Когда ты бросил нас, мне было семь. Заигралась в тот день с подружками. Салочки-скакалочки. Лишь бы оттянуть приход домой. А там тихо. Только в углу шуршали салфетки. Плакала мама. И этот звук страшнее самых громких ваших ссор. "У папы другая семья", - мама делилась взрослыми проблемами. Папа, прости, я не удержала тебя. Как и ты, я ненавидела ее мокрое распухшее лицо. "Прости", - рука гладила мамины волосы.
Я надеялась, что навсегда потеряла тебя. Что, свежий и выбритый, ты больше не принесешь мне мороженное. Наш знак примирения. Как таяли вафельные стаканчики. Как, забывая все, таяла я. Будто и не было твоих запоев. Ты возвращался ко мне в кошмарах. Почерком завуча жаловался маме: "Девочка необщительна и невнимательна во время уроков". Виновата.
В семнадцать мы встретились опять. Теперь молодой и сероглазый, ты неплохо бренчал на гитаре и любил курить в постели. "Перестань все время извиняться!" - кривился раздраженно. "Извини", - соглашалась я с хлопающей за тобой дверью.
Я сбежала от тебя. Изменила адрес и прическу. Стала официанткой. Здесь платили за вежливое "прошу прощения". Но ты находил меня снова. Похоже, тебя забавляла эта игра. У тебя было столько масок. Ты мог притвориться даже мамой. "Замуж тебе пора, - начинал осторожно, - детей." Я улыбалась. Не срослось.
Помнишь, однажды в темном проулке ты забрал у меня кошелек? Я долго корила себя. Правильно, сумерки лучше встречать дома. Вечерами под окном собирались дворняги с мамиными глазами. Я бросала им котлеты. Наверное, им нужна была моя жалость. "Извините, больше нет". Так заканчивался день. А каждый Новый Год ты поздравлял меня с экрана. Голос президента - еще один год с тобой.
Я пряталась в церкви. Но и там был ты. Распахнул широко руки, будто хотел накрыть. Они прибили тебя к кресту. Это успокаивало. "Покайся, грешница", - убеждал ты, косясь куда-то в угол. Я крестилась и ставила свечи. "Прости и помилуй".
Сегодня в метро так много тебя. А я непростительно рассеяна. "Старшим надо уступать место". Ты в сердитом платке и с набитой кошелкой. "Конечно. Извините, бабушка", - вскакиваю поспешно. Толпа сжимает со всех сторон. По бедру ползут чьи-то липкие пальцы. Я знаю, что это ты. Потный и румяный. Ты не спешишь. Ведь я твоя игрушка.
Мы мчимся в тоннеле. Окна - черные зеркала. В них я - жалкий растрепанный зверек. Хоть под окна иди, объедки просить. И вдруг я отчетливо понимаю, что отдала тебе все. Что в следующую секунду, повинуясь похотливому движению твоей руки, я исчезну навсегда.
Первый раз я смотрю тебе прямо в глаза. Видишь на поручне мои побелевшие пальцы? Представь, с каким удовольствием я вырву твое возбужденное мужское достоинство. У тебя кривая улыбка. Вот-вот оборвется. А на дне страх. Расталкивая пассажиров, ты выскакиваешь из вагона.
"Прощай" - шепчу вслед тебе. Это новое, почти знакомое слово.