Шпилька-Конкурс : другие произведения.

Работы 2й номинации

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  • © Copyright Шпилька-Конкурс(shpilka.konkurs@gmail.com)
  • Добавление работ: Хозяин конкурса, Голосуют: Номинанты-2
  • Жанр: Любой, Форма: Любая, Размер: от 2 k до 20 k
  • Подсчет оценок: Сумма, оценки: 0,1,2,3,4,5,6,7,8,9,10
  • Аннотация:
  • Журнал Самиздат: Шпилька-Конкурс. Ежеквартальный Экспериментальный Конкурс
    Конкурс. Номинация "Номинация 2" ( список для голосования)

    Список работ-участников:
    1 Свительская Е.Ю. Ш-10: Амэноко, Дитя дождя   20k   "Рассказ" Мистика
    2 Агна Ш-10_Вишнёвый штрудель   13k   Оценка:7.43*5   "Рассказ" Проза
    3 Серпентина С. Ш-10 Старуха Шапокляк   8k   Оценка:8.00*7   "Рассказ" Проза
    4 Алексеева-Минасян Т.С. Ш-10_Для тебя, мой гений...   16k   "Рассказ" Фантастика
    5 Diamond A. Ш-10: Чайки померкшего "Хай Энда"   7k   "Рассказ" Мистика
    6 Святой П. Ш-10: Экзорцист Василий   11k   "Рассказ" Проза, Мистика, Юмор
    7 Шер-кот Ш-10_Мертвее мертвого   18k   "Рассказ" Фэнтези
    8 Вилли Ш. Ш-10_Осеннее   7k   "Рассказ" Проза
    9 Терехов А.С. Ш-10: Песни белых китов   6k   Оценка:6.00*3   "Рассказ" Проза
    10 Ви Г. Ш-10_Утаенное счастье   5k   "Миниатюра" Любовный роман
    11 Самаритянка Ш-10: Дикобраз. Женский род. Единственное число   4k   Оценка:9.00*3   "Рассказ" Проза
    12 Суржиков Р. Ш-10: На волосок от жизни   10k   "Рассказ" Фантастика
    13 Скордо Ш-10: Дом блохи   2k   "Рассказ" Проза
    14 Дедушка К. Ш-10: Смерть и другие развлечения   13k   "Рассказ" Проза, Приключения, Юмор
    15 Пинская С. Ш-10: Как Саша в Ленинград ездил   12k   "Рассказ" Байки
    16 alex Ш-10_Страсти по Парижу   6k   "Миниатюра" Проза
    17 Glan G.G. Ш-10: Поклонник искусства ассасинов   14k   Оценка:4.00*3   "Рассказ" Проза
    18 Гур К. Ш-10: Баронесса   16k   Оценка:5.55*4   "Рассказ" Проза
    19 Серпентина С. Ш-10 Никакая   7k   "Рассказ" Проза
    20 Delphine Ш-10_Городские Волшебники   5k   Оценка:8.00*3   "Миниатюра" Лирика
    21 Dimmuss Ш-10: Неполадки   3k   "Миниатюра" Проза
    22 Ингрид Ш-10: Ингрид   8k   Оценка:7.52*4   "Рассказ" Проза
    23 Вербовая О.Л. Ш-10: Привет   9k   "Рассказ" Проза
    24 Крупье Ш-10: Власть   4k   Оценка:5.00*3   "Рассказ" Фантастика
    25 Инна К. Ш-10: Партитура   7k   "Рассказ" Проза
    26 Иван Ф. Ш-10: Стриптиз   5k   Оценка:5.00*3   "Рассказ" Проза
    27 Настя Ш-10_Ненужные премудрости   6k   "Рассказ" Сказки
    28 Аметист Ш-10_Светофоры по жизни и смерти   7k   "Миниатюра" Проза, Эзотерика
    29 Поляков А.В. Ш-10: "Советы потомственного холостяка"-4(история пятая)   3k   "Миниатюра" Изобретательство

    1


    Свительская Е.Ю. Ш-10: Амэноко, Дитя дождя   20k   "Рассказ" Мистика

      Елена Свительская
      Амэноко, Дитя дождя
      
       Каждый раз, когда идёт дождь, я вспоминаю эту историю - и сердце моё тогда наполняют самые противоречивые чувства. Среди них и глубокое восхищение, и непередаваемый страх, и самая тёплая нежность, и ядовитая горечью грусть. Она оставила яркий след в моей памяти, самый яркий из всех. Хотелось бы мне сказать, что она - самый важный человек для меня, но я не могу, так как человеком она не была. Звали её Амэноко, Дитя дождя. И в первый раз мне довелось увидеть её в дождливый день. А впрочем, хватит уже обо мне, да о моих мыслях и чувствах! Мне так хочется хоть кому-нибудь рассказать о ней!
      
       Жил-был когда-то придворный и учёный. Родители нарекли его Хикару, в честь известного принца Хикару Гэндзи. Кто из аристократов не знает о талантливейшем, красивом и умном завоевателе женских сердец из популярного когда-то у аристократов романа "Гэндзи-моногатари"? Разумеется, родители желали сыну лучшей участи. Вырос мальчик - и стал придворным, учёным стал. Но не самым талантливым, так как многовато времени тратил на прелестниц из знатных домов и весёлых кварталов. Женили его рано. Жена скоро родила ему дочь. Симпатичную девчонку. Дорога была сердцу отца мечта отдать дочку служить наследному принцу, так, глядишь, и наследника престола родит. А другой любви кроме как к своим честолюбивым планам, у отца Аюму не было. Да и жена ему быстро прискучила. Тем более, что сына до сих пор не родила, а как же приличному человеку и без наследника?
       Шли годы, подрастала единственная дочь учёного... И отец, на дочь глядя, ещё больше невзлюбил жену: не хороша ему казалась Аюму. Вот среди обычных людей хороша, но красавиц-то в Ниппон* хватало, а среди красавиц девчонка была бы так себе. Как такую императору или наследнику в услужение отдать? Да и жёны, наложницы его девчонку засмеют. Там же, во дворце, для потомков солнечной богини самые прекрасные из цветов собраны, ну, кроме тех, которых наглецы сорвать успели! И, нет, чтобы с горя податься с головой в науку - глядишь и вышло бы чего путное - подался аристократ с головой в иные увлечения. Злые языки ворчали, что нет в весёлых кварталах женского изголовья, рядом с которым наш герой не лежал.
       Шли годы... Минуло Аюму четырнадцать вёсен - впору уж и о женихах отцу призадуматься. А он всё гнался за чужими улыбками и мимолётной женской красотой. Тем более, что жена его уж и стареть начала, красота её увядать начинала. И однажды, возвращаясь под утро из весёлого квартала, попал наш герой наизлобнейших киотских новостей под страшный дождь. Видно, то небо и кто-то из милостивых богов решили показать, какие реки слёз за все года вытекли из глаз его жены. Ветром и дождём смыло слуг Хикару по разным улочкам. И остался он под небесным водопадом один, промокший и замёрзший. Брёл, не зная уж куда. Гром раскалывал небо и его голову через уши расколотить вдребезги пытался... Многочисленные красивые одежды вымокли и стали как камни, как ледяные глыбы... Жуткие яркие зловещие молнии безжалостно разрывали на клочки небо... А потом грохотнуло да полыхнуло так, что он повалился на колени, закрывая уши, полуослепнув от вспышки гнева небесных богов. И казалось ему, что сейчас поразит и его небесный огонь - и всё. А ведь он ещё к той новенькой из весёлого квартала ни разу не заглянул, как тут помирать-то? Новый порыв чудовищного ветра шваркнул его лицом в грязь, распластал по дороге. А когда поднялся трясущийся Хикару, то решил, будто свихнулся от пережитого.
       Она медленно шла по мокрой дороге, шлёпая деревянными сандалиями. Многочисленные кимоно её вымокли, обтянули хрупкую фигуру. Пряди волос выпали из сложной причёски... Длинные, густые волосы, они доставали до земли... Кожа её была белее снега, губы чуть тронуты алой краской, глаза спокойные, словно и не было дикой непогоды вокруг... А какая изящная и обворожительная шея поднималась над воротами многослойных кимоно! Шея, которую высокая, рассыпавшаяся причёска почти не скрывала! Да в руках несла молодая незнакомка ручку от унесённого ветром зонта... Она медленно шла ему навстречу... Очередной громовой раскат прозвучал, а мужчина даже не шелохнулся. Очередной порыв ветра унёс сердце его и память куда-то вдаль...
       Конечно, такая красавица просто не могла быть одна... Ну, не настолько ж мужчины слепы? А впрочем, ему тогда подумалось, что всё равно, кто покровитель её: он бы ни сёгуна, ни императора бы не убоялся... Сам настолько ослеп, что не заметил на подоле её нежно-розового, почти белого, верхнего кимоно почти смывшееся пятно крови... да на рукаве её правой руки была кровь... Подошёл, спросил, как такая красавица оказалась одна, позабытая на улице в эту страшную непогоду. Оказалось, шла она проведать больного отца. Не смотря на непогоду пошла, так как совсем плох старик стал в последние дни... От такой преданной дочерней любви восхищением зажглись глаза аристократа, проводить обещал. Да вот как-то спутала непогода всё, сплела когда-то известные улицы в диковинный лабиринт: шли к умирающему старику, а набрели на ворота усадьбы, принадлежащей Хикару. И подумал аристократ, что старик-то всё равно умрёт, а ему ночью уж более ничьи объятия так сердца не обожгут. И пока он смотрел на именную табличку у ворот да придумывал предлог, как увлечь девушку внутрь, не заметил, как она задумчиво облизнула губы, смотря на него. И, недолго думая, боясь упустить прелестную незнакомку, предложил ей погреться в его доме да испить горячего чая. И настороженно замер, взволнованно ожидая ответа. И ответила ему красавица, что страшно продрогла, так что чаша с горячим чаем пришлась бы очень кстати. Разумеется, слуги первым делом не на кухню побежали, а в Северные покои. С рыданиями упала госпожа на своё ложе. Но что поделать-то? Ежели до того обезумел муж, что какую-то девку уже в свой дом приволок, то уж рыдать и на колени падать пред ним бессмысленно. А ещё сердце страх сковал: не родила она ему пока сына. Стало быть, ценности то у неё почти и никакой. Может, он и слушать её не захочет.
       Отгремели громовые раскаты, стих чудовищный ветер. А ужаснейший ливень, как ни пытался, Киото с лица земли так и не смыл. Всю ночь провалялась, рыдая, госпожа Северных покоев*. Всю ночь молилась богам в своих покоях несчастная Аюму. Но напрасно. Осталась коварная красотка в их доме. А на вторую ночь испили она и Хикару сакэ из чаш друг друга - и осталась незнакомка в их доме младшей женой. Звали её Амэноко, Дитя дождя...
       Дни в Северных покоях поползли как улитки. От постоянных слёз подурнела их госпожа. Заперлась, то рыдала, то богов молила о сыне. Да как тут богам помочь, ежели все ночи проводил обезумевший муж в покоях другой жены? Так бы до старости там просидел, но как-то закапризничала красавица. Захотелось ей новых шелков да гребней в волосы, да и, что уж скромничать, заколок золотых для причёски тоже бы хотелось ей. А поскольку семья мужа богата была не сильно - красавицам очень богатых мужей не бывает, лишь слегка богатые - то оставалось лишь отличиться в учёном рвении или в угождении императору и двору. Страсть как не хотелось Хикару разлучаться с молодой женой, да гневить её не хотелось больше. Никак бросит его? Никак побогаче, покрасивей, да поталантливей найдёт? А ему уж и не жить без неё. И отправился он заслуги да дары добывать.
       В тот день рискнула Аюму прокрасться в Южные покои, хоть краем глаза на злодейку посмотреть: мать послала. Надо ж о враге побольше узнать. А там и... и придумать чего? И шепнуть дрянь какую-нибудь злым языкам, а те с удовольствием разнесут. Если в лице изъян, то шепнуть про гадкий вкус супруга. А если хороша, то можно якобы случайно увидеть кавалера, выбирающегося из покоев второй жены. Если муж очень расстроится, то так можно и сына родить... Должны ж быть милосердные боги на небесах!
       Ни жива ни мертва от страху и собственной дерзости пробралась Аюму в Южные покои. Подглядела из-за ширм, красивых ширм, каких ни в её, ни в материнских покоях никогда не бывало, как подкалывает волосы в высокую причёску молодая женщина. Видать, из торговцев или простых горожан... Лицо... краше и вообразить невозможно. Фигура хрупкая, как у самой прекрасной мечты аристократа. А уж как красиво подобраны кимоно, чьи слои выглядывают друг из-под друга в вороте и в широких рукавах! Сидит перед зеркалом, в полутьме, заслонившись от дневного света дверями из рисовой бумаги и дощечек, при свете светильника, и тень её... тень её... Побелев от ужаса, смотрела словно прикованная Аюму на тень девятихвостой лисы... Ей казалось, что хуже второй жены-красавицы отец ничего и вообразить не может. А наслали боги иль демоны проклятие того хуже: привёл отец в дом злодейку-кицунэ. Да ещё и с девятью хвостами, знать, уже много людей сгубила, от многих врагов научилась сбегать.
       - Что стоишь за ширмой, словно чужая? - спросила вдруг лисица-оборотень, - Заходи.
       И вместо тени звериной тень стала как у человека. Убежать захотелось Аюму, далеко-далеко убежать. Да только если убежит, вдруг это чудовище убьёт её мать? Печень выгрызет или заморит злыми чарами, будто та сама занемогла и от болезни скончалась? А если вдруг выпустит, то убежит Аюму с матерью. Хоть в монастырь. Или же, пока слопает чудище дочку, у матери будет хоть чуток времени убежать? И потому, потупившись, подошла девушка к страшной разлучнице.
       - Говорил мне любезный супруг, что есть у госпожи из Северных покоев дочь, - мягко, красивым голосом промолвила кицунэ. - Ты ли это? - и лицо её казалось добрым и участливым.
       - Я, - тихо промолвила девушка.
       - Ну-ка, сядь подле меня: хочу тебя получше рассмотреть.
       Не сразу двинулась с места Аюму - как-то окаменели ноги вдруг.
       - А хороша, - сказала задумчиво лисица, - Хороша, да только слишком просто одета.
       Поднялась грациозно, к ларцам подплыла... молча сидела Аюму, потупившись. И вдруг легло на колени что-то лёгкое, нежное... три шёлковых кимоно диковинных оттенков.
       - А отцом твоим займусь, не волнуйся, - проворковала Амэноко, - Не дело так дочку вниманием обделять. Небось, и женихов толковых ещё не нашёл?
       - Нет, - пролепетала Аюму.
       - Ну, я ему устрою, лентяю! Ох, я ему устрою! Так, давай-ка, переоденься, я отвернусь. И причёску мы тебе наколдуем...
       И не посмела девушка воспротивиться...
       Спустя пару часов или три плыли по улицам Киото две ослепительных красавицы: постарше и совсем ещё девочка. Проплыли по всем хорошим лавкам, оставив за собой ароматы изысканнейших духов... Пара юношей и старик один едва шеи себе не свернули, оглядываясь.
       - Замечательно идёшь, замечательно, - прошептала Амэноко на ухо Аюму, - Быстро учишься, умница. И помни: ничто так не зажигает сердца мужчин, как наша недоступность, что бы они за бред там ни несли про то, что женщины должны быть добрыми и отзывчивыми... Если наши сердца быстро растают, то их - заледенеют вмиг...
       Словом, прибрала к своим рукам Аюму госпожа из Южных покоев. Мол, надо дочку любезного супруга к замужеству подготовить, а то, уж прости, мой драгоценный и нежный, прости за злой язык, но что-то мать малышки не сильно старается... А что матери настоящей сделать против красивейшей разлучницы? Вот хотя бы свою девочку в добрые руки пристроить: и занялась госпожа из Северных покоев собиранием сведений про лучших местных женихов. Что ни говори, а хоть какое-то развлечение. Амэноко одобрила и "целиком вверилась опыту и мудрости старшей жены". В головах слуг в который уж раз закипели пылкие расчёты, с кем из двух жён надобно быть вежливее и угодливее. Хикару, перегруженный возросшими потребностями дражайшей своей прелестницы, с удесятерённым рвением погрузился в учёно-служебные заботы. Он бы не прочь почаще ночи дома проводить, да, что уж таить, и вечера, и дни, но страшнее надутых губок любимой женщины в мире никогда не было ничего. Но, между нами говоря, вот тут-то и вышел толк из учёного и императорского служащего. Служебное рвение, оно к всякому делу полезно...
       Быстро полгода прошло. Аюму научилась дивно наряжаться. И уже было во что. Отец её успехов в науке достиг, да расположения наследного принца. Придирчивая старшая жена наконец-то отобрала с десяток самых подходящих кавалеров. И наследника престола хотела в список включить, да передала Амэноко через слуг, что красивые мужчины, да ещё и принцы, на женщин падки, практичнее жениха попроще выбирать. И жену любить будет крепче, и меньше риск, что соперниц заведёт. Любила старшая жена свою дочурку, потому нашептала служанке, что не дело искать самого красивого жениха, надо просто знатного и доброго. Как бы случайно, по пустяку сказала служанке. На том жёны и порешили. А, сказать надобно, что коварная лисица была хороша и в игре в го, и в игре на многих музыкальных инструментах. А Аюму, начавшая мечтать о лучшей доле, училась прилежно. Амэноко частенько ей повторяла:
       - Я когда-то была на одном собрании. И видела женщину уже почтенных лет, играющую на музыкальном инструменте и поющую. Ещё я видела женщину средних лет, некрасивую, но читавшую свои стихи так, что аж дух захватывало. И тогда я поняла, что у женщины в любом возрасте есть возможность быть красивой.
       И хотя Аюму прекрасно помнила, кто пробрался в их дом под видом красивой женщины, однако же понимала, что мудрости у лисицы хватает. Или практичности - как хотите назовите, а пользы не убавится. Ещё и заметила она: мать её ничему новому не училась, теряла со временем красоту всё больше и больше, а кицунэ частенько новое изобретала, частенько новому училась, совершенствовалась в известных ей искусствах. И задумалась девушка, что полезней: просто быть верной, заботливой и нежной женой или, помимо перечисленного, стремиться постоянно становится краше: по молодости - в нарядах, а далее - в стихах, песнях, музыке, каллиграфии... Да и в го она роскошно играть научилась, временами одерживала верх над "второй матерью". Амэноко посоветовала ученице заниматься с удвоенным рвением: глядишь, и до того похорошеет, что сердце какого-нибудь придирчивого учёного заберёт. Насовсем заберёт, так как конкуренток будет негусто: придирчивым мужчинам сложно угодить, но уж если сердце отдадут, то до конца жизни можно и не возвращать.
       А потом события полетели-закрутились... Вывела как-то младшая жена старшую и дочку по лавкам пройтись. Мол, выбирайте, что хотите, а я попрошу нашего дражайшего супруга всё оплатить - будет ему повод стать ещё талантливее и усерднее. И с той поры, как слуги говорили, случилось Нежданное Хозяйское Перемирие, когда обе жены ходили по лавкам, сколько хотели, да ещё и мужа поделили: пока одной неможется, она его отправляет к другой под видом заботы о другой его верной спутнице. А потом как-то вечером сковало сердце Аюму ледяным ужасом - отец тогда во дворце был - и отчего-то ринулась в покои лисицы. А там на полу сцепились Амэноко да человек с ножом... Подхватила Аюму с полу вазу да швырнула об голову наёмного убийцы. И откуда столько силы вдруг нашлось в хрупких руках? Тот упал без чувств. Дрожащие женщины скрутили его накидкой. Утром, на заре, Хикару испуганный прибежал, нож схватил, рванулся к пленённому. Тот с испугу признался, кто подослал. Оказалось, что не выдержало лютой ненависти сердце госпожи из Северных покоев: вздумала избавиться от соперницы. С тех пор хозяин насовсем позабыл о старшей жене.
       На следующей неделе взяла Амэноко с собой Аюму в лавку - мать не пускала, кричала, но дочь от неё отшатнулась, как от змеи. И ушла. По пути тихо спросила Амэноко:
       - Зачем же ты кинулась спасать кицунэ, глупая девчонка?
       Значит, заметила, но смолчала...
       - Просто... вы были со мной добры, - девушка смущённо потупилась.
       - Я всю жизнь мечтала о такой дочке, как ты, - со вздохом призналась Амэноко, - О такой смелой и смышлёной.
       Но боги вскоре послали ей сына... Красивого, смышлёного малыша...
       А потом какие-то воины задолжали торговцам слишком много. Пошли громить лавки... заодно и пару усадеб сожгли... И усадьба Хикару подвернулась им на пути в тот злосчастный день. Амэноко велела старшей жене хватать дочку и её сына и сбегать чёрным ходом. А сама вышла навстречу смутьянам, дерзкая и ослепительно прекрасная... Когда самураи, следившие за порядком в тех окрестностях, подоспели и вырвали её, истерзанную, побитую, и вернули мужу, тот, хотя и отвернулся сначала, но долго обиду за измену не хранил. Всё-таки, любимая жена спасла старшую, не смотря на жестокость той, и честь дочери заодно... С той поры сдружились хозяйская дочь и госпожа из Южных покоев. Накрепко. Так отобрала лисица у старшей жены ещё и сердце дочери...
       Не унялась госпожа из Северных покоев: выжигала её изнутри, обжигала ледяная ненависть. Пустила слух о дурном проступке мужа перед государем. Мужа сослали. Юная жена и дочь уехали следом. А старшую, всю в лживых слезах, за мужнюю обиду и предательство, её родители к себе забрали.
       Далеко сослали учёного, да только младшая жена с сынишкой, да дочь готовы были последовать за ним. А в то же захолустье был сослан молодой и талантливый учёный. Он как-то раз до того увлёкся чтением древней китайской повести, что не сразу явился во дворец, хотя император требовал явиться немедленно... Несчастье счастьем обернулось: читать молодому мужчине в ссылке было нечего: обиженный император позаботился, чтобы даже мышь с клочком бумаги до ссыльного не проползла, а потому, узнав про соседей-аристократов, учёный вскоре пришёл к ним в гости, с приветом. До того был предан одной лишь литературе с редкими изменами на поэзию, а тут у соседа была красавица и умница дочь, с которой и поговорить приятно, и которая дивно играла на своей бива... И из ссылки, года через три, возвращались уже две счастливых семьи, и у каждой семьи было по сыну...
       Десять лет прошло. И однажды занемогла Амэноко, призвала Аюму.
       - Я с годами не старею - и скоро это будет подозрения вызывать, - сказала она, - И к тому же, опять позвали меня боги странствий. Скоро я уйду. Помоги мне, прошу.
       Заплакала та, но воспротивиться просьбе подруги не осмелилась. Пообещала помочь.
       - Спасибо, Аюму, - улыбнулась кицунэ, - Если мне и жаль чего-то, то только разлуки с тобой. Я всегда мечтала иметь такую дочку, как ты. Ты мне ещё при первой встрече двадцать лет назад приглянулась.
       И тут Аюму вспомнила, что и прежде видела её, в дождливый день, когда мать послала в храм. Тогда Аюму попала под дождь и плакала на мосту. Там же остановилась плачущая красавица. "Отчего вы плачете?" - спросила девочка. "Много лет назад, в этот же день, утопилась моя подруга" - грустно ответила Амэноко. "Из-за разбитого сердца?" - "А отчего ещё?" И они долго молчали, а дождь смывал их слёзы. "Ненавижу мужчин" -сказала вдруг незнакомка. Девочка вспомнила о маме и, насупившись, ответила: "И я тоже!". Тогда Амэноко вдруг расхохоталась и спросила: "А ты-то за что, дитя?"
       И "смерть" её пришлась на очередной дождливый день, когда супруг был в отъезде... Аюму никому не сказала, что гроб закопали пустой. Просто такова была воля умиравшей. Хикару как узнал, упал ниц и зарыдал. После ушёл в науки с головой. И тогда-то стал поистине выдающимся учёным...
      
       Каждый раз, когда идёт дождь, я вспоминаю эту историю - и сердце моё тогда наполняют самые противоречивые чувства. Среди них и глубокое восхищение, и непередаваемый страх, и самая тёплая нежность, и ядовитая горечью грусть. Она оставила яркий след в моей памяти, самый яркий из всех. Хотелось бы мне сказать, что она - самый важный человек для меня, но я не могу, так как человеком она не была. Звали её Амэноко, Дитя дождя. И в первый раз мне довелось увидеть её в дождливый день.
       Амэноко... твой мальчик уже подрос... он очень смышлёный и красивый... в уме он может сравниться лишь с моим, а в красоте - ни с кем не сравнится. И до сих пор я вздрагиваю каждый раз, когда начинается дождь. Я отодвигаю дверь, оклеенную рисовой бумагой, и выхожу на крыльцо. Я смотрю на дождь, долго-долго, если рядом нету моего заботливого и преданного супруга. Я всё ещё надеюсь, что однажды в потоке струй я хотя бы на миг увижу твой силуэт... или твою улыбку... Амэноко, Дитя дождя, я люблю тебя всем сердцем! Я по-прежнему очень хочу хотя бы раз ещё увидеть тебя... мою прекрасную, ослепительную, дерзкую, добрую, заботливую... и самую лучшую мою подругу!..
      
      *Ниппон - самоназвание Японии *Госпожа Северных покоев - главная жена

    2


    Агна Ш-10_Вишнёвый штрудель   13k   Оценка:7.43*5   "Рассказ" Проза

      Очевидное лежит на поверхности, но очевидное никто не замечает.
      Я рассеянно перелистывала мифологический словарь и вслушивалась в себя. Вернее, не в себя, а в то новое, жило во мне и дарило надежду. Я теряла ребёнка шесть раз. Узнав о седьмой моей беременности, врач, покачав головой, со вздохом заявил, что чуда ждать не стоит. Он предложил решить проблему сразу, а я не согласилась. Семь - священное число. Я верила в него. Как жить без веры?
      В больнице, куда меня поместили, фактически приковав к кровати, царила скука. Муж, терпеливый мой Васенька, приволок два тома с яркими иллюстрациями и сказал:
      - Читай. Ты же любишь сказки. Тут тебе хватит на полгода.
      Буквы "А", "Б" и "В" я мусолила месяц. Потом всё надоело - и бесцветная палата, и цветастые халаты соседок, и словарь. Время загустело, как варенье в открытой банке, я чувствовала себя мушкой, увязнувшей в нём.
      "Г" началась без былого энтузиазма. Пропустив "Га" и "Гв", я перешла сразу к "Ге". На слове "Гейс" затормозила. "Табу, заклятие в ирландской мифологии. Обычно означал запрет на некоторые действия под страхом гибели или катастрофических последствий. Иногда - взятое на себя обязательство взамен чего-либо, испрошенного у высших сил". Я задумалась.
      Ритуалы, приметы и заговоры, дошедшие до нас из глубин прошлого, не могли возникнуть просто так, по воле жреца-фантазёра либо хитроумного вождя. Магия не рождается по прихоти одного человека, магия - отражение скрытых в нас сил. Сил, дарованных природой. А, значит, в каждой строчке этой тяжеленной книги, что с трудом удерживали мои руки, была искра смысла и целесообразности. И потом - терять было нечего. Почему бы и нет?
      - Обязуюсь каждый день звонить маме и прочитать всё собрание сочинений Льва Толстого, - щедро пообещала я. - А за это, Господи, позволь родиться моему ребёночку!
      С бородатым классиком, со школы вызывающим у меня стойкое неприятие, справляться оказалось просто, хотя и скучно. С матушкой было сложнее. С одной стороны, мы с ней находились в давней вялотекущей ссоре по поводу моего замужества и неподходящей Васиной кандидатуры, с другой стороны родительница требовала обязательного внимания к своей персоне. Наверное, в ней говорила ревность.
      После недели строго выдержанного расписания - звонок с вопросом о самочувствии ровно в девять вечера - матушка сдалась. Голос её потеплел, хотя по-прежнему продолжал сварливо перечислять Васины недостатки. Словарь же я отправила домой, опасаясь отыскать в нём то, что перечеркнет надобность моих обетов.
      Сын Алёшка родился чуть раньше срока. Худенький и не слишком активный. Но это уже казалось форменной ерундой на фоне самого факта его появления. Надо ли говорить, что с того момента жизнь мою прочно оплели гейсы.
      Я поначалу много размышляла: как же они работают? Строила теории, сочиняла объяснения, пока не сказала себе, что надо просто верить и не захламлять голову мусором абстрактных концепций. Может, по вере давалось мне то, о чём я просила.
      Я терпеть не могла овсянку, но давилась ею несколько недель подряд ради повышения Васиной зарплаты. Ради долгожданного ремонта лифта в доме я полгода пила чай только из зелёных чашек, и не оглядывалась через левое плечо для продвижения очереди в детский садик. Ради Алёшкиного здоровья я поклялась до первого его дня рождения преодолевать каждый день не менее десяти километров и в любую, даже самую гадкую погоду, в дождь, зной, снег и мороз наматывала, утирая слёзы с обветренных щёк и толкая перед собой коляску, круги по обезлюдевшим паркам и пустынным скверам. Безаварийная езда старушки "Киа" обошлась мне в сто пятьдесят выученных стихотворений, а переезд соседей-алкоголиков - в месяц занятий французским языком, который я когда-то начинала учить, да благополучно забросила.
      В какой-то момент меня осенило - гейс не уточнял вид обета! Никто не требовал мучений и жертв! Осознав очевидное, я решила рискнуть и, обратившись к небесам за помощью в приобретении бриллиантовых серёжек, пообещала каждый вечер слушать что-нибудь из классической музыки. Такой уговор был мне не в тягость, но в радость, я поигрывала на пианино и с удовольствием погружалась в романтические мелодии Брамса и Листа. Бриллианты же нарочно были выбраны как пример несбыточного желания. Да, и желание, собственно, было несильным - жила ж себе без алмазов столько лет и не страдала.
      Алёшенька, совершив со мной героический марш-бросок сквозь бурю и цунами, под звуки Мендельсона засыпал по-богатырски до самого утра и не тревожил ночью. Не знаю, как там драгоценности, а здоровый сон малышу был гарантирован.
      Однажды поздний звонок выдернул меня из постели. Смысл сбивчивого повествования моей матушки не сразу дошёл до меня.
      - Нина Витальна! - голосила она в трубку. - Нина Витальна, двоюродная тётка по бабушке! Завещание оставила! Людке квартиру, а остальное - тебе!
      Кто такая Людка я уточнять не стала, буркнула "Угу" и легла спать. А через день нотариус вручил мне шкатулку со старинными украшениями и потребовал вывезти библиотеку из десяти тысяч томов из старой тёткиной квартиры. Библиотека тоже отошла мне по наследству.
      Сережки с бриллиантами из заветной шкатулочки оказались некрасивыми, грубо сделанными, с плохо обработанными алмазами. Библиотека же состояла в основном из справочной литературы по химии и химической физике. А я поняла - желания должны быть чёткими и хорошо продуманными. А ещё - гейс работает и для приятных обетов!
      Есть одна вещь на свете, которой я не изменю ни при каких обстоятельствах. Она не надоела мне за добрые три десятка лет жизни и не надоест никогда. Это вишнёвый штрудель. Я могу лопать его бесконечно. Я уничтожила, наверное, тонны штруделей, но не наелась. Мысль о том, что наслаждаться неповторимым вкусом тающего пирога с терпкой вишней можно с пользой для дела, явилась ко мне не сразу, а явившись, ошарашила. Почему я была слепа? Почему не замечала очевидного?
      - Пусть ни одна беда, ни один несчастный случай, ни одна болезнь не коснётся моего сыночка, - я по традиции вознесла руки к небу, хотя, безусловно, жест мой был излишним и слишком театральным, - а взамен каждый вечер перед сном я буду съедать по кусочку вишнёвого штруделя!
      Наложив заклятье на ближайший год, я понеслась в магазин. Мешком замороженных полуфабрикатов забила всё свободное место в холодильнике, после чего принялась выпекать своё лакомство в промышленных масштабах. Я готовила сразу на неделю. В доме воцарился уютный вишнёвый дух достатка и покоя. Вася посмеивался над моими причудами, но пирог ел охотно.
      Сыну тогда стукнуло пять. Из пухлощёкого младенца он уже начал превращаться в задорного пацанёнка с обычными мальчишескими пристрастиями: футбол, велик, игровая приставка, рыбалка с папой.
      В начале декабря, в хмурый короткий день, занавешенный пеленой мокрого снега, моя закадычная подружка попросила присмотреть за её дочкой, ровесницей Алёшки. Мы практиковали с ней взаимные посиделки с чадами, когда кому-то надо было отлучиться по неотложным делам. Подружка сунула мне в руки Оленьку и унеслась в командировку.
      Время с детьми пронеслось незаметно. После бурных игр, небольшой потасовки, манной каши и пары мультиков я уложила обоих на один диван в большой комнате. Почитала вслух Карлсона, убаюкала и, облегчённо вздохнув, взялась за штрудель. Зажгла духовку, но отвлеклась на новости в интернете. Васина смена должна была кончиться заполночь, так что никто не поторапливал меня с ужином, не тянул вместе поболеть за неважно что на спортивном канале, не требовал выслушать обзор последних автомобильных новинок. Весь долгий вечер был мой, только мой!
      Ближе к одиннадцати я вспомнила, что до сих пор не поставила пирог. Сладко потянувшись и встав из-за компьютера, я направилась к начинающему раскисать штруделю, но тут же услышала тихий плач. Бросившись к ребятишкам, обнаружила, что хнычет Оленька.
      - Болит, - прошептала она. - Здесь болит.
      Девочка ткнула пальцем в живот. Я осторожно пощупала его и ужаснулась: напряжён и очень горяч.
      - Потерпи, - ласково сказала я. - Сейчас позовём доктора, он даст тебе хорошее лекарство.
      - Горькое?
      - Мы позовём детского доктора со сладким лекарством.
      Я кинулась набирать на телефоне 03 и дрожащим голосом описывать симптомы острого животика. Чужих болезней я боялась во сто крат сильнее собственных или Алёшкиных. Впрочем, сын не мог заболеть. Я оградила его крепко и надёжно - штрудельным гейсом.
      Оленька заплакала в голос.
      - Когда ждать скорую? - закричала я в трубку. - Ребёнку плохо!
      - Вызовов много, - ответил бесстрастный диспетчер, - к тому же снегопад. Ждите...
      Проснулся Алёшка и с испугом уставился на Олю. На лбу малышки выступала жаркая испарина, девочка сворачивалась клубком и поджимала ножки к груди. Судорожно всхлипывая, она извивалась, пытаясь найти удобную позу. Я не выдержала.
      - Снимайте вызов! - снова прокричала я дежурному. - Я сама отвезу! Больница рядом!
      Диспетчер ничего не успел мне ответить, потому что я уже бросила телефон и расталкивала сына:
      - Алёша, собирайся, повезём с тобой Олю в больницу. Я понесу Олю, а ты её вещи.
      Мой сын, вмиг ставший взрослым и серьёзным, послушно натянул спортивный костюмчик (штаны оказались надетыми задом наперед) и в хозяйственый пакет уложил Олину одёжку. Я же, укутав девочку в одеяло, поспешила к выходу, погасив напрасно раскочегаренную духовку.
      В машине, продираясь сквозь липкую буксующую хмарь, я вдруг поняла, что придётся нарушить мой гейс. Вишнёвый штрудель так и остался растекать на столешнице возле плиты. Ощутив предательский холодок безысходности, я в кровь закусила губу. До двенадцати есть ещё минут сорок. Ещё есть время вернуться и поставить этот чёртов штрудель. И дождаться скорой. А Оленька потерпит. Она не мой ребёнок. Моё дитя, выскочившее в декабрьскую непогоду в одной тонкой курточке, сидит, нахохлившись в непрогретом автомобиле и гладит по руке Оленьку, придерживая её на поворотах. Он не простудится, на его пути не сломается ни один светофор, его уберегут от заноса, он благополучно продерётсяся сквозь снегопад и вытянет на себе всех нас, потому что я до сих пор твёрдо держала своё слово. Но сегодня ночью ангел-хранитель сложит распахнутые над Алёшенькой крылья и коротко присвистнет, призывая судебных приставов. Он умеет быть жестоким, ангел-хоронитель.
      Я вспомнила, как пять лет назад, выбившись из сил, смалодушничала и сократила пробежку по парку до девяти километров. Несчастный километр! Жалкий паршивый километр! Десять минут быстрого шага! И последовавших десять дней страха и тревоги: температура, подскочившая до сорока градусов, не отпускала Алёшку, грызла изнутри, по капле высасывая силёнки, бесновалась в дьявольской пляске смерти. Муж плакал от бессилия, глядя на судороги крохотного тельца, а я, как одержимая, носилась вокруг больницы с шагомером, отсчитывая законные десять километров.
      Небеса дали мне шанс, поверили в моё раскаянье. Дадут ли его ещё раз? И какое мне дело до чужой девочки? Подруга сможет иметь ещё несколько таких девочек, а у меня больше не будет детей. Моя выстраданая кровиночка, выпрошенная, вымоленная радость - единственный стимул жить в этом смутном мире.
      - Мама, ты, что ли, плачешь? - спросил меня Алёша и сам шмыгнул носом. Оленька уже не рыдала - скулила, как подбитый на охоте зверь.
      - Нет, сынок. Глаза устали.
      - Меньше надо таращится в экран, - Васиными словами назидательно, но очень грустно и неуверенно, прокомментировал сын.
      Я встала в левый ряд, чтобы развернуться. У меня есть тридцать пять минут. Штрудель печётся двадцать минут, пятнадцать в запасе.
      Загорелся зелёный, но я так и не включила повортник. Я поехала прямо. В больницу. На душе у меня было тихо и покойно. Я знала, что делать.
      Очевидное лежит на поверхности, но глаза мои были закрыты. Я просто дура.
      - Господи, - торжественно произнесла я. - Помоги мне найти до двеннадцати часов ночи вишнёвый штрудель! Помоги мне съесть хотя бы маленький кусочек его! А я взамен обещаю... Взамен я обещаю спеть пять детских песен... Алёшка! Ты какую песню любишь больше всего?
      - Про человека, собаке друг.
      - Тогда подпевай!
      И я с чувством затянула, прислушиваясь, как мой мальчик подтягивает баском:
      - Человек - собаке друг,
      Человек - собаке друг.
      Это знают все вокруг.
      Это знают все вокруг.
      Он не лает не кусается,
      На прохожих не бросается...
      Мы старательно выводили про то, что на кошек ноль внимания и про блестящее воспитание, а я улыбалась и гадала, где именно ждёт меня штрудель? В кабинете главного врача больницы? В круглосуточной забегаловке рядом с приёмным покоем? Или в забытой кем-то коробочке с передачей больному? То, что пирожок найдёт меня, я не сомневалась. Ибо по вере даётся каждому, а моя вера елозила на заднем сиденье и с упоением вещала про то, что мы бяки-буки и сетовала, как выносит нас Земля.

    3


    Серпентина С. Ш-10 Старуха Шапокляк   8k   Оценка:8.00*7   "Рассказ" Проза

      Перед тем, как нажать кнопку звонка, они переглянулись и решительно вздохнули: как говорится, с Богом... то есть с чертом. Трель звонка прозвучала оглушительно резко, но только через минуты две за дверью послышались шаркающие старушечьи шаги, и дребезжащий голос пропищал:
      - Кто там?
      - Из собеса, - громко и твердо ответила Алевтина.
      - Полякова Светлана Сергеевна - вы? - подхватила Алина.
      - Я, я, - пропищала старуха, и принялась отпирать многочисленные замки. - Проходите, только простите - у меня неубрано.
      
      Полякова провела нежданных гостей на кухню, где предложила им чаю.
      - Пожалуй, выпьем, - снизошла Алевтина, ловко подмигнув подруге: все идет как по маслу. Пока Полякова медленными движениями наливала в чашки заварку и кипяток из чайника, гости рассматривали ее не без любопытства.
      
      Соседи по этажу, недолюбливавшие Светлану Сергеевну, прозвали ее старухой Шапокляк, хотя она не делала никому ни больших, ни малых гадостей, если не считать, конечно, гадостью регулярное подкармливание дворовых собак и котов. Внешне это была маленькая, худенькая старушка с яркими голубыми глазками на высохшем и морщинистом личике. Глазки сияли добротой и наивностью, как у людей, которые то ли прожили жизнь в оранжерейных условиях, то ли страдают провалами в памяти и не помнят ни зла, ни обид, ни обмана. И в душе Алевтины, давно огрубевшей и очерствевшей, на миг шевельнулось что-то похожее на жалость. Но только на миг.
      
      - Меня зовут Екатерина Александровна, - представилась она вымышленным именем, - а это - Юлия Валериевна.
      - Очень приятно, - закивала головой старуха. - Очень, очень приятно! А сахар сами себе насыпьте по вкусу.
      - Мы к вам вот по какому делу. Вы внесены в списки одиноких пенсионеров, которым наша мэрия в связи с приближающими праздниками выделила помощь: возможность приобрести продукты питания по оптовой цене, - медленно и чуть ли не торжественно сказала Алевтина.
      
      - Сахар - по 4 гривны, гречка - по 3 гривны кило, - подхватила Алина. - А вот и список, - она вытащила из пластиковой папки, которую держала в руке, смятую бумажку и помахала перед носом старухи. Как и рассчитывали дамы, Полякова не стала в нее всматриваться, приятно возбужденная возможностью экономии, огромной в ее скудном бюджете:
      - Ой, как дешево! Почитай, даром. А сколько... в одни руки отпускают?
      - Сколько хотите, Светлана Сергеевна! Точнее, сколько у вас денег есть...
      - У меня вчера пенсия была, - гордо сказала старуха, явно обиженная подозрением в неплатежеспособности.
      - Еще можно картошку приобрести, 50 гривен - десятикилограммовый мешок. Все продукты вам домой доставят.
      
      - Ой, как хорошо! Только ... сколько же это взять?
      Старуха погрузилась в размышления, а гостьи тем временем отхлебнули чая, который оказался весьма недурен.
      
      - Картошки - два мешка, а сахару и гречки беру по 10 кило! - наконец разродилась решением старуха. - Сколько ж это будет?
      - Аккурат 170 гривен, - мгновенно выдала результат Алевтина, считавшая как калькулятор, и демонстративно взглянула на часы: - Если будете расплачиваться сейчас, то поспешите, нам еще 10 квартир обойти.
      
      - Сейчас, сейчас, - засуетилась старуха, и, к легкому удивлению дам, полезла в стоявшую посреди старого буфета массивную супницу. Все оказалось еще проще, чем они думали.
      
      Полякова отдала им 170 гривен, несколько раз пересчитав замусоленные купюры, гостьи допили чай и стали прощаться.
      - А когда продукты привезут?
      - В понедельник, - не моргнув глазом, ответила Алевтина. - Не выходите никуда, будьте целый день дома.
      
      - Да я и так дальше двора не хожу... - принялась оправдываться старуха, разумеется, провожавшая своих гостий до двери. Она уже открыла первый замок, когда Алина вдруг обнаружила, что забыла на кухне свою пластиковую папочку, и с улыбкой пошла за ней, а Алевтина тем временем забросала старуху вопросами, не давая опомниться:
      
      - Вы, наверно, воевали? Нет? Работали в тылу? Да, труженики тыла внесли огромный вклад в Победу... Замужем были?
      - И не раз, - кокетливо улыбнулась старуха Шапокляк.
      - Вы, наверно, красавица были... До сих пор заметно.
      - Ой, неужели заметно? Вы мне льстите...
      - Нет, что вы. Глаза у вас красивые, - несла уже какую-то околесицу Алевтина, начиная нервничать. Куда запропастилась эта идиотка? Забрать деньги из супницы, сколько б там не лежало - дело десяти секунд. А если старуха что-то заподозрит и попрется на кухню? Но Полякова, похоже, забыла о существовании второй гостьи и принялась рассказывать, как в 1957 году ее добивался в Гаграх народный артист.
      
      - Красавец, красавец! Аристократ! Из тех, - старуха многозначительно посмотрела на Алевтину, терявшую терпение. Твою мать, что происходит? - Когда он входил в ресторан, официанты выстраивались в шеренгу! Он мне говорил: "Жанна, ты будешь моей или ничьей!"
      - Как... Жанна? - вдруг вникла в лепет Алевтина. - Вы же Светлана Сергеевна?
      - Ах, я всегда не любила свое банальное имя... и называла себя Жанной. Вы что-то побледнели, милая? Вам дурно?
      У Алевтины то ли от волнения, то ли по другой причине внезапно начало темнеть в глазах. Она еще успела провести рукой по ледяному лбу и пробормотать:
      - Да, мне что-то... - и отключилась, с грохотом свалившись к ногам старухи.
      
      Очнулись мошенницы спустя несколько часов от холода: погожий осенний день перешел в промозглый темный вечер.
      - Где мы? - протянула Алевтина, приподнимаясь и недоуменно оглядываясь по сторонам. Справа был поросший травой пустырь, слева смердела груда мусора. За пустырем одинокий фонарь освещал приземистый ряд гаражей.
      - Не знаю, - простонала Алина. - Как голова раскалывается!
      - И у меня! Слушай, как мы тут оказались?
      - Не помню!
      - И я не помню!
      Окончательно придя в себя, дамы обнаружили, что на их руках больше нет золотых колец, в ушах - серег, а в бумажниках - денег.
      
      - Алка! - завопила Алина, - я поняла! Нас опоили и ограбили!
      - Твою мать, - отозвалась ее товарка, - вспомнить бы кто! Я бы своими руками его... - но чтобы сделала судимая за мошенничество Алевтина Андреевна Свириденко с человеком, который лишил ее ювелирных украшений на 3400 гривен, а также наличных денег на сумму 260 долларов и 950 гривен, так и осталось неизвестным, потому что в этот момент ее согнуло пополам и вырвало. Через минуту Алина последовала ее примеру.
      
      
      Пока дамы блевали возле мусорной кучи, в квартире старухи Шапокляк разворачивались события, заслуживающие того, чтобы их видеть. За тем же столом в той же кухне, где так неудачно выпили чаю "работницы собеса", сидели теперь двое молодых, коротко стриженых ребят: суровое выражение их лиц скрашивали ярко-голубые добрые глаза. Напротив сидела и улыбалась детской, наивной улыбкой Светлана Сергеевна. Снова пили, но уже не чай, а водку.
      - За тебя, бабушка! - поднял рюмку старший из молодых людей. - За твою светлую голову. И доброе сердце.
      - Спасибо, и спасибо, что зашли, - ответила бабушка и залпом опрокинула водку. - Эх, налей мне еще. Хорошо пошла беленькая.
      - Люблю смотреть, как ты пьешь, - подмигнул второй юноша. - Умеешь ты это дело.
      - Что ты хочешь, - заметила старуха Шапокляк, - десять лет лагерей - не шутка. А потом - поселение...
      - Кстати, я давно хотел тебя спросить, а за что ты сидела?
      - За убийство, Сашенька, за убийство. Но давай не будем о мрачном, вечер-то какой славный. Налей мне еще, внучек...

    4


    Алексеева-Минасян Т.С. Ш-10_Для тебя, мой гений...   16k   "Рассказ" Фантастика


    Татьяна Минасян

      

    Для тебя, мой гений

      
       Когда мы с тобой только начали встречаться, обо мне говорили, что я - расчетливая хищница, разглядевшая в бедном студенте-разгильдяе талант и решившая к нему примазаться. Говорили, будто бы я уже тогда надеялась, что ты станешь знаменитым и богатым, а я смогу прибрать к рукам твои гонорары. Что ж, доля правды в этих сплетнях была! Я действительно уже тогда, впервые увидев тебя, впервые прослушав и просмотрев ту светомузыкальную композицию, с которой ты поступал на наш факультет, поняла: передо мной гений. Настоящий гений. Только гений мог создать такое сочетание высоких нот со светлыми и теплыми оттенками и низких - с темными и холодными. Только у гения все эти ноты и цвета могли иметь такой тонкий фруктовый аромат!
       Но мне вовсе не нужны были от тебя ни деньги, которых у тебя в ту пору и не было, ни слава. Я увидела перед собой не раскрытый, но подающий огромные надежды талант и поняла, что у меня появилось предназначение, смысл жизни. Поняла, что именно мне предстоит помочь тебе развить твой дар, стать твоей музой. Поняла, что люблю тебя и твою светомузыку.
       И я стала действовать. С первого дня нашего знакомства все, что я делала, помогало тебе творить. Ты добивался меня почти два года, дарил мне огромные букеты цветов, лазил в окно в нашем общежитии, пел под этим окном серенады и ночевал в полиции за нарушение порядка. А я оставалась холодной и надменной, за что меня называли бесчувственной стервой. Меня уговаривали пожалеть тебя и либо ответить на твои чувства, либо окончательно дать тебе отставку, а я продолжала тебя мучить. Меня называли роковой женщиной, из-за которой "наивный мальчик", то есть, ты, загубит свою жизнь. Но на самом деле ты сочинял из-за меня музыку, оттачивал свое мастерство. Именно в те годы ты написал композицию "Багровая горечь", именно тогда придумал "Молочный шелк", именно благодаря моей неприступности появилась на свет "Соната с запахом сирени", которую потом поставили в университетском концертном зале и которая имела такой громкий успех!
       Потом ты начал злиться на меня за мои недоступность и кокетство - результатом этого стало "Злое золото". А еще чуть позже я, наконец, ответила тебе взаимностью - и ты написал "Взрыв шампанского в невесомости". Знал бы ты, чего мне стоило столько времени ждать, изображая равнодушие к тебе! Но наградой за мое терпение был "Взрыв", который поставили в Филармонии и после которого ты, молодой пятикурсник, стал известен на весь город.
       "Взрыв шампанского" стал твоей дипломной работой, и ты защитил ее на "отлично". Но за ним вскоре последовали "Бархат зеленой листвы" и "Жемчужная пена", "Синее пламя" и "Звездный вальс". Мы с тобой были вместе, и ты был счастлив. После каждого ужина при свечах, после каждой прогулки по морскому берегу, после каждой страстной ночи ты писал. Я забросила собственный диплом и поиски работы - мне было не до того. Мне нужно было вдохновлять тебя на новые композиции. Хотя тогда, в то прекрасное время, это было нетрудно. Ты готов был сочинять для меня и сочинял замечательные вещи - добрые и светлые, вселяющие в людей надежду и веру в себя, радость и оптимизм.
       Конечно, тебя заметили и ты начал получать заказы на композиции к праздникам - не так часто, как хотелось бы, но это было лучше, чем ничего. И разумеется, писать в любое время, а не только когда этого хочется, оказалось тяжелее. Ты уже не так легко сочинял, у тебя все чаще проскальзывали в разговоре фразы о том, что творить на заказ могут только ремесленники, а талантливым композиторам нужно ждать вдохновения. Многие наши коллеги на этом этапе бросали творчество, зарывали свой дар в землю. Но тебе это не грозило. Ведь твоим вдохновением была я.
       Ты был не особо доволен, когда я внезапно увлеклась экстримом и стала таскать тебя то в клуб дайверов, то на парашютную вышку, то на стрит-рейс. Хотя мне было намного хуже! Ты не знаешь, но на самом деле я всегда до ужаса боялась высоты, не намного лучше относилась к глубине, да и за рулем чувствовала себя не очень уверенно. Но тебе нужны были сильные впечатления, нужен был адреналин, и я перестала бояться, победила свои страхи. А ты победил свой первый кризис и написал "Звон на закате".
       Но не думай, что я любила только твое творчество, нет! Когда ты болел, когда умирал после той операции с плохо приживающимся чужим сердцем, я прорывалась к тебе в больницу и плакала у тебя в палате, потому что не могла потерять тебя, именно тебя, а не твои мелодии. И когда ты выздоравливал, а я кормила тебя с ложки и расчесывала твои длинные волосы, я заботилась только о тебе, я даже не вспоминала о композициях. Это уже после, когда тебе разрешили вставать, и мы вместе ходили по тому длинному больничному коридору, мне пришла в голову мысль, что твою болезнь тоже можно использовать для вдохновения, и я намекнула тебе на это. А ты понял намек, попросил привезти тебе мини-синтезатор с наушниками и к моменту выписки сочинил "Вершину боли". Ее ставили в концертных залах несколько раз, и гонораров за это хватило, чтобы оплатить твою операцию и раздать все долги, в которые мы тогда влезли.
       А потом оказалось, что ты слишком привык к обезболивающим в больнице и больше не можешь без них обходиться. Ты мог творить, только выпив капсулу с этой дрянью, и я не знала, что мне делать. Я выкидывала в мусороутилизатор твое лекарство, подменяла его пустышками, находила твои тайники и снова все выбрасывала, грозилась сдать тебя наркологам, грозилась уйти. И рыдала по ночам от того, что собственными руками убиваю твой талант, что без моего вмешательства ты смог бы написать еще много прекрасных вещей, прежде, чем окончательно утратишь все желания, кроме одного - получить лекарство.
       Но ты бросил таблетки и стал писать еще лучше, еще красивее, чем раньше. Может, более пессимистично, но хуже от этого твои композиции не стали. Я опять победила.
       Потом была наша свадьба, на которую я тоже согласилась не сразу, чтобы ты создал еще одно произведение. Было наше первое и единственное путешествие на Красное море, в котором уже я одна предавалась рискованным развлечениям, а ты волновался за меня, сердился, требовал, чтобы я пообещала угомониться - и писал, писал, писал. Это был самый плодотворный период в твоем творчестве.
       Но когда мы вернулись домой, почти ничего из написанных на море композиций не удалось пристроить, да и заказов тебе стали делать еще меньше. И в конкурсах ты перестал побеждать, и даже самые известные твои композиции показывали на концертах все реже. Я думала, что ничего страшнее пересадки сердца и зависимости от лекарств быть не может, но оказалось, что я ошиблась. Твой первый по-настоящему серьезный творческий кризис был гораздо более тяжелым испытанием и для тебя, и для меня. Я знала, как помочь тебе сочинять, когда ты хочешь творить, но тебе, по каким-то причинам, трудно это делать. Но как заставить писать светомузыку того, кто не желает писать? Этого я не умела, этому мне еще только предстояло научиться.
       Я по сто раз на дню повторяла, что верю в тебя и что только ты сможешь написать композицию, которая привлечет всеобщее внимание. Ты слушал и, в конце концов, создал трилогию "Белый, красный, черный". Но критика приняла ее в штыки, и ты опять впал в депрессию. Я брала тебя на слабо, подзадоривала и сравнивала - не в твою пользу! - с другими светокомпозиторами. Ты возмущался, обижался на меня, разбил свою любимую чашку, дулся несколько дней - и придумал "Журчащий ручей". Однако эта вещь заняла последнее место на конкурсе, и ты заперся у себя в кабинете, отказываясь от еды. Мне пришлось достать из кладовки один из наших старых синтезаторов и попытаться сочинить что-то самой, хотя я не писала светомузыку со времен учебы. Ты услышал созданные мной звуки, вышел посмотреть на мигающие цветные огни и начал давать мне советы. И мы создали ее вместе, нашу "Ласточку над морем". Единственное твое произведение, в котором у тебя был соавтор. Хотя на самом деле - единственное, в котором этот соавтор был официально назван. Ведь я многое правила и в других твоих вещах.
       После "Ласточки" тебя снова начали замечать. Ты творил дальше, творил не менее талантливые вещи, чем раньше, но твоя уверенность в собственных силах таяла на глазах. Все чаще слышала я от тебя вопросы "Зачем это все?", "Какой смысл в светомузыке?", "Какой вообще смысл в искусстве?", все чаще ты говорил, что все мелодии и все сочетания цветов и запахов уже давно были использованы первыми светомузыкантами, что ты и твои коллеги теперь только повторяете старые приемы...
       Как раз тогда я попала в аварию. И несмотря на боль, первой моей мыслью, когда я очнулась, было: "Это поможет моему любимому забыть о глупостях, это вдохновит его на новые творения!" Мне действительно было плохо, но для тебя я немного преувеличивала опасность своих переломов, перед тобой делала вид, что мне еще хуже. Ты должен был думать только обо мне, переживать только из-за меня. Так и случилось. Я хорошо тебя напугала, и к моему возвращению из больницы домой у тебя была готова "Хрупкая соната".
       И еще два года бесконечного счастья подарила нам с тобой судьба. Ты творил сам, без моей помощи, и я так надеялась, что это уже навсегда, что моя миссия выполнена и ты теперь будешь до глубокой старости сочинять светомузыку, не зная сомнений. Наивная! Новый кризис уже приближался. Тебя снова стали меньше слушать, и все повторилось точь-в-точь, как в первый раз. Ты опять объявил, что тебе стало не интересно писать и что ты хочешь заняться каким-нибудь простым, не творческим и приносящим больше денег делом. Ты спросил, буду ли я любить тебя, если ты бросишь светомузыку. Конечно, я поклялась тебе, что буду, пообещала, что мое чувство к тебе не изменится, чем бы ты ни занялся, и это было правдой. Но кое в чем я тебя обманула. Или, вернее, кое-что я не договорила. Я не сказала, что если ты бросишь писать, я перестану любить себя. Ведь тогда окажется, что я - никуда не годная муза.
       Все те приемы, которые так хорошо сработали у меня в прошлый раз, теперь на тебя не действовали. Ты считал, что я напрасно горжусь тобой, ты готов был согласиться, что другие светокомпозиторы пишут лучше тебя, ты не хотел сочинять со мной в соавторстве. Пришлось пусть в ход более радикальное средство...
       "Танец сигаретного дыма" запретили после первого же концерта за пропаганду нездорового образа жизни, нам пришлось раскошелиться на штраф и в очередной раз отказаться от отпуска, но свое дело эта композиция, которую я с таким трудом уговорила тебя написать, все-таки сделала. Ее стали слушать подпольно по всей стране, ты из забытого всеми "когда-то популярного в определенных кругах композитора" превратился в "жертву кровавой цензуры", о тебе снова заговорили, тебе опять начали предлагать написать что-нибудь на заказ. Были новые конкурсы и фестивали, где ты выходил в финал, но до призовых мест не дотягивал. Были хвалебные или хотя бы не слишком разгромные статьи известных критиков.
       Но я уже не расслаблялась. Мне теперь было ясно, что быть спутницей жизни гения - значит, навсегда забыть, что такое покой. Одаренный человек никогда не перестанет сомневаться в себе, считать себя бездарностью и мечтать "все бросить и зажить нормальной жизнью". И я знала, что через год, или пять, или десять лет ты опять скажешь мне: "Прости, но я хочу оставить светомузыку".
       Это случилось через три года. И мне сразу стало очевидно, что теперь все по-настоящему серьезно. Ты сказал, что решил бросить писать, и сказал это совершенно спокойным, рассудительным тоном. Это был не эмоциональный порыв, не обида на зрителей, не оценивших тебя по достоинству, не усталость после создания сложной композиции. Это было твердое и взвешенное решение человека, которому надоела его работа. Теперь я не смогла бы переубедить тебя, ни устроив тебе скандал, ни приведя логические аргументы против твоего решения. Невозможно заставить человека делать то, чего он не хочет.
       Но его можно снова заставить захотеть что-либо делать. И у меня уже давно, после первого твоего кризиса, было приготовлено на такой случай еще одно средство. Самое сильное. Последнее.
      
       В небольшой прокуренной кухне сидели друг напротив друга двое когда-то очень близких и дорогих друг другу людей. Мужчина и женщина.
       На столе между ними стояла пепельница с горой окурков, две чашки, полные черной кофейной гущи, и два бокала, на дне которых виднелись остатки тягучего красного вина. Они долго разговаривали о разных делах, не представляющих для них никакой важности. Но теперь настало время для главного разговора.
       - Я ухожу от тебя, - тихо, но твердо сказала женщина. Мужчина вздрогнул и в первый момент как будто бы не понял, о чем речь.
       - Уходишь? Куда? То есть... почему?
       - Я ухожу, потому что ты мне надоел, - каждое слово женщины было хлестким, как пощечина. - Надоело твое нытье. Ты - тряпка. Ты - неудачник. Ты никогда не создашь ничего стоящего. Ты способен только жаловаться на жизнь и страдать из-за того, что тебя не любят зрители. Такой мужчина мне не нужен.
       Он слушал, с каждым ее словом все сильнее вцепляясь пальцами в крышку стола. Лицо его раскраснелось, в глазах вспыхнула ярость, и в какой-то момент женщина была уверена, что сейчас он вскочит и ударит ее. Но он сдержался.
       - Ты имеешь право уйти, - ответил он почти спокойно. - Мне жаль, но... ты имеешь право, да. И я всегда буду благодарен тебе за все, что ты для меня сделала.
       Женщина молча кивнула, а потом встала из-за стола и прошла в одну из захламленных комнат. Оттуда она вышла с небольшим чемоданом и, не глядя на выскочившего вслед за ней мужчину, направилась к входной двери.
       - Послушай! - крикнул он ей вслед. - Если все-таки..?
       - Нет, - отозвалась она, не оборачиваясь, и захлопнула за собой дверь.
      
       Конечно, я рисковала! Конечно, ты мог покончить с собой, или спиться, или стать наркоманом, и тогда я была бы виновна в твоей смерти. Но я хорошо изучила тебя за все эти годы. Я знала, что вероятность такого исхода крайне мала. Знала, что, скорее всего, после того, как я уйду, ты сядешь за синтезатор.
       Так и случилось. Я не знаю, с какими чувствами ты тогда сочинял. Может быть, ты хотел забыться в творчестве, отключиться от реальности, в которой у тебя больше не было любимой женщины. Может быть, ты желал вернуть меня, написав гениальное произведение, или, наоборот, стремился написать лучшую в твоей жизни вещь, чтобы отомстить мне, доказать, что ты - не неудачник и умеешь не только ныть. Или ты ждал, что я, узнав о твоем успехе, попытаюсь вернуться - чтобы ты мог с полным правом гневно прогнать меня? Я не знаю.
       Все, что мне известно - это то, что после того, как я тебя покинула, ты сел творить. И создал ее. "Солнечную симфонию". Лучшее из твоих произведений. Лучшую в мире светокомпозицию.
       Теперь обо мне до конца моей жизни будут говорить как о "жене, недостойной гения". Будут со злорадством рассказывать, что я посчитала тебя исписавшимся и ни на что не способным и ушла, чуть-чуть не дождавшись твоего главного успеха. Будут радоваться за тебя, что я оказалась такой нетерпеливой - иначе прибрала бы к рукам все твои гонорары и Люшеровскую Премию, которую ты сейчас летишь получать в Швейцарию за свою последнюю симфонию.
       А мне все равно, что обо мне будут думать. Я ведь знаю, как все было на самом деле. Знаю, что сделала ради тебя все, что было в моих силах. Знаю, что выполнила свое предназначение.
      

    СПб, 2013


    5


    Diamond A. Ш-10: Чайки померкшего "Хай Энда"   7k   "Рассказ" Мистика


       Чайки померкшего "Хай Энда"
         
       Ты - мешок для мусора. Сам по себе довольно полезный, вмещаешь пару вёдер отходов. Прочный, хоть и дешевый. Тебя вынимают из контейнера и бросают в огромный помойный бак. Теперь и ты - мусор. 
       Тебя отвозят на свалку, где самое место для черного мешка, набитого консервными банками и прочими пустотами. Ты лежишь в груде безголовых барби и раненых прокладок, полагая: "Хуже быть точно не может".
       Свалку поджигают. Она горит так эстетично и медленно, что можно успеть спастись или замереть в оргазме. Но тяжесть отбросов внутри не позволяет.
       Как не позволяет оформить заказ неторопливая официантка, снующая от столика к столику с винтажным блокнотом, исписанным чужими пожеланиями.
       Салат с тунцом. Без майонеза. Без соли. Без излишеств.
       Кофе без кофеина.
       Сливки без жира.
       Патологическая страсть к повседневным обрядам - то немногое и почти всегда интимное, чем гордятся посетители "Хай Энда".
       Я достал телефон и набрал сообщение, сбросив звук клавиатуры до нуля: "Дорогая Ким. Чайки притихли. Они, должно быть, поняли, что ты уехала, а потому с презрением поглядывают на мой столик, паря над пристанью, которой я отныне не восхищаюсь из окна".
       На сером, готовом рассыпаться каплями ватине голодные птицы становились белее, а их крылья исчезали на фоне прибрежных туч. Казалось, всё больше чаек кружило в окрестностях Новой Шотландии, предоставленной мне грубо размытым временем.
       Входная дверь скрипом встречала очередных клиентов.
       Гамбургер без латука. Без витаминов. Без клетчатки.
       Фри без крахмала.
       Джон без Йоко.
       Когда послышался тонкий сигнал, погасший эхом в кармане, я вновь написал тебе: "Дорогая Ким. Я с восторгом наблюдаю за тем, как чайки разбивают моллюсков о камни. Прочные раковины разлетаются осколками по линии берега и тонут в невыносимо стылых волнах Кол Харбор. Наши Джейми и Лисбет могли бы поранить ноги об острые крупицы раздробленных каури".
       Несчастные моллюски с чудовищным хрустом рыдали в моей голове.
       Треск их панцирей наполнял пристань особенным звуком. Шум Атлантики поглощал редкий клёкот, но всегда упускал это скверное стаккато, обращая в диссонанс невозможную гармонию.
       Официантка в зеленом фартуке, испачканном горчицей, едва ли не в танце кружила меж громких дальнобойщиков, то и дело хватавших её бедра венозными руками. Она смеялась, потому что хотела стать их лучшей подругой. Флирт и эротика даже в кончиках пальцев.
       Но пиво без алкоголя. Без газа. Без бутылки
       Глаза без ресниц.
       Счет без чаевых.
       Затухающий писк в потертых джинсах подсказал - пора отвечать: "Дорогая Ким. Пару дней назад я встретил твоего инструктора - мистера Бейли - в "Хай Энде". Он показался мне достойным человеком, не лишенным благородства и знания дела, которому обучал тебя три долгих месяца. Он просто не мог ошибиться и оставить тебя посреди мегалита бездушного песчаника".
       Юная леди с шариковой ручкой и беспощадно скудным окладом обратила на меня внимание. Её фигура почти ринулась ко всем скорбям, что чернили моё лицо, ведь она понимала: забота официантки - единственное, что может хоть как-то залатать массивные дыры в долговой пелене померкшей забегаловки отца. Наверное, девочка решила, что именно её безразличие так омрачило мой вид. В перезвоне пивных кружек, тарелок и ножей, лязгавших по фарфоровой посуде времен Тихой революции, наконец появился субтильный шанс получить то, зачем я пришел. Пусть и позже остальных.
       Сигареты без никотина. Без фильтра. Без смысла.
       Маска без кислорода.
       Обрыв без забора.
       "Дорогая Ким. Моё сердце - свалка. Оно отчаянно перекачивает отравленную кровь, оставляя в себе части Импалы, сгоревшей вместе с детскими креслами. Подобно чайкам, я бросил тебя на камни, решив, будто всегда нужно играть в обиженного любовника, точно вымаливая извинения за проступок, который ты не совершала. А теперь кладбище моллюсков - мой второй дом. Поворот на тридцатое шоссе - моя колыбель Иуды".
       - Будете заказывать?
       Смущенная собственной медлительностью, девчушка покраснела так, словно от моего аппетита зависит вся её жизнь. Это какая-то извращенная, но неизбежная логистика ощущений, ими полнится мой небогатый рацион. В необъятности одной секунды я успел отказаться от плана и стать его эпигоном вновь.
       - Записывайте.
       Лодка без дна. Без вёсел. Без пристани.
       Сожаления без конца.
       Аллергия без эпинефрина.
       - Сэр?
       - Креветки без соуса. Без панцирей. Без обжарки.
       - Всё?
       - Да. И побыстрее, милая. У меня свидание.
       - Ну, как только...
       - Иди.
       "Дорогая Ким. Я, как и любой в "Хай Энде", оставил пожелание той официантке. Меня возбуждает мысль, что вот так запросто можно заказать самоубийство, не прибегая к варварским методам, которыми терзают свои тела безобразные вдовцы или родители, проигравшие родных детей. Быть может, сейчас я - тоже моллюск, и мне ничего не остается, кроме как рухнуть с утёса, чтобы избавиться от боли без симптомов".
       Патологическая страсть к повседневным обрядам. Это убьет тебя.
       Патологическая страсть к повседневным утехам. Это убьет тебя.
       Вдоль пирса вспыхнули фонари, которых так не хватало на тридцатом шоссе. Даже если я и занимался самоутешением, то лишь затем, чтобы не признаваться себе: клятвы и обещания стоят примерно столько, сколько стоят сырные шарики без панировки.
       Меню без цен. Без обложки. Без страниц.
       Дом без двери.
       "Дорогая Ким. Тогда мистер Бейли сказал, что у тебя талант. Наверное, он был прав. И, в таком случае, я вынужден поддаться раздражающе правому разуму, утробно изрыгающему самую поганую истину. Ты намеренно свернула в пропасть. Но кого ты спасала?"
       "Хай Энд" зазвучал старым фортепиано, за которым сидел какой-нибудь бродяга. Позже он отправится мыть посуду в дорогих ресторанах, или богатая, но одинокая мисс предложит ему золото в обмен на несколько ночей в роскошном будуаре.
       Владение без обладания.
       Я трусливо стягивал усилия. Чайки по-прежнему охраняли пристань, совершая нечастые полёты к воде и мелькая в тусклом свете фонарей, озаривших крохотную часть твоего некогда любимого Галифакса. Забегаловка пустела. Я вытащил твой мобильный из кармана и положил рядом с блюдом.
       "Дорогая Ким. Пренебрегая этикетом, которому ты неизменно следовала, я проглотил увесистую горсть креветок. Ты знаешь, чем это закончится. Ты знаешь, что патологическая страсть к запретам, в конечном счете, убивает. И ты знаешь, что не так уж и глупо отказаться от страданий, пока есть возможность. Кому нужен Чарли без Ким?"
       Удушье сдавило грудь в момент, когда твой телефон принял последнее сообщение, утонувшее приглушенным сигналом в теряющем сознание "Хай Энде".

    6


    Святой П. Ш-10: Экзорцист Василий   11k   "Рассказ" Проза, Мистика, Юмор


    Экзорцист Василий

       Вы когда-нибудь сталкивались с призраками? Не с безумными выдумками художников по спецэффектам, которые и чайник-то не всегда могут сделать похожим на чайник, не с литературными кентервилльскими привидениями, заменяющими кровь краской, а с самой что ни есть настоящей посмертной сущностью? Смотрели ли вы когда-нибудь в глаза своему страху и чужой эктоплазме? Ощущали ли вы на своей коже ледяное дыхание потустороннего мира, сравнимое разве что с беспощадным морозом холодильника "Зенит", у которого оторвана дверца? Вступали когда-нибудь в контакт... участвовали... привлекались... Простите, это уже другая анкета.
       Итак, героиня этой истории, Людочка, на своем опыте познала всю сомнительную прелесть близких контактов с духами.
       Людочка всегда мечтала о квартире. Да что там, светлый образ будущих собственных квадратных метров преследовал её во сне и наяву. И вот, заполучив хорошо оплачиваемую должность главного бухгалтера, наша героиня смогла-таки осуществить заветную мечту: взяла кредит и купила скромную однушку на окраине города. Надо сказать, квартирка была так себе: в меру ободранная, прожившая без ремонта добрых тридцать лет, с дышащей на ладан сантехникой и совсем уж угрожающе высовывающейся из стен проводкой. Но Мила была рада и такой.
       Казалось бы, живя в съемной квартире много барахла не накопишь при всем желании, но Людочка поднапряглась и совершила невозможное: на залежи её вещей с ужасом взирали даже многоопытные грузчики. Старая квартирка, однако, с честью вынесла предложенное ей испытание, и, то ли поднатужилась, открыв в себе пятое подпространство, то ли просто оказалась просторнее, чем кто-либо мог представить, но все, нажитое непосильным Милочкиным трудом, вместила.
       Наметив на завтра список необходимых дел, Людмила решила, что имеет полное право на отдых.
       ...Представьте себе следующую экспозицию: томная летняя ночь, пустая квартира, расправленная кровать и безмятежно раскинувшаяся на ней девушка с планшетом, заинтересованно внимающая кровавым дракам, перестрелкам и прочим погоням людей за людьми, людей за нечистью, а еще чаще - нечистью за людьми. Мирный ночной отдых, в конце концов, у всех свои способы расслабляться, не нам их судить...
       - Извините, - застенчиво раздается над ухом Милы. - Вы не могли бы чуть-чуть повернуть? Мне плохо видно...
       К чести Людочки, следует признать, что заходиться в истерическом визге она не стала. Будучи девочкой собранной и рассудительной, Людмила подняла глаза, стараясь сначала рассмотреть источник прозвучавшего пожелания. А посмотреть там было на что, уж поверьте! Начнем с того, что обладатель интеллигентного голоса самым натуральным образом висел на гардине. Ладно бы он делал это с целью отжиманий, или с какой иной спортивно-интимной целью, но нет! Короткая висельная петля, общий нездорово-синеватый вид, высунутый язык и спаниельи-добрые глаза завершали картину классического удавленника.
       - Здравствуйте, - вежливо махнул он ножкой, потому как руки были связаны за спиной. - Вы уж извините, что я так невежливо вас прервал, но вы повернулись, а мне тоже было интересно, чем там все закончится...
       - А... да-да, конечно! - Мила с предельной аккуратностью положила планшет на кровать, так, чтобы нежданному собеседнику все было прекрасно видно. - А я тут... отойду...мне надо... - и пулей вылетела не то что из комнаты, а из квартиры. Чтоб уж наверняка.
       Чуть отдышавшись и вновь обретя способность мыслить, Людмила изучила собственное неглиже и поняла, что в подобном виде в подъезде долго не простоишь. Пораскинув мозгами еще немного, девушка приняла единственное, и, как ей тогда показалось, логичное решение: осторожно приоткрыв дверь и убедившись, что больше никаких подозрительных удавленников с изощренно-киноманскими пристрастиями в коридоре не обретается, она быстро схватила с вешалки летнее пальто, сумочку, впрыгнула в туфли, и рванула к ближайшей подруге.
       А гениальная идея обратиться к специалисту являлась прямым результатом употребления внутрь коньяка вперемешку с ликером. После долгих поисков газеты, перемежаемых то просмотром неожиданно найденных фотографий, то горячим обсуждением бывших бойфрендов, которые все поголовно козлы... и даже удавленники - и те козлы... В общем, газета нашлась уже под утро.
       Разнообразные колдуны и экстрасенсы обретались в разделе "Услуги", сразу за предложениями интим-знакомств и акупунктуры на дому иголками заказчика в те места, куда пожелает заказчик.
       - И кто нам нужен? - спросила Людочка. После ночных потрясений глаза разбегались так, что их приходилось удерживать.
       - Специалист широкого профиля, - твердо ответила подруга, разглядывая объявления "Мужей на час" - все виды строительных, электро- и сантехнических услуг. Интим не предлагать. А если уж очень хочется, то звонить по телефону ниже.
       Людочка тоскливо почувствовала, что теряется среди всех этих "стопроцентных бабушек" и "многоколенных черно-бело-лиловых колдунов с лицензиями почетных астральщиков".
       - Вот! - подруга торжественно проткнула газету остро заточенным когтем.
       Выбранное научным методом тыка объявление подкупало своей простотой и даже в некотором роде аскетичностью. "Профессиональный экзорцист. Изгоняю бесов, демонов, барабашек, привидений, крыс, муравьев, тараканов, троянов, червей, лицензионное ПО. Гарантия".
      
       ***
      
       Профессионального экзорциста Милочка ждала в собственной свежекупленной квартире. По его заверениям, днем девушке там ничего не угрожало. Малоуспокоенная этим заявлением Людочка, ждала звонка в дверь так, как не ждала даже пятидесятипроцентных скидок на прошлогоднюю коллекцию "Диор".
       - Кто? - Людмила рванула к глазку раньше, чем посетитель поднял руку, чтобы нажать кнопку звонка.
       - Программиста вызывали? - уныло поинтересовалась за дверью личность, как раз программиста и напоминающая. В руках она держала здоровенный бубен, видимо, как незаменимое средство против духов и тараканов.
       - Нет, - удивилась Людочка.
       Личность вздохнула и стала еще более несчастной.
       - Значит, дезинсектора?
       Незнакомое слово Милочке не понравилось.
       - Нет.
       - Экзорциста? - совершил третью попытку гость. Это слово было девушке знакомо и даже внушало трепет.
       - Да! - Людочка с таким энтузиазмом распахнула дверь, что специалист крайне широкого профиля покачнулся от сквозняка. - Я вас так ждала! Пойдемте!
       Гость с чувством собственного достоинства преодолел порог. Правда, могло статься и так, что ему, сложением напоминающему анатомическое пособие из кабинета биологии, просто нелегко было поднять ногу. Аккуратно прислонив универсальное средство изгнания к стеночке, универсальный специалист решил представиться:
       - Василий, - сказал он и снова вздохнул. Людочка приплясывала рядом.
       - Оно в спальне было...
       - Подождите, - поднял руку экзорцист. Милочка почтительно замерла. - Чай и пельмени есть?
       Девушка рванула к холодильнику. Проведя инвентаризацию, она растеряно обернулась:
       - Ой, а пельменей нет. Лазанья вот только...
       - Сойдет, - ответил Василий, всем своим видом выражая крайнее презрение к людям, у которых дома даже нет пельменей. - Давайте. Разогрейте только.
       - А это для призрака? - почему-то шепотом спросила девушка, ставя перед экзорцистом-программистом дымящуюся тарелку.
       - Нет, для меня, - невозмутимо ответил Василий и принялся за еду.
       - А что вы будете делать сейчас? - наконец, решилась задать вопрос Людмила, благоговейно ожидавшая конца трапезы.
       - Спать, - ошарашил её новым заявлением специалист. Девушка никак не могла вписаться в нестандартный полет его мысли. - Призрака днем все равно не увидишь. Вот ночь настанет - тогда и посмотрим.
      
       ***
      
       Настала ночь. Смотреть предлагалось все на того же храпящего Василия, который надоел девушке хуже горькой редьки. Наевшийся экзорцист по недобудимости мог соперничать разве что со Спящей красавицей или Далай Ламой. Наконец, Милочка прибегла к последнему средству и, пыхтя как разозленный ежик, огрела специалиста его же реквизитом. Бубен недовольно загудел. Василий испуганно заорал:
       - Винда полетела!
       Открыв глаза, экзорцист понял, что несколько ошибся и если кто куда и полетит, то только он - за порог. Дальнейший сеанс спиритизма поражал своим креативом. Взыватель монотонно лупил в бубен и тоскливо упрашивал:
       - Дух, покажись. Дух, явись. Дух, ну где же ты? Ну давай, выходи, че я как дурак... Ну чего ты как лицензионная винда ломаешься...
       Милочка, пораженная современными методами и творческим подходом, молча наблюдала эту картину. На месте привидения она бы ни за что не вышла. Зато, после получаса бесплодных взываний, из-под плинтуса косяком вышли тараканы и деловито потопали к двери. Им не хотелось жить в столь нервных условиях.
       Пронаблюдав эту картину, донельзя гордый собой, экзорцист повернулся к Людочке.
       - Вот! - значимо сказал он. Людочка наотрез отказывалась понимать отвлеченные междометия. - Нету тут никого, - расшифровал свой посыл специалист. - Платите за ложный вызов и изгнание насекомых.
       Сама не ожидавшая от себя такой силы, девушка вырвала у него из рук бубен, собираясь употребить его не конвенционным способом и с крайним цинизмом, как... зарождающееся непонимание, плавно переходящее в членовредительство, оборвало интеллигентное покашливание.
       - Простите, - вежливо сказал Удавленник и махнул обеими ногами сразу. - Мне кажется, вы хотели меня видеть...
       - А-а-а!!! - согласился Василий, решительным броском завладевая спорным бубном и, прикрываясь им, похожий на плоскую черепашку, опрометью кинулся на выход.
       - Какая экспрессия, - иронично пробормотал Удавленник, не без удовольствия прислушиваясь к грохоту стыковки Василия и двери.
       Людочка, неожиданно для себя, поддержала его согласным хихиканьем.
      
       ***
      
       Прошло время. Милочка теперь каждую неделю устраивает киносеансы, порой, до хрипоты споря с Удавленником о просмотренном. Он вообще оказался приятным собеседником и крайне нетребовательным в быту.
       - Вы можете меня немножко бояться? - застенчиво поинтересовался он у девушки в самом начале их сосуществования. Людочка согласилась. Немножко бояться у неё вполне получалось.
       А что же экзорцист? Василий, в тот день впервые увидевший настоящее привидение, все так же публикует свои объявления в разделе "Услуги". Правда, мистическим образом из них исчезло все мистическое, ибо специалист широкого профиля решил оный немного сузить. Ну его, с тараканами и троянами как-то спокойнее...
      

    7


    Шер-кот Ш-10_Мертвее мертвого   18k   "Рассказ" Фэнтези

       - Опять? - произнёс низкий мужской голос со смешливыми интонациями. Зашуршала грубая ткань, хальста, лежащего в полной темноте, куда-то перенесли и грубо бросили на твердый стол.
       - Опять. - устало вздохнул еще один голос, более высокий, но тоже явно мужской.
       - Кто на этот раз?
       - Хальст из налоговиков. Шмякнулся посреди зала, когда бежал к начальнику с докладом. Инфаркт, наверное.
       - Ну да, "инфаркт". - низкий голос немного стих, видимо, его обладатель отошел от стола к другому краю помещения. Загремели какие-то железяки.
       - Может быть. Слушай, я бы предпочел выпить хотя бы кружку чертового чая прежде, чем ты начнёшь ковыряться в кишках этого мелкого ублюдка.
       Железный грохот прекратился.
       - Может чая, а может чего покрепче, да, Карл?
       - Да, Крахот побери!
       - Тссс... Не богохульствуй. Знаешь, мы здесь, в окружении вот этих, - пауза, видимо, говорящий показал рукой, - не любим, когда богохульствуют. Давай ты отдохнёшь, а потом займемся пушистиком. Практическое занятие, а? Каково?
       Высокий голос что-то неразборчиво пробурчал. Послышался звук доставаемой посуды, льющейся воды, треск поленьев в печке, на которой подогревали воду для чая. Запахло травами.
       Самое интересное состояло в том, что "мелкий ублюдок", "пушистик" и попросту клерк налогового управления Герман Штиц всё прекрасно слышал и чувствовал, но ничего не мог с этим поделать.
       Он лежал где-то, где было очень темно. Голоса доносились приглушенно, будто... Будто на него надели мешок. Голова болела невыносимо - он ей сильно ударился, когда упал. Упал и вырубился, на какое-то время потеряв сознание. И за это время его успели засунуть в мешок и куда-то притащить.
       Мешок для... трупов?
       "Неужели я мертв? Мертвецки мертв?! Быть не может. Не может быть!!! А как же перерождение? Или адское пламя? Всё то, о чем говорили священники на службах?"
       Герману Штицу было чуть больше сорока лет. Из них семнадцать он работал клерком. Обычная работа, обычная жизнь. Небольшой домик, занимаемый его семьёй, передался ему по наследству от отца. Несколько кредитов - на обучение младших детей, на квартиру старшему... Детей у хальста было трое - сын и две дочери-близняшки. Сыну скоро надо было жениться, у него была девушка - милая Элис с соседнего квартала, дочь банковского служащего. Дочки получали образование, потому что только образованные и умные девушки могли иметь шанс не стать шлюхами, а найти себе достойную пару. Ну и жена - его любимая Маргаритка - учительница в приюте для сирот.
       Обычный до некоторого времени день хальста протекал тихо и мирно - днём бегаешь с бумагами на работе, вечером - отдыхаешь в кругу любящей семьи.
       Герман пытался пошевелить пальцами, покачать головой, хотя бы дернуть носом, но ничего не получалось. Он всё больше и больше верил в то, что он по какой-то странной прихоти Единого, в чью церковь ходил в каждое воскресенье, остался в мире, наказанный всё чувствовать. А что с ним станет потом? Он превратится в призрака, одного из тех, которыми Маргаритка пугала детей?
       Обладатели голосов что-то тихо обсуждали за чашкой чая или чем покрепче, как хотел Карл. Герман почувствовал, как у него свело желудок от голода - вот уже почти весь день он ничего не ел, живя мыслями о ждущем его дома вкусном ужине. Карл, что с высоким голосом, что-то начал напевать, постукивая в ритм ногой, но ужасно фальшивил, за что был одернут напарником.
       - Хэй, это же лучший хит мистрессы Делини!
       - У Делини лучший, у тебя худший. Не вой, умоляю.
       - Ни черта ты в музыке не понимаешь. Ладно, давай займёмся надоевшим. - Карл отодвинул стул, вставая. Размял пальцы так, что они аж хрустнули. - Это нам грудину ему вскрыть надо, да? Вытащить всю требуху вместе с отказавшим сердечком? Как будто у них есть сердце, у этих налоговых крыс.
       Герман похолодел. Те, кому принадлежат голоса - трупорезы. И они тоже считают его мертвым. Мертвым, мертвее тетушки Мэгги, которую похоронили три месяца назад... И теперь будут вскрывать. В голове одновременно пронеслась тысяча панических мыслей. Он снова попробовал пошевелить рукой, но она не отозвалась на его попытки.
       Герман вспоминал, что случилось до того, как он вырубился. Он должен был отнести отчет начальству. За отчет он не волновался, ведь написал его еще вчера. Принимал посетителей, носил бумаги в архив, выпил чая... Стоп. А если по подробнее? Чай кто-то оставил у него на конторке. Вкусный, еще горячий травяной сбор. Обычно так делала Маргаритка, когда не заставала мужа на рабочем месте - оставляла бутерброд или термос на конторке и уходила, не дожидаясь. Поэтому ему и в голову не пришло, что бутыль с чаем оставлена кем-то другим. Неужели...
       Да, так и есть. Примерно через сорок минут после того, как он выпил чай, его и накрыл этот "приступ". Видимо, кому-то надо было, чтоб ни у кого не возникло подозрений, что чай - это зелье. Обычное, Крахот побери, алхимическое зелье. И как же теперь дать понять, что он не труп, что его еще рано вскрывать?!
       Кто-то щелкнул почти над самым ухом хальста ножницами и вскрыл мешок для трупов, в котором притащили тело. По глазам ударил свет. Он лился из какого-то шара, висящего под потолком - сразу видно, полицейские не поскупились на артефакт для своих врачей. Их еще называли как-то по-мудрёному "патоло-го-ана-том". Свет резал глаза нестерпимо - Герман же не мог ни отвернуться, ни закрыть веки - тело не отвечало на его желания.
       "Неужели они не слышат биения сердца? Или шерсть не дает видеть, как подрагивает тело? Хоть бы пульс пощупали... Или из глаза выкатилась слезинка..." - хальст читал в газете о подобном случае, тогда "труп" смог дать врачам понять, что жив, пустив слезу. Хотя, возможно, это была утка.
       "Боже, пусть зайдёт кто-нибудь, пусть они отвлекутся, может, действие зелья закончится?" - в тщедушном тельце маленького хальста жила надежда на лучший исход.
       А врачи в то время трудились над телом. Один из них, тот, который не Карл, убрал остатки мешка и кинул в угол зала. Он был стар, сед, лицо избороздили морщины, но голос оставался глубоким и звучным, без старческого дребезжания.
       - Ну, студент, расскажи мне, что надо делать? И показывай, показывай, не стесняйся.
       В голосе старого врача сквозила легкая дружеская насмешка - так обычно подтрунивают над хорошим другом, коллегой, почти равным по статусу. Студент таким коллегой быть не мог, значит Карл, - решил Герман, - молодой врач, недавно начавший практику.
       - Перед нами труп, верно? Верно. Ясно как день. - бормотал Карл. - Надо измерить ему температуру и провести внешнее освидетельствование, записывая результаты.
       - Ну вот и проводи, а я буду записывать. А день сегодня, кстати, вполне пасмурный.
       - А что, если его родственники будут против операции?
       - Да кто узнает? Если что - зашьем и представим им, как живого! Ха-ха, как живого!
       - Шерсть на груди ты ему тоже вырастишь, как живому, да?
       "Суки, ублюдки, коновалы, трупорезы, я живой! ЖИВОЙ!!! Ну приставьте хоть зеркальце ко рту, мать вашу, чему вас в ваших университетах учат?"
       Карл заработал ножницами, разрезая одежду карлика.
       "Твою мать, что ты делаешь?!" - хотелось вопить Герману, но рот не раскрылся ни на милиметр - "Этот костюм стоил три золотых! Целых, урод, грёбанных ТРИ золотых!"
       - Герр Бёмхер! - в дверь зала просунулась голова какого-то студента. - Вас там... хотят.
       Старик достаточно бодро поднялся из-за письменного стола и направился к выходу.
       - Ничего не делай, пока не вернусь.
       Герману показалось, что его сердце от такой новости забилось быстрее и громче, на весь зал. Но никто, кроме него, этого не заметил.
       - Бёмхер, ты - хер. - пошутил Карл и отложил "пыточный инструмент". Он начал ходить по залу, насвистывая и напевая давешний хит. После горячительного у него резко исправилось настроение. А вот Герману это пение резало уши, как другим - звук пальца по стеклу.
       "Хоть бы он заткнулся. Ааааа, мои уши... Чтоб тебя приподняло да прихлопнуло! Заткнись, заткнись же!"
       Конечно, ни звука не вылетело из закрытого рта хальста. Лишь очень тихое мычание, тише мушиного жужжания. Но Карл, занятый своими экзерсисами, и думать не мог о мухах. Внезапно он замолчал. В это мгновение Герман вознес хвалу Единому за то, что тот его услышал. Но он рано радовался - вместо плохого пения тишину разрезали звуки рисования мелом по каменному полу.
       - Ну, если я не могу заняться телом - займусь знаками, - донеслось откуда-то снизу.
       Прошло еще несколько томительных минут, в течение которых слышались то скребки по полу, то бормотание Карла, в котором хальст не разбирал ни слова. Стукнула дверь, раздался голос герра Бёргера.
       - Карл, мальчик мой, ты уже и пентаграмму нарисовал? Хвалю, хвалю. Но не рановато ли?
       - Да нет, в самый раз.
       - Ай-яй, Карл, ну вот смотри, ты здесь скривил угол. Ты знаешь. что может случиться, если искривить угол? И моли Силу, чтоб никогда не узнать... Сейчас мы её подправим. Ты каким мелом рисовал, белым?
       Снова заскрипел мел по полу. Бёмхер использовал различные линейки, которые металлически звенели, ударяясь о каменный пол.
       - Ну вот и всё, - он встал и отряхнул колени. - Продолжим заниматься пациентом.
       Стукнули дверцы шкафчика. Карл взял портновский метр и принялся изменять лежащего на столе хальста. Бёмхер отошел к к столу и заскрипел стулом, усаживаясь. Герман снова впал в панику. Он понял, что эти доктора нисколько не доктора, а кто похуже... Чернокнижники, колдуны или... Некроманты!
       - Итак, наш клиент - хальст, лет сорока трех, - рост четыре фута шесть дюймов, вес... Я его тащил, он примерно фунтов сто. Окрас коричневый с белым пятном на груди и кончике хвоста. Глаза три - один, тепловой, не функционирует, выбит камнем или пулей.
       "Камнем, песья твоя морда, камнем" - Это случилось еще в детстве, когда Германа камнями забрасывали человеческие детишки только за то, что он не похож на них.
       - Рога полностью в комплекте, больше никаких травм не замечено. Шрамов нет, операций, видимо, тоже не было. Семьянин. - Произнеся это, Карл стянул с безымянного пальца Германа кольцо. - Ух, а колечко-то недешевоё.
       - Не отвлекайся, коллега, продолжай.
       Карл надавил пальцами на челюсть хальста и открыл тому рот. Но за своим голосом не слышал жалких попыток "клиента" выдавить из себя звуки.
       - Зубы все на месте, язык... Хмм, Модест, у него язык розовый, совсем как у живого.
       - Так времени-то немного с момента смерти прошло, он еще не успел окоченеть.
       - Ну да, ты прав... Ладно, идём дальше.
       "Проклятье! Какой смерти? Я живой, твою мать. Да вы же неучи, то-то не замечаете нихрена... Дипломированный врач давно бы уже что-то заподозрил".
       Карл скинул со стола, на котором лежал хальст, остатки его вещей и продолжил осмотр.
       - Слизистые в порядке, здоровенький был пушистик... Сейчас шерсть с груди и живота уберу - дальше смотреть будем.
       Он взял ножницы и начал состригать шерсть с живота хальста.
       "Хоть бы ты меня порезал и кровь выступила. Или нет, не выступила, полилась. У трупов, как известно, кровь не идёт. Или пульс услышь, что ли. Ну хоть что-нибудь, блин."
       Но, вопреки надеждам и чаяниям Германа, обследовавший его некромант делал все аккуратно и споро. Вот он стряхнул шерсть на пол, взял опасную бритву, взбил пену в чашке, несколькими мазками нанёс её на тело хальста и добрил то, что не достриг. Хальсту сразу стало холодно - всё таки в зале, куда не доходил солнечный свет, было не то чтобы очень тепло.
       - Кожные покровы в порядке, без желтушных пятен, температура... Твою ж налево, еще температуру мерить. - Карл отошел от стола, видимо за градусником. - Ректальный же брать, да? Вот этот, поменьше?
       - Конечно. Бери второй с краю, самый мелкий у нас для младенцев, тут он не подойдёт.
       Германа внутренне передернуло, когда он представил, ЧТО эти негодяи могли вытворять с младенцами и трупами детей. Вот значит куда детки из города пропадали...
       "Студент" вернулся, грубо перевернул тело на живот и воткнул градусник куда надо. Если б хальст мог, он бы взвыл. Но...
       - Герр Бёмхер, дай еще стакан твоей наливки, больно хороша получилась.
       - Нет уж, коллега, вам сейчас нужно быть трезвым, как стекло, чтоб не ошибиться в ритуале. Помните - малейшая ошибка будет стоить вам, и только вам, вашей драгоценной жизни. Так что потерпи. Когда всё завершишь - налью столько, сколько захочешь, хоть до белочки упейся.
       - Ловлю на слове! Итак, температура... Смотри-ка, я же говорил, что-то неладно с трупом, будто не труп вовсе. Температура тридцать четыре и девять.
       - Ну-ну, Карл, мы это уже обсуждали. Времени не так много прошло, да и он в шерсти весь, вот тело и не отдаёт температуру. Всё нормально, продолжай.
       - Да что продолжать, я закончил уже.
       - Закончил с внешним осмотром, а еще внутренний. Не забудь кровь слить на пентаграмму, знаки изобразить, заклятие... Ну да что я тебе рассказываю, не маленький, чай.
       "Студент" закрепил хальста ремнями и привел в движение механизм под столом. Столешница поехала вверх той стороной, где находилась голова Германа, и остановилась, приведя его почти в вертикальное положение. Герман увидел нарисованную некромантами пентаграмму. Если бы он смог скосить глаза вниз, он бы увидел, как к этой пентаграмме от стоков тянутся шланги для слива крови. Сердце бухнулось один раз в груди и застучало где-то в пятках. Воздух поступал в легкие какими-то крохами, ведь тело не хотело двигаться и значит легкие не хотели дышать. А тут еще скорое и неминуемое приближение смерти. Дыхание сперло окончательно, каждый грамм воздуха давался со страшным трудом.
       Старый некромант не двигался от своего стола, давая возможность молодому провести всю "операцию" самостоятельно. Молодой же этого явно не хотел и тянул время, проверяя и перепроверяя инструментарий, шланги, столешницу... Герру Бёмхеру даже один раз пришлось на него прикрикнуть, чтоб не тянул кота за хвост. Карл поставил инструменты на тележку с колесиками и подтащил её к столу.
       Время растянулось. каждая секунда стала вечностью. Герман видел, как Карл медленно взял с тележки специальные ножницы для разделки трупов, подошел к телу, размахнулся и всадил их в грудь хальста. Боль, дикая боль пронзила тельце клерка от пяток до затылка.
       - Ииииииииии!!! - наконец-то справился со своими голосовыми связками Герман, который не мог даже распахнуть рот для нормальной, полноценной "А". Время снова побежало так, как ему следует,- Ииииииииииик!!!
       Он заткнулся, осознав, что орет не один. Его трупорезы орали не тише, а то и громче хальста. От страха.
       - Обмочился, черт, я обмочился!! - Карл выскочил из зала. Модест схватился за сердце и чуть не свалился с тем самым инфарктом. Глотнув из бутылки, стоявшей на столе, своей настойки, он приободрился, доковылял до двери и выкрикнул в коридор:
       - Какая сука так тупо шутит?!
      
       Когда всё образовалось, рану заштопали и хальста отправили домой, он инициировал расследование, в ходе которого оказалось, что отравителем был кредитор Штица, которому тот задолжал крупную сумму денег. Ригельвандец Кирино Ториозо не останавливался ни перед чем, чтобы вернуть свои деньги обратно, в том числе и перед таким необычным способом. Купив у алхимика зелье, парализующее живое существо на несколько недель, он думал припугнуть хальста, похоронить его заживо и потом откопать. Но он не рассчитывал, что тело получат в свои загребущие лапы два практикующих некроманта.
       Герман Штиц отделался раной на груди и нелегким испугом. Он не мог двигаться еще полтора месяца - дозы, рассчитанной на человека, было слишком много для маленького хальста. Всё время болезни с ним была его любимая Маргаритка. Работу он не потерял, получил возмещение от Ториозо, самого же виновника упекли в тюрьму, а имущество продали. Всё это время он ни словом не обмолвился о том ужасе, что пережил и о том, кто на самом деле его "оперировал". Все вокруг считали, что это была полицейская ошибка. Однако, спустя пару лет, когда "гнездо" некромантов всё же накрыла инквизиция, Герман пошел в церковь Единого на исповедь, где и рассказал о том, как он "договорился" об освобождении. Модест Бёмхер оказался весьма великодушным для того, кто занимается губительным искусством. Он в первую голову был ученым и старался не проводить свои опыты на живых. Для того, чтобы иметь доступ к мертвым телам он и устроился патологоанатомом в полицию города Ки-на-Верме. После того, как подопытный оказался не совсем мертвым, герр Бёмхер произнёс получасовой монолог. Бывший лектор медицинской академии, он мог быть весьма убедительным, когда хотел. Умел давить на любые струнки своего собеседника. Ему несколько мешала безответность хальста, но даже в этой ситуации Модест сумел его припугнуть. Да так припугнуть, что Герман просыпался по ночам в холодном поту, когда ему снилось, что он сдал некромантов. И лишь когда инквизиция приговорила Модеста с учениками к смерти и привела приговор в исполнение, кошмары оставили бедного клерка.

    8


    Вилли Ш. Ш-10_Осеннее   7k   "Рассказ" Проза

      Так нечестно! Воскресенье разбудило меня рано и мне стало грустно. Мне ещё наверное целых сто минут ходить бедной сиротинушкой. Так зовёт меня бабушка, когда гладит по голове. Хотя грустить я не люблю, я наверное просто задумчивый.
      Хмуро. Осень глядит в окно. Мы так и стоим с ней нос к носу. Я смотрю на неё из комнаты, а она на меня - оттуда. Я не знаю откуда. Я не могу найти у осени глаз. Но раз мама говорит, что осень стучится в окно, то, значит, осень видит, куда стучит? Я прислушиваюсь. Вот мама непутёвая! Это ветка. Японский клён за лето подрос и дотянулся до нашего окна. Мама говорит, что я не замечу как вырасту и сам. Вечно она придумывает. За лето всего пять сантиметров! Я отмечаю на стенке. Скорей бы. Надоело быть маленьким...
      Ей наверное холодно, осени. У меня мохнатая кофта и батарея, а у неё только ветер. Ветер большой хулиган. Он срывает красивые листочки и мусорит ими на улице. В лужах листья некрасивые и грязные. Если бы я был дворником, я бы наподдал ветру метлой. Но Лейла не хочет обижать ветер. Она добрая. Она метёт грязные листья целый день. А Ахмет собирает их в большой мешок. Иногда Лейла даёт мне конфету и говорит, что я похож на её младшего. Он далеко, у бабушки. А иногда я вижу как Лейла плачет. Наверное, скучает, или ей тоже жалко листья. Или её бабушки обижают? На лавочке у подъезда сидят две такие злюки. Они всем - здрасте-здрасте, а потом ругаются. С Лейлой они здороваются не по-нашему: понапёрлитут. Потому что Лейла приезжая, она плохо понимает по-русски. Я, когда вырасту, тоже буду знать иностранные языки. Папа говорит, без них никуда. А мама говорит, что никогда ещё в нашем дворе не было так чисто. А папа говорит, что иначе Лейлу отправят к детям. А я не понимаю. Выходит, зря Лейла плачет? Ей просто нужно перестать подметать. Правда, тогда дорожки станут грязными и расстроится мамочка... Я знаю! Лучше попросить ту - их - бабушку привезти детей сюда. Это же так просто! Мы подружимся, и всем сразу станет веселее гулять во дворе. А пока, наверное, надо попросить Лейлу оставить немного листьев на нашем газоне. Я люблю надеть большие синие сапоги и шуршать. Мама редко водит меня в парк, а так у меня будет своя собственная "шуршавая" полянка. Здорово!..
      Интересно, уже наступил день или всё ещё утро? Светло, но солнышка не видно. Папа по воскресеньям вечно недоволен, что я шумлю с утра пораньше. А завтра разбудит меня когда темно, обзовёт соней и скажет, что день-деньской на дворе. Как тут понять? Летом я знаю: показалось солнышко из-за крыши, значит, уже день. Пора будить папу и ехать к бабушке.
      Я прижимаюсь лбом к стеклу и дышу на него туманом. Потом рисую на запотевших кругах смешные рожицы. Так веселее ждать. Скоро из подъезда напротив выйдет дяденька с палочкой и пойдёт в экспедицию. Я не знаю - это наверное за городом. Или в тайге. Папа говорит, тайга очень далеко. Ещё дальше бабушкиной деревни. Что ли тайга на Луне? Тогда хорошо - до неё можно лететь на ракете. А то меня на автобусе укачивает. Я люблю бабушку, люблю клубнику и купаться. Я не люблю, когда тошнит в автобусе. А папа не всегда хочет везти меня на машине. Она у нас старенькая и ворчливая. Совсем как папа, когда едет к бабушке. Говорит, что по таким дорогам он поедет к бабушке только через его труп. Чудак папка. Как можно переехать самого себя?
      Мы вместе с папой мечтаем о новой машине. Папа хочет внедорожник, а я хочу такую, как появляется в нашем дворе, когда дяденька с палочкой уходит в тайгу. Она чёрная и называется Мерседес. Я могу смотреться в неё как в зеркало и кривляться. Только этот чужой дядя не любит, когда я стою возле его машины. Ругается. Он думает, что я стукну машину мячиком или поцарапаю камнем. Зачем? Она такая красивая...
      Мама говорит, что дяденьке с палочкой не хватает счастья. А папа не верит. Смеётся. Папа думает, что в тайге дяденька подбирает рога. Я такие рога в зоопарке видел, на оленях. И на лосе. На лосе другие: не кустами как у оленей, а почти как грабли, но только если б они были лопатой. Рога каждый год опадают будто листья с нашего клёна, а дяденька собирает. Мне странно: когда такие огромные успевают вырасти снова? Даже тонюсенькие волосы так быстро не растут. Моей сестрёнке целых два года, а косички всего как рожки у бабушкиного козлёнка.
      Однажды я попросил дяденьку показать мне рога, но он очень удивился и сказал, что геологи ищут не рога, а разные красивые камушки и нефть. Я по телевизору слышал, что когда много нефти - это большое счастье. Выходит, права мама, а папа на этот раз ошибался. Дяденька сразу загрустил, и я догадался, что нефть он пока не нашёл. Я сказал об этом маме, а она заругалась. Потом объяснила, что дяденька грустный не поэтому, а потому что потерял в экспедиции ногу и ему трудно ходить. Мне стало жалко дяденьку. Я бы наверное тоже загрустил. Его ведь наверное жена сильно ругает. Меня мама ругала даже когда я терял ключ, а тут целая нога! Я не понимаю как можно потерять ногу. Она очень крепко держится. Я падал с велосипеда, и то нога осталась целёхонька, только коленка чуть-чуть расцарапалась. Я плакал. Представляю, как плакал дяденька. Но его жена тоже хороша! Знает, что муж у неё маша-растеряша, а не привязывает ему ногу на тесёмочку. Мне, например, мама теперь вешает ключ на шею. Я, правда, всё равно теряю. Но я маленький, а дядя-то уже большой! У него борода растёт. Не как у Карабаса-Барабаса, а остренькая, как у бабушкиного козлика.
      Зато теперь я понимаю, почему он ходит в экспедицию так часто. На самом деле он хочет найти свою ногу. Тогда жена его снова полюбит, он повеселеет и сразу найдёт счастливую нефть. Бедненький! Всё ходит и ходит. Неужели он не может вспомнить, где он её потерял? Хотя да. Я тоже редко нахожу потерянный ключ. Мама говорит, что я разиня. И что она со мной разорится. Но всегда потом жалеет меня и покупает новый ключ. Интересно, а новая нога дорого стоит? Как ключ или дороже?
      Я, когда стану взрослым, ничего терять не буду. Как папа. Мама кричит, что папа теряет совесть, когда приходит домой пьяный. Но совесть ведь не ключи. Я вообще не знаю, для чего она нужна. Папа мне её ни разу не показывал. Наоборот, папа говорит, что многие вообще живут без совести и ничего. Очень здорово придумано. Я тоже, когда вырасту, не буду тратиться на совесть. Вот ещё! Стану начальником или дорожным рабочим. Папа говорит, они прекрасно обходятся без совести. Правда, дорожным рабочим лучше. Им выдают яркие комбинезоны. Оранжевые и зелёные. И каски, красные-красные. Начальником не интересно, они все ходят в серых некрасивых пиджаках. А я в серый цвет буду красить ограждения на дорогах, где ремонт. Так рабочие всегда делают, чтобы ограждения не бросались в глаза. А то все водители узнают, что на дороге яма и будут ругать дорожных рабочих как папа. Правда, днём в хорошую погоду огороженные ямы всё равно видны. Но я что-нибудь обязательно придумаю. Мне деда рассказывал: у военных это называется маскировка. Сам я буду сидеть на краю ямы и курить. Надо обязательно научиться. Я видел: кто не курит, тот ковыряет ржавую трубу на дне ямы. А ещё мне нравится, что рабочим можно расставлять неправильные дорожные знаки, и их за это никто не ругает. Только папа. Мой папа вечно чем-то недоволен. А мама недовольна папой. Она часто ругает и папу, и меня. Я не люблю, когда меня ругают. Мне хочется плакать, а иногда - умереть. Умерших все любят и говорят добрые слова. Только мне не нравится, что умирают надолго. Я буду скучать без мультиков. Я хочу умирать понарошку, как когда мы с мальчишками играем в вампиров. А когда мама снова станет добрая, я буду вставать и говорить: мамочка, я тебя люблю. Конечно же так намного лучше. И папе. Папе тоже нужно так иногда делать. Надо ему подсказать...
      Вот. Вроде зашевелились...
      Ну, вставайте же уже - так нечестно!..

    9


    Терехов А.С. Ш-10: Песни белых китов   6k   Оценка:6.00*3   "Рассказ" Проза

       Молнии ударят в четверых. Первым вскипятит местного рыбака, второй - секретаршу (и немного вертихвостку) из местного отделения Госбанка. Еще две жертвы в городе проездом, юноша и девушка, счастливые-пресчастливые, и они много улыбаются в тот день, и никто их не знает, пока небо не почернеет и не разразится гроза.
       Больше всех повезет рыбаку - он отделается шумом в ушах; чуть меньше секретарше, ожерелье которой расплавится на шее точно масло на сковороде. Неизвестного парня убьет на месте, а его спутница...
       Ее появление вырвет Ли из годичной бессонницы, похожей на запой. Вот только недавно были запотевшая кружка и молния за окном, и вот уже барабанит чье-то сердце в стетоскопе, а опаленная плоть поднимается и опускается едва заметно - будто украдкой, будто исподтишка, будто там, внутри, что-то копится, собирается, варится. Кажется, еще немного, и кожа проломится изнутри, и дыхание вырвется раскаленным облаком, как из трубы паровоза. Лицо девушки - до жути чистое, а горло до жути черно, как черна ночь за стенами больницы - гремучая, промозглая. Ли поищет свой халат, который оставил дома, а найдет лишь обгорелый женский шарф, белую шляпку и белые перчатки, белые перчатки, белые перчатки - они затроятся в усталых глазах Ли, как сумасшедшие камертоны, по которым кто-то лупит и лупит, пытаясь настроить струны ускользающего мира.
       Гроза стихнет снаружи, и девушка поплывет между чем-то и ничем, изредка выныривая ради короткого жадного вдоха, а Ли забурчит себе снова и снова под нос: "Какая же она была миленькая". Когда незнакомка проснется несколько недель спустя, он словно подытожит: "Прежней ты уже не станешь". И даст номер больницы - на случай, если молния все-таки бьет дважды в одно место и придется снова что-то залатывать, замазывать или зашивать.
       Минует шесть зим. Девушка, Вера, уедет за горизонт и примется оттуда звонить Ли, и говорить хрипло, иначе она теперь не может, но ласково-ласково. Вера, некрасивая Вера, немиленькая Вера, странная Вера, заболтает во сне, и сама о том не узнает. Посапывая, она расскажет бессоннице Ли, как поет красивые песни для некрасивых дам, и грустит вместе с ними, и бродит вместе с ними под отощалой луной. Раньше Вера никогда не пела, не любила петь, а теперь хочется, очень хочется, будто забыли в горле тлеющий уголек, и он поддразнивает, хотя говорить тяжело и есть тяжело, не то что выводить длинные, как серпантин, ноты. Со временем Вера запоет людям побогаче, и они купят ее, а она - их: красивые вещи, красивые знаки, красивых мужчин. Устав от этого, Вера поведает о белых китах, которые слышат друг друга через сотни километров, а Ли - с красными, точно маяки, глазами - будет слушать ее смена за сменой, но не скажет и слова в ответ.
       Но однажды, когда умрет в горячке новый пациент, Ли умчится в большой и солнечный город с пальмами - к Вере. Вот только недавно были светлая, как мел, палата и листопад за окном, и вот уже громыхает старый автобус, громыхает гулко, неровно, точно сбившееся с ритма сердце, а воздух нагревается, нагнетается, наплывает горячими волнами. Кажется, еще немного, и Ли засвистит - не то от зноя, не то от предвкушения, - точно закипающий чайник.
       Ли разыщет изувеченную девушку, которая поет красивые-красивые песни и говорит с ним во сне, но - но в солнечный город придет гроза. И темнота падет гремучая, промозглая, и у Ли опять затроятся перед глазами белые перчатки, потому что Вера его не узнает - ах, Господи, какой врач? - потому что в бутылке подарочного вина слишком много для одного и слишком мало для того, чтобы успеть остановиться.
       Минует еще шесть зим, и песни Веры подурнеют, и сама она утомится от своего тлеющего уголька, а Ли - от своей бессонницы. И все равно Вера будет ему звонить, скользя в дреме на шелковых простынях, и все равно он не сможет спать и станет слушать, как в глубинах океана слушают друг друга призрачно-белые, как мрамор, киты. А однажды Ли и Вера увидятся снова - когда фотография с ее свадьбы появится на страницах газет, и Ли вежливо улыбнется, и пробурчит под нос: "Какая же она была миленькая".
       И через пару дней, в страшную грозу, Ли сожжет свою больницу. Вот только недавно мирно попискивали приборы и шаркали сонные медсестры, и вот уже воет сирена, воет страшно, резко, точно гончая, сорвавшаяся с петли. Лопаются перекрытия, скручиваются остовы коек, дрожат и поскрипывают стекла.
       Ночь воцарится гремучая, промозглая, а спящая Вера позвонит в сгорающий дотла коридор и расскажет огненной тишине слова, которые раздуют жертвенные костры Ли до небес.
       А еще через несколько дней молодожены сядут в сверкающий драндулет, который умчится в тающие на солнце города, а Ли, ненавидя себя, начнет опять бродить у оплывшего, в гари, больничного телефона и ждать звонка, которого не может быть. Ли только увидит фотографии, где Вера в шляпе и троящихся белых перчатках, где муж и драндулет, где будто расцветают Верины сны, где на заднем фоне снимков - за фигурами отдыхающих, за памятниками и парусниками, за тропическими, изнемогающими лесами - плывут белые, как снег, киты. Они кричат, долго и протяжно, а Вера понимает их и улыбается, а Ли не понимает, и ему этого отчаянно-отчаянно не хватает.
       Минует еще несколько месяцев, и молодожены проедут через город Ли, и он взмолится, чтобы разразилась гроза и молния ударила в сверкающий драндулет, но день выдастся ясный, нежный, да и больница сгорела. Поэтому, наверное, Ли не выпьет в тот день снотворного, которое все едино не помогает, и не пойдет ночью к телефону, который все едино не зазвонит. Ибо песни Веры все хуже, все тише, ибо догорает уголек, ибо городов, где она бывает, нет даже в самых паршивых и пыльных путеводителях и каталогах библиотек.
       Ли уснет только через много зим, когда Вера утонет на яхте со смешным названием "Великолепие", - потушит себя далеко-далеко в бескрайней тишине, в безбрежном одиночестве. Вечер выдастся теплым, кротким - ни намека на дожди, - и Ли растерянно прошепчет, выключая новости: "Какая же она была миленькая". Прошепчет и, наконец, уснет, как спят белые киты, паря в беспросветной толще океана, а потом вдруг поднимется, не открывая глаз, и пройдет к руинам больницы, и наберет на обгорелом телефоне, который молчал столько лет, чей-то номер.
       Ли будет долго-долго говорить.

    10


    Ви Г. Ш-10_Утаенное счастье   5k   "Миниатюра" Любовный роман


          Исполнительское мастерство Ксавье было столь совершенным, что широкую публику оповещали о его присутствии яркой рекламой.
          -- "Осторожно! Карманные воры!" --
          Гуттаперчивые шеи туристов предпочитали, тем не менее, разглядывать картины классиков, готические храмы, расписания авиарейсов. Ксавье обслуживал их творчески, наслаждался своей охотой. Ловкость пальцев, изящество движений, интерес к неординарному занятию он унаследовал от многих поколений своих предков, которыми гордился, и честь династии не ронял.
          Солидные писатели, невидящие жизнь в упор, лишь читавшие о ней, обстоятельно объяснили обывателю, что в свободное от работы время уголовнички пьянствуют, дебоширят, ежедневно меняют женщин, играют в карты. А вот наш герой остался не книжным, живым. Он был миролюбивым гурманом, меломаном. Свой досуг посвящал Рози, обожаемой жене.
          В тот день дела задержали Ксавье в Лувре. Рози готовила ужин, ожидая любимого супруга, когда на пороге появился инспектор полиции. В руках он держал прибор, который попискивал и мигал красным огоньком.
          -- Испытываем технику будущего, мадемуазель, -- сказал следователь, -- к вам маленький вопрос.
          Прибор показывал на нижнюю часть комода. Рози открыла ящик, по энергичному указанию мигалки вынула крошечную шкатулку, которую до того не видела. Внутри оказалось редкой красоты жемчужное ожерелье. Глаза инспектора - сама доброжелательность, черные наручники поблескивали стальным холодком.
          -- Безусловно, ваша вещь?
          Рози была музыкантом, а не дурой. Она давно догадывалась о пристрастиях Ксавье, но обожала мужа и не заводила дискуссий. Такова жизнь. Час испытаний настал. В ее распоряжении была бесконечно долгая секунда на размышления. Память высветила то туманное утро, когда она подвернула ступню. Долго вокруг озера он нес ее на руках. Вспомнила свою заболевшую маму, когда Ксавье, заложив все до сантима, заплатил за операцию. Нет, мой любимый! Никогда я не предам тебя! В Сибирь, в Бастилию, на эшафот, на гильотину, на распятие!
          -- Ожерелье присвоила себе я, -- вымолвила Рози. Она соединила запястья, протянув руки полицейскому.
          О, силы, правящие миром! Фемида, богиня правосудия, не отрицает некоторые философские разногласия с Гермесом, покровителем жульничества. Одни и те же деяния определяются столь разночтимо, что чьи же заповеди земному существу выполнять? Склонись в смирении, покайся, если ты мошенник, шантажист, взяточник; но возгордись и возрадуйся, коли признан жизнелюбивым хитрецом, умело общающимся с людьми. Когда же боги спорят, шутят - какие ветры дуют над землей!
          Придя домой, Ксавье нашел престранную записку:
          -- Украла, арестована, прости...
          В полиции объяснили, что Рози отказалась от услуг адвоката, не согласилась платить залог за освобождение и на время следствия будет содержаться в замке Рош.
          Темнело, когда наш герой добрался до озера. Посреди водоема поднимался скалистый островок, здесь и ютилась тюрьма Рош. Сверху за сценой присматривал молодой желтый полумесяц, что-то прицепилось к его концу. Ксавье пригляделся. Ну, конечно, -- это Гермес сидел и болтал ногами, желая развлечься.
          Ксавье на надувной лодочке подплыл к мрачному зданию, ловко накинул петлю веревки на балку крыши, вскарабкался наверх. Замок Рош не был зловонным подземельем дьявола, скорее временным убежищем заблудших душ, а смотритель Жером любил своих внуков. Он не стал проявлять героизм, когда Ксавье сверху рухнул к нему на плечи, прикрыв хранителю глаза. Просто отдал ключ.
          Держа Рози на руках, наш похититель спустился по той же веревке, добрался до желанного берега. Здесь беглецов ждал вороной шестицилиндровый "мустанг". Он бил копытом, предвкушая стремительный бег.
          Закрыла глаза посрамленная Фемида, исчез за облаками восхищенный Гермес и Афродита, богиня любви, воцарилась над землей.
          Вьющейся серебряной нитью поблескивала дорога, лесной ветер прохладно щекотал ароматами торжества, шампанское снега слезами и поцелуями заливало их лица.
          Кордоны, горные завалы, но их волшебник Гарри Ви прошел сквозь льды и перевалы огнем сверкающей любви!
          К утру влюбленные пересекли итальянскую границу. Никто и никогда не отыщет их. Среди чудесных каламбрийских рощ наши герои отмечали день рождения Рози.
          -- Не кручинься, дорогая, что нет сегодня достойного подарка, -- говорил Ксавье. - Помнишь, я летал в Лондон на конференцию. Там на аукционе законнейшим образом купил чудесное жемчужное ожерелье, мечтая подарить его тебе сегодня. У меня и квитанции и подробное описание, но реликвия похищена. Ее обязательно найдут, ведь страховая компания самым современным способом пометила сокровище.
       0x01 graphic
      --
      

    11


    Самаритянка Ш-10: Дикобраз. Женский род. Единственное число   4k   Оценка:9.00*3   "Рассказ" Проза

       Р-раз! Вот выстрел так выстрел!
      Что, не нравится? Ещё бы! Кому же понравится, когда стрелой - да прямо в нос? Мне самой бы такое не понравилось. Да ведь стрелок - я. В том-то и разница. Чтоб знал наперёд, что ко мне нельзя вот так, как он.
      
       Прошли те времена, когда я была вся нежная, пушистая, воздушно-романтическая. Иголки у меня тогда тоже были, конечно, но мягкие, приглаженные. И в голову прийти не могло, что когда-нибудь начну ими стрелять и получать удовольствие от результата, от боли, которую ощущает тот, в кого попала моя игла.
       Додрессировали, мать вашу... Естественный отбор, да?
      
       Всё путем было, как говорится. И гнездо свила, после того как своего Лохматика встретила. И дикобразоежиков нарожала - любо-дорого! Только где я - и где теперь они? Но всему свое время.
      
       А мое время, настоящее - время стрельбы. По цели. С наводкой. Без пристрелки. Но зато эффект достигается за счет кучности. Тот, кто хоть раз стрелял, понимает, о чем речь.
      
       Что? Ещё один?! А ну, п-шёл вон!
       Да, красивая! Да, умная! Да, не такая, как все! Ну и что?! Ты первый, что ли, кто мне об этом говорит? А где ты раньше был, когда я была той, "нежной-пушистой-ласковой"? Всему свое время, говоришь? А, так ты даже не говоришь, ты шептать пытаешься, на ушко. Разглядел же, блин, ушко среди иголок. Надо бы уши пухом заткнуть, что ли?
      
       Э, нет, не буду я ничего и ничем затыкать. Сгинули времена, когда я себя под обстоятельства подстраивала! А теперь: "П-шёл вон, шептун! И никак иначе! Ещё стрелы захотел? У меня их много, на всех хватит. На охочих до..."
       Млин, что это я тут, в самом-то деле, разговорилась? Дел у меня нет других, что ли?
      
       Хотя... Я ведь и не вслух это всё, а в мыслях, между делом, в пути между двумя точками следования по жизни. Или тремя. Или более...
       А отстрел - уже на уровне бессознательного, подкоркового, так сказать, условно-рефлекторного. И, главное, удивительно, что мой оскал они за улыбку принимают. Самцы. Мания величия, ё...понский городовой!
      
       ...А ведь больно, когда вот так, негаданно - и стрелу получить, оттуда, откуда и не ожидаешь. Знаю я, научена. Ох, как научена - вами же, милые. Вот и доучили - себе на...на нос. Спасибо скажите, что...
      
       А, ладно, чего уж тут. Иди сюда, залижу я тебе твой нос. И не скули, подумаешь, разок его поранили. Это у тебя стрелы ядовитые, а мои так, бутафория одна. Не скули, я сказала, а то и укусить могу! Мужик ты или где? Черт, вот привязался! И откуда ты взялся на мою голову? Да нет уже крови, нет, успокойся. И отстань! Пожалела-приголубила - и хватит с тебя. Вон сколько вас, охочих до ласки да нежности.
       Повылазили из нор, блин. Нюх у вас на стерв обостренный, что ли?
       "Мы стерв не лю-юбим! Мы ласковых да нежных лю-юбим! Для нас обще-ение главное!"
       Ага, как же! То-то вы из нас, ласковых да нежных, стерв и делаете. Да каких стерв - любо дорого! Аж самой противно!
      
       Не подходи! Не подходи, я сказала! Ты про кучность выстрелов забыл, да? А ты не забывай, милок, не забывай! Выстрелю - мало не покажется! Млин, а пошёл бы ты! Да-да, вот именно - и подальше!
       Гады. Гады! Что вы со мной сделали?! Ненавижу эту свою шкуру! Жестокость эту в себе - ненавижу! Думалось - ну вот, на пару недель накину дикобразово обличие - и достаточно. Ан нет. Приросло уже местами. В одном месте по-живому сдеру, в другом прижилось по-новой. Хорошо, сельва большая, есть где потеряться-спрятаться. От самой себя, от своей жестокости. Уткнуться в заросли мяты - и вспомнить, что когда-то была - бабочкой...

    12


    Суржиков Р. Ш-10: На волосок от жизни   10k   "Рассказ" Фантастика


       1.
       15 июня 2006 года, Киев
       Доченька,
       вчера я прошла биопсию. Вероятно, зимой меня не станет, и ты получишь это письмо.
       Я оставляю в твоем распоряжении издательство - дело последних лет моей жизни. Ты хороший руководитель, и, я уверена, наша компания надежно обеспечит твое будущее. Также оставляю в наследство квартиру на Прорезной и дом с большим лохматым псом, который грызет орехи.
       За полгода, что еще есть в запасе, мы успеем обсудить и уладить все необходимое. Здесь хочу сказать о другом.
       Как ты знаешь, мой прадед Василий Андреевич служил лейтенантом в царском флоте и погиб на броненосце "Бородино" при Цусимском сражении. Его жена, прабабушка Софья, была потомственной петербуржской дворянкой. Я показывала тебе ее фото - в черном атласном платье и шляпке. Ты еще сказала, что я похожа на нее. Это была чета настоящих русских аристократов, и в нас с тобой течет их кровь. Всегда помни об этом, как бы ни сложилась твоя жизнь. Принимая важное решение, прислушайся к голосу крови - я прошу тебя об этом.
       Судьба нашего рода складывалась нелегко. Были три войны, революция, голод. К сожаленью, из наследия прабабушки Софьи до меня дошла только одна вещь - зеркальце в серебряной оправе с жемчугом. Ты видела его однажды вскользь. Мать говорила, что зеркало - некий талисман, оберегающий женщин нашего рода. В нем, якобы, содержится сила, которая помогает девушке вызвать в любимом ответные чувства. Твоя бабушка Оля была суеверна, боялась черных котов, лестниц и цыган, и могла провести час-другой, выслушивая душеспасительные россказни свидетелей Иеговы, так что ее слова стоит воспринимать с точки зрения здоровой критики. Однако нельзя отрицать и то, что все женщины в нашем роду, начиная от прабабушки Софьи, были очень счастливы в браке, не разводились, не видели смерти своих детей.
       Вот и ты замужем. Женечка - замечательный молодой человек. Видно, что он очень любит тебя, и, надеюсь, так будет всегда. Сила талисмана - есть она или нет - теперь вряд ли пригодится тебе. Однако, прошу, обращайся с зеркалом бережно, не продавай его и не дари, сохрани как память о наших дворянских корнях и как символ нашей родовой чести. А когда придет время, передай его дочери, как я передаю тебе.
       Очень люблю тебя, дорогая Оленька. Прости за прохладный тон письма - это моя защита от боли и печали, переполняющих душу. Если сейчас дам чувствам волю, они сожрут меня без остатка.
       Прощай.
       Н.К.
      
      
       2.
       Наташечка, солнце мое золотое! Вот и пришла нам пора прощаться. Но ты не горюй, не плачь и не печалься - ведь на то и жизнь. Я пожила, и будет с меня. Так что ты не переживай - все движется своим чередом: старики уходят, приходят молодые. Это от бога и от природы.
       А жалеть мне совершенно не о чем. Мы с Костенькой прожили свои годы, как подобает, с чистой совестью. Знаешь, много чего пережили - такое уж выпало время. Молодость прошла в разруху послевоенную, потом работали на севере, трудились много, не покладая рук, родили троих детей. Так что уже и пора на заслуженный отдых. Чего еще мы на свете позабыли-то?
       Потом, мне уже пятьдесят один. И бабка, знаешь, и прабабка - обе умерли намного раньше. Так вот нам на роду написано. И тебя, наверное, не минует, но ты воспринимай как нужно: все от бога. Жалею только, что не дождалась внучков. Значит, на то воля была.
       Хочу рассказать тебе вот что. С письмом передаю тебе, Наталочка, зеркало серебристое, то, что ты с ним в детстве играться любила. Это зеркало твоей прабабки Софьи, той, которая была дворянка. Ты не сильно-то болтай, поскольку мы уже с Костенькой и так потерпели за эти голубые крови. Но я скажу тебе один секрет. В зеркальце, знаешь ли, есть колдовство. Талисманом этим можно притянуть к себе суженого. Когда я встретила Костю, и начала когда о нем подумывать, то улучила момент и через зеркало на него посмотрела. И сразу, знаешь, как искра проскочила, я сразу поняла, что за этого мужчину мне нужно держаться. Дальше вся жизнь сложилась счастливо, так, что и пожаловаться не на что. Талисманом, конечно, я больше не пользовалась - божьей милостью нельзя злоупотреблять. А тебе завещаю. Верь зеркальцу, оно поможет и не обманет. Потом поблагодари его, так нужно.
       Будь счастлива, ненаглядная Наташенька! Люблю и обнимаю крепко. Не горюй обо мне.
       Мамочка.
      
       3.
       Здравствуй, Оля!
       Как твои дела? Как складывается жизнь в Киеве? Чем порадуешь?
       Я лежу в клинике. Меня, кажется, лечат: ежедневно колют какую-то мерзость, принуждают дышать через трубку, дают настой на травах, теплый как помои. Все это помогает, как мертвому кадило - каждую ночь просыпаюсь и харкаю кровью. Доктор избегает говорить со мною и посылает для этой цели медсестру, из чего я делаю очевидные выводы.
       По вечерам меня навещает Саша, всякий визит сопровождается скандалом с дежурным врачом, поскольку в инфекционное отделение посторонним являться никак не следует. Эти перепалки раздражают до крайности, а кроме того, мне стыдно представать его взгляду в столь плачевном виде. Так что я и не рада этим посещеньям, но не нашла пока способа отговорить.
       Если так случится (а боюсь, что случится именно так), то с Сашей я передам тебе свое нехитрое наследство. Имуществом, как ты знаешь, почти не располагаю - разметала война. Однако об одной вещи хочу упомянуть особо. Со времен жизни в Петербурге моей матери принадлежало макияжное зеркало в серебряной с жемчугом оправе. Оно выполнено хорошим ювелиром, но подлинная его ценность - не в деньгах. Посмотри в зеркало на мужчину, и ты поймешь, что он собою представляет. В отражении предстанет не внешность, но суть. Ты распознаешь без ошибки лжеца, изменника, предателя, труса. Ты не свяжешь жизнь с ничтожеством, не выберешь мерзавца отцом своих детей. Не подпускай к себе того, кто сделает тебя несчастной. Твоя будущая дочь заслуживает достойного и благородного отца. Помни себя, наследница рода Смоленских. Знаю, теперь опасно говорить подобные вещи, а потому ты и не говори. Просто помни.
       Будь счастлива, дорогая.
       Мэри.
       PS Это важно. Всякий раз, как зеркало поможет тебе, поблагодари его - иначе оно может утратить силу.
      
       4.
       27.10.1922
       Мария, дочь.
       Знаю, что ты возненавидела меня, полагая, будто я предала память твоего отца-героя. Однако же, прошу тебя прочесть полностью это послание.
       По всей видимости, чахотка сведет меня в могилу много раньше, чем я полагала. Размышляя о том, стоит ли открыться тебе, я осознала, что не хочу умирать не прощенной и отягощенной грузом твоей ненависти. Может случиться так, что узнав тайну, ты исполнишься презрением и отречешься от меня. Однако же это станет справедливым воздаянием, в противовес тому несправедливому гневу, который ты питаешь сейчас.
       Рассудив таким образом, я приняла решение вскрыть два секрета и развенчать две лжи относительно меня и твоего отца.
       Вне сомнений, тебе известны слухи о том, будто я, баронесса Софья Дмитриевна Смоленская, уличена была в занятиях черной магией и запятнала свое имя связью с нечистой силой, и что именно по названной причине нам с тобою пришлось покинуть Петербург. Это верно лишь отчасти. Действительно, я посвятила известное количество времени знакомством с науками, которые принято именовать оккультными. Однако лишь единожды за все годы жизни я прибегла к помощи сего знания, и деяние это хранила в полной тайне до нынешнего дня.
       Также ты слышала, что твой отец, василий андреевич иволгин, лейтенант флота, геройски погиб в 1905 году при Цусиме, исполняя долг перед отчизной. Это вовсе не соответствует истине. Лейтенант иволгин даже не состоял в списках экипажа броненосца "Бородино", а равно и любого другого судна Тихоокеанской эскадры. Я смогла в этом убедиться летом 1905 года, когда оббивала пороги Адмиралтейства в попытке узнать хоть что-то о судьбе пропавшего мужа. Действительность такова, что еще в сентябре 1904 года, накануне отправки флота, иволгин был списан на берег. Девять месяцев, пока эскадра огибала Европу и Африку, двигаясь навстречу гибели, и девять месяцев после сраженья он провел в Ораниенбауме, сожительствуя с любовницей светланой лившиц.
       Весной 1906-го, когда освобожденные из японского плена моряки стали возвращаться в Петербург, вернулся и он. Я любила. Если бы иволгин покаялся, сознался во всем, я не смогла бы не простить его. Однако он скрыл. Когда он взялся повествовать об ужасах Цусимской битвы, я приняла решение.
       При помощи опиума я сохраняла в нем жизнь и сознание на протяжении четырех часов, которые потребовались мне для полного ритуала. Затем он начал умирать, и пока длился процесс, я удерживала зеркало над лицом мужа, так, чтобы он не мог видеть ничего иного, кроме своего отраженья. И после я продолжала удерживать зеркало - до тех пор, пока тело иволгина не начало остывать. Согласно ритуалу, его душа, целиком, без остатка, оказалась помещена в стекло. В ту ночь ты спала спокойно в колыбели и ни разу не заплакала.
       В результате ритуала зеркальце, как и следовало, приобрело определенное свойство: при взгляде через него на другого человека, я видела отраженье души. Я проверяла им каждого нового знакомого, и точно знала теперь, на кого можно полагаться, а от кого ждать беды. Так мы сумели выжить в первую мировую и в гражданскую, так мы избежали большевицких бесчинств. При помощи зеркальца я нашла второго мужа, и не была обманута в ожиданьях. Вы с отчимом невзлюбили друг друга, он бывал жесток с тобою, однако же, это надежный и преданный человек.
       Согласно моим знаниям, стоит разбить зеркало, и оно утратит силу, но заключенная в нем душа обретет свободу. Я так и не сумела простить иволгина и сохранила артефакт в целости. Сейчас, умирая от чахотки сорока двух лет от роду, несу кару за это. Пришло мое время собирать камни. Но нередко, порою каждый день, я говорила с зеркальцем, повествовала о последних событиях, описывала знакомых, иногда пересказывала книги. Мои слова были ему пусть небольшим, но утешеньем, тонкой нитью связи с миром божьим. Потому говори с ним и ты, рассказывай о себе, благодари за помощь. Имей жалость и снисхожденье к невольнику.
       А когда почувствуешь, что готова отпустить - разбей стекло.
       С надеждой пусть не на прощение, но на пониманье,
       Софья Смоленская.
      


    13


    Скордо Ш-10: Дом блохи   2k   "Рассказ" Проза

      Петя не помнил точно, когда эта тварь впервые очутилась у него в постели. Просто однажды холодной ночью проснулся от боли в запястье. Будто иголкой кольнуло. Глядь - на коже красное пятно с горошину, а рядом - она. Плоская, тощая, страшная, глаза навыкате, ножки тонкие километровые, будто сломанные в коленках. Сидит, смотрит, облизывается.
       - Что за... - гневно рыкнул Петя, схватил гадину двумя пальцами, хотел было уже сдавить покрепче, да присмотрелся и оторопел. Гадина не вырывалась, не сопротивлялась, а плакала. Из огромных человечьих глаз капали огромные человечьи слезы. Петя зажмурился, помотал головой, вздохнул жалостливо "Что за..." и вернул тварь обратно в постель.
       Так и стали жить-поживать. Каждую ночь просыпался Петя от боли, считал красные пятнышки - то на боку, то в паху, то на пузе. А рядом она - сидела, плакала.
       - Что за... - укоризненно ворчал Петя в огромные человечьи глаза и поворачивался на другой бок. Страдал и терпел. Долго. Полгода. Или больше.
       Но однажды спьяну не выдержал. Проснулся и убил кровососку. Просто взял и раздавил пальцами. Растер в порошок. Что там давить-то? Глаза да ноги.
       Сделал и пожалел тут же. Пустота навалилась, как душное одеяло. Одиноко стало Пете в жаркой летней ночи. Лег спать - не спится. Утром - ещё хуже. Вечером - вообще беда. Вышел на балкон, подставил плечо жирной комарихе. Та напилась кровушки, улетела. А Пете не полегчало.
       Терзаемый тоской, бродил он по ночному городу, валялся на помойке, целовал взасос слюнявую морду бродячего пса и жаловался:
       - Убил я её, убил. А ведь любил, получается, а? Любил ведь... Дай мне одну из своих, подари... У тебя ведь много, а? Мне не хватает её. Очень. Не могу жить без боли, привычной, сладкой... Понимаешь?
       Пес опустил глаза.
       - Мои они, - прохрипел, - собачьи. А тебе нужна своя, особая, человечья.
       Петя вернулся домой, зажег свечу, сел за стол и мокрыми от слез и соплей руками стал мастерить небольшой картонный домик. Вырезал маленькие окошки, дверцу, склеил стены, приладил крышу. Над дверью карандашом написал мелко: "Дом блохи" и лег спать. Обессиленный, заснул быстро. И снилось ему, что из крошечного резного окошка машет ему лапкой любимая кровососка и улыбается. Впервые в жизни улыбается, а не плачет.

    14


    Дедушка К. Ш-10: Смерть и другие развлечения   13k   "Рассказ" Проза, Приключения, Юмор


    Смерть и другие развлечения

    "Правильная жертва всегда умирает сознательно,

    тихо, с чувством собственного достоинства, и

    доставляет минимум неприятностей своему убийце".

    Кодекс профсоюза профессиональных жертв.

       Маньяк приближался. В большой волосатой руке (где среди обильных зарослей виднелись останки предыдущей жертвы) угрожающе улыбался огромный топор. Что поделать, орудие труда примитивное и не оригинальное, но не всегда попадаются творческие личности, убивающие, скажем, бриллиантовыми ожерельями. Вот вас когда-нибудь пытались задушить превосходным бриллиантовым колье? А перерезать горло кольцом на десять каратов? Ах, прекрасные, чудные времена...
       Я блаженно разулыбалась, вспоминая бурное прошлое. Маньяк обиженно остановился. Даже топор как-то потускнел.
       - Простите, - честно покаялась я и приняла испуганный вид N 7 из своей коллекции. Всего таких выражений лица насчитывалось около тридцати: начиная с легкой тревоги и заканчивая невероятным ужасом, переходящим в добровольный инфаркт. Использовать всю эту богатую палитру сейчас просто не было смысла: убийца смог бы напугать разве что комара.
       Впрочем, увидев перед собой привычную картину: дрожащая девчонка, вжавшаяся в угол хижины страшного маньяка, последний заметно воспрял духом, засиял топором и даже попробовал прорычать нечто угрожающее. Ввиду отсутствия хоть какого-то образования и даже, пожалуй, мозга, вышло у него не очень. Что-то вроде:
       - Ррррыыыаааа!
       - Ааа! - распеваясь, согласно поддержала я и завибрировала еще сильнее. Хижина затряслась. С чердака посыпался какой-то мусор. Умирать в подобной обстановке казалось очень обидным.
       - Уррррыаааа! - воодушевленно поддержал меня предполагаемый убийца. Если мы будем продолжать в том же духе, то я рискую тут не то что зазимовать, но и состариться. Улитка - и та добралась бы до меня быстрее.
       - Спасите, помогите! - привычно запричитала я, прикидывая, что скоро можно уже переходить на ультразвуковой визг. Судьба решила подкорректировать далеко идущие планы, и когда маньяк упоенно пластовал топором воздух рядом с моим носом, что-то теплое пушистое и определенно живое коснулось моей ноги.
       Вопль, который я издала, по своей силе и художественной красоте мог бы соперничать разве что с ариями знаменитых оперных певиц. Вдвойне обидным представлялось то, что оценить его в этой убогой обстановке было решительно некому.
       - Крыса!!! - оформила я крик в нечто членораздельное, выхватила у застывшего в прострации маньяка орудие убиения и со всей силы вонзила его в пол. Коварное животное успело скрыться. Нога маньяка подобным проворством не обладала.
       - О... - он даже как-то удивленно посмотрел на отрубленные пальцы.
       - Извиняй, сегодня не твой день, - раздраженно отмахнувшись топором от убивца и, кажется, снова куда-то ему попав, я бросилась на поиски мерзкой твари. - Где она?!
       За спиной послышался глухой стук упавшего тела.
      
       ***

    "Если благодаря непреодолимому стечению

    обстоятельств, далее именуемому форс-мажором,

    жертве удалось выжить, ей строго вменяется

    в обязанность найти другого исполнителя

    (см. пункт "Убийцы") и окончить свою жизнь подобающе".

    Кодекс профессиональной жертвы.

       Маньяк наговорил комплиментов, усыпал белоснежную постель розами (еще бы он догадался срезать с них шипы), целовал мне руки и подливал в бокал брют. Вечер обещал быть прекрасным, томным и бескровным, поскольку по моим сведениям, он предпочитал душить своих жертв шелковыми шнурами. Ну чем не романтика?
       Я благосклонно таяла, смущенно розовела и не торопилась шлепать по шаловливым ручонками, пытающимся влезть в декольте. В конце-концов, когда меня еще соберутся убивать так красиво?!
       События, меж тем, набирали обороты.
       - Твоя кожа, словно бархат, а глаза подобны двум агатам, - жарко прошептал он мне куда-то в висок, приобнял... и я с удивлением обнаружила, что осталась без платья. Смущение, впрочем, длилось недолго.
       - Твое присутствие так волнующе... - прошептала в ответ я, подумала, а не куснуть ли игриво ушко партнера, пришла к выводу, что могу увлечься, отгрызть его совсем и испортить себе всю романтику. Потому, решила пойти ва-банк и красивым жестом оставила галантного убийцу без брюк.
       Посмотрела на то, чем предлагалось впечатлиться... и поняла, что вариант с ухом был определенно лучше. По-крайней мере, ощущения он сулил явно более острые.
       - Ох, - я задрожала. Маньяк приосанился, подумав, что я восхитилась.
       То, что интимный вечер безнадежно испорчен, стало ясно тогда, когда дрожь и всхлипы оформились в плохо сдерживаемое хихиканье, а потом и в ничем не сдерживаемый гогот.
       - Ах так! - оскорбленно взвился убийца, опрокинув бутыль с вином. Откуда он извлек алый шелковый шнур - для меня по сей день остается загадкой. - Неблагодарная! Я мог бы подарить тебе ночь незабываемых наслаждений, но сейчас...
       Не люблю пафосные речи. А потому, не дослушав самую эпичную часть монолога, я выплеснула брют из бокала точно в глаза маньяку. Все равно настроение романтично умирать безнадежно утеряно. Тонко взвизгнув, он закрутился на месте, а я подняла с пола бутылку толстого темно-зеленого стекла. Намерение сполна получить обещанные незабываемые наслаждения окрепло и утвердилось. От удара по затылку несостоявшийся убийца обмяк. Я предвкушающе посмотрела на шнур. В голове зрел план.
      
       ***

    "Профессиональная выжившая жертва обязана

    в тишине и жесточайшей депрессии дожидаться

    повторного визита своего убийцы. Встречать оного

    следует с чувством собственного достоинства и

    в полной покорности своей судьбе".

    Профсоюз профессиональных выживших жертв.

       В абсолютно пустой комнате, где из всех предметов меблировки были только голые бетонные стены, на меня шел маньяк. Предавался этому занятию он сосредоточенно и с полной самоотдачей: вытянул на манер когтей корявые изогнутые пальцы и мрачно сопел.
       Я отступала, напряженно раздумывая над тем, что где-то я уже его видела... Злодейская рожа под грубой маской из холщового мешка просматривалась крайне плохо. Впрочем...
       - О, с тебя уже сняли гипс! - фальшиво обрадовалась я. Убийца попытался заскрежетать зубами, но зажевал только маску, чем испортил всю атмосферу.
       Ну конечно же! Маньяк-Щекотунчик! Я встретилась с ним на заре своей карьеры профессиональной жертвы. Тогда, помнится, из-за горячности моего нрава, а так же из-за того, что потенциальный убийца полез тонкими длинными пальцами куда не следовало, я отреагировала... слегка экспрессивно. В общем, как потом выяснилось, гипс ему накладывали не только на пальцы рук и ног, но и на прочие незапланированные места.
       - Теперь тебе никуда не деться, - прошепелявил Щекотунчик, отчаянно слюнявя маску. Сплюнул, попал в себя, и раздраженно сорвал с головы дурацкий мешок.
       Что и говорить, пословица о несомненном благотворном влиянии человека на одежду, а не наоборот, давно казалась мне весьма сомнительной. Сегодня же я получила наглядное доказательство тому, что одежда одеждой, а вот маски некоторых людей очень даже красят. По-крайней мере, создают флер таинственности.
       - А... Нос, скулу и челюсть - это тоже я? - неизведанное доселе чувство стыда монотонно и мерзко скреблось где-то в районе желудка, прогрызая, кажется, путь к селезенке.
       Маньяк молча кивнул, истерически мигая правым глазом. Левый смотрел равнодушно и холодно, но лишь по причине своей искусственности. Потенциальный убийца мечтал стать убийцей непосредственным, и ничто не могло ему помешать.
       Несмотря на угрызения и поскребывания совести, умирать все равно не хотелось. В ободранной бетонной коробке погибнуть смешной и глупой смертью - защекоченной насмерть?! Верните моего любимого убийцу с бриллиантовым ожерельем (пусть и поддельным), я больше не буду его ничем бить и ничего ему ломать!
       - А ты хоть защекотать-то меня сможешь? - пренебрежительно поинтересовалась я. - Пальцы-то вон какие: кривые, плохо двигаются, торчат в разные стороны. Ты меня ими затыкаешь, скорее...
       Маньяк побагровел - он тоже прекрасно помнил, из-за кого стал обладателем подобного "инструментария". Настоящий глаз посмотрел на меня зло, а искусственный - с ненавистью.
       - А может, мне самой себя защекотать, а? - продолжала издеваться я. - Ты постой в сторонке, не напрягайся, кости голени, небось, еще не до конца срослись. Да и вообще, тебе вредно нервничать...
       Все убийцы - люди крайне неуравновешенные, с весьма подвижной и легковозбудимой психикой. Особенно, если над ними издевается жертва. Особенно, если эта жертва однажды уже оставила о себе незабываемую память... В общем, взревев, он бросился на меня. Я боднула его в нос и подставила подножку. Бетонные стены сыграли с Щекотунчиком злую шутку. Оседлав его, я поинтересовалась:
       - Ну что, с какого пальца начнем?
       И кто после этого виноват, что мне не везет с маньяками?!
      
       ***

    "Профессиональной жертве вменяется

    в обязанность покорно и безропотно принимать

    свою участь. Профессиональный убийца со своей

    стороны обязуется по окончании всех необходимых

    ритуалов, умертвить свою жертву путем, какой ему

    кажется наиболее приемлемым".

    Кодекс профессиональных взаимоотношений убийц и их жертв.

       - И кто виноват, что мне не везет с убийцами? - этим же вопросом, но уже вслух, я задавалась в кабинете директора профсоюза профессиональных жертв.
       - Вы! Вы! Только вы! - горячился немолодой седоватый мужчина, у которого на одной руке не хватало пальцев, а вторая - отсутствовала вовсе. - Вы только посмотрите! - он поводил оставшейся конечностью и для вящего убеждения, - носом, - по сторонам, демонстрируя фотографии трупов разной степени свежести. - Правильные, тихие, спокойные жертвы! Передовики! О них не стыдно рассказывать, ими не стыдно гордиться. А вы?
       - А я? - заинтересовалась я, рассматривая неаккуратно обгрызенное нечто, в чем с трудом угадывалась чья-то нога.
       - А вы позорите наше общество! Вступая сюда, вы были предупреждены, что членство у нас одноразовое. Напомните, сколько лет вы уже состоите в нашей организации?
       - Пять, кажется, - я честно попыталась вспомнить.
       - Семь! - пафос директора поколебал даже фотографии передовиков. - Семь лет, без единой смерти! Да что там, девяносто процентов убийц, что с вами сталкивались - мертвы сами! А десять процентов, выжившие по какому-то недоразумению, строчат на вас такие жалобы, что меня под ними уже можно хоронить!
       - Я не при чем, - твердо отпиралась я. - Они сами.
       - Да с нами уже ни один приличный убийца не соглашается сотрудничать! Все. Мне это надоело. Вы немедленно, сию же минуту исключаетесь из нашего профсоюза.
       - Протестую! Это неполиткорректно и попахивает мужским шовинизмом! Засужу, - я окинула директора взглядом, отработанным на многих поколениях маньяков. Нельзя сказать, что он не дрогнул, но, по крайней мере, не отступил.
       - С переводом в профсоюз профессиональных убийц, - неподкупно завершил свою речь начальник. - Пусть они теперь с вами мучаются.
       Собравшись было возражать и негодовать, я внезапно задумалась. А что? В этом определенно есть свои перспективы, а уж карьерный рост - налицо...
      
       ***

    "Профессиональный маньяк имеет право убивать свою жертву такое количество раз и таким количеством способов, какие сам считает необходимыми. Ему строго вменяется в обязанность ликвидировать всех, кого предоставляет ему общество профессиональных жертв. Если же по каким-либо причинам, в дальнейшем именуемыми форс-мажором, ему это не удается, маньяк не имеет права умирать, подавать в отставку, уходить из ремесла до тех пор, пока последняя (-ий) выжившая (-ий) не будет гарантированно мертв"

    Кодекс профессиональных маньяков.

      
      
      
      

    15


    Пинская С. Ш-10: Как Саша в Ленинград ездил   12k   "Рассказ" Байки


    Как Саша в Ленинград ездил

       С Сашиной семьёй мы были знакомы давно - ещё с тех старых добрых времён, когда всевозможные тропинки неизбежно приводили новых эмигрантов в "мекку" : школу английского языка, где на наши не ожидающие подвоха головы обрушивались премудрости не просто английского, а раздражающе "неправильного" английского - ведь на самом деле английский и американский языки отличаются, и не только в произношении. Потом мы постоянно встречались на чьих-то днях рождения или свадьбах, где обменивались дежурными "Привет! Как дела?" - и перемещались к следующим знакомым с подобным же ничего не значащим приветствием.
       Так оно и шло, пока однажды дорожки наши действительно не пересеклись по воле случая. Дети наши учились в одной школе. В тот день мы поджидали их возвращения с экскурсии в Чикаго, но автобус опаздывал. Вот тогда-то, в ожидании дорогих детищ, затянувшемся на несколько часов, и завязался тот разговор по душам, после которого мы действительно подружились, и встречи наши из случайных стали регулярными - ведь если на жизненном пути встречаешь интересных людей, терять их нельзя ни в коем случае.
       А Саша оказался именно таковым - замечательно интересным товарищем, повидавшим на своём веку немало. Помимо этого, обладал он удивительным даром рассказчика. Одну из его историй и хочу я представить на ваш суд.
       Случилось это в начале девяностых. Сашина семья только-только начинала обосновываться в Штатах, что само по себе было непросто - как и в любом другом месте! Правда, здесь всё усложнялось ещё и отсутствием языка. Скажем, процесс поисков работы. Представляете? Без языка-то! В результате, работёнка если и попадалась, то, по большей части, временная, да и та не слишком уж оплачиваемая. А жить ведь как-то надо!
       В те годы переброска автомобилей в Россию из-за кордона, в том числе из-за океана, имела конкретно выраженный материальный смысл: СССР больше не существовал, разброд и шатание росло, но ещё не зашкаливало, и все мало-мальски соображающие люди пытались сделать на этом хоть какие-то деньги. Именно эту достаточно плодородную ниву и возделывал Саша в свободное от менее прибыльных подработок время. И если по эту сторону океана всё шло гладко и сладко, по ту начали появляться какие-то сбои.
       "Что ж, - подумал Саша, - придётся ехать и улаживать всё собственноручно. Заодно в на родине побываю: пройдусь по Невскому, зайду в Исаакий, съезжу в Петродворец. Красота!" - я забыла упомянуть, что родом Саша был из Ленинграда.
       Но тут возникла серьёзная проблема: документы. То есть, выехать в любую цивилизованную страну со своим полуамериканским паспортом Саша, в принципе, мог. И даже назад вернулся бы без проблем. Только это ж в любую цивилизованную! Раздираемая на части уже упомянутыми разбродом и шатанием, Россия к таковым временно не относилась, и поездка в те края с Сашиными легковесными документами могла обернуться боком.
       - Да ты чё, старик! - хлобыстнув очередной стопарик, заверил приятеля земляк Лёва, когда Саша поделился с ним своими тревогами. - Езжай в Ригу: для них твоих документов достаточно. А оттуда до Питера - на поезде. Кто там проверять будет?
       Пораскинув мозгами, Саша понял, что Лёвин совет - самый что ни на есть подходящий для данной ситуации, в которой наличие присутствия необходимо, а требуемых документов вовремя не получить, хоть умри.
       Рига встретила Сашу как обычно - тминным сыром, душистым хлебом и ядрёным ликёром. Плюс всем остальным, что можно только пожелать в прибалтийской столице, где тебя всегда рады видеть друзья.
       - Ты не переживай, мужик, - сказал Урмас, с которым Саша когда-то учился в одном из ленинградских вузов. - Садись на поезд и дуй себе в Питер. По-русски болтаешь - и всё! Никакая собака не привяжется.
       Вдохновлённый его уверенностью, Саша купил билет в купейный вагон. "Нижнюю полку, пожалуйста, если можно", - очаровал он кассиршу своей явно нероссийской вежливостью и совсем уж американской улыбкой. Та даже зарделась и смущённо захихикала, протягивая Саше именно то, о чём он просил. "Да, прав был Сервантес: вежливость - это сила!"* - думал Саша, поднимаясь по ступенькам воняющего соляркой вагона и недоуменно косясь на проводницу, которая, раздув ноздри и вытянув шею, провожала его взглядом. "Что это с ней?" - не мог понять Саша.
       - Добрый день! - поприветствовал он своих будущих соседей по купе и с трудом удержался от того, чтобы не шарахнуться назад, в спокойную вонь коридора, поскольку реакция тех была, по меньшей мере, странной: все трое вздёрнули подбородки, раздули ноздри и повернули в сторону Саши сияющие блаженными улыбками физиономии. "Батюшки, да это же они так на мой одеколон реагируют!" - вдруг осенила догадка. Он был прав: волны дорогого французского одеколона заполняли тесное купе диковинным запахом, присущим гражданам несоветского происхождения, а также недосягаемым для простых смертных просторным залам магазинов "Берёзка".
       Воодушевлённый теплым приёмом, Саша подсел поближе к столику, где вскоре, благодаря его щедрости, всем "было нолито", и начал развлекать ещё более повеселевших попутчиков байками, одна другой забавней. И был несказанно удивлён предательством неблагодарных, когда в ответ на невинный вопрос заглянувшего в купе таможенника: "Нет ли среди вас иностранцев?", все как один простёрли указательные пальцы в направлении незадачливого массовика-затейника.
       "Одеколон, блин, выдал! Представляешь?!" - возмущался Саша, рассказывая нам о своих злоключениях. А тогда последствия разоблачения не заставили себя ждать: не имеющего соответствующих документов Сашу высадили на незабвенном полустанке Псков-Печора.
       Ветер! Снег! Пограничники в полушубках и с овчарками! И Саша - в своей "субейке на собаччем меху" и дрожащими потрохами, гадающий: прямо тут прибьют, в застенок запрут как американского шпиона, либо назад в Ригу отправят?
       Завели его в избушку на курьих ножках, которая служила одновременно железнодорожной станцией, таможенным пунктом, а также отстойником для подозрительных личностей, и начали судить-рядить. А Саша между тем обнаружил себя сидящим на жёсткой скамье дореволюционного образца в компании местного идиота, попеременно корчившего рожи и изучающего содержимое ноздрей покрасневшего от холода носа, и неместной проститутки, курившей одну за другой ментоловые сигареты и периодически сплёвывавшей на пол, выражая тем самым своё отношение ко всей компании.
       Я не буду описывать моральные муки, которые претерпел Саша за те несколько часов, показавшихся вечностью. Скажу только, что ему повезло: обошлось без застенка и мордобития. Его просто-напросто посадили на поезд, идущий назад в Ригу, строго наказав выправить соответствующие документы и потом уже приезжать.
       И вот тут-то удача улыбнулась, наконец, бедняге. Проводник, которому Саша поведал свою грустную историю, не разделял его пессимизма. Напротив, выслушав стенания незадачливого бизнесмена, он выдержал необходимую для пущего эффекта паузу, затем широко улыбнулся и сказал:
       - И это всё? Считай, проблемы твои решены раз и навсегда. Были бы деньги и - я! Пятьдесят долларов - и ты в Ленинграде. Без проблем! Ещё столько же - доставим тебя назад, в целости и сохранности. Вот моё расписание. Приходи к отправлению, всё сделаем.
       Напоминаю, пора мобильников ещё только брезжила на горизонте, и уж определённо не на латвийском. Так что график работы Яниса - так звали Сашиного спасителя - был залогом светлого будущего в мире гроз и неустройства.
       Месяц в Ленинграде пролетел как миг. Помимо бизнеса, Саша сполна причастился всему, что предлагала жемчужина Прибалтики, окно в Европу, северная столица и сердце российской культуры. Но всему приходит конец, подошло время и Саше отбывать в места весьма отдалённые, ставшие для него родным домом.
       Вот и вокзал. А вот и поезд. И вагон, проводником в котором Янис. Только почему тот скребёт озадаченно в затылке и переминается с ноги на ногу?
       - Слышь, старик, тут перемены кой-какие произошли.
       Нижняя челюсть Саши непроизвольно поползла вниз. Он подхватил её на лету дрожащей дланью и таким же неверным голосом спросил:
       - Что ты имеешь в виду?
       - Сто долларов, - выдохнул Янис и скорбно потупил глаза.
       Челюсть вернулась в изначальную позицию, и Саша ответил со спокойствием английского денди:
       - Забито, мужик!
       Как оказалось, пересечение границы на сей раз действительно было делом непростым.
       - Вот, - сказал Янис и протянул Саше ворох одежды, поясняя: - Ты электриком будешь для таможенников. Сиди у меня в купе, пока они не пройдут, а потом я тебя заберу, и мы вместе пойдём в уже проверенные вагоны. От греха подальше! - добавил он без всякого акцента, и вышел, улыбаясь своей нерусской улыбкой.
       И Саша начал процесс перевоплощения. Когда он нагнулся, натягивая чужие портки, взгляд его случайно упал на небольшое зеркало, подпёртое пачкой сигарет "Космос", и Саша вздрогнул: оттуда на него смотрело лицо аристократа, гладко выбритое, блестящее, как может блестеть только кожа людей, правильно питающихся и не злоупотребляющих ничем, чем не следует злоупотреблять. И, наконец, нечто неподвластное переменам - нечто, полученное от любимых родителей при рождении: благородный иудейский нос и глубокие карие глаза, под стать пророкам на иконах или полотнах голландцев.
       "Б...!" - мысленно выругался Саша и начал лихорадочно оглядываться по сторонам. Ничего подходящего не попадало в поле зрения. Шампанское! Эту бутылку Янис вёз для встречи с подругой в Риге. Такая уж у него была традиция: для питерской подруги он обычно готовил "Тминный ликёр" или, если чайка особой крутизны, то "Вана Таллин", привозимый для него корешами из Таллина. А для рижской - всего-навсего Советское Шампанское. Зато крымское!
       "Перебьётся!" - позлорадствовал Саша и открыл бутылку. Прямо из горла он вылил половину в себя, остатки на форменные штаны, а проволоку расправил в загадочную загогулину, которая для непосвященных могла сойти за орудие труда. Заглянул для уверенности в зеркало: оттуда на него по-прежнему пялился еврей-аристократ! "Мать твою!" - уж совсем не по-еврейски выматерился Саша и запустил руку на третью полку.
       О, счастье! О, дева Мария, Иисус Христос - и все прочие, причастные к чуду! На третьей полке нашлось всё необходимое! Саша сладострастно размазывал по лощёной физиономии пыль и копоть, скопившиеся на необитаемой полке как минимум за десятилетие. А покончив с физиономией, перешёл на волосы. "Так вас! Не курчавиться мне, сукины дети!" - всё больше входил в роль Саша, щедро возя пятернёй по волосам, и лицу, и плечам, пока оргию эту не прервал столб яркого свет, ворвавшегося в тесное купе.
       В проёме двери суровыми ликами закона высились широкоплечие фигуры пограничников, из-за плеч которых робко выглядывал Янис.
       Но к этому времени Саша полностью вошёл в роль, и присутствие публики только поддало жару вновь созданному персонажу:
       - Вот! - визжал электрик-Саша почему-то фальцетом, потрясая сжатой в пятерне проволокой из под шампанского. - Какой это на хер предохранитель?! А?! Пошли, братан, в пятый, - это уже обращаясь к Янису, - генератор проверить: чего, интересно, там натворили ублюдки? Разворовывают Рассею к е... матери, - и залился слезами, которые были непритворно пьяными. А вы что думали? Шампанское да на голодный желудок!
       Янис потом бесновался:
       - Предупреждать же надо! Я в штаны чуть не наложил! С тебя, старик, причитается!
       Да Саша и сам был не против. Буфетчица в вагоне-ресторане, правда, несказанно удивилась, когда бомж в униформе потребовал банку икры красной, чёрной, бутылку коньяка и две шампанского - одну на месте, другую с собой. Впрочем, когда она поняла, что расчёт произойдёт в долларах, всяческие сомнения испарились. Она даже расстегнула верхние пуговки форменного халатика, что и Саша, и Янис проигнорировали: не было там ничего интересного за этими расстёгнутыми пуговками. А вы, небось, о высокой морали подумали? Ну, это как вам угодно!
      
       *"Ничто не обходится нам так дешево и не ценится так дорого, как вежливость", M. Сервантес

    16


    alex Ш-10_Страсти по Парижу   6k   "Миниатюра" Проза

      В память Миши Сурнина
      
      
       Память... Она беcцеремонна, как уличная девка. Прильнет липко и нашептывает жарко обрывки былых страстей, уверенно ныряя в самую глубь бережно охраняемого мной омута воспоминаний, не обращая ни малейшего внимания на несвоевременность своих домогательств. Вот и сейчас, в порыве шальной ностальгии она навалилась, выхватив меня из красочного вернисажа чужой жизни.
      Бог ты мой! Как мы мечтали тогда, в своем захолустье, изредка вырываясь то в Москву, то в Питер, чтоб глотнуть свежих впечатлений, смелых мыслей. Как мы мечтали, ну только бы одним глазком, только бы на миг... оказаться в Париже!
      Париж!
      Спектакль рождался сам собой, от одного только этого магического слова, без всякого сценария! От одной только жажды, ну хотя бы помечтать о нем!
      Они - это три незадачливых художника, не имеющих гроша за душой, ни собственного угла, но с амбициями. Проснувшись утром под случайной крышей и почесываясь там и тут, они мечтали... о Париже! Это основная фабула ненаписанной пьесы, которую мы с таким азартом тогда разыгрывали. Мефодий, Ухтинский, Серж и конечно же незабвенная Светик, в роли музы для всех троих.
      Мы рисовали картинки, одна краше другой, заражая друг друга азартом и своими фантазиями: Париж ночных утех, Париж кабацкий, бега и казино, Париж богемный - у каждого свой. Буйство наших эмоций буквально потрясало обшарпанные стены Дома культуры, перманентно пребывающего в аварийном состоянии.
      'Париж-ж - это ж парижанки... казино... кутеж-жи... Мулен Руж-ж!..' - благоговел громогласно Серёга, имея великую слабость к прекрасному полу и прочим радостям, с ним связанным, при этом оттягивая свои подтяжки от штанов и смачно щелкая себя по телесам.
      'Да нет, Париж - это бабки... кабаки... бабы и снова бабки... бабки - много бабок!' - ревел Ухтинский, брызжа слюной, расшвыривая претендентов на его 'святыню' и напяливая ободранный кумачовый фрак поверх пижамы.
      'Господа, господа! Как можно?! Париж - это же Елисейские поля... Роден... Собор Парижской Богоматери... Монмартр, господа!' - попискивал малорослый Мефодий, бегая сзади, подпрыгивая там за спинами в цветных семейных трусах и с бабочкой на голой цыплячьей шее, пытаясь вырваться на передний план со своими прекрасными грёзами.
      И так, толкаясь и хватая друг друга за грудки и прочие места, с пеной у рта, как маклеры на финансовой бирже во время дефолта, спорили: чей-же Париж прекраснее, нагоняя тоску своими воплями на убитых разваливающимся бытом вахтеров и прочих случайных свидетелей этой шизофренической эйфории.
      Мы играли - нас: забытых, затерянных в том человеческом муравейнике, и нужных только самим себе, пусть и без штанов, пусть и на свалке ненужных вещей. Мы еще мечтали! Азартно, неудержимо, яростно!..
      'Париж! Бургундское... Духи Шанель... и парижанки на Эйфелевой башне... и под нею!' - вожделел донжуанистый Серега.
      'Бордели... бабы голые на штанге... не грех помацать!' - орал Вован-пролетарий.
      'Но, господа! Она же Муза!!! Писать ее! Писать... не лапать, Серж!' - умолял впечатлительный поклонник спутниц Аполлона, Мефодий.
      На площадке бушевали нешуточные страсти и паяцы уже раздирали Светика - материализовавшуюся Музу - на части, каждый себе... каждый под себя!
      Мы, художники, редко церемонимся со своей Музой, редко когда с придыханием к ней... Все больше с наскока, по-буденовски, и тут же нам Славу подавай, да чтоб - всенародную! А эти две дамы нечасто дружат меж собой, в лучшем случае - терпят друг друга. А как же иначе, если я между ними никак не разберусь - кого хочу больше.
      Мы городили свой Париж из трех заезженных чемоданов, конструировали и собор, и башню, и бордель, изощряясь архитектурными пассажами, и тащили Светика-Музу через все прелести парижской благодати, каждый на свой лад изгаляясь над ней, одержимые своими фантазиями. А она, безропотно отдавала себя на растерзание каждому, удовлетворяла и грязные помыслы и страстные души порывы. Всем без остатка... Всем до конца...
      Наша повседневная жизнь была безнадежна переплетена с той, балаганной, в которой мы большей частью существовали, сливаясь воедино и порою теряя ориентацию: где мы, на подиуме или на кухне, в рампе света или в бесконечной очереди за 'синенькими' бройлерами... Сюрреализм такого бытия в двух мирах одновременно только усиливался на общем фоне краха и тотального грабежа начала 90-ых, нами не замечаемого.
      'Карету мне! Карету! - ликовал Серега, схватив Светланку и вскочив на чемодан. Он уже в Париже, - и с ветерком, по Набережной - в Мулен Руж-ж!'
      'Мадам! Да ну его в ж... в этот самый... Мулен Руж! В мой кадиллак и в номера, мадам... в номера!' - тащил ее к себе на колени Ухтинский, оседлав свой дорожный ящик.
      'Месьё, оставьте!.. Зачем вам Муза? Для куража возьмите лучше водки! - вопил Мефодий, взлетая к ней на руки, - на Монмартр, мадам, на Монмартр!'
      Так и мочалили бедную девушку по чемоданам, а что ей станет - она же Муза! Ее хоть в номерах... хоть на Монмартре... Ее же не убудет! Так мы и жили, растрачивая вдохновение на всякий хлам, в угоду сиюминутности, собираясь творить вечно. Ведь, если оно возникает, как бы из ниоткуда, значит ниша эта бездонна. На всё хватит!
      'Нет, не-е-eт!' - взревела Муза, разметав атрибуты багажа вместе с нашими героями. Уселась на пол и... ОКАМЕНЕЛА.
      А 'творцы', вдруг оглохшие и отупевшие, теребили ее потерянно: 'А Мулен Руж?.. Монмартр?.. номера?.. Шанель?.. а бабы?.. а Роден?.. бургундское?.. бордели?.. парижанки?..' - все повторяли они, медленно пятясь в разные стороны, побросав чемоданы и забившись по углам в одиночестве. Обрушилось, ушатом ледяной воды, осознание той реальности, которую мы имели - где мы и где Париж!
      Да и нас, актеров той, так и не написанной пьесы, разбросало по всему 'шарику', припорошив пеплом горечи и разочарований, оставив только память в утешение.
      Да, только наши победы чествуем мы вместе. Не поражения... А горе, так и вовсе в одиночку. Уж больно обременительно оно для окружающих.
      И вот, спустя пару десятилетий, исколесив пол Европы, я снова в Париже, на Монмартре. Жадно вглядываюсь в картины уличных художников, надеясь найти в них воплощение своих былых фантазий, картинки из прошлого. Но отчего-же так муторно на сердце, так больно в груди?.. Отчего же мне так хочется назад... домой в мое захолустье... к друзьям... в мою, звенящую счастьем, молодость! Только бы одним глазком... Только бы на миг...
      
      
      январь 2014
      

    17


    Glan G.G. Ш-10: Поклонник искусства ассасинов   14k   Оценка:4.00*3   "Рассказ" Проза

      Насколько себя помню, меня всегда привлекали наемные убийцы. Это немудрено, ведь их роду занятий присущи интригующая романтика и искусство, почти что граничащее с живописью: опытные ассасины являются такими же мастерами композиции, как и великие художники прошлого - журналистам-фотографам не приходится ничего переставлять на месте преступления, совершенного профессионалом, настолько все идеально и фотогенично оформлено, включая так обожаемую публикой расчлененку. Подозреваю, что среди наемных убийц попадаются и музыканты, способные извлечь из глоток своих жертв воистину неповторимые звуки. К сожалению, они не продают билетов на свои концерты, предпочитая наслаждаться душераздирающими воплями в одиночестве - какой чудовищный эгоизм с их стороны, могли хотя бы распространять записи!
      
      По вполне объяснимым причинам, мои прошлые попытки взять интервью у ассасина натыкались на глухую стену настороженности и, зачастую, враждебности. Выявленные мною путем внимательного наблюдения за окружающими профессиональные убийцы, как правило, были вполне компанейскими ребятами, но стоило мне завести разговор на интересующую меня тему, как они замыкались в себе, делая дальнейшее общение с ними затруднительным или вообще невозможным. Несколько раз испытав удручающее разочарование, я перестал поднимать в их присутствии любые темы, касающиеся лишения жизни за вознаграждение, и ограничил свой интерес простым наблюдением за их повадками.
      
      В тот раз я путешествовал по делам фирмы на небольшом круизном судне, и судьба наградила меня неожиданной встречей. В течение недели наш корабль не заходил ни в какие порты, так что мне предоставилась замечательная возможность лицезреть целых двух представителей интересующей меня профессии по шестнадцать часов на дню. Какое невероятное стечение обстоятельств!
      
      Первый из них представился как Гарретт Басси. Это был очень утонченный молодой человек с прекрасными манерами, носящий свои легкие костюмы в синих или кремовых тонах с беспримерным изяществом. По-женски красивые руки отличались точностью движений, а их владелец, видимо, чтобы оправдать бросавшуюся в глаза чрезмерную развитость пальцев, уведомил пассажиров, что он зубной врач, причем путешествующий с полным набором зубодробительных инструментов и приспособлений, включая миниатюрную бормашинку, работавшую от аккумуляторов. Надо сказать, что прикрытие, на мой взгляд, он выбрал крайне неудачное. Где вы видели зубного врача с серьгой в ухе, выполненной в виде знака клановой принадлежности самураев Тайра, сплошь состоящего из крупных бриллиантов? Кроме того, его желтоватые кривые зубы оставляли желать лучшего и вовсе не являлись хорошей рекламой его умений дантиста, хоть всем и должно было быть понятно, что его рот являлся предметом заботы коллеги, а не его собственной. В любом случае, он не заполучил ни одного клиента за весь рейс.
      
      Второго, как я выяснил из его же паспорта (об этом ниже), звали Марк Килфойл, но он откликался на имя Бобби, почему-то предварительно отрекомендовавшись этим именем всем пассажирам. Это был низкорослый крепыш с никогда не сходившей с лица довольной улыбкой, делавшей его похожей на кота, только что полакомившегося очередной глупой, но упитанной мышкой. Марк-Бобби выразил большое удовлетворение, узнав, что я зимбабвиец, и тут же осчастливил меня известием о том, что является моим соотечественником. Он достал из саквояжа упаковку пива "Замбези", а затем вытащил из кармана и раскрыл зеленокожий паспорт с фотографией. Надо сказать, что это доказательство было не лишним, поскольку, судя по светлому цвету волос и кожи, Марк родился под куда менее лазурным небом, чем зимбабвийское. Я отношусь с большим почтением к двум винторогим козлам и орлу на гербе моей страны и считаю, что предоставление зимбабвийского гражданства выходцам из Европы или Северной Америки - а последним особенно - очень умаляет достоинство моей великой Родины.
      
      Бобби - буду звать его так, раз уж он сам на этом настаивал - изображал из себя преуспевающего бухгалтера. Его карманы были полны наличности и, чтобы расслабиться и помедитировать, он любовно пересчитывал и погаживал крупные купюры, извлеченные из толстого портмоне кожи страуса. Надо отметить, что Бобби в целом лучше справлялся со своей ролью, чем его товарищ, и мне понадобилось некоторое время (примерно, три часа непрерывных за ним наблюдений) и вся моя недюжинная прозорливость, чтобы догадаться, какова его истинная профессия.
      
      Благодаря газетным публикациям я знал, что среди наемных убийц встречаются парочки, работающие в тандеме, так что не был удивлен встречей сразу с двумя ассасинами. Однако, в виду того, что наш круизный кораблик являлся, по сути, старой калошей, я, признаться, вначале подумал, что мои новые знакомые отправились в рейс исключительно ради того, чтобы отдохнуть и развеяться после успешно проведенного покушения на какого-нибудь богатого банкира или влиятельного политика. Слишком уж мелковаты были имевшиеся на судне потенциальные жертвы для таких профессионалов, каковыми несомненно являлись Гарретт и Бобби. Последние очень рьяно изображали из себя путешествующих туристов и небезуспешно - надо отдать им должное, их никогда не видели на палубе трезвыми после девяти часов утра, а из бара они всегда уходили на бровях в районе полуночи.
      
      Все же, скорее по привычке, я не терял надежды и внимательно приглядывался к остальным пассажирам, надеясь найти среди них достойный "объект", способный заинтересовать моих новых знакомцев. На третий день плавания я, по своему обыкновению, в восемь утра опорожнил бутылку виски "Белая лошадь", настойчиво рекомендованного мне еще в четырехлетнем возрасте господином Даррелом, находившемся тогда в процессе поимки своего сотого носорога для личного зоопарка, как известно, размещавшегося в его личном багаже. Благодушно взирая на вторую бутылку, я готовился забросать Бобби вопросами о тяготах бухгалтерии (я втайне посмеивался над ним, заставляя объяснять мне где у дебита находится кредит, почему акции "Тростниковой компании" внезапно поднялись в цене на основании отчета аудиторов, а президент банка "Моргана Морена", наоборот, выбросился из окна, предварительно утопив в офисном туалете помощника по финансам, получив заключение от тех же самых аудиторов). Надо отметить, что ответы Бобби звучали очень правдоподобно, он моментально находил виртуозные объяснения всех без исключения мировых событий с точки зрения бухгалтеркого учета, из-за чего не раз сорвал мои аплодисменты. Он на удивление хорошо вжился в роль, даже внешне наемный убийца казался простоватым малым с всего двумя извилинами в мозгу, которых ему хватало на все случаи жизни (на одной помещался дебит, а на другой - кредит). Для сравнения, у карточных шулеров четыре извилины - по числу мастей в колоде.
      
      Итак, оглядываясь по сторонам в поисках "соотечественника", я обнаружил его пьяную физию в тени рубки. Непостижимым образом, его лицо лишилось извечной ухмылки, а взгляд оказался прикован к одному джентльмену в широкополом сомбреро, спешно покидавшему палубу в этот момент. Пока я следил за бегством джентльмена, Бобби исчез, как будто растворившись в воздухе. Я внутренне подобрался и отправился к стюарду выяснить всю подноготную об этом пассажире, прихватив с собой три бутылки "Белой лошади" - у стюарда, как я успел выяснить, были луженый желудок и закалка старого пьянчужки.
      
      Очень скрытный это оказался пассажир. Стюард - для меня он уже стал Максик - божился, что под рубашкой пассажир хранит усыпанный стразами медальон "цены немалой" и явно выдает себя за кого-то другого. Он единственный, кто при подъеме на борт не предъявил документов, а сунул матросу миллиардную купюру зимбабвийских долларов. Тот, дурачок, польстившись на высокий номинал, не понял, как его обманули - те доллары уже давно вышли из обращения, а мы на родине вовсю пользуемся чужими деньгами, чтобы сэкономить на эмиссии. Пока я выяснял все эти подробности в перерыве между изрядными глотками превосходного виски, приобретенного перед отплытием по смешной цене у одного очень честного китайца, на судне началась какая-то суета. Не обращая на нее внимания, расчувствовавшись, я предложил произвести посвящение Максика в настоящие мужчины по якобы существующей у нас в стране древней традиции, которую сам изобрел несколько лет назад, пообещав выдать стюарду сертификат, дающий право на получение гражданства. Мы избавились от одежды и переместились на пол - койка была слишком узкой для двоих.
      
      - А мне точно дадут гражданство на этом основании? - переспросил, все еще пытавшийся выглядеть стыдливо-невинным, Максик.
      
      - Точнее не бывает. Честное слово урожденного зимбабвийца! Стоит только показать эту бумагу с Зимбабвийской Птичкой любому консулу моей страны, и ты не пожалеешь потраченных сегодня усилий по ее добыче! - успокоил я его. - Ты вот в цирке смеешься? А я уже нет, также как и консулы. - Окончание последней фразы я произнес про себя.
      
      - Убийство, убийство! - донесшийся из коридора вопль заставил стюарда бодро вскочить, несмотря на немалую степень опьянения, и голышом вприпрыжку выскочить из каюты, унося в руках нижнее белье и (хитрец какой!) выданную мною бумагу на получение зимбабвийского подданства.
      
      Я перед выходом из каюты оделся со всей тщательностью, присущей моему положению, и пришел на место происшествия с вполне респектабельным видом, длинной сигарой в зубах и тростью в руке. Гарретт был уже там и невозмутимо курил тонкую папироску, в то время как его товарищ с живым интересом рассматривал останки того самого скрытного пассажира.
      
      - Блестящая работа, - вместо приветствия восторженно произнес Бобби, Гарретт же просто поклонился, сверкнув золотом запонки на обшлаге рукава - его рука поднесла ко рту дымящуюся бумажную палочку.
      
      - Уже известно, кто убийца? - ехидно поинтересовался я, поразившись недальновидному поведению парочки, ведь только простофили устраняют "объект" на корабле, где нет и не может быть посторонних, а следовательно, под подозрение попадают все немногочисленные пассажиры и экипаж.
      
      - Да, Гарретт его поймал, им оказался боцман. Он, наслушавшись россказней стюарда про немалой цены медальон, напал на беднягу с целью поживиться. Но я вам скажу, все это враки, я сам все утро приглядывался к медальону - камни поддельные.
      
      - Где сейчас боцман?
      
      - Кормит акул.
      
      - Что?
      
      - Боюсь, что в процессе борьбы я случайно сломал ему шею, а тот в расстройстве выбросился за борт. Сожалею, сэр. - Гарретт развел в стороны свои изящные руки. - И мы никогда не узнаем правду про медальон - убийца забрал его с собой в пучину.
      
      Эти двое определенно мне нравились. Как ловко они устранили жертву, подставив при этом невиновного члена экипажа и тут же избавились от него остроумным и радикальным способом! Заговорщески улыбнувшись наемным убийцам, я отправился за выпивкой, бросив на ходу, что знаю отличный способ снять стресс. Приятели потопали за мной. Гарретт немного отстал, принимая поздравления от пассажиров за свой героизм. Я же размышлял о том, как ювелирно точно и эстетически красиво лезвие ножа вошло в гортань жертвы. Конечно же, тупица боцман был не способен устроить такое, тут была явственно видна рука профессионала.
      
      Примерно через две недели после описанных выше событий я в одиночестве завтракал в лучшем ресторане городка Генерал Сантос. Только я успел расправиться со стейком и полудюжиной яиц, запив еду литром превосходной кашасы марки "Президенче", когда раздались громкие крики. Привлеченный шумом, я вышел на задний дворик, последовав за другими едоками. Чтобы не терять время, я слямзил по дороге кусок тоста с уже намазанным на него джемом.
      
      На земле возлежало бездыханное тело некого господина, живописно раскинув конечности. Белая манишка была заляпана кровью, как белок яичницы клюквенным сиропом. Непомерное удивление в глазах и слегка сжатая в кулачок пухлая рука с ухоженными и покрытыми бесцветным лаком ногтями. Последние меня заинтересовали - я бы дорого дал, чтобы узнать марку лака, настолько мне приглянулся его блеск в свете лампочек. К сожалению, у покойника уже не спросишь. Дожевывая кусок жареного хлеба, я уже было развернулся, чтобы вернуться за столик и продолжить трапезу, когда заметил отсутствие запонок на рукавах трупа. Тут на меня снизошло озарение. Гарретт! Здесь был Гарретт, это его рук дело. То-то мне показался смутно знакомым силуэт в глубине едального зала. Мое воображение живо нарисовало картину, как Гарретт, подряжаясь на задание и изучая свою жертву, довольно потирал руки, заранее рассчитывая заполучить новые запонки в свою коллекцию.
      
      Еще через десять дней я наконец вернулся домой из своей продолжительной командировки.
      
      - Дорогой, как же я рада тебя видеть! - бросилась мне на шею моя Миллисента, едва я успел переступить порог.
      
      - Милли, как я по тебе соскучился! - темпераментно взревел я, готовый наброситься на нее прямо в прихожей.
      
      - У нас гости, - лукаво улыбнулась моя жена. - Пойдем, я тебя представлю.
      
      За время пути в гостиную Миллисента, мило щебеча, рассказала какие, оказывается, высокоуровневые специалисты приехали на днях в Хараре и какое счастье, что тетушка Бетси познакомила их с другой ее тетушкой, Нозибеле, а та, в свою очередь, довольная их работой на ниве инвентаризации овец в ее загонах и зубов в ее столетнем рту, порекомендовала специалистов моей супруге...
      
      Гарретт и Бобби, всамделишные дантист и бухгалтер, одновременно поднялись мне навстречу с кресел, обтянутых изрядно потертой шкурой любимой львицы Джой Адамсон.
      
      Гнев застлал мне глаза, но я достаточно быстро овладел собой, и мне даже удалось сохранить бесстрастное выражение лица и, из уважения к супруге, удержать уже готовые вырваться наружу грязные ругательства, надо отметить, вполне справедливые. Ледяным тоном, сделавшем бы честь послу, объявлявшему войну от имени моей могучей страны, я произнес:
      
      - Вы жалкие паяцы и неумехи, выдающие себя за профессионалов. Вон из моего дома! - расстроенный в лучших чувствах, я перешел на визг. - Немедленно вон, пока я не убил вас на месте, самозванцы!

    18


    Гур К. Ш-10: Баронесса   16k   Оценка:5.55*4   "Рассказ" Проза

      Судя по тому, как сидящие в кафе мужчины резко повернули головы в сторону входа, было ясно, что появилась баронесса фон Смирнофф - моя давняя школьная подруга.
       Раечка - поздний и единственный ребёнок в семье. Папа её, Алик Шмуклер, был дамский портной. Он всё боялся прогадать, не ту выбрать, наконец, удивив всех, женился на старой деве, школьной учительнице Кларе Борисовне. Жила она над озером в однокомнатной хибаре. Хозяйственный Шмуклер жилище разобрал и отстроил на его месте новый дом, три комнаты, паровое отопление, сарай с погребом. Хорошо Кларе жилось с Аликом, как за каменной стеной. Он её не обижал и никому не позволял - сиротой осталась после войны.
       Раечка, как все одарённые дети, говорить начала поздно. Алик всё сокрушался: "Вот что значит поздние дети, дебильная, видать, получилась. Сидит целый день, играется и молчит". Раечка заговорила в четыре года и первое, что она сообщила своим ошеломлённым родителям, что вовсе никакая она не Рая, а называть себя требует только Алей. Вот так - ни Аллой, ни Алевтиной, а просто Алей.
       Вскоре она уже читала и считала до ста. Худая и сероглазая, пепельно - золотистые волосы мама заплетала в длинную толстую косу. Только это мало помогало, они непослушными прядями выбивались на свободу, лезли в глаза, нос и рот, но это Альке нисколько не мешало. Она смахивала их ладонью и углублялась в свой любимый мир букв и чисел. Мальчикам Аля нравилась с самого детства, была в ней какая-то трогательная незащищённость. Хотелось её оградить и обогреть, носить за ней портфель и сумку с физкультурной формой, угощать мороженым. Хотелось убрать с её лица эти россыпи блестящих кудрей и заодно прикоснуться к белой коже, погладить по щеке, заглянуть в глаза. Она им снилась в тревожных мальчишеских снах.
       Всех очень быстро "отшил" от неё Жора Смирнов. Родились они в один день, мамы их лежали на соседних койках. Методом угроз, интриг и подкупа Жорик разогнал всех кавалеров, а с ним мало бы кто решился конфликтовать. Он был выше всех своих ровесников и даже мальчишек старше его на два-три года. Толстый и сильный, он внушал к себе уважение, перемешанное со страхом. Когда они пошли в первый класс, Смирнов у входа взял Альку за руку:
       - Ты будешь сидеть со мной.
       Алька кивнула сквозь вуаль свисающих на лицо волос:
       - А ты всё можешь?
       - Ага!
       - Я хочу стать баронессой.
       Семилетнего мальчика нисколько не удивила столь необычная просьба и он, долго не думая, пообещал:
       - Будешь, только подожди чуть-чуть.
      
       Альку любили все: соседи, учителя, одноклассники. Абсолютно не задавака, круглая отличница, победитель районных и областных олимпиад по физике и химии. Всем желающим давала списывать, в том числе и мне. И я частенько пользовалась её добротой - вместо того, чтобы посидеть и подумать над задачкой, шла к ней и переписывала готовенькое.
       Возвращались мы как-то со школы, и я спросила у неё, чем же это имя Аля лучше, чем Рая. Моя подруга уже полчаса ожесточённо крутила пуговицу на новой куртке, перешитой папой из его старого плаща. Наконец, пуговица отвалилась и Алька, зажав её в кулаке, облегчённо вздохнула:
       - Вот, просила я у папы вшить мне "молнию", так он, понимаешь, твердит, что они быстро ломаются, а пуговицы надёжнее. Покажу ему сегодня, какие они надёжные! А почему Аля? Не знаю, просто так, поняла вдруг, что никакая я не Раиса, не подходит это мне и всё.
      
       В четвёртом классе началось повальное увлечение велосипедом. У Альки велика не было, Шмуклер боялся, чтобы дитя не упало и не побило коленей, но она от этого вовсе не страдала - любой мальчик давал ей свой покататься сколько она пожелает. У Жориной мамы денег на велик не было, он рос без отца, и семья едва сводила концы с концами.
       Накануне их общего дня рождения они пришли к Альке, когда дома никого не было. Достав капроновый бант, она связала свою золотую косу над самой шеей. Потом вытащила из папиной швейной машинки большие портновские ножницы и, протянув их Жоре, повернулась к нему спиной:
       - Режь!
       Он покорно щёлкнул ножницами.
       Косу она продала местной парикмахерше и купила Жорке велосипед.
      
       Алька, несмотря на свою худобу, рано повзрослела. У неё одной из первых в классе начались "эти дела", грудь выросла и дерзко приподнимала школьную форму, приводя в смущение одноклассников и мужчин-педагогов. Никаких лифчиков Алька не признавала.
       Алика Шмуклера чуть не хватил инфаркт, когда в восьмом классе на зимних каникулах она вечером привела Жорика домой и сообщила, что он остаётся ночевать. Шмуклер дошивал тёплое пальто жене директора школы, а Клара Борисовна смотрела по телевизору новости. Алик нахмурился:
       - Жора, поди-ка ты на кухню, поставь чайник.
       Когда юноша удалился, Алик произнёс:
       - Аленька, не кажется ли тебе, что ты рано собираешься... это... - он покраснел. - Клара, что ты молчишь? Я, что ли, должен дочке объяснять, что в пятнадцать лет ещё не того, не этого...
       - Папа, всё уже давно произошло, но мы не хотим шататься по подъездам, на улице холодина, а у Смирновых одна комната. Ты не волнуйся, папочка, мы пользуемся презервативами.
       Клара Борисовна вздохнула:
       - Вейз мир*, - и ушла на кухню пить корвалол, а Шмуклер чуть не пришил к пальто палец вместо воротника.
      
       После школы Алька с Жорой поехали в столицу поступать в мединститут. Алик Шмуклер дочку отговаривал:
       - Ты куда прёшься в Москву со своей "пятой" графой? Давай, я тебе помогу, иди в наш политех.
       Алька сдула со лба непослушные пряди:
       - Пап, тебе денег жалко мне на дорогу дать? Так я у Жорки одолжу.
       Жорик научился переплетать книги. У него завелись свои денежки на непредвиденные расходы.
       Шмуклер плюнул, спорить не стал и отправил дочь в Москву.
       Срезать Альку не удалось, да и её грамоты с олимпиад произвели впечатление на членов жюри. Они, посовещавшись, решили, что одна еврейка на весь институт статистику не испортит. А вот Жорик не прошёл. А это означало только одно - идти ему в армию. Шёл 1981 год, и "светил" Смирнову Афганистан.
       - Нет, - сказала Аля, - я этого так не оставлю.
       Она первый раз в жизни накрасила ресницы и губы, взяла в руки расчёску, натянула платье прямо на голое тело и, выставив острые соски, как дуло пистолета, отправилась к ректору. Что происходило за закрытой дверью кабинета, не знает никто - ни Жорик, ни я, её лучшая подруга. Жорик был зачислен вольным слушателем с испытательным сроком до первой сессии.
      
       Окончив второй курс, они уехали домой на летние каникулы. Как-то ночью, лёжа обнявшись и отдыхая от безумных кувырканий, Жорка сказал своей подруге:
       - Я, Алька, больше в институт не вернусь, не проси, не моё это, не лежит у меня душа к медицине.
       А она уже нависла над ним серпантином золотых волос и округлостью грудей:
       - И чем же ты будешь заниматься? - но он уже забыл все слова, целовал её розовые соски и гладил шею, спускаясь по спине к маленьким упругим ягодицам...
      
       Жора бросил институт. Наступили новые времена, и он решил воспользоваться предоставленной вдруг свободой. Где его только не носило, чем он только не занимался...
      
      
       В 1994 году я уже жила в Иерусалиме. Мой муж, не выдержав тягот новой жизни, "свалил" на "доисторическую" родину. Я получила маленькую комнату в недавно построенном караванном (караван - вагончик) городке. Поздно вечером кто-то постучал в дверь. Я, если честно, испугалась. Мало ли кого носит по ночам, рядом с нами арабская деревушка, иди знай. Я громко спросила (чтобы слышали соседи за стеной):
       - Кто там?
       Из-за двери раздался громкий шёпот:
       - Инка, открой, это я, Георгий...
       - Какой, нафик, Георгий, ой, Жорка, ты что ли? - и открыла дверь.
       Передо мной стоял худющий, высокий, заросший чёрной щетиной мой бывший одноклассник Жора Смирнов. Вонял он так, словно на него помочились все Иерусалимские кошки:
       Прежде чем начать интеллигентный разговор, типа, как дела, да ты откуда, я отправила его в душ, всю одежду свернула в клубок и вынесла на помойку.
       Через полчаса он появился вымытый, побритый моими разовыми бритвами, закутанный ниже пояса в банное полотенце. Усевшись за стол, стал опустошать содержимое моего холодильника. Сидя молча, я смотрела на него. Меня всегда умиляет вид жующего с аппетитом мужчины.
       Насытившись, Жорка начал свой сбивчивый рассказ о том, чем он занимался и как попал в Израиль. Суть сводилась к тому, что один предприимчивый малый предложил Жорке поставлять в Израиль девушек, как он его заверил "для всяких домашних работ". Жорка, впервые столкнувшись с таким видом бизнеса, поверил и стал заниматься вербовкой. Желающих оказалось больше, чем нужно, в то время прожить в голодной Украине было очень трудно. Уже по дороге на судне из Турции к Израилю, из случайно подслушанного разговора, Жорик понял, для каких "домашних работ" везли сюда обманутых девушек. Ему удалось спасти шестерых и спрятать их на съёмной квартире. Троих он отправил обратно, а когда вернулся за следующими, его поймали, избили, отобрали все деньги, выданные ему, как аванс, и закрыли в каком-то вонючем сарае. Ему чудом удалось сбежать, он добрался до Иерусалима на попутках и пешком, так как знал от моего бывшего, где я нахожусь. Больше у него здесь не было никого, к кому он мог обратиться.
       Выслушав его внимательно, я поинтересовалась, что он будет делать.
       - Мне нужны какие-нибудь деньги, документы, и я уеду. На Украину я не вернусь, тут такое дело... Нашёлся мой папашка, он живёт сейчас в Германии. Вот туда я отправлюсь.
       - А как же ты выедешь в Германию из Израиля без визы?
       Он хитро улыбнулся:
       - Секрет фирмы, я за эти годы всему научился. А потом, я же не израильтянин и не репатриант, визу въездную германскую поставлю в документе и делов. Всё, давай спать, а то сейчас усну сидя.
       - А где Алька, что с ней?
       - Она ждёт меня в Москве, полгода её уже не видел, выберусь из этой передряги и к ней бегом.
       Я постелила на полу спальный мешок, сверху простыню, подушку и Жорка уснул в одно мгновение. А утром... Нет, я расскажу правду, уж раз писать, так по-честному. Он ворочался во сне, с кем-то спорил, полотенце давно сползло на пол...
       Я смотрела на обнажённого мужчину, лежащего внизу. У меня давно не было сексуального партнёра. Уже почти год, как закончился мой очередной бесперспективный роман. И я, прости, Алька, прилегла рядом с Жоркой, обняла и стала ласкать и гладить его живот, целовать крепкое тёплое тело. Он что-то прошептал и, не просыпаясь, обнял меня, прижал к себе. Жора тоже истосковался по женской ласке. Секс был терпким, долгим, острым до самого победного взлёта. Не выпуская меня из объятий, Жорка прошептал - Что мы делаем? Это, по-твоему, нормально?
       - Нормально, нормально, не переживай, ты меня просто сделал счастливой на одну ночь. Молчи, и иди ко мне...
       И всё повторилось опять и опять.
       Я проснулась первой и спустилась в арабскую деревню Бейт-Цафафа, где магазины открывались очень рано. Купила Жоре бельё, брюки, рубашку, сандалии и вернулась домой.
       Он уже проснулся, умылся и сидел на крыльце, завёрнутый в простыню, как персидский султан. Мы не обсуждали то, что случилось прошедшей ночью. Это веками происходит между мужчиной и женщиной и нет никакой причины устраивать из этого проблему. Я бы, конечно, не отказалась, чтобы он погостил у меня ещё так месяц - другой, но пора...
       Открыв заветный ящик, вытащила оттуда пять тысяч долларов. Это была моя доля от продажи нашей квартиры на Украине.
       - Бери, это всё, что я могу тебе дать.
       Жорка обнял меня на прощанье:
       - Ты, Инка, настоящий друг, я этого никогда не забуду. - И ушёл, исчез, испарился из моей жизни.
      
       Прошло восемь лет, наступил новый век. Закончив курсы медсестёр, работаю в больнице Шаарей-Цедек, вышла замуж за хирурга Лёню, у нас родился Данечка. Лёня платит алименты бывшей жене, снимаем квартиру, но машину купили. В выходные вместе уезжаем или в Тель-Авив к Средиземному морю, или на Мёртвое море. Мечтаем о собственной квартире, но это нам, пока, не по средствам. В один из выходных дней кто-то позвонил по телефону. Я взяла трубку:
       - Алло?
       - Это Инна ...? - мужчина назвал меня по фамилии первого мужа.
       - Да, я вас слушаю.
       - Минуточку, с Вами будет говорить баронесса фон Смирнофф.
       - Кто? - но в трубке уже звенел Алькин голос. - Инуля, я через неделю буду в Иерусалиме. Давай встретимся.
      
      
       Я жду её в кафе Бейт Тихо на маленькой улочке в центре Иерусалима. Она появляется такая же, как была двадцать лет назад. Непричёсанная, не накрашенная, в открытом сарафане, без нижнего белья, идёт, пожираемая взглядами присутствующих мужчин. Рядом с ней шагает девочка лет семи с золотой гривой на голове, как две капли воды похожая на Альку. От Раи Шмуклер новую баронессу фон Смирнофф отличают сверкающие в ушах и на шее бриллианты под цвет её волос. Обнимаемся, целуемся, мы рады видеть друг друга.
       - Алька, как ты, где ты? И с чего это вдруг баронесса?
       Алька смеётся, машет рукой:
       - Жорик купил титул барона. Мы живём в Лондоне, они с папой открыли ресторанный бизнес. Сеть ресторанов "У барона Георгия". А мне купил клинику, я занимаюсь пластической хирургией. Терпеть не могу Лондон, холодно, сыро, не то что у нас на Украине или, как сейчас говорят, в Украине. Я из Израиля поеду домой. - Аля опустила голову. - Мама умерла, а папа ни за что не хочет к нам переезжать. Ему уже девятый десяток пошёл. Вот маленькую баронессу назвали Клариссой. Она у нас танцует, играет на фортепьяно. Ох, Инуля, скучно мне в Англии. Как ты?
       Я рассказываю ей о своей жизни, об общих знакомых.
       Девочка сидит молча и с удовольствием доедает фирменный суп в хлебе. Придумали же! Кушаешь суп и "тарелкой" закусываешь.
       - Kлара, my dear, go and wash your hands,* - обратилась Аля к дочке. Девочка послушно встаёт и отправляется в туалет.
       - Она что, по-русски не понимает? - я смотрю вслед маленькой баронессе.
       - Всё она прекрасно понимает, но предпочитает говорить только по-английски.
       - Точно как здешние дети - рак иврит - только на иврите... давай выпьем за них, за наше будущее. - Я протягиваю Альке бокал.
       - Давай. Ну, Инка, как мой Жорик, знойный мужчина? - она вскинула на меня свои серые глаза. Я чуть не подавилась куском рыбы. - Ладно, не смущайся, Жорик мне ничего не рассказывал, я сама догадалась. Да, вот, - она открывает сумку и протягивает мне тоненький конверт, - он тебе долг возвращает, бери, бери, пригодится.
       Мы вызываем такси, прощаемся и они уезжают...
       Я возвращаюсь домой. Мой Лёня уложил сыночка спать и сидит на диване, складывая высохшее бельё. Я целую его:
       - Ты возьми у меня в сумке конверт, спрячь, мне долг вернули - пять тысяч долларов. Поедем в Париж, мы так давно с тобой мечтали, ещё на подарки останется. Я пойду в душ, завари чай, пожалуйста.
       Вернувшись, застаю Лёню всё так же сидящим на диване. Он уставился в одну точку на стене:
       - Инка, - он протягивает мне конверт, - тут чек... на двести тысяч евро...
      
      
       * Вейз мир - боже мой(идиш)
       * дорогая, сходи, помой ручки (англ
      
       КОНЕЦ

    19


    Серпентина С. Ш-10 Никакая   7k   "Рассказ" Проза

      Он знал ее тысячу лет, с того не по-апрельски ветреного и сырого, с мокрым снегом дня, когда классная руководительница ввела в класс невысокую девочку в серой вязаной кофте поверх форменного школьного платья и сказала:
      - Знакомьтесь, это Светлана Белова, она теперь будет учиться в 7-Б. Ее отца перевели в наш город.
      
      Подростки из 7-Б, ершистые и задиристые, как всякие подростки, сперва попробовали подначивать новенькую, но очень скоро оставили в покое, и Светлана незаметно - и прочно -"влилась в коллектив", став его неотъемлемой частью. С ней делились сердечными страданиями девчонки, у нее списывали мальчишки; она рисовала школьную стенгазету, она готовила актовый зал к дискотеке - но когда дискотека начиналась, Светка чаще всего стояла у стенки. Незаменимая, всем нужная - но на вторых ролях, неизменно на вторых; не Джульетта, но та пропущенная великим драматургом подружка, которая, открыв рот, выслушивает признания о любви к Ромео; Золушка, так и не встретившая фею, или потерявшая в предпраздничной суматохе три волшебных орешка. Отчасти виной был характер Беловой, лишенный не то здоровой самоуверенности, не то здорового напора; отчасти - внешность, идеально соответствовавшая расхожей характеристике "серая мышь". Густые, но при этом тускло-серые волосы, вечная челка, закрывающая лоб, и сзади неизменный хвостик; спрятанные за толстыми линзами очков глаза того же дымчато-серого оттенка; полноватая фигура, неуклюжие движения, сутулая спина. Белова никому не нравилась из мальчишек - и ему тоже. И когда в институте он увидел в толпе на посвящении в студенты знакомую бесцветную фигуру, в сердце колыхнулось сожаление: ну почему из всего класса именно эта серая мышь поступила в один вуз с ним, а не, к примеру, Маринка Потапенко или Эля Присяжнюк?
      
      Впрочем, в вузе Белова заставила его здорово изменить мнение о себе. Она оказалась не только старательна, но и умна, о ней хорошо отзывались преподаватели, а на третьем курсе ее курсовая даже заняла второе место на всеукраинском конкурсе. Оказалось также, что она много читает и любит хорошее кино, и он с удовольствием стал общаться с ней - можно даже сказать, что они стали приятелями. Приятелями, но не больше: и он был влюблен в другую, и она по-прежнему оставалась для него бесполым существом, с которым интересно пообщаться, но которое не возбуждает желаний. Впрочем, не только для него. С искренним сочувствием он наблюдал, как бесплодно и бесцельно проходят лучшие годы Светланы - в одиночестве среди толпы приятелей и знакомых. И не скажешь, что Белова была страшнее всех - обычная, заурядная, но ведь и такие выходят замуж! только чего-то ей сильно не хватало, какого-то огонька внутри, преображающего и некрасавиц в покорительниц мужских сердец. Одна ее врагиня однажды за глаза обозвала ее "стерильной", и хотя он благородно возмутился вслух, в глубине души должен был признать: а эпитет-то не в бровь, а в глаз! Чистюля, аккуратистка, старательная умница, лишенная ярких красок, и, возможности, способности любить. Никакая.
      
      И в течение нескольких лет после окончания института на ежегодных встречах одноклассников он имел возможность убедиться в точности давнего язвительного словца. Все та же, правда, уже не в мешковатых свитерах, но в "корректных" костюмчиках неброских цветов - костюмчиках, рассчитанных на щеголеватую пенсионерку, а не на молодую женщину. Но Белова никогда не умела одеваться. Она умела только работать, тащить на себе работу и свою, и "того парня", и всего отдела; умела незаметно подставить плечо и протянуть руку так, что даже самый амбициозный человек не ощущал себя униженным; она умела держать удар, обходить подводные камни и проскальзывать меж опасных рифов; держать язык за зубами, прощать чужие недостатки и не замечать обидных слов. Все это он узнал, когда две компании слили и они начали работать вместе. Бывшие одноклассники и однокурсники стали коллегами по работе, и он никогда не пожалел об этом. Несколько трудных, напряженных лет именно Белова была самым надежным человеком в коллективе, на которого он мог опереться. И - так получилось - именно она покрывала его перед начальством, рискуя работой, когда он впал в недельный запой после ухода жены. Именно она вытаскивала его из алкогольной пропасти - в обмен на что? - да ни на что, ей ведь ничего не надо было, ей никогда ничего не надо было, ведь она просто очень хороший человек. Смешно - но иногда он жалел, что она не мужик. Их отношения стали настоящей дружбой - только что не мужской, и все это знали, и даже у заядлых сплетников не поворачивался язык приписать им хотя бы тень романа.
      
      Правда, Белова отказалась стать свидетельницей на его второй свадьбе, и на саму свадьбу не пришла - но у нее тогда тяжело болела и вскоре умерла мать, ей было не до веселья. Ничего не изменилось и тогда, когда он затеял собственный бизнес, заранее зная, кто будет финансовым директором. "Мой самый важный человечек", - обращался он к ней в редкие минуты игривого настроения, не подозревая, как вонзается в ее сердце уменьшительный суффикс. Человечек, полезный, маленький, ручной - вроде белки, таскающей орешки. Но не человек.
      
      Впрочем, сердечные дела финансового директора волновали его в последнюю очередь. Ясно было, что у Светланы никого нет - да и откуда взяться? Иногда он перебирал в памяти холостых приятелей, но необязательная мысль "хорошо бы ее с кем-то познакомить" как приходила, так и уходила. В конце концов, каждый сам кузнец собственного несчастья.
      
      Так длилось до той безумной и ранней весны, когда все вещи перестали быть такими, как прежде. И прежде всего - Белова, исполнительная, стерильная, невостребованная, правильная, надежная, лишенная пола. О нет, никаких киношных метаморфоз: перемены были постепенны. Все началось с чего? наверно, с другого выражения глаз, а закончилось необыкновенным преображением. Невозможно было поверить, что эта черноволосая, яркая женщина с большими сияющими глазами еще полгода назад походила на серую мышь. Только не стоит преувеличивать возможности парикмахеров и стилистов: не новый цвет волос, но изменившаяся душа преобразила оболочку. Девочка наконец-то созрела, с огромным опозданием превратившись из недоразумения в женщину. И он вдруг понял, что эта женщина любила его все эти годы, может быть, даже со школьной скамьи; любила так, как никто и никогда не любил и не будет любить впредь. Он вдруг понял, что оба брака были двумя нелепыми ошибками, и что именно теперь, пройдя по всем кривым тропам опыта, он помудрел и созрел для той, настоящей семьи, с детьми, семейными праздниками и золотой свадьбой в финале. И он уже знал, кто будет его женой, но не торопился, ощущая потребность дождаться подлинного места и времени.
      
      Время и место настали в день накануне его тридцатипятилетия. Она пришла в новом алом платье, прекрасном вопреки всем дресс-кодам, и за привычной сдержанностью ощущалось сильное волнение - как огонь под слоем льда. Рабочий день закончился, но он не спешил уходить, зная, что она придет к нему, и готовясь к решающему разговору. Он даже приготовил бутылку шампанского, он подобрал слова для признания, он был готов - и все же когда она вошла, у него заколотилось сердце. Сейчас она скажет...
      
      - Андрей, я должна тебе сказать очень важную вещь. Я выхожу замуж и уезжаю в Москву. Тебе придется искать нового финансового директора.

    20


    Delphine Ш-10_Городские Волшебники   5k   Оценка:8.00*3   "Миниатюра" Лирика

      
      
      Экипировка Волшебника - кисти, баллончики с краской, иногда рулон трафареток.
      Время работы Волшебника - ночь, если с фонариком, или раннее утро, если нужна песня ярких красок. Или - любое, тридцать часов в сутки.
      Место работы - когда как. Но иногда там хуже, чем в подземелье: бетон и сырость, или огромные гаражи.
      Городской Волшебник не убегает, не прячется от полицейских - он просто неуловим для них; и растворяется в воздухе не потому, что думает об опасности - а потому, что у Волшебника чересчур много дел.
      Если полиция за кем-то гонится или кого-то ищет, то наверняка чтобы его наградить - обеспечить объекту мощный пиар; полицейским надо выплачивать премии за рекламу Городских Волшебников и их творений.
      Иначе кто бы, кроме жителей двух-трёх ближайших кварталов, узнал об этом окне, которое само по себе открылось в глухой стене? С каждым часом всё больше прохожих задирают головы, держа на затылке шляпу - и с каждым днём их становится всё больше. О, полицейские сделали всё, чтобы этот дом стал городской легендой.
      (Четвёртый этаж, раскрыто окно, хорошо одетый мужчина в чёрном смотрит вдаль, к его локтю прижалась ослепительно розовая женщина.
      С подоконника свисает действующее лицо номер три, закрывая ладонью место для фиго́вого листка.
      Хорошо одетый господин снимает монокль, чтобы лучше видеть, но он не заметит несчастные пальцы на краю подоконника - ведь он смотрит вдаль.)
      
      Если в одном из районов города случаются массовые опоздания на работу,
      а полицейский инспектор, прибывший в этот район, видит неожидано счастливые лица простых работяг и готовность людей воодушевлённо шутить,
      он делает вывод - да, здесь побывал Волшебник Городских Окраин,
      Король парадоксов, Хозяин эксцентричных шрифтов, Разноцветный Ангел Промзоны.
      Один из них. Но иногда они ходят стаями.
      Группами. Чтобы было удобней охотиться.
      И загоняют беспечных полицейских до полусмерти, и делают всё, чтобы оставить их без премии.
      Особенную изобретательность Чёрные И Разноцветные Волшебники проявляют на Рождество -
      нет же, неправда, на Хэллоуин! -
      не будем спорить: они изобретательны ВСЕГДА,
      и круглый год длятся гонки на выживание.
      Они говорят так: мы самовыражаемся, нас ловят; если ты хочешь творить - не жди разрешения, его никогда не будет;
      поэтому
      по нашим фасадам гуляют зелёные, розовые, фиолетовые инопланетяне,
      носороги, динозавры и куклы.
      Чёрно-белым рисункам больше нравится ночь, когда Городские Волшебники работают с фонариками в руках и на шлемах.
      Цветные яркие краски любят раннее утро, когда нежно-розовые солнечные лучи отражаются в аэрозольных баллончиках.
      И тогда на бетонных стенах вырастают джунгли и расцветают цветы,
      на асфальте разворачиваются километры фортепианных клавиш,
      указательный палец конкретизирует надпись "Клад зарыт ЗДЕСЬ".
      Из нарисованного окна вылетает трёхмерный телевизор
      (ладно - обманули, двухмерный!),
      посреди дороги раскрываются ямы, карьеры, каньоны,
      оползни открывают бурные подземные реки - там играют золотые рыбки.
      Ещё вчера серо-потёртая трансформаторная будка превратилась в аквариум
      (океанариум?),
      и синяя или белая акула доброжелательно скалит зубы в улыбке с высоты под два метра.
      
      Городские Волшебники - отважные люди,
      им вечно грозит срок за вандализм и нарушение общественного порядка
      за то, что они сбивают с привычного ритма жителей мегамуравейников
      и заставляют их думать
      или хотя бы чувствовать,
      или всего-навсего радоваться.
      Мегамуравьи догадываются, что у них под боком по ночам оживают Чарли Чаплины и Микки-Маусы,
      девочки-силуэты продолжают пускать мыльные пузыри,
      пЫсающий полицейский изо дня в день, из ночи в ночь занимает свой тёмный и сырой угол - но однажды ему надоест, и он оттуда сбежит.
      
      Городские службы несут значительные расходы по закрашиванию картинок и надписей: белая краска недёшево сто́ит! а цветная - ещё дороже! а граффити плодятся как грибы после дождя!
      ...но кто из городских жителей ещё помнит, что такое грибы? почему после дождя? что с ними делать и с чем их едят?
      Городские Волшебники знают:
      как только высохнет свежепокрашенная стена,
      или штукатурка, или цемент,
      как только остынет дымящийся асфальт -
      можно начинать пир
      красок и смыслов.
      Сюда налетят стаи энергичных вандалов, поэтов чёрного юмора
      или - идеалистов, стремящихся подарить людям больше радости
      и немного экзотики,
      предложить поверить в мечту.
      Поэтому не удивляйтесь компаниям забавных обезьянок в тени автобусной остановки.
      Поэтому поднимите голову! ещё вчера на этой сплошной стене не было окна с развевающимися занавесками!
      ...а ваш сосед, который так любил мечтать, наверняка улетел на огромной связке воздушных шариков.
      
      

    21


    Dimmuss Ш-10: Неполадки   3k   "Миниатюра" Проза

       Йонас быстрым шагом шёл по коридору - он уже опаздывал.
       - Привет, Йонас! - сказал идущий ему навстречу парень.
       - Привет, Петер! - ответил ему Йонас и пожал руку.
       А вот и его кабинет - Йонас открыл дверь и вошёл внутрь. Часы на столе показывали 9.02. "Опять опоздал", - подумал Йонас и плюхнулся в кресло. На трёх мониторах, стоящих на столе, мерцали цифры и одна за другой сменялись географические карты. Дверь отворилась, и вошёл Йохан с бумагами.
       - Вот тебе план на сегодня, - сказал Йохан и положил листы с распечатками на стол. - Снегомашину пока не отремонтировали, да и морозогенератор барахлит. Ты пока справляйся тем, что есть. Хорошо хоть, что дождевальный агрегат починили, а то лето было... Ну, ты и сам помнишь.
       - Хорошо, понял, - ответил Йонас, надеясь на то, что начальник его не спросит об опоздании.
       Йохан повернулся к двери, и Йонас почти уже вздохнул с облегчением, когда вдруг услышал:
       - И больше не опаздывай!
       Начальник ушёл, и Йонас приступил к работе - включил корпоративный мессенджер, проверил почту и запустил рабочую среду. После ввода логина и пароля появилось окно с кучей форм для текста и выпадающими меню. Затем Йонас взял первый лист плана, прочёл его, сверился с пришедшим электронным письмом и проверил данные ещё раз, но уже в электронной версии плана на сервере. Все данные совпали, и он стал вбивать параметры в окно приложения: "+5", "пасмурно", "дождь". На втором мониторе отображались изменения: солнце скрылось за тучами и начался дождь. Почтовая программа сообщила о приходе нового письма. В письме было предписано сменить "+5" на "+10", что Йонас и проделал, после чего нажал клавишу ввода. Картинка на втором мониторе практически не изменилась.
       - Ты на месте? - на экране высветилось окно мессенджера. Сообщение было от Петера.
       - Да, - ответил Йонас.
       - Ты не в курсе, когда снегомашину починят? Я видел, как к тебе Йохан заходил. Он ничего не говорил?
       - Нет, ничего не сказал. :)
       - Вот засада, а у меня по плану снег. :( Ладно, дождём обойдусь.
       За окном тягач привёз большой груз. Йонас понял, что это снегомашина или запчасти для неё, так как на упаковочном материале были нарисованы снежинки.
       - Петер, будет тебе снег! :) Привезли машину.
       - Ура! :)))
      
      
    ***
      
       День пролетел незаметно, и вот на часах уже 15:57. В комнату заглянул Петер и жестом показал в сторону выхода. Йонас помотал головой и на пальцах показал "пять". Петер пожал плечами, махнул рукой и закрыл дверь. Йонас решил задержаться, так как ждал запуска снегомашины. На мониторе отображалась надпись "До запуска снегомашины осталось: 00:03:32", и шёл обратный отсчёт. В тот момент, когда высветились цифры "00:00:00", Йонас нажал клавишу и улыбнулся.
      
      
    ***
      
       Йонас вышел на улицу и увидел то, чего давно ждал: начался снегопад. Снежинки падали мягкими хлопьями, принося с собой атмосферу праздника. На секунду задержавшись на пороге, Йонас вдохнул воздух и закрыл глаза, а через секунду выдохнул, посмотрел вдаль и пошёл прочь от здания, на котором находилась табличка "Корпорация управления погодой. Отделение Эребру".

    22


    Ингрид Ш-10: Ингрид   8k   Оценка:7.52*4   "Рассказ" Проза

      ...Стараясь не отвлекаться, Ингрид сосредоточенно, не торопясь, насколько это было возможно в царящем вокруг хаосе, пыталась плотнее застегнуть ремни. Потом, когда ей это удалось, нашла крышку клапана на оранжевом пластике жилета и почувствовала, как раздувая
      его, пошел внутрь воздух. На всякий случай Ингрид взяла в руки маску. Но вряд ли она могла ей пригодиться. Вот если бы она была вместе с кислородным баллоном...
      
      Самолет падал. Сколько у него было еще времени до удара о воду? Вцепившись пальцами в подлокотники, Ингрид, не отрываясь, смотрела в иллюминатор. За её спиной, в салоне, кричали обезумевшие от страха люди. Мельком взглянув туда, где салон был отгорожен занавесом, Ингрид увидела застывшее, бледное лицо стюардессы. Закрыв глаза, она шевелила губами. Наверное, молилась. "Да, молитва сейчас не помешает" - подумала Ингрид. И, отвернувшись к окну и глядя на стремительно приближающуюся поверхность океана, тоже стала молиться.
      
      Внезапно ей на плечо легла чья-то ладонь. Вздрогнув, Ингрид обернулась. Держась за спинки кресел, рядом с ней стояла та стюардесса.
      - Что? Чего вы хотите? - разлепив онемевшие губы, крикнула ей Ингрид.
      И услышала в ответ:
      - Дверь. Рядом с вами аварийная дверь!
      
      Всё последующее происходило как в замедленной съемке. Перегнувшись через Ингрид, стюардесса сорвала пломбу. Потом попыталась расстегнуть на Ингрид ремень, которым та была прикреплена к креслу. Ничего не понимая, Ингрид стала сопротивляться. Но, услышав прерывающийся от усилий голос, крикнувший ей прямо в ухо: "Дура, он же утянет тебя за собой!", всё поняла и помогла расстегнуть стальные пластины. Вдвоем они напряженно смотрели туда, за иллюминатор, высчитывая, когда нужно будет нажать на рычаг и открыть дверь.
      
      Минута. Вторая. Всё ближе и ближе вода. Всё громче и громче крики. Рывок! Вместе с распахнувшейся дверцей в салон ворвалась упругая волна воздуха, не давая девушкам возможности выпрыгнуть наружу. Ингрид вцепилась руками в края узкого проема, пытаясь преодолеть сопротивление воздуха. Ещё пару минут - и будет поздно: махина падающего самолета уйдет под воду, навсегда увлекая с собой всех, кто находится в нем! Неожиданный сильный толчок в спину помог Ингрид справиться с воздушным потоком. Последнее, что она увидела: лицо спасшей её стюардессы - и волна, ударившая в это лицо...
      
      ...Удар. И ещё один. Сознание вернулось ощущением боли в спине. Прямо перед глазами высился оранжевый холмик спасательного жилета. Скосив глаза, Ингрид увидела, как её подняла волна. В следующий момент она вновь ощутила удар. Волна ударила её о дно. И вновь чернота поглотила все чувства...
      
      ...Медленно, очень медленно расставалась Ингрид с теплом забытья. Что-то удерживало её там, препятствуя возвращению в реальность, оттягивая этот момент на возможно больший промежуток времени. Что могло ожидать её за темными стенами небытия? Но ветер обдувал лицо, солнечные лучи жгли кожу. А губы стянуло сухой коркой.
      Ингрид вернулась.
      
      Раскрыв глаза, Ингрид увидела высоко над собой небо, затянутое дымкой. Размытый солнечный диск стоял в самом зените. Слабо шевельнув пальцами, загребла горсть мокрого песка. Берег. Это берег! Она жива!
      И, вспомнив все, Ингрид заплакала.
      
      ...По-видимому, она была настолько истощена произошедшим, что, выплакавшись, уснула. Как долго длился сон, сказать было сложно. Но, судя по тому, что солнце стояло у самого горизонта, подкрашивая небо и облака в нежные палевые тона, прошло не так уж и мало времени, часов семь-восемь.
      
      На ней всё ещё был жилет, который, судя по всему, и спас её, потерявшую сознание сразу после того, как она очутилась в воде. Чудом было то, что Ингрид оказалась на берегу. Она попыталась сесть. Со второй попытки ей это удалось. Но тут же закружилась голова и, закрыв глаз, Ингрид уперлась расставленными руками в песок, стараясь не упасть.
      
      Постепенно головокружение и шум в ушах исчезли. Выждав немного времени, Ингрид, глубоко вздохнув, подняла голову. Солнце почти исчезло за горизонтом. Волны с тихим плеском подползали к ногам. "Наверное, начинается прилив", - подумалось девушке. Собравшись с силами, Ингрид, перевернувшись, встала на четвереньки и поползла вперед, прочь от
      кромки прибоя. Через какое-то время, оглянувшись, поняла, что теперь она в безопасности. И, обессиленная, упала лицом в сухой белый песок.
      
      ..."Что с моим лицом?" - Ингрид поморщилась, пытаясь пошевелить губами: ощущение было таким, будто кожу изнутри накачали тяжелым силиконом.
      Открыв глаза, она увидела песок, в который упиралась лбом. Немного поразмыслив, как такое может быть, она поняла, что грудью лежит на спасательном жилете. Сделав усилие, Ингрид перевернулась на спину и, нащупав на жилете клапан, открыла его. Воздух с тихим свистом вышел из оранжевого пластика. Ингрид села.
      
      Стояло раннее утро. Небо затягивала белесая дымка. Поверхность океана мерцала всеми оттенками серого. Белый береговой песок был испещрен темными пятнами плавника. Взглянув сначала в одну сторону, потом в другую, девушка поняла, что остров был не особенно велик: береговая линия загибалась и там, и там, скрываясь за невысокими дюнами и редко стоящими пальмами. Под одной из таких пальм сейчас сидела она сама.
      
      Ингрид провела языком по сухим губам и поняла, что мучительно хочет пить. Опираясь руками о плотный песок, с трудом подняла своё затекшее от долгого лежания тело и, облокотившись спиной о ствол пальмы, долго стояла, дожидаясь, когда прекратиться головокружение.
      Потом сделала шаг. И только теперь заметила, что до сих пор в босоножках. Высоченные каблуки увязли в песке. Ингрид опять пришлось сесть. И разуться. И лишь непреодолимая жажда заставила вновь подняться и, делая небольшие переходы от пальмы к пальме, пойти на поиски воды.
      
      Она прошла не менее трети острова, прежде чем набрела на эту раковину. Огромная, переливающаяся нежным розовым перламутром, раковина лежала под пальмой. Но не её великолепная, изысканная красота привлекла внимание Ингрид. А отблеск луча уже появившегося солнца на поверхности воды, скопившейся в пустом теле раковины.
      
      Опустившись на колени, Ингрид дрожащими от напряжения и нетерпения пальцами разгребла песок и, подняв тяжелую раковину, поднесла к губам. Чуточку помедлив, опасаясь, что внутри может оказаться соленая вода океана, сделала маленький глоток. И ощутив, как пресная влажная дорожка прочертила восхитительный путь по сухому языку и проскользнула в горло, жадно прильнула к гладкой выемке, делая один большой глоток за другим. И, лишь поперхнувшись и закашляв, одумалась, и неохотно, через силу, положила раковину на песок так, чтобы оставшаяся в ней вода не пролилась.
      
      Потом Ингрид долго сидела, привалившись спиной к пальме, и бездумно смотрела на океан, небо, облака. Иногда она брала в горсть белый сухой песок и тонкой струйкой вновь высыпала его, наблюдая, как мелкие песчинки относило в сторону редким порывом теплого ветра. Солнце поднялось в зенит и вновь спустилось к горизонту. А Ингрид все сидела, изредка меняя положение, когда уж очень затекала спина или ягодицы.
      Кушать не хотелось. Пару раз она поднимала раковину и делала несколько маленьких глотков.
      
      В какой-то момент она поняла, что сейчас уснет. И, взглянув на первые, проступившие в быстро темнеющем небе звезды, улеглась на песок тут же, под пальмой, свернувшись калачиком вокруг раковины.
      
      Взошла луна. Поднимаясь все выше и выше, она с грустью и жалостью смотрела на комочек живой плоти, лежавший на кромке между океаном и сушей. Сушей столь малой, что огромная волна, поднятая извержением далекого вулкана, достигнув отмели и поднявшись на высоту десятка метров, за несколько секунд прошла над островом - и схлынула. Не оставив позади ничего.
      
      Ни пальм.
      Ни раковины. Ни - Ингрид...

    23


    Вербовая О.Л. Ш-10: Привет   9k   "Рассказ" Проза

       - Катька, привет! Не узнаёшь? Это я, Петька Ёлкин.
       - Привет, Петька! - в голосе девушки больше удивления, чем радости.
       Что и говорить - не сразу она узнала бывшего одноклассника. Сколько ж они не виделись? Лет семь, с тех пор как закончили школу.
       - Давно тебя не видел, - продолжал Петька, - а тут на тебе. Я ещё думаю: ты это или не ты?
       - Я сильно изменилась?
       - Не то чтоб очень. Но всё-таки я не ожидал... Ну, как ты? Учишься, работаешь?
       Учится? Нет, уже закончила. Экономический, как и собиралась. Сейчас работает по специальности.
       - А я педагогический закончил. Теперь, прикинь, в школе работаю. В той же, где мы учились. Английский преподаю.
       - Ну и как?
       - Ой, достали эти бездельники и лоботрясы! Особенно десятый "Б". Таких дураков я ещё не видел!
       Кате невольно вспомнилось, как то же самое когда-то говорила Елена Викторовна, их классная, нервная пожилая женщина, когда Ёлкин со своим дружком Колькой Коротаевым доводили её до истерики. В такие минуты она даже признавала, что они "хуже Дубровиной". Впрочем, Катя так и не поняла, чем она для учительницы была так плоха. Может быть, тем, что "притащилась из своей деревни вместе с родителями-неудачниками"? Хотя Ростов Великий - это не деревня, а город, пусть и маленький.
       Тем временем Петя стал интересоваться, не встречала ли Катя кого-нибудь из бывших одноклассников.
       - Да вот Аньку недавно видела. Колесникову.
       - Небось, поддатая была, как всегда?
       Что правда, то правда. Она ещё классе в одиннадцатом начала съезжать с катушек.
       Такая же участь, по словам Петьки, постигла и Костю Семёнова. Ленка Хвостова родила ребёнка, с мужем то живут, то не живут. Игорёк Софрин закончил юридический, недавно женился. Коротаева, своего школьного друга, давно не видел, что с ним - не знает.
       - А как наши учителя? Теперь уже твои коллеги.
       Да так. Елена Викторовна уже три года как ушла на пенсию. В последнее время у неё явно что-то с головой не ладилось, должно быть, старческое слабоумие. Географичка Анна Павловна уволилась...
       - А как Тамара Николаевна? - перебила его Катя с некоторым нетерпением. - Работает?
       - А её в тюрьму посадили, - ответил Ёлкин.
       Этот удар поразил Катю в самое сердце. В голове не укладывалось, какое преступление могла совершить любимая учительница. Любимая и, пожалуй, единственная в этой школе, у которой Катя нашла доброту и сочувствие. А ведь тогда она, безжалостно вырванная из тихой Ярославской провинции и брошенная в каменные джунгли Москвы, нуждалась в этом как никогда. Но относиться к ней по-человечески больше никто не хотел. Одноклассники встретили девочку злыми насмешками, учителя - придирками и оскорблениями. Жаловалась Катя - называли ябедой, пыталась дать отпор обидчикам - слыла хулиганкой. Одна лишь историчка была для неё добрым ангелом. Она не только не занижала Кате оценки, как другие учителя, и не попрекала тем, что не москвичка, но и заступалась всякий раз, когда девочку обижали на её глазах.
       Стремясь хоть как-то отблагодарить учительницу за доброе к ней отношение, Катя на её уроках сидела тихо и слушала внимательно, хотя история вовсе не была ей интересна. Она даже чаще других поднимала руку, стараясь ответить у доски как можно лучше. Тамара Николаевна была довольна.
       Вот она на уроке рассказывает ученикам о революции в Чили. В каком году это было, Катя не помнила, но, видимо, не так давно.
       "Я тогда училась в первом классе, - делилась воспоминаниями Тамара Николаевна. - Помню, когда учительница собрала нас и сказала о том, что произошло в Чили, для нас это был такой шок. Я как пришла домой, тут же кинулась писать письмо товарищу Альенде".
       Что было в том письме? Судя по тому, как она об этом рассказывала, слова поддержки и солидарности.
       "Адреса я, конечно, не знала, поэтому на конверте написала "Чили. Сантьяго. Ла Монеда". Разумеется, ответа на своё письмо я не получили".
       Но буквально на следующем уроке на столе у Тамары Николаевны лежало письмо. Обратный адрес: Чили. Сантьяго. Ла Монеда.
       "Здравствуйте, дорогая Тамарочка (не будет же взрослый человек называть первоклассницу Николаевной. А Томочка... она же уже давно не маленькая)! Извините, что не ответил Вам раньше...".
       Столь длительную задержку автор письма объяснял тем, что получил письмо от Тамарочки только неделю назад (плоховато у них в Чили почта работает!). И теперь, когда имеет возможность написать ответ, искренне благодарит Тамарочку за её письмо, за добрые слова, и желает ей всего самого наилучшего.
       "Искренне Ваш Сальвадор Альенде" (так, кажется, его звали).
       Учительница, прочитав письмо, улыбнулась и посмотрела на Катю. Но та сделала вид, будто вообще тут ни при чём.
       С тех пор "товарищ Альенде" буквально забрасывал "Тамарочку" письмами, хотя ни на одно из них она не ответила. Бывало, что ей писали и другие исторические личности, о которых она хорошо отзывалась на уроках. Правда, все они писали одним и тем же почерком (досадное упущение - ведь Тамара Николаевна проверяет тетради, могла догадаться).
       А в один прекрасный день (впрочем, далеко не прекрасный) такая переписка перестала быть тайной. Катя как раз несла в руках очередное письмо, чтобы положить на стол историчке, когда Анька Колесникова неожиданно подскочила и вырвала у неё конверт. Катя попыталась вернуть его обратно, но поздно - та уже кинула его Коротаеву. Тот, прочитав фамилию с обратным адресом, захохотал, затем разорвал конверт и кинул Машке Епиховой.
       "Дорогая Тамарочка! - её истерический смешок. - Как у Вас дела?..."
       Что дальше было в том письме, Катя уже не помнила - какие-то бытовые пустяки. Но зато хорошо запомнила ржание одноклассников. Передавая письмо друг другу, они громко комментировали каждое слово, превращая вполне приличные фразы в сплошную пошлятину. На Катину парту письмо вернулось скомканным, перечёркнутым вдоль и поперёк, исписанным грязными ругательствами и изрисованным пошлыми картинками. Конечно, о том, чтобы передать такое учительнице, не могло быть и речи.
       Злосчастное письмо дало повод для новых насмешек. На доске и крышках парт стали появляться обидные надписи. Впрочем, над "Тамарочкой" не слишком смеялись - не из уважения даже, а потому, что боялись особенно испытывать терпение учителя. А вот Кате и товарищу Альенде доставалось по полной программе. Только Тамара Николаевна по-прежнему принимала эти письма с благодарной улыбкой. Наверное, она уже давно поняла, кто их писал.
       Расставание со школой стало для Кати настоящим праздником. Единственной, кого она оставляла с сожалением, была Тамара Николаевна. И все последующие годы из всей школы девушка только о ней вспоминала с теплотой.
       - За что её в тюрьму? - спросила она Ёлкина.
       - Обвинили в пропаганде экстремизма. Два года дали.
       - Какая ещё пропаганда, какой экстремизм? Да она бы в жизни...
       - Знаю. Но у нас же как: потащился на митинг - тебя в автозак и тут же дело шьют... Потом приходят в школу из ГУВД, говорят: подтвердите, что высказывала такие и такие лозунги, там детей портила, к беспорядкам призывала.
       - Я надеюсь, ты... не подтвердил?
       - Ну, а что мне оставалось делать, Кать? Ну, заартачился бы - и что толку? Её бы всё равно посадили, а я бы только навлёк на себя неприятности. Оно мне надо?.. Да, Катька, - добавил Ёлкин, чуть помолчав. - Даже не верится, сколько времени прошло. Признаюсь, ты мне тогда, в школе, нравилась.
       - Правда?
       - Честное слово. Но понимаешь, над тобой все смеялись...
       - И ты боялся подойти?
       - Ну не то чтобы боялся, просто на меня бы тогда косо смотрели. А ещё это дурацкое письмо... Но ты же понимаешь, Катька, что такое коллектив?
       - Я всё понимаю.
       - Слушай, может, завтра встретимся. Сходим в кино?
       - Максу это не понравится.
       - Жених?
       Катя кивнула.
       Вскоре бывшие одноклассники распрощались. На лице Ёлкина, когда девушка сказала, что несвободна, отразилось неподдельное разочарование. Того и гляди, с его языка сорвалась бы нелепая фраза: "Как жаль!".
       "Напрасно жалеешь, Ёлкин, - думала Катя, удаляясь от него. - Даже если бы не Макс, у тебя всё равно бы не было никаких шансов".
       И дело даже не в том, что он угощал её пинками, плевался бумажками, портил тетради, называл "шлюхой ростовской". За это Катя могла бы простить - молодой был, глупый. Но как можно было предать и оболгать свою коллегу? Да ещё и бывшую учительницу. Такое просто в голове не укладывалось.
       Домой девушка шла с твёрдой мыслью, что она напишет письмо. На этот раз от Кати Дубровиной. И надеялась, что теперь Тамарочка Николаевна ей ответит.

    24


    Крупье Ш-10: Власть   4k   Оценка:5.00*3   "Рассказ" Фантастика

      - Ваш выход!
      - Да.
      И он шагнул в луч. Сразу исчезло всё. Трибуны, плечи, головы. Смолк шум. Только золотистый круг небольшого подиума и стройное, налитое силой мужское тело - в ярком свете падающего сверху луча.
      
      "Господи, как бьется сердце! Надо успокоиться, не мальчик же, в самом деле" - мелькнула мысль. Он облизнул вмиг пересохшие губы.
      
      В микрофоне вставленного в ухо передатчика раздался голос Председательствующего:
      -Алекс, вы готовы?
      -Да.
      -Приступаем.
      
      Он почувствовал, как на него опустилась тень. Энергия.
      Сотни раз он наблюдал, как ЭТО происходило с другими. Силуэт испытуемого будто размазывался, растворялся в лиловом тумане, возникающем, казалось, из ниоткуда, а затем...
      
      С каждым из участников эксперимента было по-разному. Сколько он помнил, ни разу картинки не повторялись. Все, что происходило здесь за десятилетия, со дня открытия явления самораспознания, скрупулезно, с большим разрешением, снимались на пленку. Чтобы затем каждый, согласившийся на эксперимент, и группа ученых могли разобраться, что же это было, увиденное, но не понятное никому.
      
      Образы, возникавшие на золотом подиуме, где секунду назад стоял испытуемый, были столь фантастические, что наблюдатели подпадали под их гипнотическое влияние, забывая вовремя руководить процессом. И после нескольких случаев, когда испытуемых так и не удалось вовремя вернуть к исходному состоянию, управление программой исследования доверили только компьютеру.
      
      "Интересно, что увидят они сегодня? Что увижу сам, вернувшись из путешествия в свое скрытое "я"?" - мелькнула мысль. И ушла...
      
      Но уже стало что-то происходить. Казалось, что под кожу проникает нечто, наполняющее его небывалой мощью. Нечто, от чего всю суть пронизывает чувство всемогущества, вседозволенности, ненаказуемости, всевластия. Он поднял вверх руки и - рассмеялся...
      
      В тот же миг пространство вокруг подиума взорвалось десятками сияющих стрел. Их основания были накрепко сцеплены с мерцающим сквозь лиловый туман золотистым кругом, а сами они, извиваясь, пульсируя и сокращаясь, устремлялись вверх и в стороны.
      
      Зал затих, наблюдая за этим неистовством. А стрелы все увеличивались и в длину, и в объеме. Вот они стали переплетаться, постепенно образуя сверкающую колонну, почти достигшую прозрачного купола здания. Вниз и вверх по ней бежали радужные всполохи. И было видно, как внутри, все выше и выше, поднимается нечто темное, похожее на овальный кокон.
      Ещё мгновение - и кокон достиг вершины колонны. Жемчужно-серым пузырем он стал надуваться в немыслимой вышине. И - взорвался!
      
      Тысячи огненных капель ударили в силовую защитную сферу, отделяющую зрителей от испытуемого. Каждый сидящий на трибунах сначала услышал, как разряды столкнулись с разрядами, а потом и увидели, как алые звезды пробили силовое поле и, рассыпаясь на мириады частиц, исчезли среди тех, кто заполнил трибуны...
      
      И всё исчезло.
      
      Тишина сгустилась над залом. Взгляды постепенно приходящих в себя зрителей и испытателей сосредоточились на золотистом подиуме посреди серой пустоты. На первый взгляд казалось, что он пуст. Но каждый из присутствующих осознавал, что он чувствует свою связь с тем человеком, который несколько минут назад вошел в светящийся круг - и исчез, растворившись в каждом.
      
      Тишина ширилась и росла. И на самом её гребне все встали, взялись за руки и, подняв их кверху, громко воскликнули, слив свои голоса в единое: "Я - АЛЕКС !"

    25


    Инна К. Ш-10: Партитура   7k   "Рассказ" Проза

      ПАРТИТУРА
      
       Эта история началась давно. После войны прошло немногим более десяти лет. Жизнь была ещё очень трудной. Взрослые много работали - и на основной работе, шесть дней в неделю, и на воскресниках, приводя в порядок свой город, через который прошла линия фронта. Много домов было разрушено; улицы исковерканы снарядами, засыпаны обломками строений. Их в основном вручную собирали, грузили в машины, увозили за город. Дети с детства приучались к труду - приходилось помогать по дому, стоять в очередях за хлебом, молоком. Школьники с энтузиазмом высаживали молодые деревца в скверах и парках.
       Родной город постепенно хорошел.
       Развлечений даже в этом большом городе - областном центре средней полосы России - было немного. Во дворах по вечерам и в выходные взрослые играли в шашки, шахматы, домино. Молодёжь собиралась в Парке культуры и отдыха, гуляла по аллеям, слушала музыку. Летом на открытой эстраде играл оркестр, обычно классику. Активно посещались стадионы, где часто проходили разные соревнования, как местные, так и более высокого ранга, в том числе всесоюзные. Зимой в парках и на стадионах заливались катки. Многие катались на лыжах в скверах и парках.
       В отпуск редко кто выезжал из города - мало денег, поездов, да и не было это заведено в те времена. Разве те, у кого в деревне жили родственники, могли поехать туда летом. Но какой это отдых, когда местные постоянно трудятся.
       Город имел драматический театр с хорошей труппой и небольшой концертный зал в Доме офицеров, куда довольно часто приезжали знаменитые артисты.
       Но было-таки одно доступное всем круглый год приятное и познавательное развлечение - просмотр фильмов в кинотеатрах, которых только на главной улице было три, несколько на окраинах города, да один под открытым небом в центральном парке.
       Телевизоры тогда ещё не дошли до масс.
       Настроение у людей, несмотря на большие трудности, было приподнятое - война кончилась, мы победили, всё будет прекрасно!
       Это фон, на котором начиналась наша история с одной девушкой - школьницей. Назовём её Олей.
       Однажды летом во всех кинотеатрах города шёл фильм "Прелюдия к славе". Главный герой, юный дирижёр симфонического оркестра, очаровал Олю. Примерно её возраста, красивый, с вдохновенным лицом. Манеры его отличались от тех, что видела девушка вокруг, - естественность, непринуждённое изящество жестов, походки. Она посмотрела этот фильм ещё два раза, впечатление усилилось. Оля пошла в городскую библиотеку, взяла там несколько последних номеров журнала "Искусство кино" и с замиранием сердца стала искать что-либо об этом фильме. И - о радость! - нашла.
       Она узнала, что главную роль исполнял настоящий юный дирижёр - музыкально одарённый двенадцатилетний мальчик из Франции.
       Оля начала мечтать о встрече с ним. "Но, что я ему скажу, на каком языке?" Значит, нужно больше читать о музыке, слушать классику на грампластинках, ходить на концерты, учить английский язык.
       И началась совсем-совсем другая жизнь. Окружение, обстановка, обязанности - уже не главное. События - это концерты приезжавших знаменитостей - Эмиля Гилельса, Святослава Рихтера, Леонида Когана и многих других. Оля не пропускала ни одного.
       Она стала слышать, как радостно поёт восходящее солнце, как оно тихой мелодией прощается на закате. Музыка была повсюду - в раскатах грома, шорохе листьев, плеске воды в озере, перекличке птиц, в гудении проводов ...
       Закончена с золотой медалью школа. В какой институт поступать? Родители настаивают на каком-либо техническом: везде спрос на инженеров. Сами они - выпускники энергетического, советуют туда же.
       Замечательно! В Москву - там столько возможностей приблизиться к мечте!
       Столица ошеломила Олю - громадная, с просторными площадями, высокими домами, много знаменитых строений в городе и пригородах - всё дышит историей. Девушка полюбила Москву. Пять прекрасных лет - лекций, лабораторных, зачётов, экзаменов, поездок в колхозы и, конечно же, посещений концертов по абонементам, театров, литературных диспутов, художественных выставок, чтение литературы по искусству. Жизнь была расцвечена музыкой, живописью, замечательными произведениями классиков и современных поэтов и прозаиков. Одно огорчало - понимание, что заграница так же недоступна, как и раньше.
       "Вот если я буду иметь ученую степень, то, возможно, смогу участвовать в международных конгрессах, симпозиумах, как мой руководитель дипломной работы, доктор наук."
       Он поощряет учиться дальше, отмечает её интерес к науке, трудолюбие, целеустремлённость. Значит, аспирантура и желательно в Академии наук - дипломы академических институтов престижны.
       Три года, отличная защита, Оля - кандидат наук, остаётся работать в этом же институте.
       Уже начал приподниматься "железный занавес", уже коллеги постарше всё чаще добиваются разрешений на научные встречи за рубежом. Моложёжь пока - невыездная.
       Время идёт. Оля, теперь уже Ольга Романовна, имеет семью. А мечта всё манит и расцвечивается новыми красками - видятся ей концертные залы в столицах Европы, перед глазами высокий, стройный молодой человек, выразительное лицо, завораживающие жесты рук; тот, о котором знаменитый Йозеф Крипс сказал, что он не дирижирует музыкой, не направляет её, он - сама музыка.
       Проходят годы, изменяется страна, меняется отношение к ней на Западе. Советские ученые уже на равных работают в научных командировках в исследовательских центрах Европы. Поездки на международные конгрессы - норма.
       Наконец, Ольга Романовна - участник Международного Симпозиума во Флоренции. Середина 90-х, конец лета, изумительный город с древней историей, знаменитыми соборами, площадями, статуями, фонтанами, музеями. Даже солнце светит ярче, радостнее, чем обычно! Настроение - будто попала в сказку.
       Но и в жизни порой бывает, как в сказке. Ольга узнала о концерте в Риме, где Он будет дирижировать! Организаторы по её просьбе договорились о билете. Мечта рядом! Комфортабельный поезд, за окнами - красочные, необычные виды, замки на вершинах гор, виадуки, туннели сквозь горы - всё настраивает на возвышенный лад.
       И вот Ольга на концерте. Музыка Бартока, Франка, Грига окружает её. Нет ни зала, ни зрителей, только музыка, идущая из иного мира - мира духовной жизни человечества.
       Замолкают волшебные звуки. Через мгновение - аплодисменты, "Браво!", некоторые зрители идут к сцене, пожимают руку дирижеру, что-то говорят с улыбкой.
       Оля подходит с цветами, протягивает их маэстро, слегка дотрагивается до его руки, когда он берёт букет. Сквозь счастливые слёзы она видит знакомое лицо подростка ее детства, смотрит на пюпитр и готова поцеловать дирижерскую палочку, направившую её жизнь в мир прекрасного - науки, искусства.
       Имя дирижера Роберто Бенци.

    26


    Иван Ф. Ш-10: Стриптиз   5k   Оценка:5.00*3   "Рассказ" Проза

      Они мелькали передо мной, как в стремительно крутящемся калейдоскопе. Обнаженные руки, обнаженные груди, обнаженные попки. Обнаженные длинные ноги, плоские животы, стройные спины.
      Быстрее! Быстрее! Это, синее, снять, то, розовое, надеть!
      
      Ирина...
      - Роман, ты не видел, куда Катька мои босоножки бросила? Те, фиолетовые? Ведь говорила ей, заразе, что бы под стул поставила. Теперь ищи их! Ладно, одену сейчас зеленые. Но когда она появится, ты спроси у неё, ладно?
      И все это под непрерывное движение снятия лазоревых, в блестках, трусиков и бюстье, быстрых манипуляций перед зеркалом: пудра-помада-румяна-улыбка - нет ли помады на зубах? Пушистое боа на плечо - и нет уже её.
      
      А там, за дверью гримерной - рев пьяной толпы.
      
      Настя...
      - Роман, посмотри, у меня на попке синяка нет? Гад такой, ущипнул. И чего пускают малявок сюда? Напьются, сосунки, и руки распускают... Слушай, Рома, ты глянь, там парень один. По-моему, я тебя с ним видела как-то. Прикид такой классный! Ромушка, посмотри из-за кулис - может, вспомнишь, как его зовут? Я бы в следующем выходе его окрутила. Тот, за третьим столиком слева от подиума. Хорошо?
      Поцелуй воздуха в миллиметре от моей щеки.
      
      Ольга...
      - Ромка, какие у них всех руки потные! У меня скоро кожа клочьями слезать будет! - плещется за прозрачной панелью душа, яростно натираясь ароматной пеной. Выходит мокрая, вся в капельках, безо всякого стеснения демонстрируя передо мной прелести роскошного молодого тела.
      
      Как они изумительно владеют этим искусством немногих - носить кожу как одежду!
      
      Марго-цыганка...
      Длинные черные кудри до пояса.
      - Ром, посуши мне их феном, а? Мне ещё макияж подправить надо!
      Беру фен, включаю. Горячий воздух развевает волосы. Касаюсь их - и тут же отдергиваю руку: липкий лак!
      - Ром, спину мне припудри, а?
      Смуглая спина прогибается передо мной живым мостиком. Мелькнули обнаженные быстрыми руками упругие ягодицы: поменяла трусики.
      Пуховкой ныряю в темную, с блестками, пудру, провожу по спине.
      - И грудь, а, Ром!
      Повернулась, руки закинула вверх, поправляя прическу, закрепляя в черных волосах пронзительно алый цветок.
      - Ага, вот тут, декольте. Ну, и животик немного. Ромчик, ты будто всю жизнь девчонок пудрил!
      И опять поцелуй воздуха:
      - Я побежала!
      
      - Ром, слушай, как мне это всё уже...
      Игорь садится к зеркалу.
      - Завтра десять лет, как я на подиуме, ты знаешь? Ирина, принеси нам выпить, а? Как тебе девчонки? Не возбудился? Хотя, с твоим-то опытом... А помнишь, когда ... А, ладно. Давай выпьем! Больше на сцену не выхожу сегодня, всё, отработал. Как они завелись, ты слышал? Это когда я сделал вид, что плавки сниму. Ирина, протри мне спину диоксидином, кажется, кто-то ногтями поцарапал. Черт, щиплет! Ирина, я шмотки возле ступенек кинул, забери, ладно?
      - Хорошая она у тебя.
      - Да, хорошая.
      - Как она терпит твоих поклонниц?
      - А, ерунда! Это же деньги, и ничего более. Я в душ. И едем? Ты со мной?
      - Да, конечно.
      - Материала достаточно набрал?
      - Более чем. Думаю, редакция будет довольна.
      - А почему ты не делаешь фотографий?
      - А зачем? Они из инета кучу накачают.
      - Тоже верно.
      
      За дверью - шум аплодисментов, громкая музыка.
      Там - парад тел. Парад вожделения. Нереализованного сексуального желания. Симулированных оргазмов.
      
      ...Девчонки тихо зашли, расселись на стульях. Раскинуты ножки, запрокинуты головы. Дым сигарет сквозь точеные ноздри.
      
      - Мы поехали.
      - Пока, мальчики! Ромочка, ты заходи. Хоть один, кто не хочет...
      
      ***
      
      - Зачем ты мне это рассказываешь? Хочешь, чтобы я ревновала к этим твоим цыпочкам? Ты же знаешь, мне всё равно, с кем ты, где. Ты никуда от меня не денешься, сам ведь знаешь - пока не овладеешь мною. А овладеть ты не сможешь.
      - Знаю. Твоё физическое - это только самое малое, чем хочется овладеть в тебе. Это ужасно. Ужасно для меня. Видеть тебя, прикасаться к тебе, слышать твой голос, читать твои рассказы - и осознавать, что всё это - не для меня, не моё.
      - Собственник.
      - Нет, ты не права. Я не собственник. Просто ты... Ты вся - один конкретный орган.
      - Прощай, вон мой автобус.
      - Да. Ты позвонишь?
      - Нет, конечно, нет. Ты же знаешь.
      - Хорошо, иди.
      
      Поцелуй воздуха в миллиметре от его щеки.
       - Пока.

    27


    Настя Ш-10_Ненужные премудрости   6k   "Рассказ" Сказки


       Давным-давно, когда люди еще не рождались, а получались прямо из звёзд, появились на Земле две маленькие феи. Это случилось в конце августа, когда с ночного неба на одну цветочную поляну упали сразу две звезды - фиолетовая и желтая. Феи были такими маленькими, что вдвоем забрались в один бутон розы и уснули, согревая друг друга.
       Посмотреть на сразу двух новеньких фей явились взрослые волшебники. Они свалились с неба еще в древние времена и оттого были очень мудрыми. Но жили они каждый сам по себе - кто в лесу, кто в горах, кто в море. Поэтому у каждого были свои премудрости, которыми они очень гордились.
       Девочки оказались такие хорошенькие, что все чародеи захотели подарить им самую полезную премудрость, и они стали складывать свои подарки в цветок, где спали маленькие феи.
       Волшебница зари капнула в бутон росинку красоты. Кудесник ветров надул в его лепестки приятную мелодию. Повелитель растений прикрепил к стеблю цветка колыхание трав, тот начал красиво раскачиваться, и получилась детская колыбелька. И еще много было подарков.
       Последним на поляну пришел самый старый колдун. Он раньше всех появился на Земле и считался самым мудрым. Но у него уже ослабла память, и он не помнил, где какая премудрость у него хранится. Колдун вынул из мешка пылинку и кинул в цветок, а потом еще достал из кармана песчинку и тоже бросил ее маленьким феям в подарок.
       - Что ты им подарил? - спросили колдуна другие волшебники, помоложе которые.
       - Пылинку совести и песчинку скромности, - ответил старый колдун, - а может, наоборот, песчинку совести и пылинку скромности. Я уже точно не помню.
       - Ха-ха-ха! - засмеялись волшебники помоложе, которые не знали, что такое совесть и скромность, потому что жили порознь и не пользовались чужими сомнительными премудростями. - Зачем девочкам эти непонятные штуки, которые неизвестно для чего? Ты подарил самые ненужные вещи, колдун, и феям они никогда не пригодятся!
       И все разошлись по домам, не заметив, что от тяжести цветок наклонился к земле, и все подарки в нем перемешались. А когда утром маленькие феи проснулись, никто не знал, что за премудрость каждой из них досталась.
         
       Прошло семь лет. Феи немного подросли и чуть-чуть поумнели.
       Фея Фиалка, которая получилась из упавшей фиолетовой звезды, выросла очень красивой. Она умела хорошо танцевать, потому что ей достались в подарок почти вся красота зари и колыхание трав.
       Фея Ириска, которая получилась из упавшей желтой звезды, выросла тоже красивой, но не очень. Зато она умела играть чудесные мелодии на струнах паутины и колокольчиках цветов, ведь ей досталась почти вся музыка ветра.
       Так они и жили вдвоем и очень дружили. Ириска играла музыку, а Фиалка под нее танцевала. Но однажды их забавы увидели взрослые волшебники. Они восхитились искусством фей и сказали:
       - От вашей цветочной поляны мы решили взять ученицу и, на славу нам, вырастить из нее взрослую волшебницу. Но мы сможем воспитать только одну фею, потому что это большой труд, а расплатиться вам нечем. Нам понравилась Фиалка, она хорошо танцует и красивая, и мы заберем ее с собой.
       Все дети мечтают стать волшебниками. Вот и Фиалка обрадовалась, что волшебники выбрали ее! Она от счастья сразу забыла о своей подруге. А Ириске стало очень обидно, и она уже хотела плакать, но тут появился старый колдун и сказал:
       - Умница Ириска! Все мы знаем, что без ее музыки танец Фиалки не получился бы таким замечательным. Но Ириска хотела добра своей подружке и не сказала, что она самый лучший музыкант на поляне и тоже хочет учиться премудростям. Пригодился мой подарок!
       - Так вот что такое скромность! - удивились другие волшебники. - Нет, ненужная это премудрость, потому что от нее Ириске не стало лучше.
       - Ай-ай-ай, Фиалка! - сказал старый колдун. - Ты хотела навсегда бросить свою подругу, не подумав, что ей будет без тебя одиноко. Ай-ай-ай.
       Фиалка от этих слов покраснела, и у нее засосало под ложечкой - вот в этом месте. Ей стало очень жалко Ириску, и она сказала волшебникам:
       - А вот и не поеду я к вам учиться, чтобы Ириске не было плохо!
       - И второй мой подарок кстати пришелся, - сказал старый колдун. - Проснулась у Фиалки совесть!
       - И это тоже ненужная премудрость, - фыркнули чародеи, - потому что из-за нее Фиалка не станет волшебницей. Тогда мы берем в ученицы Ириску. Если присмотреться, она тоже красивая, только это не сразу заметно.
       Но Ириска им ответила:
       - Не пойду я к вам учиться, чтобы Фиалке не было обидно!
       Тогда волшебники рассердились и решили никого не брать в ученицы, ведь обучить целых двух фей это слишком большой труд для важных и занятых чародеев! Так ни Фиалка, ни Ириска не стали настоящими волшебницами.
         
       Потом с неба спускались и другие феи и эльфы, которым нравилось жить не поодиночке, а с друзьями. И от этих фей и эльфов через сто с половиной тысяч лет произошли люди. Мы, как те феи, не умеем колдовать, зато помогаем друг другу, ведь жить вместе легче и веселее. Для этого у нас есть те самые две премудрости, которые по крупинкам передаются от родителей детям, по наследству.
       И если кто-то забывает, как нужно жить сообща, им помогают другие люди.
       - Ай-ай-ай! - говорят они, и совесть тут же просыпается.
       - Как он внутренне красив! - скажут о скромном человеке, и все сразу видят эту неприметную красоту.
       А если в ком-то ни совести, ни скромности нисколечко нет, такому лучше жить отдельно в лесу, как те волшебники, и не мешать остальным.
      
      
       Тем, кто подумал, что волшебники за красивые глаза обучат двух маленьких фей своему ремеслу, нужно остаться после уроков и двадцать раз написать на доске: "Я свято верю, что самовлюбленные и бессовестные люди непременно помогут мне в трудную минуту".

    28


    Аметист Ш-10_Светофоры по жизни и смерти   7k   "Миниатюра" Проза, Эзотерика

      
       Мартышкин был человеком.
       Но этого мало.
       Он проживал в очень крупном -- и -- оченно недружелюбном городе.
       И сообразно этому статусу вынужден был передвигаться пешком с риском для жизни.
       Так как Мартышкин был дальтоником. И привык спокойно относиться к тому, что никогда не будет водить автомобиль.
       Даже выражение "радужная мечта" он понимал не так, как все. У него радуга была -- своя собственная.
       Но оставались светофоры. Вот их он их ненавидел всеми силами души -- пыльных драконов больших городов. С их немытыми глазами, вечно издевательски подмигивающими.
       Везде обман, так это понимал Мартышкин, один сплошной обман!
       Его ненависть не распространялась на чудесные маленькие светофорчики в два глазка, "стой -- иди".
       Хотя среди них тоже встречались заросшие пылью по самые уши, да, да, особенно если ушей у них не было...
       ...ну или под самый козырёк. Который у них иногда, хотя и редко, был.
       Вот с этими светофорами Мартышкин обычно дружил и не ждал от них пакостей.
       В один прекрасный итальянский... нет, вообще-то июльский полдень Мартышкин вышел из дому.
       И скоро попал под дождь. Неожиданный и проливной.
       Мартышкин любил дождь, иногда он смывал пыль и грязь со светофоров и окон общественного транспорта. Но гораздо чаще окна всех этих троллейбусов и автобусов после дождя становились ещё грязнее.
       Это ерунда. Главное, что на улицах становилось скользко и опасно.
       Поэтому он всегда пользовался подземными переходами -- там, где они были.
       Первый подземный переход оказался затоплен. Стоя на ступеньках, Мартышкин смотрел на серые волны с водоворотами, полные пустых пластиковых бутылок и крысиных тел. Потом повернулся и пошёл вверх.
       Приходилось совершить подвиг -- каким-то образом пересечь проезжую часть.
       Первые шесть переходов Мартышкин преодолел успешно. Но до его дома оставалось ещё два, и это если выбирать самую безопасную дорогу.
       Ноги Мартышкина в промокших сандалиях скользили и разъезжались, как у новорожденного жеребёнка... или телёнка... или жирафа...
       Когда Мартышкин представлял себе новорожденного жирафа, раздался громкий визг тормозов.
       Мартышкин не сразу понял, почему это должно его касаться. Он просто не увидел ничего. Темноты не было, была просто огромная, бесконечная панорама серенького дождливенького неба, без крыш, без заметных туч, без горизонта, без ничего...
       ...потом медленно появились прохожие, киоски, машины... светофоры, да, совершенно и полностью серые...
       ...и близко -- открытая дверца машины, из неё выпавшая верхней половиной тела женщина, светловолосая и в сером жакете, так, как будто она собиралась напиться воды из лужи... или уронила что-то важное и теперь искала...
       Мартышкин почувствовал удивление. И больше ничего.
       Рядом обнаружилась большая толпа. Мартышкин смутно чувствовал, что она имеет какое-то отношение к нему, но -- ему сразу стало неприятно, и он перестал об этом думать.
       Мартышкину вдруг стало нравиться то, что происходит с ним прямо сейчас.
       Мартышкин летел, не касаясь земли и разглядывая рекламные щиты.
       Иногда ветром его ударяло о такой щит, и он по привычке заранее съёживался. Но было не больно и даже нечувствительно, так что Мартышкин скоро освоился.
       Только эти рожи на щитах были очень недружелюбными. И объяснений, что Мартышкин летать не умеет, не слушали или не понимали.
       -- Кшштяги́ шшумло́! -- прошипела очередная близкооказавшаяся рожа. Вид у неё при этом был такой зверский, что Мартышкин изо всех сил заработал руками и ногами -- и ещё ему показалось, что вместо ушей у него вырос парус -- пока не оказался на значительном расстоянии от рожи.
       Так он понял, что научился летать.
       И тогда его обуяла дикая радость, сравнимая разве только с тем случаем в детстве, когда он впервые различил право и лево.
       У Мартышкина рано обнаружилась такая особенность: он не понимал, чем право отличается от лево. В школе на уроках физкультуры его выручала хитрость: надо было посмотреть, на какой руке родинка под большим пальцем, а потом поджать этот палец внутрь ладони. Но если надо было что-то держать в руках, то фокус не помогал. А придумал он это случайно в одной из самых младших групп детсада, может, даже в ясельной. Чтобы его не ругали.
       И когда это впервые сработало, он почувствовал такой восторг и такую гордость! Ведь он смог обмануть воспитательницу Матвеевну -- она подумала, что он знает, где лево и где право! А он и не знал -- он ЗАПОМНИЛ!
       Оказывается, он за всю жизнь не забыл этот вкус отчаянной детской победы.
       Да, за всю жизнь. Кажется, она уже кончилась, но Мартышкин не печалился. Наоборот, ему было интересно и любопытно.
       Скоро вороны приняли Мартышкина в свою стаю, и он кружился над городом, который постепенно стал терять привычные черты и превращаться в такой, каким Мартышкин помнил его много лет назад. Куда-то исчезали новопонастроенные дома, из облаков пыли возникали серенькие пятиэтажки, на магазины возвращались старые вывески.
       Когда Мартышкин увидел автобус, на котором когда-то ездил в школу, то чуть не разрыдался.
       А главное, вернулись уличные фонари в виде сияющих шаров -- огромных одуванчиков.
       Теперь Мартышкин чувствовал себя как дома, ни о чём не жалел и ничего не боялся. Теперь у него была возможность изменить всё, что так ему мешало при жизни.
       Хотя уже никому не было дела до его фамилии.
       Впрочем, нет. Какие-то медсёстры и какие-то врачи звали его. Спуститься. Обратно.
       Я не хочу возвращаться, думал Мартышкин. Этот доктор, чудак, старается, чтобы я вернулся. Зачем? Только чтобы его обрадовать? У меня же сейчас всё хорошо, думал Мартышкин.
       И первый раз в прошедшей жизни он сам в это верил.
       Теперь, в новой жизни, он сам сможет выбирать себе проблемы. И больше не согласится быть дальтоником.
       Он сможет увидеть настоящую радугу. Он даже станет художником. Если только не вернётся прямо туда -- к врачам -- прямо сейчас...
       -- Мартышкин!
       труд
       какой это труд
       операция длилась около двух часов
       анестезиолог утирает пот со лба
       мартышкин
       здесь и сейчас.
      
      
      

    29


    Поляков А.В. Ш-10: "Советы потомственного холостяка"-4(история пятая)   3k   "Миниатюра" Изобретательство

      Эта история удивительна тем, что некоторые мужчины, оказывается, не прочь поиграть в куклы, особенно, если кукла... живая.
       Он и Она - примерно одного возраста - пятьдесят лет... живут вместе, в бездетном браке. Она - директор инструментального завода, Он - инженер этого завода. Понятно, что в этой семье основные доходы - от дамы, муж, конечно, тоже помогает, но помощь его весьма скромна.
       Перед праздником, женским днем 8 марта, Он поинтересовался о подарке - что желает вторая половина - Он завсегда обеспечит!..
       Она - весьма приятной наружности, с прекрасным вкусом, ответила, что лучший подарок женщине - красивое белье из натуральных тканей.
       Он не был готов к такому ответу и попытался направить Ее мысли в другую сторону, но безуспешно. Ответ был категоричен:
       - Настоящий мужчина должен уметь все!
       В качестве образцов Ему были представлено женино белье. Он понял, что первое попавшееся, подходящее по размеру - будет отвергнуто. Требовалось оценить вкус дамы и найти то, что ей понравится идеально.
       Он подошел к делу, как инженер - обмерил жену и образцы белья и отправился по магазинам. Краснея и мямля, опуская взор при виде разноцветных одежд, он перебирал в пальцах кружавчики, рюшечки и отгонял от себя мысль, что станет обмерять предложенное, дабы понять, подходит оно под нужные размеры или нет. Молоденькие продавщицы, улыбаясь, показывали ему товар, но... ему явно было не по себе.
       Время шло, товар не находился, жена усмехалась.
       И тогда Он, заглушив эмоции, посмотрел на задачу по-деловому - нужен товар на заказ. И дело пошло! На одном складе он нашел почти то, но решил не торопиться. На другом складе обнаружилось именно то, что и было нужно, и он приобрел, не считаясь с ценой.
       Жена выбор похвалила и, улыбаясь, изрекла:
       - Отныне пополнение запасов моего белья, в том числе и новинки - твоя обязанность! Признайся, это было легко! Теперь ставлю задачу сложнее - одежда для деловой женщины. Мне заниматься этим некогда, у тебя уйма свободного времени, потому что с сегодняшнего дня ты занимаешься исключительно домашними обязанностями. Приготовление еды и уборка в доме - здесь есть работницы, и дело свое они знают хорошо. Ты же будешь заботиться обо мне.
       Она и в семье была начальником, поэтому Он не стал противиться, видя в новом своем положении массу достоинств. Прежде всего - свободное время.
       Жакеты, платья, юбки... Он подбирал, Она носила. Постепенно вкус Ее несколько изменился - на вещи Она стала смотреть Его глазами.
       С одеждой и обувью для Нее Он справился, в конце концов. Но жена ставила перед ним все новые и новые задачи, более сложные. Овладеть искусством макияжа и маникюра...
       Муж примет ее от шофера служебного авто - "получите в полной сохранности" и раздевает ее, проводит необходимые гигиенические процедуры, переодевает в домашнее, кормит (иногда и с ложечки), услаждает слух приятными разговорами. Жена на работе натрудит голосовые связки и дома молчит, только улыбается.
       Близится время отхода ко сну. Женским грудям полезно принимать воздушные ванны на мужских ладонях!
       Легкий массаж, одежда для сна и вот уже любимая женщина возлежит в своей кроватке.
       Эту историю я поведал на сайте Знакомств. Половина из опрошенных дам захотели стать такой "куклой Барби". Очень часто в семье дамы - начальницы. Только вот, почему-то не находится мужчин, готовых на такое самопожертвование. Интересно, почему?

     Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта.

    Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
    О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

    Как попасть в этoт список

    Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"