"Будешь много думать, от жеребца пинка получишь", - это была Женькина пословица. Она как-то сама придумалась, и теперь торчала в голове и прыгала перед глазами. Женька не участвовала в сплетнях и ссорах и смотрела на все происходящее со стороны, тихо и незаметно делала свое маленькое дело, никого против себя не настраивая и не раздражая.
На конюшню Женька пришла по объявлению в газете "Из рук в руки" - требуется конюх с опытом и без опыта работы. Начальник долго расспрашивать не стал. Срочно требовалась рабочая сила. Поэтому уже на следующий день Женька вышла на работу в качестве помощницы.
Первые дни новенькая работала с Олей, женщиной сорока пяти лет. Оля - украинка. Родилась и жила в Херсоне. По специальности крановщица. В Москву приехала зарабатывать деньги. Разрешения на пребывание в России не было. Поэтому от милиции скрывалась. Ночевала в гостинице при агрокомплексе, а чаще в каморке для конюхов. Ела мало. Суп на обед, вечером чай с хлебом. Говорила, что деньги собирает на дом и дочери на учебу.
Оля учила Женьку подбивать денники: отличать мочу от опилок и сортировать навоз. Она была замкнутой и молчаливой. Жила сама по себе, считала каждую копейку. Первые дни Женя ходила за ней, как хвостик. Одной было страшно. Вдруг сделает что не так, вдруг овес не так запарит. Оля сперва подсказывала и помогала, а потом поджала губы и замолчала. Женька поняла, что Оля боится. Галка, хозяйка Вифора и Бакса, капала на мозги: "Мол, им не нужны старые и неповоротливые. Лучше взять помоложе и пошустрее".
Мало ли что говорит Галя. Алексея Ивановича Оля устраивала, и увольнять ее никто не собирался. А новенькую сделали подменным. Женька добросовестно пахала, как заведенная бегала с тачкой с утра до вечера.
Частницы сидели на корточках возле денников, дымили и сплетничали, удивлено поглядывая на Женьку - никогда не встречали такого сосредоточенного конюха. Да нет, Женька тоже была обыкновенной. Это только первые дни она вкалывала как папа Карло, угождала каждому частнику. А потом тоже научилась огрызаться и качать права. Разве легко работать в такой обстановке, где каждый сам за себя, да за свою лошадку.
Женьке было тяжело смотреть на все их ссоры. Глаза не закроешь. За Светку, да за Галку не переживала. Эти не пропадут, выкрутятся из любой передряги. Девчонки своего не упустят. У Светки пока Алексей Иванович, а у Галки знакомых по всей Москве.
А вот Аньке, тренеру, было несладко. Женька однажды зашла на кухню взять ведра для овса, а там Анька сидит в углу на корточках, насупилась как воробей, обедает. В гостиную не пошла. Там Светка с Киселевым. Она их обвиняет во всех своих бедах. До Киселева Анька с Аленкой и Катькой зарабатывали на прокате приличные бабки. А если когда и не зарабатывали, то не жаловались. Потому что был азарт и другие отношения с начальством. А теперь кому ты нужна со своим прокатом? Аленку с Катькой Алексей Иванович уже уволил. Якобы они против него настраивали народ. Ерунда! Просто Киселеву не нужен прокат. Клубных лошадей распродает, а свободные денники заставляет частникам. И кричит при этом, что конюшня себя не окупает и что он, самый бедный человек, вынужден выкладывать из своего кармана. Рыжий скупердяй. Как и все, гребет под себя. А с прокатом возиться слишком хлопотно. Думает, спокойнее будет поставить частников и доить с них денежки.
Алексей Иванович старый лис, хитростью отобравший конюшню у прежней владелицы. Татьяна Петровна мечтала о конноспортивной секции. Маленьких девчонок за хорошую работу в конюшне учила верховой езде, давала возможность выступать на соревнованиях. Ребята постарше занимались драйвингом. (Новый вид спорта, развивающийся на Западе).
Но создать конноспортивную секцию без спонсоров в наше время, конечно, невозможно. Деньги нужны немалые на корм лошадям, на зарплату, на проведение соревнований. И тут вдруг появился Алексей Иванович, директор такой-то фирмы. Предложил сотрудничество. А дальше темная история. Что именно произошло между Алексеем Ивановичем и Татьяной Петровной никто из девчонок толком не понимал. Но в один прекрасный день Киселев объявил Татьяну Петровну банкротом и на законном основании, подтвержденном документально, присвоил себе конюшню, как личную собственность. Татьяна Петровна не могла поверить, что ее просто вышвырнули из собственной конюшни. Бегала, скандалила, пыталась что-то кому-то доказать. А новоиспеченный начальник называл ее при всех склочной и вздорной бабой.
Алексей Иванович еще не представлял, с какими неприятностями ему предстоит столкнуться в будущем. Проблемы решал прямолинейно. Недовольных и неприятных ему людей просто увольнял или же создавал такие условия, что тренеры и конюхи вынуждены были искать себе другую работу. Галина заведовала на конюшне хозяйственной частью. То есть отвечала за доставку отрубей, овса и опилок. Но Алексей Иванович деньги выдавал по минимуму. При таких условиях Галина не могла справляться со своими обязанностями. Ни одна уважающая себя фирма не станет хороший продукт продавать по дешевке даже своим старым знакомым. В итоге в зимние месяцы отруби, овес и опилки в конюшню поступали с перебоями. В конце февраля Алексей Иванович провел собрание и всенародно объявил об увольнении Галины с должности заведующей по причине не выполнения своих профессиональных обязанностей.
Галина в порыве ярости метала громы и молнии, проклиная Киселева. Рыжего, разумеется, не было. Приказ об увольнении он передал Светлане. Сам же предусмотрительно смотался. Галина была унижена. Еще никогда ее так подло не оскорбляли. С этого дня Рыжего считала своим кровным врагом.
Галка заказала коневозку. Не мешкала. Собирая в дорогу Вифора и Бакса, по-барски раздавала щедрые указания. Катька с Энергетиком и Наташка с Ноем также были вынуждены уйти. В знак солидарности. Девчонки знали, что с Галкой лучше отношений не портить. Конюшня опустела на четыре лошади и на целую компанию девчонок.
Киселев не переносил бабьи сплетни, поэтому был рад, что избавился наконец от этой шумной и крикливой компании.
Анька не была Галкиной подругой. Но отношения у них были нормальные. Между собой Галкины девчонки над Анькой незлобно смеялись. Они называли ее в шутку ворчуньей или нашей ворчливой старушкой. Анька, действительно, любила поворчать, особенно на чайников. С прокатом возилась в любую погоду, В самый мороз напялит кроличью шапку на уши, а куртку поднимет до носа и ходит с утра до ночи по плацу, валенками стучит. В конюшне Анька вела себя по-хозяйски. За клубными лошадьми ухаживала как за детьми. После проката проводила лечебные процедуры. Борьбе мазала больные глаза, у Кулона и Нарцисса выводила мокрецов. Заметке делала эвкалиптовую ингаляцию против кашля и насморка. На Блюза одевала попону, так как у Блюза были простужены почки. Амуницию Анька держала в идеальном порядке.
Анька и конюх Лешка после Галкиного увольнения остались единственными хранителями старых правил. Но Светке они были ни к чему. Она была ленива. Она считала, к примеру, что лошадей перед работой бинтовать не надо и лечить их не надо. Если же лошадь серьезно болеет, то лучше будет ее поскорее продать. У Руслана, Владимирского тяжеловоза, было посажено сердце. (Анька колола ему каждый вечер какие-то лекарства). Кроме того Руслан съедал в день по два ведра овса, а работал в три раза меньше положенного. Невыгодную лошадь надо продавать. Но покупателей не находилось. Покупатели тоже не дураки. И в принципе Светка была не против сдать Руслана на мясокомбинат. Анька Светку ненавидела.
Панацея, орловская рысачка, еще стояла на конюшне, но была уже продана. Со дня на день Алексей Иванович ожидал покупателя. В последний день Анька взяла фотоаппарат. Утром пошла к Панацее, почистила, одела уздечку и седло. Улыбалась, трепала кобылу за гриву. С Панацеей она проработала пять лет. Анька вывела лошадь. Женьке отдала фотоаппарат. За девчонками увязался почему-то кот Васька. Бежал рядом с ними и мяукал. Анька села на лошадь, а Ваську взяла на седло. Женька сфотографировала лошадиную морду с котом Васькой между ушей.
Когда продали Блюза, Анька не выдержала. Она заявила Киселеву, что со следующей недели берет отпуск за свой счет, и пускай они теперь выкручиваются с прокатом как хотят. По конюшне поползли слухи, что Анька собирается увольняться. Лешка испугался. Ему было страшно. Он просил Аньку остаться. Но она уже не могла терпеть. Один только Светкин вид вызывал у нее аллергию и отвращение. Анька ушла, а Лешка изменился. Он бегал по конюшне и кричал, что Анька воровка, что после ее ухода в амуничнике пропала часть амуниции. Светка удержала в феврале часть Лешкиной зарплаты. По ее словам, Анька сдала в январе за прокат половину той суммы, которую обычно сдавала ежемесячно. Светка доказывала, что проката было много, что Анька какую-то часть суммы положила себе в карман.
Женька не знала, кому верить. Она была похожа на робота, которому внушали противоположные идеи, и который не выдержал и сломался. Его заклинило от перенапряжения. Так и Женьку клинило. Она выходила из конюшни, чтобы отдышаться от сплетен и склок...
В начале февраля неожиданно взбунтовалась Ольга. Ничего не объясняя, она попросила у Алексея Ивановича расчет, весело махнула всем ручкой, собрала вещички и укатила с какими-то мужиками на Украину, домой, на родину. От Ольги такого поступка никто не ожидал. Светка ходила растерянная и подавленная. Какое-то время ей предстояло заменять недостающего конюха. Ничего не поделаешь. Алексей Иванович тут был бессилен.
Женька работала на конюшне уже больше месяца. Теперь она чувствовала, что стала уставать. Было тоскливо и скучно. Угнетали полумрак и тишина. Женька думала: "Каждый живет сам для себя. По-другому теперь и не может быть. Ей бы тоже сорваться с места как Аньке с Ольгой. Только зачем? Люди везде одни и те же. Куда не глянь, одна и та же канитель".
"Переворот" по Киселеву
Женьке не хотелось курить одной. Но Ленки не было. А кроме Ленки в конюшне никто не курил. Женька убирала денник Дакрона. Латвийский жеребец, умный зараза, из конюхов любил только Лешку. Женька закидывала грязные опилки в тачку, искоса наблюдая за Дакроном. Тот был занят любимым делом: мордой из тачки вышвыривал опилки, фыркал и балдел, втягивая ноздрями запах собственного навоза. "А ну пошел!"- Женька замахнулась лопатой, жеребец оскалился, нехотя отошел. Женька вышла в коридор, толкнула переполненную тачку плечами, по-мужски навалилась, тачка скрипнула, словно фыркнула, нехотя покатилась. Женька почувствовала слабость в ногах. На улице сняла перчатки, достала сигареты, села на лавочку перед навозной горой. У опилок Грин, немецкая овчарка, внимательно следил за ней. Серьезная собака. Молодец, Грин! Почему-то жалко стало Грина. Всю зиму просидел на цепи, бедолага.
Женька курила не спеша. Собирала силы перед следующим препятствием. Чтобы выбросить навоз, надо было вскарабкаться на самый край горы. Весеннее солнце растапливало снег. Колеса на прокатанной колее скользили. И Женька боялась упасть как Людка под колеса тачки. Но Людка всегда толкала тачку с места, а Женька научилась у Лешки разгоняться перед подъемом. Так легче.
Женька затушила сигарету, размяла руки, еще раз осмотрела препятствие, сосредоточенно, будто спортсмен перед подходом. Отошла метра на четыре, резко рванула, напрягла мышцы, уперлась ногами в снег, разбежалась. Тачку разогнала, у подножия ловко повернула влево, почти без надрыва закатила на подъем. Пологий подъем преодолеть уже легче. Женька отдышалась.
- Эй, Геркулес, - из конюшни вышел Лешка.- Надорваться захотела! Трудно было попросить?
- Как-нибудь без тебя справлюсь,- огрызнулась Женька, медленно переступая, подталкивала тачку. "Молокосос, каждой мартышке задницу лижет. В управляющие лезет. Так тебя Рыжий и сделает управляющим. Сопляк!" Женька затарила тачку свежими опилками, закатила в конюшню, в денник к Дакрону. Жеребец притих, покорно отошел к окну. Женька громыхнула задвижкой, яростно раскидала опилки. Лешка осторожно подошел к деннику, попытался объясниться.
- Жень, я же не жаловался, я только объяснить хотел.
- Да пошел ты, куда подальше. Ябеда несчастный.
- Ах, ты так заговорила,- Лешка раздулся от злобы.- Ты еще поговоришь у меня. Вы еще не так у меня попляшете. Всю конюшню у меня вылизывать будете!
- Беги, беги, жалуйся своему Киселеву.
К стоянке подкатил темно-синий джип. Приехал Алексей Иванович со Светой. На добродушное приветствие Женька ответила нехотя. Светка заметила, поджала от злости накрашенные губы. " Дура, конюх ты обыкновенный, а не управляющая". Женька сидела на лавочке, нахохлившись, в отцовской куртке защитного цвета и в маминых осенних сапогах, уже растресканных от холода и мокрого снега.
Пришла Людка, дневальный конюх. Опоздала на три часа. Сказала, что, якобы, в метро не ходили электрички. Светка не поверила и как всегда разозлилась. "Не верит и не надо. Мне-то какое дело". У Людки после вчерашнего падения болел копчик. Работать ей было тяжело. Понурая тащила кое-как тачку. Женька помогала. Сама тянула за ручку, а Людка толкала сзади.
Людка хныкала. По конюшне ходила, словно старушка, шаркая кирзовыми сапогами сорок второго размера. Светку раздражала. Та следила за ней высокомерно, наверняка замышляя какую-нибудь гадость. Потом повелела почистить Кулона для проката. Людка спорить не стала, хотя знала, что проката не будет. Взяла щетки, вошла в денник. Смахнула с Кулона пыль, причесала гриву и хвост.
Людка с Женькой закрылись в комнатушке. Заварили чай, нарезали бутербродов. За дверью слышны были Светкины шаги. Людка жестами показала, что Светка подслушивает. Женька махнула рукой, беззвучно рассмеялась. Девчонки пили чай и молчали.
Из офиса вышел важный Лешка. По требованию Алексея Ивановича позвал конюхов на собрание.
Алексей Иванович сделал важное заявление, которое, как он предполагал, должно было изменить уже привычный на конюшне распорядок дел: "Дорогие девушки, по не зависящим от меня причинам я вынужден упразднить на конюшне главную должность, то есть уволить самого себя. Основную организационную и административную работу станет выполнять управляющий - Светлана. Ежемесячно она будет предъявлять мне, как владельцу, финансовый отчет. Я же со своей стороны обязуюсь спонсировать конюшню. Непосредственно за порядок будет отвечать Алексей. Я назначил его главным конюхом. Выполняя работу подменного конюха, он будет следить за работой остальных. Вы же, как подчиненные, Алексей Иванович обратился к Жене и Люде, обязаны слушаться и Алексея, и Светлану. Все понятно? Вопросы есть?"
У Женьки был один вопрос. Только к чему теперь ее вопросы? Плечами пожала и на Лешку посмотрела ехидно: "Что, Лешка, сделал тебя Киселев управляющим? Конюх ты и есть конюх".
Собрание прошло. Людка и Женька вернулись к своей тачке. Толкали ее до вечера как бурлаки. Алексей Иванович со Светкой закрылись в офисе. О чем-то шушукали. Потом сели в машину и укатили. Лешка в гостиной бренчал на гитаре. Потом переоделся и ушел, обиженный на весь белый свет: "Проклятая Светка дорогу перешла. На конюшне как дурак торчу за гроши".
В отсутствии начальства Женька и Людка пошли отдыхать. Людка совсем раскисла. Оказывается, с мужем у нее проблемы. В Узбекистане веселым был, а теперь, как с цепи сорвался. Перебежал к какой-то москвичке. И обвинил во всем Людку. Мол, в сексе стала неизобретательной. "Куда уж мне теперь изобретать",- кряхтела Людка. Переодевалась, обвязывала больную спину.
Спину надорвала Людка еще в Узбекистане. Последствия автокатастрофы. После родов и после автокатастрофы организм у нее резко сдал, ослаб. Людка рассказывала: "Я же раньше была очень выносливой, могла не спать целые сутки. Засыпала в три часа ночи, а вставала в пять утра. С пяти до семи делала уроки, потом уходила в школу. А после занятий бежала на тренировки в секцию каратэ. Я же была как заведенная".
Водителя Людка пожалела, наказывать не стала, а могла бы подать на него в суд и потребовать компенсацию за моральный и физический ущерб...
В свободное от работы время Людка подрабатывала на стройке поварихой. Женька чувствовала, что Людка может надорваться. Совсем разболелась девчонка.
В свое время Людка выпросила у Киселева повышения зарплаты. Пожаловалась, что денег не хватает на лекарства. Начальник махнул рукой и пошел конюху на ступки. А Светка с тех пор Людку возненавидела и при любой возможности забрасывала ее дополнительной работой.
Людка собралась домой. Заковыляла потихоньку до автобусной остановки.
Женька осталась одна, сидела на корточках у ворот и как всегда дымила. Вдруг вспомнила о Грине. Побежала в конюшне за кордой. "Грин! Гринка! Да подожди же ты! Господи!" А Грин чуть с ума не сошел. Вертелся, скулил, прыгал, обнимался! Счастье-то какое! Три месяца, бедолага, на цепи сидел!
Женьку ожидала двухсотметровая пробежка. От свободы у собаки, кажется, поехала крыша. Грин припустился, ничего не соображая и даже не замечая тявкающих на него дворняжек. Остановить Грина в таком состоянии было невозможно. Женька держалась за край корды, едва успевая перескакивать лужи и камни. Еще бы чуть-чуть и взлетела бы, наверное, как воздушный змей.
Эх ты, Грин! Классная собака! Взять бы тебя домой. Кому ты здесь нужен?
Грин опять сидел у опилок. Смотрел на Женьку и улыбался. Женька отдыхала. Она устала от бега. А Грин совсем не устал. Только успокоился и больше не скулил, и больше не разбрасывал эти проклятые, истерзанные опилки.
Элегия
Самоволка у лошадей не практиковалась. По характеру домоседы, они любили спокойную жизнь без приключений и препятствий. Если же лошадь выходила из денника, то виноваты были конюхи, которые забывали запирать денник на щеколду.
Людка работала серьезно и основательно, но однажды расслабилась. Видимо, задумалась о семейных проблемах. Она закатила тачку в денник к Элегии, автоматически выгребая навоз и мочу. Тракененская кобыла стояла возле кормушки и равнодушно жевала остатки ночного сена. Конюх отколупливала от стены влажные опилки, возмущалась и бубнила. Женьку и Аньку считала лентяйками за то, что те не вычищали денник до конца. Людка стояла к выходу спиной. Увлеклась работой. А кобыла незаметно подошла к тачке. Вытянула морду, обнюхивала воздух. Двери в конюшню были приоткрыты. Пахло весной. Глупая лошадь как будто проснулась от зимней спячки, с удивлением раздувала ноздри и пофыркивала. Нашла лазейку между коридором и корпусом тачки. С ювелирной точностью выскочила из денника по-женски бесшумно и мягко. Но по коридору все-таки застучала. Людка ахнула, выскочила из денника в надежде, что Элегия испугается и не рискнет выходит на улицу самостоятельно. Но лошадь испугалась конюха. Людка взяла зачем-то кнут, и чувствительная кобыла, хлопая глазами, засеменила к выходу. Элегия побежала по навозной горе, по протоптанной конюхами тропинке. На краю горы остановилась, вытянула шею в сторону леса, замерла, зажмурилась, будто изучала ароматы лесного букета: сладкие запахи березовой коры и еловых веток, пропитанных весенним вином - талым снегом и солнечными лучами. Дурочка-мечтательница, непредсказуемая тихоня. Строила из себя забитую клячу, всю зиму сопливилась и болела. И вдруг преобразилась по весне. Вспомнила принцесса о своей родословной, о том, что она дочь знаменитого тракенца Эола. Шею изогнула, как лебедь, ногами цокала изящно, прямо артистка на сцене Большого театра. В движении, особенно на рыси, Элегия преображалась. Но Людке было не до красоты. С кордой в руках караулила кобылу у поворота. Элегия была в экстазе, в порыве творческого вдохновения. Людка попыталась накинуть корду ей на шею, как лассо, но с первого раза промахнулась. Кобыла сбила с ног неумелого конюха, столкнула ее в овраг и со всей лошадиной дури рванулась вперед в сторону ворот. Людка упала на больную спину, но тут же вскочила, не обращая внимания на боль. Вспомнила о том, что ворота были не заперты со вчерашнего дня. Ругала себя за лень, предчувствуя новые скандалы и серьезные неприятности: "Теперь уж точно Светка мне житья не даст. Опять будет жаловаться начальнику, что я ленивая и неповоротливая".
Элегия, не сбавляя скорости, выбежала на территорию конюшни, на главную дорогу агрокомплекса "Отрадное". Людка провожала кобылу с тоской. Один Бог только знает, где искать ей теперь ненормальную лошадь. На другой стороне дороги, у выхода из агрокомплекса, тарахтели машины. Местные рабочие затеяли по весне проверку и ремонт сельскохозяйственной техники. Элегия вздрогнула, очнулась, будто лунатик ото сна. Разбуженная незнакомыми звуками, выпучила глаза. Впитывая в себя проснувшийся страх, медленно повернула назад. И, как трусливая крольчиха, рванула галопом, запутывая следы. Удирала с позором, напуганная тенями, призраками, несуществующей опасностью.
Людка не вмешивалась. Предоставила кобыле полную свободу действия. Элегия самостоятельно, без приключений, забежала в денник, успокоилась, встала возле кормушки. Стояла как и всегда, в позе тоскующей клячи.
Людка сидела в комнате на кушетке, вытирала платком вспотевшие лоб и руки. Благодарила Бога, что из денника выбежала пугливая Элегия, а не Дакрон. Если бы Дакрон, то было бы хуже. Этот жеребец, как дьявол, не боялась ни машины, ни человека.
Весенняя капель
На конюшне не чувствовали беды - люди не умеют разгадывать будущее. Конюхи добросовестно выполняли свою работу. Управляющая планировала в ближайшие месяцы заставить пустующие денники новыми "частниками". Алексей Иванович был реалистом. Галкины проклятия его не пугали. Слава Богу, что избавился наконец-то от склочной и вздорной бабы.
Начальник приезжал на конюшню бодренький и веселый. Вел себя, как опытный полководец. Переодевался в рабочую одежду и приступал невозмутимо к весенней уборке территории: разгребал сугробы, сбивал опасные сосульки, пробивал ручейки, чтобы талая вода не накапливалась у стен, а стекала на дорогу. Пробивать ручейки было нелегко. Алексей Иванович понял, что один не справляется, и подключил суточных конюхов. Каждый в свою смену после обеда вместо законного отдыха должен был помогать начальнику. Женька, Анька и Людка хныкали: "Пускай Рыжий выплачивает нам премиальные. Мы не обязаны убирать его территорию". "Нет, вы обязаны,- злилась Светка,- Вы не просто конюхи, но в первую очередь, рабочая сила". Ничего не поделаешь. Против начальства не попрешь. Девчонки одевали резиновые сапоги и шлепали по слякоти на помощь Алексею Ивановичу. С яростью долбили ломами по льду, будто каменотесы по камню. Тупая работенка. После двухчасовой долбежки начинаешь чувствовать себя уголовником на исправительных работах. Девчонки с тоской смотрели на частников и на прокат, которым не надо было ничего разгребать и долбить. Они седлали любимых лошадок и рысили с утра до вечера на плацу. Больше всего раздражала Светка. Сперва Алексей Иванович ее тоже подключил к общественным работам. Но тут выяснилось, что Светка из-за пониженного давления страдает частыми головокружениями. Она разгребала сугробы с таким видом, как будто собиралась упасть в обморок. Алексей Иванович, конечно, за нее переживал и от работы освободил. Якобы у Светы и без того много дел. Уставшие конюхи ворчали: "Ходит целыми днями, сонная тетеря, сюсюкается со своей Лептой, специально, чтобы нас подразнить. На плацу-то у нее ничего не кружится".
"Бог с ней, с этой Светкой. А я все равно поседлаю лошадь. Покататься верхом у меня всегда хватает сил",- Женька седлала Кулона, мерина-флегматика, вскарабкивалась на него, уставшая, как собака. Но лишь натягивала повод и посылала шенкелями, усталости как не бывало. Женька, счастливая, щурилась от яркого солнца, похлопывала черного друга и ласково теребила за гриву. Управлять лошадью Женька немного научилась. С Кулоном она нашла общий язык. Он шевелил ушами в знак одобрения и послушно выполнял несложное требование всадницы - не спеша семенил по кругу. Пустить Кулона рысью было сложнее. Как и любая уважающая себя прокатская лошадь в нужный момент умел экономить силы и за просто так никогда не рысил. Женька знала характер Кулона и специально для этого случая не забывала прихватить самодельный прутик. Кулона она не била. Только слегка щекотала. Этого было достаточно. Не забыл, как в былые времена муштровал его Лешка.
После Ольгиного ухода, Светка не переставала давать объявления в газету. Народ, приходивший по объявлению, на конюшне долго не задерживался. Одни сбегали сразу, другие через два-три дня. Как только понимали, что из них собираются сделать что-то вроде покорного ишака или верблюда. Последней жертвой эксперимента оказалась девушка Оля. Она была моложе своей тезки Оли-крановщицы в два раза. Но по стечению
трагических обстоятельств на конюшне проработала всего три дня.
Оля пришла устраиваться на конюшню в Женькину смену. Управляющая Света смотрела на новую девушку удивленно. Уж очень она была полная для конюха. Но Женька не удивлялась: "Главное в нашем деле - это любовь к лошади, а с весом на такой-то работе справиться совсем не сложно".
Первый день Оля училась у Лешки. Она очень старалась. Слушала его с таким внимание и почтением, как будто перед ней стоял не конюх, а профессор университета. А Лешке было приятно. Поэтому он и любил возиться с новичками. Женька незаметно улыбалась. Она еще не забыла, что два месяца назад была такой же идеалисткой. Светка относилась к новой девушке благосклонно. Чутье ей подсказывало: Оля порядочный человек, не сплетница и не воровка, не смотря на то, что по профессии было продавцом и даже одно время владела продуктовыми ларьками.
После обеда Алексей Иванович послал Женю и Олю на весенние работы. Надо было разгрести снег у манежа и спустить накопившиеся в песке лужи. Для Оли исключения не сделал. Конечно, будет тяжело, зато сразу поймет, какая у нас работа.
Оля старалась не отставать. Но она еще не умела экономить силы. Было забавно за ней наблюдать. Лом и лопата к ее внешности не подходили. Слишком грубые инструменты для продавца. Это не кассовые аппараты. Оля быстро уставала и часто останавливалась передохнуть. По-детски улыбалась. Вытирала рукавом пот со лба, сдувала с глаз кудрявую челку, с восхищением смотрела на плац. Там гуляла бестыжая Заметка. Хвостом вертела, шлепала по грязи. Для Женьки - недокормленная, тощая кляча. Но для Оли - прекрасная и царственная лошадь. "Везучие девчонки! Какая благородная у них работа! Не то, что у меня. Столько лет себе нервы портила в ларьке".
- Я не испугаюсь трудностей. Пускай будет тяжело. Зато я буду знать, что зарабатываю хоть и маленькие, но честные деньги. Мне не нужны большие.
Женька улыбалась: "Добрая и симпатичная девчонка. Еще одна мечтательница", почему-то захотела порадовать Олю, попросила у Алексея Ивановича разрешение поседлать для новой девушки Кулона. Тот разрешил. При новых людях показывал себя обычно с лучшей стороны. Женька помогла Оле залезть в седло. Натянула подпруги, поправила стремена. Та не верила своему счастью: "Какой хороший у вас начальник! И внимательный, и работящий!" Смешная девчонка!
Самостоятельный Кулон поплелся в манеж, не обращая внимания на понукания седока. Алексей Иванович и Женька улыбались. Оля захотела сразу пустить Кулона рысью и делала при этом активные движения ногами, ягодицами, спиной и даже головой. Полное тело девушки колыхалось. Это выглядело сексуально. Женька краснела от смущения. Алексей Иванович, скрывая улыбку, пытался Оле помочь. Но сам был неважным тренером. Кулон стоял в центре манежа, как упрямый ослик: "Никуда не побегу. Я не верблюд. Сами таскайте такие тяжести." Алексей Иванович засмеялся, похлопал мерина по плечу, как будто понял Кулона.
- Видите, Оля, какой упрямец. Хоть и мерин, а тоже с характером.
- А я-то думала, что смогу. Я же верхом не в первый раз,- девушка расстроилась, слезла с лошади.
- Не расстраивайтесь,- Алексей Иванович по-дружески обнял Олю за плечо.- Вот поработаете у нас, и у Вас обязательно все получится.
Новая девушка в первый же день пришлась по душе и управляющей и частницам. Оля притягивала и располагала к себе своей искренностью. Светлана интуитивно чувствовала, что новая конюх будет надежным и ответственным работником, что в ее смену за конюшню и за лошадей можно будет не переживать.
Наивная и светлая девушка, Оля боготворила лошадей. Работать рядом с лошадьми - ее заветная мечта. Наконец-то сбывается ее мечта. В этот день Оля чувствовала себя самым счастливым человеком.
Бруклин-террорист
На третий день Олю искусал Бруклин, частный конь. Лешка, дурак, послал новенькую в его денник. Как будто не знал, что вытворяет в последнее время этот жеребец.
Когда появился в деннике новый человек, Бруклин не показал раздражения. Даже разрешил прочистить себе левый бок. Но когда Оля перешла на другую сторону, Бруклин тут же прижал девушку к стене и, словно бешенный, вцепился ей в плечо. Жеребец не просто кусал, он рвал и грыз ей руку, будто хотел добраться до середины и переломить кость.
На Ольгин крик прибежал Лешка. Хлыстом отогнал жеребца. У девушки была истерика. Она держала руку под струей холодной воды и рыдала. От обиды. Судьба разрушила ее мечты. Она чувствовала теперь перед лошадьми панический страх, и знала, что этот страх никогда не сможет преодолеть.
Алексей Иванович посадил девушку в машину и отвез в больницу. На конюшне все расстроились. Олю жалели, а на Бруклина смотрели с ненавистью. Особенно Лешка - чувствовал свою вину. Подходил к деннику и шипел сквозь решетку: "Попляшешь у меня, террорист проклятый!"
У Светы появилась новая проблема. Врачи из больницы потребовали от Оли справку о вакцинации животного против бешенства. Но лошадям не делают прививок от бешенства. Свете пришлось ехать в ветлечебницу и просить врача осмотреть животное. Но тот, оказывается, никогда не работал с лошадьми. Он заявил, что является специалистом по собакам и кошкам, а не по сельскохозяйственным животным. Все-таки Свете удалось его уговорить поехать на конюшню. Бруклин в это время гулял в леваде. Света сказала, что это и есть тот самый жеребец. Врач от ужаса выкатил глаза, нацарапал на бланке нужную справку и быстренько сбежал.
Бруклин стоял в деннике отверженный. Его стали считать мстительным и злобным. Говорили про него: "В тихом омуте черти водятся. Хозяйка виновата, избаловала жеребца".
Хозяйке Лене было четырнадцать лет. Оказывается, Бруклин ее тоже кусал. Но она об этом никому не говорила. Особенно скрывала от матери.
Света объясняла поведение Бруклина Лениному отцу: "Бруклин - жеребец. Природа берет свое, тем более весной. Лена приходит на конюшню по субботам и воскресеньям, а в будние дни конь предоставлен самому себе. Бруклин бесится от переизбытка энергии. Ему не хватает положенных нагрузок. Мы не будем чистить вашего коня".
Женька пыталась понять Бруклина. Сквозь решетку наблюдала за конем. Он был таким же молчаливым, как и раньше, но казался теперь более серьезным и сосредоточенным. Будто смотрел в себя, не обращая внимания на внешний мир. Женька удивлялась. Раньше заходила к нему без страха и спокойно чистила, даже не привязывая к решетке, вспоминала Олю-крановщицу. Та обзывала частных лошадей избалованными засранцами и уважала только Бруклина за аккуратность и тихий нрав.
Бруклину надо было гулять. Когда Лена не приходила, выводила его Света. Она была опытнее других. Однажды Бруклин не захотел гулять. Напрыгивал, свечил, не давал надеть недоуздок. Управляющая, покрасневшая от злости, стегала жеребца хлыстом.
-Ты только посмотри на него, а! Представляешь, и меня укусил! Сволочь такая!
- Не надо, Свет, оставь его,- Женьке стало страшно за Светку, а Бруклина было жалко. Жеребец успокоился, отвернулся, замер у стены.
На следующий день жеребец отказался от завтрака и от обеда. После трех пришла хозяйка, вывела на развязку, почистила и поседлала. Управляющая подошла к Лене и сказала, что Бруклин, видимо, заболел. Скорее всего у него температура.
- У него нет температуры,- девушка огрызнулась, как избалованный подросток, но градусник все-таки поставила.
Температура подскочила до сорока. Лена расстроилась, завела коня в денник, накрыла попонами.
Бруклин заболел. Он теперь не огрызался и не свечил. Конюхи через каждые два часа мерили ему температуру. Та не спадала. Держалась на сорока-сорока одном градусе. Анька, суточный конюх, в эту ночь не спала. Следила за Бруклином, чтобы тот не ложился. Больным лошадям нельзя ложиться. Колола ему жаропонижающее. На второй день температура держалась. Людка кормила жеребца мочеными отрубями. Овес больным лошадям не дают. Но Людка все-таки дала одну горсточку. В тайне. На третий день хозяйка вызвала ветврача Машу.
Ветврач предчувствовала недоброе. Она еще не решила, какими средствами лечить жеребца, но температуру надо было срочно сбивать. Сердце могло не выдержать. Врач сняла попоны, вывела Бруклина в коридор. Открыла чемоданчик с инструментами. Ставить капельницу считалось обычной процедурой. Лена и Маша о чем-то тихо переговаривались. Бруклин стоял спокойно, но вдруг его затрясло, как при ударе. Ноги жеребца подкосились, заскользили, Бруклин упал на бок. Его трясло. Лешка и Женька подбежали. Женька обхватила голову коня, держала его изо всех сил, пока Лешка оцеплял развязки. Маша все сразу поняла. Она жалела теперь, что приехала сюда. Ее могли обвинить в смерти коня. Бруклин умирал. Лена поняла, закрыла лицо руками и убежала в истерике. Маша ушла на улицу курить. Женька сидела на корточках возле коня. Она не верила, что он умер. Глаза были живые. Тихонько гладила Бруклина. Никак не могла поверить: "Сегодня и навоз убрала за тобой, и опилки завезла, и попоила тебя. Бедненький мой!"
Лешка сложил попоны. Он видел, как лошади умирают. На старой конюшне похоронил четверых. Дохнут, бедные, по человеческой дури.
Тушу тянули за задние ноги. С трудом затащили в денник, накрыли покрывалом. Потом все ушли. Женька осталась одна на целую ночь. Когда пошла спать, взяла с собой в каморку кошку Муську, хромоножку, не хотелось оставаться одной. Она думала: "Бруклина несправедливо обвиняли. Он, оказывается, болел. Ему было плохо. Но никто этого не знал. Откуда узнать? Стоит себе конь целый год, не плачет и не жалуется. Откуда человеку знать, что у лошади болит? Бруклин огрызался, он сердился на то, что люди его не понимают".
Утром приехала Маша с двумя мужиками. Они отрубили Бруклину голову. В деннике теперь лежала туша без головы. Вечером тело закопали в соседнем лесу.
На конюшне ходили разные слухи. Лена и Ленины родители обвиняли Свету. Они узнали от маленьких девчонок, что Света однажды выпустила Бруклина в дождливую погоду и три часа продержала в леваде. Конь, конечно, простудился. А еще девчонки шептали Женьке по секрету: " Если бы Галю не уволили, то этого бы не произошло. Галя всегда чувствовала состояние лошади. Она бы сразу заметила, что Бруклин болеет и посоветовала бы Лене не медлить с вызовом врача".
Зачем отрубили Бруклину голову? Для экспертизы. Надо было поставить правильный диагноз, узнать причину смерти. Экспертиза показала, что смерть наступила от оттека легких. Кроме легких у коня была больная печень.
На конюшне боялись эпидемии. Целую неделю мерили лошадям температуру. Эпидемии, слава богу, не было. И клубные, и частные лошади чувствовали себя хорошо.
Муськин подарок
Васька, пепельно-серый, с белой мордочкой и грудкой, игнорировал Муську. А Муська по весне искала кота. Она ходила и хныкала и путалась под ногами у конюхов. Мурзик, белый с черными пятнышками, был еще котенком. Муська измучилась. Она елозила по полу и крутила задницей, но Васька брезгливо отворачивался. Конюхи сердились. Пинками отгоняли кошку. Муська подставляла хвост под колеса тачки и мешала работать.
А Васька, наверное, был импотентом. Он урчал и нежился на солнышке, невозмутимо вылизывая шерстку. Кошка утробно мяукала на заборе. Со стороны коровника ее заметили коты. Облезлые бандиты, два рыжих и серый. Самоуверенно заскочили на забор и пялились на кошку. А Васька вежливо удалился. Решил не связываться и драку не затевать. Васька размышлял философски и поступал по отношению к Муське справедливо. Кошка имеет полное право на своей территории гулять с чужими котами.
Местные коты не отходили от Муськи, удовлетворяли ее по очереди с наглой услужливостью. В поисках съестного пытались прорваться и на конюшню. Но Васька с Мурзиком давали серьезный отпор. Через неделю Муська успокоилась. Злобно шикнула на рыжих, а серого царапнула за нос.
Она была добрая кошка, ласковая. Смотрела в глаза человеку предано, не по-кошачьи. Будто хотела похвастаться, поделиться, что теперь она не просто кошка, а будущая мать. Лежала на батарее, вылизывала себя, чистюля, от кончика носа до хвоста. Или же бегала за человеком по пятам и мяукала. Девчонки шли на кухню варить кашу собакам, а Муська уже тут, ластилась, вертелась, смотрела на тебя, голодная, будто не ела неделю. Но от каши нос воротила и лапой закапывала демонстративно. Собачья еда была не вкусная, пресная, без единой жиринки. Кавказская овчарка Терри кашу глотала, чтобы хоть как-то набить желудок. А по ночам подвывала, вспоминая прежние раздольные дни и горы сахарных косточек. Конюхи не могли без конца кормить на собственные деньги кошачью и собачью ораву. На Муську ворчали: "Ну, знаешь ли, принцесса. Иди-ка лучше мышей лови. Один Васька за вас, дармоедов, отдувается".
Васька, воспитанный, не любил попрошайничать. В голодную зиму продержался на мышах. И поэтому, в отличие от Муськи и Мурзика, вел себя независимо. Хотя от угощения не отказывался. Жил по русской пословице "дают - бери, а бьют - беги".
Муська-хромоножка переваливалась, ковыляла по конюшне. В ее положении мышей ловить нелегко. Но если ты кошка, то должна выкручиваться по-кошачьи. А Муська прижималась к людям. Норовила прошмыгнуть незаметно в гостиную или в каморку для конюхов. Забиралась за шкафы, под батарею, елозила, шебуршала, фыркала. Девчонки сначала подумали, что в раздевалке завелись мыши. Но Муська выдала себя зелеными глазами. Они светились в темноте, как два фосфорных фонарика.
Светка, управляющая, выставляла кошку за порог. А конюхи Муську жалели и на ночь пускали в гостиную. Муська вела себя неспокойно. Запрыгивала на кровать, урчала, топталась. Правда, девчонки не обращали внимания. Они уставали за день и засыпали как убитые. А кошка пристраивалась рядышком, в ногах или на животе. Муське было хорошо. В каморке у конюхов чувствовала себя в безопасности.
Любка критически качала головой: " Кошка изменилась. Это не к добру. Она тянется к людям, будто чувствует опасность и ждет от нас помощи". Конюх трогала кошкин живот, прислушивалась. Руки чувствовали слабое шевеление. Анализировала, как опытная кошатница: "Котята живые. Скорее всего трое". А Женька почему-то радовалась. Сидела на корточках и гладила Муську, будто собственную кошку. Света говорила, что Муськиных котят утопит, но Женька ее упросила одного не топить, обещала забрать котенка к себе. Гладила кошку и улыбалась и думала о женской солидарности. Она стала подкармливать Муську. Специально для нее приносила из дома куриные косточки...
Кошке пора было рожать. Женька наблюдала странную сцену. Муська ложилась перед Мурзиком на спину, а тот забирался на кошку и мял ей лапами живот. Муська кряхтела. Мурзик волочил ее по коридору, мутузил как тряпку.
Живот у кошки, видимо, болел. Она не могла разродится и мучилась. Если бы Женька знала, то в эту бы ночь кошку к себе не впустила. Но, как и обычно, Муська побежала за конюхом. Всю ночь топталась, бродила по кровати. Женька клала ее в ноги, но кошка упрямо переползала на подушку, ластилась, урчала, щекотала усами по лицу. Женька думала, уставшая: " Кошка распустилась. И это, в конце концов, безобразие". Чувствовала сквозь полусон Муськины и лапы на лице.
Под утро Муська мяукала у двери, просилась на конюшню. Женька, сонная, села на кровать. Соображала плохо. Сидя, дотянулась до двери и выпустила кошку. Хотела еще немного вздремнуть. Полоска утреннего света наискосок падала на кровать. Женька хотела поправить подушку, но брезгливо отдернула руку. У стены возле подушки заметила серое пятно. От страха вздрогнула. Подумала, что это мертвая мышь. Муськин подарок. Включила свет. Действительно, Муськин подарок. Только не мышь, а мертвый котенок, выкидыш. Невольно поморщилась, вспомнила, что ночью чувствовала возле щеки тепло.
Женька с грустью разглядывала котенка. Жалкий головастик. И почему-то без одной передней лапки. А другие лапки совсем не кошачьи, крохотные, бледно-розовые пальчики, как у маленького человечка. Сморщенное, измученное тельце. Уродец, инопланетное существо, будто выброшенное по ошибке, будто выброшенное на землю из параллельного мира.
Котенок был недоразвитый. Он умер в животе у матери за несколько дней до родов. От голода или по иной причине. Скорее всего от того, что у кошки была поражена тазобедренная кость. Муська хромала на заднюю правую лапу.
Женька завернула котенка в тетрадный лист, подумала с грустью: "Это Муськин подарок. Кошка хотела отблагодарить. Будто чувствовала мое желание спасти ее котенка". Женька вздохнула. Крохотный сверток закопала в навозе, когда подбивала денники.
В этот же день кошка выкидывала на конюшне оставшихся котят. Маленькие девчонки подбирали за ней мертвые комочки и закапывали в навоз.
Просто чудо какая сказочная!
Маша, помощница, девочка десяти лет, ходила на конюшню по субботам и воскресеньям. Она жила недалеко, в поселке "Отрадное". Другие девочки Катя и Лена на конюшню теперь не приходили. Они были старше Маши на три года и поэтому по субботам и воскресеньям гуляли с мальчиками.
Машу на конюшне уважали. Ее считали самой доброй и трудолюбивой. А других девочек критиковали. Катя, например, была ленивая. Ездить бесплатно любила, а работать нет. Конюхам не помогала. Лену, Машину сестру, считали переменчивой. С этого года она стала посещать танцевальный и художественный кружки, а про конюшню забыла.
Лешка на девчонок злился и дулся как маленький. Раньше ему, конечно, было хорошо. С утречка запрягал Дакрона и гулял по полям и по лесам целый день. Вечером приезжал, а на конюшне порядок и чистота, как в сказке про волшебную палочку: денники подбиты, лошади накормлены, конюшня подметена. Но теперь пропала волшебная палочка. На одну Машу не свалишь всю работу.
Женька про Лешку думала: "Ну, какой из него конюх. Маленький, худенький, как тростиночка. Разве можно ему тягать такие тяжелые тачки?" Сама Женька была девушкой крупной. На спине и плечах, одни мышцы. Фигура не для фотомодели. Зато на конюшне не уставала и не жаловалась. Маша Женю любила и ей говорила:
-Ты, Женя - кормилица, а я, Маша - помощница.
-Почему это я кормилица?
Маша улыбалась.
- Ты добрая и большая, Ты любишь кормить и жалеть. А я еще маленькая. Я еще только помощница.
Про Лешу Маша говорила шепотом:
- А Лешка злой. Он Аленку с Анькой предал. Он их Киселеву сдал,- Маша, как матрешка, клала ладошки на щечки и качала головой. - Ох, Женечка, нашу Алену все девочки любили. Она такая хорошая была, такая добрая! Она меня всегда сажала на больших лошадей. А другие никогда не сажали, только дразнили, что я еще маленькая.
- А Света разве не хорошая? Разве не дала она тебе сегодня покататься на Заметке?
- Света тоже хорошая,- Маша виновато улыбалась. Ей не хотелось никого обижать.- Раньше и Леша был хорошим,- вспоминала она.- Никогда не кричал. И всегда помогал. Тачки вывозил и ведра с водой разносил. И смешил всегда,- Маша вздыхала.- Ох, Женечка, наша-то конюшня тогда просто чудо какой сказочной была.
Когда Алексей Иванович уволил Аню, Маша решила ухаживать за Заметкой, орловской рысачкой. Заметка, неказистая, недокормленная лошадка, обыкновенная кляча, затюканная прокатом. По характеру хитроватая, хотя и добрая. Опытного всадника слушалась, но в любой момент могла выкрутиться и взбрыкнуть. Анька, тренер, Заметку не любила. Она уважала честных лошадей, охотнее работала с Борьбой и Панацеей.
Конюхи на Заметку злились. Кобыла боялась щекотки. Не давала чистить живот и бока. Бегала по всему деннику, а на привязи выплясывала и брыкалась.
Одна только Маша любила Заметку. Заходила к ней в денник, обнимала и говорила ласково: "Заметочка моя хорошая!" А лошадь клала свою голову девочке на плечо и вздыхала, будто все понимала.
Лешка фыркал, нежностей не признавал:
- Ты, Маша, девочка хорошая, и Заметка хорошая. Но лошадь не твоя. Света продаст Заметку, а ты плакать будешь.
Маша от страха прижималась к лошади:
- Моя Заметка послушная. Ее Света не продаст. Она для проката нужна.
-Никому твоя Заметка не нужна, а Светке и подавно,- Лешка стучал со злости по Лептиному деннику.- Откормила свою кобылу. Смотреть противно! Живот, как у жеребой?
Маша от обиды заплакала.
-Леш, делать нечего? - Женька злилась.- Иди-ка лучше к своему Дакрону. А то продаст его Светка. Ей-то строптивый, и за даром не нужен.
- Пускай только попробует!- помрачнел конюх.- Не посмеет. Мы еще посмотрим, кто кого.
Женька пожала плечами, вышла на улицу перекурить, думала, мечтала, с Машиных слов представляла себе прежнюю волшебную конюшню, которая была "просто чудо какой сказочной". На месте Аньки с Аленкой она бы тоже взбунтовалась. Она-то знала, как это здорово, чувствовать вокруг себя сказочный мир.
Лично ей Алексей Иванович не сделал ничего плохого. Она не имела права его ненавидеть. Киселев золотых гор не обещает, но дело делает. Как мелкий предприниматель изворотливый и хитроватый. То, что Светка стала его любовницей, это не Женькино дело. В принципе, Светка ей тоже ничего плохого не сделала.
Женька доказывала Лешке, что против Светки бунтовать бессмысленно:
- Скажи, Лешка, смог бы ты стать любовницей? Нет. Даже если бы и захотел. Ты, Лешка - мужик, а Светка - баба. Аргументы не требующие доказательств. Что же касается Алексея Ивановича, то он, скорее всего, не собирается менять ориентацию. Лешка хихикал и, подыгрывая Женьке, по-женски пищал:
-Ау-у, Алексей Иванович! Любименький мой!
- Фу-у, гадость! Пошляк-самоучка.
Ребята смеялись, придумывали анекдоты. Высмеивали тех, кого презирали... И уже работать легче, и уже не так обидно от того, что ты всего лишь обыкновенный конюх.
Клевая тачка!
Анька Комарова с мужем приехали на мотоцикле. Они были байкеры. Аньку на конюшне никто не узнал. Экипировка напоминала спецодежду летчиков в тридцатые годы. Анька произвела впечатление. Она улыбалась, но крутую из себя не строила. Просто было скучно каждый день мотаться на работу в джинсах и в куртке.
Ее муж, длинноволосый и кучерявый, ходил по-ковбоиски, вразвалочку. Как будто ему мешали штаны. При всех поцеловал жену, застегнул шлем и уехал. Анька пошла в раздевалку.
- Солидная тачка!- Лешка ценил крутые поступки и вещи.
Девушка покраснела и усмехнулась. Ее друзья, которые имеют действительно крутые мотоциклы, ласково обзывают Анькиного конька - тарахтелкой.
На работе Анька переодевалась в черные лосины, черную футболку с изображением лохматого панка. На голову повязывала бандамку черного цвета с белыми паутинками. Когда выходила на улицу, накидывала куртку, такую же крутую, хотя уже потрепанную. Настоящая байкерша. Правда, здесь ей вместо руля мотоцикла приходилось держаться за ручку навозной тачки.
Когда друзья-фанаты приехали на конюшню к Аньке в гости, то немного растерялись. Агрокомплекс "Отрадное" имел вид по-деревенски заброшенный и совершенно не в стиле крутых мотоциклистов. В полусгнившем коровнике мычали тощие коровы, за колючей проволокой надрывались от лая взбесившие кавказцы. Байкеры струхнули. В этой чертовой дыре от собак на мотоцикле не сбежишь. Здесь тебе не Ленинградский проспект. Дорога на конюшню - это полный комплект препятствий. Весенняя слякоть вперемежку с навозом, растрескавшийся асфальт, кругом, как нарывы, кочки и бугры. Ребята подшучивали и над Анькой, и над собой. С чувством юмора у байкеров все в порядке. Они рассуждают примитивно, но демократично. От скоростей у байкера слетает крыша. Чокнутый байкер - это нормально. У Аньки поехала крыша и это по-байкеровски. Ребята всё понимают. Каждый из них имеет право сходить с ума по-своему.
Орава мотоциклистов взбудоражила сонных жителей агрокомплекса. Из окон местного общежития выглядывали небритые физиономии строителей и слесарей. А из коровника выкатилась маленькая и полная баба Лиза, доярка-пенсионерка. Она стояла у ворот с видом удивленной буренки.
Аньке повезло. Ребята нагрянули вовремя. Тогда когда на конюшне не было ни частников, ни начальства. Байкеры вели себя по-наполеоновски - расковано, как завоеватели. Лешка при них сконфузился, прошмыгнул незаметно в офис, сел за компьютер и надулся, как хомяк.
Анька была счастлива. Она зашла в денник к Кулону, мерину вороной масти с белым носком на задней ноге. Хотела показать любимчика, щеткой стала расчесывать ему челку. Ребята с опаской смотрели из-за решетки.
- Клевая тачка, покруче железного.
-Здесь тебе не железо, не на газ нажимать.
Ребята шутили.
- Эти-то твари еще и брыкаются. Попробуй газани. Я по телеку видел. Кобыла скинула какого-то чудика и в придачу влепила задней левой под ребра. Не позавидуешь.
Анька улыбалась:
- Куля добрый. Не бойтесь, заходите.
Один зашел. Осторожно похлопал Кулона по плечу. И дипломатично вышел. Решил, что газовать ему пока рановато.
Байкеры теперь знали, что работать с лошадьми - это клево. Анька - конюх, и это клево. Не каждый из байкеров мог похвастаться своей работой.
Киселев со Светкой подъезжали к агрокомплексу "Отрадное" в темно-синем джипе, когда мотоциклисты, почувствовав перед собой дорогу гладкую и почти пустую, газанули на полную катушку. По следам от колес, начальник конюшни понял, что мотоциклисты побывали у него в гостях. "Не конюшня, а проходной двор,- проворчал по-стариковски,- черт знает что такое! Ни на секунду оставить нельзя". Но конфликтовать и разбираться не стал. Наверное, вспомнил, что когда-то и сам рассекал на своем "крутом" коньке по подмосковному бездорожью.
Стервозная девчонка
Анька работа суточным, а Женька подменяла дневного. Сено раздавала Женька, но сено на конюшню не завозили с осени. Когда приходили маленькие девчонки, они снимали рептуха с решеток и бежали в зеленый ангар воровать сено у коров. Женька думала, что так и надо - воровать у коров. Она забиралась вместе с девчонками на стог и рыскала в полутьме, на запах определяя плесень и гниль. Нюхала, как профессиональный нюхач, проводила классификации, подразделяя сено на свежее, свежее ароматное, свежее подмороженное, сомнительное,, плесневелое, плесневелое без запаха, полугнилое, откровенно гнилое, сгоревшее и т.д.. Лошадям необходимо было давать исключительно хорошее сено. Плохой продукт - это стопроцентные колики.
В понедельник был выходной день и для проката, и для многих частников. Маленькие девчонки тоже не приходили. Они учились в школе. Женька в понедельник сено не раздавала. Рабочий день у нее оканчивался в шесть вечера. Она не собиралась торчать на конюшне до двенадцати.
Маринка, хозяйка Ликера, была девчонкой стервозной. Ее Ликер такой же стервозный. Черный жеребец, засранец и юла. В один из понедельников Маринка вдруг пришла к пяти часам. Женька уже собиралась домой. Но не тут-то было. Первый делом Маринка зашла в денник к Ликеру и фыркнула:
-Опять эта растяпа все забыла. Опилки не смей кидать Ликеру. Сколько раз тебе можно повторять! А ну быстро переделывай!
Женька промолчала, проглотила обиду. Сдерживая слезы пересыпала опилки в тачку. Вычистила денник под присмотром Маринки. Побежала на улицу за соломой. Солома в сарае за зиму протухла. Женька принесла два тюка, но Маринка фыркнула.
- Ты что мне принесла! Ликеру - тухлятину! Да как ты посмела!
Женька помрачнела.
- Иди, посмотри. Теперь там все такое.
Маринка вырвала у Женьки тачку. Со злости готова была лопнуть. Правда потом, когда побывала в сарае, немного успокоилась. Выбрала два тюка, не лучше Женькиных. Распотрошила и раскидала по деннику. Теперь ее злоба и ненависть переключилась на Киселева. Маринка ходила по конюшне и бубнила:
-Тебя бы положить на такую солому. Потерпи мой Ликерчик, потерпи еще немножко. Бедненький мой. Замучили тебя живодеры проклятые!
Маринка вывела жеребца в коридор, поставила на развязку. Ликер как всегда выпендривался. Этот жеребец ласки не понимал. В любую минуту готов был кусаться и брыкаться.
-Ах, ты зараза!- Маринка со всей женской злостью ударила жеребца по морде и по животу. - Стоя-ать! Скотина!"
Женька держала наготове скребницу и щетку. Торопливо и усердно стала вычищать Ликера. Маринка бинтовала задние ноги, приговаривала по-матерински:
-Бедненький мой мальчик! Затравили тебя совсем. Ну ничего. Скоро уедем с тобой. Увезу тебя из этой проклятой конюшни.
Женьке стало смешно. Ликер считался самым вредным жеребцом. Его боялись. Чистили только при хозяйке. А когда надо было убрать денник, загоняли шваброй или лопатой в угол и привязывали. Такого как Ликер не затравишь. Скорее это он тебя затравит, чем ты его. Самый настоящий Ликер, а не какая-нибудь вода из-под крана. Удивительно, как этому жеребцу подходила его кличка.
Маринка собрала Ликера и ушла на плац. Женька подметала конюшню. Было уже восемь часов. Она торопливо заметала мусор в денники, надеялась незаметно улизнуть. Но через пять минут вернулась Маринка из-за того, что испортилась погода. Неожиданно повалил снег. Земля побелела, как будто снова наступила зима. Хозяйка Ликера была, разумеется, в плохом настроении, и, конечно, заметила, что Женька не раздала сено.
- Куда это ты собралась? А кто будет сено раздавать?
- Я не буду сено раздавать. Я не собираюсь торчать до двенадцати. Мое время заканчивается в шесть.
- Меня не интересует, во сколько заканчивается твое время. Меня волнует то, что лошади остались без сена. Если ты тут работаешь, то будь добра выполнять свою работу.
- Мне всегда помогали маленькие девчонки,- оправдывалась конюх.- Но сегодня их нет. А до дому мне ехать два часа,- Женьке надоело подчиняться. Она бунтовала. А Маринка несколько секунд молчала. Видимо, ее удивило то, что какому-то конюху приходится тратить на дорогу два часа.
-Тебя никто не заставляет тут работать,- Маринка говорила холодно и резко.- Никто тебя тут не держит. Не можешь конюхом, иди уборщицей. На конюшне пахать - это тебя не пыль в офисе смахивать.
Женька была подавлена. Она не могла ответить Маринке как равная равной. Маринка - стервозная частница, а Женька - обыкновенный конюх. Не нравиться - проваливай. Тебя тут никто не держит. Женьке было обидно. Она вкалывала на конюшне уже второй месяц, и тут вдруг выясняется, что она здесь никому не нужна и что она может проваливать. Женька думала: "Это неправильно сваливать столько дел на одного человека. Я работаю с девяти до восемнадцати, делая перерыв только на полчаса, и все равно не успеваю. Светка с Киселевым, наверное, подумали, что я бессловесная, и что я буду выполнять все их приказания".
Маринка поняла, что от Женьки сена сегодня не дождешься. Она схватила рептух и потребовала у конюха ключи от ангара.
- Марин, там дверь тяжелая. Ты одна не откроешь.
- Уж я-то открою!- Маринка с яростью выхватила ключи и выскочила на улицу в снежный буран.
Женька, уставшая, поплелась в раздевалку. В гостиной за столом сидела Анька. Отдыхала, пила чай и читала газету.
Женька подумала: " Анька такой же конюх как и она, но устает меньше. Лучше работать суточным, чем дневным". Женька села рядом и сказала испуганно, что поцапалась с Маринкой.
-Не бойся, Маринка стерва. Здесь ее никто не любит. Даже лошади. Ты видела, как она своему под живот? Ненормальная. Вот и все. Таким как она лечится надо.
Анька улыбнулась. Она вспомнила вчерашнее:
- Ты бы видела ее реакцию, когда на "Волге" за мной муж приехал. Эта злючка изменилась на глазах. То ходила стерва стервой, то вдруг ласковой стала, приветливой. Она же не знала, что это мой муж. Глазки ему строила. А я мимо тачку везу и не знаю, что делать: прикинуться дурочкой или расхохотаться. Представляешь, как она разозлилась, когда увидела меня в его машине!