Арчер : другие произведения.

Между роскошью и тоской

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Вторая книга о Денисе. Окончание истории о душе и теле.

Ким Арчер

Между роскошью и тоской

(пастиччо)

часть вторая

Мы бросали свои сны в океаны

Мы устали строить странные планы

Бесполезно время давит на плечи

Каждый новый день сдвигая на вечер

Это где-то может плохо но просто

Это где-то может скучно но точно

Расскажи мне только будь откровенным

Сколько надо нам любви внутривенно

"Мои друзья", "Сегодня ночью"

  
  
  
   Они приехали в Ялту в конце сентября - самом начале несезонья. Сняли квартиру, затерянную в лабиринте кривых узких улочек, берущих свое начало на Пушкинской алее. И были вдвоем... но не одни. Потому что рядом было теплое, но уже не знойное солнце, а небо обнимало океан, синий и слегка потемневший. Были волны, качавшие светлые беззаботные дни, нежная прозрачная тень вечеров, украшенное стразами звезд ночное небо, близкое-близкое, бездонное-бездонное...
   В замкнутых обществах люди так или иначе примелькиваются друг к другу, эти же двое были чересчур броской парой: роскошный мужчина и изумительно хорошенький мальчик. Они были слишком увлечены друг другом для того, чтобы заметить какими тяжелыми взглядами их провожали мужчины и как оживлялись женщины при их появлении.
   В остывающий от летней жары Крым обычно приезжают не за золотисто-бронзовым загаром, а ради раскрепощения от привычных рамок будней. В такое время здесь ищут либо уединения, либо нового пульса жизни.
   Женщины, приехавшие сюда завести курортный роман, не спускали взглядов с мужчины. Его младший спутник с нежным полудетским лицом терялся на фоне его шикарной зрелости. Так спелый плод манит сильнее, чем юные соцветья. И женщины, у которых уже четко наметан взгляд, и которые идеально оценивают ситуацию, опираясь на опыт предыдущих уловов, понимали, что мужчина подходит им по всем критериям. Эти женщины никогда не ошибаются, разве что чуть-чуть, и они точно знают, что именно хотят увидеть. Он воплощал в себе все то, от чего эти изголодавшиеся по любви самочки просто млели. В нем было нечто хищное, необузданное.
   С каждым сезоном туристический бизнес Таврии приближается к пониманию мировых стандартов качественного отдыха. Ялта, спускавшаяся то полого, то круто к воде, со странными домами с балконами в самых неожиданных местах, с новомодными декорациями, безвкусно прилепленными на старинные фасады, с крохотной речушкой, зажатой бетонными блоками канала, она не очаровывала - более того, казалась вычурной. Город напоминал пожилую даму, претенциозно одетую, выставляющую на показ все свои фамильные бриллианты, включая фальшивые, и с шепеляво-старческими интонациями в слащавом голосе.
   "Белый Лев" - один из самых наглядных примеров превращения ЦК-вского ресторана в местный эквивалент элитного заведения. Случай самый что ни на есть энциклопедический. Но не лишенный изысканности и довольно грамотно составленного меню.
   Они завтракали в "Белом Льве" утром пятого дня, сидя в глубоких плетеных креслах летней площадки с классическим фонтанчиком в центре. Каменные плиты мощеного дворика были мокрыми от недавнего дождя. Они блестели, словно вымытые черепки. Казалось, небо тоже мыли, - так свежо и чисто голубело оно между ватными облаками. Соленый ветер доносил запах моря. Оно пахло водорослями, моллюсками и безмятежностью.
   Мужчина, не спеша, ел свой стейк, а мальчик цедил апельсиновый сок сквозь соломинку. Они о чем-то беседовали. Губы мужчины чуть улыбались, под изящными, но довольно широкими бровями горел взгляд, в котором угадывалась воля, идущая собственными путями. Мягкая, почти воздушная прелесть мальчика. Узкая кость и теплая его улыбка делали его похожим на летнее утро. Но, видневшиеся из-под полуопущенных век, глубины глаз манили прохладой сумерек. Было в них нечто особенное, в этих глазах, в них тени вещественны, а вещество прозрачно. Ведь то, что можно увидеть в темноте, необязательно видно при дневном свете. Такими были глаза у этой красивой порцеляновой куклы.
  -- Саша, ты? - обернувшись на голос, мужчина увидел перед собой высокого, крепко сбитого человека с открытым, располагающим к себе лицом. Довольно молодым лицом, не смотря на то, что седина покрывала его волосы и аккуратную округлую бородку. В своих льняных брюках и светлой рубашке навыпуск, он был похож на доброго волшебника в отпуске.
  -- Юрий? - удивление на лице мужчины сменилось узнаванием, а затем радостью. - Сколько лет, сколько зим!
  -- А-а! Где бы мы еще встретились! Что ты тут делаешь?
  -- Да, похоже, то же, что и ты!
   Улыбка, смешавшись с эмоцией, брызнула смехом. Они обнялись, хлопая друг друга по плечу.
  -- Э-э, да ты хорошо выглядишь, как я посмотрю!
  -- Ты тоже не бедствуешь! Позволь представить тебе мою спутницу, - сказал все еще улыбающийся Юрий, поворачиваясь вполоборота к стоящей рядом женщине. Она тоже улыбнулась, невысокая, миловидная, несущая в своем облике печать гордости человека, привыкшего во всем полагаться на собственные силы. Ее, окрашенные в приятный рыжеватый оттенок, волосы были подобранны наверх с тщательно уложенной небрежностью. Ее бежево-серый кардиган был ей очень к лицу.
  -- Алина, - представилась она.
  -- Очень приятно, Александр, - рукопожатие.
  -- Взаимно, - и они обменялись легкой, словно бы парящей улыбкой, зацепившись на миг взглядами.
  -- А меня зовут Юрий, - обратился подошедший, протягивая руку мальчику.
  -- Денис, - ответил мальчик, пожимая его руку.
  -- Присоединяйтесь к нашему завтраку, - пригласил Александр.
   Все вместе они сели за столик. Сделав заказ, разговаривали, расспрашивая друг друга об общих знакомых, рассказывая всякие забавные истории, с избытком накопившиеся за то время, которое Юрий с Александром знают один другого. Они были знакомы еще с ВУЗовских времен; когда Александр поступил на первый курс престижного во все времена факультета романо-германской филологии в Ин. Яза, Юрий уже заканчивал аспирантуру. Безусловное обаяние, деятельная энергичность и несомненная красота, щедро приправленная талантом, Сделали Александра довольно заметной фигурой в бурном котле студенческой жизни. Более спокойный, уравновешенный и зрелый, но, тем не менее, такой же страстный любитель впечатлений, Юрий сразу же распознал в нем родственную душу. Они быстро сблизились. Их объединяла общность взглядов и тот образ жизни, о котором в те времена было не принято говорить открыто.
   После окончания аспирантуры Юрий уехал по распределению в Питер, где и осел. Там же получил второе образование, которое стало его призванием. Юрий стал психологом, и , к слову сказано, очень хорошим. Дорос до кандидатской, написал несколько книг, в грозовые девяностые вернулся в Киев, открыл частную школу самопознания, ориентированную на проблемы внутренне корпоративной организации коллектива.
   Александр тоже получил второе высшее. Юридическое. Но на волне небывалых подъемов тех же девяностых занялся банковским делом, в чем и преуспел.
   Вот такими новостями, воистину светскими, как это умеют делать лишь люди, годами приобретавшие опыт нейтральных бесед, обменялись Александр с Юрием. Они вспоминали свою бесшабашную молодость, как бы принюхиваясь друг к другу заново, при этом ловко вовлекая в разговор остальных собеседников.
   Они просидели в "Белом Льве" до полудня, а затем направились гулять по набережной, прокатились на катере в сторону Аю-Дага, вновь гуляли, сидели в прибрежном кафе. Смеялись и болтали без умолку. Их компания сложилась как-то сразу. Легко и непринужденно.
   Теперь каждое утро они неизменно завтракали вместе, но дни и вечера их протекали по-разному. Уставшая от затянувшегося развода и вечной напряженки бизнеса, Алина хотела покоя. Приехавший с ней за компанию, Юрий тоже стремился к размерности, поэтому они преимущественно оставались в Ялте, в то время, как Александр с Денисом разъезжали по всевозможным экскурсиям. Побывавший где угодно, только не в Крыму, Денис почти не видел его достопримечательностей, и Шурик, как он, а теперь и все остальные называли Александра, хотел показать ему как можно больше.
   Потом Ялта надоела и тем и другим и проблема совместного время провождения решилась сама собой - они переехали в Судак, малюсенький и укромный, как игрушечный домик.
   Сидя в маршрутном такси на пути в Судак, Алина в очередной раз терялась в догадках, кем приходится Александр Денису. Больше всего эти двое были похожи на отца и сына, но слишком маленькая разница в возрасте делала это сомнительным. Друзья? Тогда разница слишком велика. Родственники? Не похоже. Может быть, их связывают более тесные отношения? Да вроде нет... Единственное, что очевидно: другие люди, кроме их самих, для них отодвинуты как бы на второй план.
   Все же Алина полагала, что они родственники. Дядя и племянник, или около того - слишком много отеческого было в поведении Александра относительно Дениса. Строгий старший родственник, держащий своего подопечного в ежовых рукавицах и не отпускающий его от себя и на шаг.
   Алине нравился Александр. Его широкие и прямые плечи, крепкая, но стройная шея, короткие темные волосы человека, которому не досуг возиться с укладкой. Уверенный взгляд обличал в нем личность, способную своим голосом управлять толпой. Она уговаривала себя не влюбляться в этого обходительного хищника и сама себя не слушалась.
   События разворачивались, словно в амфитеатре. От Алининых глаз не могло укрыться поведение ни одной из тех женщин, которые приходили в "Белый Лев" по утрам. Одни или в компании подруг, они приходили, чтобы посмотреть на Александра. Они наизусть выучили его расписание, места, где он обычно завтракает или обедает, и собирались там, ожидая его появления, как будто какого-то действа. Алина видела, интуитивно узнавала этих одиноких и, почти наверняка, разочарованных женщин, которые приехали сюда отдохнуть и в атмосфере расслабляющего Юга, переживали встречу с ним, словно нечто такое, что выпало только им одним. Одинокий отдых таких женщин проходил как череда случайных волнующих встреч на набережной или полупустом ресторане. Были здесь и такие, которые быстро понимали, что открытие принадлежит не только им. Алина хорошо знала взгляды тех женщин, что долго делали вид, будто бы ничего не замечают, хотя их подруги или даже совершенно незнакомые случайные соседи указывали им на столик, за которым он сидел. Но даже и они, когда им представлялся случай без помех рассмотреть то, на что обратили их внимание, - даже и они делали это с неожиданной готовностью. Алина наблюдала, как на их лицах. Словно в зеркале отражались все его улыбки, и чувствовала, как тем, другим женщинам удавалось расслышать нечто исключительное в тех простых словах, которые он произносил. Здесь были разные женщины, с самыми разными фигурами, по-разному воспитанные, большинству этих женщин он вообще не подходил, почти все они заблуждались и обманывали себя.
   Однако, встречались и совершенно роскошные женщины, рядом с которыми Алина ощущала, как она обесценивается и что ее охватывает страх перед их прекрасными лицами, красота которых повторялась, словно принадлежала не только каждой из них, но одновременно и всегда - всем. Иногда эти роскошные и дерзкие женщины, не привыкшие встречать сопротивление, давали коротко и ясно ему понять, что он должен составить им компанию. Бывали и другие, к которым Алина была менее ревнива, потому что они сразу же и в полной мере показывали, что именно их интересует, улучая момент, чтобы прижаться к нему грудью, пробираясь между тесно поставленными столиками некоторых кафе. Все они, и притом каждая по-своему, хотели того же, что и Алина. Но все же по отношению ко всем им она чувствовала несомненное превосходство. Потому что никто из них не был с ним даже знаком.
   Алина много думала о Александре и Денисе, ждала каждой встречи с ними, во время которой она была, как на иголках. Между ничего не значащих фраз она пыталась отыскать правду о том, что, собственно, Александр из себя представляет. А он на удивление легко избегал личных тем, обладая тонким чувством юмора и отшлифованной галантностью, щедро раздаривал комплименты и любезничал. Охотно поддерживал беседу, умудряясь не развивать знакомства. Денис же, в отличии от Александра, был замкнут и молчалив, казался тенью своего блистательного спутника. Он был так же хорошо воспитан и вежлив, но вежливость его - не более, чем защитный барьер.
   Алине удалось узнать очень мало, хотя она с жадностью ловила любое сведенье о привычках и жизни Александра. Задавать вопросы ему самому было как-то неловко, да и не к слову, а расспрашивать Юрия она не решалась. И все же...
  -- Кем приходится Денис Шурику? - шепнула она сидящему рядом Юрию, когда машина взбиралась в гору на очередном витке "серпантина".
  -- Он с ним спит, - ответил он. Пораженная услышанным, Алина не распознала странной сквозящей интонации ответа.
  -- А-а, - многозначительно протянула она и повернулась к окну, делая вид, что вопрос был задан как бы про между прочим. Хотя, Юрий, вроде, тоже не собирался развивать тему.
   Перед глазами мелькали зеленые свечи кипарисов, придорожные столбы и заросли можжевельника, лениво проплывали горы, но, погруженная в свои мысли, Алина не обращала на это никакого внимания. Совсем в ином свете она теперь видела их общение. Все ее подозрения подтвердились и теперь за лучезарным сиянием Александра она, наконец, разглядела Дениса. Его замкнутость и некоторая отчужденность в общении со сверстниками, больше не казались ей странными. А властная забота Шурика имела под собой совсем иную основу. И та татуировка на запястье, смутно понятная, но которую она никак не могла прочитать. То ли абстракция, то ли надпись. Все же надпись, или, скорее подпись. Александр. Вот что было написано на правой руке у Дениса.
   Наваждение исчезло, как туман под солнечными лучами. Весь надуманный ею романтизм, окруживший личность Александра, испарился, как не бывало. Он был таким, каким показался на первый взгляд. Хищником.
   Алина вспоминала события вчерашнего вечера, когда они вместе сидели в ресторане, решая, куда отправятся дальше. И позиция Александра, занятая по отношению к мальчику стала более чем ясна. Впрочем, как и отношение Юрия к каждому из них. Это было, как озарение.
   Отламывая десертной ложечкой кусок вишневого бисквита, Александр сказал, что Ялта ему порядком поднадоела, и что неплохо было бы всем вместе перебраться куда-нибудь в другое место. Денису тоже хотелось сменить обстановку. Юрий предложил съездить в Евпаторию, где сейчас отдыхали его хорошие знакомые.
  -- Там у них пацан твоего возраста, - сказал Юрий, обращаясь к Денису. - Тебе не так скучно будет. Я думаю, вы найдете общий язык. По дискотекам будет с кем ходить, все такое...
   Александр прервал его, показывая на кусочек крема, что упал возле локтя Дениса, чтобы он не запачкался. Юрий не придал этому значения и продолжил:
  -- Его, кажется, Сергеем зовут. Может быть, чуть старше тебя.
   Почувствовав на себе колючий взгляд Александра, который Алина не могла не заметить, Юрий поднял глаза от тарелки и увидел его сосредоточенно застывшее лицо.
  -- А, впрочем, - сказал Юрий, - зачем вклиниваться в чужой отдых? Может, рванем в Судак?
   За столом будто бы выключили напряжение. Все согласились ехать в Судак.
   Минут через десять, Александр удалился в уборную.
  -- Зачем ты говорил о сыне своих знакомых? Разве ты не видел лицо Шурика? - вдруг спросил Денис.
  -- Нет. А что там у него с лицом? Если у моих друзей есть сын. Какое ему до этого дело?
  -- Мне кажется, мы бы вряд ли нашли общий язык. Я не люблю дискотеки.
  -- Что за глупости.
  -- Не сердись.
  -- С чего ты взял? - хохотнул Юрий. - Ты был в Генуэзской крепости?
  -- Нет.
  -- Обязательно сходим. Там еще музей есть.
  -- Здорово, - Денис безразлично начал ковырять почти нетронутое мороженное.
   К столу возвращался Александр.
  
  
   Пляж был покрыт галькой, которую море постоянно пыталось утащить назад, в свое чрево. Море насквозь пропиталось осенью. И редко кто входил в воду, потому что человек предпочитает не прикасаться к стуже раньше времени. Обремененное своей ношей, солнце устало выливало на землю остатки лета, а люди купались в его лучах, подставляя свои тела под эти теплые струи.
   Алина лежала на топчане лицом к полудню. Ее белый с черными вензелями, украшенный позолоченными металлическими вставками, купальник был ей очень к лицу. На деньги, которые она за него выложила, иные семьи живут целый месяц. Алине этот купальник тоже был не по карману, но очень хотелось выглядеть, как та девушка в рекламном проспекте - стильно и независимо. Нельзя не признать - Алина именно так и выглядела.
   Александру необходимо было сделать пару важных деловых звонков, поэтому он остался в гостинице. Алина была этому даже рада. В последнее время она с трудом переносила его присутствие. Эта ее нервозность несколько раз прорывалась наружу беспричинно резкими фразами, но Александр, как истинный дипломат, ни разу не подал виду. Алина знала, что его учтивая обходительность была всего лишь бархатным футляром, скрывавшим опасно острые лезвия. Она больно кололась об эти лезвия всякий раз, когда видела рядом с ним Дениса. Александр тогда был больше всего похож на древнего варвара, красивого своей первобытной силой и незнающего преград. Варвара, завладевшего своей добычей, охраняющего ее неприкосновенность с еще большей неистовостью. Чем она была завоевана.
   Алина завидовала.
   Денис ходил у самой кромки моря, время от времени поднимая какой-нибудь причудливый камешек или осколок отполированного волнами стекла из забрасывая обратно в воду. Увидев, что Алина на него смотрит, он улыбнулся и помахал ей рукой. Она позже помахала ему в ответ. Денис пошел дальше, в сторону волнореза, погруженный в свои мысли, как в пятую стихаю.
   Алина проследила взглядом за удаляющейся фигурой: он шел так же естественно, как если бы был полностью одет. Его физическая непринужденность и уверенность в себе при очевидном непонимании собственной привлекательности вызывали у Алины недоумение. Малейший признак самодовольства в Денисе показался бы верхом гротеска, равно как и малейший комплекс - смехотворным. Так, как он, ходили мальчики, которых ей доводилось видеть на пляжах возлюбленной ею Италии, юные-преюные, напрочь лишенные сознания своей красоты, красавцы писанные, равнодушные, однако их ловкость и раскованность говорили о том, что они внутренне наслаждаются гибкой механикой своего тела. Тела пока еще одинокого и тем счастливого, не ведая того, какую власть оно приобретет в дальнейшем. Но в отличии от них, с Денисом такого не случилось. В нем жила не полудикая, яркая красота, а робкая прелесть рассветного солнца.
   В сущности, Денис был барометром ощущений и наслаждений. Что-то в нем сигнализировало, что на улице холодно или жарко, что воздух прян, а вино качественно, и, надо сказать, это свойство не могло не притягивать к себе других людей. Денис был словно миниатюра на эмали: множество разноцветных слоев наложено на основной слой, который, хотя как будто его не видно, сообщает теплый тон всему изображению.
  -- Ты видела шрам у него на ноге? - спросил Юрий, проследивши за ее взглядом. Он всегда приходил на пляж позже остальных, поскольку не любил вставать с утра пораньше.
  -- Да. О шрамах так не говорят, но он красивый. На цветок похоже.
  -- Как же, шрамы мужчину украшают, - улыбнулся Юрий, присаживаясь на соседний топчан. С чего это он вдруг заговорил об этом шраме? После своего вопроса по пути в Судак, Алина по непонятной ей самой причине избегала разговоров о Денисе. Она не хотела выказывать свой, проснувшийся к мальчику, интерес, который обязательно обнаружился в ходе разговора. Почему-то именно от Юрия ей хотелось это скрыть. Хотя он всегда был ее самым доверенным лицом, самым искренним и надежным, и, по большому счету, единственным другом. Юрий отменный психолог, действительно отменный. Один наводящий вопрос - и ситуация становится ясной. А скрытое - явным. Алине всегда нравилась проницательность Юрия. Всегда, но не сейчас.
  -- Как ты думаешь. Откуда он у него? - спросила она, чтобы продолжить тему, и с тем же увести от нее.
   Но, похоже, все опасения Алины были напрасны. Юрий и не думал устраивать сеанс психоанализа. Она поняла это по его голосу:
  -- Не знаю, - ответил Юрий, складывая свои вещи в пляжную сумку. - Денис не так прост, как кажется. Его взгляд при разговоре стареет на глазах собеседника. Так поступают лишь те. Кого жизнь научила быть осторожным. Хотел бы я знать, что за обстоятельства свели их вместе? Я знаю Сашу не первый год: хорошенькие мальчики всегда искали его компании, а ему всегда нравились именно такие. Да. Мальчики блестящие были... Он пользовал их, меняя, как перчатки.
  -- У вас с Шуриком что-то было раньше?
  -- Да, Алина, я от него просто млел. И долго не мог смириться с тем, что я для него не более, чем развлечение на ночь.
  -- Извини, я не знала.
  -- А ты и не могла знать. Что было, то прошло.
   Воцарившуюся тишину нарушали какие-то совсем посторонние звуки: отдаленные разговоры других отдыхающих, рокот волн, крики чаек. Юрий с Алиной смотрели на Дениса, а он стоял на конце волнореза, и взгляд его был на одной линии с горизонтом. Захмелевшее от его близости, море разбивало свою пенную плоть о бетонные плиты в надежде дотронуться до его ног.
  -- Саша любит Дениса, - закончил вслух свою мысль Юрий. Это происходило с ним иногда, когда он был поглощен в себя.
  -- По-своему любит, - не смогла удержаться от комментария Алина. - Он относится к нему, как к собственности.
  -- Вот-вот, ты верно подметила. И собственность его должна вызывать зависть, быть предметом восхищения. В этом весь он. Мне кажется, изначально все было именно так. А то, что Денис оказался личностью, не входило в условия игры. С ним он, наверное, впервые в жизни удивился. Поверь, для него это очень сильная эмоция.
  -- Ты ревнуешь его к этому мальчику?
  -- Нет, Алина, я ревную этого мальчика к нему. Ты даже представить себе не можешь, какой властной скотиной становиться он, когда любит. Ты видела надпись на руке у Дениса?
  
  
   Номер Алины соседствовал с номером Александра с Денисом, в то время как Юрий поселился чуть выше. Балкон, тянувшийся по всему периметру этажа, разделяла лишь символическая фанерная перегородка. По вечерам, когда их совместные вылазки в город заканчивались и они, утомленные морем, смехом и мишурным блеском баров, желали друг другу спокойной ночи и расходились спать, Алина усаживалась в огромное плетенное кресло, стоявшее на балконе, и, завернувшись в покрывало, некоторое время смотрела на усыпанное звездной пылью море и на строгий силуэт Генуэзских развалин, сотканных из мрака. Под ногами рассыпалась пригоршни разноцветных искусственных солнц - освещенная набережная. Алину завораживало мерное мерцание лунной дорожки, казавшейся в эти минуты волшебной тропинкой в совершенный мир. Она сидела и думала о своей жизни, о том, что в свое время забыла абрисы зыбкого горизонта мечты и последовала не за правой., а за левой своей рукой, которая их двух ее рук была самой неловкой. Еще она думала о Денисе, также ведомого своей левой рукой, только вот эта его рука, в отличии от Алининой, вела его в ту сторону, о которой она научилась забывать.
   Балконные двери соседнего номера всегда оставались открыты, и совсем нетрудно было услышать, о чем говорили его обитатели, никогда не выходившие любоваться пейзажем. Кроме того, если облокотится на бордюр парапета чуть ближе к фанерной перегородке, чем к середине балкона и при этом повернуть голову влево, можно было увидеть, что происходит в номере. Алина обнаружила это совсем случайно, и, как многие из нас, не могла, а вернее, не хотела отказываться от возможности тайного, и от этого еще более захватывающего присутствия в частной жизни, происходящей за закрытыми дверьми личных апартаментов.
   Сегодняшний день и вечер Денис провел без своего ненаглядного Шурика, который был вынужден встретиться с деловыми партнерами, так некстати оказавшимися в Судаке. Когда Денис вернулся в номер, Александра там все еще не было.
   Денис пересек комнату и опустился на низкое квадратное кресло. Кисти его рук повисли в воздухе, а голову он запрокинул назад на спинку кресла. Так отдыхают куклы после выступления в театре марионеток. Так сидят люди, чьи души окутал туман одного из трех внутренних миров.
   Через некоторое время Денис поднимается с кресла движением, каким несомненно обладала бы вода, если бы она умела течь вверх, и медленно, все еще пребывая в задумчивости, начал снимать с себя одежду. Алина видела его стройную спину и ноги, покрытые тонкими, золотистыми, заметными лишь вблизи волосками, отчего его кожа напоминала шкурку спелого персика. Такая же упругая и приятная на ощупь. Еще на пляже Алина обратила на это внимание, у юношей Денисового возраста уже совсем другая кожа, покрытая уже совсем другими волосами. Его же красивое, ухоженное, отмеченное двумя знаками тело, было скорее детским, чем взрослым. Один из знаков, тот, что на ноге, был оставлен смертью, а другой, тот, что на руке - жизнью.
   Денис покрыл свою наготу халатом, налил себе в стакан воды из графина, отпил глоток и направился в сторону ванной комнаты, продолжая держать стакан в руке. Его взгляд задержался на журнальном столике, где лежала оставленная им раньше книга. Он присел на краешек кровати. Поставил стакан и раскрыл книгу. Через минуту он перевернул страницу и поджал под себя ноги, усаживаясь поудобней. По всей видимости, он предпочел чтение душу.
   Алина следила за ним, будто бы заглатывая каждую его позу, которой касался ее взгляд. Она никогда так и не узнала, сколько времени она наблюдала за читающим Денисом. Ее мысли, словно концентрические силовые круги вокруг магнита, уносили ее вдаль от Дениса в пространстве и во времени, вновь возвращали ее к нему. Линии замыкались на Денисе, они опоясывали Алинино прошлое и будущее, и мысли ее вместе с этими линиями проникали даже в отдельные слои жизни Юрия.
   Но вдруг это незримое кружение прервалось, и Алина мигом отпрянула от перегородки, в номер вошел Александр. Он меня увидел, молнией пронеслось у нее в голове, а в груди как-то нехорошо потяжелело. Но он ее не заметил.
   Александр вернулся недовольным и раздраженным. Денис спросил у него, в чем дело, и он, эмоционально жестикулируя, начал рассказывать ему о придурках, с которыми приходится работать. Он ходил по комнате вперед-назад, выплескивая накопившееся раздражение. Он походил на пламя, разгорающееся от сухостоя. Он рассказывал что-то, срываясь на крик, дав волю ярости. Что именно, Алина не уловила, ей мешали оглушающие удары собственного сердца. Она по-прежнему продолжала подглядывать, хотя руки ее холодели при мысли о том, что ее могут обнаружить.
   С замиранием сердца смотрела она на них, а Денис не отрывал взгляда от Александра. Его необходимо было успокоить, и он знал - единственное, чем можно кого-либо успокоить, - подарить наслаждение, разделив его с другим.
  -- Там снаружи море, - сказал Денис тихим вкрадчивым голосом.
   Александр повернулся к нему. Он смотрел на него несколько мгновений. Потом взялся за молнию на брюках, и они упали на пол. Почти так же быстро он сорвал с себя тенниску и отшвырнул ее великолепным жестом, будто бы зачеркнув им целую цивилизацию. Его литое тело Олимпийского бога предстало во всей красе. Он смотрел, смотрел в глаза на нежном полудетском лице, и легкая дерзкая улыбка появлялась на его губах. Глаза были глубже моря, что за окном.
   Александр встал на колени перед Денисом и , взявши его за бедра. Придвинул к себе.
  -- Зачем мне море, когда у меня есть ты?
   Узел халата оказался до смешного простым. Единственного движения хватило, чтобы он развязался. Талия мальчика под его рукой была упругой и теплой, тело его словно бы вобрало в себя частичку солнца и, где бы он ни тронул рукой, оно было податливо, как вода. По мере того, как его губы двигались вниз, вкус солнца становился все ощутимее.
   Ни разу в жизни никто так не произносил его имени, как произносил его Денис. Никогда в жизни Алина не слышала, что имя можно так произносить.
   Она тяжело опустилась в кресло. Ей было жарко и холодно одновременно. Звуки ночи сливались с шелестом простыней, скрипом кровати и хриплым шепотом Александра. Но вскоре все это растворилось во тьме и осталось лишь тихое стрекотание сверчка.
   Алина все сидела на балконе. Так пусто и одиноко ей не было никогда раньше в жизни.
   В объемной тишине ночи она услышала легкие шаги босых ног, приглушенный хлопок - открылась и закрылась дверь ванной комнаты, через несколько минут вновь хлопок и шорох. Одевающийся старался двигаться бесшумно, чтоб не разбудить спящего и Алина скорее угадывала, чем слышала эти движения. Потом щелчок щеколды и слабый скрип - входная дверь номера выпустила своего постояльца.
   Не вполне понимая, зачем она это делает, Алина опрометью вскочила в свою комнату. Вывалила из шкафа всю одежду, схватила первую попавшуюся футболку, одела ее вместо прежней, подскочила к зеркалу, на ходу, застегивая босоножки, сгребла волосы в пучок, пальцем подправила подводку, чуть потекшую у внешней стороны глаз и выскочила в коридор. Минут пять она возилась с ключом, у нее дрожали руки. Выпрямилась, мысленно посчитала до ста, для того, чтобы успокоиться, и пошла нарочито медленной походкой, постоянно одергивая себя, чтоб не побежать. Это ужасно, она вела себя, как первоклассница. Если встречу его, скажу, что не смогла уснуть, поэтому решила спуститься в бар, придумывала она себе оправдание.
   В холле, разделявшим этаж на правое и левое крыло, сидел Денис. Он рисовал.
   Рисовал?
  -- О, привет, а что ты здесь делаешь? - Алина не ожидала увидеть Дениса, сидящего, подобрав под себя ноги, с карандашом и альбомом в руках. Ей почему-то казалось, что она встретит его в баре или на скамье в соседнем парке. Она уже придумала, как подойдет к нему, что скажет.
  -- Не спиться что-то. Шурик вернулся уставшим, я не стал ему мешать спать.
  -- М-м, понятно. Я, вот, тоже не смогла уснуть. До сих пор сказывается перемена климата. Не помешаю?
  -- Нет, конечно.
   Алина присела на диване рядом с Денисом. Мама дорогая, вот так один на один она общается с ним впервые за все время их знакомства!
  -- Можно взглянуть?
   Денис молча протянул ей альбом. На шершавом листе она увидела набросок, сделанный широким грифелем воскового карандаша. Сидящий мужчина в кирасе. Одна нога его была перебинтована.
  -- Кто это?
  -- Это римский легионер. Солдат
  -- А что это у него с ногой?
  -- Он ранен. Иногда я рисую человеческую слабость, - и. Помолчав, добавил. - В книге которую я сейчас читаю, есть фраза: "Мир выиграть можно, а войну еще не выигрывал никто".
  -- Сильная мысль.
  -- Угу. Это, - он указал взглядом на набросок, - победитель.
  -- Хорошие книги, это те, в которых можно жить, - Алина обрадовалась, что лучшая из немногих известных ей цитат, оказалась так кстати.
  -- Для этого книги должны быть достаточно глубокими.
   Алина продолжала рассматривать рисунок, Выражение лица, пряжки кожаных ремней сандалий и кирасы, фигура, напоминали о стиле рисунков, сделанных художниками возрождения - та же уверенная линия и канонические формы, словно стилистически обработанная в фотошопе фотография.
  -- У тебя хорошо получается передавать эмоции. Это, наверное, сложно.
  -- Наоборот, гораздо труднее нарисовать равнодушие.
  -- Ты где-нибудь учился рисовать?
  -- Нет.
  -- И художественной школы не заканчивал?
  -- Нет.
  -- А на кого, ели не секрет, ты хочешь поступать?
  -- Я уже поступил.
  -- Да? Я думала, что ты школьник.
  -- Все почему-то так думают, а я уже студент третьего курса. Учусь на финансового аналитика. Ты представляешь меня финансовым аналитиком?
  -- Честно? Нет.
  -- Вот и я себя тоже.
  -- Так почему ты поступал на финансиста, а не на дизайнера, например?
  -- Потому что Шурик считает, что это глупости.
  -- Так почему же все же финансист?
  -- Потому что не захотел быть юристом. Выбор у меня, можно сказать, был небогатым, - сказал Денис и улыбнулся. Обезоруживающе. Такой улыбкой можно примерять вражеские армии, или отсекать все последующие вопросы.
  -- А у тебя есть еще какие-нибудь рисунки с собой? - спросила Алина, чтоб немного сменить тему.
  -- Да, полистай альбом.
   Его рисунки были словно окна, выходящие на разные стороны света. И в каждом окне было свое время суток и своя эпоха.
  -- Очень красиво, Денис. Очень. У тебя вроде бы какой-то другой мир на бумаге.
  -- Спасибо, - ответил Денис и улыбнулся еще раз, встретившись с Алиной взглядом. Совсем еще ребенок со смешной соломенной челкой и старой-престарой душой. Душой, на дне которой она сейчас сидит и разговаривает с ним в гостиничном холле приморского города. Алине захотелось оставаться в этой душе до бесконечности. Потому что здесь все происходит так, как в те далекие времена, когда рыцари сражались с драконами и сбывались мечты. И все же, что вмещает в себя эта душа? Ведь даже свет самых ярких солнц растворяется в пути. Так и не достигнув ее сердцевины.
  -- И давно вы с Шуриком вместе? - спросила Алина. Вопрос вырвался мимо воли, но не потому что она не хотела его задавать. Она была уверенна, что Денис не ответит и постарается всячески избежать этой темы.
  -- Четвертый год.
  -- Это ж сколько тебе сейчас? - ошарашено спросила Алина.
  -- Девятнадцать.
  -- Сколько? Я думала тебе лет семнадцать от силы.... Получается, когда вы познакомились, тебе было...
  -- Пятнадцать лет, - подытожил Денис.
  -- А твои родители как реагируют на ваши отношения?
  -- Мне пришлось выбирать.
  -- Вы вместе живете? - Алина понимала, что лезет не в свое дело.
  -- Да.
  -- Ты извини, если я тут допрос устроила. Просто я ничего не могу поделать со своим любопытством.
  -- Да ладно, чего уж там. Здесь нет никакой тайны.
  -- А можно очень глупый и интимный вопрос?
  -- Можно. Я как подумаю, как Варвара очень без носа страдала, так готов отвечать на любые вопросы.
  -- Шурик был твоим первым мужчиной?
  -- Сознательно - да.
  -- То есть?
  -- Остальные не спрашивали моего согласия.
   До Алины начало доходить.
  -- Денис...
   Скрестив руки на груди, он смотрел вбок и вправо взглядом, лишенным всяческого выражения. Мысленно он был там, в событиях, о которых надеялся забыть, но которые не отпускали его и набрасывались, словно голодные звери, стоит только посмотреть в их сторону. Алина потрясенно молчала.
  -- Как это произошло? - спросила она минуту спустя. Быть может, вечность.
  -- Я возвращался домой с дискотеки, меня окликнули. Я даже затрудняюсь сказать, сколько их было на самом деле. Я сопротивлялся, как мог.... Потом около трех месяцев в больнице. Меня собрали буквально по кусочкам. Мои родители... мама тут же подала заявление об изнасиловании. Ты не представляешь сколько унизительных процедур необходимо пройти, чтобы считаться изнасилованным официально. А я не хотел никому ничего доказывать, это было невыносимо, даже говорить об этом... я сходил с ума от боли, мое тело превратилось в сплошной кровоподтек, о лице и говорить нечего. До сих пор удивляюсь, как это мне нос не сломали. Переломов было достаточно. Ножевых ранений - тоже. Помню, нож был маленьким, с широким лезвием. Это единственное, что я помню достаточно отчетливо. Кроме того, меня сильно порвали внутри. Да что там говорить, от ребер и ниже - бездна мучений, а мне приходилось отвечать на тысячи что, как и почему. Это, как переживать все заново. Мои родители восприняли мое нежелание говорить о случившимся по-своему. Они решили, что я сам во всем виноват. Я так нуждался в их поддержке... их отношение раздавило меня окончательно. Веришь, мне не хотелось больше жить. Весь мой мир рухнул. Все, друзья, близкие, все отвернулись от меня, я сам себе стал противен. Но я встретил Шурика. Он - единственный, кто смог меня понять. Единственный, кто захотел сделать это. Его отец лежал со мной в одной палате. Там мы и познакомились. И скоро он стал для меня самым близким человеком. Ближе не бывает. Вот так я и стал мальчиком на содержании.
  -- Денис, что ты такое говоришь?
  -- Алина, посмотри правде в глаза, - сказал Денис совсем усталым голосом и позволил времени расти. До бесконечности. Дал ему пространство, чтоб расти и умереть.
  -- Обычно люди осуждают подобные отношения. Презирают. Но в жизни каждого человека наступает момент, когда он должен сделать свой выбор. Уравновесить свое Я с общественным мнением. Я выбрал Шурика.
   Денис оглянулся, словно очнулся:
  -- Что-то меня на откровения потянуло. Похоже, перемена климата сказывается на всех. Мне уже пора в номер, а то Шурик может хватиться, что я где-то делся. Будет нервничать.
   Он собрал свои карандаши в руку, Алина отдала ему блокнот.
  -- Идешь спать?
  -- Нет, что-то еще совсем неохота.
  -- Как знаешь. До завтра.
   Денис тихонько пробрался в номер и юркнут под одеяло к Александру. Тот во сне подвинулся, обняв Дениса и привлекая его к себе. Он будто бы скрыл собой тело мальчика. Так море хранит сокровище в глубинах своих вод. Денис уснул, прижавшись щекой к любимой груди. Ему было хорошо и спокойно в объятьях его умиротворенной стихии.
   Алина смогла уснуть лишь к рассвету.
   На следующий день Александр с Денисом спустились вниз лишь к обеду. Бодрые, но немного помятые. Сегодня они уезжали в Коктебель на дачу к знакомым Александра. Им не хотелось уезжать. Совсем не хотелось. Впрочем, как и Юрию с Алиной тоже не хотелось, чтоб они их покидали.
   В половине пятого такси увезло их из Судака.
   Взаимные сожаления о том, что дни пролетели незаметно. Обязательно встретимся, как только вернемся в Киев. Обмен адресами и телефонами, заверения в крепкой дружбе. Такими были последние минуты их общего отдыха на южном береге Крыма.
  
  
   Моросило. Брущатка тротуара стала мокрой и грязной. Небо, затянутое тяжелыми тучами, казалось, плотно закрыли крышкой. Город похож на стеклянную банку, в которую детишки порою сажают насекомых, чтоб посмотреть на их возню.
   Киев, как и все столицы планеты, однообразен и уникален. Крещатик, бывшие яры и балки, охотничьи угодья древнерусских князей, густо поросшие лесом, а ныне - главная улица изрядно разросшегося и постаревшего с тех пор города. В дождливый день Крещатик похож на декорацию к мюзиклу послевоенных времен. Пафосно, немного несуразно, но все же, красиво. Люди похожи на статистов, играющих свои роли в гигантской-прегигантской постановке, самой масштабной из всех. Их одежда и прически - часть образа, отлакированного светом невидимого юпитера. Огромная съемочная площадка, на которой разворачивается импровизированное действо.
   Своеобразный дух театральных кулис присутствовал в атмосфере Киева всегда. Киев, это и архитектурная барахолка и котел колдуньи. Его привкус кажется киевлянам обычным, само собой разумеющимся, даже незаметным. Но всякий, впервые попавший сюда, испивает дымной смеси из кореньев древней славянской культуры, переслащенных трав, позаимствованных у Европы или завезенных из Азии во времена, когда к словам было принято добавлять часточку "с", а также ультрасовременных синтетических добавок, сделанных по технологиям пост советских времен. Одним этот напиток кажется диким, другие уже не смогут больше прожить без содержимого этого чана. Киев не оставляет равнодушным.
   Украинцы, а киевляне и подавно, живут так, будто бы каждый день их жизни - праздник. В неравной битве с навязываемой долгое время провинциальностью и серостью будней, их чувство вкуса погибло смертью храбрых. Но они необычайно усердны и трудолюбивы. Соседство четырех народов, деятельных и деловитых, но в то же время ленивых. Разбудило в украинцах упрямое трудолюбие, свойственное славянскому человеку лишь тогда, когда он знает. Что сам себе хозяин.
   Вернемся к нашей экранизации. Направим объектив камеры в поток лиц. Среди других статистов торопливой походкой идет молодая женщина, играющая отведенную ей роль бизнес-леди и матери-одиночки. Стройная, стремящаяся следить за модой, как за показателем успешности, она привыкла бороться за место под солнцем. Довольна ли она этой ролью? Нет, конечно. Люди всегда мечтают о чем-то большем. В детстве все представляют себя героями или принцессами. Но много ли из нас воплощают свои мечты? Лишь единицы становятся прима-балеринами или летчиками-испытателями. Остальные сдаются, увязнув в повседневности. Вначале тоскуют, а потом забывают о мечте. Заканчивается детство, бабье лето студенчества, и ты - перед ледяной прорубью. Едва выходишь из хрустального замка беззаботности, как не встретишь никого, кто отворил бы перед тобой другие, такие же гостеприимные двери. И этот холод - "сам за себя", - заморозит тебя, и, может быть, убьет. Но терпи. Борись, терпи. Это ледяное море приходится многим переплывать. И переплывают. Растеряв иллюзии, отбросив детские грезы, чтоб жить дальше, чтоб согреться под солнцем., которого вечно всем не хватает.
   Так и Алина, однажды поняла, что добро и зло - конкретные свойства человеческого характера. Но к проблемам собственности это отношения не имеет. Она очень хорошо помнит ушибы, что поставила ей жизнь. Когда разбились ее розовые очки.
   Она держит путь от ЦУМа к Бесарабке. Одна из тех, кто начинает новую жизнь с понедельника и плачет по воскресеньям в подушку от усталости и одиночества. Скоро тридцать. Неудачный брак, подрастающая дочь, а все еще не жила. Она закрашивает круги под глазами тональным кремом, но первые морщинки напоминают о том. Что время не вернешь назад.
   Выбирая одежду, она руководствуется тем, что это ее стройнит, это освежает, а это вообще довольно "смело". Она направляется покупать самой себе флакон духов. Себе необходимо делать маленькие подарки, обычно советуют женские журналы, предупредительно умалчивая о том., что так следует поступать лишь в том случае, когда подарки, эти милые приятные безделушки, дарить больше некому.
   Алина думает о том., что ей нужно на обратном пути заехать в химчистку, забрать пальто, так как в курточке ходить уже не по сезону. Она думает о том, что необходимо нанять толкового бухгалтера, чтобы, наконец, привести в порядок отчетность ее фирмочки, а не подбрасывать левак Светке, которая мало того, что ничего не смыслит, так еще и слишком прошенная.
   Она спускается в подземный переход мимо лотков с прессой. Ее взгляд скользит по глянцевым обложкам. "Отпуск в раю", читает она на одной из них. И вновь Алина вспоминает о своем прошедшем отпуске в Крыму, как о чем-то далеком и нереальном. Она и не подозревала, что в приевшимся, с девства знакомом Крыму можно так проводить время. Красивая сказка о красивой жизни красивых людей. Она чужая в их лакированном мире, обставленном вещами с ценами, похожими на телефонные номера. Люди эти воспринимают как само собой разумеющееся мелочи, что для нее являются недостижимой роскошью. Да если бы она за месяц зарабатывала хоты бы половину тех сумм, которые были потрачены за восемнадцать дней Юрием, Александром или Денисом на рестораны, то она бы считала себя неплохо обеспеченной особой! Для Юрия же, а, тем более, для этой парочки, это были вовсе не деньги, а так. Пустяки.
   Эти двое. Эти двое. Они так бессовестно счастливы в своей любви друг к другу. Любви, все же казавшейся Алине противоестественной, хотя до сих пор она относилась довольно демократично к подобного рода связям. Вкусы и романы ее давнего друга Юрия таких эмоций в ней не вызывали. Быть может, потому что они счастливы, и она завидует их счастью?
   Мифически обаятельный и уверенный в своем превосходстве Александр и прекрасный, как ангел, Денис. Денис. Юный и свежий цветочек чужой оранжереи. Редкий цветок, а от того еще более драгоценный и желанный. Ручной домашний мальчик, знаешь ли ты, что за твоими плечами крылья? Похоже, тебе все равно.
   Алина несколько раз хотела позвонить Денису. Но каждый раз вешала трубку, так и не набрав номер. Зачем ей звонить ему? Что она скажет?
   Она обомлела, когда увидела его в магазине. Денис стоял к ней вполоборота, он расплачивался за покупку. Первым желанием Алины было поскорее ретироваться. Она шла и думала о нем. И вот он перед ней. И что? Алине не знала, что делать. Она остановилась в нерешительности. Но Денис уже повернул голову в ее сторону:
  -- Алина, - помахал он ей рукой, - привет!
  -- Привет Денис!
   И они подошли друг к другу. Украсив свои лица искренними улыбками.
  -- За покупками? - игриво спросил Денис.
  -- За покупками! - поддержала она.
  -- А как на счет того, чтоб обледенить наши цели?
  -- С удовольствием!
   Они бродили по огромному и нелепо спланированному "Мандарин-плаз", заходя в разные отделы, смеясь и беседуя, словно старинные знакомые.
   Они говорили о Ялте, о Судаке, о Крыме в целом и о том, как закончилась их поездка, что делали, вернувшись в Киев. Потом решили пойти попить кофе где-нибудь в Пассаже и, усевшись за столик у окна, обложившись пакетами преимущественно принадлежавших Денису покупок, болтали обо всем и ни о чем. Денис оказался легким и приятным собеседником. Очень образованным. Он был весел и смешлив и от его замкнутой молчаливости, сопровождавшей их общение в Крыму, не осталось и следа. Алина тоже чувствовала себя необыкновенно свободно и расковано, разговаривая с ним. Со светских тем разговор сам собой перетек на темы более личные и даже интимные. Рассказывали о себе открыто и без утайки, испытывая полное доверие друг к другу.
   Алина поведала Денису историю своего брака. Всю как есть, от А до Я. Или почти так. Со своим мужем она познакомилась в институте. По началу она питала радужные иллюзии. Ей казалось, это любовь, но на самой деле это оказалось обычным желанием быть любимой. Со временем она поняла, что они поженились лишь потому, что ему было просто-напросто удобно с ней. "Стерпится, слюбится", - говорила она себе, изо всех сил стараясь быть примерной женой. Он же лежал на диване, и его ничего не интересовало. Кроме его друзей, телевизора и футбола. Ей было очень обидно, она пробовала с ним поговорить, но с таким же успехом можно разговаривать с бетонной стеной. Для него она представляла интерес лишь как безропотная кухонно-бытовая утварь или безпретензиозное тело в постели. Потом случилось так, что Алина начала зарабатывать больше, чем муж. Что ж, это устраивало его еще больше. Алина чувствовала себя не женщиной, а рабочей лошадью, тянущей лямку семейного быта и бюджета практически одной. Ей недоставало любви и ласки. У них с каждым днем становилось все меньше и меньше тем для разговора, пока однажды Алина не поняла, что с самого начала им вообще не было о чем разговаривать. Она устала жить с грубым трутнем. И Алина подала на развод. Вот тут-то и началось самое ужасное. Привыкший к сложившемуся порядку вещей. Всегда такой инертный и безразличный, ее муж принялся делить их имущество. Он выливал на нее тонны грязи, оскорблял ее, унижал, делал все от него зависящее, чтоб оставить ее ни с чем. И это при всем при том, что они жили в ее квартире на заработанные ею же деньги. Кошмар закончился тем, что он отсудил машину и дачу. После развода они не встречались, и она не желает больше не желает его видеть ни при каких обстоятельствах.
   Сейчас ей трудно. Но она более счастлива без него, чем с ним. Наверное, для того, чтоб понять, что означает быть уважающей себя женщиной, необходимо узнать, что такое вовсе не быть ею.
   После развода Алина дала себе слово больше никому и никогда не позволять использовать себя. Впервые после трех лет замужества она выбралась куда-то за пределы Киева. Она возобновила, сложившуюся еще со школьных лет, традицию ездить осенью на Черное море. Такие традиции не должны нарушаться. Но лучше всего, когда следовать им есть еще кому-то, кроме тебя.
   Да уж, подобные традиции успели сложиться за то время, которое Денис и Александр прожили вместе, с того памятного зимнего дня, когда черный, лоснящийся, словно шерсть пантеры, автомобиль Шурика привез Дениса к порогу его нового дома. В тот день были вырваны все страницы из его прошлой жизни и с чистого листа начала писаться уже совсем другая история. В новую жизнь Денис взял лишь воспоминания и вещи, что были с ним в больнице. Вещей у него оказалось не так уж много - одежда и несколько книг. Все поместилось в два рюкзака. Оба заняли до смешного мало места на заднем сидении машины.
   Жизнь с Шуриком, как описать ее? Свои книги Денис поставил на полку. А одежду сложил в комод. Прошлое отшелушивалось от сознания, рассыпаясь в прах. Воспоминания сохранились, но подробности стерлись, они не имели значения. Так, что-то смутно: кажется, люди были жестоки, и он был изгоем.... Теперь же в Денисе поселилось нечто совершенное, особенное, прекрасное - любовь, от которой кружится голова и дышится полной грудью. Он любил Шурика всей своей душою, и Шурик любил его так сильно, что чувства его приобретали почти болезненное свойство. Ему нравилось наблюдать за своим юным любовником, особенно, когда тот об этом не подозревал. Он любил смотреть, как Денис жестикулирует, разговаривая по телефону, как подбирает под себя ноги, садясь на диван с книгой, как чистит зубы по утрам. Часто Александр просыпался по ночам только затем, чтобы посмотреть как он спит. Порой его охватывал безотчетный страх, и он наклонялся к нему, чтобы послушать, дышит ли он. Чего он боялся? Должно быть, какой-то неожиданности, непредвиденной случайности, которая отнимет у него Дениса.
   Денис боготворил Александра. Ему он казался серьезным и бесконечно идеальным, говорил он мало. Но всегда по существу. Улыбался не часто, но когда это случалось, Денис чувствовал себя так, словно ему в сердце воткнули нож, такой острой была его радость. Секс придавал их отношениям остроту иного рода. Денису близость давалась нелегко, но он отдавал себя всего. Александр никогда не отдавался сексу в полностью. Он получал от него большое удовольствие, однако ни на минуту не переставал править. Удовольствие должно было принадлежать ему на все сто процентов. Но, иногда, в нем просыпалось животное начало, обычно затаившееся глубоко внутри. И тогда он брал, что хотел, слишком ослепленный желанием, для того, чтобы замечать что-либо. Испить до дна, поглотить, растворить в себе.... Денис гасил собой его неистовый пожар, успокаивал своим телом. Дыханием, стуком сердца. И они засыпали, оплавленные страстью. Один пересыщенный, другой опустошенный.
   Друг для друга они стали центром вселенной. Они были свободны и упивались своей свободой.
   Денис обожал путешествовать. За неделю до отъезда им овладевало чемоданное настроение, и он носился по квартире в поисках куда-то запропастившейся, но жизненно необходимой на отдыхе вещицы. А, иногда, у Шурика свободная неделя выдавалась абсолютно внезапно и он говорил Денису о незапланированной поездке уже с билетами на руках. Тогда недельные сборы спрессовывались в час, и в тех же пропорциях прессовался восторг. Денис буквально светился от счастья.
   Александр действительно показал мир своему мальчику. Они отправлялись в путь при первой же возможности. Денис, как губка, впитывал новые впечатления, а он пил отфильтрованный нектар его радости. Он наслаждался миром благодаря Денису, ведь без его чуткой восприимчивости ко всему прекрасному, Александр вряд ли бы заметил то богатство оттенков. Каким могут быть окружены такие банальные вещи, как закат или рассвет. Без Дениса ему бы это не доставило удовольствия. А Денис хотел увидеть все, - столько энергии и жажды жизни в нем было. Он жил, любил, и горизонт для него был полон захватывающих надежд и перспектив. Шурик привносил в их счастье несколько иной вкус. Более степенный. Их отпуск походил на невероятный коктейль свежей юности и глубоких нот зрелости.
   Для Дениса такие поездки каждый раз становились праздником, ведь до знакомства с Шуриком он нигде, кроме как у бабушки на даче не бывал. Кроме того, все время, пока Александр был занят работой, Денис проводил один в их огромной киевской квартире. Так что для мальчика их путешествия были не просто массой новых впечатлений, но еще и возможностью целые дни проводить с любимым.
   Александр очень болезненно относился к общению Дениса с другими людьми. Особенно со сверстниками. Он жутко ревновал. В такие моменты уравновешенный интеллигентный человек был просто одержим. Он контролировал каждый шаг своего мальчика. Дениса больно ранило такое недоверие, но он старался угодить любимому во всем.
   Так сложилось, что Денис привык жить в основном внутренней жизнью. А она у него была красочной и яркой. Чуткий, впечатлительный и любознательный, он поглощал знания и информацию с необыкновенной быстротой. И все это не умещалось в нем, выплескивалось в его творчестве. Денис рисовал, писал маслом, освоим компьютерную графику. Но все же чаще всего образы рождались на свет через движение кисти по холсту. Когда Денис брал в руки кисть, он не отходил от картины часами. Это завладевало всем его существом. Он не слышал телефонных звонков, забывал о еде. Порой доходило до того, что его пальцы немели от напряженной работы и их приходилось растирать, чтоб вернуть им чувствительность и подвижность. И это было единственным, куда Александр не вмешивался. Хотя, подобное вмешательство было бы излишним, поскольку он был в каждой картине Дениса, так как не было ни единого уголка в его сердце, где бы ни было места любви к нему. Всю окружающую реальность Денис воспринимал только через свою любовь к Шурику. Для него он был всем.
   И все же Александр ревновал Дениса и к этому. Его настолько обжигала мысль о том, что Денис живет чем-то, что он не в состоянии постигнуть. Откуда берутся в его мозгу эти разные миры, что происходит за зрачками его глаз? Когда он видел Дениса замершего перед оконченной работой, Александру хотелось подойти и сжать, сдавить его голову с бешеной силой, будто бы он сможет выдавить из него все то. Что не увидишь глазами. Да, он хотел безраздельно обладать Денисом, быть единоличным владельцем не только его тела, но и сознания.
   Схожие чувства испытывал и Денис. Он тоже всей душой желал, чтоб Шурик был слишком его. Он хотел сделать любимого счастливым, и был согласен на все ради этого. Он растворялся в его желаниях. Но сколько бы Денис не отдавал, все равно было недостаточно. И он начинал задыхаться. Задыхаться от любви. Он был искренне предан Шурику, но короткий поводок, на котором тот его держал, становился просто абсурдным. Это была не обыкновенная ревность к фонарным столбам. А беспочвенные обвинения. Даже оскорбления и грубость. Причем самому Александру и в голову не приходило, что Денис тоже имеет право на ревность. Впрочем, это не приходило в голову и Денису.
   Не то, чтобы Александр не говорил с Денисом о своей работе или своих знакомых, вовсе нет, но это происходило только в том случае, когда ему хотелось выговориться. И если он сам выбирал окружение Денису, то Денис стравился перед фактом наличие тех или иных людей в жизни Шурика. Отец редко отчитывается перед сыном за свои решения. И поскольку Денис вошел в жизнь Александра совсем еще ребенком, элемент отцовского покровительства, отцовской воли был очень заметен в их отношениях. Можно сказать, Александр воспитал Дениса. Воспитал для себя. Выдрессировал.
   Александру очень подходила такая зависимость от него Дениса. А Денис со временем начал тяготится ею. Он очень переживал из-за того, что был на содержании у Шурика. Всем известно как общество относится к таким молодым людям. Особенно. Если содержащие их мужчины почти вдвое их старше и к тому же их отношения гомосексуальны. Таким людям сразу же надевают ярлыки определенного сорта. И бесполезно доказывать, что ты, мол, вовсе не такой. Денису было безразлично. Как относятся к нему другие, он хотел знать это для себя. Он ощущал в себе силы быть не просто смазливым мальчишкой, который живет своей привлекательностью, а человеком достигшим каких-то высот в жизни. Он хотел проявить себя. Хотел, чтобы Александр гордился его успехами так же, как он гордится его. Но все подобные желания пресекались Александром на корню. Когда Денис заговаривал с ним о том, что хотел бы работать, тот пришел в ярость. Что ему не хватает? Чего у него нет? Он делает все, чтоб Денис оставался доволен, ни в чем ему не отказывает. Зачем, спрашивается, Денису работать? Чтоб найти себе кого-нибудь помоложе? Все скандалы Александр сводил к этому аргументу. Жестоко обвинял Дениса, а тот сжимал зубы от обиды. И уже не пытался оправдаться.
  
  
   Мариинский парк усеян листвой, словно залы дворца пестрой мишурой после карнавала. Стихла музыка, гости разошлись, нет больше ярких вспышек шутих и звона бокалов. Опавшие листья похожи на конфетти, листья на деревьях - на бумажные гирлянды на арках. Прошло беспечное, изнеженное лаской солнца лето, а новая хозяйка зима еще не отдала приказ своим верным слугам-вьюгам прибрать владения в соответствии со своим вкусом. Ничего кричащего, ничего вызывающего. Строгая графика форм. Классика цветовых решений. Новая владычица предпочитает элегантность экстравагантности.
   Алина с Денисом идут по пустынной алее в эпоху межцарствия под названием осень.
   Все оказалось так просто. Будто бы они идут так всегда - целую вечность. И вечность эта никогда не закончится. Не было всей предыдущей жизни и последних трех недель, в течении которых она перебирала свои воспоминания, словно драгоценности. Тот день. Когда она увидела его в "Мандарин плаза". Каждый жест, каждое слово, произнесенное им в Крыму. Все то, что он не говорил и не сделал. Близость, подсмотренная через распахнутые балконные двери.... Мучительные попытки призвать рассудок на помощь сердцу. Романтические вздохи девчонки по уши влюбленной в мальчишку из южных каникул. Только вот она совсем уже не девчонка. А он - мальчишка. Девятнадцатилетний обласканный и сказочно голубой. Настолько преданно голубой, что у нее нет никаких шансов.
   И все же она ему позвонила. Потому что он не звонил, не звонил, не звонил все эти бесконечные три недели. Потому что он мог напрочь забыть о ее существовании, а она думала о нем днем и ночью.
   Она ему позвонила. А он предложил ей встретится в Мариинском парке и немного погулять по городу. Кто сказал. Что чудес не бывает? Вот оно, чудо! У него улыбка рассветов и он идет, спрятав руки в карманы. Так близко, что она без труда может рассмотреть каждую волосинку его стильной неровной челки.
   Сегодня он одет в черное. Так выглядят преуспевающие сотрудники шикарных офисов. Амбициозные, дерзкие и чертовски талантливые. Модного покроя брюки: ни узкие, но и не слишком широкие, тонкий кашемировый свитер и легкая кожаная куртка на шелковой подкладке. Швейцарский хронометр на его руке тоже принадлежал к тому рафинированному миру с зарплатами в неподписанных конвертах и бизнес-ланчами в элитных суши-барах. Сам Денис принадлежал тому миру, даже не являясь его частью. Ты не хочешь быть игрушкой, завернутой в манящий глянец? Ты не лжешь, мой мальчик. Но ты совсем не знаешь жизни. Печали и тревоги будней обходят тебя стороной. Так почему же твой взгляд порою меркнет. Как солнце в ненастье? Разве может грусть в кукольных глазах быть настоящей?
   Денис рассказывал Алине одну забавную историю за другой. Она с удивлением обнаружила, что сама знает их немало. Владимирская горка, кофе по-венски на Сагайдачного. Масло, акварели, керамика и фотография на Андреевском спуске. Невесомый шарф, плетеньем похожий на паутинку, обвил воротник ее пальто - подарок Дениса.
   Небесная лазурь на стенах храмов Михайловский площади.
  -- Я бы хотела увидеть твои картины, - сказала Алина.
  -- Серьезно?
  -- Конечно. Те твои зарисовки, что я видела, намного лучше того, что мы только что видели в галереях.
  -- Ты мне льстишь! Как коварно!
  -- Ничуть!
  -- Ничуть не льстишь или ничуть не коварно? - он улыбнулся. Получилась классическая улыбка фавна. Нежно-лукавая и соблазнительная.
  -- Ничуть не льщу! - со смехом ответила Алина.
  -- Шурик говорит, это полная ерунда.
   Одна фраза, и с заоблачной высоты падаешь на землю. Больно ушибая коленки. Так заканчиваются сказки. А счастье, показавшееся таким близким, оказалось вообще неосуществимым.
   Обед в "О'Брайанс", разговор о литературе, партия в бильярд не смогли вернуть Алину в сказку. Прекрасный принц мимо воли напомнил ей, что является самой настоящей голубой мечтой. Что-то вновь кольнуло ее сердце. Ревность? Прагматичная Алина решила, что это правда жизни.
   Он посадил ее в такси, расцеловав в обе щеки на прощание. Слезы наворачивались на глаза и она не видела мелькающих улиц осеннего города, чьи каменные зубы проросли по обеим сторонам некогда мощной реки. Алине было больно и отчего-то обидно.
   Через несколько дней Денис набрал ее номер. Ничего не значащий разговор. Формальный обмен любезностями. Потом еще один. Такой же. Тоскливо и пусто.
  
  
  -- Алло! Привет!
  -- Привет.
  -- Как на счет встретится сегодня ближе к ночи?
  -- Почему бы и нет. Где и во сколько?
  -- Давай где-нибудь га Б.Ж. Ты во сколько сможешь подъехать?
  -- Да хоть сейчас, мне все равно нечем заняться, - солгала Алина.
  -- Хорошо. Тогда давай через полчасика в "Репризе"?
  -- Ага. До встречи.
   Взволнованная и удивленная, Алина сидела за укромным двухместным столиком ровно через двадцать пять минут после этого разговора. Старалась дышать ровно и выглядеть непринужденно. Сегодня у нее хороший день. На ней ее любимая блузка и волосы, как ни странно, уложены именно так, как им полагается лежать.
   Неожиданный звонок. Случайная радость. Ожидание томит, не дает раскованности, которая прилична и естественна для уверенной в себе деловой женщины. Так ведь?
   Денис не опоздал. Алина наблюдала, как он заходит в кафе и ищет ее глазами, немного рассеяно проводя взглядом по столикам. В белых кроссовках, светло-синих джинсах и красно-белой мотоциклетной куртке он выглядит совсем школьником. Ухоженным, благополучным ребенком из хорошей семьи. Из тех, кто получает от жизни как можно больше, оплачивая счета родительскими деньгами. Денису очень идет эта беспечная праздность. Только все равно он производит впечатление тихого и домашнего мальчика, а не уверенного в своей безнаказанности хама, какими обычно держаться эти позолоченные ребята. Наверное, со стороны он смотрится именно так - мажорный красавчик, а она просто знает, что это всего лишь поверхность. Что за мысли лезут в голову?
  -- Привет, - говорит Денис, присаживаясь рядом.
  -- Привет, - отвечает Алина, инстинктивным движением поправляя волосы.
  -- Как дела?
  -- Какие после рабочего дня могут быть дела?
  -- Разные. Я не сильно огорошил тебя звонком?
  -- Есть немного. Честно сказать, удивлена. Итак, что делать будем?
  -- Ты голодна? Я бы, вообще-то, съел что-нибудь вкусненькое, - он задорно подмигнул, - Да и твой чай без сахара, знаешь ли, самое настоящее сиротство.
  -- Значит, будем есть пирожные, - улыбнулась Алина. Ей стало весело от мысли о том, как давно она не ходила на свидания в кондитерские.
  -- Да! Со сливочным кремом!
  -- Нет уж, с белковым!
  -- И это правильно, нам надо следить за красотой фигуры!
  -- Нам?
  -- Именно! Я тоже хочу быть стройным!
   Подошла официантка, и они заказали по банановому фраппе и по кусочку творожного торта.
  -- М-м-м..., мне еще вот это пирожное, - резюмировал Денис, указавши пальцем в меню. - Гулять, так гулять!
   Его лукавая мордашка изобразила потешную гримаску. Алина рассмеялась.
  -- Ты ведешь себя, как девчонка!
  -- Вот еще, - фыркнул он, - я просто-напросто решил добавить жиру на пузе. И этим очень доволен!
  -- Ой, прямо таки! Видела я твое пузо, никакого жира там и в помине не наблюдается. Сплошные квадратики?
  -- Квадратики?
  -- В смысле, пресс есть. Фигурный. Красиво, между прочим!
  -- Ура мне, я красивый!
  -- Не зазнавайся!
  -- Да, да, я такой, я кра-си-вый. Хоть кто-то это заметил!
  -- Можно подумать, твой Шурик тебе об этом не говорит по двадцать раз на день!
  -- Нет, не говорит. Он говорит, что я мелкий, тощий и костлявый...
  -- Он так шутит.
  -- Наверное...
  -- Денис, а, Денис, признавайся, ты в спортзал ходишь?
  -- Три раза в неделю. И в бассейн хожу.
  -- М-да, мне бы тоже не помешало, но для этого я слишком ленивая.
  -- И я ленивый.
  -- Но ведь ходишь же!
  -- Необходимо быть в форме.
  -- Да что ты, правда?
  -- Солярии, массажи, маникюр, педикюр, модная стрижка, стильные шмотки... я делаю это вовсе не из-за того, что мне нечем больше заняться. Не спорю, мне это нравится, но основная причина не в этом.
  -- А в чем же?
  -- Я хочу нравиться Шурику.
   Алина расхохоталась.
  -- Ты действительно, как девчонка!
  -- Возможно. Только вот, если я не буду следить за собой от и до, соответствовать, привлекать, я ему буду нафиг не нужен, - устало сказал Денис. Почему всякий раз, когда он говорит о своем ненаглядном Шурике, его голос становится таким вымученным? И эта усталость, прорастающая их нежности.... Ни к торту, ни к пирожному он вообще не прикоснулся.
  -- Ты себя недооцениваешь.
  -- Я реально оцениваю ситуацию, очень хорошо знаю свое место и ужасно боюсь потерять Шурика. Веришь, для себя самого мне хватает этой футболки и кроссовок, но не для него. Для него я из кожи вот лезу и все равно ничего, кроме упреков, не заслуживаю, - Денис умолк и взгляд его блуждал как-то бесцельно, словно ища и не находя ответа.
  -- А вообще знаешь что? - сказал он, неожиданно оживившись.
  -- Что?
  -- Это я сгущаю краски, а на самом деле я страшный выпендрежник и позер.
  -- Денис, что произошло?
  -- С чего ты взяла?
  -- Ты говоришь странные вещи. Ты чем-то расстроен?
  -- Не бери в голову.
  -- Денис...
   Он посмотрел на нее.
  -- Он относится к тебе, как к своей собственности.
  -- Я и есть его собственность, - сказал Денис, и не было и намека на шутку в его словах. - Что я без него? Ноль без палочки. Без него я не выживу, понимаешь?
  -- Ты не прав. Он вдалбливает в тебя все эти комплексы специально. Заставляет поверить, что ты ни на что не годишься, и что если он тебя содержит, значит он - все, а ты - ничего...
  -- Алина, не говори так о нем. Я люблю этого человека. Деньги тут ни при чем. Для меня на нем свет клином сошелся. И я смотрю на себя в зеркало и начинаю себя ненавидеть. Мы познакомились, когда я был совсем мальчишкой, и все было прекрасно. А теперь мое тело меня предает, оно становится другим, я взрослею... и боюсь, что однажды он меня больше не захочет, но предотвратить это я не смогу!
  -- Денис, ты хоть понимаешь, какой бред ты несешь? Это же идиотизм! Если твоего Шурика волнует только малолетнее мясо, он болен. Причем серьезно.
  -- Алина, не смей так о нем говорить!
  -- Я...
  -- Не смей так о нем говорить. Ты делаешь мне больно!
  -- А он, значит, не делает? Или ему можно все?
  -- Ему можно все. Ты не знаешь, как много он для меня сделал, и я, не задумываясь, отдам за него все на свете, вплоть до жизни, если он от меня этого потребует....
  -- Бред, бред и еще раз бред! Ты молод и поэтому так рассуждаешь. Тебе нужно вернуться к родителям и...
  -- Да они знать меня не хотят! Для них я умер!
  -- Не мели ерунды! Ну, допустим, я бы твой выбор тоже не одобрила, но это еще ничего не означает. Попытайся наладить отношения еще раз.
  -- Думаешь, я не пытался? И не раз. Бесполезно. Меня вычеркнули из списков живых, да и по мертвому не сильно горюют.
   Воцарилось молчание. Объемное и тяжелое. Мой маленький загнанный зверек. Не слишком ли много на тебя свалили? Устал от сражений? От того, что тебя раз за разом опустошают, а у тебя хватает любви это прощать? Нельзя любить хищников.
  -- Денис, а почему ты здесь? Как Шурик тебя сюда отпустил, на ночь глядя? - спохватилась Алина. Что-то тут не так.
  -- Он уехал. А мне нужно было с кем-то поговорить. Просто поговорить. Потому что я себя чувствую загнанным в клетку.
  -- Что он сказал тебе перед отъездом? - спросила она.
  -- Да так, немножко повздорили, - сухо ответил он.
  -- Немножко?
   Денис тяжело вздохнул, он все же решил ей все рассказать. Алина почти физически ощущала, как тяжело дается ему каждое слово, будто бы он борется со своими мыслями, как порою сражаются с боязнью темноты.
  -- Я не знаю, как поступать.... И что самое интересное, он придрался ко мне ни с того, ни с сего сегодня утром... мне позвонил одногруппник и попросил, чтобы я спустился на Саксаганского, он подъедет забрать конспект. Ну я и беру этот конспект, одеваю пальто... вот тут-то и началось! Почему я надеваю это пальто? К какому такому одногруппнику я собрался? На кого это я, блядь последняя, глаз положил?
  -- Денис...
  -- Алина, пальто, как пальто. Я уже месяц его ношу. Надел я его лишь потому. Что оно под рукой висело. Я не собирался ни перед кем красоваться.... Я позвонил одногрупнику и сказал, что у меня нет никакого конспекта. Только тогда Шурик успокоился.
  -- Денис.... И часто такое случается?
  -- Бывает.
  -- Из-за твоей одежды?
  -- Разве в одежде дело?
  -- Нет, не в одежде...
   Вспышка твоего желания, зажженного ревностью, полоснула по живому. Щелкнула кнутом. Ты этого не ожидала?
   А вспышка этой зарницы слилась с отблеском желания еще более острого и болезненного, любящего и любующегося своей сокровенной наградой. Вмиг ты поняла, увидела, как сила разбивалась о уязвимость, увлекая ее за собой в бездны неистового голода. Каким-то образом Алина точно знала, как все было. Только сердце умеет так знать.
   Насыщение бьет волнами. Руки держат крепко. Все равно не достаточно. Не отдам. Мой. Только мой. Сдавленные всхлипы на грани. Твой, конечно же, твой.
   Утомленный любовью, умиротворенный он уснул. Выпил до дна, взамен оставив усталость. Ты наслаждаешься ею, стоя под душем. Крупные капли жемчужинами скатываются по плечам и спине, стекают ручейками по бедрам. Нежные. Тело твое почти не чувствует их ласки, гудит, наливается тяжестью. Возможно, завтра она уступит место боли, но сейчас даже сон над тобой не властен. Время замирает. Сейчас ты счастлив. С тобой всегда так: когда особенно хорошо, тебя охватывает меланхолия. Странное ощущение светлой грусти. Хотя, по сути, не такое уж странное, ты ведь понимаешь, что.... Не сейчас. Стараешься ни о чем не думать.
   Совсем пластилиновый после жарких струй, ты опускаешься в кресло и наблюдаешь энергичную суету своей проснувшейся любви. Двухминутный душ отпускает его, посвежевшего, словно июньская листва после ливня, в отутюженные объятья белоснежной рубашки. Ты завязываешь ему галстук и желаешь удачной поездки. Он сочно целует тебя и треплет волосы. Он доволен. Знаешь, он ведь любит тебя, своего милого мальчика. Знаешь, конечно же, знаешь. Обида лишь царапнула сердечко. Чуть-чуть. Пустяшно.
  -- Пошли пройдемся, что ли? - Алине не выносимо сидеть вот так рядом с ним и понимать все то, что никто никому не собирался говорить и что никто ни у кого не собирался спрашивать. Тебе неловко. О чем думает он сейчас? Похоже, твои слова спугнули птиц его печали, и они улетели, оставив после себя качающуюся ветку
   "Он видит во мне друга", - доходит до Алины. И она цепляется за это, как утопающий цепляется как за спасательный круг. Вот способ, как быть к нему ближе, причина, по которой она его может видеть. Ты всегда была терпеливой, да, Алина? И никогда не была глупой.
   Они гуляют по Большой Житомирской в сторону Михайловской площади, огибая несуразного постмодернического монстра, которого Денис окрестил атмосферным зданием, и переулочками выходят на Ярославов Вал. Мимо Золотых Ворот до оперного.
  -- Ты домой не спешишь?
  -- Нет. Завтра суббота.
  -- А что если я позову тебя к себе, покажу свои места обитания?
  -- А что если я соглашусь?
  -- Будет здорово.
   Мимо университета Шевченко, вниз по Тарасовской и вновь в переулочек. Больше всего на свете Алине хотелось взять его за руку.
   Новая элитная высотка стоит среди пятиэтажных мелкобуржуазных домиков конца девятнадцатого века, охраняемая строгой хмурой сталинкой, словно неприветливым милиционером, вынужденным сопровождать высокого иностранного гостя дворянских эмигрантских корней и капиталистического воспитания.
   Мраморная лестница, зеркальный лифт. Они поднимаются на самый верх.
  -- Итак, добро пожаловать! - говорит Денис, щелкая замком входной двери.
   Они заходят в прихожую, затем в гостиную. Невесомая стеклянная лестница спиралью закручивается вверх, намекая о наличии второго этажа. Какая огромная квартира! Громадная! Трехэтажный пентхауз в самом центре столицы, из окон которого киев виден, как на ладони. Стильно. Кремово-бежевый, белый, шоколадный. Изысканный минимализм. Алина не разбирается в живописи, но панно на стенах - явно произведения искусства. Не скромно, но со вкусом. Такие интерьеры она видела в глянцевых журналах про дизайн и сквозь витрины фешенебельных мебельных салонов. Но слабо себе представляла, что в Украине люди действительно живут в такой законченной, продуманной до мелочей роскоши. Она даже задумываться не хочет, сколько все это может стоить.
   Описав круг, ее взгляд вернулся в исходную точку. Денис. Дробненький, выхоленный, изящный мальчик. Такое впечатление, будто бы он создан для этого интерьера. Он. Для этого интерьера. Алине вдруг показалось, что сердце у нее зашлось от холода. Правда, не так сильно, как это иногда бывает, просто в груди стало холодно, будто сердце сжала бесплотная рука. Это продолжалось лишь миг, но ощущение холода не проходило. Холод остался и отпускал очень медленно.
   Это не правда, сказала она себе. Алина, ты сама-то хоть в это веришь?
   Зависть и какая-то непонятная потаенная злоба шевельнулись в глубинах ее сознания. Словно алчный дракон выпустил струю клубящегося дыма, шевельнувшись во сне, и одно это движение заставило ее возненавидеть владельца всей этой роскоши. Ненавидеть и желать обладания его богатством. Алина захотела обладать всем этим. Обладать и ревностно охранять свои сокровища от чужих посягательств так чутко и самозабвенно, как это делал истинный владелец квартиры и улыбки Дениса.
   Денис улыбается и рассказывает Алине нечто занимательное и пустяшное про любимые сорта чая. Он совсем уже оправился от сердечной боли и забыл его обиды. Его обиды. Ты бы не поступала так с Денисом. Наверняка нет или возможно да? Что скажешь, Алина?
   Она принимает из его рук чашку вкусного чая, и, постепенно согревшийся теплом, дракон засыпает крепко-накрепко так глубоко в ней, что и сама она вряд ли подозревает о таких глубинах собственного Я.
   Ей становится хорошо. Спокойно и уютно. Алина позволяет своему воображению поиграть в исполнение желаний, и ей нравится представлять себе, что этот миг покоя будет длиться вечно. Может быть даже дольше, чем просто вечно.
  -- Не знаю, что на меня нашло. Может быть, это случилось, потому что я вообразила себя героиней фентезюшных книжек, но у меня такое чувство, будто бы все вокруг преисполнено и чувственности той эпохи, которую нам не довелось узнать, - говорила Алина невпопад. - А может быть во всем виновата осень, я ощущаю ее очень сильно. Осенью, особенно по вечерам, все становится каким-то недействительным и обыденно-волшебным. И человек хочет.... Да, чего же он хочет?
  -- Любви, - сказал Денис, взглянув на нее.
   Она сидела за столом немного растерянная, полная нежности и легкой жалости к себе, не зная, как справится с этими чувствами.
  -- Да, любви, которая останется.
   Он кивнул.
  -- Любви у горящего камина, при свете лампы, под вой ночного ветра и шелест опадающих листьев, любви, при которой, ты уверенна, тебе не грозят никакие потери.
   Они говорили о любви. Абстрактно, так как сами абстрагировались от своих сущностей. О любви, как таковой, о любви в ее Абсолюте. И то был разговор не мужчины и женщины. А просто людей. Глаза их испускали слова, и эти слова можно было видеть и прочитать, как будто своими взглядами они писали их в воздухе. Так разговаривали их души.
  -- знаешь ли ты, какая разница между сердцем и душой? Когда мы обратим наш внутренний взгляд на свое сердце, мы увидим его таким, какое оно в данный момент. Когда же посмотрим в нашу душу, она окажется не такой, какая она сейчас, а такой, какая она была много тысяч лет назад, потому что именно столько нужно нашему взгляду, чтобы добраться до души и рассмотреть ее, - другими словами, столько времени требуется для того, чтобы свет души достиг нашего внутреннего взора и осветил его. Иногда, таким образом, мы видим душу, которой давно нет. Бывает, люди так и живут без души, даже заглянув в себя, - Денис замолчал на миг, и выражение его лица стало странно зыбким, будто бы он вспомнил, как однажды проснулся не в своей постели, а в чьей-то чужой души.
  -- Во имя чего ты живешь? - спросил он наконец.
   Алина взглянула на него как спросонья. Казалось, соль уже ушла с разъедающего сознание потока мыслей , но раны оказались свежи.
  -- Разве человек это знает? Разве ты знаешь? - она совсем не так хотела сказать, и все же ее слова прозвучали воинственно. Ей не к чему оправдываться, а она это делает. Алине стало неприятно, вплоть до раздражения.
  -- Мне и не надо знать. Я живу отраженным светом. Ты - другое дело.
  -- Да? Отраженным светом? Объясни.
  -- Вот ты сейчас на меня смотришь, и другие так же. И видят за мною, как за стеклом, Шурика. Зрелого, умного, опытного, притягательного. Разного. Просто они все слепые. Они думают, что это могу быть я: и стекло и за стеклом. А все мое - это блик на стекле. От того и нравлюсь, ведь до стекла дотянуться легче, чем до того. Что за стеклом.
   У Алины перед глазами появилось все то же. Откуда игла? Откуда паутина?
   Тянутся нити меж телами. Из двоих одного делают. Тело вжимается в тело. Раз за разом - прибоем об скалы. Каждое прикосновение обтесывает Дениса под Александра.
   Где один? Где второй?
   Они - единое начало. Словно некто сам себя любит. Одно наслаждается, другое дает наслаждение. Волной об скалы. Не едино. Боль.
   А на волнах блики.
   Не верно. Неправда. Не так. Не прав. Как Алине захотелось сказать то самое нужное слово, чтоб убедить его в этом. Но у нее такого слова не нашлось и поэтому Алина говорила много полупрозрачных слов, которыми никак не удавалось написать картину такого важного смысла. Если бы она умела, то она бы сказала Денису о том, что он был совсем еще ребенком с худыми плечиками и старой-престарой душой. Душой. Которая насильно была вынуждена привыкать к этому телу, как к новому, не вполне взрослому богу, который и сам еще не понимает языка молитв, к нему обращенных. Богу, который еще только должен учится говорить.
   Алина старалась объяснить это Денису, но слова ее звучали смутно и неубедительно, от чего Денис все больше захлопывался. От ее попыток он становился не только измученным своей ослепляющей болезнью, но и ее паническими попытками его излечить.
   Алина положила локоть на стол, опустив лицо на ладонь руки, а другая ее рука неосознанным движением брала какую-нибудь прядь волос и вытягивала их, наподобие плойки-утюжка. Слова вязли в воцарившейся тишине. Обычно с легкостью обходящий такие ситуации, Денис молчал. Алину тяготило это его вдумчивое молчание, она хотела было попытаться задать новую тему разговору. Какой-то пустяк, главное, чтоб не молчать, но, благоразумно решив, что не стоит, взяла чашку чаю и поднесла ее к губам.
   Почему ей так трудно с ним быть привычной себе Алиной? Успешной, уверенной, может быть даже с приставкой "само", бизнес-вумен, которая за словом в карман не полезет? Почему Денис так просто, одним своим существованием переворачивает все ее представление о мире людей с ног на голову? Его мировоззрение кажется ей необычным, потому что он гомосексуалист? Ничего подобного. Да, он повернут на этом своем Шурике со всеми вытекающими отсюда последствиями, и ничего, кроме него не замечает. Вот именно. Ничего. Ни мужчин, ни женщин он не рассматривает с точки зрения привлекательности. В этом плане он вообще никем не интересуется. Как Денис сам выразился однажды, - он мальчик одноразового использования. Тогда Алина, конечно же, посмеялась над этим заявлением. Только вот это действительно правда. В мире, который напрочь забыл о таком старомодном понятии, как верность, Денис был редчайшим видом двуногих - он был однолюбом.
   В Денисе было еще и немало других качеств, которые приближали его к тому вымечтанному полу мифическому образу Мужчины Мечты намного ближе, чем все вместе взятые особи, что встречались в жизни Алины. Он был утончен, но лишен кичливости. Он был умен, но не напыщен, он был обаятелен и прост, он... как никто другой не вязался с этим образом. Во всем он именно такой и при этом совсем, абсолютно не такой персонаж, который обитает в сознании каждой женщины.
   Он поступал, он жил так, что не вписывался в рамки стереотипов. В нем было слишком много "слишком". Слишком красив, слишком образован, слишком обходителен, слишком мудр... а его слова! Когда он начинал рассуждать о чем-то, то поизносил всегда нечто другое, совсем не то, что от него, от такого мальчика, как он, можно было ожидать. Он говорил всегда совсем другие слова. И от его слов начинало казаться, что не слова неправильны, а все, что творится вокруг, неправильно, неестественно.
   И опять он сказал что-то совсем не то:
  -- Если бы не было того вечера, если бы я не попал в больницу тогда, из меня бы получился, наверное, совсем другой человек.
  -- Ты думаешь? - задала Алина совершенно идиотский вопрос.
  -- Скорее всего, - ответил Денис, и по его голосу ей не удалось определить, что он чувствует.
   Денис устало положил голову на руку, лежащую на столе, а другой начал вертеть сахарницу.
  -- Я бы так же тусовался с друзьями по дискотекам, отлынивал от учебы... не знаю! - с внезапной ожесточенностью сказал он. - Не знаю, - повторил совсем ровным голосом. - Я не представляю себе другой жизни. Вообще-то я считаю, что у меня довольно хорошо развита фантазия, но все же иной жизни представить себе не могу. Скажу тебе даже больше: если бы мне предложили сейчас все переиграть, я бы согласился все заново пережить, лишь бы не терять Шурика. Мне говорят, что на нем свет клином не сошелся. Для меня - сошелся. Что в этом такого ужасного? - Денис откинулся на спинку стула, спрятав лицо в ладони. - Прости, сорвался.
  -- Денис, - осторожно сказала Алина. - Я никогда не встречала никого, кто так сильно кого-нибудь любил, но мне кажется, что тебе так сложно... ну, я хочу сказать, ты чувствуешь, что что-то не так потому, что ты любишь не женщину, а мужчину, и...
  -- Такая любовь противоестественна, ты это хочешь сказать?
  -- Ну, в общем-то, - да.
  -- Знаешь, честно, я думал об этом. Много думал. Ответь мне, что противоестественного в том, что я люблю кого-то, мужчину, больше самого себя? И быть рядом с ним для меня - счастье, а каждый сантиметр, разделяющий наши тела - пропасть, что я умру за него... неужели за это меня стоит судить? За что? За любовь? За это, таких, как я, проклинают всеми конфессиями всех лживых религий, осуждает общественное мнение, а слово, обозначающее такую любовь - мат? Да? За это? За то, что я люблю мужчину?
  -- А секс?
  -- Что секс?
  -- Ты же сам говорил, как тебе бывает больно, когда он входит в тебя! Почти всегда больно!
  -- Так происходит потому, что у меня там шов на шве.
  -- Но он ведь об этом знает, не так ли? И это его ни чуточки не останавливает! Ты считаешь, это нормальная любовь, ни разу не противоестественная?
  -- Алина! - рвано вскрикнул Денис.
   А она еще много хотела сказать Денису о его ненаглядном Шурике, но не смогла. Ей хотелось открыть ему глаза, достучаться, докричаться до него, объяснить, что же он с собой делает, но поняла - не стоит. Денис и сам это прекрасно знает.
   Противоестественной была вовсе не безмерная любовь к мужчине, а безмерная любовь Дениса к Шурику. Слепая, безграничная любовь, давно шагнувшая за грань самоотречения.
   Алина беспомощно сжимала в руках пустую чашку, Денис больше не сидел за столом, он стоял к ней спиной, опираясь на оконный проем, смотрел сквозь стекло в никуда. На фоне темного окна его дробное тело казалось совсем невесомым. Лопатки торчали из-под футболки как-то совсем по-птичьи. Его отражение в стекле накладывалось на очертания колышущихся ветвей деревьев за окном отчего его фигура казалась еще более зыбкой. И была в этом всем какая-то жуткая чувственность.
   Алина не могла не любоваться им, и сердце ее разрывалось от нежности и боли. Ей казалось, что она ждала встречи с этим мальчиком очень-очень давно - всегда, затем, чтобы наконец узнать, что значит любить по-настоящему.
   И вот он перед ней, человек со содранной с сердца кожей, такой легкоранимый. Он остро чувствует все, что его окружает, лучше и быстрее других видит конфликты, достоверно отражает действительность, ничего не приукрашивая и не затуманивая. Ребенок, по сути, постигший значимость самых простых вещей. Таких, как дом, усталость, любовь и личное достоинство.
   Восхитительное в нем - полная и спокойная гордость, молчаливая, которая ни разу не сжалась, и, разогнувшись пружиной, ответила бы ударом. Когда его теснят - он поступится, когда нагло смотрят - отводит взгляд, не поддаваясь на провокацию. Он никогда не поспорит "кому уступить место", "кто первый в очереди" - всегда первый уступая каждому, до зова, до спора. Но вот прелесть: когда он отступал - всегда был царем, а кто "первый в очереди" - был и казался себе в этот миг "так себе". Кто учил? Врожденное.
   Она знала, о чем он думал.
   Все о той же любви, от которой меркнет мир, от которой не знаешь, на каком ты свете - на этом или на том! Просто смотреть на волосы оттенка пепла, на правильный профиль, на чуть ироничные губы, и ничего больше не нужно! И сдерживать себя, чтоб не кинуться на него , не ласкать те волосы, не вдыхать до умопомрачения его сумасшедший запах - всемогущий Господи, помилуй грешного: является ли грехом эта любовь, когда чувствуешь - это жизнь, жизнь, и, кроме этого, нет слов. Точнее есть бессчетное множество простых, будничных: я буду поздно, но все хорошо. "До свидания" говорится с особенными интонациями, с особенными жестами, за которые можно отдать все: и земные блага, и то, что не измерить земными мерками. А его улыбка, от которой на всей планете становится теплее. Потому что не важно, что в этом мире ты - всего лишь человек, потому что для кого-то ты - целый мир. И та невероятная адская боль, когда он думает, что так улыбаются не только ему.
   У него ведь великая жизнь, у того мужчины, что он любит. Знает, что не следует вмешиваться в нее. Просто изредка иметь возможность идти рядом с ним и болтать про пустое и незначительное, а прохожие на улицах не замечают блеск их глаз. Впрочем, прохожим нет никакого дела до них. Не нужно умолять, не нужно выпрашивать его внимания. Только молится, молится за него и за них вместе. И тогда обязательно придет награда. Мужчина расскажет своему мальчику про все свои жизненные пути. Он будет рассказывать так невероятно, что мальчик сможет увидеть каждого, о ком идет речь, он опишет каждую свою мысль, каждое событие своей жизни. И мальчик поймет и то, что он сказал, и то, что не сказал. Не сказал не потому, что умолчал, а потому что сам о себе этого не осознал. А мальчик осознает, ведь так, Денис? Потому что никого в мире ты так не любил. И не полюбишь.
   Это был осколок чужой странной жизни, что происходила где-то далеко, недостижимо для Алининого воображения, чтобы одним хмурым ялтинским утром вплестись в ее жизнь, и привести сегодняшним киевским вечером в роскошный пентхауз элитной новостройки. Так вот как, оказывается, пить чай с падшими ангелами на поднебесной кухне, - мелькнула в ее сознании странная мысль. Удивила? Расстроила?
   Алина таяла, будучи закована в лед своего смятенья, как в нежнейший шелк южного ветра, в кольчугу северной бури.... Любовь опять коснулась ее, слегка оцарапав сердце неземной бархатистостью кожи.
   Алина была бессильна, не знала, что делать. А знал ли он, Денис, что любовь сейчас разговаривает с ней его глазами? Самим отражением взгляда на холодном темном стекле?
   Все ее уловки бессильны. Все знания обратились в прах. Она молчала. Ей казалось, что она наглоталась пасмурного неба, ей было не по себе. Но для любви это не имело никакого значения.
   Денис повернулся к Алине лицом. Оперся на подоконник, скрестив на груди руки.
  -- Для меня всегда непривычно видеть, как пустеют улицы ночью. Жизнь кипит только возле ночных очагов света - пульсирующих вывесок клубов или баров. В каком-то смысле люди действительно похожи на ночных мотыльков. Их тоже тянет на пламя.
   Смутная улыбка - отголосок мыслей. Но мрака ночи больше не было в нем, лишь едва уловимая тоска мельчайшими пылинками оседала на пространство пола между ними. На стол, чайные приборы, Алинину одежду. Пудрой ложилась на ее сердце, скрывая под собой обнажившиеся шрамы разочарований, мелких и не очень; все казалось незаметным под обычной пылью будней.
   Это произошло с ними за каких-то несколько секунд и вряд ли осталось осознанным в полной мере. Прочувствованным - да, но не осознанным: Денис не успел заметить всего, что промелькнуло в глазах Алины, она опустила ресницы за миг до того, как встретились их взгляды. Не следует ему догадываться о ее чувствах. Это ее способ быть к нему ближе.
  -- Ты еще не передумала взглянуть на мои картинки? - спросил Денис таким привычным, мягким голосом.
  -- Нисколечко, - в тон ему ответила она. - Более того, я требую немедленной сатисфакции!
  -- Ого! Я и не знал, что так это сейчас называется, - смеясь и подшучивая друг над другом, они поднялись на второй этаж квартиры в мастерскую Дениса.
   По пути Денис показывал ей что и где. Входная дверь разделяла первый этаж на два крыла. Кухня, из которой они вышли, находилась почти в конце левого. В самом торце - ванная комната. Именно комната, просторная и с окнами, не имеющая ничего общего с жалкими чуланчиками привычных Алине санузлов. За кухней спортзал, забитый всевозможными тренажерами, такой же светлый и просторный, как стадион в погожий день. Гостиная была больше Алининой квартиры. В ней был камин, несколько групп мягкой мебели, фортепиано, растения в напольных кадушках, картины по полстены, Алина заметила даже перу скульптур. Стеклянная лестница вела на второй этаж.
  -- Там, - Денис махнул в сторону правого крыла, - наша спальня. Гардеробная и кабинет Шурика.
   Второй этаж имел более низкие потолки. Более низкие? Такие же потолки у Алининой квартиры! Стандартные два двадцать. По обе стороны лестницы были двери. С левой стороны две и две с правой.
  -- Здесь, - Денис поочередно показал на двери, что справа, - комната для гостей и помещение неясного назначения, которое я приспособил под свой кабинет. А с этой стороны, - он показал на лево, - ванная и - та-дааа, моя мастерская! Конечно, мастерская, это сильно сказано, но мне очень так нравится ее называть, - он широко улыбался, как ребенок перед дверями своей детской.
  -- Итак, прошу, - Денис театрально поклонился, пропуская Алину вперед.
   Мастерская оказалась именно мастерской. Причем талантливого и постоянно работающего художника. Краски, банки с кистями и карандашами, рулоны холста, доски фанеры, маленький диванчик, вокруг которого и на котором было полным полно папок с зарисовками, альбомов, книг, журналов. Ими были завалены стулья и стол. Окно на всю стену, деревянная лестница, ведущая в зимний сад на третьем этаже. На ступенях ее тоже были папки с рисунками. Было несколько мольбертов, и, конечно же, законченные, либо на разных стадиях прорисовки полотна, словно зеркала, или даже порталы в тот особенный мир, где жили мудрые маги, могучие драконы, а иные люди рождались подобными богам. То был мир фантазии и сказки, в котором Денису было намного уютнее, чем в том, другом мире, который начинается за порогом его мастерской.
   Вот волшебник отчего-то медлит, держа на кончике пальцев зарождающийся ураган, вот битва созданий, прекрасных даже в агонии, вот парящий в рассветных лучах грифон... и он, его любовь, его бог, царил в этом нарисованном мире так же полнокровно как и реальной жизни: Александр пропитал собой все существо Дениса, всю его душу.
   Полотно, мимо которого нельзя пройти мимо. Среди многих других, стоящих рядом, это выстраданное совершенство говорило без слов. Александр, как на троне, восседающий в ало-багряных закатных облаках. Демон в поднебесье. Обнаженный и убийственно прекрасный. По-господски вальяжный, сытый хищник, смотрящий прямо перед собой, и эти глаза, которые словно два омута - действительно глаза Александра. Они карие, но всегда кажутся черными, как будто в них нет ничего, кроме зрачка. Даже когда он чего-то не одобряет, он не прищуривается, не отводит взгляда, его глаза просто теряют свой блеск, они становятся тусклыми, матовыми и ты больше не видишь в них свое. Как будто тебя вообще не существует.
   Алина хотела что-то сказать Денису о его картине, но любые слова казались ей огрызками всех яблок грехопадения, какие только произрастали на этом беспощадном свете.
  -- Картина называется "Равнодушный", - Денис проследил за ее взглядом. Голос его прозвучал неожиданно глухо.
  -- "Равнодушный"? По- моему он какой угодно, только, не равнодушный, -Алина кивнула в сторону портрета.
  -- Для него он сам - целая вселенная, иных для него не существует, к ним он равнодушен.
  -- Это правда? - спросила она. Ее смутные догадки начинали прорастать и ветвится, тут же иссыхая на корню.
  -- Это всего лишь картина, - отрезал Денис.
  -- Покажи мне все, абсолютно все, до последнего рисунка, - попросила она. - Если можно, конечно.
  -- Можно, - кивнул он.
   И они присели на диван, с каждым рисунком погружаясь, все глубже и глубже во внутренний мир Дениса. Он сопровождал почти каждый из них комментарием или рассказом, он так увлек Алину, что она даже не отдавала себе отчет в том, что ведет себя, как маленькая девчонка перед красочной книжкой. Время текло мерной рекой, рисунок за рисунком, история за историей.
  -- Уже начало третьего, ты клюешь носом, - заметил Денис.
  -- Вовсе нет, - запротестовала Алина. Ей хотелось, чтобы эти мгновенья были всегда. Без прошлого и без будущего.
  -- Вовсе да. Ты почти заснула. Пошли, - сказал он, поднимаясь. - В твоем распоряжении комната для гостей. Я дам тебе халат и полотенце. А рассматривать картинки мы продолжим утром.
   Спускаясь за ним по ступенькам, она поняла, что действительно ужасно хочет спать.
  -- А ты спать не хочешь? - спросила она у него.
  -- Да нет вроде. Я вообще мало сплю. Но сейчас я намерен последовать твоему примеру - лягу спать.
   Уже в кровати, Алина словила себя на мысли, что так хорошо ей было только в детстве, и заснула с улыбкой на губах.
  
   Алина подскочила, как ужаленная, спросонья не понимая, что происходит. Бледный предрассветный свет покрывал все вокруг вязким свинцом. Что это за звук? Крик? Крик! Это кричит Денис! Она распахнула дверь и побежала вниз, к нему. Она застыла в дверном проеме, как раз в тот момент, когда он рывком сел в постели. Его грудь судорожно опускалась и понималась, он был в ознобе, в глазах бился ужас.
  -- Кошмар... я... это сон... кошмар, - хрипло шептал он, возвращаясь в этот мир, а она обнимала его, убеждая то ли себя, то ли его:
  -- Да, все хорошо, это просто сон, просто сон...
  -- Да, все уже хорошо, говорил он, переставая дрожать, - это - сон.
   Они смотрели друг на друга, и Алине все еще было страшно.
  -- Что тебе приснилось? - спросила она, беря себя в руки.
  -- Не знаю. Мне часто снятся кошмары, но я не помню, что мне снится. Помню только, что это всегда один и тот же сон, и я просыпаюсь от ужаса и с криком. Но это всего лишь сон.
  -- И... давно тебе такое снится?
  -- Года два, может три. Мне всегда снились странные сны.
  -- А с чего все началось, этот сон?
  -- Не помню. Ни с того, ни с сего, - он выглядел измученным. - Но уже все нормально, спасибо тебе, извини, что разбудил.
  -- Ничего.
   Они немного помолчали. Неловкое молчание.
  -- Я, наверно, пойду.
  -- Да, спасибо.
  -- Спокойной ночи.
  -- Надеюсь. Тебе тоже.
   Когда Алина вышла, Денис тяжело опустился на подушки и свернулся, словно заворачивая себя в свои худенькие плечи. Ему так недоставало Шурика, его сильного горячего тела, его надежных рук, его слов. Он пролежал так до тех пор, пока рассвет не позолотил стены и не коснулся позолотой его век, которые вмиг отяжелели, и Денис провалился в глубокий сон без сновидений.
   Алина в ту ночь, или, скорее рассвет, спала чутким беспокойным сном человека, переполненного впечатлениями дня. Утро было для нее тяжелым, она проснулась опустошенной и уставшей.
   Когда она спустилась вниз, Денис уже накрывал завтрак. О ночных кошмарах никто не произнес ни слова.
  
  
   За столиком в ресторане сидят двое мужчин и ведут светскую беседу. Не смотря на нейтральную тематику и довольно пространные фразы, заметно, что визави знакомы очень давно, он вот, что никак не удается уяснить: какой характер носит эта встреча - деловой или, все же личный?
   Когда Юрий не мог сориентироваться в ситуации, в которой оказался, он старался абстрагироваться и взглянуть на нее непредвзято, как бы со стороны. Четыре часа назад ему позвонил Александр и предложил встретиться. Его голос постоянно заглушали какие-то звуки. Юрий спросил у него, где он сейчас находится:
  -- Я вылетаю в Киев и уже через пару часов буду на месте. Так мы сможем сегодня встретиться?
   Юрий был заинтригован. Он согласился. Предложенное Александром место встречи находилось на Подоле. Так, чтобы Юрию было удобно добираться. Вниманием к комфорту ближнего Александр никогда не грешил. Интерьер ресторана был нескромным, но не лишенным вкуса. Такие нравились Александру. Кухня была изысканной, среднеазийской. Такую предпочитал Юрий. В целом выбор был сделан в обычном стиле Александра, но явно в угоду
   Юрию, что было необычно. Очень даже необычно.
   Когда Юрий переступил порог заведения, Александр уже сидел за столиком. Багаж, сложенный в углу возле него, не оставлял сомнений - он действительно только что из аэропорта.
   Одно неуловимое, текучее движение, и вот он уже стоит, протягивая Юрию руку. Его лицо улыбалось. Он был, как всегда, безупречен, этот человек, который говорил, что не люди зарабатывают деньги, а деньги - людей. Его холодная мужественная красота, отшлифованная временем и благополучием, была манящей и порочной. Но порок был таким элегантным, одетым в видимость респектабельности. Юрий словил себя на мысли, что все еще без ума от всего этого. Что если только Александр поманит, он забудет все свои предубеждения, прости ему жестокость.... Юрий дал себе слово помнить, что перед ним настоящий дипломат и блестящий тактик, что его обходительность - всего лишь бархатный футляр, скрывающий ледяную острую сталь.
   И вот они уже около часа ведут беседу, которую, в некотором приближении можно назвать дружеской. Окончательно запутавшись в предположениях, Юрий наконец сдался. Профессионально выдержав паузу, он спросил:
  -- Саша, я тебя уже не первый год знаю, поэтому в жизни не поверю, что ты с корабля да на бал только ради того. Чтоб осведомится, как я поживаю. Что тебе от меня нужно?
  -- Я хочу. Чтобы Денис стал твоим пациентом.
   Выражение лица Александра не изменилось. Почти. Разве что чуть-чуть прищурились глаза. А вот голос изменился. Пуховое покрывало любезности больше не смягчало его слов, и обнажившийся металлический каркас речи звучал ровно и властно.
  -- Зачем тебе это? - такого поворота событий Юрий не ожидал.
  -- Денис очень плохо спит. Его мучает бессонница. И кошмары.
  -- И это все?
  -- Нет.
   Юрий вопросительно поднял брови, встретив взгляд Александра. Если бы взгляд мог быть медленным, можно было бы сказать, что Александр посмотрел на Юрия очень медленно. Очень.
  -- Он молчит. Всегда. Ты же знаешь, во время близости я могу быть несколько агрессивен, когда увлекаюсь, но Денис никогда не издает и звука, даже когда я вижу, что ему явно больно.
  -- Он получает удовольствие от боли?
  -- Нет.
  -- Ты причинял ему боль намеренно?
  -- Да.
  -- Почему?
  -- Я хотел, чтобы он кричал.
  -- Зачем?
  -- Я хочу, чтобы он был моим. Весь. Я не знаю, что творится у него в голове. Что происходит с ним такое во снах? Что заставляет его кричать? И почему я не могу добиться от него даже стона?
  -- Ты говорил с Денисом о его снах?
  -- Он их не помнит. Просыпается в холодном поту с криком. Но почему, отчего он кричит - не помнит.
  -- Был ли в его жизни какой-то особенно сильный стресс? Серьезное потрясение?
   И Александр рассказал Юрию о Денисе. Основательно и информативно. С каждым его словом внутри Юрия все холодело. Он не мог поверить, что все эти ужасные факты были жизнью Дениса, такого чувствительного и уязвимого, такого хрупкого и ранимого. Юрий не мог не восхищаться тонким расчетом Александра, его хищным умом, его цепкой хваткой. Юрий начинал ненавидеть Александра. И эта ненависть уже не была обидой за прошлое.
  -- Саша, я тебя очень прошу, не калечь психику мальчику, он и так слишком много пережил. Ты ведь наиграешься и бросишь, а у него жизнь поломана.
  -- Я люблю его, - безапиляционный ответ.
  -- На свете полным полно психологов, почему именно я? Почему ты считаешь, что я стану тебе помогать? - Юрий инстинктивно осознавал, что выходит на опасного хитрого хищника с голыми руками и на тонком льду.
  -- Потому что я знаю тебя, потому что ты хочешь помочь Денису. Ты не сможешь отказаться.
  -- Я хочу помочь ему, но не тебе!
   Александр пошел в наступление, ему надоело играть в кошки-мышки. Бил он всегда без замаха, в самое уязвимое место, его безошибочно вело его звериное чутье.
  -- Но ты не сможешь отказаться. Ты ведь хочешь Дениса, да? Ты хочешь моего мальчика, не так ли? Как ты представлял его в своих фантазиях? А? Ты был внимателен к нему, нежен? Ты ведь так восхитительно нежен, правда? Я тебе скажу еще кое-что, мой пассивный друг, - не смотря на всю свою нежность, ты бы хотел его трахнуть. Быть в нем, иметь его. Я угадал? Вижу, что угадал. Юра, надеюсь ты понимаешь, что я в состоянии помочь Денису сам? Но я люблю своего мальчика и хочу быть с ним ласковым. Если ему по какой-то причине тяжело мне открыться, я не стану на него давить. Я лишь хочу знать, что его гложет. Я хочу знать о каждой мысли, что его посещает, о каждом его желании. Юра, ты ведь хочешь помочь Денису? Ведь хочешь? Ты поможешь Денису избавиться от кошмаров, а мне его лучше понять. Ты ведь поможешь сохранить наше счастье и даже не подумаешь становиться между нами, правда? Ты знаешь, что происходит с теми, кто становится у меня на пути? Знаешь? Кроме того, я умею еще и быть благодарным.
  -- К черту твою благодарность! Ты - себялюбивая скотина, ты просто воспользовался его слабостью! Ты всегда всеми пользуешься! - Юрия просто трясло от бешенства. Внутри него все выло. Глухо, безнадежно тоскливо и бессильно злобно. Юрий неожиданно понял, у него возникла поразительная уверенность, что все уже решено. Ради этого мальчика он отдаст все. И Александр понял это раньше его самого. Все же Юрий попытается помочь Денису открыть глаза. Все же у него есть шанс. Александр, сам того не желая, сдал ему на руки козыри, и Юрий не упустит возможности отыграть желанный приз. Он понял, что Александр чувствовал в Денисе силу. Силу человека, лишенного страха. Ровню. В покорности Дениса нету страха. Он просто позволяет ему обладать собой, одаривая щедро, но по собственному желанию. Это добровольное преклонение, дань уважения и привязанности вожаку стаи. Это любовь. Абсолютная власть над Денисом опьянила Александра, стала ядом. Впервые в жизни он испытал это болезненное и опустошающее чувство - страх потерять Дениса. И он жестоко и яростно вгрызался своими отточенными резцами во всех тех, кто мог бы стать между ними, как волк, охраняющий свою добычу. Его липкий панический страх питается этой властью, требуя все новых и новых доказательств превосходства, как новую дозу наркотика, что на время приносит успокоение. Александр не желал признавать этого, и не мог не признавать
   Именно поэтому у Юрия есть шанс, он знает слабое место зверя.
  -- Я помогу Денису, но не тебе! Заруби себе это на носу, и тебе не удастся меня запугать!
  -- Я и не собирался, Юра. Я рад, что мы нашли общий язык. Я устрою вам встречу с Денисом.
  -- Дашь знать. Благодарю за доверие и за приглашение отужинать, - не глядя на купюры, Юрий бросил на стол, все, что выхватил из портмоне, вставая.
  -- Взаимно, Юра, - Александр остался сидеть. - На днях наберу.
   Уже на самом выходе из ресторана, Юрий обернулся: Александр жестом подзывал официанта, игра света создавала впечатление, что контур его тела под кожей очерчен тонким рисунком крови.
  
  
   Александр рвал и метал от бешенства и отчаянья. От того, что Денис лежал ряжом с ним такой нежный, такой спокойный, доверчивый.
   Денис спит, но до этого.... Блеск его зрачков в тенях, что легли под ресницами. Тени, рожденные тьмой бессонных ночей, и свет, что горит в его глазах. Сердце замирает от этой чистоты. А он соглашается на все, чтоб не делить на я и ты. Чтоб прикосновения снова покрыли его тело испариной. Его изнеможение поднимает новую волну желания. Александр притягивает его к себе, он снова в Денисе. Держит его за бедра, правит им. Так властно, ненасытно. Нет плавности. Страсть овладела им в полной мере и он уже не контролирует себя. Резко, почти животно. Денис не выдерживает ритма его движений, но ему этого недостаточно, ему все еще мало. Денис не справляется с темпом, мечется. Его захлестывает безумие его стихии. Милый, что же ты со мной делаешь? - говорят его глаза. Этот немой укор, смешанный с абсурдной преданностью, боль. А потом взгляд делается пустым, отсутствующим и странно высохшим. Александр заключает его в объятья, лишь бы не видеть этих глаз, прижимается щекой к щеке. Он боится пошевельнуться, он чувствует, как Денис проваливается в забытье, как его дыхание выравнивается и милосердный сон поглощает его без всплеска.
   Александр сжимает в руках подушку, пытается зарыться в нее подбородком, носом, лбом, бьется о нее щекой. Чего бы он только не отдал, - голову, десять, двадцать лет жизни, - чтобы хоть раз, один единственный раз услышать от Дениса стон любви! Один только раз! Ради этого он был готов на все. Он почувствовал тошноту, рвотный спазм, только идущий не из горла, а из всего тела. Перевернулся на спину, потом на бок, поджав колени к подбородку, обхватив голову руками, закрыв ладонями лицо, словно хотел скрыть ярость и омерзение ото всех, а поскольку его никто не мог видеть, скрыть от жестокого тупого бога, в которого, он, впрочем, не верил.
   Денис спит. Его плечи цвета топленого молока выскользнули наружу и , как в гнезде, лежат в складках простыни. Руки сложены и подсунуты под подушку, ноги, немного согнутые в коленях, аккуратно сомкнуты. Денис спит правильно, как на рисунке-иллюстрации "Положение во сне". Положение номер один. Обычное.
   Судьбы вытащила из шляпы бумажку с его именем и подула ему знак. Этот знак - Денис. Мальчишка с бездонными глазами и душой, сотканной из небесной лазури. Глупенький наивный мальчишка, не знающий, какая в нем заложена сила. Обладающий воистину безотказным оружием, красотой и глубиной, но не умеющий ими пользоваться. И если когда-нибудь он поймет это, для него перестанут существовать преграды. Любые. И тогда уже Денис не будет ему принадлежать. Он вообще никому не будет принадлежать и мир падет у его ног, очарованный им.
   Денис пошевелился и повернулся на спину. Положение номер два. Детское. Так спят здоровые дети. Положив руки поверх одеяла. Его плечи теперь скрыты простыней. Грациозно лежащие руки с голубыми прожилками под почти прозрачной кожей. На веках перламутровый туман сна. Так спят ангелы.
   Александр вновь спокоен. Он спокоен всегда, когда ощущает близость Дениса. Когда видит перед собой подтверждение его любви, подтверждение тому, что он полностью и безраздельно принадлежит ему телом и душой. В жизни Александра это единственное, что имеет ценность. Единственное, что стоит защищать и за что стоит бороться. Остальное - мелочи. Одна мысль о том, что он может потерять Дениса, что кто-то может отнять его, приводит в ярость. И в ярости этой страх и отчаянье. Александр не может допустить такой потери. Никогда. Ни за что в жизни.
   Денис повернулся на другой бок. Руки перебросил на подушку. Положение номер три. Расслабленное. Прямые светлые волосы мягко лежат на щеке. Кожа светится внутренним светом. Денис - это наполовину размотанный клубок драгоценных золотых шелковых нитей, нежно опутавших Александра.
   Свою жизнь Александр прожил серьезно, словно зная, что у него в ней есть своя заранее заданная роль. А в сущности все складывалось из отдельных случайностей и случаев, которые он после цементировал смыслом, выстраивая более или менее складную биографию. Упорно шел к цели, брал, что хотел, и снова чувствовал, как нечто толкает его дальше. Искать самого себя. И себя он нашел в Денисе. Он совершенно ясно понимает, что без Дениса не будет счастлив. Денис отличается от всех остальных, кого он знал в своей жизни, как полевой цветок отличается от оранжерейных. В Денисе есть какая-то особенная чистота, которой лишен он сам, как лишены и те, другие. Впитывая в себя эту чистоту, он сам становился чище. И уже не может оставаться грязным. Денис для него источник, в котором он смывает с себя каждодневный налет пыли. Всегда чистый теплый источник. Всегда доступный, всегда под рукой. Как водопровод и система отопления в его квартире. Ставший привычным, а от этого еще более незаменимым. Шикарное приложение к комфортабельному быту.
   Александр наклонился, осторожно поднял простынь и начал ласково целовать шею Дениса. Касаться языком выемки между ключицами. Чувствовал, как подымается и опускается его грудь. Денис во сне развернул колени. Положение номер четыре. Раскованное. Александр, целуя спящего Дениса почувствовал, что желает его страстно, как забвенья. Его - послушного мальчика с лицом то ли ангела, то ли дьявола, что в сущности одно и то же.
   Александр целовал его все более страстно. Денис, наслаждаясь во сне, повторял его имя. Шепотом. И то, что Денис отзывался голосом на его страсть, придавало большей силы порыву. Отзывчивый, чуткий Денис, дающий ему сладостную нежность, никогда ни стоном, ни словом не проявивший свои чувства. Александр не мог молчать. Слова слетали сами собой, покрывали пики его блаженства. Он их не контролировал. Это как лава во время извержения. Денис же в такие минуты закрывал глаза и крепко-накрепко прижимался щекой к его телу, вкладывая весь жар фраз Александра в прикосновение.
   Шепот Дениса завел его настолько, что он забыл обо всем. Осталось лишь желание. Он неистово обладал Денисом и целовал его с такой страстью, будто бы хотел растворить его в поцелуях. Денис шептал его имя и расползался по швам. "Повтори, повтори еще раз", - хрипло твердил Александр, уже не замечая, что глаза Дениса широко раскрыты и он изо всех сил сжимает зубы, чтобы не закричать.
  
  
   Юрий задыхался. Тупым раскаленным гвоздем жгло под ребрами, рвалось из груди сердце.
   За что?
   Кто-то обнял его сзади. Алина.
  -- Где он? - тяжело дыша, Юрий вырвался из объятий.
   Вместо ответа она затрясла головой, - то ли не расслышала вопроса, то ли собираясь расплакаться.
  -- Я позвонила тебе сразу же, как узнала.
  -- Где Денис? - закричал он так, что проходящая рядом женщина отшатнулась в испуге.
  -- Он на третьем этаже, восьмая палата, - ответила они и слезы все же нашли выход. - У него Александр.
   Юрий притянул к себе всхлипывающую Алину, покровительственно, по-отцовски обняв ее.
  -- С ним все будет хорошо, - сказал он, не зная для кого, для Алины, или, может быть, для себя.
   Алина условилась встретиться с Денисом через несколько Дней после той ночи, когда она взглянула на его жизнь изнутри. Они планировали сходить на выставку именитого питерского скульптора. Точнее, пойти туда хотел Денис, а Алины бы пошла куда угодно, лишь бы с ним.
   Но в вестибюле Дениса нет. В залах - тоже. Алина набирает его номер и слышит голос Александра. Странный голос. Бесцветный.
  -- Дениса забрала скорая. Он в больнице.
   Шок:
  -- Где?
  -- На Подвысоцкого.
  -- Что с ним? - кричит она в трубку, но связь уже прервалась.
   Алину охватывает паника. Она звонит Юрию. Он, ее друг, ее странный конкурент, такой же безответно влюбленный. Мы ищем тех, кто в состоянии нас понять. Она не знает. Что думать. Что делать. А он должен знать.
   Она мчится на Подвысоцкого.
   Александр порвал Дениса. Сильно. Переживший в свое время тяжелые операции, собранный по кусочкам, мальчик не мог предаваться однополой любви в полной мере. И, тем не менее, он это делал. Ему бы следовало относиться к своему телу очень бережно, но он рисковал. Рано или поздно - так должно было случиться. Так и случилось.
   Почему? По какому праву?
   По праву любви, - ответ был для Юрия очевиден. Денис щедро одаривал собою того, кого любил.
   Сколько раз, бередя себе душу воспоминаниями о красивом мальчике из красивого романа, он спрашивал себя, что такое любовь? Настоящая, вечная, не имеющая ничего общего с похотью. Сколько раз, разбиваясь о видимость любви, самообман, мираж, он сидел в своей вновь опустевшей квартире и задавал себе этот вопрос? И всегда давал себе ответ, глядя сквозь годы в одни и те же глаза. Колкие, насмешливые.
   Любовь должна быть строгой, сдержанной, не речистой, не болтливой, без лишних ложных жестов. Любовь должна быть великим горящим молчанием.
   И вот оно, молчание, которое питает собой пламя любви. Денис.
   Что происходит? Почему именно ты?
   Почему все, что столько лет считалось любовью, оказалось лишь пустотелой страстью?
   И вот она. Та самая идеальная любовь-мечта. А вот он, Александр, часть этой совершенной любви. Уже не красивый мальчик из красивого романа, а роскошный мужчина. Уже не любимый - соперник.
   Почему он? Почему ты?
   Как дико видеть его с тобой, дающим ему то, что я сам мечтал дать. Почему же сейчас я ненавижу его, задыхаясь от бессильной злобы?
   Почему он - не я? Почему ты не со мной?
   Почему я утешаю сейчас женщину, которая думает о том же, почему мы ищем поддержку друг в друге?
   Как много времени я заблуждался, придумывая то, чего никогда не было, но так хотелось. Как мало времени потребовалось, чтобы понять, что ты и есть та самая, заветная, воплощенная мечта.
   И ты - не мой.
   Проклятый Крым, благословенный Крым.
   Среди неверного вечернего багрянца не сразу то и углядишь: вот они, нежный мальчик Денис и сильный мужчина Александр. В беседке.
   Сидит мальчик-загляденье: лицо тонкое, сам гибкий, кисти узкие. Сидит и держит за руку сказочного принца, смотрит на него, молчит. Просто смотрит, оторваться не может. Просто молчит, слова растерял.
   Зачем слова?
   Смущен принц, скрыть пытается, - а оно наружу пеной лезет. Растерян алчный хищник. Которого держит за руку мальчик-загляденье и видит сказочного принца.
   Нельзя смотреть на них. Потому что, если глянешь, будешь отравлен правдой.
   Юрий смотрел на них. С тех пор не может отвести взгляд.
   И ведь не надо быть семи пядей во лбу, не надо уметь в сердцах, как детской книжке, читать, чтобы понять. Взаправду. Нет в хищнике притворства. Другое есть.
   Так просто, так ясно. Так страшно.
   Все закончится тяжелыми ранами на поле сражения и кровавыми плевками в небо, где нет больше бога.
  -- Алина, Саша или Денис знают, что мы здесь?
  -- Думаю, что нет.
  -- Нам лучше уйти отсюда.
  
  
   Чувствуешь, Александр: руки обвисают мокрым тряпьем? Рот - пересохший солончак, и варан языка тщетно елозит от трещины к трещине. В трость позвоночника вставили тайную шпагу, и острие прокалывает крестец изнутри.
   Мучит? Подкатывает к горлу?
   Перед тобой лежит твой мальчик, любимый. Со всеми последствиями.
   Кто ты? Носитель скотских инстинктов, с той лишь оговоркой, что ни одна скотина не способна на такое скотство.
   Ты не хотел. Да, ты и вправду властная скотина, но ты не думал, что так получиться, ты не хотел...
   Вина. Такая тяжелая, душит. Страшно. Он такой слабый, обескровленный. Доверчивый.
   Как в глаза посмотреть? Что боишься ты в них увидеть?
   Александр долго молчит. Лишь дыхание его шуршит в полутьме, напоминая шорох палой листвы. Все слова, что он так хочет сказать, уплывают, захлебываются в тишине больничной палаты.
  -- Обними меня, - слабый голос, почти шепот.
  -- Что?
  -- Пожалуйста, обними меня.
   Они сидят, прижавшись друг к другу, в слабом свете настольной лампы. За окном осень в наряде их дождевых струй обходит свои чертоги. На другой стороне Земли из толщи соленой воды поднималось солнце. Вспыхивали и гасли звезды. Александр слушал. Как бьется сердце Дениса, растворяя в себе его дыхание. Он держал его крепко и бережно, свое ненаглядное сокровище.
  -- Прости меня, мой мальчик. Прости.
  
  
   Денис потянул Александра за полу пиджака. Все еще сидя в машине, уткнулся в его плече лицом, разом покончив со всеми разногласиями и страхами. Боль осталась в прошлом. Важнее всего на свете была их до нелепости пылкая, чудесная и необыкновенно долгая привязанность. Они оба, каждый по-своему, продолжали быть одержимыми, в общем, достойными той любви, в которой признались себе и друг другу четыре года назад, прекрасно понимая, в чем признаются. Точнее, прекрасно понимая, что представляет собой любовь и любовные связи между людьми их круга и их возраста в современном обществе.
   Они были счастливы. Они возвращались домой.
  
  
   Пока Денис переодевался, он слышал, как Александр наливает коньяк в бокалы, а потом он услышал их с Юрием голоса. Денис одевался медленно, сидя на кровати. Он чувствовал себя усталым, и на душе у него было скверно. Александр вошел в комнату с бокалом в руке и сел рядом на кровать.
  -- Что с тобой, мой мальчик? Не в духе? - он поцеловал Дениса в лоб.
  -- Шурик, я так люблю тебя
  -- Милый, - ответил он. Потом: -Хочешь, чтобы я его отправил?
  -- Нет. Он славный.
  -- Я пойду отправлю его.
  -- Нет, не надо.
  -- Нельзя, по-твоему? Посиди здесь. Он психолог, он должен понять.
   Александр вышел из комнаты. Денис лег ничком на кровать. Ему было очень тяжело. Он слышал, как Александр разговаривает с Юрием, но не прислушивался.
   Вошел Александр и вновь сел рядом.
  -- Малыш, - он погладил Дениса по голове.
  -- Что ты ему сказал? - Денис лежал отвернувшись. Он не хотел видеть его.
  -- Я его просто выставил, - потом, немного погодя. - Тебе лучше? Легче?
  -- Легче.
  -- Не волнуйся, я попросил его уйти очень культурно.
  -- Можно я не буду ходить с тобой к твоим друзьям? Я не знаю как себя с ними вести, чтобы ты не злился? Нельзя ли нам просто уехать куда-нибудь и быть вместе?
  -- Мы и так вместе. Уехать - не думаю. Я бы не смог контролировать себя. Ты бы этого не вынес.
  -- Сейчас выношу ведь.
  -- Это другое дело, Денис. Ты прости, это я во всем виноват. Такой уж уродился.
  -- Давай уедем из города.
  -- Поедем, если хочешь, но это ни к чему не приведет, - я не смогу спокойно жить за городом. Даже с тобой.
  -- Знаю.
  -- Да уж.... Думаю, можно не говорить тебе, что я люблю тебя.
  -- Что я люблю тебя, ты знаешь.
  -- Завтра я все же отвезу тебя к Юре.
  -- Шурик...
  -- Мы все уже обсудили. Так лучше и для тебя и для меня. Не упирайся, милый.
  -- Да, конечно. Ты прав. Просто я раскис, а когда я раскисаю, то всегда говорю глупости.
  
  
  
   Он умеет делать все мягко. Даже отказывать людям в доверии. Отвлечь их внимание чем-то, заболтать, незаметно уводя разговор от щекотливой темы, а затем вроде как и пора расходиться, и лишнего не было затронуто, и собеседник остался доволен проведенным временем. У Дениса это получается очень естественно. Так балансирует канатоходец слишком хорошо знающий цену падению. Уловка удалась.
   Единожды. Дважды.
   Юрию приходилось быть очень осторожным. Он не мог позволить себе поместить общение с Денисом в банальные рамки доктор - пациент. Слишком много нюансов учитывалось. И Юрий, и Александр хотели помочь Денису справиться с кошмарами, - это достоверный и официальный мотив. На самом же деле Александр хотел добиться полного контроля над Денисом, сделав Юрия его, так сказать, исповедником. Если исповедником быть не получится, никакого общения с Денисом Александр не позволит. Если заметит, что Юрий играет еще и свои ворота - тем более. Кроме того, Юрий действительно стремился помочь мальчику. Не просто спокойно спать по ночам, но и избавится от разъедающего его личность влияния его ненаглядного Шурика. И сейчас он безуспешно искал контакта с Денисом, той точки соприкосновения, с которой начинается доверие.
   Но, увы и ах! Денис отказывал ему в этом. Так ловко, что это невольно вызывало у Юрия восхищение. Умный мальчик. Что же тебя так клемануло на этом самовлюбленном паршивце, что ты ничего другого в жизни замечать не хочешь? Неужели ему и этого мало?
   Ну же, Денис, поверь мне! Я вижу, что тебе тяжело, ты устал от своей драгоценной любви, что легла на шею ожерельем из прекрасных, великолепных алмазов, таких изумительно редких по чистоте и количеству каратов, таких вызывающих завись, но, по сути, таких удушающе тяжелых камней. Тебе потрясающе идет этот изысканный ошейник. Ошейник с коротким поводком. Тебе итак тяжело дышать, для того, чтобы тебя постоянно дергали за шею, пытаясь держать у ноги.
   Но ты прав, Денис. Ой, как прав! Это хорошо, что ты можешь так любить, что ты любишь. Бессознательная зависть светится в косых взглядах всякого презрения к таким чувствам.
   Но, если этому не помешать, он замечает тебя до смерти, как это делают не ведающие зла дети с любимейшими из своих зверушек.
   Сегодня они ужинали в одном из недавно открывшихся ресторанов. Там было полно посетителей и им пришлось седеть и дожидаться места у барной стойки. Кто-то написал о нем в "Афише", охарактеризовав его, как оригинальный уголок на тихой улочке и поэтому они еще три четверти часа дожидались столика.
  -- Недавно вернулся из России, - сказал Юрий.
  -- И как оно в России? - поинтересовался Денис.
  -- Спроси меня про Москву, - обронил Юрий, закуривая.
  -- Москва - очень странный город, наверное, не очень похоже на Киев.
  -- Неправильно. Очень похоже на Киев в данную минуту, - улыбнулся Юрий, и в уголках его глаз собрались морщинки.
   Им предложили пересесть за освободившийся столик. Кстати, довольно уютный.
   На столике в аквариуме, похожем на большой стакан, задыхалась золотая рыбка, что, несомненно, было одной из оригинальных черт ресторана.
   Юрий постучал пальцем по стеклу:
  -- Не бывает рыб, страдающих дикими сменами настроения. Вуалехвосты всегда хорошо проводят время.
  -- Зато здесь хорошо готовят.
  -- Да, это утешительный факт. Стоит поставить передо мной тарелку с гусиной печенью, и я благостен. Рыбы в этом плане, намного совершеннее людей.
  -- Бывают же и люди меланхоликами.
  -- Один - ноль в твою пользу. Стоило защищать докторскую диссертацию для того, чтобы двадцатилетний мальчишка щелкнул тебя по носу!
  -- Я не хотел тебя обидеть.
  -- Напротив, ты меня рассмешил, так что теперь я благостен вдвойне, - и после некоторой паузы. - Денис, ты конечно же знаешь почему ты высушиваешь мои плоские шуточки и идиотские россказни, но хочешь узнать почему это делаю я?
  -- Да.
  -- Мне бы хотелось послушать, как ты по-настоящему разговариваешь. Ты очень тонкий собеседник, но когда ты разговариваешь с людьми, ты даже не заканчиваешь фраз.
  -- Предоставляю закончить их вам. Пусть каждый их заканчивает по своему усмотрению.
  -- Это, бесспорно, любопытный способ, - Юрий посмотрел Денису в глаза. - Все же мне бы хотелось послушать, как ты разговариваешь. Я, знаешь ли, любопытен. Но навязчивым не был и не буду.
   И еще:
  -- Знаешь, кто сидит сейчас передо мной?
   Слабый невнятный кивок. Да, Денис знает. Нет, он хочет знать. И да, и нет. Быть может.
  -- Я вижу маленького замкнутого мальчика, которому необыкновенный мужчина показал сладкие мечты и чудесный мир, где так много тепла и солнца, но вместо этого в душе у него поселились морозы и он начал рисовать придуманные миры и прятаться в них, как прячутся в бункерах от ядерных взрывов. Ты, Денис, обгорел на своем солнышке. Как мотылек от лампочки.
   Молчание. Необычайно долгое молчание. Особенно для сидящих за столиком шумного ресторана. Сидящих за уютным таким столиком.
   Быть может, им неуютно?
  -- Еще чего-нибудь будешь, Денис? Хочешь кофе? - спрашивает Юрий.
   Денис не в силах ответить. Да, пожалуйста. Нет, спасибо. И то, и другое. Молчит. Пускай Юрий сам решает, хочет он кофе или нет. Предоставим ему эти полномочия или право принимать решение. Переданные полномочия - это полномочия сохраненные.
   Но Денис принял решение. Он заговорил.
  -- А у солнца есть власть, Юра. Можно понять, почему люди поклоняются ему до сих пор. Оно вон там, - Денис поднял наверх палец. - Оно наглядней бога. Мы знаем, что это солнце, мы видим его и нуждаемся в нем, в его тепле. Его свет - единственный по-настоящему честный наркотик. Он не изменяет твое сознание, он просто доставляет тебе удовольствие и чувство благополучия. Да, от света можно ослепнуть, но после этого ты видишь всю нищету мира, и тебе больше не помогают никакие обезболивающие.
   Он получает меня по первому требованию. Он водит меня на презентации и частные вечеринки, демонстрирует, какое у него стильное приобретение. На меня смотрят с завистью или презрением, когда он подходит ко мне сзади, ложит руку на плече и говорит "Пошли". И я обрываю разговор на полуслове и молча сажусь в машину, выказывая тем самым полное подчинение. В этом нет необходимости, но абсолютная власть нуждается в символах, не так ли? Что ж, нам с этим жить. Ему и мне.
   Я люблю. У меня есть солнце. Я - язычник. А все другие... другие со своими советами, личными мнениями и жалостью... мне жаль их - любить - это счастье. Кто дал им право топтать все самое святое, что есть во мне?
   То, что произошло со мной когда-то, не его вина, как, впрочем, и не моя, наверное. Но благодаря ему кошмары мне сняться лишь иногда. Без него моя жизнь была сплошным кошмаром. Теперь ты услышал, как я разговариваю?
  -- Да, Денис, теперь я услышал. Сказанного достаточно. Нам не о чем больше разговаривать. Я - не экзорцист, не священник, и уж тем более не схоластик. Куда мне до тебя в вопросах любви и веры!
   И добавил:
  -- Давай, я отвезу тебя домой, ты слишком устал, защищаясь.
   Уже в машине Денис сказал:
  -- Юра, я очень устал и еще больше запутался. А еще мне страшно. Помоги мне, пожалуйста, потому что я сам себе помочь не в силах. Я был слишком резок, я не хотел на тебя срываться.
  -- Ничего страшного, у меня работа такая. Хочешь, - не хочешь, а привыкнешь. Хотя, знаешь ли, , будучи молодым, можно относиться ко всему такому с известной долей легкости, но, старея, становишься чувствительным к холоду.
   В той глубине, которую Юрий по привычке зовет душою, что-то замирает в ожидании, а вдруг именно сегодня, сейчас - получится? Он поворачивает голову к Денису. Виноватая, какая-то смутная улыбка на лице мальчика. Да. Он ему поверил. Как доктору, как психоаналитику, но не как другу. Как друг Юрий Денису не нужен.
   Алина. Чем же она его взяла? Что в ней расположило к себе Дениса? То, что она женщина и подсознательно нравится ему? Может, она напоминает ему мать? Нужно выяснить, почему она оказалась на сто шагов ближе к Денису, чем он. Нужно говорить с ней о Денисе, пускай побольше с ним общается, пускай побольше рассказывает ему о мальчике.
   Денис, ох, Денис! Как же я хочу оказаться хотя бы на ее месте! Но теперь у меня хоть есть право видеться с тобой. Ты будешь открыт, искренен и будешь рядом... я обязательно найду способ вылечить тебя. Ведь я не глупец, я уже прекрасно понял, что ты никогда не сможешь меня полюбить, это так и останется моей самой фантастической мечтой. Будь счастлив, мой мальчик, с кем угодно, только не с ним. С ним ты счастлив не будешь. Никогда. Потому что это - не любовь. Это очень красивая болезнь. Самая красивая из всех, что существуют. И самая горькая. Ты болен им. Вы больны друг другом. Очень больны.
   Прощаясь, они условились о дате следующей встречи. Юрий проводил Дениса взглядом, пока тот не скрылся за дверью подъезда. Три шага через тротуар, четыре - вверх по лестнице. Денис оборачивается и поднимает на прощание руку, Юрий кивает в ответ. Приглушенный стук закрываемой доводчиком двери. Юрий трогает машину с места нарочито медленно. Он чувствует себя покинутым.
   Консьержка отдала Денису почту. Он пожелал ей спокойной ночи и поднялся домой. Было два письма и несколько журналов. Он просмотрел их под настольной лампой в прихожей.
   Раз почту не забрали, значит, Шурик с утра домой не возвращался. Раз его нету дома до сих пор, значит, вернется ближе к часу - полвторого. Конец года. Шурик загружен до предела. То он куда-то уезжает, то, наоборот, к нему приезжают. Неофициальное общение - исключительно важная черта современного бизнеса. Укрепляет партнерские отношения и все такое. Это даже хорошо, что Шурика сейчас нет. Потому что так ужасно болит голова. Раскалывается просто. И вроде бы устал до предела, а уснуть все равно не сможешь. Что-то часто голова болеть начала. Если б просто болеть, а то такое впечатление, будто в затылок сквозь виски воткнуто два раскаленных стержня. Тяжелых. Жгут. Больно так, что не то, что пошевелиться, думать больно. Несколько часов, потом отпускает. Может, потому что я мало сплю? Да вроде хватает. Шурик говорит, у меня бессонница, Юра тоже так считает. Нет, я просто мало сплю. Если б это была бессонница, я бы чувствовал себя разбитым постоянно, а не на пару часов. Да и голова болеть начала сравнительно недавно, месяца два назад, а сплю я мало всегда. Хотя, это тоже как когда. Не связано это никак с головной болью. Сегодня я выспался нормально. Но болит. Как же болит! Ни одни таблетки не помогают.
   Разум Дениса постепенно затягивало в омут из раскаленного свинца. Он лежал на диване в гостиной распластанный, весь покрытый крупными бисеринами пота. Но потом свинец начал остывать. Он больше не был тяжелым и вязким. Он больше просто не был.
   Когда Денис смог осознавать пространство и время, было уже начало четвертого. Он, оказывается, даже не снял обувь, и на кремовой поверхности дивана остались отпечатки подошв. Денис рассеянно попробовал стряхнуть грязь. Контуры стали менее четкими, но пятна остались. Завтра нужно будет попробовать пылесосом, или сказать прислуге. Завтра.
   А Шурика еще нет. Поздно он что-то. Денис потянулся за мобильным телефоном, хотел ему позвонить. Одно непрочитанное сообщение.
   "Милый, сегодня придется сильно задержаться. Будь паинькой. Люблю".
   Ну вот. Скоро будет. Денис поднялся пошел в гардеробную, переоделся и побрел на кухню. Открыл холодильник. Налил в стакан сок.
   Голова вновь была ясной - ни следа от недавней боли. На столешница лежала книга, оставленная Денисом еще днем. Он взял ее и, прихватив с собой стакан сока, отправился в гостиную. Кушетка у камина - его любимое место для чтения.
   За окном становилось все светлее. Жизнерадостный лучик пробирается по ковру. Старое время сдается, отступив туда, откуда не возвращаются. Многие люди по привычке все еще говорят вчерашними словами. Но смысл этих слов меняется в лучах рассвета, требуя новых определений. И пусть эти новые слова проживут лишь до вечера, - без них не сдвинуться во времени и не сделать ни шагу вперед. Без них невозможна история.
  -- Привет, малыш. Ты опять не спишь? - пришел Шурик, а вместе с ним и новый день.
   Объятья любимого были такими дымными и усталыми, что день решил еще немного подождать и насладиться неспешным рассветом, который Денис все же завесил гардиной.
  
  
  -- А друзья? - спросил Юрий.
  -- Друзей у меня не стало как-то сразу. Я знал, что в свою школу уже не вернусь, - ответил Денис.
  -- Это Саша тебе так посоветовал?
  -- Нет, решилось само собой. Пришло ко мне просто как факт. Я ничего никому не хотел объяснять. Не хотел чувствовать на себе взгляды изподтяжка, слышать шепот за спиной. Мои решения дались мне очень тяжело, для того, чтобы светским тоном рассуждать о них с любопытствующими. Мне не нужны ни жалость, ни сочувствие. Досужие домыслы, сплетни, непонимание, обернутое насмешкой. Неприкрытая агрессия. Я стал для них ненормальным, аморальным и так далее. Но все это происходило со мной, в моей личной жизни, и их это никак не касалось. Я забрал документы со школы, тем самым пресек на корню скрытый конфликт. Мне не нужны были те роли, которые, оставшись, мне бы непременно пришлось играть. Война с общественным мнением - не моя война. Моя жизнь - это моя жизнь. И она не то, что не обсуждается, но даже - не комментируется.
  -- В принципе, я согласен с тобой. Школы - это образцово-демонстративная модель общества, для пущего контраста оттененная юношеским максимализмом. Но неужели ты не переживал из-за всего этого непонимания, ну я не знаю, или несправедливости?
  -- Когда я лежал в больнице, меня это чуть не убило, а потом в моей жизни появился Шурик, и я больше не был одинок. Впервые в жизни я почувствовал, что значит, когда тебя понимают и поддерживают. Поэтому я развернулся и ушел. Ничего больше не связывало меня с прошлым. Остались разве что воспоминания. Воспоминания прошлой жизни. Я больше не испытывал боли в связи с этим разрывом, сомнений тоже. Меня слишком ослепляло восходящее солнце. Для того, чтобы оглядываться на сумеречный запад.
  -- А теперь солнце тебе не слепит, - иронично спросил Юрий.
  -- Теперь я знаю, что ничего не дается без трудностей. Особенно счастье.
  -- А как складывались у тебя отношения с одноклассниками в новой школе?
  -- Именно так, как я и хотел - никак. Шурик договорился с директором одной из школ, что я буду учиться сам и сдавать экзамены экстерном. По официальной версии из-за здоровья, но по факту, - потому что на тот момент я избегал любого общения, мне так было проще. Так что я даже не знаю, как выглядели мои одноклассники. В журнале я числился как постоянно посещающий занятия, задания делал исправно, весь материал сдавал вовремя. Кроме того, так мне действительно понравилось учиться. И я учился очень усердно. Когда я знал, что если что - Шурик сможет обо всем договориться, то есть, когда я был избавлен от необходимости учиться, у меня появилось желание делать это. Единственное, что я честно пасовал, - это физкультура, - Денис обезоруживающе улыбнулся, - вот уж к чему у меня не было стремления никогда!
  -- Но, тем не менее, ты исправно ходишь в спортзал и занимаешься дома.
  -- Спортзал - это другое. Спортзал - это для красоты.
  -- Единоборства тоже?
  -- Нет, единоборства, нет. Я дал себе слово, что впредь смогу себя защитить и что никто не сможет больше взять меня силой.
  -- Понятно. Скажи мне, как ты можешь охарактеризовать то время, когда ты учился в новой школе? Я говорю не про ваши с Сашей отношения, а о тебе конкретно.
  -- Я осознавал сам себя. Учился понимать себя, свои потребности, свои желания и возможности. Я был счастлив, но это было осознанное счастье.
  -- И никаких подводных камней?
  -- Единственное, о чем я тосковал - мама. Я просто отказывался верить в то, что ее потерял. Шурик говорил, что все образуется, что нужно дать ей время и она постарается меня понять, что она обязательно меня поймет. Я очень хотел, чтобы так было. Пытался наладить отношения, но все бесполезно.
  -- Вот так просто вся взяла и отказалась?
  -- Да. Будто бы я перестал существовать. Она не смогла мне простить того, что я не оправдал ее ожидания.
  -- Ты считаешь, ваши отношения невозможно восстановить?
  -- К сожалению, я в этом уверен. Где-то год назад я встретил ее в центре. Ты не представляешь, что я чувствовал! Я кинулся к ней с криком "Мама!". Она молча обошла меня, как мусорник какой-то, и пошла дальше. Нам не восстановить отношения, она этого не хочет.
  -- Может быть, она не может простить тебе, что ты сразу же после выписки переехал к Саше?
  -- Да нет же, она не может простить меня самого, мою любовь к нему. Я еще лежа в больнице звонил ей, умоляя о чем-то. После выписки тоже. Единственный разговор, который был разговором, или может таковым считаться, это ее слова о том, что я могу забрать свои вещи, пока они уезжают на дачу, ключи отдать консьержке, а потом забыть о их существовании. Она говорила о себе и об отце. Это был второй день, как я выписался. Я зашел в свою квартиру, как в музей, забрать свои вещи. По большому счету, там ничего не было моим.
  -- Расскажи мне о своей маме.
  -- Моя мама - настоящая красавица. Женщина, которой оглядываются вслед. Я знаю, все дети считают своих мам красавицами, но моя действительно такая. Во всем. Королева, несущая в себе печать великолепия. Из тех немногих вещей, которые я забрал из родительского дома, была ее фотография. Не знаю почему, я всегда ношу ее с собой, - Денис достал портмоне, вытащил оттуда фотографию и протянул ее Юрию.
   Он взял ее в руки, такую бережно хранимую фотографию женщины, отказавшейся от своего ребенка в самую трудную для него минуту, но все же горячо любимую им.
   Как бы не выглядел отец Дениса, от был полностью похож на нее, насколько может быть похожим мужчина на женщину. Совершенно тот же разлет бровей, от которого просто дыхание перехватывает. В точности такой же нос, поражающий почти нечеловеческим совершенством очертаний. Такая же узкая кость, легкая, так выразительная в каждой своей линии. Тот же изгиб такого же рта. И глаза.... Но все то, что в матери, в женщине, было жестким, надменным, в Денисе приобретало нежную легкость. Цвет глаз и волос еще больше подчеркивали это. Мать и сын были словно день и ночь. Да, мальчик удался в нее, но лицо его никогда не будет таким. Никогда. Легкая кость, так Юрий подумал? О нет! Мать Дениса никогда не была легкой. Никогда и ни в чем, даже взгляд у нее был тяжелым. Юрий всегда полагался на свои первые впечатления о человеке. Он смотрел на удивительно красивую женину, но воздушности в ней не было. Блеска, о да, блеска в ней было предостаточно. Она была такой же опасно блестящей, как двуручный меч, и такой же тяжелой.
   Ох, Денис, Денис, блестящих людей ты любишь, да уж, блестящих... и как клинки опасных. Ты - ножны для них. Любимые и такие необходимые ножны. Ты их покой, такой необходимый им покой. Двум клинкам не быть в одних ножнах. Ты достался сильнейшему.
  -- А что же твой отец, ты почти не рассказываешь о нем. За ним ты не скучаешь?
  -- По сути с ним мы всегда были чужими. Хотя мы жили под одной крышей, наши часовые пояса совершенно не совпадали. Так было всегда, сколько себя помню. Отец сутками пропадал на своей работе. Да и сам я, что сказать, старался не попадаться ему на глаза.
  -- А как твой отец отнесся к Саше?
  -- С ненавистью. Именно он стал инициатором разрыва, мать его лишь поддержала. Мой отец не хотел и не мог принять такого сына, это могло навредить его карьере. А значит и смыслу его жизни. Почему мама так поступила, я все еще не нахожу ответа. Отец любил ее еще больше своей карьеры и смягчился бы, если бы она настаивала. Абсурдно так думать, но мне кажется, что она посчитала, что я ее предал, полюбив другого человека.
  -- Ты считаешь, это была материнская ревность?
  -- Не знаю... но похоже, что... как бы это сказать... для нее шоком было не то, что ее сын заявил. Что любит мужчину, а то, что я предпочел его ей...она так посчитала, хотя я никогда не делал этого выбора, так все расставили обстоятельства и люди, их создавшие.
  -- А если бы тебе пришлось делать выбор, кого бы ты выбрал?
  -- Мне было пятнадцать лет. Тот странный возраст, когда мальчик начинает превращаться в мужчину, и мир внезапно обретает сотни новых цветов и движений, будто бы в калейдоскопе. Может быть, чуть раньше или чуть позже Шурик бы не стал для меня таким желанным, но в тот миг во мне было пусто. А он заполнил эту пустоту собой, - Денис улыбнулся, потому что тот миг до сих пор оставался с ним. - До Шурика я вообще ни разу в жизни не получал того, что очень хотелось. Ни разу. Не веришь? Тебе не понять, что это значит: у тебя не будет того, что тебе хочется. Ты свыкаешься с этой мыслью и постепенно, особенно. Когда подобное происходит постоянно, перестаешь даже понимать, что же тебе нужно.
  -- А Саша взял тебя за руку и сказал, что теперь ты имеешь право жить так, как тебе хочется. Мол, это проще простого. Хочешь, чтобы я был рядом, - выбери такую жизнь, где я буду рядом. Ты имеешь на это право так ведь?
  -- Так. И не так. Я не делал выбора, а лишь согласился с уже принятым решением.
  -- Денис, ты именно принял решение. Будь ты настроен, остаться с родителями, - ты бы с ними остался. Со скандалами, взаимными упреками и обидами, но остался. Саша бы не смог забрать тебя к себе, если бы ты сам этого не хотел. Ты сделал свой выбор - остался с ним, но ты должен понимать, что в каждом человеке, благодаря таким решениям, похоронены тысячи других людей. Десятки тысяч. Те, кем он мог бы быть. Нам не дано прожить тысячи жизней, мы выбираем из них одну - единственную, зачастую ошибаясь при этом. Но раз уж мы сделали когда-то выбор, который изменил русло, надо помнить, кем ты мог стать. Надо нести в себе все свои непрожитые жизни. Быть может, твои кошмары - это и есть те другие жизни, которые ты пытаешься забыть, от которых отмахиваешься, отбрасывая их подальше? А они вновь возвращаются, и ты не знаешь, что с ними делать, продолжая защищаться?
  -- Я не знаю, почему мне снятся кошмары, - голос Дениса был почему-то умоляющим. Осторожно брошенные Юрием, семена сомнения попали в распаханную почву, - плохо зажившую и только что вскрытую рану. - Это один сон. Один и тот же. Я его забываю сразу же, как просыпаюсь. Но он мне начал сниться намного позже, чем я переехал к Шурику.
  -- Быть может, тогда, когда у вас начали появляться первые сложности? Ты взрослел, а это очень колючий процесс. Не исключено, что этот сон - подсознательный протест против насилия над собой. Ты наталкиваешься на какую-то преграду, которая не просто перекрывает движение, а душит тебя. Такая себе падающая преграда, которую ты не в силах удержать, потому что она намного массивнее и тяжелее тебя, но отступить назад - ты тоже не отступаешь. Твой сон может быть криком о помощи самому себе. Так или иначе, но причиной этого сна является вовсе не прошлое, а настоящее, поэтому сон и повторяется. Потрясение из-за изнасилования, разрыв с родителями на сегодняшний день не настолько значительная часть твоих кошмаров, как может показаться на первый взгляд, основой является присутствие в твоей жизни человека, который подавляет тебя настолько, что ты начинаешь давать трещины. Твое чувство к нему гнездится куда глубже, чем инстинкт самосохранения, - в этом-то все дело, - Юрий взглянул на Дениса, который сидел так тихо, что его сердце сжалось еще сильнее. Нет, он не резал по живому, он пытался помочь. Такое не бывает безболезненным. Сознание этого заставляло продолжать, смешиваясь с огромным спокойствием, уверенной ясностью. Юрий улыбнулся Денису самой ласковой улыбкой, которую смог одеть на свое лицо, ощущая себя при этом спрятавшимся в воде крокодилом, который выследил нежного пушистого зверька, пришедшего на водопой. - Чтобы жить, нужно себя любить, хоть самую малость. Иначе просто ничего не получится.
   Денис согласился с ним, потому что Юрий, он был прав, он был рассудителен, а он, Денис - нет. Потом он говорил, и глаза его были при этом широко раскрыты, поэтому казалось, что это не он говорит. А блеск его зрачков, и тени, что легли под ресницами. Тени, рожденные тьмой бессонных очей, и свет, что зажигается в них взглядом Александра.
  -- У него улыбка краешком губ и мурашки бегут по коже, когда он целует у виска рядом с ухом. Он привел меня в свой дом, когда я был совсем еще мальчишкой, и тело мое было мальчишеское. Ты прав, я повзрослел, и думаю об этом не без содрогания. Раньше он никогда не говорил мне, что я мелкий и тощий, сейчас говорит. Это сказано как бы в шутку, но я понимаю, что он тоже думает о том, что мое тело становится другим. Оно предает меня! Раньше наша близость была прекрасной, а теперь меня ему не хватает, теперь мне больно. Я хочу, чтобы было, как раньше, хочу, чтоб было, как было, но мое тело не может. Меня цыклит на этом, я думаю об этом постоянно. А еще случилось то, что случилось. И его ревность, она его душит не меньше моего, раньше так не было, он боится потерять меня, он так говорит, но я не даю ему не единого повода, я стараюсь даже думать так, как бы ему хотелось! Но он постоянно обвиняет меня абсолютно во всем: в неверности, в том, что я с ним из-за денег, что у меня недостаточно мужественная фигура, что у меня низки рост, что я подрос, что я слежу за собой, что я - воплощение серости, что я слишком вызывающ... этот крик...я пытался оправдаться, но это вызывает еще больше гнева, я молчу - это совсем сносит ему крышу..., а потом он нежный, внимательный и ласковый, потом все так прекрасно. До следующей причины, которой нет. Может быть, ты прав, да, ты прав - я не выдерживаю этого! Это как замкнутый круг - мы мучаем друг друга, хотя не хотим так поступать. - Денис помолчал некоторое время, а потом добавил, - Как ни странно звучит, я все же рад, что недавно попал в больницу. Это подтолкнуло нас, и мы стали еще ближе. Когда я только выписался, я помню, он думал, что я сплю, тихонько зашел и сел рядом. Я впервые видел, как он плачет. Он никогда не долен узнать, что я видел его боль, ведь для него важно казаться сверхчеловеком. Пусть так. Ему ведь тоже со мной тяжело.
   "То, что ты несешь - это же смешно", - хотел Юрий прокричать в лицо Денису. Но это было не смешно, это было страшно. С каждым словом, с каждой встречей это становилось очевиднее. Юрий, как опытный реставратор, восстанавливал для себя подкупающую кажущейся простотой, но на деле - очень многослойную картину жизни мальчика. Слои не были плоскими, они проникали друг в друга, переплетаясь в совершенно немыслимых измерениях. Часто слои оказывались поврежденными, причем настолько, что самое незначительное касание, разрушало их еще больше, причиняя Денису при этом огромную боль. Каждый слой, так или иначе, был ветвью целостной личности. В нем не было ничего случайного, ничего лишнего, но очень много всего сломанного. С самого раннего детства Денису не позволяли развиваться естественным образом, подавляя, искривляя, а то и вырывая с корнем проявления его я. Не гнушались ни чем, используя все доступные методы. В итоге, обещающая быть утонченным и изящным изделием, заготовка из податливого благородного металла была переплавлена в непритязательной формы, но удобный в хранении слиток, завернутый плюс ко всему в невзрачный сверток. Александр, этот прирожденный конквистадор, вмиг распознал под холстом золото, отвоевал его и сделал себе украшение, украсив его своей монограммой. Работа получилась филигранная, всем на зависть. Чем пристальней Юрий всматривался, тем очевидней понимал, - это основа плетения, убрать ее, не сломавши Дениса, попросту невозможно.
   Юрий очень старался. Ему удалось, он подружился с Денисом. Завоевал доверие своим терпением и степенностью. Старший друг. После всего уже предпринятого, это оказалось неожиданно легко, потому что мальчику недоставало искреннего общения. Причем не понимания, а именно общения. Обожествляемый им Александр, видел, как на ладони, каждое движение легкокрылой души Дениса, умел понять и показать свое понимание, но почти никогда не разговаривал с ним по душам. Куда там! Хозяевам жизни некогда заниматься такими вещами - они слишком заняты, они повелевают. Одаривают благосклонностью, наказывают, приказывают, возводят, командуют....
   В отличие от Юрия, Алина вошла в доверие к Денису легко и непринужденно. Она была ему симпатична. Юрий крайне внимательно анализировал природу этой симпатии, опасаясь худшего. Но нет, он волновался напрасно, Алина не привлекает Дениса как женщина может привлекать мужчину. Напротив, он, со своим несомненно женственным сознанием, видит в ней собеседницу. Так любая барышня будет охотнее болтать о своей жизни с подругой, чем с психоаналитиком, каким бы душевным тот ни был. Когда женщина симпатична женщине, и обе испытывают недостаток в общении, - тем у них будет выше крыши, и, несмотря на то, что они будут предельно искренни друг с другом, глубокой настоящей привязанности при этом может и не возникнуть. По сути своей это - именно та причина, которая подталкивает Дениса поддерживать отношения с Алиной. А то, что у нее, помимо той же причины, есть еще одна, ровным счетом ничего не меняет. Так даже к лучшему, поскольку это делает ее невольной союзницей Юрия. Ища у него поддержки, она выкладывала ему любую мелочь о Денисе, каждую подробность их разговора. У Юрия с Алиной получилось нечто вроде сообщества с девизом: "Денис заслуживает лучшей жизни". Причем каждый из них понимал под лучшей жизнью конкретно себя. И пока их интересы не пересеклись напрямую, они, чем могли, поддерживали один другого, но никто из них не мог изменить той истины, что они лишь случайные гости в заветном королевстве с его замкнутой и самодостаточной жизнью.
   Осложнения со здоровьем Дениса, причастность к этому Александра, не только не отдалили, напротив, еще крепче сплотили эту пару. Александр стал больше времени проводить со своим мальчиком, относился к нему более чутко и внимательно. Его страх потерять Дениса едва не стал реальностью, он очень хорошо запомнил свое бессилие, отчаянье и опустошенность, для того, чтобы позволить этому повториться. Его инстинкты хищника обострились, и он начал более ревностно оберегать свою любимую добычу, пряча ее подальше от лишних глаз в своем логове. Он был счастлив своим обладанием, впрочем, как и Денис.
  -- Я не могу понять, как он умудряется поддерживать более или менее нормальные отношения со своими сверстниками, на деле их избегая! Я вообще удивляюсь, как они у него при этом есть! - изумленно сказала Алина, пожимая плечами и разводя руки в стороны.
  -- Сама подумай, - ответил ей Юрий, облокотившись на кресло и положив голень одной ноги на колено второй.
   Вечером, после работы, Алина иногда заскакивала к нему на чашечку чаю, поболтать о том, о сем, и, конечно же, о Денисе.
  -- На кого он похож? Хорошенький мальчик при деньгах и на дорогой машине, да еще и с неоднозначной биографией. Знает себе цену, но без лишних понтов. Исключительно вежлив, но не навязчив. И все это в среде золотой молодежи. Перед тобой классическим пример юного мажора. Конечно же, они принимают его за одного из своих. Девчонки за ним просто табунами бегают, ты сама мне об этом рассказывала, и я бы удивился, если бы было по-другому. Он не ведет себя открыто гомосексуально, не распространяется о своей личной жизни, поэтому почему бы и ребятам не дружить с ним, тем более, что сегодняшняя молодежь отличается широтой взглядов, и у каждого пятого из них был хотя бы раз в жизни гомосексуальный опыт. Ты кого-нибудь из его друзей видела?
  -- Разве что на фото. Производят впечатление таких себе разряженных, заваленных крутыми игрушками детишек, которых по-настоящему могут волновать лишь две проблемы: как они выглядят и где бы им повисеть этой ночью.
  -- Так я и думал. Одним словом - тусовщики?
  -- Да. Денис с ними никак не вяжется, правда?
  -- Почему же? Он такой же избалованный, оторванный от жизненных реалий ребенок. Внешне он вообще от них ничем не отличается: те же брендовые вещи, те же крашенные волосы, тот же праздный образ жизни, те же заботы о записи в солярий. В ВУЗе их учат одни и те же преподаватели, у них одни и те же парикмахеры и тренера по йоге. Денис принадлежит их миру, их культуре. Он остроумный, молодой, красивый и богатый - это все, что необходимо, чтоб они принимали Дениса. Его жизнь вне тусовки мало кому интересна. Никому не нужно единение душ, хватит и того, что они ходят в одни клубы. Дениса такое положение вещей вполне устраивает. До окончания школы он жил, фактически, в полной изоляции. В результате полученной травмы, его образа жизни и социального положения контакт с обществом оказался не просто утерян, о нем было вообще забыто. Потом Денис начал потихоньку оправляться от шока, он осмыслил свое я и появилась потребность уравновесить его с социумом, найти в нем свое место. Он стал более открыт по отношению к людям, во всяком случае, он понял, что видимость этой открытости при умном использовании - не просто замечательный щит, но и оружие самозащиты. В этом плане его поступление в ВУЗ способствовало переменам. Это произошло не вдруг. Как облака в безветренную погоду. Кажется, что неподвижны, а глянешь через пару минут - уже иные очертания. В его жизни появились новые люди. Таким образом у Дениса появился очень особенный сорт отношений, и он понимал, в чем же ценность этой особенности, в чем ценность приятелей. Не друзей, а именно приятелей. Только это понимание тоже появилось у него не сразу.
  -- Денис хочет охватить все, он стремится быть безупречным, а так не бывает.
  -- Согласен. Но! Денис хочет быть таким, потому что таким и только таким его желает видеть Саша. Он ему навязывает все эти роли. Желание любимого для Дениса - закон. Причем общение со сверстниками в ролях совсем не прописано, - это один из источников страхов для Саши. Не понимая, что в сущности для Дениса это не более, чем один из многих способов избежать скуки, Саша очень резко бьет по его психике.
  -- Де, Денис встречается с ними только когда Саша вне Киева, и при этом он постоянно его контролирует, а Денис не догадывается не наживать себе проблем. Он ведь легко может скрыть, где он и с кем.
  -- Это ниже его достоинства и претит его верности.
  -- Угу. На руку Саше.
  -- Да, поэтому он довольно спокойно оставляет его самого. И Дениса совсем не рвется ко своим товарищам, насколько я понял?
  -- Он видится с ними только если кто-то из них его куда-то позовет и причем туда, где будут все. Знаешь, он встречается с ними, как бы так пояснее выразиться,... ну, вроде бы нехотя... похоже на членский взнос. А иногда мне кажется, что он идет к ним с радостью....
  -- Знаешь, почему Денису вообще нужны эти мальчики-девочки?
  -- Просвети меня.
  -- Затем, зачем и мы. Он хочет просто пообщаться, - Юрий чуть наклонил голову; только глядя ему в глаза, можно было заметить его усмешку. Но Алина не смотрела не него, она истолковала его слова по-своему.
  -- Ты хочешь сказать, что Денису уже не нужно общение? Когда ты в последний раз с ним разговаривал, а? Я лично с ним общалась месяц назад, - пожаловалась она.
  -- Да и я тоже не помню, когда с ним виделся, - согласился Юрий. - У Саши с Денисом все пошло на лад. Праздники, они уезжали отдыхать, зачем влюбленным кто-то третий?
   Он попытался успокоить Алину, хотя у самого перед глазами было все то же: мокрый, как мышонок, с огнем в крови, Денис тихо ждет, когда Александр начнет на него охоту. И опять их падение вместе. До боли, до крови, до синяков на тонких запястьях.
   Для него это боль, не для тебя. Ты, как никто другой, знаешь, что он не может себе многого позволить. Когда ты отпускаешь его... его просто сгибает пополам, но он находит в себе силы улыбнуться тебе. Все в порядке, все в норме.
   Будь ты проклят всеми конфессиями всех лживых религий, которые придумали такие же лицемеры, как ты! Я грешен, я содомит и я возжелал запретного...любовь, о которой все говорят и которая спасенье... для Дениса любовь спасенье? Возлюби ближнего, как самого себя. Но он любит тебя больше себя. Он подписал кровью все свои приговоры и ни о чем не жалеет. Ему говорят, что он должен остановиться, но он даже не замедляет шага. Это значит навсегда. В своих книгах он читал, что так иногда бывает. Он живет ради тебя, и он умрет ради тебя, даже если это будет всего лишь твоей прихотью. Так он тебя любит. Скажи мне, как это, быть богом? Сладко? Доволен ли ты своей жертвой? Тебе мало?
  -- Плюс ко всему эта история с Зоиной мамой, - Юрию пришлось сделать над собой усилие, чтобы снова вернуться к Алине, чтобы продолжить разговор.
  -- Я тебе всегда говорила, что это - выводок скотов, способных любить только себя!
   Зоя, пятилетняя племянница Александра, с самого рождения оказалась на попечении бабушки с дедушкой, которую те растили, как дочь. Ее мать, младшая сестра Александра, вовсе не стремилась стать молодой роженицей в свои семнадцать, будучи при этом еще школьницей. Отцом ребенка был студент-первокурсник. Честно сказать, замуж Ларису, так ее звали, не тянуло. Но! Одновременно с беременностью выяснилось, что ее как то внезапно охладевший возлюбленный взял да приударил за ее подругой, и лучшего способа утешить задетое самолюбие, то есть отвоевать его обратно, она не придумала, поэтому начала шантажировать его ребенком. Пока закипали страсти, аборт стало делать уже поздновато. Да и родители обеих заигравшихся во взрослых детишек вмешались и объединили свои усилия. Итак, события развивались следующим образом: свадьба, рождение девочки, развод. В итоге милая, симпатичная девчушка оказалась не нужна ни мамочке, ни папочке. Экс-муж и горе родитель теряется где-то в неизвестности, а Лариса укатывает в Москву поступать на юридический и завоевывать Белокаменную, при этом слезно обещая светлое будущее бабушке с дедушкой, оставляя дочку на их попечение. Так и повелось: Ларисе высылали деньги, она время от времени просила еще и о дочери старалась не спрашивать.
   А Зоя называла мамой бабушку, которая в ней просто души не чаяла.
   Александр же был хорошим сыном. Он поддакивал наивным отцовским рассуждениям о политике, умалчивая о том, что развязки тех или иных увлекательных сказок известны ему заранее и зачастую моделируются не без его участия. Он позволял матери тщательно закутывать себе вокруг шеи свой шелковый, абсолютно для этого не предназначенный, шарф от Hugo Boss. Он исправно их навещал и полностью обеспечивал.
   Александра раздражали дети, но он понимал, что Зоя для родителей - радость и отрада, всплеск жизни, какой в старости способны дать лишь внуки. Он смутно осознавал, что других внучат, скорее всего, у них уже не будет.
   Он привозил Зое подарки, выслушивал бесценную информацию о том, что она уже читает или считает, выражал умиление и всячески способствовал семейной идиллии. На самом деле подарки для Зои выбирал Денис. Он нянчился с ней и носился, как с воплощенным чудом. Семья Александра хотя бы частично заменила ему его собственную. Очень удобно, для вынужденного часто уезжать любимого. В его отсутствие Денис много времени проводил у его родителей, часто водил Зою в зоопарк, цирк, отвозил и забирал с занятий по фигурному катанию. То есть был на виду и при деле, а то, что ему это нравилось, - было вообще замечательно.
   Тамара Андреевна и Николай Игоревич любили Дениса, как любят порой невесток. Из сексуальной ориентации сына они никогда не делали драму. Потому что своих детей в этой семье любили, старались их понять и, по возможности, поддержать. Просто Тамара Андреевна иногда вздыхала украдкой, а Николай Игоревич старательно избегал этой темы.
   Когда Александр привел к родителям Дениса, который панически боялся этой встречи, помня реакцию своей семьи, а они, хотя и были знакомы с мальчиком еще с больницы и знали о нем если не все, то практически все, - стали с обычным в таких случаях родительским любопытством выпытывать, что да как, кто такой Денис и откуда. О том, что Александр навещал Дениса после выписки отца, о том, как случилось, что Денис теперь живет у него до того момента они не знали. Денис оказался неожиданным выбором их сына, предпочитавшего обычно совсем других молодых людей. Родителям Денис понравился, они сочувствовали мальчику и были рады тому, что Александр наконец остепенился и выглядел довольным.
  -- Бедный мальчик, - тихонько шепнула сыну Тамара Андреевна.
   А обычно воздерживающийся от комментариев Николай Игоревич добавил:
  -- Береги его, Саша, он многого уже натерпелся.
   Так и жили. Зоя - то ли внучка, то ли дочка, Александр да Денис - сын да невестка. Мир и любовь, старикам на радость.
   О Ларисе без повода не вспоминали. В глубине души родители надеялись, что она одумается и вернется. Александр ее презирал.
   И что же? Нежданно-негаданно объявилась Лариса и заявила, что приехала забрать Зою к себе. Такой ласковой и улыбчивой Ларису еще никто не видел. Она говорила много высоких слов, всплакнула даже, но весь концерт сводился к следующему: видите ли, ее нынешний мужчина всегда хотел иметь детей и готов воспитывать девочку как свою. Просто замечательно, что у нее уже есть дочь! Осталось только мило зажить всем вместе в подмосковном особнячке. А Зое они купят пони и наймут няньку.
  -- Я не отдам малышку в чужие руки, неизвестно куда. Она - не собачонка, которой можно проиграться и отдать прислуге, - сказала Тамара Андреевна.
  -- Как же в чужие руки, я - ее мать! И детям нужны профессиональные педагоги, а не сумасшедшие бабушки! Ты хоть представляешь, какое перед ней открывается будущее? - возмутилась Лариса.
  -- Если чье будущее тебя и заботит, так это собственное! Зоя тебе не нужна, ты вспомнила о ней только тогда, когда тебе это стало выгодно! Ты хоть раз поздравила ее с днем рождения? Хоть раз приехала ее повидать? Я тебе ее не отдам.
   В общем, так, или почти так... слово за слово, и получился скандал, каких в этой семье еще не бывало. Впервые родители выступили против своей дочери.
   Отец сказал ей, чтобы она забыла дорогу в родительский дом, и вытолкал ее взашей. Лариса пообещала ему, что он об этом пожалеет. Она всеми мыслимыми и немыслимыми способами начала искать встречи с Зоей, терроризировала родителей звонками и визитами. От нее позвонил какой-то человек, и, не называясь, начал угрожать Тамаре Андреевне. Это стало последней каплей. Николай Игоревич твердо решил дать делу ход, набрал номер сына и рассказал ему о случившемся накануне, державшееся все эти кошмарные несколько дней в тайне.
   Александр в это время находился дома. Денис был с ним рядом. Поэтому все случилось именно так, как случилось.
   Александр рвет и мечет. Он согласен с отцом, необходимо лишить Ларису родительских прав через суд как можно скорее. Прямо сейчас. Он даже знает лучший вариант - стереть эту суку в порошок. Немедленно. Благо дело, у него есть возможность осуществить это, не пачкая рук. Александр идет к выходу, хватая на ходу ключи от машины, позабыв о пальто. Денис бежит за ним, виснет у него на руке уже у самого порога. Он напуган и решителен. Он говорит, так нельзя. Он просит, он умоляет так не делать. Не нужно. Нельзя трогать Ларису, это усложнит все еще больше. Не нужно суда, пожалуйста, только не это. Ведь Зоя, ты представляешь, какого будет Зое? Она ведь совсем маленькая и ничего не понимает, а тут чужие люди скажут ей, что эта тетя - ее мама, а бабушка с дедушкой будут сориться с ней и говорить про нее много плохого. Так нельзя! Для малышки это будет ударом. Милый, пожалуйста, послушай меня, есть много других способов все решить, не таких резких и без участия Зои. Кроме того, как ни крути, а Лариса - тебе сестра. Не стоит выносить сор из избы. Это никогда ни к чему хорошему не приводило.
   Прерывающаяся сбивчивая речь иссякла. Денис смотрел Александру в глаза. А глаза его были такого же цвета, что и вакуум за бортом космических кораблей. В них россыпью звезд дотлевала ярость.
  -- Малыш, - уверенная рука ложится Денису на щеку. - Ты у меня умница, что бы я без тебя делал? Конечно же, есть способ устроить все без боя. Нет, ты просто не представляешь. Какой ты у меня молодец! - в ровном голосе Дениса дребезжит трещинка - малозаметная, ветвистая, и не сразу поймешь, - так он улыбается. - Поехали, ты заберешь Зою куда-нибудь, а я пока поговорю с родителями. Не волнуйся, мой хороший, все устроится, обещаю, - и он привлек к себе Дениса, обнял его, целуя в висок. В каждом его прикосновении чувствовалось успокоение и уже принятое решение. Денис понял, Александр сделает так, как он его просит. Ему незачем больше переживать, главное, занять сейчас Зою. Шурик все устроит. Это хорошо. Но голова все кружится, кружится, идет вальсом... и Александр отмечает про себя, что Денис как-то странно опирается на него, но относит это на счет переживаний за Зою.
   С Ларисой все прошло так, как он и предполагал. Александру были известны аргументы, способные убедить сестру в чем угодно. Впрочем, эти аргументы действовали на многих и были его излюбленной и хорошо проверенной тактикой. Деньги. Много денег. Наличными. Взамен на одну подпись и немедленную отправку восвояси.
   Лариса торговалась, но в целом была расположена к сотрудничеству. Свое материнство она оценивала в вполне конкретную сумму
   Александр, как всегда, действовал предусмотрительно. Помимо юридически легитимного отказа от прав на ребенка, у него осталась еще и видеозапись сделки на случай, если Лариса вдруг покажется, что денег мало и пора все переиграть.
  -- Я сказала Денису, про Таню, - сказала Алина Юрию, и он не сразу уловил, о чем это она.
  -- Зачем? - ляпнул он, но сразу же исправился, - Кхм, давно пора. Почему ты молчала?
  -- Я не знала, как он к этому отнесется, - честно призналась она.
  -- А как он должен к этому относиться, - не без иронии спросил Юрий.
  -- Да... ты прав..., - Алина растерялась, и сказала совсем не то, что намеревалась. - Знаешь, я не хочу перед ним лишний раз подчеркивать свой возраст.
   Юрий округлил глаза. Он явно переигрывал. Ему была прекрасно известна вся подноготная Алининых переживаний. В глубине души ему было жаль эту одинокую дурочку, втайне полагавшую, что сможет отвоевать Дениса методами, какими обычно пользуются, охотясь на женатых мужчин. Но Алина, к счастью, не распознала спектакля.
   Юрия одолевало любопытство, он спросил:
  -- И как он на это отреагировал?
   Она вздохнула:
  -- Он был шокирован. Обругал, почему я скрывала. Задал тысячу вопросов. Все о ней. Как зовут, сколько лет, ходит ли в садик, какого цвета у не глаза. Создавалось такое впечатление, будто бы он узнал, что Таня - его дочь, и....
  -- Он был просто в восторге от этого, - закончил за нее Юрий.
  -- Да, - нехотя согласилась она, чувствуя себя раздетой донага под его пронзительным взглядом.
   И каждый из них подумал о привязанности Дениса к Зое.
  -- Он любит детей, - озвучил за двоих Юрий. - Денис проецирует переживания детства на каждого ребенка с одной стороны, а с другой относится к детям, как к чуду для него невозможному.
  -- Конечно, я плохо себе представляю Шурика, который нянчится с приемышем.
  -- Ты права, но Денис очень молод для того, чтобы всерьез об этом думать, а вот культ матери - его сегодняшний день. Как и любой мужчина, он судит о женщинах по своей маме, которую считает, чуть ли не идеальной, оправдывая ее отношение к нему его же недостатками. Для него она - воплощение непостижимой женственности, тонко чувствующей, а посему, очень ранимой.
  -- Он действительно ее идеализирует.
  -- Безусловно. Вся ее жизнь была подчинена одной всепоглощающей страсти, - она так любила себя, что у нее почти не оставалось этого чувства для других. Денис чувствовал нехватку внимания с ее стороны и очень страдал, поэтому он так бережно относится к детям. Он, если можно так выразиться, пытается их оградить от душевного холода. Он действует на уровне инстинкта. Он обожает детей, потому что знает, насколько они ранимы, и преклоняется перед женщинами, хотя, по сути, ничего о них не знает. Поверь мне, сказав Денису о Тане, ты только выиграла.
   Алине стало очень неуютно. Совсем неуютно. Ей ни разу не улыбалось оказаться просвеченной насквозь. Ее задел понимающий тон Юрия, и с тем же ей было важно узнать, что она поступила правильно. Но разговор становился опасным, поэтому она поспешила закрыться щитом из малозначащих реплик.
   Все же, они были взволнованы, и это их объединяло. Покружив вокруг да около, они вновь вернулись к ключевой теме. Они теряют Дениса. Они говорили о том, что ему необходимо помочь справиться с кошмарами, но умалчивали о том, что хотели разобрать его по частям, выбросить все им мешающее, и собрать заново в удобной для себя последовательности. Они говорили о том, что Денис чересчур поглощен Александром и не замечает больше ничего вокруг, но умалчивали о том, что хотели бы его чаще видеть. Они, как и все люди, были нетерпимы к чужому счастью, но с трепетным вниманием относились к своим проблемам. Они мечтали вернуть то время в Крыму, когда каждый из них узнал в лицо свою любовь, переиграть все заново. Они пришли к выводу, что нужно еще раз съездить отдохнуть тем же составом. Это поможет развеется. Они сказали Денису, но подумали о себе. Они решили осуществить это как можно скорее.
  
  
   Воплощение задуманного Юрием и Алиной отдыха откладывалось и откладывалось, отдалялось и отдалялось, пока вовсе не затерялось между заваленными глыбами смерзшегося льда улицами. Дни и ночи сменяли друг друга, как песни столичных радиоволн: одна лучше, другая хуже, но на пятой все сливается в один сплошной шумовой поток, из которого мы выхватываем для памяти лишь отдельные фрагменты.
   Когда Лариса все же уехала, оставив Зою родителям, страсти улеглись, а головы бизнес кругов прояснились после новогодних праздников настолько, что каждый из них вернулся к своему рулю, когда колеса и шестеренки набрали привычный темп, Александр вздохнул вздохом Седьмого Дня, позволил себе немного расслабиться и вкусить плоды трудов своих. К Валентинову дню они с Денисом улетели к жаркому солнцу и теплому морю. Вернулись же через две недели, держа друг друга за руку и не веря унылым завываниям колючего ветра. Что встретил их в аэропорту. Ветер был для них пустым звуком, потому что они покупали свою одежду в магазинах для тех, кто никогда не мерзнет. Им не приходилось разогревать свою пищу в микроволновках, их кожа никогда не теряла южных оттенков, а в их домах и машинах всегда царило тепло. Но жарче всего им была от блеска собственных глаз, языков, рук и бедер, что находили друг друга по ночам в глянцевом сиянии зимних звезд, с завистью прижимавшихся щеками к огромным окнам их спальни.
   Но, тс-сс-с! Это не видно никому, об этом не говорят. Разве что... шепотом, хотя... ничего не стоит говорить в уши, ведь даже бог говорил со своими избранниками уста в уста... но знайте же: у солнца есть тень... у всех есть тайны.
   Жизнь Юрия блестела, словно хорошо выдержанный коньяк, тем же благородным и хмельным, исходящим изнутри свечением. Много лет и сил было вложено и вот, его терпение и трудолюбие оправдали себя, - признание, успех теперь озаряли его своим блеском. Известность среди коллег, осознание собственного профессионализма по сравнению со всеобщей популярностью - капля в море. Когда ты становишся модным, когда твое рабочее время расписано на полгода вперед, а за один твой час платят стабильно и с несколькими нолями, то это не может не приносить ощущение полноты. Ты долго и постепенно к этому шел, сколько препятствий позади, и колесо Фортуны, что так медленно раскручивалось, этой зимой завращалось на полную силу. Смакуй же благородный напиток своих трудов и стань, наконец, счастливым!
   А Юрию для счастья недоставало лишь одного. Дениса. Да, Юрий, тебе жарко в лучах славы, твое сердце горит и способно согревать, но постель твоя холодна.
   Денис. И если ты все же можешь любить, ты должен его оберегать. Беззащитного, как все простодушные люди, как все влюбленные любовники, одного из тех верных, нерасчетливых, безоглядных мальчиков, которые так исключительно редко попадаются в закромах продажного города, - мальчика с шрамом в виде цветка и именем под кожей.
   Денис. Трепетная любящая и душа. Тело юноши с тонкой талией. Юрий, а что ты хочешь больше? Эту душу с ее переливали или все же гибкое тело? Помнишь, как крымское солнце ласкало его плечи, как капельки моря блестели на его спине? Жар опаляет твое сердце, а кости изнутри наполнены такой стужей, как будто ты всю жизнь носил в себе зиму, как повсюду зеркала носят с собой свою тишину. Да, Юрий, поэтому ты - друг. Как в песне "Океанов".
   Зима кутала улицы в белоснежные меха, а Киев пачкал их в грязи. От холода стучали зубы и трескались зеркала. И было много таких, кого вьюга брала под руку и стылыми губами шептала о том как тяжело и сладко тосковать. Опустив руки, вспоминая несбывшееся счастье.
   В промерзших маршрутках, на деловых встречах и в продуктовых магазинах Алина слышала зимние истины о человеческом обществе, которое хлестко бьет с обеих рук. У нее не было сил закрыть уши, она замерзала.
   Только дома, в своей квартирке, ей удавалось хоть чуть-чуть отогреться. Ее маленькая доченька была тем крохотным огоньком, от которого загоралось пламя в остывшем очаге Алининой души. Она обвивала лозой искренней детской любви надломанное дерево Алининого сердца, поддерживая его и не давая сломаться.
   Поздними вечерами, когда ее беспокойная радость засыпала, а она согревалась достаточно для того, чтобы поднять глаза на редкие звезда за окном, Алина начинала верить. А это очень опасно для уставших людей, смотреть на звезды. Потому что они заглядывают очень-очень глубоко в тебя, будят мечты. Ты не можешь и не хочешь отринуть их сонное дыхание, их зыбкие улыбки. Ведь очень легко быть бесчувственным днем, - а вот ночью - это совсем другое дело. Тихие реки иллюзий вливаются в твое сознание, уносят тебя плавным течением, и ты дрейфуешь в них лицом вверх. Шелковый плеск волн в такт дыханью.
   Куда уносят тебя эти ночные потоки, благословленные молчаливым согласием звезд? Ты движешься сквозь пространство и время к берегам совершенного мира. Там есть место не только для тебя, но и для твоего счастья. А счастье - это когда не холодно, не скользко и не одиноко. Счастье - это когда у тебя есть чем платить по счетам, твоя дочь весела и здорова, а тебя обнимают руки любимого человека.
   Да, он смог бы сделать тебя счастливой и любить твою дочь как свою. У него очень отзывчивое сердце, он чуткий и мудрый, таких ты еще не встречала. А его молодость - это ведь начало пути, который было бы так прекрасно пройти вместе. И это возможно. В том мире, куда приводят мечты, это возможно. Но тебе необходимо возвращаться в другой мир, поэтому стряхни с себя эту кисейную дымку, сотканную из романтики и бессилия. Очнись, стареющая фантазерка! Мир идеальный и мир реальный очень разные. В реальном мире для счастья одной лишь мечты мало. В реальном мире он любит другого. Его. Не тебя. Понимаешь? А бога нет.
   Ты спохватываешься, коришь себя за слабость, пытаешься скрыть следы бессонницы, подхватываешь лямку и тянешь, тянешь свою упряжь. Ты ведь упорная, ты - реалистка.
   Скажи мне, реалистка, почему же ты все же живешь от встречи к встрече?
   Вы поддерживаете отношение. Перезваниваетесь, время от времени. Видитесь де-то раз в пару недель. То сходите в театр вчетвером: Денис со своим божеством, ты и Юрий. То Александр, а точнее его бизнес-детище выступит меценатом-организатором очередной выставки, а ты - в списке приглашенных. То мероприятия с подачи Юрия, или даже ужин в ресторане, где если повезет, есть шанс увидеть просто Дениса, а не Дениса в тени Александра. И даже, ох, иногда ты со своей Танюшкой, а Денис с Зоей сходите вместе на детский спектакль или мультфильм. Тогда тебе так радостно от мысли, что со стороны вы можете казаться семьей. Ты смотришь, как он покупает девочкам сладости, как разговаривает с ними, обязательно присаживаясь на корточки, чтобы их глаза были на одном уровне, как они к нему льнут, и ловишь себя на мысли уже в тысячный раз, что он просто создан для отцовства.
   Да, Денис много в чем хорош. Таких снимают для глянцевых реклам и элитных вечеринок. Мальчик-конфетка в красивом фантике. Ты никогда не относила себя к любителям сладких штучек подобного сорта. Тебя всегда привлекали сильная, рослая красота. Типаж Супермена. Мужественный, пуленепробиваемый, внимательный и надежный. Стальной представитель высшей расы... но такой чувствительный и кроткий. Когда ты встретила Дениса, тебе стало как дважды два, ясно, что привлекало тебя в образе Супермена. Вовсе не то, что он одной левой способен поднять грузовик, и что его если не боятся, то уважают, а его нежное, наполненное глубоким чувством, отношение к репортерше, вечно сражающейся с собой и со всеми. Мужчины намного чаще бывают могучими и пуленепробиваемыми, чем мудрыми и отзывчивыми.
   Денис мыслит и говорит категориями зрелого мужчины. Он очень взрослый. Слишком взрослый. В нем нет острых углов, нет крайностей. Все движения его души плавны и изящны, как сонет. Такая мудрость прорастает из боли. Это когда ты входишь в ад, созданный не тобою, и возвращаешься из него полностью обузданным, полностью сосредоточенным, полностью преданным - не больше и не меньше.
   Если бы Александр не воспользовался моментом, Денис бы не стал гомосексуалистом. Ты так считаешь, ты в этом уверенна, но Юрий с тобой не согласен. Он говорит: Александр или кто-то другой, не важно, Денис из тех, кто любит мужчин. Точнее из тех, кто может любить лишь одного мужчину. Единственного. Раз и навсегда. Он приводит много аргументов явных и убедительных, но он ведь психолог и может убедить в чем угодно.
   Юрий. У него больше поводов видеть Дениса. Во-первых, - он его психоаналитик. Во-вторых, Юрий действительно хороший друг, Алина все это знает, но не может не завидовать. Ведь то место, на которое она претендовала, теперь прочно занято Юрием. Алина, очнись! Какое место? Кто занял? О чем ты? Ты злишься из-за того, что тебе никак не войти в их специфический полусвет, упирающимся одним локтем в их интимные предпочтения, а другим - в роскошь. А еще, тебя больно и обидно, потому что Денис не нуждается в тебе так, как ты в нем. У тебя нет и поводов, ни оснований приблизиться к нему.
   Попытки выбросить его из головы ни к чему не приводят.
   Алину чувствует, что ее жизнь зашла в тупик, что она сама состарилась и сделалась жалкой и, вполне возможно, истеричной. В общем, одной из тех несчастных женщин, каких в Киеве бесчисленное множество, - сбитых с толку, со странностями, утратившими свой стержень. Женщиной без мужчины, возможно, выскочкой или интриганкой, помешанной на успехе, женщиной, которой, она надеялась, никогда не будет.
   А зиму сменяет весна. Она обрушивается на Алину внезапно, звонкая и прекрасная. Набухают почки, дворники убирают залежалый мусор, теплеет день ото дня. Эта благодать, словно Дар свыше, но она не знает, что с ним делать. У нее дел по горло, а уже нужно начинать думать. Как выкроить время для новой дачи. А дача - это еще одна прорва дел. Но Танюшке нужен свежий воздух, домашняя малинка-клубничка... как вспомнишь, что поставщики опять подняли цены, а таможенники в край обнаглели, то руки вообще опускаются. Но весна пришла и не спросила. Она улыбается озябшей Алине эгоистичной улыбкой цветущего счастья.
  
  
   Презентация эксклюзивной продукции - это всегда разряженная в пух и прах публика, длиннющая вступительная речь, раздутая из одной единственной фразы, это шоу, предназначенное не для того, чтобы развлечь приглашенных гостей, а для того, чтобы продемонстрировать успешность компании, определяемую по количеству выступающих звезд и по их суммарной рыночной стоимости.
   Гости презентации, они же VIP-гости, те есть все, присутствующие на мероприятии - это скучающие лица изо всех сил старающиеся проявить свою если не причастность, то, хотя бы, заинтересованность.
   Алина с бокалом шампанского в руке и в настоящем платье от Missoni казалась себе настоящей светской львицей. И это не важно, что на платье она копила целый месяц, да и то смогла его себе позволить лишь с сезонной семидесяти процентной скидкой. Не важно и то, что попала она сюда через Юрия, напросившись к нему в спутницы. Важно было другое - она, наконец, научилась не теряться, когда незнакомые люди заговаривали с ней будто бы с давней приятельницей, а некоторые из ее реплик вполне могли претендовать на оригинальность.
   И где-то здесь был Денис. Минут двадцать назад она заметила его в другом конце зала, но, к сожалению, тут же упустила из виду. Наверное, он где-то ближе к сцене, потому что на ней сейчас стоит Александр и заверяет присутствующих, как много значит в его жизни искусство фотографии. Строгое деловое облачение он сменил на утонченно-фривольное произведение костюмной стилизации из лилового льна с металлическим напылением. Его волосы, уложенные живее обычного, завершали образ. Сейчас он был похож сам на себя как никогда - породистый зверь, родившийся и выросший среди разбойничьей касты, вступившей на путь цивилизации так давно, что она могла позволить себе забыть об этом. Его речь звучала достаточно нагло для того, чтобы вывести ведущего из равновесия, но достаточно почтительно, чтобы к такому обращению нельзя было придраться.
   Его речей ожидали с нетерпением. Богема Александра обожала. Ведь без его обаяния, его бьющих через край сил, пикантной биографии, его расчетливого легкомыслия, наивного восхищения всем прекрасным, его несколько циничного юмора, его пользующегося дурной славой, но все же процветающего бизнеса, его воспитанной грубости и удивлению множеству разных вещей, без его богатства - светский Киев был бы намного скучней.
   Рядом с Алиной стоял Юрий, сложив руки в карманы брюк. Он не был поклонником подобных фарсов, и обстановка мало-помалу начинала его утомлять. Он обещал Александру, обычно использовавшему эти вечера как антураж для того, чтобы наладить кое-какие контакты, присмотреть за Денисом, пока тот будет занят. Юрий взглядом позвал официанта и взял бокал с подноса. Взгляд задержался на его проколотой губе и собранных на затылке в пучок волосах. Как ни посмотри, этот экземпляр относился к многочисленной породе молодых людей, косящих под музыкантов. Такие, как он ни, черта не смыслят в музыке и не особо стремятся к расширению своего музыкального кругозора. Они начинают по инерции заниматься чем-то, к чему подталкивает ближайшее окружение, будь то друзья или семейный круг.
   Многие на этой презентации живут не своей волей, а по чьей-то указке. Словно они были созданы для того, чтобы всем своим существованием иллюстрировать всякие социальные стереотипы. Они наводят на мысль о том, что внутри у них не плоть и кровь, а опилки и куски паралона, которыми раньше набивали мягкие игрушки. Юрия позабавили собственные мысли, ведь довольно значительный процент присутствующих здесь женщин был нашпигован силиконом по всем правилам изготовления нынешних плюшевых мишек и кошечек. Красивые люди, которые на самом деле всего лишь имитация красоты. Штамповка.
   А вот Алина, она тоже, скорее всего, ни разу не задумалась о том, что ей действительно к лицу, не попыталась найти свой собственный стиль. Ей кажется, что достаточно окружить себя эксклюзивными вещами, и она тут же станет эксклюзивной личностью. Для нее эксклюзивными вещами были Mayot в бокале, платье от Missoni и машина, стоимостью не меньшей, чем 100000 евро. Она свято верит в то, что люди, достигшие всего этого, - уже полубоги, и самым заветным ее желанием было очутиться в обществе обладателей всех этих благ, стать такой, как они.
  -- Ты видел сегодня Дениса? - Алина не выдержала безрезультатного блуждания взглядом в толпе.
  -- Он стоит чуть левее старика с парусником. - Юрий подошел вплотную и взял ее под локоть, разворачивая в нужном направлении.
   Алина сразу же увидела указанную фотографию и самого Дениса, беседующего с двумя барышнями модельного вида. Разговор был явно рассчитан на собеседника с проблесками интеллекта, и девушкам, похоже, хотелось казаться таковыми. Их хорошенькие мордашки имели такое выражение, будто они все время в уме делят и умножают семизначные цифры. Или вообще извлекают из них корень квадратный.
   Денис тактично улыбался в ответ. Его одежда, прическа и загар были, как всегда, безупречными, но привычной естественности в них не ощущалось. Во всем его облике сквозила какая-то едва уловимая театральность. Иными словами, он выглядел как сгусток дурных предчувствий.
  -- Денис сегодня сам на себя не похож, - Алина хотела. Чтобы слова ее прозвучали как можно легче, но в них сильно ощущалась волнение.
  -- Последний раз он спал часов сорок назад, - ответил Юрий. - У Дениса начались серьезные нарушения сна, и меня это очень настораживает. Он постоянно жалуется на головные боли, сутками не спит, а потом проваливается, чуть ли не в литургию.
  -- Что он с им сделал на этот раз? - ужаснулась она.
  -- Нет, это не из-за Александра, он сам обеспокоен его состоянием.
  -- Кошмары? - Алина сама не заметила, как ее голос осип до шепота.
  -- Не чаще, чем всегда, но, тем не менее, постоянно. Я поначалу считал, что он просто боится спать, но не в этом дело. Что-то неясное твориться с его психикой. И это очень серьезно. Весь наш психоанализ ни к чему не привел. Денису необходимо более серьезное лечение, иных способов я не вижу. Но ни он, ни Александр ни о какой медикаментозной терапии, или, хотя бы, гипнозе и слышать не хотят. Денис легкомысленно отмахивается, мол, ничего серьезного, это - побочные явления его расшатанного распорядка дня и просто авитаминоз, а Саша просто прямым текстом мне сказал, - не лезь, куда не нужно. Он считает, я попусту поднимаю волны, ведь Денис старается скрыть от него свое состояние.
   Денис, похоже, ощутивший на себе их пристальные взгляды, повернул голову в их сторону и, увидев их, приветственно помахал рукой. Алина махнула ему в ответ.
  -- Иди, поздоровайся с ним, - сказал ей Юрий, когда Денис, извинившись перед модельками, начал протискиваться в их сторону. --Улыбайся пошире и не подавай виду. Я знаю, что делать, положись на меня, я не позволю Денису себя угробить.
  -- Привет Алина, тебе очень идет твое платье, - сказал Денис, целуя ее в щеку. - Привет Юра.
  -- Ну, а ты только что с обложки журнала, - неумело сострила она, на что Денис умильно скривил личико.
  -- Да, я - лицо "Веселых картинок".
  -- Денис, не паясничай, - шутливо упрекнул его Юрий, вступая в разговор. - я вижу, тебе нравится выставка.
  -- Как ни странно, но да. Фотограф - гений. Очень глубокая идея.
  -- Ты прав, его аналогия действительно хороша: древняя Земля во всех своих проявлениях, старые люди и их эмоции, - согласился Юрий.
  -- Но как великолепно он это сделал! Лица на снимках вроде бы светятся изнутри. Старость немногим к лицу, красота проходит. Для таких лиц нужно нечто большее, чем просто красота, но не все это понимают. Грустно, правда?
  -- А-а, Дени-ис! - широкая ладонь с толстыми короткими пальцами грохнулась ему на плече. В их разговор грубо вклинился грузный мужчина с коротко остриженными, торчащими, словно свиная щетина, волосами. Он был похож на раскормленного хряка и голос его звучал хрипло и высоко одновременно. Сергей. Давний, но весьма влиятельный недруг Александра. Он был одним из тех людей, кому собственная точка зрения заменяла окружающую действительность. О нем ходили слухи. Что ему больше по душе посмертные маски, чем рукопожатия, и что он очень падок на юных и смазливых представителей обеих полов. Нужно признать, что врагом он был опасным, и что оба этих слуха правдивы. Дениса Сергей положил глаз уже давно, ошибочно отнеся его к категории белобрысых, наигранно приветливых мальчиков, которые никогда не говорят "нет". Похоже, именно этот факт лег в основу его с Александром скрытой вражды.
   Сейчас Сергей жадно поглощал лазами Дениса, просто пожирал его.
  -- Что вы там говорили о Земле? Гринпис - это сила! Вот посмотри на меня, видишь мою куртку? Она из натуральной кожи. И пояс, и туфли, и даже мой бумажник, - он помахал им у Дениса перед лицом. - Я - натуралист.
   Денис хотел было что-то ответить, но его опередил Юрий.
  -- Ты пьян.
  -- Ба, а я-то думаю, с кем это Дениска так возвышено трепеться? Скажите доктор, а это правда, что красивые мальчики встречаются реже больших пенисов? - боров растянул свои губы в скабрезной улыбке. Ворот его рубашки был расстегнут, она была вся в пятнах пота. Видимо, он сильно напился.
  -- Мне кажется, тебе сейчас лучше уйти отсюда, - Александр возник ниоткуда, и наметанным глазом распознавшая ситуацию охрана материализовалась в двух шагах позади них, готовая, если что, вмешаться. Гости, слегка шокированные, старались не глазеть на эту компанию.
   Александр был нарочито спокоен.
  -- Са-аня, - Сергей подошел к нему ближе, ему сильно хотелось с ним поговорить. - Я, вот, знаю, ты детишкам школу построил, проговорил, улыбаясь, пьяный. - Будет, однако, великое нещастье, если она рухнет, и детишки погибнут, а Саня?
  -- Если небо рухнет на землю, нещастье будет куда больше, - сухо возразил Александр.
   Сергей пьяно расхохотался. Пот блестел у него на лбу.
  -- Прекратите, - вдруг подал голос Юрий. - Здесь не время и не место для разборок.
   Сергей хихикнул.
  -- Доктор, ну почему ему можно спать с Денисом, а мне нельзя?
   Юрий побледнел, потом просипел:
  -- Какая же ты сволочь, - можно было скорее прочитать по губам, чем услышать его слова.
   Глаза Александра очень-очень нехорошо блеснули, совсем как две молнии.
  -- Я сказал. Вали. Отсюда.
  -- Да ну! - огрызнулся Сергей, но все же пошел прочь, шатаясь из стороны в сторону. Охрана подхватила его и поскорей удалила из зала, чтобы не развивать скандал.
  -- Это будет ему дорого стоить, - сказал Александр и улыбнулся. Зубы у него белые и очень острые. Как будто клыки оскалившегося тигра.
   Как ни в чем не бывало, он повернулся к Алине:
  -- Очаровательно выглядишь! Как тебе презентация?
   Она что-то ответила, Юрий проявил инициативу, и разговор не иссяк. Они еще минут десять довольно мило поболтали, потом Александра окликнул кто-то из знакомых, и он, откланявшись, увлек за собой Дениса. Алине срочно понадобилось в уборную, потому что руки у нее все еще дрожали.
   Поднося бокал к губам, Юрий не спускал с Александра взгляда. Тот, то и дело останавливаясь перекинуться с кем-то парой слов, планомерно продвигался к выходу. Денис тенью следовал за ним и преимущественно молчал. Белый до мела, до синевы, впору наземь грохнуться, да только крепок на ногах хрупкий мальчик, стоит, не падает. Губу только кусает и молчит.
   Юрий вслед за ними спустился в холл, сквозь окна которого ему было хорошо видно, как они подходят к машине. Но вдруг Александр резко разворачивается и впечатывает Дениса в асфальт мощным ударом в лицо, затем рывком его поднимает, открывает дверцу машины и швыряет вовнутрь. Садится за руль. Бешено визжа на повороте, машина скрывается за углом. Их провожает запачканная в шок улица.
   Юрий, будто бы в бреду, поднимается назад в зал, где его находит взволнованная Алина.
  -- Где они? - спрашивает она.
  -- Уехали домой. Нам тоже пора. Пойдем, я словлю тебе такси, - отвечает он ей.
   Алина шестым чувством догадывается, что он ей чего-то не договаривает, но не решается об этом спросить, твердо собравшись узнать все самой. Завтра. У Дениса.
  
  
   На следующее утро, ближе к полудню, направляясь к подъезду, где живет Денис, Алина увидела Александра, спустившегося с крыльца и севшего в свою машину. Он ее не заметил, будучи слишком сосредоточенным на своих мыслях. Плюс ко всему, в это время он обычно уже на работе. Дурной знак. Машина Дениса на своем месте, значит он дома. Обдумывая, как объяснить свое внезапное появление, Алина чудом проскальзывает мимо консьержа. Лифт поднимается вверх невыносимо долго.
   Когда Денис открыл дверь, сдавленный крик сорвался с ее губ.
   Он был абсолютно нагим, если не считать простыни, обвернутой вокруг бедер. И он был весь избит. Руки, плечи и торс сплошь покрывали синяки с ссадины. Правый глаз скрывал сильнейший кровоподтек, губы были разбиты. Простынь была вся перепачкана в крови и чем-то еще, когда Алина поняла, в чем именно, у нее занемели руки.
  -- Извини, я сегодня не звезда, прокомментировал свой вид Денис.
  -- Как он мог... - проронила она, пряча нижнюю часть лица в ладонях.
  -- Заходи, раз пришла, - сказал он и отстранился, пропуская ее в прихожую. Она зашла, Денис закрыл за ней двери.
   И тогда Алина увидела еще и его спину. Били яростно, всем, что попадалось под руку. Бессмысленно и бесконечно жестоко.
   Денис повернулся к ней лицом. Она дотронулась кончиками пальцев до его здоровой щеки. Провели ими вниз к подбородку.
  -- Как он мог, - повторила она, глаза ее были полны слез.
   Он посмотрел на нее. Серьезно, вымученно, отстранено. Алина видела, какой страшный. Нет, не внутренний жар, как говорят обычно, а внутренний холод пожирает его. Душа Дениса висела, как льдинка, отзываясь стоном на малейшее прикосновение.
  -- Я сам его спровоцировал, - губы его дрогнули, но лицо не стало от этого более живым. Лица живых отмечены печатью хоть каких-то чувств, а с его лица даже страданье схлынуло. - Я...
  -- Ты ничего не сделал!
  -- Он приревновал.
  -- Приревновал? Он мог убить тебя, как же ты этого не понимаешь? Он взял тебя, скажи мне, он взял тебя силой?
   Денис отвел взгляд.
  -- Он меня просто взял.
  -- Что? Неужели ты не понимаешь, он, думает только о себе! Если хочет, значит берет! Он смеет поднимать на тебя руку! Ему плевать на то, что происходит с тобой, плевать!
  -- Алина, - Денис не дал ей договорить, - я сейчас не в силах защищаться.
  -- Денис, Денисочка, как же ты не понимаешь, если бы он опять...
  -- Алина, - он смежил веки. Такое впечатление, что солнце выжигает ему глаза, будто бы его сжигают жаркие лучи. Потом его глаза открылись. - Я знаю, но я люблю его и не могу иначе. Если он захочет, я ему не откажу, чего бы мне этого не стоило. Не начинай все с изнова, это ничего не изменит. Ты извини, мне действительно неважно, не сочти за труд, сделай мне чаю, а я пока приведу себя в порядок.
  -- Да, конечно.... Денис...
  -- Что?
  -- Давай я помогу обработать тебе раны.
   Он молча сносил все болезненные прикосновения тампонов с антисептиками. У него чересчур красивое для обыкновенного человека лицо, чересчур чувственное. У него узкие худые плечи. И он заворачивает в них грудь, пытаясь спрятаться в себе. Ладони и пальцы у него длинные, нежные - кажутся вырезанными из мыла; они совсем не пригодны для защиты, слишком хрупкие, но он не стал защищаться не потому что слаб. Как это страшно. Он может терпеть боль, но не чужие прикосновения. Она не имеет права прикасаться к нему, даже обрабатывая ссадины. Когда она это делает, он замирает, и руки его становятся похожими на мертвых птиц, заводных птиц, из косточек и проволочек, чудесные, сработавшиеся и упавшие.
   Алина уходит, всю дорогу домой она плачет. Перед глазами у нее перевернутая вверх дном гостиная, разорванная одежда и острые лопатки, рассеченные ударом о металлическую спинку кровати.
   Денис засыпает в своей комнате впервые да трое суток. Волосы разметались веером по подушке. Тело замерло в своем израненном совершенстве, стараясь свернуться так, чтобы причинять себе как можно меньше боли. Сердце - на дне океана. Отблески света падают на лицо сквозь колыхающуюся занавеску, тени обрисовали странные, непостижимые знаки. Словно лодка без гребца, покачивается на ленивых спокойных водах. Больше в комнате не движется ничего.
  
  
  -- Ни ты, ни я, ни кто-либо другой нечего не изменят. Зачем ты напрасно мучила его? Взывала к голосу разума? Да он понимает все лучше нас с тобой! Слишком хорошо все понимает. И все равно любит, как у многих не хватило бы смелости любить, - с горечью сказал Алине Юрий тем же вечером.
   Первый день лета подходил к концу. Солнце, вобравшее в себя их отчаянье, падало на острые шипи высоток. Они навсегда запомнят этот день, но вынуждены будут молчать, делая вид будто бы им ничего не известно. В мире по-прежнему оставалось три великих деянья, достойных быть воспетыми в стихах - любить безответной любовью, защищать осажденную крепость и дерзить богу.
  
  
   По Бориспольской трассе мчится черный BMW. Роскошный красавец, "семерка". Стильная тюнингованная машина с номерами, состоящими всего лишь из одной цифры. Диски на колесах затягивают на средний семейный легковичок. Машина мчится реактивной стрелой, рассекая раскаленный июльский воздух.
   За рулем мужчина в сером летнем костюме от Armani. Одна рука легла на руль, другую, опершись локтем на дверцу, он прижал к губам. Властный взгляд. На запястье элитный швейцарский хронометр. Мужчина красив холодной металлической красотой. Он, его одежда, машина, - будто бы сошли в рекламы Martini. Viva la Vita.... Все настолько шикарно, что кажется невозможным. Тем не менее, привлекательный, довольно молодой, состоявшийся мужчина на своем холеном автомобиле летит по трассе Киевского пригорода.
   Мужчина смотрит вперед, на дорогу. Цепко, неподвижно. Только правая рука на руле время от времени меняет положение. Прямая лента дороги. Кожаный салон цвета слоновой кости. Прохлада климат контроля. Гремит стереосистема, столичная попсовая радиоволна. Звук музыки просто оглушает, но сидящие в салоне этого не замечают. На переднем сидении рядом с водителем сидит юноша, почти мальчик. Его изящное телосложение кажется совсем хрупким на фоне глубокого массивного кресла машины. Кукольное лицо. Окрашенные в приятный золотистый оттенок волосы красиво падают на глаза. Стрижка делалась явно из соображений красоты, а не комфорта. Цвет кожи выдает регулярного посетителя солярия. Голубые глаза потрясающей глубины. Одежда подобрана очень со вкусом. Небрежная естественность, выкупленная за сумасшедшие деньги у роскоши. Вещи, излучающие достаток. Хотя, казалось бы, как могут быть показателем достатка джинсы с футболкой? Законченный образ. Продуманный до мелочей.
   Мальчик смотрит вбок, на проносящиеся мимо пейзажи каким-то отсутствующим взглядом.
   Машина сворачивает на проселочную дорогу, ведущую к дачным участкам. Пять соток, скромные домики, а не маленький городок для больших людей. Выбор дороги - не ошибка. BMW, ценой в половину этих домишек, направляется именно туда, куда нужно. Тормозит у аккуратного заборчика, выкрашенного зеленой краской. За забором сад и двухэтажный домик из неоштукатуренного красного кирпича.
   Мужчина и мальчик выходят из машины и входят во двор. Рука, что уверенно правили бумером, покоится на плече у мальчика.
  -- Саша, Денис, а вы быстро! - в голосе встречающей их на веранде женщины искреннее удивление. Алина. Около тридцати. Разведена, с пятилетней дочерью на руках. Независимая и очень одинокая. Ушла от мужа по собственной инициативе. Деятельной и амбициозной, ей нужен сильный мужчина, а не пивной бочонок на содержании. Не то чтобы красивая, но следящая за своей внешностью. Среднего роста, стройная, загорелая. Хозяйка небольшой торговой фирмочки, дела которой с недавних пор идут довольно успешно. Ее волосы собраны заколкой. Одета в просторные белые штаны и малиновую майку со стразами.
   На веранду выходит мужчина с девочкой на руках. Респектабельный, солидный. Серебро в волосах и небольшой бородке. Добрый, располагающий взгляд. Юрий. Сорок восемь лет. Профессор психологии, правовед. Одет в клетчатую тенниску голубых оттенков и темно синие джинсы. Девчушка - глазастое существо с соломенной челкой и двумя задорными хвостиками, с любопытством наблюдает за приехавшими.
  -- правильно сделал, что привез. И пацану не придется одному в четырех стенах сидеть, и Алинке с Танюшкой скучно не будет. Правду говорю? - малышка уткнулась личиком в Юрино плече, покраснев от смущения.
  -- Юрка, перестань мне смущать ребенка! - улыбается Алина. Чего же мы тут стоим. Пошли в беседку, там уже стол накрыт!
  -- Знатный стол, - подмигивает Юрий.
   В беседке звучал смех, шутки и похвалы хозяйке. Тем временем утомленное солнце опускалось за горизонт.
  -- Вечер уже, - произнесла вслух Алина мысль, пришедшую в головы сидящих за столом.
  -- Пора уезжать, - Александр поднялся из-за стола, сладко потягиваясь. - Алиночка, у тебя не руки, а золото! Столько наготовить и так вкусно! Денис, пошли, заберешь свои вещи. Юрка, ты тоже собирайся.
  -- Да, уже иду, только помогу Алине убрать со стола.
  -- Да я и сама справлюсь...
  -- Сейчас тебе Денис поможет. Юра, ты там не копайся, а то мы и так с тобой засиделись, на самолет не успеем.
   Денис следом за Александром направился к машине. Без слов. Молча. Александр достает с заднего сиденья рюкзак и отдает Денису. Они возвращаются в дом. С заднего двора доносится звон убираемой посуды, со второго этажа слышаться шаги собирающегося Юрия.
   Страстный долгий поцелуй. Рука опускается вниз, обхватывает пах, чуть сжимает. Тело, все существо Дениса тут же откликаются на это прикосновение.
  -- Шурик, - шепчет он.
   Александр убирает руку. Проводит тыльной стороной ладони по щеке, и резко берет Дениса за подбородок. Улыбается. Но не Денису, а собственным мыслям. Безграничной власти над душой и плотью, трепещущей в его объятьях.
  -- Попробуешь мне хоть на метр отойти от дома.
   Глаза Дениса вновь темнеют. Отводит взгляд. Такая реакция понравилась Александру. Он вновь целует своего мальчика. Жарко, ненасытно. Затем возвращается к своей машине.
   Денис так и остался стоять и смотреть вслед ушедшему. Глаза блестят. В них любовь и что-то еще. Боль?
   Их видела Алина, застывшая со стопкой тарелок у стола.
   Некоторое время они стояли неподвижно. Денис на летней кухне и Алина, смотрящая на него из сада сквозь оконный проем. Заскрипела лестница. Юрий с кожаным саквояжем в руках спускался вниз. Стряхнувшая оцепененье, Алина зашла в дом.
  -- Ну, все, друзья-товарищи, уезжаю. Денис, остаешься за старшего. Заботься о девчонках.
  -- Щастливо, Юра! Смотри. Чтобы Шурик на трассе не лихачил, - улыбается Денис.
  -- Удачи тебе на конференции! Пошли, проведем вас, - говорит Алина.
   Александр уже развернулся. Машина мощно урчит у обочины. Юрий садится рядом с ним впереди, закинув вещи назад. Последние слова, пожелания ни гвоздя, ни жезла, и машина скрывается за поворотом, просигналив на прощание провожающим.
  -- идем, я покажу тебе твою комнату, положишь вещи.
   Комната для гостей, а точнее, коморка, находилась на втором этаже между спальней хозяйки и детской, такими же малюсенькими. Денис положил на кровать свой рюкзак, Алина заглянула в детскую, посмотреть как там Таня. Малышка спала беззаботным сном.
   Денис и Алина вернулись на задний двор доубирать со стола. Когда пластиковая посуда оказалась в мусорнике, а недоеденные яства в холодильнике, Денис извинился и сказал, что он очень устал. Поднялся в гостевую, переложил рюкзак с кровати на стул, снял вещи и лег. Уснул моментально.
   Проспал тринадцать часов кряду. Алина смотрела на спящего Дениса. Так смотрят на любимого, но недоступного мужчину. Есть в этом взгляде еще и оттенок материнской заботы, но он почти неуловим. Алина смотрит голодным, плотским взглядом на обнаженное тело спящего мальчика. На коленях свежие ссадины, на бедрах синяки. Она ненавидит человека, привезшего Дениса к ней на дачу. Человека, имеющего право так интимно касаться его тела. И так жестоко. Алина мечтает ласкать это упругое тело, где юность и детство еще равны. Хочет отдаться ему со стоном изнемогающей страсти. Оседлать его. И двигаться, двигаться, касаться его, пока на лице не отразится сладкая мука и рот не откроется в безмолвном крике. Боль? Почему он так возбуждающе привлекателен именно таким? В томных объятьях боли. Почему его хочется терзать, добираясь до самой середины? Нет, говорит она себе, я бы никогда не сделала бы то, что делает с ним он. Она была бы с ним нежна. Но, стоя на пороге комнаты, как и всегда, она представляла себе Дениса во власти боли, судорогой проходящей по телу. Впереди еще две недели. Четырнадцать дней. Все это время Денис пробудет здесь, на даче.
   Дни растворялись в сладкой дреме лета. Алина так долго представляла себе, как Денис будет с нею рядом, будет частью ее жизни. И вот, свершилось! Ей так хотелось верить в то, что это действительно так. Тень Александра, всегда скрывавшая под собой Дениса, вдруг стала почти незаметной. По мере того, как тень теряла свою силу, глаза Дениса наполнял ясный умиротворенный свет. А, может быть, ей это только показалось? Но Алина чувствовала, что ему здесь хорошо. Хотя знала, что он сращивает себя воедино лишь затем, чтобы снова быть изорванным, скомканным и безмолвным. Знала, что скоро он начнет тосковать, ждать возвращения своего божества. И скоро, совсем скоро ее хрустальный призрачный рай разобьется о действительность. Она гнала от себя эти мысли. Смотрела и не могла насмотреться на свою странную любовь.
   Присутствие Дениса еще раз подтверждало, насколько в ее жизни, ее доме не хватает мужчины. Денис неловко себя чувствовал в роли праздного дачника, кроме того. Он просто не умел сидеть без дела. Алина с удивлением заметила, что, оказывается, двери раньше скрипели, а теперь - нет. Денис снял их с косяков и смазал. Подчинил расшатанные стулья, туго натянул бельевые веревки. Причем такая хозяйственность никак не вязалась с его кукольной внешностью.
   Их утро начиналось с совместного завтрака, а потом они втроем отправлялись на ближайшее озеро плавать и загорать. На пляже Денис все время возился с Таней. Строил ей замки, учил плавать. Другие дети тоже тянулись к нему, и очень скоро вся местная ребятня души в нем не чаяла.
   "Он совсем еще ребенок, - в который раз ловила себя на мысли Алина, - рано повзрослевший ребенок. Они лишили его детства."
   Ровесников Дениса среди отдыхающих не оказалось. Впрочем, он не испытывал недостатка в сверстниках и с удовольствием возился с малышами. Иногда играл в волейбол с мужчинами. И тогда все молодые мамаши, да что там говорить. Многие из женщин наблюдали за ним. Он вовсе не был отменным игроком, но был чертовски красив. Улыбчивый, вежливый, но не слишком общительный.
   В послеполуденный зной они возвращались домой. Алина укладывала дочку спать и они с Денисом отправлялись в беседку и непринужденно болтали. Нередко он смеялся своим грациозным смехом, переходящим иногда в игривость - небольшую и короткую. Все общее расположение его души было деликатным и ласковым, без тени угрюмости. Он не анализировал людей, и, кажется, не позволял себе анализировать. К людям относился ровно. В сущности он жил как-то странно: и - "не от мира сего", и - "от мира сего". Что-то среднее, промежуточное. До приезда Дениса Алина почти не знала владельцев соседних участков. Теперь же как-то само собой получилось так, что вечера проходили в компании, под гитарные аккорды, со сладким привкусом домашнего вина.
   И все же Денис предпочитал общению одиночество. Он тяготился людьми. Для него общение - вежливость воспитанного человека, ничего более. Алина понимала это, но ей было так сказочно хорошо этими вечерами. В жизни ей редко бывало так хорошо. Она отдыхала душою. Сейчас ее жизнь приобрела ту особенную полноту, которую называют счастьем. Рядом с Денисом. Рядом с мальчишкой, младшим ее на десять лет, к тому же голубым, она чувствовала себя счастливой женщиной. Счастливой простым женским счастьем.
   И когда они оставались вместе на ночной веранде, она никогда так не блаженствовала, и как никогда страдала. Денис видел в ней друга, доверял ей. Она мечтала о нем, ревновала. Она не могла слышать и не могла не слушать о том, как Денис говорил ей о своем возлюбленном. Она ненавидела Александра, старалась ненавязчиво внушить Денису насколько он слеп. Прятала под маской дружбы страсть. что сводила ее с ума.
   Последний вечер. Печаль о несбыточном и прекрасном. Ее память сквозь взгляд украдкой касается его лица и тела, вбирает в себя каждый его жест. Его цвет и запах, чтобы потом хранить его в сердце и молиться ему, как иконе.
   Воздух был сух до треска, - казалось, его можно разорвать руками, как бумагу, и на пальцах останется пыль. Как дышать? Слова, будто раскаленные спицы, вонзаются в мозг из темноты, они жгут губы. Так больно, так трудно молчать. Она слишком хорошо помнила как он вздрагивал, как шипела перекись на ссадинах, и совсем ничего нельзя было сделать с любовью, которая сильнее инстинкта самосохранения.
   Алина сдерживала себя как могла, но отчаянью, видимо, все же удалось просочиться сквозь губы. Денис больше не был безмятежен. Он стоял у перил, обхватив левой рукой правое запястье, нащупывая пальцами имя под кожей, словно рану.
  -- Я люблю его больше неся и не знаю как доказать ему это. Да, он прав, со стороны все выглядит именно так: мальчик-шлюшка на содержании. То, что внутри, никому не видно. Люди смотрят лишь на то, что хотят видеть. А даже если так, если я - шлюха, я отрабатываю свою цену сполна! Я принадлежу ему не только телом, но и душой. Полностью и безраздельно, - Денис обхватил свои локти ладонями. - Наверное, этого. Все же, недостаточно. Я хочу быть рядом с ним, я не могу без него.
  -- Господи... Денис... ты ведь прекрасно все понимаешь, ты знаешь, как дорого тебе обходится его так называемая любовь. Денис. Он убьет тебя, уже убивает, а ты так цепляешься за него только потому, что тебе не с чем сравнивать. У тебя ведь все еще впереди, ты молод, умен, красив, в тебя невозможно не влюбиться. Многие, ты знаешь, многие полжизни отдали бы, чтобы оказаться на его месте.
  -- И разве тогда бы они поступали иначе, чем он?
  -- Да, Денис, я бы поступила иначе.
  -- Ты? Я....
  -- Все в порядке. Не говори. Что не догадывался. Да, я бы хотела оказаться на месте твоего Шурика, я бы хотела, чтобы ты любил меня. И ты бы понял тогда, что любовь - это не только боль, это не только отдавать, но и получать взамен. - Алина подошла ближе, коснулась щеки Дениса. - Я хочу, чтобы ты был счастлив, я...
  -- Ты сама хочешь быть счастливой, - он на отстранился, но смотрел вбок и вниз, Алина не могла видеть его взгляда. - Ты говоришь мне,что у меня все впереди, что я не блядь и все такое, но тут же предлагаешь мне поменять одну постель на другую, - Денис встретил ее взгляд, в его глазах зияла бездна, подсвеченная отблесками пламени, выжигающего его изнутри. - прости. Я не хотел тебя обидеть...
  -- Все в порядке, - повторила Алина. - Я уже взрослая тетка.... Только....
  -- Я тоже не хочу потерять тебя. Я благодарен тебе за искренность, за то, что ты не претворяется. Ты заслуживаешь быть счастливой, возможно, больше, чем кто-либо другой. Но я люблю его, и это сильнее меня.
  -- Я понимаю. И всегда поражалась, сколько в тебе мудрости.
  -- Алина...
  -- Выслушай меня! Не верь тем, кто говорит, что ты никто. У тебя хватает мужества смотреть правде в глаза и при этом продолжать любить. Но, все же, старайся помнить и о себе... если в следующий раз ты окажешься в больнице, тебя могут не откачать.
   Так закончились две недели, которые Денис провел у Алины на даче. Утром шикарная черная машина увезла его обратно в золотую клетку.
  
  
   Юрий не прав. Не прав, не прав, не прав. Шурик не может быть причиной бессонницы, головной боли, кошмаров. Нет и еще раз нет. Но две недели, проведенные на даче у Алины, эти последние несколько дней по возвращении подтверждают обратное. У Алины он спал, нормально и спокойно, разве что голова чуть-чуть побаливала. Вернувшись, он не спал уже четвертые сутки. Вчерашний приступ головной боли вычеркнул из его жизни весь вечер. Боль была настолько сильная, что, кроме нее, он ничего дольше помнил. Обезболивающие, глотай их хоть пригоршнями, уже давно стали бесполезны. А боль приходит все чаще, она становится все сильнее и ее уже невозможно скрывать от Александра, который не на шутку напуган, он паникует, считает, что это Юрий во всем виноват, что не следовало ему доверять. И Денис берет себя в руки, успокаивая любимого, крепко прижимается к нему, дышит с ним в такт, поглощая собой импульс его движенья. И все становится хорошо, любимые сильные руки, родное близкое тело смогут защитить от всех невзгод, уберечь от любой боли. Шурик, он ведь не может быть болью, все дело в самом Денисе, в чем-то, что с недавних пор поселилось в нем и чему он не находит ни имени, ни объяснения. Наверняка это всего лишь какой-то пустяк, просто Денис стал чересчур мнительным, сам себе надумал проблему, сам в нее поверил, а Юрий ищет причины того, чего не существует.
   Только вот в последнее что-то происходит с легкими, они временами становятся очень тяжелыми и ноют. Бред какой! В легких нет нервных окончаний, они не могут ныть.
   Сегодня Денис не узнал свое отражение в зеркале, - настолько отекли его глаза и переносица. Хорошо, что Шурик уехал на работу совсем рано и ничего не заметил. Все принимает серьезные обороты, и отмахиваться от этого глупо. Денис звонит своему лечащему врачу и втайне от Александра записывается на прием.
   Пятница - день SPA-салона и тренажерного зала, но сегодня Денис садится в свою машину и едет в загородную частную клинику расставлять все по местам. Любимый ничего не должен знать, поэтому он кладет рюкзак со спортивной одеждой в багажник. Денис хочет доказать себе, что ничего серьезного у него нет, возможно мигрень или что-то в этом роде. Он читал, что боль от мигрени просто невыносимая.
   Обследование заняло целый день и сомнений не оставило: он не просто болен, он умирает. Опухоль в мозгу. Нет, это не рак. Опухоль доброкачественная, но очень большая, и это сильно все усложняет. В свое время от сильного сотрясения мозга в височно-теменной части черепной коробки образовалась гематома, на которую врачи не обратили особого внимания, и которая не представляла собой опасности, пока на нервной почве не преобразовалась в доброкачественную опухоль. Под влиянием непрекращающихся стрессов и общей ослаблености организма опухоль стремительно прогрессировала, раздавливая собой мозговую ткань.
   Молодой человек, у вас серьезное нервное истощение, износ нервных клеток, как у пятидесятилетнего. К сожалению, ошибки быть не может, результаты анализов и томография это наглядно подтверждают. Вы говорите, у вас есть психоаналитик, неужели он не советовал обратиться к нервапатологу, обследоваться? Почему вы игнорировали его советы? Он не настаивал? Настаивал? Молодой человек, ваш организм на грани катастрофы, опухоль постоянно прогрессирует. Но ни в коем случае не отчаивайтесь, лечение существует, а операция, пускай даже очень рискованная, может в корни изменить ситуацию.
  -- Денис, - сказал врач, знавший его не первый год, врач, поставивший его на ноги еще тогда и лечивший его все время после этого. Врач, глубоко уважающий силу воли мальчика, восхищающегося его терпением и мужеством, ведущий врач закрытой частной клиники, повидавший много разного из жизни мира сего, а также их окружения, а поэтому обладающий способностью тщательно скрывать свои эмоции, этот врач сейчас не стал одевать ложных масок. - Говоря откровенно, без операции никак не обойтись. Еще полгода назад никакой опухоли не было, а сегодня без хирургического вмешательства она уничтожит тебя почти молниеносно. У тебя месяца три, не более. Ты меня слышишь?
   Денис вышел из больницы, как в бреду. Ему необходимо ложиться в больницу и как можно скорее. Что он скажет Шурику? Как он это скажет? Шурик... этого не может быть, Шурик.
   Гравий шуршал у него под ногами, он шел к автомобильной стоянке через небольшой ухоженный парк. В воздухе стояла радужная паутинка зноя, ласковый легкий ветерок и приносимые им запахи свежескошенной травы и вечерней свежести небольших фонтанчиков, появлялись и исчезали, мало-помалу распространяя новое ощущение, которое не было больше ни ужасом, ни головокружением, ни отторжением действительности, но скороспелой ностальгией, мучительным сожалением по всей своей планете. На этой земле он знал смену времен года, нежные травы, порыжевшие или зеленые, закаты солнца и море, такое синее, такое пенящееся. Земля была такой дружелюбной, даже осенью во время дождей или в больше холода, под снегом с его хрупкой белизной. Все то, что он открывал для себя, полюбил и сделал своим еще в детстве, все это будет отнято у него одним махом. Этот блистательный мир, несмотря на то, что сотворил в нем человек, живой беззащитный мир, где наивные и преданные животные помигают нам выносить окружающих нас людей или не обращать на них внимания. Собака. Он уже давно мечтал о собаке, но так и не завел. Шурик не хотел домашних животных. Сегодня от этой идеи придется отказаться, ибо к чему заводить верную тебе собаку, если покинешь ее так скоро, а она от твоего отсутствия затоскует? Собака, которая будет страдать, переживая твои страдания, в то время как ты будешь страдать, словно собака. Денису следовало решиться гораздо раньше, и тогда сейчас у него была бы горячая шерстка, куда можно было бы прятать лицо, и была бы уверенность в том, что о нем будет жалеть живое существо, двуногое или четвероногое, какая разница?
   Ребенка у него не было. Он был, конечно, молод для отцовства, но понимал, что привязанность раз и навсегда лишила его такой возможности. Он страдал от этого всегда, но сейчас звучание стало особенно острым.
   Шурик, имя ставшее молитвой. Любимый, единственный в жизни, единственный в сердце. Я так никогда не смогу сделать тебя счастливым. Всегда чего-то оказывалось недостаточно, всегда этим чем-то оказывался я... ты для меня дороже всего, и все мои сожаления - сквозняк, не более, по сравнению с тем, что я могу потерять тебя. Я виноват перед тобой, кругом виноват, я никчемный, жалкий, я недостоин твоей любви... Шурик, мой милый Шурик... что делать, я не могу, я не хочу причинять тебе боль...Шурик... будь со мной рядом....
   СМС. "Малыш, я в офисе на совещании. Немного задержусь. Целую". Как в сердце кольнуло. Шурик, прости, я знаю, нельзя отвлекать тебя, когда ты на работе, не стоит появляться там, где не положено. Но мне так плохо, я не выдержу дома, я еду к тебе. Ведь уже полвосьмого, на Окружной пробка, пока я доеду, будет десять, и ты уже освободишься... скорее прижаться к тебе, слышать звук твоего голоса, слушать и ничего больше не страшно. Я справлюсь с болезнью, я смогу, только ты будь рядом. Я не буду тревожить тебя, я ничего не скажу... зачем разрушать счастье?
   22:10. Денис проводит магнитной карточкой по терминалу, щелчок, и охрана пропускает его к лифту вымершего на ночь бизнес центра. Как хорошо, что ты все же согласился взять эту карточку, ведь пригодилась же! И не нужно никого отрывать от дел, а только тихонечко подождать, сидя на диване в приемной. А он удивится, увидев тебя, но все же будет рад.
   Приемная оказалась мертва. Мертвее, чем от нее ожидалось. Во всем офисе горело лишь слабое ночное освещение. Никого. Конференц-зал пустовал. Денис направляется к узкой полоске света, падающей из приоткрытой двери в самом конце коридора. Кабинет Шурика. Там кто-то есть.
   Денис подошел, слегка толкнул дверь... его руки мгновенно вспотели. Он знал, что ему надо повернуться и уйти как можно тише. Но ноги словно кто-то приклеил к полу. Денис стоял, не двигаясь, и смотрел на то, как Александр занимался любовью с другим. В голове Дениса огненной шутихой вертелась какая-то фраза, и когда он поймал ее за хвост, она прокричала: "Этого не может быть!".
   Но, наверное, все же может.
   Денис стоял и смотрел, как ему показалось, целую вечность. Секундная стрелка на больших настенных часах проделала еще два или три оборота. Тот, кого любил сейчас Шурик, здоровое, крепкое тело и он... о нет...
   Денис тихо притворил дверь и выскользнул из офиса.
   Все рухнуло, все оказалось ложью, вся жизнь - ошибкой. Выхода нет. Он может только ненавидеть, все страшно ненавидеть, все отрицать, бежать куда угодно от самого себя, давить все вокруг, кусать себе локти - все, что угодно, все здесь глупо, грязно, болезненно, все бесполезно.
   Быть может, пора, наконец, отбросить мысль, что хоть в чем-то есть какой-то смысл? И неужели сейчас, когда у него больше нет будущего, ему не безразлично, будет ли он жить чьей-то чужой жизнью или умрет? Единственное, что он видит во тьме, это два ничего не выражающих глаза, отраженных в стекле его машины. Денис срывается в бездну боли и мир меркнет перед глазами.
   12:16. Сознание медленно начинает возвращать его к действительности. Где он? Шурик, наверное, уже волнуется... Шурик. И слезы, отчаянные горькие слезы размывают все очертания. Денис не плакал уже очень давно и сейчас он оплакивал потерю того, после чего все слезы иссыхают, и остается лишь пустота. Он оплакивал самого себя, но любовь не желала умирать вместе с ним, она продолжала жить, хотя сил уже не оставалось.
   Он не помнил, как оказался возле дома, не помнил, как поднялся наверх. От лифта к двери - всего ничего - целая вечность по осколкам собственной души. Мой милый блистательный бог, это моя последняя жертва. Странная и в то же время ужасная усмешка исказила его лицо. Он открыл дверь и вошел.
   Александр был уже дома. Крик, бушующая стихия, но сердцу совсем не больно теперь, смертельные раны не причиняют боли. Жить ведь может лишь тот, кто продолжает дышать во всех своих трех мирах, у остальных времени столько, сколько можно за ухо заложить. Так просто, так ясно, так страшно. Истина сквозь фразы. Милый, да, все же милый, ты защищаешься, нападая, обвиняешь меня в том, в чем повинен сам. Понимаешь абсурдность своих слов и боишься даже подумать о том, что это могло бы быть правдой. У вины отвратительный вкус. Твой крик - всего лишь способ оправдаться перед самим собой, потому что вина отравляет тебя. Когда ты обвиняешь меня в своих грехах, веришь в свои слова. Пытаешься поверить. Потому что ты виновен, потому что ты любишь, потому что меня слишком мало для тебя. Ты не можешь простить себе то, что простил тебе я. И ненавидишь себя за это прощение. Я чувствую твою боль. Вновь погашу пожар собою, и не отвечу ударом на удар. Только сегодня от меня, кроме золы, больше ничего не останется. Обещаю, ты обожжешься лишь самую малость, - достаточно, чтоб возненавидеть.
   Наконец Денис отвечал так, как должен был отвечать десять минут, десять лет, десять жизней. Десять веков назад, завершив свой ответ сослагательной фразой, какую Александр сам невольно ему подсказал.
   Он говорил тихо и спокойно, голосом, которого Александр никогда не слышал у него раньше. Деликатный, тонкий, чувствительный Денис говорил ему о эротических подробностях чужим голосом, доносившемся словно сквозь стекло:
  -- Если тебя интересует техническая сторона, я тебе расскажу. Да, мне нравилось, я получал удовольствие. Де, я шептал и стонал, просил и требовал, не помню что, мне об этом рассказывали после, я знаю только, что кричал. Разве этим не все сказано? Что может быть красноречивей такого провала в памяти?
   Нет вина крепче бешенства, оно пьянит, сильно пьянит, а пьяному все нипочем.
   Александр шел к Денису, шептал его имя, кричал, требовал объяснений, хотел что-то объяснить, но слова умирали, едва слетев с губ, и терялись в углах комнаты. Денис пятился до тех пор, пока не шатнулся на стену. И никому уже не казался странным такой способ разговора, когда один из собеседников молчит, а второй то и дело срывается на крик, опровергая молчаливые доказательства. Их взгляды замерли на одной черте, как воины в стойках, лишь на мгновенье. Александр выиграл поединок, и легкость одержанной им победы оглушила Дениса. Грозный противник - человек, который носит, как украшенье, твое сердце. Затем Александр взял Дениса за руку, будто бы невесту, отвел в спальню и сорвал с него одежду. Близость их была ударом по свободе и безоговорочной капитуляцией. Оба понимали, что переходят черту.
   Силы изменили Денису. Он начал кричать, глухо, сдавленно, словно в нем сидел какой-то истерзанный зверь. Он словно бы соскальзывал на острую плоскость клинка, а потом ледяное спокойствие воцарилось в душе. Точнее, пустота воцарилась там, а душа - исчезла.
   Губы окрасились кровью, а головы тонули в туманном бреду.
   Постепенно острый тоскливый холод в груди медленно, неохотно отполз в угол спальни, не упуская Дениса из виду, не оставляя и на миг. Он отлепил свое распластанное тело от кровати и попытался встать на ноги. Получилось это не сразу. Поплелся в душ, кое-как привел себя в порядок. Непослушными руками стал натягивать одежду. Александр спит, пора идти. Сейчас или никогда. Знает Денис, что может остаться, слиться с его тенью и следовать за ним по пятам. Знает то, что Александр будет чувствовать его присутствие, как бы слаб Денис не был. Смерти не так просто ослабить нити, связывающие их при жизни. Денис любит его. По-прежнему любит, поэтому оставляет. Зачем? Ответь, зачем ты заставил меня кричать, а теперь я должен идти. Я уношу с собой то, что никогда не было твоим - пустоту. Я так и не научился ненавидеть, но не смог простить. Ты предал меня, разорвал связывающие нас узы. Теперь я свободен. Хотя, смерть мне милей такой свободы.
   Смерть, она уже рядом.
   Даже когда мы были совсем близки, даже когда мы занимались любовью, ты смотришь в ту сторону, куда я идти не могу, ведь мне на по силам повернуть время вспять. Я же двигаюсь в ту сторону, куда ты не можешь смотреть. И, если бы все было по-другому, я знаю, куда бы увели меня твои глаза. На берег моря, к солнцу, где подобные тебе выбирают новые тела. Выбери и ты...
   Душа моя, ты, который владеет моим телом, я устал. Отпусти его, дай покинуть тебя и отдохнуть. А ты поищи другое тело, которое станет твоим. Дай разьедениться, как разьеденяются все другие, когда подходит к концу история о душе и теле.
  
  
   Александр набрал номер Юрия поздним вечером, поинтересовался его мнением о состоянии Дениса, но не обвинял. Причина звонка ясна, Александр хотел выяснить, не с Юрием ли Денис. Он не сказал об этом прямо, но и не скрывал. Раз не с Юрием, значит, он знает, где сейчас его мальчик. Александр спокоен, все под контролем.
   Александр хотел брать то, что Денис отдавал ему, он хотел оставить себе то, что Денис уже отдал: Денис тратил себя, а Александр великодушно принимал подарки. И он хотел большего, он был завоевателем, а Денис - сокровищем, вот и все. А ты, Юрий, можешь сколько угодно искать слова, чтобы выразить одолевающие тебя чувства, фантазии, страсть и не потерять достоинства.
   Какой вздор, подумал Юрий. Сентиментальный вздор. Дешевая символика. Но что в жизни трогает так, как дешевые символы, дешевые чувства, дешевая сентиментальность? В конце концов, что сделало их дешевыми? Их бесспорная убедительность. Когда тебя хватают за горло, от снобизма не остается и следа. Юрий вышел из дома. Его обдало теплым воздухом улицы, словно он погрузился в ванну. Выходя затем из метро, он остановился. Дешевые чувства? А разве он сам не стал жертвой самого дешевого из них?
   Лицо! Лицо! Разве спрашиваешь, дешево оно или бесценно? Обо всем этом можно спрашивать, пока ты еще не попался, но уже если попался, ничего тебе больше не поможет. Тебя держит сама любовь, а не человек, носящий ее облик. Ты ослеплен игрой воображенья, как можешь ты судить и оценивать? Любовь не знает ни цены, ни меры.
   Небо опустилось ниже. Бесшумные молнии выхватывали из мрака ночи тяжелые свинцовые облака. Гроза тысячью слепых глаз глядела в окна домов. Юрий шел вдоль Саксаганского. Светились витрины магазинов и баров, двигался поток автомобилей - нескончаемая цепь вспыхивающих огней. Вот я иду, - думал он, - один среди многих таких же. И кто ни посмотрит на меня, тот скажет, что я просто вышел на обычную вечернюю прогулку. Но кровь во мне кипит, бушует незримая буря, и вот вдруг - реальное становится нереальным, а нереальное - реальным. Слышу, как бурлит вокруг меня обыденная, налаженная жизнь, а я в центре этого водоворота и все же более далек от него, чем луна. Я на неведомой планете, где нет ни логики, ни неопровержимых фактов, и какой-то голос во мне без устали выкрикивает одно и то же имя. Я знаю, что дело не в имени, но голос все кричит и кричит. И ответом ему молчание. Так было всегда. В этом молчании заглохло множество криков, и ни на один не последовало ответа. Но крик не смолкает. Это ночной крик любви и смерти, крик исступленности и изнемогающего сознания, крик джунглей и пустыни. Пусть я знаю тысячу ответов, но не знаю единственного, который мне нужен, и не узнаю никогда, ибо он во мне и мне его не добиться.
   Любовь! Что только не прикрывается ее именем! Тут и влечение к сладостно нежному телу, и величайшее смятение духа; простое желание иметь семью; потрясение, испытываемое при вести о чьей-то смерти; иступленная похоть и единоборство дьявола с богом. Вот я иду, - думал Юрий, мне уже за сорок, я многому учился и переучивался, падал под ударами судьбы и поднимался вновь. Я умудренный опытом и знаниями, пропущенных сквозь фильтр многих лет, я стал более закаленным, более невозмутимым. Я не хотел любви и не думал, что она снова придет. Но она пришла и весь мой опыт оказался бесполезным. А знание только причиняет боль. Да и что лучше горит на костре чувства, чем сухой цинизм - это топливо, заготовленное в роковые тяжелые годы?
   Юрий шел и шел, а ночь была звонка и просторна; он шел, не разбирая дороги, все дальше и дальше, и время перестало для него существовать. Когда же, очнувшись, он увидел, что находится на роге Тарасовской и Никильско-Ботанической, это его почти не удивило.
   Новый дом на древней улице. Смутно белеющий фасад уходит вверх. Он отыскал взглядом окна Дениса. В некоторых горел свет. Юрий подошел ближе. Перед домом стояло несколько автомобилей, среди них - Дениса, значит он уже дома. А вот и BMW Александра, самая подходящая ля него машина. Кремовые кожаные сиденья, панель с приборами, как у самолета, изобилие ненужных деталей - дорого и престижно. Уж не ревную ли я? - удивился он. Ревную к человеку, место которого мне никогда не занять? Можно ревновать к самой любви, не замечающей тебя, но не к ее предмету.
   Он прошел дальше, сел на скамье детской площадки. Это не я, подумал он, стареющий влюбленный под окнами недоступного мальчишки. Это не я, человек, содрогающийся от желания, способный анализировать свое чувство, но бессильный совладать с ним. Это не я, глупец, готовый отдать годы жизни, лишь бы обрести это хрупкое нечто. Нет, это именно я. К черту все отговорки! Я сижу здесь, я ревную, я надломлен и жалок и с наслаждением поджег бы этот черный автомобиль.
   Юрий достал сигарету. Тихое шипение. Невидимый дымок. Почему бы не подняться к Денису? Время, конечно, позднее, но он сумеет достойно вести себя. Почему бы не забрать Дениса с собой? Похитить отнять и никуда больше не отпускать. Он глядел в темноту.... Но что бы это дало? Что бы из этого вышло? Ведь того, другого, не выбросишь из жизни Дениса. Из чужого сердца не выбросишь никого и ничего. Почему он не убил Александра? Почему он этого не сделал?
   Юрий бросил сигарету. Не сделал потому, что этого было бы мало. Вот в чем все дело. По какому-то страшному и странному закону такой вариант невозможен.
   Он чувствовал невыносимо острую боль. Казалось, что-то рвет, разрывает его сердце. Боже мой, думал он, неужели я способен так страдать, страдать от любви? Я смотрю на себя со стороны, но ничего не могу с собой поделать. Знаю, что Денис никогда не будет моим, и все же моя боль не утихает. Юрий уставился в окна любимого невидящими глазами, чувствуя себя до нелепости смешным.... Но и это не могло ничего изменить.
   Внезапно над городом прогрохотал гром. По листве забарабанили тяжелые капли. Юрий встал и раскрыл зонт. Он видел, как улица вскипела фонтанчиками черного серебра. Дождь запел, теплые крупные капли били о зонт. Когти ревности разрывают его изнутри, он хочет и презирает свое вожделение, восхищается и боготворит своего падшего ангела.
   От земли поднимался терпкий, умиротворяющий запах. Кругом стояла ночь, она стряхивала дождь со звезд и проливала его на землю. Не оглядываясь, Юрий быстро шел улицами, дальше и дальше, просто чтоб идти, чтоб дать себе возможность мечтать о несбыточном.
   Юная суббота восходила на бархатный небесный трон.
  
  
  
   Юрий пил неразбавленное виски прямо на раскаленную боль на летней террасе ночного заведения. Ему необходимо было находиться среди людей, и он хотел напиться.
   К входу подъехало две машины. Остановились перед клубом. Из них вышли молодые люди, кто в ветровке, кто в пиджаке, кто в футболке. В свете уличных фонарей и вывесок он увидел их руки и уложенные волосы. Охранник, стоящий возле дверей, посмотрел на них и улыбнулся. Они вошли.
   Когда они входили, гримасничая и жестикулируя, болтая, он увидел в ярком свете ухоженные руки, крашенные волосы, холеные лица. С ними был Денис. Это, несомненно, был он, очень красивый и совсем как в своей компании.
   Один из молодых людей, блондинчик, увидел девчонок, толпящихся при входе в надежде попасть в клуб.
  -- Вот, это мой выбор. Неподдельная шлюха, желаю подцепить ее. Влад, можешь полюбоваться мной.
   Высокий брюнет, которого звали Владом, сказал:
  -- Образумься, умоляю тебя!
   На что первый ответил:
  -- Не тревожься, счастье мое, - и с ними был Денис.
   Юрий был очень зол. Почему-то такие всегда принимали Дениса за своего. Он знал, что в свете их считают забавными, и что нужно быть снисходительным, но ему хотелось ударить кого-нибудь из них, все равно кого, лишь бы поколебать их жеманное нахальство. Как мог Александр отпустить с ними Дениса?
   Юрий закурил. Потом выпил какой-то дрянной коктейль, запил его коньяком, который был еще хуже. Когда он зашел в клуб, на танцполе было не продохнуть и рядом с той девчонкой с улицы танцевал тот белобрысый. Вихляя бедрами и склонив голову набок. Как только ритм сменился, его сменил другой из их числа. Они приняли ее в свою компанию, - Юрий знал, что теперь они все будут танцевать с нею. У них всегда так.
  -- У тебя такой вид, будто бы ты чем-то расстроен.
  -- Ничуть, просто мне тошно от всего этого.
   К барной стойке подошел Денис. Все напоминало лихорадочный бред, никто ничему не удивлялся.
  -- Привет.
  -- Привет Денис, - сказал Юрий. - Почему ты не пьян?
  -- Никогда не стоит напиваться! Дайте же человеку "Лонг Айленд"!
   Денис стоял у стойки, держа бокал в руке, и Юрий видел, что многие смотрят на него. Так, вероятно, смотрел Моисей, когда увидел Землю Обетованную. Она, разумеется, были намного моложе. Но взгляд их выражал то же нетерпеливое, требовательное ожидание.
   Денис - в шелковой рубашке с закатанными по локоть рукавами, стильных брюках и узконосых туфлях, ценою в несколько средних зарплат, был необыкновенно хорош. Что-то едкое было во взгляде из-под челки.
  -- В каком ты блестящем обществе, Денис, - усмехнулся Юрий. - Правда, они бесподобны? А ты, что здесь делаешь?
  -- Богема.
  -- Ах да. И как вечер?
  -- Божественно.
   Денис засмеялся:
  -- Это нехорошо с твоей стороны, Юра. Просто пощечина всем нам. Светский лев в гордом одиночестве.
  -- Это, - специально для тебя.
  -- На безрыбье и рак рыба, - сказал Денис, он снова засмеялся.
  -- Ты необыкновенно трезв, - прокомментировал Юрий.
  -- Да. Удивительно, правда? В такой компании, в какой я сегодня, можно бы пить без малейшего риска.
  -- Денис, что ты здесь делаешь?
  -- Ухожу сейчас вместе с тобой, - в его голосе не было и намека на шутку. - Мы ведь уходим отсюда?
   Проталкиваясь к выходу, Юрий увидел, кое-кто из компании Дениса смотрит им вслед.
  -- Неужели тебе нравиться быть с ними?
  -- Ну, а если и так?
  -- Ничего, - сказал Юрий.
  -- Минутку.
   Денис удалился и перекинулся парой слов с ними на прощанье.
  -- Что это вздумалось тебе прийти сюда?
  -- Не знаю, просто так.
  -- Жажда общения?
  -- Нет, скука.
  -- И сейчас?
  -- Сейчас - нет.
  -- Уходим.
  -- Ты, правда, этого хочешь?
  -- Раз предложил, значит хочу.
   Выйдя на улицу, они пошли мимо услужливо зазывающих таксистов.
  -- Зайдем в соседний бар и выпьем.
  -- Даже улицу перейти не хочешь?
  -- Если можно обойтись без этого.
   Они зашли в ближайший бар и заказали по коктейлю с абсентом. Они сидели за крохотным столиком, молчали и смотрели друг на друга. Затем Денис достал мобильный.
  -- Кому ты звонишь?
  -- Вызываю такси, а затем его отключаю.
  -- А Шурик?
  -- Что Шурик?
   Юрий расплатился по счету, и они вышли на улицу.
  -- Куда говорить ехать? - спросил Юрий.
  -- Пусть едет, куда хочет.
   Юрий велел водителю ехать к себе домой, вошел и захлопнул дверцу. Денис прижался в угол, закрыв глаза. Юрий сел подле него. Машина дернула и покатила. Такси пересекло Богдана Хмельницкого, освещенный Хрещатик, спустилось на Подол, промелькнули колеи наземного метрополитена, началась череда высотных свечек левобережных массивов. Они сидели врозь, не проронив ни слова. Голова Дениса была опущена. Юрий видел его лицо в свете, падающем от фонарей улицы.
   Когда они съезжали с моста через Днепр, Денис сказал:
  -- У меня к тебе просьба, только ты не рассердишься?
  -- Не говори глупостей.
  -- Переспи со мной, когда мы приедем.
   Юрий не понимал, что происходит. Все было слишком странно.
   Когда такси остановилось, Юрий вышел и расплатился. Денис следом мягко хлопнул дверцей. Он проделал это как-то особенно медленно. Его рука дрожала.
   Молча, они зашли в подъезд. В лифте Юрий коснулся Дениса рукой, и он отодвинул его руку.
  -- Не надо.
  -- Что с тобой?
   Денис прижался к Юрию, и он осторожно его обнял. Денис посмотрел на него, и Юрий хотел было дотронуться до его лица, но Денис вновь отодвинул его руку.
  -- Не надо.
   Вид у него был болезненный.
  -- Что с тобой? Болен?
  -- Все больны. Я тоже.
   Двери лифта раскрылись, и они вышли на лестничную клетку. Открывая дверь, Юрий спросил:
  -- Тебе нехорошо?
  -- Да.
  -- Что с тобой?
  -- Все... я буду нежен.
   Уже в квартире они сидели на разных креслах в гостиной. Юрий поцеловал Дениса. Его губы прижались к его губам, а потом Денис отвернулся и забился в угол, как можно дальше от него. Голова его была опущена.
  -- Не трогай меня, - сказал он. - Пожалуйста, не трогай меня.
  -- Денис, - позвал Юрий.
  -- Я не могу. Не надо. Ты же знаешь, я не могу - вот и все. Ну, пойми же.
  -- Ты так его любишь?
  -- Да.
  -- Неужели ничего нельзя сделать?
   Юрий понимал, что-то произошло между ними. Что-то ужасное. И Денис сказал ему что.
   Денис сказал, что застал Шурика с другим. Он говорил ровным бесцветным голосом о том, что тот, другой, был совсем еще мальчишкой, и что ему, Денису, было ненамного меньше, когда они познакомились. Было много других у Шурика. Много. Теперь он об этом знал наверняка. Он просто увидел их вместе и вышел из офиса, он ничего не сказал, а они его даже не заметили. Он просто сел в машину и бесцельно наматывал круги по городу, не замечая ничего. Он вернулся домой, где его ждал Шурик. Шурик орал на него, спрашивая, где он шлялся? И Денис не выдержал, он рассказал, где шлялся, и про то, что ему это нравиться. Он делает так всегда, когда Шурик в отъезде. И мужчины, и женщины, разве он не знал? Больше Денис ничего не сказал, но ничего и не нужно было. Все было проделано грубо и жестоко, так часто поступают с побежденными. Шурик хрипел от страсти и ярости: он не позволит Денису быть с кем-то другим, он лучше убьет его. Так Денис стонет, когда они имеют его? Хороши ли они? Почему он молчит? И Денис кричал. Боль была сильнее его. Кричала его душа, а потом крик превратился в стон, а затем в хрип. И мир рушился на расстоянии вытянутой руки, а Шурик терзал его плоть, растворяя в ярости и близости чувство вины за свои предательства.
   Потом Денис стоял и смотрел в окно. Он смертельно устал, разные не называемые мысли не могли найти себе места и пропадали непонятно где. Кровь тонкой струйкой стекала по его ногам. Но он не замечал этого, потому что это уже ничего не значило. Затем он принял душ, оделся, позвонил Владу и договорился о встрече. И вот он здесь.
  -- Неужели до этого тебе было с ним хорошо?
  -- Когда смотришь сквозь любовь, что угодно кажется прекрасным.
  -- И ничего нельзя сделать? - повторил Юрий.
  -- Не знаю.
   Теперь Денис сидел выпрямившись. Юрий обнял его, и он прислонился к нему. Они были совсем спокойны. Денис смотрел ему в глаза, так, как он умел смотреть - пока не начинало казаться, что это уже не его глаза. Они смотрели, и все еще смотрели, когда любые глаза на свете давно перестали бы смотреть. А на самом деле в этом мире был Александр.
  -- Я не могу больше так мучаться и ничего не могу изменить.
  -- Он тебя совсем искалечил.
  -- Но я не могу не видеть его. Хотя ведь не только в этом дело.
  -- Нет, но сводится всегда к этому.
  -- Это я виноват.
   Все время Денис смотрел в глаза Юрия. Глаза Дениса бывали разной глубины, иногда они казались совсем плоскими. Сейчас в них можно было глядеть до самого дна. Там было отчаянье.
  -- Мальчики взрослеют, - сказал он.
  -- Это смешно, - сказал Юрий. - Это очень смешно. И любить тоже страшно смешно.
  -- Ты думаешь? - глаза Дениса снова стали плоскими.
  -- Я люблю тебя, Денис.
  -- Я делаю тебе больно.
  -- Молчи.
   Денис провел ладонью по щеке Юрия. И он вновь поцеловал его. На этот раз Денис ответил на поцелуй. Юрий пытался отдать Денису всю свою нежность, все свое нерастраченное тепло. Он понимал, что каждое прикосновение разрушает все то немногое, на что он мог надеяться, но не мог остановиться. Денис отдавался ему с такой самоотверженностью, будто бы старался забыть себя в этом соитии. Так оно и было на самом деле. Юрий понимал и это.
   Денис впервые спал с кем-то, кроме Александра, по собственной воле, но в этот момент все его мысли были лишь о нем.
   Денис лежит, бессильно уткнувшись головой в сгиб локтя. Его выступающие острые лопатки похожи на обрезанные крылья. Тот ангел, что лишился неба, у него, наверное, точно такие же лопатки, и он так же страдает от предательства своего жестокого бога. Денис лежит, словно скованный стужей, пребывает в тихом, концентрированной оцепенении. То, чему нет места в живой природе, замерло вместе с ним. Его глаза открыты.
   Юрий, сидя, наблюдает за Денисом, опустив руки на ноги, согнутые в коленях. Он говорит:
  -- Я люблю тебя, Денис.
  -- De ja vu, - шепот в ответ.
  -- Что?
  -- Все это уже было. Мне уже однажды сказали эти слова, когда я был на грани, - он медленно перевернулся на спину и взгляд его соскользнул к Юрию, зацепившись за его взгляд. Горькая улыбка. - Он прав, я действительно блядь, маленькая паршивая шлюшка с неуместными претензиями на чувства. Хочешь, теперь я буду твоим? Товар, конечно, подпорченный, срок годности - тот еще, но зато по дешевке.
   Юрий пристально смотрит на Дениса, и тот отводит взгляд.
  -- Юра, я умираю. Осталось совсем чуть-чуть, - Денис показывает пальцами эту малость. Он повторяет. - Я умираю.
  -- Что ты говоришь, ты...
   Денис останавливает его слова, дотрагиваясь своей ладонью к его губам. Он берет его руку и кладет себе на голову в том месте, где гнездиться болезнь. Веки его воспалены, он молча кивает.
   И Юрий вдруг все понимает.
  -- Ты был на обследовании?
   Денис рассказывает ему остальную часть правды.
   Тишина, которая воцарилась после слов Дениса, была недоброй. Юрий хорошо знал: сейчас нельзя молчать. Но что сказать? Он умел говорить со смертельно больными и разочаровавшимися в жизни, и люди забывали, что жить им на свете то самое чуть-чуть, и что действительность кошмарна и уродлива, начинали вспоминать светлое и улыбаться. Он был прекрасным психологом. А теперь не знал, что сказать. Те люди были чужими, посторонними. А Денис, он был ... любимым. И то, что произошло с ним, это слишком страшно, слишком много для одного, слишком много. Говорить, что отчаянье убивает не хуже пули? В таком состоянии эта мудрая мысль не воспринимается. К тому же, чтобы наполнить такую пустоту, бывает, необходим немалый кусок жизни, а у него то самое чуть-чуть...
   Юрий знает, в таких случаях, лучше всего рассказать что-то тяжелое из своей жизни, обычно это помогает. Чтобы человек, которому плохо, ощутил: с ним так же искренни. Чужие тайны, бывает, спасают. Но Юрий не может найти, что сказать.
   Денис встает и медленно начинает одеваться. Он останавливается у зеркальной дверцы шкафа-купе, в котором отражается он сам, спальня, Юрий, побледневший и растерянный.
  -- Я смотрю на себя, - говорит Денис, - и замечаю, что глаза мои теперь стали холодными, как у ящерицы, а выражение лица жестким и неуловимым. Я все еще помню, когда смеялся в последний раз, как улыбался - другим людям и собственным мыслям. Юра, не смотри на меня так. Я не хотел твоей любви, как не хочу быть причиной твоих мучений и одиночества. Я никогда не давал повода, а теперь твоя любовь, тоже моя вина. Я верил, что чувства каким-то образом способны влиять на пространство и время, и что любовь - единственная истина. Это не так. Любовь ни на что не способна. Не смотри на меня так, я знаю, ты очень нещастен и разочарован. Твоя душа подобна реке, что от долгих дождей вышла из берегов и затопила плодородную долину. Течение не различит - оно скрыто на дне вместе со всем, что погребено рекою, но оно живет дальше, и река уносит за собой все и вся неведомо куда - в какое-то темное место. А ливень не прекращается. Ты увидишь такое наводнение по телевизору - и поймешь: "Вот оно, это моя душа". Прости меня, Юра, вчера я бросил в твой поток себя, и сейчас моя душа всплыла в нем мертвой и отравила воду.
  -- Ты хотел отомстить ему, сам того не понимая. Но отомстил себе. За преданность, за любовь, за умирание.
   Денис слабо кивает.
  -- Куда ты?
   Он пожимает плечами:
  -- У меня теперь ничего нет.
  -- Останься здесь, я буду с тобой. Взамен ничего не нужно.
  -- Я не могу остаться, ты же знаешь.
   Юрий подошел и обнял Дениса сзади. Они смотрели друг на друга через зеркало.
  -- Ты любишь его, не смотря ни на что, любишь. А я люблю тебя. Ты был счастлив, отдавая ему себя, позволь и мне хоть немного побыть с тобой рядом. Я не могу тебя уберечь, как не могу уберечь и себя. Но ведь можно же попытаться.
   Такими из застало утро. Взгляд Дениса был пустой, а поэтому страшный. Юрий нежно дотронулся до его щеки, провел пальцами по лицу, как слепой, который хочет запомнить каждую линию, а потом привлек его к себе. Юрий почувствовал удары сердца, что прижалось к нему, словно хотело на нем отпечататься. На самом деле Денису было безразлично: уйти или остаться.
   Раздался звонок входной двери.
  -- Это Шурик, - сказал Денис. - Он пришел за мной.
  -- Это мы еще посмотрим, - ответил Юрий, одеваясь и направляясь к двери.
   Это действительно был Александр, и он им не был. Перед Юрием стоял раздавленный человек с поникшими плечами, слабо походивший на сияющее божество. Он был надломленным и потускневшим.
   Одного взгляда на Юрия оказалось ему достаточно, чтобы понять, что произошло между ним и Денисом этой ночью.
  -- Денис, - умоляюще позвал он, стоя в дверях.
  -- Он не хочет тебя больше видеть, - со злостью сказал Юрий.
   Александр его не замечал:
  -- Денис, я люблю тебя, я не могу без тебя, люблю и всегда любил. Я не могу простить себе то, что делал с тобой. Это безумие, малыш, это безумие. Все те, Денис, они и мизинца твоего не стоят. Денис, какое же я животное. Они только мясо. Это звучит дико, но так я пытался уберечь тебя от себя. Это не оправдание, я знаю, мне вообще нет оправданий...
   Александр умолк, его била крупная дрожь. В дверном проеме спальни стоял Денис. И тела и души рванулись друг к другу, но они остались неподвижны.
  -- Уходи, - проронил Денис.
  -- Денис, - прокричал Александр, будто бы он оказался вдруг за тысячи километров отсюда, вмерзшим в вечные льдины. - Денис, ты помнишь это?
   Александр выхватил из кармана листок бумаги. Это была их первая фотография. Каждый из них носил ее при себе, на ней была надпись: "Навсегда. Только ты" и подпись. Та самая подпись была у Дениса под кожей на руке и глубоко, в самом сердце. Продолжая держать фотографию на вытянутой руке, Александр другой нащупал зажигалку, что лежала на комоде рядом с пепельницей.
  -- Вот, Денис, вот, ты это помнишь? Это мы! Вот, а есть еще и это, - он крепче сжал зажигалку, вытягивая вторую руку вровень с первой. - Это - все остальное, и это оказалось между нами по моей вине. Я... выбор за тобой, Денис, ты можешь уничтожить нас этим. Просто возьми и сожги все. Я приму твое решение, каким бы оно не было. Но сожги сам, потому что я не могу. Я во всем виноват, но я не могу это сделать. Денис, любовь моя, жизнь моя... сожги все, если хочешь.
  -- Уходи, - прошелестел Денис и повернулся спиной к Александру. Но не смог сделать и шагу, - измученное тело было намного слабее его самого. Болезнь дождалась своего часа, она довольно улыбнулась, отвоевав его у любви.
  
  
   Лучшие врачи, лучшие препараты были не в состоянии что-либо изменить, Дениса агонизировал. Его старались держать в бессознательном состоянии, потому что опухоль, уничтожающая его мозг, изменяла его сознание таким образом, что каждая его мысль принимала вид галлюцинации, и, поскольку, его тело до краев переполняла боль, он ни о чем, кроме этого, не мог думать. И боль, словно луч, усиленный во сто крат отражениями в зеркалах и превратившийся в лазер, боль сжигала его. Она была такой жестокой, как никто другой, а он хотел, чтобы это все, наконец, прекратилось. Денис отказывался от операции. У него не было больше смысла жизни, жизнь ему была уже не нужна.
   Александр почернел от горя. С того момента, как Дениса привезли в клинику, он ни разу не покинул ее пределов. Он метался, как зверь в клетке, сидел на телефоне, искал хирурга, способного спасти Дениса, и сделал невозможное - его нашел. Он просил Юрия, входящего в палату Дениса на основаниях самого близкого человека, убедить его согласиться на операцию. Но Юрия не нужно было об этом просить, а с Денисом нельзя было сейчас говорить об этом, потому что он начинал об этом думать....
   Персонал клиники старался не встречаться с Александром взглядом. Ему сочувствовали, его боялись.
   По ночам Денису становилось особенно плохо, все это время Александр не отходил от него, держа его за руку и неотрывно наблюдая за ним. Но как только веки вздрагивали, и Денис начинал приходить в сознание, он поспешно покидал палату.
  
  
   Денис казался почти прозрачным, так сильно истощила его болезнь, но сегодня его взгляд был осознанным, в нем почти не было муки, лишь усталость. Он уже несколько раз приходил в себя на краткое время, но врачи говорили, что это ничего не меняет. В такие минуты с ним всегда находился Юрий, вмиг являвшийся по звонку Александра, чутко следившего за состоянием мальчика. Юрий пытался поддержать Дениса, донести до него, зачем ему стоит жить дальше... его горизонт так широк и прекрасен... и операция - это единственный шанс. Логично, здраво, но это все не те слова.
   Денис слушал его, но оставался глух.
  -- Шурик... где он? - спросил Денис.
  -- Он все это время был здесь. Он не смеет смотреть тебе в глаза, - Юрий вздохнул. - Я позову его?
   Денис не ответил, по его щекам текли слезы. Юрий вышел, притворив за собой дверь.
   Когда Александр вошел, Денис увидел, что виски его стали теперь седыми.
  -- Ужасно выглядишь, - сказал он ему, улыбаясь сквозь слезы.
  -- Ты тоже, малыш...
   Александр остановился в двух шагах от кровати. Денис молчал. Минуту, две, пять, - они продолжали смотреть в разные стороны.
  -- Не гони меня, Денис, умоляю тебя, - не выдержал Александр, он рыдал.
  -- Как я могу, - все те же тихие слезы.
   Александр подошел к нему, сел рядом, взял его руку, наклонился к ней и прижал к губам. Пальцы тихонько сжались - совсем как лепестки засыпающего цветка.
  -- Тебе больно?
  -- Да.
  -- Все будет хорошо, мой маленький, все будет хорошо.
  -- Шурик, я умираю, - ласково сказал Денис. Так говорят порою с непонятливыми детьми.
  -- Нет, Денис, нет, этого не произойдет...
   И пальцы медленно распустились.
  -- ...не одам...никому... никому не отдам. Смерти - тем более...
  -- Домой так хочется...
   Александр поднялся. Быстро, но нежно снял с Дениса датчики и катетеры капельниц, бережно завернул Дениса в простынь, взял его, как ребенка, на руки и вынес из палаты. Денис хотел было обнять его, но был слишком слаб для этого.
   Никто не посмел их остановит.
  
  
   Через неделю состоялась операция. Это не было ни желанием победить болезнь, ни самоубийством. После определенного рубежа страданий у людей меняется система ценностей и многое становится незначительным. Остается лишь одно желание, обрести покой, что бы это ни означало. Денис слишком устал от жизни, от боли, от любви. Будучи не в состоянии простить, он не мог отнять у Александра надежду... Он отдал ему все, что мог отдать. Надежда стала финальным подарком. На память, с любовью.
   Сердце Дениса остановилось сразу же, как только наркоз окутал его своими ватными покровами, сотканными из тьмы и еще чего-то более черного, чем тьма. Скальпель так и не коснулся его плоти. Смерть, в отличие от жизни была с ним нежна.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"