Архарова Яна : другие произведения.

(вернувшийся)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Сегодня не будет больно и плохо, Сегодня не кончится никогда (с)
  
  ***
  "Он вернулся", - это говорят далеко и шепотом. И очень нечасто. Наверно, даже реже, чем говорит он сам.
  
  ***
  Ней знает. Видела - одной из первых.
  
  ***
  Осень. Отвесный ветер - с моря, мелкие капли воды - дождь ли, брызги - поет, обгладывает серые ступени прибрежных скал. Он приносит шторма, но прежде - несет он крылья кораблей назад, к безопасным бухтам Побережья. Возвращается - корабельный народ, приносит рассказы - о дальних землях и иных волнах; о мире ином, и иных войнах... Хорошо б им отсюда казаться дальше, чем самые темные глубины, самых дальних морей... Хорошо б...
  Все рассказы часто приходят сюда. В дом, похожий на перевернутую лодку, как улыбается все Побережье. Хорошо улыбается.
  "Мастер", - так говорит все Побережье - которую уже осень. С уважением и радостью - мастер. О Рэйо. Высокий, солнцем и ветром над волнам приласканный - на зависть иным рассказчикам об иных морях, сильный, смешливый - в пляске первый, в работе... Мало о ком говорит Побережье так - перед именем, а то и вместо имени. Мастер - корабельный мастер Рэйо.
  ...Только в глазах у мастера - не прозрачная морская синева; зелень и рыжина, свет и сумрак леса. Глаза у них одинаковые. И пахнет под кровлей "перевернутой лодки" не соленой волной - а лугом и лесом; травами - добрыми и полезными...
  ...Так тоже говорят - те, кто возвращаются из морей и приходят в этот дом рассказывать. Улыбаются. "Вкусно, Ней!" Сестренка Мастера.
  
  Тот, кто вернулся - тоже так сказал.
  
  ***
  Ветер отвесный - с моря и неба, но от него дом - "перевернутую лодку" укрывает серый хребет Прибрежной скалы и можно держать дверь открытой; слушать - когда в привычных голосах ветра, дождя и близкого моря появится еще один... Шаги у брата ровные, устойчивые, быстрые - на каменном подъеме к дому, слышно...
  В этот раз - голос обогнал шаги. Громкий - такой, чтоб пересилить - и вечный шум верфи Побережья, и голоса волны.
  - Не-ей! - зовет брат. - Зачерпывай своего летнего... И большую чашу!
  
  Их идет двое. Но тот ходит медленно, он всегда так ходит ("всегда" поймется потом) - как растворяясь - в том, что ветру и дождю отвечают камни. Так - Ней нескоро понимает, что это еще шаги. Так нескоро, что еще удивляется - и удивление ее остается: можно расслышать - уже когда... До открытой двери четыре ступени, поют под шагами на свой голос - выше всех у третьей от берега - раз-два-три-четыре - быстро, отстуком, многоголосьем - первая еще не отзвучит, как тянет голосистая третья - это шаги брата... А потом дальше, медленно, как не ходят и старые: как узнать на голос: раз - два - три - четыре - медленно, а шаг не старых, уверенный, на полный упор - идет кто-то незнакомый... Не услышанный.
  Совсем медленно - медленней, чем нужно, чтоб дойти от огня до тех поющих ступеней - встретить - брата и незнакомого другого - с чашей в руках встретить.
  - У нас гость, Ней, - это говорит брат, одолев многоголосье ступенек, на первом шаге под крышу "перевернутой лодки" - домой, к огню. И это - негромко, не рубит - выстругивает, а дальше - еще осторожней, словно - последними движениями резца, чтоб сказали друг-другу "здравствуй" - полет корабля и красота его - главное. - Он вернулся.
  
  ***
  Так о нем говорят на побережье. А дальше не продолжают - ни тихо, ни как-нибудь. Зачем?
  Этого хватит - если уметь слышать больше и ярче - слов, что звучат вслух. Иное вернулся, хорошо слышное тому народу, к кому год от года - возвращались - его дети и его корабли - из самых дальних морей.
  Вернулся - за ним молчало иное - дальше и чуждее самых бессветных глубин.
  
  ***
  Он идет медленно, но три шага между лестницей и дверью вдруг - проскальзывает мгновенно, и замирает, ждет - словно от двери, от дождя за порогом - что-то вот-вот должно наброситься и укусить...
  Но там никого нет. Ней идет с другой стороны - из дома, от огня, с чашей - и думает пока только "странно", а еще - простое до нелепого... Что и одежда на госте (темно-темно синий, и еще темнее - море в час штормового ветра, одеть сможет не всякий, и не всякий из тех захочет) - чужая, не так ложится, как должна быть.
  Это потом - в следующий миг "потом", когда отвернется гость от того неведомого, что могло ждать за дверью и медленно потянется за чашей, ответит себе Ней: нет. С одеждой правильно - и ворот, и плечо, и рукава... Это сам гость - другой. Собранный... скрученный - словно места, где быть, ему было мало. Так - из прибрежных скал и деревьев - иное - вытачивают ветра по песчинке - мгновение за мгновением и век за веком.
  
  - Здравствуй, - осторожно говорит Ней и протягивает ему чашу.
  
  ...И Ней становится страшно - насквозь, по-штормовому - страшно.
  Он все делает медленно. И руки его - мгновение - держат не только чашу, но и ее ладони. Мгновение - но этого хватит, потому что - руки... Они у него крепкие и... ровные. Сказать бы: как деревянные, но неправильно будет сказать - потому что и дерево (теплые, сколькими прикосновениями отполированные весла), и даже камни родных скал - Верхней, Прибрежной и Серой - это по-другому, и даже так: живее. А вот так - это страшно.
  А еще - нестерпимо стыдно своего "страшно". Что ни укрыть его, ни спрятать. Говорят же - не только словами. И ему слышно. А он живой. И он гость. И так - стыдно.
  А он - медленно, медленно - пальцы по резному ободку чаши, пьет - сначала запах, словно нахлебавшись северного ветра, - и, тихо, выдохом:
  - Не бойся, - голос у него мягкий, неожиданно - осторожные кисточки осенних пушинок над глыбой гранита. И пьет - первый глоток. И еще. Движением навстречу, слышным до слов - что это, удивление, тепло? Отстраняет потом - и, таким полным, - Спасибо. Очень вкусно, Ней!
   И улыбается.
  
  ***
  Улыбаться он умеет. Редко. Даже реже, чем говорить.
  Ней, потом, считала по пальцам, сколько раз у него это получалось.
  
  Но не верится каждый раз. И удивляться приходится каждый. Тому, как ослепительно светло у него это получается.
  А тогда был первый раз...
  
  ***
   То вернулся - это вот так... Словно нырнул когда-то на ту темную, бессветную глубину, докуда не ныряют уже - только тонут. Нырнул - но вынырнул... А глубина не отпустила, впиталась - прочней, чем соль в старое дерево, которым играло море, долго играло, выкинуло, горит такое - с искрами. Глубже - в кровь и кости, стала - резким рельефом теней, вот этой - вытесанной песком и ветром - инаковостью его.
  
   Взглядом не стала. Только спрятала. Он вроде бы и смотрит - но все время глаза кажутся чуть прикрытыми. И не веселый прищур - разглядеть - что там, в сверкании морской дали - ой, до такого блеска не отполировать ни один камень, и никакое серебро... Совсем другое: как давит - на глаза соленая глубина, и не вынырнуть, не открыть...
   Но выныривает. А глаза у него светлые - серые, чуть в прозелень - море не в самый погожий день. И улыбается. И это - как у всех, светло - но у него - как не бывает. Словно не рассыпался солнечный луч об воду, о долгую, долгую толщу воды, не затупился - так, всем ярким сиянием и нырнул - и дошел, до той самой глубины, где не бывает никакого света. Так светло - что изо всех сил...
   Что хоть глаза не поднимай...
  Она и в первый раз у него такая, улыбка. Теплый - солнечный луч. Как будто и не сквозь глубину.
  
  ***
  И Ней, кажется, больше не страшно. Стыдно чуть. И горько - словно морской воды захлебнуть пришлось... Чем-то - да захлебнулась.
  
  А он смотрит - светло, удивленно. И отпивает снова. И еще говорит:
  - Я только узнать не могу, откуда этот - привкус - как будто ветер...сосны - летом?
  - Это? - Ней задумывается мгновение, чувствует - слышит - каким он кажется, этот привкус - понимает. - Лесинка. Смоляная такая ягода...
  И говорит ему - не словами, чтоб ярко... Утро - рассветное золото и медь высоких корабельных сосен, поют под ветром, мягкий ковер мха под ногами, прохладный - а там, где его не пригреет солнце и просто - холодный; зябкие капельки... Осень - она приходит снизу, с земли, еще долго будет греть солнце, еще долго будет море дышать теплыми ветрами - но зябко земле по утрам, совсем другая сырость засыпает с рассветом под серебряным с присолью покрывалом мха, и совсем другие, мелкой моросью, а холодной - что обжигает - лягут капельки росы на упрямые, изогнутые ветки - пахнут смолисто и чуть кисловато... И скрываются в их глубине - маленькие грозовые облака, дымчатый смолистый налет - ягоды... Руки от них потом смолой долго пахнут...
  Он хорошо слушает: тоже пьет - внимательно, как ее вино. Вот - сделал еще глоток.
  - И земляника, - это уже вслух говорит Ней.
  - Землянику я узнал, - он спокойно, серьезно... И дальше как-то прозрачнее. - С верхних перелесков Верхней скалы, наверно?
  - С верхних перелесков Верхней скалы, - удивленно соглашается Ней.
  - Я... помню эту землянику. И вино с ней, - отвечает ее удивлению гость. И слушает - и брат ее слушает, он ни слова еще не сказал, непривычно молчаливый при госте Рэйо.
   Действительно: помнит. Щедрое летнее тепло - солнца и разогретой земли, игру: свет - тень - танцем листьев под ветром, щекотное прикосновение к рукам полувысохших травинок; запах - густой, дремотный, летний - трав на солнце... - ну, и земляники, конечно.
   Светло помнит - но странно-странно. Будто Верхней скалы - недалекой: выйти, обогнуть "перевернутую лодку" - вниз, к ручью, а дальше против его течения, тропинка за водопадом, у чужого ничейного дома (только осенью там нет ягод, золотые листья в траве - рано, рано приходит осень в светлые шепчущие перелески) - так много лет той скалы, и тех перелесков, и вовсе ничего нет. Как из-под воды - вспоминал.
   А говорит он вслед:
   - У тебя голос похож на эту землянику. Летний. Светлый. - И пьет снова. Допивает. - Очень вкусно, Ней.
  
  ***
  Он редко говорит. Молчит чаще. Полно, как камни на берегу - не мешая ни лесу, ни ветру - не заденут, не подадут голоса.
  Иногда подумаешь - тяжело, как эти камни.
  
  А говорит он хорошее, чаще. Такое вот - хорошее...
  Разное.
  
  ***
  Вот как его узнали - Ней тоже помнит. Это на другой день было. Тогда его Рэйо к Старшему повел. Осень, День Кораблей, праздник...
  
  Ней прибежала тогда на самый широкий берег - там, где будет праздник, где почти все дома их Побережья - пораньше. Потому что будет праздник, и потому что сладкие кораблики, везущие вкусную ореховую начинку к сильно любящим осенние лакомства маленьким, никто лучше Ньяре не сделает. Но Ней учится. Побережье - счастливая земля, много на ней - маленьких.
  И дом у Ньяре хороший. Ней учится - ей тоже так хочется. Чтобы все, что ты ни делала, получалось как надо. И танец с волнами - и неважно, как это - хоть шагом, в полосе прибоя, в танцах в самый долгий день, хоть на лодке, на быстрой и верткой Остроглазой. И красивая, крепкая на удачу, сеть - никогда не приходившая без добычи. И вышивки - во много цветов, много рядов - жемчуг, ракушки... И вот как утром - из-под пальцев - легко-легко - парус для сладкого "кораблика".
  Правда, со сладким - нетрудно было Ньяре научиться. Много детей в ее доме родилось. Четверо. Младший еще сладкие кораблики собирает; да те, что в весенних ручьях пускают, а старший уже на верфях, Рэйо его хвалит - у всех у них все правильно получается...
  
  И вот с этими сладкими корабликами корзинку, для праздника, и отставляет Ньяре. На камень скамейки - да не глядя, ни на что не смотрит - до такой тишины удивилась. Море и ветер - добрые с народом Побережья, в день праздника небо всегда остается ясным, и встречают День Кораблей под открытым небом, где всегда водилось - на Большой площади, над морем.
  ...Давно-давно, еще когда эти берега не знали домов, и волны - кораблей, принес сюда ветер маленькое крылатое семечко. Зацепилось за трещину в камне, проросло... А когда пришел сюда народ Побережья, Старшая Сосна уже росла - еще не старшей, но крепкой, упорной - совсем не корабельной, еще бы - на скале над морем. Потом - на Большой площади - города народа Побережья.
  Он как раз стоит под Старшей Сосной, гость... Как будто пришел поздороваться. И это к нему - через всю площадь, изумленная до полной тишины идет Ньяре.
  Не такая она и большая, площадь. Но - или предпраздничной суеты вдруг стало меньше? Или что еще накрыло мир и землю тишиной, предгрозовым штилем; чтоб так слышно - первым порывом ветра в безмолвии - слетело, удивленное до такой вот тишины, и негромкое - до нее же?
   - Вьерре?
  Вьерре, вьерро - это и есть "порыв ветра". Легкий такой, стремительный. Лодку так можно назвать - чтоб легче брала волны, корабль можно. Живого тоже. Но легло - названное имя на каменные плечи, водой легло, не впиталось.
  А слова почти сразу - и почему-то слышно через всю площадь:
  - Я был им...
  
   Дальше Ней не слышит. Рэйо. Потому что тоже стоит рядом, и говорит еще - со Старшим. Просто когда то, что говорят без слов, становится слишком разговором, слишком - похожим на слова, его слышно - не только тем, кто говорит... Если совсем близко.
  ...Как не удержаться. Как крикнуть на всю площадь.
  "Мы думали - ты давно погиб, Вьерре".
  "Вы... не очень ошибались..."
   А потом он улыбнется - второй раз, это Ней считала, потому что не видит - знает: вот так, светом до самого дна... Правильно знает - и уже не совсем не видит, потому что ноги несут сами - к Старшей Сосне - к Ньяре, к брату, к Старшему, к гостю.
   Он улыбается - и как еще:
   - Ты прекрасна, Ньяре! Ты, твои дети и твоя лодка, - и вслед еще, как-то совсем по-другому, - ты еще прекрасней, чем я тебя помню.
   А дальше он обернется. Протянет, сложит руки - уважительным приветствием. Перед Старшим Побережья.
  
  ***
  Дальше - это тоже знал Рэйо. С корабельным мастером Старший в давней дружбе. Еще с детских корабликов...
  
   Не так много. Потому что главное и так было понятно. Потому что гость остался - здесь, на Побережье, перестал быть ничейным тот самый дальний дом - на повороте к Верхней скале.
   Самое главное. Сказанное коротким - перед всеми, кто хотел слышать.
   "Я ему верю..."
  
   "Он мало говорил, - еще сказал Старший. - Сказал, не найдет живых слов, чтоб рассказать, что с ним было. И не знает, можно ли - стоит ли - делиться тем, что не словами. Я сказал - стоит. И почти пожалел об этом, когда он стал говорить. Он не рассказывал - по-другому - как высекал по камню... защищался? Защищал - меня? Там... страшно".
  
   ...Они смотрели друг на друга - море и море. Ровная, стальная предрассветная гладь - серые у Старшего глаза, спокойные - и эти, неожиданно на полный взгляд - зябкой зимней прозеленью. Он тогда не улыбался, но Старший тоже думал о солнечных лучах над водной гладью - солнце той поры, редких зим, когда море по причалы сковывает лед - а то и дальше...
  - Чего ты хочешь, живой?
  - Я просто хочу вернуться...
  
  ***
  Живым - так его на Побережье и звали. Сказал, что старого имени не узнает, как старого себя - а новое не ложится. Не к чему прирасти.
  А чаще - и так не звали. Зачем? Скажут "он" - и понятно. Слышно же.
  
  ***
   А еще он улыбался - это Ней уже считала - когда танцевала Фьяре. Но сначала Ней было страшно.
  
   Это на первую луну Первоснежия было. Это тоже праздник. Когда-то - еще когда на побережье не было - ни домов, ни кораблей, звали его - днем Перемены Мест - те, кто потом станет Народом Побережья.
   На него часто появляются гости. И гости были. Нечастые - и не самые добрые гости. Из земель, сильно далеких от моря. У которых очень много слов - для того, чтоб говорить о битвах и о войне. И они говорят. И на совете - в Первоснежие обычно на побережье Зимний совет.
   А еще - говорит Рэйо - чужому обычаю пристало удивляться, не иное - и удивительно гостям, что на совет Побережья войти дано всякому, и слово сказать - тому, кому берег знает - и берег разрешит. Разрешил, они и говорили - долго...
  
   А он, Живой, не говорил - молчал, слушал - рядом был, и Рэйо видел - слушал, вертел в руках дощечку - каменное дерево, точно узор примерял... Ими много что здесь украшают - и дома, и корабли - потому что и рисунок, и крепкость - правильные. А что на совете, так его давно уже с пустыми руками редко видели... И что помнят те руки, как узор наводить - Рэйо знал уже.
   Не смотрел тогда даже, чужаков слушал - о чужом говорили. С добрыми вестями те гости редко приходили - а о недобрых лучше знать полнее. Внимательно - только краем замечал, как и Живой слушает - слишком слушает - каменеет... Так и не заметил, на чем - негромко, жалобно - спело треснувшее дерево...
   А каменным не случайно его зовут...и лодки им не только украшают. Такую дощечку поперек сломать - Рэйо пробовал потом - не вышло.
  
   А Ней видела - как вышел уже, с совета... Туда же - на Большую площадь. Смотрела - как идет к огню, там всегда с первым снегом огонь разводят - и так, чтоб не гас... Останавливается, смотрит на огонь, долго - а потом медленно, отставая от того, как было бы правильно - на два, пять, больше ударов сердца, и глубоко, как до углей - нырнут - руки в огонь, укладывая туда сломанную дощечку.
  А что орнамент на ней начат был - Ней видела. Волны... И звезды.
  
  И за Живым - вокруг, не боясь огня - ветер... Что помнит? - что чувствует? - холодное. Страшно.
  
  А праздник все-таки был. Потом.
   И Фьяре танцевала. У нее красиво, легко получается, с ней обычно не танцуют - смотрят. И он смотрел. И улыбался - Ней видела. И слышала еще - так, не словами - снова летнее вспоминал. Верхнюю дорогу, где Синее поле. Его так давно зовут, потому что оно все лето от цветов - словно небо в нем отражается. И бабочки над цветами - тоже больше синие, хотя и желтые, солнечные - тоже попадались.
   Ней потом рассказала, Фьяре понравилось. Ее так и окликать потом стали - Бабочка. Правда - похожа...
  
   Это одному из гостей не понравилось - из тех, что на совете говорили. И как еще сказать - не понравилось. Ветром от него сквозило - тем же. А говорил он - хмуро - что не в такие времена быть праздникам и радоваться.
   Улыбался - Живой. Ветра не было. Так - негромко:
  - Пусть танцует. Так правильно...
  
   Лето он видел. И Синее поле. Даже почти не по-своему. Не из-под воды.
  ***
   ...А узор тот хороший получался. Легкий.
   И не только узор. Это уже брат рассказывал.
  
   Сказать: "Я ему верю", - по-разному можно. Можно - сказать словами, и иной раз - думая под этим разное: верить-то верю, но так, вприглядку, присмотрюсь еще. Можно - и не словами то же самое сказать, полной правдой, холодной...
  
   А можно вот так - встретить случайно, на берегу, на белом песке залива Лодок... И угадать, услышать - в том, что говорят не словами и не тебе - во взгляде на волны и на засыпающие к зиме берега и дома кораблей - не только ожидаемую песню волны и ветра, соленых брызг - и как-то совсем отдельно - доброй усталости в руках. Но и знакомое, и с той же доброй усталостью; только к вечному привкусу соленого ветра - куда сильней - примешивается запах дерева и смолы; и слышней, чем голоса ветра и волны, звучит такой узнаваемый, такой неизменный - ритм и голос - верфи Побережья.
   Узнать - спросить: "Ты - такой же?" - и сказать - как корабельный мастер Рэйо: "Пойдем со мной?"
  
   На верфи гостей-то редко зовут. Осенью - в пору возвращения - еще не чаще. Понял.
  
   А дальше Рэйо рассказывать никому не будет. Пусть останется только с ними - потому что что тут пересказывать? Как медленно поднимался гость - как смотрел...
   Как надо было ему сказать - не словами, потому что в них - умещается.
   "Нет. Я не стану смотреть, что ты помнишь. Пока не захочешь".
  
   Рассказывать дома - это другое надо. Чтоб получалось легко и тепло, как осеннее вино Ней - а она стоит, слушает - как там?
   Улыбаясь:
   - Он - мастер, сестренка. И какой мастер... Когда-нибудь - еще мне у него поучиться будет.
   "Когда вспомнит..." - это не словами.
   И еще глубже, чем не словами, чужим сомнением - темным, как та глубина: "Если?"
  
   Но осеннее вино чуть-чуть горчит - тем, что греет. Это корабельный мастер тоже скажет - не словами. Вспомнит. Он улыбался, Живой - а смолистые стружки стряхиваться не хотели:
  - Я не мастер, Рэйо. Я просто хочу вернуться.
  
  ***
   А еще одна его улыбка была, когда Ней подслушала. Нечаянно.
   И испугалась.
  
   Маленькие часто рядом с ним вертелись. Любопытствовали новому - другому. Другому, который им - удивляется, что ли...
   А еще маленьким нравилось, что на просьбы он не отказывает (это взрослые могли думать - Ней думала - что всегда Живой руки работой занимает, все равно - чем... по-другому, кажется, и не видела). И умеет - из самого маленького, случайного - сделать - разное, и незнакомое тоже. Чем играть интересно.
   В тот раз он делал птицу. Маленькому Кейэ - младшенькому Ньяре как раз... Уже зима была. Лес пел под ветрами, и снег пел... Птицу - немного ткани, рейки, еще обрезки-ленточки - на хвост - и на поводья, чтоб сразу не улетела - и маленький уже бежал - к тому склону Верхней скалы, что зимой все зовут Горки, смеялся - хвастаться. Солнце светило по снегам, ветер...
   А другой стоял - у своего дома, в тени - там ели, у водопада - смотрел вслед. Долго смотрел - очень, вот Ней и подошла - не заметит, подошла еще, не задумываясь, что вот так уже - слышно...
  
   И накроет. И ударит.
  
  ***
   ...Не темнота, не полумрак, не туман - что-то еще, вечный морок, колеблющиеся тени (...очень быстро учишься не доверять глазам). Воздух - запах - мокрая, ледяная, спрессованная вонь. Вдыхать и выдыхать можно; дышать - нет. Камень. Неровный, природный - скала - сбоку и где-то над головой. Очертаний верхнего карниза в таком свете не разобрать. Зачем? - когда падают камни, привыкаешь слышать. И уворачиваться. Если есть - куда. Под ногами - камень? металл? - что-то ледяное...сделанное - здесь - мертвое - настил - два шага на три. Клетка - со стенами из пустоты - из смерзшегося запаха. Дна под настилом - там есть щели - не видно. Когда запах особенно ледяной, со дна идет пар. Вонючий. Другую стену Разлома тоже не разобрать. А небо - видно. Багровое, черное, серое - сейчас. Он туда и смотрит. А по серому кругами - черный - точка - черточка разворота - точка. Птица - высоко: пока смотришь в небо еще далеко видишь...
   "Смотри", - что-то смеется - извне? над? - голосом тумана и камня. Смотри, п-тичка... Где, как не здесь, умеют уважать чужую свободу - а выбор есть всегда. Даже в Разломе. Хочешь - стой, поглядывай; не хочешь - никто не держит, лети, догоняй, не вверх, правда, увы вот, вниз - до дна, которого не видно... А что там, кто знает - и что после - только говорят шепотом, когда упрямцев из Разлома оттаскивают опять в подземелья, про дно - разное, а еще про то, что отсюда и после не уходят, если - так вот - полетать... А еще стоит подумать о том, что мастеров везде ценят по заслугам, и здесь тоже - не клеткой в Разломе - особенно таких, редких...
   Не к лицу пока - ну, думай... До надежды далеко - как до тех берегов, откуда ты. А времени в запасе - хватит на все. Хватит и на то, чтоб постоял пока, посмотрел в небо... Птички те, к слову, падальщики. Другие здесь не выживают. А эти - никогда не остаются без обеда.
  
  ***
  Мгновение было - не больше; еще снег поет - подпрыгнул, приземлиться не успел маленький Кейэ, трещит хвостом над ним разноцветная птица в синем небе - синее, красное, ленточки...
  А так кажется - что слишком много прошло. Так, что не сразу Ней поймет - где стоит, и что слишком близко - деревом от него пахнет, и снегом. И что они теплые - на холоде - странные его руки (но если он умеет корабли строить) - и все-таки - другие. А еще - тепло тоже, тепло совсем по-другому - что он говорит - словами, что до слов, что не уместится - ни в тревогу, ни в "прости меня", ни в то, что произнесет вслух, странное, простое:
   - Не бойся!
   Еще стоять - недолго - вдох-выдох, вдох-выдох, на четыре удара сердца, потому что хочется сказать еще странней, и неправильней, наверно, - сказать: ты дома, здесь тепло - это кончилось - кончилось же?
  
   Говорит она другое. Смотрит - вслед; Кейэ подпрыгнул, обернулся, поймала игрушка верхний ветер, взлетела, развернулась на солнце - алое, синева:
   - Красивая...птица.
   И видит - да, спиной видит, чувствует, что улыбнулся. А еще - что не смотрит, кажется.
   Солнце играет по снегам. Яркое.
  
  ***
   Этого от него никто не слышал. Вечер и берег. Выйти на ледяную кромку над волнами - остановиться.
  
   До надежды было далеко - как до родных берегов... Но оказалось, что берег хранился ближе - что унес с собой его весь... Сохранил - и тем удержался.
   Знать бы еще, что - забрал сюда с собой.
  
  ***
  В самую долгую, в самую темную ночь народ Побережья начинает строить корабли. Так привычно - так лучше - в тишине, когда рождается новое солнце.
  
  Что пришел Живой - Рэйо не удивился. Мастерство - оно как реки до моря, прорвется. А если ему еще помогать растапливать льды...
  То, что попросил - буду работать один - тоже удивило не очень. Чужой памятью его иной раз накрывало, пока у того руки вспоминали - и пострашней будет, хоть и правда - не рассказывал, как вырезал по камню.
  
  Было и начали, и дома рассказал, конечно.
  
  Другого не рассказывал.
  "Но это я должен унести один", - говорил Живой. Думал и дальше: "Если смогу..."
  
  ***
  Ней вот себе удивлялась...
  
  На верфи-то бегала, год от году бегала, сначала - любопытствуя, за братом, маленькая... Потом - а потом как корабельщики народа Побережья работой увлекутся, сами как маленькие. Все забудут. Вот и приходишь, не одна еще - накормить, напоить, и полюбопытствовать тоже...
  Но не поймешь - обходят ли ноги, несут ли... Потому что позвать его, оторвать от работы труднее - сложнее, чем брата ли, чем всех, кого знаешь давно и звала не раз - да, приходит, хвалит... Потому что ни любопытство, ни что еще не заставит перешагнуть порога, где резные птичьи головы над входом, и что Ней не заставит - и мастера Рэйо, и других с верфи...
  
  "Он строит больше чем корабль", - тихо говорит брат однажды. Это очень трудно сказать правильно и понятно - на языке народа Побережья - "больше чем корабль". "Он...собирает себя".
  
  Мастеру верят - верит и Ней. Еще бы себе ответить, зачем потом, не через верфи, с берега, по округлым верхушкам валунов, не потонувших в сугробах - так быстро, что снега не заденешь - добираться до тех же стен - слушать - на пять, десять, много ударов сердца отстающий от правильного, привычного наизусть ритм работы...
  И пытается дыхание - поймать, подхватить песню - рождения того корабля - и не может - захлебывается - ветром, зимним, свежим - как волной.
  И остается - зябкой морозной оскоминой - ожидание - чего-то другого, не того - что могло и должно быть...
  Как внезапного ветра - такие бывают - редко; небо синее, море ровное, только-только - дымка на горизонте, а налетит - не спросит... И не знаешь еще, что проще - ждать ли, слушая ветер, на корабле - или ждать в такую пору корабля...
  
  ***
  А весна на эти берега приходит рано. В иные теплые времена первые грозовые ветры и метель лепестков - белых, розовых - встречают новые корабли Побережья, встающие на крыло. От того времени, где день становится равен ночи - и позже.
  
  "Что можно построить одному?" - иной раз спрашивали за зиму. Рэйо отвечал - так следовало Мастеру: "Лодку. Дом. И одного себя".
  
  Тепло было - а ветер над морем спал и вздрагивал во сне, обещая в скором времени грозу, когда они увидели - что.
   И выдохом, всхлипом во сне грозового ветра, гулкой тишиной шторма за горизонтом - пройдет и замрет - что могло быть откликом.
   Лодка - что можно построить одному. Что - одному - не верилось только. А может - что можно построить.
   Здесь говорили о кораблях "встают на крыло" - и про нее - было совсем правдой. Легкая - летит сама, и сама танцует, надежная - это - видно же... А еще видно, так же ярко и точно, как легкий узор обводов - красивая, и еще по-другому, острей того и слышнее - как красивы бывают летние рассветы самых коротких дней, когда небо начинается чуть раньше, чем море - так пахнут звездопады того часа, когда лето уходит по рекам - глубже и дальше... Пронзительная красота, огромней, чем все волны - а попробуешь вдохнуть и добавишь - над которыми слишком много холодного ветра и горечи - больше, чем уместишь...
   Красота, которую еще попробуй - ухватить в руки и отразить...
   ...А потом спросить: стоит ли?
  
   Потому что поймано совсем - правильно, светло... и горько - совсем как он улыбается, только во много раз ярче свет - и холодней глубина...
   "Не всякому мастеру... - хочется сказать - поперек понимания, заступить путь волне. - Не во всякий срок..."
  
   Но волна придет - и проходит... И остается понять - и такому мастеру, и срок тот; время кораблю - плыть, и время его бури, и время тишины - после, поздней, осенней тишины на причалах Побережья... Это просто Мастеру слышно, также ярко - как рано или поздно становится слышно, когда - кто-то из его крылатых детей встречает бурю.
  И глубина - темная, чужая глубина - вплотную - к другой и светлой улыбке Живого.
  
  Остается только спросить - мастеру Рейо - над нежданной тишиной у волн причалов Побережья:
   - Как - ее зовут?
   А ответ знает уже, оба ответа. И вслух - негромкое:
  - Вьерре, - и это уже понятно, потому что сказаться просилось - едва ли не у всех, кто смотрел сейчас с причалов, потому что и летела - такой.
   И еще знает - тот, который не вслух, и также понятен - ветром - всегда чуть-чуть - прощанием - такой красоты:
  "Я остался. Но я не вернулся. - И еще, без слов тоже можно - тихо - вопросом ли... А по дороге к причалам летит ветер, первый грозовой ветер и поднимает пыль. - Я... пойду?"
   А над дорогой, и над скалами, и над лесом - ослепительно яркое небо под грозовыми облаками.
   Пахнет правильно. Грозой и морем.
   И корабельный мастер Рэйо знает, что ответить...
   "Твой корабль - твоя дорога. И твоя буря. И никто из нас не сможет за тебя ее встретить. Иди".
   Идет - и Рэйо долго провожает его взглядом. До золота пыли, взбитой ветром над дорогой, до четких солнечных лучей сквозь грозовые облака, пока не повернет дорога - тогда только вернется к работе - гроза над причалами ее потребует...
  
   Свою бурю можно встретить и на суше - и он шел, уходил от пристаней. От того "я" - Вьерре - что остался. На Побережье так правильно - говорить и понимать о своих кораблях - "я"... чаще, конечно, "мы"... "Я" - другое, но может стать и просто "я" - именем мастера, и не только именем - если тот, кто создал его и назвал, уйдет совсем...
   ...Или не сможет вернуться?
  
   "Ты торопишься, - думал еще вслед корабельный мастер, - ты слишком торопишься завершать свое время. Совсем не каждый, кто говорит "здравствуй" своей буре, идет ко дну. Сейчас - я это знаю. Как свои руки и свои корабли".
  
  ***
  Весенний день заполнен - успевай поворачиваться, потому Ней и прибежит после. А ей тоже хотелось посмотреть, что за корабль получился - у Живого, и что еще смог он построить...
   Увидит. Словами без слов кричать нельзя, но взгляд будет - вскриком. Сначала - восторга, а потом...
   Молнией, первым голосом грозы, ворчащей за горизонтом, ударило - понимание. Одно из всех. Что такая красота - прощается. Что так не бывает, не должно быть - так только говорили истории, что не любили рассказывать на Побережье, а не узнать невозможно, как удара молнии - вот оно так. Что потому и поет - и так поет - каждым изгибом и каждым движением. Потому что слишком много вложено от себя - больше, чем можно - больше, чем вообще бывает - все, и еще немного, оставив самое последнее, чтоб еще хватило на малость - недоделанного.
  Ярко - как удар молнии, в самой темноте, точно - и не больно, больше - (здесь так не знают - только слышат - в рассказах от тех, кто плавает далеко и от гостей - о войне) - острой ледяной сталью - туда, где колотится - ярче и слышней тех громовых ударов за горизонтом...
  "Не могу. Не могу, чтобы - так!"
  
  И снесет - мгновенно, как порывом ветра лепестки - белые, розовые, золотые, - Ней с причала - полетом - к этой красоте, не спрятанной еще от грозы: "Помоги!"
  Правда, была - крыльями, порывом ветра - построенная лодка, подхватила танец, за один миг и так правильно, словно были одним - волны перед грозой, ветер, и полет сквозь одного его порыва - Вьерре, и - сердце в полет: скорей бы - что только сейчас и получалось у Ней.
  ...И помогла же... Стоило только прыгнуть, стоило только направить ее, легкую, по волнам - и Ней уже твердо знала, куда ей - и где искать, и что морем туда много быстрей... А еще - чтоб суметь вдохнуть и выдохнуть, чтоб не захлебнуться - волной внутри, на миг - но о другом - что гроза не заденет эту красоту, потому что в заливе Лодок есть где ее укрыть - а от того залива, до старого тихого места, куда придет - Живой - мелководьем совсем близко. Это от берега - пока обогнешь обрывы Прибрежной скалы, выйдешь к неприметному проходу, попетляешь еще там - хитро складывали проход в камне волны и ветер - долго будет. А от залива - только ту же скалу обогнуть, и вот тебе, за каменной россыпью, за упрямыми зарослями - откроется припрятанная бухта старого тихого места - мелкие камешки, скалы, тишина... А что кажется, что вдоль ее обрывистых берегов только вплавь - так если знать, где карниз, где камень - пройдешь, пояса не замочишь... Хоть под грозовыми волнами - замочишь, и как еще, и как бы с того карниза не снесло - но каждый, кто родился на Побережье, знает, как танцевать с волнами...
  
  ...Но насколько оно легче - лучше с головой в штормовое море, да в самый прибой... Чем понять, взобравшись туда, к зарослям - добежала, и здесь, только уже осталась - без помощи, и уже совсем не знаешь, как - что можно - дальше?
  Здесь он. Упадут, ударят, зазвенят о злые волны первые потоки грозы... Тогда Ней и выглянет - и увидит. А вокруг его - глубина, глубина - и еще одна буря, которых не бывает - на глубине. И крепче скал, крепче каменных стен вокруг - не прорваться; изнутри усвоенное - что нельзя сейчас, невозможно и недолжно; и его - крепкое такое, откованное - чтоб только никого не было, не пришел и не нарушил, что так можно только одному - и оттого слышно в голос, и оттого страшно досказать, почему так - идти дальше; и нести - что принес с собой - а нести уже совсем нечем... Откованное - и как приковало - ни кинуться, ни бежать, ни даже сдвинуться - пусть ливень...
  Он стоит посреди тихого места - волны, гладкие окатанные камни, плеск, шуршание, шорох - долго смотрит на море, прямо - а ливень, потоки воды как не было... Долго, как каменный.
  А потом - отворачивается. И (глубина - одно море - за-чем?) завязывает себе глаза. И идет.
  
  Медленно, шаг за шагом - от берега. Медленно, не ошибаясь. К верхнему подъему, к реке - это долго...
  Натянулось - то, что приковало - повело - тенью вслед.
  
  А небо затянуто, и громыхнет над морем - всполохом, и еще - почти без передышки, и с тройной силой зашуршит стеной воды по камням, зазвенит мелкими ручейками со скал, придаст голоса и Ручьевому спуску, не серебром переливаются Хрустальные водопады, низким грозовым голосом. Но стена дождя мешает ему не больше повязки на глазах, прямо - и не медленней, чем всегда - идет... Можно твердо знать - к Странникам у водопадов: тонкое мерцание камня - высекала - вода, договорил - народ Побережья - двое - один стоит, другой сел, привалился - смотрят, как бежит с серых, переливчатых скал Хрустальных водопадов вниз вода...всегда прозрачная. Даже в грозу.
  Бликами по воде очередной всполох - и мгновенно раскат грома. Но вся песня - ливня, грозы, водопада не может помешать расслышать - негромкого голоса. Потому что Живой говорит - Странникам...
  
  Этого не отдать - что говорит. Что тихим слышнее слышного. А пересказать не дано вовсе. Те истории, что только и умеют рассказываться там, где жизнь в любой момент может смениться смертью... Слишком много - отдано: вложено в истории, как раз то, что осталось - долг вернуть - тем, кто были памятью, кто держали - там, где держаться было некуда и незачем. Истории, что дважды в жизни не скажешь. Даже если жить потом будешь. Туда не возвращаются. Как гроза назад.
  Несколько их - этих историй, пока он идет, ни шагом не ошибаясь - на узкую лесенку подъема, на тропу к мостику... Останавливается не вспомнить - договорить. Рассказать. Родникам и звонкому повороту, и воде ручья...
  Словами - и не словами, и чем-то большим, и все - уходит - грозовым потоком, ливнем - в свою землю. Навсегда.
  Должно было быть - навсегда...
  
  И не замечает - должен не заметить - Ней просит почти - дождь, ветер, свои берега - чтоб не замечал, что за ним идут. За пару шагов. Не обогнать, не прервать, не рвануться - она прочнее каменной, стена ливня между, стена... прощания?
  А все, что можно - это слышать - сильней, чем слышать - собирать сказанное. Здесь стена дождя - вся песня мира вмешаться не сумеет. До слова и до последней искорки. Безнадежно - как пытаться собрать в ладонь дождевые капли. Полностью - как принимают грозу земля и море - растворяя... И растворяясь.
  Тяжело. Страшно - понимать, принимать в ладони, делать своим - то, что ни нести - ни поделиться - то, что говорят один раз - вот сейчас и говорят... А еще - отдельно - как-то удивительно прозрачно - так, как он умел улыбаться - так, словно еще немного - и дождь пойдет насквозь, а Ней и не сумеет заметить...
  ...И нестрашно - так отдельно от этой прозрачности, так далеко и близко, как граница моря и неба - понимание - а так и будет... Когда он договорит - и уйдет... совсем. Просто то, что сейчас - и вот так, как сейчас - это нельзя, и слишком крепко зацепилась - и не сможешь - и не захочешь? - распутывать...
  Когда он договорит - и если уйдет... И это неважно, что не понять, что сделать...
  
  "Свой корабль. Своя буря. Никто из нас не сможет...
  Не уходи!"
  
  А вот и тропинка над водопадами, и отсюда вроде бы можно - повернуться и бежать - к дому, к "перевернутой лодке", и пусть все будет так, как тому быть... Только уже ничего нельзя...
  А он замирает на повороте, у старого - на много обхватов, на много стволов - детского дерева, с добрым медом, оно еще не цветет, рано...
  Не было - истории. Остановится и смотрит - да, ладонями... страшными своими руками. Было только:
  - Спасибо. Я продержался за тебя долго - там, где времени не считают... Но как ты пахнешь - я забыл очень скоро...
  
  А дальше он шел к дому - своему чужому дому. Ней там не была, только сейчас смотрела - и дом его не был, ничьим не был - так и остался чужим... Но надо, наверно, было - попрощаться...
  Но что-то не выдержало... Остановится - у самых резных столбиков над ступенями, вздрогнет чуть - склонится - словно только вот сейчас почувствовав ливень, дрогнет и невидимая стена. Перелом... Последние капли... И дальше уже - только впустить дождь, чтоб шел насквозь...
  Но дрогнет стена - и допустит трещину... По ней и ударит - теплом, волной, всем внутренним морем - одной Ней - словом без слов, а все равно - криком. Не удержала...
  Ветром - одним броском - чистым удивлением, считаемым - ни от чего:
  - Кто...
  Он раньше - выдохнет, метнется мгновенным своим шагом-броском к непрошеному гостю, близко - кажется, дотянулся бы рукой - поймать? - отстранить? - но вместо этого только снимет повязку...
  А удивиться - наверно - и не успеет.
  Так много было в ответ - хлынуло - как весенний прилив затопляет провалы скальных тропок, - и в слова не вмещалось никак, и в слова без слов - и всего было мало... Словно протянула ладони - вернуть собранные грозовые капли, а в руках оказалось все море - а с собой оказалось почти все - с первого взгляда - удивления и испуга, с так запомнившегося - как улыбался - и нелепой памяти, что считала - сколько, что помнила - как... И тот - раз за разом - бег по камням, быстро - снега не задеть - стоять, не посметь войти - слушать - своим сердцем отсчитывать слишком медленный ритм чужой работы... И потом - удивление - до крика - красоте вставшего на крыло - восторг и горечь; и как танцует потом с грозовыми волнами его Вьерре - одним порывом с сорвавшейся Ней, подсказывая - где он, пугая - зачем... И как потом - след в след; и как оно страшно - и как прозрачно...
  Всем морем - своим морем - блики по волнам, светло до глубины, до спящих на самом дне камней и раковин...
  "Не знаю... Не могу так. Не уходи!"
  
  А в ответ - на миг - безмолвие, такое полное - словно ничего вокруг - ни ветра, ни неба, ни берега... А потом - оно огромное, удивление - и накрывает сверху, как небо - вынырнувшего из-под воды - дыши.
   И отступает - страшное - наполняется ветром и летит - куда-то в звон и шелест ливня по крыше (и не заметила Ней - как, когда - успели укрыть ее - под резные столбики входа), рассыпается в мелкую пыль, как капли... А удивление - теплое, как голос - рядом, над плечом - над тем, что промокли-то насквозь... Странное - и огромное:
  - Медом... и ветром... а я - забыл? - ...Тонкие осенние пушинки над камнем, а под ними - золотая ранняя трава, тонкие пушинки - дунул, улетели - прорастут, полетом - по сияющей весенней синеве... "Да я же сейчас услышу, как он смеется..." - Какие мы - мокрые...
  И ответить, вплести свое - сонные лесные травы, ветер, мед и земляника - "Если ты так услышал" - звонко - в голос уходящего ливня - Ней тоже смеется. Ни почему... Потому что что-то кончилось - и пришло море, и наполнило - и взлетело радугой - и что-то еще начнется - может начаться - вот-вот, а пока - только вынырнули, только можно смеяться, какие - мокрые - вон, даже рисунок старой резьбы на полу темнеет от воды, смотреть, как легко - перебрасывает "хвост" темных волос - скручивает - и по рисунку на полу - капелью ("Они умеют строить корабли - такие, как Вьерре, и у него теплые руки... Я смогу научиться не бояться... Нет, это он сможет - если он - будет... Море, унеси то "если"!") Но смеха станет - с то море...
  И неуверенно, словно пробуя впервые, а как звучат слова?
  - Пойдем... сушиться?
  И попробовать - тоже - незнакомое, переплести - звук и запах, и подумать еще - оно незнакомо, оно хорошо звучит - это новое: "мы".
  
  Дом еще напомнит - последней, прибойной волной той чужой глубины - часто волной самой страшной... Слишком он - чистый, пустой, как будто в нем совсем не жили, и того, кто жил - не расслышать, как будто не было. Прибойной - а значит, надо быстро - успеть - в промежуток, пока не разбило... Сначала - это хорошо, что так правильно - покидаешь дом, оставь дров в очаге - для того, кто может придти следом... Пришли - это новое - "мы", и надо попросить огонь гореть - чтоб было тепло. И, не помедлив, согласиться - нырнуть в предложенную чужую одежду (темно-синее, теплое) - в его - память запаха... Вдохнуть - с ней хорошо - и понимания не успеть спрятать: мы зазвучим... А свое, зеленое, мокрое - как вправду вынырнула - уложить - на резную спинку у огня - ты не кусайся, ладно? - а ты - сохни...
  "Здравствуй, дом. Мы пришли - и мы живы. Ты меня слышишь?"
  
  Слышит. Вот там самым - дошли уже - берег, и далеко-далеко - глубина, и только тогда накатит - усталостью - просто совсем полной, от которой - сесть на подвернувшийся камень - и просто - дышать... Потому что тепло, живы и уже можно...
  "Так и есть", - ведь слышит не только дом. Он отвечает - без слов. Тоже - сидит, греется, и дышит - и жив - совсем жив, а что дальше, и чем в том дальше - быть... "Я... придумаю завтра".
  И вмешаться можно - и нужно - потому что правильно - в запахе чужого тепла.
  "Мы - придумаем?"
  
  Тепло.
  А сначала придумать - и сделать - можно самое обычное. Мы пришли, и мы живы, - а еще мы промокли... А значит - надо подняться, понять, где - родник этого дома, зачерпнуть воды...
  И услышать - его улыбку:
  - Нам бы хорошо сейчас - твоего питья... Жаль, у меня нет твоих трав...
  Осторожно - поставить жаровню над огнем, она выше - чем привычная, дома, и старая уже, хрупкая:
  - Это... не страшно. У тебя есть мед. А у меня есть я. И этого хватит.
  Удивление. Благодарность? Конечно, он помнит, что так можно... Не всегда. Когда так совсем правильно. Сегодня.
  Сегодня - это уже гораздо меньше, чем получается подарить...
  
  То, что получается, пахнет летом. Липовым медом, целебной скальной травой и вереском. А еще - солнцем и хвоей. "Твое?"
  Глотнуть - как еще раз попробовать на вкус. Произнести новое. "Мы?"
  "Мы есть. Греемся. Будем жить. Все хорошо.
  Ведь все же будет хорошо, правда?
  Только я, кажется, сейчас засну..."
  
  ***
  А Рэйо сначала даже испугался...
  
  Нет, он не первый раз возвращался - и запоздно, с верфей - весной-то и после грозы - и заставал "перевернутую лодку" пустой... Весенний день всегда заполнен - да и радость - гостить и бродить на землях Побережья дорога и понятна, только...
  Мастеру ли - у своего дома, давнего обжитого дома, не услышать - что тут было рядом? Водопады, и Странники, и старое тихое место - они говорят - не все, историй не отдадут, но шаги - помнят...
  Не понять - где сейчас Ней?
  
  Мастеру - который только так недавно - до грозы - смотрел в спину тому, кто сказал про себя "остался, но не вернулся". Кто так поторопился завершать - свое время.
  Знал - что поторопился, как свои руки и свои корабли...
  
  А еще знал Мастер, что бывает и такой шторм - когда самое знакомый корабль предает самые знакомые руки...
  
  Берега рассказывать не стали, а море ворчало - после грозы - глухо, тревожно...
  Шел - и наверно впервые понимал легкий шаг мастера Рэйо, что земля скользит...
  
  А в старом доме горел огонь - танец золотого и рыжего на переплетении ветвей и листьев занавесей... Яркий - видно обе двери за занавесями нараспашку.
  Танец - и тень. Остановиться на миг: вглядеться... Поправить себя еще успеет - нет, две тени.
  
  И испугался - ни от него, ни от себя - потом скрывать не станет. Так, что - вихрем, не окликнув - неправильно, за резные столбики, в первую из открытых дверей...
  Тихо в доме - до той тишины, какой сливаются море и небо. И слишком неподвижны - тени, рядом с тем танцем...
  
  Вихрем - даже пара шагов понадобится - остановиться, когда тишина накроет. Не так, которой испугался. Теплая. Хорошая.
  Он даже обернется к мастеру Рэйо - тихо. Почти не шелохнувшись...
  Его тишина. Осторожность. Удивление. И огромное тепло - всем половодьем весенних вод, уносящих прочь все остальное - и над камнями прорастает весенняя золотая трава...
  И еще б ему не быть неподвижным - когда все, что есть - это такое полное удивление - чуду, что спит себе у тебя на руках... И шевельнуться не "страшно" - невозможно.
  
  Тут не тому удивиться, как посмотрел, тому, как вообще увидел... И сказать - мастеру Рэйо - себе же - "а я дурак"... И еще мгновение - три, четыре удара сердца - слушать, как растворяется страх - и смотреть - взлетают чужие черные прядки от ровного дыхания спящей, а шевельнуться, поправить - никак...
  И поделиться - удивление, тоже. И еще больше тому, что оно так - что радость.
  
  И услышать ответ. Тихо - почти без голоса, а все-таки вслух. Осторожно. Ласково? - больше - изумлением - до полной беззащитности:
  - Спит...
   И улыбнется - вот также. Неумело так - улыбнется...
  
   Этих улыбок Ней считать не станет. Она долго еще такие будет видеть. И много лет...
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"