Среди самых знаменитых начальных строк в рассказах о Шерлоке Холмсе — первый абзац «Загадки Торского моста» (впервые опубликованной в 1920-х годах). Доктор Ватсон сообщает: «Где-то в подвалах банка „Кокс и К®“ на Чаринг-кросс лежит потертый жестяной чемоданчик с моим именем на крышке: „Джон X. Ватсон, доктор медицины, бывший военнослужащий Индийской армии“. Чемоданчик набит бумагами: по большей части это записи необычных дел, которые Холмс когда-то расследовал»1. В предыдущих историях читателей уже неоднократно дразнили интригующими подробностями множества незаписанных дел, но здесь мы находим подтверждение, что у Ватсона действительно «целую полку занимали тетради с ежегодными записями, имелись папки, битком набитые документами»2. Он справедливо замечает, что это «поистине клад для всякого, кто изучает не только преступность, но самые разные общественные и государственные события, наделавшие шуму в конце Викторианской эпохи»3. Оттуда-то и черпали материал авторы, представленные в настоящем томе.
Влияние Шерлока Холмса на литературный мир сделалось ощутимым в считаные месяцы после того, как первые рассказы о нем начали печататься в «Стрэнд мэгэзин». Апогеем плагиата стало появление сыщика Секстона Блейка, проживающего на Бейкер-стрит. Нашлись и конкуренты, осознававшие, что могут преуспеть, лишь отличаясь от оригинала. Тогдашний золотой век детектива пестрит всевозможными агентами-сыщиками: тут и толстяки, и слепцы, и бельгийцы, и представительницы слабого пола. Но, несмотря на все попытки казаться «не такими», им никак не удавалось полностью выйти из тени Шерлока Холмса. Как не замедлили обнаружить в Скотленд-Ярде, он неизменно превосходил их в самых трудных и рискованных делах, и даже когда кто-то (например, Ирэн Адлер) умудрялся перехитрить Холмса, его репутация от этого лишь укреплялась.
Великий писатель умеет оставлять читателя в жадном ожидании продолжения, и доктор Ватсон — как раз такой сочинитель. Зачастую он предпочитает благоразумно придерживаться скромной и скрытной линии поведения, при этом невольно интригуя читателя из-за своего, мягко говоря, неидеального понимания деталей. Когда ему не хватает знаний, он прибегает к помощи воображения и не испытывает ненужных волнений, если такой подход приводит к каким-то несоответствиям и противоречиям в тексте. Он снабдил легенду пестрыми красками, а заодно и всевозможными несообразностями, тем самым представив нам картину весьма четкую в главном, но размытую по краям.
Прочитав все эти классические истории о великом сыщике, никто не станет полагать, будто Ватсон сказал свое последнее слово по данному вопросу. В связи с этим некоторые испытывали непреодолимую тягу спародировать стиль автора и поиграть с самим именем Шерлока Холмса (так родились многообразные его искажения — Шнырлок Хламс, Шейлок Гномс, Шорник Хромс, Шкалик Хамс). В пародиях высмеивались диаметрально противоположные качества Холмса и Ватсона, контраст между безупречным мозгом, способным различать 144 типа табачного пепла или все сорта земли и глины всех английских графств (самые совершенные компьютеры конца XX века сделать это не в состоянии), и бестолковостью восторженного друга сыщика.
Для иных писателей самые широкие возможности открываются в области незаписанных, неизученных и неоконченных дел. Когда Ватсон поведал публике, что Холмс уцелел после схватки над Рейхенбахским водопадом, посыпались требования сообщить подробности расследований, о которых доктор когда-то уже упоминал. И он внял этим просьбам, выпустив «Второе пятно» (на это расследование ему случалось дважды сослаться прежде). Даже в ту пору имелась альтернативная литература, предлагаемая другими авторами, в том числе и такими крупными писателями, как Брет Гарт и Марк Твен (который ввел Холмса в одну из своих последних повестей — «Детектив с двойным прицелом»).
Ранние апокрифические работы не претендовали на то, чтобы считаться частью оригинального «канона». Само это понятие возникло лишь после того, как в 1911 году Рональд Нокс поднял холмсоведение на головокружительную высоту: ему принадлежит широко известный сатирический очерк «Исследования произведений о Шерлоке Холмсе». Это дало толчок серьезному изучению рассказов о сыщике; некоторые предполагали даже, что их писал не один автор, а два (такая же гипотеза когда-то возникла касательно авторства «Одиссеи»), или что Ватсон честно описывал ранние дела, но более поздние придумывал сам, дабы удовлетворить спрос и потрафить требованиям публики. Эта новая сфера научных знаний проторила дорожку для энтузиастов, готовых взяться за перо, чтобы продолжить знаменитую сагу, оставаясь при этом верными своему предмету, подобно рассказчикам древности, самостоятельно изобретавшим героические деяния Александра Македонского, неведомые историкам.
Апокрифическая история о Шерлоке Холмсе не обязательно должна быть великим детективным рассказом, но она обязана быть убедительной историей о великом детективе. Характер главного героя здесь куда важнее, чем расследуемое дело. Читателя привлекает главным образом холмсовский метод и особые отношения сыщика с доктором Ватсоном, который словно бы подносит природе зеркало, но порой искажает изображение, приукрашивая его. «Добавочные» рассказы должны следовать этому рецепту, однако при этом вносить известное разнообразие в общую картину. Возможно, холмсофилам-пуристам больше придется по душе какое-нибудь незначительное с виду дельце, оборачивающееся чем-то весьма важным. Приход на Бейкер-стрит чудаковатого и незнатного клиента порой оказывается куда эффектнее, чем визит представителей королевских домов Европы или папских эмиссаров. Не всегда рекомендуется вводить в повествование реальные фигуры вроде Оскара Уайльда или Джека-потрошителя: парадоксальным образом они привносят элемент вымысла в самодостаточный мир Шерлока Холмса. Те личности, чьи подвиги живописали другие, лишь иногда и с немалым трудом переступают порог дома на Бейкер-стрит. Ватсон мог бы поведать о деле, в котором Шерлоку Холмсу удалось обхитрить Раффлса, но это не будет тот Раффлс, который известен нам из сочинений его друга Банни Мэндерса4. Опять же, почему бы внуку Холмса не собезьянничать, подражая своему дедушке, и не завязать деловое партнерство с внучкой доктора Ватсона? Однако самый большой спрос всегда будет именно на Ватсона и на его труды. Какие бы еще расследования ни покоились в потертом жестяном чемоданчике, читатель больше жаждет узнать подробности дел, которые уже известны ему по названию и которые некогда распутал лично Шерлок Холмс.
Данный том в точности удовлетворяет этим требованиям. В нем содержится впечатляющая подборка всевозможных случаев, которые Ватсон когда-то упоминал. Кроме того, сей сборник можно назвать и научным, ибо рассказы в нем выстроены в хронологическом порядке, а в интерлюдиях даются необходимые биографические пояснения, благодаря чему развлечение идет рука об руку с информацией. В число авторов вошли многие известные писатели. Книгу можно смело рекомендовать читателю: это во всех смыслах magnum opus5.
Благодарности
(перевод А. Капанадзе)
Выражаю сердечную признательность леди Джин Конан Дойл за разрешение использовать персонажей «Шерлока Холмса», созданных покойным сэром Артуром Конан Дойлом. Кроме того, благодарю Роджера Джонсона, Джона Лелленберга, Кристофера Родена и Р. Диксона Смита за их помощь и ценные указания при подготовке этой книги. Спасибо Ричарду Лэнслину Грину, любезно снабдившему ее введением. Все рассказы, помещенные в настоящем томе, защищены законом об авторских правах. Ниже перечислены авторы и их агенты, позволившие использовать соответствующие тексты (фамилии авторов даны в алфавитном порядке).
«Инерционный корректор» No Стивен Бакстер, 1997. Первая публикация. Печатается с разрешения автора.
«Общество нищих-любителей» No Джон Грегори Бетанкур, 1996. Переработанный вариант. Более ранняя версия появилась в кн. «Воскресший Холмс» под ред. Марвина Кея (Нью-Йорк: Сент-Мартинс пресс, 1996). Печатается с разрешения автора.
«Исчезновение Аткинсонов» No Эрик Браун, 1997. Первая публикация. Печатается с разрешения автора.
«Дело парижского бульвардье» No Роберт Вайнберг, Лоис Х. Грэш, 1997. Первая публикация. Печатается с разрешения авторов.
«Последняя битва» No Л. Б. Гринвуд, 1997. Первая публикация. Печатается с разрешения автора.
«Лежачая больная» No Клэр Гриффен, 1997. Первая публикация. Печатается с разрешения автора.
«Кубок Грейса» No Роджер Джонсон, 1987. Впервые в: «Шерлок Холмс джорнал», зима 1987. Переработано для настоящей антологии. Печатается с разрешения автора.
«Наследство Рэчел Хауэлз» No Майкл Дойл, 1994. Первоначально распространялось частным образом и малым тиражом в: «Сторми Петрелс оф Бритиш Коламбия», январь 1994. Перепечатано в: «Канадиан Холмс», осень 1995. Печатается с разрешения автора.
«Шум вокруг дарлингтоновской подмены» No Дэвид Стюарт Дэвис, 1997. Первая публикация. Печатается с разрешения автора.
«Недуг правителя» No Г. Р. Ф. Китинг, 1983. Впервые в: «Детективная коллекция Джона Кризи. 1983 год» под ред. Герберта Харриса (Лондон: Виктор Голланц, 1983). Печатается с разрешения автора и его агента — компании «Питерс, Фрейзер энд Данлоп».
«Падающая звезда» No Саймон Кларк, 1997. Первая публикация. Печатается с разрешения автора и его агента — компании «Интернэшнл скриптс лимитед».
«Страхи живописца» No Бэзил Коппер, 1997. Первая публикация. Печатается с разрешения автора и его агента — компании «Интернэшнл скриптс лимитед».
«Печать Длани Господней» No Питер Краузер, 1997. Первая публикация. Печатается с разрешения автора.
«Отвратительная история о красной пиявке» No Дэвид Лэнгфорд, 1997. Первая публикация. Печатается с разрешения автора.
«Введение» No Ричард Лэнслин Грин, 1997. Первая публикация. Печатается с разрешения автора.
«Преданный слуга» No Эми Майерс, 1997. Первая публикация. Печатается с разрешения автора и его агента — компании «Дориан литерери эдженси».
«Загадка Уорикширской воронки» No Фергюс Гуинплейн Макинтайр, 1997. Первая публикация. Печатается с разрешения автора.
«Жилец с Дорсет-стрит» No Майкл Муркок, 1997. Первая коммерческая публикация. Печатается с разрешения автора и его агента — компании «Кертис Браун лимитед».
«Эддлтонское проклятие» No Барри Робертс, 1997. Первая публикация. Печатается с разрешения автора и его агента — компании «Лоренс Поллинджер лимитед».
«Случай со служанкой, заподозренной в воровстве» No Барбара Роден, 1997. Первая публикация. Печатается с разрешения автора.
«Сквайр-охотник» No Гай Н. Смит, 1997. Первая публикация. Печатается с разрешения автора.
«Серебряная пряжка» No Дэнис О. Смит, 1997. Первая публикация. Печатается с разрешения автора.
«Скандальное происшествие в клубе „Килдейр-стрит“» No Питер Тремейн, 1997. Первая публикация. Печатается с разрешения автора и его агента — компании «Э. М. Хис энд компани».
«Утомительная история с голландским „Рождеством“» No Дерек Уилсон, 1997. Первая публикация. Печатается с разрешения автора.
«Виктория, Цирковая Красотка» No Эдвард Д. Хох, 1997. Первая публикация. Печатается с разрешения автора.
«Дело юриста-самоубийцы» No Мартин Эдвардс, 1997. Первая публикация. Печатается с разрешения автора.
«Убийство болгарского дипломата» No Закария Эрзинчлиоглу, 1997. Первая публикация. Печатается с разрешения автора.
Жизнь и приключения Шерлока Холмса
(статья, перевод А. Капанадзе)
Уже много лет (больше, нежели я дал бы себе труд припомнить) я исследую жизнь первого и самого известного из всех частных детективов-консультантов — мистера Шерлока Холмса. Это непросто. Поклонники расследований Шерлока Холмса знают, что его друг и коллега доктор Ватсон начиная с их первой встречи в январе 1881 года скрупулезно описывал многие из этих дел, однако не во всех принимал участие сам.
Вспоминая о былых подвигах за считаные часы перед роковой схваткой с профессором Мориарти (в «Последнем деле Холмса»), сыщик мимоходом сообщает Ватсону, что расследовал более тысячи случаев. Это было в апреле 1891 года. В «Одинокой велосипедистке» Ватсон замечает, что с 1894 по 1901 год Холмс так или иначе участвовал во всех более или менее серьезных официальных расследованиях; прибавьте к этому многие сотни расследований частных. Далее Ватсон говорит, что «сохранил самые подробные записи всех дел»6. Но если вы обратитесь к классическому однотомнику, то обнаружите в нем лишь пятьдесят шесть рассказов и четыре повести: в сумме — шестьдесят дел. Описывая эти дела, Ватсон время от времени дает интригующие ссылки на другие — к примеру, на омерзительную историю о красной пиявке7 или на необычайные приключения Грайс-Патерсонов на острове Юффа8. Но хотя он и хранил у себя записи касательно этих дел, не все из заметок он довел до конца. Тем не менее он упоминает подобным образом почти сотню историй, а следовательно, в общей сложности мы знаем лишь примерно о 160 случаях — то есть, вероятно, менее чем об одной десятой всех дел, которые расследовал Холмс. Как замечательно было бы узнать об остальных! Этой работе я и посвятил свою жизнь.
Отправной точкой для меня, разумеется, стали бумаги Ватсона. В «Загадке Торского моста» он сообщает нам, что они сложены в жестяной чемоданчик, хранящийся в подвалах банка «Кокс и К®» на Чаринг-кросс. Только вообразите мой ужас, когда, спустя много лет попытавшись добраться до этих записей, я обнаружил два обстоятельства. Начнем с того, что Ватсон благоразумно держал в этом банковском хранилище лишь часть своего архива, прочие же части он, видимо, прятал где-то еще. Однако досаднее всего то, что меня буквально в последнюю минуту опередили: документы из банка «Кокс» уже изъял кто-то другой, и, хотя этот кто-то предоставил банку сведения о себе, я так никогда и не сумел его отыскать и подозреваю даже, что он назвался вымышленным именем. Ватсон сам опасался, что его бумаги могут похитить. Публикуя в январе 1927 года отчет об «Истории жилички под вуалью», он извещает читателей, что попытки заполучить его бумаги уже предпринимались, и предупреждает некоего человека, чьего имени не называет, что обнародует неприглядные факты о нем, если тот не отступится. Порой истории, якобы извлеченные из этих архивов, всплывали на страницах книг и журналов. Иные из них, возможно, подлинны (или, по крайней мере, производят такое впечатление), но большинство почти наверняка представляют собой фальшивки, сочиненные теми, кто стремится всеми правдами и неправдами стяжать отблески холмсовской славы.
За долгие годы я сумел узнать подробности некоторых расследований Холмса из документов Скотленд-Ярда, из подшивок старых газет и из документов, хранящихся в частных архивах. В редких случаях мне удавалось случайно набрести на бумаги, которые явно лежали когда-то в жестяном чемоданчике Ватсона, однако у меня есть опасение, что большинство этих заметок сейчас пребывает в одной или нескольких частных коллекциях, возможно даже — за пределами Англии. И, осмелюсь предположить, приобретены эти бумаги по феноменально высокой цене.
Мой путь усложняли многочисленные ложные ответвления, изгибы, тупики. Даже сам Ватсон не оказывал здесь особенной помощи. В опубликованных делах он зачастую, по вполне очевидным причинам, скрывает имена участников, меняет дату и место действия. Если он пишет, что Холмс расследовал такое-то дело, то весьма вероятно, что Холмс в это самое время находился где-то еще, занимаясь весьма деликатными материями. Ватсон неплохо потрудился, заметая следы на этом пути, и истину, скорее всего, уже никогда не удастся восстановить во всей полноте.
Так или иначе, пришло время обнародовать некоторые плоды моих собственных изысканий. Работа далека от завершения, но я опасаюсь, что со мной или с моими бумагами может что-нибудь случиться, и решил, что имеет смысл кое-что напечатать. Может быть, появление этой книги позволит мне выйти на связь с другими людьми, имеющими доступ к каким-то еще холмсовским архивам. Кто знает?
В настоящем томе я собрал воедино сведения о некоторых расследованиях Шерлока Холмса и представил двадцать шесть его дел, неведомых широкой публике. Их описали мои коллеги-исследователи, помогавшие мне в этом предприятии. Я же, со своей стороны, взял на себя труд показать, каким образом эти дела вписываются в холмсовскую профессиональную биографию и как они соотносятся с уже известными нам расследованиями. В приложении (оно помещено в конце книги) я привожу полную хронологию жизни Холмса и его известных дел, включив туда и ссылки на некоторые из неканонических отчетов о его расследованиях — в тех случаях, когда я считаю, что авторы предприняли значительные усилия для того, чтобы докопаться до истины.
Приступим же к нашим изысканиям и для начала обратимся к раннему периоду деятельности Шерлока Холмса.
Часть первая
Ранние годы
О ранних годах жизни и профессиональной деятельности Холмса известно до обидного мало. Тем драгоценнее эти скудные свидетельства. Даже странно, что человек столь знаменитый сумел сохранить подробности своей жизни в такой тайне: приходится заключить, что делал он это намеренно. Сам Холмс мало интересовался мелочами собственной биографии, так что вряд ли он стал бы трудиться сознательно заметать следы. Вероятно, это делали за него другие, дабы защитить его. Тут сразу же приходит на ум его старший брат Майкрофт Холмс, обладавший значительным влиянием в правительственных кругах: он легко мог бы нажать на нужные рычаги, чтобы опустить завесу тайны там, где это необходимо.
Таким образом, мы вынуждены полагаться на то, что нам сообщает сам Ватсон. Например, в «Его прощальном поклоне», действие которого происходит в августе 1914 года, Ватсон описывает Холмса так: «Ему можно было дать лет шестьдесят — очень высокий, сухопарый…»9 Это единственный случай, когда доктор упоминает о его возрасте. Но нам следует относиться к этим сведениям с осторожностью, ведь здесь он описывает шпиона Олтемонта, американского ирландца. Может быть, играя его роль, Холмс нарочно состарил себя или постарался выглядеть моложе? Если же мы примем сведения о его возрасте за чистую монету (к тому же в каноне больше нет никаких намеков на дату рождения великого сыщика), то придется сделать вывод, что Холмс появился на свет в 1853 или 1854 году, самое позднее — в 1855-м. Я предпочитаю более раннюю датировку, ибо в «Тайне Боскомской долины» Холмс называет себя человеком средних лет: иными словами, в это время ему сорок с небольшим. События в рассказе разворачиваются в 1889 или 1890 году. Тогда получается, что Холмс родился еще до 1850 года, однако «человек средних лет» — термин неопределенный, поэтому имеет смысл поместить дату его рождения в первую половину 1850-х, как можно ближе к началу десятилетия. Холмс вышел в отставку в конце 1903 года: из этой даты мы тоже могли бы кое-что почерпнуть. Вдруг он отошел от дел как раз в день своего пятидесятилетнего юбилея? Согласитесь, вполне подходящая веха.
Холмс происходит от череды деревенских сквайров, но в его жилах течет и кровь французского художника Клода Верне, чье семейство он также числил в своих предках, по его собственному заявлению10. Мы не знаем, где Холмс родился, но его неприязнь к сельской местности дает основания предположить, что вырос он где-то в дальнем захолустье. Как мы увидим, в молодости он явно провел какое-то время в Ирландии. Прибавим к этому тот факт, что он всячески уклонялся от рассказов о своем детстве: вероятно, оно не отличалось безоблачностью. В итоге перед нами предстает образ нелюдимого паренька, с юных лет неизменно нацеленного на изучение логики и дедукции. Холмс почти наверняка получил образование в частной школе, а уже потом продолжил его в университете.
Именно в университете проявились его способности разгадывателя загадок. В каноне есть два текста, проливающие свет на университетские годы Холмса. В «Глории Скотт», как замечает сам Холмс, описано первое расследование, в котором он участвовал. Он упоминает об этой истории и в «Обряде дома Месгрейвов», вспоминая, что дело «Глории Скотт» и связанные с ним события «впервые натолкнули меня на мысль о профессии, ставшей потом делом всей моей жизни»11. Немаловажно датировать это расследование, однако здесь мы впервые сталкиваемся с обыкновением Ватсона скрывать и маскировать факты. Можно предложить лишь приблизительную датировку: по-видимому, Холмс поступил в университет в возрасте восемнадцати-девятнадцати лет, то есть между 1868 и 1872 годом. Он говорит, что занимался этим делом, уже проведя два года в университете, следовательно, это произошло между 1870 и 1874 годами. В «Истории жилички под вуалью» Ватсон сообщает нам, что Холмс активно «занимался своей практикой двадцать три года». Поскольку он ушел на покой в 1903 году, можно отнести начало этой практики к 1880-му, однако нам следует вычесть годы Великой Паузы, начиная с «Последнего дела Холмса» (апрель 1891-го) и вплоть до возвращения сыщика, которое описано в «Пустом доме» (начало 1894-го): трехлетний перерыв. Итак, он утвердился в профессии детектива-консультанта в 1877 году. Из «Обряда дома Месгрейвов» нам известно, что Холмс занялся своей сыщицкой практикой вскоре после окончания университета, так что, вероятно, это учебное заведение он покинул году в 1876-м. Тогда получится, что он получал высшее образование с 1872 по 1876 год: что ж, вполне правдоподобно. Дело о «Глории Скотт», таким образом, можно отнести примерно к 1874 году.
Однако в ходе расследования этого дела сам Холмс упоминает о событиях, происходивших на борту судна «Глория Скотт» «тридцать лет тому назад»12, в 1855 году. Стало быть, история относится к 1885 году. Но это явная ошибка, так как Холмс познакомился с Ватсоном в 1881-м и к тому времени практиковал четыре года. Очевидно, хронология здесь намеренно сдвинута — возможно, из-за того, что Холмс что-то неверно записал (такое никогда нельзя исключать: он довольно небрежно хранил, будь то в памяти или в архиве, те сведения, которые считал несущественными), а возможно, Ватсон сам неточно зафиксировал подробности дела. Не следует забывать, что возможен и третий вариант: Ватсон сознательно пытался скрыть от нас точную датировку учебы Холмса в университете.
Собственные же мои изыскания выявили два эпизода, относящиеся к университетскому периоду Холмса и не попавшие в канон. Они показывают, что университетские годы Холмса не обходились без любопытных происшествий. Неудивительно, что подробности выяснить трудновато: он учился не в одном, а в двух университетах. Выражаю признательность Питеру Тремейну и Дереку Уилсону, которые помогли составить связные рассказы из тех обрывочных свидетельств, которые нам оставил Ватсон. Я сознательно разместил эти истории в порядке, обратном реальной хронологии отраженных в них событий, следуя той очередности, в которой их обнаружил Ватсон: о первом деле он узнал вскоре после мнимой смерти Холмса, а о втором — уже после его возвращения.
Итак, впервые — записи о самых ранних делах Шерлока Холмса.
Дерек Уилсон
Утомительная история с голландским «Рождеством»
(рассказ, перевод А. Капанадзе)
Признаться, меня немало потрясла смерть Шерлока Холмса, моего драгоценного друга. Эта утрата, от которой, несомненно, страдал не только я, но и вся страна, подорвала бы мое здоровье еще сильнее, если бы не насущная необходимость заниматься моей неуклонно расширяющейся врачебной практикой и если бы не забота моей любящей жены. Долгое время для меня почти невыносимо было посещать по различным деловым оказиям те места, где разворачивались триумфальные дела Холмса или где мы с ним плечом к плечу противостояли опаснейшим злодеям или мелким негодяям. Что касается Бейкер-стрит, то я даже не приближался к ней и всегда просил кэбменов выбирать объездной маршрут, когда они везли меня через эту часть Лондона.
Однако, как нередко подмечалось, время лечит, и мне, подобно всем сраженным горем, довелось испытать это на себе: сначала воспоминания чересчур мучительны, почти невыносимы, а потом в них даже черпаешь некое утешение. Я все чаще ловил себя на том, что листаю свои записные книжки и опубликованные рассказы о тех холмсовских делах, которые мне выпала честь занести на бумагу. Среди материалов о моем друге, которые я накопил у себя в закромах, весьма значительную часть составляют разного рода заманчивые обрывки — намеки на ранние годы его жизни, смутные упоминания расследований, о которых я ничего не знаю. В последующие месяцы я посвящал все больше досуга попыткам выстроить содержимое этого собрания в каком-то логическом порядке, стремясь хотя бы беглым взглядом охватить насыщенную жизнь Холмса. Я не упускал случая расспрашивать тех, кто знал моего друга, о подробностях, которые могли ускользнуть от моего внимания. Именно таким образом в поле моего зрения попало дело, которое я назвал «Утомительная история с голландским „Рождеством“».
Весной 1893 года Хангерфорды пригласили нас с женой провести несколько дней в Оксфорде. Эдриан Хангерфорд — один из преподавателей тамошнего Гринвилл-колледжа; как и его Августа, он состоит в дальнем родстве с моей Мэри. Сама Мэри упорно твердила, что меня непременно порадует знакомство с ее кузеном и кузиной, однако я без особого энтузиазма сопровождал ее в этой короткой поездке от Паддингтонского вокзала до древнейшей цитадели учености в Англии. Как обычно, мне пришлось признать правоту моей милой спутницы жизни: Хангерфорды оказались умной, спокойной, непринужденной четой средних лет и приняли нас с искренним радушием.
На второй вечер Эдриан Хангерфорд пригласил меня отобедать в колледже. Я в полной мере насладился замечательными кушаньями за преподавательским столом в древнем зале Гринвилла; во время трапезы мне, пусть и не без усилий, удавалось поддерживать интеллектуальную беседу с главой колледжа и деканом. После обеда я вместе с дюжиной преподавателей отправился в профессорскую комнату, где за традиционными кларетом, портером и сигарами разговор, к некоторому моему облегчению, перешел на менее ученые материи.
— Правильно ли я понимаю, доктор Ватсон, что вы какое-то время поддерживали отношения с этим детективом… как же его звали… Хатчинс? — спросил меня высохший человечек, облаченный в довольно неуклюжую мантию. Прежде мне его представили как Блессингема.
— Холмс, Шерлок Холмс, — поправил Хангерфорд, не дав мне возможности ответить. — В свое время Ватсон помогал ему распутать несколько дел, верно, Джон? — Он повернулся ко мне с извиняющейся улыбкой. — Уж простите наш изоляционизм, старина. Мы почти все время проводим в нашем замке и редко опускаем подъемный мост. Так что мы защищены от всякого рода громких происшествий, какие случаются во внешнем мире.
— Как-как? Вы помогали ему распутать несколько дел? — Блессингем, который явно был глуховат, приложил ладонь к уху и наклонился поближе. — Но во время его первого дела вас здесь не было, не так ли? — Он потянулся к графину с кларетом, перелил остатки в свой бокал и показал опустевший графин официанту, который тут же поспешил к нам с заменой.
— Вероятно, вы имеете в виду «Глорию Скотт», сэр, — предположил я.
— Какую еще Глорию? Никогда не слышал об этой женщине. — Старик осушил бокал. — Нет, я о нелепой истории с той картиной.
Я вдруг обратил внимание, что прочие разговоры прекратились и все взоры обратились на Блессингема. У кое-кого из присутствующих в глазах сквозила нескрываемая тревога.
Декан поспешно заметил:
— Вряд ли нашему гостю захочется слушать об этом прискорбном случае.
Разумеется, мое любопытство уже изрядно распалилось.
— Напротив, — возразил я, — мне всегда очень интересно услышать любые подробности о моем покойном друге.
Глава колледжа махнул рукой:
— Это сущая чепуха, о ней давно забыли. Холмс оставался с нами не так уж долго.
— Холмс был здесь, в Гринвилле? — с неподдельным изумлением спросил я. — Я понятия не имел…
— Да, в семьдесят втором, я полагаю… или в семьдесят третьем? В то самое время, когда выдвинулся Стернфорт. Сейчас он — большая шишка в парламенте. У вас есть о нем какие-нибудь новости, Гренсон? — Таким манером глава колледжа мастерски перевел разговор на другую тему.
Нетрудно представить, что меня очень заинтриговала эта дверца в неведомую мне часть холмсовской жизни — особенно то, что створку эту отперли и тут же затворили вновь. Мне стоило немалого труда удержать в себе все вопросы, которые я жаждал задать на сей счет. Однако лишь в середине следующего дня мне выпала возможность как следует расспросить Хангерфорда. Мы с Мэри бродили по лугам Крайстчерч-колледжа в сопровождении нашего хозяина и его жены, и мне путем хитроумных уловок удалось заставить Хангерфорда шагать чуть быстрее, так что мы несколько опередили наших жен.
— Что это за разговоры насчет Шерлока Холмса и какой-то картины, помните, вчера вечером? — осторожно поинтересовался я. — Кажется, они смутили кое-кого из ваших коллег.
— Некоторые преподаватели постарше до сих пор довольно тяжело переживают тогдашнее происшествие, хотя случилось оно много лет назад, — задумчиво произнес Хангерфорд, глядя на реку. — Пожалуй, меня это даже удивляет.
— Но что это за происшествие? — В раздражении я почти кричал. — Старый Блессингем назвал его первым делом Холмса, но я об этом деле ничего прежде не слышал.
Видя мое нетерпение, Хангерфорд улыбнулся:
— Что ж, из этого можно сделать вывод: Холмс — человек чести. Господа из Нового колледжа потребовали, чтобы он сохранил дело в тайне, и он сдержал слово.
— Но теперь-то уже наверняка нет необходимости скрытничать, — настаивал я.
— Видимо, уже нет. По большому счету это была просто буря в нашем местном стакане воды, однако в тесном мирке, подобном нашему, такие происшествия частенько приобретают куда бóльшую значимость, нежели они заслуживают.
— Послушайте, Хангерфорд, — взмолился я, — вы вполне можете рассказать мне про этот случай. Мы, доктора, умеем хранить секреты, вы же знаете.
Вот так, понукаемый мной, мой дальний родственник поведал мне эту историю, которую я теперь и представляю читателю — с некоторыми стилистическими поправками и переменой собственных имен (дабы соблюсти свою часть соглашения), а также с прибавлением подробностей, которые позже сообщил мне сам Холмс.
* * *
Для Холмса эта история началась на Паддингтонском вокзале. Стояла осень 1873 года, его только что зачислили в Гринвилл-колледж — после того, как он год или два проучился в дублинском Тринити. День склонялся к вечеру. Холмс возвращался в Оксфорд, проведя много часов в читальном зале Британского музея. Он выбрал пустое купе для курящих в вагоне первого класса и ожидал тихой поездки в обществе диссертации об алкалоидных ядах, получаемых из растений Северной и Южной Америки. Состав, лязгнув, содрогнулся, приготовляясь к отправлению, как вдруг на платформе объявился какой-то пассажир и отчаянно уцепился за ручку вагонной двери. Со вздохом, выражающим покорность судьбе, Холмс вскочил на ноги и помог этому молодому человеку в развевающемся плаще подняться в купе.
Холмс захлопнул дверь, поезд стал набирать скорость, а незнакомец обрушился на сиденье напротив своего спутника, выложив рядом целую груду книг, бумаг и прочего.
— Ну что вы, не стоит благодарности. Думаю, у вас выдался нелегкий денек. — Холмс изучающе взглянул на собеседника. Перед ним сидел сравнительно молодой, неполных тридцати лет господин, отличавшийся необычайно белесой наружностью: от физических усилий его щеки лишь слегка порозовели. Волосы его напоминали по цвету белый песок, а глаза, смотревшие сквозь толстые стекла очков, отливали самой светлой голубизной. — Всегда досадно перепутать время отхода поезда, а потом еще и попасть вместе с кэбом в затор. Очень неприятно.
— Но это же невозможно… как вам удалось? Вы что же, дух, какие водят знакомство с медиумами?
На сей раз уже Холмс испытал секундное замешательство.
— Вы хотите сказать — медиум, какие водят знакомство с духами? — уточнил он.
— Именно это я и имел в виду, сэр. Если это так, то я должен сразу же признаться, что без неодобрения отношусь к таким погружениям в запретные воды… Да-да, без всякого неодобрения.
Холмс расхохотался:
— Позвольте мне успокоить вас. Я студент и изучаю самые что ни на есть земные науки. И в моих наблюдениях нет ничего сверхъестественного и потустороннего. Что касается ошибки насчет времени отхода поезда, то я просто заметил, что у вас не самое новое издание Брэдшоу. — Он указал на пухлый «Железнодорожный справочник Брэдшоу», валявшийся среди бумаг незнакомца. — Видите ли, этот поезд с конца сентября отправляется на десять минут раньше.
— Верно, верно, — пробормотал тот, — ну а ваши слова по поводу затора на дороге?
— Тут еще проще, сэр. Уже десять минут моросит, однако лишь верхняя часть вашего платья влажная. Очевидно, перед вокзалом вам пришлось выйти из кэба, который, помимо всего прочего, укрывал вас от дождя. И сделали вы это в некоторой спешке: подтверждение — тот факт, что, расплатившись с кэбменом, вы все еще сжимаете в руке бумажник.
— Потрясающе, — отозвался пассажир, откидываясь на спинку сиденья. — Вы очень наблюдательный юноша. Нельзя ли узнать ваше имя?
— Шерлок Холмс, студент Гринвилл-колледжа, к вашим услугам, сэр.
— О, Гринвилл? Значит, мы с вами соседи. Я…
— Вы Уильям Спунер, преподаватель Нового колледжа. Прошу вас, не удивляйтесь, сэр. В Оксфорде вы — настоящая знаменитость.
«Спу», молодой преподаватель древней истории и философии, пользовался большой известностью среди студентов и успел стяжать репутацию человека весьма эксцентричного. Слава о нем впоследствии распространилась далеко за пределы университета13.
Спунер скорбно закивал:
— Ах вот оно что. Это из-за тех штук, которые я иногда говорю, верно? Знаете, я ничего не могу с ними поделать. Они сами вытаскивают изо рва.
Обменявшись любезностями в том же духе, оба пассажира обратились к собственным занятиям. Холмс вернулся к своему ученому труду. Спунер провел некоторое время, располагая свои вещи в каком-то подобии порядка и раскладывая их на багажной полке над головой, после чего извлек из кармана сюртука томик Овидия, свернулся в углу и начал читать, поднося страницы близко к лицу. Однако ни тому ни другому не удавалось сосредоточиться. Холмса заинтересовал этот альбинос, к тому же он понимал, что и Спунер питает к нему не меньшее любопытство. Более молодой пассажир время от времени украдкой бросал взгляд в разделявшее их пространство и всякий раз обнаруживал, что самый примечательный обитатель Нового колледжа пристально смотрит на него. Один или два раза Спунер открывал рот, словно намереваясь заговорить, но либо ему не приходили на ум нужные слова, либо он успевал раздумать. Наконец он все же нарушил тишину:
— Прошу прощения, что беспокою вас, мистер Холмс. Просто я подумал… вдруг вы смогли бы обсудить со мной один случай… деликатный и весьма странный…
— Буду только рад, сэр. Если, конечно, я могу быть вам полезен.
— Эта история не из тех, о которых я решился бы беседовать с кем-либо после столь непродолжительного знакомства, но вы производите впечатление необычайно проницательного молодого человека. Мне кажется, само Провидение свело нас.
Холмс, старательно скрывая веселое удивление, ждал, какую загадку поведает ему чудаковатый профессор.
— Я убежден, что все это не более чем студенческий розыгрыш. Возможно даже, вы слышали о ней от самих участников.
— Слышал о чем, сэр?
Глаза Спунера за стеклами очков нетерпеливо сощурились.
— Разумеется, о картине. О голландском «Рождестве». Она уже три недели как пропала.
— Может быть, сэр, имело бы смысл начать с самого начала?
— Да-да, конечно. Видите ли, Гиддингс, председатель совета нашего колледжа, блестящий ученый, специалист по эпохе Возрождения, чрезвычайно любезный… не преуспел на выборах.
История, на которую у обычного рассказчика ушло бы около десяти минут, заняла у Спунера весь остаток пути. По своему обыкновению он перескакивал с одной мысли на другую, рискованно балансируя на проволоке слабо связанных ассоциаций. Холмс с интересом выслушал подробности, с не меньшим удовольствием следя за манерой их изложения, требовавшей от слушателя немалого терпения. События, если говорить коротко, сводились к следующему.
Около одиннадцати лет назад в Новом колледже проходили очередные выборы ректора. На них тогдашний декан соперничал с доктором Гиддингсом, председателем совета колледжа. Совет предпочел кандидатуру декана, ибо Гиддингс, хотя и пользовался большим уважением коллег, не отличался богатырским здоровьем, к тому же и годы брали свое. Престарелый профессор, демонстрируя благорасположение к колледжу и его сотрудникам, сердечно поздравил избранного ректора и подарил церкви при этом учебном заведении великолепное полотно — «Рождество» кисти Рембрандта. Именно эту картину похитили в октябре 1873 года.
Холмс поинтересовался, почему о преступлении не поставили в известность полицию, и получил ответ: члены совета предпочли рассматривать это дело как сугубо внутриуниверситетское. За прошедшие несколько месяцев в различных оксфордских колледжах произошел целый ряд подобных случаев. Так, со своего флагштока исчезло знамя Ориел-колледжа, а из зала Мертона пропала люстра. Кто-то украл старинные солнечные часы, висевшие на стене во внутреннем дворе Магдален-колледжа. А недавно кто-то вынес из библиотеки Рэдклиффа редчайшую инкунабулу, оставив на ее месте искусную подделку и тем самым введя в заблуждение служащих библиотеки. Руководство Нового колледжа сочло эти проделки студенческими шалостями и предприняло собственные изыскания, однако для Холмса было очевидно, что Спунера и, вероятно, его коллег эти потери тревожат куда больше, нежели они готовы признать.
Выслушав этот рассказ, мой друг лишь выразил свое сожаление по поводу утраты, постигшей Новый колледж, и с огорчением сообщил: он не знает ничего такого, что могло бы поспособствовать нахождению картины. В Оксфорде он новичок, и ему, объяснил он, еще предстоит познакомиться с тем, как расходятся слухи в студенческой среде, однако он в любом случае предпочитает такой болтовне уединение и ученые занятия.
Прибыв в Оксфорд, оба путешественника направились в одном и том же кэбе в центр города, где и разлучились. Холмс решил больше не думать об исчезнувшей картине, однако любопытные подробности Спунерова рассказа, как и бессвязный способ их изложения, трудно было изгнать из памяти. Потому-то на следующее утро он обнаружил, что забрел в церковь близлежащего колледжа и смотрит на обширное пустое пространство, выделяющееся на каменной стене. Пониже этого прямоугольника была приколота карточка, надпись на которой гласила: «Рембрандт ван Рейн. „Рождество Господне“. 1661. Картина находится на реставрации».
Холмс забрался на деревянную скамью, чтобы рассмотреть стену более пристально. Там, где полотно когда-то прикасалось к камню, ему удалось различить едва заметные следы пыли. Он знал, что между его растопыренными пальцами, большим и мизинцем, ровно девять дюймов с четвертью, и с помощью этого нехитрого инструмента стал определять размеры исчезнувшей картины. Как раз когда Холмс изо всех сил тянулся вверх, пытаясь оценить высоту пропавшего шедевра, он услышал позади возмущенный голос:
— Эй! Что это вы делаете?
Шерлок Холмс преспокойно спустился со скамьи и повернулся. Перед ним стоял престарелый служитель колледжа, чья выцветшая черная мантия свидетельствовала о том, что он — нечто вроде церковного сторожа или смотрителя.
— Вы здесь главный? — поинтересовался Холмс.
— Так оно и есть, и я порядком устал от ваших выходок, юные господа. Это дом Господа, здесь не место вашим шуточкам. А теперь убирайтесь, не то я позову декана.
— О, незачем его беспокоить, — непринужденно заметил Холмс. — Я уверен, вы сами можете рассказать мне все, что нужно. — Он извлек из кармана полсоверена. — Меня интересует ваша замечательная картина, и мне очень жаль, что я не могу ее здесь увидеть. Вы не знаете, куда ее отправили на реставрацию?
При виде поблескивающей монеты тон старика переменился.
— Да, сэр, — ответил он, протягивая руку за нежданными чаевыми. — У меня в книге имеется запись с адресом. Пожалуйте сюда. Я так понимаю, вы студент и изучаете искусство, сэр.
— Так и есть, — согласился Холмс.
— Навряд ли вам удастся много изучить по этой картине. Очень уж она темная и мрачная. На ней и людей-то почти не разберешь. Говорят, она очень ценная, но я бы за нее и ломаного гроша не дал. Прошу вас, подождите здесь, сэр.
Он отпер дверцу и втиснулся в комнатку, размерами лишь ненамного превосходящую дворницкую каморку, где обычно хранят веники и метлы. Спустя несколько мгновений он вновь появился, держа в руке визитную карту.
— Ах вот как, «Симкинс и Стритер», — произнес Холмс, одобрительно кивая. — Я их отлично знаю. Они сделают все наилучшим образом. Когда они ее забрали?
— Три недели назад.
— А кто руководил перевозкой? Мистер Симкинс или мистер Стритер?
— Вот уж без понятия, сэр. Меня тут не было.
— Вы хотите сказать, что они приехали из Лондона и увезли это сокровище колледжа без вашего личного надзора? — спросил Холмс с наигранным изумлением. — Не слишком любезно с их стороны.
Отношение сторожа к посетителю явно стало более теплым.
— Меня тоже это поразило, сэр. Похоже, все делалось наспех. Они должны были явиться в середине дня, но так и не приехали. А во вторник утром, когда я сюда вошел, картины уже не было. Правду сказать, я малость обеспокоился и побежал прямиком к декану. Но он меня мигом успокоил. «Незачем волноваться, Тэвисток, — так он мне сказал. — Реставраторы просто припозднились. Кажется, в дороге у них захромала лошадь, и, пока ей раздобыли замену, они уже никак не поспевали к назначенному сроку».
— Значит, вы так и не видели тех людей, кто забрал картину?
— Нет, сэр.
— А ведь наверняка понадобилось бы несколько человек, чтобы ее снять и унести. Она большая и тяжелая.
— Так оно и есть, — рассмеялся старик. — Да что говорить, когда старый доктор Гиддингс подарил нашему колледжу эту картину, мы ее аж вшестером поднимали, и декан — тот наш прежний декан, нынче он ректор, — все прыгал и выплясывал вокруг, кричал на нас, чтоб мы были осторожней.
Они шли по длинному нефу. По пути Холмс произнес:
— Вы говорили о каких-то неприятностях с распоясавшимися студентами.
— И они еще зовут себя джентльменами! — фыркнул престарелый смотритель. — Святотатцы, варвары и хулиганы, вот они кто. Дело было в первую неделю семестра. Я тут четверых застукал, они ошивались вокруг картин. У одного был фонарь, и он его поднес к этой голландской штуке. Я испугался, что он ее подпалит. Сами понимаете, сэр, когда я вас увидал на том же месте, сразу все припомнил. Уж простите, что был с вами малость резковат.
— Вполне вас понимаю, — сочувственно отозвался Холмс. — На вас лежит большая ответственность. А что произошло с этими буянами?
— Я позвал Джанкина, это наш старший уборщик, и пару его ребят. Их с лихвой хватило на шайку пьяных сорванцов. Мы вытолкали их вон, записали их имена, и я о них сообщил самому ректору. А что с ними потом сталось, не знаю. Но сюда они уж точно не возвращались.
— А вы не помните ни одного имени?
— Помню-помню, сэр. Все они из Магдалины, а их заправила — достопочтенный Хью Маунтси, сын лорда Хэнли. Уж аристократы-то могли бы получше понимать, что к чему, как вам кажется, сэр?
Они добрались до западной двери, и смотритель придержал ему створку. Холмс поблагодарил его за полученные сведения и вышел наружу, в узкий переулок.
Вернувшись к себе, Шерлок Холмс окончательно перестал притворяться, будто занимается своими учеными штудиями. Загадка исчезнувшего полотна захватила его разум. Он бросился на диван, закурил трубку и стал размышлять над дополнительными сведениями, которые добыл от смотрителя. Судя по всему, «Рождество» предполагалось в определенный день увезти на реставрацию: этот факт позволит руководству колледжа какое-то время скрывать похищение картины. И этот же факт, похоже, обеспечивает ворам великолепное прикрытие. Что же касается повес из Магдален-колледжа, которые так досаждали окружающим, то здесь может тянуться ниточка к более ранним проделкам, совершенным в течение летнего и осеннего семестров.
Ясно, что у этого пестрого собрания украденных оксфордских реликвий есть общие черты. Каждый предмет бережно хранило и лелеяло то учебное заведение, которому он принадлежал. И похищение каждого требовало известной смелости и дерзости. Такой поступок призван был посеять смятение среди владельцев той или иной реликвии, которые именно поэтому едва ли обратились бы в полицию, опасаясь огласки, скандала и всеобщих насмешек.
Но при этом, размышлял Холмс, здесь имеются и неувязки. Украденные вещи весьма разнятся по качеству, значимости и размеру. Похоже, воры не придерживаются какой-то одной линии действий. Чтобы добыть штандарт Ориела, потребовались скалолазные навыки; солнечные часы Магдален-колледжа аккуратно снял со стены некто хорошо владеющий ремеслом каменщика. Лишь ученый, разбирающийся в редких старопечатных изданиях, мог изготовить подделку, которая, пусть и ненадолго, ввела в заблуждение служителей библиотеки Рэдклиффа. Кроме того, можно рассмотреть эти проделки с точки зрения трудности их исполнения и степени риска. С каждой эскападой то и другое возрастает. Ночную вылазку в Ориел-колледж с целью украсть его флаг и похищение картины из Нового колледжа разделяет пропасть. Первая похожа на обычную студенческую шуточку. А второе — серьезное преступление, и его требовалось весьма тщательно подготовить.
И здесь мы невольно подходим к проблеме мотива. Зачем тем, кто это сделал, понадобилась столь причудливая подборка разнородных предметов? Три вещи из украденных не имеют особенной ценности в денежном выражении. Но инкунабула и картина, напротив, являются чрезвычайно дорогими реликвиями, которые можно сбыть лишь через особые подпольные каналы. Холмс отверг мысль о студенческих проделках. Такие проказы обычно не отличаются злостностью, скорее это лишь хвастливые выходки, досадные для окружающих: в подобных случаях молодые люди хотят просто заявить о себе, покрасоваться. Однако эта череда краж — совсем другое дело. Она обернулась смятением и даже страданиями для тех колледжей, которых коснулась. А что, если неизвестные добивались именно этого?
Холмс выбил трубку в камин и сверился с карманными часами. Без нескольких минут два. Самое время нанести еще один визит. Облачившись в легкое пальто и вынув трость из плетеной корзины, стоявшей за дверью гостиной, он вышел и сбежал вниз по каменной лестнице.
После двадцати минут бодрой ходьбы через центр города и по Банбери-роуд он оказался на границе пригородов. Солидные дома здесь стояли на значительном расстоянии друг от друга, обращенные к полям и лугам, что тянулись вниз, к реке Черуэлл. Холмс нашел нужное здание, дойдя почти до самого конца череды домов. Это было крупное строение с двойным фронтоном. К нему вела недлинная аллея, посыпанная гравием. Он дернул за шнурок дверного колокольчика, и появился слуга.
Холмс протянул ему свою визитную карточку.
— Я коллекционер-любитель, увлекаюсь искусством. Сейчас живу в Гринвилл-колледже, — объяснил он. — Приношу извинения, что явился без предварительной договоренности, но я бы счел за большую честь, если бы мне позволили лицезреть коллекцию доктора Гиддингса.
Дворецкий провел моего друга в просторный вестибюль и попросил подождать. Вскоре он вернулся, проводил посетителя в превосходно обставленную библиотеку и объявил о его приходе. Холмс стал озираться вокруг: сначала комната показалась ему пустой. Но тут он заметил инвалидное кресло на колесиках, стоявшее спинкой к нему и обращенное к французскому окну, из которого открывался вид на сад.
— Сюда, молодой человек, — распорядился голос, донесшийся из этого транспортного средства.
Пройдя по застланному персидскими коврами паркету, Холмс оказался перед ссохшейся фигуркой, которая скрючилась в кресле под клетчатым пледом. Сероватая кожа туго обтягивала лоб Гиддингса, прядь седых волос свисала из-под бархатной шапочки. Однако если вид престарелого ученого и навевал мысли о тихом угасании, это явно не касалось его ярких пронзительных глаз и того ума, который в них светился.
— Шерлок Холмс? Никогда о вас не слышал, сэр! — заявил Гиддингс писклявым голосом.
— А вот я о вас слышал, доктор Гиддингс. Как и все, кто более или менее серьезно занимается историей искусств. Ваши труды в области Северного Возрождения существенно расширили наше понимание творений великих мастеров, которые жили по эту сторону Альп.
— Ха! — фыркнул старик. — Я полагал, что меня давным-давно забыли.
Холмс изобразил потрясение:
— Никоим образом, сэр. Совсем напротив. Кое-какие смелые идеи, которые вы выдвинули в двадцатых — тридцатых годах, теперь принимаются как самоочевидная истина. Что же касается вашей частной коллекции…
— Полагаю, вы пришли посмотреть именно на нее, а не на меня. Так извольте. Но ради этой чести вам придется потрудиться. Толкайте меня. Нам вон в ту дверь.
Холмс взялся за ручки инвалидной коляски и покатил ее в указанном направлении. Они проследовали в расположенную на первом этаже анфиладу из трех комнат с высокими дверями между ними. Когда Холмс увидел, что размещалось в этих комнатах, у него перехватило дыхание. Их стены от пола до потолка покрывали картины и панно. Лишь кое-где проглядывали узкие полоски обоев не больше квадратного дюйма.
— Невероятно, — восхитился мой друг. — Я не был готов к такому пиршеству.
— Это труд всей жизни, молодой человек. Если вы начнете прямо сейчас, то, быть может, соберете столько же годам к восьмидесяти.
Во время неспешной экскурсии по этой частной галерее Гиддингс с нарастающим энтузиазмом и воодушевлением говорил о различных экспонатах. Шерлок Холмс усыпил бдительность старого профессора лестью, перемежаемой уместными замечаниями, и поджидал подходящего момента, чтобы внезапно перейти к тому предмету, который его сюда и привел.
Наконец он произнес:
— Как жаль, что я не смог увидеть Рембрандта, которого вы подарили колледжу. Когда я зашел в церковь, там висела записка, где было сказано, что картина сейчас на реставрации, но до меня дошли слухи…
— Вандалы! — Старик вдруг необыкновенно оживился.
— Правильно ли я понимаю, сэр, что картину украли? — спросил Холмс потрясенно.
— За ней следовало получше следить. Это бесценное полотно, великолепный образчик лучшего периода мастера. А они позволили каким-то хулиганам удрать с ней. И теперь она, видимо, покрывается плесенью в сарае где-нибудь на пустыре. Она погибнет! Навсегда пропадет!
Гиддингса охватил приступ кашля, и он приложил ко рту большой платок в горошек.
— Наверняка вас это очень расстраивает, сэр. Как я понимаю, эта картина Рембрандта была настоящей жемчужиной вашей коллекции.
Старик яростно закивал:
— Да, я частным образом приобрел ее в Гааге четверть века назад. Ее подлинность не вызывает сомнений. Расставаясь с ней, я шел на определенную жертву, но решил, что этот прощальный дар вполне подходит для того, чтобы отметить мою работу в Новом колледже, ведь я отдал этой работе всю жизнь. Возможно, они и не ценили меня по заслугам, но, по крайней мере, им осталось кое-что на память обо мне. Однако теперь…
Гиддингс пожал плечами и, казалось, еще больше съежился в своих покровах.
— А вам не кажется, что это работа профессиональных грабителей? Насколько я понимаю, в мире искусства хватает нечистоплотных господ.
— Исключено, — просипел старик. — Она слишком хорошо известна. Поэтому ее слишком трудно будет продать.
Холмс направил кресло к следующей двери, но остановился: все тело Гиддингса сотряс новый приступ мощного кашля.
— Позвать прислугу? — взволнованно спросил Холмс.
Вместо ответа калека молча кивнул, и мой друг поспешил в библиотеку, где потянул за шнурок колокольчика. Мгновенно появился слуга, который и доставил хозяина обратно в библиотеку. Старик оправился от приступа, но заявил, что слишком устал, и просил Холмса извинить его. Он пригласил молодого студента посетить его завтра, дабы завершить начатую экскурсию. Холмс рассыпался в благодарностях и отбыл.
Следующий визит он нанес мистеру Спунеру в его квартире при Новом колледже. Холмс сообщил преподавателю, что кража его заинтриговала и что, если тот позволит, он хотел бы развить некоторые идеи, пришедшие ему в голову. Он убедил профессора изложить кое-какие подробности, пролив свет на те или иные вопросы, а кроме того, попросил у него рекомендательное письмо к господам Симкинсу и Стритеру. Вооружившись таким образом, на следующий день Холмс поехал в Лондон. Кэбмен высадил его в начале узкого переулка, отходившего от Джермин-стрит. Идя по нему, Холмс заметил вывеску, а за дверью — лестницу, которая привела его на третий этаж, где размещались реставраторы. Мастерская состояла из единственной длинной комнаты, освещенной солнцем, которое проникало внутрь через большие окна-фонари в крыше. По всему помещению были расставлены мольберты и широкие столы; за ними мужчины без пиджаков работали поодиночке и парами над всевозможными старинными картинами. Разыскивая владельцев фирмы, Холмс ухитрился ненадолго привлечь внимание одного из этих тружеников и добиться от него кивка в сторону выгороженной в дальнем конце комнаты каморки.
Дверь в каморку оказалась открытой, и Холмс вошел. Приземистый человек средних лет, который сидел за столом, заваленным бумагами, поднялся ему навстречу. Одет он был, по мнению Холмса, с чрезмерной вычурностью: костюм слишком уж изящного покроя, галстук-бабочка с бриллиантовой булавкой — чересчур яркий.
— Генри Симкинс к вашим услугам, сэр, — представился он. — С кем имею честь?
Холмс передал ему свою визитную карту и письмо Спунера. Он внимательно следил за тем, как отнесется к ним Симкинс. Тот, казалось, на мгновение встревожился, но тут же постарался скрыть свои чувства.
— Что ж, мистер Холмс, присаживайтесь, присаживайтесь, прошу. Попытаюсь вам помочь чем сумею, хотя боюсь, вы совершили эту поездку напрасно, ибо мистер Спунер сам знает все, что известно об этом прискорбном случае.
Холмс смахнул пыль с предложенного кресла и расположился в нем.
— Благодарю, что уделили мне время, мистер Симкинс. Речь идет просто о кое-каких мелочах, которые мистер Спунер просил меня уточнить.
— Что ж, я весь внимание, мистер Холмс.
— Когда ректор и совет Нового колледжа пригласили вас провести реставрацию их картины?
— Пожалуй, примерно в конце августа. Могу сообщить вам точную дату, если вы соблаговолите минутку подождать. — Он развернулся вместе с креслом и подъехал к открытому бюро с выдвижной крышкой, стоявшему у задней стены. Из ящика он извлек пачку бумаг, перевязанных бечевкой, развязал их и стал просматривать. Холмс, любивший точность, подумал, что изыскания займут больше минутки, однако через считаные секунды Симкинс испустил негромкий торжествующий возглас и помахал листком почтовой бумаги с тиснением. — Вот она, мистер Холмс, — объявил он и положил листок на стол перед моим другом.
Холмс быстро проглядел официальное письмо, датированное двадцать пятым августа. В нем господ Симкинса и Стритера приглашали осмотреть произведение Рембрандта «Рождество Господне» с тем, чтобы обсудить возможность его реставрации.
— Очевидно, вы сразу же дали ответ, — предположил Холмс.
— Именно так, мистер Холмс. — Симкинс сверился с карманной записной книжкой. — Мы условились, что я приеду десятого сентября, в среду.
— А раньше вы когда-нибудь выполняли работу для Нового колледжа?
— Нет, сэр, прежде нам никогда не выпадала такая честь.
— Вы знаете, кто вас рекомендовал?
Симкинс откинулся на спинку кресла, сунув большие пальцы в карманы жилета.
— Полагаю, мистер Холмс, это мог быть кто угодно из клиентов, довольных нашими услугами. С гордостью могу сообщить, что о нас известно многим знатокам живописи, смотрителям музеев и наследникам фамильных коллекций. Мы оказывали услуги представителям дворянства и даже аристократии.
— В том числе и лорду Хэнли? — осведомился Холмс.
— Да, так и есть, сэр. Не далее как в прошлом году мы выполнили важный заказ для его светлости.
— А доктору Гиддингсу?
— Ему также, сэр. Доктор Гиддингс — блестящий знаток искусства. Несколько раз он удостаивал нас своими поручениями.
— Вы были знакомы с этой работой Рембрандта до того, как в прошлом месяце посетили Новый колледж?
— Лишь понаслышке, сэр.
— И вы никогда ее раньше не видели? — не без удивления спросил Холмс.
— Никогда.
— А коллекцию доктора Гиддингса вы знаете давно?
— Пожалуй, уже больше двадцати лет.
Холмс несколько мгновений обдумывал эти ценные сведения.
— А каково было ваше впечатление об этой картине, когда вы ее наконец увидели?
Бойкий Симкинс впервые выказал признаки некоторого замешательства.
— Пожалуй, сэр, если говорить откровенно, меня она несколько разочаровала.
— Вы сочли, что это не очень хорошая картина?
Кустистые брови реставратора нахмурились.
— Нет-нет, мистер Холмс, ничего подобного. Мне бы не хотелось, чтобы вы подумали, будто я хоть сколько-нибудь усомнился в качестве самого шедевра. Речь идет лишь о том, что… Видите ли, я помню, как много лет назад обсуждал это произведение с другим моим клиентом, который видел его в Голландии и не жалел похвал его теплым светящимся тонам. Но в Оксфорде я увидел картину, с которой на каком-то этапе ее существования очень дурно обошлись. Ее покрывал толстый слой старого бесцветного лака. А если еще учесть, что в церкви весьма скудное освещение, легко понять, что мне было очень трудно рассмотреть штрихи и детали.
— И вы пришли к выводу, что ее нужно хорошенько очистить и что лишь тогда вы сможете дать заключение, необходимо ли проводить дальнейшую реставрацию.
— Именно так, мистер Холмс. Мы сделали предварительную оценку и запросили определенную сумму за первый этап работы. Разумеется, ректору и совету потребовалось некоторое время, чтобы рассмотреть наше предложение. Они дали ответ, — он снова заглянул в стопку бумаг, вынутых из бюро, — первого октября. Мы договорились, что заберем картину неделю спустя, восьмого числа.
— Но вы этого не сделали?
— Нет. Восьмого утром мы получили телеграмму, где сообщалось, что наш визит в этот день все-таки не совсем удобен, и предлагалось назначить другое число.
— У вас не было причин усомниться в подлинности телеграммы?
— Решительно никаких.
— А скажите, мистер Симкинс, — проговорил Холмс, — скажите мне как человек, хорошо знакомый с миром картин, торговцев и коллекционеров… Как по-вашему, трудно ли сбыть с рук такое знаменитое полотно?
— Пожалуй, очень трудно.
— Но возможно?
Склонив голову набок, Симкинс задумался.
— Конечно, существуют страстные коллекционеры, которые ни перед чем не остановятся, лишь бы заполучить то, чего не могут честно приобрести.
— А существуют ли международные шайки, которые как раз тем и занимаются, что удовлетворяют желания подобных любителей живописи?
— Увы, такие тоже есть, мистер Холмс.
— А вы, случайно, не знаете, как выйти на связь с такой шайкой? — спросил Холмс с обезоруживающей непринужденностью и стал внимательно наблюдать, как на это откликнется собеседник.
От негодования тучный Симкинс словно бы раздался еще сильнее.
— На что вы намекаете, мистер Холмс?
— Всего лишь на то, что к человеку вашей профессии могут время от времени обращаться разного рода сомнительные личности — возможно, требующие изготовить убедительную подделку или подтвердить ложную атрибуцию. Я уверен, что «Симкинс и Стритер» никогда не стали бы сознательно иметь дело с такими негодяями, но меня бы удивило, если бы вы не сумели опознать некоторых из них.
— Мы знаем, от кого следует держаться подальше, если вы это имеете в виду, мой юный господин, — признался Симкинс, еще не вполне сменив гнев на милость.
— Только это, и ничего больше, — с улыбкой подтвердил Холмс. — Простите, но вы, возможно, смогли бы назвать мне имена некоторых злодеев? — Собеседник упрямо покачал головой, и Холмс продолжал: — Понимаете, кто-то намеренно ввел вас в заблуждение, а потом выдал себя и своих сообщников за представителей «Симкинса и Стритера». И этот кто-то действовал весьма профессионально. Ergo14, я делаю вывод, что он не новичок в деле похищения и продажи предметов искусства.
— Что ж, сэр, если вы так ставите вопрос… Есть, есть несколько человек, которые заслуживают того, чтобы их деяния хорошенько расследовали. Полиция могла бы допросить их — и не только допросить. Нет-нет, не то чтобы я выдвигал какие-то обвинения… — Он отыскал чистый клочок среди россыпи бумаг и бумажек, усеивавших его стол подобно конфетти, и, взяв с подставки перо, написал три имени. — Что ж, мистер Холмс, надеюсь, эти имена помогут вернуть «Рождество» в Новый колледж, хотя, боюсь, оно теперь на много-много лет исчезло из виду.
* * *
На обратном пути Шерлок Холмс старался в точности припомнить все сведения, имеющие отношение к делу, которое он взялся расследовать. И все приводило его к одному странному, но неизбежному выводу. Однако можно ли найти доказательства? Он твердо решил отыскать их, если это вообще в человеческих силах.
Руководствуясь этим намерением, он уже после того, как сгустилась тьма, покинул Гринвилл в теннисных туфлях, старых брюках и рубашке, имея при себе фонарь и экземпляр «Таймс». Он отсутствовал два часа и возвратился победителем. Ему оставалось нанести еще один визит, но для этого следовало дождаться завтрашнего вечера.
Часы на колокольне гринвиллской церкви били шесть, когда Холмс пешком отправился в Магдален-колледж, расположенный неподалеку. Подойдя к квартире Хью Маунтси, он обнаружил, что входная дверь не заперта, а изнутри доносятся голоса. Он дерзко постучал, и дверь открыл рыжеволосый молодой человек весьма беспутного вида, во фраке и с бокалом шампанского.