Во времена моего детства каждый уважающий себя мальчишка имел в своём арсенале рогатку. Они были деревянные и выгнутые из толстой проволоки, большие и маленькие, разных форм и конфигураций. Ребята упражнялись в стрельбе по консервным банкам, по мишеням, нарисованным на заборах, по стеклянным бутылкам, которые в солнечных лучах фейерверком разлетались на мелкие кусочки, когда камушки попадали в цель.
Прокатившаяся по Придонью Великая Отечественная оставила в степях и балках множество более серьёзного вооружения. Мы играли "в наших" и "фашистов" настоящими винтовками, автоматами, карабинами и даже пулемётами и противотанковыми ружьями. Хотя у подобранного нами оружия отсутствовали многие детали, начиная от приклада и заканчивая спусковым крючком, его при желании можно было восстановить. Что и делали многие умельцы. А потом стреляли где-нибудь подальше от хутора. Наши стрельбы, как мы ни старались скрыть, всё же становились достоянием взрослых. Те норовили изъять у нас стволы, найденные в походах по местам отгремевших боёв.
А на рогатки взрослые не обращали внимания, так, поругивали иногда и - всё... Вот мы и изощрялись в их изготовлении, стараясь придумать что-нибудь эдакое, чего не встречалось у товарищей. Хвастались друг перед другом новинками, менялись, пробовали на точность, перенимали хитринки, что внедряли "конструкторы" в своих образцах.
У меня долго не было рогатки. Стрелял из чужих. По тем же банкам и бутылкам. Большинство попыток поразить цель завершались неудачей. То ли руки не обладали силой и ловкостью, то ли глаз не так прижмуривался - не знаю. В общем, я нещадно мазал. Поэтому не мог похвалиться количеством сшибленных и разбитых мишеней или подбитых голубей и воробьёв... Это цепляло самолюбие до боли в груди, до мурашек по коже. Смеялся вместе с ребятами над промахами, но в душе ужасно досадовал на своё растяпство... В один из дней досада переросла в решимость сделать рогатку и научиться метко стрелять. Лучше всех.
Долго, тщательно выбирал ветки хвороста с необходимой развилкой. Срубил несколько штук, укоротил под размер ладони. Принёс домой, разложил на ступеньках крыльца, стал неспешно очищать заготовки. Рука ощущала приятную прохладу и сырость освобождённого от коры дерева. Зеленовато-жёлтые полуфабрикаты лежали в ряд, доставляя удовольствие от работы. Повертев один из образцов, решил раскрасить в разные цвета. Уж такого арсенала точно ни у кого нет. Яркого, броского. В порыве вдохновения бросился в сарай, где стояли банки из-под красок. К моему огорчению, только на дне двух под толстой и жирной плёнкой покоились остатки белого и оранжевого цветов. Но всё равно никому из ребят пока не приходила в голову мысль открашивать изделия. Буду хоть здесь первым... Помимо раскраски надумал вырезать рельефы под пальцы, чтобы всё помогало в будущей стрельбе...
Когда рогатки высохли, взял одну из них и вышел на тропу боевых действий. Тропа привела в угол двора, где гуляли куры и куда слетались воробьи к дармовому зерну, что золотилось в лотках и разрезанных мотоциклетных шинах.
Расставил несколько консервных банок, пару бутылок и старые ботинки для упражнений в стрельбе. В карманы зелёных бридж набил камушков и, вложив "снаряд" в коричневый кусочек кожи, сквозь который была продета чёрная резинка, тщательно прицелился... С огорчением увидел, что ни одна мишень не слетела с установленного места. Второй выстрел тоже оказался неудачным, как и следующий, и следующий... Вновь и вновь растягивал резинку, и опять камушки летели куда угодно, но только не в банки с бутылками. Вздымали пыль, стукались о стенки сарая и курятника, шелестели в листве, упорно не желая поражать цели. С каждым промахом возрастала злость на собственное неумение, и уже не радовали удобная ручка и раскраска. Злость породила ярость. В ярости стал пулять в разные стороны... Растратив пыл беспорядочной стрельбой, опустился на корточки, начав черебить⃰ рогатулькой узоры на земле... Тут с шумом и чириканьем к кормушке спустилась стайка воробьёв. Птахи прыгали, задирались друг с другом, перелетали с места на место, сбивались в кучки, клевали зерно... Чем больше смотрел на них, тем больше раздражали. С сладострастием вложил камушек в рогатку и выстрелил. Воробьи разлетелись кто куда, но некоторые, особо наглые и нахальные, умостились прямо на грушинах, что стояли здесь же, в углу двора.
- Я вас всё равно достану,- произнёс тихо, держа наизготовке оружие. Птички, почувствовав опасность, сидели молча, маскируясь в листве. Они таились, я стоял и ждал. Ждал того момента, когда какой-нибудь из воробьёв сорвётся с ветки. И - сорвался, а я быстро, навскидку, шандарахнул по взлетающему... И - попал! Ха! Попа-ал! Радость обуяла душу, и вприпрыжку, на одной ноге, бросился к лежавшему на земле комочку... Упоение от успеха улетучилось в мгновение ока, когда увидел дёргающееся в судорогах тельце... Руки мои обвисли, рогатка шлёпнулась к ногам... Постояв какое-то время в оцепенении, опустился на колени, взял воробьишку и стал трясти, приговаривая:
- Ну оживай, оживай же ты!
Дул на него, согревал в ладошках, дышал в клюв... Тщетно... Мой выстрел оказался роковым
Осознание того, что у б и л пичугу, ввергло в неутешное горе, и я разрыдался. Громко, с надрывом. И зачем только делал эти проклятые рогатки?! Зачем? Жил бы себе воробей и жил. Летал над полями, садами, ловил жучков-паучков, радовался солнцу и просторам. Так нет - я тут со своей рогаткой... Швырнул её в соседний огород, но легче не стало. Горечь, стыд жгли мальчишечью душу, и захотелось хоть как-то, хоть чем-то искупить вину перед тем, кого по собственной глупости уничтожил...
Всхлипывая, размазывая слёзы по лицу, с давящей тоской в сердце выкопал ямку, уложил туда пернатого, завёрнутого в небольшой листок лопуха... На холмик могилки пристроил цветок мальвы, сел рядом, обхватив колени руками и раскачиваясь из стороны в сторону...
Больше рогатку я никогда не брал в руки.
А по ночам мне долго снился тот воробушек, который взмыл вверх, но так и не увидел неба...