Слава Богу, рабочая неделя позади. Мечтая о выходных, которые проведу на Псле с удочкой в руках, медленно-медленно спускаюсь с оперблока. В фойе возле входа в реанимацию вижу заведующего.
- Вот и хорошо,- говорит он, открывая дверь кабинета,- как раз ты мне и нужен. Заходи.
Настроение мигом исчезло. Но делать нечего, бреду за ним.
Сажусь на диван, а Петрович - напротив, в своё кресло за столом.
Ничего хорошего такое начало не предвещает. Ощущаю, где-то в глубине естества, появившуюся льдинку, а значит - жди неприятности.
- По санавиации поступил вызов из Багачки. Кесарево сечение. Анестезиолог болен. Съездишь? - И, не дав опомниться, продолжает: - Женщина компенсирована, сопутствующей патологии почти нет. Показание к операции - несоответствие таза. Так что, без проблем.
Его мягкий тон в заблуждение ввести не может. Это приказ. Он прекрасно знает, что я сегодня не ургентный. Но чтобы отказаться, должны быть очень веские причины. Просто так он ничего не делает. Хотел бы послать кого другого - уже давно бы это сделал. А мотивы его решения знать мне совсем не обязательно, хотя по ходу дела они непременно всплывут. Нужно лишь немного подождать.
- Если нужно, то поеду, - отвечаю я, иду собирать манатки. Всегда езжу со своим ларингоскопом (так привык), набором трубок, проводником.
Ох, как не люблю я эти операции! Слишком высока ответственность. В твоих руках сразу две жизни, ребёнка и матери. Права на ошибку нет. Никто не поймёт, не простит. А "борзописцы", стервятники жёлтой прессы превратят в преступника. Ещё бы - "пьяный анестезиолог опять задавил мать и ребёнка"! Будут вопрошать: "Доколе?". Требовать выжечь гнилую язву калёным железом!
Ехать к Багачке не меньше часа. Есть время подумать о "жизни и смерти".
Во дворе центральной районной больницы меня встречает акушерка.
Лицо её встревожено, торопит.
- Пожалуйста, быстрее, доктор! Больная уже в операционной. Хирурги помыты. Страдает сердцебиение плода.
Проходя коридором, возле окна вижу майора милиции.
Сердито глянув на меня, он раздражённо бросает:
- Мы слишком долго вас ждали. Не дай Бог что-то с ней или ребёнком - тебе не жить...
Я на секунду замер. Хотел ответить, да что тут скажешь. Ладно, потом...
Пожав плечами, шагаю в родильное отделение.
- Вы не обижайтесь, - шепчет мне по пути акушерка. - Это её муж. Переживает очень. А мать работает у нас врачом.
Теперь понимаю, почему я здесь. Может, и анестезиолог "прихворал" не случайно.
Надев пижаму, маску, бахилы, захожу в операционную. Хирурги помыты, сидят в углу. Операционное поле накрыто - вся задержка во мне.
Осматриваю стонущую больную. Схватки. Быстро собираю анамнез, но глаза прикованы к деформированной опухолью шее. Льдинка в душе вырастает до размеров айсберга.
- Вы болеете тиреотоксикозом? - Спрашиваю о том, что ясно и так.
- Нет, у меня зоб не токсический.
Чуть легче, но не очень...
Больше времени на разговоры нет. Нужно начинать наркоз. После введения тиопентала натрия и релаксантов, её нужно заинтубировать (при помощи ларингоскопа ввести пластиковую трубку в трахею), и, перевести на искусственное дыхание. Как правило, технически эта манипуляция особых проблем не создаёт. Но бывает по-всякому. В учебниках анестезиологии целые главы отведены сложным или вообще невозможным интубациям. Но у меня-то выбора нет. Несмотря на отсутствие времени, внимательно проверяю аппарат искусственной вентиляции лёгких, отсос, эндотрахеальные трубки, ларингоскоп.
Сразу после вводного наркоза понимаю, что, к сожалению, чутьё меня не подвело. Только началось действие мышечных релаксантов, как опухоль перекрыла дыхательные пути.
Аппарат натужно гудит, срабатывает клапан сброса, но кислород в лёгкие не попадает. Как ни стараюсь - вывожу челюсть, ставлю воздуховод, но маской продышать больную не могу. Её губы и лицо понемногу синеют. Пытаюсь заинтубировать. Из-за опухоли топография гортани изменена. Надгортанник всё-таки нахожу, но голосовой щели, хоть убей, не вижу. Попытки заинтубировать вслепую раз за разом безуспешны, попадаю в пищевод. Боже мой! Что делать? Трахеотомию через опухоль? Даже опытный ЛОР за пять минут её не сделает. Это миф для обывателей и прокурора...
Лицо больной уже цианотично. У меня три-четыре минуты, не более...
Может, пока не поздно, спасать ребёнка, начинать операцию?
На мгновенье воображение услужливо рисует эту ужасающую картину. Нет! Пойду лишь тогда, когда остановится сердце! Что я скажу мужу и родителям женщины? Что такое иногда случается, никто не виноват, я сделал всё возможное? Так погиб Королёв. Как посмотреть им в глаза? Как я буду с этим жить?
- Отче наш! Иже еси на небесах... молю Тебя, сжалься над твоими рабами! Спаси, сохрани!- Шепчу непослушными губами молитву, вновь и вновь пытаюсь засунуть распроклятую трубку. Только не поддаваться панике! Тогда уже не поможет ничто! Неужели попал? Да!!! Грудь женщины равномерно поднимается в такт аппарата. С замирающем сердцем смотрю в её глаза. Зрачок узкий, сердце не остановилось! Нащупываю на шее пульс. Её или мой? Слава Богу, её. Благодарю Господи за чудо, за то, что услышал мою молитву! Должна жить. А ребёнок? Я спешил, и сердцебиение не послушал. Теперь могут списать на меня и не без причины...
Наконец, есть время осмотреться. Лицо анестезистки белое, блестят капельки пота. В голубых глазах страх, руки дрожат. Всё видела и все поняла. Наверное, я выгляжу не лучше. Каждый удар сердца отзывается болью в висках и затылке.
Чуть в стороне, возле окна стоят гинекологи и, не глядя в мою сторону, перешёптываются.
Видели они мои муки? Хотя и делаем одно дело, но, правда, у каждого своя. Каждый несёт свой крест и отвечает за свои действия.
Разрешаю начать операцию. Смотрю на их чёткие, выверенные движения. Ничего лишнего. Чувствуется класс. К сожалению, так бывает далеко не всегда. Но сейчас меня беспокоит совсем иное. Насколько пострадал ребёнок? Ждать не долго, пять-семь минут. Новорожденный мальчик закричал почти в ране, а ещё через час отправляю в палату женщину. Скомкав, швыряю в угол, мокрую от пота пижаму.
- Доктор, когда оформите документы, зайдите в мой кабинет,- говорит заведующая.
Там меня ожидает откупоренная бутылка холодного шампанского и коробка шоколадных конфет.
- Муж принёс. Выпьем по бокалу за их здоровье.
С удовольствием вижу, что рука моя не дрожит. А вот шампанское на душу не пошло. Ещё больше ощутил, насколько замёрз. Холод "идёт" изнутри. Так всегда после стрессов. С большим удовольствием выпил бы грамм сто пятьдесят водки. Может, согрелся.
- Оплату за вызов переведём на ваш счёт,- говорит заведующая, провожая к дверям.
Киваю головой. Ищи ветра в поле. Если и получу двадцатку, то не в этом месяце. Награды найдут "других".
Уже сидя в машине, понимаю, из какой беды выпутался.
И зачем мне всё это? За мизерный оклад? Вместе с каждым рождаться и умирать. Брошу всё к чёртовой матери. Неужели не найду за такую зарплату работы поспокойней? Но понимаю и другое: уже завтра думать так не буду.
Все анестезиологи немного не от мира сего. Не могут жить без риска, адреналина, что щекочет нервы, заставляет кровь быстрее бежать по жилам, острее чувствовать вкус жизни...
Утром бреюсь в ванной. Тихо заходит жена.
- Я и не заметила, когда у тебя на затылке появилась седая прядь. Стареешь...
- В Багачке снегом припорошило! - смывая с лица остатки пены, подыгрываю я.
" Геройство" мое никому не интересно и никого особо не волнует.
В понедельник после пятиминутки заведующий спрашивает: - Как съездил?
- Без проблем, - грустно усмехаюсь я и почему-то чешу затылок.