...а меня зовут - так чего ты сетуешь? - в день так в пару-тройку различных мест, где сидеть в углу, глядеть на беседующих, про себя гадая, зачем я здесь. А потом, в преддверье чужого праздника, у какой щаз глючи на поводу? - я почти легко примеряю маску и там другую, -дцатую... Как - сойду? Чем ему там быть - командирством, братством ли, где всем зависаньям цена - reset. Я чего - прикольно поразвлекаться, да. Хлеба не завозят. Грызу безе. Вроде - получаюсь - таким и смелым, блин, вроде подхожу под скрины и счет. Только знаешь - я не надену белое. Ржать в три голоса: ну - а вдруг протечет - то, что было, пело, горело, плавило, вышибало к дьяволу со двора, и не в том беда, что играл неправильно - в том беда, что вовсе не мог играть. И простить не мог - то, что за побегами в полшагах таилась моя беда. Но об этом - незачем. С этим - не к кому. Ни сейчас - хм, в пять утра - ни когда.
"Чем там, моя жизнь, эта дура бредит?"
Знаешь - меня боятся чужие дети -
а они такие мелкие, господи, как их взять, не знаешь, и как обнять. (У тебя там их уже четверо, вроде бы: я тебя не слышала - лет так пять.) Вылези - из круга тут одиночества, огребешь немедленно по еблу: а чего ты ноешь - живешь, как хочется - на своем похмелье в чужом пиру. Только знаешь, как ни танцуй на площади, все равно выводит на край моста. А в любви этой дуры бывает больше чем - в всех ее непроебываемых текстах, и грызет, и мается - тесно, пусто ли - отпусти - и вот тебе вся любовь, ведь она не отдаст - ни пяди, ни бусинки - от своих неведомых берегов. Вот и вся любовь моя - радость площади, где полшага - танец, полшага - дым. "Знаешь, милая, ты - того - будь попроще, что ль?" - Будь. Прости меня. И иди к другим.
Кто тебя сумеют - согреть и встретить.
А меня - боятся чужие дети.
...три-четыре, детка, отставь истерику, в наши годы - разве вопрос ребром? А ты слушаешь - песенку - того берега, и кусаешь губы, ползя к метро. Пиво-то холодное, небо синее, после будет завтра, где я смеюсь: завтра я проснусь молодой-красивою, раз не тыща, значит - семнадцать плюс... Только под верховный час одиночества, тот - где не смеяться, где - не была: если б вправду - знала, а если б кончилось - ну и что бы, на фиг, ты донесла - по колючим звездам, чужому бисеру, по дороге, ведомой наугад - кучу мало хрени, так недописанной, ей цена не грош - только С format. Пробежала деточка, кинет мячиком - вот тебе и вдребезги миражи. Ни фига: не вдребезги - рвется, плачется, говорит "люби!", требует "скажи!" - этот голос вымысла, пепел небыли - а ведь до полусмерти теребят. "Да тебя же не было! Тебя - не было! Тебя не было, не было!.." - "И тебя..." А потом и стой - перед правдой названной, где темна дорога и пуст предел, правда - что никто, кроме этих, сказанных, на земле вообще меня не хотел, только - бредь ты гипером или заревом, а цена им пшик, как у всех речей. Отпустите, милые - пойду за небо, сяду у порога, спрошу - зачем? - что ты, мне неведомый, хотел с пашни-то? - извини, что выход так подкачал. Только кто же, на фиг, за небом спрашивал? - там уже приходится отвечать.