Мне было двадцать два - я был менее сторчанным, менее умелым, менее циничным, менее ебливым - но зато куда более терпеливым и старательным, нежели сейчас, через три года отчаянного прожигания жизни и кучи лежащих вповалку в моей голове разнообразнейших женщин возрастом до тридцати пяти и весом не более семидесяти пяти килограмм. "Беспорядочная личная жизнь" - это словосочетание ассоциируется у меня исключительно с нанесшим моей психике такой урон наркодиспансером.
Так вот. Я шел вечером по улице, пил вино из горла и одарял проходящих мимо представительниц прекрасного пола недвусмысленными голодными взглядами. Потом прохожие девушки оказались обделены этим вниманием, потому как меня заворожило открывшееся моему взору зрелище. Навстречу мне шла мадемуазель - я затруднился определить возрастную категорию точнее, чем "от четырнадцати до двадцати", поскольку при совсем детском лице с большими глазами и чертами персидской кошки она обладала вполне развитыми бедрами и грудью никак не меньшего, чем третий, размера. Она, правда, не отличалась ростом - что, впрочем, умело скрывала при помощи изящных белых босоножек на высокой танкетке. Ее платье было подобрано со вкусом - в свете уличных фонарей играя зеленоватым, оно выгодно облегало наиболее женственные части ее фигуры и прекрасно сочеталось с длинными прямыми распущенными волосами. Затем мое внимание привлек старый, совсем не подходящий к ее элегантному наряду и явно набитый до отказа школьный рюкзак, который она устало несла за ручки в ладони, из-за чего его лямки волочились по земле.
Очевидно, на тот момент я был уже порядочно пьян, потому что не стал тратить времени на преследование ее темными улицами в поисках более эффектного предлога для знакомства, а пересек по диагонали довольно людную, несмотря на поздний час, улицу, подошел к ней и просто спросил:
- Вам помочь?
Она остановилась, некоторое время молчала, испытующе глядя на меня своими зелеными глазами, а затем протянула мне рюкзак и так же просто ответила:
- Помогите.
После получаса блуждания по закоулкам, в ходе которого мы обменивались несущественными и ни к чему не обязывающими фразами, она вывела меня к сиротливо стоящему на откосе самому обыкновенному девятиэтажному дому. Я удивился - я-то ожидал увидеть какую-нибудь аристократического вида усадьбу, потому что вся она - ее внешность, ее стиль - говорили о благородном происхождении. Она не стала прощаться со мной возле темной, увитой виноградом парадной, и мне ничего не оставалось, кроме как проследовать за ней на лестницу. В кромешной тьме и идеальной, нарушаемой лишь нашим дыханием тишине мы поднялись на пятый этаж, где она с помощью моей зажигалки вставила ключ в замок и открыла дверь своей квартиры. Затем незнакомка под предлогом распивания кофе зазвала меня внутрь и захлопнула дверь за моей спиной.
Когда она включила свет, я удивился еще больше. В ее жилище не было, вопреки моим ожиданиям, ничего royale, наоборот, оно выглядело даже более бедным и неоформленным, чем столь ненавистная мне совокупность помещений, которые по злой иронии судьбы именуются моим домом. Стены были частично оклеены пожелтевшими обоями, кое-где небрежно пошпатлеваны, а в отдельных местах и вовсе светящие постыдным цементом "от строителей". Квартира выглядела заброшенной, но несколько мерзких на вид, голодных и ободранных выбежавших нам навстречу кошек говорили об обратном. Девушка избавила меня от рюкзака, затем, судя по звуку на кухне, поставила чайник, а после этого вернулась в коридор и, молча взяв меня за запястье, провела в комнату, которая, как я узнал позже, считалась для нее "своей". Это помещение, в котором отсутствовали как занавески, так и люстра, было довольно просторным - возможно, потому, что там также почти не было мебели. Возле маленького комода стояло одинарное кресло-кровать, в углу слева от окна располагался большой и пустой стол, а справа сиротливо стояло пыльное пианино. На полу, не вписываясь в остальное минималистическое убранство комнаты, лежал красивый и пушистый светлый ковер - его-то я и предпочел креслу, когда она предложила мне сесть. Затем под каким-то фиктивным предлогом она вновь покинула меня и вышла в другую комнату, а потом... Потом в идеальной тишине квартиры я вдруг услышал столь родные моему сердцу и ни с чем не сравнимые звуки вдыхания наркотических веществ. Через некоторое время девушка вошла в комнату и принесла кофе; нос ее был совсем нестремно вымазан белым. Мне еще удалось серьезно поблагодарить ее за кофе, но когда она села в кресло и оказалась в непосредственной близости, я не удержался и фыркнул.
- Знаете что, - проговорил я в ответ на ее недоуменный взгляд. - Вы бы все-таки стерли кокаин с носа. Мне не хочется вмешиваться в дела посторонних людей, но я нахожу несколько неуместной демонстрацию ваших личных привязанностей человеку, о котором вы не знаете ровным счетом ничего, даже имени, в то время как он уже осведомлен о месте вашего проживания и знает вас в лицо...
На лице ее отобразилось крайнее смятение; она поспешно стерла с лица злосчастные остатки причины ее приподнятого настроения. Я сдерживал смех, и в комнате повисло тягостное молчание, в попытке развеять которое она несколько удрученно проговорила:
- Ах да, забыла представиться - меня зовут Сьюзен Филдс... Можно просто Сюзи.
- Меня - Хелл, два "л" и можно на ты, - быстро отреагировал я и вверг ее в смущение, поцеловав протянутую для рукопожатия пахнущую какими-то цветами руку ближе к запястью.