Рабочий день театральной кассы заканчивался, оставались мелочи одни: все проверить, отправить отчеты, выключить технику и прикрыть эту лавочку до утра. Подняв взгляд от надоевших за день цифр, с трудом перебарывая накатывающийся сон, Анна увидела замечательную картинку: народу почти не было; в теплом, прогретом за день жарким июньским солнцем холле универсама вяло летал тополиный пух. Около витрины цветочного магазина прохаживался мужчина. На первый взгляд производил впечатление хорошо сохранившегося шестидесятилетнего образованного человека, не занятого физическим трудом, с коротко остриженными волосами "перец с солью", в светлом льняном костюме и, что особенно радовало ее глаз, в начищенной обуви. Загорелый и поджарый ― это был хоть и слегка уставший от жизни, но тем не менее очень привлекательный мужчина. Цветы он не выбирал, просто рассматривал. Особенно надолго задержался у желтых хризантем, к которым Анна сама была неравнодушна.
"Ждет он кого-то, что ли? ― размышляла она, ― у него, я думаю, спутница должна быть не старше 35-40 лет, холеная, с хорошей фигурой, дорого и стильно одетая. Да, интересный экземпляр...". Но никто к нему не подходил, он маячил перед витриной в одиночестве и о чем-то упорно думал.
Петр стоял у цветов. Только что по телефону окончательно разругался со своей последней пассией. На душе было отвратно.
После развода с Катериной его так окрылила открывшаяся свобода, что он пустился во все тяжкие. С молодыми, конечно, было весело, но ему почему-то попадались сплошь хищницы, ни с одной из них ему не было тепло и легко. Жарко ― да, жарко было, чего не скажешь о душевности в отношениях и доверии. При таком общении человек остается одиноким. Петр убедился в этом на своем опыте, устав от потока молодых и ненасытных, ненасытных во всем.
Старость-то ― вот она, шаг всего остался. Хотелось вечерних бесед за чашкой чая, искренней заботы друг о друге. Душа жаждала доверительной деликатности, желания понять, помочь. Радости любовных утех тоже были нужны, но становились вторичными. По всему получалось, что таким близким по душевному устройству человеком может стать лишь женщина примерно одного с ним возраста, во всяком случае, одного поколения. Время должно быть для них общим ― время молодости, взросления, безрассудств.
Такие мысли одолевали его, пока он бездумно рассматривал витрину с цветами. Там было на что посмотреть: пышные букеты словно соревновались между собой в размере, разнообразии содержимого и причудливости упаковки. Они уже больше напоминали не букеты, а кусты. Такие, с позволения сказать, композиции его раздражали. Его внимание привлекли два других вазона: один был с ирисами, ни с чем не смешанными, свежими, не очень крупными. Они покоряли своим достоинством, строгостью и были настолько интереснее этих громадных развратных букетов, насколько ухоженная, стильная, со вкусом одетая женщина привлекательнее разряженной, нетрезвой, дешевой проститутки. Во втором вазоне стояли желтые хризантемы. К ним он питал слабость с детства. Однажды отец принес букет из таких же матери, и у Петра до сих пор вид этих грациозных изысканных цветов ассоциировался с праздником, счастьем, нежностью. К сожалению, Катерина терпеть не могла хризантемы, считала их запах тяжелым и затхлым, а сами эти цветы ― годными лишь для украшения могил. Петра же горьковатый аромат хризантем будоражил, обещал чего-то необыкновенного.
Мысли его прервал разговор на повышенных тонах, начавшийся у театральной кассы, в пяти шагах от него. Петр оглянулся, прислушался. Посетитель был чем-то разгневан, ругался, размахивал руками. Градус его возбуждения быстро поднимался. Все это услышал не только Петр, к театральной кассе медленно приближался охранник ― этакий крепыш средних лет. Кассирша, немолодая уже, вполне интеллигентная на вид женщина, пыталась спокойно разрулить ситуацию, но скандалист вошел в раж. Когда полилась матерщина, женщина опустила голову и не могла ничего говорить. Подошедший охранник оттеснил собой от кассы крикуна, крепко взял его за руку и на ухо сказал ему что-то такое, от чего посетитель предпочел заткнуться, густо покраснел, вырвал свою руку из захвата, нервно отряхнулся и с криком "Я жаловаться буду!!!" выкатился из магазина.
Охранник сбегал в свою будку, принес кассирше воды:
― Анна Алексевна, выпей водички. Плюнь на него, мудака! С идиота какой спрос?! Выпей-выпей. Хотя тебе сейчас лучше не воды бы...
Она, наконец, подняла на него лицо, попыталась улыбнуться. Он, чтобы разрядить обстановку, продолжил:
― Алексевна, тебе надо в столе "узи" держать ― пистолет-пулемет. Как только очередной придурок заявится, молча достаешь свою игрушку, направляешь на него. А там как получится. Если что, мы быстро приберем.
Анна улыбнулась сквозь слезы, махнула рукой:
― Да ну тебя, Андрей. Спасибо, выручил меня.
― Не дрейфь, подруга, всегда поможем, ― проговорил он и отошел от кассы.
Кассирша уткнулась в компьютер. Равновесие восстановилось.
Петру понравилось, как отработал охранник. Подошел к киоску, прочитал на стекле "Сегодня вас обслуживает кассир Полянская Анна Алексеевна", сделал вид, что рассматривает афиши. Присмотрелся к женщине. Цепкий медицинский взгляд отметил: украшений нет, вообще нет. Странно и непонятно. Цепочка простенькая, скорее всего, серебряная. Наверное, с крестиком, если не поверх одежды. Очечки вон очень славные, классная оправа. Только купероз на лице ― будь здоров! Хорошо, если причина ― не постоянно употребляемый алкоголь. Наводит на размышления. Правда, по открытым рукам видно, что сосуды очень близко, прямо леопардик. И чего, вся такая? Интересно!
Лет, лет, сколько же нам лет? Пенсионерка-то точно, около шестидесяти, наверное. Когда улыбается, моложе. Но это и все так.
Голос низкий, приятный, бархатный грудной тембр, такой голос даже телефонному аппарату не под силу исковеркать. Вообще, низкий голос у женщины ― это очень сексуально. Разговаривает вежливо, пристойно помалкивает при необходимости, не перебивает. О, встала, вышла из будки. Так-так. Что ж, рост хороший, не мелкая женщина, но и не отяжелевшая. Ножки в джинсах так очень стройные, очень. Приседает и встает вон как легко, не каждая молодая так может. Вполне, вполне ...
Интересно, замужем? Или любовник? Ну, не одинокая же ведь. Хотя, с ними теперь трудно разобраться. С другой стороны, если бы был нормальный муж, нешто бы она на работе высиживала, да еще допоздна? Касса до скольки? Вот, до 21.30. Раньше 22.30 вряд ли бывает дома.
Так что, Петр Андреич, похоже, у тебя есть шанс. Интересно, как я ей? Дерзай, Петруша!
Улыбнувшись, Петр наклонился к окошечку:
― Добрый вечер, Анна Алексеевна.
― Здравствуйте. Мы знакомы? ― не видела она его никогда раньше, Анна была уверена.
― Да! ― уверенно ответил мужчина, чем на мгновение ее удивил. ― Меня зовут Петр Андреевич, можно Петр. И часто у вас такое случается?
― Бывает, ― Анна махнул рукой, не желая больше вспоминать инцидент, и перевела разговор в театрально-билетное русло, ― а вас, Петр Андреевич, какие билеты интересуют?
С внутренней просьбой "помоги, Господи" он рванул с места в карьер:
― Я хотел бы два билета на хороший гастрольный спектакль, который вы еще не видели, но очень хотели бы посмотреть.
И тут его обуял страх, что он все испортил, поторопился, напугал.
Анна посмотрела на него очень внимательно. Молчала долго. В ее голове мелькали слова: "неожиданно", "нереально", "послышалось", "чудится уже". Нужны были разъяснения. Внимательно глядя ему в глаза, произнесла:
― Еще раз и подоходчивее, пожалуйста. Знаете, к вечеру так устаешь ...
― Я приглашаю вас в театр, Анна Алексеевна.
Но и этой фразы ей показалось мало, хотелось подтверждений:
― Вы? ─ спросила Анна, указав на Петра указательным пальцем.
― Я!─ согласился Петр и кивнул.
― Меня? ─ задала новый вопрос Анна, указав точно так же на себя.
― Вас!─ опять согласился Петр.
― И уверены, что я соглашусь?
― Очень на это надеюсь.
― Идея неплохая, ― серьезно сказала Анна и решила слегка похулиганить, а заодно и проверить красавца-мужчину на стрессоустойчивость. Сказав ему в окошечко "Постойте!", она встала из-за стола, вышла к прилавку. Потом встала рядом с Петром, предварительно придирчиво осмотрев его с ног до головы. Строго скомандовала:
― Повернитесь спиной к киоску!
Еще раз осмотрела его, одернула одежду на себе и с самой обворожительной своей улыбкой попросила:
― Петр Андреич, очень прошу вас, поднесите даме желтую хризантему.
Петр понял, что тут что-то разыгрывается, но решил подчиниться, ему даже интересно стало.
Петр в который уже раз за сегодняшний вечер кивнул. Анна поблагодарила:
─ Спасибо, Петр Андреич!
― Андрей! ― окликнула охранника Анна.
Когда тот обернулся, Анна спросила, показав на себя и Петра:
― Как оно?
Тот растянул в улыбке рот, поднял вверх большой палец и добавил:
― Но "узи" далеко не убирай, а то кто его знает... ― и сам расхохотался. ― Сфотографировать?
― Да-да, ― сказала Анна и дала ему свой мобильник.
― Зачем это? ― удивился Петр.
― У меня небольшие сомнения есть насчет театра, а так хоть память останется. Не возражаете?
― Нет, но с одним условием: MMS-ку скиньте мне сразу, тоже запомнить хочется.
― А жена телефон не проверяет?
― Не проверяет!
― Не обижайтесь, Петр Андреич, шутим мы так. Ловите вашу MMS-ку.
Она зашла назад в свой киоск, уселась на кресло:
― Только, уважаемый Петр Андреевич, сейчас, к сожалению, продать билеты не могу: касса закрыта, в неурочный час не торгуем-с, барин. Приходите завтра, работаем каждый день с одиннадцати часов.
― Насчет билетов я понял. Может, подвезти вас до дома? Вы же скоро заканчиваете?
Анна раздумывала недолго, желание покуражиться не пропадало:
― А, собственно, почему бы и нет? Подвезите!
Пять минут ушло у нее на то, чтобы закрыть сейф, выключить компьютер и обесточить свое рабочее место. Последний штрих ─ дверь закрыта, ключи брошены в сумку.
─ Я готова, Петр Андреич! Не задержала?
─ Некуда мне сегодня спешить. Пойдемте!
Подошли к машине. Это был огромный, высоченный джип. Она посмотрела на это чудо техники и сказала:
― А другой-то машины нету?
― Чем эта не устраивает?
― Как в нее забраться-то? В таких автомобилях только молодых, ногастеньких девок возить.
― Я чем-то подобным до сих пор и занимался, ― сказал Петр, улыбнувшись.
― Да ну! По клиентам развозили, что ли? ― спросила Анна, лукаво взглянув на Петра.
― Не, своих катал.
― О-па! А я как в такую компанию попала? Это же ― поступок, Петр Андреич. Когда мужчина после старой боевой подруги начинает возить на своей машине молоденьких да гладеньких, это ― нормально, это ― природа. А когда возит-возит молодых и вдруг предлагает прокатиться пожилой, это ― почти что смена ориентации. Не находите?
Петр засмеялся:
― Не-а, не нахожу. Мне действительно очень хочется вас проводить. Надеюсь, живете вы далеко, и мы успеем в дороге хоть сколько-нибудь поговорить. С вами интересно.
― Вынуждена вас огорчить. Живу я так близко, что и пешком можно за двадцать минут дойти.
― Действительно огорчили. А ресторанчик какой-нибудь ночной есть рядом с вашим домом? Мы бы там посидели.
― Представления не имею. Ресторанчики-то, конечно, есть, но которые из них ночные, не знаю, не бываю я в них.
― А что так?
― Не знаю даже, как и ответить, чтобы не обидеть.
― Не хотите меня обидеть?
― Если честно, пока мне абсолютно наплевать, на что вы обижаетесь, а на что ― нет. Не хочется обидеть себя. Я ведь у себя одна, такая родная и неповторимая.
― Ясно, хотя и не очень.
― Не берите в ум, ― махнула она рукой, подумала немного, затем продолжила: ― Мы можем зайти ко мне. Могу предложить чаю в пакетиках, дешевого кофе без сахара, но со сливками, хлеба ржаного в нарезке. Вот такое меню. Что вы так смотрите? Напугала?
― Удивила. Это у вас такая диета?
― Просто денег до получки на другое не осталось.
― И скоро получка?
― Через неделю.
― Вижу, что если просто предложу денег, то откажетесь. Может, в долг дать?
― Спасибо, вы проницательны, это приятно. Но я очень не люблю быть должной, отдавать не с чего будет. Обойдусь.
― Как скажете, тогда очень хочу кофе со сливками и с хлебом! Приглашаете?
― Пошли. Вот здесь паркуйтесь, приехали мы.
Пока они шли к подъезду, Анне вспомнилось давно забытое ощущение близкого присутствия мужчины за спиной. Она даже специально долго рылась в сумке, якобы отыскивая свои ключи, чтобы это ощущение продлить.
Поднялись в квартиру. Несколько ошеломленный взгляд Петра, увидевшего черные стены прихожей, Анна заметила:
― Стены обгоревшие, пожар был, вы все правильно поняли. Не пугайтесь, все остальные помещения в более приличном состоянии. Не разувайтесь. Туалет, ванная ― все здесь, слева, а я в кухню, пора вживаться в роль гостеприимной хозяйкой.
С чистыми руками Петр тихо вошел в кухню, огляделся. Это малогабаритное "корабельное" помещение оказалось неожиданно просторным. Здесь было светло, чисто и уютно. Особенно радовала скатерть на круглом столе, в такой кухне хотелось задержаться.
― Вот присаживайтесь сюда, это у меня гостевое место: и гостю удобно, и мне никто не мешает, ─ предложила Анна лучшее место за столом своему позднему гостю. ─ Кофе крепкий пьете?
― Да.
― Я пока нам кофе варю, доставайте из холодильника сливки в кувшинчике со стеклянной полки и хлеб в пакете.
Когда Петр достал сливки и хлеб, в холодильнике, на первый взгляд, не осталось совершенно ничего, полки были абсолютно пусты. Не представлял он, что такое бывает:
― Я думал, вы шутили там в машине.
― Конечно, шутила. Присмотритесь внимательно, во-он там, на нижней полке дверцы водочка стоит.
Действительно, внизу в одиночестве томилась вскрытая и располовиненная бутылка водки.
― В вашу диету входит водка без закуски?
― Все гораздо прозаичнее. Я водку не пью, а эта стоит для приходящих любителей рюмки-другой. У меня их таких двое: соседка и муж бывший. Вам не предлагаю, правильно?
― Да, конечно, за рулем ни-ни. А что-то другое алкогольное вы пьете?
― Я когда-то любила вино, но теперь здоровье не позволяет.
─ А что с вашим здоровьем?
─ О нет! Только не о здоровье! Лучше про алкоголь. Так вот: теперь, когда хочется какого-нибудь алкоголю, предпочитаю чуть-чуть коньячку или виски хорошего. Сейчас, к сожалению, в доме нет ни того ни другого, хотя именно сегодня я немножко выпила бы.
Тут Анна заметила, что гость к кофе без сахара очень уж настороженно относится: прямо, глотает и мучается. Хорошо, что вовремя вспомнила о своем недавно сваренном лакомстве:
─ Кофе-то пейте! Сахара, к сожалению, нет, но вот смотрите, чем вас угощу: ананасное домашнее варенье. Пробуйте, не стесняйтесь.
Петр расслабился, заулыбался:
― Ананасное? Ой, как вкусно! Еще можно? Это вот у вас в баночке все, что есть?
― Что же вы так забеспокоились, Петр Андреич? Хотите, я вам его отдам?
― Честно? Ну, ублажили, Анна Алексеевна! Такое варенье я ел только у мамы. Божественно! М-м-м!
Анна, подложив под щеку кулак, с умилением смотрела на своего залетного, почти ночного гостя, который чуть ли не до слез радовался варенью. Все-таки, ничего в жизни не меняется: даже современные и богатые мужчины, к коим она сразу причислила Петра, это просто большие дети. И тут ей пришла в голову идея, которую она давно мечтала осуществить, да случая все не представлялось. Правда, в данном случае это могло быть чревато тем, что этот мужчина исчезнет из ее жизни после столь необычного эксперимента. Но, слегка поразмыслив, Анна решила, что Петр настолько случайно здесь оказался, что исчезнет с ее горизонта при любом раскладе, так что можно не сокрушаться о великой потере.
― Петр Андреич, у меня к вам просьба, которую вы, вероятно, сочтете глупой.
― Интригуете, Анна Алексеевна.
― Можно дотронуться до вас?
Петр воспринял такой вопрос, как начало игры, и решил поддержать инициативу:
― А мне до вас?
Анна Алексеевна проигнорировала его вопрос и решила развить свою идею:
― Есть история, которую я не хотела бы рассказывать, но у нее такое резюме: с мужскими прикосновениями у меня связаны не лучшие моменты моей жизни. И потому последние шестнадцать лет я предпочитала обходиться без мужского присутствия в своей жизни: без мужей, любовников, кавалеров и так далее.
─ Последние шестнадцать что? ─ переспросил Петр.
─ Лет. Последние шестнадцать лет. Я не оговорилась, а вы не ослышались.
─ Вы ... сидели?
─ Господь с вами! Для этого совсем не обязательно сидеть в тюрьме. Просто был эти годы у меня такой образ жизни: без мужчин ― я их не хотела, и они это чувствовали. Собственно, этот период и сейчас продолжается. Теперь вот хотелось бы удостовериться, что настоящий живой мужчина сидит у меня на кухне, и при этом не происходит никакого стихийного бедствия. Вас прошу до меня не дотрагиваться, потому как возможна неадекватная и неприятная реакция с моей стороны, а это ни к чему совсем. Тем более, судя по вашему всему, вы из тех мужчин, которые умеют и любят доставлять женщинам радость своим прикосновением. К сожалению, я ― исключение из этого замечательного правила.
Петр решил несколько сократить такой длинный путь и сказал:
― А до какой, извините, части моего тела вам хотелось бы дотронуться, дорогая Анна Алексеевна?
― А я не сказала? Прошу прощения. Мне нужны ваши руки, только руки, мужские руки.
Петр слегка удивился, но решил плыть по течению:
― А если и я прореагирую неадекватно, с вашей точки зрения, я же живой, с реакциями.
― Я не прошу у вас много времени. Дайте мне десять секунд, всего десять секунд. Перетерпите?
― Наверное. Но все это, мягко говоря, странно.
― Ладно! Четыре секунды! Чего вы боитесь?
Петр уже совсем ничего не понимал, становилось жутковато.
― Хорошо. А потом не объясните мне ничего?
― Упаси, Господи!
― Надеюсь, вы не собираетесь меня трогать наточенным ножом, иголками, нагретым утюгом?
― Петр Андреич, я, конечно, не от мира сего, но обещаю: только вот этими руками, ― и протянула к нему свои руки.
― Дурацкая ситуация ...
― Я никому не расскажу, обещаю вам.
― Ну, давайте.
― Пожалуйста, прошу вас, встаньте.
Анна близко подошла к нему, взяла за плечи, закрыла глаза, потом ее руки медленно заскользили вниз, изредка останавливаясь, пока не уткнулись в кисти. До его ладоней и пальцев она дотрагивалась, только слегка их касаясь. За все недолгое время этой процедуры она не произнесла ни слова, только слезы текли ручьем. Открыв глаза, Анна сделала торопливый шаг назад, промокнула слезы салфеткой и проговорила:
― Позади ваши мучения, Петр Андреич. Спасибо большое вам, надеюсь, не обидела ничем. Вам, наверное, неприятно все это, тогда не смею больше задерживать.
Абсолютно ошалевший от случившегося, Петр согласился:
― Да, я действительно лучше пойду.
― Дорогу найдете? Нет сил вас провожать. Спокойной ночи.
Петр вышел из квартиры. Анна не могла сдвинуться с места, чтобы закрыть за ним дверь, так и стояла, вцепившись в стол.
В машине Петр долго разглядывал свои руки, поворачивая их так и этак, вспоминая до мелочей все, что произошло только что. Потом громко сказал: "Нет!" и, стукнув ладонью по торпеде, вышел из машины, легко взбежал на третий этаж, ворвался в квартиру. Подойдя к удивленной Анне, которая так и не шелохнулась за все это время, сказал: "Простите, я ― идиот" и так же стремительно вышел из квартиры.
У Анны Алексеевны спокойной ночи не случилось. То ли погода резко менялась, то ли нервная система так отреагировала на насыщенный событиями вечер, но извертевшись, просыпаясь каждые двадцать-тридцать минут, чувствовала себя отвратительно. В половине седьмого утра поняла, что бессонная ночь сменилась тяжелым утром, что она зла на себя за это: "Пятнадцатилетняя девочка, едрён-батон! В Золушку поиграть захотелось? Идиотка старая! У нее, видишь ли, бессонная ночь, она вечером мужика красивого увидала! И что? Ну, подошел он к тебе, ну заговорил. Ты для него ― экзотика, он же не геронтофил, на него, поди, сорокалетние бабы в очередь стоят! А ты сегодня с больной головой будешь двенадцать часов сидеть на своей долбаной работе, чтобы получить за нее три копейки! И в зеркало смотри на себя почаще, полезно для самооценки! Он-то, конечно, Ричард Гир, да только ты ― не Джулия Робертс!"
ВТОРНИК
На следующий день, во время общего перерыва, Петр сидел за столиком соседнего кафе со своим другом Кешей, гинекологом той же клиники, где и Петр работал кардиологом. История, которую рассказал Петр, Кешу заинтересовала, он надолго задумался, пока Петр заканчивал свой рассказ:
― Ведь я, Кеша, до самого того момента, пока она не подошла ко мне и не начала трогать мои руки, даже мысли не допускал, что она говорит все это серьезно. Думал, ну, манера у нее такая по привлечению мужиков. Теперь, когда все это вспоминаю, чувствую себя каким-то сытым уродом. Знаешь, когда она все это проделывала, и слезы заливали ее лицо, в ней чувствовалась такая боль, что еще немного, и она могла бы грохнуться в обморок.
Петр замолчал, вспоминая вчерашнее. Кеша спросил:
― А от меня-то ты чего хочешь?
― Мне нужны твои циничные, приземленные мозги. Скажи мне, что все это ― ерунда на постном масле, что она аферистка, что мне надо карманы проверить, плюнуть, забыть. Что-нибудь скажи!
― Вот что я тебе скажу, друг мой Петя. Я думаю, она не аферистка. Карманы ты, наверное, и без моего совета уже проверил. А мнение мое такое: была у нее в жизни страшная беда. От мужика. Или от мужиков. Если она постановила себе шестнадцать лет воздержания, и после этого, имея перед собой очень даже приличного самца, ― это я про тебя, ― готового к спариванию, использовала лишь четыре секунды, чтобы вспомнить, какими бывают мужские руки, это сильно. Это так сильно, Петя, что или от этой женщины надо бежать, сломя голову, или надо сделать все, чтобы помочь ей в этой жизни. Пару недель покуролесить ― такой вариант не пройдет. Мой совет ― забудь все и не думай об этом. Если все так, как она сказала, то там такая проблема сидит, о-ё-ёй! Она вообще может быть нерешаемой. Кругом ведь полно здоровых и молодых баб, отвлекись.
― Устал я, Кеша, от молодых и здоровых, надоели они мне. Я хочу такую, как я, чтобы было, о чем поговорить, что вспомнить, просто погулять пешком вечером, чайку вместе попить на кухне. Я хочу доверия, уважения, заботы. Мне не надо, чтобы было жарко, я тепла хочу.
― Только знай, Петя, что у этой Анны Алексеевны нервы ― ни к черту! Возможно, даже с психикой проблемы, если в жизни ее все обстоит так, что она выпрашивает разрешения четыре секунды постоять рядом с тобой и коснуться твоих рук. Я о таких отклонениях даже не читал никогда. Кто спорит, конечно, ее жалко, Петя, но несчастных баб много, всех не пережалеешь.
― Узнаю циника Кешу, ― улыбнулся Петр, ― А если я все же решу пожалеть одну, эту конкретную, Анну Алексеевну, поможешь мне?
― Помогу, конечно, только и я не все могу.
Зная уже, какие выверты есть в характере этой женщины, Петр решил на следующий день снова встретиться с ней. Ему было любопытно, как она поведет себя с ним после того, что произошло. Он понял, что очень хочет помочь ей, а для этого надо было узнать, что же такое произошло в ее жизни, что она твердо отказала себе в радости быть женщиной.
Вечером Петр подъехал к универсаму, решил подождать Анну на улице. Очень скоро она вышла, опасливо оглянулась, опустила голову и быстрым шагом пошла в свою сторону. Петр приоткрыл дверцу:
― Анна Алексеевна! ― окликнул он ее.
Анна резко остановилась, обернулась. Петр, выйдя из машины, медленно приближался к ней:
― Пожалуйста, не убегайте от меня.
Анна интуитивно шагнула назад и приподняла руки, приостанавливая его, чтобы он больше не приближался. Петр продолжил:
― Я все помню, не приближаюсь, хотя правильнее было бы подойти и поцеловать руку.
― Не стоит.
― Мне стыдно, но я с корыстной целью. Я варенье вчера забыл забрать. Можно, я сделаю это сейчас?
Анна с облегчением выдохнула:
― Да, конечно.
Потом улыбнулась:
― Ассортимент продуктов тот же, не обессудьте.
― Да о чем речь! Будем пить ваш чай с моим ананасовым вареньем. Забирайтесь в машину, поехали.
За всю дорогу Анна смогла выдавить из себя только несколько слов:
― Петр Андреич, прошу простить меня. Что-то я так устала за сегодняшний день. Я помолчу, пока мы не доедем, ладно?
― Конечно, конечно. Может, по дороге в магазин заехать, купить что-нибудь для восстановления сил и настроения?
― Извините еще раз, я очень домой хочу.
Анна никак не могла взять в толк, зачем этому мужчине из другой жизни понадобилось еще раз с ней увидеться после ее вчерашнего эксперимента. Неожиданное продолжение вчерашней истории не укладывалось в рамки, которые она для этой истории определила.
На своей родной кухне, за чашкой чая Анна сумела расслабиться, рассказывала Петру что-то смешное из экспедиционной жизни. Он смотрел на нее с удовольствием: такая она была приветливая, милая, улыбчивая.
― А можно вас попросить, сварите мне еще и кофе, вчера очень уж мне понравился ваш эспрессо.
― Извольте.
― И еще одна просьба. Наверное, очень нахальная.
― У вас? Нахальная? Как интересно! Слушаю вас внимательно.
― Я всю ночь не спал, думал о том, как куплю ананас, песок, вы сварите еще варенья, а потом мы будем ходить друг к другу в гости на чай.
― Вы, похоже, что-то напридумывали себе, Петр Андреич. Конечно, я сварю варенье, но в гости я к вам не пойду, очень уж плохо я чувствую себя на чужой территории, проверено не единожды. Про вчерашнее забудьте. Мне очень стыдно, что я подвергла вас такой унизительной процедуре. Я обещаю больше этого никогда не делать. Не пытайтесь ничего анализировать. Только сильно воспаленные мозги могут найти здесь причины и следствия. У вас же, я надеюсь, с мозгами все в порядке. Просто приходите на вечерний чай, если вам со мной интересно, я рада вас видеть, ведь вы очень мне нравитесь, Петр Андреич. Да не краснейте вы так. Я честно вам это говорю. Я и по рукам вашим вчера поняла, что вы не смогли бы предать, обмануть. Хорошие руки. От вас совсем не исходит угрозы. Такое бывает редко, поверьте.
― А, может, я вам чем-нибудь помочь могу? Я ― врач, кардиолог, работаю совсем недалеко от вас в платной клинике. Я смог бы отвести вас к любому врачу нашей клиники бесплатно, как близкую родственницу.
― О, это очень заманчиво. Мне как раз сейчас врач нужен для планового осмотра, а тот, что есть в районной бесплатной поликлинике, меня не устраивает.
― Какой врач вам нужен?
― Гинеколог. Только расскажите мне о нем немного: пол, возраст, на каком счету.
― У нас очень хороший гинеколог, мужчина, среднего возраста. Это объективное мнение, все пациентки о нем очень хорошо отзываются.
― Отлично! Только мне очень нужно было бы попасть к нему завтра утром. Такое возможно?
― Думаю, да. Он работает с утра.
― А это действительно бесплатно? Я сейчас стеснена в средствах и приду на прием без денег, не хотелось бы оказаться в неловкой ситуации.
― Не берите в голову, все будет нормально.
― Да, еще один вопрос про этого врача: он не слишком впечатлительный? Вы его хорошо знаете?
― Н-нет, не замечен в этом; Иннокентий Петрович у нас врач опытный, я знаю его лет семь.
― Вот и хорошо! Мне не нравится обсуждать свое здоровье с чересчур впечатлительными врачами. Люблю бесстрастных.
― Будет вам бесстрастный!
― Спасибо, буду в долгу у вас, хотя это и не самое мое любимое состояние.
― Не переживайте! Я не из тех, кто любит сажать интересных женщин в долговую яму. Мне приятно вам помочь. Пойду я, Анна Алексеевна: вижу, что устали очень. Спокойной ночи!
СРЕДА
― Кеша, я вчера встречался с Анной Алексеевной. Снова попили у нее чаю, поболтали, похохотали. Она сильно извинялась, что подвергла меня вчера такому ощупыванию. Обещала впредь такого не допускать. Правда, сказала, что ко мне на чай не пойдет: очень ей плохо бывает на чужой территории. Моим рукам наговорила таких комплиментов, что я даже покраснел. Представляешь? И еще такие слова произнесла, какие не говорят за трезвым чайным столом. Вы, говорит, приходите ко мне на чай, если вам со мной интересно, я рада вас видеть, вы очень мне нравитесь. Как тебе? Я слышал такие слова, да и сам их произносил, но когда беседа принимает уже интимный характер. А тут .... Но я все это вот к чему: когда я сказал, что врач, и мог бы договориться с любым коллегой, если ей это было бы необходимо, она мне сказала, что ей нужен гинеколог. Районный, говорит, мне не нравится, слишком впечатлительный. Хотя такая градация гинекологов мне не понятна. Я заверил, что у нас такой есть. Попросила записать ее на прием на сегодняшнее утро. Так что ты обязан, Кеша, просто обязан блистательно сыграть роль бесстрастного врача.
― Записывай! Какого надо, такого и сыграем!
Анна вошла в кабинет:
― Здравствуйте, Иннокентий Петрович! До осмотра я хотела бы с вами переговорить. Мне не хотелось бы в очередной раз выступать в роли музейного экспоната. Если бы можно было, я не ходила бы к гинекологу вообще, но этот поход ― необходимость. Мне нужны ваши назначения, я имею в виду таблетки, поддерживающие общее здоровье в связи с отсутствием некоторых внутренних органов или их частей. Вот вам выписной эпикриз шестнадцатилетней давности, там все перечислено. Пожалуйста, почитайте сначала, а потом уже осмотр.
Да, Кеша, конечно, не был готов к такому. К такому вообще никто никогда не готов. Он даже не вполне понимал, как же ее осматривать. Но врачебное любопытство взяло верх.
― Понятно, раздевайтесь и на кресло.
― Предупреждаю, что если я услышу "Ой!", "О Господи!", "Да кто же вас так?!", я встану с кресла, выругаюсь грязно и уйду, громко хлопнув дверью. Вы меня услышали?
― Конечно, прошу вас.
И снова Кеша оказался не готов. Правда, смог промолчать, что Анна оценила, но не удержалась от едкого вопроса:
― Представление закончилось?
― Да, одевайтесь.
― Извините, ― сказал Кеша, ― я не смогу задавать вам вопросы, глядя в глаза.
― А что так?
― Обычное чувство стыда, Анна Алексеевна. Все то, что с вами, это ведь мужских рук дело?
― Ног.
― Что, позвольте?
― Ног. Мужских ног дело. Ботинки были тяжелые, а в них мужские ноги. Вы что-то сказать хотели, я перебила вас.
― С вашего разрешения, я отойду к окну. Вы не думали о пластической операции?
― Иннокентий Петрович, как вас друзья называют?
― Кеша, а причем это...?
― Кеша, дорогой, я благодарна вам за то, что вы вели себя достойно. Но вот такая неприятность: мы с вами с разных планет. Мне часто есть нечего, а вы мне о пластической операции. Мы с вами просто теряем время. Если уж Господу Богу угодно было, чтобы я после всего этого осталась жива, то я обязана как-то поддерживать себя на плаву. А посему: ваши рекомендации, предпочтительно самые недорогие из возможных. Я давно пережила все, что со мной случилось, уже нисколько не страдаю. А вы ― молодец, я буду теперь к вам ходить.
Одевшись, Анна взглянула наконец в растерянное лицо врача:
― Не бздите, Кеша, второй раз так страшно вам уже не будет, ― засмеялась Анна, забрала лист с назначениями и вышла из кабинета.