Аннотация: Предыстория. Цикл "Пламя последнего дня"
***
До рассвета гадала, серебро в косу вплетала.
Все ждала, дожидала судьбу свою.
Не искала начала, как бы ни было - знала,
Есть тропа иная. Да чего было не свернуть?
Под ноги трава, пыль да дорога...
Что наделала, пропадешь!
Серебра на клинки перековано много.
Да не твоя то судьба, волчья дочь!
Все клялась, обещала, да назад возвращалась
Зла на сердце держала - меры нет!
Ох, не друга искала, кровью душу пятнала.
Ненавидела, знала - не простит вовек!
На закат огонь, боль да горе.
Не ходи, возвернись, не спасет!
Не твоя то печаль, не твоя доля,
Ты не странница, волчья дочь!
Весны ожидала, серебро по лесам затеряла,
Хоть исполнила, что гадала да не впрок.
Не вернешься к рассветам, и дорог иных нету -
Идти тебе, волчица, в чужой чертог...
Гостиный двор на берегу реки Звонницы, стоял задолго до войны и был старше новой границы, разделившей, весьма условно, к слову сказать, разросшуюся кулачной волей Барагола Сарзасскую территорию и, чудом оставшуюся непокоренной, Светлинскую землю.
Перевальские деревни войны миновали, но не миновали огрехи разграничения, в одну ночь превратившие большую дорогу в заваленное камнями ущелье, тем лишившие запад Руалдайанского края защиты и помощи союзников, а перевальчан, привечающих проезжих на постой да торговавших нужным в дороге добром, заработка.
Гостиный двор всегда принадлежал роду Алхае, покуда Небесный владыка не призвал к своим вратам случаем последнего мужчину в семье. После того, согласно закону, домом владел градоправитель, так было и надежнее, ибо женщины вряд ли могли стрясти долги с постояльцев или прекратить драку.
Рэийя, едва ей исполнилось пятнадцать лет, получила должность смотрительницы и заправляла делами гостиного дома, мало в чем советуясь с вечно занятым, неподступным, градоправителем. Свары и редкие, по причине небольшого числа проезжих, драки разбороняли набранные на службу стражники. Платили ей, у кого было чем, исправно. Тех же, у кого за душой не было ни полушки, а по карманам ютились только блохи да дорожный мусор, стража от ворот еще определяла на постой в темницу, а после, коль не дознавалось ни о каких, дорогой тянувшихся за бродягами грехах, выдворяла из поселения вон.
Открытой волей перевальчане сарзасским не подчинялись, но и супротив зубы скалить не спешили - кого надо выдавали, кого велено прятали. Выдавать да прятать на своем веку Рэийе покуда никого не приходилось, но то лишь от того, что находились среди поселян люди понадежнее.
Ненадежность свою смотрительница не оплакивала - знала: не на пир к сарзасскому владыке волокут выданных и не праведников по подвалам хоронить приказывают.
По тому, когда, собирая в горах пригодные на чай травы, наткнулась она на покрытого до ушей горной пылью бродягу, вопить стражников не поспешила. А втихую до гостиного дома провела.
Распознать в нем чужака было дело не хитрое, хоть и говорил по-сарзасски едва ли не лучше поселян, только этими дорогами по перевалу уж с лета никто не проходил. Сквернее всего, что, расспросив ее о градоправителе да законах, бродяга этот завел речь о семье Алхае. Да об отце ее, который сгинул скоро как десятилетие назад. Путники не доносили о нем вестей от того, что не перевальского роду был. А пришел в один год, так же бродягой, пожил сколько-то, а потом подался в найм, в войско Барагола. Потому и ушел, по совести, что своим в поселке не стал, да боялись его за худой дар Троевеликой богини, правившей ночью, осенью и войной.
По малости лет Рэй всё смотрела на воду по ночам, ожидая, что ее синие глаза по-отцовскому засветятся в темноте золотом и тогда, возможно, тот заберет её из поселка, но тьма была непроницаема и время ни чего не изменило. Отец не воротился, зато вскорости донесла молва, что убит он, признанный предателем и вражеским доносчиком. Тогда-то и пал последний мужчина рода Алхае, защищая дом от, псами налетевших, бараголовских приспешников. Смерть ожидала бы и остальных ее родичей, будь они мужчинами, но, кому бы ни служили перевальчане, законов родной земли рушить они не имели власти.
Чужак говорил ей об отце, о его смерти, о его воле. Он был слишком наблюдателен для обычного путника и, конечно же, сразу распознал ее сходство с тем, кого он называл Ярмашем, а посельчане звали Хареном, по прозванию северных, живущих в лютозимнем далеком краю, волков. А Рэйя слушала и ненавистно-яростно проклинала того, за кого он отдал жизнь, желая поганому немедленной и ужасной кончины, и намеревалась идти хоть до небесного края, на поиски, нарушившего волю умершего, нечестивца... Не подозревая, что две ночи спустя он своей волей войдет в калитку гостиного двора и одним взглядом выхлестнет из ее души ненависть, прочно сменившуюся неизбывным страхом. А с ним воротится в ее род то, от чего иной девушке лучше бы загодя откреститься...