Я с отвращением посмотрела на палочки - увы, искусство еды с их помощью мне по-прежнему не давалось. Нет, прогресс был, мне уже чаще всего удавалось доносить еду до рта, но боже мой, как же это было утомительно! Постоянно приходилось следить за руками и палочками, а стоило чуть отвлечься, как кусочки мяса, овощей или зёрнышки риса норовили просыпаться на стол или подол. В результате я ела медленно и постоянно не успевала за всеми остальными. Спасалась пирожками, печеньями, пельменями и супами.
А ещё тут пили несладкий чай. Казалось бы, пустяк, а раздражало. Кроме чая подавали пиво, иногда подслащенную воду, настои или отвары цветов и каких-то трав, а иногда даже риса, судя по зёрнышкам на дне. Пару дней назад мы проезжали ещё один крупный город, и там нас в первый и, возможно, последний раз порадовали чем-то вроде сливового компота. А так - либо пиво, либо чай...
Я подцепила палочками мясной шарик и положила его в рот. В задумчивости подхватила кусочек чего-то ещё из тарелки, едва не выронила, но всё же отправила вслед за мясом. Прожевала, проглотила... И только тут до меня дошло, что вкус хоть и знакомый, но какой-то неправильный. Во всяком случае, с окружающей меня обстановкой как-то плохо вяжется.
Я тут же принялась копаться палочками в тарелке, пока среди щедро облитых соусом овощей не нашла ещё один такой же кусочек. Положила в рот, вдумчиво прожевала... Да, сомнений не было, я ела картошку.
Ну вот, пазл и сложился. Картофель никак не мог попасть в Старый Свет до Колумба, а распространение как сельскохозяйственная культура получил и вовсе значительно позже, веке так в восемнадцатом. Едва ли он мог двинуться на Восток раньше этого срока. Между тем - это я тоже вспомнила - веке где-то так в семнадцатом Китай завоевали маньчжуры, которые ввели ряд преобразований, в частности - предписали мужчинам носить косы вместо привычных пучков, что даже привело к нескольким восстаниям. Автор книги, где я это вычитала, ехидно замечал, что привычную причёску китайцы отстаивали с куда большим энтузиазмом, чем национальную независимость. Люди же вокруг меня - я посмотрела на соседний столик - носили именно что пучки. Или хвосты, причём тоже связанные на макушке и удерживаемые заколками разной степени красивости. Только мои спутники под шапками носили по две косы, соединённые кончиками в районе лопаток, местные же если и заплетали волосы в косу, то укладывали её от затылка вверх к макушке, чтобы там скрутить волосы во всё тот же пучок.
Значит, я не в средневековом Китае - во всяком случае, не в том Китае, что был на Земле. Это всё-таки иной мир. Так что можно больше не насиловать свою память, выжимая из неё крупицы давно забытых сведений. Об этом мире я не знаю совершенно ничего, всё придётся узнавать заново.
Как ни странно, это открытие меня слегка успокоило. В нём всё же таилась некая определённость, так что я могла теперь расслабиться и просто ждать, что будет дальше.
А ещё через пару дней мы достигли и конечной точки нашего путешествия. Это снова был город - куда крупнее тех, которые мы уже миновали.
Он начинался с двух внушительных столбов, которые стояли по обе стороны дороги примерно в полукилометре от городских ворот. Ворота тоже внушали - теперь они стояли между двумя башнями, а из-за первого ряда стен высовывался второй, ещё выше и внушительней. Объяснившись со стражей и миновав створки, мы прокатили по туннелю, потом по проходу из поперечных стен между двумя кольцами укреплений, и наконец миновали второй туннель. Перед воротами на этот раз рынка не было, он оказался за ними, на довольно обширной площади, замощённой серыми каменными плитами. Но центральный проход через площадь, отмеченный невысокими каменными столбиками с фонарями, оставался свободным, и наши фургоны проехали по нему без задержек. Торговые ряды шумели вокруг, их гул заглушал восторженно-испуганный шёпот девчонок, опять сгрудившихся у меня за спиной.
- Страшно? - возница обернулся к нам и подмигнул. Я улыбнулась. Человека, выросшего в земном мегаполисе, многолюдством и размерами сооружений не напугаешь, но на тех, кто не видел ничего, кроме родного стойбища, впечатление всё это действительно должно производить неизгладимое.
За домами, окружавшими площадь, поднимались башни и крыши, должно быть, храмов и дворцов. В любом уважающем себя средневековом городе должны быть храмы и дворцы. Потом фургоны миновали зев улицы и поехали дальше, иногда задерживаясь на перекрёстках, пропуская повозки и кареты, или заставляя их самих ждать, пока мы проедем. Через несколько минут такой езды наш караван вдруг остановился, постоял некоторое время - кажется, ехавшие в головном фургоне и рядом с ним кого-то встретили. Вскоре после этого мы свернули в поперечную улицу, потом ещё в одну, поуже и потише. И наконец остановились у ворот какого-то дома.
К воротам, впрочем, шли ступеньки, так что к ним, спешившись, направились лишь возглавлявшие караван мужчины, а фургоны и лошадей повели в обход. Я разглядела, что к моим попутчикам действительно присоединился незнакомый человек в долгополом лиловом одеянии и высокой шапке. Впрочем, видела я его от силы несколько секунд, после главный вход исчез за поворотом, а потом фургоны вкатили на задний двор.
Это уже явно была не гостиница, пусть даже и дорогая. Скорее поместье - несколько строений и несколько дворов, отделённых друг от друга внутренними стенами. Нам с девчонками отвели целый одноэтажный дом с собственным садиком. И даже с прислугой, которая помогла нам вымыться и подала ужин. Правда, когда я по уже сложившейся привычке решила пойти прогуляться по окрестностям, проход во внутренней стене загородил один из слуг в синей одежде наподобие халата до колен и жестами дал понять, что выходить нежелательно. Ну и ладно.
Дом... Ну, наверное, по местным меркам он считался богатым. Центральная комната, несколько маленьких спаленок, в которых мы и разместились, и ещё одно заднее помещение, пустовавшее. Мебели, правда, опять был минимум. В моей спальне вместо кровати было небольшое возвышение, на котором раскладывались матрас и прочие спальные принадлежности, сундук, столик с фаянсовым тазом и кувшином, и что-то вроде подушки с одной твёрдой стороной, лежавшей не на спальном возвышении, а рядом. Узкое окно, с переплётом в виде фигурной решётки, заклеенной бумагой, выходило во всё тот же садик. Двери не было, проём закрывала занавеска из тяжёлой гладкой ткани. Неужели шёлк?
На стене висел металлический полированный круг полметра диаметром с орнаментом по краям, который я по наивности своей сперва приняла за блюдо. И только заглянув в соседнюю комнату и увидев, как одна из девчонок вертится перед точно таким же, я поняла, что это зеркало. Ну... что-то в нём разглядеть было можно. Два глаза, один нос. Но если бы у меня тут была помада, едва ли я смогла бы определить в таком зеркале, не размазалась ли она.
В большой комнате мебели было немногим больше. Несколько длинных столиков стояли вдоль стен покоем, у боковых лежали такие же твёрдые с одной стороны подушки, как у меня в комнате - сиденья. Сиденья же за теми столиками, что вытянулись у торцевой стены, меня изрядно насмешили - у них были спинки, плавно переходившие в подлокотники, но ножек всё так же не было. Ещё один квадратный стол стоял посреди комнаты, он был повыше остальных, и на нём было расставлено восемь широких чаш. Пустых. У второй торцевой стены стояло что-то вроде буфета, заполненного фаянсовой и фарфоровой посудой. Что это фарфор, я определила, щёлкнув ногтем по краю одной из вазочек, после чего девчонки ещё долго толпились у буфета, щёлкая по вазочкам, чашкам и блюдцам и прислушиваясь к их пению. Также в углах стояли довольно большие бронзовые статуэтки, изображающие каких-то кошачьих, но не уверена, каких - уж очень стилизованными они были. Ясно только, что не львов - гривы отсутствовали. Да на длинной стене без окон висело что-то вроде деревянного панно с растительным и геометрическим узором. Может, оно было из каких-нибудь особо ценных пород дерева, но я в этом совершенно не разбираюсь.
В тот вечер нам дали спокойно поесть и выспаться. А на следующий день явился один из мужчин - не возница нашего фургона, и не самый главный - и провёл настоящий инструктаж. Оказалось, что нас всех скоро приведут к некой "иссы дарум" - "большой госпоже" (или "великой госпоже"?), и её нужно должным образом приветствовать. А именно - встать на колени, выписать обеими руками в воздухе круг, после чего положить ладони на пол перед собой, одну поверх другой, и коснуться их лбом. И не в коем случае не выпрямляться, пока она не разрешит! Мужик прочёл длинную лекцию, из которой я не поняла и половины, но уразумела, что нам окажут большую честь, и мы не должны самовольничать, выказывать неуважение, или каким-либо иным образом уронить честь посольства. Потом мы начали репетировать поклон. Я честно старалась, пытаясь не думать, как нелепо выгляжу, становясь раком. В чужой монастырь со своим уставом не ходят.
Девчонки притихли, проникнувшись торжественностью момента, но ни в тот день, ни на следующий знакомства с "иссы дарум" не произошло. Я скучала, не зная, чем себя занять, бродила по большой комнате из угла в угол, или по садику, который изучила до последнего кустика. И лишь ещё день спустя нас наконец вывели из поместья, предварительно нарядив в яркие вышитые одежды. Мне наконец-то досталось платье по размеру, не иначе, кого-то срочно засадили за шитьё - видимо, у мужиков был глаз-алмаз, потому что мерок с меня точно не снимали. Впрочем, учитывая, что одежда представляла собой длинный халат с широким поясом-кушаком, особая подгонка по фигуре и не требовалась. За воротами нас ждало что-то вроде большой кареты, что удивительно, стоявшей всего на паре колёс с единственной осью. Дверца располагалась позади, тоже изрядно меня удивив. Мы вшестером кое-как набились внутрь, и карета в сопровождении конвоя из наших всадников двинулась куда-то по улицам.
Окна в ней были, каждое закрытое свисающей с верхней рамы единственной занавеской с бахромой. Я отодвинула ту, что была с моей стороны, и смотрела, хотя это было не слишком удобно - я сидела спиной к боковой стенке, приходилось разворачиваться назад. Мимо проплывали в основном глухие стены. Потом мы подъехали к ещё одной стене с воротами, пониже тех, что опоясывали город, но всё равно внушительными. Миновали их и покатили дальше по точно таким же на первый взгляд улицам - разве что народу на них стало поменьше. И наконец впереди показалась ещё одна крепостная стена.
Когда карета подкатила поближе, стало видно, что под стеной имеется ещё и заполненный водой ров. Да широкий! Ну, однако, крепость в городе, от кого так защищаются? Мост к очередным воротам, правда, был не подъёмный, а каменный. Карета остановилась перед ним, и нам приказали выйти, чтобы дальше идти пешком. Ворота, надо сказать, впечатляли: они одни тянули на дворец, или хотя бы на особняк: три арки, над ними терраса, и только выше уже знакомая выгнутая черепичная крыша. Бело-синие флаги, блеск шлемов и оружия на террасе, да и во всех трёх арках застыли, как статуи, воины в доспехах знакомого чешуйчатого вида, но заметно побогаче, чем у просто городских стражников.
Мужчины нас проводили только до ворот. Там нас встретили несколько полных людей в тёмных халатах, из-под которых высовывались самые настоящие юбки до лодыжек тёмно-красного цвета, хотя наши сопровождающие явно принадлежали к мужскому полу. Но не к самым ярким его представителям - не только с лишним весом, но и лица какие-то расплывшиеся, не столько от жира, сколько, мне показалось, от намертво приклеившихся к ним слащавых улыбок. На головах у них были высокие шапки - первые шапки, которые я увидела у местных, не считая того провожатого, что встретил посольство. Длинные волосы, несколько раз перехваченные заколками, спадали из-под них на спину.
Мощёный двор за воротами тоже был со всех сторон окружён стенами, только кое-где виднелись створки проходов и калиток. Видимо, мы попали к службам, потому что в воздухе отчётливо витал аппетитный запах жарящегося мяса и какой-то выпечки. Где-то журчала вода, слышались женские голоса. Стража стояла и здесь, но как-то не напоказ, в нишах стен и по углам. Нас провели через двор вправо, и дальше мы двинулись по довольно длинному проходу между длинных желтоватых стен в полтора человеческих роста высотой. Голоса стихли в отдалении, и некоторое время тишину нарушал лишь шорох наших шагов. Девчонки молчали, наши сопровождающие двигались почти бесшумно.
Потом была деревянная двустворчатая дверь, лестница вверх, крытый проход-мостик над стеной, сквозь резные решётки был отчётливо виден ещё один мощёный двор. И наконец мы попали внутрь какого-то строения.
Я с интересом оглядывалась по сторонам, рассматривая галерею, которую мы пересекали. Здесь было красиво и роскошно. Высокие потолки с резными раскрашенными балками и узорами. Каменные полы, прикрытые длинной дорожкой из циновок с цветным узором. Колонны из красного камня с белыми прожилками. Большие, до пола, частые окна закрывала белая бумага, а сверху на протяжении всего пути свисали белые лёгкие занавеси, у которых, похоже, не было иной функции, кроме декоративной. Всё равно через прозрачную ткань всё было видно. В воздухе витали несколько сладких запахов, наслаиваясь друг на друга.
В конце концов наша процессия упёрлась в очередные двери. Тот мужчина, что шёл впереди, что-то сказал ещё одному приземистому толстяку, что ждал у входа. Толстяк что-то пропел неожиданно высоким, пронзительным голосом, резные створки распахнулись, и мы оказались в двухуровневой комнате.
На нижнем уровне ничего не было, кроме синего ковра на полу, да чего-то вроде металлических вазочек на высоких ножках по углам. Из вазочек поднимался едва заметный дымок. А вот на возвышении, куда вели несколько ступенек, и которое заслоняла свисающая с потолка и до верхней ступеньки бахрома из бусин, стоял низкий диван, столь же низкие кресла и столики перед ними. А на этих диване и креслах сидели четыре женщины.
Один из наших сопровождающих что-то резко скомандовал, и девчонки попадали ниц, как нас и учили. Я последовала их примеру с полусекундным опозданием. Пауза затягивалась, и наконец сверху раздался женский голос, что-то повелительно произнёсший. Видимо, разрешение выпрямиться, так как краем глаза я увидела, что мои товарки начали подниматься, и с облегчением последовала их примеру. Правда, с коленей никто из нас так и не встал, и все девчонки продолжали смотреть в пол. Я тоже опустила голову, но всё же не смогла подавить любопытства, и всё косилась вверх, так что у меня заболели глаза.
На самом деле женщин на возвышении было не четыре, а восемь - рядом с каждой сидящей стояла ещё одна девушка, просто они терялись на фоне этой роскоши. Все девушки были одеты одинаково, видимо, прислуга. Зато госпожи сверкали и переливались, что твои бабочки - в разноцветных вышитых платьях, явно из шёлка и атласа, многослойных, с широченными рукавами. А на головах, мамочка моя, что у них на головах! Европейские модницы восемнадцатого века, сооружавшие башни из волос и украшавшие их кораблями и птичьими гнёздами, коллективно удавились бы от зависти, увидев эти сооружения, похожие на кусты из петель, валиков, узлов и кос. Неужели всё из своих? Заколок, впрочем, там было не меньше, чем волос, в основном цветочных, они блестели камушками, покачивали подвесками и кисточками. Я невольно задалась праздным вопросом, сколько же времени требуется на такие причёски, и не отвалится ли шея таскать их на голове.
Четыре женщины обменялись несколькими фразами. Главной явно была та, что сидела в центре, на диванчике. Она заговорила первой, и голоса остальных, когда те ей отвечали, звучали почтительно. Потом женщина снова посмотрела вниз и что-то сказала, слегка повысив голос. Видимо, обращалась к нам, но я не поняла, что она говорит, и никто из девчонок тоже не шелохнулся. Тогда она повернулась и что-то сказала девушке, стоявшей рядом с ней. Та присела - ну, ни дать, ни взять, европейский книксен - неторопливо спустилась с возвышения, отодвинув бусы, прошла прямо ко мне и пальцем подняла мне голову за подбородок.
Такая бесцеремонность заставила меня сжать челюсти, однако что я могла поделать? Девушка отступила в сторону, и я, раз уж такое дело, уставилась на женщину на диванчике в упор. Она была явно немолода, что не могла скрыть даже тонна косметики. Все четверо были намазаны очень густо, с неестественно белыми лицами, тёмно-красными губами и глазами, подведёнными столь жирно, что непонятно было, как краска не осыпается на щёки. Но всё же даже под этой штукатуркой было видно, что трое в креслах помоложе, чем та, что на диване.
Женщина подпёрла подбородок рукой, изящно отставив указательный палец с длинным - но не чрезмерно - красным ногтем на щёку. Перед ней на столике стояли вазочки с каким-то угощением, так же как и перед остальными, но к еде никто не притрагивался. Сам диван, кстати, тоже представлял собой настоящее произведение искусства. Сначала мне показалось, что за ним находятся какие-то цветущие растения, но потом я поняла, что стебли и цветы над спинкой являются её частью, хотя выполнены так тонко, что не сразу отличишь от живых. Между тем женщина задумчиво произнесла ещё что-то. Ей почтительно ответили. И вот наконец она, видимо, вынесла окончательное решение. Что-то бросила резким, показным тоном и поднялась.
Трое с кресел тоже встали. Секунду спустя я осознала, что девчонки рядом со мной опять уткнулись лбами в пол, и последовала их примеру. Слышно было, как женщины, спустившись с возвышения, проходят мимо нас. Потом мы наконец выпрямились, и та девушка, что поднимала мне голову, тронула меня за плечо и жестом приказала идти за ней. Остальных позвал тонким голосом один из сопровождавших нас мужчин, и их вывели через другую дверь.
Так я навсегда рассталась со своими попутчицами и даже ничего не узнала об их дальнейшей судьбе. Скорее всего, их распределили в качестве прислуги по здешним службам и дворцам, и если я в дальнейшем и видела их, то не узнавала. Ведь я и знала-то их всего ничего, и для меня память об их лицах слилась в одну смуглую не то от загара, не то от природы мордашку, черты которой очень быстро стёрлись.
Сама же я, как я быстро выяснила, очутилась в императорском дворце, в услужении у самой императрицы, видимо, привлечённой моей необычной по здешним меркам внешностью. Теперь, чтобы уж полностью соответствовать историям о попаданках, мне следовало стать объектом страсти какого-нибудь принца. Ну, или на худой конец, герцога. Впрочем, тут не было герцогов. Были гуны, ваны, хоу и ещё какие-то совершенно незнакомые мне титулы.
Но, разумеется, прислуживать императрице я начала не сразу. Сначала нужно было пройти обучение, принять подобающий вид и усвоить соответствующие манеры.
Та девушка - доверенная прислужница её величества Юнэ Манэй - отвела меня к двум женщинам: старшей и младшей управительницам дворца императрицы, как я потом узнала. Что-то им объяснила, те скептически оглядели меня с ног до головы. Потом старшая что-то у меня спросила. Я не поняла и только молча захлопала глазами. Та терпеливо вздохнула и коснулась своей груди указательным пальцем.
- Лу Хуэдун. Тим? - и палец указал на меня.
А. Они хотят знать, как меня зовут, видимо. Что ж, моё имя уже однажды переиначили. Я взглянула ей в глаза и чётко произнесла:
- На-таль-я.
- Таль-о?- переспросила Лу Хуэдун, переглянулась со второй, и обе рассмеялись.
Так я, сама того не зная, наградила себя накрепко приклеившимся прозвищем, заменившим мне имя. Уже потом я узнала, что словом "та" тут называют башни, пагоды и даже обелиски - в общем, что-то длинное, возвышающееся над окружающей местностью. Слово же "льо" можно перевести как "прекрасный", "очень красивый". Моя внешность никак не попадала под местные стандарты красоты, так что обозвать себя "красивой" вполне тянуло на шутку, а вот ростом я действительно превосходила большинство здешних представительниц прекрасного пола и кое-кого из мужского. Так и стала я Тальо - "прекрасной башней".
Впрочем, здесь все имена были значащие, к чему мне пришлось довольно долго привыкать. И моё было ещё далеко не худшим представителем здешнего именословия.
На этом участие старшей управительницы в моей судьбе практически окончилось, и она полностью передала меня на попечение младшей, сухопарой женщины с поджатыми губами. Звали её Нач Бу, но обращаться к ней следовало "госпожа Нач", или "госпожа младшая управительница". Первым делом меня попытались переодеть в здешнюю униформу, и тут госпожа Нач столкнулась с теми же проблемами, что и обозники. Вся одежда, хранившаяся в здешних кладовых, была мне коротка, и большая часть - узка. "Та! Та!" - неоднократно раздражённо повторяла Нач Бу, протягивая мне один предмет гардероба за другим. В конце концов мне более-менее что-то подобрали, полностью обновив моё одеяние.
После, конечно, мне сшили всё по мерке. Как я потом убедилась, служанки тут носили точные копии господских нарядов, разница была в качестве материала, отделки и украшений. И в количестве одёжных слоёв - госпожа могла напялить пяток халатов или юбок, служанки, как правило, довольствовались одним-двумя соответствующими предметами гардероба. На меня, помимо нижней рубашки-распашонки с завязками под грудью, надели ещё довольно длинные, до середины икры, свободные штаны из белой ткани, а потом ещё и нижнюю юбку, державшуюся в талии на завязках. Поверх рубашки полагалось надевать белую блузу с тонкой отделкой, открывавшую шею и имевшую узкий треугольный вырез до середины груди. Потом приходил черёд чего-то вроде нежно-розового сарафана без бретелей, или даже платья без плеч - обтягивающий, плотно зашнурованный на спине корсаж, поддерживавший грудь, плавно переходил в довольно широкую юбку. Всё это перепоясывалось красной лентой. И поверх всего надевался красный халат без застёжек, с широкими рукавами и подолом столь длинным, что сзади он волочился на земле. Дополнял всё это великолепие длинный и тонкий шёлковый шарф, который полагалось изящно носить на согнутых локтях, так, чтобы сзади он свисал почти до самых пяток.
Обувь, похожая одновременно на ботинки и тапочки, тоже оказалась мне мала, пришлось мне ещё денёк отходить в подаренных обозниками сапогах. Отдельным предметом огорчения госпожи Нач стала причёска. Женская часть прислуги тоже наворачивала на головах довольно сложные сооружения, не такие, как их госпожи, но всё же. Увы, короткая стрижка не оставляла никаких шансов соорудить у меня на голове что-то подобное. Управительница походила вокруг меня, ероша и иногда довольно больно дёргая меня за волосы и что-то сокрушённо приговаривая. Должно быть, смирялась с неизбежным, и в конце концов в прямом смысле махнула рукой. Возможно, она надеялась, что со временем волосы отрастут, но и тут я не могла бы её ничем утешить. Поскольку по опыту знала, что мои пряди ниже плеч всё равно не отрастают. Увы и ах, но с волосами мне не сильно повезло.
В общем, единственным, с чем не возникло затруднений, были довольно длинные серьги из нанизанных на стержень цветных бусин.
А потом началось обучение. Я не умела ни ходить, ни стоять, ни вообще что-либо делать как положено. Служанка должна быть скромной, держать голову опущенной, не зыркать по сторонам и вообще постоянно находиться в состоянии этакого лёгкого полупоклона. У меня от этого быстро начинала болеть шея. Руки нужно было держать сложенными на уровне пояса, но не сцепив пальцы, а наложив одну ладонь на другую и отставив локти, как человечек из конструктора. Ходить полагалось мелким семенящим шагом, чтобы подол, упаси боже, не хлопал по ногам. Я же, стоило мне чуть отвлечься, тут же начинала шагать, как солдат на плацу.
Увы, из всех педагогических приёмов госпоже Нач был известен только один: палка. И пускала она её в ход не задумываясь, стоило мне хоть в чём-нибудь ошибиться. Лёгкая бамбуковая трость в её руках становилась весьма увесистой и оставляла вполне реальные синяки. Я скрипела зубами, сжимала кулаки, но терпела. Бесцеремонность, с которой со мной обращались, намекала, что если я проявлю строптивость, могут случиться вещи и похуже. Но не могу не признать, что столь негуманная наука оказалась весьма доходчивой. Чтобы отучиться смотреть прямо, вскидывать голову и ходить по-человечески, мне понадобилось всего два дня.
Другие служанки рассматривали меня с интересом, как редкостную зверушку, хихикали над моей неуклюжестью и постоянно перешёптывались. Я же с тоской вспоминала путешествие и своих попутчиков, не требовавших от меня постоянно выглядеть подобающе. Мне была оказана великая честь, и можно было не сомневаться, что все окружающие именно так и воспринимают моё назначение. И не поймут моих жалоб, даже когда я выучу язык в достаточной степени, чтобы пожаловаться. Слово "честь" на здешнем языке я выучила одним из первых - не в смысле личная честь, а в смысле высочайшее внимание, милость к нижестоящему. Это словно не сходило с языка госпожи Нач, она кидала его обвиняющим тоном, и можно было не сомневаться - уж она-то считает эту честь незаслуженной.
Языковый барьер постепенно исчезал, хотя общаться с другими девушками, кроме госпожи Нач, я могла только во время еды и перед сном. Меня поселили в крохотной комнатушке рядом с покоями императрицы - в отличие от большинства прислуги, мы пятеро жили у госпожи под рукой. Что ещё раз подчёркивало мой сравнительно привилегированный статус. Я так и не спросила никогда, было ли раньше у императрицы четыре ближних служанки, или одно место ради меня освободили. В комнатушке, отныне служившей мне спальней, едва хватало места на пять матрасов да на столько же довольно больших ларей, в которых хранились наши пожитки. Мне, кроме комплекта одежды и ночной рубашки, выдали ещё зубную щётку, к моему изумлению, почти не отличающуюся от привычных мне - только деревянную и с натуральной щетиной, понятно. Зубы полагалось чистить порошком, и я от души надеялась, что его не изготовляют из толчёного мрамора или перламутровых раковин, как это порой делали в Европе прошлого. Мылись слуги в небольшой тёмной и дымной комнатке в подвале - не каждый день, но достаточно часто. Просторная дворцовая купальня была не про нас.
Ели слуги тоже в задней комнате, и сидение на подушках на полу перед низенькими столиками доставляло мне массу неудобств. Вытянуть ноги было банально некуда, да и едва ли бы это вписалось в местные понятия о приличиях. Сядешь на пятки - быстро затекают, сядешь по-турецки - сказывался недостаток растяжки. Колени торчали вверх, вызывая веселье окружающих, и ноги опять быстро уставали. Хорошо хоть к палочкам я уже успела более-менее приспособиться, не хватало ещё усугублять репутацию варварки и неуча, залезая в тарелку руками.
Гулять тут тоже было особо некогда, и не особо тоже, так что об окружающем мире я узнавала только из разговоров. Как оказалось, императорский дворец на деле представлял собой целый комплекс дворцов и сооружений, не зря его иногда ещё называли императорским городом. Я оказалась в той его части, что именовалась Внутренним дворцом, попросту говоря - в гареме. Он занимал значительную территорию, даже более значительную, чем дворец Внешний. Император и императрица имели по собственному жилищу: жилище императора пышно именовалось дворцом Великого Превосходства, жилище императрицы носило более короткое название - дворец Полдень. Дворец Полночь во Внутреннем городе так же имел место быть, а ещё - Западный и Восточный. Хотя Восточный стоял особняком, не относясь в полной мере ни к Внешнему, ни ко Внутреннему дворцам, и был отделён от них достаточно высокой и крепкой стеной. В нём обитал наследник престола, у которого был собственный гарем, понятно, уступающий размерами папашиному, но всё же. Дворцы же Западный и Полночь пустовали: первый предназначался для вдовствующей императрицы, каковая почила в бозе несколько лет назад, а во втором должны были бы жить дочери императора и сыновья до достижения ими определённого возраста. Но, как ни странно, при таком обилии женщин, плодовитостью император похвастаться не мог. Ребёнок, по крайней мере, живой, у него бы один-единственный - тот самый наследный принц.
Кроме императрицы у императора было ещё три старших супруги: Благородная, Талантливая и Добродетельная - всех их я видела в первый день вместе с императрицей. Правда, чем Талантливая супруга талантливее, а Добродетельная добродетельнее всех остальных, я так и не поняла. Каждой также полагалось по своему дворцу. Просто супруги, без титула, жили в домах поскромнее, и в таких же, или почти таких же домах должны были б жить старшие наложницы. Положение старшей и младшей наложницы никак не зависело от возраста - старшей именовалась та, которой повезло родить его величеству сына, но не повезло вызвать к себе достаточную склонность (или иметь настолько влиятельную родню), чтобы получить звание супруги. Однако, как я уже сказала, других сыновей, кроме сына императрицы, у императора не было, а потому всем наложницам пришлось довольствоваться званиями младших и тесниться во дворике Процветания.
Я из всего этого великолепия видела пока только дворец Полдень. Он был довольно большим, в три этажа и несколько дворов. Кроме того, при нём был великолепный сад, но в него нас, служанок, не пускали - разве что только сопровождать императрицу, когда ей было угодно прогуляться.
Жили, впрочем, во дворце и не только служанки. Первое время я, не особо разобравшись, относилась как к должному к тому, что часть слуг были мужчинами. Потом начала этому факту несколько удивляться, но всё встало на свои места, когда я однажды спросила у одной из своих товарок, показав на проходившего через анфиладу покоев молодого человека с явным лишним весом:
- Почему тут мужчина?
- Мужчина? - удивилась девушка, проследила за моим взглядом и понимающе кивнула: - А! Не мужчина!
- Не мужчина?
- Ага. Чик! - она сделала выразительное движение указательным пальцем. - И всё.
Евнухи! Это всё объясняло - от их присутствия в гареме до особенностей внешнего вида. Я уставилась вслед прошедшему со смесью любопытства и чего-то похожего на отвращение. Конечно, он не виноват в том, что с ним сделали... Но реакция отторжения была на уровне инстинкта.
Впрочем, со временем я привыкла.
А обучение тем временем продолжалось. Оказалось, что для того, чтобы выглядеть достойно, мало одеться и причесаться подобающим образом. Нужно ещё и накраситься. А также позаботиться о коже, ногтях, волосах... В общем, не оскорблять утончённый господский вкус грубым и неухоженным видом. Госпожа Нач показала мне целый арсенал: щипцы и щипчики, кисти и кисточки, гребни и гребешки. Последние почему-то поразили меня больше всего, я и не думала, что может быть такое разнообразие - всех размеров и из разных материалов (причём от материала зависит, когда и зачем их использовать, не просто по прихоти!), с разными зубцами: острыми, четырёхугольными и даже круглыми. Мой ларец в спальной комнате пополнился батареей флакончиков и коробочек: тушь для ресниц, румяна и белила (оставалось лишь надеяться, что не свинцовые), помада, тени, ароматические воды и масла для тела и волос, винный уксус для смачивания ногтей, пудра белая и пудра зелёная. Последняя предназначалась для смягчения кожи, её полагалось разводить водой до состояния кашицы, наносить на кожу лица и рук, потом смывать и, подсушив лицо подогретым полотенцем, наносить всю прочую раскраску. И, надо сказать, эффект от процедуры с пудрой был заметный.
Ещё одним подарком от госпожи Нач стало бронзовое зеркальце и коробочка с порошком для его полировки. Младшая управительница выщипала мне брови так, как и не снилось косметологам с моей родины, и долго возилась с моими глазами. Увы, сколь бы длинные стрелки она не рисовала, сделать их такими же узкими, как у местных красавиц, у неё не получалось. В конце концов результат её более-менее удовлетворил, и его продемонстрировали императрице. Её величество критически осмотрела меня и сделала несколько замечаний, суть которых, насколько я поняла, сводилась к тому, что не стоит пытаться замаскировать мои особенности и выдать меня за местную. Ведь моя экзотическая внешность и была моим главным достоинством.
Мне уже давно стало ясно, что с такой одеждой и раскраской девушкам, хоть они и звались служанками, не приходилось мести полы или чистить камины. Впрочем, до сих пор я тут ни одного камина не видела. Равно как и очага или печи, кроме как на кухне, или ещё какого-либо устройства для обогрева. Разве что курильницы - металлические или керамические вазочки с отверстиями в крышках, как у перечницы, откуда шёл ароматный дым. Их или выставляли на тонких ножках вдоль стен, или просто ставили на стол, сундук или шкаф. Благовония вообще пользовались тут большой популярностью. Их не только жгли, но и носили при себе, раскладывали по комнатам в виде ароматических шариков и добавляли в воду для омовений.
Возвращаясь же к уборке в покоях - как я скоро убедилась, ею действительно занимались не комнатные девушки. Драили полы, вытирали пыль и перестилали кровати либо молодые евнухи, либо молчаливые женщины в скромных тёмно-красных платьях, бесшумно появлявшиеся в комнатах в отсутствие господ. Эти женщины ни с кем не заговаривали, а прочие слуги делали вид, будто их не замечают. И никогда не упоминали в разговорах. Так же как мужчин и мальчишек в серых халатах, которые мели дорожки в саду, мыли лестницы и переходы, не относящиеся к личным покоям, и однажды на моих глазах спилили старое дерево в саду и выкорчевали пень. Похоже, с прислугой низшего ранга не полагалось не только водиться, но и замечать её.
Постепенно я перезнакомилась с остальными комнатными девушками, а также с большинством евнухов дворца Полдень, и, надо сказать, большая часть и тех, и других оказалась хорошими ребятами. А с соседками по комнате у меня даже завязалось что-то вроде дружеских отношений. Мы помогали друг другу одеваться, краситься, мыться и оказывали другие мелкие услуги. Болтали перед сном, и я постепенно смогла принимать участие в этих разговорах. В общем, люди тут оказались точно такими же, как и в моём родном мире, и я чувствовала, что постепенно как-то всё же вписываюсь в их круг, пусть и не становясь в нём полностью своей.