходил в этот ресторан уже много лет и сразу отметил его потрепанный вид. Столы были обшарпаны, со следами от горячих кружек и тарелок.
  В этот утренний час ресторан был готов накормить своих посетителей завтраком, и в воздухе витали запахи кофе, кленового сиропа и бекона.
  Судя по всему, Эдди был знаком с местными официантками. Возможно, он часто тут завтракал.
  Ник с Эдди сели за столик в углу подальше от окна. Пара других посетителей что-то поедала за стойкой. Больше в ресторане никого не было.
  – Ты отвратительно выглядишь, – сказал Эдди.
  – Спасибо за комплимент, – раздраженно ответил Ник. – Ты тоже.
  – У меня плохая новость.
  – Что такое? – затаил дыхание Ник.
  – Полиция идентифицировала пистолет.
  – Ты же сказал, что выбросил его! – побледнев, воскликнул Ник.
  – А я его и выбросил.
  – Так как же они его идентифицировали?
  Эдди ничего не ответил, потому что к их столику подошла источающая невыносимый запах духов официантка и наполнила из кофейника их большие белые кружки.
  – Оказывается, теперь у них есть всякие мудреные баллистические базы данных, – пробормотал Эдди, когда официантка удалилась.
  – Я вообще не понимаю, о чем ты! – буркнул Ник, отхлебнул кофе и обжег себе язык. На самом деле, он догадывался, к чему клонит Эдди Ринальди, но боялся себе в этом признаться.
  – Они определили, из какого пистолета вылетела пуля.
  – В каком смысле? – рявкнул Ник, осознал, что срывается на крик, и понизил голос: – Ведь пистолета-то нет! Ты же сказал, что его выбросил!
  – Вероятно, теперь они могут делать это без пистолета, – сказал Эдди, расковырял пару ванночек со сливками и лил их себе в кружку до тех пор, пока ее содержимое не приобрело неаппетитный бурый оттенок. – Им достаточно иметь несколько пуль, и с помощью большой базы данных они определяют, которые из них вылетели из одного пистолета. Наверное, они сопоставили пули из трупа Стадлера с пулями с того давнишнего места преступления, где я раздобыл пистолет. Не знаю. Человек, от которого я все узнал, не стал вдаваться в подробности.
  – А от кого ты это узнал?
  – Неважно, – покачал головой Эдди.
  – Но это точно?
  – Точнее не бывает.
  – Боже мой, Эдди! – дрогнувшим голосом заговорил Ник. – Ты же утверждал, что нас не найдут. Ты говорил, что пистолет не зарегистрирован на твое имя, что ты подобрал его на месте преступления, и он вообще нигде не фигурирует!
  – Я так думал! – Эдди выглядел нехарактерно растерянным; он побледнел, на лбу у него выступили капельки пота. – Но иногда события принимают нежелательный оборот.
  – Что же нам делать? – хрипло спросил Ник.
  Эдди поставил кружку на стол и смерил Ника ледяным взглядом.
  – Ничего. Мы ничего не будем говорить и все будем отрицать. Ясно?
  – Но если они знают, что пистолет, из которого я стрелял, подобрал ты?
  – Они могут это подозревать, но доказательств у них нет. Возможно, они докажут, что пуля, убившая Стадлера, вылетела именно из того пистолета, но им не доказать, что подобрал его я. Все их улики косвенные. У тебя дома они тоже ничего не нашли, а просто пытались взять тебя на испуг. У них множество косвенных улик вроде этой истории про пистолет, но у них нет ни прямых улик, ни свидетелей. Единственное, что они могут сделать, – это запугать тебя до такой степени, что у тебя развяжется язык. А я не хочу, чтобы ты раскололся. Ничего не признавай. Ясно? – Эдди глотнул кофе, не сводя глаз с Ника.
  – А они не могут нас арестовать, чтобы им легче было на нас давить?
  – Если ни один из нас ни в чем не признается, не могут.
  – Но ты же не собираешься ничего признавать? – прошептал Ник. – Ты будешь молчать, правда?
  Губы Эдди медленно расползлись в такой гнусной ухмылке, что у Ника мороз побежал по коже.
  – Вижу, ты начал понимать, что происходит, – пробормотал Эдди. – На самом деле, на меня им глубоко наплевать. Кто я такой? Мелкая сошка. А ты – важная птица, которую в этом городе все ненавидят. Я их не интересую. Они охотятся на тебя! Понял?
  Ник кивнул, и весь ресторан поплыл у него перед глазами.
  – Они могут докопаться до правды только в том случае, если ты расколешься, – сказал Эдди. – А ведь ты можешь пойти с ними на сделку. Ты ведь можешь меня продать, правда? Но ты совершишь очень большую ошибку, потому что я сразу об этом узнаю. Даже если ты просто намекнешь, что готов что-то сообщить полиции, я мгновенно об этом узнаю, и мой адвокат тут же отправится к окружному прокурору и выложит ему все, как было.
  – Твой адвокат? – прохрипел Ник.
  – Скажу тебе прямо, Ник. Мне много не дадут. Я ведь просто им на тебя не донес. На первый раз мне могут дать месяцев шесть, а может, и вообще осудят условно. Особенно если я во всем чистосердечно признаюсь и расскажу на суде присяжным о том, кто настоящий убийца.
  – Но ведь ты же не будешь этого делать! – пробормотал Ник, словно со стороны слыша свой доносившийся откуда-то издалека голос.
  – Я сделаю это только в том случае, если ты что-нибудь скажешь в полиции. Вообще-то мне нужно было все им рассказать в самый первый день. Я вообще не понимаю, как это меня угораздило во все это вляпаться. Наверное, я, по доброте сердечной, решил помочь приятелю, попавшему в очень скверную историю. Лучше бы я остался тогда в постели и спокойно спал. Так нет же, понесла меня к тебе нелегкая, и смотри, как все оборачивается! Наверное, мне давным-давно нужно было тебя заложить. Не знаю, почему я этого не сделал. Теперь поздно рассуждать, но, будь уверен, если ты хоть на миллиметр откроешь в полиции рот, я буду защищать свои интересы. В тюрьму я из-за тебя не сяду.
  – Никому я ничего не скажу, – с трудом переводя дух, сказал Ник.
  Эдди покосился на Ника с таким видом, словно получал от этого разговора большое удовольствие.
  – Ну вот и молодец, – сказал он. – Держи язык за зубами, и все будет в порядке. Не распускай нюни, не теряй головы, и мы обязательно выкрутимся.
  – Может, еще кофе? – спросила подошедшая с кофейником официантка.
  – Нет, спасибо. С меня довольно, – с трудом выдавил из себя Ник.
  
  2
  
  Насколько было известно Нику, фенвикский клуб «Ракетка» носил это гордое имя совсем не потому, что его завсегдатаи были фанатичными приверженцами тенниса. Например, для Генри Хаченса он просто стал вторым домом. Хаченс работал на «Стрэттоне» финансовым директором в те времена, когда его должность более скромно именовалась «финансовым контролером». Хаченс работал на Мильтона Девриса двадцать пять лет, а с приходом Ника помогал ему подготовить все необходимые бумаги для продажи акций «Стрэттона» «Фэрфилд партнерс». Он блестяще справился с этой работой и всегда держал себя безукоризненно вежливо, хоть и немного суховато. Когда пришло время, и Ник, не желая вызывать Хаченса к себе, лично пришел к нему в кабинет и сообщил, что «Фэрфилд партнерс» хотят посадить на его место своего человека, Хаченс не вымолвил ни слова протеста.
  Тогда Ник сказал Хаченсу чистую правду, но оба они знали, что, если бы Ник заупрямился, «Фэрфилд партнерс» наверняка не стали бы настаивать на новой кандидатуре финансового директора. Хаченс был очень опытный и умелый финансовый контролер старой закалки, а «Фэрфилд партнерс» кишели новоиспеченными финансистами, разглагольствовавшими о преимуществах интерактивной калькуляции и систем учета экономической добавленной стоимости. В их глазах Хаченс был живым динозавром, не желавшим рассуждать о «стратегическом планировании». «Фэрфилд партнерс» гораздо приятнее было иметь дело со Скоттом Макнелли, по их мнению, способным помочь Нику «поднять „Стрэттон“ на новый качественный уровень». В свое время и сам Ник днем и ночью мечтал о «новом качественном уровне», а теперь эти слова вызывали у него зубную боль.
  – Давно не виделись, Ник, – сказал Хаченс, приветственно поднимая бокал с мартини, но не вставая из-за стола. – Желаете что-нибудь выпить?
  Издали Хаченс казался пышущим здоровьем крепышом, но вблизи становилось ясно, что у него просто обычная для любителя выпить красная рожа. Казалось, он насквозь пропитан джином.
  – Рановато еще, – пробормотал Ник, покосившись на показывающие одиннадцать утра часы.
  – Ну да, конечно, – пробормотал Хаченс. – Вы же на работе. Какой пример вы подали бы тысячам своих подчиненных!
  С этими словами Хаченс осушил свой бокал и подал официанту знак принести следующий.
  – Да. Пока я вынужден ходить на работу.
  – Слышал я о вашей работе, – потирая руки, сказал Хаченс. – В городе только и говорят, что об увольнениях. А в Бостоне вами наверняка жутко довольны! Подумать только, что моя скромная персона оказалась первой в бесконечном списке уволенных. За что такая высокая честь?
  – «Стрэттон» очень многим вам обязан, – побледнев, пробормотал Ник. – Я всегда говорил вам, как высоко ценю ваш труд.
  – Конечно, где бы вы нашли другого идиота, так старательно строившего себе эшафот!.. Спасибо, Винни, – поблагодарил Хаченс принесшего ему следующий коктейль пожилого официанта с клубным красным галстуком-бабочкой на бычачьей шее.
  – Принесите мне, пожалуйста, стакан томатного сока, – попросил официанта Ник.
  – Вы всех очень удивили, – заявил Хаченс, выудил из коктейля оливку и стал с задумчивым видом ее жевать.
  – Мне очень нелегко давались такие решения. И я прекрасно понимаю, как трудно пришлось многим…
  – Вы меня не поняли, – перебил Ника Хаченс. – Я не об увольнениях. Многие не думали, что из вас выйдет хороший директор. Никто не сомневался в вашей преданности «Стрэттону», но на роль его руководителя вы как-то не тянули.
  – Что ж, – разглядывая большой каменный камин, белые скатерти на столиках и широкий ковер от стены до стены, протянул Ник. – Но сам Деврис…
  – Мильтон тут ни при чем! – перебил Ника Хаченс. – Если бы он строил на вас планы, он еще при жизни назначил бы вас своим первым заместителем или на другую очень высокую должность, как всегда делается, когда руководитель выбирает себе преемника.
  – Согласен, – стараясь не раздражаться, сказал Ник.
  – Мильтон вам просто симпатизировал. Мы все вам симпатизировали, но, на самом деле, Мильтон считал вас слишком зеленым, – сказал Хаченс, изучая содержимое своего бокала. – Вы были таким рубахой-парнем. Казалось, вы готовы на все, лишь бы все вас любили. Настоящие руководители не такие. Мильтон считал, что вы не сумеете проявить жесткость, когда в этом возникнет необходимость. Но он ошибался. Какая ирония судьбы!
  – Судьба гораздо ироничней, чем вам кажется, – сказал покрасневший от услышанного Ник. – Вот, взгляните.
  С этими словами он вытащил из черной кожаной папки контракт, расшифрованный специалистами Эдди Ринальди, и подал его Хаченсу.
  – Что это такое?
  – Это я хотел бы услышать от вас, – ответил Ник, искреннее надеясь на то, что Хаченс не слишком пьян и что-нибудь поймет.
  Водрузив на нос очки в тонкой проволочной оправе, Хаченс начал листать документ. Читая его, он несколько раз криво усмехнулся.
  – Вот это да, – наконец сказал он. – Насколько я понимаю, это не ваших рук дело?
  – Нет.
  – О, Мильтон! Как жаль, что тебя больше с нами нет! «Стрэттону» без тебя придется туго… «Пасифик-Рим»! Ну и название! – пробормотал Хаченс, убирая очки в карман и протирая осоловелые глаза. – Кто это? Итальянцы или малайцы? Впрочем, я и сам догадываюсь, что джентльмены из Бостона решили утопить «Стрэттон» в Янцзы.66
  Ник рассказал Хаченсу услышанное им от Стефании Ольстром, считавшей, что настоящий покупатель – китайская армия.
  – Какая прелесть! – рассмеялся Хаченс. – Изумительно. Даже как-то неудобно так надувать коммунистов.
  – Надувать?
  – Если этот бухгалтерский баланс отражает истинное положение вещей, «Стрэттон» процветает. Но я почему-то подозреваю, что баланс насквозь фальшивый.
  «Очередная комбинация Скотта Макнелли!» – подумал Ник.
  – Окажись у меня в руках ваши последние отчеты о прибылях и убытках и появись у меня такое желание, я бы разложил вам все по полочкам так, что даже вы поняли бы, где кроется обман, – отхлебнув из бокала, заявил Хаченс. – Но даже с пустыми руками я авторитетно вам заявляю, что кто-то пытается выдать желаемое за действительное. Автор этого документа использует счета нераспределенной прибыли за прошлый год, чтобы скрыть текущие убытки. Знаете, что бывает за такой бухгалтерский учет? Помните фирму, которую не так давно поймали на аналогичных махинациях? Так вот, ей пришлось выплатить штраф в размере трех миллиардов долларов. Не стоит шутить с начисленной кредиторской задолженностью!
  – Но зачем это нужно? – спросил Ник. – Ведь новый владелец «Стрэттона» очень скоро поймет, что его надули, и подаст на «Фэрфилд партнерс» в суд.
  – В том-то и дело, что не подаст!
  – Почему?
  – Тут есть очень хитрая статья, запрещающая любые тяжбы, – ткнув пальцем в бумаги, объяснил Хаченс. – После подписания контракта не допускаются никакие судебные разбирательства по поводу содержащихся в нем утверждений и заявлений.
  – Зачем же покупателям на это соглашаться?
  – Думаю, ответ напрашивается сам собой, – сказал Хаченс. – Должно существовать какое-то дополнительное соглашение, гарантирующее очень крупную выплату какому-то лицу, возможно, китайскому правительственному чиновнику, способному гарантировать и ускорить заключение сделки.
  – За взятку?
  – Я бы избегал таких вульгарных выражений. У китайцев есть чудесная традиция. Празднуя начало нового года по лунному календарю, они дарят друг другу на счастье деньги в конвертах.
  – Десять миллионов долларов – дорогой подарок.
  – На первый взгляд такая сумма может показаться излишней, но на самом деле многие заплатят гораздо больше, чтобы прорваться сквозь китайские бюрократические препоны с их бесконечными придирками.
  – Но ведь новый год по лунному календарю еще не скоро!
  – То-то и оно! Значит, это все-таки не бескорыстный подарок на счастье. Бьюсь об заклад, что деньги, перекочевавшие на анонимный счет в Макао, немедленно перекочевали на другой счет в коммерческом банке на Лабуане.
  – Где?
  – Лабуан – это остров у побережья Малайзии. На этом кусочке песка процветает мощная индустрия оффшорных банковских операций. По сравнению с лабуанскими, швейцарские банкиры кажутся очень щепетильными. Именно на Лабуане китайские чиновники прячут свои наворованные деньги.
  – Вот уж не знал!
  – Именно на это они и рассчитывали. Послушные мальчики и девочки не знают о Лабуане и уж конечно не переводят туда своих денег.
  – Боже мой! – воскликнул Ник. – Сколько же народа участвует в этой махинации?!
  – Трудно сказать. Но с вашей стороны достаточно двух подписей. От «Стрэттона» вполне может подписаться ваш очаровательный финансовый директор, а от «Фэрфилд партнерс» – какой-нибудь активный пайщик-руководитель. Признаюсь, мне кажется, что сделка будет осуществлена наспех, но эти двое друзей наверняка очень спешат. В наше время вообще все спешат… Может, все-таки выпьете со мной бокал мартини?
  – Я заказал томатный сок, – сказал Ник, – а его все не несут.
  – Знаете, его, наверное, вообще не принесут! – прошептал Хаченс. – Как же я сразу не сообразил! Ведь нас обслуживает Винни!.. Впрочем, вы наверняка привыкли к такому обхождению…
  – О чем вы?
  Хаченс покосился на официанта и медленно покачал головой.
  – Вы же уволили его брата…
  
  3
  
  Одри нашла Роя Багби по мобильному телефону. Багби обедал в своей любимой закусочной. Он с трудом слышал Одри. Вокруг него раздавались раскаты смеха, ножи и вилки стучали о тарелки, гремела хриплая рок-музыка.
  – Когда вы вернетесь? – несколько раз переспросила Одри.
  – Я обедаю! – заявил Багби.
  – Я понимаю, но у меня важное дело.
  – Что?
  – Приезжайте скорей!
  – А это не может подождать?
  – Нет.
  – Но мне только что принесли гамбургеры! Я сижу в… – Багби назвал ресторан и его адрес.
  – Сейчас я приеду! – сказала Одри и выключила телефон, прежде чем Багби успел возразить.
  
  Сначала Багби разозлился на то, что Одри не дала ему спокойно пообедать с приятелями – тремя мужчинами его возраста, одетыми в полицейскую форму, но очень скоро успокоился, извинился перед друзьями, и они с Одри уединились в отдельной кабинке.
  – Вот и отлично! – заявил, он, выслушав рассказ Одри о пулях и пистолете. – Считай, мы их уличили!
  – Но ведь это лишь косвенная улика, – возразила Одри.
  На чудовищном красном галстуке у Багби расцвело пятно кетчупа, существенно повышающее его эстетические достоинства.
  – А чего ты хотела? – выпучив глаза, заорал Багби. – Чтобы Коновер принес свой дневник с записью о том, как они с Ринальди прикончили этого психа?!
  – Я не уверена в том, что прокурор сочтет эти улики достаточными.
  – Ты о каких уликах?
  Одри хотела было попросить Багби не орать, но решила, что сейчас не время ссориться.
  – Об уликах, говорящих о том, что Эдвард Ринальди и Николас Коновер, скорее всего, имеют прямое отношение к убийству Эндрю Стадлера, – терпеливо объяснила она.
  – Ну и что же?
  – Помолчите, пожалуйста! Дайте договорить!
  Не ожидавший от Одри такой наглости, Багби, к ее великому удовольствию, замолчал, и она продолжала:
  – Пистолет, из которого убили Стадлера, стрелял на месте преступления, где шесть лет назад работал Ринальди. Этот пистолет тогда не нашли, но из этого еще не вытекает, что тогда, в Гранд-Рапидсе, его прикарманил Ринальди. У нас недостаточно доказательств.
  – Но ведь сама-то ты так не думаешь? И я так не думаю!
  – Вряд ли даже наше совместное мнение убедит окружного прокурора выдвинуть обвинение в убийстве против генерального директора огромной корпорации и еще одного из ее руководителей.
  – Я уверен, что на детекторе лжи Ринальди расколется, – заявил Багби.
  – Он может отказаться от детектора лжи.
  – Уверяю тебя, что согласится, если его обвинят в умышленном убийстве, грозящем ему пожизненным заключением без права на амнистию! – Багби откинулся на спинку дивана, смакуя свои мысли. – Здорово мы их прищучили! – пробормотал он и улыбнулся.
  К своему удивлению, Одри поняла, что впервые в жизни видит на лице Роя Багби бесхитростную радостную улыбку. Привыкшая к его злорадным усмешкам и неприятным ухмылкам, Одри не могла в это поверить. Впрочем, радость шла Багби не больше, чем крокодилу. Все его лицо покрылось глубокими складками, как накрахмаленная простыня.
  – Коновер откажется от детектора лжи, – сказала Одри. – И вообще, мы еще не знаем, кто из них стрелял в Стадлера.
  – Ну и что? Обвиним их обоих в умышленном убийстве, а убийцей будем считать того, кто не успеет покаяться первым.
  – Не уверена, что до этого дойдет дело. И вообще неизвестно, выдаст ли прокурор ордер на их арест.
  – Так езжай обрабатывать прокурора. Ты же знаешь, как это делается!
  – Нойс будет этим недоволен.
  – Пошел он к черту! Это наше дело, а не его.
  – Все равно, – сказала Одри. – Я пока не уверена. Мне не хотелось бы неприятностей.
  Багби начал считать по пальцам левой руки.
  – Мы обнаружили, что семя для гидропосева под ногтями у трупа такое же, как на лужайке у Коновера, мы узнали, что с записывающего устройства сигнализации Коновера стерта информация за интересующее нас время, мы выяснили, что в два часа ночи у Коновера сработала сигнализация, и он тут же ринулся звонить Ринальди, мы узнали, что этот псих мог раньше лазать к Коноверу в дом, а теперь мы знаем про пули и пистолет. Чего еще нужно?! По-моему, более чем достаточно!
  – Я сначала расскажу обо всем Нойсу.
  – Бежишь к доброму папочке? – покачал головой Багби. – Неужели ты еще не поняла, что Нойс не за нас?
  – Почему вы так считаете?
  – Сама посуди. Чем ближе мы подбираемся к директору «Стрэттона», тем больше Нойс нам мешает. Он не подпускает нас к Коноверу. Не удивлюсь, если «Стрэттон» купил Нойса.
  – Да бросьте вы!
  – Серьезно! В том, как Нойс принимает сторону Коновера, есть что-то подозрительное.
  – Нойс просто боится скандала, когда речь идет о таких видных людях.
  – По-моему, Нойс слишком сильно его боится. Потом, вспомни, когда я нагрянул с внезапным обыском к Ринальди, тот успел избавиться от двух пистолетов. Словно кто-то его заранее предупредил.
  – Возможно, он выкинул их сразу после того, как они с Коновером совершили преступление, – сказала Одри. – Или Коновер позвонил ему и сказал, что я еду к нему с обыском, и Ринальди на всякий случай тут же избавился от улик.
  – Все это теоретически возможно. Но посмотри, как Нойс мешает нам работать, занимает тебя другой ерундой, чтобы не дать тебе расследовать убийство Стадлера. Я больше Нойсу не доверяю.
  – Он мой друг, Рой, – негромко проговорила Одри.
  – По-моему, ты ошибаешься, – сказал Багби.
  Одри промолчала.
  
  4
  
  Особняк Дороти Деврис на Мичиган-авеню в Восточном Фенвике оказался меньше, чем раньше казался Нику, но производил сейчас еще более мрачное впечатление своей готической остроконечной крышей. Внутри его полы из мореного дерева были покрыты багровыми, как кровь, восточными коврами. Темная мебель была изготовлена из красного дерева и во многих случаях покрыта темной парчой. Гардины были задернуты. Ник вспомнил, что Дороти Деврис не хотела, чтобы ткани выгорали на солнце. Ярче всего в доме сейчас светилась бледная кожа его хозяйки.
  – Вы, кажется, хотели чаю? – прищурившись, спросила Ника Дороти Деврис. Она сидела неподвижно, как статуя, в обтянутом пурпурной тканью кресле эпохи королевы Анны.67 На потолке висела тяжелая люстра, но Дороти Деврис и не подумала ее включать.
  – Благодарю вас, нет, – ответил Ник.
  – Извините, я вас, кажется перебила, – сказала Дороти Деврис. – Прошу вас, продолжайте.
  – Я вам уже описал ситуацию в целом. Мы с вами немало поработали, когда продавали «Стрэттон» «Фэрфилд партнерс». А трудились мы для того, чтобы сохранить наследие вашего отца и вашего мужа.
  – Наследие, – проговорила Дороти Деврис. – Какое звучное слово!
  В полумраке Нику было не понять, какого цвета на ней платье – темно-серое или темно-синее.
  – Шутить с этим не приходится, – сказал Ник, которому показалось, что Дороти Деврис немного повеселела. – Гарольд Стрэттон создал фирму, которая оставила позади другие предприятия отрасли. А создал он ее здесь, в Фенвике, тем самым сообщив всем деловым людям Америки о существовании нашего города.
  Дороти Деврис напечатала за свой счет и всем раздавала красочную книгу, в которой воспевались достижения ее мужа Мильтона на деловом поприще. Кроме того, Ник прекрасно понимал, что Дороти не устоять перед разговорами о роли ее отца в мировой истории.
  – Гарольд Стрэттон ужаснулся бы при мысли о том, что его любимое детище разберут по винтикам и отправят в Китай. Меня эта мысль тоже ужасает. Это было бы страшной ошибкой, от которой пострадают и Фенвик, и «Стрэттон».
  – Вы это говорите мне с какой-то определенной целью? – с непонимающим видом спросила Дороти Деврис.
  – Разумеется.
  – С какой именно? – спросила Дороти Деврис тоном школьной учительницы.
  – Вы владеете частью акций корпорации. Вы входите в состав совета ее директоров. Если вы меня поддержите, мы постараемся убедить остальных не продавать «Стрэттон». А если я буду настаивать на этом один, все подумают, что я просто трясусь за свое место. Поверьте! Эта сделка повлечет за собой страшные последствия. Китайцам совершенно не нужны наши заводы. У них своих предостаточно. Они быстренько распродадут все станки и цеха, а потом – уволят последних оставшихся рабочих.
  – Какая страшная перспектива…
  – Но ведь так оно и будет!
  – У вас, оказывается, талант драматического актера… Но вы ведь явились сюда не для того, чтобы узнать мое мнение?
  – Как раз за этим я к вам и пришел.
  – Но ведь вы меня о нем не спросили. Вы лишь изложили ваш собственный взгляд на ситуацию.
  – Я просто хотел ввести вас в курс дела, – удивленным тоном сказал Ник, – чтобы потом выслушать вас. Я пришел к вам за помощью и советом, – немного помолчав, добавил он.
  – Неужели? – с кислой миной проговорила Дороти Деврис.
  У Ника зародились самые страшные подозрения. «Неужели она все уже знала?!» – с ужасом подумал он.
  – По правде говоря, меня удивляет, что вы апеллируете к эмоциям, а не к здравому смыслу и деловой целесообразности, – сказала Дороти Деврис. – Потому что я не помню, чтобы вы являлись ко мне за помощью и советом, когда решили прекратить производство кресел «Стрэттон-Ультра» – величайшего наследия моего мужа… Какое все-таки звучное слово – наследие… – негромко добавила она.
  Ник промолчал.
  – И вы не приходили ко мне за помощью и советом, прежде чем уволить пять тысяч работников и осквернить гордое имя «Стрэттон», превратив его в жупел, – продолжала Дороти. – А ведь Мильтон так старался, чтобы при слове «Стрэттон» всем приходило в голову только самое лучшее в Фенвике. Это тоже была часть его наследия.
  – Но ведь вы же сами проголосовали за увольнения!
  – А вы бы хотели, чтобы хрупкая женщина встала на пути несущегося на всех парах паровоза?.. Но я не жалуюсь. Поймите меня правильно. Мы продали корпорацию. Теперь она почти полностью принадлежит «Фэрфилд партнерс». Поэтому вопросы вроде поднятого сейчас вами должны решаться в деловом ключе.
  – Я прошу прощения, но неужели вас оставляет безучастной мысль о том, что «Стрэттон» станет собственностью китайских коммунистов?
  – Бросьте вы, – поморщившись, буркнула Дороти Деврис. – От вас я не желаю слышать таких рассуждений. Мне кажется, что ради денег вы готовы на все и сейчас просто лицемерите… Кстати, моя семья получила очень хорошие деньги от «Фэрфилд партнерс» за акции «Стрэттона», а при его перепродаже азиатам нам, думаю, тоже перепадет достаточно крупная сумма.
  – Значит, вы все знали? – пробормотал Ник, вглядевшись Дороти Деврис в глаза.
  Дороти промолчала.
  – Хотите верьте, хотите нет, но я предложила вам пост Мильтона не для того, чтобы вы разрушили «Стрэттон». Тем не менее вам это удалось. Вы придумали дутый «офис будущего». Вы истребили все настоящее, истинное, заменив его на серебристое папье-маше. Мильтон ужаснулся бы тому, что вы сделали. Впрочем, зачем я вас обвиняю? Я же сама назначила вас директором «Стрэттона».
  – Зачем же вы это сделали? – задал свой последний вопрос Ник.
  – Откровенно говоря, – немного подумав, с кривой усмешкой сказала Дороти Деврис, – я и сама теперь этого не понимаю.
  
  5
  
  Одри обещала держать Нойса в курсе расследования убийства Эндрю Стадлера. Она знала, что имеет право, не ставя Нойса в известность, требовать от прокурора ордера на арест Коновера и Ринальди, но чувствовала, что это будет нехорошо. Нойса следовало предупредить по соображениям элементарной учтивости. Одри немедленно поставила Нойса в известность о том, что́ ей сообщили про пули, и внезапно начинать с ним игру в прятки было бы смешно. Этим Одри просто разозлила бы Нойса. Кроме того, он бы обиделся, а обижать его Одри совсем не хотелось.
  В кабинете Нойса негромко играла труба.
  – Это Дюк Эллингтон? – спросила Одри.
  – Да. Самое интересное, что Дюк терпеть не мог работать. Он все делал в последний момент. Вечером накануне записи мать кормила его ужином, а он садился за фортепиано и за пятнадцать минут выдавал очередной шедевр, который на следующий же вечер транслировали по радио в исполнении его оркестра… – покачав головой, Нойс дождался конца мелодии и выключил проигрыватель. – Ну что у тебя?
  – У нас достаточно улик, чтобы арестовать Коновера и Ринальди.
  Сначала Нойс слушал ее объяснения с вытаращенными глазами, а потом прищурился.
  – Одри, разреши угостить тебя мороженым.
  – Я стараюсь не есть сладкого.
  – Тогда ты посмотришь, как ем мороженое я…
  
  Нойс за обе щеки уплетал ванильное мороженое с клубничным сиропом, а Одри смотрела в сторону, потому что мороженое было чудесным на вид, а после обеда ей всегда хотелось чего-нибудь вкусненького.
  – Ты не боишься, что тебя уволят, после того как ты их арестуешь и не сможешь доказать их вину? – спросил Нойс, облизывая клубничный сироп с ложки. – Я надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, кого собираешься арестовывать?
  – Думаете, Николас Коновер всесилен?
  – Николас Коновер состоятельный и влиятельный человек, но самое важное то, что он работает на фирму инвесторов из Бостона, которые будут защищать свое имя и свои деньги, а следовательно, и его. Если для этого им понадобится подать в суд на полицию маленького городка Фенвик в дебрях штата Мичиган, они без колебания это сделают. При этом они подадут в суд на тебя и на всех нас.
  – Но ведь все может случиться и по-другому! – возразила Одри, глотая слюну от одного вида мороженого. – Инвесторы могут не захотеть, чтобы название их фирмы фигурировало в деле об умышленном убийстве, и быстренько уволят Коновера.
  – Возможно, но очень маловероятно, – сказал Нойс, не прекращая поедать содержимое своей вазочки.
  – Но если я действительно убеждена в том, что Коновер и Ринальди замешаны в убийстве, и меня поддержит прокурор, что в моих действиях незаконного?
  – Ты не представляешь, во что собираешься нас всех втянуть! Кроме того, прокурор подпишет ордер на арест только в том случае, если рассчитывает обязательно выиграть дело в суде. А для этого еще маловато улик.
  – Как это маловато?
  – А вот так! – Нойс наконец оторвался от мороженого. – Давай посмотрим. Какая у тебя главная улика? Пули? Ну и что? Ринальди расследовал дело в Гранд-Рапидсе и нашел пули. Потом оказалось, что пистолет, из которого они вылетели там, стрелял и здесь…
  – И это не случайно. Ринальди не был образцовым полицейским.
  – Осторожно! Это всего лишь сплетни. Полицейские любят поливать друг друга грязью, – вздохнул Нойс, – но сплетни не доказательство. Ты можешь сколько угодно утверждать, что Ринальди подобрал этот пистолет в Гранд-Рапидсе, но доказать ты это не можешь.
  – Не могу, но…
  – Ну и что, по-твоему, скажет на это защитник Ринальди? Пистолет, стрелявший в Гранд-Рапидсе, выстрелил в Фенвике. Подумаешь! Это не первый случай в мировой практике. А где, по-твоему, фенвикские наркоторговцы покупают оружие? Да все там же – во Флинте, в Лансинге, в Детройте и в Гранд-Рапидсе. Где-то ведь им нужно покупать оружие!
  Одри молча смотрела, как Нойс пожирает ванильное мороженое, стараясь каждый раз выудить ложкой клубничину из сиропа.
  – Вероятнее всего, какой-то бандит из Фенвика купил этот пистолет у другого бандита в Гранд-Рапидсе, – продолжал Нойс.
  – А семя для гидропосева? А такая же мульча, как на лужайке у Коновера?
  – Вряд ли человека признают виновным в умышленном убийстве из-за семени для гидропосева.
  – А ночной звонок Ринальди, о котором Коновер наврал, что его не было! – в отчаянии воскликнула Одри.
  – Он мог перепутать одну ночь с другой. Так объяснит его защитник, и ему поверят.
  – Но ведь у сигнализации Коновера стерт кусок записи именно за интересующее нас время. И мы можем это доказать!
  – Вы не можете доказать, что он стерт умышленно. Эту запись могла стереть сама система.
  Нойс явно проконсультировался с Кевином Ленеганом.
  – Может, и так, – согласилась Одри.
  – Кроме того, вы с Багби опросили соседей Коновера, и никто из них той ночью не слышал выстрелов.
  – Но ведь в этом проклятом поселке дома стоят далеко друг от друга! А пистолеты 38-го калибра не грохочут, как гаубицы!
  – Одри, вы с Багби не нашли ни крови, ни пистолета, ни отпечатков пальцев, ни свидетелей. Чем ты вообще обоснуешь свое обвинение?
  – У нас есть мотив для убийства и возможность его совершить. Человек, подозревавшийся ранее в убийстве, зарезавший собаку, не раз проникавший в дом Коновера, ошивается по ночам рядом с его домом, и Коновер…
  – Этот человек, кажется, был безоружен.
  – Тем хуже для Коновера.
  – Но ты же сама мне раньше говорила, что Стадлер был кротким, как овечка, и не склонным к насилию!.. Слушай, Одри, если бы у тебя были убедительные доказательства, я бы сам посоветовал тебе как можно скорее арестовать Коновера и Ринальди и обвинить их в убийстве. Но у тебя же только косвенные улики. Чем ты докажешь их виновность?
  – Я знаю, что это они убили Эндрю Стадлера, и докажу это!
  – Ты неисправимая оптимистка.
  – Вот уж не знала о себе такого.
  – Любой человек, любящий Бога на твой манер, – оптимист. Но горькая правда состоит в том, что люди нашей профессии не могут быть оптимистами. Со временем ты узнаешь, как часто свидетели отказываются от своих показаний, как часто виновные уходят от наказания и как часто преступления остаются не раскрытыми. В полиции все пессимисты и циники. По-другому нельзя. Я тебе не рассказывал об одном деле, которое расследовал, когда только-только поступил на работу в полицию? Одну женщину застрелили, когда она стояла у стола в своей гостиной. Ее муж все время изворачивался и придумывал себе разные алиби, а мы все время уличали его во лжи. Чем дольше он изворачивался, тем увереннее мы были в том, что именно он застрелил свою жену.
  – А он, конечно, не стрелял? – нетерпеливо спросила Одри.
  – А знаешь, почему он все время врал? Оказывается, в момент убийства он совокуплялся с сестрой своей жены и не желал в этом признаваться, несмотря на предъявленное ему обвинение в умышленном убийстве. В конце концов, этот мошенник во всем признался лишь после того, как был назначен день суда над ним. А знаешь, кто застрелил его жену? Да никто! Влетевшая в открытое окно шальная пуля. На улице как раз случилась бандитская разборка, а жене крупно не повезло. А может, она так поплатилась за то, что они жили в очень неблагополучном районе. Короче, то, что казалось нам вполне очевидным, в конечном итоге оказалось не имеющим отношения к действительности. А все потому, что мы спешили и не подумали как следует.
  – Намек понятен, – сказала Одри, наблюдая, как Нойс вылизывает остатки сиропа. – Но мы-то как следует подумали.
  – Сумасшедшего с пакетом фальшивого крэка в кармане нашли убитым в Гастингсе. Какой-то наркоторговец застрелил его и засунул его труп в мусорный бак. Именно эта версия кажется наиболее вероятной. Версия о том, что его застрелил директор крупной корпорации, как будто ему больше нечем заняться, выглядит на фоне первой обыкновенной фантастикой. Знаешь, как говорят в Техасе? Если слышишь звук копыт, в десяти случаях из десяти это бандиты, а не зебра. А ты гоняешься за зеброй.
  – Но…
  – Конечно, я понимаю, что бандитов в Техасе – пруд пруди, – кого ими там удивишь! – а зебра – это нечто из ряда вон выходящее. Но я советую тебе спуститься с небес на землю. Времени у тебя не так много. Что за женщина звонит тебе каждую неделю?
  – Этель Дорси.
  – Ее сына Тайрона убили из-за наркотиков. Сколько времени в день ты посвящаешь расследованию этого убийства?
  – Сейчас у меня совсем нет на это времени.
  – Вот как? А тебе не кажется, что ты водишь за нос Этель Дорси?
  – Я… – не нашлась, что ответить Одри.
  – Ты хороший работник, и из тебя может выйти отличный детектив. Но сейчас ты тратишь попусту свое драгоценное время. Вспомни, сколько еще не раскрытых преступлений!
  – Ну да… – Слова Нойса сразили Одри, возразить на них было нечего.
  – Я хочу, чтобы ты приняла участие еще в одном расследовании. Не вместо того, которым ты сейчас занимаешься, а наряду с ним. Думаю, это новое дело даст тебе возможность блеснуть. Не то что труп сумасшедшего в мусорном баке. Так вот, ограблением магазина Эрнандеса занимается Дженсен, но он ушел в отпуск. Займись-ка этим ограблением.
  – Но ведь у Дженсена есть напарник – Фелпс.
  – Фелпс взял неделю за свой счет, поэтому ограблением Эрнандеса придется заняться тебе. Между прочим, суд назначен на понедельник, а прокурор хочет ознакомиться с материалами этого дела в пятницу.
  – Через два дня?
  – Вот именно. Кроме тебя, никто с этим не справится.
  – Ну да… – пробормотала сбитая с толку и совершенно подавленная Одри.
  
  6
  
  Марта вышла в прихожую с кухонным полотенцем в руках. Наверняка она услышала сигнал, сработавший, когда Ник открыл входную дверь.
  – Что-то случилось? – спросил у Марты Ник, прислушиваясь к раздававшемуся в доме девичьему смеху.
  – Ничего не случилось, – покачав головой, буркнула Марта тоном, говорившим совершенно противоположное.
  – Что это за веселье?
  – К нам явилась мисс Стадлер, – скривившись, заявила Марта.
  – А! – протянул Ник. – Тогда все в порядке.
  Марта пожала плечами с таким видом, словно у нее совершенно иное представление о порядке.
  – Вас что-то не устраивает? – спросил ее Ник.
  – Я больше не знаю, кто входит в состав семьи, проживающей в этом доме!
  Ник почувствовал, что назревает скандал, и молча от него уклонился.
  В гостиной была Кэсси. На ней были слишком большая футболка с надписью «Стрэттон» и черные джинсы. Кэсси сидела с Джулией, одетой в бирюзовый спортивный костюм с надписью «Пышка» на заднем месте.
  Ника никто не заметил, и он стал молча наблюдать и слушать.
  – В этом нет ничего противного, – говорила Кэсси.
  – Противно! Противно! – верещала Джулия и хохотала, как гиена.
  – Просто ты взрослеешь. Твое тело меняется. Скоро тебе начнут нравиться мальчики, и ты начнешь ухаживать за своим телом. Это совершенно нормально. Человек каждое утро должен ухаживать за своим телом, а не только есть овсяные хлопья.
  – Ненавижу овсяные хлопья! – с довольным видом захихикала Джулия.
  – Самое главное – не стесняться своего тела. Обо всем, что с ним происходит, можно и нужно говорить. Тут нечего стыдиться. Возьмем, к примеру, груди. Что в них плохого? Прыщи гораздо противнее!
  Джулия снова весело захохотала.
  Ник понял, что у Кэсси с Джулией женский разговор. Ему сразу же полегчало, но в то же время он ощутил укол ревности из-за того, какими близкими друг другу стали Кэсси и Джулия. Он уже объяснял Кэсси, как боится предстоящего ему разговора с дочерью о менструации. Он опасался, что в результате такого разговора Джулия начнет испытывать к отцу отвращение. Марта же, несмотря на свои обтягивающие джинсы, отличалась чопорностью и смущалась при первом же намеке на секс. В связи с этим она решительно заявила, что разговоры с Джулией о месячных не входят в ее обязанности.
  Кэсси же рассуждала об этих вещах совершенно спокойно и естественно. Ее низкий голос звучал серьезно и успокаивающе. Насколько, конечно, было возможно настроить на серьезный лад и успокоить непоседливую десятилетнюю хохотушку.
  – Многое изменится, но многое и останется прежним, – сказала Джулии Кэсси. – Главное – не забывай о том, что папа всегда будет тебя любить, что бы с тобой ни происходило.
  Ник откашлялся и сказал дочери:
  – Привет, Джулия.
  Та вскочила на ноги и обняла его.
  – Папа!
  – А где твой брат?
  – Наверху делает уроки.
  – Вот и отлично… А откуда у тебя такой костюм?
  – Кэсси купила.
  – Вот как!
  Обтягивающий спортивный костюм с надписью на заднице, по представлениям Ника, не очень подходил для десятилетней девочки.
  Кэсси подняла глаза и с невинным видом пожала плечами.
  – Я всегда слыла гуру в области моды среди младшеклассников.
  
  Когда Джулия убежала к себе, Ник повернулся к Кэсси.
  – Спасибо тебе. Я понял, что ты рассказывала Джулии о том, что мне было бы ей не растолковать.
  – Она у тебя просто прелесть, Ник. И самое главное – она знает, что ты ее папа и всегда будешь ее любить.
  – Оставайся с нами поужинать.
  – Не могу.
  – Дела?
  – Да нет. Просто засиделась я тут у вас. Пора и честь знать.
  – Думаешь, Джулия или Люк считают тебя простой гостьей?
  – Прямо и не знаю, что тут можно подумать, – усмехнулась Кэсси.
  – Оставайся, – сказал Ник. – Мне нужно посоветоваться с тобой насчет работы.
  – Хорошо. Припади к источнику моей мудрости.
  Ник рассказал Кэсси о разговоре с Дороти Деврис.
  – Вот это да! – пробормотала Кэсси. – Но все равно, эта тетка погоды не делает. Кто там у них главный? Тодд Мьюлдар?
  – В этом все и дело.
  – Значит, надо понять, кто главней Мьюлдара.
  – Председателем фирмы «Фэрфилд партнерс» является Уиллард Осгуд, – пожал плечами Ник. – Но судя по всему, в последнее время он отошел от дел.
  – Уиллард Осгуд? Такой в очках? Который все твердит про судьбу американского народа? Это ты про него давал мне читать в журнале «Форчун»? Если это он, отправляйся прямо к нему.
  – Зачем? Он теперь ничего не решает.
  – Насколько я понимаю, Осгуд считает себя благодетелем нации и отцом своего детища – «Фэрфилд партнерс». Вряд ли он спокойно отнесется к махинациям, о которых ты мне рассказал.
  – Это верно. Но времена меняются. Наверное, теперь все решают не такие, как Осгуд, а такие, как Мьюлдар.
  – Видишь ли, возможно, Мьюлдар скрывает правду не только от тебя, но и от Осгуда. Ведь это возможно?
  – Наверное, да.
  – Так может, тебе следует отправиться прямо к Осгуду?
  – А если ты ошибаешься и он все знает?
  – А ты можешь предложить что-то другое? И потом подумай, а вдруг я не ошибаюсь!
  
  7
  
  Одри получила электронную почту от Кевина Ленегана из криминалистической лаборатории.
  – Догадайся, что у меня для тебя есть! – сказал Кевин, когда к нему прибежала Одри.
  – Ты нашел стертую запись?!
  – Это невозможно. Я же тебе говорил! Смотри на этот код. Я его только что заметил. Это значит, что изображения, полученные с этих камер, передавались по определенному графику на удаленный сервер.
  – Что?
  – Некоторые записи, поступающие в архив, например, записи камер, включавшихся в ответ на движение, автоматически передавались на удаленный сервер по запрограммированному вот здесь адресу.
  – Кевин, – с легким раздражением в голосе сказала Одри, – думаешь, я что-нибудь поняла?
  – Я говорю о той записи, которую ты ищешь. Мы думали, что она безвозвратно стерта. Да, в этом записывающем устройстве она стерта, но я тебе только что объяснил, что эта запись была отправлена по Интернету в компьютерную сеть «Стрэттона», где и должна сохраниться в виде резервной копии. Понятно?
  – А ты можешь влезть в компьютеры «Стрэттона» прямо отсюда?
  – Неужели ты думаешь, что я работал бы тут, умей я вытворять такие штучки?.. Но если ты отведешь меня на «Стрэттон», я знаю, где нужно искать.
  
  8
  
  Ник потратил час на то, чтобы добраться до международного аэропорта имени Джеральда Форда.68 Потом он пять часов летел до Бостона. Самолет приземлился в оживленном аэропорту Логан,69 способном вместить зараз все население Фенвика. Минуя ресторан морской кухни, книжный магазин и магазин подарков, Ник добрался до эскалатора, ведущего на автостоянку, где, среди множества шоферов в униформе, обнаружил смуглого мужчину в синем пиджаке и серых брюках с табличкой «Николас Конвер» в руках. Решив не обижаться на ошибку в своей фамилии, Ник Коновер поспешил к присланному за ним водителю.
  Фирма «Фэрфилд партнерс» снимала под свои офисы обширные площади в возвышающемся в самом центре деловой части Бостона гранитном здании с огромными окнами. Офисы Уиларда Осгуда занимали тридцать седьмой и тридцать восьмой этажи. В приемной, между тропических растений, было расставлено множество серых диванов и кресел. Ник предполагал, что у него будет предостаточно времени для того, чтобы насладиться их комфортом, прежде чем Уиллард Осгуд соизволит его принять, но, к его удивлению, секретарша с рыжими волосами пригласила его немедленно проследовать в стеклянную дверь. Ник даже сверился с часами, опасаясь, что опоздал, но до назначенного времени оставалось еще несколько минут.
  Пройдя сквозь стеклянную дверь, Ник оказался не в кабинете Осгуда, а перед блондинкой в очках в красной пластмассовой оправе.
  – Здравствуйте, мистер Коновер, – поздоровалась блондинка. – Как долетели?
  – Нормально, – ответил Ник.
  – Желаете что-нибудь? Воды, колы, кофе?
  – Нет спасибо, – ответил Ник, решив, что не даст заговорить себе зубы.
  – К сожалению, мистер Мьюлдар в отъезде. А то он обязательно пришел бы поздороваться с вами.
  «Не сомневаюсь!» – подумал Ник и сказал:
  – Доложите, пожалуйста, о моем прибытии мистеру Осгуду. Мне, в первую очередь, нужно побеседовать именно с ним.
  – Сию секунду! – воскликнула блондинка в красных очках.
  В офисах «Фэрфилд партнерс» были невероятно высокие потолки. Это объяснялось тем, что два этажа, которые они занимали, были объединены в один. На стенах между огромными окнами висели фотографии Уилларда Осгуда на обложках журналов – Осгуд с удочкой на обложке журнала «Охота и рыболовство», Осгуд в синем костюме и желтом галстуке на обложке журнала «Форбс». Квадратное добродушно-внимательное лицо Осгуда и его очки были совершенно одинаковы на обеих фотографиях, словно под них просто приклеивали разную одежду.
  – Присядьте пока здесь, – добавила блондинка, указав Нику на коричневый кожаный диван.
  Усевшись, Ник стал осматриваться по сторонам. В кабинете стоял огромный стеклянный письменный стол, над ним на стене были развешаны рыболовные трофеи. Наконец до него дошло, что он сидит в кабинете самого Уилларда Осгуда. Выглянув в окно, Ник увидел в отдалении Бостонскую бухту, а еще дальше какие-то маленькие острова.
  Через несколько мгновений в кабинете появился сам Уиллард Осгуд в точно таких же круглых очках, как на обложках журналов. Ник встал и понял, что Осгуд сантиметров на пять выше его.
  – Ник Коновер! – громовым голосом воскликнул Осгуд и похлопал Ника по плечу. – Вы заметили, какое у меня кресло?
  С этими словами Осгуд показал пальцем на свое кресло «Стрэттон-Симбиоз».
  – Вам так понравилось это кресло, что вы купили «Стрэттон»? – усмехнулся Ник.
  – Я правильно поступил? – спросил Осгуд, вопросительно подняв косматую бровь.
  – Если вы не разочаровались в кресле, не разочаруетесь и в «Стрэттоне».
  – Чему обязан вашим визитом?
  – Я прошу вас помочь мне решить одну проблему.
  Осгуд заметно удивился, но улыбнулся и проговорил:
  – Разрешите мне сначала воспользоваться вашим продуктом. Мне лучше думается сидя, – сказал он и уселся к себе за письменный стол. Ник сел в кресло напротив.
  – Насколько я помню, в Фенвике вы говорили, что ваше правило – не расставаться с ценными приобретениями, – с места в карьер начал Ник.
  Уиллард Осгуд покачал головой с таким видом, словно все уже понял.
  – Да, это мое правило номер два, – сказал он, откашлявшись и похрустев суставами пальцев. – Мое правило номер один – никогда не терять денег.
  Ник понял, что Осгуду известно о намерении Мьюлдара продать «Стрэттон».
  Выходит, Кэсси ошиблась… Но все ли знает Осгуд?
  – Судя по всему, у Тодда Мьюлдара другие правила, – сказал Ник.
  – У Мьюлдара был нелегкий год, – тут же ответил Осгуд. – И вполне убедительные объяснения…
  – Но вы же сами говорили, что объяснения еще не оправдание!
  – Вы цитируете меня, как Священное Писание, – улыбнулся Осгуд, обнажив безупречные фарфоровые зубы.
  – Мне кажется, что одно из объяснений заключается в том, что «Фэрфилд партнерс» остались без присмотра. Мьюлдар прямо говорит, что вас не застать в офисе, и рыбалка интересует вас теперь гораздо больше размера полученной прибыли.
  – Надеюсь, вы ему не поверили? – ухмыльнувшись до ушей, спросил Осгуд.
  – Я не знаю, что и думать.
  – Говоря так, мои помощники имеют в виду, что мое время прошло. Тем самым они намекают на то, что пробил их час, – с этими словами Осгуд откинулся в кресле, но «Стрэттон-Симбиоз» учел его вес и не дал ему стукнуться затылком о стеклянную стенку. – Я вам сейчас кое-что расскажу, но пусть это останется между нами.
  Ник кивнул.
  – Пару лет назад я пригласил Мьюлдара в Исламораду в штате Флорида на ежегодную миграцию тарпона.70 Мьюлдар явился с новехонькой удочкой с дорогущей катушкой. На нем был широченный кожаный ремень с серебряными бляшками и все такое прочее, – усмехнулся Осгуд. – Мьюлдару не занимать самоуверенности. Он рассказал мне, как много раз ловил на блесну на Аляске, где жил в каком-то домике, при котором были ресторан и сауна, а обслуживающий персонал делал за него все, разве что не вытирал ему зад на горшке. Поэтому я любезно пустил его на нос катера и смотрел, как он несколько часов пытается хоть что-то вытянуть из воды. Но у него не клевало, хоть ты тресни. Он злился. Леска у него путалась. Пару раз он сам себя поймал крючком за воротник. Наконец мне надоело на него смотреть, я встал, вытравил двадцать метров лески и, как только подплыла стая, забросил блесну. Рыба клюнула, и я вытащил из воды двухметрового красавца. Можете мне не верить, но каждый раз, когда я забрасывал, я вытаскивал рыбу…
  – Здорово, – сказал Ник; ему нравился рассказ, хотя он еще и не догадался, к чему клонит Осгуд.
  – Мне кажется, Мьюлдар так и не понял, что дело не в стоимости удочки и катушки, а в тренировке. Чтобы добиться успеха, нужно много лет непрерывно практиковаться. Опыт незаменим.
  – А с чем едят тарпона?
  – Да ни с чем. Его вообще не едят. В этом-то вся и прелесть. Сначала с ним надо бороться, втащить его на борт катера. А потом его полагается отпустить в воду.
  – Не уверен, что я бы на это согласился, – хмыкнул Ник.
  – Как бы то ни было, Мьюлдар действительно совершил несколько ошибок. Для его скудного опыта он играет слишком смело.
  – Я бы назвал его игры махинациями.
  – Не забывайте о том, что я в курсе происходящих событий, – мрачно заявил Осгуд.
  – А может, вы все-таки знаете не все? – пробормотал Ник, достал из чемоданчика папку и положил ее на стол перед Осгудом.
  Осгуд водрузил на нос свои очки и стал просматривать документы в папке. При этом на лбу у него появились идеально горизонтальные, расположенные на равном расстоянии одна от другой морщины. Казалось, его лоб расчертили по линейке.
  – Жаль, что он сделал все именно так, – пробормотал Осгуд.
  – Как именно?
  – Втайне от вас. По-моему, это нехорошо. Я предпочитаю играть в открытую. Теперь я понимаю, почему вы приехали ко мне и почему вы расстроены.
  – А вот я прекрасно понимаю, почему Мьюлдар все сделал втайне от меня, – быстро проговорил Ник. – Он прекрасно знает, что я возражал бы, то есть и сейчас возражаю против такой сделки. Хотя у меня и нет возможности помешать Мьюлдару, он боится, что я могу устроить скандал и сделать его планы достоянием общественности. Вот он и решил состряпать все потихоньку, чтобы я обо всем узнал только после заключения сделки. А тогда будет слишком поздно что-либо менять.
  – Скорее всего, это именно так. Но, повторяю, я не одобряю его поступок.
  – Мьюлдару срочно нужны деньги, чтобы выручить вашу фирму, попавшую в трудное положение, после того как он потерял много денег на микрочипах.
  – Я лично говорил Мьюлдару, что вы умный человек и с вами следует вести себя честно.
  – Может, ему следует вести себя честно и с вами и рассказать вам, кто на самом деле стоит за «Пасифик-Рим»? А он, наверное, решил, что ваши политические убеждения не позволят вам брать деньги из такого источника, потому что настоящий хозяин «Пасифик-Рим» – НОАК!
  Осгуд не проронил ни слова.
  – Народно-освободительная армия Китая, – пояснил Ник. – Вооруженные силы китайских коммунистов.
  – Я это знаю, – перебил его Осгуд. – Мне всегда известны малейшие подробности любой касающейся меня сделки. В противном случае я бы давным-давно разорился.
  – Значит, вы все знали? – пробормотал Ник.
  – Разумеется, знал. В этом нет ничего противозаконного, мой юный друг.
  – Китайцам-коммунистам! – пробормотал Ник, словно заклиная этими словами старого консерватора.
  – Господи боже мой! Да ведь речь идет всего лишь об офисной мебели! Мы же не продаем коммунистам крылатые ракеты или атомные бомбы! Это письменные столы, стулья и картотечные шкафы! Не думаю, что вместе с ними мы передаем в руки противника меч, которым он нас же и обезглавит!
  – А вы смотрели, какую информацию о финансовом положении «Стрэттона» предоставил Мьюлдар своим покупателям из «Пасифик-Рим»?
  – Такие мелочи меня не интересуют, – сказал Осгуд, оттолкнув от себя папку с бумагами. – Я доверяю своим партнерам по фирме… Ник, мы с вами оба занятые люди…
  – А я бы на вашем месте заинтересовался этой мелочью. Мьюлдар предложил покупателям фальшивый бухгалтерский баланс, составленный финансовым директором «Стрэттона» Скоттом Макнелли, способным вести себя, как отпетый мошенник!
  – Убедительно прошу вас не изображать здесь оскорбленную добродетель, Ник! – сверкнув фарфоровыми зубами, заявил Осгуд.
  – Добродетель тут ни при чем. Это незаконно.
  – Бухгалтерским учетом можно вертеть по-разному, – нетерпеливо отмахнулся Осгуд. – Кроме того, в контракте есть статья, запрещающая покупателю подавать на нас в суд, даже если он вдруг очнется.
  – И об этом вы тоже знаете, – уныло проговорил Ник.
  – Вы попусту тратите мое и свое время, Коновер, – сверля Ника глазами, сказал Осгуд. – Дело сделано. Обратного пути нет. И нечего распускать сопли. Вы закончили? Вот и отлично!
  Осгуд поднялся из-за стола и нажал кнопку.
  – Джейн, проводите, пожалуйста, мистера Коновера, – сказал он в микрофон.
  – Нет, я еще не закончил, – не вставая с кресла, заявил Ник.
  
  9
  
  Начальник информационного отдела корпорации «Стрэттон» не походила на знатока электроники. Это была дородная женщина по имени Карли Линдгрен. Ее красивые длинные каштановые волосы были завязаны в узел на макушке. На ней был темно-синий костюм. На шее лежало плетеное золотое ожерелье, а в ушах висели золотые серьги.
  Чтобы договориться с миссис Линдгрен о встрече, Одри хватило одного звонка и заявления, что она говорит из полиции. Однако при виде ордера на обыск Карли Линдгрен сжалась, как загнанная в угол тигрица. Она долго изучала ордер, словно пытаясь найти в нем ошибку. Впрочем, простые люди обычно не знают, как должны выглядеть ордера. К тому же ордер Одри был выдан по полной форме. Одри уговорила прокурора выдать ордер на обыск с очень широкими полномочиями, хотя, в действительности, ее интересовали только хранящиеся на сервере «Стрэттона» резервные копии изображений, снятых камерами в доме Коновера.
  Одри и Кевину Ленегану пришлось ждать, пока растерявшаяся Карли Линдгрен не обзвонит все свое начальство, вплоть до технического директора. Одри и не пыталась запомнить, куда звонит Карли Линдгрен, потому что ее это не очень интересовало. Одри знала, что теперь ни один руководитель корпорации «Стрэттон» не в состоянии помешать ей сделать свое дело.
  Примерно через двадцать минут в распоряжение Кевина предоставили пустое помещение с компьютером. Одри оставалось только наблюдать. Осмотревшись по сторонам, она увидела голубой плакат, на котором крупными буквами было написано что-то о том, что «Стрэттон» – одна семья и все его работники стремятся к одной цели. Одри и Кевин сидели на очень удобных стульях, и Одри заметила, что на них стоит марка «Стрэттон». В полицейском участке таких комфортабельных стульев не было. Кевин вставил в компьютер лазерный диск и установил с него какую-то программу. Он объяснил Одри, что это программа-просмотрщик, которую он скачал с интернет-сайта компании, изготовившей записывающее устройство для камер в доме у Коновера. Эта программа должна была позволить Кевину находить и просматривать записи, сделанные камерами данной модели.
  – А ты знаешь, где искать эти записи? – озабоченно спросила Одри.
  – В установках записывающего устройства все указано, – объяснил Кевин. – Название файла, дата, время и все остальное. Не волнуйся.
  Но Одри не могла унять дрожь волнения. Ее всю трясло от возбуждения, хотя она и старалась успокоиться, убеждая себя в том, что Кевин обязательно найдет сцену убийства Эндрю Стадлера или вообще не найдет никакой записи за интересующее ее время.
  Нечасто удается найти видеозапись, изображающую убийство! Это редкая удача! Подарок судьбы!
  – Могу я вам чем-нибудь помочь?
  Подняв глаза, Одри увидела в дверях Эдварда Ринальди, и у нее екнуло сердце. Под таким углом зрения Ринальди казался высоким, широкоплечим и сильным. На нем были черный пиджак и черная рубашка без ворота. Он злорадно усмехался.
  – Здравствуйте, мистер Ринальди, – сухо поздоровалась Одри. Обычно она старалась разговаривать вежливо даже с лицами, заподозренными в убийстве, но что-то препятствовало ее нормальному общению с Эдди Ринальди. По какой-то причине он очень ей не нравился. Возможно, Одри отталкивали его прожженный вид, его наглые манеры и ухмылка человека, получающего удовольствие от того, что водит за нос других.
  – У вас есть ордер на просмотр содержания компьютерной сети нашей корпорации?
  – Хотите взглянуть?
  – Нет-нет. Я уверен, что все бумаги у вас в порядке. По-моему, вы очень дотошная дама.
  – Спасибо за комплимент.
  – Наверное, лучше сказать не дотошная, а въедливая. Насколько я понимаю, вы ищете у нас записи с камер, установленных дома у нашего директора?
  – Да. Его домашнее записывающее устройство у нас в лаборатории.
  Одри прикинула, стоит ли сообщить Ринальди о том, что с этого устройства стерта важная часть информации, и проследить за его реакцией, но потом решила, что ему рано об этом знать.
  – Ну вот, – пробормотал Кевин.
  Ринальди взглянул на него с таким видом, словно впервые его заметил. Потом перевел глаза на Одри и стал рассматривать ее с равнодушно-насмешливым видом.
  – Не понимаю, что вы рассчитываете там обнаружить, – наконец пробормотал он.
  – Мне почему-то кажется, что вы об этом догадываетесь.
  – Пожалуй, догадываюсь.
  – Ну и?
  – Несколько кадров со старым шизофреником, бредущим ночью по лужайке у дома нашего директора. Но я не понимаю, зачем вам эти кадры.
  Одри наклонилась к компьютеру, за которым работал Кевин. Тот наклонил к ней монитор. Одри прищурилась, но не увидела никакого изображения. Внезапно она рассмотрела напечатанные крупными буквами слова «ЗДЕСЬ ТОЖЕ СТЕРТО!».
  – Очень хорошо, – кивнула Одри. – Молодец!
  Дотянувшись до клавиатуры, она напечатала: «ПОДЫГРАЙ МНЕ!»
  – Очень хорошо, Кевин, – повторила Одри. – Ты не можешь сделать почетче?
  – Могу, – ответил Кевин. – У меня есть отличная программа. Она убирает все артефакты, вызванные движением, и уменьшает сползание точек. У нее есть фильтр, который отделит хроматические данные от светового сигнала. Достаточно будет продублировать, а потом устранить чередование, и мы получим прекрасное четкое изображение. Этого человека будет отлично видно.
  Кевин нажал еще на какую-то клавишу, и все надписи исчезли с монитора еще до того, как Эдди Ринальди смог бы их разглядеть.
  Однако самым странным было то, что Ринальди даже не пошевелился и не попытался взглянуть на монитор. У него был совершенно безучастный вид.
  Одри поняла, что Ринальди прекрасно знает, что Кевин только что обнаружил на сервере «Стрэттона» стертые записи.
  Выходит, он стер их сам?!
  
  10
  
  У Ника дрожали руки, и он положил их на колени, чтобы Осгуд не заметил его волнения.
  – Мистер Осгуд, поймите меня правильно. Я хочу, чтобы мы и дальше работали вместе. Вы хотите спасти деньги, потраченные впустую Мьюлдаром, а я хочу спасти мою корпорацию. Мы оба не желаем остаться в убытке.
  Водрузив очки обратно к себе на нос, Осгуд что-то неразборчиво буркнул и смерил Ника ледяным взглядом.
  – Мне кажется, – сказал Ник, – что вас нельзя обвинить в безрассудстве.
  Краем глаза Ник заметил, что в кабинете появилась блондинка в красных очках. Она стояла у самого входа и ждала от Осгуда сигнала выпроводить Ника.
  Понизив голос, чтобы его не слышала блондинка, Ник проговорил:
  – Мне кажется, что лично вы никогда бы не позволили Скотту Макнелли и Тодду Мьюлдару выплатить взятку в размере десяти миллионов долларов какому-то китайскому чиновнику, способному ускорить заключение сделки.
  – О чем это вы?! – опершись руками на стеклянную столешницу, Осгуд с грозным видом подался вперед.
  – Своими действиями Макнелли и Мьюлдар ставят под угрозу само существование вашей фирмы. Если информация об этой взятке просочится на свет божий, «Фэрфилд партнерс» грозят очень крупные неприятности, – развел руками Ник. – Погибнет все, над чем вы трудились всю свою жизнь. Неужели, по-вашему, стоит так рисковать? Неужели у вас нет других путей добиться своего?
  – Джейн! – рявкнул Осгуд. – Оставьте нас! Мы еще немного поговорим… Что вы несете, Ник?! – прорычал он, когда секретарша вышла.
  – «Стрэттон-Азия».
  – Что это такое?
  Неужели на этот раз Осгуд действительно ничего не знает? Или он ловко притворяется?
  – Ознакомьтесь с содержанием последних двух листов в папке, и вы поймете, каким образом Мьюлдар хочет провернуть это дельце за месяц, а не за год. Называйте, как хотите, но это простая взятка, являющаяся вопиющим нарушением закона США, запрещающего их гражданам, компаниям и представительствам предлагать взятки государственным чиновникам иностранных государств. Вы, конечно, представляете себе, какое наказание грозит вашей фирме за нарушение этого закона.
  Осгуд так схватился за папку с документами, что Ник больше не сомневался в его неосведомленности об этой махинации. Водрузив очки на нос, Осгуд погрузился в чтение.
  Через несколько минут он поднял глаза на Ника. Обветренное лицо Осгуда налилось кровью. У него был ошеломленный вид.
  – Вот это да! – пробормотал он. – Значит, в неведении держали не только вас.
  – Я чувствовал, что Мьюлдар что-то от вас утаивает, – сказал Ник.
  – Это очень неразумно с его стороны.
  – Отчаянные люди склонны к необдуманным поступкам. А мне вся эта сделка не нравится с начала и до конца. «Стрэттон» стоит намного больше тех денег, за которые его продают китайцам. Его с гораздо большей прибылью можно продать и американцам, и при этом не придется выплачивать десять миллионов долларов в виде взяток.
  – Черт бы побрал этих мерзавцев! – воскликнул Осгуд.
  – Вы знаток ловли тарпона, но теперь мы, кажется, имеем дело с ядовитыми муренами.
  – На этот раз Мьюлдар взял на себя слишком много! – свирепо вращая глазами, прорычал Осгуд.
  – Он, наверное, думал, что вы отошли от дел…
  – Иногда кое у кого возникает желание обвести меня вокруг пальца, – оскалив фарфоровые клыки, прошипел Осгуд. – Они думают, что я совсем в маразме. Каким же горьким бывает их разочарование, когда до них доходит, что это не так. Но раскаиваться им бывает уже поздно…
  С Уилларда Осгуда упала маска честного и принципиального предпринимателя. Теперь он был страшен.
  – Между прочим, очень многие вас тоже недооценивали, – сказал Осгуд. – Возможно, я один из этих недальновидных людей. Поэтому теперь я вас внимательно слушаю. Какие у вас будут предложения?
  
  11
  
  – Папа! – подбежав к Нику, воскликнула Джулия. – Ты уже вернулся!
  – Как видишь!
  Поставив чемодан на пол, Ник поднял дочку на руки. При этом у него захрустели кости. Джулия уже была ребенком солидного веса.
  – Как дела?
  – Хорошо!
  У Джулии всегда все было хорошо – дома, в школе, вообще везде.
  – А где твой брат?
  – Наверное, у себя, – пожала плечами Джулия. – А ты знаешь, что Марта уехала к родным на Барбадос?
  – Да. Знаю. Она заслужила отпуск. Я оплатил ее поездку. Это подарок ей от всей нашей семьи. А где Кэсси?
  В отсутствие Марты Кэсси с радостью согласилась присмотреть за детьми Ника.
  – Здесь. Мы занимались с ней йогой.
  – А где она сейчас?
  – Не знаю. Может, у тебя в кабинете.
  Ник на мгновение замялся.
  Опять!.. Но ведь там ничего нет. Бояться нечего. Это все паранойя.
  – У нее для тебя сюрприз, – сказала Джулия с озорной улыбкой. – Но я обещала тебе не говорить.
  – А можно я попробую догадаться?
  – Нет!
  – Ну один разок!
  – Ну нет же! – завопила Джулия. – Это же сюрприз!
  – Ну ладно. Ничего мне не говори. Но у меня для тебя тоже есть сюрприз!
  – Какой?
  – Хочешь съездить на Гавайи?
  – Конечно!
  – Ну вот и отлично! Мы улетаем завтра вечером!
  – А школа?
  – Я поговорил, и вас с Люком на несколько дней освободили от уроков.
  – Гавайи! Ура! Мы поедем на Мауи?
  – Да.
  – Туда же, куда и в прошлый раз?
  – Да. В тот же самый домик на пляже!
  Джулия бросилась на шею к отцу.
  – Я буду плавать с маской! – заявила она. – И я научусь виндсерфингу! Ведь я уже большая, да?
  В прошлый раз Лаура не разрешила Джулии плавать на доске под парусом, потому что девочка была еще маленькой.
  – Да.
  – Ура! Люк обещал меня научить! А ты будешь нырять с аквалангом?
  – Буду. Если не забыл, как это делается.
  – А помнишь, как я нашла в домике ящерицу, а у нее оторвался хвост? Как это было прикольно!
  
  Ник решил пройти к себе в кабинет коротким путем через кухню, но замер на месте, едва переступив порог.
  Вместо обычного полиэтилена он узрел своего рода бумажную стену. Присмотревшись, Ник понял, что это склеенная скотчем подарочная оберточная бумага, на которую наклеена крест-накрест подарочная синяя лента с бантиками.
  – Ну как?
  Кэсси тихо подошла к нему сзади, обняла его за пояс и поцеловала в шею.
  – Что это?
  Ник обернулся, обнял Кэсси и поцеловал ее в губы.
  – Сейчас увидишь… А чем все кончилось в Бостоне?
  – Скажу только, что ты во всем оказалась права.
  Кэсси кивнула. У нее под глазами опять появились тени.
  Она выглядела усталой, осунувшейся.
  – Вот увидишь, все будет хорошо, – сказала она. – Ты вовремя вывел их на чистую воду.
  – А можно мне развернуть мой подарок?
  – Прошу!
  Ударом кулака Ник пробил бумажную стену. Кухня была ярко освещена. Горели все лампы. Гранитная стойка в центре кухни была безукоризненна. Именно такой ее и нарисовала Лаура.
  – Вот это да! – восхищенно пробормотал Ник.
  Подойдя к стойке, он провел по ней рукой. За этой стойкой легко и удобно могла разместиться вся семья. Точно так, как этого хотела Лаура.
  Кэсси стояла со счастливой улыбкой на лице.
  – Как тебе это удалось? – спросил Ник.
  – Конечно же я не могла сделать ее своими руками. Может, я и научилась у отца мастерить, но не до такой же степени. Но я очень целеустремленная, – скромно потупившись, заявила Кэсси. – Мастера закончили работу всего за один день, но ты не представляешь, как мне пришлось их упрашивать, пинать и погонять, чтобы они пошевеливались.
  – Ты просто чудо! – сказал Ник.
  – Я ничего не бросаю на полпути, – Кэсси немного помолчала и негромко спросила: – Ник, неужели ты так никогда и не расскажешь мне о ее смерти?
  Ник закрыл глаза, набрал побольше воздуха в грудь, открыл глаза и заговорил:
  – У Лукаса были соревнования по плаванию. Было полвосьмого вечера, но уже темно. На дворе стоял декабрь, и темнело рано. Мы ехали в Стрэтфорд, потому что соревнования проводились в стрэтфордском бассейне. По этой дороге иногда ездят грузовики, которые хотят побыстрей добраться до федеральной автотрассы…
  Ник снова закрыл глаза. Мысленно он вновь перенесся в тот вечер. Темно. Он сидит в машине… Раньше ему это только снилось в кошмарных снах, а теперь он самолично вызывал эти образы из небытия. Ник говорил негромким монотонным голосом:
  – Навстречу нам ехал тягач с полуприцепом. Его водитель, как выяснилось потом, накачался пивом, а на асфальте был лед. Лаура сидела за рулем. Она терпеть не могла водить в темноте, но я ее упросил, потому что мне было нужно срочно позвонить в несколько мест по мобильному телефону. Ведь я директор и у меня ненормированный рабочий день! Мы о чем-то поругались, и Лаура не очень следила за дорогой. Она слишком поздно заметила, что тягач с прицепом занесло через двойную сплошную, и он движется навстречу нам по нашей стороне дороги. Лаура начала поворачивать, но не успела. Тягач врезался в нас… Странное дело, – сказал Ник, открывая глаза. – Удар совсем не показался мне сильным. Столкновение совсем не походило на страшные автокатастрофы в кино, где машины поднимаются в воздух и разлетаются на куски. Удар был примерно таким, как при лобовом столкновении электрических автомобильчиков на аттракционах. Что-то захрустело, но я не сломал себе позвоночник и даже не потерял сознания. Я заорал: «Какая скотина! Он же наверняка пьян!» – и повернулся к Лауре, но она мне ничего не ответила. Тогда я заметил, что с ее стороны лобовое стекло разбито. У нее на лбу были осколки стекла. И в волосах у нее тоже что-то блестело. Крови практически не было. Никаких рваных ран. Казалось, она уснула.
  – Ты ни в чем не виноват. Ты ничего не мог изменить, – прошептала Кэсси.
  Все вокруг расплылось, и Ник понял, что его глаза полны слез.
  – Я мог изменить сотню разных вещей. Если бы я сделал по-другому хоть одну из них, Лаура была бы сейчас жива. Когда мы уезжали из дома, Лаура хотела куда-то позвонить, а я заставил ее положить трубку, потому что мы опаздывали. Я сказал, что она, как дура, потратила пятнадцать минут на то, чтобы накраситься, отправляясь на соревнования по плаванию. Еще я сказал ей, что на этот раз не собираюсь опаздывать и хочу удобно сесть у самого края бассейна, чтобы хорошо видеть пловцов. Если бы я позволил Лауре позвонить по телефону, грузовик спокойно проехал бы своей дорогой и она бы не погибла. Если бы я не торопился, мы спокойно доехали бы до места назначения. А зачем я звонил тогда по телефону из машины? Неужели эти звонки не могли подождать до утра? Тогда я сам бы сидел за рулем. Лаура водила гораздо хуже меня. Она вообще терпеть не могла водить машину. А еще я не должен был ссориться с ней, когда она сидела за рулем… И вот еще – она хотела поехать на моей машине. Мой «шевроле» большой и прочный, он лучше выдержал бы такой удар, но я сказал, что для внедорожника будет трудно найти место на стоянке, и уговорил Лауру ехать на ее маленьком седане… И это только начало всего того, что я мог изменить, но не изменил. Я думал об этом много недель после гибели Лауры…
  Кэсси теребила себе волосы. Ник даже не знал, слушает она его или нет.
  – Кровоизлияние в мозг, – продолжал он. – Лаура умерла в больнице на следующий день.
  – Хороший ты человек, Ник.
  – Нет, – ответил Ник. – Я не хороший. Но мне чертовски хотелось бы им стать.
  – Ты отдаешь другим всего себя.
  – Ты не знаешь, о чем говоришь. Ты не знаешь меня. Ты не знаешь всего, что я сделал. Ты не знаешь, сколько я отнял…
  – Ты дал мне новую семью.
  «А перед этим отнял у тебя отца!» – подумал Ник. Он долго смотрел на Кэсси и смеялся над своими подозрениями в ее адрес, смеялся над собой, вспомнив, как боялся того, что Кэсси проникла к нему в дом, чтобы уличить его в убийстве отца.
  Потом Ник подумал о том, как плохо разбирается в людях. Не раскусил же он Скотта Макнелли, хотя с самого начала и понял, что за птица Тодд Мьюлдар. Эдди Ринальди? Насчет него Ник никогда не питал особых иллюзий. Его совершенно не удивило, когда Эдди стал угрожать выдать его полиции.
  А Кэсси? С самого начала Ник не мог ее понять и не очень хорошо понимал ее даже сейчас. Может быть, ему застилали глаза страшное чувство собственной вины и ее непреодолимая привлекательность? Ясное дело, психика Кэсси была не очень устойчива. Но ведь она страдала депрессиями, да еще и потеряла отца. Тут у кого хочешь крыша поедет!.. Что же будет с ней, когда она узнает всю правду?!
  Ника не пугали угрозы Ринальди признаться во всем полиции. Участь этого мерзавца тоже не волновала Ника.
  Ник решил, что расскажет Кэсси всю правду, как только вернется с детьми с Гавайев. А потом пойдет и расскажет все детективу-негритянке.
  Ник не сомневался в том, что его арестуют, даже если окружной прокурор решит, что это была самозащита. Он все-таки убил человека.
  После разговора с Осгудом в Бостоне Ник поехал на такси в крупную юридическую фирму «Роупс и Грей», где у него был знакомый, занимавший должность адвоката на уголовных процессах. Это был умный и порядочный человек, с которым Ник познакомился еще в Мичигане. Ник рассказал ему всю правду о случившемся.
  Выслушав Ника, адвокат ужаснулся и прямо заявил, что сухим из воды в такой ситуации не удалось бы выйти никому. Он сказал, что, в лучшем случае, Ника признают виновным в непреднамеренном убийстве, и тогда он проведет в тюрьме года два. Однако, по его мнению, Нику легко могли дать гораздо больше – пять, семь и даже десять лет тюрьмы – за то, что он пытался замести следы: прятал труп и скрывал улики. Адвокат сказал, что если Ник хочет сдаться властям, он найдет для него адвоката в Мичигане и добьется, чтобы дело Ника слушалось в его родном штате. Он сказал, что договорится с окружным прокурором в Фенвике, чтобы Нику зачли явку с повинной, и честно предупредил, что все это будет стоить больших денег.
  Теперь Ника больше всего волновала участь детей.
  Что с ними будет? Станет ли о них заботиться их тетя Эбби?
  Мысли об этом не давали ему покоя.
  Однако, решив наконец во всем признаться, Ник почувствовал большое облегчение. Он вспомнил сон о том, как разложившийся труп Эндрю Стадлера, спрятанный в бетонном подвале, и понял, что не может больше лгать. Правда о содеянном рвалась наружу.
  Где-то через неделю после совместного отдыха с детьми он скажет Кэсси всю правду!
  Ник даже начал про себя репетировать этот разговор.
  – Что с тобой? – спросила Кэсси.
  – В последнее время я много думал и принял, наконец, ряд решений.
  – Ты думал о «Стрэттоне»?
  – Нет. Я думал о своей жизни.
  – Неужели все так плохо? – озабоченно спросила Кэсси.
  – Нет, – покачал головой Ник. – Теперь все будет хорошо.
  – Нам будет хорошо?
  – Видишь ли, это не совсем о нас.
  – Как это?
  – Придет время, и ты все узнаешь.
  Кэсси погладила его по руке. Ник взял ее маленькую дрожащую ручку в свою большую сильную ладонь.
  «Рука, убившая ее отца!» – с горечью подумал он.
  – Завтра мы улетаем, – сказал он. – На Гавайи. На несколько дней. Я уже взял билеты.
  – На Гавайи?
  – На Мауи. Лауре там больше всего нравилось. Мы открыли это чудесное место еще до того, как у нас появились дети. Мы жили там в домике прямо на берегу океана. У домика свой бассейн, но кому он нужен, когда в двух шагах весь Тихий океан!
  – Какое райское место!
  – До гибели Лауры мы каждый год все вместе ездили туда. Это было лучшее время в году. Лаура всегда заказывала один и тот же домик. По-моему, это были самые счастливые времена нашей жизни. Помню, в последний приезд мы как-то лежали с Лаурой в постели, и она сказала, что хочет, чтобы все это никогда не кончалось…
  – Как здорово! – пробормотала Кэсси. У нее горели глаза, но общее выражение ее лица было непривычно умиротворенным.
  – Я позвонил в туристическое агентство, и, к моему удивлению, оказалось, что наш домик свободен.
  – А ты уверен, что хочешь возвращаться туда, где все будет напоминать тебе о Лауре? Может, лучше поехать в новое место, чтобы потом были новые воспоминания?
  – Может, ты и права. Я знаю, что не буду там так счастлив, как раньше. И тяжелые воспоминания у меня тоже будут. Но все равно, это станет началом чего-то нового. Мы будем там одной дружной семьей. Никаких споров, выяснений отношений… Мы будем бегать по пляжу, купаться, отдыхать, объедаться ананасами и ни о чем не думать! Конечно, все будет не так замечательно, как раньше, но это станет чем-то, что мы сможем вспоминать, когда наступят перемены. А перемены обязательно наступят.
  – А дети могут не ходить школу?
  – Я уже позвонил туда и попросил, чтобы их освободили от занятий на несколько дней. Я уже забрал билеты, – с этими словами Ник вытащил из кармана билеты и помахал ими веером с таким видом, словно это козырные карты.
  – Три… Три билета, – пробормотала Кэсси и сложила руки на груди.
  – Да. Я и дети. Вся наша семья. Я уже не помню, когда мы ездили куда-то втроем без посторонних.
  – Вся семья… Без посторонних… – сдавленно пробормотала Кэсси.
  – Мне важно восстановить добрые отношения с детьми. Ты с ними лучше находишь общий язык, чем я, и это здорово. Но все-таки это не совсем правильно. Зачем мне устраняться от общения с собственными детьми и сваливать все на тебя? Ведь я их отец. Пусть и не самый замечательный… Я хочу сплотить нашу семью, чтобы ее члены всегда любили и поддерживали друг друга.
  Кэсси промолчала. На ее лице застыла напряженная маска.
  – Извини, Кэсси, – пробормотал Ник, поняв, что повел себя нетактично. – Поверь, мы тебя тоже любим.
  У Кэсси странно подергивались веки, а на шее пульсировала жилка. Казалось, она с трудом держит себя в руках или пытается не выпустить на волю.
  – Но ведь Люк и Джулия мои единственные дети, – смущенно улыбнулся Ник. – А я не знаю, когда мне удастся в следующий раз побыть вместе с ними…
  – Вся семья… Без посторонних… – снова, как эхо, повторила Кэсси.
  – Я считаю, что такие каникулы втроем пойдут нам на пользу, правда?
  – Хочешь спрятаться?
  – В каком-то смысле да.
  – Хочешь спрятаться? – повторила, как заклинание, Кэсси.
  – Считай, что так.
  – От меня.
  – Что? Ты неправильно меня поняла. Я совсем не хочу…
  – Нет, – медленно покачала головой Кэсси. – Там не спрячешься. И здесь не спрячешься.
  – Что ты сказала?! – в ужасе спросил Ник.
  – Разве не это писали у тебя в доме? – со странной усмешкой проговорила Кэсси. – Джулия мне все рассказала.
  – Ну да, – согласился Ник. – Именно это.
  – Я вижу буквы на стене.
  – Не валяй дурака, Кэсси.
  – В книге пророка Даниила говорится о том, как вавилонский царь закатил роскошный пир. Вино текло рекой, царило всеобщее веселье. Внезапно чья-то таинственная рука начертала на стене письмена. Царь испугался до смерти и позвал пророка. Даниил же растолковал ему значение надписи: дни царя и его царства сочтены. Скоро царь будет убит, – пробормотала Кэсси, глядя куда-то вдаль невидящим взглядом.
  – Кэсси, ты меня пугаешь.
  Внезапно встрепенувшись, Кэсси смерила Ника более осмысленным взглядом.
  – Пожалуй, мне грех расстраиваться. Теперь я все понимаю. А раньше – заблуждалась… Но как же это больно и унизительно! Как унизительно, когда тебя ставят на свое место. И Струпы сделали это. Это в порядке вещей… Но ты не обращай внимания, делай то, что считаешь нужным. То, что нужно твоей семье. Важнее семьи ничего не бывает.
  – Ну ладно тебе, Кэсси, – сказал Ник и протянул к ней руки. – Иди сюда!
  – Я лучше пойду, – ответила Кэсси. – Тебе не кажется, что достаточно и того, что я сделала?
  – О чем ты, Кэсси? – запротестовал Ник. – Я тебя не понимаю.
  – А ведь я могу сделать гораздо больше! – с этими словами Кэсси беззвучными шагами направилась к кухонной двери. – Гораздо больше!
  – Мы с тобой обязательно поговорим, – сказал Ник. – Когда мы вернемся.
  – Гораздо больше! – через плечо бросила Кэсси.
  
  12
  
  Ранним воскресным утром собравшаяся в церковь Одри сидела на кухне и ела бутерброд, запивая его кофе. Леон еще спал. Одри просматривала счета и ломала себе голову над тем, как они будут жить дальше, когда проедят выходное пособие Леона. Обычно Одри каждый месяц гасила всю задолженность, скопившуюся на ее кредитной карте, но скоро ей придется все время жить в долг, оставляя на счете лишь ту минимальную сумму, с которой он не будет заморожен. Еще придется отказаться от оплаты множества телевизионных каналов, хотя Леон и сойдет с ума от того, что не увидит больше любимые спортивные матчи.
  Внезапно у Одри зазвонил мобильный телефон. Судя по коду, звонили из Гранд-Рапидса.
  Звонил лейтенант Лоренс Петтигрю, с которым она разговаривала об Эдварде Ринальди. За последнее время Одри несколько раз пыталась до него дозвониться. Нойс недвусмысленно дал ей понять, что не приветствует ее расспросы о прошлом Ринальди в Гранд-Рапидсе, но на этот раз Одри пошла наперекор желаниям своего начальника.
  – Вы мне звонили? – спросил Петтигрю. – Чем я могу вам помочь? Говорите. Но быстро, потому что мы с детьми сейчас поедем кушать мороженое.
  Петтигрю и раньше плохо отзывался о Ринальди, поэтому Одри понимала, что новые вопросы об этом человеке повлекут за собой лишь очередное излияние желчи, но ей нужно было узнать, не помнит ли Петтигрю что-либо о деле шестилетней давности, во время расследования которого Ринальди мог подобрать пистолет, из которого застрелили Эндрю Стадлера.
  Петтигрю не помнил никаких подробностей этой ничем не примечательной перестрелки между распространителями наркотиков.
  – А что касается Ринальди, – прибавил он, – я рад, что мы от него избавились. Он не украшал собой полицейский мундир.
  – Ринальди был уволен?
  – Его вынудили уйти по собственному желанию. Но на вашем месте я не очень распространялся бы в Фенвике о его прошлом.
  – Потому что он начальник службы безопасности корпорации «Стрэттон»?
  – Не поэтому. Как зовут вашего начальника? Джек Нойс?
  – Да.
  – Так вот, Джек Нойс мог бы очень многое рассказать вам об этом Ринальди, но на вашем месте я не стал бы приставать к нему с такими вопросами.
  – По-моему, сержант Нойс не располагает особо подробной информацией о Ринальди.
  – Нойс знает Ринальди как облупленного, – желчно усмехнулся Петтигрю. – Будьте уверены! Они с Эдди были напарниками.
  У Одри по коже побежали мурашки.
  – Сержант Нойс был напарником Ринальди? – недоверчиво спросила она.
  – Наверное, лучше сказать, что он был его подельником.
  – Выходит, за Нойсом тоже водились грехи? Вы это хотите сказать?
  – Ну а с какой стати, по-вашему, Джека Нойса сослали в Сибирь?
  – В какую Сибирь?
  – Поймите меня правильно, но из Гранд-Рапидса Фенвик кажется нам Сибирью.
  – Значит, Нойса тоже вынудили уйти из полиции в Гранд-Рапидс?
  – Ринальди и Нойс – два сапога пара. Я не знаю, кто из них больше мародерствовал, но, кажется, один не уступал другому. Поэтому-то они и были напарниками. Один покрывал другого. Эдди, кажется, больше интересовался оружием, а Джек Нойс собирал бытовую технику, акустические стереосистемы и все в таком роде. Но, в первую очередь, оба любили, конечно, деньги.
  – Они оба?.. – у Одри подступила к гор тошнота; больше всего ей сейчас хотелось завернуться в одеяло, уснуть и ни о чем не думать.
  – Не говорите ничего обо мне Нойсу! – сказал Петтигрю. – Он все-таки умудрился остаться в полиции, а у нас не принято сводить счеты.
  Поблагодарив Петтигрю, Одри отшвырнула мобильный телефон и побежала в ванную, где ее вырвало.
  Потом Одри умылась, ей очень хотелось заснуть и забыться, но пора было идти в церковь.
  
  13
  
  Первая абиссинская церковь Нового Завета находилась в некогда внушительном, но постепенно обветшавшем каменном здании. Бархатные подушечки на скамьях совершенно истрепались и во многих местах были заклеены скотчем. В церкви было холодно и зимой и летом. Холод исходил от каменных стен и каменного пола. Церкви не хватало средств, чтобы должным образом отапливать свои огромные внутренние помещения.
  Нынешним воскресным утром в церкви было мало народу. Впрочем, в ней всегда было мало народу, не считая Пасхи и Рождества.
  Одри увидела несколько знакомых белых лиц. Эти люди постоянно появлялись здесь на службе, вероятнее всего, не находя должного духовного окормления в церквах, где собирались белые прихожане. Латоны с семьей не было. Одри это не удивило. Семейство сестры ее мужа ходило в церковь лишь несколько раз в год. В начале их совместной жизни Леон ходил с Одри в церковь, но потом заявил, что это не для него. Одри даже не знала, чем он сейчас занят – спит или опять куда-то отправился.
  Сегодня утром Одри переживала не только за Леона. Ей не давало покоя то, что она узнала о Нойсе. Одри казалось, что ее подло предал этот скрывающий от нее свою истинную сущность человек, старающийся казаться ее другом и помощником. От одной мыли об этом Одри опять становилось дурно.
  Однако теперь Одри чувствовала себя свободной. Ей больше не приходилось мучиться угрызениями совести по поводу того, что она подводит Нойса, делая что-то за его спиной. Одри все стало ясно. Независимо от того, был Нойс подкуплен корпорацией «Стрэттон» или нет, он, безусловно, предупреждал своего прежнего партнера Ринальди обо всех намерениях полиции. Возможно, он делал это против своего желания, опасаясь, что Ринальди расскажет все о его прошлом, но дела это не меняло.
  Одри вспоминала о своих бесконечных разговорах с Нойсом, касавшихся убийства Эндрю Стадлера, о советах, которые щедро рассыпал Нойс, о том, как он уговаривал ее действовать с величайшей осторожностью и не арестовывать Коновера и Ринальди за недостаточностью улик. Как знать, что еще предпринял Нойс, чтобы затормозить или даже запутать следствие! В любом случае теперь Одри не собиралась докладывать Нойсу о том, что они с Багби в самое ближайшее время получат ордера на арест директора корпорации «Стрэттон» и начальника ее службы безопасности. Нойс не должен быть в курсе, а то он предупредит Ринальди и постарается сорвать аресты.
  По крайней мере, в церкви Одри чувствовала себя умиротворенно. Здесь все ее любили. Все здоровались с ней, даже совершенно незнакомые люди – почтенные старцы, учтивые молодые люди, бойкие девушки, заботливые матери и увенчанные сединами кроткие старушки. Максина Блейк была во всем белом, а на голове у нее возвышалась замысловатая шляпка, похожая на перевернутое ведро, просунутое в кольца Сатурна. Обняв Одри, Максина прижала ее к своей необъятной груди и обдала облаками духов, перемешанными с потоками тепла и любви.
  – Слава Господу Богу! – воскликнула Максина.
  – Во веки веков, аминь! – ответила Одри.
  Служба началась с опозданием на двадцать минут, но никто не расстроился и не удивился, потому что чернокожие американцы не отличались особой пунктуальностью и ни от кого ее не требовали.
  По проходу двинулись наряженные в красивые красно-белые одеяния певчие. Они ритмично хлопали в ладоши и распевали «Дорогу в Небо». Им стал аккомпанировать электрический орган. Потом вступили трубы и барабан, потом Одри стала подпевать певчим вместе с остальной паствой. Одри всегда хотела петь в церковном хоре, но стеснялась своего заурядного голоса, хотя и замечала, что многие певчие писклявят и даже фальшивят. Впрочем, у некоторых из них были красивые голоса. Мужчины пели в основном густым басом. Но был среди них и тенор, не страдавший идеальным музыкальным слухом.
  Преподобный Джемисон, как всегда в начале службы, провозгласил: «Слава Господу Богу!», на что паства хором ответила: «Во веки веков, аминь!» Трижды восславил священник Господа Бога, и трижды отозвались ему верующие. Службы преподобного Джемисона всегда были прочувствованными и не слишком растянутыми, хотя и не отличались особой оригинальностью. До Одри дошли слухи, что преподобный сдирает тексты своих проповедей с интернет-сайта баптистов. Однако, когда кто-то упрекнул его в этом, преподобный ответил: «Я дою много коров, но сбиваю свое масло».
  Сегодня преподобный Джемисон говорил об Иисусе Навине и сынах Израилевых, которые вступили в праведную битву с пятью царями ханаанскими за Землю обетованную, и о том, как эти пять царей, на руку Иисусу, вступили в битву все вместе, а затем, страшась за свою жизнь, вместе же спрятались в пещере. Узнав об этом, Иисус Навин повелел засыпать вход в эту пещеру камнями. Когда же сыны Израилевы одержали победу, Иисус повелел открыть вход в пещеру и вывести оттуда царей, которых затем унизил тем, что вожди его воинов наступили этим царям ногами на выи. После этого преподобный Джемисон заявил, что цари прятались напрасно, ибо от Господа Бога не спрячешься. Разве что в аду.
  Услышав эти слова, Одри задумалась о Николасе Коновере и о том, как неизвестный писал на стенах его дома «Здесь не спрячешься!».
  В этой фразе было что-то зловещее, и она, конечно, пугала Коновера.
  Не спрячешься? От чего? От кого? От загадочного мстителя? От чувства вины? От своих прегрешений?
  Однако в стенах церкви эти суровые слова не пугали Одри.
  Звучным голосом преподобный Джемисон прочел из 28-й Притчи: «Скрывающий свои преступления не будет иметь успеха; а кто сознается и оставляет их, тот будет помилован!»
  Преподобный Джемисон всегда писал свои проповеди так, чтобы они хоть чем-нибудь затрагивали каждого среди паствы, и Одри невольно задумалась о том, что Николас Коновер похож на ханаанского царя, прячущегося в пещере.
  Но ведь в ней не спрячешься! Выходит, Эндрю Стадлер был прав…
  Преподобный Джемисон взмахнул рукой, и дородная солистка хора Мейбл Дарнел запела. Ей аккомпанировал, стоя на видном месте, седовласый органист Айк Робинсон с большими добрыми глазами и ласковой улыбкой.
  
  У самых скал
  Я приют искал,
  Камни обнимал,
  В них я прятался!
  
  – раскачиваясь, пела Мейбл. –
  
  Но седой утес
  Мрачно произнес:
  От Господних гроз
  Здесь не спрячешься!
  Здесь не спрячешься!
  
  Коротенькие пальцы Айка Робинсона в джазовом ритме мелькали над клавиатурой.
  Хор подхватил:
  
  Здесь не спрячешься!
  Здесь не спрячешься!
  
  У Одри по всему телу побежали мурашки. Она дрожала от возбуждения.
  Не успели замолкнуть голоса хора и звуки органа, как вновь загремел голос преподобного Джемисона:
  – Друзья мои, никому из нас не спрятаться от Господа Бога! «И цари земные, и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные, и всякий раб, и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор, – возопил преподобный так громко, что вместе с ним завыл микрофон, – и говорят камням и горам: падите на нас и сокройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца, – тут преподобный понизил голос и заговорил зловещим шепотом: – Ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять?»71
  Преподобный Джемисон замолчал, возвещая своим многозначительным видом о конце проповеди. Затем он предложил всем желающим подойти к алтарю и помолиться про себя. Айк Робинсон исполнял приятную медленную музыку. Человек десять встали со скамей и прошли к алтарной перегородке, где преклонили колени и погрузились в молитву. Одри не молилась там со дня смерти своей матери. Внезапно, повинуясь какому-то внутреннему порыву, она тоже встала и прошла к алтарю, где преклонила колени между кольцами Сатурна на шляпке Максины Блейк и другой женщиной, которую, кажется, звали Сильвия. Одри знала, что муж Сильвии недавно умер от осложнений после пересадки печени, оставив ее с четырьмя маленькими детьми.
  Одри подумала о том, каково сейчас приходится этой Сильвии, и ее собственные проблемы показались ей ничтожными. Но так бывает всегда – даже ничтожные проблемы снедают человека и кажутся огромными, пока не забываются по пришествии действительно огромных проблем.
  Чувствуя, как беснуется внутри нее раздражение манерами Леона, Одри вспомнила слова из Послания апостола Павла к ефесянам (4: 26–27): «Гневаясь, не согрешайте: солнце да не зайдет во гневе вашем; и не давайте места диаволу».
  Теперь Одри понимала, что не может больше жить во гневе и раздражении, и решила как можно скорее от них избавиться.
  Понимая, что разочарование в Джеке Нойсе у нее никогда не пройдет, Одри решила, что оно не помешает ей выполнить свой долг.
  Потом Одри задумалась о мучившей фортепиано бедной маленькой дочке Николаса Коновера, вспомнила ее хорошенькое открытое личико. Эта девочка только что потеряла мать, и очень скоро ей предстояло остаться без отца. Тяжелее всего Одри было думать о том, что она вынуждена сделать этого ребенка сиротою.
  Одри расплакалась и долго обливалась горючими слезами, пока кто-то обнимал ее за плечи и успокаивал. Наконец Одри почувствовала себя защищенной любящими ее людьми и успокоилась.
  На улице было пасмурно и хмуро. Одри вытащила из сумочки мобильный телефон и позвонила Рою Багби.
  
  14
  
  На улице послышался звук подъехавшей машины.
  Леон? Нет, не Леон! У двигателя его машины другой звук. Леон где-то шляется по бабам. И это в воскресенье!
  От этой мысли Одри стало очень печально, но она решительно взяла себя в руки.
  Открыв дверь, Одри впустила в дом Роя Багби.
  – Значит, ты все-таки решилась? – усмехнулся Багби.
  Одри провела Багби в гостиную, где тот уселся в кресло Леона. Одри села напротив него на диван. Багби случайно задел за что-то ногой, и из-под кресла со звоном выкатились две коричневые бутылки.
  – Потихоньку выпиваешь? – покосившись на них, спросил Багби. – Нервишки шалят?
  – Я вообще не пью пиво! – смутившись, заявила Одри. – У него отвратительный вкус. А что у вас нового?
  – Проблема.
  – Опять?
  – Проблема не самого плохого толка. Наш друг Эдди хочет сдать Коновера.
  – В каком смысле?
  – Он хочет с нами договориться.
  – И что же он вам сказал?
  – Пока ничего. Только намекнул на то, что у него есть интересная нам информация.
  – Так пусть выкладывает.
  – Сначала он хочет от нас гарантий. Я уверен в том, что Ринальди сообщник Коновера.
  – А что если стрелял не Коновер, а именно Ринальди? – немного подумав, спросила Одри.
  – Ну и что? Если он сдаст Коновера за помощь и подстрекательство, считай, они оба в наших руках.
  – Он в курсе, что нам известно про пули и пистолет.
  – Ты, что ли, ему сказала? Я не говорил!
  Покачав головой, Одри рассказала Багби все, о чем ей сообщили по телефону из Гранд-Рапидса.
  – Вонючка Нойс! – взорвался Багби. – Что я тебе говорил!
  – А что вы мне говорили?
  – Он мне никогда не нравился!
  – Это потому, что он вас не любит!
  – Это тоже верно, но дело не в этом. Выходит, они с Эдди слишком много знают друг о друге. А теперь у нас есть рычаг влияния на Нойса!
  – В такие игры я не играю! – решительно заявила Одри.
  – Вот черт! Приспичило же тебе именно сейчас играть в принципиальность!
  – Но постарайтесь понять, что все это ничем не кончится. Я уверена в том, что Нойс уже догадался о том, что мы про него все узнали.
  – Думаешь, догадался?
  – Он знает, что я не раз звонила в Гранд-Рапидс, и понимает, что я копаю очень глубоко… Впрочем, если хотите играть в ваши игры с Нойсом, играйте, мне все равно. Но лучше не сейчас. Теперь нам нужно поскорей заканчивать расследование. Очень важно как можно скорее получить ордера на арест и сделать это так, чтобы Нойс об этом ничего не знал и не смог предупредить Ринальди.
  Багби вздохнул, пожал плечами и развел руками.
  – А еще мне не хочется ни о чем договариваться с Ринальди.
  – Почему это? – возмутился Багби. – Мы же возьмем его тепленьким!
  – Вы же сами говорили, что у нас уже все схвачено, и мы вот-вот раскроем это преступление. Вы же не рассчитывали на признания Ринальди, когда это говорили! Так неужели не можете сейчас обойтись без него?
  – Почему не могу? Могу, – пробормотал Багби.
  – Я хочу обвинить их обоих в умышленном убийстве. А кто из них настоящий убийца, станет ясно позднее.
  – Значит, теперь ты считаешь, что у нас все схвачено?
  – Почти. Завтра с раннего утра я еще раз поговорю с психиатром Стадлера.
  – А не поздновато?
  – Отнюдь. Если он согласится подтвердить, что Стадлер был психически ненормальным и даже потенциально опасным, мне будет легче говорить с прокурором, и мы обязательно получим ордера на арест этой парочки.
  – Но ведь психиатр отказался с тобой разговаривать!
  – Попробую его разговорить.
  – Ты не заставишь его говорить.
  – Не заставлю, но попробую уговорить.
  – Ты сама-то в это веришь?
  – Во что?
  – В то, что Стадлер был опасным.
  – Я не знаю, но думаю, что Коновер и Ринальди считали именно так. Если психиатр подтвердит, что Стадлер был опасным, мотив убийства налицо. Тут Коноверу не поможет ни один адвокат. И нам не понадобится никакая сделка с Ринальди.
  – А Нойса ты не хочешь подцепить на крючок?
  – Нет, – покачала головой Одри. – Я на него не сержусь, – немного подумав, добавила она. – Просто я очень разочарована в нем и расстроена.
  – Знаешь что! Я всегда думал, что люди вроде тебя… Ну, которые таскаются в церковь и все такое, на самом деле притворяются такими хорошими. А ты, смотрю, всерьез решила сделать все по совести.
  – Да, я попытаюсь сделать все по совести, – усмехнулась Одри. – Думаешь, Иисус Христос был слабак! А вот и нет. Он был крутой мужик!
  Багби рассмеялся. Одри попыталась прочесть мысли в его глазах и, к своему величайшему удивлению, заметила в них искорку неподдельного восхищения.
  – Говоришь, он был крутой мужик? Мне это по душе.
  – А когда вы в последний раз были в церкви, Рой?
  – О, только не это! Не надо меня агитировать. Я туда не пойду, хоть ты тресни!.. Кроме того, Иисусу, кажется, надо поработать с твоим мужем.
  Одри залилась краской и ничего не ответила.
  – Извини, Одри, – немного помолчав, сказал Багби. – Я не хотел тебя обидеть. И знаешь, очень тебя прошу, обращайся ко мне на ты!
  – Не надо извиняться, – сказала Одри. – В сущности, ты совершенно прав.
  
  15
  
  На улице было холодно. Зима готовилась вступить в свои права. Над Фенвиком нависло зловещее серое небо, в любую минуту сулившее дождь.
  Однако в гостиной у Одри было жарко. Когда Багби уехал, она в первый раз после лета разожгла камин. Дрова весело разгорелись и время от времени трещали. Одри вздрагивала от треска, но не отрывалась от книги.
  Открыв Евангелие от Матфея, Одри оплакивала человека, которого раньше считала своим другом. При этом она не забывала и о Леоне, думая о предстоящем выяснении отношений. При этом теперь она, как никогда, чувствовала себя выше ревности, упреков и мести.
  Казалось, у Нойса с Леоном вообще ничего общего, но, на самом деле, оба оказались колоссами на глиняных ногах. Леон был пропащим человеком, но она его любила. Одри понимала, что склонна сурово судить других. Может, ей стоит научиться прощать. Не об этом ли написано в Евангелии от Матфея? Раб одного царя должен был своему государю десять тысяч талантов и не мог вернуть свой долг. Царь хотел уже продать его со всею семьею, чтобы выручить эти деньги, когда раб пал ему в ноги и стал просить о милости, обещая все заплатить. Царь смилостивился над рабом и отпустил его, простив ему долг. Раб же нашел одного из своих товарищей, который был должен ему сто динариев, и, схватив его, душил, требуя возвращения долга. Царь же приказал привести к нему неблагодарного раба и сказал: «Злой раб! Весь долг тот я простил тебе, потому что ты упросил меня; не надлежало ли и тебе помиловать товарища твоего, как и я помиловал тебя?»72
  В замке входной двери со скрежетом повернулся ключ.
  Леон! Вернулся со своих секретных похождений!
  – Привет, малышка, – войдя в гостиную, сказал Леон. – Что я вижу – камин! Здорово!
  – Что-то ты больно рано, – проговорила Одри.
  – А на улице собирается дождь.
  – Где же ты был, Леон?
  – Дышал свежим воздухом, – сказал Леон и быстро отвернулся.
  – Сядь, пожалуйста. Нам надо поговорить.
  – От такого начала просто кровь стынет в жилах, – пробормотал Леон, но все-таки сел в свое любимое кресло с видом человека, чувствующего себя не в своей тарелке.
  – Так дальше продолжаться не может, – заявила Одри.
  Леон кивнул.
  – Ну и?..
  – Что?
  – Я тут читала Библию…
  – Вижу. Ветхий Завет или Новый?
  – А что?
  – С тех пор как я еще ходил в церковь, я помню, что в Ветхом Завете всех непрерывно судят.
  – Все мы не ангелы. А в Библии говорится о том, как Иисус запретил казнить блудницу, которую хотели закидать камнями.
  – К чему это ты?
  – Может, все-таки расскажешь мне, что ты вытворяешь?
  К удивлению Одри, Леон бодро рассмеялся.
  – Наверное, моя сестра вбила тебе в голову эти глупости?
  – Или ты мне все расскажешь, или это наш последний разговор.
  – Крошка! – пробормотал Леон, сел рядом с ней на диван и подвинулся поближе. Одри очень удивилась, но не стала к нему прижиматься, а села прямо и сложила руки на коленях. Из-под дивана выкатилась коричневая бутылка. Одри подняла ее.
  – Ты где-то пьешь или ходишь к какой-то женщине? – спросила она.
  Леон опять рассмеялся, от чего Одри разозлилась еще больше.
  – Какой же ты детектив! – наконец сказал Леон. – Это же безалкогольное пиво!
  – Да? – смутилась Одри.
  – У меня уже семнадцать дней капли во рту не было, а ты даже не заметила.
  – Правда?
  – Прощение – это девятый уровень. Мне еще до него далеко.
  – Что еще за «девятый уровень»?
  – На восьмом уровне надо написать список всех, кого обидел, и попросить у них прощения. Это мне тоже предстоит сделать. Только я терпеть не могу писать списки!
  – Неужели?.. Ты что, действительно вступил в общество анонимных алкоголиков?73
  Леон растерялся.
  – Как ты догадалась?.. Я не говорил тебе потому, что боялся, что не выдержу и брошу.
  – Молодец! – сквозь слезы прошептала Одри. – Я так тобой горжусь.
  – Не стоит, крошка. Я еще только на третьем уровне.
  – Это как?
  – Очень непросто! – с этими словами Леон стал вытирать слезы Одри большой мозолистой рукой. Потом он наклонился и поцеловал ее, а она ответила на его поцелуй.
  Одри уже почти забыла, как они целовались с мужем, но сразу начала вспоминать, и ей это очень понравилось.
  Потом они пошли в спальню.
  На улице пошел дождь, но им было тепло вдвоем в постели.
  Одри решила, что на следующий день встанет пораньше и поедет за ордерами на арест Эдварда Ринальди и Николаса Коновера.
  
  16
  
  По пути к прокурору Одри услышала голос Джека Нойса.
  Нойс стоял в дверях своего кабинета и махал ей рукой.
  Одри на секунду остановилась.
  – Одри, – с какой-то новой интонацией в голосе позвал ее Нойс. – Нам надо поговорить.
  – Извините, но я очень спешу.
  – Что случилось?
  – Я потом вам все расскажу.
  Нойс удивленно поднял брови.
  – Извините, Джек, но мне некогда.
  – Я не знаю, что тебе там обо мне наговорили, но…
  Он все знает! Разумеется, он все знает!
  Одри взглянула прямо в глаза Нойса и сказала:
  – Я вас слушаю.
  Нойс набрал побольше воздуха в грудь, покраснел и выдавил из себя:
  – Ну и идите все к черту!
  Нойс захлопнул за собой дверь кабинета, а Одри пошла своей дорогой.
  
  В презрительной усмешке доктора Ландиса на этот раз сквозило удивление.
  – Мы же об этом уже говорили! Вы ведь уже просили меня раскрыть врачебную тайну, касающуюся мистера Стадлера! Если вы надеетесь, что из-за вашей назойливости я передумаю…
  – Вы, конечно, знакомы с тем, что говорится о конфиденциальности в «Принципах медицинской этики», изданных Американской ассоциацией психиатров.
  – Прошу вас, только не надо…
  – Вы имеете право разгласить соответствующую конфиденциальную информацию о своем пациенте по требованию правоохранительных органов.
  – Там говорится о «санкционированном требовании». У вас имеется постановление суда?
  – При необходимости я его получу. Но сейчас я обращаюсь к вам не как представитель правоохранительных органов, а как человек.
  – Это две разные вещи.
  Не обращая внимания на выпад Ландиса, Одри продолжала:
  – С точки зрения общечеловеческой морали, вы имеете полное право разглашать то, что вам известно об истории болезни Эндрю Стадлера, если вы заинтересованы в том, чтобы его убийца был привлечен к ответственности.
  – Не вижу связи, – пробормотал Ландис, прикрыв глаза веками с таким видом, словно погрузился в пучину глубоких размышлений.
  – Видите ли, мы нашли убийцу Эндрю Стадлера.
  – Ну и кто же он? – равнодушно спросил Ландис с деланным безразличием, скрывающим естественное любопытство.
  – Я не могу назвать вам его имя до официального предъявления обвинения, но готовы ли вы под присягой дать показания о том, что Эндрю Стадлер был иногда склонен к насилию?
  – Нет.
  – Неужели вы не понимаете, как много от этого зависит?
  – Я не стану давать таких показаний, – заявил доктор Ландис.
  – Если вы отмолчитесь, его убийца может уйти от заслуженного наказания. Неужели вас это не волнует?
  – Вы хотите, чтобы я сказал, что Эндрю Стадлер был склонен к насилию, но я не могу этого говорить, потому что это неправда.
  – В каком смысле?
  – Эндрю Стадлер ни в малейшей степени не был склонен к насилию.
  – Откуда вы знаете?
  – Строго между нами, – ответил Ландис, почесав себе подбородок, – Эндрю Стадлер был несчастным, измученным, больным человеком, но ни разу не проявил ни малейшей склонности к насилию.
  – Доктор Ландис, убийца считал, что Стадлер с хладнокровной жестокостью выпотрошил его собаку и писал угрожающие надписи на стенах его дома. Мы считаем, что именно это было мотивом, побудившим его застрелить Стадлера.
  В глазах у Ландиса вспыхнул странный огонек.
  – Ну да. Похоже на правду, – пробормотал он, но тут же встрепенулся и заявил: – Я вам авторитетно заявляю, что Стадлер не мог потрошить собак и расписывать стены угрозами.
  – Подождите. Вы же сами говорили мне раньше о вспышках ярости, кратковременных помутнениях рассудка!
  – Говорил. И при этом я описывал синдром, именуемый пограничное расстройство психики.
  – Хорошо. Но вы же говорили, что шизофреники вроде Стадлера могут этим страдать.
  – Я видел таких больных, но это был не Эндрю Стадлер.
  – Так о ком же вы говорили?
  Ландис колебался.
  – Умоляю вас, доктор!
  Через десять минут запыхавшаяся Одри выбежала из здания психиатрической лечебницы с мобильным телефоном в руке.
  
  17
  
  Внеочередное заседание совета директоров было назначено на два часа дня. Большинство участников уже собралось у дверей зала для заседаний. Скотт Макнелли прибежал первым. Утром он уже успел засыпать Ника сообщениями с вопросом о повестке дня заседания, но все они остались без ответа. Когда Макнелли порывался увидеть Ника, Марджори Дейкстра, по указанию своего начальника, говорила, что его нет на месте.
  – Что мы будем обсуждать? – спросил у Ника Макнелли. Ник заметил, что на финансовом директоре не обычная синяя рубашка с застиранным воротником, а новенькая белая рубашка из дорогого магазина. – Скажи! Я должен знать, о чем пойдет речь!
  – Потерпи, скоро все узнаешь.
  – Я терпеть не могу импровизаций.
  – Придется потерпеть, – с загадочным видом сказал Ник.
  – Но я же хочу тебе помочь! – ныл Макнелли, потирая пальцами лиловые мешки под глазами.
  – Если хочешь мне помочь, – сказал Ник, – принеси мне стакан кока-колы. И не надо льда, если она из холодильника.
  Скотт Макнелли открыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут появился Дэвис Айлерс в светло-зеленых брюках и синем пиджаке поверх белой рубашки без галстука. Обняв Макнелли за плечи, Айлерс отвел его в сторону.
  – Какая у нас повестка дня? – спросил Ника подошедший к нему Тодд Мьюлдар. – Мы с Дэном и Дэвисом прилетели сюда вместе на самолете «Фэрфилд партнерс», и ни у одного из нас не оказалось повестки!
  – Повестка дня очень интересная, – улыбнувшись, ответил Ник. – Просто она не распечатана.
  – Это черт знает что! Созывают внеочередное совещание совета директоров, не удосужившись распечатать повестку дня! – воскликнул Мьюлдар, переглянувшись с Дэном Файнголдом. – Надеюсь, вы все как следует взвесили, прежде чем вызывать нас сюда? – обращаясь к Нику, проговорил Мьюлдар почти отеческим заботливым тоном.
  – Вижу, решили взять быка за рога? – пробормотал Файнголд, похлопав Ника по плечу.
  – Как ваша пивоварня? – спросил у него Ник.
  – Отлично. Темное пиво сейчас в большой цене.
  – По правде говоря, – заговорщическим тоном сообщил ему Ник, – мне больше нравится светлое пиво. Оно прозрачное. В нем трудней спрятать черные мысли.
  Осмотревшись по сторонам, Ник увидел в противоположном углу Скотта Макнелли и Дэвиса Айлерса. Макнелли пожимал плечами и разводил руками. Нику не нужно было слышать их разговора, чтобы понять, о чем спрашивает Айлерс.
  Взяв Ника за локоть, Мьюлдар отвел его в сторону.
  – Вам не кажется, что созывать совет вот так, не предупредив заранее, не очень красиво? – пробормотал он глухим голосом.
  – Как председатель совета директоров я имею право в любой момент назначить его внеочередное заседание, – как ни в чем не бывало ответил Ник.
  – Но что же мы будем обсуждать? Нам с Дэном пришлось отменить важную встречу. Впрочем, в этом нет ничего страшного, но сегодня вечером «Нью-йоркские янки» играют с «Красными носками из Бостона».74 Нам пришлось сдать билеты на этот матч. Надеюсь, мы пропустим его не зря!
  – Не извольте сомневаться! Прибыв сюда, вы ничего не потеряли… К сожалению, я не успел заказать ваш любимый кофе. Вам придется помучиться…
  – С вами не привыкать! – усмехнулся Мьюлдар и тут же посерьезнел. – Очень надеюсь, что вы отдаете себе отчет в своих поступках, – пробормотал он и переглянулся со Скоттом Макнелли.
  В помещение вошла Дороти Деврис. На ней были синяя юбка и синий пиджак с огромными пуговицами. У нее был недовольный вид, и она теребила костлявой рукой брошь у себя на груди. Ник помахал Дороти рукой, а она улыбнулась ему одними губами.
  Внезапно Ник заметил Эдди Ринальди. Начальник службы безопасности быстро подошел к нему и с раздраженным видом прошептал:
  – У тебя опять сработала сигнализация.
  – Я сейчас не могу! – простонал Ник. – Ты же видишь! Ты не можешь сам с этим разобраться?
  – Могу, – кивнул Эдди. – Это утечка газа.
  – Утечка газа?!
  – Мне позвонили с фирмы, обслуживающей твою сигнализацию. Потом они почти тут же мне перезвонили и сказали, что им позвонила какая-то миссис Коновер и сказала, что все в порядке. По-моему, мне лучше туда съездить. Что это еще за «миссис Коновер»? Или ты тайно обвенчался?
  – Не знаю, – покачал головой Ник. – К тому же Марта уехала на Барбадос…
  – Значит, это твоя подруга?
  – Откуда ей там быть? Кроме того, дети уже наверняка вернулись из школы.
  – Ладно. Сейчас я туда съезжу, – положив руку на плечо Нику, сказал Эдди. – С газом не шутят!
  Осмотревшись по сторонам, Эдди криво усмехнулся и направился к двери.
  Через несколько минут собравшиеся заняли места вокруг огромного стола из красного дерева в зале для заседаний совета директоров. Скотт Макнелли нервно вертел в разные стороны компьютерный монитор.
  Ник не стал садиться на свое обычное место во главе стола. Вместо этого он сел рядом с председательским стулом и кивнул как обычно чем-то озабоченной Стефании Ольстром, тут же взявшей в руки толстую папку.
  – Я хочу начать с хорошей новости, – сказал Ник. – Сегодня утром мы подписали контракт с фирмой «Атлас-Маккензи».
  – Это замечательно! – воскликнул Тодд Мьюлдар. – Вы сами их уговорили? Какой вы молодец!
  – К сожалению, я тут ни при чем, – ответил Ник. – С ними говорил сам Уиллард Осгуд.
  – Вот как! – ледяным тоном произнес Мьюлдар. – Это на него не похоже!
  – Он сам вызвался разговаривать с ними, – сказал Ник. – Я его к этому не принуждал.
  – Неужели! – со снисходительным видом пробормотал Мьюлдар. – Значит, Осгуд решил показать, что еще на что-то способен, тряхнуть, так сказать, стариной.
  – В некотором смысле, – сказал Ник и, нажав кнопку, обратился к своему секретарю: – Марджори, все на месте. Сообщите об этом, пожалуйста, нашему гостю.
  – Однако мы собрались здесь не для того, чтобы упиваться успехами, – подняв глаза на собравшихся, сказал Ник. – Нам необходимо обсудить ряд серьезных вопросов, затрагивающих будущее нашей корпорации… Мое внимание часто обращали на высокую себестоимость нашей продукции. Возможно, в свое время я уделил мало внимания этому вопросу. Однако теперь мы приняли решение всерьез за него взяться. В самом ближайшем будущем нашу самую простую и недорогую мебель начнут выпускать на хорошо зарекомендовавших себя китайских предприятиях. Тем самым мы снизим ее себестоимость и отпускные цены, в результате чего повысим свою конкурентоспособность.
  Дороти Деврис презрительно усмехнулась. Мьюлдар и Макнелли переглядывались с таким видом, словно проспали свою остановку в поезде.
  – Дорогую же и престижную мебель, на которой зиждется имидж нашей корпорации, – сказал Ник, – мы будем по-прежнему выпускать в Фенвике.
  – Извините, что перебиваю, – откашлявшись, сказал Мьюлдар. – Вы вот все говорите «мы приняли решение», «мы будем выпускать». А кто это «мы»? Дирекция «Стрэттона»? На самом деле, многие из членов совета директоров считают, что время таких полумер прошло.
  – Я это знаю, – громко сказал Ник. – А еще я знаю то, что некоторые из вас, возможно, пока не знают, да и сам я узнал об этом недавно. Знаю же я о том, что некоторые лица, представляющие «Фэрфилд партнерс», начали переговоры о продаже торговой марки «Стрэттон» азиатскому консорциуму под названием «Пасифик-Рим» из Шэньчжэня.
  Ник не знал, какая будет реакция на такое разоблачение – удивление, возмущение, – но особой реакции не последовало. Собравшиеся откашливались и шуршали бумагами.
  – Можно мне сказать несколько слов? – с довольным видом спросил Тодд Мьюлдар.
  – Разумеется, – ответил Ник.
  Мьюлдар встал и повернулся так, чтобы его слова были обращены ко всем сидящим за столом.
  – Во-первых, я хотел бы извиниться перед генеральным директором корпорации «Стрэттон» за то, что мы держали его в неведении относительно планируемой сделки. Мы, пайщики фирмы «Фэрфилд партнерс», внимательно изучали текущие экономические и финансовые показатели и наконец нашли блестящую возможность, упустить которую при нынешнем плачевном положении дел на «Стрэттоне» было бы, по меньшей мере, глупо. В то же самое время Ник Коновер с похвальной искренностью заявил, что существуют решения, которые для него неприемлемы. Мы с уважением отнеслись к его взглядам и принципам и очень ценим работу, проделанную им на благо «Стрэттона». Однако в данном случае последнее слово остается отнюдь не за руководством «Стрэттона»… Я могу лишь похвалить Ника Коновера за то, с каким пылом он отстаивал свою точку зрения, демонстрируя этим, насколько ему небезразлично будущее «Стрэттона». Однако теперь «Стрэттон» оказался на переломном этапе своей судьбы, и любые решения относительно его будущего должны приниматься бесстрастно.
  Мьюлдар сел и вальяжно откинулся на спинку кресла «Стрэттон-Симбиоз».
  – Всех сотрудников «Маккензи», – явно любуясь самим собой, продолжал Мьюлдар, – с первого дня их работы учат, что критическая ситуация не терпит полумер. Между прочим, китайский иероглиф, означающий «кризис», состоит из элементов, которые по отдельности значат «опасность» и «возможность».
  – Очень интересно! – с жизнерадостной улыбкой ответил Ник. – Однако подозреваю, что китайский иероглиф, означающий «блестящая возможность», состоит из элементов, означающих по отдельности «увольнение» и «безработица».
  – Мы вам многим обязаны, – снисходительным тоном заявил Мьюлдар. – И весьма вам благодарны. Все мы высоко оценили сделанное вами для «Стрэттона». Но настало время перемен.
  – Вы любите говорить за всех. Но, возможно, некоторые из нас предпочитают говорить сами за себя.
  Ник встал и поклонился вошедшему в зал высокому человеку в очках.
  Это был Уиллард Осгуд.
  
  18
  
  Центральная станция оптического наблюдения, обеспечивающая надзор за периметром коттеджного поселка Фенвик, обслуживала еще три таких поселка. Станция помещалась в низком здании без окон, примостившемся среди торговых галерей и дешевых закусочных. На вид это здание можно было принять за склад. Оно было огорожено сеткой, на которой значился номер дома. Других особых примет у него не было. Одри понимала, что такая маскировка диктуется соображениями безопасности, так как внутри низкого здания, помимо всего прочего, находятся два больших аварийных дизельных генератора электрической энергии.
  Не надеясь на теплый прием, Одри получила ордер на обыск станции оптического наблюдения и отправила его копию по факсу начальнику станции.
  Тем не менее заместитель технического директора станции Брайан Манди оказался довольно приветливым человеком. Он никак не препятствовал Одри и даже, наоборот, пытался ей помочь, но при этом так много говорил, что у нее уже звенело в ушах от его болтовни. У Брайана Манди было что-то с ногами, и он перемещался в кресле на колесиках. Одри следовала за ним, вежливо улыбалась, кивала и притворялась, что ей интересны его объяснения, хотя на уме у нее сейчас было совсем другое.
  Брайан Манди провел Одри мимо лабиринта кабинок, в которых сидели женщины в наушниках. Ловко маневрируя креслом, Манди хвастался тем, что его станция обслуживает системы противопожарной безопасности ряда крупных компаний и густонаселенных жилых комплексов. Манди рассказал Одри о том, что рабочие места на станции соединены защищенной сетью с многочисленными камерами слежения, изображение с которых можно видеть с помощью специальной программы. Переместившись в другую часть станции, где за компьютерными мониторами сидели главным образом мужчины, Манди с гордостью рассказал о том, что все видеофайлы помечены с помощью алгоритма MD5, гарантирующего их подлинность и исключающего любую возможность позднейшего изменения изображения.
  Одри не поняла технической сути дела, но взяла на заметку сказанное Манди, потому что это показалось ей хорошим аргументом в суде.
  Брайан Манди сообщил Одри, что и сам с удовольствием поработал бы в правоохранительных органах, но на частном предприятии зарплата существенно выше.
  – Все записи, начиная с изображений, полученных тридцать дней назад, хранятся вот здесь, – заявил Брайан Манди, когда они с Одри оказались в другом помещении, заполненном серверами и другими накопителями информации. – Более старые записи отправляются в архив. Это далеко отсюда. Так что считайте, что вам повезло.
  Одри сообщила Брайану Манди интересующую ее дату, и он подключился к черному серверу, внутри которого виднелось несколько жестких дисков с резервными копиями изображений, снятых видеокамерами слежения. Манди нашел файл с записями, сделанными с двенадцати до восемнадцать часов того дня, когда дома у Коновера зарезали собаку, и показал Одри, как разыскивать файлы, относящиеся к конкретным камерам, но она сказала ему, что все равно не знает, какая камера могла снять то, что ее интересует, и хочет посмотреть снятое всеми камерами, сработавшими в тот период от движения.
  Одри хотела знать, кто пробрался на территорию коттеджного поселка Фенвик примерно в то время, когда убили собаку Коновера.
  – Этот диск почему-то всех интересует, – заявил Брайан Манди. – В журнале записано, что не так давно с него что-то скопировал начальник службы безопасности корпорации «Стрэттон».
  – А у вас не отмечено, какие именно кадры он записал?
  Манди покачал головой, ковыряя во рту зубочисткой.
  – Он только сказал, что работает на директора «Стрэттона» Николаса Коновера, и спросил, какие камеры стоят по периметру возле дома этого директора, и виден ли им дом. Но оказалось, что дом слишком далеко и камерам не виден.
  Очень скоро Одри обнаружила, что камера № 17 записала изображение высокой нескладной фигуры в больших очках и развевающемся плаще. Эндрю Стадлер приближался к забору.
  – Это его тоже заинтересовало, – сообщил Манди.
  Ясное дело! Поэтому-то Коновер и Ринальди решили, что собаку выпотрошил именно Стадлер!
  При этом Одри показалось, что Эндрю Стадлер высматривает кого-то впереди себя. Он не оглядывался, не боялся, что за ним следят. Он явно сам за кем-то следил.
  Одри помнила, что сказал ей вчера доктор Ландис, и догадывалась, за кем следит Эндрю Стадлер.
  – А можно мне перемотать немного назад? – спросила Одри.
  – Это цифровая запись, она не перематывается, как магнитофонная лента, – заявил Манди, облизывая зубочистку.
  – А как же мне посмотреть предыдущие изображения?
  – Вот так! – Манди навел на нужное место курсор и дважды щелкнул клавишей мыши.
  – Давайте посмотрим, что было, например, на пятнадцать минут раньше.
  – Какую камеру будем смотреть?
  – Не знаю. Давайте попробуем любую за пятнадцать минут до появления человека, которого мы только что видели.
  Брайан Манди настроил изображение так, как просила Одри, которая начала переключаться с камеры на камеру. Любопытство Манди взяло верх над приличиями. Он так и сидел рядом с Одри с таким видом, словно у него не было других занятий.
  К счастью, записей оказалось не очень много, потому что камеры начинали записывать только тогда, когда обнаруживали движение.
  За семь минут до того, как Эндрю Стадлер целенаправленно перелез вслед за кем-то через забор коттеджного поселка Фенвик, через тот же забор перелезла другая фигура. Этот человек в кожаной куртке был гораздо меньше и двигался с кошачьей ловкостью.
  Доктор Ландис сказал Одри: «Время от времени Стадлер переставал принимать лекарства. Естественно, его жена не выдержала и ушла от него. Она бросила дочь вместе с отцом и забрала ее только через несколько лет. Понятно, что девочка получила серьезную психическую травму, от которой, впрочем, могла бы оправиться, если бы не наследственная генная предрасположенность…»
  Приблизившись к металлическому забору, человек в кожаной куртке повернулся к камере и улыбнулся.
  Это была Кэсси Стадлер. Казалось, она позировала.
  «Ее настоящее имя Хелен Стадлер, – сообщил Одри доктор Ландис. – Она стала называть себя по-другому в подростковом возрасте. Настоящее имя казалось ей слишком тривиальным. Возможно, она воображала себя Кассандрой, наделенной даром провидения девушкой из греческих мифов, которой никто не верил…»
  Именно Кэсси Стадлер много раз пробиралась в дом Николаса Коновера и писала на его стенах зловещие фразы. Судя по тому, что Одри увидела сегодня на экране монитора, именно Кэсси выпотрошила собаку Коновера.
  Именно она, а не ее отец, который много раз ходил вслед за ней к дому Коновера, зная о ее помешательстве!
  Эндрю Стадлер понимал, что его дочь не в своем уме, винил себя в этом и с маниакальным упорством сетовал на это в разговорах с доктором Ландисом.
  Дрожащими руками Одри взяла мобильный телефон и набрала номер Ландиса.
  Ответил автоответчик. Дождавшись сигнала, Одри взволнованно заговорила:
  – Доктор Ландис! Это детектив Раймс. Мне с вами нужно немедленно поговорить!
  Доктор Ландис поднял трубку.
  – Вы говорили мне, что Хелен Стадлер помешана на почве семьи, которой у нее никогда не было, – сказала Одри. – Ей причиняли боль семьи, в которые она не могла войти, и семьи, которые ее отвергали.
  – Да. Это так, – ответил доктор. – Ну и что?
  – Вы упомянули семью, которая жила напротив дома Стадлеров. В детстве Хелен все время ходила туда играть к своей лучшей подруге. Она постоянно сидела у нее дома, пока родителям подруги это не надоело, и они не попросили Хелен Стадлер уйти?
  – Да, – серьезным голосом ответил доктор Ландис.
  – Много лет назад Эндрю Стадлера допрашивали в связи с пожаром в этом доме, в результате которого погибло все семейство Струп, потому что Эндрю Стадлер тоже ходил туда и что-то у них чинил…
  – Эндрю говорил о том, что дочь научилась от него мастерить, и он объяснял ей, как в доме работают разные системы, и в том числе газ. Однажды вечером, после того как Струпы выставили Хелен Стадлер из своего дома, она прокралась к ним в подвал, открыла газовый кран, подождала и, уходя, чиркнула спичкой.
  – Боже мой! Никто так и не узнал, что это сделала она!
  – Я думал, что эта история – плод больного воображения ее отца, его мании преследования относительно своей дочери. Да и кто стал бы подозревать в убийстве двенадцатилетнюю девочку? Полиция думала, что дом поджег Стадлер, но доказательств не нашли, а у него было железное алиби. Нечто похожее, как вам известно, случилось и в Университете Карнеги–Меллон, где Хелен Стадлер училась на первом курсе. Эндрю рассказывал мне, что она вместе с другими студентками входила там в женское объединение и твердила, что ее подруги для нее как новая семья. Потом Эндрю сказал, что гораздо позже узнал о взрыве газа в женском общежитии, в результате которого погибли восемнадцать студенток. Это произошло в тот день, когда Хелен в совершенно расстроенных чувствах вернулась из Питтсбурга и все время рассказывала о том, как одна из студенток в общежитии сказала ей что-то такое, от чего она почувствовала себя отверженной.
  – Спасибо вам, доктор! Мне надо бежать! – воскликнула Одри.
  Брайан Манди подъехал к Одри в своем кресле и сказал:
  – Какое совпадение! Мы говорили с вами о доме Коновера, а десять минут назад в нем сработала сигнализация.
  – Сигнализация у Коновера?!
  – Нет, к нему в дом никто не залез. Это другая сигнализация. Датчик опасных концентраций газа в окружающем воздухе. Наверное, у него утечка газа. Но хозяйка сказала, что ничего страшного не случилось.
  – Хозяйка?
  – Ну да. Миссис Коновер!
  – Никакой миссис Коновер нет, – побледнев, прошептала Одри.
  – Ну не знаю, – пожал плечами Манди. – Так она себя назвала…
  Но ринувшаяся к дверям Одри уже его не слушала.
  
  19
  
  Тодд Мьюлдар немедленно вскочил на ноги. Вслед за ним поднялись Айлерс и Файнголд. Они вежливо улыбались, но не могли скрыть растерянности.
  – Ничего, если я с вами посижу? – буркнул Уиллард Осгуд.
  – Мистер Осгуд! – воскликнул Мьюлдар. – Какая приятная неожиданность! Видите, – повернувшись к Нику, добавил он, – настоящие хозяева всегда держат руку на пульсе!
  Не обращая внимания на Мьюлдара, Осгуд занял место во главе стола.
  – «Стрэттон» продан не будет, – заявил Ник. – Его продажа не пойдет на пользу ни ему самому, ни «Фэрфилд партнерс». Мы пришли к такому выводу, внимательно изучив текущие экономические и финансовые показатели. Мы – это мистер Осгуд и я.
  – Можно мне сказать? – воскликнул Мьюлдар.
  – Мы упускаем уникальную возможность, – пробормотал Скотт Макнелли. – Второй такой может не подвернуться.
  – Возможность чего? – спросил Ник. – Возможность все погубить?
  С этими словами Ник повернулся к Стефании Ольстром:
  – Прошу вас! Вам, конечно, некогда было подготовить слайды, поэтому давайте по старинке!
  Стефания разложила бумаги из своей папки на три отдельные стопки.
  – Действия, о которых пойдет речь, наказуемы и подпадают под действие статьи 43 закона о даче взяток иностранным должностным лицам от 1999 года, международного закона 1998 года о пресечении взяточничества и честной конкуренции, статей о мошенничестве с ценными бумагами, статьи 10 пункта «б» закона о торговле ценными бумагами 1934 года и под судебное постановление 106-5… Я еще не успела как следует ознакомиться с соответствующими разделами прецедентного права, но, конечно, нарушена статья 136-5 закона о ценных бумагах, судебное постановление 1362–1, а также… – с отчаянием в голосе продолжала Стефания.
  – Благодарю вас, – перебил ее Ник. – Уверен, что общая картина уже ясна.
  – Да, – буркнул Осгуд. – Дино Панетта в Бостоне сказал мне то же самое.
  – Но это же нелепо! – воскликнул, то бледнея, то краснея, Мьюлдар. – Эти обвинения не обоснованы! Я протестую!
  – Слушай, Тодд! – со страшной гримасой на лице рявкнул Осгуд. – Если хочешь, можешь ловить рыбу, насадив на крючок свои яйца, но я не позволю тебе губить нашу фирму! Вчера вечером я спрашивал себя о том, где я просчитался. Но, на самом деле, просчитался не я, а ты, когда игнорировал наши правила и вложил огромную сумму в микрочипы. Кто дал тебе право распоряжаться такими большими деньгами? Из-за тебя наша фирма чуть не обанкротилась! А потом ты решил спасти ситуацию, быстренько продав «Стрэттон». Хотел этими деньгами заткнуть все финансовые дыры, которые сам же и проделал? Не выйдет! Не выйдет! – стукнув кулаком по столу, громовым голосом повторил Осгуд. – Потому что ты чуть не подвел «Фэрфилд партнерс» под турецкий монастырь! Еще немного, и в наших документах начали бы рыться адвокаты из комиссии по ценным бумагам! Тодд, ты хотел поймать большую рыбу, а чуть не потопил весь корабль!
  – Вы преувеличиваете, – заискивающим тоном начал Тодд Мьюлдар. – «Фэрфилд партнерс» ничто не грозит…
  – Разумеется, не грозит, – ответил Осгуд.
  – Ну вот и хорошо, – не зная, что и думать, пробормотал Мьюлдар.
  – Не грозит, – продолжал Осгуд, – потому что мы приняли единственно правильное решение, продемонстрировав, что не имеем никакого отношения к правонарушителям. Как только до нашего сведения дошли их преступные замыслы, мы тут же сделали все возможное, чтобы прервать с ними любые деловые отношения. В том числе мы подали в суд на Тодда Эриксона Мьюлдара за злостно неправомерное поведение по отношению к остальным пайщикам фирмы «Фэрфилд партнерс». Тебе, Тодд, известно, что пай инвестора, обвиненного в таком поведении, безвозвратно отчисляется в общий капитал фирмы.
  – Вы шутите! – Мьюлдар моргал так, словно ему сыпанули в глаза песком. – Это же мои деньги! Вы не можете вот так взять и!..
  – Не только можем, но уже это сделали. При вступлении в состав пайщиков ты подписал такое же соглашение, как и все остальные. Помнишь, что в нем говорится о злостно неправомерном поведении и о том, что бывает с теми, кто в нем уличен? Вот так-то! Можешь опротестовать наше решение. И ты наверняка его опротестуешь. Но ведь большинство видных адвокатов обязательно потребуют от тебя авансом очень большую часть своего гонорара. А мы уже возбудили отдельный иск против тебя и твоего сообщника мистера Макнелли на сумму сто десять миллионов долларов. Судья уже обещал заморозить эту сумму на ваших счетах до вынесения судебного решения.
  Лицо Скотта Макнелли побледнело, как гипсовая маска. Он сидел и механически теребил прядь волос у себя на виске. Слушая Осгуда, Ник смотрел в окно на сожженную бизонью траву и внезапно заметил, что из обугленной земли проклюнулась молодая зелень.
  – Это полное безумие! – хрипло завизжал Тодд Мьюлдар. – Вы не имеете права! Я не позволю с собой так обращаться! Извольте относиться ко мне с уважением! Я полноправный пайщик в «Фэрфилд партнерс», а не какая-нибудь камбала у вас на крючке!
  – Это точно, – повернулся Осгуд к Нику. – Камбала – хорошая, вкусная рыба, а Мьюлдар – грязная, вонючая мокрица.
  – Действительно, – пробормотал Ник. – Кстати, должен сделать еще одно заявление. Теперь, когда «Стрэттон» спасен, я ухожу в отставку.
  – Что? – воскликнул ошеломленный Осгуд. – Что вы сказали?
  – Боюсь, что в ближайшем будущем в моей личной жизни произойдут существенные перемены, и мне не хотелось бы, чтобы «Стрэттон» впредь каким-либо образом был связан с моим именем.
  Все собравшиеся за столом были поражены не меньше Осгуда. Стефания Ольстром сокрушенно качала головой.
  Ник встал и крепко пожал Осгуду руку.
  – «Стрэттону» и так немало досталось. В официальном заявлении об уходе я укажу, что увольняюсь по собственному желанию, чтобы проводить больше времени с семьей. Что, на самом деле, чистая правда, – подмигнув Осгуду, сказал Ник. – Счастливо оставаться!
  Ник встал и решительным шагом вышел из зала. Впервые за очень долгое время у него было доброе расположение духа.
  
  Марджори Дейкста плакала, глядя, как Ник собирает семейные фотографии в рамках. Телефон разрывался, но она не поднимала трубку.
  – Не понимаю, – всхлипнула Марджори. – Не можете же вы вот так взять и просто уйти!
  – Конечно, не могу. Я все вам объясню, – сказал Ник, вытаскивая из нижнего ящика стола стянутую резинкой пачку записок от Лауры. – Но найдите мне сначала какую-нибудь коробку!
  Марджори отправилась за коробкой и по пути подняла телефонную трубку. Через мгновение она уже была в кабинке Ника.
  – Мистер Коновер, – нахмурившись, сказала она. – У вас дома происходит что-то неладное.
  – Все в порядке. Я отправил туда Эдди.
  – Видите ли, я только что разговаривала с какой-то женщиной – Кэти или Кэсси, я не разобрала. Она говорила очень быстро, словно чем-то очень испуганная. Она просила вас как можно скорее приехать домой… Мне все это очень не нравится!
  Уронив фотографии в рамках на стол, Ник бросился к двери.
  
  20
  
  Пока Ник бежал на стоянку, он позвонил домой, но никто не поднял трубку.
  Очень странно! Ведь Кэсси только что звонила из его дома! И что она вообще там делает? А где дети? Они уже должны быть дома и собирать сумки и чемоданы в поездку! Они же спят и видят Гавайи!
  Допустим, Лукас редко берет дома трубку, но Джулия-то могла бы и ответить! Она обожает болтать по телефону! А Кэсси? Позвонила и куда-то пропала! Очень странно!
  Надо позвонить Лукасу на мобильный телефон!
  Ник не помнил наизусть номер сына, потому что звонил ему нечасто.
  Мчась бегом по стоянке, Ник лихорадочно искал в памяти телефона номер сына. Навстречу ему попались какие-то работники «Стрэттона» и вежливо с ним поздоровались, но Нику было не до приветствий.
  Наконец Ник нашел номер Лукаса и нажал кнопку.
  Телефон звонил, но Лукас не отвечал.
  «Давай же! Отвечай! – мысленно уговаривал сына Ник. – Я же говорил, что заберу у тебя телефон, если ты не будешь мне отвечать!»
  Через некоторое время раздался записанный на автоответчик обычный раздраженный голос Лукаса: «Говорит Люк Коновер. Оставьте мне сообщение после звукового сигнала…»
  Ник сунул телефон в карман. Сердце его бешено колотилось. Нащупав брелок с ключами от машины, Ник нажал кнопку, подбежал к автомобилю, открыл дверцу, плюхнулся на водительское сиденье и завел двигатель.
  С ревом маневрируя к выезду со стоянки, Ник позвонил на мобильный телефон Эдди Ринальди, но не получил ответа и от него.
  
  – Ее здесь нет! – сказал по телефону Рой Багби. – Мы с полицейским нарядом у нее дома, но ее нет!
  – Она дома у Коновера! – крикнула в трубку Одри. – Там утечка газа!
  – Что?!
  – Я туда еду! Ты тоже езжай туда! И вызови пожарных!
  – Откуда ты знаешь, что она у Коновера?
  – На станции сработала газовая сигнализация, и оттуда позвонили к Коноверу домой. Она подняла трубку. Скорей туда, Рой! Скорей!
  – Зачем?
  – Я потом тебе все объясню. И возьми с собой полицейских с оружием!
  Одри выключила мобильник, потому что некогда было спорить с напарником.
  Утечка газа… Семейство Струп напротив… Уходя, она чиркнула спичкой… Ей было всего двенадцать…
  Студенческое общежитие в университете… Она училась на первом курсе… Сгорело восемнадцать студенток…
  Семьи, которые ее отвергали…
  Потом Одри позвонила Николасу Коноверу на работу, но его не было на месте.
  – Скажите ему, что это очень срочно! – потребовала Одри. – У него дома серьезная авария.
  – Он только что уехал домой, – печально ответила секретарша.
  
  Утечка газа!
  Ник попытался представить себе, что могло произойти. Если дети почувствовали запах газа, им должно было хватить ума выбежать на улицу. Поэтому-то домашний телефон не отвечает. А мобильник Лукаса? Может, он забыл его в доме?
  А почему не отвечает Эдди Ринальди?
  Эдди Ринальди и шагу не делал без мобильного телефона.
  Почему же он не отвечает?
  Если не придется ждать на светофорах, через двенадцать минут он будет у ворот коттеджного поселка Фенвик!
  Ник надавил на газ, но тут же немного притормозил, чтобы не терять времени на разговоры с каким-нибудь не в меру ретивым полицейским, который может остановить его за большое превышение скорости. Поняв, кто перед ним, такой полицейский назло Нику будет целый час изучать его права и документы на машину.
  Сосредоточившись, Ник ехал к дому, не обращая внимания ни на что вокруг. При этом он снова и снова пытался дозвониться до Эдди.
  Подъехав к воротам и не заметив пожарных машин или скорой помощи, Ник немного успокоился.
  Может, ничего страшного и не произошло? Утечка газа еще не значит – пожар.
  Неужели дети, Кэсси и Эдди отравились газом и поэтому не отвечают?
  Ник не знал, можно ли до такой степени надышаться газом у него на кухне.
  – Здравствуйте, мистер Коновер, – поздоровался Хорхе из-за пуленепробиваемого стекла своей будки.
  – У меня дома проблемы! – крикнул Ник.
  – К вам уже проехал начальник вашей службы безопасности мистер Ринальди.
  – Давно?
  – Сейчас посмотрю в журнале.
  – Потом! Открывайте ворота!
  – Уже открываются.
  Ворота, как обычно, открывались издевательски медленно.
  – Нельзя ли побыстрее? – крикнул Ник.
  – Вы же знаете, что нельзя, – со смущенной улыбкой ответил Хорхе. – Ваша знакомая тоже приехала.
  – Моя знакомая?
  – Мисс Стадлер. Она приехала около часу назад.
  Неужели дети сами позвали Кэсси? Почему же они не попросили меня ее пригласить? Неужели для этого я им больше не нужен?
  – Черт возьми! – рявкнул Ник. – Быстрей открывай проклятые ворота!
  – Я не могу! Извините…
  В отчаянии Ник надавил на газ и пошел на таран. Его тяжелый джип врезался в металлические ворота. Они заскрежетали, но устояли.
  – Проклятая консервная банка! – выругал Ник свою машину.
  Ворота продолжали мучительно медленно открываться.
  Хорхе вытаращил глаза на Ника.
  Наконец ворота приоткрылись ровно настолько, чтобы в них прошла машина. Снова нажав на газ и ободрав все бока «шевроле», Ник ворвался на территорию поселка и, не обращая внимания на ограничение скорости, помчался к дому.
  
  Рядом с домом тоже не было ни пожарных, ни скорой помощи, ни полиции.
  Может, ничего страшного? Неужели ложная тревога?
  Нет. При ложной тревоге кто-нибудь да ответил бы на его отчаянные звонки!
  Если дом действительно полон газа, Эдди мог забрать детей и Кэсси и увезти их в безопасное место. Неужели этот лживый мерзавец все-таки оказался настоящим другом? Придется перед ним извиниться!
  В этот момент Ник увидел машину Эдди Ринальди. Она стояла рядом с красным «фольксвагеном» Кэсси и с минивэном, которым обычно пользовалась Марта.
  Значит, и Эдди, и Кэсси, и дети где-то здесь! Где же они?
  Подбежав к дому по каменной дорожке, Ник заметил, что в нем плотно закрыты все двери и окна, словно все уже уехали в отпуск. Рядом с домом воняло тухлыми яйцами.
  Газ!
  Много газа, если пахнет даже на улице! Хорошо, что к газу добавляют пахнущую примесь, чтобы быстрее заметить утечку!
  Входная дверь была заперта.
  Неужели, убегая, ее не забыли запереть?
  Недолго думая, Ник достал ключи и открыл дверь.
  В доме было темно.
  – Эй, кто-нибудь есть? – крикнул Ник.
  Никто ему не ответил.
  Повсюду царило невыносимое зловоние. От тошнотворного смрада было трудно дышать.
  – Эй?
  Нику показалось, что он слышит какие-то звуки. Какой-то глухой стук.
  Сверху? Снизу?
  Дом был настолько добротно построен, что было не понять, откуда доносятся звуки, но на кухне точно никого не было.
  Опять какой-то далекий стук. Потом звук шагов…
  Внезапно перед Ником возникла Кэсси. У нее был усталый, подавленный вид.
  – Кэсси! – воскликнул Ник. – Слава богу ты здесь! А где дети?
  Кэсси медленно, словно нехотя, шла к Нику. Одну руку она держала за спиной. Глаза у нее были мутные. Она смотрела куда-то в пространство за спиной Ника.
  – Кэсси?
  – Да, – монотонно пробормотала она. – Слава богу я здесь.
  Откуда-то раздался пронзительный механический писк.
  Это еще что такое?!
  – А где все?
  – В надежном месте, – не очень уверенно проговорила Кэсси.
  – А где Эдди?
  – Он тоже… в надежном месте, – немного подумав пробормотала Кэсси.
  Ник шагнул было вперед, чтобы обнять девушку, но она отшатнулась и покачала головой.
  – Нет, – пробормотала она.
  – Что?
  Ник еще не понял, что происходит, но ему стало страшно.
  – Уходи отсюда, – сказал он. – Надо открыть окна. И вызвать пожарных. Это очень опасно. Газ в любую секунду взорвется. А где Люк и Джулия?
  Пищало все громче. Наконец Ник понял, что пищит лежащая на кухонном столе желтая металлическая коробочка с гибкой трубкой. Ник где-то уже ее видел, но не мог вспомнить, где именно.
  Зачем она пищит?
  – Хорошо, что ты приехал домой, Ник, – проговорила Кэсси. Вокруг ее глаз лежали такие темные тени, что глаза зияли черными дырами. – Я знала, что ты приедешь. Папа должен защищать свою семью. Ты хороший папа. Мой папа был плохой. Он никогда меня не защищал.
  – Что с тобой, Кэсси? – спросил Ник. – У тебя испуганный вид.
  – Мне очень страшно, – кивнула Кэсси.
  У Ника по коже поползли мурашки. Он уже видел у Кэсси этот отсутствующий взгляд. Казалось, девушка так далеко, что до нее уже не докричаться.
  – Кэсси, где мои дети? – доброжелательным, но твердым голосом спросил Ник, внутренне содрогаясь от ужаса.
  – Я боюсь саму себя, Ник. И ты тоже должен меня бояться.
  Левой рукой Кэсси достала из кармана джинсовой рубашки металлическую зажигалку Люка, украшенную черепом, костями и пауками. Настоящую наркоманскую зажигалку! Откинув большим пальцем крышку, Кэсси провела им по колесику зажигалки.
  – Стой! – крикнул Ник. – Ты что, с ума сошла?!
  – Чего ты кричишь! Ты же прекрасно знаешь, что я сумасшедшая. Неужели ты не видишь, как на стене проступают буквы? – Кэсси тихо запела: – «Здесь не спрячешься! Здесь не спрячешься!»
  – Где дети?
  Теперь желтая коробочка уже не пищала, а непрерывно выла, разрывая барабанные перепонки. Ник наконец вспомнил, что видел ее раньше в подвале, где ее установил газовщик. Это был детектор концентрации газа в воздухе. Его задача заключалась в том, чтобы предупреждать об утечке газа. Чем больше было газа в воздухе, тем громче и чаще пищал детектор. Непрерывный визг говорил о том, что концентрация газа в воздухе достигла опасной величины. Возникла угроза взрыва. Кто-то принес детектор из подвала на кухню, и теперь Ник догадывался, кто именно это сделал.
  – Они в надежном месте, – монотонно проговорила Кэсси и наконец выдвинула из-за спины правую руку. В ней был огромный стальной кухонный нож для разделки больших кусков мяса.
  Боже мой! Она не на шутку свихнулась! Господи, хоть бы кто-нибудь помог!
  – Кэсси! – Ник шагнул к девушке и попытался ее обнять, но она выставила вперед нож, а левой рукой подняла вверх зажигалку, играя большим пальцем на колесике.
  – Ни с места, Ник, – проговорила она.
  
  За пуленепробиваемым стеклом будки у ворот в коттеджный поселок Фенвик появилась физиономия привратника.
  – Да? – хрипло донеслось из динамики.
  – Откройте! Полиция! – заявила Одри и показала значок.
  Стоило охраннику увидеть его, как он тут же начал открывать ворота.
  
  – Боже мой! Кэсси! Не надо…
  – Мне и самой это не по душе, – пробормотала Кэсси.
  В этот момент Ник заметил, что лезвие ножа в свежей крови.
  
  21
  
  Высокие металлические ворота начали открываться. Но открывались они мучительно медленно. Одри долго барабанила пальцами по рулевому колесу. Наконец она не выдержала и попросила:
  – Пожалуйста, побыстрее. Мне надо спешить.
  – Я не могу быстрее! – воскликнул охранник. – Они быстрее не открываются.
  
  – Убери нож, Кэсси, – сказал Ник, стараясь говорить спокойно, дружелюбно и проникновенно.
  – Я уберу. Обязательно уберу. Но сначала я должна доделать начатое… Ты не представляешь, как я устала. Пора заканчивать. Долго так продолжаться не может.
  – Доделать начатое? – с трудом ворочая языком, проговорил Ник. – Что ты сделала с ними, Кэсси?
  От ужаса у Ника все похолодело внутри.
  Нет! Только не это! Только не детей!
  – С кем?
  Господи, прошу тебя! Только не детей!
  – С ними… С моей семьей…
  – Они в надежном месте. Семья всегда должна быть в надежном месте. Семья должна быть защищена.
  – Умоляю тебя, Кэсси, – со слезами на глазах прошептал Ник. – Где мои дети?
  – В надежном месте.
  – Скажи мне… Скажи мне, они… – Ник не мог выговорить слово «живы» и не мог даже представить себе, что с ним станет, если они уже мертвы.
  – Неужели ты не слышишь? – Кэсси склонила голову на плечо. – Неужели ты не слышишь, как они стучат? Они надежно заперты в подвале. Слышишь?
  Теперь Ник вновь обратил внимание на далекий стук.
  Они бьются в подвальную дверь!
  От облегчения у Ника чуть не подкосились колени.
  Значит, она заперла их в подвале… Но они живы! А откуда идет газ? Тоже из подвала?
  – А где Эдди? – с трудом выговорил Ник.
  Господи! Хоть бы Эдди был вместе с детьми в подвале! Эдди придумает, как оттуда выбраться – вышибет дверь, вскроет замок. Проклятый подвал без окон! Вентиляционные окошечки с решетками слишком малы. Человеку сквозь них не вылезть!
  – Эдди с ними нет, – покачала головой Кэсси. – Мне он никогда не нравился.
  С этими словами Кэсси помахала в воздухе зажигалкой с черепом.
  – Не надо, Кэсси. Ты же нас всех погубишь. Прошу тебя, не надо!
  Кэсси по-прежнему махала зажигалкой, не убирая большого пальца с колесика.
  – Я его не просила приезжать. Я попросила приехать только тебя. Зачем мне какой-то Эдди? Разве он член семьи?
  Ник лихорадочно осматривал кухню и внезапно заметил что-то на лужайке за кухонными дверьми.
  Сквозь высокие стекла Ник разглядел тело Эдди Ринальди.
  Его светлая рубашка была красная от крови. Ник все понял и чуть не заорал от страха.
  
  Ворота открывались ужасно медленно. Можно было подумать, что обитатели коттеджного поселка Фенвик с их помощью демонстрировали всему остальному миру, что их благосостояние позволяет им никуда не спешить.
  Сжав руль побелевшими пальцами, Одри мысленно подгоняла ворота.
  Наконец они открылись, и Одри нажала на газ.
  Она знала, какая трагедия сейчас разыграется в доме у Коновера. Знала, что несчастная безумная женщина опять совершит то, что уже делала раньше.
  Каким-то образом Кэсси Стадлер проникла к Коноверу в дом. Возможно, ей это было совсем не трудно, ведь у них с Коновером, кажется, установились весьма близкие отношения. Возможно, у нее даже был свой ключ. Потом случилось страшное. По какой-то причине Кэсси опять почувствовала себя отвергнутой. Доктор Ландис сказал, что Кэсси очень серьезно психически больна. Ею маниакально обуревает желание стать членом какой-нибудь семьи, и стоит ей почувствовать себя отвергнутой, как в ее мозгу вспыхивает неуправляемая лютая ярость.
  Кэсси Стадлер явно намеревается испепелить дом Коновера!
  Одри очень надеялась на то, что детей еще нет дома.
  Еще рано! Хоть бы они были в школе! Хоть бы дом оказался пуст! В этом случае погибнет лишь бездушное здание.
  
  – Пожалуйста, убери зажигалку, – с фальшивой теплотой в голосе проговорил Ник. – Это все из-за Гавайев? Да? Из-за того, что я не взял тебя с нами?
  Хоть бы она убрала проклятую зажигалку! Тогда можно броситься и на нож!
  Зажигалка! Достаточно одной искры, чтобы все взлетело на воздух. А искру можно высечь и случайно. Нужно действовать очень осторожно…
  – А с какой стати тебе брать меня в семейную поездку, Ник? Это же семейные каникулы. А какое отношение я имею к твоей семье?
  Ник все понял. Он понял, что совсем не знал Кэсси, а точнее, видел в ней лишь то, что хотел в ней видеть. Ведь она же сама говорила, что мы видим вещи не такими, какие они есть на самом деле, а такими, какими способны их видеть.
  Но теперь Ник уже достаточно узнал эту девушку, чтобы понять, что вытекает из того, что она говорит.
  
  Выйдя из машины, Одри сразу почувствовала запах газа.
  У дома стояло четыре машины. Две из них принадлежали Николасу Коноверу. Остальные Одри видела впервые. Машины Багби не было. Багби был на другом конце города, и ему было еще ехать и ехать. Одри надеялась на то, что ему хватит ума приказать полицейским включить сирену и мигалки, чтобы мчаться без остановки.
  Что-то подсказало Одри, что в главную дверь лучше не входить, и она повиновалась своему инстинкту.
  Достав пистолет из кобуры у себя под мышкой, Одри пошла по зеленой просторной лужайке за дом, откуда рассчитывала незаметно проникнуть внутрь. Через окно Одри заметила в кухне маленькую худенькую фигурку и поняла, что это Кэсси Стадлер.
  Потом Одри увидела на лужайке тело. Пригнувшись к самой земле, она подбежала к нему.
  Это был Эдвард Ринальди со вспоротым животом.
  Жуткое зрелище!
  Его ничего не видящие широко открытые мертвые глаза смотрели прямо в небо. Одна его рука была вытянута к кухне, а другой он держался за вывалившиеся из распоротого живота внутренности. Его светлая трикотажная рубашка была исполосована ножом и потемнела от крови. Лужайка вокруг трупа тоже была залита кровью.
  Одри пощупала пульс, но ничего не нашла. Потрогав вену на шее, Одри наконец убедилась в том, что Эдди Ринальди мертв.
  Ему уже было ничем не помочь. Положив пистолет на землю, Одри достала мобильный телефон и мгновенно дозвонилась до Багби.
  – Вызови наших медиков, – сказала ему Одри. – И скорую помощь за трупом.
  Одри и раньше приходилось видеть изуродованные трупы. Но ей никогда еще не было так страшно. Поборов страх, она побежала за дом.
  
  – Это я во всем виноват, – покачал головой Ник. – Я так торопился уехать отсюда с детьми, что совсем забыл про тебя. Это я дал маху.
  – Не надо, Ник, – пробормотала Кэсси, но в ее глазах промелькнуло такое выражение, словно она старалась поверить его словам.
  – Нет, серьезно. Ну что это за семейный отдых без тебя? Ты же стала настоящим членом нашей семьи! Если бы меня так не доставали на работе, я бы не забыл…
  – Не надо, – чуть громче сказала Кэсси все еще недовольным голосом.
  – Мы можем стать одной семьей, Кэсси. Я хочу этого. А ты?
  – Все это уже было! – со слезами на глазах воскликнула Кэсси. – Все это уже было раньше! Я знаю, что всё будет как всегда!
  – Как всегда? – уныло пробормотал Ник, увидев, как гаснут в глазах девушки огоньки последней надежды.
  – Да. Всё как всегда. Тебя принимают с распростертыми объятиями, и когда ты привыкаешь и чувствуешь себя как дома, тебя больно щелкают по носу. Есть черта, за которую тебя не пускают. Это словно каменная стена. Как дома у Струпов.
  – У каких Струпов?
  – В один прекрасный день они сказали, что мне к ним больше нельзя. Что я просиживаю у них целые дни и мешаю их семье жить своей жизнью. Наверное, так бывает всегда, но я не смогу пройти сквозь это еще раз. С меня хватит.
  – Ты ошибаешься, – сказал Ник. – Так бывает не всегда. Ты станешь членом нашей семьи.
  – Миры не вечны. Иногда одни из них погибают, чтобы на их месте возникли другие.
  Желтая коробочка визжала, не переставая.
  
  Сначала Одри хотела войти в дом сквозь высокие стеклянные двери кухни, но передумала.
  Надо быть осторожней!
  Одри подбежала к следующим стеклянным дверям, но они были заперты.
  Может быть, есть вход через подвал?
  Откуда-то со стороны бассейна за домом доносилось шипение. Обойдя дом, Одри увидела трубу и догадалась, что по ней идет газ. На земле рядом с трубой валялись какие-то железяки и разводной ключ. Судя по всему, с трубы были сняты какие-то клапаны. Поэтому-то газ и шипел, поступая в дом под большим давлением. На его пути больше не было препятствий.
  Газовая труба, как обычно, шла в подвал.
  Вдруг Одри услышала чей-то голос. Кто-то старался перекричать шипение газа. Голос доносился из зарешеченного окошечка метрах в семи от Одри.
  Подбежав к окошечку, Одри опустилась на колени к самой решетке. Из окошечка невыносимо воняло газом.
  – Эй! – крикнула Одри.
  – Мы здесь! Внизу!
  Кричал какой-то мальчик, наверное, сын Коновера.
  – Кто там? – крикнула Одри.
  – Это я – Лукас. Мы здесь с сестрой. Она нас заперла.
  – Кто?
  – Эта сумасшедшая! Кэсси!
  – Где ваш отец?
  – Я не знаю. Помогите, а то мы тут сдохнем!
  – Спокойно! – крикнула Одри, хотя сама ощущала все что угодно, кроме спокойствия. – Слушай, Лукас! Делай то, что я буду говорить!
  – Кто вы?
  – Детектив Раймс! Слушай меня! Как там твоя сестра?
  – Ей страшно! А вы что думали!
  – Джулия! Джулия, ты меня слышишь?
  – Слышу! – раздался испуганный тоненький голос.
  – Ты можешь дышать?
  – Что?
  – Детка, подойди к этой решетке! Старайся дышать воздухом, который через нее идет, и с тобой ничего не будет!
  – Хорошо, – пискнула Джулия.
  – Лукас! Слушай меня! Там у вас горит пламя для розжига?
  – Какое пламя?
  – Ты рядом с водогреем? У водогрея обычно есть пламя для розжига газа. Если оно горит, дом скоро может взорваться. Это пламя надо погасить.
  – Нет никакого пламени, – раздался из глубины подвала голос Лукаса. – Она наверняка погасила его, чтобы дом не взорвался раньше времени.
  «Молодец! Соображает!» – мысленно похвалила Лукаса Одри.
  – Ну ладно, – сказала она. – А кран есть? Чтобы перекрыть газ. Этот кран должен быть на трубе рядом со стеной, сквозь которую входят трубы.
  – Нет там никакого крана!
  Вздохнув, Одри стала думать.
  – Слушай, – через секунду крикнула она Лукасу. – Какие-нибудь двери в доме открыты?
  – Не знаю! Откуда мне знать? – ответил мальчик.
  – По-моему, они все закрыты… А на улице нигде не спрятан запасной ключ? Например, под каким-нибудь камнем?
  – Под каким еще камнем! Нате, держите! – сказал мальчик, и между прутьями решетки высунулся маленький ключ.
  
  В подвале продолжали стучать.
  Значит, они еще живы!
  Потом Лукас что-то закричал.
  Ура! Они живы! И стараются выбраться…
  – Я прямо сейчас позвоню и куплю тебе билет. За любые деньги. Ты полетишь с нами!
  При этом Ник понимал, что ему ни в коем случае нельзя пользоваться телефоном. Он помнил историю о том, как дома у одной женщины тоже была утечка газа, и она стала звонить в службу спасения, а провод телефона едва заметно заискрил, и дом тут же взорвался.
  – Дети будут очень рады тому, что ты летишь с нами, – продолжал он. – Вот увидишь…
  – Не надо, Ник!
  Кэсси опустила руку с ножом, но поигрывала зажигалкой в другой руке.
  Ник ждал мгновения, когда Кэсси отвлечется, чтобы прыгнуть на нее и сбить с ног.
  – Имей в виду, – глухо сказала Кэсси, – что я вижу тебя насквозь! Я знаю, о чем ты сейчас думаешь.
  
  Одри осторожно повернула ключ в замке задней двери и потихоньку открыла ее.
  В доме раздался звуковой сигнал, оповестивший всех находившихся в нем о том, что кто-то открыл дверь.
  От запаха газа Одри чуть не стошнило.
  Одри медленно двинулась вперед, пытаясь понять, куда ей идти. Она не помнила расположения комнат в доме Коновера и шла на голоса Лукаса и Джулии.
  Неужели сумасшедшая Кэсси Стадлер захватила Коновера в заложники? А что если сигнал об открытии двери ее напугал и она сделает какую-нибудь глупость?
  Ключ рядом с трубой подсказал Одри, что Кэсси открыла полный напор газа, как она уже делала раньше с другими домами.
  Теперь Кэсси достаточно чиркнуть спичкой, чтобы убить себя, запертых в подвале детей и Одри. Почему же она до сих пор этого не сделала?
  Одри не знала, что думать.
  Может, Кэсси ждет, чтобы в доме скопилось побольше газа? Чтобы он разлетелся на куски? Скорее всего это так! Значит, в первую очередь надо спасать детей!
  Стук раздавался где-то совсем рядом. Через секунду Одри уже стояла у двери, в которую стучал Лукас, схватилась за тяжелый засов и с усилием отодвинула его. Дверь распахнулась. Из нее вылетел подросток.
  – Тихо! – прошептала Одри. – Где твоя сестра?
  – Вот!
  Из подвала выбежала заплаканная девочка.
  – Бегите! – прошептала Одри, показывая в сторону отпертой задней двери. – Быстро из дома! Оба!
  – Где папа? – хныкала Джулия. – Где он?
  – С ним все в порядке, – соврала Одри. – А теперь – живо из дома!
  Джулия выбежала из задней двери и припустилась по лужайке прочь от дома, но Лукас не тронулся с места.
  – Не стреляйте из пистолета, – сказал он Одри. – Дом взорвется.
  – Без тебя знаю, – ответила Одри.
  
  – Что это было? – спросила Кэсси.
  – Что?
  – Какой-то звук. Это сигнализация? Кто-то вошел в дом?
  – Я ничего не слышал.
  Кэсси осторожно осмотрелась по сторонам, не сводя глаз с Ника больше, чем на долю секунды, чтобы он не посмел двинуться с места.
  – Знаешь, – наконец сказала она, – интересно, как менялось мое мнение о тебе. Сначала я думала, что ты разрушаешь семьи. Ведь ты же погубил моему отцу жизнь, когда уволил его. Поэтому я должна была дать тебе понять, что и ты не застрахован от несчастья.
  – Так это ты писала «Здесь не спрячешься»? – внезапно догадался Ник.
  – Потом я узнала тебя получше и решила, что ошибалась. Ты показался мне хорошим человеком. Но теперь я поняла, что первое впечатление всегда самое верное.
  – Кэсси, убери зажигалку. Давай поговорим. Давай во всем разберемся!
  – Знаешь, почему я обманулась в тебе? Я решила, что ты хороший, когда увидела, как ты любишь своих детей.
  – Прошу тебя, Кэсси!
  За спиной у девушки была дверь в задний коридор. Внезапно Ник уловил там еле заметное движение. Чью-то мимолетную тень. Кто-то осторожно приближался по коридору.
  Ник понимал, что ему надо смотреть только Кэсси в глаза. Не сводя глаз с ее расширившихся зрачков, он заметил боковым зрением женскую фигуру, кравшуюся по коридору к кухне.
  Детектив Раймс!
  Не смотреть! Смотреть только Кэсси в глаза!
  Ник заставил себя смотреть в полуприкрытые веками глаза Кэсси – бездонные кладези горя и безумия.
  – Ты не такой, как мой папа. Мой папа меня боялся. Он зачем-то все время следил за мной. Ходил за мной повсюду, но он не относился ко мне так же хорошо, как ты относишься к своим детям.
  – Неправда. Он любил тебя, – дрожащим голосом пробормотал Ник.
  Детектив Раймс медленно приближалась.
  – Той ночью ты был ужасно напуган. Я стояла за деревьями и все видела. Ты кричал ему «Ни с места!» и «Еще шаг, и я стреляю!» – покачала головой Кэсси. – Представляю себе, что тебе о нем наговорили! Шизофреник! Ты же думал, что это он убил вашу собаку, да? Ты же не мог знать, что у него в кармане была записка о том, что он ни в чем не виноват. Ты думал, что он вытаскивает из кармана пистолет. Поэтому ты поступил правильно. Ты защищал свою семью. Своих детей. Ты выстрелил и убил его. Ты сделал то, что на твоем месте должен был сделать любой отец. Ты защищал свою семью!
  Боже мой! Она всегда знала, что я убил ее отца! Она знала об этом с самого начала! Я разрушил ее семью, а теперь она уничтожит мою!
  Ник похолодел от ужаса.
  Кэсси кивнула и подняла левую руку с зажигалкой. Ник вздрогнул, но Кэсси просто потерла себе нос запястьем.
  – Да, я была здесь той ночью, – всхлипнула она. – Я пришла раньше его, а он следил за мной. Он знал, что я опять иду к твоему дому. Я все видела!
  Краем глаза Ник заметил, что детектив Раймс медленно подходит все ближе и ближе, но не смел свести глаз с Кэсси.
  – Папа приближался к тебе, а ты все время кричал ему, чтобы он остановился, а он все равно шел на тебя, потому что уже ничего не соображал! – покачала головой Кэсси. – Я никогда не забуду, каким ты был, когда его убил. Я никогда не видела такого испуганного и расстроенного человека.
  – Я не знаю, что мне сказать тебе, Кэсси. Мне очень и очень жаль, что все так случилось. Но я тоже пострадаю за то, что сделал. Я отвечу за это.
  – Жаль? Ты так ничего и не понял. Не надо извиняться. Я вовсе не сержусь на тебя. Ты правильно поступил. Ведь ты же защищал свою семью!
  – Кэсси, прошу тебя…
  – Ты все правильно сделал. Я должна благодарить тебя за это. Ты освободил меня. Мой отец томился в темнице своего безумия, а я была прикована к нему… А потом мы познакомились, и я узнала, какой ты сильный. Я думала, что ты хороший. Думала, что тебе нужна жена, а твоим детям – мама. Я думала, мы можем стать одной семьей.
  – Мы можем стать одной семьей.
  Кэсси печально улыбнулась и покачала головой, играя зажигалкой в левой руке и сжимая нож в правой.
  – Нет, – сказала она. – Я знаю, чем это кончится. Со мной уже так не раз бывало, – с этими словами Кэсси заплакала. – Я больше не могу. Я устала. Закрытую дверь не откроешь. Даже если она вдруг отворится, все равно это будет уже не то. Ты меня понимаешь?
  – Понимаю, – с выражением глубокого сочувствия на лице Ник попробовал сделать шаг вперед.
  – Стой! – Кэсси подняла руку с зажигалкой, и Ник попятился.
  – Все будет хорошо, Кэсси. Вот увидишь!
  У Кэсси по щекам текли слезы, оставляя на них черные полосы туши.
  – Пора! – сказала она и крутанула большим пальцем колесико зажигалки.
  
  22
  
  Медленно продвигаясь в сторону кухни, Одри внимательно слушала. Она слышала, о чем говорят Ник с Кэсси, и удивилась тому, насколько несущественным ей сейчас показалось признание Ника.
  Одри вспоминала Евангелие от Матфея, притчу о милосердном царе и жестоком рабе. Еще она думала о карточке, приклеенной к ее монитору на работе. «Мы выполняем работу Бога на земле».
  Одри уже знала, как она поступит с Коновером, ведь Стадлера застрелили из пистолета, украденного шесть лет назад Эдвардом Ринальди, чей труп лежал теперь на лужайке.
  Убийца Эндрю Стадлера мертв! Но об этом потом! Сейчас надо остановить Кэсси Стадлер!
  Дело усугублялось тем, что Одри никогда не обучали освобождению заложников. Поэтому пока она просто кралась, прижимаясь к прохладной стене коридора. Наконец она добралась до кухонной двери.
  Интересно, видит ли ее Коновер? Скорее всего, да.
  Одри слышала громкий писк и видела, что его испускает приборчик, измеряющий концентрацию газа в воздухе. Приборчик пищал непрерывно. Это означало, что создавшаяся смесь газа и воздуха взрывоопасна. Кэсси дождалась самого подходящего момента для взрыва.
  Одри понимала, что ей нужно продумывать свои действия на несколько шагов вперед.
  Что если она внезапно бросится сзади на Кэсси, но та все равно успеет чиркнуть зажигалкой? Этого нужно избежать любой ценой!
  Одри прокралась мимо какого-то стола, стараясь не задеть его и не уронить стоящую на нем вычурную тяжелую лампу.
  Наконец Одри оказалась в одном помещении с Кэсси и Ником.
  Ну и что теперь делать?
  
  С первой попытки колесико не высекло искры из кремня. Кэсси нахмурилась. По ее щекам текли слезы.
  Детектор газа визжал, а Кэсси пела красивым низким голосом: «У самых скал я приют искал…»
  – Кэсси, не надо.
  – Это все из-за тебя. Это ты во всем виноват.
  – Я поступил неправильно.
  Внезапно Кэсси взглянула куда-то за спину Ника и удивленно проговорила:
  – Люк?
  – Да. Это я, – сказал Люк. Он шел прямо к Кэсси.
  – Люк, немедленно выйди из дома! – сказал Ник.
  – Что ты здесь делаешь, Люк? – спросила Кэсси. – Я же сказала, чтобы вы с Джулией тихо сидели в подвале!
  Выходит, Одри Раймс сумела проникнуть в дом через заднюю дверь и вытащить из подвала запертых там детей. Но где же Джулия?!
  А Лукас наверняка прошел сюда по заднему коридору через гостиную!
  – Ты нас заперла, – сказал Люк и подошел прямо к Кэсси. – Наверное, ты сделала это случайно. Но я нашел запасной ключ.
  Он что, тоже сошел с ума?!
  – Люк, уходи! – взмолился Ник.
  Но Лукас не обращал внимания на отца.
  – Кэсси, – сказал Лукас и с открытой доброй улыбкой положил Кэсси руку на плечо. – Помнишь стихи Роберта Фроста, с которыми ты мне помогла? «Смерть работника», кажется? Уже не помню.
  Кэсси не стряхнула с плеча руку Лукаса. Она посмотрела на него, и глаза ее чуть-чуть потеплели.
  – «Дом там, где нас, когда бы ни пришли, не могут не принять», – уныло проговорила она.
  Лукас кивнул.
  В этот момент он на долю секунды взглянул на отца, и Ник понял, что сын подает ему сигнал взглядом.
  – Помнишь, что ты мне говорила? – сказал Люк, глядя прямо в глаза Кэсси невинным мальчишеским взором. – Нет ничего важнее дома и семьи. Ты сказала, что в конечном итоге это стихотворение о семье…
  – Люк, – проговорила Кэсси изменившимся голосом.
  В этот момент Ник бросился на нее и попытался схватить, но гибкая, как кошка, Кэсси вывернулась из его рук. Ник все-таки ударил ее плечом, и она отлетела в сторону, выронив из руки нож. Прежде чем Ник успел сделать еще хоть один шаг, она вскочила и подняла в воздух руку с зажигалкой.
  – Эх вы! – проговорила она со странным выражением лица. – А я-то чуть вам не поверила!.. Все. Пора. Этот мир сейчас умрет!
  За спиной Кэсси кто-то появился.
  – Кэсси! – воскликнул Ник. – Смотри на меня!
  Кэсси уставилась на него ничего не видящими глазами.
  – Я больше от тебя не прячусь! – сказал Ник. – Взгляни мне в глаза, и ты увидишь, что я не прячусь!
  Кэсси сияла. Такой красивой Ник ее еще не видел. Девушка преобразилась. Лицо ее было совершенно спокойно. Она провела большим пальцем по колесику зажигалки.
  В этот момент откуда-то сзади вылетела тяжелая каменная лампа и ударила Кэсси по голове. У девушки забулькало в горле, и она рухнула на пол. Зажигалка улетела под холодильник.
  Лицо Одри Раймс блестело от пота. Она смотрела на лежащее на полу тело, на лампу и, кажется, не верила в то, что это ее рук дело.
  Ник остолбенел.
  – Бежим! – крикнула Одри. – Все из дома!
  – Где Джулия? – крикнул Ник.
  – На улице, – ответил Лукас.
  – Бегите же! – заорала Одри. – Дом взорвется от малейшей искры. Быстро на улицу, а тут пусть работают пожарные!
  Лукас бросился вперед, не без труда отпер входную дверь и держал ее открытой, пока Одри и Ник не выскочили из дома.
  Джулия стояла в самом начале каменной дорожки на солидном расстоянии от входной двери.
  Подскочив к ней, Ник взвалил ее к себе на плечо и побежал дальше. Лукас и Одри поспевали за ним. Они пробежали еще несколько десятков метров, когда раздался вой полицейских сирен.
  – Смотрите! – внезапно воскликнул Лукас, показывая пальцем в сторону дома.
  Ник сразу же увидел, на что показывает сын. У окна, пошатываясь, стояла Кэсси с сигаретой во рту.
  – Не надо! – заорал Ник, хотя и знал, что Кэсси его не слышит.
  Ослепительная вспышка. Земля содрогнулась. Через секунду лопнули стекла в окнах, а рамы и двери взлетели в воздух. Из всех дверных и оконных проемов вырвалось пламя. Дом превратился в огромный огненный шар. В небо поднялся столб черного дыма. Джулия завопила. Крепко сжимая ее в руках, Ник бросился прочь от дома. За ним бежали Лукас и Одри. Их догнала волна жара, но они были уже далеко.
  Добежав до центральной аллеи поселка, Ник наконец остановился и с трудом опустил дочь на землю. Он посмотрел назад в сторону дома, но увидел только столб дыма и языки пламени над вершинами деревьев.
  Сирены выли примерно на том же расстоянии, что и раньше. Скорее всего, полиция и пожарные ждали, пока откроются ворота.
  Впрочем, пожарным здесь уже почти нечего было делать.
  Ник положил руку на плечо Джулии и обратился к Одри Раймс.
  – Прежде чем мне предъявят обвинение, я бы хотел провести несколько дней вместе с детьми. Мы устроим себе короткие каникулы. Вы не возражаете?
  Детектив Раймс с непроницаемым выражением лица смотрела на Ника.
  После показавшейся ему вечностью паузы она проговорила:
  – Не возражаю.
  Ник еще несколько мгновений смотрел на далекое пламя, а потом повернулся, чтобы поблагодарить Одри, но та уже шла к машине, подъехавшей во главе колонны из нескольких полицейских автомобилей. За рулем машины сидел знакомый Нику белобрысый полицейский в штатском.
  Кто-то дрожащей рукой взял Ника за локоть. Это был Лукас. Вместе они еще несколько минут молча созерцали сполохи пламени, озарившие серое пасмурное небо.
  
  
  Эпилог
  
  Первые два дня Ник отсыпался: ложился рано, вставал поздно, дремал на пляже. Их домик официально именовался виллой и стоял на пляже Каанапали, начинавшемся прямо у его порога. Ночью в домике был слышен убаюкивающий шум прибоя. Хотя Лукас и не любил вставать рано, здесь они с Джулией вскакивали ни свет ни заря и бежали плавать в масках или просто купаться. Лукас даже обучал сестру серфингу. Когда дети возвращались в домик, Ник только встал и пил кофе на террасе. Потом они все вместе поздно завтракали, а точнее, рано обедали, а потом дети снова отправлялись плавать с масками к вулканическому рифу Пуукекаа, считавшемуся у древних гавайцев священным местом, потому что души умерших ныряли с него в иной мир. Ник много разговаривал с детьми, но серьезных тем они не поднимали. Казалось, еще ни до кого не дошло, что они только что потеряли все свое имущество. Тем не менее никто, как ни странно, на это не жаловался.
  Несколько раз Ник пытался заставить себя поговорить с детьми о том кошмаре, который ждал его дома – о суде и вероятном тюремном заключении, – но пока так и не смог это сделать, возможно, по той же причине, по которой никто не вспоминал тот день, когда сгорел их дом. Ник не хотел портить каникулы, зная, что много лет больше не сможет быть вместе с детьми.
  Казалось, сейчас они вместе несутся на доске по гребню огромной волны, не думая ни о бездонной пучине под ними, ни о таящихся там зубастых чудовищах. Казалось, самое главное – всем вместе держаться за руки, подставлять лица солнцу и не думать о том, что внизу, потому что одной мысли об этом хватило бы, чтобы пойти ко дну.
  Они просто купались, плавали с маской и катались на досках по волнам прибоя. На второй день Ник спал на пляже слишком долго, и теперь у него болела обгоревшая спина.
  Ник не взял с собой никакой работы, потому что ее у него просто не было, а мобильный телефон он выключил.
  Лежа на пляже, он читал, думал и дремал на крупном белом песке, наблюдая за тем, как солнце неспешно шествует своим путем над водами океана.
  На третий день Ник наконец заставил себя включить телефон и сразу получил множество сообщений от друзей и сотрудников «Стрэттона», которые услышали или прочитали о пожаре у него дома. Ник прослушал все сообщения, но ни на одно не ответил.
  В одном из сообщений его бывший секретарь Марджори Дейкстра рассказала ему, что фенвикская газета опубликовала несколько статей о том, как «Фэрфилд партнерс» чуть не продали корпорацию «Стрэттон» китайцам и собирались закрыть все ее заводы и уволить всех рабочих, но «бывший директор „Стрэттона“ Николас Коновер им помешал и оставил свою должность, чтобы проводить больше времени с семьей».
  Это были первые за долгое время статьи, в которых «Стрэттон» не упоминался в связи с очередными неприятностями. Кроме того, Марджори Дейкстра отметила, что впервые за три года Ник фигурировал в газетных заголовках как Николас Коновер, а не как Ник-Мясник.
  На четвертый день Ник лежал в шезлонге и читал книгу о высадке союзников в Нормандии, которую начал уже давно, а сейчас решил наконец закончить, когда в домике зазвонил его мобильный телефон.
  Ник даже не поднял головы от книги, но через минуту появился Лукас с его телефоном в руке.
  – Папа, тебя!
  Ник поднял глаза от книги, потом не торопясь отметил страницу, на которой остановился, и нехотя взял телефон.
  – Мистер Коновер?
  Ник сразу же узнал голос, и у него, по привычке, все сжалось внутри.
  – Здравствуйте, детектив Раймс, – сказал он.
  – Извините, что беспокою вас на отдыхе.
  – Ничего страшного.
  – Мистер Коновер, то, что я скажу, должно остаться строго между нами, хорошо?
  – Хорошо.
  – Вам следует связаться со своим адвокатом и проинструктировать его, чтобы он обратился к окружному прокурору с вашим чистосердечным признанием.
  – Зачем?
  – Если вы добровольно признаетесь в непреднамеренном убийстве и даже в попытке скрыть улики, окружной прокурор будет ходатайствовать, чтобы вас осудили условно без отбывания срока тюремного заключения.
  – Как это так?
  – На Гавайях вы наверняка не читаете «Фенвик фри пресс»?
  – Эту газету доставляют сюда крайне нерегулярно.
  – Ну так вот! Между нами говоря, наш окружной прокурор держит нос по ветру, а общественное мнение в Фенвике резко изменилось в вашу пользу. Прокурор считает, что присяжные вас оправдают, а ему не хотелось бы проигрывать процесс. Кроме того, Эдвард Ринальди, уже давно бывший не в ладах с законом, теперь мертв, и счеты сводить не с кем. А еще сегодня в газете напечатали статью о том, как безобразно фенвикская полиция повела себя тогда, когда к вам в дом лазали.
  – Ну и что?
  – Прокурор боится, что вы расскажете еще больше о том, как полиция палец о палец не ударила для того, чтобы предотвратить разыгравшуюся трагедию. А я сказала прокурору, что, если и мне придется выступать свидетелем по вашему делу, общественность узнает о местной полиции такое, что скандала не избежать. Разумеется, прокурору такой скандал ни к чему.
  На несколько секунд Ник потерял дар речи.
  – А сами-то вы что об этом думаете? – наконец выдавил он из себя.
  – Мое дело маленькое. Но вы наверняка хотите узнать, считаю ли я, что справедливость восторжествовала?
  – Что-то в этом роде.
  – Мы оба понимаем, что окружной прокурор вынужден отказаться от большинства обвинений против вас по политическим мотивам. А что касается справедливости, – вздохнула Одри Раймс, – я не считаю, что кому-нибудь стало бы лучше, если бы ваши дети осиротели. Таково мое личное мнение.
  – Могу ли я поблагодарить вас за все, что вы для нас сделали?
  – Меня не за что благодарить, мистер Коновер. Я просто стараюсь поступать по совести. – Одри немного помолчала. – Кроме того, ваше дело такое непростое, что в нем важнее всего не наделать непоправимых ошибок.
  Ник положил телефон на песок и долго созерцал солнечные блики на волнах океана.
  Через некоторое время из домика появились Лукас и Джулия. Они заявили отцу, что идут гулять в тропический лес на близлежащие водопады.
  – Хорошо, идите, – сказал Ник, – Лукас, не забывай о том, что ты старший и отвечаешь за сестру.
  – Папа, ей уже почти одиннадцать лет! – пробасил Лукас.
  – Да, я уже не маленькая! – гордо заявила Джулия.
  – Только умоляю вас не сходить с ума и не нырять в водопады!
  – Нырять в водопады? Как это нам не пришло в голову раньше! – с интересом воскликнул Лукас.
  – И не сходите с тропинки. И не не упадите, а то сломаете себе шею.
  – Папа, я тебя умоляю! – закатил глаза Лукас, и они с Джулией двинулись по тропинке между пальмами. – Пап, дай мне двадцать долларов, – внезапно обернулся к Нику сын.
  – Зачем?
  – А если нам захочется поесть?
  – Хорошо. – Ник достал из бумажника сорок долларов и протянул сыну.
  Ник смотрел на уходивших детей. Они уже загорели. Волнистые волосы Джулии развевались на ветру. У нее были длинные худые ноги, как у молодой лошадки. Джулия была уже не девочка, но еще и не женщина. Лукас был выше сестры и шире ее в плечах. Скоро он будет совсем взрослым.
  Ник смотрел вслед детям. Лукас обернулся.
  – Папа!
  – Что?
  У самой границы прибоя чайка увидела рыбу, хрипло крикнула и нырнула за ней в воду.
  Лукас некоторое время пристально смотрел на отца.
  – Пошли с нами! – наконец крикнул он.
  
  Благодарность
  
  Корпорация «Стрэттон» – это легкоузнаваемые реальные компании «Стилкейс» из города Гранд-Рапидса, штат Мичиган, и «Герман Миллер» из города Зиланда, штат Мичиган. Там вам подтвердит это любой работник. Я крайне благодарен ряду ведущих сотрудников этих компаний, которые поняли разницу между вымыслом и действительностью и разрешили мне не только посетить их офисы и заводы, но и приставать к их работникам с вопросами, которые иногда могли показаться бессмысленными и даже глупыми. В корпорации «Стилкейс» мне невероятно помогли директор информационного отдела Дебра Бейли и менеджер по связям с общественностью Джинайн Хилл. В своей жизни мне пришлось посетить немало крупных компаний, но нигде я не встречал такого теплого и дружелюбного приема, как в отделе по связям с общественностью корпорации «Стилкейс». Кроме того, Дебра Бейли провела со мной такую интересную экскурсию по Гранд-Рапидсу, что у меня почти возникло желание переехать жить в этот город. Очень положительное впечатление произвел генеральный директор корпорации «Стилкейс» Джим Хэкетт, который не поскупился на время и рассказал, с какими трудностями сталкивается директор крупной фирмы, требующей модернизации и переживающей не самые легкие времена. Президент фирмы «Стилкейс-Северная Америка» Фрэнк Мерлотти-младший рассказал мне историю мальчика, выросшего в маленьком городке и впоследствии ставшего руководителем крупнейшей местной компании. В Зиланде Брюс Буурсма провел для меня очень интересную экскурсию по потрясающему административному зданию фирмы «Герман Миллер». Журналист Роб Керкбрайд, газета «Гранд-Рапидс пресс», многое поведал мне об этих двух компаниях. К счастью, я нигде не встретил человека, хотя бы отдаленно напоминающего Скотта Макнелли.
  Генеральные директора и финансовые директора, с которыми я общался, собирая материал для романа «Директор», просили меня не раскрывать их имена. Несомненно, у них были для этого веские основания, и я сердечно благодарю их за то, что они смогли уделить крупицы своего драгоценного времени для того, чтобы мой роман был написан. Мой друг Билл Тьюбер, финансовый директор корпорации «И-Эм-Си», оказал мне огромную помощь в самых разных отношениях и в первую очередь тем, что объяснил, чем все-таки, на самом деле, занимаются финансовые директора. Скотт Шун, мой бывший товарищ по Йельскому университету, а ныне высокопоставленный сотрудник фирмы «Томас Эйч. Ли партнерс» из Бостона, счел возможным отвлечься от очень важных дел, для того чтобы помочь мне как можно правдивее изобразить вымышленную фирму «Фэрфилд партнерс» и ее деятельность. Никого, похожего на Тодда Мьюлдара, я тоже, к счастью, не встретил.
  Мой старый приятель Джайлс Макнами, директор фирмы «Макнами Лоренс и компания», очень активно помогал мне плести в книге сети дьявольски изощренных финансовых махинаций. Пользуясь случаем, благодарю его за помощь и выражаю восхищение его изобретательностью. Майк Бингл из «Силвер-Лейк партнерс» также очень помог мне в разработке хитросплетений сюжета. (Благодарю Роджера Макнами из «Элевейшен партнерс» за то, что он познакомил нас с Майком.) Нелл Майноу, создательница «Корпоративной библиотеки», разъяснила мне, как выполняют (или не выполняют) свою работу советы директоров.
  Огромное спасибо специалистам из нашей службы безопасности, ни один из которых не походил на Эдди Ринальди, в том числе Джорджу Кэмпбеллу, бывшему начальнику службы безопасности фирмы «Фиделити инвестментс», и неподражаемому Джону Чори, главному инженеру корпорации «Системы безопасности Фиделити». Боб Маккарти из фирмы «Дедикейтид микрос» просветил меня в области того, как функционируют цифровые системы наблюдения. Об этом же мне рассказывали Джейсон Лефорт из «Скайвей секьюрити» и в первую очередь Том Бригхэм из фирмы «Бригхэм Скалли». Благодарю также Рика Ваучера из занимающейся сигнализациями в городе Саут-Ярмут, штат Массачусетс, фирмы «Сисайд Алармс». Благодарю Скипа Брэндона, бывшего помощника заместителя директора ФБР и основателя международной консалтинговой фирмы по вопросам безопасности «Смит-Брэндон», с которым мы подружились еще в те времена, когда он помогал мне своими советами писать книгу «Нулевой час», за то, что он очень интересно рассказал мне о том, как отмываются деньги и функционируют подставные корпорации. Благодарю адвоката Джея Шапиро из фирмы «Каттен, Мьюкин, Зейвис, Розенман», ставшего моим основным источником информации по вопросам криминального права. Если бы я попал в такую же переделку, как Ник Коновер, я заручился бы услугами Джея Шапиро, не раздумывая ни секунды.
  Расследование даже самого заурядного убийства может оказаться трудным делом, а я чуть не свел с ума двух моих детективов, стараясь сделать работу Одри Раймс и Роя Багби как можно труднее. В этой связи выражаю глубочайшую признательность писателю, эксперту по огнестрельному оружию и прекрасному рассказчику, остроумно описавшему все перипетии нелегкой службы в полиции, Дину Гаррисону из криминалистической лаборатории полиции в Гранд-Рапидсе, а также недавно вышедшему в отставку, легендарному сыщику, детективу Кеннету Коойстре, пишущему увлекательнейшие книги о войне и оказавшему мне неоценимую помощь. Райан Ларрисон, эксперт по огнестрельному оружию полиции штата Мичиган, посвятил меня в хитрости интегрированной системы баллистической идентификации. Кроме того, благодарю Джин Гитцен из отдела криминалистической экспертизы в городе Спрингфилд, штат Миссури, сержанта Кэти Мерфи из полиции Кембриджа, а также детектива Лайзу Холмс из бостонской полиции. Доктор медицины Стэнтон Кесслер вновь проконсультировал меня по патологоанатомическим вопросам. Майк Хэнзлик рассказал мне о том, каким опасным может быть природный газ.
  Я уже не помню, каким я был в шестнадцать лет, и если мне удалось убедительно изобразить Лукаса Коновера, то лишь благодаря метким замечаниям Эрика Бима и Стивена Паппиуса-Лефебра, интереснейшие беседы с которыми произвели на меня самое глубокое впечатление (хотя эти молодые люди и были совсем не такими раздраженными и злыми на весь мир, как мой персонаж). Описывая семейную жизнь Ника Коновера и особенно его взаимоотношения с сыном, я часто опирался на бестселлер «Из чего только сделаны мальчики» медика Майкла Гурьяна.
  Секреты рыбной ловли мне раскрыл мой друг Аллен Смит. Профессиональный теннисист и выдающийся хоккеист Стив Кунихан рассказал мне о хоккее.
  Благодарю Кевина Биля, подыскивавшего материал для этой книги и для некоторых других моих книг. Благодарю моего замечательного бывшего секретаря Рэчел Померанц.
  Спешу поблагодарить ряд других моих добрых друзей и в первую очередь Джо Тайга и Рика Вайсбурда, внесших свой вклад в создание этой книги. Мой брат доктор Джонатан Файндер помог мне советами в области медицины; большую помощь оказала мне моя младшая сестра Лайза Файндер – научный сотрудник библиотеки колледжа «Хантер».75 Моя старшая сестра Сьюзен Файндер, работающая адвокатом в Гонконге, проверила все, что касается Китая.
  Как всегда, я в высшей степени признателен моему замечательному литературному агенту Молли Фридрих и ее помощнику Полу Сайрону из агентства «Аарон Прист» за их постоянную поддержку и большой вклад в редактирование книги.
  Что касается моего издательства «Сент-Мартинс пресс», мне остается лишь благодарить Бога за то, что я нашел издательство, которое может похвастаться такими компетентными и энергичными сотрудниками. Я благодарю их всех и в первую очередь генерального директора Джона Сарджента, издателя Салли Ричардсон, Мэтью Шира, Джона Каннингхэма, Джорджа Витта, Мэтта Бальдаччи, Кристину Харкар, Нэнси Трипук, Джима Димьеро, Элисон Лазарус, Джеффа Капшю, Брайана Хеллера, Кена Холланда, Эдди Лекаунта, Тома Сиино, Роба Ренцлера, Джона Мерфи, Грегга Салливана, Питера Насо и Стива Айхингера. Из числа сотрудников «Аудио Ренессанс» благодарю Мэри-Бет Рош, Джо Макнили и Лауру Уилсон.
  Что же касается моего редактора Кита Калы, мне остается только сказать, что он лучший редактор на свете.
  Моя дочь Эмма стала моим основным источником информации о современных одиннадцатилетних девочках, об их интересах, включая компьютерные игры. В последние месяцы работы над «Директором», когда я был очень занят, она безропотно носила холодный лимонад ко мне в домик под горой в Труро, где я работал, и всегда старалась чем-нибудь меня развеселить. Она и моя жена Мишель Сауда оказали мне огромную поддержку в ходе работы над этой книгой.
  И наконец, выражаю огромную благодарность своему брату Генри Файндеру, ведущему редактору журнала «Нью-йоркер»,76 – неистощимому источнику идей и несравненному стилисту. Без него у меня ничего бы не вышло.
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"