Не спалось. Рядом сопел, похрапывая, муж. На стене громко цокали секундной стрелкой электронные часы. Сквозь щель неплотно сдвинутых оконных штор пробивался безжизненно-молочный свет уличного фонаря. Время - далеко за полночь, а спать не хотелось. Закрывала глаза, считала до ста, отворачивалась от Санька, ложилась на спину, заломив руки за голову. Сон не шёл. Беспокойство гуляло в ней, и Алёна никак не могла понять его причину. Храп затих на минуту, а потом от вздоха к вздоху становился громче... С неприязнью посмотрела на супружника, увидела раскрытый рот, провал которого чернел в темноте. Легонько толкнула в бок. Благоверный замолк и зашевелил сексуальными, как у Горбачёва, губами. Так шутковала в ту пору, когда генсек стоял у власти, а Санёк возник на горизонте. Не столь уж много воды утекло, а сколько изменений свершилось... Генеральный секретарь стал президентом, но страна во главе с ним развалилась, как и её семья...
Уже была замужем, когда встретила худощавого молодого человека с острым носом и с тёмно-карими глазами, что сидели глубоко, но смотрели на окружение пронзительно и иронично. Ирония сквозила и в высказываниях Антона. И не только. Колко, порой едко мог Кузнецов говорить и рассуждать на разнообразные темы. Однако совершенно преображался при чтении стихотворений. Темнота глаз наполнялась внутренним светом, в голосе появлялись завораживающе-бархатные ноты, и перед этими глазами и голосом устоять было невозможно... Знала, подруги рассказывали, умел ухаживать за женщинами так же красиво, как читал стихи... Что происходило в холостяцкой квартире, можно только догадываться, но с ней вёл себя скромно и даже скованно. Замужним сердцем понимала его поступки, понимала, что, несмотря на окружение девушек и девиц, именно она сумела покорить Антона. Это льстило, переполняло гордостью и сознанием, что - если захочет - может повелевать. И повелевала при любой возможности, упиваясь безропотностью сокурсника....
Годы студенчества остались позади, им пришлось расстаться. Оказались в разных концах страны, но регулярно переписывались. Как добрые приятели. Напрасно искала в письмах хотя бы намёк на признание в тёплых чувствах, не читалось оно и между строчками. Скудные, деловые сообщения. "Сводки ТАСС",- грустно подтрунивала тогда.
Семейная жизнь распалась, о чём и сообщила Кузнецову. И как же изменился тон его посланий! Пропитанные нежностью, задышали искренне и полно любовью. А какие яркие слова и сравнения умел находить! Как смотрел на мир! С удивлением отмечала, что открывал глаза на привычные вещи и явления.
В один из отпусков решилась принять приглашение и приехать в гости... Не только письма, но и руки у сокурсника оказались нежнейшими. Трепетными. Чуткими. Отзывчивыми. "Тебе надо было идти в гинекологи. От пациенток прятался бы",- подсмеивалась. "Ещё не поздно поменять профессию",- подхватывал Антон...
У них родился сын. Каким же отцом оказался её муж! Вставал ночью к малышу, пеленал, пел песенки... Стирал пелёнки, гладил... Однажды пришла проверяющая из энергосети. Так больше, чем на счётчик с проводкой, на хозяина косилась, тот, тихонько напевая, изящно выглаживал сыновьи распашонки с ползунками. Поймав удивлённый взгляд женщины, Алёна с гордостью и даже с вызовом посмотрела на неё...
А как играл с подросшим сынком! Происходили скачки ковбоев (лошадкой, понятно, был папа), автомобильные гонки, когда, изображая рёв моторов, надрывали глотки... Из партизанских засад летели "гранаты" и гремели "выстрелы"... Ярко раскрашенные "индейцы" с улюлюканьем охотились на дичь в лице кота Борьки... Порою от игрищ в квартире пыль столбом стояла! Кричала на шалунов, сначала в шутку, потом - всерьёз. С каждым разом и годом забавы отца и сына раздражали до одури. Срывалась и могла наорать на них, а потом закрыться в спальне и часами сидеть за книгой или за вязанием, слыша, как Антон с Ивашкой крадучись пробираются на кухню и обратно... Долго не могла понять раздражения, объяснить собственное поведение. Потом, гораздо позже, пришла к выводу: то была ревность. Глупая, необоснованная в общем-то... Но тогда ничего не могла уяснить и поделать с собою, оттого раздражалась больше и больше. И искала зацепки, чтобы выплеснуть обуревавшие эмоции. Стало казаться, муж недостаточно внимателен, нежен, заботлив... И уж точно - недостаточно богат.
И вот здесь нарисовался Александр Павлович. Санёк. Маленький, пухленький, подвижный. Эдакий румяный колобок. Что-то в нём привлекло. Может быть, напористость, наглость и самоуверенность. Да и при деньгах мужичок. А то, что на голову ниже... Говорят, мужчинам маленького роста нравятся женщины выше их самих... Как бы там ни было - оказалась в постели коммерсанта... Трещина в отношениях между супругами превратилась в пропасть. Муж, осознав это, уехал к родне в деревню. Вместе с сыном. Жизнь потекла по другому руслу. Капризничала, даже привередничала - Санёк исполнял все прихоти. Было приятно зайти в магазин и купить то, что приглядела. Столько на веку себе отказывала! Вечно денег не хватало, вечно экономила... И вот теперь... Сыр в масле. Да, была тем самым сыром, катающимся в масле...
Но что произошло? Что случилось? Откуда беспокойство? Почему вспомнились Антон и Ивашка-хулигашка? Почему жирная линия, вычеркнувшая вроде бы их из её жизни, вдруг пронзает сегодня сердце?
Беспокойство плавно и щемяще вновь вернуло во времена второго замужества. Почти физически ощутила пальцы Антона, заставляющие тело замирать в томном ожидании любовного экстаза, почувствовала жаркие и жадные губы, осыпающие её поцелуями с головы до ног... Вспомнила, как подарил серебряный кулон, купленный на один из первых "левых" заработков. Обладая вкусом, преподносил недорогие, но изящные вещи, вызывающие восторг у подруг и сотрудниц по работе. Любил делать подарки и радовался всякий раз, видя изумление Алёны...
Подарки Санька не отличались оригинальностью, всегда были данью скоротечной моде. Кроме суммы потраченных денег, ничем не впечатляли... Приученной к тонкости, ей вскоре наскучили дорогие безделушки, стала совершенно равнодушна к ним. Да и повседневность приобрела скучно-болотный оттенок. Даже обои в спальне невзрачно-болотного цвета...
Где же то восторженно-упоительное восхищение розовыми восходами и оранжевыми закатами? первыми одуванчиками? буйством зелени и звенящей медью осени? Где? Куда исчезло ощущение полёта, когда утром, упоённые любовью, слушали с Антоном щебет птиц за окном? Куда? Всё погрузилось в омут серой, пресыщенной обыденности... И где же сын? Что с ним? Вот уже более года минуло с тех пор, как прервалась связь. Получив поздравление с днём рождения с наивными и добрыми пожеланиями, где после подписи Ивашки стоял мелкий автограф его отца, почему-то не ответила сразу. Потом закружилась и попросту забыла...
Санёк всхрапнул громко, и Алёна в глухом раздражении соскочила с постели. Метнулась в прихожую, прямо на ночнушку накинула плащ, выскочила на улицу. Прохлада резко и нагло забралась под одежду и кинула в лёгкий озноб. Дойдя до сквера у автобусной остановки, опустилась на скамейку. Задумчиво замерла. К кому направляется? Зачем? Куда? Опустив голову, поняла: идти, собственно, некуда...