Он странником отправился когда-то
Из деревень, где варят терпкий сыр,
Дорогою, где шаг дробят солдаты,
В огромный Рим, что ныне значит "мир".
Путь раскрывался перед ним, и веял
Горячий бриз сквозь пение цикад,
И в ярком небе черный ястреб реял
Над дымкою, где горы чуть сквозят.
И он вошел в высокие ворота
Из сельской синеглазой тишины,
И шуму города внимал, где что-то
Кричал погонщик, и, утомлены,
Волы свою арбу тащили сонно,
И мальчиков играли голоса
В колодцах улиц, звонких и бездонных,
Взмывая под тугие небеса.
Под парусом ли золотой триеры
Приплыли эти синие, как день,
Покровы для носилок? Всякой веры
Торговцы здесь раскидывают сень.
А целых улиц душное дыханье,
Где темных роз охапки продают
И в камнях спрятанные притиранья,
И птицы в клетках по стенам поют?
Все оглушительнее, все страшнее
Врывался город в уши, и звенел,
И звал, грозясь, и окликал нежнее,
Чем кто-либо когда-либо сумел.
Лишь сжать виски - и гаснущего лета
Ловить и зов, и скрытую печаль.
Свой слух слепца и зрение поэта
Готовя, словно чистую скрижаль.
***
Когда по улицам бредешь под вечер,
Не чувствуя усталости своей,
А солнце в галереи стрелы мечет
Под возгласы играющих детей,
Когда ты смотришь в небо, где парящий
Высоко стриж вычерчивает знак,
Ты чувствуешь - и не ища, обрящешь
То, что назвать не можешь ты никак:
Неуловимый, словно облик мысли
Растет надел, неведомый тебе;
Свой путь земной разведай и расчисли,
Заранее дивясь своей судьбе -
Авгур, ты знаешь: это невозможно,
Пусть кружит ястреб слева или стриж -
Нет для богов решений непреложных
И ты не с ними нынче говоришь...
Не как закон, чеканенный на меди,
Их воля - но как золотистый дым
Над жертвенником, полным тучной снеди, -
Изменчив, тонок и неисследим...
Не пышных роз над пологом цветенье,
Не пиршественных аромат венков,
Не речь на площади, не отдых в отдаленье
От города на вилле средь ручьев -
Лишь то, что в сердце запечетлеваешь,
То, что тебе пришлось перестрадать, -
Что сам, в душе лелея, постигаешь -
Что может лишь безумие отнять...
***
И снова странствие. Одно оно напомнит
О юноше, все шедшем босиком,
О крике ястреба, об этом небе темном,
Пропитанном божественным огнем.
Лишь небо юга в полдень так синеет,
Лишь там горит луженый небосвод
Жаровней с углями, - а камень так белеет,
Что станет солнцем, кажется, вот-вот.
Взойдешь на гору, и лесок сосновый
Расступится над ярусом камней,
Над жухлой зеленью, над ласточкой, готовой
Сорваться в путь с приступочки своей...
Внизу, среди агав, над светлой дымкой -
Смотри - стрижи то дрогнут, то черкнут,
Гоняясь за каким-то невидимкой,
И режут крыльями, и воздух спешно шьют...
С проворством птицы сердце затрепещет,
И ты увидишь - чаша из кости,
Долина древняя, хранит свой воздух вещий,
Петляющие лентами пути...
Ты спустишься и вновь взойдешь на гору,
И старый храм возникнет, золотой
И яркой глыбой предстающий взору.
Ты любопытен, как любой другой...
Перед тобою город распахнулся,
Закат спустился. Полоса над ним
Горит прозрачная, и ты очнулся:
Вот-вот прибудем в Иерусалим.